Жду новый пост

Серия «Месть на возмездной основе (нуарный детектив)»

Хотелось бы сказать несколько слов. Объяснить, что меня побудило на написание "Мести на безвозмездной основе". Возможно, читателям будет не интересно, но потомки, когда будут изучать мои произведения по школьной программе - оценят.

У меня в жизни было много направлений профессиональной деятельности. В студенческие годы работал и охранником, и администратором компьютерного клуба. Довелось даже потрудиться в автосервисе! После службы у меня была строительная компания, ИТ-фирма, ювелирная мастерская.

И во всех случаях я оставлял бизнес по своей воле. Я ощущал, что достиг некоего потолка, предела, выше которого скакнуть не смогу. Кроме ювелирной мастерской - там я был вынужден закрыть предприятие по экономическим соображениям.

Да, мне повезло - я всегда занимался тем, что мне нравилось, что приносило удовольствие. Что было мне интересно. И интерес мой заключался, в основном, в возможности роста. Роста не карьерного - какой может быть карьерный рост у собственника бизнеса? Роста творческого. Мне нравилось покорять новые высоты, делать что-то новое. Сложное, невозможное. Бросать вызов самому себе. Ведь, как известно, победить самого себя - сложнее всего. Но... в большинстве случаев наступает тот предел, когда понимаешь, что выше уже не прыгнуть. Предел, после которого начинается однообразие, решение типовых задач. Больше скажу - повинуясь воле клиента, ведомый жаждой наживы, я был вынужден решать и вовсе скучные, неинтересные, тривиальные задачи, от которых воротит.

Тогда начинается поиск. Начинается поиск чего-то нового, неизведанного. И, желательно - непростого.

Пожалуй, по этой причине я никогда не брошу писать книги. Потому что в литературе нет пределов. Всегда есть куда расти. Я не топчусь на месте, уперевшись рогом в один жанр, а с каждым разом пробую все новое и новое, совершая кульбиты над своей головой.

Давным-давно, еще на заре своих занятий литературой, я начинал с фэнтази. И фэнтази у меня не шло. Почему? Пес его знает! Не шло - и все тут! Но идея-то жила! И вот, в 2019 году, я собрался с силами и выдал роман "Кабацкая знать". Да, с моей точки зрения он не идеален, но он дал дорогу историям про баронессу Талагию лю Ленх - это уже темное фэнтази, жанр, который лет двадцать назад был мне вовсе непонятен, который пугал меня своей сложностью, за который я никогда бы не взялся, но... но оба рассказа вышли на редкость удачными! Первый - "Стужа", даже вышел в полуфинал конкурса "Нежная сталь", а второй - "День после смерти" нашел признание у читателей. Признаю, с третьим, "Кровавая луна" (это рабочее название) случился небольшой затык - тогда мне не хватало идей, я чувствовал, что рассказ не будет идеальным, но время накинуло пару-тройку предложений. Зачем, вообще, писать книгу, если чувствуешь, что она - не идеальна? Нет, не вообще идеальна - так, чтобы превзойти Шекспира, Толстого, Пушкина. Идеальна для того уровня, на котором я нахожусь, создавая ее.

Немного отходя от темы - меня самого немного коробит от своих ранних произведений. Читая их, я понимаю, что сейчас написал бы гораздо лучше. Но это, скорее всего, были бы уже совсем другие книги. И, опять же, рост познается в сравнении. В сравнении того, что я писал раньше и того, что я пишу сейчас.

Я боялся, как огня, рассказов, опасаясь, что малая форма не даст развернуться, что не смогу в столь ограниченном объеме донести до читателя свою мысль. А уж сатира для меня была вовсе чем-то невообразимым! Однако... однако сегодня у меня написаны пара десятков сатирических рассказов и читатели в восторге от них! И даже сейчас есть идеи для еще полутора десятков рассказов! И я жалею, что не могу писать больше двадцати четырех часов в сутки. Писать мне нравится. И не писать я не могу.

Опять отвлекся... как говорится: глаза боятся, а руки делают. Писал я, в первую очередь - для себя. Чтобы выполнить те задачи, которые считал для себя невозможными. Чтобы прыгнуть выше головы - и у меня оно получилось! Я и сейчас пишу, в первую очередь для себя. Пожалуй, кроме цикла "Байки из жизни", которые, как мне кажется, теряют в качестве именно по той причине, что я пишу их не для себя, а для читателя, повинуясь спросу.

Впрочем, есть кое-что, что меня пугало. Жанр, который притягивал и, одновременно, нагонял жуть своей сложностью. Это - нуар. Идея написать нуарный детектив давно свербела в моей голове, в мыслях витали обрывки фраз и предложений. Но я боялся взяться за дело. И, при этом, меня тянуло к нуару, как магнитом. Именно при причине его сложности.

Решившись попробовать, я сперва думал ограничиться небольшим рассказом. Я б в жизни не поверил, что у меня хватит сил на нуарную повесть! Но, пересилив свои страхи, я взялся за дело.

Я не хотел создавать неонуар, я хотел писать тот, настоящий нуар сороковых годов, с главным героем - частным сыщиком. В контекст нашей истории такая повесть не вписывалась. Хотя бы потому, что сороковые годы - это Война. А еще в СССР не было частных детективов. Перенести историю в США? Нет, спасибо, увольте. Я хотел создать именно русский нуар. А как это сделать? Оказалось, достаточно отменить существующую реальность и заменить ее своей! Так я создал альтернативный СССР и пододвинул повествование в пятидесятые годы. Альтернативный СССР пятидесятых с рыночной экономикой, в котором возможно существование частного детектива. И тут дело пошло-поехало. Получилось даже лучше, чем я задумывал изначально! Получился не просто русский нуар, а советский нуар! Альтернативный советский детектив!

Хотя не все было гладко. Начиная историю, я не представлял себе сюжет до конца, однако как-то так вышло, что история продолжилась сама, став еще более советской, отлично вписавшись в свое время. Так появился главный антагонист - агент Абвера, заброшенный в Чикагинск еще до войны. Ну да, Чикагинск. Всяк кулик свое болото хвалит и редкая моя книга обходится без упоминания родного города в том или ином контексте.

Еще более сложным оказалось подобрать эпитеты, сравнения, создающие атмосферу нуара в духе старых традиций. Я еще раз подчеркну, что писательство - это труд. И труд нелегкий. Пришлось немало перечитать как нуара, так и про отличительные черты жанра.

Пожалуй, это и было самым сложным - создать атмосферу, нарисовать картину буквами. Если обычно я вполне осиливаю десять-пятнадцать тысяч знаков за вечер, в зависимости от текста, тот с нуаром моя скорость написания был ограничена двумя-пятью тысячами знаков. Но оно того стоило!

"Месть на возмездной основе" - именно тот редкий случай, когда я, читая, сам едва не плачу от восторга, восхищаясь языком, которым написана история. Мне с трудом верится, что это написал я. Я сделал то, во что сам не верил, чему люто завидовал у других авторов - написал историю витиеватым, бархатным, вкусным языком.

Начиная нуарный детектив, я б в жизни не подумал, что буду считать его своим лучшим творением. Не по закрученности и непредсказуемости сюжета - нет, сюжет более, чем предсказуем и соответствует канонам нуара. У меня масса книг с более закрученным сюжетом. А именно по тому языку, каким написана эта история. Историю, которую читаешь, смакуя каждую фразу. И каждая фраза так и просится быть намазанной на бутерброд вместо икры.

