Beskomm

Хайко Маас (Социал-демократическая партия Германии), министр иностранных дел / Heiko Maas (SPD).

Многоуважаемый господин президент, дорогие коллеги!

Почти 80 лет назад, 22 июня 1941 года национал-социалистическая Германия напала на Советский союз. С этого началась самая кровопролитная глава так называемой войны на уничтожение на Востоке, которая началась в сентябре 1939 года с нападения на Польшу. Национал-социалисты стремились к завоеванию нового жизненного пространства, ради чего порабощение и уничтожение целых государств и народов стали не просто неизбежным последствием, но [ясно] объявленной целью войны. Безжалостное немецкое ведение войны превращало целые деревни и города в выжженную землю, миллионы гражданских, в том числе женщины и дети, пали жертвами репрессий и террора со стороны немецких оккупантов. Вермахт тогда отбросил все общепринятые правила ведения войны и сознательно заморил голодом миллионы советских военнопленных. Немецкие преступники, совершили, прежде всего, в Центральной и Восточной Европе, преступления против человечности в рамках Холокоста.

Растерянно и ошеломленно мы смотрим на эту часть нашей истории, на эту расистскую манию, на полную моральную распущенность, которые нашли свое ужасное воплощение именно в восточной кампании. И, полные печали и стыда, мы склоняемся перед более чем 30 млн. людей, которые между 1939 и 1945 годами только в Центральной и Восточной Европе расстались с жизнью в этой войне, спланированной и начатой Германией и ведущейся ею до последней возможности.

Многоуважаемые дамы и господа, с учетом масштабов этого преступления даже через 80 лет приходится удивляться тому, что наши соседи из Центральной и Восточной Европы протянули нам руку примирения. И за это мы им глубоко благодарны (аплодисменты). Эта благодарность влечет за собой особенную ответственность. Ответственность, изо всех сил дальше работать ради примирения между народом Германии и народами России, Украины, Беларуси, Польши, прибалтийских, южно-кавказских и центрально-азиатских государств, и всех прочих, кому немцы во Второй мировой войне причинили ужасные страдания. И под этим примирением никогда нельзя проводить финальную черту, дорогие коллеги.

Поэтому я очень благодарен бундестагу за ранее принятые в Берлине решения по созданию мест памяти жертв войны на уничтожение в Польше и во всей Европе, над реализацией которых мы работаем совместно с нашими партнерами из сферы науки, политики, гражданского общества, в тесной, очень тесной связи с нашими польскими друзьями. И точно так же мы продолжаем нашу работу по сохранению памяти [о войне и жертвах] в Центральной и Восточной Европе. На Украине мы поддержим создание нового планируемого музея Холокоста в Бабьем Яре, а в Беларуси восстановление исторической экспозиции в бывшем Минском гетто (аплодисменты).

И для меня, дорогие коллеги, было особенно важным, что за прошедшие три года мы наконец-то сделали гуманитарный жест также в сторону выживших в блокаду Ленинграда. Жестокая смерть миллиона человек в блокированном вермахтом городе была одним из самых страшных военных преступлений Второй мировой войны. В Петербурге я говорил с выжившими в этой блокаде, в последний раз в прошлом августе; кто слышал воспоминания этих людей: что там случилось, что с ними происходило, что им сделали… кто это слышал, тот никогда этого не забудет. И кто видел их готовность к примирению, тот просто обязан принять этот подарок и вести эту работу по сохранению памяти и в будущем. И мы считаем это своим долгом (аплодисменты). […]

Александр Гауланд (ультраправая партия «Альтернатива за Германию»), председатель фракции в бундестаге / Dr. Alexander Gauland (AfD)

Господин президент, дамы и господа!

Ничего так не противоречило прусской и австрийской военной традиции, как нападение на Советский союз 22 июня 1941 года (возгласы в задних рядах). Эта война с самого начала была войной на уничтожение, а ее цель – жизненное пространство на Востоке – национал-социалистической химерой. То, что вермахт повиновался этому бреду, замарало его на все времена. Война на Востоке с самого начала отличалась от всех прочих кампаний. Гитлер решил, что там можно не церемониться. Приказ о комиссарах, истребление евреев, массовое умерщвление голодом советских военнопленных и всеохватывающее повсеместное разрушение советской инфраструктуры не имело ничего общего с классическими правилами ведения войн между государствами. Народы СССР должны были быть стерты с лица земли или, в лучшем случае, влачить бесчеловечное безотрадное существование в качестве феллахов (бесправные крестьяне в странах Ближнего Востока и Северной Африки – прим. перев.). После этого уже не должно было существовать никакой русской, украинской или белорусской культуры.

То есть обсуждать тут нечего – только постоянно спрашивать [себя], почему столь многие представители прусской военной традиции пошли этим путем вместе [с национал-социалистами]. И поэтому очень легко понять и ясно увидеть, что поводом для поступка Штауфенберга стали рассказы боевых товарищей и собственные наблюдения на Востоке. И если внезапному нападению вряд ли можно дать какую-то другую оценку, то вопрос «А можно ли было это предотвратить?» все еще остается. Мы, немцы, по причине нашей глубокой вины не можем ставить этот вопрос. Но в Западном мире его поставили. Не несет ли и Советский союз из-за подписания пакта Молотова-Риббентропа (обычно немцы говорят «пакт Гитлера-Сталина, тут у оратора свое видение – прим. перев.) часть вины за ту катастрофу, которая произошла? Мы знаем, что у Сталина было две возможности: союз с Западом или краткая отсрочка [войны] посредством «сделки с дьяволом», заключенной с Гитлером. И существует не так уж мало историков, которые считают эту «сделку с дьяволом» непростительной и вообще ужасной ошибкой. Эта критика не является реалистичной и справедливой. Потому что длительные переговоры по заключению военной договоренности между Советским союзом, [Британской] империей и Францией каждый раз заканчивались в одной и той же мертвой точке. Как можно было организовать военную оборону без участия Польши, которая не желала терпеть на своей территории советские войска? То есть, если Сталин таким путем получал короткую отсрочку, чтобы лучше вооружиться против немецкого нападения, то это было правильное решение в духе реальной политики, ради собственного выживания. Последствия которого, правда, были ужасны для Польши. Но последствием этого стало также и нападение Гитлера на эту страну (СССР – прим. перев.). Он разрушил европейский порядок и начал войну, к которой, по крайней мере, так же хорошо, как и к Первой [мировой войне] подходят слова бывшего британского министра иностранных дел: в Европе гаснут огни, и при нашей жизни мы больше не увидим их горящими. Потому что в конце не было победителей, только проигравшие.

Но как раз потому, что мы, немцы, так сильно виноваты перед Россией, следует относиться к этой стране со снисхождением (т.е. идти ей навстречу – прим. перев.) и толерантностью, даже если мы не всегда [полностью] все понимаем и можем одобрить в ее поведении. Во всяком случае, моральное высокомерие и заносчивость будут ошибкой. Россия – это европейская держава и наш самый старый союзник. Гитлер хотел стереть эту страну с лица земли, и тот факт, что это [ему] не удалось, может и сегодня наполнять нас радостью и благодарностью. Благодарю за внимание.

Йохан Вадефул (Христианско-демократический союз Германии), член президиума партии, депутат / Dr. Johann Wadephul (CDU/CSU)

Господин президент, дорогие коллеги!

То, что началось с нападением вермахта и его союзников [на СССР] 22 июня 1941 года, является единственным в своем роде даже для ужасной истории Второй мировой войны. Еще никогда военный фронт не проносил человечеству больше разрушений, больше смерти, больше страданий, чем немецко-советская война. Она с самого начала была запланирована как преступление. Как расово-идеологическая война на уничтожение. Заранее был отдан приказ о комиссарах, заранее были сформированы айнзацгруппы, заранее была отменена военная подсудность. Был разработан план голода, был разработан превосходящий все своей чудовищностью план Ост. То, что было задумано как преступление, было реализовано как преступление. Помимо огромных военных потерь с обеих сторон происходили целенаправленные массовые убийства еврейского населения на завоеванных вермахтом территориях, происходила беззаконная резня гражданского населения самых разных национальностей, происходили массовые расстрелы и рассчитанная гибель миллионов красноармейцев в немецком военном плену только за первые 6-8 месяцев. В следующие почти 4 года среди народов тогдашнего Советского союза погибло, вероятно, более 25 млн. человек. Нет ни одного народа, который не понес бы слишком высокие потери. Западная часть страны была практически полностью разрушена, гражданское население во всей стране повсеместно истреблялось. Людей вешали, пытали, насиловали, оставляли на голодную смерть. От имени этой высокой инстанции я еще раз хочу в глубоком смирении склониться перед жертвами, их близкими, их потомками и просить прощения.

