CreepyStory

Зрелище привело мальчишку в ярость. Тогда он побил своих опекунов, едва не лишив их жизни. Но Мицеталий, сидящий на кладбище, что-то увидел в нём. Поэтому никто не стал приносить Люта в жертву – культисты предоставили мальчику возможность жить так, как он того захочет сам.

В то время Лют работал подмастерьем у ремесленников – и не мог найти себе дела по душе, всё ему не нравилось. В те тяжёлые годы, полные одиночества и нужды, Лют и пристрастился к поэзии. Стихи помогали ему находить душевный покой, выражать свою боль. Лист пергамента долгое время был его единственным слушателем.

Потом разразилась Война. Начались ещё более тяжёлые и голодные годы. Жизнь становилась всё хуже, с каждым днём. Но одно из тех солнечных лет оказалось для Савохича самым счастливым временем. В соседней деревне он познакомился с Забавой. Влюбился в неё так, что тут же преобразился. Из молчаливого и угрюмого он сделался необычайно словоохотливым и весёлым. Забава любила его в ответ. Так же безумно и светло. Такое вообще редко случается в этом мрачном и горестном мире. И поэтому их величайшее счастье в один день обратилось в величайшее горе.

Война добралась даже до Горной Дали. Имперские отряды добрались до этих глухих краёв, пока царские армии пытались разбить врага на других, более важных и богатых территориях. Имперцы сжигали окрестные деревни, на горизонте маячил дым, горожане в панике бежали в леса. И тогда Лют Савохич бросился к деревне Забавы, видя над ней чёрный клубящийся столб, тянущийся в небо. В тот миг имперские отряды уже двигались к городку. И на опустевших улицах села Лют нашёл только трупы. Горящие избы. А за селом – горящие посевы.

Забавы в деревне не оказалось. Она попыталась убежать в лес. А там её поймали имперские ублюдки… Душа не просто оборвалась, когда Лют увидел старания имперцев.

Душа, кажется, исчезла. И даже не во мраке. В пустоте.

Имперцы долго насиловали Забаву. Девушка сопротивлялась. Из-за этого они её изувечили. Тоненькие ручки и ножки торчали под неестественными углами. Сломали, чтобы не вырывалась. А потом, напоследок, наверное, из мести – Забава кого-то серьёзно укусила – выкололи ей глаза и вспороли живот.

Всё это месиво Лют разглядывал до самого вечера, не понимая, зачем он это делает, и почему не убегает, не прячется.

И без того чёрные тучи в душе сделались ещё черней.

Потом только уже он услышал цокот копыт. Это отступали отряды имперцев. Культисты не остались в стороне. Они, совместно с дружиной барона, дали отпор врагам, попытавшимся разграбить и Камень. Ценой больших потерь. Но вполне успешно.

Имперцы сожгли тогда несколько деревень и в имении Миробоичей. А потом ушли назад, оставив после себя великое горе.

Лют хотел мести. Хотел убивать имперцев. Хотел заглушить свою невыносимую боль чужими смертями. И поэтому отправился на войну. Сначала ополченцем. А потом стал и дружинником в сотне Емели, раздобыв себе в боях оружие и доспехи, да заслужив воинскую славу…

Воевать у Люта получалось куда лучше, чем заниматься ремёслами. Оказалось, что он очень сильный, даже несмотря на свою худобу. Он был высоким, с длинными руками, в которых двуручный меч превращался в орудие погибели – сам же Савохич при этом оставался почти недосягаем для своих врагов. Бился он, погружаясь в безмерную ярость. Удары его рассекали врагов на части. Внушали в их сердца ужас.

А Савохич боялся только одного – что останется жив. Того, что после боя ночью ему снова будут сниться кошмары. В которых он ищет и находит в лесу Забаву...

Четыре года воевал Лют Савохич. Он прошёл через бесчисленные сражения. Он выходил живым из самых тяжёлых битв. И даже на Зелёных Холмах, где свою смерть сыскали десятки тысяч воителей с обеих сторон – ему удалось выжить. У него не получилось умереть, как бы ранен он после побоищ не оказывался. Раны затягивались, как на псе. Тело лишь орошалось сотнями шрамов. Лют внушал ужас одним своим видом.

Четыре года он провёл в борьбе с Империей. А всё закончилось поражением...

Он и не думал, что их армию тогда на Холмах разбили окончательно. Потерпели очередное поражение – не более того. Пусть и тяжёлое, но ведь победители-имперцы вышли из той битвы изнурёнными и деморализованными, мало на что годными.

Лишь потом он узнал о смерти царя Альгерда. О том, что князья-изменники теперь бьются за власть. О том, что Империя вдруг прекратила своё шествие по Царству, зализывая сокрушительные раны. Империя не смогла бы вести войну зимой. Их привыкшие к тёплым югам армии истощились бы и сгинули до единого солдата – на это и рассчитывал воевода Святомир. Поэтому имперские шпионы решили подкупить князей золотом. Пообещали им долгое и мирное правление – лишь бы единого Царства больше не существовало...

А князья начали между собой грызню. Люди всё-таки устали от войны. А изменники этим пользовались. Царство погрузилось в хаос и мрак. Лют Савохич брёл по опустошённым дорогам вместе со своим небольшим отрядом. А за ними следом ковыляла ватага хмурых калек, отдавших в сражениях свои конечности за то, чтобы узнать потом о позорном поражении. О том, что никто их не ждёт – в их сожжённых деревнях. Никто, кроме голодной смерти.

Лют искал Святомира, который, по слухам, успешно бился за уцелевшего наследника.

Но Лют не успел найти последнее войско Царства. Святомира разбили. Наследника казнили. И тогда привычный мир резко изменился. Война закончилась. Началось мирное время. Время, полное голода, нищеты и эпидемий, с которыми некому было бороться.

Лют Савохич вернулся на свою родину.

И обнаружил лишь ещё больший упадок.

Ему было некуда податься. Молодая и горячая кровь требовала битв. Требовала сражений. Была мысль податься в разбойники. Но какой из него выйдет бандит? А что делать в Камне? Савохич умел только сражаться. А идти в дружину к князю Искро ему не позволяло презрение.

Снова в подмастерья? А потом беспробудно напиваться в кабаке, в попытках забыться? Вот какая судьба ждала Савохича. Печальная и безрадостная.

И нельзя было найти покоя в Камне или в окрестных лесах – всё напоминало ему о Забаве.

Первое время князь Искро ещё расправлялся со своими врагами, подчинял неугодных баронов, не признававших его власть. И Лют едва ли не примкнул к одному из них в попытке найти всё-таки свою погибель в битве с сильным врагом. Но культисты воспользовались терзаниями Люта. Они разузнали все его мысли, поняли, насколько же он мог оказаться для них полезен; они залезли к нему в голову. А потом показали ему, наконец, «Истину». После которой отчаявшийся и заблудившийся парень нашёл в себе силы. И внутренний свет. Грибной свет.

-- Я понял, что родился, -- рассказывал Лют, с мечтательной улыбкой. – Заново.

«Истина» спасла его от глупой погибели. «Истина» растворила боль. В ту секунду он многое осознал в мироустройстве. Со многим смирился и многое принял. Стал видеть всё, как бы, с большой высоты. Он убедился в огромной важности Плесени. И рассмеялся, когда вдруг осознал, что все эти годы избегал счастливой жизни, вполне себе сознательно. Как упрямый осёл избегал. Искал её там, где её быть не может. Он был полон предрассудков. За что и заплатил годами тягучей душевной хвори. А мог бы сразу отдаться Грибному Богу.

-- Камил, и тебе я не советую отнекиваться, -- сказал Савохич. – Стань Идущим! И тогда… Ты обретёшь истинное счастье.

-- Хочу сначала собрать все шишки и дойти до глубокого отчаянья, -- ответил Камил.

-- Настаивать не буду, -- вздохнул Лют Савохич. – Я и сам был молод и упрям… А на чужих ошибках никто не учится. Все учатся только на своих.

Савохич благодарил всех, кто проявлял настойчивость, кто наставил его на Путь. Лют сделался Идущим. Одним из самых верных, преданных и фанатичных.

И только одно могло теперь его серьёзно задеть – угроза Грибному Богу.

Лют Савохич жестоко карал всех врагов, всех истребителей нечисти, что совались к ним в логово. Никто не мог справиться с великим воином, с его священной яростью, позволявшей биться ещё самоотверженней, чем раньше. За заслуги, за силу и ум Мицеталий назначил Савохича своим помощником.

Так и прошло несколько лет, пока не случилось восстание Эрна… И тогда набравший большую силу культ захватил власть в баронстве.

Почему же город опустел – Лют Савохич не рассказал. Он перевёл тему на вещи политические. Принялся рассказывать о своей ещё не до конца забытой ненависти к Империи и князю Искро. И говорил, что жаждет новых сражений.

-- Мы отлично сразились с тобой, Камил! – сказал Савохич. – Но я уже, похоже, старею… Тридцать семь лет мне уже. Ловкость и сила… уже не те, что были в двадцать. Опыт – единственное, что у меня остаётся. Но даже его не хватило, чтобы вас всех зарубить! С одной стороны, я крайне уязвлён, что убил только одного. Извини за такие слова, но я говорю, что у меня на уме, особенно когда пьян!.. А с другой стороны, меня ранил сам Нойманн, а сражался я не просто с некромантом… Я сражался с Миробоичем – внуком самого Святомира. Хочется верить в то, что это вы сильны! А не в то, что я слаб… Но всё равно… Годы берут своё. Поэтому мне приходится заменять свою молодость – силой Плесени. И чем больше я буду стареть, тем больше будет искажаться моё тело. Пока я и сам не поселюсь в «роще». Рядом со своей матерью…

-- Вы достойный противник, -- сказал Камил. – Я ещё не встречал никого сильнее. Из живых. Повалить Железяку одним ударом…

-- Дылда Грег такой же сильный, -- вспомнил Вальдемар. – Вы, кстати, с ним очень похожи, Лют Савохич. Жаль, что мы не можем вас познакомить. Наш друг остался в Ветрограде.

-- Два берсерка! – усмехнулся Ларс. – Эх, вспомнили! Мои ученики – моя гордость. Не хочу зазнаваться или показаться хвастливым, но, похоже, мне удалось воспитать отличных воинов!

-- Это правда, -- сказал Савохич. – Достойные преемники Царства. А Камил, к тому же, обладает известной степенью легитимности. Его род был вторым, после царского. Он имеет право вернуть себе власть. Те, кто ещё помнит заслуги и подвиги Миробоичей, поддержат тебя в войне… Ну, или не будут возражать после её окончания, с твоим восхождением на трон…

-- Так далеко даже я не размышлял ещё! – посмеялся Камил. – Но это будет свирепая и тяжёлая война. К ней мы должны как следует подготовиться…

Камил со всей свитой решил провести в страшенном дворце Савохича ещё пару дней. Меньшак изнылся – для него эти дни растянулись в вечность. Ведь он видел собственными глазами пустые улицы города, заброшенные дома. Видел алтарь жертвоприношений с порубленными человеческими телами. И он догадывался, что случилось в этом городе, боялся, что их всех постигнет та же самая участь.