К построению фраз в "Мести на возмездной основе" я подошел, как к решению тригонометрических уравнений. Написал так... нет, не вкусно. Перестроил... нет, снова не то. Порой, на один абзац уходило до получаса! Это к поднятым ранее вопросам о скорости сотворения нуарного мира и о том, что писать книги - это тяжкий труд. Конечно, это если говорить о хороших книгах, с плохими все проще - там стараться не надо, хотя порой такое встречается, что не верится, что такую фигню можно написать случайно.

Пришлось и пошерстить интернет в поисках названий сигарет, ручек, часов того времени. С оружием и автомобилями все было гораздо проще - и той, и этой тематикой я некогда увлекался, так что опытные, экспериментальные образцы удачно вписались в альтернативный мир, возможно, где-то чуть сдвинувшись на пару-тройку лет.

Безусловно, я б не был собой, если б не наполнил произведение сатирой, юмором, гротеском, чуточкой секса - самую малость, чтобы не скатиться в комедию и нуху. Все в разумных пределах, все точно отмерено, как в аптеке.

Лично мне кажется, что история удалась. Впрочем, в конечном итоге судить - читателю. Что касается меня... я подумываю о том, чтобы создать целый цикл, посвященный приключениям простого советского детектива Юрия Котова в альтернативном мире, продолжив нуарную тему.

- Ты же понимаешь, что все, что я тебе сейчас расскажу - государственная тайна? - вкрадчиво произнес подполковник. - Даже думая о том, чтобы рассказать тебе все это, я уже совершаю измену Родине?

- Понимаю, - кивнул я. - Не дурак. Дурак бы не понимал. Да не переживай ты так, в "Правду" писать не буду! Если только в "Сельскую жизнь"...

- Он шутит, - поспешила добавить Даша, заметив, как напрягся москвич. - Я тоже все прекрасно понимаю.

Я боролся с назойливым желанием почесаться под бинтами. Невыполнимым желанием. Хотя бы оттого, что врачи замотали меня, как мумию. Спасибо, хоть рот оставили открытым. Через него я снабжал организм жизненно важным алкоголем, заливая в голову свежие мысли.

Мы сидели в моем кабинете, потягивая коньяк из пузатых бокалов, на какой-то черт купленных секретаршей. Что животу, что голове - все одно, из какой посуды заливать выпивку. Из фужера, кружки... да хоть из горла! Большее значение имело то, сколько в том пойле градусов. И кто за него платит.

Затянувшись сигаретой, я закашлялся и, верный привычке, собирался стряхнуть пепел в горшок с кактусом, но помощница предупредительно подвинула ко мне пепельницу. Тоже новую. Еще ложечку для обуви завести - и вообще будет как в лучших домах Парижа и Лондона, королей принимать можно будет.

Подполковник покачал фужер, покрывая стеклянные стенки прозрачной пленкой коньяка, сделал глоток и, осторожно подбирая слова, начал свое повествование:

- Где-то год-полтора назад поступил сигнал, что генерал Кашнир разрабатывает глубоко законспирированную сеть Абвера, заброшенную в Чикагинск еще перед войной. Поскольку даже мысль о том, что где-то на территории Союза после Победы может оставаться германская нечисть не вполне вписывалась в общую концепцию...

- Головы бы полетели, - сократил я излишне витиеватую фразу. - Дальше.

- Ну... скорее, ты прав, чем не прав, причем вот это самое, насчет голов - оно не фигурально выражаясь. Материал отправили в архив с припиской, что старик вконец из ума выжил, скоро по чертям из наградного палить начнет. Считать, что генерал впал в маразм, было гораздо спокойнее, безопаснее и всем удобно. Игнорировать проблему - гораздо проще, чем решать ее. Но я, на всякий случай, держал вопрос на контроле.

Вдруг генерала сбивает машина. Само по себе это еще ничего не означает, а вот заявление его дочери об обыске в доме, учиненным неизвестными, уже настораживало. Я подчеркну - это еще не означает, что генерал разрабатывал реальную шпионскую сеть, но кто-то мог подумать, что Кашнир в самом деле нащупал ниточку к немецким агентам, за что его и поспешили убрать. Потом - покушения на дочь генерала...

- Одно покушение, - поправил я.

- Ну... да, - неохотно согласился москвич. - Кто бы мог подумать, что у вас тут кислота из-под крана и падающие рояли - обычное дело?

- Так это - Чикагинск, - пожала плечами Даша. - У вас, разве, не так?

- Нет, Дарья Сергеевна, у нас не так, - язвительно ответил подполковник. - Во всем Союзе не так!

- Да не перебивай ты, - отдернул я помощницу. - Интересно же! Получается, я был прав и девочку пытались отравить в "Малахите"?

- Как впоследствии выяснилось - да, - кивнул чекист. - Вернер Риттер фон Курцхаар подкупил Игоря Каримова, чтобы тот подсыпал яд в шампанское Кашнир. К его несчастью, генеральская дочь оказалась крепкой девушкой и отделалась головной болью. Курцхаар же убрал официанта, как ненужного свидетеля. Но Кашнир обратилась к тебе, что означало новые риски. Обер-лейтенанту пришлось действовать, застрелив девчонку из твоего же Вальтера в твоей конторе.

- А почему он меня не прикончил? - удивился я.

- Это точно не знаю, - развел руками МГБшник. - Скорее всего, ты спал, как убитый и Курцхаар посчитал, что свалить смерть Кашнир на тебя будет много выгоднее. Он и потом, на Морской, пытался вывести тебя в расход, подозревая, что ты что-то подозреваешь. И еще раз - заминировав машину, которую ты забрал у Кашнир. И потом - в "Магнолии", наняв Краева...

- Кого?

- Краева Анатолия Викторовича...

- А, Толика, - догадался я.

- Его самого, - подтвердил контрразведчик. - Если б покушение увенчалось успехом - бандита, скорее всего, ждала бы та же участь, что и Каримова. Однако, ему не повезло значительно раньше, когда Краев обратился к тебе, даже не догадываясь, что заказали и тебя.

- Мнда... дела, - протянул я.

- Да, дела, - вздохнул москвич. - Остальную часть истории ты более-менее знаешь.

- Погоди! - воскликнул я. - А бумаги? Почему все трясли с меня эти чертовы бумаги?

- Если генерал отправил нам один экземпляр - логично предположить, что существует еще, как минимум - один, - улыбнулся подполковник. - И логично предположить, что за прошедшее время генерал накопал что-то еще, что и привело к его смерти.

- Так-то да, - согласился я. - Звучит разумно. Но почему все ищут записи Кашнира именно у меня?

- Ну... - чекист развел руками. - Это было лишь предположение. Вы были дружны, так что почему бы не отправить документы тебе? Тем более, что у самого генерала и его дочери бумаг не нашлось.

- Но у меня-то их нет!

- Нет - и нет, - отмахнулся МГБшник. - Похоже, генерал их хорошо спрятал. Пожалуй, даже слишком хорошо. Вряд ли мы их найдем. Да и смысл? Подпольная ячейка ликвидирована, Курцхаар мертв. Зачем ворошить без нужды это дело?