То, что 80 лет назад пришло в Европу с немецкой земли – этого никогда больше не должно случиться (аплодисменты). Расово-идеологическая война на уничтожение национал-социалистической Германии такие же, как и вся история этого периода. История немецкой ответственности за Холокост и за Вторую мировую войну. И это вовсе не маленькое пятно на немецкой истории. Наоборот. Воспоминания об этом времени и о преступлениях во имя Германии должны всегда оставаться с нами. Потому что то, что началось переходом немецкого солдата через Неман, Буг и Сан, закончилось здесь, в этом самом здании, в апреле 1945 года – завоеванием Берлина Красной Армией, смертью Гитлера и полным крахом Германского рейха. История – это предостережение для нас, она должна послужить нам уроком, потому что память – это ответственность за будущее. И история нападения на Советский союз должна стать для нас таким «никогда снова!». […]

Александр граф Ламбсдорф (Свободная партия Германии, либеральная), заместитель председателя фракции / Alexander Graf Lambsdorff (FDP)

Господин президент, дамы и господа!

Когда Германия 22 июня 1941 года напала на Советский союз, ни национал-социалистическое руководство, ни верховное командование вермахта не делали разницы между русскими, белорусами и украинцами. Это было нападение на многонациональное государство, которое Германия превратила в blood lands, в кровавые земли, как написал Тимоти Снайдер. Читать эту книгу – как и путевые заметки Навида Кермани о поездках по местам погребений, по полям битв, по местам расстрелов, по мемориалам – это до сих пор глубоко волнующе, и для немцев – глубоко стыдно. Владимир Путин, президент Российской Федерации, в одной долгой беседе коротко заявил, что победой над фашизмом Советский союз тогда спас мир. Это произошло вместе с союзниками. Кровавая дань, которую пришлось заплатить народам Советского союза, драматична. Мы помним о 24 млн. жертв немецкой агрессии, мы благодарны всем тем, кто действует ради примирения, и наша работа в этом высоком учреждении, дамы и господа, направлена на мирное настоящее и будущее Европы и ее народов во всех частях нашего континента (аплодисменты).

Дорогие коллеги, в январе, 27 числа, мы вспоминаем освобождение концлагеря Аушвиц. Он как никакой другой лагерь нацистского режима символизирует безусловную волю нацисткой власти к уничтожению. История вот так оставила нам это, но история также удивительным образом позаботилась о том, что из-за этого [совпадения дат] немного ушли в тень другие страдания, о которых мы точно так же должны вспоминать – это блокада Ленинграда. Которая тоже закончилась 27 января, но на год раньше, в 1944 году. После периода страданий, голода, болезней и массового вымирания. В результате блокады города, нарушающей нормы международного права, в Ленинграде погиб один миллион человек. И до сих пор, если идти через город, через Санкт Петербург, вы тут и там заметите синие таблички, предупреждающие, что при артиллерийском обстреле эта сторона улицы особенно опасна.

Поставить память о блокаде Ленинграда на правильное, подобающее ей место – это то, что мы все вместе решили, и я благодарю правительство за то, что оно дало тому отчетливый знак. Дамы и господа, Ленинград и блокада символизируют страдания народа Советского союза, и это правильно, если мы будем сохранять память о ней (аплодисменты). И так же правильно – признать и принять то, что выяснили историки: эта война с самого начала была запланирована как война на уничтожение. Пример тому Ленинград. Но и резня в Бабьем Яре – это тоже пример. 33 717 евреев и евреек были расстреляны неподалеку от Киева айнзацгруппами СС, но также и совершенно обычной немецкой полицией! Мужчины, женщины и дети. Почти 34 тысячи человек. […]

Дитмар Бартш («Левая партия», социалистическая) председатель фракции / Dr. Dietmar Bartsch (Die Linke)

Господин президент, дамы и господа!

Почти 80 лет назад нацистская Германия напала на советский союз. Одно из величайших преступлений в истории исходило с немецкой земли. Война против Советского союза была спланирована и реализована как наступательная война и война на уничтожение, и нарушала все, просто все действующие до этого правила цивилизации. Война велась не как война одной армии против другой, а как война, в которой целые народы должны были быть истреблены – как евреи, – или существенно сокращены и порабощены (имеются в виду славяне, см. высказывания Геринга и Гиммлера по сокращению славянского населения на 20-30 млн. – прим. перев.). Народам Советского союза эта война на уничтожение стоила 27 млн. человеческих жизней. Русские, белорусы, украинцы, прибалты, кавказцы, евреи. Солдаты, гражданские, военнопленные. Мужчины, женщины, дети. Представители дюжин национальностей. Почти каждая семья Советского союза кого-то потеряла. Моя фракция и, надеюсь, мы все, хотим почтить их память, и я склоняюсь перед этими жертвами.

Дамы и господа, в январе 2014 года здесь, с этой трибуны в бундестаге говорил русский писатель Даниил Гранин, которому тогда было 95 лет. Он сказал, что нельзя забывать, но все-таки нужно уметь прощать. Ненависть ведет в тупик. И это сказал защитник Ленинграда. Хайко Маас и граф фон Ламбсдорф уже говорили о том, что это означает здесь, сказанное с данной трибуны. И Гранин сказал, что для него большая честь выступать здесь. И в том числе память об этих словах заставляет меня стыдиться того, как немецкий бундестаг и немецкое правительство обращаются с этой годовщиной. Нет никакого официального памятного дня, ни там, ни там – и это в 80-ю годовщину нападения. Скудные оправдания и отказы – вот что можно прочитать в ответах на запросы моей фракции. Я считаю, что это свидетельство забывания истории (аплодисменты). Я рад, что бундеспрезидент господин Штайнмайер действует по-другому.

Сегодня мы вспоминаем день самой большой немецкой вины. Речь о терроре, который задумало и инсценировало это [нацистское] государство. Поэтому так необходимы знаки смирения и стыда. Дамы и господа, я жил пару лет в Советском союзе. Я учился там в аспирантуре, и у меня была преподавательница русского языка, которая говорила мне: когда она рассказала своей бабушке, что учит немца, та заплакала; потому что ее брата – брата бабушки – убили немцы. И никак не могла понять, почему [ее внучка] учит немца. Я долго говорил с моей учительницей и, конечно, уверил ее, что «никогда снова». И незадолго до защиты [диссертации], это был май 1990 года, в восточных землях [Германии] началась вся эта грязь с нацистскими лозунгами. И вот ее вопрос тогда, в мае 1990 года: как думаешь, такое может произойти опять? Я, конечно, это отрицал: нет, это невозможно. Никогда снова немецкие солдаты [на Востоке].

Но, дамы и господа, что я мог бы сказать моей тогдашней учительнице сейчас, когда НАТО проводит свои самые крупные с конца Холодной войны маневры как раз на восточной границе, и бундесвер в этом участвует? Я считают, это стыдно, дамы и господа. […]

Клаудия Рот («Зеленые»), одна из председателей партии, вице-президент бундестага / Claudia Roth (Die Grünen)

Господин президент, коллеги

22 июня 1941 года нацистская Германия напала на Советский союз и начала систематическое уничтожение и убийство всего, что сопротивлялось нацистской попытке порабощения.

Масштабы человеческих страданий и разрушений еще и через 80 остаются просто непредставимыми, непостижимыми. Расовое безумие нацистов подготовило почву для этой войны годами ранее. В лице так называемого жидо-большевизма появился ясный образ врага. Посягательства на достоинства человека и определения так называемой «неполноценной» жизни были обоснованы с помощью многолетней пропаганды и сведения человека к его этническому, культурному, религиозному происхождению. За словами последовали злодейские действия. Для достижения поставленных военных целей большие части советского населения выселяли, порабощали и убивали. Львов, Минск, Рига, Ленинград, Одесса, Бабий Яр – это далеко не полный список символов! К концу оккупации земля советских республик была пропитана кровью, деревни, области, а также целенаправленно еврейские общины оказались сравнены с землей. Исследователи говорят сегодня о количестве жертв до 40 млн. человек. Только в Белоруссии в результате террора против гражданского населения немецкими солдатами было убито 345 тысяч человек. В Бабьем Яре специальные команды вермахта за 36 часов расстреляли 33 771 евреев, в том числе младенцев и детей. В политике памяти ФРГ эти жертвы и их оставшиеся близкие не играли практически никакой роли. Из-за политического раскола Европы (на капиталистический и социалистический лагерь – прим. перев.) они попали под колеса Холодной войны. Встречалась ли я, выросшая в южной Германии, с этой темой? На уроках истории – нет. Разве что моя бабушка, которая долгое время надеялась, что ее брат Ханс когда-нибудь вернется из Сталинграда. Может быть, мой учитель музыки, который всю жизнь носил слишком большие сапоги, потому что отморозил себе там пальцы на ногах.

И в преддверии 80-летней годовщины я со стыдом вынуждена констатировать, насколько велики белые пятна в нашей [исторической] памяти. Констатировать, что наша [историческая] память делится на «западную» и «восточную» (имеется в виду, что в ФРГ и ГДР по-разному преподавали историю – прим. перев.). Но эти две исторических памяти мы обязаны, просто обязаны объединить! Думать о прошлом все вместе, потому что [историческая] память о коллективных преступлениях в Советском союзе все-таки принадлежит к нашей общей, коллективной исторической памяти. И она не должна исчезнуть потому, что Советского союза больше не существует. Честная, всесторонняя проработка истории усиливает демократию. И это предотвращает возникновение расистских идеологий с идеями уничтожения и чисток. И это, дорогие коллеги, это наша задача!

