CreepyStory

Он стремглав к своему дому побежал, по дороге уже вспомнил, что видел, когда приехал - у соседа подъезд к воротам не расчищен был, и окна не горели, а мужик-то сам приехал не рано. Трясущимися руками вещи в машину покидал, и рванул оттуда, в себя пришел только на заправке на трассе, и долго сидел там, горячий кофе пил.

Дачу эту на следующий год продал через риэлтора, сам там ни разу больше не показался. А от знакомых потом узнал, что мужик тот, в шубе, как раз на святочной неделе в ДТП помер.

Раз уж был заявлен цикл быличек, то и заканчивать его надо стопроцентной быличкой, классической и по форме, и по содержанию. Последний день святок отмечался пышно, ряженые в последний раз обходили вокруг деревни, стучали в окна медвежьей лапой.

Вождение медведя было очень частым элементом процессии колядующих, отголосок древних языческих верований в мрачного хозяина леса, даже имени которого не стоит называть. Это далеко не всегда был настоящий медведь, хотя и настоящего тоже любили показывать. Но часто его изображал человек в вывернутом наружу мехом тулупе и маске, которого водил на веревке другой ряженый. С медведем разыгрывались сценки, в которых зверь показывал какие-то действия, традиционные для людей, а также устраивались шутливые драки с козой. Если медведь был настоящий, коза была переодетым человеком.

На Крещенский вечер снова готовили кутью, зажигали свечу для мертвых предков. В полночь по поверьям вся нечисть покидала землю, и на земле начинался светлый праздник очищения – Крещение Господне.

Вскоре любопытство мальчишки скисает: за окном ничего интересного. Только косые, частые капли дождя, из-за которых мучает зевота.

Они вышли на конечной, в Рыковцах. Деревянные домики. Мычанье коров. Заливистый лай собак. Краснобокие яблоки в садах. Люди, спешащие по делам, и густой смолистый запах дыма, отчего Ивану хочется чихать и почему-то улыбаться.

Всё ново для восьмилетки из города, а потому интересно.

Потом Иван устал шагать и начал считать дома, пытаясь угадать, куда же ведёт брат, но Стас тащил его дальше. За спиной, точно упрекая, остались деревянные домики, ухоженные огороды и яблоки, от вида которых во рту мальчишки густела слюна, – остались за спиной весёлые Рыковцы.

Братья около часа шли в темпе, потея, ибо вскоре выглянуло солнце. Жаркое и злое, сияло, посмеиваясь, поглядывая на них с голубой перины небес.  

Кругом только пустырь: сухая трава да невдалеке лес, редкий, нездоровый. Всё в нём вызывало болезненное чувство тревоги: сросшиеся бледно-ржавые стволы тонкими  паучьими лапами; узловатые корни, вздымавшие сыпучую землю. Ёлки внизу рыжели сухими иглами, все – с корёжащими наростами грибов на стволах. Не слышно кузнечиков, пения птиц. Не вспархивали пестрые бабочки, не жужжали мухи, не цеплялись к одежде разноцветные жучки.

На повороте врос в землю указатель. В полустёртых буквах ещё можно было различить название следующего села: «Залихвенне».

Дальше снова пустое, жухлое поле, уходящее в черную синеву лесного частокола.

… Четыре замшелых домика с облезшей краской на стенах стояли против друг дружки. Все окна со ставнями. Огороды окружены высокими, местами подгнившими заборами. А в некоторых и вовсе проломы без досок, словно вырвали самые гнилые зубы.

На улице проржавевшая, но исправная колонка.

На небольшом холме, чуть поодаль других домов, проглядывала вросшая от старости в землю хата. Туда Стас и повёл брата.

На тёмных до черноты брёвнах сруба шелушились остатки зелёной краски. Серая шиферная крыша поросла жирным мхом. Высился на удивление крепкий деревянный забор, со вставками сетки, и громко лаяла овчарка, звеня цепью да бросаясь на забор, как бы говоря пришедшим: мол, только попадитесь мне, загрызу! – поблёскивая при этом злющими, янтарно-карими глазами.

На лай из дома выскочил лохматый смуглый мужик, взъерошенный, точно спросонья.

- Цыц, Шельма! - приказал собаке, что заставило её присмиреть и спокойно сесть у громоздкой и чуток скособоченной будки.

Покряхтев, мужик открыл калитку и впустил братьев во двор, всё больше хмурясь.

- Здравствуй дядя Тарас, сто лет и сто зим уж точно не виделись, - громко сказал Стас, улыбаясь своей яркой улыбкой.

- Ну-с, здравствуйте, племяннички, - в голосе мужика совсем не ощущалось радушия. Скорее, в его словах осой гудело недовольство.

Колючий взгляд бегло прошёлся по Стасу, затем опустился на мелкого и худющего для своих лет Ивана.

- Честно сказать, совсем не ждал я вас, – почесал подбородок дядя Тарас. – Думал,  одумаешься, да своим умом как-нибудь выкрутишься, а, Стас?

И сплюнул на землю. Стас вдруг опустил глаза, тяжко вздохнул и сказал, вытаскивая из сумки конверт:

- Денег тебе привёз. Приличную сумму, лишь бы Ивана на месяц пристроить. Прошу, войди в положение, дядя Тарас, у меня сейчас незаконченная работа горит, - надавил Стас.

- У всех у вас, молодых-шебутных, работа. Эх... Всё понимаю, племянничек, только время для приезда чертовски неудачное ты выбрал. Август ведь на днях, - жестко отчеканил дядя Тарас.

- Я вас очень прошу, дядя Тарас, по-родственному помочь. Вы ж с моим отцом когда-то лучшими корешами были. А денег ещё привезу, если мало, - горько усмехнулся Стас, взлохматив волосы.

Долго дядя Тарас смотрел в глаза брату Ивана, точно насквозь взглядом прожигал. Нахмурившись, почти вровень брови сдвинул да губу закусил, всё думал и молчал.

Стас не выдержал первым, занервничал, посмотрел на смартфон, вздохнул и кисло выдавил:

- Ну, что, дядь Тарас, надумал?

- Пошли в дом. Батю твоего помянем, раз такое дело, да Ванюшу обустроим.

Стас облегчённо выдохнул, хмурое лицо просветлело.

В доме места мало. Обстановка скупа: печка, стол в гостиной, пластиковый рукомойник над ведром. Пузатый, низкорослый холодильник в углу да чёрный ход из сеней на другую сторону огорода.

В крохотной комнатке ютится  кровать с металлической сеткой. У окошка массивное кресло, доверху заваленное журналами и вещами. Ни цветов, ни телевизора, а потолочные лампочки на голых шнурках болтаются.

Разливая самогонку в пузатые рюмки, дядя Тарас и брат поминали отца, которого Иван видел всего пару раз, ещё до детского сада, а потом батю в тюрьму посадили. Мама спустя годы всё думала, что Иван отца и забыл, да рассказывала всякие байки, мол, на север работать поехал. Брехала над лопухом-кукушонком – поддразнивал Ивана Стас, красивый и бойкий, в отца, на которого Иван и не похож совсем. Словно от залётного младший был. И верил тогда всему, хныкал себе в подушку наивный робкий мальчонка, не любивший шумных игр с другими детьми.

Стас сбежал в столицу в шестнадцать лет. Бросил их, словно чужак какой-то. Ваня с мамой остались вдвоём. Затем свыклись. И всё было просто прекрасно до того утра, когда маму рослые санитары забрали.

- Пей, малой, пей, не отбивайся от коллектива, - настаивал дядя Тарас, и Иван жмурился и давился кислой и едкой самогонкой, от которой помимо воли лились слезы, а внутри разгорался вулкан острого жара. Ему было невыносимо сидеть на стуле, через силу жуя перебродивший огурец и холодную картошку, да смотреть на взрослых, безразличных к его горю, занятых разговорами об отце. А как же там мама? Как же теперь быть ему…

Ивана затошнило. Под гогот он выбежал из дома через заднюю хлипкую дверь в поисках туалета.