Мы замолчали, обдумывая события последних дней. Кажется, для меня все закончилось благополучно. Я прогнал кошек со своей совести собаками мести, неплохо заработал и получил пару сломанных ребер на память. А ведь могло бы быть гораздо хуже! Москвич разлил по фужерам остатки коньяка и, достав из картонки последнюю сигару, откусил кончик и закурил.

- Вальтер жалко, - вздохнул я. - Нравилась мне эта пищаль...

- О, кстати! - хлопнул себя по лбу контрразведчик. - Едва не забыл!

Он поднял с пола портфель, поставил его на колени и извлек оттуда... полиэтиленовый пакет с моим Вальтером! Черный, со знакомыми, такими родными потертостями на воронении, с рукоятью цвета спелого бакелита. Я узнаю эту петарду из миллиона!

- Там, в доках нашли, - пояснил мужчина.

- Моя прелесть!

Я жадно схватил пакет, разорвал его и впился пальцами в скользкую от свежей смазки пищаль. Как мне его не хватало! Я гладил Вальтер с такой лаской и нежностью, с какой мать лелеет свое дитя, наслаждаясь холодом металла, впитывающим тепло пальцев. А после - дернулся к брюкам, чтобы стереть липкое масло с ладоней, но секретарша успела перехватить мою руку, всучив салфетку. Да, новый костюм мы вместе выбирали.

- А мой пистолет, конечно, никто и не искал, - обиженно буркнула Даша.

- Солнце мое! - воскликнул я. - Не переживай! Ты без подарка не останешься!

Изъяв из корзины для бумаг пустую сигарную картонку, я метнулся к сейфу. Перелопатив ворох сотенных купюр, отыскал позолоченный Браунинг погибшей клиентки и положил его в коробку. Стечкинку секретарши я был обязан жизнью. Хотелось как-то отблагодарить девчонку. Как-то особенно торжественно. Я даже подумывал выдернуть шнурок из ботинка, чтобы перевязать упаковку красивым бантиком, но решил, что это будет уже излишне. Не свойственно моему имиджу строгого, сурового начальника.

- Держи, радость моя, - я вручил картонку помощнице. - Это тебе. Подарок от меня.

- Потрясающая щедрость! - надулась девушка.

- А как же волшебное слово?

- Котов! Пошел ты к черту!

Спустя полчаса подполковник, имени и фамилии которого я так и не узнал, отправился в аэропорт, чтобы навсегда покинуть неуютный и негостеприимный Чикагинск. Секретарша тоже куда-то ушла. Может, догуливать отпуск - кто ее знает?

Я остался в конторе в гордом одиночестве. Мне предстояло решить два важных вопроса. Засчитать ли ей день похищения в отпуск или в рабочее время? Что лучше взять? Еще пару бутылок армянского коньяка или кубинского рома? А, может быть, грузинской чачи? Как трудно жить, имея деньги! Приходится выбирать! Когда их не было - я просто брал то, на что хватало.

Мои размышления прервал настойчивый стук в дверь. Если это опять лессор - на этот раз точно пристрелю жирдяя! Тем более - ко мне вернулся мой любимый Вальтер!

Однако на пороге стоял усатый мужчина в почтовой форме, с серпом и молотом на плече, перечеркнутыми молнией, и объемной сумкой.

- Котов Юрий Владимирович? - поинтересовался он.

- Так точно, - кивнул я. - Чем обязан?

- Вам бандероль. Распишитесь.

На пакете из плотной бумаги, перемотанным бечевкой, с оттисками на сургучных кляксах, в графе получателя значилось мое имя. А в графе отправителя - фамилия генерала! Судя по штампу, Кашнир отправил бандероль еще три месяца назад!

- Позвольте, - возмутился я. - Вам понадобилось три месяца, чтобы донести посылку из одного конца города в другой?

- А чего вы хотите? - недовольно проворчал усатый. - Мы - почта! Скажите спасибо, что вообще доставили, а не потеряли! Потерять посылку - это у нас как здрасьте!

Я резко развернулся на громкий всплеск за спиной. Это мог быть только он - Ковалев. В проходе мелькнула тень и я выжал спуск пищали. Звук выстрела пустился играть в бильярд, отскакивая от стен контейнеров, но сам выстрел не достиг цели. Нервы, черт побери, нервы. Я понимал, что палить бесполезно и поздно, но все равно пальнул. Зачем? Кто меня за палец дергал?

Диверсант захохотал, ухая филином, с противоположной стороны. Я навел на смех прорезь целика, похожего на раздвинувшую ноги путану, но... но снова опоздал. От противника остался лишь удаляющийся, прыгающий по ребрам коробов, причудливо вытянутый силуэт.

Курцхаар играл со мной, как ребенок с котенком, пуская зеркалом солнечный зайчик. Вот он здесь - и вот его нет. Почему зайчик, если солнечный? И почему солнечный, если зайчик? Боюсь, это не те вопросы, которые следовало сейчас задавать себе. А какие следовало бы?

Усталость накатывала на меня морскими волнами. Одна за одной, все сильнее заливая берег невозмутимости. Нервы, натянутые до предела, лопались струнами на скрипке Паганини. Все же стоило назначить встречу пораньше... или - наоборот, попозже, чтобы выспаться.

- Задрал, падла! - выкрикнул я, теряя остатки самообладания. - Выходи, подлый трус!

Так, тихо, Котов. Успокойся, без истерик. Истерика означает поражение, а поражение - смерть.

Звонкий удар по контейнеру заставил меня обернуться, совершив непростительную ошибку. Я еще не успел сфокусировать взгляд, как Дашин вопль указал на то, что враг меня переиграл. За ее воплем последовал другой удар - гораздо более ощутимый, по почкам. Ковалев отвлек мое внимание и зашел со спины!

Следующим ударом, под колено, шпион повалил меня с ног. Стечкин выпал из руки и, встретившись с ботинком фрица, отправился в воду, сверкнув на прощанье хромом.

Не давая мне подняться, Курцхаар зарядил ногой по ребрам. По тем самым ребрам, по которым вчера уже били бесчисленное количество раз. Жадно хватая ртом воздух, наполняя кислородом горящие легкие, я подпрыгнул от пинка.

Диверсант избивал меня молча и я понял, что тогда, утром в моей конторе, Кикнадзе бил меня жалеючи. И Климов бил меня очень нежно, практически любя. А сейчас обер-лейтенант просто использовал меня вместо боксерской груши, если б боксеры боксировали ногами. Что-то сильно мешало в кармане пиджака, впиваясь в бок.

Я кувыркался, харкаясь кровью, не успевая подняться. Я ощущал, как ребра внутри меня приобрели неестественную, не предусмотренную природой подвижность. Да и не было у меня сил подниматься. Я приготовился встретить спасительную смерть, в которой не будет страданий и боли. Я жаждал свидания со старухой с косой, мысленно тянул к ней руки, умоляя прибрать меня как можно скорее.

- Вот и все, товарищ бывший капитан, - нарушил молчание Ковалев. - Пора подыхать!

- Нет!

Крик испугал меня. Даже фриц вздрогнул. Даша с неистовством фурии бросилась на Курцхаара, повиснув на спине шпиона, вцепившись пальцами в его шевелюру, а зубами - в ухо. В то самое ухо, простреленное москвичом.

- Отпусти, дура! - взревел противник.

