CreepyStory

- Привет соседи, - подошла сзади Майя и коснулась Лизу рукой, а последняя отпрыгнула от нее, как от огня, - ты чего? Случилось что-то? – заглянула Елизавете в прямо в глаза.

- Нет, все в порядке, просто ты меня напугала.

- Как Костик? – спросила соседка.

- Все в порядке, у тебя сегодня нет пар? – до того, как уйти в декретный отпуск Лиза заменяла Майю, когда последняя была на больничном.

- Да что-то неважно себя чувствую, решила отлежаться недельку, - ответила Майя.

- Ну ладно, лечись, мы пойдем.

Елизавета не стала дожидаться слов вежливости от коллеги и соседки. О таких как Майя говорят, что без мыла в попу пролезут. Этот её взгляд, когда она с заискиванием заглядывает в твои глаза, как будто хочет увидеть их обратную сторону; эта её привычка взять под руку или по-другому проявить свою тактильность вызывали у Лизы раздражение, да и ни у одной Лизы, судя по колкостям, отпускаемым о Майе другими коллегами. Женщины считали, что Майя таким образом подкатывает к их мужьям. А может они так думали, потому что Майя была единственной одинокой женщиной в коллективе и поселке. Вдова или брошенная жена, так или иначе, при наличии хорошей фигуры она воспринималась как потенциальная соперница. Кто-то даже однажды как будто бы видел, как Майя флиртовала с Кириллом. Но то была давняя история.

Елизавета очень быстро добралась до дома, уложила Костю на дневной сон, а сама долго смотрела в окно, пытаясь разглядеть вдалеке то самое дерево, но как это ни странно, больше она его не видела, хотя и ходила тем же маршрутом.

9

- Привет, дорогой, как прошел день?

- Ты знаешь, я бы сказал очень даже продуктивно, - Максим раздевался в прихожей, - меня нагрузили лишними часами, а я даже успел проверить часть работ, но часть, - он бросил стопку тетрадей на стол, - пришлось все-таки взять домой.

- Ну и прекрасно, садись ужинать.

После ужина Макс планировал поработать, однако всячески оттягивал этот процесс, перенося ко времени сна. Зато он успел поговорить с мамой, посмотреть новости и побриться. «Все мужчины бреются утром и только французы делают это перед сном, чтобы их женщине было мягко» - эту фразу он сказал Лизе, когда она впервые увидела как Макс бреется. И ведь прав. Ни ее отец, ни дядя, никто из знакомых не был так заботлив. А вот Лизе повезло. Определенно Максим был отличным отцом и мужем. В процессе бритья он оставил дверь в ванную открытой и одним глазом присматривал за Костей. В очередной раз он заметил, как Костя очень внимательно смотрит за карниз, но теперь ему показалось, как будто сын шевелит губами. Макс зашел в комнату и смотрел на Костю, но тот совсем не реагировал на появление отца. Максим подошел и сел рядом:

- Что ж, давай смотреть вместе, - сказал он сыну и со стороны это выглядело даже комично.

Внезапно Макс понял, что черные точки не только никуда не делись, но более того, сильно разрослись. Но ведь не прошло и трех дней, как он обрабатывал чертову плесень. Максим не верил своим глазам. Она просто не может расти так быстро.

Елизавета уложила сына и легла рядом с ним сама, а Макс, как бы не было лень, сел проверять тетрадки.

В кровати он оказался глубоко за полночь. Его жена и сын крепко спали и он, ка обычно, прилег на свою сторону кровати, ту, что ближе к окну и злосчастному искривленному углу.

Максим долго не мог заснуть, хотя во время работы глаза его закрывались сами собой. Он лежал прямо на спине, смотрел перед собой в потолок, в поле зрения попадала также и плесень, хотя видно в темноте её не было. Но он то знал, что она там и завтра, до работы надо обязательно ею заняться. Странное свойство организма: переходишь какую-то грань и глаза просто не смыкаются, мысли начинают наполнять голову, а ведь вставать уже совсем скоро. Как назло вспоминаются какие-то события из детства и вдруг он понял, что его глаза закрыты, но комнату он почему-то видит. Не так ясно, а словно в дымке, но все же видит. Видит телевизор, шторы. Он даже мыслит и прямо сейчас он сознает себя и отдает себе отчет, что лежит в доме, в спальне на кровати, рядом жена и сын, его веки закрыты, но он видит, а главное размышляет. Макс подумал о том, что он ни за что не скажет сколько времени прошло между тем как он лег и тем, что происходит с ним сейчас. Нет, он не может пошевелить руками, ногами, даже глаза открыть – поднять собственные веки не в его силах, но он видит комнату и даже может как бы смотреть немного по сторонам, если этот процесс можно обозначить словом «смотреть». Макс посчитал удивительным происходящее и он даже отметил необычный ход собственных мыслей, и как-бы утверждаясь в этом, снова напомнил себе о внезапно возникшем деле и посмотрел в тот темный угол, с которым завтра надо повторно провести манипуляции. Но когда Макс все же увидел, что было там, он сильно пожалел, что не уснул сразу. Дымки как будто не было, он отчетливо видел черные точки плесени, которые стали двигаться словно копошащиеся мухи. Они двигались, соединяясь и разливаясь вновь. Это зрелище повергло Макса в шок. Ему хотелось встать, закричать, разбудить жену, ему хотелось разодрать свои веки, чтобы проснуться. Но он не мог пошевелиться. Ни одной частью тела, ни на дюйм. Ему стало тяжело дышать, Максим пытался вдохнуть, но черное облако, возникшее на ним и занимавшее почти полностью воздушное пространство комнаты, с невероятной тяжестью надавило ему на грудь. Он видел это облако прямо перед своими глазами, которые не мог закрыть. Макс словно смотрел в глаз торнадо, черная дымчатая туча постоянно изливалась в себя, с каждым биением увеличиваясь в размерах. Оно пульсировало и росло и, казалось, вот-вот раздавит грудь.

Неясно как долго продолжались мучения, непонятно было само течение времени, но Максим отключился, а утром проснулся весь в поту, он лежал на кровати с открытыми глазами и проверял свое тело, поочередно двигая пальцами, руками, ногами. Сон был настолько реальным, что сложно назвать его сном. Леденящий ужас не во сне, а наяву.

Конечно, Макс поделился с женой ночным кошмаром. Сразу после того, как взял ведро, наполнил его водой, щедро налил в него хлорки и с исступлением тёр место на обоях, где была плесень, пока вы стёр кусок обоев.

- То, что ты описал, называется сонным параличом, что-то вроде пограничного состояния между бодрствованием и сном, - ответила ему жена.

- Ничего себе! Век живи – век учись, однако это было жутко страшно и так реально, как будто все видишь сквозь закрытые веки и ничего не можешь сделать.

- Примерно все так и описывают это состояние.

Вечером супруги снова обсуждали эту тему, но теперь Макс был подкован несколькими часами поиска информации в Интернете на рабочем компьютере.

- Ты знаешь, Лиз, а ведь не все так однозначно.

- Что ты имеешь ввиду?

- Ну да, конечно, ученые нашли ученое объяснение, фазы сна и так далее, а вот взгляни на это несколько под другим углом: изучен ли сам по себе сон в той мере, чтобы делать однозначные выводы? То есть я хочу сказать, что доказательная база слаба в силу того, что базис доказательства досконально то не изучен.

- Продолжай.

- Да, честно говоря, нечего продолжать, кроме совсем уж мистики. Два варианта, которые я нашел: первый – это научное объяснение и оно, скажу по правде, успокаивает.

- Но? – Елизавета слегка наклонила голову, как бы показывая, что готова выслушать другую сторону медали.

- Но ты видела фольклор, возникший вокруг этой темы?

- Не видела, а что там?

- А там у большинства, абсолютного большинства испытавших этот ужас, буквально одно и то же видение. Как такое может быть?

- Хммм, - задумалась Лиза, пытаясь предложить объяснение, - а в чем парадокс?

- На мой взгляд и, конечно, не скажу за всю Одессу, но, по-моему, парадокс в том, что начиная с семнадцатого века и по сей день, а, я думаю, что раньше семнадцатого века просто нет информации, так вот, в течение сотен лет люди в разных частях мира, разного пола, возраста, религии, социального статуса и здоровья видят один и тот же кошмар. Вот, почитай, я распечатал. И картинки глянь, это иллюстрации, сделанные со слов бедолаг.

- Ты, я смотрю, серьезно подошел к делу, - Елизавета взяла в руки стопку А4 и бегло прочла, а затем пролистала картинки, - ну, допустим, я впечатлена, что дальше?

- А дальше второй вариант, напомню: первый был про фазы сна. Второй вариант, - Максим сделал паузу, стесняясь сказать то, что он собирался сказать, - может быть все-таки допустить влияние…хммм…да блин, чертовщины, Лиз, не знаю как еще сказать. Я сам себе не верю, ты знаешь, я скептик каких свет не видывал, но сейчас мне почему-то жутко. Все это место необъяснимо пугает, эта дорога, этот поп в рясе.

- Какой поп в рясе?

- В поле, недалеко от дерева, я чуть с ума не сошел от страха, летел домой как ненормальный, ты тогда еще в роддоме была. Лиз, я могу покляться, что видел его и он был реальным. Я же не сумасшедший.

Лиза хотела было рассказать мужу про её встречу с неизведанным на краю поселка, но не стала усугублять, видя в каком состоянии муж.

- Послушай, если это поможет, мы можем пригласить священника.

- Заметь, я не смеюсь над твоим предложением, - в его глазах появилось отчаяние, - вот только не уверен, что это поможет. Священники нынче не священнее продавцов вареной кукурузы.

- Предложи сам, - Лизе не нравилось, когда Макс насмешливо отзывался о церкви.

- Не знаю, не знаю, что сказать и что сделать, и это больше всего бесит. Как будто паралич наяву, есть ситуация, а ты бессилен.

- Давай попробуем спать с ночником, - предложила Елизавета, - в конце концов так даже удобнее будет.

Макс глубоко и тяжело вздохнул. Он понимал, что это самое большое, что можно сделать, кроме уехать, но пока уезжать было очень нежелательно.

- Ладно, может соточка вискаря помогут проскочить все фазы без остановок.

- Постой, ты ради вискаря затеял всю эту историю, - Лиза пыталась пошутить и тем самым немного снять напряжение.

- Да уж конечно, нафиг бы мне этот вискарь не сдался.

Виски, ночник или телевизор, который забыли выключить, но что-то точно помогло и ночь была отмечена здоровым крепким сном.

10

Наутро в приподнятом от будто решенной проблемы настроении Максим отправился на работу, а Лиза тем временем решила проверить свой рассудок и снова отправилась на дневную прогулку с Костиком на тот, другой край поселка. Она уже привычно загрузила под завязку коляску бутылочками, разными салфетками, игрушками и даже плед не забыла, на случай если подует ветер. Вся дорога прошла в размышлениях. Впервые она увидела своего мужа «таким». Елизавета привыкла, что в их паре она сомневается, а он тверд в своих решениях, она верит, а он проверяет и доказывает, она допускает, а он отсекает все лишнее. И вот ситуация вывернула все наизнанку.

- Привет Лизонька, - Майя снова встретила её на улице и снова обратилась в своей противной слащавой манере, которую Лиза терпеть не могла, да и её имя не очень подходило для всякого рода коверканья.

- Привет Майя, как твоё самочувствие?

- Ты знаешь, лучше, увидела тебя в окошке, думаю дай поболтаю, здесь совсем безлюдно.

- Это да, есть такое.

Елизавета попыталась уйти от общения, но Майя ее не отпустила. Они обсудили по очереди погоду, работу, здоровье, коллег и, даже, немного литературу. Во время беседы девушки успели дойти до того места, откуда Лизе виделось дерево. Она убедилась, что действительно виделось, она списала это на недосыпание, атмосферные явления или вроде того.

- Ладно Майя, нам уже пора.

- Так быстро, - Майя сделала нарочито расстроенное лицо, - ой, прости, чуть не украла, - она протянула Лизе плюшевого медвежонка.

- О! Это наш? – удивилась Лиза.

- Я наверно машинально взяла, у моего был такой же, - Майя вернула игрушку и быстро пошагала домой.

«Да уж» - подумала Лиза. Она только сейчас поняла, что всю дорогу, сколько они гуляли, Майя что-то теребила в руках, а оказалось это был медвежонок Костика. «Чудна́я какая-то» подумала Лиза и побрела домой.

Максим вернулся раньше обычного, привёз новый флакон революционного средства от грибка, специальные рукавицы и принялся зачищать злосчастный угол, который к тому времени уже лишился обоев и выглядел как проказа. Неравномерно оторванные рваные края вкупе с искаженным рисунком и черным грибком по центру вызывали только такие ассоциации.

- Да как же так?! – удивлялся Макс, это какой-то новый вид грибка, он растет быстрее, чем я успеваю его оттирать.

- Видимо среда подходящая, - Елизавета смотрела на действия супруга с ребенком на руках, - снова сегодня видела Майю.

- Да? И как она? Надежда Петровна спрашивала сегодня про неё, - Максим разговаривал не оборачиваясь, вместо это все усерднее тёр губкой поверхность искривленного угла стены и потолка.

- Говорит, что лучше.

- Вот и славненько, - Макс закончил своё дело и довольно потирал руки, - теперь то посмотрим кто кого.

- Ты знал, что у неё был ребенок?

- У кого?

- Ну у Майи. Как у кого?! Ты что, меня не слушал?

- Прости, дорогая. У нее был ребенок и…

- Не «и», просто у нее был ребенок.

- Ну хорошо, Лиз, у Майи был ребенок, из этого что следует?

- Нет, просто делюсь с тобой. – с легкой досадой произнесла Лиза.

- Спасибо конечно, - Макс с улыбкой обнял жену и сына, - это была очень ценная информация.

И если Максим не обратил внимание, то Лизу почему-то этот факт смущал. Она не могла объяснить себе чем именно, ведь нормальный факт для женщины иметь ребенка, но почему тогда вспоминали только про её пропавшего мужа, ни разу не упоминая о ребенке. Он тоже пропал? Умер? Что с ним случилось? Эти вопросы теперь терзали любопытство Елизаветы.

Вечером у Лизы появилась возможность утолить любопытство, но воспользоваться ею она не смогла. Майе стало внезапно плохо. Елизавета узнала об этом от Яны, которая попросила помочь ей присмотреть за Маей и поэтому Максим остался один на один с Костиком. Молодой отец вовсе не боялся оставаться с ребенком без матери и такое происходило уже несколько раз. Вопрос питания решался сцеживанием в бутылочку, а все другое Макс мог сделать и сам.

Вечер прошел буднично, Костик был спокоен, а Макс даже смог немного поработать после того, как накормил и уложил сына спать.