-- Что же произошло в городе? – спросил Камил, когда оказался с Миладой наедине. Они поднялись на башню, чтобы встретить закат над Камнем. – Как же культисты смогли захватить власть во всём баронстве?

-- Ты совсем не умеешь быть романтичным? – усмехнулась Милада. – Мы поднялись сюда, чтобы поговорить об убийствах?

Камил пожал плечами.

-- А чего такого? Интересный же вопрос.

-- Очень интересный, да-а…

Он больше не так волновался в присутствии Милады – всё-таки, весь страх из него уже выжался во время мясорубки, которую они здесь учинили с Савохичем… С другой стороны назвать ли страхом чувство, возникающее в присутствии Милады? Скорее, это был некий трепет, скованность, неловкость. Трепет перед её необычным очарованием. Перед её жестами, перед манерой бесконечно болтать, выражая на румяном личике почти каждую эмоцию.

-- Культ Грибного Бога… Раньше они скрывались в лесах, жили в чащобе. Но потом, мало помалу, стали проникать в город. Как рассказывала моя мама, они привязывались к несчастным. И одурачивали их. «Истиной». Не знаю, что с ними происходило, но несчастные обретали силы жить дальше. Хоть от этого они становились одержимыми и теряли себя… А потом их становилось всё больше среди горожан. Старые бароны ещё боролись с ними. Совершали в леса вылазки. Поначалу. Стражники врывались в дома к Идущим. Расправлялись с целыми семьями. Но потом один из рейдов жестоко разбили чудовища. У барона не было сил сопротивляться дальше. А у культистов не было сил перейти в атаку. Тогда они договорились, что больше не будут мешать друг другу, не будут создавать проблемы. Что будут жить бок о бок мирно. Так оно и случилось… Культ затих. А во время Войны культ даже помогал барону биться с имперцами. Но старый барон и не подозревал, насколько глубоко культ запустил свои корни в его владениях… Идущие действовали тихо. Незаметно. Они склоняли придворных барона. Одного за другим, на свою сторону. А потом случилось восстание Эрна. Да. В Камень пришли разбойники и восставшие. Все люди здесь решили поддержать Эрна. Потому что жили в нищите и думали, что виноват князь. Потому, что хотели избежать резни. А ещё потому, что культу было выгодно занять барона войной, авось удастся его потом скинуть… Так оно и случилось. Восстание жестоко подавили. Баронскую семью казнили. И тогда горожане выдвинули к власти Люта Савохича…

-- Его поддержали все?

-- Нет, -- ответила Милада. – Только культисты. Не многие. Почти все обычные жители были против него. Но их мнения никто не спросил. Все дела решались местными богачами... А они почти все были Идущими. У Савохича тёмное прошлое. Его опасались. И не зря. В тот год культ разошёлся здесь с небывалой силой… Люди бежали, но их преследовали. Ловили. И приносили в жертву. Помню те кошмары… -- Милада вздрогнула. – Мне тогда было лет двенадцать. Мы с моей мамой видели такие кошмары… Но нас не трогали, потому что мы были служанками во дворце и всё тут знали. И хорошо готовили. Смешно как!.. Остальным повезло куда меньше. Мы умело делали вид, что верим. Но пытались не стать этими юродивыми еретиками… Те, кому было некуда бежать, пытались сделать вид, что ничего не видят. Но и за ними приходили – когда голодный Грибной Бог требовал новых жертв. Город медленно умирал. И умирает сейчас. Немало ещё осталось невинных людей, которые не верят в эту ересь… Но они не могут сбежать. Их не отпустят… А что культисты сделали с церквями? Ты видел? Крест, лежащий в помойной яме… Они ненавидят христианство. Они – чудовища во всех смыслах. Камил, ты избрал опасного союзника… Но, похоже, ты тоже не настолько безобиден, как кажешься на первый взгляд... Ты же некромант? Ты так же убиваешь людей и поклоняешься тёмным богам?

-- Я никому не поклоняюсь, -- фыркнул Камил. – Это всё бредни. Чтобы владеть Изнанкой – не обязательно поклоняться ей. Достаточно просто лишь отдавать ей кровь, получая взамен от неё, что хочешь. Главное – это не попасться в ловушку «истины»… Обычно в неё попадаются всякие чудаки-всезнайки. Из любопытства. А Грибной Культ… они порабощены своим божком. И они даже не знают, кто он такой на самом деле. Они не знают, что он их сурово обманывает.

-- Надо же… -- хмыкнула Милада. -- А я слышала, что тёмные владыки поклоняются Сатане.

-- А я слышал, что рыжие зеленоглазки владеют магией, -- парировал Камил.

-- Владею, -- Милада нахально подмигнула.

-- Правда? – удивился Камил.

-- Ты такой смешной… -- вздохнула Милада. Камил снова растерялся и не нашёлся, что ответить. Ну да, она пошутила, а он не сразу понял и теперь выглядит очень глупо.

-- А что святейшество? – спросил Камил. -- Неужели никто проезжавший мимо Камня не заметил всего этого? И не пришли охотники за головами? Не те, которых убивал Савохич. А посерьёзней. Из Престола, например.

-- Проезжие иногда замечали неладное, -- сказала Милада. – Но никто не ушёл... А святые сюда не приезжают. Что им здесь делать? В этой дыре… Ходят только слухи разные. Но никому нет дела. Алтари культисты прячут в лесах. Плесенник стережёт толпа чудищ. К алтарю во дворце не пускают тех, кому не доверяют. А в самом городе ничего особенного не понять даже святоше… Обычный нищий город. Скажи мне, ты сам-то понял, когда сюда пришёл, что здесь всё захвачено культистами?

-- Я подумал, что баронство пришло в разруху. А о лесах я слышал из россказней купцов… Но да. Я ничего не понял. Хотя имею дела с нечистью. И не думаю, что у любого святого отца глаз на нечисть намётан лучше, чем у меня…

-- Вот именно.

-- А вот Нойманн сразу почуял что-то…

-- Это у них в крови.

Вдруг Милада повернулась к Камилу, со своей лисьей ухмылкой, вздрогнув рыжими косичками. Сделала шаг вперёд и прижалась к Камилу, от чего стало почему-то жарко посреди зимы.

-- У меня тоже есть интересный вопрос, -- промурлыкала она. – К тебе.

-- Какой? – сказал Камил, немного дрогнув голосом.

-- У тебя когда-нибудь была тайная любовница?

-- Нет…

-- Правда? – хихикнула Милада и ухватилась... – А у меня никогда не было некроманта… Ого. Какой...

-- Что ты… -- у Камила перехватило дыхание от подобной напористости.

-- Расслабься, -- сказала Милада.

И вскоре Камил осознал, зачем она собрала свои длинные роскошные волосы в две косички… Милада устроила на него охоту.

И всё спланировала заранее.

Те два дня они практически не отходили друг от друга, оба поглощённые ярким пламенем. Они частенько навещали южную башню. Посреди лестницы там имелся особенно удобный подоконник в одной из неприметных бойниц. И звонкие крики оттуда разносились по всему городку…

Все эти ночи Камил проводил вдали от своих дружинников, в объятьях ненасытной Милады. Необычайное счастье охватило Камила. Он был окрылён новой любовью. Жестокий и серый мир, полный крови и страданий, снова сделался похожим на цветущий сад. Снова казалось, что нет ничего более важного, чем любовь. И Камил отдался бы этому чувству полностью и без оглядки, если бы не вспоминалась такая же любовная буря, которую у него когда-то вызывала Лиза. И к чему его привела та буря?..

Эту напряжённость быстро уловила Милада. Она раскусила Камила и тот ей рассказал о Лизе.

-- Какая же она гадина! – возмутилась Милада. – Она заслужила свою участь! Ты правильно сделал, что так с ней поступил!.. Камил. Я понимаю твои опасения. Всё в этом мире имеет конец. Может случиться так, что и эта наша любовь погаснет… Но ведь этого может и не случиться! Никогда! Наша любовь может жить вечность! Как у Люта Савохича, как у многих людей на свете… И тогда ведь ты окажешься полным дураком! Что всегда ждал подлянки, потому что привык подлянки получать! Тогда получится, что ты жил со страхом в своей душе. Из-за которого был несчастен сам. Из-за которого ты делал несчастной и свою возлюбленную… Камил, в этом мире важно научиться забывать. И научиться не бояться открывать свою душу. Только так можно рискнуть. И попытаться стать по настоящему счастливым…

После этих её слов Камил осознал что-то невообразимо важное. Узрел своеобразную «истину». Милада была бесконечно права в своих рассуждениях… Какое ему дело до того, что будет когда-то «потом»? Когда-то в воображаемом будущем, которое может ещё и не наступить?...

*

листай до конца, там картиночки))

*

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Степан А 1500р «Темнейший— огонь, думал, меня уже ничем не удивить.. Ан нет, сэжетные повороты всё интереснее, продолжай в том же духе». Ответ: То ли ещё будет

calibann 1111 р

Данила А 1000р

Виктория Олеговна 1000р «Спасибо за Темнейшего»

Таинственный пикабушник 500 р.

Виктор Ш 400р «призыв на доны рил сработал чтоль?» Ответ: Да, неплохо так сработал) Небольшие, но много, заебался их сюда записывать, чтобы не запутаться и в сбере и в клауде и в СМСках. Очень надеюсь, что никого не пропустил.

Андрей К 300 р. «На пару солдат в армию Темнейшего)»

Неопознанное зачисление 300р

Неопознанное зачисление 250

Таинственный пикабушник 250р «На Темнейшего. Отличная история. Классный получился бы сериал. Или мультсериал.»

Евгений К. 250р «Немного на вдохновение»

Сергей К 200р

Tropikon87 задонатил вам 100 р

***

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

НУ И БОНУСОМ))) КАРТИНОЧКИ. Побаловался в сетке немного

Предлагайте, кого вам интересно увидеть. Если за сеткой сам слежу, то делаю персонажей максимально похожими на то, что в моей голове) Хотя, конечно, читатель может представлять их совершенно иначе и это нормально. Интересно, какими они будут в сериале по мотивам)

— Почему? Сами же решили.

— Ясное дело, почему, — Крантик доел рыбный суп и допил чай. — Почту отправляли пьяные, а как протрезвели, так и схватились за голову. Свалили всё на жен, мол, не отпускают. Ну, чтобы трусами не выглядеть.

— А тебя что же, родители отпустили? Убежал, что ли? Почему такой вид? — Маша сама не особо понимала, почему ей не наплевать на мальца. — Одиннадцать лет, а выглядишь на все тринадцать.

