CreepyStory

Дарья накинулась на старшого и ему надавала по лицу широкой, почти мужской ладонью. Дозналась правды: зеркальце он стянул из комнаты усопшей Аграфёны для сестрёнки, которая уже становилась невестой. А красивых девичьих вещей у неё не было, потому что родители копили деньги, чтобы рассчитаться за дом.

Дарья нарыдалась над горькой долей старших детушек, которые выросли в недостатке, завернула краденое в платок и пошла за советом к Марии.

Она удивилась измождённому виду подруги, и обе они снова наревелись из-за беды с этими похоронами против обычая.

-- Да что тут такого-то? - попыталась утешить подругу Мария. - Егор твой помогал при погребении. Завсегда провожающим что-нибудь дарят: полотенца, на которых гроб опускают; платки, чтобы после похорон утереться. Ещё и после сорокового дня вещи раздают.

-- Дак Настька-то как умом тронулась: сидит как неживая, в зеркало уставившись, -- сказала Дарья. - Вот вернутся мужья, нам с тобой за всё ответ придётся держать.

-- Мой-то ни во что не верит, -- попыталась успокоить себя Мария. - Дай-ка взглянуть, что за зеркало.

Гавря, который всё слышал за своей дверью, метнулся, чтобы не дать матери глянуть на зеркало. Уж слишком ярко он помнил чудеса с большим зеркалом в комнате покойницы. Но не успел.

-- Ай! - крикнула мама и сунула зеркальце в руки Дарьи.

-- Ой, горе мне! - завопила Дарья, бросив его на пол.

Егорша мельком увидел отражение в зеркале. И это был не потолок дома, не стена. На него глядела Арафёна.

И тут же Гавря поступил как мужик: схватил зеркало, тряпку, в которой принесла его Дарья, круглый половичок с полу и сунул всё в горящую печь. В ней что-то ухнуло, хлопнуло, из чела повалили дым.

-- Всё, -- сказал Гавря. - Была покража, и нет её.

И всем стало легче и веселее. Мама даже поднялась, заварила чай. Дарья ушла успокоенная.

Но беда привязчива, её не так легко отогнать.

Дарьины меньшие ходили не только с щипками, но и с укусами. Жаловались на Настьку, которая совсем сошла с ума. Егорша заступался за сестру, но зря старался. Мать стала привязывать её к лавке и грозилась отдать в скорбный дом, где держали умалишённых. Егор вытащил заработанный червонец, пригласили настоящего врача. А он только посоветовал отвезти её в больницу. Дарья привела старух-ворон. Чего только они не вытворяли с бедной девкой: обливали холодной водой, заставляли жевать пыль и мусор после церковной службы, голой в чужом овине привязывали на ночь, даже секли её. Больная всё сносила молча. И Егорша был рад долготерпению сестры: коли стала бы визжать, кричать и вырываться, отдали бы к знатким людям для изгнания бесов.

Настя перестала есть, принимала воду только из рук брата. Её серые глаза выцвели до слабой голубизны, русая коса поседела, а тело стало смердеть.

Однажды она пропала. Дарья бросилась сначала к уряднику, потом к становому приставу, чтобы стали искать дочку. Да где уж там! В городе что ни день кого-то грабили и убивали.

Егорша забросил школу, стал сидеть дома с малыми, которые тоже хворали: укусы и щипки расползлись язвами.

Однажды, когда Дарья отбивала поклоны в церкви, Гавря навестил друга.

-- Слышь, Егорша, ты можешь выслушать меня и не начать драться? - спросил он.

-- Мне всё равно, что ты скажешь. По соседям слухи пошли, что у нас в доме сибирская язва. Дойдёт до урядника - всех нас из дома выселят и отправят туда, откуда не возвращаются, -- ответил Егор.

-- Мне кажется, что я знаю, где Настька, -- сказал Гавря. - Помнишь домовину этой демоницы?

-- Ты про Аграфёну, что ль? - спросил Егор. - Настьку не вернёшь, малых бы спасти. После Покрова приедет отец, нам с матерью головы оторвёт.

Гавря вздохнул: Егор, в честь которого назвали старшего сына, был лют нравом. Семья отдыхала, пока он был на заработках вместе с Павлом, отцом Гаврилы.

-- Ты сначала выслушай: домовина была широченная. Словно для двоих. И люди болтали, что демоница за собой кого-нибудь утащит, чтобы переселиться в чужое тело. Бабки-вороны говорили, что демоницы живут вечно, -- сказал Гавря. - Вот в её могиле нужно Настьку искать. И похоронить по-христиански.

Егорша с надеждой поднял на него глаза:

-- Ты мне поможешь? Матери говорить не буду, она и так, почитай, в церковь переселилась.

В печной трубе точно кто-то завыл. Уж точно не ветер, а то ребята не слыхали, как ветер воет. Отскочила заслонка, вылетели угольки. Гавря с Егоршей бросились их собирать в ведро с золой.

Договорились идти в воскресенье с утра. Но что-то неспокойно было на душе у Гаври. Будто бы нехорошее должно случиться.

Утром Егорша не пришёл. Гавря сам отравился к другу. По избе металась ополоумевшая Дарья, кричала, что старшие пропали, младшие помрут. А ей остаётся только петлю на шею надеть. Она даже замахнулась на Гаврю. Малые на лавке заорали, как оглашенные. И тут Гавря сказал:

-- Тётя Дарья, вы на детей-то гляньте! У них щёки уже, как раньше, белые.

Дарья бросилась к малышне, рассмотрела каждого у окна, расцеловала, прижала обоих к груди, залилась слезами:

-- Полегчало моим деточкам! Вымолила им здоровьица!

Гавря тоже закрыл рукавом лицо. Только по другой причине он закусил зубами ткань, чтобы не развыться. Егорша сам, не дожидаясь друга, отправился воевать с демоницей. Жив ли он сейчас?

Однако друг оказался живым и вечером пришёл к нему, печальный, как лица святых в церкви. Он не нашёл могилы демоницы, весь день пробродил. Домой идти побоялся.

Гавря порадовал его известиями. Друг даже не вздохнул облегчённо. Только сказал:

-- Тошно мне, пока сестра незнамо где. Живой я её не увижу, так хоть похоронить. Пусть она сама стала демоницей.

-- Ты чего это, чурбан? - спросил, обозлясь, Гавря. - Как ты можешь сестру свою так называть?

-- А кто малых щипал и кусал до корост? Я ж за Настькой следил, она из задосок не высовывалась. Я ей туда ведро поставил, оно всегда пустое было. Кто же может не мочиться, незаметно детей мучить? - горько спросил Егорша.

-- Я тут подумал, что это одна из кожных болячек, которые к малым цепляются. Мама говорила, что я однажды вместо репы сжевал что-то, тоже опаршивел. А помнишь, я к тебе приходил, а они в ларе с овощами рылись? Репу да свёклу крысы любят, обгадят - и готова хворь, -- сказал Гавря. -- Доктору нужно было не Настьку, а их показывать. И соседок не звать, у них что ни чирь, то бельмастая старуха вслед плюнула; что ни ушиб - слепому дорогу перешёл. Бабам нельзя через палку перешагивать, молодкам по понедельникам косу чесать, дескать мужа со свету сжить хотят. Отец всегда над этим смеётся.

-- И ты, видать, тоже смеёшься. А мне что делать? - едва вымолвил Егорша и отвернулся.

-- Не смеюсь. Я тоже кое-что видел. И слышал. И Настьку искать пойду. А знаешь, кто бесовское прогнать может? - начав печально, весело закончил Гавря.

-- И кто же? - Не поверил Егор.

-- Да мой кот-крысолов Васька! - заявил Гавря и рассказал другу всё, в чём стыдился признаться матери.

-- Как же могло такое случиться, что среди людей жила демоница? - спросил, глядя на иконы, Егорша.

-- Не знаю, -- признался Гавря, - может, наваждение какое-то. Я маленький был, ещё в бараке жили, проснулся ночью, глядь - за окном мужик безголовый стоит. Вот рёву-то было! Всех соседей поднял ото сна. Оказалось, соседка зимнее проветривала и верёвку протянула близко от окна. Тулуп мужний повесила. А может, и есть что-то в мире бесовское. И ангельское тоже.

Договорились сказать матерям, что идут в школу, а потом в хоре петь останутся. Лопаты припрятали с вечера. Гавря взял мешок, чтобы кота захватить, но он сам за ними побежал, как собачонка.

Когда вышли за заднюю заставу, Гаврю снова потянуло на рассуждения:

-- А может, и не демоница эта Аграфёна. Ростовщик её затворницей держал. Так-то она доброй была, пряниками меня угощала. Я их не ел, только один раз откусил. Не понравился мне пряник - сырой, глиной отдавал. А что стену скребла да кусала, то может, от тоски. Наверное, ростовщик её уморил. Или даже убил.

-- А как же околоточный с десятскими? Почему они и обычай христианский нарушили, и горбуна не допросили? - возразил Егорша.

-- Так из-за денег, наверное. Горбун после указа градоначальника не перестал деньги в рост давать. Вот и околоточному за ночные похороны заплатил, -- убеждённо сказал Гавря.

-- Пусть так. Зачем воз цветов по дому заставил разложить? -- поделился своими сомнения Егорша.

Гавря даже остановился от неожиданной догадки:

-- А ну, скажи мне, зачем наш мясник иной раз в колбасу чеснока и перца столько натолкает, что в рот не возьмёшь? Такую только трактирщик у него берёт, пьяным подсовывает, они всё жуют.

-- Так мясо-то тухлое бывает, -- рассмеялся Егорша. - Особенно летом.

-- Вот эти цветы тоже были чем-то вроде чеснока и перца. Из-за них люди ничего не почуяли, -- сказал Гавря.

-- А что они должны были почуять?

-- Не знаю, -- пожал плечами Гавря. - Может, не почуять, а стать одурманенными.

Друзья долго бродили, прежде чем кот стал нюхать землю и утробно мяукать.

-- Кажись, здесь, -- сказал, весь дрожа, Егорша.

-- Копаем или к становому идём? - спросил Гавря.

-- Копаем, -- решился Егорша.

Но Гавря вдруг отошёл к голой осине, уселся на ворох листьев.

-- Чего ты? - удивился Егорша.

-- Вот послушай: вдруг мы там действительно Настю найдём? Побежим к становому, расскажем. А нас в кутузку посадят. Скажут: вы сами девку убили и закопали. А теперь вроде как нашли, -- начал Гавря.

-- А мы про всё расскажем, про ночные похороны, про демоницу, про горбуна и околоточного.

-- И кто ж нам поверит-то? - возразил Гавря. - Отец говорил, что есть тёмный народ и есть образованные люди. Но даже темнота вроде кладбищенских бабок-ворон имеет рассудок. Нет, нужно что-то придумать. И будь прокляты деньги, которые только вредят людским душам.

Егорша уныло сел рядом. Решили так: место это проверить, а потом снова закопать. Если там отыщется Настя, то положить сверху её фартук или чирок, или крестик. Дескать, нашли Настины вещи. Пусть дальше полиция разбирается.

Егорша поплакал и согласился.

А кот куда-то убежал.

Грунт был рыхлым, яма не по обычаю мелкой. И скоро лопаты шваркнули по домовине. Белый шёлк и серебряные нити глазета лопались под ними, словно гроб был под землёй очень долго.

И вот настал миг... это был не миг, а мука.

-- Открываем, -- сказал зло и решительно Гавря и загнал лопату под крышку. Хрупнуло дерево. Гавря замер и подумал: "Почему молчит Егорша?" А потом приоткрыл один глаз и увидел, что друг точно так же зажмурился.

Они налегли на крышку. Хлынул запах гнившей плоти, заставил отвернуться, чтобы нутро вывернулось наизнанку не в могилу. Нельзя в могиле что-то своё оставлять. Это всем известно.

Да, Настенька лежала на боку рядом с месивом из костей и плоти в нарядном платье. Сразу стало ясно, что она не жива. Егорша залился слезами, закричал, заломил руки.