Карстен Шнайдер, (Социал-демократическая партия Германии), заместитель председателя фракции / Carsten Schneider (SPD)

Господин президент, дорогие коллеги!

Несколько лет назад, когда я еще был очень молодым парламентарием, я был в Санкт Петербурге, гулял вдоль Невы, встречался со многими молодыми людьми, над которыми немцы совершили одно из самых тяжких преступлений Второй мировой войны. Вы, дорогие коллеги, уже рассказывали об этом сегодня. Речь идет о блокаде Ленинграда. Сегодня мы знаем, что от нее умерло более одного миллиона человек. Больше трех лет город был отрезан и подвергался голоду.

В наше время это удивительно, как молодые люди принимают нас, немцев. [Удивительно], что у нас есть возможность диалога, [удивительна] их открытость по отношению к нам как к немцам. Еще я только что понял: коллега Рот сказала, что у нее уроки истории были совсем не такими, как у меня в ГДР. Я должен был учить русский язык и узнал все эти вещи под другим углом. Поэтому интересно выяснить, что опыт в восточной и западной Германии совершенно разный. Также на востоке и на западе люди в разной степени демонстрируют открытость и близость. Я вырос в деревне недалеко от Веймара, и там была крупная база русских, то есть советских солдат. Часто они приходи к нам, мы меняли дизельное топливо на еду. Это все относится к общей картине, и к тому удивительному человечному достижению, что люди бывших республик Советского союза смогли простить нас, немцев. Простить за войну, за нападение нацистской Германии, которое началось в 1941 году. И за это я благодарю от имени моей фракции и склоняюсь перед жертвами. […]

Тино Крупалла (ультраправая партия «Альтернатива за Германию»), заместитель председателя фракции / Tino Chrupalla (AfD)

Многоуважаемый президент, многоуважаемые представители русского консульства, дамы и господа!

22 июня 1941 – это низшая точка немецкой и европейской истории. Немецко-русские отношения достигли максимального упадка. Нападением на Советский союз национал-социалистическая Германия принесла неизмеримые страдания Европе и миру. Вряд ли какая то страна прочувствовала это сильнее, чем Россия. Только в тогдашнем СССР умерло от 25 до 27 млн. человек. Масштабы разрушений не описать ни словами, ни цифрами. И все же, несмотря на все те страдания, которые немецкий народ во Второй мировой войне принес России, у меня такое впечатление, что русские встречают меня как немца без предубеждения, что их взгляд направлен не в прошлое, не на войны и разногласия, а на здесь и сейчас, в будущее, и на положительные элементы наших многовековых отношений.[…]

Родерих Кизеветтер (Христианско-демократический союз Германии), председатель комиссии парламентского контроля, депутат / Roderich Kiesewetter (CDU/CSU)

Господин президент, многоуважаемые дамы и господа, дорогие коллеги!

В наших сегодняшних дебатах мы, как бундестаг, показываем, что мы не забываем о судьбе более 15 государств бывшего Советского союза, о судьбе народов на территории бывшего Советского союза. Нападение на Советский союз было нападением не на русский народ или на Россию, а на множество народов и языков. И наша страна способствовала уничтожению культуры, уничтожению языка и населения. И сегодня мы нашли очень достойным слова. Наши дебаты должны стать краеугольным камнем в примирении, но также и создать общую идентичность исторической памяти. И поэтому мы должны решительно противостоять всем попыткам селективного обращения с историей, попыткам взаимно засчитать друг другу [какие-то грехи], попытками все это релятивировать. Русский поход долго и тщательно готовили, он был сознательно нацелен на уничтожение культуры, языка и народов. И в это течение угодили особенно страны между тогдашним немецким рейхом и Советским союзом: прибалты, белорусы, украинцы. Украинцы, кстати, которые страдали от голодомора – вызванного Москвой голодной смерти украинского населения в пределах Советского союза. И сегодня мы видим, как [политически] нежелательные, оппозиционеры страдают от действий столиц некоторых бывших советских республик. Хочу только напомнить о Навальном и об убийстве в зоологическом саду. Но намного важнее, смотреть вперед. Как раз сейчас, в 80-ю годовщину нападения на Советский союз, мы видим, что Россия делает для нас возможным год Германии, год Германии 2020-2021. Несмотря на все то, о говорили предыдущие ораторы и я сам, все равно имеются связи. И сегодня мы хотим снять этот груз с нынешних 80-летних русских или 80-летних немцев, чтобы они ориентировались на будущее, на взаимный обмен, на сотрудничество. На нас лежит ответственность, прояснить [всем]: то, что было в прошлом, не должно повториться. С точки зрения германского рейха это был европейский крестовый поход против большевизма. С 3,5 млн. солдат, в том числе 600 000 из союзных или оккупированных государств. С 3600 танков, с невообразимыми страданиями, с приказами в ранцах, направленными на уничтожение, на уничтожение народов в промышленных масштабах. И эту уникальность русского похода мы не должны релятивировать, мы как немцы должны взять на себя ответственность. И коллеги очень отчетливо объяснили со всем смирением, что просить прощения и извинения – это важные шаги с нашей стороны, но что мы должны также заниматься активным примирением. […]

Биждан Джир-Зарай (Свободная партия Германии, либеральная), спикер фракции по внешней политике / Bijan Djir-Sarai (FDP)

Большое спасибо, господин президент! Дамы и господа, дорогие коллеги!

22 июня 1941 года с нападением на Советский союз Вторая мировая война вступила в новую фазу. Неограниченная, разожженная расовым безумием Третьего рейха война на уничтожение на Востоке стоила жизни многим миллионам людей и опустошила целые местности. Это было непревзойденное по своей жестокости нападение. На какие позорные деяния способны люди – это никогда не должно быть стерто из памяти. Для меня лично незабываемыми стали картины деятельности особых команд за линией фронта. Только ценой огромных жертв народов Советского союза удалось остановить наступление вермахта. В мае 1945 года Вторая мировая война закончилась, скоро после взятия Берлина советскими войсками. Следы тех событий видны на этом здании (имеются в виду отметины от попадания снарядов на здании бундестага – прим. перев.), и особенно на всем городе Берлине, на котором история оставила шрамы.

Варварское нападение на Советский союз не должно быть только главой в школьных учебниках истории, нет, наша задача – чтобы через 80 лет, через 100 лет, даже через 180 лет каждому в нашем обществе было известно, какой террор и ужас Германия принесла в наш мир. Об этом мы должны помнить. Но исторические факты для нас сегодня – это нечто большее, чем просто воспоминания и история. Они представляют собой особую ответственность, которая ложится на нас, которая определяет роль Германии в мировой политике. «Никогда снова!» - это больше, чем простой лозунг, чем простой нарратив. «Никогда снова!» - это максима политического действия. (аплодисменты). […]

Мануэль Саррацин («Зеленые»), председатель парламентской группы «Европейский союз», депутат / Manuel Sarrazin (Die Grünen)

[…] Вместо того чтобы слишком много говорить о том, что все уже давно знают, мы должны больше говорить о том, что обсуждается слишком мало. «Холокост пулями», о котором уже говорилось сегодня (не только концлагеря, но и расстрелы советских евреев как важная часть Холокоста – прим. перев)., судьба принудительных работников, судьба военнопленных, и все проявления бесконечной жестокости этой войны, которую Германия принесла совеским республикам. Не нацистская Германия – просто Германия! Война была спланирована вермахтом как война на уничтожение. Вермахт сознательно планировал морить военнопленных голодом и снабжать себя за счет оккупированных территорий. Это Германия совершила эти преступления, за которые она несет ответственность, несет историческую ответственность до сего дня, чему мы, надеюсь, сможем отдать должное. […]

Элизабет Мотшманн (Христианско-демократический союз Германии), член президиума партии, депутат / Elisabeth Motschmann (CDU/CSU)

Господин президент, дорогие коллеги!

Если сегодня попросить школьников без подготовки ответить, что произошло 80 лет назад, то я не уверена, что они немедленно скажут «нападение на Советский союз». Многие молодые люди, и не только молодые, вырастают сегодня без истории (т.е. без исторических знаний – прим. перев.). И именно поэтому мы должны снова и снова вспоминать об этом ужасном нападении и его страшных последствиях. И очень хорошо, господин министр, что сегодня мы объединяем молодых людей в рамках проекта peace line – это лучшая профилактика чего-то подобного (т.е. профилактика нацизма – прим. перев.).