— Нет у меня никого, тетенька.

Мальчонка встал из-за стола, взял в руки тазик и поставил с другой стороны лавки. Борис Валентинович выделил кусок дегтярного мыла, и Маша, сидя на корточках, принялась отмывать Крантику ноги.

— Мама и папа умерли, когда мне было пять, — продолжил Грантик. — С теткой жил, маминой сестрой, пока та не обратилась. Бродяжничал, примыкал к разным компаниям, но в основном ненадолго. Всем поначалу жалко меня, а после бросают. Я не обижаюсь, им самим жрать нечего было, а тут еще я, лишний рот. В последнее время на станции Стромино ночую, за место под крышей и две горсти макарон в день, тамошний смотритель заставляет работать с утра до вечера без выходных. Говорит, у выживших выходных не бывает. Таскаю ветки из леса, сухие деревья пилю, за водой к колодцу хожу в деревню, она рядом, правда. Мою полы и иногда стираю вещи смотрителя.

Взгляды Бориса и Сережи пересеклись.

— А чем же сам смотритель занимается? — заинтересовано спросил Сергей.

— Ай, щиплет, — мальчик отдернул ногу из рук Маши. — Больно пятку, тетенька.
— Терпи, казак, атаманом будешь, — улыбнулась по-доброму Мария. — Мыло продезинфицирует трещины, и перестань называть меня тетенькой, зови просто Маша, а то чувствую себя каждый раз лет на пятьдесят.

— Хорошо, тетя Маша, — Крантик повернул голову к Сереже и продолжил. — Смотритель журнал ведет: кто пришел, кто ушел, кто заплатил, а кто после отдаст с процентами.

— С процентами?

— Угу, он и еду может в долг дать. Но вернуть должен в два раза больше. Меняет всякое, по грабительскому курсу.

Сергей вновь посмотрел на Бориса.

— Так ежели бродяга возьмёт да и не вернётся? — Сергей очень заинтересовался этим вопросом и слушал, ни на что не отвлекаясь.

— Ой, — закорчился от боли малец. — Ну так он и не всем дает, только тех, кого знает. У смотрителя на этот счет два бугая есть. Мигом душу вытрясут. А еще репутацию подмочить может. Отправит весточку всем по нашей железнодорожной линии, и тебя не пустят ни на одну станцию.

— Слушай, для своих лет ты неплохо соображаешь, — похвалил Борис Валентинович. — Может, у нас остаешься? Умные и смелые всегда сгодятся. Только поработать все равно придется. Не с утра до вечера, конечно, но все же. Еда, сам понимаешь, нелегко сейчас дается.

— А за ним не придут? — уточнил Сергей.

— Пусть приходят, — Борис Валентинович скрестил руки на груди. — Давно я никому по зубам не давал, а оружия, как мы знаем, у них нет.

Борис покопался в своем рюкзаке, достал пару новых носков, даже еще с биркой, похлопал паренька по плечу и добрым голосом, по-отцовски, произнес:

— Держи, вот как от сердца отрываю. Обещай только стирать их каждый день и мыть ноги. Мыло тоже себе оставь. Вот только обуви тебе никакой нет. У меня же лапища огромная, не подойдут.

— У меня его размер, но я свои кроссовки Ю подарила. Сама теперь без сменки.

— Походит пока в моих тапках, — Сергей сходил в свою коморку. — Потом что-нибудь придумаем.

***

Ю проспала на матрасе возле печки больше суток. Мария накинула на нее покрывало и время от времени подходила проверить, живая она или нет.

Проснувшись, девушка не могла понять, где находится, и немного испугалась, но, заметив знакомые лица, успокоилась. Борис налил ей чай из сосновых почек и пригласил к столу.

Ю резко встала, осмотрелась по сторонам и, подбежав к Сереже, взяла за грудки.

— Полегче, — молодой человек сразу понял, что девушка ищет свое оружие. — Я убрал снайперку в свою комнату от греха подальше. Народ разный сюда приходит. Чтобы не было соблазна. Как говорит Борис Валентинович, береженого бог бережет.

Девушка остыла и отпустила смотрителя.

— Тебе нужно поесть, — Маша достала пачку вермишели быстрого приготовления и показала Ю: — Вкуснятина, тебе понравится, сейчас заварю.

Маша вскипятила воду на печи, разломила на четыре части брикет сухой вермишели, положила в железную миску и высыпала всю приправу. Аромат пошел такой, что у всех выживших бродяг в зале ожидания потекли слюнки и засосало под ложечкой.

— Расскажешь, что случилось в городе? — обратился Сережа к снайперше. — Или ты вообще не разговариваешь?

Девушка покачала в ответ рыжей головой.

— А так разве бывает? — Парень предложил сесть за стол и сам присел напротив. — Разве бывает немота без глухоты?

— Где-то читал, что в редких случаях бывает, даже как-то это называется, — перебил Борис. — Но я не доктор, конечно, чтобы ставить диагнозы.

— Верно говоришь, точно бывает, — встрял в разговор Игорь Маркович Карандаш. — Вот у меня собака была, еще до эпидемии, так эта зараза всё слышала и понимала, а сказать не могла.

— Не гоже, Маркович, людей с животными-то сравнивать, — пристыдил Борис Валентинович Карандаша.

Ю взяла ложку и принялась хлебать горячий и очень вкусный бульон. Отвар, насыщенный солью и специями, обжигал ей рот, но девушка была настолько голодна, что не чувствовала и продолжала хлебать, лишь иногда дуя на ложку.

— Может, на бумаге напишешь? — продолжил смотритель. — Писать-то всяко умеешь?

Ю подцепила кое-как ложкой большой ком вермишели, сунула в рот и долго жевала, смотря в Сережины глаза. Потом глубоко вздохнула и неожиданно тихо ответила:

— Я их всех убила...

— Убила собственный отряд? — Мысли в голове Сережи закружились каруселью. Парень уже начал сомневаться, правильно ли они поступили, пригрев Ю. — Слушай, ты спасла нам жизнь, и за это мы тебя отблагодарили, но если ты убила собственную команду...

Девушка, решив, что доесть могут не дать, быстро запихала остатки вермишели себе за щеки, будто хомяк, и допила бульон прямо из миски.

— Ты не так понял, — неразборчиво пробубнила Ю с набитым ртом. — Кабан и ребята обратились в зомбарей. Мне пришлось так поступить. Я сама еле ноги унесла из города.

— Так вы всё-таки до него дошли? — Сережа обрадовался, что девушка не предатель.

— Мы только успели зайти, на окраине их и положили, — из глаз Ю потекли слезы. — Если б я не шла позади, то тоже бы лежала сейчас там. Верней, бродила, скаля зубы. Бррр...

— Положили? Зомби?

— О нет, Кабана с парнями расстреляли из винтовок. То ли с крыш домов, то ли с балконов, я ничего не смогла сделать. Вернулась после, ночью, когда уже обратились в зомби, и разнесла им черепушки, хорошие были ребята, особенно Олег Николаевич.

Продолжение следует...

Если интересно, еще книги тут.

Нового охранника звали Никитой. То Света прочитала на бейджике паренька и всегда при встрече старалась улыбаться, чтобы при возможности позвать обедать вместе. Увы, все усилия оказались напрасны, хотя Света наряжалась, красилась и волосы, густые, темно-каштановые, всю жизнь заплетённые в косы, распускала и укладывала. Никита её игнорировал: пусть и улыбался из вежливости, но такие вещи женщины интуитивно чувствуют.

А больше всего Свету расстраивало, что Никита начал встречаться с одной из сотрудниц, Машей, тоненькой, как тростинка, но в остальном совершенной пустышкой, которая интересовалась разве что жизнью звёзд, сплетнями и модой.

Влюблённая Света не унывала, а решила изменить себя к лучшему, начав с диеты, и записалась в спортзал, потратив отложенные на ремонт квартиры деньги. Диету она усердно соблюдала, считала калории и, выполняя рекомендации тренера, старалась на занятиях фитнесом до седьмого пота. А вес едва ли сместился на пару килограммов. Ещё и усталость добавилась, и в сон, вопреки лошадиным дозам кофеина, Свету нещадно клонило, что опечалило как её, так и тренера, который вдруг посмотрел на девушку и нахмурился, неожиданно предложив сдать анализы крови на гормоны.

Света с расстройства объелась мороженым и вместо намеченной прогулки перед сном смотрела романтические фильмы, а потом ревела в подушку. Во сне Никита целовался с Машей, а над Светой смеялся. Она проснулась с головной болью и, позвонив начальнику, отпросилась на пару часов, пояснив, что нужно к врачу. Решила воспользоваться платными услугами частной клиники. Ведь из-за диеты за месяц девушке удалось неплохо сэкономить на продуктах.

Обследование прошло быстро, но результат оказался неутешительным. Солидного вида доктор в очках сказал, как отрезал:

- У вас, Светлана Иннокентьевна, серьёзно нарушен обмен веществ, а из-за редкого заболевания щитовидной железы и надпочечников… - Выдержав паузу, доктор добавил: - Есть осложнения. Но наша клиника может предложить вам гормональную терапию или порекомендовать качественное лечение за границей, в Германии или в Израиле. Конечно, такого рода услуги и стоят соответственно. Поэтому подумайте хорошенько. Кстати, с кредитованием у нас тоже имеются варианты…

Света ответила, что подумает, и покинула клинику совершенно разбитой. На работу ехать не хотелось, но что делать. И всю дорогу, сидя в метро, она крепилась и морально готовилась к вопросам любопытных коллег, которые, как и предполагалось, посыпались как из рога изобилия.

«Не ваше дело. Отстаньте. Всё у меня хорошо». Вскоре от вопросов и снисходительно сочувственных взглядов у Светы разболелась голова, поэтому во время обеда она скрылась в туалете, где, выпив таблетку, долго смотрела на себя в зеркало и раз за разом снова умывала лицо, словно пыталась смыть водой навалившиеся проблемы.

Коллеги вскоре замолчали, но Света всё ещё чувствовала себя некомфортно из-за неприятных взглядов и потому, что знала: за спиной о ней шушукаются. Она вздыхала, с головой погружаясь в работу. Всё равно было тяжело.

Купила в утешение торт и ела его до позднего вечера, запивая какао. Попутно шерстила инет, наведывалась на форумы, где, предположительно,  можно найти истории с похожей болезнью. Увы, далеко за полночь она так и не нашла ничего конкретного, только узнала в бесплатной медицинской консультации: с её диагнозом живут и без лечения. Лечение, кстати, оказалось настолько дорогим, что Свете пришлось бы заложить квартиру, но даже так гарантий излечения нет. А выбросить на ветер бешеные деньги?.. Вот. Не быть тебе стройной, как осинка, красоткой, Светка. Смирись… Она доела третий кусок торта, поставила остатки в холодильник, вздохнула и пошла спать.