Он закрутился, как волчок, пытаясь сбросить девушку. Но уж я-то отлично знал свою секретаршу. Если вцепится - просто так не отстанет!

Собрав остатки сил, сплюнув выбитый зуб, я поднялся сперва на колени. Затем - на ноги.

Интуиция отчаянно верещала, стуча ударами сердца по ушам, призывая сдаться. Упрашивая вернуться на землю и окунуться с головой в манящую спокойствием тьму, в забытье длиной в вечность. Но я ее не слушал. Мы никогда не были особенно дружны и редко сходились во мнении...

Я запустил руку в карман пиджака, намереваясь выкинуть то, что мешало кувыркаться, причиняя боль. Наручники! Те самые наручники, которые я намеревался вернуть Ковалеву. Надев их на кулак, на манер кастета, я двинулся на неприятеля, как товарный поезд. Как обезумевший носорог. Как молот на наковальню.

Как раз вовремя. Со всего размаха заехав спиной по контейнеру, обер-лейтенант сбросил девушку и был готов продолжать бой. Я саданул его в живот, едва не сломав руку. Металл зазвенел, встретившись с металлом. Нагрудник! Вот же предусмотрительный гад!

Нырнув под правый хук, я провел контрудар джебом, с удовлетворением отметив, что на подбородке противника осталась кровавая ссадина. И сразу, без промедления, добавил в простреленное и прокушенное ухо. Забывшись, снова двинул по ребрам, встретив пластину нагрудника, но тут же исправился, пнув носком башмака по голени.

Я порхал подобно мотыльку вокруг пламени свечи, рискуя опалить крылья. И жалил, как орава постельных клопов, вынуждая недруга отступать к краю парапета, за которым плескались, лаская друг друга в немом экстазе, волны водохранилища. Я все поставил на карту. Мне нечего оставалось терять, кроме собственной жизни. Жизни, которой я не особенно и дорожил. Жизни, которую я без колебаний променял бы на другую - более новую и не столь помятую. Я вел этот бой не чтобы выжить, а чтобы убить. И цена не имела значения.

Пропустив один удар, я отвечал пятью, молотя кулаками со скоростью пулеметного затвора, загоняя Курцхаара в ловушку. Внезапно противник исчез. Растворился, будто под землю канул. Я еще пару раз лупанул воздух, прежде чем сообразил, что пристань закончилась и обер-лейтенант рухнул в воду, где, увлекаемый тяжестью штурмового нагрудника, поспешил встретиться со дном.

Тяжело дыша, выплюнув заливающую рот кровь, я опустился на задницу, свесив ноги над водохранилищем. Все? Неужели, это все?

- Все, - разрешила мои сомнения Даша. - Фриц спекся...

Я отправил наручники следом, к хозяину, и притянул к себе девушку. Она восприняла этот жест по-своему, попытавшись меня поцеловать. Женщины! Одни шуры-муры на уме! Уклонившись, я достал из кармана плаща пачку "Кариб", собираясь доделать то, с чем не справились кулаки Ковалева, только более медленным и изощренным способом, да во всей пачке не нашлось и единой целой сигареты. Будто через мясорубку пропустили.

Это оказалось последней каплей. Я завалился на спину, прикрыв глаза, позволяя сознанию оставить бренное тело и отправиться на черноморские пляжи, покорять сердца фигуристых красоток.

Пока основной план летел в Тартарары, мой мозг, едва поспевая за парами алкоголя, улетучивающимися под напором холодного ночного ветра, лихорадочно изобретал новый. Дерзкий, безумный, полный отчаянья и безнадеги, пальбы и крови, убийств и смерти. То есть этот запасной план во многом повторял тот, первый, лишь с небольшой разницей - опутать доки кишками фрицев мне предстояло в гордом одиночестве. Без помощи москвича.

И в тот самый миг, в тот самый момент, в ту секунду, когда я был готов принести на бренную старушку-Землю хаос, ужас сменил безнадегу. Грохнул, заглушая шум дождя, выстрел. Грохнул, подобно раскату грома. Одинокий, как я во всем мире. Выстрел разодрал ночь, послав пулю в безмозглую голову Ковалева.

Возможно, подполковник был тем еще стрелком. А, возможно, пуля оказалась не такой дурой, как про нее говорят и, не почуяв мозгов в голове обер-лейтенанта, предпочла пройти мимо, лишь слегка укусив цель за ухо.

- Тварь! - завопил шпион. - Провел меня!

Я уже летел на твердые плиты покрытия, сдобренные небесной влагой, выдергивая "Шнельфоер" из кобуры. Большим пальцем переведя селектор, я дал длинную очередь веером, выпуская во мглу весь двадцатизарядный магазин и вынуждая пособников диверсанта вжаться в землю. Пули застучали по металлу фюзеляжа Бе-6, что об стену горох. Чекист поддерживал меня одиночными выстрелами, заставляя мозги преступников разлетаться кровавыми ошметками, покрывая ящики и гидросамолет пятнами красного камуфляжа.

Бетон вокруг меня вскипел, подобно подсолнечному маслу на раскаленной сковороде. Пули противника летели, как перец из перечницы в руках заправского повара. Я выкинул опустевший магазин, утративший смысл своего существования, и воткнул в голодное жерло пистоля новый. Маузер с удовольствием заглотил подачку, сыто чавкнув металлом.

Теперь, твари, держитесь! Кто не спрятался - я не виноват!

Прижав приклад к плечу, я тремя выстрелами пригвоздил к таре ближайшего недруга. Ударившись спиной об ящик, отброшенный очередью, фриц выронил ППШ, пускающий струйки пара от капель дождя, отчаянно пытавшихся остудить раскаленный ствол, и удивленно уставился на три отверстия в своей груди.

Еще одного я укокошил, высверлив во лбу новый глаз. Видимо, пуле оказалось слишком тесно в башке, переполненной погаными мыслями, и она вышла через затылок, прихватив на память половину черепа.

Третий замялся, сражаясь с заклинившим затвором Шмайсера. Я просто ощутил своим долгом прекратить бесплодные попытки диверсанта вернуть оружию боеспособность и освободить советскую землю от очередного Ганса, забив его рот свинцовым монпасье.

Четвертый, падла, плотно засел за крестовым кнехтом, вне моей или подполковника досягаемости, поливая оттуда, как из садового шланга, беспечно бросая в воды водохранилища пустые гильзы. Свинцовые маслята скользили по чугунной тумбе, но толстый металл оказался им не по зубам. Если подумать - у пуль и зубов-то нет. Хотя их отсутствие не мешает больно кусать.

Я, спрятавшись за коробкой, щедро, не скупясь посыпал металлом укрытие подонка, но безрезультатно. Советский чугун достойно сопротивлялся немецким патронам. Патронам? Патронам!

"Faustpatrone" - именно эта надпись темнела на боковине ящика, намекая на решение проблемы. Доломав руками вспаханную пулями древесину, я еще раз убедился в том, что германцы - народ щепетильный. Что на коробке написали, то туда и положили. А могли бы наших, советских яблок натырить. Антоновки. У них, в Берлине, поди таких отродясь не было.

Я извлек тубус гранатомета с кулаком гранаты на конце, выдернул предохранительную чеку и поднял прицельную планку. Сырость вместе с холодом прилипала к телу с одеждой, заставляя руки дрожать, а прицел - гулять по мишени. Найдя в визире два сросшихся креста кнехта, я утопил клавишу. Граната с шипением, подобно рассерженной змее, выскочила из трубы и устремилась к укрытию врага.