Огород что серая утоптанная земля: весь в трещинах, в редких тщедушных сорняках. В туалете воняло. Гудели, влипнув в стекло, мухи. Вместо туалетной бумаги – нарезанная квадратиками газета. В дырке копошился в порванной паутине жирный паук.

Желудок мальчишки стал пуст, во рту сохранялся вкус желчи, а в голове звенело, и солнце вдруг оказалось пронзительно-ярким...

… Иван сидел на колоде для колки поленьев, разглядывал пустой огород. Ни деревьев тебе, ни кустов, вот и верь школьным разговором, что жизнь в деревне летом – малина.

- Так ты тут сидишь, малой? – от голоса брата Иван вздрогнул. - Обживаешься. Что ж, не пропадай, дядю слушайся во всём. Он мужик мировой, – добавил брат и написал на ладошке малого номер своего телефона. На прощание Стас потрепал курчавые и чернявые, как у матери, волосы Ивана и ушёл.

О строгих порядках у дяди Тараса мальчишка узнал наутро, когда, поднятый до рассвета, был стащен с продавленного кресла, на котором спать, считай, невозможно.

Завтрак готовили рано, хотя картошку чистить Ивану не привыкать, а вот тянуть ведро с водой от колонки – оказалось то ещё потогонное занятие. Пришлось два раза сходить, как пояснил дядя Тарас, – вместо физкультуры. Не успел Иван допить чай, как стали собираться и полем-лесом долго топали на железнодорожную станцию.

Поезд был полупустым, и они всю дорогу перебегали из вагона в вагон, скрываясь от проводницы. Прятались и в накуренном туалете – лишь бы не платить.

Иван никогда не думал, что однажды ему придётся лазить по мусоркам и собирать бутылки, как пивные, так и жестяные, от газировки.

Дядя Тарас не жалел бранных слов да щелбанов и тычков, то и дело поторапливая.

Так и мотались по станциям до самого вечера, пока не наполнили все взятые с собой мешки. Возвращались в сумерках, и комары всю дорогу жужжали, кусая: сколько ни махай, ни отбивайся – всё без толку.

Иван совершенно измотался, нагруженный тяжеленным мешком с бутылками.

Шаг за шагом, только вперёд, главное – не потерять из виду дядину спину в камуфляжной куртке. А темнота в лесу, странно попахивающем едким химическим душком, буквально дышала, наваливаясь со всех сторон, и Ване было не по себе до холодка в лопатках.

… Дядя Тарас возился у плиты. В печи весело трещал огонь, и в хате попахивало дымом и сосновой смолой. Шельма тявкала, пока мужчина не прикрикнул - и она не затихла, присев и недобро поглядывая на Ивана, моющего в ржавой бадье бутылки.

На ужин стараниями дяди получились слипшиеся, недосоленные макароны с салом вместо масла, и мальчик глотал их лишь потому, что хотел есть, игнорируя протесты ворчавшего желудка.

Утро, как назло, настало, едва голова Ивана коснулась тонкой подушки.

- Подъём! - остервенело завопил дядя, заглушая трель будильника. - Будешь сегодня за хозяина, - протянул пожелтевший листок с поручениями.

Иван только кивнул. Дядя вяло наколол дрова и запалил печь. Поев, не прощаясь, ушёл, зыркнув недобро, точно припугнуть хотел.

С горем пополам Иван покормил агрессивную Шельму, грозящую цапнуть за пальцы. До обеда убирался в пыльнющей хате, часто ходя за водой к колонке.

И, наконец, Иван отправился за продуктами в Рыковцы.

Идёшь себе по Залихвенне, а по пути не видно ни собак, ни котов, ни птиц. Вокруг так тихо, что слышно, как собственное сердце в груди стучит. Заброшенные огороды и дома кажутся нежилыми. Аж не по себе становится. Изредка чья-нибудь дверь в хате раскрывается и скрипит, выпуская на порог старожила.

Воздух горячий и пыльный, не продохнуть. А небо точно пропеченная до белизны в глазах безоблачная синева. Солнце здесь не щадит, злое оно. Только жарит всё и всех свысока.

На диво, в Рыковцах оказалось пасмурно и ветрено. И собак да кошек полно.

Продуктовый ларёк пыхтел от охлаждающего витрину аккумулятора, как паровоз. Рыжая и тощая девчонка ругалась с матерью-продавщицей, а потом, взяв пакеты, ушла, крепко толкнув Ивана в плечо.

Сахара не было, а остальное из списка тучная продавщица рассовала в два пакета и со сдачей отдала через окно.

Обратный путь показался длинней из-за груза. Но всё равно мальчишка не заметил, как морось сменилась жарой.

В Залихвенне та самая девчонка крикнула Ивану из очень аккуратной хаты. Махнула рукой, подозвав поближе, – и вдруг извинилась за то, что толкнула. Затем помогла ему донести пакеты, и так по пути познакомились. Её звали Настей – и когда она улыбалась, то выглядела довольно-таки симпатичной. Она жила здесь с бабушкой Параскевой и удивила его, показав фокус-покус с Шельмой: дала ей конфету. А потом настала очередь Ивана - и он, с дрожащими пальцами и затаённым дыханием, тоже справился с задачей.

А дел-то было: дал собаке конфетку – та и тявкнула-фыркнула дружелюбно. И даже взгляд злющий до карамельно-янтарного смягчила, точно в глазах засиял золотистый ласковый лучик.  

Рассмеялись оба и гладили Шельму по голове, а Настя, прижав палец к губам, сказала, что теперь у них общий секрет, и предложила мизинцы скрепить крючочками: мол, теперь друзья. У мальчишки аж сердце сладко ёкнуло, и на душе вдруг потеплело.

У Вани в городе друзей-то не было из-за бедности и пересудов о беспутной матери. Чурались все его...

… Дядя Тарас вернулся под вечер, хлопнул дверью и нечленораздельно гыкнул. Снял сапоги, в дырявых носках прошёл к печи и долго ругал Ваню за перловую кашу вместо варёной картошки. Пьяный вдрызг, дядя не принимал оправданий, не соглашаясь, что сам написал про кашу. А Иван, как назло, список у продавщицы забыл.

И получил мальчишка незаслуженную пару подзатыльников. Стиснул кулаки, чтобы не разрыдаться от обиды, да губу прикусил и стал разжигать огонь в печке. И не угодишь ведь, как ни старайся, дяде, что волку злому…

– Привет, Борь, - Куприянов выбрался на улицу и встал в полный рост. – Так это я и стучал, подумал, что дома нет никого.

– А дома и нет никого, – кивает Борис. – А Катя сказала – никому не открывать, ведь у неё ключ есть. Закрыла нас.

– Так, погоди, – Сергей Сергеевич поднимает руки. – Ничего не понимаю. Кого это – “нас”?

Из-под Борькиного локтя выглядывает маленькая, симпатичная девчушка. Она молчит и не шевелится, поэтому Куприянов замечает её только теперь.

– Меня Таня зовут, – пищит девочка.

– Очень приятно, Татьяна, – Сергей Сергеевич отвешивает поклон, отчего девчушка хихикает. – Меня – Сергеем Сергеевичем. Но можно и дядей Сережей. Но вы в конец меня запутали. Борь, тётка твоя где?

– Они пошли с дядей Валерой искать папу и маму Тани. А маму Тани собака укусила, я убил собаку, я нечаянно. Она бы и Таню покусала, или меня. И дядю Валеру чуть собака не укусила, вот.

Борька громко шмыгает носом и замолкает. Таня прижимается к нему, будто бы ища защиты у своего нового, большого и сильного друга. Откуда-то снизу улицы прилетает пара громких вскриков, которые почти моментально растворяются в тишине. Куприянов трогает рукоять пистолета за спиной, выдыхает. Ему бы уже пора уходить. Цель достигнута – вот он Борька, живой и здоровый, из дома носа не кажет. Правда, Катерина отбыла в неизвестном направлении с каким-то Валерой. Но её Сергей Сергеевич знает достаточно, а потому уверен, что надолго и без причины она бы детей никогда не оставила. Но уйти ему не даёт чувство тревоги, которое в текущей ситуации вполне объяснимо.