Перед сном Максим лежал и смотрел на Костю. Рассматривал черты лица, находил в них сходство со своим отцом и бабушкой, видимо Константин унаследовал больше их гены, чем от предков Лизы. Максу нравилось смотреть на спокойный сон сына, его ровное дыхание, поднимающийся животик и милые до слез ладошки, одна из которых была протянута к отцу. Максим вглядывался в лицо сына и хотел было поправить одеяльце, но внезапно не смог пошевелить рукой. Сердце его мгновенно упало и застучало что было мочи, моментально стало очень холодно, Макс не мог сделать вдох. Тут он понял, что это снова происходит. Что глаза его закрыты, что он видит комнату, равномерно освещенную осязаемым светом, который идет из ниоткуда и равномерно заполняет пространство. Как будто воздух стал некоторой прозрачной субстанцией, которую можно трогать и которая позволяет одинаково хорошо видеть лицо сына и дальний угол комнаты. Как будто воздух превратился в самосветящееся желе, через которое видишь перед глазами любой предмет, на котором фокусируешь внимание. И тут он заметил черноту, которая разрасталась из-за карниза. Черные точки сливались как капли, все более увеличиваясь в размерах. Затем больши́е сливались в еще бо́льшие, пока глубокая осязаемая чернота не заполнила весь угол, языками начиная спускаться на пол и растягиваться по потолку. Макс лежал без возможности пошевелиться, его тело было не его. Крик застыл в горле, он не мог вдохнуть и все больше задыхался. Страх ледяными волнами прокатывался по телу, животный ужас и паника, выхода которой не было и, разрастаясь, она заполняла весь его разум. Максим с ужасом смотрел как темная густая субстанция приближается к нему, изливаясь в себя и вырастая снова. Это можно было сравнить с растущим во все стороны щупальцем, состоящим из мелких черных живых клеток, каждая из которых пульсировала, проникала в соседнюю, впускаю другую такую же в себя. И тянулось это прямо к его сыну, пока не коснулось руки мальчика. Маленькая ладонь Кости палец за пальцем быстро окутывалась этой чернотой. Его рука перестала иметь грани, растворяясь в пространстве, как будто это растворяло его, рассеиваясь само. Макс, не смотря на охватившую панику и колотивший его тело страх, хотел взять рукой черное щупальце и оторвать от сына. Он плакал от того что видит, от безысходности, кричал и звал Костю, но ни один звук не вырвался из его рта. Вдруг громкий хлопок остановил этот кошмар и воздух ворвался в его легкие, как будто заполнил вакуум. Максим вскочил на кровать, хватая руками воздух. Но то был только воздух. Он вперился глазами в угол за карнизом и увидел, как черные точки исчезают в стене. В комнату вбежала Лиза:

- Макс! Костя! Что случилось?

Макс был весь красный, с его лица каплями стекал пот, майка была мокрая насквозь, он стоял ногами на кровати, а Костя плакал, что было сил. Елизавета бросилась к сыну и стала укачивать его, пытаясь всучить успокоительную для сына грудь.

Максим взглянул на жену и осел на кровать, как будто силы моментально покинули его. Ему было тяжело дышать. Лиза не переставая задавала вопросы, но в голове Макса нескончаемый громкий гул не давал ничего услышать. Он видел, как шевелятся ее губы, но не мог разобрать слов.

11

- Я вообще не понимаю, что это было, Лиз, но это все не сон, я видел как эта плесень пряталась в стене, это нихрена не плесень. Она чуть не утащила Костю, а я лежал как бревно и смотрел на это. Ты не представляешь, я чуть не умер от ужаса, у меня сердце разрывалось, я чувствовал нестерпимую боль и одновременно задыхался. Я слова такого не знаю, чтобы описать этот ад. Собирай вещи, мы уезжаем отсюда, мне пофиг на всё. Мне не пофиг только на нас.

- Хорошо, хорошо, сделаем как считаешь нужным - Лиза понимала, что перечить сейчас не нужно, муж явно не готов слышать и принять любой иной вариант развития событий, кроме его собственного, - пойдем на кухню, тебе нужно немного успокоится.

- Я не хочу успокаиваться, я хочу поскорее уехать отсюда, - не унимался Максим, его не отпускала паника, с которой он был не в состоянии справиться.

- Ладно Макс, я поняла, но в любом случае, Костя только заснул, давай выйдем из спальни и все спокойно обсудим.

- Дверь не закрывай! – чуть не крикнул он.

- Не закрываю, - Елизавета оставила щелочку и, выпроваживая мужа, вышла в кухню.

Лиза заварила крепкий чай, а Макс сидел на стуле и как будто раскачивался с еле заметной амплитудой. Он был похож на сумасшедшего на приеме у врача. Его движения были отрывистыми, а речь сбивчивой. Елизавета никогда не видела мужа в таком состоянии. Безусловно её это пугало. Но и посторонних она в доме или около него тоже не видела. Поселок просматривается насквозь, никого кроме них двоих тут не было. И пусть она подчинится решению мужа, но сделает это так, чтобы её сыну было комфортно. Как минимум надо собрать все необходимые вещи, ведь не в поход они идут и им не шестнадцать лет, чтобы обойтись парой сменного белья.

- Давай договоримся, любимый, - начала она как только Макса согрел первый глоток чая, - мы сделаем как ты сказал и уедем отсюда как можно быстрее. А чтобы это было реально сделать тебе надо хоть немного отдохнуть и я, - она ускорила речь, потому что муж с ужасом посмотрел на нее, он точно не был согласен спать, - я буду охранять ваш сон, заодно соберу и упакую чемоданы, подготовлю перекусы, попробую дозвониться до какой-нибудь недорогой гостиницы. Сам подумай, как ты сядешь за руль и как я вот так в чем есть могу выйти из дома, да ладно я, как быть с Костиком, у него вещей на полный багажник наберется. К тому же ехать в темноте не лучшее решение. Я обещаю, что не оставлю вас одних и буду всегда рядом. Ничего не произойдет.

Максим сидел, уставившись на колыхающуюся поверхность чая в кружке и пил мелкими глотками. Его дыхание вышло на нормальный ритм, по-видимому, предоставив возможность психике немного успокоиться.

- Хорошо, - с нехарактерным для себя стуком он поставил кружку на стол, - ты права. Не выключай свет нигде, ты меня слышишь?

Последний его вопрос прозвучал несколько грубо, но Елизавета в тот момент была готова простить ему намного большее, видя его состояние. Наверно, впервые в жизни её муж был сам не свой.

Максим вошел в комнату, где спал сын. Он боялся поднимать взгляд, боялся увидеть черные точки, плесенью их назвать он уже не мог. «Возьму кувалду и выверну наизнанку этот чертов откос» думал он засыпая.

Через некоторое время Лиза увидела блики света по стене, это были огни скорой помощи. Она ехала без шума, проехала мимо их дома и направилась в конец поселка, где жила Майя.

Елизавета вышла на крыльцо взглянуть, удостовериться в происходящем, и увидела Кирилла.

- Ей совсем плохо, - сказал он, - это Яна вызвала скорую, она сейчас с Майей.

Лиза оглянулась в дом, снова посмотрел на улицу, тихонько прикрыла дверь и пошла вместе с соседом к экипажу скорой помощи.

Санитары доставали носилки пока доктор прошла в открытую дверь, Яна крутилась в проеме, по-видимому, собирая какие-то вещи. Лиза подошла к машине, одета она была в одно только домашнее платье, и ночная прохлада заставила её поежиться.

- Выкатываем…Васильич готовься…полис у неё есть? – фельдшер был занят бумагами, пока санитары выкатывали носилки, на которых лежал Майя.

Лиза не сразу увидела ее лицо, но когда все же свет упал на Майю, Лиза отшатнулась, потому что еще утром Майя была обычной 35 летней девушкой, а сейчас у нее было серое, обескровленное сморщенное лицо старухи.

- Наверно от обезвоживания, - как будто услышав её вопрос сказал доктор.

Майя открыла глаза и, лишь только поднялись веки, её суженные, вытянутые как у кошек зрачки смотрели прямо на Елизавету.

- Спасибо тебе, Лизонька, - произнесла медленно Майя. Все враз повернулись и посмотрели на лежащую на каталке больную, потому что эти три слова были сказаны твердым, спокойным, достаточно громким голосом и эти три слова были последними. В следующее мгновение дыхание Майи остановилось, спина выгнулась, приподняв грудь в воздух. В таком положении она замерла на невероятные для всех десять секунд, в течение которых не дышал никто. Затем тело мягко опустилось на носилки и веки сомкнулись.

Максим проснулся от бликов скорой. «Странно» - подумал он, никогда не видел в поселке других машин, кроме соседских.

«Лиза» попытался сказать он, но звука почему-то не последовало. «Ли» - и тут Макс понял, что снова видит рассеянный туманный свет, разлитый по комнате, в одно мгновение он осознал, что опять попал в то же состояние беспомощного сна, страх ледяным холодом разлился по телу и остановился в груди, которую сдавило так, что она начала мучительно гореть, Макс не мог шевелить своим телом, но во в каждом его члене он чувствовал боль, как ту, что бывает от холода, от онемения, нестерпимая боль, от которой хочется увернуться, убежать, закричать, но ничего из этого он сделать не мог. На него накатил животный ужас от того, что сейчас что-то произойдет, он ожидал нечто хуже смерти, и это было намного страшнее. Максим изо всех сил пытался открыть рот, издать звук, он старался поднять руку, ничего не выходило. Нахлынула нестерпимая тошнота и, он очень хотел, чтобы его тотчас вырвало, быть может это разбудило бы его, но ком застрял в горле, холодный ком волнения, от которого кажется вот-вот потеряешь сознание. И тут из воздуха перед самым его лицом начала материализоваться темная густая туча, состоящая из точек, которые были на стене, они всё появлялись и сливались, набирая массу и плотность, эта туча давила на грудь и становилось все больнее и холоднее, все, что было за ней переставало быть видимым, темная сущность поглощала пространство словно заражая его собой, превращая в себя. Оно начало увлекать его сына в своё бездонное нутро. Палец за пальцем, а затем и рука мальчика рассыпались на мелкие части и их всасывало в себя это. Как будто из глубин ада, из густоты над Максом материализовалась рука, она была свита из черных сухожилий. Скрюченные длинные пальцы продолжались звериными когтями и тянулись к лицу мальчика. Ребенок молча плакал, он был потерян и испуган, губы его тряслись от ужаса. Костя смотрел широко раскрытыми глазами, которые дрожали от происходящего безумия. Макс видел, что сын несколько раз беззвучно губами произнес слово мама. Словно в замедленной съемке Максим увидел, как самый длинный коготь коснулся зрачка мальчика. В этот момент взгляд его сына потух. Мальчик закрыл глаза и замолчал. Слезы все еще блестели на его мертвом лице. Сердце Максима взорвалось от боли, он закричал что было сил, но вместо крика стал проваливаться в кровать. Угол зрение ограничился прямоугольником, который все уменьшался, как будто он смотрит из могилы, вырытой в его собственной кровати, и все глубже погружался в неё. Макс уже не видел ни комнаты, ни сына, только чернота, вязкая, окутывающая, осязаемая чернота.

12

Кирилл с Яной как раз проходили мимо, проводив скорую и возвращаясь в свой дом, когда услышали душераздирающий вопль Лизы. Они сразу же побежали к двери, которая оказалась незапертой и, когда вошли в комнату, то оба обомлели. На кровати лежал Максим, его тело было как будто высушенным, обескровленная серая кожа судорожным спазмом была натянута на мышцы и сухожилия. Волосы всклокочены и, будучи темными еще днем, сейчас они блестели от седины. Его глаза были закрыты, а рот, напротив, широко раскрыт, словно в нем застыл крик ужаса. В последние мгновения жизни его руки цеплялись за бельё так сильно, что ногти впились в него, натянув на себя, отчего кровать стала похожа на застывшую волну. Вокруг кровати, раскидывая в разные стороны вещи и белье, нечленораздельными криками обвиняя себя, в отчаянии рыскала Елизавета, она искала сына, билась в истерике и не реагировала на Кирилла с Яной. Мальчика нигде не было видно, а на потолке, прямо над кроватью виднелось большое черное пятно, словно кто-то плеснул туда ведро краски. Черные языки, выходящие из этого пятна, тянулись по потолку до самого карниза и снова сливались в том месте, где за карнизом поверхность стены и потолка создавали неправильную искривленную поверхность.

13

[Некоторое время спустя]

- Кирилл, ты знал, что настоящее имя Майи – Мара? – спросила Яна, - я собирала документы для скорой и увидела. Не понимаю, зачем она всем представлялась другим именем?

- Не знаю, наверно в память о своем сыне. Сашка рассказывал, что когда он был еще с ней и научился называть мать по имени, то, естественно, не выговаривал Р и получалось Майя.

- Блин, одно второго мрачнее, что Майя, по-моему, одно из древнейших имен на планете, что Мара.

- А что Мара? – механически спросил Кирилл, набирая М А Р А в поисковике.

— Иван Леонидович, голубчик, но это же все ваши домыслы, не подкрепленные никакими достоверными документами, — сказал профессор, глядя в разгоряченное лицо аспиранта. — После смерти труп Леньки Пантелеева выставили в морге Обуховской больницы, и поглазеть на него пришел почти весь Петроград. Каждый хотел убедиться, что жизнь лихого налетчика уж точно оборвалась…

— Постойте, Степан Андреевич. То, что вы рассказываете, я знаю, да и каждый мало-мальски образованный человек об этом что-то да слышал. Но у меня есть документы, которые рассказывают подлинную историю жизни Леньки после, так называемой, общественной смерти. Там даже про отрезанную голову рассказано.

— Документы? А можно поподробнее, кто написал эти документы, где вы их нашли?

Молодой человек, проигнорировав заданные ему вопросы, сунул в руки профессора стопку листов, резко поднялся с кресла, и выпалил.

— Я расскажу вам все в подробностях только после того, как вы достанете мне пропуск в архив. Мне нужны документы НКВД. После расформирования ВЧК, все личные дела сотрудников и прочие документы перешли под управление ГПУ. Там-то я и смогу наконец докопаться до истины.

— Успокойтесь, успокойтесь, голубчик. Экий вы нервный стали. — пробормотал профессор, о чем-то глубоко задумавшись. Потом взвесил в руке пачку бумаги, переданную ему аспирантом, и утвердительно кивнул. — Ничего не обещаю, но попробую.

Делать что-то Степан Андреевич даже и не собирался. Планировал через несколько дней расстроить Ивана мягким отказом, но все пошло кувырком.

Из любопытства, заглянув одним глазком, а потом прочитав запоем все то, что предоставил аспирант, Степан Андреевич потерял покой.  Подергав за старые ниточки, и всполошив множество друзей и недругов, он все-таки нашел выход. Двери в архив распахнулись, а вместе с ними снова расправила крылья и надежда в душе профессора.

Прошлое

Он стоял возле витрины магазина на Невском проспекте, укрывшись в толпе, и низко надвинув на уши шляпу. Пышные усы и кудрявые волосы полностью преобразили его лицо, ни один человек на всем белом свете его больше не узнает. Новая одежда и обувь, новые документы - и новая жизнь.

Сквозь стекло витрины на него, не мигая, смотрели мертвые глаза. Узнать в этом, оставшемся от живого человека, куске плоти легендарного налетчика Леньку Пантелеева вряд ли смогла бы даже родная мать. Но табличка ясно гласила: Леонид Иванович Пантёлкин, он же Ленька Пантелеев, он же бандит по кличке Фартовый.

Власти, как могли, пытались убедить жителей Петрограда, что он мертв. Вон даже, нашли какой-то отдаленно похожий на него, никому не нужный труп, отрезали голову - и выставили на витрине. Со всех сторон его толкали люди, подходили военные в форме, милиционеры и простые жители. Мелькнула пара знакомых лиц, но глаза не задерживались на нем больше секунды. Всех притягивала эта жуткая голова.

Но, несмотря ни на что, оставаться в Петрограде, даже в полной маскировке, было глупо и опасно. Пора уходить в Москву. Он еще раз посмотрел на табличку и перекошенное лицо, развернулся на каблуках, зачем-то топнув по мостовой, и размашистым, уверенным шагом направился к вокзалу.