Никита на проходной всё так же неестественно ей улыбался - и Света ничего не могла с собой поделать, всё так же жадно смотрела на паренька. Пусть ей ничего и не светило. Она с этим обязательно справится, но почему же тяжело на душе, почему никак не получается успокоиться? Кто бы дал ей чудодейственное средство от неразделённой любви.

Вскоре сосредоточиться на работе Свете мешали тяжёлые, нерадостные мысли, и всё, как назло, валилось из рук. Косметика по утрам и былые наряды исчезли вместе с улыбками Никите. Под глазами от недосыпа появились тёмные круги.

Она всё чаще задерживается после работы, а потом ещё и об учёбе думать надо, но та, треклятая, совсем в голову не лезет, сколько ни сиди над ней заполночь. В офисе коллеги бросают всё более встревоженные и в открытую насмешливые взгляды, возможно, подозревая, что девушка запила. И Света, услышав своё имя, каждый раз вздрагивает, предполагая, что именно сейчас позовут к начальнику. Что же будет, если её с работы выгонят?

Так, в мареве мыслей, очередной рабочий день заканчивался, и в офисе все разошлись, кроме заработавшейся Светы.

… Когда она, спохватившись, смотрит на время, то вскрикивает. Елки-палки! Света опаздывает на метро.

На скорости собравшись, пулей выскакивает из офиса, но всё равно по времени не успевает, поэтому вздыхает и снижает темп ходьбы.

Что толку сидеть в зале ожидания в ярко-белом свете и в одиночестве. Лучше, наверное, походить по подземному переходу, посмотреть, что нового в маленьких, допоздна работающих магазинчиках, и даже прикупить себе очередной вкусный тортик в небольшой частной кондитерской, пусть цены там и кусаются. Так решает Света и, выбирает тортик с шоколадной глазурью. Затем собирается было вернуться в метро, как внезапно обращает внимание на магазинчик, который она никогда здесь не видела раньше.

Вывеска светится мягким светом. Буквы названия, острые, резкие, разноцветные, образовывают слово «Мистик», на конце его сияет золотая пентаграмма.

Ноги сами потянули Свету к магазину. Плохое настроение вдруг сменилось живым любопытством, желанием приключений и новизны.

- Здравствуйте. Чем могу вам помочь? – мягким, хорошо поставленным голосом отозвалась женщина у прилавка. Настоящая красавица, неопределённого возраста, в тёмной водолазке под горло и узкой юбке чуть ниже колена, появилась так внезапно, что Света вздрогнула, выходя из транса, вызванного мелодичным переливом колокольчиков у дверей. Помещение было небольшим и плотно заставленным стеллажами до потолка. Пахло травами и благовониями, но так, слегка, что совсем не раздражало.

- Я только посмотреть, - замялась Света. Взгляд быстренько пробежал по полке с загадочными толстыми книгами, по хрустальным шарам всевозможных видов и размеров и остановился на свечах.

Она только сделала шаг в сторону, как женщина произнесла:

- А давайте я вам погадаю, и всё станет ясно. И вам, и мне. Не переживайте, это бесплатно.

В ухоженных руках женщины тут же появилась колода карт таро...

Мама с бабушкой скептически относились к гадалкам, больше доверяя церковному учению и считая гадалок либо шарлатанками, либо слугами дьявола. А вот Света с удовольствием смотрела выпуски битвы экстрасенсов, пусть мама и бабушка недовольно прицыкивали и хмурились, одаривая её многозначительными взглядами. На девушку они не действовали, ведь смотреть шоу так интересно, что не оторваться. Сейчас же бабушки и мамы нет рядом, чтобы поучать и отговаривать от приключения.

- Хорошо, - сказала Света. Погадать – это ведь тоже очень интересно, ей ведь никто ещё не гадал, а вдруг чудо какое расчудесное произойдёт, как происходило на битвах экстрасенсов по телевизору.

Женщина умело перетасовала колоду, раскинула карты, предварительно сказав, чтобы Света подумала о наболевшем, или – о самом важном, что у неё на душе. И она думала и смотрела, а в магазине вдруг стало так тихо, что слышно: щелкают, ложась на прилавок, карты, да бьётся собственное сердце, пока Света разглядывает затейливые, яркие и непонятные рисунки, цепляясь взглядом за карту с мужчиной и женщиной.

- Так, всё дело в психосоматике. Слышали такой термин? - обратилась женщина к Свете.

Она кивнула.

- Знайте, что всё поправимо, даже если вам говорили обратное врачи. Только нужно дать себе желаемое. В этом всё дело. Знайте: ваше тело стройное и прекрасное в душе, пусть этого сейчас и не видно за слоем жира.

У Светы вдруг закружилась голова, она облокотилась о прилавок, пока женщина плавно двигалась к полкам с товаром и вскоре вернулась с красной свечой в руках, красиво и достоверно сделанной в форме обнажённой и очень привлекательной женщины.

- Я предложу вам решение проблемы и скажу, как всё исправить, начать путь к выздоровлению. Но только вы должны строго выполнять все правила, иначе последствия будут печальны и необратимы.

Приятный голос женщины убаюкивал.

- Сколько это будет стоить? - спросила Света.

- Сейчас всё, что у вас с собой в кошельке, в другой день – для всех разная цена, - пояснила женщина.

Затем она объяснила правила использования свечи, а Света отдала тысячу рублей, плюс вытряхнула всю мелочь.

- Вы запомнили, что я сказала? - уточнила продавщица и, дождавшись кивка, положила деньги в кассу, упаковала свечу в небольшую ярко-алую коробку. - Забирайте. И пользуйтесь с умом. Зажигайте вечером не дольше получаса. Результат увидите очень скоро. А когда всё наладится, принесите свечу обратно в магазин. Вы поймете, когда придёт время.

- Но… - зевнула Света, моргнув, и на мгновение ей показалось: всё в магазине размылось, став нечётким и нереальным, и даже запах сменился на пыльный и затхлый.

- Только, никогда не позволяйте свече догореть до конца. Запомните крепко-накрепко, Светлана.

Женщина усмехнулась, обнажив белоснежные зубы, кончики которых были острыми, как у хищной рыбы. Свету вдруг пробрало холодком, она забрала свечу и попрощалась не в силах больше оставаться в магазине и смотреть на женщину.

Быстро покинув магазин, она в темпе двинулась через подземный переход к выходу, сама толком не понимая, что произошло.

«Вот снова на метро опоздала», - решила Света и посмотрела на кружок аккуратных золотых часиков на запястье. Сердце замерло в груди, всё внутри похолодело. Она провела в магазине не больше пяти минут. Да, быть такого не могло! Или как? Бабушка с мамой точно бы сказали, что это происки чертовщины, и выбросили бы свечу, наказав Свете всё забыть и лучше сходить в церковь.

«Хватит, - сказала себе Света, - надоело. Это ведь моя жизнь, и только мне решать, как быть и что делать».

Перед тем как зажечь свечу, нужно принять ванну с солью, что Света и сделала. Затем надеть халат на голое тело. Завесить шторы и только тогда зажигать свечу в изголовье кровати. Засечь время и, сидя либо лёжа, смотреть на пламя свечи и ни о чём не думать.

Руки Светы дрожали, когда зажигала свечу. Сразу стало как будто бы теплее и запахло чем-то приятным и сладким, похожим на персиковое варенье, которое бабушка варила в детстве в конце лета. Его Света лопала всю зиму вприкуску к чаю. Даже во рту сейчас вдруг стало сладко, тело расслабилось. Потянуло в дрёму, в ней Света парила в кипенно-белом раю из пышных облаков, вся такая тоненькая, звонкая и красивая… Будильник вернул в реальность. Свечу пришлось потушить и снова пойти спать, к собственному удивлению проигнорировав ужин.

Утром проснулась вспотевшей, с промокшим бельём – хоть выжимай, и с жаждой – такой сильной, словно во сне побывала в пустыне. Света приняла душ и выпила почти целую бутылку минеральной воды. Есть, к очередному удивлению, совсем не хотелось, что сильно подняло настроение, как обрадовали и исчезнувшие круги под глазами, и кожа на лице, буквально дышащая свежестью и здоровьем, а также юбка, ставшая в поясе немного свободней, как и блузка. Ну, не чудеса ли?

На работе все засматривались на Свету и засыпали комплиментами и вопросами, а она лишь отмахивалась, списав все улучшения на диету. В обед, окрылённая радостными изменениями девушка пошла в ближайшее кафе, где заказала греческий салат, зелёный чай и отварную рыбу, не переставая удивляться собственному организму, попросившему именно полезной еды.

Домой Света ехала в нетерпении: так сильно хотелось снова побыстрее зажечь свечу и посмотреть, что будет дальше. На этот раз она поставила будильник на полчаса, но никак не могла зажечь спичку, тупо уставившись на свечу, которая словно совсем не изменилась. Вчера же Света была уверена, что верхушка свечи основательно подтекла, и воск застыл каплями на боку, а сейчас всё цело и невредимо, как новенькое. Она вздрогнула, пожав плечами, и таки зажгла спичку, настраиваясь на чудеса.

Утром юбка стала велика и блузка тоже. Света обнаружила это, выйдя из душа и залпом выпив два стакана воды. Лицо в зеркале заметно осунулось, и как же оно похорошело, став более точёным, что ли, как и проступившая талия на её вчера ещё круглом животе. Невероятно. Пришлось надеть свободного покроя брюки, потуже затянув ремень. И захотелось накраситься.

Коллеги весь день за спиной обсуждали преображение Светы, перешёптывались вовсю; ну и пёс с ними. Её настроение было таким великолепным, что хоть пой.

И именно сегодня Света впервые заметила, как Никита на проходной на неё посмотрел. Так, словно видел впервые, и улыбка его стала настоящей – с неприкрытым удивлением и восторгом.

Окрылённая успехом, Света справилась с работой пораньше и даже успела заскочить в магазин, закупившись только полезными продуктами и минералкой. Как же ей хотелось скорее приехать домой и снова зажечь свечу!..

Она приняла ванну и, поставив будильник на полчаса, зажгла свечу, улёгшись на кровать, приготовившись к умиротворённым, наполненным счастьем грёзам.

… В дверь позвонили. Настойчиво, громко, хоть тресни. Гостей Света не ждала, но и проигнорировать звонок не могла, так уж воспитали. Подошла к двери и посмотрела в «глазок». За дверью стояла соседка, с этажа ниже, Клавдия Ивановна. Ох, ёлки, как назло именно сейчас припёрлась.

- Чего ты, Светочка, так долго не открываешь? Я же с гостинцами.

И ввалилась в квартиру с пакетом в руках, сразу начав тараторить. Тощая, выхоленная и некрасивая, что та зубастая лошадь, ещё и говорила невнятно, зато богатая. С ней в жизни Рябцевых была отдельная история: мама с бабушкой крепко с соседкой дружили. А Света терпела, не понимая, что в Клавдии Ивановне такого интересного и очаровательного. На её взгляд, соседка неимоверно пресная и ездила отдыхать в одни и те же места в Европу. И рассказывала о поездках скучно и совершенно одинаково.