– Борь, я зайду, – говорит он.

Борька, с радостной улыбкой, кивает, и они с Таней скрываются в темноте комнаты. Окно захлопывается, и Куприянов остается в палисаднике один. Он бросает взгляд на шалаш, где лежит фотография некогда очень дорогого для него человека и вздыхает. Только сейчас он осознает, как стремительно пролетели годы. Жизнь всегда линейна, пути назад нет, да и Сергей Сергеевич привык смотреть исключительно вперед, в будущее. Не забывая, однако, наслаждаться днем текущим. И сегодня, впервые за все эти годы, он закопался так далеко в прошлое, что образ Маши до сих пор не идет из головы.

Он выходит из палисадника, возвращается в темный подъезд. Борька уже ждет гостя под дверью, и не успевает Куприянов постучать, как та распахивается. Парень стоит в прихожей, держа в руке зажженную свечу. Чуть позади него – большеглазая, симпатичная девчушка в яркой курточке. Она откровенно разглядывает Сергея Сергеевича, но больше с любопытством, чем с беспокойством.

– А вы, как я погляжу, одеты, – замечает Куприянов, переступая порог и закрывая за собой дверь.

– Холодно, – пожимает плечами Борька, продолжая улыбаться во всю ширь.

Сергей Сергеевич разглядывает стены прихожей, аляповатые, старые обои, прыгающие от пламени свечи тени. Впервые он пришел в эту квартиру много лет назад, на следующий день после разборки у деревенского кафе. Маша искренне удивилась, увидев его на пороге, но с радостью приняла предложение проводить ее на работу. И весь тот, субботний, вечер Куприянов просидел за дальним столиком, выпивая бесчисленные чашки кофе. А затем они целовались в темном сквере, как влюбленные подростки. И с тех пор жизнь для него разделилась на до и после.

– Дядя Сережа.

Куприянов трясет головой, разгоняя наваждение, переводит взгляд на Бориса.

– Пойдем с нами играть? – спрашивает Борька, хватая его за руку.

– Подожди, – Сергей Сергеевич чуть сжимает ладонь парня. – Тетка давно ушла?

– Не знаю, – улыбка сползает с Борькиного лица. – Мы успели собрать конструктор, который ты подарил.

– С полчасика назад, – подает голос девочка. – Наверное. Мама всегда говорит, что у меня хорошо работают эти… билологические часы, вот.

После упоминания матери, Таня замолкает, взгляд ее стекленеет.

– Биологические, – дружелюбно поправляет ее Куприянов. – И не переживай, найдутся твои родители. Я Катерину знаю. Если она что-то задумала, то сделает.

Девочка слабо, но благодарно улыбается. Борька тогда увел ее со двора, не дав поискать маму и дождаться папу. Таня поддалась, ушла, так как была испугана и растеряна, но мысли о родителях почти не покидали ее кучерявую голову. Она вглядывается в лицо Куприянова. Суровое, даже чем-то отталкивающее. И контрастом к нему – добрые, искренние глаза. В уме ребенка две эти крайности вяжутся слабо, поэтому девочка отводит взгляд и начинает рассматривать ближайшую стенку.

– В общем так, детвора, – говорит Сергей Сергеевич. – У меня дел много, не могу я Катю ждать. Но и вас одних здесь оставить тоже не могу. Борь, хочешь посмотреть, где я работаю?

– Наверное, – неуверенно мычит Борис. – Но Катя сказала никуда не уходить.

– А кем вы работаете, дядя Сережа? – спрашивает Таня то ли у Куприянова, то ли у стены.

– Ну как тебе объяснить, – тот на секунду задумывается. – Я как бы главный. Тут, в деревне.

– Самый главный? – Борька округляет глаза.

– Самый-самый, – ухмыляется Куприянов.

Борис смотрит на него, переминаясь с ноги на ногу. Сергей Сергеевич не торопит, так как прекрасно знает это состояние, когда и хочется, и колется, и мама не велит.

– Значит на тебя Катя ругаться не будет, – задумчиво тянет Борька.

Куприянов не торопит его. Детская логика Бориса не всегда идет самым прямым путем, чаще всего она петляет от одной крайности к другой. И зарождающуюся в нем уверенность можно спугнуть единственным неосторожным словом. Борька же глядит то на Сергея Сергеевича, то на Таню, будто бы ища поддержки.

– А если мы уйдем, и вернутся мама и папа? – спрашивает девочка. – А меня нет. Они волноваться будут.

– Не будут, – подмигивает ей Куприянов. – Мы им записку оставим. Борь, у вас ручка с бумагой есть?

Тот лишь кивает и, секунду спустя, скрывается в комнате тетки. Через десять минут они, втроем, покидают пустую квартиру. А на кухонном столе, рядом с потушенной свечой, остается лежать исписанный тетрадный лист, придавленный, для надежности, тяжелой сахарницей.

*****

Николай идет по своей улице, наслаждаясь прохладой и тишиной. Бутылка пива в его руках уже практически опустела, а настроение заметно улучшилось. Ушли в темноту и растворились в ней страх, паника и безысходность, и теперь в душе царствуют спокойствие и умиротворение. Он один в селе и в целом мире, никто ему не указ. Никто больше не посмотрит косо на него – старого пьяницу, единственным жизненным достижением которого является такой же пропоица-сын. Не будет больше стыда, пересудов за спиной, ничего не будет. Ведь есть те, кто не даст пожилого сторожа в обиду. И сейчас они сопровождают его. Незримо, скрываясь в темноте. Но они здесь, и Николай это знает. В один момент, из двора, мимо которого он проходил, вышла молодая пара. Парень с девушкой живо что-то обсуждали, но диалог их был прерван неожиданно и беспощадно. Раздался короткий, оглушающий вой, с двух сторон к ним метнулись тени. Существа расправились со своими жертвами быстро, быстрее, чем Николай успел бы удивиться. И теперь он уверен, что его друзья никого к нему не подпустят. Охранники, телохранители, личная гвардия. И просто благодарные создания. Они помнят то, что делал для них старик все эти годы.

Дома слева заканчиваются, и Николай на минуту замирает на месте. Дороги дальше нет. Всю землю теперь укрывает черное нечто, а вместо забора детского сада сторож видит сплошную, высокую стену. Он ухмыляется. Существа не сидели без дела, превратив свой дом в крепость, в бастион. Старик смотрит вперед. Там, дальше по улице, видны слабые огоньки свечей, да едва слышны человеческие голоса. Он уверен, что это все временно. Его друзья не любят шум и суету, они смогут погрузить Новокаменку в благостную тишину. И Николаю это нравится. Что может быть лучше для старого, уставшего человека, чем доживать свою жизнь подальше от мирских треволнений. Возможно, даже, вдвоем с сыном. А больше им никто и не нужен. Для остальных они – алкаши, отбросы. Но здесь – Николай верит – все будет по-другому.

Одна тварь бесшумно выныривает из темноты, подходит к сторожу и дергает его зубами за рукав. Николай чуть было не роняет пиво, мотает головой, приходя в себя и смотрит на существо.

– Да-да, я иду, – бормочет он. – Задумался просто.

