CreepyStory

В комнату, которая называлась по-больничному — палатой, поселили шесть девчонок. Двоих Лёка знала по секции, с другими сразу же сдружилась. Вопреки опасениям, всё оказалось не так уж плохо. Две вещи отравляли жизнь: уличный туалет, вонявший хлоркой, и ожидание встречи с интернатскими.

Но им, похоже, дела не было до девчачьих трусиков. Их отряд маршировал по дорожкам, готовился к смотру песни и строя. Конечно, интернатские заняли первое место и получили корзину с апельсинами.

Лёка проглотила слюну: апельсины в город завозили редко, за ними выстраивались громадные очереди.

— Подумаешь, победители! — сердито сказала Маринка, громогласная командирша отряда. — Пятерых закоптили ради апельсинов.

— Как это закоптили?! — поразилась Лёка.

— Тех, кто плохо марширует, они над костром держат, — ответила Маринка. — Нам бы так, да ведь всякие неженки тут же нажалуются.

— Я думала, они только к девочкам пристают, — пробормотала Лёка.

— Пристают? — удивилась Маринка. — К кому это они приставали? К тебе что ли? А-а… Я всё думаю, чего это ты, как колхозница, ходишь в трико. В городе вроде нормально одевалась.

— Нет, ко мне — нет… — начала было Лёка, но Маринка её не стала слушать, куда-то убежала.

За ужином Лёку предупредили, что нужно прихватить побольше хлеба, чтобы поджарить его на прутиках. Намечался тайный костер. За территорией лагеря. Ночью. Без взрослых. И за него в случае обнаружения полагалось… тадаам! — исключение из «Здоровья».

Лёкино сердце подпрыгнуло от радости: раньше она никогда не нарушала запреты родителей или учителей. Что нельзя одному, можно коллективу.

Девчонки улеглись одетыми, а чтобы не заснуть, стали рассказывать истории. Лёка сама не знала, что умеет так вдохновенно врать:

— Это было на самом деле, клянусь пионерским галстуком! Одну девочку предупредили: если встретишь в темноте Белого Призрака, ни за что не смотри на него. Умрёшь через три дня. Девочка вечером пошла выносить мусор и услышала голос: «Тебе нужен котёнок?» «Какой котёнок?» — спросила она и подняла глаза. Перед ней стояла белая фигура. Девочка спросила: «Что мне сделать, чтобы не умереть?» Призрак ответил: «Твои глаза видели меня, и теперь тебе не избежать смерти!» Девочка ушла домой. Утром её нашли с выколотыми глазами. «Кто это сделал?» — спросила мама. «Я сама», — ответила девочка. Но этого оказалось мало. Призрак каждую ночь требовал жизнь кого-нибудь из семьи...

— Хватит болтать, — приревновала девчонок Маринка, которая командовала не только отрядом, а всеми подряд, даже взрослыми. — Уже что-то стрёмно идти на костёр.

— Давайте не пойдём… — против желания и воли ляпнула Лёка и в ту же минуту поняла, что совершила страшную ошибку.

— Вот ты и не пойдёшь! — сквозь зубы сказала Маринка. — Вредительница! Захотела сглазить наш костёр? Останешься в палате, будешь ждать в гости интернатских. Я им всё расскажу. А вздумаешь пожаловаться вожатке или сопите, — так в лагере называли воспитательниц, — до утра не доживёшь! Ишь ты! Страшилки она травит! А кое-кто Чёрную руку вызывать умеет!

— Девочки… простите… — заплакала Лёка.

Но никто не стал слушать её. Все покинули корпус через окно.

Лёка бросилась вслед за подружками, но из темноты прилетела шишка и больно ударила в бровь.

Пришлось ложиться спать в пустой палате. Оказалась, что темнота полна звуков. А мрак вдруг ожил и зашевелился. Лёка попыталась задавить страх размышлениями. Так вот на чём держится власть Маринки над ребятами. Она умеет вызывать Руку.

Что-то прошуршало в углу. Ещё оттуда повеяло холодом. А вдруг всё это — Дама, Гроб — есть на самом деле?

Лёка спряталась под одеялом. Но всё равно у неё заледенели руки и нос.

Негромко и равномерно застучало по шиферной крыше, словно кто-то пробежал. Но тут же всё стихло. Точно ли это был дождь?

Лёка затряслась: вот-вот Рука стащит одеяло и заберёт её душу… вырвет сердце...

Лёка стала отчаянно цепляться за здравый смысл. Папа говорил, что Рука, Дама, Гроб — всего лишь выдумки. Если ими увлекаться, то они поселятся в мозгу и начнут менять его. Человек даже начнёт видеть то, чего на самом деле нет.