- Как ты поживаешь, деточка, одна, без матери и бабушки? Схуднела совсем вижу. Так откормлю, не думай, не брошу. Я свои дела иностранные все порешила, теперь здесь останусь. Не зря говорят, где родился, там и помирать легче.

- Ну что вы, тётя Клава…

- Давай ставь чаю, Светка. Вот пирожки в пакете, колбаска вкусная, на рынке у знакомой покупаю, без всякой химии. Сейчас покушаем, поболтаем.

И снова затараторила, с увлечением забубнила Клавдия Ивановна. Света обо всём на свете забыла. И пирожки ела, и колбаску. Поначалу давилась, а потом вроде во вкус вошла. Всё же приятно, что соседка приехала, с ней веселее. Вскоре Клавдия Ивановна раззевалась, решив уже уходить, а в коридоре вдруг спросила:

- А чем это горелым так пахнет. Утюг, что ли, ты, деточка, не выключила?

Света остолбенела и, попрощавшись, кинулась в спальню. Свеча догорела, полностью расплавившись. То, что осталось, даже огарком трудно назвать.

Она села на пол и разрыдалась: страшно стало – до одурения, и ознобом, как в лихорадке, накрыло. Потом вдруг рези в животе пошли и затошнило. Еле до туалета успела добежать. Всю ночь она сидела на унитазе, рвало - и голова кружилась невыносимо. Много пила воды, угля, таблеток от диареи. К утру полегчало и даже поспать удалось пару часов, что удивительно, ведь Света думала взять отгул.

Когда в душе мылась, ошалев – завизжала: живот исчез, а тело сильно постройнело, стало упругим, подтянутым, с правильными изгибами. Божечки. Лицо тоже изменилось, совсем чуть-чуть, но в отражении была словно другая девушка: с пухлыми губами, энергичным взглядом, без привычных круглых щёчек и двойного подбородка. А шея, шея-то у Светы стала что лебединая – нежная, длинная. Так она и стояла столбом, не в силах отвести от зеркала взгляда, а в голове крутились мысли о настоящем чуде и о том, что теперь сказать коллегам, как объяснить невероятное преображение. Хм. Додумалась Света только до липосакции и специальных, экспериментальных биодобавок.

Никита на проходной её не узнал, а затем всё же очумело признал, ведь голос Светы не изменился. Он даже присвистнул и слегка покраснел от смущенья.

Она наслаждалась: ведь посмотрел он так, как всегда мечтала, как на привлекательную женщину в его вкусе.

Комната завибрировала от громоподобного храпа, а расслабившаяся рука выронила огрызок сосиски.

— Шлендра ты помойная, — зашептал старушечий голос.

Из-под отекших век Лидка наблюдала смутный силуэт, что голыми руками стряхивает рвоту с подушки на пол.

— Хрен тебе, а не квартира, поняла? Пропьешь, как пить дать, пропьешь, — Лидина мать шерудила руками по полу, бессмысленно собирая блевотину в кучу. Она бранилась и ругалась, обзывая дочь по-всякому, — Все на Генку переписала, уж он-то путный. А ты — дура-проститутка. И Дашке твоей доля достанется. Хоть чего-то получит с материнской стороны. А то ты, кроме хрена пососать, ничего и предложить-то не можешь.

Лидка хотела послать мамашу в дальний фаллический путь, да только сил не было рта раскрыть, так и слушала молча оскорбления. А затем Ангелина Петровна, обтерев склизкие руки об халат, уткнулась носом себе в локтевой сгиб:

— Ох, да за что же мне такое? О-о-ой!.. Да чем же заслужила-то?.. Да заслужила, значит! Сама виновата. Виновата-а-а!

Мать зашлась в громком рыдании, которое так раздражало, ведь в эти редкие минуты, когда та оплакивала дочкину загубленную судьбу, Лида испытывала нечто похожее на угрызения совести и даже… жалость к старой женщине.

Тем временем, мать продолжала громко всхлипывать и причитать, как на похоронах. И эти горестные ахи и вздохи так больно били по ушам, что Лидка ощущала, как в тяжелой голове что-то неприятно вибрирует.

Не выдержав напряжения, Лидка широко распахнула глаза. На сей раз по-настоящему.

На коже вокруг губ растрескалась засохшая рвота. Всю подушку угваздала, ещё и на пол перелилось. В нос ударил кислый, резкий запах желудочного сока, и Лиду снова затошнило.

Комната окунулась в полумрак, наступил вечер.

На заблеванную подушку упало грязное шмотье. Для маскировки. Не дай бог, эта увидит, не видать Лидке двух тысяч, которые она собралась у матери выпросить в качестве откупа. Мол, два косаря гони, а меня еще неделю в доме не будет. Сегодня ведь пенсия.

Лидка прислушалась, не в кухне ли хозяйничает старая сука. Вроде тихо. Она вышла в коридор, дверь в комнату матери закрыта, а через рифленое окошко видно блики телевизора.

— Ес-с.

Женщина шмыгнула в ванную, вымылась, причесалась, прибрала срам в комнате да приоделась в чистое.

Перед дверью в «мегерную» помедлила, даже дыхание задержала, так волновалась, а затем, сделав над собой усилие, нырнула к старухе в комнату.

— Привет, мам… — старалась произнести, как ни в чем не бывало, но сиплый голос, который

она старалась сделать как можно тоньше, пропал к середине фразы.

Кудри в химической завивке разметались по подушке, голова даже не пошевелилась в Лидкину сторону. Игнорирует, как обычно.

— Мам, это… Я ухожу. Дашь денег немного?

Ангелина Петровна лежала неподвижно, и, как показалось Лиде, уставилась в голубой экран.

Тощие ноги с острыми коленями понесли Лидку неуверенным шагом вглубь комнаты, чтобы мать ее точно увидела.

— Ма-а-ам, — Лидкина тощая рука потормошила мать за плечо. Твердое и холодное, — Ма-ам… Ты дышишь вообще?

Она бросилась к выключателю, и после того, как холодный, тусклый свет одинокой энергосберегающей лампочки лениво разлился по комнате, Лида увидела мертвенно бледные руки матери, оканчивающиеся синевой на пальцах и ногтях.

— Ма-а-м, — звала дочь. Она уже все поняла, но вот верить отказывалась.

Меж тем ее тело, отреагировав на стресс, затряслось, задрожало, голова закружилась, а ноги подкосились, и Лидка рухнула на колени возле кровати.

Мертвое лицо матери выглядело умиротворенным, будто спит, но Лидку оно пугало. Какой-то суеверный страх заставил дочь отползти подальше, а потом и вовсе сбежать к себе в комнату, постоянно оборачиваясь.

— Господи, а вдруг встанет?

В голове мелькнула картина, как мертвая мать, медленно, на негнущихся ногах появляется в проходе, злобно смотрит на непутевую, ненавистную дочь и… А что «и»? Одного материного появления достаточно, чтобы Лидка тут же померла от страха. Она больно ущипнула себя за ляжку, чтобы отогнать тупую панику.

Нужно было что-то делать, кому-то звонить, вызывать, но кого? Совершенно растерянная, дезориентированная, она на автомате ткнула пальцем в последний набранный номер.

— Да? — прохрипел пьяный голос.

— Борь, у меня… у меня мама померла, — завыла Лидка, вытирая слезы.

****

Неугомонные, нервные пальцы кое-как удерживали сигаретный фильтр, который едва попадал в рот. Темнота на улице казалась густой и осязаемой, ее не могли развеять даже уличные фонари.

Ветер подхватывал редкие, русые пряди, тронутые сединой, и бросал Лиде обратно в лицо. Стоя на балконе с сигаретой, она все время оборачивалась назад. В конце концов, ее мать терпеть не могла, когда Лидка курила.

Из-за угла дома показался знакомый силуэт — Борька, откликнувшись на зов помощи, спешил на подмогу. Он громко шаркал своими сланцами, обутыми прямо на носки, а затем скрылся под козырьком Лидкиного подъезда.

— Ну, чего тут у тебя? — спрашивал Борька, оперевшись об дверной косяк.

Лидка, всхлипывая, что-то громко затараторила, и голос ее эхом прокатился по подъезду. Тогда гость резко толкнул скорбящую в плечо и приложил палец с вытатуированным синим перстнем к губам.

— Тихо ты! Че орешь на весь подъезд? Где она?

— В комнате у себя.

Лидка заперла дверь, а Борька скрылся в комнате матери.

— М-да, — тихонько молвил он, а затем чиркнуло колесико зажигалки.

Окутанный клубами сигаретного дыма, мужчина вышел от покойной.

— Ты чего куришь здесь? — возмутилась Лидка.

— Так ей какая уже разница, ты же здесь теперь хозяйка.

Лидка прильнула к впалой мужской груди и разрыдалась.

— Помянуть надо бы, — Борька, сидя на кухонной табуретке перед столом, тушил бычок об первую попавшуюся чашку, — Есть чем?

Выпучив красные глаза, Лидка затрясла своей головой в знак отрицания, но почувствовала острое желание накатить от души, стакан водки целиком бы опрокинула. По телу пробежала дрожь предвкушения, словно ее организм только что осознал, как долго в нём отсутствует такая важная, жизненно необходимая составляющая как алкоголь.

— У нее пенсия сегодня должна была прийти на карту, — Лида намеренно не называла мать матерью, чтобы не разрыдаться снова. Однако, вместе со скорбью по телу разливалась ещё и странная теплота. И звалась она — свобода, нашептывающая: «Теперь ты здесь хозяйка».

— Знаешь, где карта-то лежит? Я схожу за водкой.

— Так надо вызывать кого-то, Борь! Чтобы ее забрали!

— Забрали… — воздух со свистом выходил из широких ноздрей, — Это все денег стоит! Щас они у тебя запросят. А есть ли у тебя столько-то?

— Ну, пенсия на карте…

— И сколько там?

— Я не знаю. Она мне никогда не говорила, — Лидка пожала острыми плечами.

Борька вздохнул, словно прикидывая:

— Ну, считай, тыщ тридцать, и то в лучшем случае. Один гроб стоит пятнадцать! Потом труповозка, грим, место на кладбище, копателям заплати, поминки устрой. Даже если уложишься, с чем потом сама останешься?

— Я не знаю, — Лидка в полном замешательстве зарылась лицом в ладони.

— Не реви!

Давай карту ищи, я схожу за водкой, потом подумаем. А то на сухую голова хуже работает.

****

Лидка схватила Борьку под руку, одна бы она там ни за что не осталась, потому навязалась с ним. Потоки весеннего ветра сдували траурный смрад из души женщины.