Успел ли шпион понять, что его злодеяниям настал конец? В ночи вспыхнуло солнце, громыхнув громче грома, обдав жаром, жарче семидесятиградусного абсента, опалив серый бок безвинного самолета, иссушая растекшиеся лужи. Когда рассеялся дым я не смог разглядеть даже следа кнехта или диверсанта. Лишь горящий, будто фитиль, швартовый конец, устало сползающий в воду.

- Когда окажешься в аду - скажи, что тебя послал Котов, - запоздало произнес я напутственное слово.

Кажется, это был последний. Среди многих тел не было лишь двух. Одного - того, что я жаждал увидеть больше всего - тела Ковалева. И второго - того, что я боялся увидеть больше всего - тела Даши.

- Чем это ты его? - поинтересовался неслышно подкравшийся подполковник.

Я, подпрыгнув от неожиданности, едва не нашпиговал МГБшника свинцом от пяток до самой макушки. Он стоял, неестественно согнувшись, зажимая локтем темное пятно на плащ-палатке.

- Праведным гневом, дружище, - усмехнулся я. - Праведным гневом.

- А где Курцхаар?

- Сам бы хотел знать...

Я еще раз осмотрел поле эпической битвы добра и зла, как вдруг приметил белеющую босоножку поодаль. На полпути к штабелям грузовых контейнеров. Видимо, туда бывший псевдоколлега и утащил заложницу. Вручив москвичу разряженный Маузер, я выудил из лужи одолженный Стечкин, протер ладонью золотую гвоздику от грязи. А руку, по привычке - о штанину, только больше замарав ладонь. Я на славу покувыркался в липкой слякоти, уделавшись, как свинья, с тем различием, что свинье это доставило бы несказанное удовольствие.

- Выпить есть? - спросил я безымянного товарища.

- Кончилось, - с сожалением вздохнул он.

- Жадина, - ответил я.

Толкнув затвор двумя пальцами, я проверил наличие патрона в патроннике. Можно пускаться по следу.

- Стой! - воскликнул контрразведчик. - Куда? Я с тобой!

Я лишь криво усмехнулся в ответ. По пятну, с аппетитом поглощающего ткань плаща, по бледной физиономии москвича, по дрожащим от кровопотери ногам, было видно, что он уже отвоевался.

- Сам справлюсь, - процедил я сквозь зубы. - Не дурак.

Сейчас я не был охотником - охотник убивает ради трофея. И не был хищником - хищник убивает ради еды. Я превратился просто в убийцу с жаждой убийства ради убийства.

Принюхиваясь и прислушиваясь, как собака, я осторожно двигался по лабиринту контейнеров в поисках жертвы. Смешно. Котов идет по следу, как собака. Единственное, что роднило меня с котом - мягкие, пластичные шаги в обход луж, дабы не выдать себя случайным всплеском.

Вот мазок крови на контейнере от простреленного уха Курцхаара. Вот вторая Дашина туфля. Я чуял, что подбираюсь все ближе и ближе, крадясь по бесконечному лабиринту к логову Минотавра.

За очередным поворотом я увидел ее. Даша. Одна. Девушка сидела, прислонившись спиной к контейнеру, обняв себя руками. Живая? Живая! Ее била крупная дрожь. Присев рядом, я осторожно прикоснулся к руке секретарши и сразу получил четыре царапины на щеке от ее ногтей. Помощница размахивала когтями подобно мельнице, напавшей на Дон Кихота.

- Даша! - крикнул я. - Даша! Успокойся! Это я!

Мне пришлось, изловчившись, залепить ей звонкую пощечину, приводя в чувство. И еще одну. И еще. Лишь после этого в глазах девушки сверкнула искорка разума.

- Юра! Ты!

Я? Да, черт побери, это я! Разве, я не это сказал?

Она бросилась мне на шею и сквозь мокрую одежду я ощутил мертвецкий холод молодого тела, мокрого и замерзшего. Осознавая всю бесполезность, я, тем не менее, поступил по-джентльменски. Снял с себя отсыревший до последней нитки плащ и укрыл девушку. Еще ничего не кончено. Обер-лейтенант где-то рядом.

Дождь сыпал с неба непроницаемой стеной воды, тщетно силясь смыть с лица планеты прогнивший город. Или, хотя бы, отмыть Чикагинск от скверны. Или разбавить густые помои, заполнившие улицы, черной небесной водой? Вряд ли кто-то смог бы ответить на этот вопрос. Где-то заунывно тянул сакс и его плаксивая мелодия, пробираясь сквозь лабиринт дождевых капель, въедалась в мозг назойливой мошкой.

ЗИМ еще на подъездах к Шершневским докам погасил фары и тихонько, по-кошачьи, оставляя след из вонючего выхлопа, прокрался к проржавевшим воротам со следами зеленой краски, большая часть которой давно покинула холодный металл. Там, за забором, проглядывалась красно-белая "Белка" моей секретарши, забившаяся от дождя под прохудившийся навес, безмятежно созерцающая бренный мир потухшими круглыми глазами из-под козырька капота.

Едва открыв дверь телеги чекистов, я моментально промок до нитки. Если бы не спасительный глоток из фляги московского гостя - я б неминуемо схватил воспаление легких. Хотя... чего я переживаю? Чтобы помереть от воспаления легких - до него еще дожить нужно. Интуиция подсказывала мне, что дожить до утра удастся если не каждому, то и не всем. И не факт, что я окажусь в их числе.

Подполковник, предусмотрительно облаченный в плащ-палатку, извлек из багажника автомобиля "Шнельфоер" в неуклюжей деревянной кобуре, с двадцатизарядным магазином и еще пару запасных - сороказарядных. Маузер МБшник вручил мне. Сам вооружился странного вида курносым автоматом с оптикой и рожком, торчащим из приклада.

- Это что? - поинтересовался я.

- Коробов, - неохотно ответил безымянный. - Не надо тебе этого знать. Это секретно.

- Такой же хочу, - заявил я.

- Котов, ты - дурак? - спросил старшой. - Ты как его на себе спрячешь?

Пришлось согласиться. Я засунул кобуру с Маузером под плащ и, еще раз приложившись к фляге, на удачу, решительно зашагал к докам. Дождь не унимался. Он настойчиво барабанил по шляпе, пытаясь заставить меня одуматься и развернуться, талдыча, что я лезу не в свое дело, но я оставался непреклонен в своем желании совершить предварительно оплаченную месть. Да и хорошую секретаршу нынче трудно сыскать.

Я шел, ничуть не скрываясь. Шлепая по лужам в лакированных штиблетах - единственным, что осталось в божеском виде из недавних покупок. Я шел, гордо выпрямив спину и подняв подбородок. Я шел, осознавая правоту своего дела. Я шел, прихлебывая из фляги. Для смелости и для меткости. Ведь пьяный я стреляю гораздо лучше. Чего там целиться, когда все небо в попугаях?

Фонари отчаянно мотали светящимися головами в жестяных шапках. А я не мог понять - или они пытаются отговорить меня, или же - наоборот, кивают, одобряя мой поступок. Луна выглядывала из-за туч, прокладывая желтую дорожку на мокром асфальте. Путь для меня одного. И путь, скорее всего, в один конец.