И тут в раскрытую могилу прыгнул, утробно воя, распушив хвост и подняв дыбом шерсть, кот Васька. Он впился Настеньке в щёку. Располосовал руку до локтя. Егорша хотел его зашибить лопатой, но побоялся тронуть тело сестры.

Кот выпрыгнул из ямы, и больше его никто не видел. Егорша подумал, что Васька сделал всё для хозяина, и теперь может только помереть где-нибудь. Ибо растратил все свои силы.

Друзья сняли Настенькин чирок с ноги, крестик с шеи, фартук и взяли ленту из косы. Зарыли яму, насыпали листьев, кое-как скрыли свои следы.

Заливаясь слезами, примчались к заставе и рассказали о найденных вещах. Ленту Егорша отнёс матери.

Настеньку отпели в саване и крытом коленкором гробу, похоронили.

Друзья девять дней ходили на её могилу, а безумно страдавший Егорша то и дело спрашивал: "А сестру ли я похоронил? Не чую её под землёй!" Однажды собрался раскапывать, но Егорша бросился на него, повалил и держал так, пока друг не успокоился.

После Покрова вернулись отцы. Гаврина мама совсем выздоровела. А Гавря - нет. В его душе сидела заноза - события с похоронами и смертью невинной Настеньки. Егорша не смог довериться отцу, потому что чувствовал себя чужим ему. Отец-то не хоронил ночью демоницу, не раскапывал её могилу. Не поверит, высмеет, а то и поколотит за дурость. Мама тоже промолчала.

А потом произошло тяжкое для Гаври события. Родители остались к нему равнодушными - горбуна отец не жаловал, мама, видимо, побоялась воспоминаний.

Однажды к ним в дверь постучала старушка с немолодой женщиной. Это были мать и сестра служанки горбуна и покойной Аграфёны. Как оказалось, лет служанке меньше, чем сестре, но все помнили, что она выглядела старше своей матери. Женщины были у неё на содержании. Каждый месяц получали хорошие деньги. И вот переводов не стало. Они и приехали узнать, что случилось, но обнаружили запертую дверь. Отец Гаври посоветовал им обратиться в полицию. Прибыли урядник с дворниками и вскрыли дверь.

Среди хорошей, даже роскошной обстановки обнаружили ссохшийся труп. Это и была служанка.

Совет при градоначальнике решил снести весь дом. Гаврина семья получила хорошую компенсацию. Весной друзья, которые не расставались, несмотря на то, что жили теперь на разных концах города, пошли работать в депо учениками мастеров. В обед они любили купить ситного, молока и, сидя неподалёку, любоваться на только что отстроенный вокзал.

Настал день его открытия. Прибыл губернатор, градоначальник, чиновные люди с красиво одетыми дамами. Рядом с друзьями раздался знакомый голос:

-- Ах, какая жара! Серж, ты не знаешь, будут ли подавать сельтерскую?

Сероглазая, русоволосая красавица обращалась к своему спутнику-горбуну в мундире с орденами. Это была... Настенька. Её глаза расширились, когда она увидела в толпе друзей. Шрамы на щеке, между рукавом-буфом и перчаткой побагровели. Красавица поднесла палец к губам, словно предупреждала: молчите.

Пройдут годы, и Гаврила Павлович перестанет верить в демонов и даже Бога. Но крест не снимет. И перед верующим, и перед неверующим одна и та же дверь, за которой скрываются подчас страшные тайны.

Гавря не стал ничего говорить маме. Следующей весной он закончит церковно-приходскую школу, пойдёт учеником в депо. Отец обещал пособить. И такому-то взрослому мужику жалиться на стук из соседской половины дома?

Жил в ней ростовщик и меняла. Раньше дом целиком был его. Но по приказу губернатора и градоначальника ростовщиков прижала жандармерия. Сосед свой промысел не оставил, как говорили, из-за молодой жены.

Тётя Аграфёна была редкостной красавицей, и это тоже по людским пересудам. Гавре, наоборот, не нравились белые косы, уложенные корзинкой на голове; бледно-голубые, почти белые глаза. Ну как есть моль, которая поедала тулупы и шапки. Аграфёна почти не появлялась на улице. Ходила на рынок её старенькая служанка, бельё стирала Гаврина мама. Вот она-то очень уважала соседку, которая хорошо платила, была аккуратна. Мама, принеся корзину со стиркой, говорила: "Вот это хозяюшка, на простынях будто никто и не лежал, платки и салфетки разве что прополоскать да выгладить. Только запах от всего неприятный."

Гавря не любил даже угощения от соседки. Когда он проходил мимо её дверей, приоткрывалась створка. Из дома тянуло холодом. В щель смотрели белые глаза и раздавался тихий голос:

-- Гаврюша... пряничек возьми.

И белейшая, как снег, рука с синеватыми ногтями протягивала печатный пряник. Приходилось брать угощение, благодарить. Но обычный пряник, который делали на кондитерской фабрике Луткова из хорошей муки, с мёдом и вытисненным узором, имел привкус глины, был сыроват. Гавря, если не удавалось ветром промчаться мимо соседской двери и избежать гостинца, скармливал лакомство голубям.

И вот как раз в тот момент, когда Гавря ворочался и раздражённо думал о соседях, у них загремели запоры, открылась дверь и тут же захлопнулась.

Гавря поднялся и кинулся к окну: по улице спешили горбатый ростовщик и служанка. Старуха, видимо, спотыкалась на досках, которые были вместо мостовой, а горбун на неё шипел.

Гавре стало интересно: куда это направились соседи посредь ночи? Он решил дождаться их возвращения, но сразу уснул. Сон ему приснился странный до дрожи: Аграфёна грызла зубами, рвала ногтями обои на стене, возле которой стояла её кровать. И одновременно Гавря видел себя, прислушивающегося к звукам по ту сторону стены.

Утром он стрелой пролетел возле распахнутых дверей соседей. День в школе прошёл удачно, после занятий удалось посмотреть, как на площади расчищают место под балаган цирка. Скоро прибудут циркачи на повозках. А вдруг хищных зверей привезут? То-то будет радости!

И мама угодила с обедом: подала целое блюдо лапши, а к нему здоровенный кусок мяса. Обычно ели мясное, когда приезжал отец, а тут такой праздник. Одно не понравилось Гавре - в доме сидели три старухи, закутанные во всё чёрное. Друг Егорша говорил, что это кладбищенские вороны: моют покойных, обряжают, возле гроба плачут. Короче, верховодят на похоронах.

У Гаври было ёкнуло сердце, но мама не плакала, значит, с отцом всё в порядке.

Гавря ушёл в свой закуток, где был маленький стол на двух ногах, прибитый к стене. На нём лежали его книжки, тетради и поделки. Надо бы прочитать отрывок из Закона Божия и выучить его к завтрашнему дню. Но ведь подслушать, зачем вороны притащились в их дом, было интереснее!

Гавря тихонько приоткрыл дверь и присел на корточки.

-- Пошто, тётеньки, вас-то не позвали обмывать покойницу? - спросила мама, наливая старухам хорошего чая, взятого из жестяной банки.

А это было расточительство! Хозяйственный Гавря нахмурился: мама могла бы обойтись и плиточным.

-- Знаю, милая, -- прошамкала одна старуха. - Тех, кто провожает православных, иноземные демоницы не любят.

-- Да как так можно-то про новопреставленную? - возмутилась мама. - Хорошей женщиной была Аграфёна, упокой, Господи, её душу!

Тут же упал чугунок, поставленный на бок в челе печки для просушки.

-- Вот, слышала, Маша? Видела? - торжествующе спросила старуха. - Только заговорили про демоницу, как посуда упала.

-- А то у меня чугунки не падали, -- ответила мама. - Тётя Уля, вы бы научили, что делать-то нужно.

-- Отказаться, вот что нужно, -- сказала густым басом третья старуха.

-- Не могу, соседушка ведь преставилась, не абы кто. И Сергей Петрович заплатили хорошо, мол, Аграфёна наказывала вас звать. Вперёд заплатили, -- ответила мама.

Старухи дружно охнули. Потом принялись трещать, мол, вперёд не платят, как бы провожающему до сроку не помереть.

-- Тётя Уля, вы бы научили, -- раздражённо сказала мама. - А так мы все под Богом ходим, только ему известно, кому когда черёд придёт.

"Ага, Аграфёна померла, -- расстроился Гавря. - Зря я её не любил. А от неё только хорошее было. А эти старухи-вороны - завистницы, вот кто они. Потеряли оплату за похороны и раскаркались."

-- Ну, слушай изо всех сил. Не запомнишь - сама себя потом винить будешь, -- сказала бабка Уля. - Сперва в церкву сходи. Свечку Спасителю и Богородице поставь. Святой воды возьми. Ещё купи облатку или просфорку, больших свечей, при них и работать будешь. Проверь, чтобы зеркала закрыты были. Мыло своё из дому принеси. Обмывать будешь в той комнате, где демоница померла. Старухе, служанке её, в рот просфорку сунь, дескать, без этого пусть сама справляется. Обмывай без всякого порядку: лицо, ногу, спину, руку. Покропи святой водой. Полотенца и мыло в печь потом бросишь. И облачай тоже без всякого порядку, бельё наизнанку надень, что бы вокруг не творилось. Как готова будет, сунь ей в рот крошек от пасхального кулича да яичной скорлупы. Сохранила ведь, как все добрые люди, остатков с праздника?

А дальше не твоё дело - пусть её муж сам в гроб кладёт. Уходи не оглядываясь.

-- Ну, наука невелика, -- сказала мама. - Всё наоборот делать, не по христианскому обычаю. Мы с матушкой немало родни проводили, да и её, родимую, я своими руками обмыла. А вот скажите мне, как на духу, пошто вы соседку мою демоницей прозываете? Ужель в ведовстве уличили? Сколь здесь живём, не слышала про неё ни одного слова худого.

-- Вона, какую домовину привезли, -- басовито сказала третья старуха, которая успела всё: чаю хлебнуть, сушку с тарелки взять и в окно глянуть. - Двое поместятся.

-- Это нарочно, -- ответила всезнающая Уля. - Для демоницы и того, кого она за собой утянет.

Лопнул крепёж на маленькой полочке, где стояли травы, приправы и чай. Всё свалилось в пахучую кучу на полу.

-- Во! - воскликнула Уля. - Возьми-ка ты из этой кучи всего понемногу да в карманы себе положи.

-- Демоница Аграфёна, потому что не помирает. Вечно живёт. Я пигалицей была, а она проживала в большом доме с офицером из гвардейских. Молода, красива и бела. Вот точно не скажу, что лицом точно Аграфёна, но уж очень похожа. Колдовства не творила, зачем оно ей? Лишь бы в чьём-то теле жить, больше этим демонам ничего не надобно, -- протрубила бабка.

-- Ну, спаси тебя Господь, пойдём мы, -- сказала Уля и протянула руку.

Мама дала ей несколько монеток.

Гавря вышел из закутка и ткнулся маме в плечо - жалко соседку. Мама поцеловала его в вихор и сказала:

-- Неисповедимы пути Господни. Царствие Небесное Аграфёне.

-- Сколь заплатили-то? - буркнул Гавря, косясь на серьёзный ущерб - кучу трав и чая на полу.

-- Много, -- ответила мама. - На другой год пойдёшь в гимназию.

-- Что?! - взвился Гавря. - Я устроюсь учеником в депо! Потом мастером стану, а там, глядишь, и на машиниста выучусь.

Мама снова поворошила Гаврины кудри, хоть он и отбрыкивался, и ничего не сказала.

Но всё пошло наперекосяк. И Гавря не знал, хорошо это или плохо.

Мама ушла в церковь. Закон Божий никак не лез в голову, и Гавря приник к окну, потом вовсе распахнул его и высунулся из-за занавесок. А на улице творились чудные дела.

Сначала подъехал воз, покрытый рогожей. Он него пошёл чудесный дух, лучше, чем в церкви. Вышел Сергей Петрович, откинул рогожу, кивнул и отдал вознице бумажную деньгу. Гавря удивился: за три таких деньги отец с матерью купили половину дома. Поэтому он тут же выскочил из дома и сунулся к возу.

Горбун поглядел на него заплывшими от слёз глазами-щёлками и спросил:

-- Тебе который годок, соседушка?