Умерло от 25 до 30 млн. – никто не может сказать точно, – среди них большое количество гражданского населения, женщин и детей. Это война на уничтожение. И можете мне поверить: я до сих пор глубоко скорблю о том, что мой собственный отец участвовал в этом нападении. Для ребенка это действительно ужасно. К «счастью», его сразу же, уже в 1941 году, тяжело ранили, и ему больше не пришлось в этом участвовать. Мы все осознаем эту историческую вину; но извлекать уроки из истории –означает предотвратить повторение подобного. То самое «никогда снова!», которое сегодня уже звучало здесь. Поэтому так важно, чтобы мы сегодня перманентно стремились к мирному соседству между Россией и Европой. Это наш долг перед русским народом и перед потомками жертв. Ужасы этой войны все еще живы во многих русских семьях. Я говорю не только о нападении 80 лет назад, я говорю, как и граф Ламбсдорф, и о блокаде Санкт Петербурга, жертвами которой стали 1,1 млн. гражданского населения. Эти страдания мы никогда не должны забыть. […]

Томас Эрндль (Христианско-социальный союз в Баварии), депутат / Thomas Erndl (CDU/CSU)

Многоуважаемый президент, дорогие коллеги!

С нападением на Советский союз 80 лет назад национал-социалистическая Германия начала одну из самых страшных военных кампаний в человеческой истории. Расовое безумие и национал-социалистическая идеология принесли в Восточную Европу неописуемые страдания. Последствиями стали разрушения и миллионы жертв. Прибалтика, Белоруссия, Украина и другие советские республики – тогдашняя Германии оставила на востоке Европы землю, пропитанную кровью. Поэтому нас должно наполнять особой благодарностью, что многие страны бывшего Советского союза, несмотря на это трагическое прошлое, сегодня являются добрыми и близкими партнерами Германии.

Дамы и господа! Наш исторический и постоянный долг, помнить об этих преступлениях и просвещать [людей] на эту тему. Но если бы все ограничивалось лишь вспоминанием, то мы не выполнили бы этот долг. Потому что в эту 80-ю годовщину мы говорим также и об общей ответственности за будущее. Ответственность за мирное сосуществование.[…]

Перевод с немецкого - Ксения Чепикова

источник

PS

Статья не нашей редакции, но поучительная.
Когда бывшие враги откровеннее доморощенных друзей.

К каждому вопросу должен быть марксистский подход. Этим марксистским подходом должен обладать каждый член партии. Есть товарищи очень грамотные в марксизме, которые хорошо разъяснят — что и как. Но они расскажут только вычитанное. Они, как пчела, берут мед на цветке и переносят его в улей. Марксист подлинный должен быть не только пчелой. Марксист должен создавать мед повседневной марксистской практикой.

Нужно быть марксистом в решении каждого мелочного вопроса. Нужно уметь, как говорится, щи хлебать по-марксистски. Научиться революционному подходу к каждому делу — вещь трудная. Я, допустим, металлист. Так я могу по стуку узнать, железный ли это кусок или стальной. А для неспециалиста — это звук пустой. Мы провели опыт, — у нас была дискуссия. И мы увидели, что много товарищей, которые говорили очень передовые фразы, ударились в оппортунизм.

Вот одним из страхующих средств от заражения оппортунизмом и является внутрипартийная демократия. Она нужна нам как воздух.
Взаимная критика нашей работы должна оттачивать наше сознание. Но это не значит разрешить группировки или фракции.
Главная причина, что мы не можем разрешить группировок, — та, что мы — партия государственная. Группировки из партии с неизбежностью перейдут в советский аппарат, а это грозит поражением рабочего класса.

Коммунисты никогда и в подполье не имели двух крыльев в своей организации. Мы в ЦК никогда не избирали от течений, а избирали от большинства. Нельзя и теперь изменить этой старой традиции.

Нельзя делать из демократии самодовлеющего начала. Мы к демократии должны подходить, как к средству повышения мощи партии. Сделать демократизм целью своей работы значит превратиться в оппортунистов.

М.И. Калинин, “О задачах партии”, Избранные произведения, Том 1, с.460-461

Сегодня в России, как и на рубеже революционной эпохи конца XIX - начала XX веков, не менее важно для марксистов понимание уровня сознательности учителей и преподавателей, ведь именно из их заботливых рук выпархивают во взрослую жизнь сотни тысяч выпускников школ (697 тыс. - в 2021 году) и под их пристальным вниманием получают средне-специальное и высшее образование более 4 млн студентов. О таких цифрах царская Россия и не слыхивала, хотя населения имела более 170 млн человек перед Первой Мировой.

В наши дни система образования - настоящий конвейер человеческих душ. Таковым она стала еще в советские годы, когда большевики стремились поднять сознание масс на новый уровень для построения коммунистического общества и прикладывали огромные усилия для развития образования в стране: открывались тысячи школ, сотни ВУЗов, академии, библиотеки и пр. Но эксперимент по построению нового общества не завершился, был свернут по многим причинам. По этому поводу нельзя не вспомнить слова выдающегося воспитателя А.С. Макаренко о советском образовании:

“В наших школах воспитывается больше тридцати миллионов детей и юношей. Это в несколько раз больше любой армии в любом государстве, это больше очень многих самых государств. И если мы допустим в этом важнейшем воспитательном деле хотя бы 10% брака, то это значит, что мы прибавим в нашем обществе 3 миллиона плохо воспитанных, а может быть, и вредно воспитанных молодых людей. Народное образование и народное воспитание в нашем государстве сделалось таким количественно могучим, что и один процент брака в этой работе грозит нашей стране серьезными прорывами”.
https://ruslit.traumlibrary.net/book/makarenko-ss08-04/makar...

Но тогда система образования находилась под контролем пролетарского государства и работала в социалистической стране, и в идеале была нацелена на воспитание строителей коммунизма. А кого воспитывает современная система образования? Само собой разумеется, в большинстве своем - строителей капитализма, обывателей. Но как и советская система образования давала сбои, выпуская “брак”, так и российская система образования выпускает “бракованных обывателей” с зачатками коммунистического сознания. И прогрессивно мыслящие учителя и преподаватели играют в рамках сложившейся системы не последнюю роль, значение которой будет сказываться все сильнее с ухудшением условий жизни в России.

= = =

Политические итоги учительского съезда

Пишущему эти строки живо припоминаются унылые вечер зимы 1919—20 года. Приходилось ему выступать на собраниях учителей, организовывавшихся союзом «Работников просвещения и социалистической культуры», как он тогда назывался.

Какова бы ни была тема доклада, записки всегда поступали одинаковые. Будут ли выдавать учительский паек и когда начнут? Будет ли отапливаться школа, и кто даст дрова? А как насчет жалованья?

Было бы наивностью думать, что присутствовавшие не имели другого источника информации по всем этим вопросам, кроме докладчика о 9 января или о февральской революции. Многое, конечно, могли спросить просто у соседей, тут же в аудитории,— и получить более точный ответ. Но надо было спросить что-нибудь заведомо неприятное для выступавшего перед собранием коммуниста. «Ты вот о революциях распеваешь, а нам голодно, холодно. Ты бы лучше, чем о революциях-то растабарывать, сказал «своим», чтобы они школы топили!» Изредка, у людей посмелее, настроение прорывалось отчетливей, и получалась записочка, написанная бисерным женским почерком: «Вы вот сказали, что Николай II расстрелян, — а я знаю, что он жив и живет за границей».

Но всего ужаснее на этих собраниях был Интернационал. Этого Интернационала я до гроба не забуду. Пела одна ячейка, человек 10—15 на аудиторию в 500 человек. Остальные молчали и стояли со скучающим видом людей, слушающих в церкви малую ектенью.

И вот, если бы я попал две недели назад в «Эксперимѳнтальный» театр после доклада тов. Зиновьева, не зная, что в театре происходит, я, на вопрос о звуках, доносящихся из зала, без колебаний ответил бы: «свердловцы или рабфаковцы». Кто же у нас дружнее поет Интернационал?

А эго пел учительский съезд. Пел по собственной инициативе и безо всякого предварительного сговора. Просто, само собою вырвалось.

Конечно, съезд был левее учительской массы. Все учительские съезды, с 1905 года начиная, были левее учительской массы — по той простой причине, что «середняка» на съезд не пошлют. На съезд едет всегда «головка». Получить иной съезд можно было бы, только назначив делегатов по жребию. В данном случае левизна съезда подчеркивалась тем, что на нем было почти 30 % членов партии, тогда как среди учительства вообще коммунистов менее 5 %, (4,6). Но ведь и те собрания, с печального воспоминания о которых я начал, организовывал союз — и там были только учителя, по тогдашнему крылатому слову, стоявшие «на советской площадке». Те, которые и на этой площадке не стояли, ни на какие собрания не ходили и сидели дома, терпеливо ожидая, пока их «освободят», на худой конец, хоть поляки. Надежды этого рода были очень распространены среди московского интеллигентного мещанства весною 1920 г., когда началась война с Польшей.

А теперь с такой же настойчивостью, как на съездах 1905 г. «долой самодержавие!», на съезде 1925 года звучало: «хотим в коммунистическую партию!» Сколько раз это было повторено на съезде? Любители статистики подочтут по стенограммам. Я в таком количестве этого желания не слыхал еще нигде. И после речей тов. Фрунзе и тов. Луначарского (посвятившего военным возможностям около получаса) определенно чувствовалось: если бы теперь Польша объявила нам войну, народный учитель был бы в первых рядах призывающих к защите социалистического отечества.