Вот идут они сейчас по улице, словно парочка. Должно быть, после всего, что между ними было, когда она пропадала в его квартире два дня, они теперь действительно могут считаться парочкой. Женские пальцы теребили вязаную ткань старого Борькиного свитера, а затем взгляд упал на собственные джинсы. Даже чистые они выглядели как грязные, настолько потрепала их жизнь. В кармане лежала заветная карточка, и ей думалось, как здорово было бы потратить деньги на новую одежду. Для неё и для него. И тогда не выглядели бы они сейчас как два бомжа.

Лидке скоро должно исполниться тридцать восемь, а она все не замужем. Точнее, разок она там побывала, но не понравилось. В школе Лидка была гадким, прыщавым утенком. Нескладная и толстая. И комплексы ее росли пропорционально «ушам» на ляжках. А вот к институту расцвела да распустилась, как дикая орхидея. Парни табунами ходили, приглашали выпить-закусить, потом танцы-обниманцы, а там уж понятно, что. А Лидка, словно и не знала слово «нет». Так нравилось ей крутить хвостом, абсолютно не отдавая себе отчет, что те самые парни говорили о ней за спиной.

Одна маменька пыталась раскрыть глаза, называя дочку шлюхой-проституткой, встречая ту утром помятую, в изодранных колготках да с таким выхлопом, что цветы вяли.

Поэтому когда за Лидкой начал ухлестывать очкастый интеллигентишка старше Лидки на добрых восемь лет, маменька приказала: «Бери, дура, а то никогда больше с таким послужным списком замуж не выйдешь!»

И Лидка взяла. Четыре долгих, мучительных года она изображала из себя примерную жену, терпела скучный секс, преснее церковной просфорки, успела родить дочь, которую муж назвал Дашей, сидела дома, поддерживая быт, а потом от скуки запила. И вот тогда понеслась канитель.

Подружки, портвешок, новые мужчины. Иной раз посолиднее да побогаче Лидкиного муженька. Потому она не сильно-то и расстроилась, когда тот дал ей пинка под зад и выгнал из дому в родную обитель. В привычный цикл из гульбищ добавилось ещё кое-что. Подружки, портвешок, новый мужчина и… аборт. Никому не нужен был ребенок от Лидки, собственно, как и брак. Так, выпить, погулять, покувыркаться и обратно к жене. Или искать новую Лидку. И та от горя и ненужности прикладывалась к бутылке с новой силой, забывалась в новых объятиях.

Вот так и пролетели годы. Алкоголь и возраст забрали былую красоту, высушив Лидкины тело и лицо. Денег у неё сроду не водилось, довольствовалась подачками от мамы. И все искала, кто б мог содержать такую королевну, пока планка не опустилась до Борьки Сизого — сижавого алкаша, вора и, как поговаривали, убийцу.

Борька был похож на Илью Олейникова из старой передачи «Городок». Те же карие глаза, усы, и темные волосы. Только у Лидкиного очередного избранника те самые пряди неопрятно торчали во все стороны, окаймляя блестящую лысину по середине.

Пара прошаркала к витрине с крепким алкоголем, и Лидка водила глазами по дешевой водке, пытаясь углядеть, какая по акции, но Борька лишь недобро посмотрел на спутницу:

— Ты мать собралась дешевой водкой поминать?

— Ой, точно, — произнесла Лидка, ведь действовала по привычной схеме. А сейчас только что вспомнила, зачем вообще сюда пришла.

Борька схватил бутылку дорогущего для них обоих коньяку за почти шесть сотен и протянул спутнице:

— Таким вот надо, — а затем схватил еще одну, — Это чтобы второй раз не бегать.

После Борька навалил в тележку самых разнообразных закусок под ошалевший Лидкин взгляд — у нее бы кусок в горло не полез при мысли, что им придётся уминать все это, пока в соседней комнате лежит покойная. Однако вскоре она поймет, как сильно ошибалась.

— Ну, помянем, — с напускной скорбью произнес Борька, сидя у Лидки в кухне. Ходящая ходуном рука приподняла стопку и быстро, чтоб не разлить, опрокинула содержимое в усатый рот.

— Помянем, — шепотом вторила Лидка и скуксилась, словно младенец, собираясь заплакать.

Как только опустевшие стопки практически в унисон стукнули по столу, Борька принялся наполнять их по новой, чему Лидка была благодарна, ведь ее тело и душа отчаянно требовали добавки.

Снова выпили.

Лидкины мозги окутал привычный тягучий туман, дарящий легкость и нотку эйфории. В эти минуты все проблемы переставали существовать, все казалось пустяком. И она, отломив хороший кусок свежего хлеба, откусила от него и отправила туда же сразу несколько колес, нарезанных тоньше миллиметра, сырокопченой колбасы.

— Ну, чего делать-то будем? — спросила она.

Борька, свистя своим огромным носом, поднял вверх указательный палец, будто появилась идея, а, может, просто просил подождать. Он поднялся с кухонной табуретки, подтянул старые, чёрные брюки, которые были ему велики, и пошёл в комнату Лидкиной матери.

— Ты куда?

— Да подожди ты, — глухо метнул Борька.

Лидка подошла к проему в материнскую комнату, но зайти внутрь не решилась. Не хотелось ей ещё раз видеть мать мертвой. Тем временем из спальни доносились звуки возни. Борька что-то искал.

— Ага, нашел, — раздалось из комнаты под шелест бумаги.

Борька вышел, держа в руках конверт.

— Они всегда себе на похороны откладывают, — пояснил он, — и прячут под матрасом, чаще всего.

Лидка выхватила у Борьки бумагу, заглянула внутрь и охнула.

После третьей стопки Лидка, кусая ноготь, все смотрела на пачку денег. Девяносто шесть тысяч себе отложила старая. Что же ей на эти деньги оркестр заказывать да гроб в золоте?

— Вот на эти деньги уже можно что-то организовать, — приговаривал Борька, — Только… — он поморщился, покачал головой и замолчал, решив не договаривать.

— Давай, говори! Чего «только»?

Борька чавкнул масляным ртом, словно пробуя собственные слова на вкус, поднял пьяные глаза на Лидку и решительно произнес:

— Да жалко такие деньги на мертвых тратить. Думать о живых надо…

У Лидки защемило в сердце, ведь он высказал ее собственные мысли. Почти сотня тысяч лежала перед ней! И они должны были утечь, как вода, на бестолковые обряды, в руки пронырливых ритуальщиков, наживающихся на чужом горе. На эти же деньги надо было и материных прожорливых подруг кормить. Тех самых подруг, которые плевали матери в лицо, какая ее дочь подстилка и алкашка, ведь любимым занятием престарелых сплетниц было следить за чужими жизнями, выискивая грязь. Тех самых подруг, которые точно так же скоро сгинут вслед за матерью… Или нет? Мать-то ещё молодая была, семидесяти не стукнуло. Интересно, от чего она вообще умерла?

На Лидку нахлынула волна стыда, ведь она задалась этим вопросом только сейчас.

— Ну чего ты? Обиделась что-ли? — Борька положил руку Лидке на колено.

— Умный ты мужик! Все по делу говоришь, — Лидкина рука мягко улеглась на руку мужчины, — И как же я тебя раньше не замечала…

— Так я ж сидел.

Короткий смешок, вырвавшийся из женской глотки, перерос в волну нестройного двухголосого хохота, слишком громкого и неприличного для этой ситуации и этого места, но никто из них остановиться не мог. Коньяк делал свое дело. Лидкина жизнь продолжалась, а, может, вообще начиналась заново. И нужно было ее устраивать.

Первая бутылка подходила к концу, и внутри Лидкиного тела разливалась беззаботная теплота. Она все оттягивала и оттягивала тот самый момент, когда нужно было действовать, продлевая таким образом собственное удовольствие от распития коньяка и занимательной беседы.

Когда в голове женщины заклубился пьяный туман, слегка размазывая картинку в мозге, Борька произнес интересную фразу, которая заставила задуматься:

— Я слышал, что где-то в какой-то стране об умерших пенсионерах не заявляют. То есть вот человек умер, родственники тело прячут, и продолжают получать пенсию. Человек так и числится живым.

— Да ты что?

— Ага, представляешь. Ты бы могла мамкину пенсию каждый месяц получать.

Лидка усилием воли заставила сфокусировать пьяные глаза на собеседнике, нахмурила сотню лет нещипанные, бесформенные брови и задумалась. Как же было бы здорово — вот так вот коньячок хоть раз в месяц попивать, тратить денежки на себя-любимую, при этом ничего не делая. Не жизнь, а малина!

— А где обычно тела прячут? — вкрадчиво шепнула Лидка.

— А мне почем знать? Я там не был, — Борька пожал плечами, — Тебе зачем? Тоже так хочешь?

Лидка отпрянула от собеседника, словно обожглась. О чем она вообще сейчас думает?

— Ну и зря, — выдохнул Борька, — Мать твоя тебя ненавидела, ты сама говорила. Из дома гнала, на работу выпихивала. Тут… сам бог велел. Думаешь, она там на тебя сверху смотрит? Брехня все это, нет там ничего. Просто умерла. И после смерти может тебе такой вот подарок сделать, раз при жизни не могла.

Лидка сидела, раскрыв рот, во всём был прав ее собеседник, во всем. К тому же, кто-то рассказывал, что Борька сел как раз за убийство и разбой группой лиц. Подробностей никогда не спрашивала, кто ж любит о таком говорить, но сейчас вопрос, не спрашивая разрешения, вырвался сам собой.

— Борь, а ты… то есть вы… тогда человека убили?

— Ну?

— И он к тебе… во сне не приходил? Не мучал?

— А ты когда таракана или комара убиваешь, они к тебе не приходят?

Лидка затрясла жидкими патлами, а Борька продолжил:

— Вот и ко мне никто не приходил. Потому что нету там ничего. Люди — просто куски мяса, и все. Тем более, ты ж никого не убивала.

Лидка в раздумьях схватила из пачки сигарету и закурила, ее примеру последовал и Борька. Помолчали они маленько, как женщина вдруг нарушила тишину.

— А куда тело-то можно спрятать?

Карие глаза собеседника, похожие на панцири жучков, заметались по кухне и остановились на холодильнике. Полуоблысевшая голова кивнула в его сторону, и Лидка обернулась.

— Так не влезет же. Да и вдруг найдут?

Лидка обнаружила, как сильно после сигареты начал заплетаться язык, а Борька покрутил у виска и жестами начал показывать какую-то пантомиму, имитирующую удары молотка, как ей сначала показалось.

— Чего? — С искренним непониманием, выпучив глаза, спросила женщина.

Борька в ответ быстро соединил, а затем развел указательный и средний палец, словно показывая ножницы.

— Ты ее расчленить предлагаешь?

— Тихо ты, дура, в этих домах слышимость как в картонной коробке, — шепнул Борька заплетающимся языком, — На части ее поделим, в морозилку бросим, а ты потом по одной будешь на помойку выбрасывать. Только подальше от дома.