Гавря сделал плачущее лицо и промямлил:

-- Соболезную. Тётя Аграфёна мне пряники давала.

А потом уже нормальным, мужицким голосом приврал:

-- Пятнадцать!

Горбун вроде обрадовался:

-- Пятнадцать, говоришь? Добро. Сможешь разгрузить воз и усыпать цветами весь дом? Плачу червонец.

Гавря даже подпрыгнул от радости: заработать такие деньги за ерунду! Однако воз был велик. Это же не сено разметать, а цветы разложить. И он спросил:

-- Одному в тягость будет. Можно товарища позвать?

-- Сколько годков товарищу? - прищурился горбун.

-- Пятнадцать!

На самом деле Егорше было шестнадцать, но вдруг ему больше заплатят за старшинство?

-- Добро, -- сказал горбун.

-- А плата? - поинтересовался Гавря.

-- Каждому по червонцу.

Гавря рванул за Егоршей, думая: "Сергей Петрович тронулся головой от горя. Сорит деньгами. Но за работу же!"

Когда Гавря с другом прибежали к дому, вокруг уже собрались соседи. Их привёл одуряющий запах цветов. Гавря ревниво оглядел толпу: а вдруг ещё найдутся работники? Но горбун дожидался только парней.

И они принялись аккуратно таскать в дом неизвестные цветы, похожие на вазочки, белейшие, с розовыми тычинками и жёлтой пыльцой. Скоро от них дико заболела голова, стало двоиться в глазах. Но работали друзья на совесть. Остался непокрытым только пол в комнате, где лежала покойница, и сени.

Егор вдруг осел возле колеса телеги и закрыл глаза. Он стал таким же белым, как эти вонючие цветы.

-- Давай-ка дальше сам, -- обратился к Гавре горбун.

-- Прямо в комнату к покойнице заходить? - спросил Гавря, надеясь, что не придётся этого делать.

Горбун сурово кивнул и добавил: "И под кровать тоже положишь цветы"

Гавря захватил охапку и почему-то с опаской толкнул тяжёлую, крашеную дверь в опочивальню покойной. Он подивился обилию предметов, названий которых он даже не знал, подумал только, что жила эта Аграфёна как царица или какая-нибудь княгиня.

Кружевные тряпки над кроватью были задраны на резные столбики. Гавря прикинул, что стояла кровать через стену с его закутком. Причём шелковистые обои рядом с головой покойницы выглядели поновее.

Гавря подивился, что Аграфёна в рубашке. Может, облачают покойников после омовения?

Позади раздался тихий шорох. Дыхание Гаври сбилось, но он обернулся. На стене в огромном зеркале отражалась почившая Аграфёна. Но почему-то она лежала, повернув голову и глядя на него бледно-голубыми глазами.

Гавря больше удивился, чем испугался. Разве такое может быть? Глянул на кровать - Аграфёна спала вечным сном. Обернулся - в этот раз то же самое отражалось и в зеркале. Видать, почудился ему взгляд покойницы.

-- Отравился запахом, -- решил Гавря и полез под кровать, чтобы разбросать там цветы.

Над резным плинтусом топорщился край куска новых обоев, да и выше он был лишь кое-где прихвачен обойными гвоздиками.

Эх, Гавря, Гавря... Какая сила заставила его потянуть за шёлк и оторвать обои прямо до края кровати?

А под ними была расцарапанная, погрызенная стена. Торчали даже несколько гвоздиков, которыми ранее кто-то пытался сверлить эту стену.

Вот какие звуки слышал Гавря по ночам! Это страдалица Аграфёна то ли от боли, то ли от тоски скребла и грызла стену.

Он быстро, кое-как, разложил цветы и вылез из-под кровати. Каждый миг ему почему-то казалось, что вот-вот его плеча или спины коснётся ледяная рука. Но всё обошлось. И всё-таки цветочная одурь заставила увидеть в отражении большого зеркала только пустую кровать. Гавря бросился вон из опочивальни.

Егорша уже оклемался, и друзья за несколько минут закончили работу.

Потом воз уехал, и Сергей Петрович поклонился народу, которого становилось всё больше, и пригласил проститься. Но первые же кумушки, которые с жадным любопытством сунулись в дом, тут же выскочили, бормоча что-то про зеркала. Люди разошлись. Горбун долго ещё стоял у дверей и плакал. Его увела служанка-старуха, что-то шепча в ухо.

Пришла мама с небольшим мешком, в котором было всё нужное для обряда обмывания покойницы. В окно постучалась служанка горбуна, и мама, наказав Егорше этим вечером сидеть дома, отправилась обряжать усопшую.

Мама вернулась осунувшаяся, бледная, послала сына за подругой - Дарьей, матерью Егора. Велела передать ей рубль, чтобы она купила в трактире водки.

Дарья прибежала со шкаликом, трясясь от любопытства. Женщины сели за стол, а Гавря занял свой наблюдательный пост а закутке.

-- Ну чо, как тама всё было? - спросила Дарья. - Я даже в дом не пошла.

-- Да, зеркала были открыты, -- сказала мама. - Я старухе сказала, что пусть закроет, или я ухожу, а деньги мне не нужны. Она и понабросала на рамы тряпок, но стоило оглянуться, как тряпки оказывались на полу. Я их по новой закрывать заставляла, и так всё время.

-- А горбун-то чо?

-- А ничего. Ушёл куда-то, пока мы с новопреставленной мучились.

-- А чо не так?

-- Всё не так. Свечи тёмные по всему дому грели, ну не тушить же их. Ладно, думаю, пущай горят. Мыло моё не взяли, выдали своё, с травами. Бутылка со святой водой у меня в мешке треснула, капли остались, я ими себя сбрызнула. Тётка Уля велела мне в рот покойнице пасхальных остатков сунуть, но Аграфёна уже окоченела, как камень. А старухе я силком в рот просфору затолкала, почитай, подрались мы с ней из-за этого. Всё остальное сделала, как Уля велела, и старуха мне не помешала. Тряпки и полотенца бросила им в печь, хоть она и холодная была, -- рассказала мама.

-- Ну, за помин её души, -- молвила Дарья и лихо, как мужик, опрокинула рюмку.

Мама ничего не сказала, но тоже выпила. Гавря решил, что про всё это отцу ничего не скажет. Но за выпивающих маму с подругой стало стыдно.

Вдруг раздался стук в окно.

Мама вышла на крыльцо, слегка пошатываясь.

Это был горбун-ростовщик, Сергей Петрович. Он трясся от рыданий, благодарил за помощь, сулил большие деньги за то... чтобы сегодня ночью мама, Дарья и все, кто пожелает, пошли хоронить его жену.

Он так плакался, так обижался на народ, не помнящий добра, не чтящей смерть ближнего, что пьяные мама и Дарья стали подвывать.

-- А как же отпевание-то? - спросила мама. - Её хоть соборовали, грехи отпустили?

-- Соборовали мою душеньку, и грехи отпустили, -- проныл горбун. - Батюшку приглашал со диаконами.

"Это он со старухой прошлую ночь в церковь бегал, -- подумал Гавря. - Ну и чудеса творятся. Всё не по обряду христианскому."

-- Дак когда ж? - удивилась Дарья.

-- Вчера, по темноте, -- хлюпая носом, сказал горбун. - Таково распоряжение моего ангела было: хоронить сей же ночью. А отпоют её на Небесах. И природа, и Создатель - все были милостивы к моей красавице, только вот люди... люди... злы... ненавистны к ней. А за что?

Горбун так развылся, что ему ответили соседские собаки.

-- Машенька, Дарьюшка, -- обратился горбун к женщинам. - Помогите хоть семь человек собрать. За полночь похоронные дроги подъедут. И две пролётки. Горько моей голубке будет спать в могиле, горько свой век мне доживать придётся, коли никто проводить не поедет.

-- И кто же ночью хоронить отважится? - спросила мама, когда горбун ушёл.

-- Да хоть я, -- сказала Дарья, вытряхивая последние капли из шкалика. - У него наша расписка на деньги за покупку дома. И Егора возьму, пятнадцать лет увальню.

-- Я тоже поеду, -- сказала мама. - Коготок увяз, так всей птичке и пропасть.

-- Одну тебя не пущу, -- заявил Гавря, появляясь из закутка. - Бати нет, я за него.

-- Ага, мужики Гавря с Егоршей у нас с тобой, Машка. Защитники и оборонщики. Щас к соседям постучусь. Мож, кто и выйдет, -- сказала Дарья и убежала.

Мама стала плакать: из-за денег обычаи нарушила. А Гавря вспомнил отца, который состоял в рабочей ячейке и крест снял, и стал её утешать:

-- Ничего, мама. Ты людям помогла. А старухи-вороны тебе голову ерундой задурили. Меня Аграфёна всегда пряниками угощала. И судьба у неё с горбуном, видать, была не сладкой: по ночам стену грызла. А ещё я червонец заработал. Вот, клади его в кубышку.

Мама взяла денежку, даже не спросила, где её сын добыл, так с ней в руке, положив голову на стол, и заснула. А Гавря сел на отцовское место за столом и принялся размышлять.

Какая ж из Аграфёны демоница, или бесовка, как говорил старенький учитель Закона Божиего? Тихая, бледная, будто из самой кровь выпили. Добрая. Это ростовщик скорее похож на упыря. Упырём его звали должники. Не было ли тут какого преступления, раз все обычаи людские наизнанку вывернули? Доложить бы околоточному про такие похороны.

Мимо дома застучали копыта. Гавря глянул: подъехали погребальные дроги с четырьмя фонарями. А из одной пролётки вылез сам околоточный и двое десятских из соседнего села. Почему-то околоточный был при чужих людях, без городового и дворников. Тут уже подошла вконец пьяная Дарья с Егоршей, который держал её под руку, да двое незнакомых мужиков.

Гавря растолкал маму, которая быстро нашла в укладке чёрный платок, и они вышли на улицу.

Десятские, горбун и кучер уже выносили гроб. Вслед выла служанка. Гавря сначала не понял, отчего ему стало тошно, но потом осознал: закрытую громадную домовину несли, наоборот, головой к дому!

И все молчали, хотя освещённые фонарями лица людей вытянулись от удивления.

Во вторую пролётку людей набилось, как сельдей в бочку, один чужой мужик вовсе остался без места. И похоронный поезд... помчался вскачь! Где и когда такое было видано?!

Выехали из города через заднюю заставу, запетляли по неизвестной дороге, въехали в осиновую рощу. Там уже готова была ямина и куча песка.

Почему не на кладбище-то? Средь других усопших христиан? Но околоточный был спокоен, точно и не творилось беспорядка.

Гроб так и не открыли, спустили на верёвках в ямину, десятские и кучер быстро забросали его землёй.

Дарья, Мария, их сыновья и незнакомец жались друг к другу, как одна семья. И даже слова вымолвить не могли.

Горбун вдруг весело сказал:

-- Добро пожаловать к поминальному столу! - И добавил: -- В трактир!

Женщины закрестились:

-- Не поедем! Где ж это видано - в трактире поминать!

Околоточный махнул десятским, они сели в пролётку. Вторая рванула к городу пустой, а горбун сказал оставшимся:

-- А вы добирайтесь на дрогах!

Мария и Дарья, обняв парней, отказались:

-- Пешком дойдём!

Когда пролётки уехали, дроги остались.

Провожавшие Агафью двинулись мимо них. Через некоторое время Гавря оглянулся и толкнул локтём Егоршу: мол, посмотри назад.

И Егор увидел то же самое - рядом с грудой песка не было ни дрожек, ни коня, ни кучера. Словно сквозь землю провалились.

Добрались до дома к самому рассвету. Мама заварила овсяного киселя из муки, из пшеницы наварила кутьи. Помянули Агафью и решили лечь спать, благо Мария не работала. Егорша вскинулся было: нужно в школу идти. Но потом рассудил, что всё равно заснёт на скучнейших уроках. И остался дома.

И только тут Мария опомнилась:

-- Святые угодники! Хоронили-то в воскресение!