Ничем, может быть, резче не оттенилось это настроение съезда, чем речью Н. А. Рожкова. Он пришел призывать беспартийных учителей поддерживать коммунистическую партию во имя общекультурных интересов: а перед ним были люди, которые сейчас же взяли бы партийные билеты, если бы их раздавали попросту, без церемоний. Не мудрено, что съезд не заинтересовался этой речью. А в 1920 году как радикально она прозвучала бы!

Надо сказать откровенно: такого сдвига учительской массы никто из нас, старых просвещенцев, ожидать не мог. Наибольшей оптимисткой в этом вопросе у нас всегда была т. Н. К. Крупская (спорившая постоянно со мною и по поводу моих впечатлений 1920 года), но, я думаю, съезд обогнал даже ее ожидания. Было бы, конечно, наивностью думать, что мы имеем уже учителя-коммуниста: желать вступить в партию и быть выдержанным ленинцем, это две вещи разные. И винить за это учителя нельзя, ибо где у нас марксистская литература, для него доступная и к его нуждам приноровленная? Но что у нас есть советский учитель, и что этот советский учитель играет руководящую роль в учительской массе, на этот счет никаких сомнений быть не может.

Что было причиной этого сдвига? Первая мысль, которая приходит в голову, это объяснить его упрочением советской власти. Убедившись, что новый порядок практически, в пределах предвидения одного человеческого поколения, несокрушим, что с ним надо как-то уживаться, люди отказались от своей «критики» и берут то, что есть, как оно есть.

Против этого объяснения можно, прежде всего, возразить, что ведь в 1920 году мы тоже не были уже в положении случайных «захватчиков». Острый и опасный для нас период гражданской войны был уже назад. и Юденич был уже отбит от Питера и отброшен за Нарву, Деникин стремительно откатывался к Новороссийску, Колчак был в плену у красных. О знаменитых «трех неделях» не заикались уже самые беспардонные белогвардейские Хлестаковы. Отдельные интеллигентские группы уже готовились «сменять вехи», — но учитель в массе к нам не шел. Это, во-первых. А во-вторых, на съезде чувствовалось не пассивное подчинение неизбежному, а настроения определенно активные, желание работать и притом работать политически, рука об руку с РКП. Пришлось бы заподозрить учительскую массу в чудовищном лицемерии — объяснениѳ по отношению к массе совершенно немарксистское, а в данном случае, не имеющее под собою и никакой фактической почвы. Просто до учительства дошла, наконец, Октябрьская революция. Поздновато, но дошла. Лучше поздно, чем никогда.

В другом месте (см. «На путях к новой школе», № 1, 1925 г.) я наметил три препятствия, которые лежали перед учительством на этом пути: социальный состав учительской массы, эсеровское воспитание, материальная зависимость от сельской буржуазии.

Что касается первого, в своей характеристике я имел в виду учительскую массу перед 1905 годом — основные кадры старого земского учительства. Что поповичи среди него преобладали — не подлежит сомнению. Но уже в конце этого периода заметно было пополнение этих кадров новым социальным элементом — крестьянскими детьми, прошедшими через земскую школу. Шесть лет после первой революции, в 1911 году, крестьян-учителей было уже более 1/3 ( 36,2 % ): больше, чем поповичей и поповен, которые давали лишь одну пятую (20,2%). По данным тов. Я. Яковлева, «из обследованных в 1924 г. 24 волостей РСФСР — 399 учителей — 60% оказываются крестьянами и 12% рабочими». В Саратовской губ. крестьяне составляют 55%. Данные эти крайне неполны, но тем не менее говорить о поповиче, как о типе сельского учителя, давно уже не приходится. Этот тип или сбежал к белым или, в дни голода, ушел в советские учреждения. Нет худа без добра: жестокая голодовка учителя в годы военного коммунизма, о которой мне пришлось говорить в моей статье, очистила учительские кадры, во-первых, от шкурнических, во-вторых, от пришлых элементов. Удержались те, кто был предан своей профессии и не шел в советскую канцелярию, хотя она и обеспечивала ежедневную вяленую воблу и ежедневный фунт черного хлеба, да еще удержались местные люди, которым около своего хозяйства легче было прокормиться.

Среди последних не мало было связанных и с местными кулацкими элементами, и сама по себе их наличность еще не была признаком улучшения социального состава учительства. Но тут подошли на помощь политические моменты. Первым из них по времени была массовая работа учительства в Красной армии. Влияние Красной армии на работавших в ней просвещенцев не было еще, сколько я знаю, предметом обследования, — но по отдельным случаям, какие приходилось встречать, влияние это было огромным. Красноармейская атмосфера преображала учителя, особенно молодняк. Один старый буржуазный мыслитель говорил, что огромной важности вещь — быть связанным с каким-нибудь крупным делом: после этого житейским мелочам уже гораздо труднее засосать человека. Участие в гражданской войне и было таким крупным делом для нового, вышедшего из деревенской массы, учительства. Не для всего, конечно, но для весьма значительной его части.

Другим политическим моментом был разгром партии эсеров. Надо знать, как ревниво эта партия, пока была в силе, «оберегала» учительство от всякого постороннего влияния — до какой степени влияние эсеровщины было здесь поистине монопольным. На пути к сближению с коммунистами это влияние было главным препятствием: вот отчего учитель «не сдавался» ни в 1920, ни в 1921 году — годах наибольших упований эсеров на успешную контрреволюцию. Теперь эта партия стала заграничной по преимуществу — внутри СССР сколько-нибудь серьезных эсеровских организаций более нет. Процесс 1922 года, в особенности связанные с ним разоблачения, должны были нанести сильный удар эсеровской идеологии в учительской среде. Многим учителям, из стариков, теперь просто напросто стыдно, что они когда-то шли за эсерами. И они робко спрашивают нашего брата-коммуниста: «Простили ли» их теперь? С первого взгляда даже не поймешь — за что простили, в чем он был виноват? А разговоришься, и увидишь, что имеешь дело с бывшим эсером или эсерствующим, стыдящимся своего политического прошлого.

Это отпадение учителя от эсеров нашло себе очень интересное отражение в эсерствующей литературе. Чрезвычайно ласковая к учителю, пока он оказывал «геройское» сопротивление коммунистам, эта эсерствующая литература с 1923 года, примерно, просто перестала его замечать в деревне. Нет, говорит, его вовсе, учителя, в деревне. Есть люди, которые притворно возятся около школы (ради очень больших доходов, должно быть!) — но какие же это учителя? Разве такие учителя в наше, эсеровское, время были? На удочку одной из таких эсерствующих книжонок попалась тов. П. Виноградская, объявившая на основании «наблюдений» эсерствующих студентов, что в деревне «что касается учитѳльства-шкрабов, то они почти отсутствуют, их роль в деревне пока сводится к нулю» («Печать и революция» 1924, кн. VI, стр. 97)). Не верьте этим «наблюдателям», тов. Виноградская: это роль эсеров сводится в деревне к нулю, а так как учитель представлялся эсерам (и еще так недавно—всего е 1921 году!) присяжным агитатором и пропагандистом их партии, то теперь на его счет и собираются под видом «этнографических исследований» всякие деревенские сплетни. А когда попадает в деревню коммунист, то глаза его видят, представьте себе, совсем другое. Обследование целого ряда губерний — Московской, Харьковской, Владимирской, Воронежской, Екатеринославской — свидетельствует об огромном подъеме общественных интересов среди учительства (См. цитир. статью Я. Яковлева в сборнике «Учитель и Революция» стр. 64 и сл.). Его общественная работа так разрослась уже теперь, что начинает серьезно мешать его педагогической работе, и уже теперь приходится ставить вопрос, как эти работы увязать, чтобы учитель, став общественником, не «разучителился». Этнография — общественная наука, и классовая позиция этнографа так же важна, как и классовая позиция историка. Почитайте-ка эсеровские истории октябрьской революции.

Превращение учителя из эсеровского агитатора и пропагандиста в пропагандиста и агитатора на службе Советской власти и РКП и представляет собою тот процесс, который совершается на наших глазах, и одним из проявлений которого был только что прошедший всесоюзный учительский съезд. Наша насущнейшая задача — всячески облегчить и ускорить этот процесс, идущий, пока что, больше самотеком. Избавление учителя от материальной зависимости перед сельской буржуазией — одна из само собою разумеющихся объективных предпосылок этого процесса: вот почему увеличение учительского содержанья и декрет об учительских пенсиях были отнюдь не случайными спутниками съезда. Другим объективным моментом является организация учительства на местах.

Организация эта и сейчас гораздо выше того, что мы себе представляем. Мне пришлось говорить на съездѳ с учительством как раз из тех северных губерний, где, по эсерствующим «этнографам», учительство — пустое место. С удивлением я узнавал, что учителя глухих лесных мест регулярно собираются по каждым 5—10 школам, читаются педагогические доклады, обмениваются своим школьным опытом. А от ближайшего города 40 верст, и никакой железной дорогой и не пахнет. После этого узнать, что в московской губернии только 20% учителей не втянуты в общественную работу, было уже неудивительно. Наркомпросовские инструктора, посещавшие уездные учительские конференции, единогласно свидетельствуют, что по уровню общественной сознательности эти конференции недалеки от хороших рабочих собраний, а раздававшиеся на них речи были таковы, что инструктор иной раз впадал в сомнение — не на партийную ли конференцию он попал. А это говорили беспартийные — правда, как мы видели, очень желающие войти в партию.