От осознания того, что предлагает ей Борька, тошнота подошла к глотке. Беззвучно хлопали короткие, светлые ресницы. Лидка в оцепенении разглядывала гостя и пыталась высмотреть, не шутит ли он? Или, может, обманывает, проверяет?

Борька, меж тем, не дождавшись ответа, оторвал свою вспотевшую задницу от табуретки, с сожалением посмотрел на не вскрытую бутылку коньяка, но затем отвернулся от неё с какой-то ноткой гордости и побрел в прихожую:

— Ну, нет, так нет, Лидка. Бывай. Вызывай, кого надо. Пригласишь на похороны.

— Стой, — шикнула Лидка. Она уже приняла решение, взвесив все «за» и «против» в промаринованной спиртом голове. Вспомнился и сон, в котором уже умершая мать говорила, что дочери ничего не достанется. Поэтому другого выхода не было. Вот вызовет сейчас Лидка труповозку, похоронит мать, отдаст все деньги. Тут же прилетит коршуном ее старший брат — Генка и даст пинка под зад, раз маменька ему квартиру оставила… И Дашке… Забытой много лет назад Лидкиной дочери, которая уже однажды, будучи взрослой барышней, кричала, что та ей не мать, и чтоб убиралась к черту. Так что либо с голой жопой на мороз, либо… Сделать один раз грязное дело, а потом жить спокойно.

Приближался дачный сезон, и Лидка могла спокойно отвечать всем соседям и родственникам, что Ангелина Петровна корячится над горячо любимыми грядками за двадцать километров от города.

— Помоги мне, пожалуйста, — попросила она у Борьки.

Тот вернулся за стол, взял рукой конверт и помахал перед носом у новой хозяйки.

— Тридцать тыщ с тебя.

****

Очередные опустошенные стопки ударили об стол. На сей раз последние — кончился коньяк.

Лидка уже едва могла стоять на ногах. И когда они с Борькой на пару, шатаясь и сталкиваясь плечами, ходили к нему домой за инструментом, она пару раз чуть не упала. Борька ругал ее и даже похлопал по щекам, чтобы собралась.

Придя домой, Лидка поставила чайник, чтобы заварить себе кофе. Надеялась, он поможет хоть немного протрезветь. Борька, выглядел лучше, его тело, привыкшее к конским дозам, не так шатало.

Осушив свою стопку, мужчина направился в комнату Ангелины Петровны. Пакетик с инструментом шуршал в его руках. Что-то лязгнуло внутри, задев дверной косяк.

Борька взял с собой пилу, молоток, на всякий случай, и огромный нож для разделки мяса, а также Лидка пихнула ему кухонный топорик. Уговор был таков: раз уж он просит денег, то и работу пусть делает сам.

Вообще, Лидку огорчил тот факт, что меж ними лишь рыночные отношения, так как в своей голове она уже настроила планов о семейной жизни с Борькой. Очень хотелось начать выяснять отношения, но даже своими куриными мозгами понимала, что сейчас ссоры ни к чему хорошему не приведут, пока не закончено ДЕЛО.

Она, сидя на табуретке и слегка покачиваясь над кружкой крепкого, ароматного кофе, давила в себе рвотные спазмы, ведь в нескольких метрах от кухни что-то грохнуло. Лидка отчетливо представила себе, как мертвое тело матери не без Борькиной помощи упало с кровати на пол, на заранее подложенную простынь.

Ковровую дорожку Борька так же заранее скрутил, оголяя древний линолеум.

— Ох, бля, вонища, — раздалось из комнаты.

Лидка вскочила с табуретки и поспешила к проему.

— Че такое?.. Тухнуть… начала? — брезгливо бросила она сквозь икоту, не заходя внутрь.

— Да она… это… обделалась.

Женщина вернулась на свое место и уткнулась в чашку, пытаясь абстрагироваться от происходящего. Еще и дурацкая икота напала.

Меж тем, в комнате заелозила по костям и суставам пила. Пару раз Борька издал такой громкий, отвратительный рык, и Лидка сразу поняла, что он там ещё и наблевал.

Все, пути назад уже нет.

Через некоторое он вышел из комнаты бледнее привидения, стаскивая по пути резиновые перчатки, затем повернул в ванную, где его ещё раз вырвало, вымыл руки и приземлился рядом с Лидкой. А та, находясь в состоянии близкого к полному невменозу, плавно, как в замедленной съемке, повернула голову:

— Че… все?

— Я покурить, там ещё немного осталось.

Благо, сигаретный дым притуплял вонь, исходившую от Борьки. Вонь сильно залежалого мяса и тухлой крови. В глаза бросились бурые брызги на вязаном свитере да кусочки рвоты, и Лидка понеслась со всех ног к унитазу с раздутыми щеками.

Сквозь булькающие звуки Лидка услышала дверной звонок. Душа ушла в пятки, кого принесло? Неужели полиция? Ни жива, ни мертва, она как можно тише вышла из туалета, пошатываясь, и вопросительно посмотрела на Борьку в ожидании какой-нибудь инструкции.

Тот медленно шагал в сторону двери, а затем глянул в глазок:

— Там тетка какая-то стоит. В халат одета, поди соседка. Наверное, шум мешает. Открой ей, но внутрь не пускай.

Лидка послушно направилась в прихожую, пока Борька закрывал дверь в комнату матери, а сам спрятался в спальне новой хозяйки.

— Здравствуй, Лидочка, — слащаво проговорила тетя Люся — соседка через стенку, — А что это у вас такое стучит в половину второго ночи?

— Звинить, мы боль не будем, — язык безбожно заплетался и отказывался слушаться.

— Хорошо. А мамка-то где у тебя?

— Спит… Ночь ж.

Соседка навязчиво подалась вперёд, словно собираясь пройти, и Лидка готовилась ее выталкивать из квартиры, но та лишь принюхалась, громко вдыхая воздух:

— А пахнет чем?

У Лидки на лбу выступила испарина от волнения, неужто мертвечину учуяла.

— Накурено у тебя сильно. Хоть окно открой, — сварливо попросила соседка и удалилась к себе.

Лидка облегченно вздохнула и сползла вниз по стеночке.

— Пойдём за пивом сходим, а то я чуть не сдох от страха, — просипела Борькина голова, высовываясь из-за двери.

****

Части тела, расфасованные по белоснежным пакетам-майкам с логотипами торговых сетей перекочевали в морозильную камеру. Чтобы наверняка все влезло, Лидке с Борькой пришлось вытащить оттуда прозрачные полки с замороженными продуктами. Будучи абсолютно пьяными и уставшими, они оставили все это на полу медленно таять.

В комнате Ангелины Петровны на линолеуме остались плохо затертые разводы, и грязную простынь с кровати никто не убрал.

Борька с Лидкой оставили уборку на утро после того как отдохнут. Они оба грохнулись на Лидкину софу и уснули без задних ног, провалившись в глубокий сон.

****

ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ

https://i.ytimg.com/vi/I4uZm6gKoCM/maxresdefault.jpg

Внезапно обе лягушки, как по команде, плюхнулись в воду. Легкая волна омыла прибрежные камушки, взметнулась пена. В кустах кто-то завозился и пустился наутек. Из леса на пляжик вышла молодая девушка в спортивном костюме и что-то положила на самый крупный булыжник. Она внимательно осмотрела спокойную поверхность воды, но все было спокойно.

Постояв с минуту, девушка прислушалась. Издалека доносился тихий рокот лодочного мотора. Когда из-за поворота показалась лодка-казанка, на пляжике уже никого не было.

***

Рыбалка на речке Желтуге удалась. Витя и Семен Семенович уже к завтраку наловили полведра карасей и лещей. Маша возилась с котелком, попутно делая снимки на телефон. Впервые они с мужем выбрались на природу, в настоящий необитаемый край! Семен Семенович вывез их на своей лодке в такое место, где, по его словам, не ступала человеческая нога.

Прогулявшись по отмели вверх по течению, Маша полюбовалась окружающей красотой. Пахло летом, солнцем и немного – тиной. Покой вокруг нарушался лишь пением птиц и кваканьем лягушек. Иногда рыбка плескала в реке или ястреб проплывал в вышине.

Возвращаясь к их маленькому лагерю, она обратила внимание на странные полосы в полметра шириной. Будто из воды тащили что-то на берег. Тина в этих местах была сдвинута, а песок придавлен. Вокруг виднелись отметины или от рук, или от ног, не разобрать. «Кто-нибудь лодку вытаскивал на берег». Хотя лодка в полметра в поперечнике разве бывает?

https://ic.pics.livejournal.com/mogochadp/26039807/158856/15...

Внезапно она вскрикнула:

– Эй, Вить! Посмотри!

В руке у нее лежала полукруглая расческа с толстыми зубьями. Муж рассмотрел находку.

– Забыл кто-нибудь. Выкинь, она грязная вся, – посоветовал Витя.

Но Маша все крутила в руках расческу. «Костяной гребень» – пришла на ум мысль. Хоть никаких костяных гребней она ни разу в глаза не видела. Странный материал, явно не пластик и не дерево. Может, вправду кость? Отчего-то молодой женщине стало не по себе. Не такой уж здесь необитаемый край, оказывается.

Перед ней появилось ведерко с рыбой.

– Давай, Маш, почистим быстренько. Ушицы охота, – Семен Семенович довольно улыбался.

Она потянулась за ножом, как вдруг услышала вздох за спиной.

– Это что у тебя? Откуда?

Дядя вертел в руках гребень и хмурился.

– Здесь лежал, на камне… Я выброшу его.

Уха получилась отменная, о непонятной расческе больше не вспоминали. Маша потихоньку убрала ее в свой рюкзак. Уж очень необычная вещица, на старинную похожа. И ценная, может быть. Надо дома отмыть ее и поискать в интернете что-то подобное.

Вечер наступил внезапно. Только что было светло, как вдруг солнышко словно выключили. Семен Семенович озабоченно оглядывал горизонт.

– Гроза идет. Может, и минует нас стороной.

В палатке набилось полно комарья, и Маша обрызгала ее изнутри репеллентом. Спать решили лечь пораньше, наутро планировали двинуться вверх по Желтуге.

– Тут раньше отшельники жили, – начал рассказывать в темноте палатки дядька, – староверы или иноверы, бог их разберет. Изба у них недалече стоит пустая. А вот с месяц назад Васька-барон рассказывал, что поселился тут кто-то.

Завозился Витя, устраиваясь на надувном матрасе поудобнее.

– Как тут вообще выжить можно? Зимой, например? Ни электричества, ни дорог, ни заправки. Магазинов тоже нет…

– Как тебе, Вить, объяснишь? Ты в городе жить привык…

Шорох снаружи прервал его слова. Все насторожились, у Маши отчего-то мурашки побежали по спине. Дикие звери в тайге – не редкость. А если браконьеры? Представив снаружи взвод вооруженных до зубов убийц, она задрожала. Муж решительно поднялся и вышел наружу, Семен Семенович последовал за ним.