По дороге заскочил в пару магазинов и к знакомому ювелиру, который в свое время выручал его, скупая краденные украшения. Маскарад вновь сработал: ювелир долго и упорно проверял его, пытаясь понять, а не подсадная ли он утка. Удостоверившись, что все в порядке, скупщик с радостью принял золото в обмен на монеты и новенькие банкноты. Попрощавшись с ювелиром, как с ближайшим другом, и сложив деньги в портфель, он в тот же день сел на поезд и уехал в город, который на ближайшие десятилетия и станет его новым домом. Мертвый Ленька Пантелеев остался на витрине, а живой – устремился к новой жизни.

Настоящее

Иван вот уже третью неделю каждое утро уходил в архив, проводя там все свободное время, и злясь, когда этого времени не хватало. Имея в руках драгоценный пропуск, он мог свободно бродить по анфиладе бесконечных комнат, изредка пользуясь помощью работников. Пыльные документы не были оцифрованы, они хранились в больших картонных коробках на сотнях полок и тысячах стеллажей.

За время неоднократной смены власти и вечного отсутствия денег в стране, следить еще и за этими документами не хватало ни времени, ни желания. Во многих коробках, помимо папок с делами, описями и фотографиями, хранились реальные улики. Именно их он и искал.

Три недели прошли практически впустую, а Иван ни на шаг не приблизился к искомому. Необходимые ему документы, изъятые в период с 1918 по 1922 годы, как сквозь землю провалились. Он нашел данные о чекистах и их семьях, предателях родины и героях революции, но ни слова о Леньке или об аптеке Пеля. С какого бы конца он не подходил, все было напрасно.

Сегодня был просто катастрофичный день. Восемь часов пролетели незаметно, он покрылся слоем вековой пыли, но не нашел ровным счетом ничего. В очередной раз, вернув пустую для него коробку на свое законное место, он устало сел, положил руки на стол, и уронил на них голову. “Думай, думай, думай!” — стучало в висках. Мысли бились в черепе, пытаясь разорвать его на части, и внезапно его осенило: национализация аптек началась как раз в восемнадцатом, но он побывал в подвале аптеки Пеля в конце двадцать второго, и там все было, как при предыдущем владельце.

Ухватившись за эту ниточку, он задумался еще на несколько минут, затем вскочил со стула, и уверенно направился к ряду коробок. Бессмысленно перерыв еще несколько тысяч документов, он шлепнулся на пол, подпер руками подбородок, и готов был уже заплакать, как в тишине огромной комнаты раздались чьи-то тяжелые шаги.

Иван вскочил с пола и застыл возле стеллажа. Шаги замерли на мгновение, и вновь двинулись в его сторону. Иван сглотнул комок в горле: шаркающие шаги почему-то наводили на него жуткий ужас. А он уже давно отвык бояться. Он хотел, как в плохом фильме, крикнуть в пустоту: “Кто здесь?”, но сдержался, и только еще сильнее сжался.

Из-за угла сначала вынырнула тень, а потом появился и ее хозяин.

— Иван Леонидович, вот вы где, наконец-то я вас нашел, уже полчаса брожу по этим залам, и ни одной живой души не встретил. Что ж вы, голубчик, жметесь-то там, в тени? — раздался бодрый голос Степана Андреевича.

— Ну и напугали вы меня, профессор, я чуть было не….— Иван прикусил язык, боясь сказать лишнее. — Что вы здесь делаете?

— Да вот вас ищу, дело у меня срочное. Вы на сегодня закончили или еще продолжите?

— Мне нужно еще немного времени, Степан Андреевич, подождете меня?

Профессор прищурил один глаз, потом добродушно улыбнулся и проговорил: “Конечно, дождусь, мне торопиться особо некуда, заканчивайте, я вас возле выхода подожду, на диванах”. После этого профессор развернулся и побрел к выходу.

Иван некоторое время задумчиво смотрел ему вслед, затем вновь ринулся к стеллажам и продолжил поиски. Через полчаса, ставя очередную коробку на свое место, и намереваясь уйти, он локтем задел соседнюю, внутри которой что-то радостно зазвенело. Звук походил на звон хрустальных бокалов, такой сладкий и приятный. Иван, не веря в успех, протянул руки, быстро стащил коробку на пол, и, затаив дыхание, сдернул крышку. В глаза ему сразу бросились скляночки с янтарной жидкостью, фотографии и куча документов. Иван бережно извлек все, что было в коробке на пол, и быстро просмотрел бумаги. Там были рабочие журналы Пеля и опись изъятых в аптеке документов и вещей. Как он понял из записей, жидкость из склянок никто не проверял, потому что руководил группой солдафон, не читавший книг, и не подозревавший, какое сокровище попало к нему в руки. Все это благополучно переезжало из подвала в подвал, из архива в архив, пока прочно не обосновалось здесь, дожидаясь его, Ивана.

Он радостно хлопнул в ладоши, схватил свой портфель и запихнул все, что нашел, внутрь. Защелкнул застежки, быстро вернул коробку на место, на всякий случай запомнил номер, где все нашел, сдул немного пыли с соседней полки, чтобы не оставлять своих следов, и направился к выходу. Про Степана Андреевича он даже не вспомнил.

Выйдя на улицу, он огляделся по сторонам, размышляя - поехать ли на такси или прогуляться пешком, как вдруг его окликнули.

— Иван Леонидович, подождите! Я отошел на минуту, в уборную, а мне говорят, он уже ушел, промчался мимо, как ужаленный. — Профессор подошел почти вплотную и пристально заглянул Ивану в глаза. — Неужто нашли что-то интересное?

— Нет, Степан Андреевич, не нашел, просто вспомнил, что забыл о важной встрече, потому и поспешил, — Иван опустил глаза, разглядывая носки своих ботинок.

— Жаль, голубчик, а я уж было обрадовался, понадеялся, ну да ладно…у меня же к вам просьба: я теперь как наркоман, дайте продолжение истории. Я к вам почему сюда и приехал, вы дома не открывали. А я ждать не могу, время поджимает совсем, боюсь, не успею дочитать, мало ли.

— Профессор, у вас что-то случилось? Вы плохо себя чувствуете? Может я могу чем-то помочь?

— Иван Леонидович, успокойтесь, у вас же нет философского камня, — Устало вздохнул профессор, и вновь пристально уставился Ивану в глаза. —  Сейчас мне может помочь только чудо. И возможность узнать конец этой обворожительной сказки.

Иван прямо и уверенно ответил на взгляд профессора, и замотал головой. При этом, он скорее почувствовал, чем услышал, как бутылочки предательски зазвенели в портфеле. Ему казалось, профессор это тоже слышит.

Затем из наружного кармана сумки извлек еще одну пачку листов, скрепленных зажимом, и протянул Степану Андреевичу. Профессор благодарно положил руку Ивану на плечо, легонько сжал его, и попрощался.

Иван долго смотрел вслед уехавшей машине, уносившей старого профессора в его, возможно, последнюю ночь. Впервые за много лет, в сердце Ивана закралось сомнение.

Прошлое

Оказавшись в Москве с пачкой новеньких банкнот и огромным желанием жить красиво, Ленька решил не совершать прежних ошибок. Деньги ему были больше не нужны, потому что получить их он мог в любой момент. Как бывший налетчик и бандит, он знал где можно мгновенно сбыть золото или получить поддельные документы даже в Москве. Но нужно было чем-то заниматься, в те времена тунеядцем жить не получалось, сразу поставили бы на учет, заподозрили бы в чем-то, а там и до расстрела снова недалеко. Ох, не хотелось Леньке этого. Пришлось устраиваться на завод, страна восстанавливалась из руин, рабочие руки были нужны. Протянув так несколько лет, Ленька пообвыкся, стал работать усерднее, пошел на повышение, и к концу 50-х стал начальником завода. Завел жену, детей, кошку, поправился и постарел. Как было принято в те времена, с насиженного места уходить никто не хотел. Вот и Ленька, разменявший уже восьмой десяток, все также крепко стоял у штурвала завода. Кто только не пытался его подвинуть, но лихие девяностые еще не наступили, и Ленька держался.

Все сломалось в один момент. Жена и сыновья поехали на дачу, а он должен был присоединиться к ним в субботу, на следующий день. Только это и спасло Леньку. Ночью внезапно вспыхнул дом, и вся его семья исчезла в одно мгновение. Ленька превратился в дряхлого старика за один день. Кем бы он ни был в той далекой петроградской жизни, в этой, московской, он вновь стал никем.

Ленька страдал долго. Высшее руководство завода, по нынешним временам владельцы, уговорили Леньку отправиться в путешествие, да не абы какое, а в морской заграничный круиз. Недолго думая, Ленька согласился. План был такой: после отплытия, ночью, напиться шампанского в баре, и скакануть за борт. Быстро - и никто не спасет, как говорится, пять минут страха, и полное ничто.

Поднявшись на борт лайнера, Ленька расположился в каюте, разобрал вещи и вышел прогуляться на палубу, прихватив книжку. Разомлев на солнце, укрылся под навесом, открыл книгу - и обомлел. С обложки на него смотрело его собственное лицо, то, которое было давно, в другой жизни. То, каким он был до ареста, подвала Пеля и отрезанной чекистами головы. То, каким он был до Москвы.

В этот момент, в его мозгах как будто лопнула пружина, и мир вновь встал на ноги. Ленька вспомнил все: как убегал от милиционеров и нашел янтарную жидкость жизни, как впервые залечил руку, как попался повторно, и уже не смог сбежать. Вспомнил суд, речь прокурора и надменные лица судей. Свист толпы и незаметные кивки бывших коллег. Заключительную речь, приговор к расстрелу, и невероятный побег. Кроме этого, он вспомнил ту последнюю пулю, которая неслась ему прямо в лоб, и мгновенно оборвала его жизнь.

Пальцы начало колоть как тогда, давно, от иголки, когда он непонятно как нашел с морге свою голову, и сам пришил ее. Кстати, смотрелась голова до сих пор преотлично. После второго глотка зелья, швы растворились на глазах, только клочок нитки упал на пол.

Все это промелькнуло перед его глазами в одну секунду, и Ленька Пантелеев вернулся. Оставалась одна проблема, снова найти философский камень. Все запасы, которые были у него, исчезли. Возможно, они потерялись во время многочисленных переездов, или дети нашли и пролили, но случилось, наверное, самое невероятное. Ценность, за которую любой убил бы, Ленька просто потерял. Оставалась одна скляночка, аварийный запас, как он это называл. Она хранилась в спинке его кресла, к которому строжайше запрещено было подходить любому, даже кошке.

Сойдя с лайнера в ближайшем порту, Ленька ринулся домой. Две пересадки, вопросы на границе, звонки высокопоставленным защитникам, и вот он, наконец-то, дома. Не раздеваясь, он ринулся к креслу, разорвал подкладку и извлек баночку. Стекло от времени даже не помутнело, и жидкость сверкала также ярко, как и пятьдесят лет назад. Ленька взглянул на себя в зеркало, попрощался с собой, и открыл крышку.

Настоящее

Иван добрался до дома, тихонько затворил за собой дверь, и с облегчением скинул ботинки. Про разговор со Степаном Андреевичем он позабыл, все мысли кружились только вокруг содержимого портфеля.

Выключив в коридоре свет, он протопал на кухню и расположился за столом. Раскрыл портфель, и извлек на свет драгоценные скляночки, документы и фотографии. Первым делом он решил проверить жидкость. По привычке, зубами, выдернул пробку и понюхал. Ничем не пахло, вроде, все как и раньше. Оглянулся вокруг, надо бы камень, чтобы проверить, или еще что-то, но, как на зло, попадались всякие глупости, типа ножа или скалки. Их превращать в золото не хотелось. Не найдя ничего подходящего, Иван схватил нож, полоснул себя по ладони и прикрыл глаза. Кровь лилась рекой, но Иван ее не останавливал. Досчитав до десяти, он приоткрыл веки, и полил зельем рану. Появилось приятное покалывание, и на его глазах кровь остановилась, кожа затянулась и, еще через мгновение, исчезли даже самые мелкие следы пореза.

Иван издал вопль восторга, и помчался на улицу. Схватив первый попавшийся камень, он вновь ринулся домой. Одна капля – и перед ним кусок золота. Черт побери, он снова на коне.

Уняв дрожь, и успокоившись, он наметил план на завтра. Позвонить профессору и отменить встречу, сославшись на болезнь, затем купить билет на самолет, и рвануть в Испанию. Всегда мечтал там побывать, а теперь ни с деньгами, ни со здоровьем, ни с молодостью снова нет проблем. Жизнь начинается заново!

Завтра

Проснувшись утром, Иван немного подкорректировал план, вставив в него обмен золота на наличные, времена хоть и изменились, а криминальный мир жил все в том же размеренном ритме. Найти своих не составило труда.

Проведя сделку, пусть и по грабительскому курсу, Иван забронировал билет на рейс до Барселоны, и вернулся домой паковать вещи. Тщательно уложив бутылочки, предварительно обернув их в сотню слоев бумаги и пупырки, он побросал в чемодан трусы, носки, пару футболок и новые документы. Собравшись, присел на кровать и задумался. Что-то непонятное терзало его, казалось, что он забыл о чем-то важном. Осенило! Позвонить Степану Андреевичу.

Схватив сотовый, он набрал номер, но автомат сообщил, что абонент временно находится вне зоны обслуживания. Иван попробовал еще раз, то же самое. Тогда он решился позвонить на кафедру. Долго никто не отвечал, затем приветливый голос секретаря сообщил, что Степан Андреевич сегодня не в институте. На все вопросы женщина отвечала, что ничего не знает.

Иван запаниковал. Позвонил паре знакомых аспирантов, и с десятой попытки узнал, что Степан Андреевич в больнице после инфаркта, состояние тяжелое, но, пока, вроде жив.

Иван отменил бронь, перенеся ее на вечер, и ринулся домой к профессору. Дверь открыла заплаканная дочь, но узнав, что Иван - коллега отца, пригласила в квартиру, и рассказала обо всем подробно. Оказалось, у профессора давно пошаливало сердце, давление скакало, а он не жалел себя, продолжал работать, вести лекции и принимать студентов. Вот и не выдержал.

Дочь расплакалась, а Иван сочувственно сжал ее руку, привлекая внимание, потом достал из кармана маленький початый флакончик, обернутый в бумагу, и протянул женщине.

— Передайте, пожалуйста, это Степану Андреевичу. И скажите, что это от Леньки.

Потом быстро встал, вышел из квартиры, и уехал из города своей юности навсегда.

Два года спустя

Ленька открыл глаза, наслаждаясь пением птиц и робкими лучами восходящего солнца. Утопая в подушках, он не хотел шевелиться, а лежал тихо, и благодарил Вильгельма и Александра за подаренную ему жизнь.

Откуда-то сбоку послышался звук входящего сообщения. Ленька нехотя протянул руку, потом вспомнил, какой сегодня день, и схватил телефон. Текст гласил: “Прилетаю через два часа, встречай.”

Ленька сполз с кровати, быстро принял душ, и отправился в аэропорт. Припарковав свой кадиллак, он побродил по залу, а когда объявили, что нужный ему рейс благополучно приземлился, купил два стаканчика кофе, и пошел к выходу для пассажиров.

День был прекрасный, лаборатория полностью подготовлена, а тот, кто готов был разделить с ним бремя знаний, сейчас выйдет из этих дверей. Первыми, как обычно, вышли мужчины в костюмах и яркие дамы с одинаковыми лицами и длинными белыми волосами. А за ними потянулись все остальные.