Словом, никогда еще не было более благоприятного момента, чтобы превратить народного учителя (противное слово «шкраб», которого не выносил Владимир Ильич, умерло тихой смертью на всесоюзном съезде и, надо надеяться, не возродится; хорошо бы воспретить его в официальном словоупотреблении - формально) в того советского агитатора и пропагандиста в деревне, каким хотел его видеть Ленин (См. его речь на совещании по работе в деревне, в июне 1920 г- (Соч. XVII, стр. 219)). На пути к этому стоит еще, однако, ряд препятствий.

Прежде всего, надо твердо помнить, что если даже работника физического труда приходится заинтересовывать в его работе индивидуально, чтобы труд был действительно производителен, то по отношению к работнику труда умственного это условие категорическое. Учитель, который не интересуется своей работой, выполняет ее из под палки, — не учитель; его нужно гнать из школы. Учителей, живо интересующихся своим делом, у нас достаточно: в процентном отношении, как мне уже пришлось упоминать, их, вероятно, больше, чем было до революции. И этим лучшим как раз учителям очень туго приходится, когда они на местах сталкиваются с «властью», весьма мелкой по калибру, на нашу оценку, но там, на месте, располагающей громадными полномочиями. Методы военного коммунизма, методы действия исключительно сверху, давно изжитые и осужденные в центре, на местах до сих пор являются аксиомой. Один из образчиков применения таких методов к школе и учителю был опубликован «Учительской Газетой» в самый День открытия съезда (статья «Ложка дегтю»). Я приведу, по письму одной провинциальной учительницы, другие — менее яркие, но относящиеся непосредственно к педагогической работе и потому еще более убедительные в данном случае. «На конференции осенью наш инспектор определенно произнес такую фразу: «нам нет дела до индивидуальных наклонностей ваших учеников и вам не должно быть до них дела: вы должны воспитывать нам только социальных единиц». На переподготовке программы ГУС`а разрабатываются по дням, весь материал строго определен и рассчитан, и в таком виде преподносится и «пропускается» через учителей... Теперь в нашей секции мы разрабатываем подробнейшую программу, чуть ли не по дням, для станичных учителей, которые съехались сюда на конференцию и получат ее от нас в готовом виде для применения на местах...»

В Красной армии все это очень хорошо — и очень плохо было бы, если бы каждый красноармеец по-своему вздумал маршировать, стрелять и т. д. Это была бы партизанщина, а не армия. Но уже в генштабе никто не попробует сочинять готовые рецепты на всевозможные случаи войны — а пробовавшие это делать во время войн французской революции австрийцы поплатились за это под Маренго и Аустерлицем. Всякому учителю приходится, хотя и в маленьком масштабе, творить — приспособляясь к имеющемуся вокруг его учеников материалу и к индивидуальности этих учеников. И предписать всем учителям во всех школах со всеми учениками в один и тот же день проходить одно и то же — это идеал французской школьной бюрократии, а никак не советской педагогики. Пока мы не изживем эти французско-бюрократические приемы, учитель у нас, пожалуй, действительно останется тем несчастным «шкрабом», который своим забитым видом доставляет злорадное удовольствие эсерам, потерявшим всякую надежду обратить его в свою веру.

Другим недостатком, который надо изживать, является отсутствие живого и компетентного руководства на местах. Ведь тот инспектор, речь которого выше цитировалась, ничего больше единицы (не «социальной», а обыкновенной) по педагогике получить не может.

Квалифицированные коммунисты у нас не в избытке и в центре. На местах их очень часто вовсе нет, а есть более или менее усердные просвещенские чиновники. Но, вопреки известному старорежимному афоризму, «усердие» далеко не «все превозмогает». Прежде всего, одного усердия мало, чтобы стать марксистом. А нужно определенное марксистское руководство. И тут приходит на память мысль, возникшая когда-то на лекторской группе свердловского университета: сформирование особых «лекторских бригад», куда входили бы и лучшие педагоги-спецы и хорошие руководители-коммунисты, которые проводили бы ряд учительских курсов на местах. Такие курсы в свое время сыграли роль в эсеровском воспитании учительской массы. Где удавалось прорваться сквозь эсеровское заграждение, пользовались этими курсами и мы, большевики (мне, например, пришлось читать на таких курсах в Вологде, в июне 1906 г.; немедленно после моего отъезда эсеры направили туда «Непобедимого» — Фундаминского — дабы сгладить впечатление...).

В третьей линии (не по значению, конечно, третьей) необходима специальная литература для учителей. Вопрос этот уже поставлен на очередь и в Госиздате и в Научно-Педагогической секции ГУС`а, но о нем как-то мало говорят, а нужно кричать с крыш. Учителю не в покуп и не в подъем толстые книги — а между тем учитель в деревне — это ходячая энциклопедия. Именно для своей агитаторской и пропагандистской работы он должен все знать, на все уметь дать ответ. И отдельные номера учительской библиотечки должны быть, если не написаны, то проредактированы, фактически и очень тщательно, нашими лучшими авторами. Американцы в этих случаях прибегают к сотрудничеству целого ряда лиц: один подбирает материал, другой политически (у американцев с точки зрения империализма, разумеется) его редактирует, третий облекает все это в литературную форму. Мы должны отнестись к своей учительской литературе не менее тщательно.

Всесоюзный учительский съезд задал нам огромные задачи. Но над ними стоит трудиться. До сих пор смычка с деревней мыслилась у нас только по одной линии — через связанного с деревней рабочего. Эта линия остается и до сего дня главной. Но теперь у нас есть и другой привод — через народного учителя. Если прибавить сюда привод третий — через организуемую комсомолом деревенскую молодежь, получится передача такой силы, какой мы еще никогда не имели — о какой мы недавно еще и не мечтали. Наша политическая позиция в деревне сейчас неизмеримо сильнее позиции наших противников — и было бы настоящим чудом, — чудом нашей неумелости — если бы, сидя на таких командных высотах, мы не сумели бы стать политически в деревне так же прочно, как мы стоим в городе.

М. Покровский.

Журнал «Большевик», №2, 1925 год

https://archive.org/details/bolshevik_1924_1930/1925/Bolshevik 1925 No2/page/n29/mode/2up

Среди прочих причин неудачи проекта наиболее материалистическая — противодействие трамвайных компаний, которые видят угрозу своим доходам. Другая более метафизическая — противодействие Православной церкви, которая описывала постоянный вход и выход в “подземный мир” праведников и грешников как кощунство, нарушающее божественную традицию.

Летом 1931 года, почти 30 лет спустя, Центральный Комитет коммунистической партии во главе со Сталиным решил, что строительство метро нельзя больше откладывать. Население увеличилось втрое, достигнув в Москве почти четырех миллионов жителей. Город постоянно расширялся, и обеспечение миллионов московских рабочих дешевым и адекватным транспортом стало насущной необходимость.

Советский социализм в то время привлекал к себе большой интерес и некоторую снисходительность со стороны международного общественного мнения. Первый пятилетний план приближался к завершению, но, хотя в области индустриализации и общего прогресса советской экономики были достигнуты бесчисленные успехи, многие другие цели остались незавершенными. Именно в начале первой пятилетки Сталин произнес знаменитые слова: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Г. Уэллс, известный британский писатель-фантаст, узнав о планах Советского государства построить сеть метро беспрецедентных размеров, назвал этот проект утопическим и публично рекомендовал советскому государству быть более прагматичным и купить тысячу автобусов из Англии, чтобы организовать общественный транспорт более реалистичным образом. Видимо, советские люди не хотели с ним соглашаться.

В 1933 году строительство Московского метрополитена началось силами 36 000 рабочих, и эта цифра удвоилась менее чем за полгода. Затея стала настолько популярной, что за короткое время возникла необходимость ведения протоколов, чтобы организовать тысячи добровольцев в офисах и на фабриках, которые хотели участвовать в выходные дни в строительстве метро, которое, как утверждалось, стало бы дворцом для рабочих.

Во время строительства возникли проблемы, связанные с технологической новизной предприятия, как пример - история с североамериканской лифтовой компанией OTIS, которая запросила у Советского государства совершенно непропорциональные деньги для приобретения своих авангардных эскалаторов. Учитывая это, ЦК поручил советским инженерам на основе простых эскизов моделей и статей в специализированных журналах провести своего рода реверс-инжиниринг и суметь не только воспроизвести их, но и улучшить. Они это сделали. На всех спусках Московского метрополитена с высотой более 7 метров были установлены эскалаторы, и по сути СССР создал к открытию Московского метрополитена самые длинные эскалаторы в истории: 720 ступенек на секцию.

Мало того, что установка эскалаторов была обязательной, проект осуществлялся под пристальным наблюдением Сталина и Центрального комитета в целях того, чтобы Московское метро послало четкий сигнал гражданам СССР и мира: если раньше национальное достояние разбазаривалось на строительство дворцов для дворян и буржуев, то в новом социалистическом государстве богатство нации, ее лучшие художники и величайшие технические новшества будут направлены на пользу рабочего класса.