Остановившись возле угла ангара, я допил остатки коньяка и вышвырнул флягу. Вряд ли она мне еще пригодится.

Здесь я понял, как Ковалев собрался свалить из Союза. На волнах водохранилища, перед пирсом, покачивал серым крылом лопоухий гидросамолет Бе-6. На таком хоть в Китай, хоть в Турцию, хоть куда. Запаса хода ему хватит.

Рядом с амфибией суетились люди в дождевиках, запихивая в разинутую пасть в борту машины деревянные ящики, насыщая бездонное брюхо летучей твари земной утварью. Чуть поодаль ссутулилась знакомая фигура Ковалева, пытавшегося прикурить сигарету под проливным дождем. Перед ним, в грязи, стояла на коленях Даша. Плененная, но не сломленная. Секретарша стояла, гордо расправив плечи, а ливень хлестал ее по лицу подобно ревнивому любовнику, нашедшему под диваном чужой портсигар.

Совладав с зажигалкой, шпион бросил взгляд на запястье, сверкнув часами в электрическом свете. Я сверился со своим кировским "Маяком". Секундной стрелке оставалось всего половина круга до полуночи. Половина круга, разделяющие сегодня от завтра. Тридцать секунд жизни для моей помощницы.

Ковалев, конечно, сам по себе гнидой был редкостной, а как Курцхаар - гнидой вдвойне. Даже втройне. Но слово свое держал. И если пообещал кончать девчонку ровно в полночь - то непременно сделает это, не дрогнув пальцем.

Чекист опаздывал. Ждать дальше его сигнала было бессмысленно. Спасать некого будет. Да ему и не нужно было никого спасать. Москвич преследовал другие цели - взять диверсанта. Взять любой ценой. Если уж мою жизнь, жизнь человека, без колебаний он был готов принести в жертву, то что говорить про жизнь женщины?

Поправив под плащом кобуру Маузера, прижав пищаль локтем, чтобы не выпирала, я вышел из-за угла.

- Эй, собака дикая! - крикнул я. - Я здесь!

Отщелкнув окурок, диверсант схватил Дашу и поставил девушку на ноги, прикрываясь ею. Секретарша, в одном коротком летнем платье, тряслась, будто осиновый лист. От холода или от страха. Капли воды, оставляя за собой черные дорожки размытой туши, стекали по щекам моей помощницы, срываясь вниз. Или это слезы, или это дождь. Или и то, и другое перемешалось в коктейль из соли и едких испарений, поднявшихся ввысь лишь затем, чтобы рухнуть на грешную землю.

Щелкнул до боли знакомый затвор петарды и шпион приставил к голове девушки пистоль, в котором я узнал свой Вальтер. Как есть - собака дикая! Говорил, что на экспертизу сдал, а сам себе зажал! Соратники Ковалева, оставив в покое ящики, тоже ощетинились стволами.

- Пришел, гражданин бывший товарищ капитан, - усмехнулся убийца. - Даже не опоздал. Что я в тебе всегда ценил - это пунктуальность. Сказал -в полночь, значит, не позже половины второго - точно будешь.

- Отпусти ее, - потребовал я.

- Бумаги где?

- Твою мать! - взревел я. - Нет у меня никаких бумаг! Кашнир ничего мне не передавала! Я понятия не имею, о чем вы все говорите! Достали уже! Все достали! И ты достал, и чекисты!

Я, забывшись, привычным жестом потянулся за пазуху, за флягой.

- Стоять! - завопил обер-лейтенант. - Бросай свою игрушку! Только медленно...

- Так-то моя игрушка - у тебя... - буркнул я.

- Вот не надо мне тут, - шпион ткнул Дашу стволом в висок. - Я знаю, что она тебе свой пистоль отдала. Давай его сюда.

- Да подавись ты, - я бросил в лужу хромированный Тульский Стечкина. - Все? Доволен?

- Нет еще... знаешь, Котов. А ведь мне, на самом деле, насрать на бумаги полковника. Все равно я планировал свалить из Совка. Мне и на Совок насрать...

- Это я догадался, - кивнул я.

- Но я не мог свалить, не попрощавшись с тобой, Котов! Знал бы ты, как я тебя ненавижу! Представить себе не можешь!

- Это оттого, что я - Котов, а ты - Курцхаар?

- Чего? Нет. Что за тупость? Ты мне столько крови выпил! Какой же ты назойливый был... пока на стакан не сел. Как же мне тихариться от тебя приходилось... а сейчас смотрю на тебя - жалкий, спившийся человечишка. Даже не знаю, как тебе отомстить. Пристрелить тебя, или наоборот - оставить догнивать? Сам-то как думаешь?

- Я не привык думать, - пожал я плечами. - Пусть за меня партия думает.

Подполковник уже слишком сильно опаздывал. Просто до неприличия! Чекист заверял меня, что займет позицию точно к полуночи, но чуйка подсказывала, что что-то пошло не так. А что могло пойти не так этой поганой ночью? Да все, что угодно!

Я печенкой ощущал, что терпение Ковалева иссякает. Не зря я проработал с ним столько лет бок о бок. Когда запас красноречия иссякает, бывший коллега прибегает к единственному методу - пистолету.

- Придумал! - внезапно воскликнул диверсант. - Я кончаю твою секретутку, а тебя оставлю. И буду попивать мартини в Аргентине, гадая, хватило ли у тебя совести пустить себе пулю в лоб!

- У меня во лбу кость слишком толстая, - возразил я. - Не каждая пуля возьмет.

Подполковник метался по моему кабинету, как лев в клетке, оставляя за собой шлейф душистого сигарного дыма. Иногда он останавливался у стола и, не присаживаясь, опрокидывал коньяка из моей чайной кружки, после чего вновь принимался протаптывать дыру в ковре, испытывая терпение волокон.

- Нет, я не просто кончаю эту падлу, - приговаривал чекист. - Я все кишки из него выну и на кулак намотаю. Я шкуру с живого спущу!

Очевидно, что безымянный был расстроен гибелью своего коллеги. Любопытно. К смерти Славика он отнесся достаточно безразлично, просто заменив водителя вместе с машиной на другого Славика. Но кончина Климова вывела старшего из равновесия.

- Котов, я сам не верю, что говорю это, - произнес МГБшник, опустошив очередную кружку. - Но сейчас я могу доверять только тебе. Думай, Котов, думай. Где мог затихариться этот Вернер, мать его, Курцхаар.

- До он уже, поди, из города сквозанул, - предположил я, покачиваясь на стуле.

Я с удивлением обнаружил, что коньяк, приобретенный за чужой счет, оказался вдвойне вкуснее! Любопытный феномен. Теперь я понял тех оборванных попрошаек, что клянчат копейку на остановках по утрам, мотивируя необходимость подаяния горящими трубами. Если раньше я видел в них борцов с системой, нежелание быть гвоздем, по шляпке которого бьет молоток ускорения темпов экономического роста, то сейчас посмотрел другими глазами. Так просто вкуснее! И никакой политической подоплеки!

- Вряд ли. Аэропорт, вокзал - перекрыты. На дорогах - кордоны. Мышь не проскочит. Он где-то в Чикагинске. Я чую это! Он не мог свалить, не грохнув тебя.

- Это почему еще? - нахмурился я.