Кот-крысолов Васька на много раз обнюхал обутки хозяев и пометил их настолько вонюче, что пришлось выбросить. Хорошо, что башмаки были старые - не жалко.

С тех пор на Святогорской улице стало совсем плохо. Но беду сначала таили по домам, стыдясь соседей. А она вырвалась и пошла полыхать пожаром.

Утром после похорон обнаружили на базаре мужика, которому не нашлось места в пролётке. Он лежал под брошенной кем-то телегой весь искусанный и еле хрипел. Оказалось, что служанка горбуна наняла его убрать дом после выноса гроба, но велела подмести двор и весь мусор затащить в маленькую прихожую.

Мужик с червонцем в кармане словно ополоумел, смёл всё и занёс в сенцы, стал препираться со старухой: мол, кто так делает против обычая? Она денег добавила. Только мужик в прихожую мешок занёс, она велела мусор по дому разбросать. Он подумал: чёрт с тобой, ведьмачка старая. И стал песок, бумажки, стебли цветов по дому раскидывать. А цветы вдруг ожили, скрутились змеями и давай его кусать!

Мужик оттолкнул служанку, которая загородила ему выход, и бросился бежать. И вроде слышал, как за ним шуршали по доскам змеи и шипели вослед.

И только у базара они отстали. Так и пролежал болезный под телегой, а через два дня помер. Люди ему носили и молока, и воды, и вина, но в дом взять никто не захотел - побоялись сумасшедшего, который бормотал всякие страсти.

Второй мужик, который с женщинами и ребятами до города дошёл, всё-таки заглянул в трактир. Там и допился до смерти. Когда его стали осматривать десятские, нашли в карманах бумажные деньги.

Бродяжек похоронили на погосте в том месте, где всех безродных закапывали. Да и забыли про них тут же: мало ли безвестного люду гибло в то время?

Горбун-ростовщик скоро съехал, взяв с собой только несколько укладок. Служанку оставил дом стеречь.

Конечно, средь воров, разбойников и любителей поживиться пошёл слух, что в доме осталось много добра. И через некоторое время незнакомцы стали так и шнырять возле окон. Мария, которая стала болеть и сохнуть, велела сыну проверить все запоры, смазать замки и сидеть в доме, как в осаде. Гавря запротивился: раньше всё было открыто, и Егор, и мамины товарки могли спокойно зайти в дом, только постучав в окно.

Но после первого ночного налёта сам стал осторожничать. Посредь ночи с соседской половины выскочили трое грабителей и бросились бежать, вопя: "Мертвячка! Мертвячка!"

Гавря, конечно, грабителей испугался больше, чем их криков. А потом поползли слухи, что внутри дома - сплошной тлен и запах пропастины. И встречает всех труп старухи.

Гавре, конечно, пришлось туго: кроме школы и его обычных обязанностей по дому, пришлось помогать маме. Он даже бельё пробовал стирать. Мама всё больше лежала и сохла на глазах. А ещё у неё с головой оказалось не в порядке: всё разговаривала с ляльками, деточками, просила не шуметь, дескать, плохо ей, а они разбаловались.

Гавря со слов родной бабки, ныне почившей, знал, что у мамы было слабое нутро и она скинула троих деток до его рождения. Гавря ждал Покрова, когда должен был вернуться отец, как пришествия Спасителя.

С ним повадился спать кот-крысолов по кличке Васька. Мурчал громко, усыплял, а потом перелезал на ноги, грел. Гавря-то однажды, ловя по весне гальянов для наживки, застудил ноги, и они временами побаливали. Тёплый бок кота успокаивал хворь в ступнях, и Гавря мог выспаться, чтобы утром впрячься в работу. Но несколько раз Гавря просыпался от тяжести в груди. Это Васька сидел на нём и смотрел жёлтыми наглыми глазами.

Пришлось вышвырнуть Ваську из избы: пусть ночует на чердаке или в сарае. Не то чтобы Гавря верил в сказки, будто коты могут задавить хозяина, просто хотелось выспаться.

И вот в первую же ночь после изгнания Васьки Гавря проснулся от знакомого шёпота:

-- Гавря... Гавря...

И послышались прежние звуки: кто-то скрёбся с той стороны стены, грыз дерево. Гавря сжёг две унции масла для лампы, чтобы не оставаться в темноте. Три дня так промучился. А Васька всё же не упустил момент прошмыгнуть в дом. И звуки из соседской половины прекратились. Гавря так рассудил: раньше кот боялся живой Аграфёны, зато от чертовщины мог защитить.

Часть вторая Похороны ведьмы

- А-а-а! - закричал он, снова замахиваясь топором и отчаянно рубя тварь, которая в очередной раз начала распадаться на крылатые и зубастые части.

Теперь со всех сторон злобно попискивало и болезненно остро кусало: десятки маленьких тварей облепили тело Емельяна. Укусы горели огнём, словно в слюне чудовищ была как минимум муравьиная кислота. Цепкие когтистые лапищи запутывались в волосах мужчины, резко выдирая их при каждой его попытке вырваться. Тварь, с заметно уменьшенным из-за трансформации телом, истошно визжала от лютой злобы и негодования. Видимо, процесс разделения происходил не так быстро, как твари хотелось.

Огонь захватил сверху лестницу и с голодным треском перекинулся на перила. Тварь замерла от ощутимой вспышки жара, задевшей её тело. Захрюкала, забилась и вдруг затихла, всей своей мельтешащей массой неожиданно взлетая вверх и распадаясь на хлопающие крыльями маленькие кусочки, похожие на зубастых мотыльков. Жора закричал, затаптывая шевелящиеся, объятые огнём куски тварей. И всё равно их было слишком много – мелких, проворных, кусающихся и отчаянно не желающих отказаться от желанной добычи.

Кричали уже оба, отчаянно борясь с тварью. Огонь лизал лестницу, расползался по стенам… Тварь собрала свои части в подобие стаи и рванула наверх. Заревев от бессилия и дико визжа, она прорывалась сквозь жар и огонь, опаляя крылья, падая и тут же погибая в пламени рассыпающимися частями, но всё равно, словно обезумев, летя наверх.

- Мы здесь!!!! - внезапно отозвались из квартиры.

…Что-то пошло не так. Эльвира Павловна осознала это, когда засосало под ложечкой. Она скривилась от боли, оглушённая панической атакой твари и образами огня, посылаемыми в её мозг. Сердце заколотилось как бешеное. Эльвира Павловна задышала часто и тяжело и только титаническим усилием воли оборвала связь с тварью, понимая, что дело плохо. Запах гари она учуяла первой, благодаря обострившемуся обонянию... Валера и Женя возились с замком.

Она взяла графин с зельем и щедро плеснула им на голову. Дверь открылась, и, услышав зовущего их по имени, они успели крикнуть в ответ, затем упали. Она перешагнула через усыплённых зельем молодых людей.

В темноте коридора было прекрасно видно, как горела подъездная площадка. О нет! Злость нахлынула, как цунами, а вместе с ней ярость, но сила воли была сильнее, иначе бы Эльвира Павловна не сделала карьеру в балете, не внесла бы своё имя в анналы истории балета!.. Она выступала в «Лебедином озере» по всему Советскому Союзу в труппе с самой Майей Плисецкой, не уступая ей ни пластике, ни в исполнении. Эльвиру Павловну хвалили в самых высоких кругах, пророча ей великое будущее в России, и всё сбылось, пока она не уехала за границу, где вышла замуж, как позднее оказалось – неудачно. Муж разорился, оттого Эльвире Павловне пришлось вернуться на родину и снова танцевать на сцене, но легендарной танцовщицей, увы, она уже не стала: та самая юная гибкость, как у Плисецкой, была утеряна…

Сразу предполагая худший расклад, она замешкалась в коридоре, понимая, что нужно схватить хоть одну тварь – остальное не важно. На валютном счету есть деньги; в офисе, в сейфе, – новые документы. Ничего, она сильная, сможет начать сначала. Эльвира Павловна снова попыталась сконцентрироваться и установить контакт с тварью, чтобы, сориентировавшись, найти хоть одну часть-особь.

Увы, это не удавалось, и поэтому вариант выбраться из дома через кухонное окошко, отпал. Она бросилась в подъезд и замерла на пороге, открывая от удивления рот. Площадка превратилась в горящий ад. В низкорослом мужчине в шапке-ушанке по фигуре признала Жору Тарасова. Второго мужчину, давившего и рубившего топором тварей, она не знала.

Пока мужчины не успели её заметить, Эльвира Павловна плеснула на них эликсира и задержала дыхание. Эликсир был летуч и впитывался, как через поры кожи, так и через дыхание. Твари хлопали крыльями, пищали, разлетаясь во все стороны, но больше летели прямо в огонь, на чердак, где они сгорали, падали, но настойчиво продолжали лететь наверх.

Мелькнула шальная мысль о потомстве и вдруг твёрдо укрепилась, потому что по-другому поведение твари было не объяснить. Эльвира Павловна бросилась к стене, прыгнула, хватая тварь, мысленно открывая ментальную связь, уговаривая, убеждая, что всё хорошо. Чего она никак не ожидала, так ответного нападения твари, отчаянные рывки из её хватки и последующие крепкие и злые укусы.

Все особи твари летели в огонь. В графине эликсира осталось на донышке. На одну тушку должно хватить. Выругавшись, Эльвира Павловна снова побежала к стене в попытке схватить ещё одну особь, пока не стало слишком поздно.

Емельян падал, ноги отказывались держать его, но Жора трясущимися руками поддержал его за плечи, что-то пытался сказать, но не выходило. Интуитивно Емельян вдруг понял:

- Ползи…

Они вползли в квартиру. На площадке всё рушилось и с треском горело. Старое. Сухое и деревянное. Ползти оказалось неимоверно трудно. Сон и слабость, свалившиеся внезапно, одурманивали. Жора отключился первым. Емельян его подталкивал, пока руки не ослабли настолько, что просто перестали подчиняться. Он думал, что это конец, мелькали мысли об окнах. Дым начал валить в квартиру. «Вот и все мы здесь, вместе». Емельян различил в лежащих на полу телах возле открытой массивной двери своих друзей. Застонал, гневно, надрывно, снова попробовав подняться, и отключился.

Эльвира Павловна расхохоталась. Вспомнила заговор от огня. И, бормоча его сквозь зубы, схватила ещё одну тварь со стены, упрямую, трепыхающуюся. Сразу полила эликсиром, и та утихла. Теперь нужно выбираться. Пригнувшись, она начала было спускаться, когда что-то с силой вцепилось в волосы. В голове скрипучий, не предвещающий ничего хорошего знакомый голос словно сказал: «Ты, ты виновата, недосмотрела, как обещала! За то я тебя растерзаю!..»

Она заорала, когда её резко схватили за волосы и приподняли над полом. От боли в голове стало пусто. Эльвира Павловна задёргала ногами, что оказалось бесполезно. Нахлынувший страх стёр из памяти все защитные слова. Пламя затрещало, опаляя болью. Запахло химией и жареным мясом. Страх превратился в ледяной ужас. Эльвира Павловна стала отчаянно отбиваться, что-то кричала, сыпала проклятиями и ругательствами. Морда твари только очертаниями напоминала человеческое лицо – слишком много глаз и двойная зубастая, словно слепленная воедино, пасть. Тварь притянула женщину к себе поближе и жутко ухмыльнулась. Эльвира Павловна запищала, чувствуя, как опорожняется кишечник. Тварь жадно впилась в её лицо и начала грызть его.

Герман и Станислав, молодые полицейские, дежурили в ночь в участке, когда поступил вызов. Разочарованно отложили в сторону шахматы на магнитной доске. До конца смены оставалось каких-то пара часов. Вот уж повезло, как утопленникам.

- В захолустье, на Пролетарскую, за железнодорожный вокзал ехать, - зевая, пояснил Герман, почёсывая подбородок и сквозь очки глядя на экран старого компьютера, возле которого стоял жалкий кактус.

- Давай собирайся, - бодро ответил Станислав, успевший выпить кофе.

Герман встал и потянулся. Звякнул, закипев, электрический чайник. В кружку уже был насыпан крепкий «нескафе» три в одном. «Эх», - с тоской посмотрел на чайник Герман и вытащил шнур из розетки.