Были установлены четыре статуи пограничников рядом с их верными собаками, среди московских студентов установилось суеверие целовать или гладить морду собаки, чтобы повезло на экзаменах.

По этой причине в Московском метрополитене работали и украшали его лучшие советские художники, чтобы любое ощущение «подземелья» было нивелировано высокими потолками, богатыми орнаментами, лучшими материалами, картинами, фресками, статуями, которые установили на станциях и переходах московского метро. Вот как это было.

Московский метрополитен был настолько удобным и красивым, что после его открытия целые семьи из подмосковных городов и деревень приезжали просто, чтобы провести несколько часов в метро, наслаждаясь невиданным для них зрелищем искусства и роскоши, которые и раньше создавались руками трудящихся, но никогда не были настолько доступными простым людям.

В заключение я хотел бы привести слова, произнесенные известным руководителем СССР Л.М. Кагановичем на открытии станции Сокольники, откуда на следующий день отправился первый состав. Каганович был ответственным за строительство Московского метро, а еще участником “Антипартийной группы”, которая попыталась восстановить марксистско-ленинскую линию (июнь 1957 года - прим. пер.) после государственного переворота на XX съезде (1956 год - прим. пер.), за что он подвергался остракизму до самой смерти (исключен из ЦК в 1957 году, исключен из партии в 1961 году - прим. пер.).

“Мы боролись с природой, мы боролись с плохими грунтами под Москвой. Московская геология оказалась дореволюционной, старорежимной, она не сочувствовала большевикам, она шла против нас. […] Мы создали мощный коллектив трудящихся, и этот коллектив, будучи вооружен новой техникой и идеей коммунизма, непобедим!
Мы хотим, чтобы это сооружение, которое больше, чем какой-либо другой дворец, театр, обслуживает миллионы людей, чтобы это сооружение поднимало дух человека, облегчало его жизнь, доставляло ему отдых, удовольствие. […] Нас, большевиков, пролетариев, буржуа пытаются рисовать варварами, разрушителями культуры. Эта ложь наших врагов разоблачена до конца. Наоборот, мы боремся против хищничества, против варварства империализма, мы боремся за новую культуру, за новый труд, за нового человека, за настоящую, светлую, прекрасную жизнь для всего человечества”.
Каганович Л. М. Победа метрополитена — победа социализма, http://tehne.com/library/kaganovich-l-m-pobeda-metropolitena...

Библиотека создана в Московском метрополитене во время Второй мировой войны, когда метро использовалось в качестве бомбоубежища для миллионов советских людей. Рабочие могли укрыться в часы отдыха, были созданы библиотеки и кинотеатры.

Fernando Quiñones

оригинал - https://universidadobrerablog.wordpress.com/2021/04/28/el-me...

Перевод Ю.Пыльцов

источник

Для того, чтобы дать себе точный отчет в том, должны ли мы подписывать мир или нет, мы должны прежде (всего, как это и делали многие товарищи, окинуть взором все те прения, которые шли у нас в партии до настоящего съезда, и обратить внимание на ту линию, которую вел Центральный комитет нашей партии. Я не думаю, чтобы кто-нибудь из вас действительно серьезно мог бы сказать и — что еще важнее — мог бы доказать, что линия Центрального комитета партии была в данном случае непоследовательной. И если что можно поставить в вину ЦК, так только то, что в тот момент, когда мы получили извещение генерала Гофмана, что состояние войны считается возобновленным, а состояние перемирия прекращенным, — в своем вечернем заседании 17-го числа мы не решили; как Центральный комитет, подписание мира, а решили на второй день, после того как наступление стало фактом, когда Псков был взят и мы стояли перед наступлением на Ревель, так что все те упреки, что Центральный комитет вел неверную политику, не соответствуют действительности. Вся эта политика была верна. И я только указал на одну ошибку, действительно важную и крупную.

Но сейчас дело не в том, чтобы разбирать ошибки, — нам необходимо обратить внимание на то, что мы должны в настоящий момент делать. И тут встает вопрос о возможности или невозможности теперь, при настоящих условиях, той революционной войны, о которой когда-то товарищ Ленин еще в 1915 г. за границей писал как о такой войне, которая при известных обстоятельствах может быть неизбежной, о которой товарищ Ленин говорил на I съезде советов, не предусматривая, когда будет эта революционная война. Я говорю о цитате, которую здесь извращенно толковали, вспоминая слова товарища Ленина, что революционную войну при известных условиях нам придется вести.

Мы и до сих пор говорим, что при известных условиях нам революционную войну придется неизбежно вести. Вопрос не в том, могут ли быть такие условия, при которых революционная война будет неизбежна. Вопрос в том, возможна ли она в настоящий момент или нет. И тут мы отвечаем, что при данных условиях, при теперешнем состоянии нашей армии, положении транспорта, продовольствия и т. д., при той неслыханной разрухе, которая имеется сейчас в России, никакой революционной войны мы вести ни в коем случае не можем; и не только потому, что у нас нет армии, что мы находимся в периоде чрезвычайной разрухи, но и потому, что широкие народные массы войны не желают. И совершенно напрасно упрекают нас в том, что мы считаемся с так называемой общенародной, мужицкой психологией. Мы не хотели бы считаться с этим, но тогда мы должны сказать себе, что мы силами одного пролетариата можем вести войну с германским империализмом, и если мы этого не можем сказать, то мы должны обратиться и в ту сторону, где находится так называемый мужик. Никто не должен забывать того, что Россия — страна в большей своей части крестьянская. И от этого факта уходить и не следует и нельзя. Не считаться с тем, что Россия — страна крестьянская, мы не имеем права. Как партия пролетариата, как партия передовых борцов за социалистическую революцию к голосу широких народных масс мы не прислушиваться не можем. Но больше того: в крестьянстве, в его целом, совершенно нет ни малейшего желания вести войну. Армия же является не чем иным, как частью крестьянской массы. Армия эта сейчас разбежалась, демобилизовалась, армии этой не существует. Это непреложный факт, что крестьянство не хочет войны. Из настроения местных советов вы можете убедиться в том, что крестьянство войны не хочет. Но было бы большим заблуждением полагать, что в рабочих массах есть желание воевать. Я не говорю о революционных верхах пролетариата. Я говорю о массах. Никто не может сказать, что в глубине пролетарской массы существует стремление драться во что бы то ни стало в данный момент. Мне приходилось здесь, в Питере, с первого дня существования Комитета революционной обороны наблюдать всю ту работу, которая производилась здесь в партийных организациях, профессиональных союзах и т. д. Мне приходилось видеть товарищей и из других мест. И могу сказать определенно, что в широких кругах рабочих масс нет такого боевого настроения. И сколько бы мы ни говорили о революционной войне, от этого еще не загорится пожар, от этих разговоров еще ничего не сделается. Для того чтобы массы действительно получили полную возможность разобраться в создавшемся положении вещей, они должны убедиться в том, что никакого другого выхода для них нет, кроме одного только выхода — драться. Вот почему кроме всех аргументов я полагаю, что необходимо считаться и с тем обстоятельством, что если мы на предложенный мир согласимся — на гнусный, похабный мир, предложенный нам немцами, — если мы подпишем этот мир и в результате этого мира возникнет новая война, то только при этих условиях широкие народные массы будут убеждены в том, что иного выхода, как драться, для них не существует, и мы должны привести широкие массы к такому сознанию. А если бы мы теперь бросили лучшие наши отряды в бой, это в данный момент было бы самоубийством не только политическим, но и чисто физическим. Если бы вы присмотрёлись к тому, из каких элементов создавались наши питерские отряды, то убедились бы, что там были лучшие наши товарищи. Это были люди, без которых Октябрьская революция была бы безуспешной.

Мы должны заняться организационной, практической, созидательной работой, должны создать новые формы во всех областях жизни. Для этого нам нужны сотни, тысячи сознательных товарищей. И все эти сотни и тысячи мы будем бросать в пасть германскому империализму в тот момент, когда мы знаем, что эти жертвы оказываются ненужными, что есть возможность их избежать. Было бы величайшим преступлением перед рабочим классом России и международным пролетариатом, если бы мы не сделали последней попытки спасти этих лучших наших товарищей. Когда мы наблюдали деятельность нашего штаба в эти дни, когда мы следили за тем, как наш генерал Бонч-Бруевич по карте расставлял те или иные группы и отряды, мы великолепно понимали, что для него это только определенные боевые единицы, которые вот уже три с половиной года бросаются под жерла пушек, для него ничего не значит гибель 5—10 тыс. пролетариев. Но мы должны чувствовать, из кого состоят эти боевые единицы.

Идя на гибель этих отрядов, мы «подрубаем тот сук, на котором сидим. Все эти соображения заставляют нас сделать последний шаг — подписать мир. Это неизбежно потому, что только лучшие наши отряды были готовы двинуться в бой, и мы не могли бы поручиться, что явится возможность привлечь более широкие круги. Мы должны были сделать этот шаг.