Послышался невнятный разговор, Маша подождала с минуту и тоже вылезла из палатки. В темноте она не сразу поняла, кого видит перед собой. Молодая девушка, не старше двадцати, в дорогом розовом спортивном костюме, сапогах. Волосы светлые, убраны в тугой пучок. Она не обратила на Машу никакого внимания, общаясь с Семеном Семеновичем.

– Чесало брали, еще раз спрашиваю?

Муж с дядькой недоуменно переглядывались.

– Чего это такое, милая барышня? – спрашивал Семен, – какое-такое чесало?

Девушка раздраженно повела плечами и бросила, поворачиваясь спиной:

– Если взяли, вам же хуже!

Тронув Витю за плечо, Маша спросила тихонько:

– Это кто?

– Без понятия! Сумасшедшая, скорее всего!

Снова улеглись спать, но Маша уснуть не смогла. Не гребень ли имела в виду незнакомка? Чесало… От слова «чесать», «расчесывать волосы»?

Она провертелась на матрасе почти до утра, наконец, и ее сморил сон. Снилось что-то непонятное, вязкое, и Маша снова проснулась. Витя посапывал рядом, его дядя тоже всхрапывал время от времени.

За пологом палатки поднимался серый рассвет. Накрапывал дождь, и она с неудовольствием представила дальнейшее путешествие. Плеснула вода, раз, потом еще. Рыбы?

Слишком сильный всплеск, такие крупные тут не водятся. Вот, еще раз, словно веслом по воде ударили. Что это могло быть, лодка? Она выглянула, никаких лодок не наблюдалось.

Маша вылезла, надела шапку и размялась, прошлась вдоль берега. Резиновые сапоги вязли в прибрежном песке. Хотелось умыться, освежить лицо после бессонной ночи, но вода у берега была слишком грязной.

Войдя в реку почти по колено, девушка ополоснула лицо и снова услышала всплеск. Совсем рядом, даже брызги попали на одежду. Она замерла, вглядываясь в поверхность реки. Мутная вода не позволяла увидеть дно, и Маша сделала шаг назад. Когда-то она читала про сомов, утаскивающих под коряги неосторожных купальщиков.

Сапог зацепился за камень, и девушка невольно вскрикнула. Искупаться в сильно прохладной воде не входило в ее планы. И тут за вторую ногу ее сильно дернули, так резко, что она плашмя рухнула спиной в воду. В нос и рот залилась вода, и Маша забилась, как рыба на мелководье.

Дно было прямо под ней, но встать не удавалось, кто-то с силой тащил девушку в глубину реки. Через секунду дно исчезло, перед глазами мелькали пузыри и муть. Маша захлебнулась и изо всех сил молотила в воде руками и ногами. Сознание померкло, последним воспоминанием было лицо женщины с черными глазами. Что-то больно дернуло Машу за волосы, едва не лишив ее скальпа. Лицо приблизилось, потом растворилось в мутной воде.

Очнулась Маша на берегу, муж оторвался от ее рта.

– Твою ж мать! Жива! – послышался голос Семена Семеновича.

Говорить девушка пока не могла, ее била дрожь. Затем началась неудержимая рвота. Мужчины пытались расспросить девушку, но та лишь кашляла и мотала головой. Сказать правду? Не поверят. Наконец, она осторожно произнесла:

– Меня кто-то тащил в воду. Женщина. И она пришла за гребнем. Наверное, – уже неуверенно добавила она.

Витя переглянулся с дядей. Их мысли Маша легко прочитала на лице. «Городская девочка испугалась рыбки, упала в воду, навыдумывала себе страшилок!»

– Я видела ее лицо! – упрямо добавила она.

Муж прокашлялся, накрыл ее пледом и успокаивающе сказал:

– Ты поспи пока, отдохнешь, полежишь. А там и домой поплывем.

При слове «поплывем» Маша вздрогнула. И в тот же момент кусты зашуршали, и к палатке шагнула ночная незнакомка. Выглядела она на все сто, словно только что вышла из салона красоты, а не из таежной чащи.

– Я смотрю, у вас тут хардкор приключился? – насмешливо спросила она.

Все промолчали. Маша переглянулась с мужем, тот пожал плечами и нехотя ответил:

– Да все нормально. Жена случайно упала в воду. А вы кто вообще?

– Неважно. У вас крупные проблемы, ребята. Кроме как по воде, вам до города не добраться. А они вас не отпустят. Но вы сами виноваты.

У Семена Семеновича выпала из рук жестяная кружка. Он вдруг сгорбился, поник, потом все же решился спросить:

– Уж не русалок ли ты имеешь в виду?

Блондинка не удостоила его ответом, сосредоточившись на Маше:

– Верни то, что взяла. Они схватили тебя, значит, брала ты!

Недоуменно взглянув на жену, Витя сурово произнес, обращаясь к блондинке:

– Шла бы ты… лесом. Несешь тут чушь какую-то! Откуда ты вообще взялась?

И добавил:

– А ты, дядя, что говоришь? Какие русалки? Еще лешего с Бабой Ягой вспомни.

Ответом ему было молчание. Витя насторожился, ситуация складывалась идиотская. Внезапно жена встала и направилась к палатке. Все проводили ее взглядами. Витя – удивленным, блондинка – понимающим. Лишь Семен Семенович, не отрываясь, смотрел в мутные воды Желтуги.

Маша появилась почти сразу, в руках у нее был зажат найденный гребень.

– Ты же выбросила эту гадость, – удивился Витя.

Молча подойдя вплотную к воде, Маша замахнулась, чтобы бросить расческу в реку, но блондинка перехватила ее руку.

– Оставь на камне, – велела она, – в воду не надо!

– Да кто ты такая? – не выдержал Витя.

Девушка надменно взглянула на него и уже повернулась, чтобы уйти, но остановилась.

– Я уфолог. Исследую паранормальные явления. А такие, как вы, мне мешают! Здесь проходит эксперимент, и вам лучше уплыть прямо сейчас.

«Бред!» В разной степени это слово отобразилось на лицах туристов. Она устало вздохнула, но снизошла до пояснений:

– В этой местности жили долгие годы староверы, семья Иванниковых. Они покинули свое жилище как раз из-за этой «нечисти». Наш фонд по всему миру собирает и проверяет подобные сигналы. Крайне редко что-то действительно ценное удается доказать и обнародовать. И сейчас я как никогда близка к открытию, я буду первой в мире, кто поймает русалку! Кстати, откуда вы о них знаете? – обратилась она к Семену Семеновичу.

Тот смутился, начал собирать удочки. Потом все же пробормотал:

– Так мужики болтали. С год назад, может. Бабу видели страшенную, чуть не сдохли от страха. Вынырнула перед ними, когда они… ну это… нужду справляли малую. В реку. Волосатая, бледная. У Митяя утащила ножик, на поясе висел. Не поверил им никто, конечно. А я вот вспомнил. Давно дело было, лет двадцать, а то и поболе. Егерь наш покойный, бывало, рассказывал, как он русалок видит. Любят они его, говорил. Но выпивал он крепко, тогда и начинал сказ свой.

Во время его откровений блондинка кивала, а Витя недоверчиво качал головой. Солнце поднялось уже высоко, припекало головы.

– У Иванниковых сохранилось чесало. Этот самый гребешок, – блондинка повертела его в пальцах, – из-за вот этой штуки русалки утопили их младшего сына, ему было всего четыре года. Поманили его, дали поиграть. Когда тело достали, обнаружили, что в рубахе мальчика запуталось чесало. Семья в тот же день отправилась искать новый дом подальше от этих мест. Я нашла их, выяснила подробности. Фонд заинтересовался этой историей, и мне поручено изловить один экземпляр. А это – приманка.

Она помахала гребнем.

– Зря вы это, – покачал головой Семен, – тайга таких любопытных не любит. Оставьте в покое ваших русалок, или кто они там. Как бы беды не вышло…

Отчалили через час, собрав наскоро палатку и вещи. Маше не терпелось добраться до безопасного дома, мутные воды Желтуги вызывали у нее ужас.

К вечеру пришлось остановиться на ночевку, плыть в темноте было опасно. На этом отрезке реки часто встречались омуты, мели, поваленные стволы сосен. Берега густо заросли орешником и молодой лиственницей. Семен Семенович еле-еле нашел крохотный клочок берега, пригодный для стоянки.

Уснуть удалось только через два часа. Витя вертелся, его дядя храпел, а Маша измаялась, прислушиваясь к каждому шороху. Наконец, пришло долгожданное утро. А с ним – гроза, все же настигшая путешественников. Вода в реке прилично поднялась, почти достав палатку.

Вымокшая под дождем Маша первой забралась в лодку, под брезентовый полог. Мужчины таскали вещи. Грянул очередной громовой раскат, и женщина поежилась. Она выглянула проверить, надежно ли закреплена лодка. Якорный канат туго натянулся, течение усиливалось. Внезапно ей показалось, что сквозь воду в глубине что-то виднеется.

«Успокойся. Теперь на каждом шагу будут кошмары мерещиться» – уговаривала она сама себя, – «скорее бы отплыть, скорее бы!»

Последняя сумка полетела на дно моторки, и Семен Семенович начал вытягивать якорь. В какой-то момент он остановился, разглядывая поверхность реки. Витя стоял на берегу, ожидая момента, чтобы оттолкнуть лодку, и не видел выражения лица дяди.

Истошный визг Маши перекрыл грохот грозы, и муж бросился в лодку. Все трое остолбенело смотрели на свою находку.

Светлые волосы, розовый костюм. Бледное распухшее лицо с открытыми глазами. Ночная незнакомка была мертва. А в ее распущенных теперь волосах запутался гребень.

***

Следствие установило, что незнакомка, которую звали на самом деле Яной Орловой, была задушена. Орудия преступления не нашли, и долго мурыжили незадачливых туристов. Их рассказ о неведомых подводных обитателях сочли очередной таежной байкой.

В конце концов дело закрыли, посчитав виновным неизвестного браконьера. А Маша потом еще долго с дрожью вспоминала женское лицо под водой. И благодарила бога, что избежала участи незнакомки.

А Желтуга все также несла свои воды, вливаясь в Шилку. На одном изломе реки нанесло мусора. Среди него на солнце что-то блеснуло. Забытый кем-то браслет от часов. Ветви ивы закрывали шатром берег.

Тонкий силуэт стремительно промелькнул под водой. Гибким кольцом обвился вокруг старого елового ствола, поваленного в воду. Плеснула вода, среди брызг мелькнул рыбий плавник. Блестящий браслет исчез, будто его и не было. Едва заметный силуэт на мгновение замер и исчез в мутной глубине.

Больше публикаций автора в Дзен

https://dzen.ru/id/62540d8891e7a16dc1a8b480?share_to=link