Они едва не проехали мимо, но Герман заметил дым. Пока Станислав по рации связывался с диспетчером, Герман остановил машину на пустом шоссе и выбежал, чтобы попасть в дом самым простым путём – через засыпанный снегом холм. В этом месте холм был ниже, чем дальше, и можно было взобраться по нему.

Двухэтажный дом скрывался в дыму и пламени. В подъезд невозможно было зайти из-за дыма. Закашлявшись, Герман обежал вокруг дома, крича:

- Есть ли кто живой?!

Внутри ныло нехорошее чувство, что опоздали.

Огонь уже полыхал в квартире. Трещал охваченный огнём трельяж, украшенный посеревшими от пыли кружевными салфетками, да полыхали вовсю деревянные табуретки в коридоре. Чадила серым дымом длинная ковровая дорожка. Пылали, резко шурша и хлопая, вспучиваясь от жара, на стенах выцветшие обои. Ярко трещали от огня двери. Пламя с жадностью лизало деревянные доски пола.

Жора единственный, кто пришёл в себя от боли, вырвавшись из беспамятства после удара громоздкого торшера, упавшего ему прямо на ноги, когда Емельян втолкнул мужчину в квартиру. Кашляя от дыма, Тарасов добрался до кухни и не иначе, как чудом, заметил мужской силуэт за окном. Схватил первое, что попалось под руку, – чугунную сковороду, чтобы грохнуть ею по подоконнику и таким образом позвать на помощь. Жора немедленно ударил сковородой изо всех сил, так что подоконник затрясся, стекло прорезала сетка глубоких трещин, а сам мужчина вдруг совершенно ослаб. Закашлялся до слёз, голова закружилась, ноги начали подкашиваться.

Он падал на пол, теряя сознание от дыма и слабости, понимая, что это конец, когда услышал мужской голос на улице. Губы Тарасова неслышно шептали: «Помогите…» Он закашлялся, осознавая, что с улицы его никто не услышит. Отчаяние заставило ухватиться за край подоконника, коленями упереться в батарею и устоять на ногах ещё пару секунд, чтобы увидеть полицейского за окном. Ноги задрожали, пальцы соскользнули с края подоконника – и Жора упал на пол.

Он неверяще зажмурился, а потом, исполненный надежды, нашёл в себе силы и поднял голову, чтобы с надрывом закричать, срывая до хрипоты голос:

- Помогите! – и, закашлявшись, обессиленно опустился на пол.

- Стас, сюда! Живее! - кричал Герман, увидев, как тяжело напарник взбирается на холм. Затем плюнул и сам полез на карниз. Снял куртку, обернув ею локоть, и двинул по растрескавшемуся стеклу. Просунул руку внутрь опустевшей рамы и, открыв защёлку, распахнул окно и влез внутрь квартиры

Пока тучный Станислав возился у окна, Герман, благо что в школьные годы занимался плаваньем и умел надолго задерживать дыхание, не побоялся ни горящего коридора, ни опасности сгореть самому.

Жору вытащили первым, прямо через окно кухни. Вторым Герман спас чумазого и окровавленного парня из коридора. А тут уже и пожарные быстро приехали, словно действительно Бог послал, ибо, как показывал опыт полицейских, ни разу за их практику так стремительно не появлялись.

Так двоих, оставшихся в квартире, тоже сумели спасти, откачали медики скорой, благо профессионалы и своё дело знали.

Мужчина, представившийся Жорой Тарасовым, тот, что меньше всех пострадал от дыма, потребовал, чтобы девушку из машины на остановке забрали в больницу, и только потом согласился давать показания.

Позднее вызванный раньше положенного на работу следователь Просевич – когда-то участковый, записывая показания и оформляя рапорт, сделал всё возможное, чтобы побыстрее закрыть дело. Он взял солидную часть заначки из собственного сейфа, чтобы хорошенько умаслить экспертную комиссию и получить подпись под обозначенной причиной возгорания: несчастный случай. Ну что за ерунда: гипноз, похищения, злой умысел и кровожадное существо с чердака? Конечно, он знал, что в доме дело нечисто, но не до такой же степени. Потому что все возникающие подозрения никогда не подтверждались доказательствами ещё с тех пор, как он проживал там с женой Яной, пока не купил квартиру получше, ближе к центру города и работе.

Прикормленный щедрой любительницей коньяка Эльвирой Павловной, за долгие годы верной службы Просевич накопил на дачу, машину и квартиру, да и дочку на юриста выучил. Но на всю жизнь следователь крепко уяснил себе ещё при первой встрече, когда, увидев её ярко-голубые глаза ведьмы, и нутром почуял: связываться с этой холёной женщиной опасно, а идти наперекор – будет себе дороже. Было в ней что-то такое, вопреки логике, дьявольское, и, честно сказать, тогдашний участковый, а ныне следователь просто струсил.

Вскоре он с облегчением закрыл дело, потому что в сгоревшем доме, вопреки всем усилиям пожарных, никого больше не нашли. А согласно документам, там жильцов вообще не числилось, и дом уже давно был определён под снос.

Наконец-то всё закончилось, а вины как таковой за лёгкие махинации с документами и закрытие глаз на мелкие и неподтвержденные происшествия в том доме ленивый по характеру Просевич не чувствовал. А теперь, без обязательств к Эльвире Павловне, жизнь для него сразу становилась проще. До повышения по службе Просевичу оставалось полгода, и суетиться дальше по этому делу он совершенно не видел смысла.

Ко всем потерпевшим, среди которых обозначились довольно известные музыканты, пообещавшие бесплатные билеты на концерт в вип-зоне ему с женой взамен на свободу от бумажной волокиты для всей компании, у следователя на это щедрое предложение вопросов и претензий больше не возникло. А что пожар случился - так это и к лучшему: ведь все тёмные секреты этого дома навсегда сгорели в огне.

Чердак. Глава 1/23

Чердак. Глава 2/23

Чердак. Глава 3/23

Чердак. Глава 4/23

Чердак. Глава 5/23

Чердак . Глава 6/1/23

Чердак. Глава 6/2 /23

Чердак. Глава 7/23

Чердак. Глава 8/23

Чердак. Глава 9/23

Чердак. Глава 10/23

Чердак. Глава 11/23

Чердак. Глава 12/23

Чердак. Глава 13/23

Чердак. Глава 14/23

Чердак. Глава 15/23

Чердак. Глава 16/23

Чердак. Глава 17/23

Чердак. Глава 18/23

Чердак. Глава 19/23

Чердак. Глава 20/23

Чердак. Глава 21/23

Чердак. Глава 22/1/23

Чердак. Глава 22/2/23

Глава третья.

Тоня бежала и поскальзывалась, так как дорога морозной ночью обледенела. Холод обжигал ступни, но адреналин отвлекал от боли. Девушка постучала в боковое стекло полицейской машины. Стекло опустилось и показалось уставшее лицо полицейского.

- Здравствуйте гражданка, старший сержант Гаврилов. Что у вас произошло?

- Здравствуйте, у меня там женщина с ума сошла, пойдемте быстрее, а то она себя искалечит, - запыхающимся голосом сказала девушка.

- Да вы и сами как будто не в себе, - сказал полицейский и открыл дверь автомобиля.

- Помогите, пожалуйста, - Тоня сложила руки в молящем жесте.

- А что патрульных не вызвали? - спросил второй полицейский, выходя из машины.

- У меня телефон не включался, я на улицу побежала за помощью, - Антонина поспешила в сторону дома, полицейские пошли за ней следом.

Девушка вбежала в квартиру и увидела, что в ее комнате всё так же не двигаясь стоит Инна Львовна. Она раскачивалась из стороны в сторону, на полу натекла внушительная лужа крови.

- Гражданка! Это полиция! Повернитесь, но без резких движений, - выкрикнул полицейский и не торопясь начал приближаться к женщине.

- Она словно в отключке, - прошептала Тоня.

- Тихо. Мы подходим! Не бойтесь! - крикнул второй полицейский.

Сотрудники полиции не спеша подошли к Инне Львовне и остановились рассматривая ее.

- Так, понятно. Больничку вызывай, - сказал старший сержант Гаврилов второму полицейскому, - давайте писать объяснительную или в участок поедем? - обратился сержант к Тоне.

- Нет уж лучше здесь. Я все расскажу. Пойдемте на кухню.

После того как приехали санитары и забрали Инну Львовну в том же состоянии, в котором она и пребывала, полицейские так же покинули квартиру. Девушка зашла в комнату и посмотрела на лужу крови. "Ужас какой", - сказала Тоня и вздохнула. Превозмогая рвотные позывы Антонина вымыла пол, приняла душ и крепко заснула.

Девушку разбудило полуденное солнце. Тоня посмотрела в окно и увидела голубое чистое небо, потом ее взгляд переместился на щелкунчика, который стоял залитый яркими лучами солнца. Она уселась на кровати, потянулась и подошла к окну. Улицы были наполнены спешащими людьми, автомобилями и на минуту ей показалось, что все, что произошло сегодня ночью, было сном. Антонина обернулась и посмотрела на место, где была лужа крови. От воспитаний ее бросило в жар, она почувствовала как горит лицо.  Тоня отправилась в ванную умыться и заодно смыть неприятную напряженность.

"А где мне взять деньги на жизнь? Хотя бы на первое время. Вот если бы мне Маринка всю зарплату отдала, то сейчас бы была совсем другая ситуация. А может сходить спросить или даже потребовать? За спрос денег не берут. И вообще, это моя честно заработанная зарплата. И она должна мне ее отдать. А может Маринка ее вообще прикарманила? Ууу,  стерва. Могла, конечно. Так сейчас соберусь и пойду в кофейню", - размышляла вслух Тоня, пока принимала душ.

Настрой у Антонины по пути на бывшую работу был боевой. Ниоткуда взялась уверенность в том, что администратор отдаст оставшуюся сумму. Причину такого оборота событий Тоня не могла придумать, но это не имело значения.

Девушка отворила сверкающую новогодней гирляндой дверь кофейни и сразу наткнулась на недовольное лицо Марины. Администратор пронеслась мимо девушки за стойку, и уставилась в монитор кассы.

- Привет, как вы тут? - начала беседу Тоня.

- Чего тебе? - грубо ответила Марина.

- Я пришла за частью зарплаты, которую ты  не отдала, - Тоня присела на стул за стойкой и внимательно посмотрела на администратора.

- Я тебе всё отдала. Разговор окончен.

- В конверте не было и половины суммы! - начала повышать тон Антонина.

-На сколько наработала столько и получила. Эй, Юля смотри, у тебя датчик воды мигает, замени фильтр, - обратилась Марина к новой работнице.

- Я никуда не уйду без денег.

- Сиди, только денег все равно не увидишь, - сказала Марина и ухмыльнулась.

Тоня почувствовала, как в душе нарастает гнев. Она пыталась подобрать слова, но ничего толкового не приходило в голову. Как вдруг девушка заметила, что Марина слишком широко улыбается, при этом в глазах была не издевка или ехидство, а страх. Уголки губ Марины были сильно напряжены, нижняя челюсть начала опускаться, складывалось ощущение, что ее верхнюю часть головы удерживают, а нижнюю челюсть тянут вниз, при этом сохраняя насильно улыбку. "Марин, с тобой все нормально?" -  спросила пораженная Тоня. Но та продолжила еще шире открывать рот. Антонина увидела, как в уголках рта появились капельки  крови, капельки превратились в струйки. Улыбка переросла в рваные раны, и не останавливалась в разрывании лица Марины. Тоня закричала, послышались крики людей, находившихся в кафе. Новая сотрудница рухнула без сознания. Язык администратора вывалился и казался невероятно длинным, послышался звук раздираемой плоти и Тоня увидела как нижняя челюсть отделилась от головы Марины и упала на пол. Администратор застыла в изумлении, ее язык свисал практически до ключицы, глаза закатились так, что стали видны белки. Окровавленная Марина свалилась возле стойки. "Вызовите скорую! Быстрее!" - закричала во весь голос Тоня.

Глава четвертая.