Но вот поток прилетевших поредел, а знакомое лицо так и не появилось. Ленька уже было занервничал, когда увидел в самом конце коридора, ведущего на выход, такую знакомую фигуру. Он практически приплясывал на месте, пока пассажир не вышел наконец-то из дверей, и медленной походкой не направился в его сторону.

Подбежав, Ленька выхватил у него сумку, и сунул ему в руку кофе.

— Ну, здравствуй, Леня. Или тебя, как в старые времена называть Иваном Леонидовичем? — с улыбкой произнес знакомый голос.

— А я тогда буду звать вас Андреем Степановичем, идет? — рассмеялся в ответ Ленька и, подталкивая своего компаньона в спину, направился к выходу из аэропорта.

Уже вечером, после осмотра лаборатории, они сидели на берегу моря и наслаждались закатом. Говорить уже было не о чем, оба безмерно устали, но были готовы к завтрашнему дню, и к миллионам дней, которые у них были впереди.

— Степан Андреевич, а почему вы выпили зелье тогда? Неужто тоже поверили во все это?

— Знаешь, Леня, я же химик, а это почти алхимик. Я всегда в это верил. Только у меня к тебе одна претензия.

— Какая? — удивленно воскликнул Ленька.

— Почему ты не встретился мне раньше, и почему я стал моложе всего на десять лет? У тебя сильные ноги и руки, девчонки молодые, а я так и останусь, пусть и вечным, но все же стариком.

Минут пять они сидели в полной тишине: каждый думал о чем-то своем. Внезапно, Ленька резко перегнулся через край кресла, и выхватил из лежавшей рядом сумки какую-то тетрадь.

— Степан Андреевич, я нашел исходные данные: теперь дело за вами, превратить наше зелье в молодильные яблочки, и девчонки вам тоже обеспечены.

Прошлое

Спокойствие темного здания нарушали только чьи-то торопливые шаги. Босые ноги шлепали по кафельному холодному полу, оставляя незамысловатый узор из влажных следов. Кругом стояла непроглядная чернота: луна, пытаясь пробиться сквозь пыльные стекла, неуверенно соскальзывала с белых стен и растворялась в углах.

С каждым шагом он двигался все быстрее и быстрее. Руки шарили по стенам, пытаясь нащупать очередную дверь. Вот оно: ручка, щелчок замка, скрип петель, и - разочарование, опять не то! Видеть он не мог, но что-то внутри неудержимо подсказывало ему: рядом, рядом, еще немного - и найдешь.

Очередной коридор с отрядом дверей отозвался легким покалыванием где-то в глубине его сердца. Теплее, теплее… Десяток ручек, десяток скрипов… И, наконец-то, за последней дверью он почувствовал непереносимый жар. Неужели нашел?!

Он замер на пороге, прислушиваясь к редким ударам сердца. Затем сделал несколько нерешительных шагов в полном сумраке, но ударился об стол. Почувствовав боль, попытался выматериться, но не смог. Странные ощущения нахлынули вновь: темнота и тишина путали. Мысли понеслись галопом: “Боль – это хорошо, значит я точно жив…Но где я, и почему ничего не вижу и не слышу?” Попытался повторить мысли вслух - и вздрогнул, слова раздались откуда-то из-за спины.

Он резко обернулся: все еще ничего не видно. Он вновь замер на несколько секунд, и попытался открыть глаза. Поначалу казалось, ничего не вышло, но постепенно он начал различать очертания предметов, легкий свет из коридора, и чей-то силуэт напротив. Он попытался пошевелить рукой или ногой, но вновь ничего не получилось. Тело, как будто, отсутствовало. “Такого не бывает!”, - в ужасе вскричал он, и подавился своим криком. Силуэт впереди шевельнулся, и двинулся прямо на него.

Он резко зажмурился, пытаясь исчезнуть из этого холодного и странного места, но животное любопытство пересилило страх. Немного приоткрыв веки, он увидел тянущиеся к нему руки со знакомым шрамом на пальце. Удивиться не успел, потому что картинка резко поменялась: мир перевернулся с ног на голову, его подняли и куда-то понесли.

Он не вырывался и не кричал, бессмысленно, да и, если честно, интересно стало, куда его тащат, и чем все это закончится. Он стиснул зубы, почувствовав, как сдавило уши от напряжения, хотел открыть глаза, но передумал.

Сердце билось практически незаметно, но билось, он это чувствовал. Странно, как такое возможно? Руки тряслись: игла да нить, найденные в стеклянном шкафу, все время норовили выскользнуть из пальцев. Если потеряются, все пропало, пришивать больше будет нечем. Стежок, еще один, за ним следующий… ”Не торопись, только не торопись”, - уговаривал он себя, а пальцы, не слушая разума, так и норовили пуститься вскачь.

Прошло примерно полчаса: спереди и по бокам все было готово, стежки были ровные и крепкие. Как бы добраться назад, наощупь? Он завел руки за голову, вздохнул, и продолжил шить. Боли не было, только мышцы затекли от неудобной позы, и руки начали трястись от усилий. Наконец последний стежок был закончен. Он нащупал в шкафу бритву, и отрезал нить. Игла со звоном упала на пол, оставляя после себя метущееся эхо колокольного звона. Он вздрогнул, затянул четыре крепких узла, бросив остаток нити свободно болтаться на спине, и наконец открыл глаза.

В этот момент, как будто в награду за его труды, в окно пробился лунный свет, который залил белую комнату с кафельными стенами и полом, секционный стол, шкафы со склянками и препаратами, и зеркало. В отражении на него смотрело его собственное лицо, помятое, избитое, с дырой от пули во лбу, и практически неузнаваемое. Толстый шов опоясывал шею, накрепко связывая только что пришитую голову и тело. Он неловко улыбнулся, заметив прорехи во рту, где когда-то были ровные зубы, попытался пригладить колючие, как проволока волосы, но махнул рукой, поняв какое это бесполезное сейчас занятие, и перевел взгляд на свое тело.

Что самое смешное, он был в своей одежде: грязной и залитой кровью, но практически целой, только почему-то без обуви. Он еще долго стоял перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон, и, не понимая, как такое возможно. Затем, будто что-то вспомнив, он начал судорожно ощупывать подкладку куртки. Обыскивали? Или были настолько опьянены успехом его поимки, что поленились? Судя по оставленной ему одежде, побрезговали забирать, а вот новые сапоги утащили. Теперь еще и обувь искать придется. Внезапно руки нащупали потайной карман, а в нем очертания склянки. Целая! Значит я спасен! Он шумно выдохнул, разодрал невидимый шов - и вытащил баночку. Янтарная жидкость заискрилась в лунном свете, придавая ему сил. Остатками зубов он вытащил пробку, и сделал живительный глоток.

Настоящее

— Интересное чтиво вы мне подкинули, Иван Леонидович, не ожидал, — с усмешкой проговорил седовласый профессор, обращаясь к сидящему напротив молодому коллеге. — Полночи заснуть не мог, разбирая эти каракули. Пожалели бы меня, да по-современному, в печатном виде дали, а то глаза уже не те, да и копия не самая качественная, намучился, но бросить не смог. Где вы это взяли, голубчик?

— А я вам о чем говорил, Степан Андреевич? — ответил Иван, уходя от заданного вопроса. —  А вы твердили, что тема неинтересная, да кому, мол, это нужно? То-то, тема не то что интересная, она захватывающая. Меня, по крайней мере, она заворожила, а теперь, подозреваю, и вас.

Иван испытующе взглянул в глаза наставника, увидел хитрый прищур, и с облегчением выдохнул. Точно поможет.

— Да, не прав я, не прав был, вы уж простите старика, — пробормотал Степан Андреевич. — Но неужели вы действительно надеетесь докопаться до истины, если учесть, что ваши умозаключения правдивы? Да не может быть, это перевернет все устои, да и, как обычно, найдутся противники, которые поднимут вас на смех….

— Извините, что перебиваю, уважаемый Степан Андреевич, но… — молодой аспирант судорожно сглотнул, и кинулся в омут, забрасывая наставника словами. — Пускай смеются, пускай считают идиотом, так всегда было, есть и будет в научных кругах. Но я-то буду знать, я пойду по хлебным крошкам, как ищейка, я переверну вверх дном все документы, если понадобится, жить буду в архиве несколько месяцев…

— Ну, тише, тише, успокойтесь… — профессор взмахнул рукой, прерывая Ивана. Затем, тяжело кряхтя, поднялся, и направился к портфелю, сиротливо стоявшему на полу возле вешалки.

Иван, как завороженный, смотрел вслед Степану Андреевичу, мысленно уговаривая последнего двигаться быстрее. Наставник добрел до сумки, поднял ее, и также неторопливо вернулся обратно. Сев в кресло, он расстегнул замок, и стал вытаскивать один за другим самые невероятные предметы, приговаривая: “Да куда ж ты запропастился, я точно сюда складывал”. Чего только в портфеле не было: недоеденный бутерброд, на котором похоже уже зародилась новая жизнь, какие-то пробирки с разноцветными жидкостями, несколько расчесок, гигиеническая помада и, конечно, ворох документов. Гора вещей на столе росла, а Иван недоумевал, как все это помещается внутри, и как профессор что-то там вообще находит.

Внезапно раздалось: “Вот же он, нашелся, родимый“, и профессор победно извлек новенький белый пропуск.

— Я же знал, что вы не оставите меня в покое, пока не получите его. Как и обещал, хотя я вам этого и не обещал, ну да ладно… — с этими словами профессор протянул пропуск Ивану. — Ровно на три месяца. Вам будут доступны любые документы, которые вы попросите. Только помните, ваша работа должна стать сенсацией, слишком дорого обошелся мне этот пропуск. Архивы НКВД так просто никому не показывают.

Иван, не помня себя от счастья, вырвал пропуск из рук Степана Андреевича, рассыпался в благодарностях, и хотел было уже ретироваться, когда услышал:

— Голубчик, постойте, а у вас есть начало истории или продолжение ее? Я уже стар, чтобы год ждать новый сезон. Пока вы землю роете в архивах, хотелось бы полюбопытствовать, так сказать, составить свое мнение, если вы не против.

Иван схватил рюкзак, порылся в такой же, как у профессора, куче непонятных вещей, о которых он уже и забыл, и извлек толстую пачку листов, скрепленную зажимом. Протянул профессору, и, пробормотав что-то невразумительное, пожал Степану Андреевичу руку, и скрылся.

Профессор долго смотрел на закрывшуюся за аспирантом дверь, поглаживая листы, затем встал, заперся изнутри на ключ, чтобы никто не беспокоил, и погрузился в чтение.

Прошлое

Пьянка в ресторане после удачного налета закончилась откровенно плохо. Если быть абсолютно точным, то она даже толком там и не началась, хотя перспективы и были отличные. “Под носом у Уголовного Розыска никто искать не будет”, — думал он, вваливаясь в переднюю ресторана, и размахивая деньгами. Все, что он помнил, это множество удивленных лиц вокруг, и какую-то суету. Нет, чтобы послушать свое чутье - и дать деру… Хотя, что сейчас жалеть, уже получилось так, как получилось.

Когда его вели через двор с заломленными за спиной руками, он впервые понял, что его могут расстрелять. Да что уж могут, если посадят, то точно расстреляют. Вмиг протрезвев, и собрав последние силы, он резким ударом сбил конвоира с ног, и, отстреливаясь, выбежал на набережную. Когда туда же выскочили милиционеры, его уже и след простыл.

Далее неудержимо мелькали мосты, улицы и дома. Откуда-то сзади все время доносились свистки и крики, но слов было не разобрать. Он бежал, прячась под сенью домов и в тенях подворотен, пока не оказался на Васильевском острове. Огни больших улиц остались позади, вечером здесь было тихо и безлюдно. Перемещаясь дворами, он наконец-то обнаружил незапертый подвал, спустился в непроглядную темноту, рухнул на пол и замер. Все, что он чувствовал сейчас, это нестерпимая боль в простреленной руке, и свое судорожное дыхание, хрипами вырывавшееся из горла.

Но прошло какое-то время, дыхание выровнялось, кровь почти остановилась, боль в руке почти утихла, особенно если не тревожить ее, а легонько баюкать, и он сам не заметил, как заснул. Очнулся он от сдавленного стона, и понял, что сам издает эти скулящие звуки. Рука пульсировала, повязка промокла насквозь, а глаза заволокло туманом. Нужно найти врача или аптекаря, срочно, иначе подохнет он здесь, как собака.

Он приподнял голову и посмотрел на солнечный луч, шаривший по стенам, затем обвел взглядом коридор, в котором пролежал всю ночь. Словно решившись, с трудом, постанывая, поднялся на ноги, и пошел вглубь подвала. Все эти дома, насколько он помнил, были соединены целыми системами тоннелей, не раз он уже укрывался в подобных. Зашел на одной улице, а вышел через три квартала, главное было - знать куда идти.

Сколько он шел, тяжело переставляя ноги, до сих пор непонятно. Стены вокруг то сжимались, норовя поглотить его, то наоборот, разлетались в стороны. Голова кружилась, и светлячки перед глазами уже не исчезали, а занимали с каждым шагом все большую площадь. Когда идти стало совсем уже невыносимо, он вновь присел, давая себе передышку. Прикрыл глаза, прислонившись спиной к стене, и вдруг услышал позади себя невнятное бормотание, прерываемое восклицаниями и восторженными вскриками.

Развернувшись вполоборота, он прижал ухо к стене, затаил дыхание, и стал слушать. Поначалу разобрать слова было практически невозможно, но, полностью отдавшись во власть этих звуков, он начал понимать, о чем шел разговор.

— Да я тебе говорю, это точно оно! Убери руки, не дергай, а то прольешь! Сначала я. — говорил незнакомый глухой голос с каким-то непонятным акцентом. — Видишь, видишь, как блестит! Это точно золото!

— Да не бреши! Из камня невозможно сделать золото, вот невозможно, и все тут! — отвечал первому сердитый молодой оппонент.

— Ты сам видишь, что это золото, а был камень! Ты забыл где мы находимся? Это же лаборатория под аптекой Пеля, наши уже три месяца здесь все обыскивают после того, как изучили документы, но найти ничего не могут, а мы с тобой нашли.  

— Так пошли, позовем начальника, к награде нас приставит…— задорно предложил молодой, но слова его вдруг резко оборвались.

— Ты совсем дурак? Ага, к награде нас приставят, держи карман шире! Как бы не расстреляли от любви братской, да жадности непомерной! —  зашипел первый, и явно стукнул кулаком по столу.

Раздался звон стеклянных бутылочек, судорожная ругань и злой шепот.

— Я тебе говорю, давай заберем это, отчитаемся, что ничего не нашли, а позже – поделим. Нам с тобой этих склянок на всю жизнь хватит.

Ответа он не расслышал, потому что внезапно все стихло, а откуда-то сверху послышался шум солдатских шагов. Двое за стеной что-то быстро задвинули, зло перешептываясь, и начали шуршать бумагами.

— Березюк! – раздался громкий голос. — Нашли что-нибудь? Вам уже сменяться пора, а вы все не выходите. Командир за вами послал. Эй, Березюк, вы где?

Раздалось покряхтывание, как будто кто-то поднимался с колен, и приглушенный голос с тем же непонятным акцентом, произнес: “Пусто, Степанов, ничего не нашли. Так ведь, Глушков?”

В ответ раздалось еле слышное бормотание, похожее на согласие. Затем были еще какие-то звуки, но он уже не прислушивался к ним, в его душе зарождалась надежда.

