— Кажется, я, что-то придумал! Если не сработает, тогда идем к психологу. А вот если сработает... помнишь фильм «Майор Пэйн», сцену со шкафом?
Теперь очередь корчить гримасы перешла к супруге. Несмотря на темноту я, хоть и не видя, почувствовал, как ее лицо вытягивается.
— Антоша, ты с головой дружишь? Это же просто кино! И не самое умное!
— Согласен, — кивнул я. — Но признай — в этом что-то есть...
— В чем? В том, чтобы вместе с неврозом лечить еще и энурез?
— А ещё диатез, до-диез и партеногенез! Это, между прочим, настоящее приключение. Детенышу понравится, он еще год в школе хвастаться будет! Пока он в таком возрасте, в котором можно легко внушить какой-нибудь бред, нужно воспользоваться. Главное — подать эффектно, красиво!
— Со стихами с табуретки? — зевнула жена.
— Тебе лишь бы ерничать, — протянул я, зевая в ответ. — Но почему бы не попытаться? К тому же, скоро у пацана день рождения, а пистолет против монстров есть не у каждого, его и подарим. Ну, а коли не поможет — куда деваться? Разоримся на психолога.
— Знаешь, Антоша, шутка про то, что у нас в семье двое детей и ни одного взрослого мужика уже давно перестала быть шуткой.
— Вот не скажи, — усмехнулся я, запуская руку под одеяло.
— Антон, поздно уже, — не слишком настойчиво воспротивилась супруга. — И вставать рано!
— Да ладно тебе, мы быстро...
Утром, с чистой совестью прогуливая работу, я шлялся вдоль витрин «Детского мира», подыскивая подходящий пугач. Полки ломились от самых разнообразных пистолетов и автоматов. Разноцветные, бесцветные, блестящие, стреляющие, громыхающие, плюющиеся, брызгающие, громыхающие, свистящие, шипящие. Нёрфы, смурфы, бластеры, скорчеры. Читая ценники, я будто попал не в магазин игрушек, а в секретную лабораторию Министерства Обороны! Я слов-то половины таких не знал! Появилось ощущение, что там, в детстве, меня жестоко обманули, подсунув вместо всего этого разнокалиберного многообразия литой чугунный револьвер и деревянную свистульку.
Одного не было. Не было того, чего я искал. Чтобы смотрелся не игрушкой, а крайне серьезно, внушительно. Ни одна из этих детских хлопушек не могла претендовать на гордое звание монстробойки. Или, говоря языком моей беспечной юности — чудищемочилки.
— Ищете что-то особенное? — буднично поинтересовался продавец, подняв глаза от книги.
— Да, — кивнул я. — Мне бы такое...
Я замялся, не зная, как поточнее объяснить, что именно ищу. Одно точно — не то, что на прилавке.
— Такое, чтобы... чтобы «ух»!
— Так бы сразу и сказали...
Сотрудник магазина, отложив в сторону роман, с котором скучал до моего появления, извлек из-под прилавка простую, ничем не примечательную картонную коробку. И, стоило ему открыть крышку, я сразу понял — это оно!
Металлический револьвер цвета воронова крыла, покрытый легкой патиной. Пушка смотрелась — точно как настоящая! Будто несколько лет болталась в кобуре какого-нибудь иностранного копа, патрулирующего трущобы Бронкса.
Никаких фильдеперсов, никаких украшений, узорчиков, лишних надписей — все крайне сурово. Массивный ствол, хоть и не был таким уж коротким, вызывал из глубин памяти «курносую Беретту» флеминговского Бонда и несколько смутных образов из дешёвеньких фильмов моего детства.
Нерешительно протянув руку, я взялся за оружие. Насечки на пластике рукоятки впились в кожу. Он и весил, как настоящий! Подав вперед защелку, я откинул влево барабан, оскалившийся кругом шпеньков под пистоны. Производитель не поленился даже сделать полноценный экстрактор! Бесполезно, но красиво.
Я развернул игрушку, желая заглянуть в ствол, но тут же отвел его в сторону. От черного провала дула, уставившегося в лоб, сделалось не по себе.
— Лимитированная модель, — сообщил продавец. — Только сегодня поступил, еще не успели на витрину выложить.
— Сколько? — хрипло спросил я.
Он назвал цену. Не знаю, как там на счет монстров, но комплект зимней резины для семейного пони эта пушка вполне способна прикончить! Хорошо — соврал. Не целый комплект, только половину.
Эх, почему в моем детстве не было таких игрушек? Тогдашнему Антоше нечего оставалось бы желать для полного счастья!
— Настоящая чапельная сталь, — расхваливал товар продавец, по-своему истолковав мою медлительность. — А не какой-то убогий силумин! Бахает громче настоящего! Ребенку сколько лет?
— Тридцать пять скоро, — ответил я, стирая ладонью невидимый крестик прицела с кожи лба — туда, куда десятком секунд ранее смотрел револьверный ствол. — Тьфу! Одиннадцать!
— Пожалуй, спуск будет тяжеловат, — покачал головой торговец.
— Беру! — решительно заявил я. — И две пластинки пистонов!
Бессмысленно отрицать, что покупку определил не столько я нынешний, сколько моё недоигранное детство, запертое в кладовке памяти. Но в то же время мне подумалось, что этот «бревномет», как я его окрестил, станет не просто подарком на праздник или подходящим реквизитом — он станет для моего сына настоящим защитником от надуманных страхов и надежным союзником в дворовых перестрелках с содранными коленками.
Решив, что этих соображений вполне достаточно для оправдания покупки, я разрядил в мишень кассы часть боезапаса своей карты и бодро пошагал в сторону работы, раздумывая над поводами иногда брать у сына эту игрушку в аренду...
Там же, на работе, и испытали бревномет. В обеденный перерыв, в дальнем конце склада, чтобы не потревожить нежный слух менеджеров, секретарей, бухгалтеров и иных представителей слабой половины человечества. Исключительно в мужской компании.
— Водку пить идете? — подозрительно сощурился Гена, водитель генерального, провожая взглядом пеструю гусеницу, наполовину состоящую из грузчиков в грязных комбинезонах, наполовину — из сотрудников офиса в отутюженных пиджаках.
Я, возглавляющий колонну, презрительно хмыкнул в ответ.
Пушка бахала знатно! Нет, до того грохота, что показывают в кино, ей, конечно, далеко. Но ночному страху и того хватит! Каждое нажатие на спусковой крючок озаряло темный угол искрами пистонов, оставляя после себя едкий, едва заметный запах бертолетовой соли.
Револьвер пошел по рукам. Моя совесть как-то сразу успокоилась, свернувшись пушистым котенком на дыре в семейном бюджете. Оказалось, не я один не наигрался в детстве! Каждый почти что умолял дать ему разок пальнуть. И высекая искры детской игрушкой, расплывался в блаженной улыбке, будто у лиса, забравшегося в курятник.
Там мы расстреляли одну пластинку пистонов. И там же я позаимствовал тряпицу, перепачканную отработанным маслом, в которую завернул подарок. Для пущей солидности.
— Господи, это настоящий, что ли? Ты совсем рехнулся, Антоша? — взвизгнула Маша, увидев бревномет.
— Не писай в рюмку, женщина! — хохотнул я, невольно заставив жену поморщиться, — Это всего лишь пугач. Ты в ладоши хлопаешь громче, чем его пистоны рвутся. Самая безопасная вещь на свете!
— Ты это же говорил и про шаурму на прошлой неделе. Напомнить, чем это кончилось и что у тебя хлопало вместо ладоней? Не знаю... Я его боюсь, Антоша, он страшный! Ты уверен, что он не напугает пацана ещё сильнее?
— Я сам пацан, я точно знаю, что не напугает. Завтра я Сережке расскажу, что да как мы будем делать. А ты, на всякий пожарный, предупреди соседей. Чтобы не гоношились, ежели чего...
— Гоношились... — повторила за мной супруга. — Ты вместе с пистолетом и дурных манер прикупил?
— Пардончик, — извинился я, признавая, что и впрямь начало заносить.
— А соседи — перебьются! Не хочу выглядеть полной дурой, рассказывая им про твою идиотскую идею...