Карета скорой помощи приехала буквально через пять минут после вызова. Шокированные посетители кафе стояли возле входа и будто оглушенные смотрели на изуродованное тело Марины. Фельдшеры скорой вбежали в заведение и склонились над администратором. Тоня не слышала о чем они говорят, но стало понятно, что Марина мертва. Антонина закрыла глаза, стараясь сдержать слезы, но крупные соленые капли побежали по ее щекам.

Девушка быстрым шагом отправилась домой. Она видела украшенные витрины магазинов,  улыбающиеся лица прохожих, слышала новогодние радостные песни - и это все не вязалось с только что пережитым ужасом. Всё вокруг вызывало шок и негодование. Как же так? Как может кошмар ужасной смерти соседствовать с праздничными огнями? Всего лишь выйдя из кафе, Тоня попала в другое измерение, где не было изувеченного тела Марины.  У девушки перед глазами стояло  мертвенно бледное лицо с оторванной нижней челюстью и вывалившимся языком.

Закрыв за собою дверь в квартиру, девушка выдохнула. И тут ей послышался мужской голос из комнаты, который напевал:

"В лесу родилась елочка,

В лесу она росла.

Зимой и летом стройная,

Зеленая была..."

Тоня не дыша на цыпочках направилась туда, откуда слышался голос. Она заглянула в дверной проем своей комнаты и не сразу осознала то, что увидела. В углу стояла елка. Вид у нее был изрядно потрепанный. Кособокое, с редкими ветками тоненькое деревце упиралось своей верхушкой в стену. Складывалось впечатление, что его нещадно тащили долгое время по земле. Но не это самое ужасающе в комнате, а тот кто наряжал елку. Тоня не видела лица гостя, со спины он казался высокого роста, с широкой спиной, при этом  был без одежды. Всё его тело было покрыто боди-артом. Девушка видела такой вид искусства на одной из выставок, которые они посещали с Димой. Роспись на теле напоминала солдатский мундир. Из формы на мужчине был только гусарский кивер. Мужчина перестал петь и повернулся к Тоне. Ей захотелось закричать, но горло словно сдавило и не удалось издать ни звука. На нее смотрел щелкунчик, только в человеческом облике. Широкий несоизмеримо большой рот, обрамленный крупными ровными белоснежными зубами, внушительного размера на вид тяжелая нижняя челюсть не могла сомкнуться с верхней. Девушка безотрывно смотрела на существо, которое держало в руке бумажного человечка.

- Больше всего в этой песне мне нравится фраза "срубили нашу елочку под самый корешок", - раздался мужской голос из раскрытого рта, - тебе нравится? - и щелкунчик указал жестом на елку.

- Н-да, - запинаясь ответила Тоня.

- Ха. Я рад. Я сам ее принес, правда пришлось надеть шубу женщины, которая здесь жила с тобой и намотать ее шарф на лицо, чтобы не смущать окружающих. А игрушки? Я сам сделал, - и выставил вперед бумажного человечка с ниткой на шее. Фигурка напоминала висельника.

- Неплохо, - сказала девушка первое, что пришло ей в голову.

-Присоединяйся... Ну давай, - Тоня на негнущихся ногах приблизилась к елке. Взяла одну из бумажных фигурок и повесила на ветку.

- А ты кто? - набравшись смелости произнесла Антонина.

- Я? Думаю больше всего похож на джина, только я не из лампы и не раб, - раздался раскатистый смех из головы гусара.

- Ты можешь выполнять желания?

- Да. Я вот уже два твоих выполнил.

- Что? Я не загадывала ничего.

- Как же? А хозяйка квартиры? Теперь тебе не нужно беспокоится о жилье. А эта из кафе, которая? - сказал щелкунчик и повесил еще одного висельника на елку.

- Ты? Ты это все устроил? Но зачем? Это же ужасно! - Тоня испугалась своей дерзости.

- Да, я, - ответил он спокойным тоном.

-Нет. Не делай этого. Не нужно калечить, а тем более убивать людей, пожалуйста, - сказала Тоня и посмотрела в глаза щелкунчика, на удивление они оказались выразительными и даже красивыми.

- Не тебе решать.

- А Дима? Ты и его убил?

- Дима? А, нет. Он сам куда-то пропал. И я ему не помогал, так подсказывал, а он что-то больно трусливый оказался, - послышалась усмешка.

- А почему ты сейчас начал творить эти ужасы?

- Ужасы? - щелкунчик нахмурился, - Я выбрал тебя. Ты должна быть благодарна. Видимо ты глупее, чем производишь впечатление.

- Извини, я не хотела. Просто все это навалилось и я не могу так быстро принять действительность. Шок, понимаешь, - как можно мягче сказала Тоня.

- Понимаю. Ты ведь просто человек. Хорошо, что ты так думаешь. А теперь закончи украшать елочку. Мне нужно отдохнуть, - щелкунчик подошел к деревянному солдатику на подоконнике и вихрем проник внутрь игрушки через ее рот.

- Джин, - прошептала Тоня и услышала стук в дверь.

Продолжение следует...

— Небольшие существа на четырёх когтистых лапах, покрытые вязкой чёрной оболочкой и с длинным толстым хвостом. А ушей с носом нет, лишь бездумные большие глаза и множество острых торчащих зубов.

— А почему душарники-то? — поинтересовался Макс.

— Они любят душить свою жертву хвостом и часто нападают толпой. Обычно душит вожак, а остальные ждут, чтобы поскорее полакомиться.

— Ты что ли видел это?

— Да, доводилось как-то.

— Жуть конечно, но да ладно. Андрей, бери батарейки и пошли.

Андрей, испуганный только что услышанным от Рагмира, быстро встал и пошёл к выходу из сарая.

— Кстати, тут ещё рюкзаки остались, — сказал Рагмир.

— Хм, прям как у Саши, — удивлённо сказал Макс, взяв три рюкзака.

После этого все вышли из сарая и пошли в дом, чтобы обдумать план.

— Возьмём всё, что может пригодиться.

— Что, например?

— Фонарики, батарейки к ним, оружие, перевязки… — Макс продолжал перечислять, но многого из этого у Рагмира не было, поэтому рюкзаки оказались почти пустые, а в руках у каждого из друзей было по оружию. У Макса меч, а у Андрея топор.

— А у кого нет фонарей? — спросил Андрей.

— Значит будут держаться с теми, у кого они есть, — ответил Макс.

— Ну, с чего начнём поиски?

Ни у кого из ребят не было идей, как вдруг Андрей вспомнил про шахту.

— Шахта! Перед тем, как дойти до ратуши, я был у шахты, которая, как мне показалось, была открыта.

— Что значит «была открыта»?

— Вход в неё был открыт. Никаких ограждений или заваленных камней.

— Там мы ещё не были.

— Увы, но это место может быть опаснее самой деревни, — предупредил ребят Рагмир, — но у меня где-то завалялась карта от этой шахты, — Рагмир стал искать карту по всему дому, — вот, нашёл, но будет она у меня. Пока что.

— Хорошо, а в остальном, все гото… Стоп, а где Паша? — спросил Макс.

— На улицу вроде вышел.

Макс двинулся к двери и вышел из дома, где стоял Паша, смотревший на Луну пустым взглядом.

— Паш, ты как?

— У меня на глазах умер родной брат...

— Понимаю.

— Вряд ли, ведь с Ритой такого не было, — говоря, продолжал смотреть Паша на Луну.

— Не говори так! С ней такого не будет!

— Прости… Просто он был единственный у меня из всей родни. Да, я пытался научить его быть сильнее, но всё равно всегда готов был защитить его, но видимо, не в тот момент, когда… — Паша опустил голову.

— Неужели ты не хочешь отомстить?

Паша молчал.

— Неужели тебе не хочется наказать того, кто забрал жизнь твоего любимого брата?

Паша повернулся к Максу и сказал:

— Хочется!

— Тогда пошли! Найдём Вторака и убьём его, чтобы он больше никого не лишил жизни, как твоего брата!

— Да, пойдём!

Паша подошёл к Максу и по-дружески обнял его, после чего они зашли обратно в дом, чтобы собраться с силами.

— Теперь все готовы! — сказал Макс, зайдя на порог дома и взяв булаву, чтобы отдать её Паше.

— Тогда выдвигаемся, — сказал Рагмир, закидывая свой мушкет за спину.

Двигалась команда в лице юных героев и опытного охотника в сторону шахты, которая находилась на окраине деревни.

— Рагмир, а не знаешь, время тут так же идёт, как в нашем мире или как-то иначе? — спросил Андрей.

— Не могу сказать точно, но если бы вы просто заблудились в лесу, то думаю, вас бы уже давно нашли, — отвечал Рагмир, уверенно шагая по тропе из грязи, — в ночное время сюда попасть гораздо легче, нежели в светлое, да и ты можешь заниматься чем угодно, прежде чем поймёшь, где оказался.

— Как повезёт.

— Верно подметил, Паш.

— А мог ли Вторак сам выйти из заколдованного им леса? — спросил Макс.

— Не мог. Ему незачем. Так что Рита твоя сама наступила на эти земли, когда, видимо, искала место, где ей спрятаться.

— Другой версии быть не может? — вновь спросил Макс.

— Не думаю.

Дойдя с ребятами до шахты, Рагмир предупредил их, что это очень опасное место, из которого можно не выбраться в одиночку, поэтому нужно будет кому-то остаться у входа.

— Идите. Я покараулю, — внезапно решил изъявить желание Андрей.

Остальные были не против, поэтому Рагмир достал верёвку, на вид не крепкую, и кинул в глубь шахты. По очереди спускались вначале Макс, потом Паша, а следом за ним Рагмир, которого Андрей еле удержал, когда верёвка стала рваться.

Спустившись в шахту, Макс с Пашей включили фонарики и пошли в неизведанную глубину, а Рагмир шёл позади, прикрывая их.

Вдруг у Макса вновь начала сильно болеть голова, после чего он заметил тех самых призрачных людей. Они все одновременно что-то шептали и устремлялись в одном направлении. За ними и последовал Макс, а следом за ним Рагмир с Пашей.

Пробегая за подобиями призраков, Макс явился в небольшую пещеру, где находился такой же колодец, который ранее встречался ему.

Ребята осматривали чёрный потрескавшийся колодец, заросший серым мхом или плесенью. На вид было одно и то же.

— Ранее я уже видел такой колодец…

— Ты упоминал про него в своих видениях.

— Да, но я не сказал, что со мной произошло, когда я посмотрел в него, так что даже не думайте подходить ближе и вглядываться в него! — предостерёг Макс.

Внезапно из колодца стали вылезать те самые существа, про которых говорил Рагмир. Выглядели они ещё ужаснее, чем он их описывал.

Душарники побежали за ребятами, а Рагмир попытался отбить их, стреляя из своего мушкета. Вскоре один из душарников охватил Рагмира своим толстым хвостом и начал душить. Остальные окружили и выжидали скорейшей смерти охотника.

— Макс, карта! — Рагмир кинул карту, которая успела пролететь до ребят.

Макс успел схватить её и побежать с Пашей в неизвестном направлении.

Оглядываясь, Макс замечает, как злобные душарники загрызают Рагмира.

Испугавшиеся ребята бежали и больше не оглядывались назад, пока не оказались в пещере, точь-в-точь такой, какая была изображена на той картине, которую хотел забрать Андрей.

В пещере было тихо, и откуда-то сквозило. Макс подошёл к центру пещеры и посмотрел наверх. Там виднелась щель, откуда можно было увидеть ночное небо. Макс замер, будто что-то выглядывая в этой щели, как вдруг послышался странный звук. Он увеличивался, и Макс увидел, что через щель стали залетать переливы. Они летели прямо на Макса.

— Беги оттуда! — крикнул Паша.

— Макс резко отскочил в сторону, как тут же на его месте два перелива сошлись воедино, и из них появился Вторак.

Вторак смотрел на ребят всё тем же злобным и диким взглядом.

— Мы не боимся тебя! — крикнул Паша.

— Чего тебе надо от нас? — спросил Макс.