Настоящее

Резкий стук в дверь вырвал Степана Андреевича из мира грез. Пожилой профессор вздрогнул так сильно, что неловко скрепленные листы разлетелись по всему полу. В дверь продолжали стучать. Он неслышно ругнулся, сгреб ногой записи под стол, и пошел открывать. За дверью стоял охранник.

— Степан Андреевич, ну что ж вы так долго? Я уже заволновался: свет у вас горит, но дверь заперта на ключ, и вы не открываете…

— Да заснул я, Никита, успокойся. Доживешь до моих лет, тоже от усталости выключаться будешь в одно мгновение!

— Напугали вы меня, еще бы пара минут, и я бы вынес вашу дверь, вот стыда было бы потом.

— Хорошо, что не вынес, а то я бы с испугу еще и коньки откинуть мог, — произнес с усмешкой профессор. — Ладно, Никита, я сейчас вещи соберу и пойду домой, не жди меня, я сам закрою кабинет, а ключ у тебя на столе оставлю.

— Хорошо, Степан Андреевич, я тогда пока остальные кабинеты проверю, но вас все же провожу, а то я уже сигнализацию включил, осталось только, чтобы ГБРовцы к нам нагрянули.

После этих слов, насвистывая какой-то неизвестный профессору мотив, охранник продолжил осмотр коридора, дергая каждую дверь, попадавшуюся на пути.

Степан Андреевич поспешно сгреб бумаги в портфель, задвинул стул, и, выключив свет, затворил дверь кабинета, трижды повернув ключ в замке. Потом окликнул Никиту и, вместе с охранником, вышел на улицу.

Попрощавшись, он сел в машину, и направился домой. Всю дорогу, пока водитель лавировал в сумасшедшем городском потоке, Степан Андреевич не мог выбросить навязчивую мысль. Неужели, после стольких лет он все-таки напал на след философского камня?

Добравшись до дома, и наскоро поужинав, он, не слушая упреков жены, заперся в своем кабинете, и продолжил читать.

Прошлое

Он просидел на полу возле стены весь день. В подвал еще несколько раз возвращались чекисты, но двое первых так больше и не появились. Он не ел и не пил - думать об этом было некогда. Сейчас в его голове билась одна только мысль: как же ему повезло! Он действительно родился под счастливой звездой, не зря же носил кличку Фартовый. Рука почти не болела, некогда, пусть поболит попозже.

Он вспоминал все, что ему было известно об аптеке Пеля. Вильгельм и его сын Александр были известными фармацевтами, а поговаривали, что и алхимиками. Они разрабатывали чудодейственные препараты, и, как говорили сплетники, увлекались черной магией. Насколько он знал, во время национализации аптек, Пель так и не смог не только забрать свои вещи и документы, но и просто попасть внутрь. Много раз, особенно в свою бытность чекистом, он слышал в кулуарах разговоры о философском камне. Средство способно было превратить любой материал в золото, а также дарило испившему его вечную жизнь и молодость.

Если солдаты нашли именно философский камень, а он в этом уже почти не сомневался, то путь к свободе и счастливой богатой жизни у него в руках. Дождавшись полной темноты, и, убедившись, что солдаты разошлись, заперев двери, он принялся за работу.

Ножом, который он всегда носил с собой, начал расковыривать щели в неплотно подогнанном кирпиче. Возможно от взрывов, а, возможно, и от некачественного раствора, швы расходились быстро. Ему не мешали ни раненая рука, ни усталость, ни пустой желудок. Он ясно видел впереди цель, и шел к ней.

Через пару часов тяжких трудов, первые кирпичи были убраны, и проход стал расширяться. Прошло совсем немного времени, и он смог протиснуться за стену. Приземлившись на пол, выругался, потому что упал аккурат на раненую руку, но быстро вскочил на ноги, и наощупь двинулся вперед, туда, откуда, как ему казалось, он слышал разговор чекистов.

Наткнувшись на кресло, он протянул вправо руку, и нащупал стол.  Ударил по нему кулаком, убеждаясь, что счастливый чекист-поисковик стучал именно по этому столу. Потом обыскал ящики, и наткнулся на свечи и спички. Радостно выдохнул, убеждаясь, что удача все еще благоволит ему, и зажег свет. Огляделся вокруг, потрогал бумаги, валявшиеся на столе, звук был не тот. Обошел помещение по кругу, и в углу наткнулся на ворох газет. Провел по ним рукой, есть, тот самый шорох, который он слышал перед появлением третьего чекиста. Значит, склянка должна быть где-то рядом. Мысли неслись галопом, опережая друг друга.

Разворошил газеты, простучал под ними половицы – ничего. Обшарил соседние шкафы – снова ничего. Вернулся к креслу и стал размышлять. У чекистов было всего несколько секунд, чтобы спрятать находку, значит, это должно быть в шаге от газет. Вернулся, снова простучал пол не только под газетами, но и на расстоянии метра по кругу. Ничего не нашел. Упал на пол, потому что закружилась голова, на секунду прикрыл глаза - и услышал легкий стук, похожий на удары сердца. Звук раздавался из-за шторы, что находилась позади газетной кучи, между шкафами.

Он подполз к шторам, подняться сил уже не было, и отдернул занавески. За ними находились большие напольные часы. На дверце, за которой прятался механизм, висела печать ЧК. Обычно такие навешивали, когда предмет был осмотрен, чтобы следующая группа не тратила время на обыски одних и тех же вещей или комнат. Аккуратно поддел бумагу ножом, и отворил дверцу. Прямо перед ним лежал золотистый камень. А рядом стояло шесть бутылочек с янтарной жидкостью, на каждой из которых красовалась надпись “Lapis Philosophicus Liquideus”.

Недолго думая, он схватил одну из склянок, сорвал зубами крышку, затем, всего на мгновение, застыл, а потом смело вытянул руку и капнул жидкостью на рану. Боли не было, немного пощипывало, да и только. Он зажмурился, и начал считать. Когда неприятные ощущения пропали, он решился открыть глаза. В изумлении, раскрыв рот, он смотрел на свою руку, на которой за несколько минут не осталось и следа от сквозного ранения. Кожа была еще неровной, и какой-то бугристой, но отверстие затянулось, как будто и не бывало его.

Он попробовал приподнять стул, все получилось, рука была сильной и твердой, как до ранения. Кроме того, больше не хотелось есть и пить, он как будто заново родился. Оглядевшись по сторонам, он схватил с пола мешок, сложил в него золото и склянки, и собрался уходить. Добравшись до отверстия в кирпичной стене, он вдруг чертыхнулся, обозвав себя мысленно идиотом, и вернулся обратно к газетам и часам.

Еще примерно полчаса он заметал следы своего пребывания: размел выпавший из стены раствор по полу, чтобы он смешался с пылью и не бросался в глаза, сложил стопкой рассыпанные газеты, навесил на часы печать, и задернул шторы. Подойдя к столу, он подобрал спички, а оставшиеся свечи сложил на место, в ящик. После этого, еще раз все осмотрел внимательным взглядом, и наконец-то остался доволен. Те двое никогда не признаются, что кто-то забрал то, что они нашли.

Выбравшись сквозь дыру, он аккуратно составил кирпичи на место так, что с первого взгляда обнаружить следы проникновения было невозможно, и, насвистывая, направился в новую жизнь.

Выяснилось, что почти всё время “сын Фафнира” дремлет в каменной фигурке-вместилище (оно называется филактерия), и его можно призвать, полив фигурку человеческой кровью. Это существо может менять размеры и принимать облик того человека, чью кровь пролили на филактерию. “Сын Фафнира” агрессивен, силён, легко убивает людей, также обладает гипнотическими способностями — может ввести человека в сильный ступор или внушить неконтролируемый ужас. Пули и холодное оружие для него безвредны, но огня “сын Фафнира” очень боится — даже маленькое пламя для него болезненно и надолго прогоняет его в филактерию. Она долгое время находилась в Германии, в резиденции Аненербе, но в 1944 году фашисты привезли её в Псковскую область, рассчитывая использовать паранормальное существо против Красной Армии. Не вышло, фашисты бежали, бросив в Пахомовке и филактерию, и документы. Деревню немцы сожгли при отступлении, а “сын Фафнира” пребывал в спячке.

Однако в мае этого года (точная дата не установлена, но речь идёт о промежутке между 10 и 15 мая) в руинах Пахомовки тайно встретились два бандита и пособника нацистов: Бабыкин Егор Кузьмич, находившийся в бегах, и Горюнов Матвей Ефимович, племянник председателя сельсовета деревни Игнаткино. В Пахомовке, в здании бывшего немецкого штаба, были спрятаны ценности, награбленные бандой за период оккупации, и подельники встретились, чтобы их поделить. Между ними вышла ссора, и Горюнов убил Бабыкина, тело спрятал в руинах Пахомовки. Кровь случайно пролилась на филактерию, и “сын Фафнира” пробудился. Неясно, специально он охотился на людей или это вышло случайно, но он стал причиной смерти нескольких человек, которые так или иначе столкнулись с ним.

Горюнов ударился в бега, а его дядя, Антон Ксаверьевич Михняк, зная всё, племянника покрывал, говоря всем, что тот уехал учиться. В Игнаткино про сотрудничество Горюнова с немцами не знали, а вот дядя знал всё. Знал он и про опасное для людей существо в Пахомовке, но молчал, опасаясь, что раскроются преступления племянника. Сейчас Михняк арестован и даёт показания. Горюнов Матвей Ефимович объявлен в розыск.

Филактерия, где обитает “сын Фафнира”, как и найденные документы, доставлены в Москву и переданы в закрытую лабораторию № 39 для изучения. По этому делу работала оперативная группа, состоявшая из:

• старшего лейтенанта Юрия Петровича Гущина,

• старшины Александра Игоревича Воронова,

• лейтенанта Виктора Давидовича Ансаряна.

Последний погиб при исполнении служебных обязанностей: пытался установить контакт с “сыном Фафнира” и был убит этим существом.

Предлагаю:

• Всю оперативную группу представить к наградам и присвоить внеочередное звание (В.Д. Ансаряну — посмертно).

• Выделить помощь жене погибшего сотрудника, А. Г. Ансарян.

• Информацию о паранормальном существе тщательно засекретить, в том числе позаботиться, чтобы в Игнатовке и соседних деревнях не болтали лишнего. Обывателю эта информация не нужна и даже вредна.

03 сентября 1955 года"

Ниже размашистая подпись И. А. Серова и резолюция: “ Все предложения товарища Семичастного одобряю, взять их в работу. Дело сдать в архив вне очереди”.

На этом всё, друзья! Спасибо, что дочитали до конца.

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

Севка-леший был заслоной не только от них, но и для них. Поддерживал их жизнь, спрятал от мира, придумал каждому какую-то человеческую легенду, чтобы не возникало вопросов у случайных прохожих.

Теперь я точно знал, что «парочка с рюкзаком, набитым камерами», вовсе не вернулась обратно, что рюкзак, набитый камерами, вместе с разгрызенными костями лежит на дне заброшенного колодца. Севка заботился о своем народе и кормил его.

Севка заботился и о нас тоже. Он не всегда отпускал случайных туристов дальше… Но и убивал редко. Меня он – теперь я это знал совершенно точно – убивать не собирался. И даже защитил от Любки… ценой своей жизни.

И я видел не только бедных уродцев, стоящих передо мной. Я видел, как по всему периметру зоны в забытых деревеньках, куда автолавка и почтальон приезжают раз в месяц, стремясь скорее покинуть унылые места, стоят они. Лешие, заложные мертвецы, восставшие ведьмаки, забитые некогда благодарными за лечение и помощь, а также неподобающий уровень знаний, односельчанами. Они возглавили свои крошечные общины, объединили нечисть, не выжженную радиацией, не погибшую от голода, чтобы не нарушить и без того пошатнувшееся равновесие мира.

Севка-леший приказал мне охранять лес, и я уже знал, что буду его охранять. Буду в образе Севки ездить в магазин и привозить хлеб и водку, к которой пристрастились монстры в человеческом обличье. Следить за хозяйством. Доить Машку. Буду пытаться учить Игошу письму и чтению – просто чтобы не сойти с ума.

Ведь некоторые из тех, что охраняют периметр, уже давно на грани безумия. И однажды настанет момент, когда заслона прорвется. Тогда я должен буду отправиться туда, где это случится, чтобы остановить нечисть. Убить старшего, как я убил Севку, и назначить нового главаря. Или же надеяться, что в этот момент какой-нибудь Колька или Петька-проводник приведут молодого городского дурачка, которого потянуло на экзотику, на Чернобыль посмотреть.

Что ж. Главное, далеко не прятать ложку.

Сначала она казалась дамой холодной и высокомерной, но потом, когда хозяйка и гости за чаем разговорились, Юрий убедился, что Ирина Алексеевна — человек душевный и приветливый.

…На улице светло, но в комнате с одним маленьким окошком уже зажглась лампочка. Круг неяркого жёлтого света лежал на середине комнаты, а по углам прятался сумрак, отчего атмосфера получилась уютная и немного таинственная. На подоконнике дремала серая кошка. Негромко гудел самовар. В середине стола, на круглой вязаной салфетке, стояла вазочка с баранками и печеньем. Рядом расположилась пиалка с вареньем. От травяного чая в кружках шёл умопомрачительный аромат.

И было так уютно, спокойно, по-домашнему просто и хорошо, что и думать не хотелось о каких-то бандитах, шпионах и прочей швали.

“Мы сюда не отдыхать приехали!” — мысленно одёрнул себя разомлевший Юрий. Он встрепенулся, включился в разговор и парой фраз ловко повернул его на деревенские байки, чертовщину и прочее, надеясь, что хозяйка расскажет про нынешние странности в Игнаткино.

Ирина Алексеевна тему поддержала и охотно рассказала, что болтали в деревне и что она знала от учеников или их родни. Картина получалась весьма занятная.

После чая, сердечно поблагодарив хозяйку, чекисты разошлись по своим комнатам, но спустя полчаса собрались у Юрия, чтобы обсудить накопленную информацию.

— Что мы имеем на данный момент, — начал старлей. — Подозрительное поведение председателя Михняка. Он промолчал о странных событиях, хотя не может про них не знать, пытался не пустить нас в Пахомовку, ну и ощутимо нервничает от присутствия “комиссии”.

— Да, я тоже заметил, — поддержал Саша Воронов. — Но это может совсем не относиться к делу. Может, он в Пахомовке добро наворованное прячет или с любовницей встречается. Дома-то ничего от соседей не скроешь, а в руины никто не полезет. А что из-за “комиссии” нервничает, это нормально. Все бы волновались.

— Это да. Но Михняка берём на заметку. Витя, у тебя что? Ты успел с участковым поговорить?

— Да, покурили, поболтали о том, о сём, — сказал Ансарян, уже без всякого акцента и дурацких размахиваний руками. — Участковый, Василий Сергеевич Котов, в доверительной беседе сообщил, что с мая этого года из Игнаткино пропали пять человек. Двоих нашли мёртвыми, рядом с Пахомовкой, без следов насильственной смерти, но с перекошенным от страха лицом. Трое исчезли бесследно.

— Ирина Алексеевна говорит, что с конца июня среди детей стали ходить слухи про голоса, огни, про странных людей с оружием в развалинах Пахомовки. Сначала взрослые не обращали внимания — ну, детишки сочиняют. Но потом, когда нашли тела, забеспокоились.

— А что милиция? Проверяли Пахомовку?

— Участковый говорит, что да. Но он признался, что людей мало было, мин боялись и проверяли так, наспех. Ничего не нашли.