- Потому что он убежден, что Кашнир перед смертью успела передать тебе бумаги отца. А сколько людей, видевших бумаги, выжили?

- Э... - протянул я. - Не знаю.

- То я знаю, - многозначительно поднял палец москвич. - Нисколько! Я потому сегодня утром и приставил к тебе наружку...

- Притормози, - осенило меня. - Так ты использовал меня, как живца? Меня же убить могли! Как минимум - дважды!

- Вообще-то трижды, - заметил чекист. - Но что означает одна жизнь в сравнении со всеобщим благом?

- Наверно, ничего... - согласился было я. - Хотя - нет, постой! Это же моя жизнь!

- Мне показалось, что ты не особо дорожишь ею...

- Я ничего не имею против того, чтобы попасть по пьяни под автобус. Или окочуриться, заснув на скамейке перед парадной в тридцатиградусный мороз. Но это - мой выбор. Я не желаю, чтобы кто-то другой решал, как мне подохнуть! Тем более - трезвым!

Я решительно убрал в сторону кружку и присосался к бутылке. Так тоже вкуснее. Я видел счастливых людей, сам, порой, бываю в их числе. И трезвых там никогда не было!

Большой глоток заставил меня вздрогнуть от удовольствия, ощущая, как коньяк растекается по пищеводу, согревая изнутри и заставляя... пусть не рассеяться сумрак Чикагинска, но сделать его менее мерзким. Этот город, будто сотворенный самим сатаной, украл лучшие годы моей жизни. Выпил весь свет из меня, подобно гниющему заживо упырю, жаждущего пожертвования свежей кровью. И сколько людей он еще погубит? Тех, кто считает себя живыми и полными сил, а на деле - всего лишь пустые телесные оболочки без души, с одинаковыми лицами. С одинаковыми мечтами, словно рожденные одной матерью, не особо притязательной в выборе отцов.

Затрезвонил телефон, но я не мог позволить себе отвлечься на такие мелочи, пока не достиг дна. В данном, конкретном случае - дна бутылки. Дна Чикагинска я достиг уже давно и сейчас прикладывал все усилия, чтобы зарыться с головой в ил, предоставив другим возможность столкнуть в небытие груз моих проблем.

Не всегда получалось отлежаться, но я не отчаивался. Ведь впереди еще столько поводов отчаяться! Обидно будет отчаяться раньше времени.

Подняв с рычагов трубку, я сразу вернул ее на место. Телефон опять зазвонил. Да кто там такой настырный? Я повторил операцию, возвращая в контору тишину, нарушаемую только шипением сигары подполковника и стуком стеклянного горлышка о свои зубы.

Еще звонок. Я приложил трубку к уху, намереваясь послать настырного неизвестного в еще более далекую неизвестность, окутанную таинственным мраком неизведанного.

- Ты чего это, гражданин бывший капитан Котов, разговаривать со мной не хочешь? - из отверстий в бакелитовой крышке вырвался знакомый голос и впился в мое ухо рассерженным шмелем.

- Ковалев? - удивился я. - В смысле - Курцхаар?

Чекист моментально оживился и вцепился в трубку, пытаясь вырвать ее у меня. Наша молчаливая борьба длилась недолго и закончилась моей победой, ибо как мышцы дышали силой, заряженные живой водой из пузатой бутылки, дно которой стало сухим, подобно Каракумам.

- Передай, что я ему сердце вырву, - прошипел контрразведчик.

- Теперь-то ты не сможешь отвертеться, - усмехнулся шпион. - Что не видел генеральские бумаги. Привези их мне.

- Это еще с какого перепугу? - осведомился я.

- Извини, совсем забыл... тут с тобой хотят поговорить.

- Юра? - услышал я Дашу. - Юра, не давай ничего этому фрицу проклятому!

- Потрещали - и хватит, - вновь заговорил диверсант. - Привезешь ровно в полночь на Шершневские доки. Иначе... иначе я с огромным удовольствием откушу милые пальчики твоей секретутки болторезом. Все, до единого! И это - только начало! Да, если приедешь не один, если вздумаешь взять с собой своих бывших коллег или новых друзей - тоже откушу. Понял меня?

- Да понял я, понял, - вздохнул я в трубку. - Слушай, а пораньше никак нельзя? А то я сегодня выспаться хотел... или попозже?

- Не умничай, Котов!

Трубка издала короткие гудки. Вернув ее на аппарат, я потянулся за запасной бутылкой, манящей коричневой жидкостью в своем чреве.

- Что? - вцепился в отворот пиджака подполковник. - Что сказала эта мразь?

- Ковалев... тьфу, блин... короче, ты понял. Он сказал, что если я не привезу ему бумаги Кашнира - Даша больше не сможет печатать на ЭВМ. Зато сэкономит на маникюре.

- Отлично! - воскликнул МГБшник. - Где эти чертовы бумаги?

- А я знаю? - развел я руками. - Почему все трясут с меня какие-то бумаги, которых я в глаза не видел? Я вообще не имею ни малейшего понятия, о каких бумагах идет речь! Ни сам Кашнир, ни его дочь, ничего мне не передавали! Может, стоило сперва у них спросить, прежде, чем выводить в расход? Или это слишком легкий путь? Обязательно нужно было сначала грохнуть всех, кто мог что-то знать про бумаги, а потом преодолевать проблемы, занимаясь поисками?

- Ладно... - задумчиво произнес безымянный. - Ладно... по крайней мере, если эта погань недобитая предложила обмен - мы знаем место и время, где он будет...

Сотрудник госбезопасности потянулся к телефону, но я опередил его, отодвинув аппарат.

- Ты чего? - насторожился худощавый.

- Если я буду не один - Даша не сможет набрать номер на телефоне. А зачем мне секретарша, которая номер набрать не может? Нет, товарищ подполковник, так дело не пойдет. Я иду один.

- И дурак, - поставил диагноз офицер. - Тебя там пристрелят - и все. Не ты ли десять минут назад распинался, что смерть от пули - это не твое?

- Я не об этом распинался, - поправил я. - Я распинался о том, что если умирать - то тем способом, что я выбрал. А не тем, который мне кто-то навязывает. Вы у себя там, в Москве, не много на себя берете? Вам мало решать, кто как должен жить - еще и хотите решать, кто как умрет?

- О, последнее у меня особенно хорошо получается, - улыбнулся контрразведчик.

Я дошел до Дашиного стола и открыл верхний ящик. Там нашлась единственная коробка патронов на шестнадцать штук и все. Маловато будет! Для Вальтера я припас пару тысяч патронов и, как бы меня не кидала жизнь, то было единственным, что я никогда бы не замотал даже в час самой жуткой трезвости. Но не было самого Вальтера.

- Только это... у меня с артиллерией худо. Поможешь? - спросил я.

- А зачем еще нужны друзья? - похлопал меня по плечу чекист.

Подумав, я убрал в карман пиджака казенные наручники Ковалева. Как раз и верну с оказией.

Лишь я успел предупредить гостей из Москвы об опасности, дверь пивной распахнулась от сильного удара и в зал ворвались четверо. Сам Толик, в своем излюбленном картузе с треснутым козырьком, вооруженный немецким Шмайсером. Имени второго я не знал, но неоднократно видел его мерзкую рожу, шныряющую по кварталу. Этот сжимал британский Стэн. Другие двое, совершенно мне незнакомые, размахивали Наганами.