— Ваша смерть неминуема… скоро деревня оживёт, — проговорил Вторак, оскалившись на ребят, после чего взлетел и бросился на них. Макс не растерялся и посветил фонариком прямо в него. Вторак сразу же сбился с намеченного пути и упал, на время ослепнув от яркого света фонаря. Паша в этот момент достал свою булаву и поспешил ударить лежавшего дикаря. От удара Вторак снова превратился в переливы и улетел наверх, откуда прибыл.

В пещере всё стало содрогаться, и начался неминуемый обвал. Максу с Пашей некуда было бежать. От этого ребята упали вниз.

Тем временем Андрей, слегка замёрзший от прохладного ветра, начал слышать под собой, как сотрясается земля, поэтому ринулся подальше от шахты, чтобы не уйти под землю. Земля трескалась быстро, оставляя после себя большие обрывы, словно после бомбёжки.

Макс очнулся посреди груды камней и залежей железа. Где-то под камнями лежал Паша, тоже еле очухавшийся после такого погрома.

Вскоре друзья поняли, что глубоко под землёй, в неизвестном месте, вокруг одних завалов, карта им не поможет. Да и всё, что было на ней изображено, это вход в шахту и рисунок вагонетки. А ещё красный крест. Но что он означал?

— Рагмир был прав. Нам теперь не выбраться, — безнадёжно сказал Паша.

— Нужно искать! Выход же где-то есть!

— Есть, но среди завалов ты его не найдёшь!

Тут Макс начал слышать вновь знакомый голос, из-за которого стал следовать за ним. Паша попытался остановить Макса, но ему было всё равно.

На этот раз голос привёл Макса в пещеру, всю раскрашенную кровавыми рисунками, а на некоторых стенах пещеры были выцарапаны буквы. Они представляли из себя текст, написанный привычным для ребят языком. Поэтому им не составило труда понять смысл написанного.

— Да это же явно писала Рита! — на радостях сказал Макс, когда на написанном увидел своё имя.

— Какое-то время она была тут, но потом что-то произошло…

— Произошло что-то неладное, — сказал Макс, заметив недалеко от себя красный след от ладони.

«Тоже кровь», — подумал про себя он, подойдя и осмотрев след.

— Если это была Рита, значит она куда-то пошла, а раз так, то где-то тут есть выход.

— Да, но выход ли? — вслух подумал Макс, — Судя по тексту, она просила о помощи, будто знала, что мы тут окажемся, — сказал Макс, вновь почувствовав надежду.

— Смотри, там ещё след! — заметил Паша.

И ребята двинулись по следам, как прежде в лесу.

Следы привели к обрыву внутри шахты, внизу которого находилась вода.

— Макс, там, в воде… видишь?

Макс заметил, что в воде лежал человек.

— Рита! — сказал Макс, разглядев в этом человеке свою дорогую подругу.

— Рита! Рита! Ри-и-и-и-и-та-а-а-а! — кричал Макс, но Рита продолжала неподвижно лежать в воде с закрытыми глазами.

— Макс, не кричи так, иначе Вторак нас услышит, — тихо сказал Паша.

— Мы должны вытащить её оттуда!

— Разумеется, только не кричи.

Макс с Пашей стали аккуратно спускаться вниз, чтобы забрать Риту.

Макс кинулся в воду и подошёл к Рите. Лицо Риты было бледное, а губы синие.

Взяв Риту, Макс, на радостях, стал выходить из воды, пока из темноты не появились душарники.

Макс одной рукой подхватил Риту на плечо, а другой взял фонарик и стал светить в душарников. На помощь к Максу подоспел Паша со своим фонариком. Вместе им удалось пробить себе дорогу к выходу из пещеры, откуда виднелись проблески лунного света.

Медленно проходя к выходу, друзья продолжали ослеплять душарников, пока лунный свет окончательно не появился и не дал выйти существам ночи из шахты.

Друзья выбрались из шахты, выход которой находился у края деревни, где уже начинался лес. Зайдя в него, Макс положил Риту на осенние листья при лунном свете.

— Что же он с ней делал?

— Главное, чтобы она очнулась.

Не прошло и пяти минут, как вдруг Рита открыла глаза и резко стала кашлять.

— Очнулась!

Рита не сразу поняла, что это был Макс, но когда он обнял её, то она сразу узнала родные объятия.

— Макс, я звала тебя, и вот ты пришёл, — говорила Рита, тоже крепко обняв Макса.

— Да, я здесь, снова с тобой. Теперь будет всё хорошо, — сказал Макс, продолжая крепко обнимать Риту.

Паша наблюдал за всем этим и вспоминал своего брата, пока не пустил слезу. А потом ещё одну.

Внезапно послышался протяжный крик, будто кого-то сжигают заживо.

— Андрей?

— Больше некому.

Ребята подошли к опушке леса, где со стороны деревни слышались душераздирающие крики их друга.

— Мы же не оставим его здесь?

— А есть выбор?

Друзья хотели спасти Андрея, но оставить Риту одну тоже не могли.

(Для задора рубаем музончик Therapy? - Teethgrinder)

Вертолёт, на котором штурмгруппы прибыли на остров, потерпел крушение. Почему? По какой причине? Лётчики не справились с управлением? Вряд ли – погода хорошая и ветер тихий. Кроме того, Олегу казалось, что перед крушением он услышал взрыв.

-- Хватайте футляр, двигаемся к выходу, -- приказал Олег. И группа бросилась к завалу в коридоре. И чем ближе они к нему подходили, тем более отчётливо звучала рация.

-- Сбили!... вестные… жаются… мы под… елом… ракеты ПЗРК! – голос Германа прерывался, а с поверхности слышались звуки стрельбы.

-- Ёбана рот! – воскликнул Юра. – Я так и знал! Так и знал!! Эти суки пришли к нам! Какие наглые куски говна!

-- Кто? – не понимал Серёга. – Кто пришли к нам?

-- «Западные партнёры», сука!!

-- Вот…ВСЕХ ПОРВУ!!! – вдруг вспыхнул Серёга от невыносимой душевной боли за Родину. – ВСЕХ! ЭТИМИ РУКАМИ! ОНИ СВОИХ ХОРОНИТЬ ЗАДОЛБАЮТСЯ, НА!

-- На этот случай у нас как раз есть гробница, -- сказал Данилыч, но было как-то не до шуток. Если их атаковали американцы, то дело очень серьёзное.

-- Вперёд! – Олег подгонял бойцов к выходу.

Ребята принялись раскидывать завал в особо быстром темпе. Поснимали противогазы, ибо дышать в них было невозможно, а силы нужно поберечь, мало ли что их ждало снаружи...

И когда образовалось пространство достаточное, чтобы пробраться вперёд ползком даже такому борову, как Серёга – группа ринулась вперёд. И уже скоро ребята оказались у выхода.

Доносилась отчаянная стрельба. И мат. Русский мат. Олег выглянул и оценил обстановку. С одной стороны ложбины, на её склонах за верхушкой земляного вала расположились бойцы Германа. И вели беспорядочный огонь куда-то в сторону берега с севера от острова.

На дно ложбинки скатился один боец, раненный в грудь. Он подгребал руками под себя, пытаясь справиться с болью и харкался кровью, задыхаясь. Вертолёта куда-то исчез. Из-за горки поднимались клубы чёрного дыма – вертолёт рухнул прямо на курган. Повезло, что группу не засыпало в погребальной комнате.

-- Что случилось?! – крикнул Олег.

-- У нас гости! – воскликнул в ответ Герман. – Плывут к нам! Прямо баттерфляем! Быстро, плывут, как ебучие дельфины!.. Держи! Держи их, хули ты сел?! Стреляй на подавление!.. А с берега кто-то подбил вертушку ракетой ПЗРК!

-- И кто это может быть?!

-- Не ебу! Но у них «натовская» униформа!! С берега по нам стреляют из пулемёта… Блять! – ругнулся Герман, когда рядом с ним фонтанчиками взметнулась земля. – А ещё на берегу работает снайпер! Не можем высунуться, стреляем наугад… Уже двое трёхсотнулись, нахер…

Что делать в таких случаях Олег не представлял. В такую ситуацию он попал впервые. На этот раз не они били первыми. Наоборот – били по ним. И били охуительно.

Было неизвестно, сколько против них сражается противников и только ли на одном берегу они заняли позиции. Или же поджидают и с другой стороны озера?..

Первым делом Олег связался с Нойманном. Тот уже всё знал от Германа. Олег доложил, что гробница зачищена, что артефакт у них в свинцовом футляре. А Нойманн сказал, что уже ищет другую вертушку для того, чтобы бросить к острову подкрепления. Но их придётся ждать часа три в лучшем случае… если всё пойдёт по плану. Скорее всего – четыре.

-- Самое главное – продержитесь, -- сказал Нойманн. – И не утеряйте артефакт! Любой ценой! Это просто судьба нашей страны!

-- Так точно, -- ответил Олег и тут же отправил Всеслава внутрь кургана.

-- Спрячься там, -- сказал ему Олег. – Займи выгодный угол. И держи оборону. Они туда не проберутся, ход слишком узкий. Разобьют лобешник. Если что – обвали коридор взрывпакетом. А там уже наши прибудут. Уничтожат противника. И откопают тебя.

-- Понял! – ответил Всеслав, однако, по глазам его было видно, как он хотел бы броситься к АГСу, по примеру Серёги и Антохи, которые уже наводили ствол гранатомёта и пытались вычислить углы противоположного берега. Прицелились. И сделали первые три выстрела.

-- Пацаны!! Смотрите куда упало, на! – заорал Серёга. – Наводите!

-- Да хуй тут высунешься! – ответили ему бойцы Германа. И тут же один из них скатился вниз по склону. С простреленной головой.

-- Твою мать!! Двухсотый!

Первые гранаты АГСа упали в воду недалеко от берега.

-- Восток двадцать! – крикнул Герман, сориентировавшись по всплескам. – Север – пятьдесят! Там хуесос на пулемёте! Где снайпер – не ебу!

Антоха, бывалый артиллерист, тут же прикинул в голове, безо всяких калькуляторов, и быстро внёс корректировку. Сделали ещё три выстрела.

Вражеский пулемётчик работал грамотно, постоянно перемещаясь в густых кустах, почти после каждой очереди. Поэтому бить приходилось наугад – Герман не видел, где тот сидел сейчас, поэтому давал приблизительные корректировки. Когда гранаты ударили по старой позиции пулемётчика – там уже никого не было. Это поняли, когда пулемётная очередь снова обрушилась на курган. Но из другого места. Бойцы были вынуждены снова прятаться за земляным валом. Они отстреливались почти вслепую, беглыми очередями.

Снайпер Германа пытался обнаружить снайпера противника, но постоянно получал по шапке, едва избегая ранений – против него работал совсем уж матёрый профессионал. Либо же у Германа снайпер был совсем тупой…

-- А-а-а! Бля! – снайпер впал в панику. – Не могу! Не могу!

-- Соберись, бля! Или мы тут все точно подохнем! – ответил Герман. – Работай!

-- Он меня видит! Он не человек! У них стопудово беспилотник где-то висит! Я же ща подохну!

-- Дебил!!

Но в небе было чисто. Никаких беспилотников.

Олег высунулся за вал – и едва не поймал пулю. Даже толком ничего разглядеть не успел. Огонь с берега был плотный, хотя вели его, по предположениям, всего двое.

Вражеский снайпер работал отлично. Его бойцы боялись больше, чем пулемётчика, меткость которого с такого расстояния оставляла желать лучшего. Тем не менее, обороняющиеся уже понесли потерь больше, чем противник.

По плывущим баттерфляем солдатам попасть было не так уж и просто – стреляли, едва прицелившись.

-- Запад двадцать! – крикнул Герман. АГС ещё раз ударил по берегу короткой очередью, заставляя пулемётчика менять позиции чаще, не давая тому прицелиться. Это немного упрощало задачу бойцам на вале.

Немного.

-- Отдай сюда, ссыкун! – Юра вырвал винтовку из рук сжавшегося от страха снайпера. И побежал куда-то в противоположном от противника направлении.

-- Ты куда?! – спросил Олег.

-- Найду позицию на этом острове получше, хули толпиться! И выебу их снайперюгу в рот!!

-- Я прикрою его!? – поднялся следом за ним Данилыч.