— Знаете, что интересно? — подал голос старшина Воронов. — У меня деревенские стали расспрашивать, как на инженера поступить, как учиться. А я ж по первой профессии он и есть… Стал рассказывать. А тут кто-то похвалился: “У нашего Антона Ксаверьевича племяш тоже на инженера учиться поехал!”. Председатель услышал, поморщился, говорит: “Ну чего ты хвастаешься, трепешься зря!”. И поспешил тему перевести. С чего бы это?

— Надо узнать, что там за племянник, запрос послать. А пока что негусто, — подвёл итог Юрий. — Какие будут предложения, товарищи?

— Надо сейчас идти в Пахомовку и самим глянуть, — Витя Ансарян в азарте встал со стула. — Пока мы тут будем беседовать и запросы слать, председатель или его подельники все следы заметут.

— Это почему?

— А потому, Шурка. “Столичная комиссия” нагрянула, мало ли что! Вдруг уже завтра в Пахомовку сапёры и спецы с собаками приедут, и всё вскроется? Неееет, они сегодня попытаются что-то сделать!

— Жаль, поздновато! Пока дойдём, пока туда-сюда, уже стемнеет. Много мы там по темноте с фонариками найдём?

— Ещё несколько часов светло будет! Юрий Петрович, ну скажи ты ему!

Виктор и Саша разом посмотрели на командира, ожидая его решения. Юрий встал, одёрнул рубашку и прошёлся по комнате туда-сюда, раздумывая и взвешивая всё. Потом он посмотрел на часы и сказал:

— Идём. На сборы 15 минут. Оружие, лопаты, всё берите.

***

На счастье гостей, дом Ирины Алексеевны стоял на окраине, и можно было выбраться за границы деревни быстро, не показываясь на улицах и не привлекая внимание. Переодевшись из городских костюмов в полинялые штаны и рубахи, накинув такие же невзрачные пиджачишки, трое чекистов через заднюю калитку быстро пробрались к дороге.

Там им повезло: мимо проезжала попутка, и водитель любезно предложил подбросить троих пешеходов. Конечно, подвезли их не к самой Пахомовке, а к повороту дороги, которая шла туда, но всё равно, это сэкономило немало времени.

До развалин деревни чекисты шли быстрым шагом, почти бегом. Погода капризничала: то и дело по небу проносились белые лёгкие облака, то тяжело плыли грузные тучки. Витя Ансарян замедлился и, с беспокойством глядя на небо, сказал:

— Того и гляди, дождь пойдёт. Всё нам испортит!

— Тут уж как небесная канцелярия решит, — усмехнулся Юрий. — Не сахарные, не растаем.

— Да это-то понятно, но следы…

— Вить, идём. На месте разберёмся.

Лейтенант Ансарян вздохнул и прибавил шагу.

… Сгоревшая деревня встретила живых людей настороженной тишиной. Дневные птицы уже умолкли, а вечерние ещё спали, и поэтому слышно было только шелест травы и листьев, да иногда скрипела где-нибудь раскачивающаяся на ветру дощечка в руинах.

Юрий снова ощутил, как колет в висках тревога. Где-то в солнечном сплетении ворочался тяжёлый комок. Интуиция просто вопила об опасности и требовала удирать подальше.

Но служба есть служба.

Вздохнув, старший лейтенант негромко сказал:

— Смотрите под ноги. Про сплошные мины Михняк поди наврал, но сюрпризы могут быть. Держимся на расстоянии десяти-пятнадцати метров друг от друга, в зоне видимости, но вплотную не подходим без надобности. Сначала осматриваем снаружи, потом пойдём в более-менее уцелевшие здания. Оружие зарядить. Всё ясно?

— Так точно!

Почти одновременно щёлкнули магазины пистолетов. Убедившись, что оружие готово, Юрий кивнул, и трое чекистов двинулись в деревню.

Витя шёл слева, Юрий — в центре, Саша Воронов — справа.

Старший лейтенант отодвинул прочь тревоги и посторонние мысли и сосредоточился на обстановке. Очень внимательно он осматривал траву, ветки, подолгу замирал у печных труб и остатков заборов. Особое внимание он уделил земле: не осталось ли где отпечатков обуви или следов волочения? Но нет, ничто не говорило о недавнем присутствии людей или о чём-то подозрительном. Идущие по бокам Саша и Витя, судя по всему, тоже пока ничего не нашли.

Вдруг как-то быстро потемнело. Юрий поднял голову и едва не вскрикнул: почти всё небо занимала большая чёрная туча! Пронёсся резкий, холодный порыв ветра, поднимая с земли пыль и мелкий мусор. В воздухе запахло влагой и грозой. Вот-вот хлынет!

— Туда! — Юрий показал на развалины дома Сазоновых, где ещё была цела половина крыши, и сам дом стоял на небольшом возвышении. — Там не зальёт.

Уже не заботясь о дистанции, чекисты бросились в укрытие. И вовремя. Как только Юрий, бежавший последним, оглянулся и убедившись, что всё в порядке, нырнул под крышу, на землю упали первые, пока ещё редкие капли дождя.

Ещё одна капля, ещё две, три… На долю секунды всё замерло, а потом с неба обрушилась стена воды. Ливень был мощный. В мгновение ока промокло всё, что могло промокнуть, и шум дождя заглушил все звуки.

Чекисты, присев на упавшую балку, смотрели на сплошную серую завесу из переплетающихся дождевых струй, и каждый про себя радовался, что они успели забежать в укрытие.

Ярость ливня почти сразу сменил монотонный спокойный дождь, а скоро прекратился и он. Туча, растеряв влагу и грозовой запал, уплыла дальше, и небо просветлело. Солнце показалось снова.

Подождав немного, чекисты выбрались из-под крыши.

— Что за невезуха! — разочарованно воскликнул Витя Ансарян. — После такого сильного дождя что-то искать — гиблое дело.

— Смотря что… — напряжённо отозвался Юрий, смотревший куда-то в сторону.

— Ты о чём? Что там?

Юрий показал, и все посмотрели поодаль, в небольшую низину. Здесь огонь бушевал особенно сильно, и до сих пор тут ничего не росло. Остекленевшая и затвердевшая земля плохо впитывала дождевую воду, и в низине образовалась лужа. Но в ней выделялся подозрительно ровный прямоугольник, в который быстро уходила вода.

— Значит, там более рыхлая земля, — вполголоса рассуждал старшина Воронов. — А рыхлая она, потому что копали… Снаружи не видно, а по плотности грунт различается. Недавно копали, не успела земля осесть целиком. Что-то там зарыли, точно!

— Или кого-то, судя по размерам, — скривился Юрий. — Витя, ты следишь за обстановкой, мы с Сашей копаем. Идём!

…Копали они молча, быстро и даже с каким-то ожесточением. Подгоняло и давящее чувство опасности, и понимание того, что вечер и темнота неумолимо приближаются. Конечно, фонарики у чекистов были, но дневной свет всё-таки лучше.

Странный прямоугольник оказался могилой. В ней лежал совершенно голый труп мужчины лет сорока.

— Вот это находочка, — прогнусавил Саша Воронов сквозь носовой платок, которым прикрыл рот и нос, чтобы защититься от удушающей вони разложения. Помогало слабо.

— Шурка, возьми фонарик, посвети мне, — Витя Ансарян надел перчатки и решительно наклонился к трупу. — Смотрите, у него характерные раны, вот тут, в боку и в груди. Зарезали бедолагу. А вот сюда посвети! Ниже! Вот, глядите!

Чекисты всмотрелись туда, куда показывал Витя, хоть зрелище было весьма отвратным. На шее и на левой части груди трупа красовалось несколько татуировок, а на левой руке на среднем и безымянном пальце не хватало по одной фаланге.

Что-то щёлкнуло в голове у Юрия, и он стал мысленно перебирать ориентировки: “Ширшов? Нет, тот сильно старше. Климохин? У того целые пальцы. Глухих? Вроде татуировки не совпадают. Бабыкин?”.

— Это скорее всего, Бабыкин! — опередил командира Витя. — Помните ориентировку? Бабыкин Егор Кузьмич, 1909 года рождения, грабитель и бандит. Ураганил в Средней Азии в Гражданскую, потом вроде раскаялся, отсидел, вышел. В Великую Отечественную пошёл добровольцем в 41-м, застрелил командира и с оружием перебежал к немцам. У них хорошо себя проявил и прошёл курсы спецподготовки в Абвере. Неоднократно забрасывался на территорию СССР в составе разведывательно-диверсионных групп. Где был и чем занимался после капитуляции Германии, неизвестно.

— Надо же, где эта гнида всплыла. Поделом, что прикололи, — прищурился Юрий. — Надо выяснить, что он тут делал, были ли сообщники. Надо криминалистов вызывать. А пока давайте, не трогая тело, рядом покопаемся — вдруг с ним что ещё зарыто?

Но, несмотря на все старания, рядом с трупом больше ничего не нашлось.

— Давайте его землёй присыпем и накроем могилу сверху доской какой-нибудь, чтобы зверьё за ночь не влезло.

…Пока чекисты возились с могилой, пока отмывали руки, пока обсуждали версии и детали, уже наступил вечер. Небо заволокло облаками, и, хоть солнце ещё не полностью село, сумерки сгущались. Между кустов и деревьев пополз по земле лёгкий туман.

— Надо в Игнаткино идти… — начал было Саша Воронов, но Витя Ансарян, напряжённо прислушивавшийся, резко шикнул на него.

Старшина обиженно замолчал.

Юрий тоже прислушался.

Сначала он не уловил ничего, кроме привычных звуков ветра и шелеста листьев. Но потом где-то на краю восприятия мелькнул неясный звук, а потом, через пару секунд, ещё раз.

Снова звук, чуть ближе и явственнее.

Когда Юрий понял, что слышит, его сердце учащённо забилось. В горле встал ком, а правая рука сама собой расстегнула кобуру и взялась за пистолет.

Это были шаги.

Редкие, будто идущий, поставив на землю ногу, долго собирался с силами или долго раздумывал, надо ли делать следующий шаг.

— Под крышу! — одними губами, без голоса, скомандовал Юрий, и чекисты, стараясь двигаться максимально тихо, поднялись к развалинам дома, где прятались от дождя.

Внутри Юрий и Витя встали по разные стороны окна, а у дверного проёма затаился старшина Воронов.

Было так тихо, что каждый слышал стук  своего сердца и дыхание.

А странные редкие шаги приближались.

И вот наконец из-за руин показалась фигура.

Юрий протёр лицо руками, закрыл и снова открыл глаза, не веря тому, что видел. Может, это обман зрения, может, ему кажется?! Но лица товарищей были такими же ошалевшими, а у Саши даже рот открылся от удивления.

Значит, они тоже ЭТО видят!

По улице шёл громадный сгорбленный старик. Даже согнувшись, он был высотой в два человеческих роста, а сколько будет, если распрямится… Он был одет в рваные грязные лохмотья, по которым никак нельзя понять, какой одеждой они были когда-то. Оба глаза старика затянули сплошные бельма — видимо, он был полностью слеп. В руках старик держал кривую палку — целое тонкое деревце с криво обструганными сучками — и этой палкой ощупывал дорогу впереди. Шёл он медленно, с трудом переставляя опухшие босые ноги, и что-то монотонно бормотал себе под нос.

С удивлением старлей расслышал в этом бормотании немецкие слова, произнесённые старческим надтреснутым голосом:

— Ich komme… Ich werde es finden…

“Иду… Найду… — машинально перевёл про себя Юрий. — Что за чушь?! Кого он ищет? Что это вообще такое?!”.

Чекисты глазели на гигантского старика, который не выглядел опасным, несмотря на рост, а скорее вызывал отвращение и жалость. Но было что-то противоестественное в его движениях, во всём его облике, и это что-то пугало даже смелых и сильных духом чекистов и вынуждало стоять тихо-тихо, лишь бы это существо тебя не услышало…

С трудом сглотнув слюну, Юрий переглянулся с Витей. Тот пожал плечами и поджал губы, мол, сам не знаю, что это. В широко распахнутых глаза лейтенанта читались страх, удивление и любопытство.

Саша Воронов делал какие-то жесты руками, но в сумерках было плохо видно. Юрий махнул ему, мол, потом, тихо. Но Саша то ли не понял, то не увидел этого и неосторожно переступил с ноги на ногу. Под правый сапог подвернулась щепка и под тяжестью человека сломалась. Сухой чёткий треск прозвучал в тишине мёртвой деревни оглушительно громко.

Гигантский старик замер в полудвижении. Бесконечно долгий миг он стоял неподвижно, будто нелепая раскоряченная статуя. А потом вдруг весь задергался, пошёл рябью, как изображение в телевизоре рябит из-за помех.

“Смотри!” — одними губами, без голоса, шепнул Витя Ансарян. Вокруг старика ровным кругом загорелись огоньки, бледно-голубые, бледно-зелёные, мерцающие и будто танцующие на ветру. Они были похожи на те блуждающие огни, что испокон веков смущали путников на болотах, но эти были выше и ярче.

“Так вот о каких огнях говорили дети!” — осенило Юрия.

В неверном свете огней старик вдруг несколько уменьшился и превратился в… солдата Германской империи времён Первой мировой! Ошеломлённый Юрий узнал характерную каску с орлом на лбу и острым выступающим наконечником на макушке, серую форму. Он много раз видел такое в музеях и на политзанятиях.

В руках солдат давно минувшей войны держал узнаваемую винтовку Маузер-98 со штыком. Солдат вдруг поднял винтовку и быстро, уверенно — не чета слепому старику, каким был только что! — побежал вперёд, петляя, будто уклоняется от пуль. Глаза его, те же слепые бельма, неотрывно смотрели на развалины дома, где прятались чекисты.

Сердце Юрия на миг замерло, а потом застучало бешено, будто хотело проломить грудную клетку. Всё тело мгновенно покрылось холодным потом, а в голове мелькнуло: “Ну всё, ОН сейчас нас найдёт!”.

Дрожащие пальцы потянулись к кобуре и сняли пистолет с предохранителя. Витя Ансарян проделал то же самое чуть раньше и уже стоял с оружием в руке наизготовку.

Саша Воронов успел откатиться в угол и застыл там с двумя пистолетами наготове.

Призрачный солдат остановился у самого дверного проёма. Юрий со своего места видел острие штыка, бок и локоть солдата. Вблизи было заметно, что солдат как будто слегка прозрачный: если приглядеться, то можно разглядеть контуры деревьев за ним.

Юрий ждал, что странное существо наугад ткнёт штыком внутрь или заглянет, но нет — солдат стоял у дверного проёма, перекатываясь с пятки на носок, и ничего не предпринимал.

— Ich komme… Ich werde es finden… — произнёс печальный голос уже не старика, но мужчины в расцвете сил.

“Не стрелять!” — показал Юрий жестами. Товарищи кивнули, мол, поняли.

Прошло ещё несколько невыносимо долгих минут. Руки и ноги затекали от однообразной позы и напряжения; как назло, то чесался нос, то ухо.

Но вот призрачный солдат медленно развернулся и пошёл прочь. Его чёткие шаги отдалялись.

Подождав минутку, Юрий осторожно выглянул из окна, а потом к нему присоединились и остальные.

Призрачный солдат, не глядя по сторонам, шёл по дорожке к развалинам сельсовета, где во время оккупации фашисты устроили штаб. Чем ближе призрак подходил к бывшему штабу, тем меньше становился. В тёмный дверной проём шмыгнул уже карлик, ростом по пояс взрослому мужчине.