Он делает шаг, подошва его старых, заношенных ботинок, исчезает в черном нечто. От ноги разбегается рябь, существо рядом с ним издает довольный звук, похожий на кошачье урчание. Николай идет вперед, уже смелее, тварь следует за ним. Из темноты появляется вторая, пристраиваясь с другого бока. Таким строем они и доходят до ворот. Старик уже ничему не удивляется. Поэтому, когда перед ним, в сплошной стене, образуется проход, он лишь слегка ускоряет шаг. Черный ковер приятно пружинит под ногами, слева проплывают высокие ели, которые выглядят так, будто какой-то великан обернул их в непрозрачные мусорные мешки. Само здание детского сада едва выделяется на фоне ночного неба. Стены белого кирпича теперь будто бы пропитаны дегтем, не видно окон и дверей. А яблони в саду злобно щетинятся голыми черными ветвями. Николай, с долей страха и придыханием, рассматривает этот ночной ренессанс, проходит вдоль стены здания и останавливается там, где когда-то была вход в его сторожку. Черная масса расступается с шипящим звуком, явив старику до боли знакомую дверь. Николай оборачивается. Существа все так же рядом с ним, но теперь они смотрят на заброшенный участок яблоневого сада. Старик вглядывается в темноту и видит их. Десятки горящих глаз. Охотники. Безжалостные бойцы. Хозяева здешних земель. Он сглатывает густую, кислую слюну. Никогда, ему никогда не прокормить эту ораву. Николай лишь помогал им, чем мог, вопреки заветам отца. И теперь они сами пришли вершить кровавый суд.

Старик отворачивается и хватается трясущимися пальцами за ручку двери. Открывает, входит внутрь. Короткий коридор, вторая дверь. В сторожке все осталось так же, как и тогда, когда он ее покинул. Николай берет со стола коробок спичек, зажигает свечу. Света от нее мало, но пламя выхватывает из темноты стол, пустую бутылку из-под водки, и ближний край холодильника. Старик подходит к нему, замирает, пытаясь заранее подавить разочарование. Ведь он прекрасно помнит, как выпил все до капли, поэтому внутри осталась разве что нехитрая снедь. Он дергает дверку , видит перед собой лишь черноту. Матерясь, возвращается к столу, берет свечку, идет обратно к холодильнику. Тот оказывается забит под завязку. Разинув рот, Николай рассматривает ряды консервов, тушенки, палки сыровяленой колбасы. Одна из полок до отказа заполнена штабелем полуторалитровых бутылок с минералкой. А на нижней, самой просторной, гордо стоят разномастные коньяки и виски. Затесалась сюда даже пара алюминиевых бочонков с хорошим импортным пивом. С боковой полки сторожу подмигивают, отражая пламя свечи, несколько бутылок дорогой водки. На минуту Николай забывает, что нужно дышать. Затем шумно откашливается и вытирает слезящиеся глаза тыльной стороной ладони. Зажмуривается, считает до десяти. Вновь осматривает холодильник. Все остается на месте, и старик начинает верить, что ему это не кажется. Он нежно проводит пальцами по бутылкам с водкой, чувствуя гладкость и прохладу стекла. Затем наклоняется, хватает первый попавшийся виски, подносит к лицу, пытаясь разглядеть этикетку.

– Ред лавел, – бормочет он под нос. – Дрянь американская, не иначе.

Он морщится, ставит свечу на холодильник. В одно движение сворачивает крышку с бутылки, принюхивается к содержимому. Затем отпивает прямо из горлышка и довольно крякает.

– А ничего так, – выдает Николай свой вердикт. – Умеют делать, капиталисты проклятые.

Старик закрывает холодильник и садится на диван, продолжая потягивать виски. В голове плывет легкий туман, и лишними вопросами ему сейчас задаваться не хочется. Он в безопасности. В сытости. Под охраной друзей. Этих трех фактов сторожу, пока что, предостаточно. Он побудет тут, отдохнет немного. А потом попробует найти Ваньку, этого шалопая. И лучше бы ему найтись и не бесить лишний раз отца. Николай прикладывается к бутылке и довольно скалится. Виски течет по подбородку, по шее, по груди. Рубашка тут же промокает и прилипает к телу. Но старик не обращает на эти мелочи никакого внимания. Сейчас он доволен. Нет, – практически счастлив.

Одержимый ангелом глава - 11

Анна Колосюк. Прекрасная, обольстительная и нежная шатенка. И как только она продержалась, такая вся хорошая, до возвращения Карла? Как не уступила первому - встречному, симпатичному мужчине. Как не поддалась на соблазны? Только один Бог и ведает. Он-то может и ведает, а ангел специально всё просчитал. Всё дело было в письме мёртвого ухажёра. Польстилась девушка на романтику и от того - слово себе дала.

Восьмое и девятое мая тысяча девятьсот девяносто третьего года выпали на выходные дни. Девятое мая стало для неё роковым числом. Девятое мая стало для неё днём смерти и днём когда Карл выпустил на свободу первого, спящего ангела.

Он пас её с самого начала парада, на площади Куйбышева, где она гуляла с подружками. Затем, он шёл следом за ней, до кафе. Там, в районе обеда, она рассталась с подружками, и после, прогуливалась по городу одна, мечтая о встрече с потенциальным женихом, которого обещала дождаться. Момент был самый подходящий. Носитель счастлив и спящий ангел не будет мешаться. Он встретил её с букетом алых роз на улице Садовой, неподалёку от старой синагоги. Букет был большой, розы пышные и всего их было пятьдесят шесть штучек. Но кто будет пересчитывать такую красоту? Это же так мелочно. Ошеломлённая таким внезапным вниманием девушка — уж точно не будет. Разумеется Карл не тащил этот букет с собой. Для этого был курьер ждавший в условленном месте. Он только немножко подушил розы волшебными духами от Серёжи. Самую малость. Для бодрости.

— Вы что! Зачем? Вы, меня наверное, с кем-то спутали? — попыталась отбиться Анна, но Карл прекрасно знал всё, что она скажет. На каждое её слово, у него было приготовлено два. Он вручил ей букет, а затем рассказал, что уже давно и тайно влюблён в неё, но не как пылкий мужчина, а как художник, как Пигмалион в образ Галатеи. Он рассказал ей, что она приходит к нему во снах, в самых различных и немыслимых образах, из-за неё он не может пить и принимать пищу. Из-за неё, он едва не бросил ВГИК…

— ВГИК? Так вы из Москвы? — обрадованно воскликнула девушка и тут же принялась рассказывать как она мечтает попасть в театральное, а в перспективе стать настоящей актрисой.

— У вас получится. У вас превосходные внешние данные и некая особая мушка. Знаете этакий шарм. Вы должны обязательно поступать, — говорил ей Карл. После этого, ему пришлось полностью рассказать ей свою легенду. Он поведал Анне, что сам из маленького, провинциального города. С трудом закончил девять классов, а потом безнадёжно увлёкся сценой, но в первую очередь — он мечтал снимать кино. Настоящее, с погонями и драками на шпагах. Видели фильм: "Гардемарины-вперёд"? Вот, точно такое же. Анна слушала его и улыбалась. Ей ещё никогда не было так хорошо. Ей казалось, что она обрела родственную душу. Они были так похожи в словах, в поступках, в желаниях. Они просто гуляли и болтали пока её новый знакомый не сказал по секрету, о том что организовал студию для фотосъемок, в подвале.

— Я устроился дворником, ну вы понимаете, для вида. По утрам я изображаю трудолюбивого работника метлы и лопаты, зато по вечерам, весь подвал полностью принадлежит мне. Там была раньше, чья-то фото мастерская, вы бы видели! Рамки на стенах, деревянные камеры-обскуры, кресла-качалки — настоящий винтаж! Всё это просто пылилось, а я привёл помещение в порядок и отныне, там - настоящий музей высокого искусства!

— Надо же! Как интересно! — восклицала Анна.

— Да пустяки. Ничего серьёзного. Ко мне приходят друзья и знакомые. Съёмки бесплатные. В Европе это называют — фото сессии. Некоторым хочется получить фотографию . Вот недавно, снимали фильм, требовалось подходящее помещение и представляете — мой подвал подошёл! Там сейчас склад реквизита. Платья, костюмы и всякая чепуха. Через месяц, съёмки закончатся и мне придётся вернуться. Но знаете, я не вернусь. Я останусь тут и буду следовать за вами тенью пока вы не согласитесь позировать для меня. Да что я несу, для всех! Все Московские ханжи должны увидеть как выглядит настоящая женщина. Не какая-то там рафинированная, напомаженная стерлядь, а настоящая!