Воспоминания об отце заставили отнестись к страху по-другому. Хватит валяться! Пусть нельзя включить свет или позвать воспитательницу, чтобы вылазка за территорию не раскрылась, зато можно побежать за девчонками, попросить снова принять в компанию. Откуда ей знать, что если задумали что-нибудь, то нельзя говорить о неудачах и тем более идти на попятную.

Решимость придала силы, и Лёка отбросила одеяло, встала, подошла к окну. Оглянулась. Палата уже не пугала.

Страх окончательно испарился, как только она оказалась на улице. Луна моросила серебром, которое оседало на листве и бликовало при дуновении ветра. Лёка улыбнулась музыке фонтанчика. В дневном шуме его песня была не слышна. Зато ночью она была чудесна!

Ветерок принёс вонь хлорки, и Лёка вспомнила, что решила догонять подружек.

Она знала место тайного костра со слов Маринки, но поди попробуй отыскать его в лесу, когда ветви закрывают волшебный лунный свет. Вот и ограждение на крутом берегу, вот и черёмухи… А где же упавшая сосна и огонь? Только звёздные прорехи в темноте ветвей, только шум и едва заметное свечение от реки.

Лёка заметалась по берегу, стараясь держаться подальше от ограждения. Всё напрасно. Неужели Маринка права, и костёр открывается только избранным? Да ну, чепуха. Просто Лёка заблудилась. Она застыла, соображая что к чему. И вовремя.

Послышались шаги. Близко от неё проковылял белобрысый мальчик. Он прижимал к груди пакет.

— Поссу и вернусь… — донеслось до Лёки.

Тут же появилась Маринка.

— Эй, чувак! — она тихо окликнула парнишку. — Ты чего здесь трёшься? Вали отсюда.

Мальчик плёлся дальше, не обращая внимания на её слова. Это обозлило Маринку.

Она в два прыжка догнала его и толкнула в плечо.

— Язык прикусил? — злым шёпотом сказала Маринка. — Огребёшь сейчас. А что это у тебя? Апельсинки? Здорово! Угости!

Мальчик молча повернулся и пошёл назад.

Маринка схватила его за руку и рванула на себя.

Облитая лунным светом голова мальчика мотнулась, и даже Лёка увидела закатившиеся глаза.

— О! Интернатский! — тихо засмеялась Маринка. — Луняра долбаный. Говорят, луняры ходят там, где нормальный разобьётся. Проверим!

Она ощупала ограждение и ловко сняла со столбиков одну решётку. Видимо, здесь был тайный спуск к реке.

Маринка вцепилась в мальчика и попыталась протащить его к проёму. Но лунатик встал как вкопанный.

Лёка заметила, что его веки крепко сомкнулись.

Разозлённая Маринка со всей силы дважды толкнула мальчика. Последний раз — когда он оказался у самой пустоты.

Послышались удары тела о ветки, а потом звуки камнепада. Раздались голоса девчонок:

— Марья! Что за грохот? Ты чего там застряла?

— Иду! — крикнула Маринка, присела. После недолгого журчания поднялась и двинулась в сторону голосов девчонок. Внезапно её макушка пропала.

Лёка поняла, что костёр был в ложбинке. И только сейчас заметила хиленький дымок. Наверное, на этом месте побывало много ребят. Тогда этот тайный костёр — обман. Даже какие-то правила выдумали, мол, нельзя говорить в полный голос, нужно только шептать, чтобы ночь к себе не забрала. Можно подумать, что ночи есть дело до нарушителей лагерных порядков!

Она поплелась обратно в лагерь. Жутко захотелось в город, домой. Одна мысль, что завтра ей придётся смотреть на подружек, вызывала сильную тошноту.

Она, Лёка, плохая пионерка. Нужно было вмешаться, защитить бедного лунатика. Он же наверняка разбился. А Лёка встала истуканом. Почему же она не бежит в лагерь и не орёт, не зовёт взрослых на помощь?

Может, потому что могла запросто оказаться на месте этого мальчика? Ей не сладить с Маринкой, которая в тринадцать повыше иного взрослого. Да, она боится командиршу… В городе все другие. А в лагере в ребятах точно пробуждаются звери. Чего стоят только одни «тёмные»! А есть ещё «велосипеды», «пытки Петра Первого».