Над мёртвой деревней снова воцарились тишина и покой.

— И что это было?! — вытирая пот со лба, спросил Витя Ансарян куда-то в пространство.

— А кто ж его знает, — вздохнул Юрий. — Мне кажется, это какая-то хитрая технология передачи объёмного изображения.

— Я читал про похожие эксперименты, — поддержал его старшина Воронов. — Только там не всё так здорово было. Но и наука не месте не стоит. Может, это новая секретная технология.

— Раз есть изображение, должен быть его источник. Уж не в бывшем ли немецком штабе он находится? — задумчиво сказал старлей. — Надо обыскать руины. Сдаётся мне, там есть что-то интересное.

— Эх, жаль, почти стемнело!

— Ничего, у нас фонарики есть. Хотя бы беглый осмотр сделаем. Витя, а ты чего молчишь?

— Юрий Петрович, а ты в паранормальное веришь?.. — спросил лейтенант Ансарян. Вид у него был серьёзный и задумчивый.

— В новые технологии я верю куда больше, чем в призраков, — усмехнулся Юрий. — А что?

— Да идея одна появилась. Хочу попробовать контакт установить. Вдруг это что-то такое… Ну, не просто изображение.

— И как ты это сделаешь?

— Белый флаг покажу, попробую заговорить с ним. Ну Юра, давай рискнём! Под мою ответственность.

— Ладно.

Виктор нашёл длинную палку и завязал на ней свой носовой платок. Он, правда, был белый с синими полосками по краям, но ничего другого под рукой не было.

Прячась за укрытиями, аккуратными перебежками чекисты направились к бывшему немецкому штабу. Передвигаться было тяжело: сапоги скользили по мокрой земле или вязли в грязи, которая ещё и громко чавкала, когда из неё выдираешь ногу.

И вот он, штаб.

На фоне нежных красок закатного неба обугленные стены с чёрными провалами окон и дверей смотрелись особенно зловеще. Воображение помимо воли рисовало в глубине этих провалов что-то страшное и чужое.

— Витя, ты точно хочешь с ним поговорить? — шёпотом спросил Юрий, и Ансарян упрямо кивнул.

Юрий на мгновение заколебался, но так и не нашёл причин запретить лейтенанту это делать. И согласно кивнул.

После того, как Саша Воронов и Юрий заняли места за кустом и за забором, так, чтобы прикрыть лейтенанта огнём, Витя высунул из своего укрытия палку с привязанным белым платкой и помахал ей.

Махал он не спеша, размеренно, чтобы существо из руин разглядело символ мирных переговоров — белый флаг.

Но никакой реакции не было.

Молчали руины бывшего сельсовета, и ни звука, ни движения оттуда не донеслось.

Тогда Витя вышел из укрытия, встал напротив дверного проёма, размахивая импровизированным флагом, и сказал на своём отличном немецком:

— Эй! Я знаю, что ты здесь. Давай поговорим. Нам нечего делить. Ты — солдат, и я — солдат. Мы сможем договориться. Я не хочу тебе зла!

И снова только мёртвая тишина в ответ.

Юрий вдруг почувствовал себя полным дураком. Чем они заняты? Гоняются за каким-то то ли призраком, то ли хитрым изображением, а ведь под боком лежит тело убитого бандита, предателя и пособника нацистов. Им надо заниматься, поднимать связи, искать сообщников. А призрак в руинах — чёрт с ним! Пусть учёные разбираются, что это за дрянь.

И Юрий махнул Вите, мол, закругляйся.

Разочарованно вздохнув, лейтетант Ансарян отвернулся от руин и сделал пару шагов к товарищам.

А потом случилось то, чего не ожидал никто.

Всё случилось очень быстро.

Из окна штаба, как взведённая пружина, рванулся огромный монстр. Длинное чешуйчатое тело напоминало змеиное или крокодилье. Из боков торчали шесть тонких лап. Но заканчивались лапы внушительными когтями. Венчала тело треугольная голова с огромной зубастой пастью. Над ней злобно горели золотым пламенем два маленьких круглых глаза.

Тварь одним броском преодолела расстояние до Вити Ансаряна, обрушилась на него со спины и, разинув пасть, в два укуса вырвала из шеи и из плеча здоровенные куски плоти.

Глаза Вити вылезли из орбит, он дико завыл и рухнул на землю. Даже в темноте было видно, как фонтаном бьёт кровь из шейной артерии. Палка с белым флагом вылетела из рук и укатилась далеко вперёд.

Бах! Бах! — грохнули одновременно два выстрела. Это Саша Воронов стрелял в тварь по-македонски. Сразу же следом прогремел третий выстрел — подключился старлей.

Все три пули пролетели сквозь тело чудища, ничуть не замедлившись, и не причинили ему никакого вреда. Монстр выстрелов не испугался, наоборот, взгромоздился всем телом на жертву, поднял голову и яростно зашипел. Видно было, как с его клыков капает что-то тёмное — то ли слюна, то ли яд, то ли кровь несчастного Вити.

Саша и Юрий выстрелили снова, пули попали в голову и в глаза монстра. И снова без толку.

Юрий почувствовал, как его захлёстывает страх. Древний, животный ужас, который напрочь отключает разум и парализует волю. Такого старший лейтенант не испытывал, наверное, никогда, даже на войне под артобстрелом. Там было очень страшно, но так, чтобы останавливалось сердце — нет.

Монстр зашипел и, сделав резкий бросок, вырвал из своей жертвы ещё кусок. Витя был ещё жив и издал булькающий стон, полный страдания.

Сжав зубы, Юрий ощутил, как ярость разгорается внутри, чистая, нестерпимо жаркая, и напрочь выжигает страх. Старлей забыл всё на свете. Теперь у него одна цель — убить проклятую тварь, кем бы она ни была!

Ещё раз, скорее для порядка выпустив пулю в монстра, Юрий метнулся в другое укрытие и стал лихорадочно думать, что делать. Кидать камни в эту тварь тоже бесполезно. Что её может напугать?..

Юрий сунул руку в карман, и пальцы наткнулись на спичечный коробок.

Огонь! Живого огня звери боятся, может, и эту тварь напугает!

Вот только что поджечь?! После дождя всё мокрое.

Юрий стал искать на земле сухой камень и нашёл. Обернул его в свой носовой платок, который лежал в нагрудном кармане и остался сухим. Потом достал спички. Трясущиеся от напряжения пальцы чиркнули раз, другой, третий…

Матюкнувшись, Юрий сосредоточился и чиркнул спокойно, но сильно. И наконец спичка вспыхнула, он поднёс её к углу платочка. Ткань загорелась, и чекист метнул свой снаряд во врага.

Старлей ждал всякого: что ткань в полёте погаснет, что всё прогорит прежде, чем долетит, что чудищу плевать на огонь.

Но результат превзошёл все ожидания.

Едва увидев открытый огонь, чудище испуганно завопило и проворно отскочило назад. Камень с горящим платком шлёпнулся на землю. Пламя почти погасло, но монстр, трусливо повизгивая, попятился, явно опасаясь даже почти погасшей ткани.

— Шурка! — не своим голосом и не таясь завопил Юрий. — Тварь боится огня!

— Понял! Отвлеки!

Старлей несколько раз выстрелил, привлекая к себе внимание монстра, а Воронов побежал вперёд и схватил палку, выпавшую из рук Вити. Ведь он подбирал её под крышей, а значит, она была сухой.

Спрятавшись обратно в укрытие, Саша поджёг палку с одного конца. Получился факел. Теперь, словно герой древнего эпоса, с факелом в одной руке и ножом -— в другой, Воронов шёл прямо на монстра.

Тот злобно шипел и пятился, хотя при его размерах горящая палка вряд ли могла ему всерьёз навредить. Видимо, чудище пугал сам огонь, даже маленький язычок пламени.

— Получи, тварь! Это тебе за Витю! — орал Саша, наступая на монстра и тыча в него горящей палкой.

Наконец, испуганно визжа, тварь юркнула в дверь бывшего штаба и там исчезла во тьме.

Юрий и Саша бросились к распростёртому на земле Виктору. Они надеялись на чудо, но, увидев растерзанное тело и пощупав пульс, оба только вздохнули — с такими ранами не выживают.

— Витя, мы его достанем, обещаю! — негромко, но веско сказал Юрий.

— Мы как, в деревню за подмогой? - спросил старшина.

— Нет. Сами справимся. Слабость его мы знаем, надо только топливо найти. Сторожи тварь, чтобы не удрала незаметно, а я поищу.

Воронов остался у тела Виктора, а Юрий побежал в ближайший дом, где сохранились остатки крыши — там могло найтись что-то сухое.

Юрий полностью сосредоточился на деле и думал только о том, как поскорее прищучить тварь. Ему казалось, что прошла пара минут, но когда он вернулся с сухими обломками досок, обмотанными тканью, старшина радостно бросился навстречу:

— Что так долго?! У меня уже всё почти догорело!

— Вот, — показал свою добычу Юрий. — Поджигай и пошли внутрь. Эх, жаль, бензина нет!

Теперь уже вдвоём, озаряя себе путь самодельными факелами, чекисты вошли в развалины, где таилась тварь.

Здание было небольшим, одноэтажным, и комнат там было мало. Обходя их одну за одной, Юрий и Саша не находили ничего, кроме закопчённых стен и мусора.

— Где эта дрянь?! Сквозь землю что ли провалилась! — возмутился Юрий, когда и в последней комнате, скорее всего, кладовке, ничего не нашлось.

— Может, и провалилась, — сказал Саша и показал на люк в полу. Обычно такие люки ведут в деревенский подвал, где хранятся соленья и прочие припасы на зиму.

— Ага… — кровожадно прошептал старлей. — Открываем и сразу швыряем факел.

Саша Воронов согласно кивнул. Отыскав в одной из комнат обрывок более-менее крепкой верёвки, он привязал её к кольцу на крышке люка. Саша как более мускулистый и сильный взялся на верёвку, а Юрий встал с двумя факелами наизготовку.

Старшина потянул за верёвку, и, как только крышка приподнялась, Юрий швырнул в появившийся проём оба факела.

— ХАШШШШШССС!

Оглушительное шипение, а затем вой потрясли руины. Со стен посыпалась труха, обугленные доски затрещали, но устояли.

Тварь в самом деле была там.

Юрий успел увидеть, как её змееподобное тело охватил огонь, и она за секунду сложилась, втянулась во что-то маленькое, лежащее на земле. Раз — и в тесном подвале, в котором только что еле-еле помещалось огромное чудище, никого нет.

— И всё?! — вырвалось у Юрия.

Включив фонарики, они с Сашей спустили в подвал. От монстра не осталось ни костей, ни пепла — ничего. Но зато Юрий нашёл необычный камень величиной с две ладони. Это была то ли яшма, то ли что-то похожее, с красивыми разводами на поверхности. Камень был отполированный, гладкий, а формой напоминал то ли вытянутого человечка с поджатыми руками и ногами, то ли ящерицу. На боках выбиты какие-то знаки, которые Юрий видел впервые. Камень был горячий настолько, что держать его в руке было больно.

— Эта тварь вылезла отсюда и тут же спряталась, — сказал Саша, трогая камень пальцем.

— Похоже на то. Интересно, надолго ли мы её туда загнали. О, смотри, а это что такое?..

Юрий посветил на полочку и среди мусора и хлама увидел уголок папки. Смахнув с неё пыль и грязь, он аж вскрикнул от удивления: на папке стояла эмблема Аненербе! Внутри оказалась внушительная стопка документов на немецком языке. Какие-то оказались испорченными, но многие вполне можно было прочитать.

— “Отчёт об экспедиции к Эксерским камням… найдена филактерия… сын Фафнира… для величия арийской расы”. Чушь какая-то. Ладно, разберёмся. Так, Александр. Сейчас мы забираем эту папку и этот треклятый камень и бежим в Игнаткино. Там немедленно звоним в Москву, а заодно по душам беседуем с председателем.

— А тела? Тот, на склоне, и… Витя, — последнее слово старшина Воронов произнёс с трудом.

— Накроем досками, — со вздохом сказал Юрий. — Сам понимаешь, экспертам нужна будет нетронутая картина. Идём!

Эпилог: Иду, найду (эпилог)

Справка по главе:

Абвер — так именовались в 1889—1944 годах все служебные инстанции и подразделения рейхсвера, а позднее вермахта, предназначенные для ведения контрразведки, шпионажа и диверсионных актов.

Ich komme… Ich werde es finden... (немец.) - Иду... Найду...

Аненербе — организация, существовавшая в 1935-1945 годах, созданная для изучения традиций, истории и наследия нордической расы с целью оккультно-идеологического обеспечения государственного аппарата нацистской Германии.

Эксерские камни — группа скал в Тевтобургском лесу вблизи Хорн-Бад-Майнберга; активно изучалась нацистами в оккультных целях.

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

После взаимных рукопожатий вся компания двинулась к сельсовету. По пути Антон Ксаверьевич рассказывал про деревню, про колхоз и прочее, а гости, поддакивая, смотрели по сторонам, подмечая важные детали.

Игнаткино казалось вполне благополучной деревней. Всё, разрушенное  в войну, или отремонтировали, или снесли. Теперь повсюду стояли аккуратные дома и заборы, огородики, бани…  И даже валяющиеся в придорожной пыли собаки выглядели упитанными и вполне счастливыми.

Деревенские провожали председателя и гостей любопытными взглядами. Многие люди подходили сами, здоровались, задавали вопросы или что-то рассказывали. Словом, жители Игнаткино не производили впечатление испуганных или что-то скрывающих.

Всё хорошо, всё благополучно.

Но Юрий почему-то ощутил смутную тревогу. Она противно ныла в солнечном сплетении и еле ощутимо пульсировала в висках. Что-то здесь настораживало, но что именно?.. Догадка будто вертелась где-то на краю сознания, но поймать её никак не получалось.

Своему чутью чекиста, да и просто человека обстрелянного, бывалого, Юра доверял. Не всё, значит, гладко в этой деревне…

Ладно, не будем пороть горячку. Соберём информацию, а там поглядим.

— Вот наш сельсовет! — бодро сказал Антон Ксаверьевич. — Можно сказать, наша гордость. Заново отстроили, лучше прежнего.

Длинное одноэтажное здание в самом деле выглядело солидно: стены из крепких брёвен, крыша, выложенная красно-коричневой черепицей, новые окна с резными ставнями, высокое крыльцо с навесом. На стенах между окнами висели агитационные плакаты.

— Заходите! Вы с дороги поди проголодались? А опосля о делах поговорим, как все соберутся.

***

Гостей накормили немудрёной, но сытной и свежей деревенской едой. Потом Антон Ксаверьевич повёл их в кабинет, где собрались все, кто мог быть интересен “комиссии из министерства” — лесник, агроном и другие. Председатель произнёс небольшую речь и представил гостей из Москвы.

Говорил он спокойно, но в позе, в мелких движениях чувствовались раздражение и настороженность. И это не укрылось от Юрия, хоть тот не подал виду.

“Хм. Он просто волнуется? Понятное  дело, притащились тут какие-то, от дел оторвали, возись с ними. Или у председателя есть другой повод беспокоиться?” — размышлял старший лейтенант, пока Шурка Воронов, немного запинаясь и как бы стесняясь, рассказывал:

— Наше Министерство бумажной и деревообрабатывающей промышленности планирует строить новые заводы и фабрики. В вашем районе хорошие леса, много сырья, и здесь планируем поставить фабрику технических картонов. Места, где её построить, намечены согласно статистике и отчётам, но нас отправили поездить по округе, посмотреть и выбрать, что лучше. Выскажитесь, товарищи, какие будут соображения?