Хитрый Карл ничего не рассказал о том, где именно он учится и чем занимается в данный момент, были только намёки и полунамёки. Как это, такого студента из самой Москвы занесло вдруг в Самару? Практика? Курсы актёрского мастерства? Анне казалось, что она знает этого человека очень давно, настолько хорошо он умудрился втереться в доверие, а запах цветов пьянил и требовал безрассудства.

— Я бы хотела посмотреть вашу студию, — попросила она и Карл попытался отказать изображая смущение.

— Я настаиваю! — требовала Анна. — Вы сказали: там есть костюмы. Мне очень интересно, ну, пожалуйста! Обещаю, я ничего не испорчу.

“Носитель сам должен захотеть пойти в гости. Ты не должен заставлять и принуждать. Это целиком и полностью её желание”.

Карл подготовился очень тщательно. Он действительно арендовал подвал в общежитии. Точнее сказать, только половину подвала с отдельной дверью выходившей на внутренний двор. Сюда заходили только дворник и иногда управдом. Там до сих пор находился заброшенный склад пункта приёма стеклотары. Деревянные и железные ящики с пустыми бутылками высились до потолка образуя внутри обширного помещения причудливый лабиринт. Там валялись сломанные кровати и спортивный инвентарь. Там по углам доживала свой век списанная зимняя спецодежда. Карл самолично обнаружил гору раскисших валенок. Если пройти через эту часть подвала, то дальше, во второй половине находилась общая душевая. Видимо для рабочих проживающих в общежитии. Она тоже была заброшена.

Анна Колосюк шла за Карлом через этот подвал и пребывала в сомнениях. Он же сказал, что тут уютно! А тут — грязь, мерзость и кажется она видела крыс. Однако, когда её спутник, в шутку назвавшийся Вергилием, распахнул перед ней очередную скрипучую дверь — девушка ахнула от восторга. Это помещение воплощало все её мечты и представления о театре. Анна увидела гримёрную с винтажным дамским трюмо. Стены были задрапированы кусками ткани и гобеленами с изображениями сцен охоты. На полу персидский ковёр. Там стояла красочная ширма, увешанная различной женской одеждой, а напротив, старинный репродукционный аппарат. Но больше всего её восхитили цветы в корзинах вокруг трюмо. Их было так много, что они занимали целую стену. И всё это были розы. Её любимые розы. Алые и румяные. Она почувствовала как у неё закружилась голова.

— Завтра заберут, — как бы извиняясь сообщил Карл присаживаясь на диван заваленный женскими платьями 18-19 века. — Это же всё для фильма. Сегодня: девятое мая, а завтра снимут сцену и всю эту красоту на помойку.

— Но ведь, так же нельзя! — протестующе произнесла девушка. — Жалко их выкидывать.

— Если хотите я могу сфотографировать вас на фоне этих букетов. Мне нужно только настроить подходящее освещение, — он кивнул на студийные светильники стоявшие по углам, — а вы, можете выбрать себе подходящее платье. Только не порвите, меня потом, художник по костюмам убьёт.

Девушка поклялась, что она будет мерить всё аккуратно и подхватив охапку одежды убежала за трюмо. Карл почесал затылок и принялся изображать из себя фотографа. Он фотографировал Анну в костюме светской дамы, потом в костюме монахини, потом ей понравился древнерусский сарафан и красные сапожки.

— Косу могу накладную выдать, — предлагал он.

— Не надо. А что вы там пьёте? Вино? — смеялась запыхавшаяся девушка.

—Гранатовый сок. Будете?

— У-ф. Ещё спрашиваете. А знаете, гранатовый сок мне напомнил фильм Дракула. Про вампиров. Я вот тут сорочку видела…

—Только не испачкайте мне инвентарь, умоляю! Богиня!

— Жаль, что нет подходящего места, — искренне сожалела Анна.

— Да есть место, — с деланным видом поморщился Карл, — я его под цветами спрятал. Настоящий, поддельный гроб обитый изнутри бархатом. Но это же - некрасиво.

— Я хочу его видеть! Немедленно покажите! — загорелась Анна и сама принялась рыться в цветах пока не нащупала холодную покатую крышку.

—Ого!

Карлу пришлось помогать. Вдвоём они вытащили гроб и поставили в центре подвала. Анна открыла крышку и осторожно легла внутрь.

— Мне нравится, — сообщила она.— Очень мягко и так расслабляет.

Карл рассказал, что если она хочет то можно разыграть целый сценарий. Он будет, скажем наивным сантехником, который гуляет по подвалу и ищет незапланированные протечки, а она вампиром в гробу. У него, есть небольшой фотоаппарат при помощи которого можно сделать мини-фильм. Фильм будет состоять из фотографий. Он идёт по подвалу, натыкается на дверь, открывает, видит гроб в окружении цветов, подходит, поднимает крышку, видит в гробу мёртвую девушку, у девушки открываются глаза и она бросается на него. Нужна белая сорочка, которая ей так понравилась. Венок из цветов на голову, а так же накладные когти и клыки. Всё это имеется. Пожалуйста идите к трюмо. Почувствуйте себя актрисой.

Анна, аж взвизгнула от радости и побежала готовиться к роли и даже не заметила как он достал флакончик с духами. Первый букет он надушил лишь слегка. Это нужно было для того, что бы вызвать у жертвы доверие. Сейчас же он брызгал на все цветы, которые должны были оказаться в гробу вместе с Анной. Передоз вызовет сонное состояние у носителя, а под его монотонные команды, она быстро уснёт. Он же собирался вслух комментировать каждое действие.

Далее, он и она просто придерживались сценария. Анна нарядилась и легла в гроб. Карл обложил её со всех сторон розами, потом сделали пробную фотографию и он закрыл крышку, интересуясь вслух — удобно ли ей?

— А я не задохнусь? — крикнула девушка.

— Нет. Там два отверстия в изголовье. Итак. Я начинаю?

— Давайте!

— Считайте до трёхсот. Я выйду, и буду отыгрывать роль.

Карл действительно вышел, но никуда не ушёл, а просто стоял за дверью.

“Когда ты зайдёшь, она уже будет дремать, — сообщил Друг, — но придётся говорить тихо и монотонно. Она должна уснуть в тот момент, когда ты подойдёшь к гробу”.

“Она действительно думает, что всё это закончится сексом? — с любопытством подумал Карл. — Сантехник, вампир в гробу, прямо сцена для порнофильма”.

“Скажу больше: она не только собирается отдаться тебе, она уже планирует где вы будете жить и что она будет тебе готовить собирая тебя по утрам на работу. Мир женщины, это мир мечты о заботе”.

Карл дождался условленного момента и вошёл в комнату.

— Вот, вхожу.

Он сделал снимок.

— Делаю один шаг.

Другой снимок.

— Вижу гроб в окружении цветов.

Снимок.

— Анна?

Снимок.

— Гроб всё ближе. Я так испуган.

Снимок.

— Ой. Плёнка кончилась. Анна, вам придётся подождать.

Он сделал вид, что занят заменой плёнки. Присел на диван и начал возиться с фотоаппаратом.

“Она уснула. У нас ровно десять минут. Приступай”, — приказал Друг.

Карл присел над гробом и нажал на рычаги защёлок запечатав крышку. В тот момент он испугался до чёртиков, аж сердце ёкнуло, но всё обошлось. Спящий ангел никак не отреагировал на эту угрозу. Убедившись, что гроб закрыт он вытащил аппарат с шлангами и баллонами. Пока прикручивал шланги - Друг отсчитывал время.

“Восемь минут. Нажимай на кнопку и отходи в сторону. Пять минут будет подаваться один газ, а затем другой. Ровно две минуты. Если по истечении этого времени она останется в живых то мы откроем крышку и извинимся за доставленные неудобства”.

“Придётся заняться с ней сексом?”

“Фу, Карл! Плохая обезьянка. Очень плохая”.

"Значит, если она выживет, устроим атомный взрыв?" — спросил он.

"Мне не хотелось бы до этого доводить" — признал Друг. — Проблем не оберешься. Будем надеяться на благоприятный исход”.

Карл сидел тихо в ожидании щелчка аппарата. Жертва должна умереть незаметно и счастливо. Прямо во сне. Ему казалось, что время вокруг остановилось, а потом ему почудилось что он просто работник в театре. Спектакль окончен. Актёры ушли побросав реквизит, а он должен прибраться. В первую очередь надо задвинуть этот злосчастный гроб в котором лежала Белоснежка. Она лежала, а ему убирать. Эх, нелегкая наша работа.

"Куда? А ну, убрал руки!" — всполошился Друг.

Карл вздрогнул и отпрянул от гроба. Ещё мгновение и он коснулся бы его. Что случилось?

“Кара божия. Она пыталась притянуть тебя к себе. Ангел ушел, Карл. Он свободен. Не вздумай тут что-то трогать. Помни: нас тут не было”, — прошептал Друг.

Точно! Если носитель мёртв, значит гроб стал необычайно опасен. Ладно...

Карл потихоньку выключил все светильники, а затем погасил общее освещение. Гроб светился белым тусклым светом. Все как они и предполагали. Теперь, тот кто коснётся тела носителя - умрёт. А может, еще чего похуже. Куда уж хуже? Кара божия распространялась не только на само тело, но и на объект вызвавший смерть. В данном случае гроб и аппарат вызвавшие смерть носителя. Поскольку и то и то не живое — Кара никуда не уйдёт пока не разрядится. Это как статический заряд электричества.

"Улик, против нас, это просто беда — пожаловался Друг. — Остаётся только надеяться что сюда еще долго никто не зайдет. Впрочем, можем устроить поджог общежития. Не желаешь?"

— Ты его видел? — спросил Карл. Беседуя с ангелом, он не терял времени даром. Плотно закрыл дверь, потом закрыл дверь на ключ и повесил дополнительный навесной замок.

“Видел. И ты бы увидел если бы не замечтался. Радугой вылетел. Меня заметил и кулаком мне погрозил, символически, ясное дело. Я его узнал. Теперь понятно, где этот лентяй всё это время находился. Сагарохиил его зовут. Раньше, он океаном занимался”.

— Ты же говорил, что у ангелов нет имён? — удивился Карл.

“Имён нет, но люди в древности давали имена всем ангелам, которых видели. Мода была такая. Сагарохиил - знаком жителям Японии. Он иногда являлся в образе большого осьминога. Мне, кстати, имени не досталось. Я же на Земле, в первый раз”, — поведал друг.

— Значит ты знаешь всех ангелов, которые спят на Земле?

“Да как тебе объяснить-то… Я всех ангелов знаю, но это как…М-да. Кажется я понял, — пробормотал Друг. — Получается, я как и другие, забыл о их существовании пока они тут, в таком состоянии. Я вспомнил этого, только когда увидел, а это значит, мне неизвестно до конца общее число ангелов, пока не закончу поиски. Будем искать”.

Карл обрушил на дверь ящики с пустой тарой. Чем дольше в это место никто не зайдёт — тем лучше. Убедившись, что дверь надёжно замаскирована он вышел из подвала на свежий воздух. Вечерело. Небо над головой было тёмно синим, в алых пятнах заката. Он прошёл мимо помойки где чайки дрались с воронами за остатки еды, заглянул в магазин на соседней улице и купил несколько бутылок Жигулёвского пива. Сейчас следовало идти отдыхать на конспиративную квартиру.

“Нужно спалить этот дом, — говорил Друг. — Месяц, другой, но потом кто-нибудь попадёт в ту часть подвала, пользуясь твоим отсутствием. Они не посмотрят на то, что ты исправно платил аренду. Некоторые видели как в подвал завозились цветы и инвентарь. Нужно иметь это в виду”.

— Если про гроб узнает милиция, то узнает и Восьмой отдел. Мы здорово наследили — согласился Карл. Сейчас ему больше всего хотелось выпить. Выпить и забыть о собственном существовании.

“Я решаю этот вопрос. Ты можешь спалить дом так, что это вызовет обрушение и тогда завалы будут разбирать не один месяц. Лучше будет это сделать в июне. До этого времени, мы должны ликвидировать ещё двух носителей. Схема умерщвления показала свою надёжность, но нужно добавить некоторую страховку. Нужна взрывчатка…”.

— Пожалуйста — я устал! Хватит! Сегодня я не хочу больше ничего слышать про этих носителей. Меня одна эта Аня, знаешь как утомила? — перебил его Карл.

“Всё умолкаю. Отдыхай мальчик. Завтра поговорим’ — понимающе вздохнул ангел.

Карл не дотерпел до дома и одним махом опустошил одну из бутылок прямо возле подъезда. Пиво не принесло облегчения, точно так же как и недовольные вопли старух сидевших на лавочке. Он убивал и не давал себе в этом отчёта. Он уже тысячи раз убивал носителей в симуляции, но это чувство опустошённости…Оно было сродни этой пустой бутылке в руках. Карл чувствовал себя выпитым.

------------------------------------------------------------------------

@MamaLada - скоровские истории. У неё телеграмм. Заходите в телеграмм.

@sairuscool - Писатель фентези. И учредитель литературного конкурса.

@MorGott - Не проходите мимо, такого вы больше нигде не прочитаете.

@AnchelChe - И тысячи слов не хватит чтобы описать тяжёлый труд больничного клоуна

@Mefodii - почасовые новости и не только.

@bobr22 - морские рассказы

@kotofeichkotofej - переводы комиксов без отсебятины и с сохранением авторского стиля

@PyirnPG - оружейная лига

@ZaTaS - Герой - сатирик. Рисует оригинальные комиксы.

@Balu829 - Все на борьбу с оголтелым Феминизмом!

• @IrinaKosh - котики.

-----------------------------------------------------------------------------------

-- Не просто увёл, -- Вальдемар решил выпендриться перед своими знакомыми. – Я оказался у неё первым. Ручейки крови на её белых ляжках тому свидетельство! Можешь даже посмотреть. Если она их ещё не отмыла водицей…

Толпа засмеялась. Камил выхватил кинжал и тогда Нойманн вскочил, ушёл в сторону. Знакомые тут же с опаской расступились.

-- Будь по-твоему, сын бульона, -- бросил Вальдемар, так же вытянув из ножен свой кинжал. В глазах его мелькнул азарт. – Дуэль, так дуэль. Не будем превращать сий фарс в резню идиотов, верно? Тем более в Башнях Знания. Согласен?

-- Я убью тебя! – рявкнул Камил. – На дуэли, так и быть! Не здесь!

-- Тогда я пользуюсь своим правом выбора оружия, -- сказал Нойманн. – Раз уж ты позвал меня на дуэль. Таков кодекс.

-- Давай быстрей! – согласился Камил.

-- А драться мы будем, друг мой, на мечах, -- ухмыльнулся Вальдемар.

Это значило одно. Камил практически обречён. Ведь всю свою жизнь он обучался бою на топорах. Владению мечом Ларс их обучал совсем немного.

– Если ты не трус, конечно, -- добавил Вальдемар.

-- Ты знаешь, что я владею только топорами. При этом ты хорошо владеешь мечом не хуже, чем топором. Справедливо было бы сразиться на топорах.

-- Я так и думал, -- сказал Вальдемар и приготовился. – Ты такой же трус, как и вся твоя семейка. Но право выбирать оружие принадлежит тому, кого вызывают на дуэль. Таков кодекс. Или ты хочешь отозвать вызов? Признать своё позорное поражение? Ну хорошо, так и быть. Я принимаю твоё поражение, Камил. Расскажу о нём Лизе сегодня вечером. Тогда она будет хихикать не только от моих поцелуев.

Камил вспыхнул и бросился в атаку. Нойманн тут же контратаковал, слегка порезав Камила, но сам при этом оказался вне зоны досягаемости.

-- Брось, Камил, -- сказал Вальдемар. – Если ты собрался умирать, то умри хотя бы с честью. А не как убийца.

Камил остановился. Из пореза сочилась кровь. Если он даже убьёт сейчас Вальдемара, то его упрячут в темницу. Возможно, могущественная семья фон Нойманнов поспособствует, чтобы Камилу отрубили какую-нибудь часть тела, сделав его в отместку бесполезным калекой. Не лучший расклад. Дуэль на мечах тоже не была хорошим подарком судьбы. Но она была лучшим решением в этой ситуации. Это будет вполне законным основанием прирезать его.

-- Хорошо, -- согласился Камил. – Будет дуэль. На мечах. Где возьмём их?

-- У меня и у Карла есть, -- ответил Вальдемар. – Можешь выбрать любой. Кто будет свидетелем?

-- Ларс, -- сказал Камил, недолго думая.

-- Согласен, -- кивнул Вальдемар. – Тогда встретимся на тренировочном дворе вечером. Я принесу мечи. Ты договорись с Ларсом. Ну и зевак пригласим побольше.

Знакомые Нойманна тут же одобрительно загудели.

Камил шёл по коридорам. Ярость постепенно стихала. Конечно, она всё ещё полыхала в груди. Но уже не так, как в тот самый момент, когда он только узнал об измене Лизы.

А можно ли считать это изменой? Ведь он, оказывается, был просто «другом». Она ему ничего не обещала. Она не признавалась ему в любви. А правду ли сказал Вальдемар?.. Наверняка. Ведь зачем иначе Лизе было ложиться под него?

Камил вообще ничего не понимал. Зачем они так поступили с ним? Он в одночасье лишился и друга и своей возлюбленной. А скоро мог лишиться и жизни. Чем больше он размышлял о ходе грядущей дуэли, тем сильнее отчаивался. Ему не победить. Ни за что.

-- А я говорил, нужно было в таверну, -- Ларс не обрадовался новости о предстоящей дуэли. – А почему ты не позвал на дуэль свою ненаглядную? Ведь она же тебе изменила, а не Вальд.

-- Вальдемар тоже меня предал! Он знал, что Лиза – моя! – ответил Камил.

-- Ну, теперь это всё неважно. Тебе нужно подготовиться до вечера. Времени не так уж и много.

-- Это невозможно, -- сказал Камил. – Нойманн упражнялся мечом несколько лет.

-- Он уже давно им не пользовался, -- сказал Ларс.

-- А я не пользовался им никогда.

-- Справедливо, -- согласился Ларс. – Вальд выдвинул не самое честное условие. Поэтому и ты должен научиться кое-чему. Знаю я один грязный приёмчик, который однажды выучил в юности, чтобы уметь в случае чего компенсировать недостаток умения владеть мечом.

Тренировка продлилась не больше часа. Потом Ларс сказал, что достаточно – перед дуэлью нельзя переутомляться.

-- Только не вмешивайся в дуэль, -- попросил Камил. – Я хочу, чтобы всё было честно. И к чёрту, что ты обещал Есению меня защищать!

-- Не буду, -- ответил Ларс. – Кодекс – это святое. У меня нет причин вмешиваться в дуэль. Тем более, тебе нужно учиться отвечать за свои поступки и слова.

-- Вот и славно.

Началось тревожное ожидание дуэли. Сердце раздиралось на части от боли. Мир потерял все свои краски. Сделался ещё черней и мрачней, чем был до знакомства с Лизой. Стало совсем уж невыносимо жить. Он рассудил, что лучше тогда умрёт в отчаянной схватке, чем будет жить в позоре, и с такой болью на душе.

Ларс рассказывал свои старые истории, чтобы отвлечь мальца от переживаний, но Камил пропускал всё мимо ушей.

Потом на тренировочную площадку пришёл дылда Грег.

-- Камил, -- пробасил он и встал столбом, пытаясь найти нужные слова. – Вальдемар не прав. Он поступил, как урод. Как последний урод. Если бы он сделал это с моей Ингой… Я бы его зарубил без дуэли.

-- Спасибо, Грег, -- грустно ответил Камил. – Я бы тоже его прибил…

Грег постоял ещё, не находя слов.

-- Вальд хвалится, что в бое на мечах ему здесь нет равных, -- сказал он. – И что вы будете биться на мечах. И что его победа будет лёгкой… Зачем ты согласился биться на мечах?

-- Я позвал его на дуэль. Значит за ним – право выбора оружия.

-- Дурацкое правило, -- пробубнил Грег. – Удачи тебе, Камил. Я надеюсь, что ты победишь этого гада… Вальд мне никогда не нравился. Все эти аристократишки одинаковые. Так и хочется сломать им нос.

-- Я тоже аристократ, Грег, -- напомнил Камил.

-- Ну ты это… ты нормальный аристократ. И хороший друг.

-- Спасибо, Грег, за добрые слова…

Потом на полянку прибежал Карл Нойманн. Он был особенно взволнован.

-- Камил, не нужно, -- говорил он. – Зачем вам драться? Тем более насмерть? Я, конечно, понимаю, любовь и всё такое… И что Вальд поступил неправильно. Но, Камил! Это нужно остановить. Я не хочу, чтобы вы бились между собой!

-- А я хочу, -- коротко буркнул Камил. Карл замер.

-- Я понимаю, -- сказал он. – Но, Камил!... Отзови дуэль. Не нужно ссориться. Нужно всем помириться. Решить как-то по-другому.

-- Вальд не хочет ничего решать, -- сказал Камил. – Он сделал это специально. Чтобы растоптать меня. Я ему этого не позволю. Кто-то из нас двоих сегодня умрёт. И я надеюсь, что это будет он.

Карл снова замер, что-то взвешивая.

-- Камил, -- снова сказал Карл. – То, что сделал Вальд – ужасно. Я бы сам такое никогда не простил. Но из-за какой-то девки… Камил, извини меня за последующие слова, я никак не хочу задеть тебя ими, но ведь Лиза – ненадёжная девка! Биться ради неё…

-- А Вальд, значит, оказал мне услугу! – вспыхнул Камил. – Он, значит, как мой лучший друг показал мне, что Лиза – шлюха? И что она недостойна меня? Карл! Уйди! Не хочу говорить с тобой!

На душе сделалось ещё хуже. Его предал друг. Его предала любовь. Его семью перебили разбойники. А князь Искро норовит сгнобить и брата. За что ему такая жизнь?

К моменту дуэли Камил снова полыхал в ярости.

К тренировочной поляне сбежались зеваки. Довольные рожи, голодные до зрелищ. Камил ненавидел их всех. Когда-то давно он отстоял их спокойствие, набросившись на «старшаков» и на Маркуса. А теперь эти ублюдки стояли чуть поодаль и обсуждали предстоящий смертельный поединок.

На дуэль явился даже Маркус. Наверное, наблюдать, как два врага пытаются убить друг друга – очень приятно.

А ещё пришла она. Лиза. Сердце заколотилось. От волнения. От надежды. И от испепеляющей ненависти. Она не подошла к Камилу. Не пожелала победы. Она разговаривала со своими подругами и не обращала на него никакого внимания. Только однажды их взгляды пересеклись. И взгляд Лизы был ужасно холоден и безразличен, он ранил страшнее, чем лезвие меча.

А потом толпа загалдела. Вальдемар спускался по ступенькам к поляне, в компании своих новых друзей.

Ох, как и разозлился же Камил, когда Вальдемар поцеловался с Лизой! Демонстративно. Одарив его насмешливым взглядом.

А что мог поделать Камил? Только стоять и смотреть. Надеяться, что боги в этой дуэли будут к нему благосклонны. И что ему получится отомстить. Как же Камил хотел разрезать Вальдемара на мелкие кусочки!

Вальд передал Ларсу мечи. Ларс проверил оружие. Не затуплённое. Оба меча были хороши.

Когда Камил взял в руки меч, то осознал, что сглупил. Нужно было найти какой-нибудь способ. Нужно было стравить на Нойманна Бродягу. Или найти способ наслать проклятье. Или найти способ при помощи Изнанки облегчить себе битву. Усилить себя. Все эти идеи пришли к нему в самый последний момент. Слишком он оказался убит горем. Если Вальд не искал справедливого боя, то почему Камил должен был стремиться к честному поединку? Как баран, верно идущий на бойню…

-- Сейчас начнётся… -- донеслось из толпы, окружившей ребят.

-- Поприветствуйте друг друга, -- сказал Ларс. Дуэлянты скрестили мечи. Потом немного разошлись.

-- Хотите что-то сказать перед дуэлью?

Оппоненты помотали головами.

-- Тогда… -- Ларс тревожно вздохнул. – Бой!

Бывшие друзья подошли чуть ближе. Но никто не атаковал сразу. Некоторое время они напряжённо кружили, выгадывали подходящий момент. Но этот момент всё не наступал. Нойманн осторожничал. Камил – тем более.

Нужно было сделать ложное движение, вынудить Вальда атаковать в пустоту, а потом стремительно перейти в контратаку, пока тот не успел замахнуться снова. В этом и был весь успех поединков насмерть. Кто первый бил, тот скорее терял равновесие.

Все смертельные удары совершаются внезапно, неожиданно, в самый неподходящий для противника момент. Этот момент нужно было как-то создать. И оба это понимали. Учил их Ларс.

Нойманн был уверен в своей победе. Но парень понимал, что зазнайство – кратчайший путь к поражению. Поэтому не рисковал. Он надеялся, что Камил, движимый ненавистью, набросится первым. Он для этого сделал всё возможное.

Но Камил не бросался...

-- Так и будешь сто… -- не успел договорить Вальд, Камил тут же атаковал быстрым взмахом. Нойманн отступил на шаг – к контратаке он не был готов. Лезвие меча не достигло цели. А Камил не продолжил атаку, потому что думал, что оппонент тут же ударит в ответ.

Снова напряжённое молчание. Выжидание.

Следующим атаковал Вальдемар. Сердце Камила заколотилось. Он отбил взмах, сделал колющий выпад и едва увернулся от обратного замаха Нойманна – острие клинка едва ли не вспороло шею.

Вальдемар снова бросился в атаку. Камил растерялся и сделал два шага назад. Но Вальдемар лишь набрал скорости и теперь нёсся на него, прижимая к толпе, в угол. Камил юркнул в сторону, заходя под пустую руку Нойманна, с неудобной для него стороны. Вальд замешкался, этого хватило, чтобы Камил выиграл долю секунды для немедленного выпада.

Нойманн развернулся слишком быстро, он отбил удар Камила. Он завращал лезвием, словно жонглёр, сбивая с толку, вдруг резко нагнулся и атаковал размашистым ударом в ноги.

Боль пронзила бедро. Камил зарычал, но со злобой замахнулся на провалившегося в атаке Нойманна и рассёк ему лоб. Лиза взвизгнула.

На большее дотянуться не успел, лишь рассёк кожу, а кость не пробил…

Вальдемар фыркнул и снова сделал выпад.

Камил отошёл чуть назад, прихрамывая. Рана неглубокая, но всё равно сковывала движения. А вот у Вальдемара кровь стекала на глаза ручьём. Отвлекала. Камил решил немного потянуть. Пусть сначала кровь зальёт глаза ублюдку. А потом он использует приём, которому его научил Ларс. Это точно станет неожиданностью для зазнайки!

Вальдемар снова сделал выпад, но Камил отшагнул.

Вальдемар сделал короткую паузу, вытер кровь и тут же бросился в атаку. В стремительную атаку!

Отойти назад не получилось, Нойманн, видимо разгадав задумку, атаковал с куда большим напором, обретя наконец смелость. Его осторожность куда-то испарилась. На её месте осталось только желание победить.

Больше ничто не сдерживало его потомственное мастерство.

От первого взмаха Камил увернулся, второй заблокировал, а третий… Меч Вальдемара описал дугу и слишком неожиданно поменял траекторию. Обманное движение. Колющий удар. Камил сбил меч свободной рукой, отвёл от живота, схватил лезвие ладонью, обезоружив противника, попытался тут же уколоть в ответ... Вальдемар резко дёрнул лезвие назад...  Жгучая боль пронзила ладонь, Камил рявкнул, отпрянул. А потом с колоссальной злобой замахнулся, вложил в  удар всю свою ярость. Звякнули лезвия, высеклись искры.

Нойманн парировал.

И проткнул Камила.

Острие врезалось между рёбер. Глубоко. Тут же перехватило дыхание.

Камил замахнулся ещё раз. Но боль пронзила его настолько сильно, что меч вылетел из рук.

Вальдемар отшагнул назад. Смахнул с острия меча капли крови.

Камил не смог устоять на ногах. Он рухнул на колени. Но и на них продержаться долго не сумел – тело отказывалось слушаться. От боли Камил свалился на спину, судорожно втягивая воздух и поскуливая.

Ларс нахмурился. Ему хотелось броситься на помощь. Но нельзя.

Вальдемар с насмешкой уставился на Камила.

-- Ты же не думал, что всё закончится иначе? – спросил он.

-- Убей его! – крикнул кто-то из толпы. Интересно, кто? Но в ответ ему сказали заткнуть свой грязный рот. И тот голос принадлежал Грегу.

-- Скажи спасибо Карлу, -- бросил Вальдемар. – У моего брата добрая душа. Я пощажу тебя. Сам бы я тебя прикончил с удовольствием. Надеюсь, теперь предмет нашего спора исчерпан. Лиза – моя. А ты теряешь на неё притязания. И вражда между нами закончена. Как, впрочем, и дружба. Если ты не подохнешь, конечно, от такой раны…

-- Поединок окончен, -- сказал Ларс толпе, едва услышав слова Нойманна. – Победой Вальдемара фон Нойманна! Предмет спора исчерпан. Расходитесь. Нечего теперь толпиться…

Вальдемар убрал меч в ножны. Подобрал второй меч. И скрылся из виду.

Ларс тут же оказался рядом и принялся разрезать Камилу одежду на груди.

-- Терпи, -- говорил он, прикладывая заранее приготовленные тряпки. – Терпи. Первое боевое ранение.

-- Как ты, Камил?! – прибежал Ишуас. Он прибыл на дуэль уже после её начала и с ужасом наблюдал за происходившим. – С ним всё будет хорошо?

-- Рана не смертельная? – пробасил подоспевший Грег.

-- Любая рана смертельная, -- был честен Ларс. – И многое зависит от настроя раненного. Унылый дохнет от царапины. А тот, у кого имеются незаконченные дела – тому и голову снеси – пройдёт пятнадцать вёрст… Да, Камил? У тебя же ещё есть незаконченные дела?

Всего этого Камил не хотел и слышать. В один день он лишился любви, друга. А теперь ещё и чести.

-- Про честь ты зря, -- возразил Грег. – Проиграть в дуэли – это поступок, никак не влияющий на честь. Тем более ты не умел биться на мечах. Это Нойманн потерял бы честь, если бы тебя убил. Ладно ещё – сыграл в великодушие, кусок дерьма…

-- Что эта «честь»! -- воскликнул Ишуас. – Мнение других о твоем достоинстве! И твой страх перед этим мнением! А перед чьим мнением? Перед мнением этих ублюдков?

Ишуас бросил злобный взгляд на довольных зевак. Толпа принялась расходиться…

-- Лучше помогите протащить его на ложе, говоруны, -- сказал Ларс.

Камил увидел, как Лиза уходит в обнимку с Вальдемаром, изредка оглядываясь назад – не умер ли «друг». И тогда Камил потерял сознание, провалившись в черноту…

***

Спасибо за жирный дон!) Посылаю лучи добра)

Александра Владимировна 2000р «Спасибо за творчество!»

Мой ТГ канал: https://t.me/emir_radrigez