Сытно поужинав, перекидываясь с Машей многозначительными взглядами, я пришел к выводу, что пора посвятить сына в свой коварный план.
— Сережа, айда сюда, — поманил я его пальцем. — Пойдем на балкон. Только, чур, молчок! Мама не должна знать!
Прошлёпав босыми ногами мимо меня, сын окунулся в уличный сумрак, деливший пространство балкона с несговорчивым электрическим светом. Я притворил за собой дверь, подошёл к сыну и, положив руку на его плечо, принялся излагать нехитрую легенду:
— Давай поговорим по поводу твоих ночных страхов...
Парень при этих словах явно напрягся. Насупился, ожидая очередных нравоучений. Мол, ты уже не маленький. Монстры в шкафах не живут и вообще в наше прогрессивное время непонятную живность гораздо проще встретить в колбасе и сосисках, а не в стенном шкафу.
— Ты не думай, — осторожно произнес я. — Мы с мамой очень серьезно к этому относимся. Потому я раздобыл тут одну штуку. Сразу предупреждаю: это — очень серьезная вещь для серьезных случаев. Ее нельзя доставать без повода. Ее нельзя наводить на людей и животных просто так. Эта штука... это поможет совладать с тем, кто сидит у тебя в шкафу. Смотри!
С этими словами я достал из глубины полок, заваленным всяким хламом, который жалко выкинуть, завернутый в тряпицу револьвер.
Сережка в лёгком недоумении развернул ткань и округлил глаза, увидев содержимое.
— Ваааау! — восторженно выдохнул он. — Он настоящий? Это мне?
— Как бы тебе так сказать... это — очень особенный, специальный. Из чапельной стали! Как раз против всякой нечисти. Тебе им пользоваться пока рано, но со временем я тебя научу. А теперь послушай меня внимательно. Я его спрячу у себя, ты о нем пока не думай, но помни, что он у нас есть. Вечером спокойно ложись спать. Когда тебе опять ночью покажется, что кто-то на тебя смотрит или просто сидит в шкафу, просто позови меня и жди. Я приду с бревном... револьвером, тихо прокрадусь к твоей кровати и займу позицию. Ты в это время мне рукой покажешь, где этот кто-то прячется и прокрадешься на цыпочках к выключателю, потом по моей команде включишь свет. И я сделаю из этой нечисти решето. А потом, если будешь хорошо себя вести, я оставлю его тебе. Как тебе такой план?
— Офигенски, пап! Давай! А можно стрелять буду я?
— Ты, я вижу, не совсем понял...
— Да понял я, понял... — немного разочарованно сказал парень, не отрывая взгляда от оружия. — Просто спросил. Вдруг пострелять все же можно...
— Потом будет можно, но не сейчас. Главное — помни, что это — не игрушка.
— Тогда — по рукам? Не будешь звать просто так?
— И помни — это наш с тобой секрет! Никто не должен знать...
— Но маме-то можно рассказать?
— Никто! — повторил я. — Даже мама!
— Понял, — вновь вздохнул пацан.
Прошло около месяца. Может, чуть больше. Или чуть меньше. Когда жизнь течет спокойно и равномерно — перестаешь считать дни.
Раздобренный ужином с пюрешкой и домашними котлетками, я щелкнул выключателем ночника и завалился в кровать.
— Ты, кстати, заметил, что Серенький уже давно засыпает без проблем? — просопела мне в ухо жена.
— Заметил. Видишь — бревномет сработал, даже стрелять не пришлось. Парень, правда, постоянно требует его посмотреть, все в руках его вертит. И вообще серьезно к нему относится, даже справочник Жука где-то на барахолке раздобыл. Я уж устал его постоянно с балкона таскать, в тумбочку положил. Говорил я тебе, а ты не верила.
— Ты у меня умница, прямо сын Фрейда и Рембо!
Я только хмыкнул, не пытаясь парировать подколку. Да и голова отказывалась придумывать достойный ответ. Все мысли вращались вокруг глубокой тарелки, накрытой блюдом, запертой в холодильнике. Тарелки, в которой оставалось еще три котлеты. И лежат они там сейчас, в холоде. Замерзшие, одинокие...
— Давай спать? — зевнул я.
Не знаю, сколько нам досталось сна. Часа два-три, не больше. Меня что-то выдернуло из дремотных видений обратно в реальность. Чувство смутной тревоги, с которым я проснулся, быстро прошло, сменившись то ли удивлением, то ли негодованием от того, что воздух стал сырым, холодным и каким-то противно липким. В темноте, подчеркнутой мертвенным светом электрического будильника, тихонько доносился из-за стенки голос сына, на выдохе тонко сипевшего «Пааааапааааа! Пааапочкаааа!»
— Сглазили, блин... — прошипел я, нащупывая в тумбочке бревномет.
Ладно, пора заканчивать этот чертов цирк!
Старательно стерев с лица следы некоторого раздражения, хотя в темноте это не было обязательным, я пошел на цыпочках в комнату сына, сжимая в руке револьвер, даже немного забавляясь от идиотизма происходящего.
Рэмбо, блин! В домашних тапочках, семейных трусах и растянутой футболке! Зато со стволом!
В окно детской попадало немного тусклого света от уличного фонаря, которого хватало лишь на то, чтобы не натолкнуться на густые темные пятна, которые при дневном свете были мебелью. Сын сидел, поджав ноги, на громадине дивана и вытягивал руку, указывая на шкаф. Выделявшееся в темноте бледной тенью его серьезное лицо было жутким и неузнаваемым настолько, что я на мгновение застыл. Его вид привел меня в оторопь и открыл где-то под гортанью кран, закапавший на диафрагму противным холодком.
Стряхнув это оцепенение и стараясь игнорировать ледяной кисель в груди, я кивнул в сторону. Сын медленно и осторожно прокрался к выключателю, периодически поглядывая широко раскрытыми глазами на источник своих страхов и буквально вжался в стену рядом с заветной кнопкой.
Медленно встав напротив шкафа, я широко расставил ноги и поднял револьвер обеими руками, направив его в левую дверцу ближе к низу. Легкомысленная ирония, с которой несколько мгновений назад я покинул спальню, переросла в сосредоточенную серьезность, заставившую меня тщательно прицелился в ту часть дверцы, которая выглядела темнее других.
— Свет! — я вытолкнул из себя остатки воздуха и, ощущая всеми внутренностями липкое давящее волнение, выжал спуск несколько раз.
Комнату осветили темно-оранжевые искры от пистонов, огненными шарами разлетавшиеся в стороны и отскакивающие от стен. Грохот выстрелов меня буквально оглушил, а руки заныли от мощной отдачи мгновенно потяжелевшего револьвера.
Спустя мгновение Сережка зажег верхний свет и в неестественно медленно набирающих яркость электрических лучах сквозь плавающий в воздухе кислый дым я рассмотрел перекошенное лицо сына и удивленное лицо вбежавшей в комнату жены. Левую дверцу шкафа сорвало с нижней петли и перекосило, а в той части, куда я целился, зияли опаленные дыры.
Я бы еще долго шарил взглядом из стороны в сторону, но в чувство меня привел звук, который я сперва принял за звон в ушах. Но звон в ушах не ощутить кожей, он не заставит коленки дрожать.
Крик? Возможно, но чей? Всхлипы жены и сережкины подвывания отчетливо слышны из прихожей. Не они. Может быть это я сам кричу? Но я сжал зубы с такой силой, что щелкнуло за ушами. Наверное и не я. Да и не крик это вовсе. Это визг.
Визг, хотя и слабел постепенно, но все никак не прекращался. Пульсирующий визг, похожий на крики кошки, которую мучают в подвале подростки. Перемежаясь паузами и хрипами, он раз за разом возобновлялся, злобно-обиженный, яростный и ненавидящий, сверлящий слух, будто бормашина неумелого стоматолога.
Жестом заправского гангстера я откинул барабан, проверяя боезапас. Вмятины красовались на четырех пластиковых колбочках. Осталась еще половина. Вернув барабан на место, я взвел курок большим пальцем.
— Давно пора заканчивать этот чертов цирк, — тихо проговорил я, наводя оружие на источник визга — в сторону шкафа...