-- Давай! – кивнул Олег. Новообразовавшаяся снайперская двойка тут же скрылась из виду, на тыльной стороне кургана. Всё-таки, в этой ложбинке было достаточно тесно для штурмгрупп. И вражеским стрелкам не приходилось далеко вертеть прицелами, чтобы попасть по высовывающимся головам.

Теперь здесь остались семеро боеспособных. А ведь они, похоже, никого ещё не убили.

-- Запад двадцать! Юг десять! – крикнул Герман и снова едва ли не получил пулей в голову.

-- В рубашке родился! – сказал ему сосед. – На шлеме царапина!

-- Они уже почти на берегу! – крикнул Герман. -- Я впервые вижу, чтобы люди так быстро плавали!..

-- Заминусил! -- крикнул один из бойцов. – Забулькал под водой!

-- Наконец-то! Хотя бы кого-то, бля!

-- Сука! Почему не взяли коптеры? – вопил Антоха, после очередного выстрела из АГСа. – Почему не взяли дроны-камикадзе?! Тупой выезд, сука!

Олег отбежал чуть поодаль и высунулся, заглянув за вал, прицелившись.

На склоне кургана полыхал вертолёт. В просветах между стволами лиственниц виднелись стремительно плывущие к берегу солдаты. Плывущие при полном обмундировании. Взмокшие. Но при этом плывущие со скоростью чьего-то бега. Уж не вампиры?... Нет. Те бы сгорели на солнце, даже если бы обмазались гелями.

В этот момент два солдата выбрались на берег. Олег всадил по ним короткую очередь – и тут же получил в ответ, свалившись на землю. Не задело. Всё это случилось за пару секунд. Пока снайпер был отвлечён на Олега – за вал высунулись ещё двое.

-- Минус ещё один! Вот-сук… Не минус! Ебать он живучий пидарас!! – крикнул один из бойцов и был ранен в руку. Боец тут же потянулся за жгутом…

Шестеро. Такими темпами…

Квадрокоптеры остались на борту вертушки. Их больше нет. Бойцов вражеского спецназа, похоже, было семеро. Из них ещё одного, как минимум, ранили. Теперь их тоже шестеро. Они в эту секунду выбираются на берег. А ещё двое – на том берегу. В лучшем случае. В худшем – ещё одна такая же группа…

-- Антоха, Серый! – крикнул Олег. – Хуярьте по берегу! Они уже тут!!! Метров семьдесят! Прямо на север от нас!

Бойцы тут же принялись крутить АГС. Олег вытащил гранату. И швырнул её в направлении противника.

-- Закидаем хуесосов! – сказал Герман, потянувшись к разгрузке. – И ВОГи тоже! ВОГами накроем из подствольников! Их, кажись, меньше, чем нас!

За земляной вал полетели гранаты, послышались разрывы. Но кидали беспорядочно, наугад.

Получивший передышку пулемётчик с берега снова накрыл их позицию длинными очередями. Тем не менее, после выстрела из АГС, Олег на мгновение выглянул, чтобы корректировать огонь. Солдаты в «натовской» униформе выбрались на берег все, стремительно рассредоточились по нему. И упорно двигались в их направлении, совершая короткие перебежки и прикрывая друг друга. Теперь высунуться стало ещё невозможнее. Их конкретно зажали.

По Олегу выстрелили и он скрылся за валом, стиснув зубы от бессильной злобы.

Теперь им точно не поднять головы, никогда… И что же делать?

-- Левей берите! К западу! Метров двадцать! Ёбните длинной! – крикнул Олег.

Через пару секунд АГС уже перенавели. По берегу острова выпустили всю оставшуюся улитку. Снаряды бабахнули, вспахивая землю. Герман тут же высунулся и выпустил снаряд из подствольника, тут же скрывшись. Олег последовал его примеру и едва ли не был ранен. Другие бойцы тоже пытались воспользоваться разрывами снарядов АГС. Но гранатомёт не подавил вражеских солдат. Они не обращали внимания на взрывы.

Ребят плотно прижали. И даже целая очередь из АГСа не заставила атакующих замешкаться, не вынудила их прижаться к земле. Бесстрашные.

Адреналин фигачил через край. Олег впервые за пару месяцев почувствовал невероятную близость смерти. Почувствовал, наконец, серьёзность ситуации.

Это были не культисты, впервые державшие оружие в руках. Это был матёрый американский спецназ. И страху Олег теперь испытывал на целую Мару.

Хуже чудовищ могут быть только до зубов вооружённые люди, умеющие хорошо воевать…

-- Меняем «улитку»!! – предупредил Антоха.

-- Ёбана пиздец! – психанул Герман, высадив короткую очередь, едва успев прицелиться. – Это неубиваемые терминаторы! Чё за хренатень??? Это невозможно!!

-- Они уже рядом! Щас нас гранатами закидывать будут, суки! И тогда нам пизда!

-- Трое уже за вертолётом! И ещё трое подбираются к нам!

-- А где ещё один?

-- Задвухсотился!

-- Уже не всё так плохо!

Бойцы швыряли гранаты, словно одержимые. В надежде, что кого-то, да зацепят. В надежде, что перепад высот был на их стороне. И что американцы не докинут своих гранат.

Но всё же они докинули.

-- Ложись! Граната!

Бойцы бросились на землю. В ложбине раздался взрыв. Затем второй. Потом Олег увидел, как через земляной вал перелетает третья.

-- Как же далеко кидают, сука!

Никого не задело. Осколки свистели мимо, а гранаты скатывались на дно ложбинки – поэтому Серёга и Антоха тут же бросились в разные стороны. Работать за АГСом такими темпами теперь не получится… А это значит, что у них закончился последний козырь.

-- Как насчёт съебаться в курган?!

-- При чём тут мой… а, блять, ты про этот курган…

-- Нет! – возразил Олег. – Наши ребята пошли в обход! И пока они там – мы будем сидеть здесь!

В это время Юра и Данилыч оббегали курган по тыльной стороне. Кажется, с южной стороны американцы обстановку совсем не контролировали. А когда пацаны осторожно вырвались на западный склон, то увидели подбежавших к разбитой и полыхающей вертушке американских солдат. Которые заметили их слишком поздно – были отвлечены огнём из-за ложбинки…

Юра стрелял из винтовки, а Данилыч всадил очередями и попал из подствольника прямо в одного из американцев… отчего лицо у того превратилось в красную кашу, как и броник, как и разгрузка – ему оторвало кисти рук.

Гости в тот момент поймали много пуль. Пацаны стреляли метко и кучно. Однако враги ушли в укрытие.

И даже порванный в клочья американский солдат быстро встал и отпрыгнул за кочки, прижавшись к земле…

Об этом Юра с матом немедленно доложил оборонявшимся. Доложил с особенной досадой, со некоторым страхом в голосе.

А обороняющиеся не стали медлить и воспользовались моментом. Высунулись из укрытий и ударили ответным огнём по приближающейся по склону троице.

Получили в ответ, спрятались, но противников, по крайней мере, ранили.

-- Они не чуют ран, -- говорил Юра стремительно заходя с Данилычем всё глубже амерканцам во фланг по западному склону кургана, на котором рос густой лес. – Они чем-то обдолбаны! Я хуй его знает! Это не люди!

-- А кто? Универсальные солдаты? – спросил Герман по рации, скорее, в шутку.

-- Точно, нахрен! – ответил Юра. – Универсальные солдаты! В фильме же так и было! Надеюсь, что они не терминаторы, сука!

-- Мы уже убили нескольких, значит не терминаторы, -- сказал Олег, перезаряжаясь. – Значит они просто живучие и очень сильные и бесстрашные пидорасы. Вот кто они.

В ложбинку снова полетели гранаты. На этот раз кидали с задержкой, потому что разрывались гранаты теперь в воздухе. Посыпались осколки.

-- Сука! – ранило Германа.

-- Живой?

-- Не смертельно!... Нажимаем! Жмём! Жмём! Не ссым! Иначе дойдут сюда!

-- Они двигаются с востока! – крикнул Антоха. – Ща нас фланкирующим огнём вдоль ложбины разъебут!! Нам некуда будет деться! Вот бля!

-- НУ ВСЁ, СУКА!!!… -- заорал Серёга, предвкушая скорую гибель. – ПАЦАНЫ!! Я ПОШЁ-Ё-ЁЛ!! ЗА РОДИНУ-У! ЗА СТАЛИНА! С-С-СУКА-А-А!!

Серёга вскочил и побежал вдоль ложбины к тому месту, куда стремительно приближались «универсальные солдаты».

Олег испугался за него. Потерять Серёгу – будет слишком!

Делать было нечего. Или сейчас. Или никогда. Он метнул гранату за земляной вал и, едва та разорвалась, побежал по гребешку вала, лишь чуть пригнувшись, стреляя на ходу по перебегающим врагам, молясь, чтобы по нему не попали. И всё же – попали…

Высунулись и остальные, отчаянно отстреливаясь.

Ответный шквал, было, обрушился на ребят. Но из леса вдруг поддержал огнём Данилыч. «Универсальные солдаты», наконец, замешкались. В этот момент Серёга выбежал на открытое пространство и всадил по ним весь рожок, после чего отошёл назад, швырнув гранату. Попал.

Одновременно выстрелы из подствольников обрушились на троицу, заходившую во фланг.

А через несколько мгновений суперсолдаты уже стонали от боли и пытались заползти в ближайшие укрытия…

Вражеский снайпер на берегу выдал свою позицию. И Юра совершил пару метких выстрелов, навеки успокоив его – попал куда-то в лицо, а такое проблематично пережить, каким бы ты Дольф Лундгреном не был.

По земляному валу теперь бил только пулемётчик и бойцы снова спрятались за валом. Кого-то ранили. Олег ощупывал себя – в броник угодило три пули. Крови не текло. Рёбра сильно ушибло и сбив дыхалку. Как бы не перелом… Но, главное, ранений нет…

-- Чуть не сдох, нахрен, -- выдохнул Олег. Руки потряхивало, сердце колотилось, а мир стал чётким и ярким, как после недельной медитации…

-- Наваляли пидорам! – нервно посмеялся Герман. – Вовремя высунулись! Ебать…

Через несколько щелчков Юриной винтовки затих и пулемётчик.

-- Минус пулемёт. Минус одноглазый, -- сообщил Юра. – Добиваю инвалидов на опушке!…

-- Надо взять в плен, -- возразил Олег.

-- Не советую! -- ответил Юра. – Все, кто подох – взорвались, ёп! На них взрывчатка для самоликвидации, походу. Чтобы не опознали тела. Наверное, реагирует на остановку пульса. Хуй его знает, может и когда в плен брать будем – взорвутся… Ну его нахрен, Олег.

-- Вот говно… -- сказал Олег. – Ладно. Так и быть. Добиваем. Не будем тогда рисковать. И без того трёхсотых и двухсотых дофига…

-- Добиваем – и занимаем позиции в ложбине, -- сказал Данилыч. -- Надо бы окопаться. Я там как раз лопаты видел… Мало ли кто ещё к нам сунется до подкреплений. Не понятно, кто остался на берегу.

-- Да, побыстрей там, ребят. И осторожней.

-- Понял. Щас я быстро всех захуячу! – сказал Юра и в голосе его послышался странный огонёк из мести. – «Западные партнёры»! Нахрен… Получай!... Это тебе за наших ребят… На, тварь!.. И это за фронт. Вы там все в нашей крови! На, сука! Получай! Ха-ха!

Выстрел. Выстрел.

«Универсалные солдаты» стонали от боли. Может быть, молили о пощаде – никто их языка не понимал. Суперсолдаты, какими бы машинами не были – всё равно перед ликом смерти в ужасе пытались доползти к укрытиям.

Но горячие пули вонзались в их тела, а над проклятым курганом разносился кровожадный хохот Юры…

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Тимофей Павлович 1000р «Спасы имба, с нетерением жду главки»

Татьяна К. 500р «Спасибо!»

Дмитрий Олегович 100р «глава про Хворевое Жало просто шикарна» Ответ: то ли ещё будет)

Виктор Ш 100р

**

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez