CreepyStory

Все потому, что снова вернулся к самому первому рабочему дню в Глинище. К белокурому ребенку, который умер из-за полиорганной недостаточности. Савелий тогда приготовил препараты и позвонил заведующей детским отделением. Диагноз-то был чудовищным для такой крохи. Заведующая сказала, что развитие болезни было ураганным и добавила: "Вот и полотенце бабы Маши не помогло". Савелий удивился, но не стал расспрашивать.

-- Петр, а ты помнишь еще какие-нибудь случаи с белой тряпкой? - спросил Савелий.

Санитар уставился на него мутным взглядом:

-- Когда эта падла ее под ноги людям бросала? Не помню. Зато могу рассказать, что мне мать с детства талдычила: эту старуху обходи стороной, она в прислужницах у смерти. Все ее боятся, и ты бойся. Только мне все равно, у кого она на побегушках, у Выргызы этой или у смерти. Сколько раз в пацанах пришлось обложить ее матом, и ничего. Даже с работой помогла, когда из армии с ранением пришел. А вот Мишку забрала... Да она дочку своей соседки, поди, Выргызе скормила!

-- Что ты несешь? - возмутился Савелий. - Неплохо бы поуважительнее об умершей. И без клеветы.

-- Я несу? - рявкнул Петр. - А ну вспомните-ка, по весне, когда вы только к нам приехали, что случилось?

Савелия бросило в жар.

-- Не помните? Вы еще тогда себя показали - девчонка заревела, а вы такой, мол, чего ноешь, тебе не больно! Так это соседкина дочка была, с которой карга нянчилась. А она по ней и слезинки не пролила!

Они замолчали. Савелий подумал, что такое совпадение может означать лишь не описанные еще галлюцинации. Устойчивую их направленность, разновидность одного редкого синдрома. А Петр явно прислушался к чему-то.

Савелий тоже понял: в секционке, где находился труп бабы Маши, кто-то двигался.

Вот вроде задели стол с инструментами. Затем упала на пол стопка документов.

Шаги?..

И эта галлюцинация была общей! Петр побледнел. Савелий унял дрожь рук, налил ему коньяка и встал.

-- Вы куда? - прошептал тихо, очень тихо санитар. - Нельзя...

-- Кто-то забрался в морг, -- спокойно произнёс Савелий. - Птица в окно влетела, собака прошмыгнула. Сиди здесь. Если хочешь, закрой дверь на ключ.

А сам подумал: "Если есть такие птицы, которые могут просочиться через решётку, или собаки, открывающие запоры и замки. Это человек. Возможно, убийца бабы Маши".

Савелий осознавал, что стоило бы вместе с Петром, пусть и перепуганным до смерти, проверить морг. Или вообще позвонить участковому. Если бы еще не один вариант -- им все почудилось. Но с него достаточно косых взглядов и усмешек, которых в его жизни было немерено. Пришел, наверное, тот час, когда уже не просто некуда бежать, а любое бегство не поможет.

От настороженных шагов и дыхания, которое вдруг стало шумным, свело мускулы. "Ну же, будь мужиком", -- подбодрил себя Савелий.

Он, стараясь ступать бесшумно, прошел по коридору, приоткрыл дверь секционки. Самые плохие предположения сбылись -- зал был пуст, стол свободен. Простыня валялась на полу. Савелий шагнул вперед, огляделся. Спрятаться здесь негде. Значит, он будет искать мертвячку в другом месте.

Повернул голову и увидел ее за спиной.

Труп не был страшен. Скорее, безобразен. Голова уборщицы завалилась назад и набок из-за перерезанных мышц и сухожилия. Края параллельных ран разошлись, но уже не кровили. Савелию захотелось цинично пошутить: "Мария Константиновна, придержите голову!" Он не успел осознать, реакция ли это на стресс, своеобразный инстинкт самосохранения, когда за смехом скрывается жутчайший страх иррационального, или просто стремление врача сберечь биоматериал для исследования.

В ране хлюпнуло, и по синевато-желтым морщинам шеи потек бурый ручеек.

Потом последовали хриплые, булькавшие звуки, и в них можно было разобрать:

-- Встречай... Выргызу... Не умрешь -- пожалеешь...

И Савелий спросил, хотя инстинкт требовал совсем другого:

-- Мария Константиновна, кто это сделал с вами?

Труп стал разворачиваться, протянув руку с почерневшими ногтями:

-- О... о... он...

Савелий сделал усилие, оторвал взгляд от страшных ран на шее и подушкообразной обвисшей груди с тяжами темных вен.

Вдоль стены крался Петр с газовым ключом.

Вот в этот миг Савелий испугался по-настоящему, осознав, чем страх перед потусторонним отличается от реальной опасности. Искаженное лицо санитара, выпученные глаза и побагровевшая кожа являли собой пример внешней реакции шизофреника на раздражитель. Понятно, что в таком состоянии силы человека вырастают пропорционально степени аффекта. Савелий не успел даже пошевелиться.

Петр занес ключ над головой бабы Маши и со всей силы обрушил его на редкие седые волосы, под которыми просвечивала синяя кожа. И принялся гвоздить и без того уже мертвое тело.

Савелий вытер холодный липкий потек со своей щеки, зашел в секционку, закрылся на ключ и уселся спиной к двери.

Пришла какая-то совсем "левая" мысль: так вот почему его сторонились коллеги, а потом сообща травили. Чужое безумие тем и страшно, что оно запросто может стать твоим. Или пожрать тебя с неумолимостью судьбы. Да что там! Весь мир безумен. Ни у кого против него нет ни шанса. И сейчас именно Петр представляет собой самую страшную опасность для него и окружающих. А вовсе не ходячие и разговаривающие покойники.

За дверью прекратились удары, раздалось надрывное рыдание:

-- Падла... ну какая же она падла... Не трогал я ее!.. Кто мне поверит-то, а? Все, все против меня...

Савелий достал мобильник. Экран оказался абсолютно черным, хотя еще вчера телефон был по новой заряжен. Так, спасения извне ждать бесполезно.

Что делать?.. Хотя... кто поймет шизофреника лучше, чем такой же шизик?

-- Петр, -- начал вкрадчиво Савелий. - Ты присядь, успокойся. Мы ведь в одной связке. Я точно так же всю жизнь пытаюсь доказать, что ни в чем не виноват. Кто еще способен поверить тебе? А вместе мы сможем кое-что сделать. Для начала скрыть твое преступление по отношению к трупу. Ты не знал, что за глумление над телом есть уголовная статья? Я вот знаю. Мне ею не раз угрожали.

Савелий услышал, как Петр подошел к двери и уселся, тоже привалившись к ней спиной.

-- Поговорю с инфекционистом, обосную необходимость срочного захоронения. Пластиковый мешок, закрытый гроб, все такое... -- продолжил Савелий, помолчав, тихо добавил: -- Договариваться я умею, на этом многое в моей профессии держится... Только ты сначала объясни мне, почему труп... баба Маша, кем бы она ни была, указала на тебя? Она ясно сказала "он"!

Дверь мелко затряслась. Савелий хорошо знал, каковы эти беззвучные рыдания загнанного в угол мужика. Они чреваты взрывом. Или полным бессилием и бегством, как много раз случилось с ним.

Раздался глухой удар, который достал и Савелия - почудилось, что это он сам саданулся затылком о дверь.

-- А потом пойдем к участковому, пусть вызывает следаков из города. Удивишься, но и среди них у меня полно знакомых, которые кое-чем мне обязаны, -- сказал главное Савелий.

Удары сотрясли дверь. Петр выкрикнул:

-- Может, старая карга хотела сказать "она", да не успела!

-- И кто же "она"? - спросил Савелий, уже зная ответ.

-- Выргыза! - взвыл Петр, высморкался, помолчал и тихо спросил: -- Ты ничего не замечаешь?

Савелий только после его слов переключился на реальность. В морг через ламели жалюзи наползли темень и тишина. Все предметы прикрылись подозрительным сумраком. Еще несколько минут, и наступит ночь.

Но как же так? Савелий глянул на часы. Светящиеся стрелки остановились. Не может быть! Труп привезли часов в десять. Потом пришлось работать с документами. Далее последовали эти события, занявшие какой-то миг. Плюс от силы полчаса на душещипательные беседы с санитаром. Сейчас не должно быть более двенадцати дня!..

-- Темно-то как... -- заскулил Петр. - Это она, Выргыза... Без жертвы осталась. Все так и говорили - не будет ей человеческой крови в срок, она весь край сожрет. Может, мы уже в брюхе у нее!

И действительно, полный мрак уже касался щек Савелия, гладил по рукам. Пришлось открыть замок почти на ощупь.

-- Ты поднимайся, Петр, -- спокойно сказал Савелий. - Будем отсюда выбираться.

-- Не выбраться нам, -- запричитал Петр. - Куда выбираться-то?

Но отлип от двери, поднялся и сделал несколько шагов по коридору.

Савелий нашел его ладонь. Она была едва теплой, как у покойника, только что испустившего дух. Впрочем, такой же, как и у него самого. Опасений, что санитар вдруг накинется, не стало после упоминаний о местном божке. Страх, охвативший трясшегося Петра, стал лучшей гарантией безопасности Савелия.

Шаря по стене свободными руками, они прошли до кабинета.

-- Куда она делась-то? - прошептал Петр.

-- Может, наваждение какое-то, -- откликнулся Савелий. - Нам же легче.

Однако исчезновение трупа и отсутствие луж крови на полу вовсе не принесло облегчения. Савелий хорошо понимал, что видеть и слышать кошмар совсем не то, что очутиться внутри него. В любом случае им нужно к людям. Одним нельзя оставаться. Если же умалишенные патанатом и санитар причинят кому-то вред... это дело здоровых - расхлебывать все. И как он не понимал прописной истины раньше, взваливал все на себя, бежал от себя, не думал о себе!

-- Оденься, -- прошептал он санитару.

Но Петр словно бы и не услышал его. И Савелий не дотянулся до вешалки, схватил что-то с тумбочки, которая стояла у зеркала. Сейчас оно было просто черным прямоугольником, отражая темноту и выделяясь на чуть более светлой стене.

Страх словно порвал грудь Савелия, который пришел в себя, когда понял, что колотится плечами вместе с санитаром о закрытую дверь. Не оглядываясь, он нашел запор и кое-как оттянул механическую щеколду. Отшвырнул мысль, что дверь может не открыться.

Но она распахнулась и выпустила их в темноту.

Савелий и Петр навалились на нее спинами, с облегчением услышав щелчок запора.

-- А чего это мы так взволновались? - попытался схохмить Савелий под оглушительный стук своего сердца. - Ты же здорово умеешь успокаивать трупы.

Но миг эйфории от спасения был слишком коротким.

-- А это у карги спрашивать было нужно, -- с прежней злобой ответил Петр. - Она же здесь знахаркой считалась. А на самом деле выменивала жизнь за жизнь.

-- У Выргызы?

Петр промолчал.

По двери со стороны морга заскребло что-то металлическое. Когти этого пса?

-- Идти нужно, -- обреченно молвил Петр.

-- Куда? - поинтересовался Савелий. - Кругом тьма-тьмущая.

На них со всех сторон дышал лютым морозом непроглядный мрак, в котором исчезало представление о пространстве. Только у самых ног еле обозначалось светлое пятно. Как край полотнища, которое отправляет человека к смерти.

Теперь уже Петр взял врача за рукав халата и потянул. Неуверенными шагами они двинулись вперед, стараясь наступить на пятно или блик, или отсвет. Или нежданную прореху в немыслимой черноте.

-- Тьма египетская, -- пробормотал Савелий.

-- Чего? - удивился Петр.

-- Не обращай внимания, -- вымолвил Савелий. - Сейчас мы вроде должны уткнуться в больничный забор. В нем дыра, через которую я всегда пролезаю, чтобы сократить путь.

-- Не будет ни забора, ни дыры, -- зло, в полный голос ответил Петр. - В брюхе мы. У Выргызы. Или в жопе.

-- Тогда уж лучше в жопе, -- вновь попытался пошутить Савелий, пытаясь отогнать самую жуткую мысль.

-- Почему лучше-то? - Не понял Петр.

-- В этом случае по определению есть выход, -- ответил Савелий.

Ходьба причиняла мучения, словно кто-то не спеша с каждым их шагом отнимал силы, дыхание, выпивал саму жизнь. Очень хотелось упасть, стать частицей мрака и не чувствовать изматывавшее присутствие незримого кровососа.

-- Слушай, вдруг мы померли и сейчас просто переживаем посмертье? - предположил Савелий. - В него никто из коллег не верит. Однако, если б его не существовало, мы бы не слышали голоса мертвых.

-- Так ты... поорать... предлагаешь?.. - поинтересовался, останавливаясь Петр.

Савелий не различал его лица, зато ясно видел облачко пара, которое с каждым словом становилось все более незаметным в темноте.

-- А что?.. - еле переводя дух, сказал Савелий. - Может, найдется тот, кто нас услышит...

-- Ну, услышит... Нам-то что с того? - Савелий скорее понял по невнятным звукам, чем услышал слова санитара. - Что ты... скажешь... людям?

Савелий задумался. Просить помощи бесполезно. Самый ушлый из живых капнет на марлю эфиром и положит ее на восковое лицо. Он сам так делал, желая прекратить душераздирающие вопли мертвых тел. Пока не заметили коллеги и Савелия не уволили в первый раз. Или не отделит голову трупа от тела. За это его отстранили от работы на неделю, а потом просто выгнали. Да еще шепоток в спину пустили.

Предупредить о необходимой жертве кровожадному божку, Выргызе? Кто ж ему поверит-то? Он сам бабе Маше не поверил. А если б и хоть на миг принял это, то все равно бы воспротивился роли жертвы. Как она ему угрожала-то: не умрешь - пожалеешь. Шиш ей с маслом, а не его добровольная смерть. Хотя, разумеется, бесконечного во Вселенной нет. За каждым в свое время придет неведомое. И пожрет. Но сдаться самому... нет, это не про него.

Живым не понять. Они все отвергнут. Савелий однажды попробовал передать слова трупа, касавшиеся обстоятельств гибели, следаку. Он впился в них, как клещ - других зацепок не было. Раскрутил и раскрыл. Получил повышение. А Савелию сказал, морщась: "Вы бы пролечились, что ли". Да еще и наболтал кому-то, наверное, по пьяни. Савелий оказался уволенным в очередной раз, по сокращению штата. Он, самый добросовестный, дотошный и безотказный, оказался за воротами клиники!

Семья... Ее вообще не следовало заводить. К своим мукам он добавил безграничную боль за Настьку и невинное солнышко Настюшку. Такое беззащитное перед тьмой.

Ему нечего сказать живым! И думать об этом не стоит.

Меж тем твердь под ногами задрожала. Из глубин мрака над головой послышалось нечто вроде отдаленного грома.

-- Выргыза близко, -- сообщил Петр своим обычным голосом, будто темень и не душила его, лишая воздуха и сил. - Сейчас объявится. Так что готовься, Савелий Иванович. Мира уже нет... сейчас не станет и тебя.

Савелий понял, что Петр не рядом, а где-то поблизости. Не успел удивиться в перемене голоса и интонаций: санитар сейчас явно не боялся, а ждал чего-то с нетерпением. Савелий повернулся раз, другой, стараясь разглядеть бывшего товарища по посмертью. Ему на миг показалось, что мелькнули два красных огонька. Нет, вроде почудилось.

Мрак и чудовищные раскаты вдруг стали исполинским прессом, который чуть было не расплющил Савелия. Он упал. Когда все стихло, появилось ощущение тверди со всех сторон. "Меня похоронили... заживо", -- мелькнула мысль.

-- Хочешь знать, кто бабку прирезал на самом деле? - раздался над ним голос Петра. - Не хочешь, типа не важно это сейчас? Нет, Савелий Иванович, важно. Пес Выргызы ей горло развалил. Накануне выхода Великая выпускает своих псов. И они выбирают, кто кровью заплатит за то, чтобы было все как прежде. Карга эта, бабка Маша, всего лишь под ногами путалась, пыталась изменить судьбу жертв.

В черноте над Савелием образовались две багровые, источавшие греховный пламень, прорехи. Глаза пса! Стало быть, чертов санитар специально до поры до времени прикрывал веками свою суть. Только зачем? Разорвал бы сразу...

-- Ты же сказал, что невиновен... -- сказал или подумал, что сказал, Савелий.

-- Правду сказал, -- с изгальством произнес в его голове голос санитара. - Это не я, а пес во мне пришил старую кошелку. Раньше нужно было, до того, как ты сюда заявишься. Выргыза меня не для того избрала, когда валялся с кишками наружу после взрыва на мине... А чтобы за порядком следил.

"А я?.. При чём здесь я?" -- подумал Савелий.

Ему почудилось, что от лютого холода его смертный пот обернулся ледяным саваном. В совершенно бесполезной и иррациональной попытке заслониться от неминуемой муки он попробовал закрыть лицо полой халата, который не успел снять. Под руку попалось что-то непонятное, которое оттягивало карман. Полотнище какое-то... И Савелий накинул его на свои глаза, не видевшие ничего, кроме алчных и беспощадных угольков пса Выргызы.

В тот же миг чудовищная боль саданула в уши. Это вселенский гром грянул рядом с псом и его жертвой. Полыхнула красная молния, видная сквозь полотно.

Савелий не дождался прикосновения когтей и зубов и не услышал дикий вопль пса. Провалился в небытие, которое всю его жизнь находилось рядом с ним.

***

Ему легко удалось объяснить разгром в морге и глумление над трупами белой горячкой санитара, который потом сам задохнулся от аспирации рвотных масс. А вот устоять перед напором главврача, который не захотел терять специалиста, Савелий не смог. Сказалась его привычка уступать во всем людям, хотя теперь в ней не стало необходимости. Как и потребности куда-то бежать. Савелий "оглох". Не слышал больше ни звука с той стороны.

Он запомнил все происшедшее до малейшей детали. Но события словно бы превратились в пепел, который заполнил его душу и тронул волосы на висках.

К нему приехали Настька с Настюшкой и радостно обжили новый дом. Савелий не смог разделить их веселье и планы вернуться в город к тому времени, когда дочке придется идти в школу. Он чего-то ждал. По утрам со страхом вглядывался в зеркало: нет ли отсвета адского пламени в глазах? Но его радужка всего лишь посветлела, как это бывает у престарелых или инсультников. Значит ли это, что ему предстоит занять место бабы Маши?

Савелий равнодушно поучаствовал во встрече первого сельского Нового года, равнодушно съездил на курсы, где прежние коллеги отметили обнадеживающие изменения в его характере, поведении и высоко оценили выступление на конференции.

И всё-таки дождался.

Настюшка, его веселый ангел, простудилась ранней весной, да с такими последствиями, что педиатр назначил антибиотики. А потом настал тот страшный момент, когда дочка перестала дышать. Но, к счастью, все обошлось. Одна-две минуты жуткой паники и беспорядочных движений - то ли искусственную вентиляцию легких делать, то ли хвататься за то, что теперь всегда было при нем. За полотнище бабы Маши. Но его малышка справилась сама и сделала хриплый вдох. Радость от чудесного спасения дочки омрачала какая-то мысль, но Савелий не стал копаться в себе. Главное - Настюшка жива! И она не "жейтва"! А он сам - не пес.

Савелий в пух и прах разругался с врачом и женой, но настоял на домашнем режиме, лечении травами и витаминами. И дочка пошла на поправку! Может, ему никогда не придется воспользоваться последним средством, чтобы уберечь Настюшку от Выргызы. Раз он не стал тем злом, которое выбирает ей жертв, возможно, не станет и постоянно проигрывавшим спасителем. Оглох же он, оглох!

Савелий почти перестал спать, все сидел возле кроватки. Под рукой было замызганное, все в бурых и сажевых разводах, полотнище.

Однажды на миг он все же отключился и не заметил, что дочка повернулась к стене. Оцепенел, когда увидел на веселеньком детском коврике два красных отсвета. Откуда они появились? Возникли из-за двух ночников с дурацкими висюльками, от которых дробятся лучи света? Савелий раньше не замечал таких бликов. Он решил: надо бы убрать вычурные светильники, что бы по этому поводу ни сказала Настька.

Савелий прислушался: дочка тихонько болтала в полусне с васильками и незабудками набивного рисунка. Картина была умилительной, но он ощутил знакомый холод в груди.

Савелий не успел перевести дух, как дочка сказала:

-- Кровь вкусная.

Савелий не смог сделать ни одного движения, когда она легла на спину и багровые пятна переместились на потолок.

Потом усилием воли он заставил действовать затвердевшие мышцы, поднялся и сделал несколько шатких шагов к кроватке, не зная, что предпримет в следующий миг. В мозгу снова прозвучали слова бабы Маши: не умрешь - пожалеешь. Права она была, сто раз права. Рука потянулась к подушке... Нет, этого он точно не сделает. Может, удастся уберечь малышку от страшной участи - нести кому-то смерть ради чьей-то жизни. Уж лучше бы он не заслонялся полотнищем бабы Маши от клыков пса. Не берег себя. И тогда не оказался бы перед выбором: спасти дочь или других людей.

Савелий медленно, будто к ногам были привязаны пудовые гантели, отошел от кровати. Дочка уже крепко спала. Багровые отсветы погасли до того момента, когда они превратятся в пламя.

Именно в Глинище, которое Савелий в мыслях называл Гнилищем, и приостановилось его бесконечное бегство. Полгода назад за новой стальной дверью бревенчатого здания на отшибе больничного комплекса его тепло встретили уборщица тетя Маша и санитар Петр. Вот уж кто никогда не косился и не морщился при виде врача-патанатома Савелия Метелкина. А ведь должны были... Просто обязаны. Если, конечно, они нормальные люди. Новые коллеги трех блоков районки отнеслись к нему с настороженной прохладцей. Открытой враждебности не проявили, зато дали ясно понять: ему никогда не стать своим в больнице.

Приступ случился с ним в первый же рабочий день.

Савелий должен был провести аутопсию пятилетнего ребенка, о чем ему по телефону сообщила заведующая педиатрией. И он разволновался от своих надежд и ожиданий, стал ждать у окна. Сколько раз говорил себе: не думай об ушедшем человеке, смотри на труп как на биоматериал, который нужно описать и исследовать.

Но где там! И Савелий увидел сквозь зарешеченное стекло, как трясется по гравию каталка, как вздрагивает маленькое тело, как ветер треплет светлый хохолок, высунувшийся из-под куцей больничной простыни.

У его дочки, Настюши, были светлые, в мать, волосы.

Савелий сразу почувствовал, что дело хорошим не закончится. Предметы в секционке обрели световые ореолы, зал наполнился звуками, которые даже не воспринимаются человеком в обычном состоянии. Редкие капли из крана стали звонко долбить эмаль раковины. Под облицовочной плиткой зашуршала осыпавшаяся штукатурка. Открылась дверь, и сквозняк громко прошелестел листами посмертного эпикриза, который Петр положил на грудь трупа. А еще санитар взялся искать что-то в шкафчиках. Дверцы наполнили зал пронзительным скрипом.

Савелий еще верил в то, что все обойдется. Даже тогда, когда сел с бумагами у компьютера и услышал тихие стоны. Может, этим и ограничится?

Нет... Он погрузил скальпель в желтоватую кожу трупа, и уши резанул отчаянный визг. Савелий отшатнулся. Он привык, что слышит живые голоса мертвых тел. Приучил себя продолжать работу, несмотря на вопли, оглушавшие его. И скрывать это от коллег тоже научился.

Но девчушка шести лет... Светленькая...

А плач все не стихал. Савелий уже собрался вонзить большой ампутационный нож между атлантом и затылочной костью, чтобы оборвать все связи мертвого мозга с телом. Но в этот миг, не осознавая причин такого своего поведения, впервые задал вопрос трупу. Прежде Савелий и помыслить не мог, чтобы затеять диалог, ведь это означало бы поставить крест на своей мечте об избавлении от болезни или проклятии, которое превратило его жизнь в бегство.

-- Чего кричишь-то? Тебе не больно, я знаю. Ты же умерла, -- сказал он недвижному телу. - Успокойся, скоро все закончится.

И в ответ услышал:

-- Бабаська сказайа: ты жейтва. Не будет бойно. А мне бойно-бойно...

Савелий бросил инструменты, стащил перчатки и выскочил из морга. Ветерок, полчаса назад игравший детскими волосами, швырнул ему в лицо последние колкие снежинки зимы, которая все надеялась вернуться после первых теплых дней. А сердце, вдруг ставшее большим и жгучим, затрепыхалось вместо равномерного сокращения.

Может, это приближавшийся инфаркт вызвал слуховые галлюцинации в виде общения с мертвой? Такое бывает. Или безумие пошло на новый виток? Да ладно, он сам считала себя шизофреником и тем не менее жил с этим. Стало быть, инфаркт...

Но через несколько секунд сердцебиение пришло в норму, жгучая боль бесследно прошла. Савелий вытер потный лоб рукой и попытался обдумать ситуацию. Похоже, он вовремя уехал из дома. Шизофрения часто передается по наследству. И оградить ближайших кровных родственников от хвори можно элементарной изоляцией больного.

Савелий попытался восстановить то, что случилось в секционке. Да, он волновался - первый рабочий день на новом месте. Надежды... пусть слабые, неуверенные, но все же. Мертвое дитя, так похожее на дочку. Вот и повод его больному мозгу пуститься во все тяжкие.

Возня Петра у шкафа... Черт, в секционке он был не один! Еще и уборщица в коридоре - он чуть не споткнулся о ее швабру. Они могли увидеть и услышать. Значит, снова бегство в никуда?

-- Савелий Иванович, простынете на ветру-то, -- ласково сказала баба Маша.

Савелий обернулся и уперся взглядом в ее полное, раскрасневшееся от работы лицо. Не похоже, что она слышала его "разговор" с трупом. Вон какая веселая. Савелий привык к другому отношению коллег и окружающих.

Вышел Петр, вытащил сигареты, щелкнул зажигалкой.

-- По ходу, зима в этом году будет ранняя, -- сказал он, обращаясь к Савелию. - Ваша-то квартирка как? Ремонта не требует? А то мы с братом поможем.

Савелию даже стало теплее от его глаз и улыбки, излучавших добродушие.

Никто ничего не видел. А может, и не было ничего?

Но Савелий знал: было. Как в детстве, когда он услышал мявканье кошки под окном, вышел и обнаружил кишевший мухами труп. Или на похоронах одноклассника, когда над недвижным телом пронеслось:

-- Не хочу, не хочу, нехочунехочунехочу!..

И в университете такое случалось. И на работе - одной, другой, третьей. Будь он немного похитрее или практичнее, мог бы стать знаменитым специалистом. Ибо вперед всех получал важнейшую информацию. Особенно его ценили следователи. Именно он поспособствовал раскрытию нескольких резонансных преступлений. Увы, его заслуги нельзя было признать. Им, его бедой и проклятием, просто пользовались. И тут же предпочитали забыть. До нового дела.

В первые дни работы на новом месте Савелий затаился, приглядываясь к сотрудникам. А потом даже отважился пригласить их на "посиделки" после очередной запарки. Баба Маша сначала только замахала руками, мол, не пью эту отраву, ваш клоповник-коньяк, то ли дело самогоночка. И выставила свою бутылку с вонючкой кофейного цвета. Ох, и забористым же оказалось это пойло! А уборщица и санитар - самыми душевными сотрапезниками. Однако, когда Савелий вышел в коридор позвонить Настьке, то услышал их короткий разговор:

-- Что думаешь, Петро? Зачем он каждое тело калечит? Сроду не видела, чтобы трупам головы отсекали. Может, правда все, что про него говорят? - спросила санитара бабка.

-- Че тут думать... Такое в мозг не лезет, как ни запихивай. Нам-то че? - грубо ответил Петр.

-- Так ведь работать с им, -- возразила уборщица. - Всяко может случиться.

-- Отстань. Вот когда случится, тогда и подумаю, -- уже откровенно нахамил Петр.

Когда Савелий зашел в лаборантскую, где они "чаевничали", сотрудники расцвели самыми приветливыми улыбками.

Стало быть, тогда, в первый день, все увидели-услышали и решили не подавать виду. И значит ли тот факт, что штатный состав морга Глинища сразу же не восстал против него, ненормальность этих простых и душевных людей?

Савелий с того времени еще несколько раз, особенно в начале лета, когда повалили трупы с мест происшествий, задавал вопросы мертвым, стараясь точно подгадать, чтобы в секционке никого не было. И они откликались. Странность ответов смертельно травмированных заключалась в однообразии. Причину они называли одну -- псы. И тут же замолкали навсегда, хотя обычные покойники могли подать голос и после холодильной камеры. Однако вид и особенности повреждений не имели ничего общего с нанесенными животными. Разве что если бы они имели по два верхних клыка двадцатисантиметровой длины с каждой стороны пасти. Да и не было в округе диких стай, которые обыкновенно бродят вокруг дачных поселков. Савелий решил, что эти "псы" -- какая-то потусторонняя метафора, недоступная рассудку живых.

Сегодня баба Маша, увидев Савелия в окно, вышла встречать и бросила ему под ноги белую тряпку. Савелий знал, что она слыла целительницей-шептуньей и, по разговорам сельчан, поднимала на ноги самых безнадежных. Однако никто к ней в очередь за здоровьем не стоял. Бабку явно избегали. Обращались только отчаявшиеся.

-- Здрасьте, Савелий Иванович! По половичку-то подошвами шоркните раза три! - велела уборщица.

-- Есть же решетка и коврик... -- возразил было Савелий, теряясь в догадках о смысле этой церемонии.

-- Так понедельник же! Надо, надо... Чтоб вся неделя легкой была, -- сказала какую-то бессмыслицу баба Маша.

Савелий привык, помня о своем проклятии, во всем идти людям навстречу. Было в этом что-то жалкое, заискивающее. Он подавил раздражение и тщательно трижды вытер ноги о непорочно-белое полотнище.

-- Вот и молодцом! - похвалила уборщица. - Будет вам за покладистость и уважение добро.

Савелий хмыкнул и прошел к себе. Однако бабкина странность засела в мозгу, не дала ему покоя, и он в обеденный перерыв поинтересовался:

-- А что за обычай такой - ноги о белое вытирать?

-- Так наши предки делали перед Выргызиным выходом, -- ответила баба Маша.

-- Перед чем? - удивился Савелий. - Перед чьим выходом?

-- Да не слушайте ее, Савелий Иванович, -- донесся голос Петра из подсобки. - Брехня все это. Или дурость.

В его голосе явно слышалась злость, которую невозможно было оправдать ситуацией.

-- Мать Выргыза каждый сезон к людям выходит, -- важно сообщила уборщица. - Эта неделя - предзимок, конец осени. Выргыза даст людям силы пережить зиму и встретить весну. За неделю до выхода...

Ее грубо одернул санитар, который хлопнул дверью:

-- Хватит басен! Савелий Иванович, из терапии звонили, спрашивали, когда из области экспертизы будут.

Савелию стало стыдно за Петра, поэтому он сказал бабе Маше:

-- Мария Константиновна, я за чайком с удовольствием про выход послушаю, а сейчас мне нужно кое-что обсудить с коллегами.

День оказался сложным, Савелий забыл про обещание, так что не довелось послушать про какого-то местного духа или божка -- Выргызу. И уборщицу увидеть не довелось.

Бабу Машу поздним вечером прирезали в собственном дворе. То, что дело будет висяком, участковый и следователи определили сразу после опроса соседей и знакомых одинокой старухи. А через день была назначена аутопсия.

Накануне вечером к Савелию постучался участковый. Он явился с одним из следаков, по слухам, уроженцем Глинища. Гости выглядели презабавно, обликом как бы противореча друг другу: пожилой участковый молодцеватыми движениями, выправкой и зычным голосом напоминал человека не старше тридцати пяти, а районный следователь, по лицу только что со студенческой скамьи, сутулился, покашливал, со старческой натугой садился, вытягивал ноги, медленно перебирал листы в папке. Его пальцы дрожали, а губы кривились.

-- Как уехал отсюда десять лет назад, так начались проблемы со здоровьем, -- пояснил он свое непрерывное поперхивание и кашель.

-- Да, места у нас такие... силы дают, -- отчего-то недовольно, даже злобно подтвердил участковый.

Савелий выставил коньяк, и глаза участкового радостно блеснули. Понятно, обрадовался, что сэкономил на традиционном гостинце. Наверняка потратился на "чаек патанатомов" для Савелия. А теперь и дорогое бухло при нем, и разговор будет самым задушевным.

-- Вы же ознакомились с официальными вопросами к экспертизе? - спросил следак.

Савелий кивнул. Вопросы как вопросы, он таких видывал немало. Участковый тем временем перехватил хозяйскую инициативу и быстро разлил коньяк по стопкам.

-- Хотелось бы, чтобы поменьше внимания было уделено описанию смертельных ранений, -- сказал следак. - Они должны соответствовать ножевым. Такова версия следствия.

-- Вы хотите сказать, что раны могли быть нанесены не холодным оружием? - удивился Савелий.

Он еще не осматривал труп, который хранился в "трехместной" камере морга.

-- Они и не могут быть другими, -- с напором ответил следак и значительно добавил: -- Мы же знаем, как вы всегда помогаете следствию. Слухами земля полнится. Она же круглая.

Савелий от души возмутился:

-- Да, помогаю. Исключительно точностью и оперативностью экспертиз сверх всяких сроков. И исключительно в целях установления истины, пусть она даже и не совпадает с версией следствия.

Он даже отодвинул свой стул от стола с коньяком, холостяцкой закуской и бумагами следователя.

-- Вы все не так поняли, Савелий Иванович, -- вмешался участковый. - Здесь дело еще более чистое, чем те, что были раньше по поводу травм на молотилке и ДТП. Вы тогда написали, что раны не соответствуют нанесенным животными и были получены до того, как тела попали под механизмы или грузовик. До такого ни один из ваших предшественников не доискался и не додумался. Сейчас даже этого нет.

"Однако ты осведомлен больше, чем следует", -- подумал Савелий и отклонил протянутую стопку. Участковый не смутился и весело "накатил" свою.

-- Следствию нужно, чтобы вы зафиксировали -- раны не могут быть нанесены животными, -- просипел следак, осторожно выпил и замер, приложив ладонь к груди.

"Уж не разрабатывают ли они какого-нибудь сезонного маньяка?" -- задал себе вопрос Савелий.

-- Как я понял, следствию нужно, -- Савелий подчеркнул голосом последние слова, -- чтобы я не обратил внимание на параллельные ранения и не связал их с исследованными ранее?

Следак кивнул, участковый широко, по-дружески, улыбнулся.

-- Не стоило беспокоиться, -- сухо ответил Савелий. - Раны я опишу, как положено. Это даже не обсуждается. А все остальное не мое дело.

Теперь уже во все тридцать два зуба улыбнулся следак, обнажив анемичные десны.

Они допили коньяк, потолковали о том о сем.

Выпроводив гостей, Савелий задумался: ясно, что у следствия нет задач кого-то подставить или покрыть. Разве что... какое-то неведомое животное с двойным рядом клыков-лезвий. Но такое просто не существует! Он вспомнил слова изуродованных покойников о "псах". Кто они - аномальные, мутагенные создания природы или маньяк с потребностью рвать жертву на полосы? И только он сможет напрямую спросить последнюю жертву.

Савелий, почему-то чувствуя вину перед бабой Машей, решил для свободы собственных действий отправить Петра с поручениями. Когда санитар выкатил труп из холодильника и устроил на секционном столе, сказал:

-- Поезжайте прямо сейчас в область с новыми стеклами и образцами. И да - нужно предварительно спросить в отделениях, нет ли еще чего для анализов.

Но Петр угрюмо отказался:

-- Не поеду. Останусь здесь.

Савелий, стараясь не перейти грань, спокойно сообщил:

-- Либо вы сейчас же, сию минуту отправляетесь с новыми стеклами в область, либо я попрошу главного найти в морг лаборанта. Достаточно того, что я сам работаю с препаратами. Не понимаю, за что вам начисляют часть ставки. Соображаете, как это отразится на вашей зарплате?

Петр разъярился:

-- Думаете, я не знаю, что вы хотите поговорить с покойницей? Да-да, не стройте из себя кого-то там. Небось, спросите, не я ли ее грохнул. И сами любой ответ выдумаете. Так вот, знайте: у меня тоже есть что главному рассказать.

Савелий почувствовал, что пол, крытый старым линолеумом, уходит из-под его ног. "Ненормальный, он отрезает телам головы! Психопат, он дает трупам наркоз! Врач-садюга, который каким-то образом вызнает о жертвах такое, будто сам их убил!" -- прежние обвинения посыпались на него со стен и потолка морга. Такое он не однажды переживал. Но в этот раз ему некуда было бежать. Так пришло решение не оправдываться, не просить, а пойти в атаку.

-- Думаю, вы оба догадались, отчего я оказался здесь, в вашем Глинище, -- сказал устало Савелий. - Да и слухами земля полнится, так? Но не суть. Ты, Петр, -- ведь могу к тебе обратиться так, как раньше, на "ты"? - зря решил, что тебя подозревали. Вовсе нет. А теперь вот станут. И неважно, что будет со мной. Подумай о себе.

Петр шарахнул кулаком о стену, отчего правила обработки инструментария в рамке рухнули на пол, дзынькнув стеклом. Санитар уселся на корточки рядом, обхватил голову руками и сказал:

-- Эта падла меня видела. Как раз перед тем, как кровищей захлебнуться...

Савелий попытался незаметно сунуть руку во внутренний карман с мобильником.

-- Не я это! - завопил Петр, подняв лицо, залитое слезами. - Не я! А карга увидела меня!

-- Тогда ты должен понимать, что мне важно задать покойнице вопросы, -- почти бодро сказал Савелий.

Его даже пот прошиб от сознания того, что бежать, возможно, не придется.

-- Вы ведь думаете, что я зверь какой, если со старухой лаялся? Да просто знал, кто она такая! Из-за нее самой, может, столько трупов через этот морг прошло! - зачастил санитар. - Да, ненавидел. Да, хотел разобраться из-за сеструхиного пацана. Но не убивал! А она про меня скажет!

-- Пойдем-ка в кабинет, -- предложил Савелий. - А потом ты поедешь в область. Вернешься - продолжим разговор.

-- Не смогу я уехать... -- пробормотал Петр. - Пока вы тут с ней... обо мне говорить будете.

-- Ты успокойся сначала, -- велел Савелий и помог санитару подняться.

Часть вторая Дилемма Метёлкина

Чердак. Глава 17/23

Чердак. Глава 18/23

Чердак. Глава 19/23

Чердак. Глава 20/23

Неужели дом на холме нежилой и поэтому Валера задерживается? Емельян постукивал пальцами то по рулю, то по коленям, несколько раз открывал бардачок, где в кобуре лежал Макаров. Так… Дозвониться без связи не выйдет. Девушка на заднем сиденье застонала и заметалась: наверное, у неё жар. Емельян прикусил губу – он всегда делал это неосознанно, когда крепко задумывался. На ум приходило лишь два варианта действий. Первое – пойти за Валерой. А второй вариант предполагал добраться до ближайшей остановки, проверить там дела со связью, затем либо вызвать скорую, либо ехать на железнодорожный вокзал. А Валеру что – бросить?! Тоже не годится.

Снова открыв бардачок, Емельян вытащил фляжку и, повернувшись к девушке, похлопал её по щекам, чтобы разбудить и заставить выпить хоть пару глотков виски. Она что-то забормотала, отворачиваясь и закатывая глаза. Лоб девушки полыхал жаром, как печь. Всё же она выпила глоток виски, фыркнула, начав плеваться, потом с трудом фокусируясь и выговаривая слова, назвала своё имя и фамилию. Затем сказала что-то о своём двоюродном брате, который в опасности, и отключилась.

– Эй, эй, очнись, дорогуша! - попытался было её разбудить Емельян, но не выходило.

Яшкина. Её фамилия снова и снова появлялась в хороводе нестройных мыслей, навевая что-то неуловимо знакомое. И вот, приняв решение, поворачивая ключ в зажигании, Емельян вспомнил, что Женька временно остановился у Яшкиной, своей двоюродной сестры.

Разум сразу же потребовал действовать, но что-то внутри подталкивало ехать к остановке: мол, так окажется вернее. Емельян, отмахнулся от доводов разума и последовал чутью, которое если изредка и давало о себе знать, то никогда ещё его не подводило.

Эльвира Павловна обошла весь дом, всё больше раздражаясь и негодуя. Никаких следов машины ни возле дома, ни на магистрали. Неужели её догадка оказалась неверной? Она покачала головой. Что-то не складывалось. Валера наверняка приехал на машине и не один. Конечно, он мог притормозить у остановки, либо (что абсурдно) на железнодорожном вокзале, но она не верила, что ошиблась в догадках – и Валера приехал один.

Всё, как нарочно, складывалось простив неё, то и дело вставляя палки в колёса. Значит, Эльвире Павловне оставалось лишь одно: вернуться домой и подготовиться к появлению гостей как следует.

Дом – это издавна её территория, там она впросак не попадёт. Недобро ухмыльнувшись, Эльвира Павловна ещё пару секунд всматривалась в темноту, затем развернулась и направилась обратно. Снег прекратился.

Олесе было так плохо, что она совершенно не понимала, где находится и что происходит. Удавалось прийти в себя лишь на пару секунд, но этого хватало лишь на то, чтобы попытаться осмотреться и выдавить несколько слов – к её ужасу, совершенно нечленораздельных. Оцепенение напоминало кошмарный сон, тело было словно ватное, отказываясь подчиняться её воле. Она так устала и всё же продолжала бороться, мысленно прося высшие силы о помощи, хотя раньше никогда не была особо религиозной. Но как же было тяжело, как же жарко и холодно одновременно. Олеся снова и снова истекала потом, то дрожала от холода, погружаясь в небытие, как в бездонное озеро.

Жора проспал всего лишь пару часов, но чувствовал себя необычайно бодрым. Тревога за студентку усилилась, что-то внутри сильно подталкивало ехать как можно быстрее. Что же делать? Самый ранний поезд прибудет на станцию в шесть утра. Сейчас на старых механических часах ровно два часа ночи.

Раздумывая, Жора пересчитал деньги в кошельке: хорошо, что взял с собой всё накопленное как с мизерной пенсии, так со сдачи макулатуры и металлолома. Прикинул так и эдак и решил, что сможет договориться с водителем такси и отдаст всю сумму, лишь бы на станцию приехал.

Тарасов не хотел будить Саву, похрапывающего на узкой койке за шкафом. И так уже попрощались. Жук тоже сопел во сне, свернувшись возле печи.

Обмотав газетой топор, Жора положил его в сумку и тихонько вышел за дверь. Ветер лениво уносил прочь тёмные тучи. Снег, к счастью, практически перестал идти. «Это знак», - решил Жора и набросил поверх заношенной вязаной шапочки капюшон, обитый по краям искусственным мехом.

Наверное, молитвы Олеси оказались услышаны. Она пришла в себя, почувствовав улучшение. Сразу вспомнив, как едва не попала под машину, как её подобрал мужчина в кожаной куртке. О, слава небесам.

Олеся пошевелилась, сбросила одеяла и тихонько застонала, пытаясь сесть.

Емельян повернулся на звук и сразу спросил:

- Ты как? Очнулась? Полегчало? Не волнуйся, сейчас скорую вызову.

Девушка замотала головой, думая, что бы сказать, и выдохнула:

- Мой двоюродный брат в опасности! Пожалуйста, вызовите полицию. В доме, - начала кашлять, чувствуя, как снова накатывает слабость и становится жарко.

- Подожди, не торопись. Скажи лучше, как зовут твоего брата

Олеся, недоумевая, ответила:

- Женя Синицын, а что?

Емельян хмыкнул, едва не подавившись смешком. Происходящее совершенно обескураживало.

- Нет, ну это просто что-то с чем-то. Ведь мы с другом как раз приехали за Синицыным. Кружили тут, дом никак не могли найти.

Олеся выдохнула. От волнения кровь прилила к лицу. В такие совпадения она не верила. Поэтому она решилась рассказать всё, ничего не утаивая. И пусть её лучше сочтут сумасшедшей, чем попадут в коварные сети этого дома, где зло не какая-то абстрактная величина, а абсолютно реально.

Лицо Емельяна оставалось бесстрастным, так что и не понять, поверил ли он. Он молча открыл бардачок и достал «Макаров». Затем засунул его за ремень штанов.

- Я сам разберусь с этой историей, девочка. Тебе оставлю телефон. Если через полчаса не вернусь, можешь вызывать как полицию, так и скорую.

- Будь осторожен, пожалуйста, - шепнула девушка. Лодыжка сильно разболелась при попытке двигаться.

Емельян вышел из машины - и только хотел было захлопнуть дверь, как услышал шум подъезжающей машины. Такси припарковалось совсем рядом, выпустив из салона невысокого мужика в шапке-ушанке и свободной куртке, с сумкой в руках. Мужик решительно потопал в сторону дома, и, поддавшись порыву, Емельян крикнул:

- Эй, погоди!

В свете фар рассмотреть лицо мужчины Олесе не удавалось, но вот рост, походка, даже шапка-ушанка – всё это было знакомым. Мужик, размахивая руками, двинулся в сторону дорожки, ведущей мимо стройки к дому. Кряхтя и стискивая зубы от слабости и боли в лодыжке, Олеся открыла дверь и крикнула, опасаясь, что голос слишком тихий:

- Дядя Жора! Постойте!

…Жора остановился, не понимая, чего мужику от него надо. Может, закурить хочет, так зажигалка у Жоры сдохла в дороге.

- Скажи, мужик, ты случайно живёшь не в двухэтажном доме, что там дальше, по дороге?

- А в чём дело?

Чего-чего, а такого вопроса Жора не ожидал.

- Тут ситуация такая, что помощь не помешает, - начал было объяснять Емельян, и оба повернулись на сиплый крик из машины.

- Яшкина, ты? - взволнованно откликнулся Жора.

- Я здесь, в машине, - вздохнув поглубже, отозвалась Олеся.

Жора развернулся, поспешил к машине, чувствуя, как от облегчения ослабли колени, а сумка едва не выпала из рук.

Емельян со стоном взялся за голову, не понимая, что вообще здесь происходит. Затем, шумно выдохнув, побежал вдогонку.

То, что здесь находился дядя Жора, казалось совершенно невероятным, а в особенности, что он приехал к ней на выручку. Сейчас он залез в салон машины и вместе с Емельяном слушал её рассказ, кивая, бурча и явно чертыхаясь про себя, когда дошло до пропажи двоюродного брата Яшкиной.

Емельян поглядывал на обоих весьма скептически, но сдерживался от желания пойти поскорее на выручку Валере. Потому что внутри от рассказа девушки, от вставок этого дяди Жоры скреблось и сжималось нечто такое первородное, дикое, заложенное прямо в генах. И это чувство заставляло Емельяна слушать, не перебивая, одновременно негодуя от недостатка подробностей в обрывочной истории дяди Жоры. Происходящее здесь было похоже на байку у костра, смешанную с фантастическим сюжетом некого грандиозного кинофильма. В общем, на взгляд Емельяна, в этой истории было слишком много как белых пятен, так и совпадений, словно здесь и сейчас всем руководила сама госпожа Судьба.

- Так что же вы предлагаете, Жора, дать нечисти отпор топором?

Жора кивнул и неожиданно, словно озарённый идеей, спросил:

- Есть ли в машине запас бензина?

Пара канистр в багажнике действительно поместились.

- Что вы задумали, Жора?

Жора вместо ответа сказал, что заплатит за бензин и берёт всю ответственность на себя.

- Ну, ладно, - ответил Емельян, чувствуя, что в нём сейчас смешались как любопытство, так и азарт.

Уборкой Танечки Эльвира Павловна осталась довольна. Всегда приятно видеть результат собственных ментальных усилий. Ей даже жалко на мгновение Танечку стало, что больше не придётся воспользоваться проявившимися способностями толстушки в полной мере. Но что поделать, если впервые за полвека тварь игнорирует мысленные связи – вот это волновало Эльвиру Павловну гораздо больше. Поэтому пришлось оторвать увлёкшуюся уборкой Танечку от дела и потащить за собой на чердак.

Обследовать собственную территорию тварь предпочитала, разделившись на управляемые разумом части: так ей было проще и эффективней. Убедившись, что потомство тщательно спрятано и находится в тепле, для охраны она выделила из своего тела несколько особей, похожих на гибрид летучих мышей и акул, прикрепив их на потолке чердака.

Затем, поразмыслив, тварь полностью распалась на стаю мелких кожистых птиц и разлетелась по дому. Отдельная стая, с руководящим всеми частями разумом, кожистыми птицами разлетелась по дому, облепив как потолок, так и стёкла квартир с наружной стороны здания. Пребывая в хорошем расположении духа от собственной предприимчивости (и как она раньше не догадывалась провернуть подобное?), тварь приготовилась к охоте. Острый слух твари выхватывал множество посторонних звуков, что говорило о возросшем количестве потенциальной добычи. Предвкушение обильного пиршества вызвало обильное слюноотделение.

Валера очнулся, как от толчка, с ощущением грозящей ему опасности. Вот только тело онемело - и в тёмной комнате свет пробивался сквозь приоткрытую дверь, позволяя ему разглядеть связанные на лодыжках и запястьях руки. То была простая, но крепкая верёвка, и в этом были свои плюсы перед клейкой лентой. Валера также сидел на стуле, благо к нему он не был привязан… Так, теперь всё зависело лишь от него. Медленно и терпеливо он начал шевелить пальцами ног и рук, пока не ощутил, как с игольчатой, жаркой до жирной испарины на лбу болью восстанавливается кровотечение в занемевших конечностях. Валера стиснул зубы и продолжал шевеление, ободряя себя тем, что усиливающаяся боль и дискомфорт – это очень и очень хорошо.

Синицын услышал шаги и затаился у входной двери. Поскрипывающие ступеньки и цокающие каблучки внушали, к собственному стыду и огорчению, неистовый ужас. Что же делать? Что? Женьке казалось, что в любой момент Эльвира Павловна заглянет в квартиру, просто почуяв его присутствие. Прятаться он больше не мог, поэтому оставалось лишь ждать, когда она скроется на чердаке, и тогда просто бежать вниз без оглядки, а если увидит её сподвижниц, то без промедления воспользуется ножом – и пусть от вида крови ему становится нехорошо. Главное сейчас – убежать прочь из этого треклятого дома. Но как же долго они идут по ступенькам, как же долго.

Синицын крепко стиснул зубы, затем до боли сжал рукоятку ножа.

Что-то не так. Что-то было совсем неправильно. Вот именно то самое верное слово, всё чаще приходящее на ум Эльвире Павловне, пока поднимались по чердачной лестнице. И от этих мыслей она всё сильнее ощущала неуверенность в собственных силах.

На чердаке было очень тихо. Подчиняясь разыгравшемуся из-за тревоги чутью, Эльвира Павловна первой втолкнула на чердак Татьяну, которая еле передвигала ноги и постоянно зевала, совершенно отупевшая и уставшая от работы по дому.

Углубившись внутрь, за толстушкой следом – на расстоянии не больше, чем на метр, Эльвира Павловна услышала слабый шелестящий звук, напоминавший завыванье ветра и хлопанье крыльев. Звук насторожил, и она замерла на месте. Оказалось вовремя, ибо с потолка посыпались одна за другой жирные и большие кожистые твари, падая прямо на Татьяну.

Ноги сами унесли Эльвиру Павловну прочь, пока ум лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию. Это было совершенно неожиданно и невозможно. Тварь впервые напала без предупреждения, словно образовавшаяся за полвека связь с Эльвирой Павловной для неё больше ничего не значила.

Танечка кричала так сильно, что закладывало уши. Эльвира Павловна неслась прочь по лестнице. С потолка за ней со всех сторон стягивались, образуя подобие роя, сотни этих кожистых тварей. Паника оказалась горькой на вкус и словно ненастоящей, будто всё происходило во сне.

Нога подвернулась. Эльвира Павловна едва не упала и вдруг сразу поняла, что до первого этажа не добежит. Квартира Мухомора для её целей не подходила. Лихорадочно она рыскала по карманам в поисках универсального ключа. Нашла и успела открыть дверь соседней квартиры и ввалиться внутрь. Несколько тварей вцепились в волосы, путая и вырывая их когтями, впиваясь острыми зубами в мочки ушей. Эльвира Павловна взвизгнула, резко выдёргивая их из волос и бросая на пол, чтобы раздавить. Плюх! Как же приятно трескались их головы!.. Сердце билось в груди с неистовой силой. За дверью шипели, клокотали, били крыльями, наваливаясь на неё всё сильнее.

- Не на ту напали, сволочи неблагодарные! - погрозила кулаком она двери и направилась внутрь квартиры.

Ещё не всё потеряно. Имелся способ вновь обрести себе законные полномочия. Главное сейчас – вернуться в свою квартиру через теневую зону, затем сварить специальное сонное зелье и дождаться восхода солнца, когда по природе тварь угомонится. И впредь не будет ей ни пощады, ни сытой жизни.

Эльвира Павловна начала переходить по зелёно-жёлтой ковровой дорожке из плетёной соломы в коридоре. Медленно, пока не ощутила лёгкий толчок.

- Ну, наконец, то, - выдохнул Валера, которому удалось освободиться, благодаря своей гибкости и тонким запястьям – приём, которым пользовался ещё в армии, если, конечно, верёвки завязывали не слишком, туго. К тому же, благодаря тонким и гибким пальцам, он мог чудодейственным образом развязывать самые сложные узлы.

Он так хотел пить, что сводило губы, но в туалет хотелось сильнее. Пока искал туалет, растерянно кружил по квартире, совершенно незнакомой, ужасаясь тому, как сюда попал. Ведь этого совершенно не помнил. Телефона в карманах куртки не обнаружил, а вот бумажник оказался на месте, что странно: почему похитивший его не взял деньги?

Как же всё непонятно! Как происходящее, так и эта квартира. Кажется, он уже два раза кружил мимо гостиной, так и не сумев посчитать, сколько же здесь комнат. Чудом, наверное, сориентировался в коридоре и только пристроился отлить, хмыкая от современного унитаза и аляпово-броского кафеля как на стенах, так и на полу – в пышных, ярких розочках и пионах, появилось странное чувство, что сейчас что-то произойдёт.

Такой кафель подошёл бы весьма экстравагантной особе. И, стоило подумать об этом, как перед мысленным взором встали ярко-голубые женские глаза и вспомнился мягкий, ласковый голос, от которого мороз ледяной наждачкой прошёлся по коже.

…Синицын больше не мог оставаться в квартире. От нервного перенапряжения его мучили навязчивые идеи. Казалось, если он останется, то всё: пиши – пропало. Эльвира Павловна найдёт – и тогда уже он пропадёт с концами. Едва представился такой поворот событий, как Женьке хотелось плакать, кричать и звать маму. «Боже, миленький! Ну, пожалуйста, помоги мне!» Никогда прежде Синицын ни во что не верил, а тут как накрыло. Но на ум не приходило ни одной молитвы, приходилось импровизировать и молиться своими словами. Ну, вот, кажется, в подъезде стало тихо. Он пулей выскочил за квартирную дверь, ни на что не глядя, разве что под ноги, и едва кубарем не скатился по ступенькам. Затем услышал, как сверху с шуршаньем стремительно летят вниз кошмарные кожистые твари, триумфально попискивая при этом.

- Ааа!! Помогите! – вскоре отчаянно кричал Синицын, отбиваясь от летящего на него кошмара голыми руками.

Лицо застилали пот и кровь. Кожу щипало.

Тварей прибывало, и от их количества на площадке потемнело. Лампочка на высоком потолке качалась из стороны в сторону. Твари бросились на Женьку со всех сторон, и Синицын завизжал, чувствуя, как растекается в промежности постыдное горячее пятно. «Ну, как же так вот, почему?! Боже, почему ты меня не услышал?!»

До спасительной подъездной двери оставался маленький лестничный пролёт. Синицын зажмурил глаза от ужаса, когда совсем потемнело, чувствуя, что вот-вот его разорвут на куски и, наверное, перед этим поднимут в воздух… Тварей на подъездной площадке стало так много, что и в кошмарном сне не приснится.

Антонина, оказавшись у проходной оптовой базы, позвонила на номер Димы.

-  Антон, я на месте, - сказала Тоня, услышав уже знакомый голос.

- Сейчас я вас встречу. Подождите минутку, - Тоня оглядела здание базы. Ей оно показалось довольно большим. Люди в черной форме, курсирующие вдоль шлагбаума,  внимательно смотрели на нее, от этого девушке стало некомфортно. Но тут она увидела спешащего к ней мужчину. Тонкое осеннее пальто, лакированные ботинки и выглаженные брюки выдавали в нем офисного работника.

- Вы, наверное, замерзли. Пойдемте быстрее. Девушка со мной! Пропуск не нужен! - крикнул Антон людям в форме и те закивали головами.

- Нет, я не замерзла, - Тоня последовала за своим спутником.

- А вы давно знали Диму? - спросил Антон, открывая Тоне дверь.

-Мы знакомы около полугода. Я когда в Москву приехала, с ним познакомилась в кофейне. Я там работала на раздаче. А он часто заходил взять кофе с собой. Вот мы с ним и начали перекидываться парой фраз, а потом и телефонами обменялись. Могли иногда в кино сходить или в парк. В общем обычное общение, - Тоня оглядела помещение, в которое ее привел Антон.

- Это рабочий кабинет Димы, вот его стол, а здесь шкаф, он там тоже что-то хранит. Посмотрите, - кабинет был небольшой и светлый. Обстановка без лоска, лаконичная и в офисном стиле.

- Мне как-то неудобно рыться в его вещах. А в полицию вы обратились?

- Да, ответили, что ждать нужно трое суток с момента исчезновения человека. По их мнению, он мог запить, загулять или еще чего. Я больницы обзвонил и даже морги, тоже ничего, - Антон подошел к письменному столу и открыл верхний ящик, достал оттуда блокнот и исписанные листы бумаги.

- Вот как. Понятно. Ну давайте. Я посмотрю, - Тоня подошла и взяла в руки блокнот.

- Не факт, что вас что-то тут наведет на мысль, но попытка - не пытка, - из кармана пальто Антона раздался звонок, он достал смартфон и ответил, - да-да, я здесь, сейчас подойду, - кивнул Тоне и жестом указал, что покинет ее на пару минут. Девушка кивнула в ответ.

Антон отсутствовал гораздо больше, чем обещал. Тоня в это время успела пролистать блокнот, просмотреть все ящики стола, но ничего подозрительного или указывающего на то, куда мог деться Дима, не обнаружила. Девушка подошла к шкафу, отворила дверцы и увидела, висящий бомбер цвета хаки. Ощупав куртку, осмотрев карманы, Тоня так же ничего не нашла. Встала на цыпочки и пыталась разглядеть, что находится на верхней полке шкафа. Провела рукой над полкой, и она  за что-то зацепилась. Тоня старалась схватиться пальцами за предмет, но он выскальзывал, тогда она взяла рядом стоящий стул и встала на него. В темном пространстве не удавалось рассмотреть что лежит на полке, тогда девушка  воспользовалась фонариком смартфона. В свете фонаря виднелось, что-то неясное, похожее на куклу. Тоня вытащила игрушку из шкафа, и та на удивление оказалась довольно тяжелой. Девушка спустилась со стула и начала рассматривать находку. Это был деревянный солдатик довольно большого размера, около 30 см. Краска в некоторых местах облупилась, что придавало ему вид старинной вещи. Но больше ее удивила голова игрушки, точнее рот. Прорисованные крупные зубы, нижняя челюсть подвижна. Тоня развернула солдатика спиной и увидела рычажок. Девушка опустила его вниз и услышала щелчок, а рычажок вернулся в исходное положение. Антонина повернула солдатика к себе лицом и повторила манипуляцию: нижняя челюсть игрушки резко сжалась и раздался звук щелчка. "Это же щелкунчик", - тихо проговорила Тоня. Она провела рукой по головному убору игрушки, расколовшемуся в некоторых местах. Внешний облик солдатика напоминал гусара 19 века. Девушке очень понравилось исполнение этой вещицы. Она внимательно всмотрелась в нарисованные глаза и ей показалась что они смотрят на нее.

- Ну как? Есть что-нибудь? - отвлек Тоню вернувшийся Антон.

- Э...Нет, только игрушку нашла.

- Ой, заберите ее, пожалуйста, у меня от нее мороз по коже. Не знаю зачем ему такая страшилища, - Антон поморщился.

- А мне понравился Щелкунчик. Он такой необычный. Может, раритет, - сказала Тоня и опять взглянула на деревянного солдатика.

- Тем белее берите.

- Хорошо, но когда Дима объявится я ему верну. А у вас нет новостей? Может кто что узнал? - спросила Тоня и положила щелкунчика в свой рюкзак.

- Нет, я завтра утром пойду в полицию. Напишу заявление о пропаже Димы. А у вас, кстати, фотки его нет?

- Да, есть что-то в ВК. Я сейчас посмотрю и вам скину, только вы мне номер свой продиктуйте.

Тоня ехала в теплом автобусе и думала о Диме, о их последней встрече, о том как им было весело и приятно вместе. В окне виднелись украшенные проспекты, многообразие огней, украшений, в ряд красовались новогодние елки. И во всем этом праздничном великолепии девушка испытывала тоску. Чувство сожаления, что настроение не соответствует окружающему миру. Все вокруг кружится, сверкает, радуется, а в душе все это не вызывает отклика, а только тяжелые мысли об исчезновении Димы, о потере работы и невозможности внести оплату вовремя за квартиру. Девушка тяжело вздохнула и услышала "Щелк". Она нахмурилась, огляделась, но рядом не было ни одного пассажира, автобус был полупустой. Тогда она посмотрела на рюкзак, лежащий на коленях, открыла его и заглянула внутрь. "Наверное, рычажок задела. Вот он и щелкнул", - подумала Тоня.

Девушка зашла в квартиру и почувствовала приятный запах запеченной курицы в духовке. Тоня разулась и устремилась на кухню. Хозяйка квартиры расставляла тарелки.

- Здрасти, у вас сегодня гости? - спросила Антонина.

- Привет, моя дорогая. Нет, - заулыбалась женщина, - это для нас. Иди мой руки и садись за стол.

-Инна Львовна, у вас что? Праздник какой?

-Нет, просто захотелось поужинать. Тем более ты наверняка голодная. Поторопись, хватит лишних вопросов.

Тоня отправилась в ванную мыть руки. "Странно, она даже полки в холодильнике поделила, а тут меня курицей угощать собралась. Жди беды, наверное, скажет что других постояльцев нашла. Вот блин, беда не приходит одна", - думала девушка пока мыла руки.

- Я смотрю ты украсила окно на кухне? - указательным пальцем Инна Львовна ткнула в наклеенную одинокую снежинку на стекле.

- О, да. Мне так захотелось. Думала праздничное настроение появится, но что-то не очень пока, - устраиваясь за столом ответила Тоня.

- Тебе ножку?

- Конечно, если можно, - обрадовалась девушка.

- Тоня, скоро Новый год и я так подумала, что хочу сделать доброе дело. В общем у меня для тебя подарок, - Инна Львовна сделала паузу, - за этот месяц я не возьму с тебя денег за аренду!

- Да ладно?! Почему? - удивилась Тоня.

-Просто захотела сделать тебе такой подарок. Ты хорошая квартирантка, почему бы и нет? - Инна Львовна подняла бокал с морсом, девушка сделала так же.

- Чин-чин! -  звонко выкрикнула Инна Львовна и они сделали по глотку...

Тоня уютно устроилась в кровати. Взбила подушку, вставила наушники в уши, включила расслабляющую музыку и посмотрела на деревянного солдатика, которого поставила на подоконник. Щелкунчик освещался уличными фонарями, его лицо было затемнено, но девушка продолжала вглядываться в его силуэт. Что-то притягивало в этой игрушке.

"Где же Дима? Что с ним могло случиться? А может просто загулял? Вдруг с друзьями затусил? Он же куда-то убежал с работы, да так что забыл телефон. Хоть бы быстрее нашелся. Интересно, где он взял такого щелкунчика? А может Дима мне его подарит?" - под тихую музыку и под эти размышления Тоня провалилась в сон.

"Щелк". Тоня открыла глаза и застыла. Она явно слышала щелчок. Девушка села на кровать и посмотрела на щелкунчика. Он все так же стоял на подоконнике. Тоня подошла к окну и взяла солдатика, покрутила его в руках. Ничего особенного. "Приснилось, наверное", - подумала девушка. Вернулась под одеяло и разблокировала смартфон, на часах 03:15. Она вздохнула и постаралась принять удобно положение. "Щелк". Тоня распахнула глаза и вскочила с кровати. Она никак не могла уловить откуда звук. "Щелк". Тоня посмотрела на закрытую дверь комнаты и осознала, что звук издается из коридора. Девушка на носочках подошла к двери и прижалась ухом. Ничего. Тишина. И опять четко и громко "щелк". Она отпрянула, попятилась назад, споткнулась о завернутый угол коврика и упала. Ее посетила мысль - она прильнула лицом к полу и старалась разглядеть что-нибудь в щель между полом и дверным полотном. И увидела, что прямо за дверью кто-то стоит, в темноте, покачиваясь из стороны в сторону. "Щелк". Звук показался отвратительным, пронизывающим, словно ломается кость. Тоня вздрогнула. Схватила смартфон, но экран не загорался, девушка пыталась его включить, но тщетно. Тогда она нащупала шнур зарядного устройства, подключила смартфон, но заряжаться он так и не начинал. "Боже мой", - в отчаянии прошептала Тоня. И услышала, как ручка двери неспешно начала поворачиваться. От ужаса девушка не могла дышать. Медленно открылась дверь и Тоня ахнула. На пороге стояла Инна Львовна с широко открытым ртом. Женщина шагнула в комнату, Тоня обратила внимание, что взгляд у той был совершенно отсутствующий, глаза полузакрыты. "Она, наверное, лунатик",  - подумалось Антонине. Она поднялась с пола и тихо, стараясь не шуметь, подошла к хозяйке квартиры. "Инна Львовна, вы спите?", - Тоня протянула руку, но та резким движением руки положила себе в рот круглый предмет, придерживая его пальцами, так чтобы зафиксировать четко между челюстями. С силой закрыла рот, раздался щелчок от того, что челюсти сомкнулись. Тоня увидела как у женщины вылетели передние зубы, хлынула кровь, а на пол упал окровавленный , с целой скорлупой грецкий орех. Инна Львовна вернулась в исходное положение, с широко раскрытым ртом, только теперь изо рта у нее сочилась кровь на ночную рубашку, а прокушенные пальцы крупными каплями кровоточили на паркет. Тоня закричала и побежала прочь из квартиры. Уже на улице она поняла, что стоит в одной рубашке и босиком. На ее радость она увидела мигалки патрульной машины и опрометью бросилась к ней.

Продолжение следует...