Зашуршала листва кустов. Кто-то шёл Лёке навстречу. А вдруг?.. Прежний страх вернулся. Он стал ещё сильнее. Показалось, что к ней направляется чуть ли не сотня Чёрных рук. Всё ближе, ближе… Лёка попыталась бежать назад, но всего лишь смогла тихо переставлять ноги. А Руки уже вцепились в ветровку, схватили за запястья.

Лёка издала тихий писк.

Сначала вернулся слух, потом зрение.

— Ты что, совсем дура?

Перед глазами из какой-то мути возник рослый мальчик. Рядом ещё двое. Одеты одинаково. Интернатские!..

— Может, она тоже лунатит.

— Не, зенки вытаращила, хлебало открыла. Щас заорёт.

— Боится. Слышь, ты пацана здесь не видела? Он лунатит. Мы его просмотрели. Смотался, пока мы в карты с вожатым резались. Из-за этого нашему Володе кирдык, уволят. А он классный. Ну чего выставилась-то? Видела, нет? — спросил рослый.

Лёка помотала головой.

— Серый, ты проводи её до корпуса. А мы дальше пойдём, — распорядился рослый, и тут же две фигуры растворились в лесу.

— Пойдём, пойдём, — сказал Серый. — Тебя, наверное, прессуют? Вот и сбежала ночью, чтобы тёмной избежать. А я знаю, ты в шестом отряде. Маринка у вас командир. Шевели ногами-то, да осторожнее, а то растянешься и зашибёшься.

Лёка хотела ответить, но не смогла. Её грудь, горло и рот запечатала ледяная пробка.

— А мы над тобой с пацанами стебёмся: городская девка, а прикид, как у колхозницы с рынка. Но ты не обижайся, мы сами ржём, а обидеть не дадим. Тихих мы защищаем. Только вашу Маринку ненавидим. Она обзывается. И ещё матерится. За матерки с нашего звена баллы снимают, а то мы бы её тоже оттянули при всех, — болтал не останавливаясь Серый.

И тут у Лёки прорезался голос. Вот лучше бы молчала! Но нет…

— Интернатские заставляют девочек снимать трусы, — сказала она.

Серый резко отпустил её руку.

— Катись дальше сама, мокрощелка, — сказал он и пошёл назад.

Лёка добралась до корпуса, влезла в окно и улеглась.

Сон был подобен серой марле, которую накинули на глаза — то ли видишь, то ли нет. Уши слышали, как пришли девчонки. А мысли парили отдельно от Лёки.

— Эй, Муравкина! — сказала Маринка, и в Лёкином рту появился вкус желчи. — Мы тебе объявили бойкот. Или переводись в другой отряд, или я натравлю на тебя интернатских. Расскажу им, каким дерьмом ты их поливаешь.

Тело Лёки стало лёгким-лёгким. Ей показалось, что она взлетела.

— Я тоже могу кое-что рассказать кое-кому. Милиции, к примеру, — неожиданно для себя сказала Лёка.

Её внезапно, после полёта-то, придавила к постели тяжесть. Или это был ненавидящий взгляд Маринки?

— Ну её… — сказала наконец командирша. — С такими возиться — только мараться. Слышали? Ментами нам угрожает. Тьфу.

— Тьфу, — откликнулась одна Наташка.

А Лёка поверила в то, что она действительно плохой человек. Все вокруг настроены против неё. Но не беда! Плохой может позволить себе гораздо больше, чем хороший.

Восьмичасовой подъём оказался началом всеобщей суматохи: в лагере ЧП, погиб мальчик, страдавший лунатизмом. К интернатским примчались начальник лагеря, милиция и кто-то ещё из важных людей.

Ребята шептались, что пацанам вставили нехилый пистон, сменили вожатого и воспитателя. Шестой отряд слышал трубный рёв начальника: советское правительство, родная заботливая компартия сделали всё, чтобы интернатские не чувствовали нехватки родителей, да многие при отцах с матерями хуже живут, чем они. Им дали всё, а они присмотреть за товарищем не могут. Товарищество — основа основ нашего государства, и кто они теперь такие?!

— Во орёт, будто ему углей в штаны насыпали, — сказала Маринка.

Лёка мысленно с ней согласилась. И подумала, что угли ещё будут.

Через день её окружила толпа интернатских. На их одинаковых рубашках с коротким рукавом, которые в лагере никто не носил из-за моды на футболки, уже не было значка правофланговых отряда и звена. Лёка слышала, что новые вожатка и сопита у них звери, целыми днями заставляют сидеть на веранде и разучивать песни, поэтому ничуть не удивилась злости, с которой ей сказали стягивать трусы и показывать никому не нужную манду.