Все зашумели, стали спрашивать, рассказывать и предлагать. Юрий как важный начальник в основном молчал. Со скучающим видом он смотрел по сторонам и иногда вставлял какую-нибудь вескую фразу. И вряд ли кто-нибудь заподозрил бы, что этот надутый бюрократ — на самом деле фронтовик, сотрудник КГБ и человек довольно скромный.

Витя Ансарян, в соответствии с легендой, коверкал слова, говорил по-русски с ужасным акцентом и размахивал руками так, будто отгонял осиный рой. И никто не подумал бы, что этот простодушный кавказец читает Диккенса и Гёте в оригинале и вовсе не так прост, как кажется.

Саша Воронов то и дело поправлял очки (они были с простыми стёклами), сутулился, будто стесняясь; даже походка и движения у него стали неловкие и шаркающие. Кабинетный хлюпик, что с такого взять. И даже в голову не придёт, что “хлюпик” лихо стреляет по-македонски, а про его ловкость и скорость многое рассказали бы задержанные им преступники.

“Ну прям артисты на гастролях, особенно Шурка. Ему в театральный идти надо было, а не в Комитет”, — подумал Юрий и внутренне усмехнулся.

Тем временем на столе разложили на столе подробную карту области, и все сгрудились около неё. Витя Ансарян карандашом показывал на карте, где намечены места:

— Вот сдэсь фабрику харащо поставить, рэчка рядом и дарога есть, на мащинах проэхать легко.

— Нельзя, там болотисто! Сильно болотисто, замаешься осушать.

— Тогда сдэсь.

— Товарищ, тут поля колхозные зацепит, никак не получится.

— А если вот сдэсь? — кончик карандаша приблизился к деревне Пахомовка. — Что тут сэйчас?

Все как-то разом замолчали. Кто-то зачесал в затылке, кто-то неловко отвёл взгляд в сторону. Лесник вполголоса сказал:

— Ничего нет, развалины и пепел. Немцы, когда драпали, деревню сожгли. Вместе с людьми. Мало кто выжил.

После того, как все из уважения к погибшим помолчали минутку, Юрий спросил:

— А почему Пахомовку не восстановили?

— Ну вот так,  — пожал плечами председатель. — Кто из тамошних выжил, не захотели возвращаться, по другим деревням расселились. А на том месте памятник поставить хотели. Да что-то застопорилось.

— Ясно. У нас не было про это данных… Надо выяснить подробнее про памятник. А то место рядом с бывшей Пахомовкой уж больно удобное. Александр, запишите это.

— Пишу, Юрий Петрович! — откликнулся старшина Воронов.

С новой силой началось обсуждение. Люди снова склонились над столом, спорили, что-то говорили и тыкали в карту пальцами.

Вдруг Юрий почувствовал на себе пристальный взгляд, который чуть ли не жёг шею. Кто-то  внимательно и недружелюбно уставился на старлея.

Резко вскинув голову, он встретился глазами с Антоном Ксаверьевичем. Что-то странное было во взгляде, но что именно, Юрий понять не успел — председатель поспешно отвернулся, нервно дёрнув головой.

Таааак.

Вроде ерунда, но…

Юрий ощутил, как внутри просыпается азарт охотника. В ладонях слегка закололо, в груди зашекотало - бежать, действовать!..

Но, сделав глубокий вдох, старлей себя урезонил: куда бежать-то? Этот председатель Михняк, видать, тот ещё фрукт, но чуйку к делу не пришьёшь. Мало ли, вдруг он нервничает совсем по другому поводу. Ботинок ему натирает, например.

Надо наблюдать и ждать.

Но вот председатель буркнул сидевшему рядом леснику: “Я курить” и пошёл к выходу. Юрий, выждав минуту, пробрался за спинам склонившихся у стола людей и тоже вышел. Слева, у раскидистых кустов боярышника, на которых уже начинали краснеть продолговатые ягоды, стоял председатель с незажжённой папиросой в зубах и рылся в карманах, ища спички.

Юрий решительно двинулся к нему, доставая из кармана коробок:

— Вот, возьмите, Антон Ксаверьевич!

Председатель чиркнул спичкой и поджёг папиросу. Следом закурил и старлей.

— Антон Ксаверьевич, это хорошо, что мы оба здесь. Я у вас кое-что спросить хотел, наедине.

— Спрашивайте, коли надо.

Демонстративно оглядевшись по сторонам, Юрий склонился к председателю и вполголоса сказал:

— Я вижу, вы — человек серьёзный, надёжный. Вам можно доверять. Скажите, как вообще в деревне обстановка? Какие настроения?

Поперхнувшись горьким дымом, председатель закашлялся взахлёб. Когда он выпрямился, то уставился на столичного гостя с недоумением.

— Я почему спрашиваю, — невозмутимо продолжил Юрий, — картонная фабрика будет передовым предприятием, с новыми технологиями. И место для неё должно быть во всех отношениях хорошим. Ваш район удобный, но… Госграница почти под боком, леса… Сами понимаете. Банды не беспокоят? Может, люди подозрительные появлялись? Или что-то странное замечали? Местные лояльны? У нас в министерстве, конечно, есть отчёты, данные, но, знаете, я всегда предпочитаю у людей на месте спросить. На всякий случай.

— Это к участковому, — покачал головой Михняк. — Милиции видней.

— Нуууу, не скромничайте, Антон Ксаверьевич! Вы же тут главный! Ни за что не поверю, что от вашего начальственного глаза что-то могло укрыться! Можете без имён, меня в целом ситуация интересует. Не волнуйтесь, этот разговор останется строго между нами.

Председатель сунул руки в карманы и несколько раз переступил с ноги на ногу. Когда он переносил вес тела направо, лицо его чуть кривилось — видимо, больная нога давала о себе знать. Отвечать что-либо столичному гостю он не спешил, но Юрий его не торопил.

Скажет что-нибудь или нет? Вот шанс соскочить, расскажи приезжим, если ты не при делах! Зацепится или нет?..

Наконец председатель вынул папиросу изо рта, выдохнул клуб дыма и извиняющимся тоном произнёс:

— Ума не приложу, товарищ Черных, что рассказывать. Люди у нас хорошие, глупостев всяких не думают. Обстановка как везде: ну драки бывают, кражи мелкие, по пьяни кто-нибудь накосорезит. Редко бывает, что люди пропадают.

— Почему? Их находят?

Председатель вытаращил глаза, выражая крайнее недоумение.

— Да по-всякому. Вы человек городской, не представляете. А у нас места глухие, леса кругом. Этот заблудился, этот утоп, а тот ушёл в лес, ногу сломал и голодным волкам попался. Не повезло. Но это редко бывает. Не чаще, чем везде. А так тихо. Банд мы почитай года три как не видели. Да и последние, кто был, больше по лесам ховались, в деревни не лезли. Всё…

“Значит, не зацепился. Промолчал. Ладно, без тебя разберёмся”, — подумал Юрий, но вслух сказал другое, изобразив на лице искреннюю радость:

— Это замечательно, дорогой товарищ Михняк! Значит, можно спокойно строить фабрику. Вы докурили? Идёмте, нас поди заждались.

***

После совещания “комиссию из Москвы” повезли смотреть выбранные места под фабрику. Вся компания загрузилась в видавший вид грузовичок ГАЗ, в кузове которого были установлены лавочки, и машина, урча и фыркая, двинулась вверх по просёлочной дороге.

Где-то можно было подъехать вплотную, а где-то приходилось идти пешком. Юрий сотоварищи, в сопровождении местных, добросовестно шли, всё осматривали, делали замеры и рисовали схемы в блокнотах.

Так прошло время обеда. Дневная жара стала постепенно спадать. Вдобавок с запада поползли тучки, явно намекающие на дождь.

— Домой пора, — сказал Антон Ксаверьевич, снимая кепку и утирая пот со лба. — Дела не ждут, да и устали все. Завтра остальное поглядим. Поехали, товарищ Черных?

— Поехали, — кивнул Юрий.

Все заулыбались, оживились и без промедления полезли в машину. Люди утомились, и после езды на жаре в тряской машине хотелось отдохнуть, перекусить, но прежде всего — в прохладный душ.

…ГАЗ приближался к развилке дорог, и водитель, обернувшись, спросил:

— Может, заедем в Пахомовку? Она по пути, а завтра нарочно крюк надо делать.

— Да ну, — махнул рукой председатель. — Никуда она не убежит, подождёт до завтра.

Водитель пожал плечами, мол, как скажете, и приготовился повернуть направо, на Игнаткино. Но тут вмешался Витя Ансарян:

— Зачэм ждать, да? Паехали, дарагой, сразу пасмотрим. Мы быстро, задэрживаться не будэм. Зачэм на завтра оставлять?

— И правда! — решительно поддержал Юрий. — Если близко и по пути, то давайте.

— Пешком придётся идти. Машина не проедет к самой деревне.

— Ничего, дойдём. Давай, товарищ, поворачивай на Пахомовку! — сказал шофёру Юрий.

Водитель, не став спорить со столичными гостями, вывернул руль, и машина покатила налево. Антон Ксаверьевич недовольно вздохнул, но промолчал, а остальные отнеслись равнодушно: надо значит надо.

Этот факт Юрий тоже про себя отметил.

…Автомобиль остановился у пригорка, оглушительно чихнув мотором.

— Всё, я дальше не проеду.

Водитель остался ждать, а все остальные пошли по разбитой и порядком заросшей дороге.

— Вон на энтот пригорок подымемся, с него всё как на ладони видать, — сказал председатель.

Чекисты взобрались на вершину первыми. Пригорок был невысоким, но склоны имел довольно крутые, вдобавок поросшие длинной травой, которая оплетала ноги и мешала идти. Последним, пыхтя, отдуваясь и подволакивая больную ногу, поднялся опиравшийся на лесника председатель Михняк.

…От открывшегося с высоты вида у Юрия закололо в сердце. Голова потяжелела, а где-то внутри стал разгораться огонёк ярости. Кулаки сжались сами собой.

Саша Воронов закрыл лицо руками, будто защищаясь от увиденного, и тихонько ругался сквозь зубы. Витя Ансарян стоял молча, сжав зубы, и вертел пальцами карандаш. Чёрные глаза горели ненавистью.

Все трое чекистов были люди с крепкими нервами, повидавшие всякое, к виду смерти и страданий во многом привычные. Но на такое смотреть спокойно не могли даже они.

Милосердная природа разросшейся зеленью смягчила картину, но не могла целиком скрыть следы разрухи и пожара. И сейчас, в мирный летний день, когда щебечут птички, разорённая деревня выглядела особенно жутко.

То тут, то там торчали трубы обугленных и полуразвалившихся печей. Юрий стал их считать и сбился на тридцать пятой. А каждая печь — душа и сердце деревенской избы; каждая труба — дом, в котором жили люди.

Под стать трубам были так и не оправившиеся от пожара чёрные погорелые деревья. Они резко выделялись на фоне зелени и неба и казались тянущимися из-под земли руками какого-то жуткого, но больного и страдающего существа.

Впрочем, пожар уничтожил не всё подчистую. Кое-где стояли коробки обугленных стен, в каком-то сарае уцелело даже окно, хоть не было дверей и крыши. Кое-где виднелись покосившиеся, держащиеся на честном слове остатки заборов, будто последние зубы в старческом шамкающем рту.

Землю укрывала вроде бы густая трава, но стоит задержать взгляд, и  замечаешь среди зелени то кучу обломков и углей, то вросшую в землю металлическую спинку кровати, то яркий обрывок ткани, осколок посуды…

Совсем недавно, да почти что вчера здесь жили обычные, мирные люди. Работали, воспитывали детей, растили урожай, по вечерам собирались в клубе на танцы, смеялись и строили планы…

А потом пришли чудовища, возомнившиеся себя высшей расой, которой позволено всё.

Юрий будто воочию увидел мордатых фашистов в серой форме. Отрывистые команды офицеров, и подразделение разошлось на три части. Одни рассредоточились по окраинам и взяли деревню в кольцо. Вторые цепью идут по деревне, вламываются в дома, выволакивают жителей на улицы, штыками и прикладами гонят их в большой колхозный сарай. Кто мешкает или сопротивляется, тех стреляют на месте. Третьи фашисты идут вслед за вторыми, лезут в опустевшие дома и сараи, вытаскивают всё, что показалось мало-мальски ценным.

Снова звучат команды. Слитный залп огнемётов. Взметнулось пламя, подхваченное ветром, загорелись стены, заборы… Серо-чёрный дым клубами валит в небо. Но даже через шум и рёв пламени прорываются крики несчастных людей. Иногда звучит сухой треск автоматной очереди — это добивают тех, кто сумел вырваться из горящего сарая.

…А теперь здесь остались только обугленные трубы и деревья, которые будто тянутся к живым и взывают: не забудь! Помни!

Юрий крепко зажмурился, потряс головой, прогоняя наваждение. Он глубоко вздохнул, усилием воли успокаивая нервы, и разжал кулаки. Погибших не вернуть, а у живых есть дела.

— Скажите, а что здесь было? — спросил он у председателя, показывая на самое целое строение. Голос прозвучал хрипло, будто чужой.

У дома, на который показывал Юрий, уцелела половина крыши, и коробка бревенчатых стен обуглилась немного и выглядела вполне крепкой.

— Просто дом. Сазоновы тут жили. А вон там, — палец председателя переместился левее и указал на коробку обугленных стен без крыши, — был сельсовет, ну и немцы там штаб устроили. Вон там — клуб и библиотека… А вон видите берёзки?

— Да.

— Там братская могила. Всех, кого туточки нашли, в ней похоронили. Из Пскова как-то люди приезжали, смотрели, хотели тут расчистить всё и памятник на месте пепелища поставить. Но тихо пока…

— Ясно, спасибо. Наверное, мы спустимся и осмотрим всё поближе.

— Не стоит, товарищ Черных. Видите ли… — председатель замялся. — Немцы заминировали всё, когда драпали. И сейчас не все мины да снаряды нашли. Не ходите, не дай бог подорвётесь нечаянно.

— Подождите, у вас что, сапёров не было?! — удивился Саша Воронов. — Должны ведь приехать…

— Были! — перебил его Антон Ксаверьевич. — Конечно, были. Только они сначала людные места смотрели, а тут что — глушь. Тут теперь людей нет. Что-то точно осталось, да и много по округе ещё лежит.

— Да ладно тебе, Ксаверьич! — возразил лесник. — Не сгущай. За грибами и ягодами ходим, и ничего.

— Ничего? Ничего?! А как мальцу Вишняковых ступню оторвало в том году? А как Гришка из соседнего села в лесу костёр развёл, а прямо под кострищем снаряд в земле оказался? Это ничего, по-твоему?

— Ладно, ладно, — пошёл лесник на попятную. — Я ж просто…

Чекисты переглянулись между собой, и Юрий сказал:

— Хорошо, я понял. Вниз не пойдём, так, отсюда прикинем. И я отмечу в отчёте, что сперва сапёров пригласить надо, прежде чем строить.

Саша Воронов набросал в блокноте схему местности, и на этом работа “комиссии” закончилась. Все с явным облегчением поспешили вниз, к машине.

Продолжение истории: Иду, найду (глава 4)

Справка к главе:

Стрельба по-македонски — метод ведения боя огнестрельным оружием (чаще всего пистолетами), заключающийся в стрельбе с двух рук, одновременно поднятых на уровень плеч, иногда со сцепленными большими пальцами.

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891