Будет ли долог или не долог этот мир — об этом можно много спорить, но доказать, что этот мир будет краткосрочным, никто не может, как нельзя доказать и того, что он будет длиться хотя бы несколько месяцев.

Раз мы попали в такое гнусное положение, мы должны готовиться к дальнейшим битвам, должны заняться организационной работой действительного строительства, — строительства всех сил, которые окажутся не на словах, а на деле способными к работе. Тогда мы на деле окажемся способными вести революционную войну, и я думаю, что наша партия должна будет на деле подчеркнуть всю важность, всю необходимость той работы, которая стоит перед ней. Я должен указать, что в настоящий момент перед нашей партией органически выдвигаются совершенно новые задачи, которые в течение последнего времени с октября месяца возникли перед советами. Наша партия вложила всю свою душу в советы, через советы и в советах она вела свою главную работу. Теперь перед нашей партией станет целый ряд новых грандиозных задач, и все эти задачи можно охарактеризовать в нескольких словах: организация примерных отрядов, формирование их, создание такой революционной силы, которую в каждый данный момент можно было бы бросить против Германии и против всяческого империализма.

Я.М. Свердлов, Избранные статьи и речи 1917-1919, с.51-55

О РАТИФИКАЦИИ БРЕСТСКОГО ДОГОВОРА, Из выступления на третьем заседании VII съезда РКП (б), 7 марта, вечером

Протоколы съездов и конференций ВКП(б).

VII съезд, стр. 91—95, ГИЗ, 1923 г.

Экономика в реанимации

До пандемии золотым законом капиталистической системы было верховенство свободного рынка и минимально возможное вмешательство государства в экономику. Мы руководствовались «невидимой рукой рынка», автоматически решая, что производить для удовлетворения спроса. После года пандемии и беспрецедентного экономического кризиса, который продолжается, что мы слышим от этих же капиталистов о роли, которую должно играть государство? Помогите! Помогите нам сохранить наш бизнес на плаву!

Но, согласно так называемой «теории эффективного рынка», не должны ли мы позволить убыточным компаниям обанкротиться? Мы видим обратное. У центрального правительства есть до 140 миллиардов евро для спасения нескольких крупных компаний, таких как AirEuropa, Duro Felguera и Halcón Viajes (среди прочих). Дело в том, что «океаны денег и реки крови были потрачены впустую, чтобы предотвратить потерю краткосрочной корпоративной прибыли». Если бы не спасительная рука государства, испанский капитализм рухнул бы. А конца этому на горизонте тоже не видно. Государство поддерживает жизнь капиталистического трупа бесконечным потоком государственных денег до тех пор, пока пандемия не закончится и экономика не восстановится, но нет никаких гарантий такому итогу, и мы не знаем, когда победим вирус.

Другая сторона медали - это деньги, которые государство потратило на смягчение массовой безработицы. За последние 12 месяцев каждый пятый человек трудоспособного возраста какое-то время приходил в ERTE, всего 3,6 миллионов человек, и это стоило 22,3 миллиарда евро. Эта сумма бледнеет по сравнению с огромными суммами, отданными крупным компаниям. Государство использует ERTE, чтобы умаслить нас, потому что оно больше боится полной активизации гнева рабочего класса, чем самого вируса.

(ERTE - это вынужденное временное увольнение ввиду возникновения ситуации форс-мажора или производственного кризиса. При режиме ERTE трудовые отношения работника и работодателя не прекращаются, трудовые договоры не расторгаются, а временно приостанавливаются с целью передачи работника на попечение службы занятости - прим. пер.)

Но эти деньги не собственные деньги государства, а общественные деньги, взятые из налогов. Испанское государство, как и все государства в мире, заимствует до упора, чтобы поддерживать капиталистическую систему на плаву. Но назревает еще более глубокий кризис, и рабочий класс оплатит счет в виде дальнейших сокращений, нападок на трудовые права, нестабильности и жесткой экономии.

Государство не над обществом

В периоды мира и процветания государство обычно находится не на первом плане, так как это предпочитают капиталисты. Они предпочитают, чтобы оно казалось беспристрастным арбитром, стоящим над обществом. Но теперь государство во всех уголках планеты было вынуждено выйти на сцену и действовать, чтобы спасти экономику. Государство сейчас на видном месте, в центре внимания, рабочий класс имеет возможность внимательно изучить свое правительство, увидеть, что оно не нейтрально, и увидеть, кто его хозяин - буржуазия.

Государство не только защищает буржуазию с помощью инструментов помощи, которые поддерживают простаивающие отрасли. Это положение более заметно по скачкообразному методу лечения экономики и в других аспектах государственной политики. Например, президент Мадридской общины Аюсо не инвестировал в отслеживание ситуации, ни в пцр тесты, ни в увеличение количества врачей в центрах первичной медико-санитарной помощи, ни в увеличение количества учителей для избежания массовых занятий в классах. Вместо этого он обвинил бедные районы в распространении вируса и наложил ограничения на его население, в то время как богатые районы, такие как Саламанка, пользовались свободой передвижения. Но кое-что более скандальное, чем эти меры, заключается в том, что Аюсо отдал своему другу и президенту мадридского «Реала» Флорентино Пересу контракт на строительство больницы скорой помощи, которая обошлась почти в 300 миллионов евро. Он не нанял новый персонал для этой больницы, а погубил персонал других государственных больниц, чтобы заполнить эти должности. Это показывает, что всегда есть деньги для его друзей и на покупку поддержки на выборах, но денег на борьбу с вирусом недостаточно.

Другой пример - то, как права на протест были ограничены под предлогом пандемии. Полиция заключила в тюрьму рэпера Пабло Аселя и запретила демонстрации за его освобождение, загнав их тем самым в угол, осыпая молодых людей ударами дубинок и штрафуя участников. В то же время, подавляя всей силой государства эти демонстрации под предлогом пандемии, государство позволяет фашистским группировкам, таким как Фронтальный бастион, проводить демонстрации без каких-либо ограничений. Из этих примеров видно, что государство не защищает интересы рабочего класса и молодежи. Правительство говорит нам, что мы ведем войну с вирусом и что мы находимся в одной лодке с целью ликвидации коронавируса. Но в его действиях видно, что эта война есть не что иное, как классовая борьба, и что государство защищает буржуазию экономически и физически.

Предполагаемая война против невидимого врага

Как справедливо сказал Алан Вудс, лидер IMT в нашей марксистской весенней школе: «Если бы мы действительно вели войну с вирусом, правительства, безусловно, могли бы мобилизовать все силы и ресурсы для одной цели, и эта цель - победить врага». Когда мы сопоставляем сегодняшние условия с ситуацией Второй мировой войны, мы видим, что тогда государство напрямую вмешивалось в экономику, национализировало военную промышленность, планировало централизованное производство, чтобы бороться с врагом наиболее эффективным способом в рамках капитализма.

Для сравнения: сегодня мы имеем неэффективное государство, основанное на хаотической, расточительной рыночной экономике, неспособное противостоять кризису и производить все необходимое для преодоления пандемии. Государство просит крупные компании предоставить средства индивидуальной защиты, водно-спиртовой гель и респираторы. Например, в марте прошлого года в Соединенном Королевстве, в начале пандемии, национальная служба здравоохранения NHS имела только 5000 респираторов, и Борис Джонсон призвал промышленность помочь произвести 20 000 респираторов за 2 недели, чтобы уменьшить нехватку средств первой необходимости. Джонсон открыл горячую линию, по которой компании могли звонить, если хотели внести свой вклад. Это было жалкое зрелище. Но правительство не может заставить буржуазию что-либо производить, потому что само правительство ее политический представитель, которой оно должно служить и поощрять общественными деньгами, чтобы набивать свои карманы. Национализация этих отраслей для защиты здоровья населения будет противоречить главной цели государства: защитить блага буржуазии.

Государство не контролирует ситуацию и не имеет иного решения по выходу из кризиса, кроме отчаянного выбрасывания денег. Оно явно выступило в защиту интересов буржуазии. В своем редакционном заявлении от 8 мая 2020 года Financial Times отметила, что:

"За исключением коммунистической революции, трудно представить, когда правительства могли вмешиваться в частные рынки – труда, кредитов, обмена товарами и услугами – так же быстро и глубоко, как в последние два месяца после закрытия... В одночасье миллионы работников частного сектора получили зарплату из государственных бюджетов, а центральные банки наводнили финансовые рынки электронными деньгами... но либерально-демократический капитализм не является самодостаточным, и его нужно защищать и поддерживать, чтобы он был устойчивым”.

Мы позволили главному представителю буржуазной прессы сказать подобную мысль за нас. Капитализм не в состоянии поддерживать себя и требует защиты государства. Итак, мы должны положить конец этой гнилой и неэффективной системе, вместо того чтобы поддерживать ее за счет общественных денег, взятых у рабочего класса, и заменить ее социалистической экономикой и рабочим государством, которое обеспечивает все потребности общества.

ROBERTO ZOCATO

оригинал - http://www.luchadeclases.org/estado-espanol/118-economia/380...

Перевод Ю. Пыльцов

источник