Не знаю, что там наплел заказчик бродяге, но он был явно удивлен, увидев меня за одним столиком с чекистами. Скорее, от жулика утаили, что я тоже вхожу в число приговоренных. Иначе, почему он предлагал и мне пойти на дело, отрабатывать кровавую плату?

Пройдоха замер, глядя на меня округлившимися глазами и нелепо раскрыв рот, показывая свои мелкие, желтые, как у крысы, зубы. Этого секундного замешательства нам хватило. Климов перевернул стол, сбрасывая посуду, разлетевшуюся вдребезги белыми хлопьями черепков. Я, выдергивая на лету Стечкина из-за пояса, шмыгнул за массивную барную стойку, пропитанную кровью сотен, а то и тысяч местных забулдыг в ежевечерних драках.

Стрельба загремела одновременно со обеих сторон. Засвистели, нанизывая воздух на смертоносный металл, пули. Стреляли чекисты, высунувшись из-за опрокинутого стола. Стрелял я, выглядывая из-за стойки. Стрелял Толик, спрятавшийся за бетонной опорой, обшитой деревянными панелями. Стрелял его напарник, забившийся в угол. Стреляли оба других налетчика.

Нападающие без устали поливали "Магнолию" свинцом. Раскаленные осы в медной рубашке кромсали все вокруг, предавшись звериной ярости, расплескивая жар и ненависть. Гильзы сыпались на бетонный пол, ликуя, что избавились от тяжелой ноши - пули с зарядом пороха.

Первыми жертвами перестрелки пали бутылки, украшавшие стену за барной стойкой. Стекло лопалось, не выдерживая натиска свинца, и тара истекала душистым алкоголем, заполняя помещение ароматами всей планеты, образуя лужи неистового купажа на полу. Кудряшка Маша, зажав уши ладонями, верещала, как свинья под ножом мясника, забившись в нишу под витриной.

Один из убийц с Наганом, выпустив все патроны, замер, испуганно распахнув глаза. Видимо, он рассчитывал на блицкриг, когда достаточно одного барабана, не запасясь достаточным количеством патронов. Пули чекистов продырявили его пиджак в нескольких местах, навсегда остудив пыл бандита. Второй попытался убежать, подставив спину, моментально украшенную тремя красными пятнами, и грохнулся навзничь, расплескивая брызги кипящей крови.

Остались двое - самых опасных. Самых тяжеловооруженных и самых окопавшихся налетчиков. После громоподобной канонады в зале воцарилась тишина, нарушаемая металлическим звуком взводимых затворов и треском раскаленного металла.

Я тоже перезарядился. Удача сопутствовала мне. Среди зубастых осколков стекла мне посчастливилось найти чудом уцелевший стакан и я подставил тару под водопад алкоголя, не давая добру пропасть.

- Живой там, гражданин бывший начальник? - крикнул Толик.

- Тебя переживу, - пообещал я.

- За тобой должок, - напомнил он.

- А ты башку высуни - рассчитаюсь, - предложил я.

Вместо головы из-за колонны показался автоматный ствол, хищно блеснувший закаленной сталью. Я едва успел нырнуть обратно, как деревянная стойка взорвалась роем щепок, спешащих усыпать пол и испить крепкого пойла из бурлящих луж, пока пол не впитал в себя весь алкоголь.

- Котов, - прошипел чекист. - Как у тебя с патронами?

- Худо, - признался я. - Последний магазин.

- Аналогично.

Между тем стакан наполнился до краев. Стараясь не расплескать, я отхлебнул горку невообразимого коктейля, в котором угадывалось вино, банановый ликер, коньяк, ром, текила и водка в случайно сотворенной пропорции. Крохотного глотка хватило, чтобы кровь заиграла по венам с новой силой, разнося промилле по жилам, насыщая каждую клеточку организма теплом и силой. Я даже вздрогнул от удовольствия. Черт! Да у меня, кажется, даже привстал!

Все страхи отошли на второй план. Любезно освобожденное ими пространство торопилось занять бешенство. Словно я глотнул не алкогольный коктейль, а варево из ярости, гнева и злобы. Во мне лютовало неистовое бешенство, водящее танго с безумием.

Стрелять?! В меня?!

Отпив до половины стакана, я спустил с цепи псов войны. Я выпрямился в полный рост и вскинул руку с пищалью, подобно Ильичу, указывая светлый путь. Меня не беспокоила возможность словить пулю. Я вообще отрицал такую вероятность. Я отменил существующую реальность и заменил ее своей, в которой пули не вреднее крохотного комарика.

Бессчетное количество раз выжав спуск, я пригвоздил к стене напарника Толика, раскрасив штукатурку багряными, как листва в стихотворениях Пушкина, разводами. Затвор замер в заднем положении и я вновь спрятался, нащупывая сменный магазин, запоздало вспомнив, что этот был последним.

Из укрытия МГБшников уже никто не стрелял. Или у них кончились патроны, или кончились сами московские гости. Мне предстояло разобраться с последним противником. Со старым знакомым жуликом, коему я имел неосторожность задолжать.

- Падлы! - вздрогнул воздух от вопля бродяги. - Всех взорву!

Отбросив Шмайсер, налетчик потрясал немецкой гранатой-колотушкой с расчерченной квадратами осколочной рубашкой. Толик схватился за шнур, готовясь выдернуть тонкую нить, отделяющую смерть от жизни и превратить мой любимый бар в кромешный ад, сошедший на бренную планету... но в этот момент раскатисто грохнул сухим треском дробовик.

Стреляла Маша. Я и не знал, что в "Магнолии" под стойкой прячут обрез двустволки. Хотя... у кого в Чикагинске нет оружия? Тем более - в баре. Пожалуй, зря я тянул с оплатой счетов.

Бандит покрылся красными пятнами, как мухомор, и рухнул на пол. Граната вывалилась из его руки и, шипя, источая белый дым горящего замедлителя, покатилась к перевернутому столику, отстукивая последние мгновения жизни по трещинам в бетоне.

- Сейчас рванет! - завопил я.

Климов выпрыгнул из укрытия с невероятной для его габаритов резвостью. Здоровяк бросился на гранату, прижав ее к полу своим весом. Недостаточным весом, чтобы компенсировать массу пироксилина.

Младшего чекиста подбросило взрывом, от которого содрогнулось все здание - от темных недр подвала до антенн на крыше. Когда дым и пыль рассеялись - Климов так и остался лежать, а штукатурка, осыпавшаяся с потолка, медленно окрашивалась советской кровью, укрыв москвича пушистым саваном. Подполковник потер глаза пальцами и отвернулся к стене, скрипя зубами.

- Котов, за тобой должок, - проскулил умирающий Толик.

Забрав у дрожащей официантки обрез, я переломил оружие, выбрасывая пустые картонные гильзы, вставил два новых патрона и подошел в упор к куску человечины, нашпигованной картечью и поджаренной взрывом. Настоящий деликатес каннибала. Отбросив ногой автомат, я захлопнул оружие и прицелился в голову бандита.

Дробовик хлопнул два раза, окутав меня кислым облаком селитры и превращая лицо Толика в фарш из мяса, костей и свинца.

- Оплачено, - произнес я.

По неписанному закону Чикагинска нет кредитора - нет долга. Потому у нас и не принято просить взаймы.