— Ваш лунатик не сам упал, — сказала Лёка, стараясь опередить расправу. — Его столкнули.

— Это мы знаем. С семи лет лунатил, и тут вдруг свалился в обрыв. Не ты ли столкнула-то? Как раз после этого нам попалась с шарами выпученными. У нас своё следствие и суд, — жёстко ответил рослый командир Костя.

Лёка запаниковала, поэтому вывалила сразу все сведения:

— Это Маринка. Сняла ограждение и столкнула. А вообще у нас был тайный костёр, но меня не взяли. Спросите у девчонок. Маринка отходила от костра.

— А что ты там забыла? — спросил Костя. — Костёр на то и тайный, что чужим туда нельзя. Его просто не найти, если тебя не взяли с собой.

— Нет, — возразила Лёка. — Он в ложбинке у самой ограды над обрывом. Если идти от лагеря, то его не видно. А вы почему о нём не знаете?

Интернатские расхохотались, кто-то сказал:

— Дались нам ваши пипинерские костры. Вот ближнее сельпо — это да!

Костя рассердился:

— Самая умная, да?

— А ты, наверное, ещё в Чёрную руку веришь, — сказала Лёка, вся сжимаясь от своей дерзости.

Костя вспылил:

— Не говори о том, чего не понимаешь.

Лёка одиноко бродила по лагерю. К ней никто не подходил. Ну и не надо. Не очень-то коллектив защитил её от Маринки.

А дальше неприятности покатились снежным комом.

Утром Лёка обнаружила на своей руке чёрный след от чьей-то пятерни. Сначала испугалась: Чёрная Рука её пометила и скоро заберёт душу! Однако след легко смылся. Оказалось, это простая гуашь.

Во время сончаса захотелось в туалет, и Лёка поплелась в вызывающее дрожь строение с помостом, в котором рядком были прорублены отверстия. Каждое называлось очком и имело свой ранг: счастливое посередине, стрёмные возле стен. Эти отверстия были опасными. Говорили, что время от времени из них появляется «мразь», обмазанный дерьмом ребёнок, которого утопили в туалете за какие-то проступки. «Мразь» могла утащить в стрёмное очко.

Лёка присела над счастливым, уткнув нос в плечо. Внезапно помост вздрогнул от ударов снаружи. Лёка испугалась, что упадёт, взмахнула руками. Помост ещё раз подпрыгнул.

Все мысли, кроме отвратительного страха, покинули голову, она извернулась и оперлась на стену. Даже не заметила, что позади кто-то появился. Её тут же схватили, перевернули. Волосы заболтались над очком, глаза резануло до слёз от ядовитых испарений, а желудок ринулся наружу.

Она не сразу поняла, что её вынесли из туалета и бросили на газон с анютиными глазками. Откашлялась, ещё раз проблевалась, поднялась и пошла куда глаза глядят. Плакать не стала.

Это тебе не дом с мамой, папой и бабушкой, а пионерский лагерь «Здоровье». Родная заботливая партия делала всё для подрастающего поколения. А оно ничего не ценило. На портретах городских ветеранов войны и труда всем, даже женщинам, рисовали усы; пионеру с горном лепили письку из пластилина; ломали качели, перила в столовой; вытаптывали цветники; срывали флаги союзных республик. Могли поколотить соперников за какой-нибудь приз или грамоту.

А ещё убивали, сталкивали в очко. Это поколение хуже мирового империализма, о котором по утрам трещал репродуктор радиоточки в их кухне.

Ноги сами принесли её за интернатский корпус, где ребята смолили папиросы.

У Кости глаза сделались как мячики для пинг-понга:

— Ты чего сюда припёрлась?

— Сейчас расскажу…

Вечером Лёка сама подошла к девчонкам, предложила поиграть. Они отказались, потому что Маринка крутилась поблизости. Но по страшилкам после отбоя соскучились. Даже Маринка сказала:

— Давай, Муравкина, трави… только сиди на своей кровати, воняешь сильно.

Лёка долго отмывалась от рвоты в уличном умывальнике, потом попросилась у доброй технички в душ для взрослых. А Маринка, выходит, за ней наблюдала. И она точно участвовала в выходке интернатских.

Так чему учит родная партия? Давать отпор агрессорам империализма, вот чему она учит.

Когда Лёка рассказала историю, девчонки заверещали: страшно, хотим ещё! А Маринка спросила:

— Так это правда? Я вот ничего подобного не слышала! Ты наврала.

— Клянусь пионерским галстуком! — сказала Лёка.

— Мамой поклянись! — потребовала Маринка.

— Клянусь мамой! — покладисто отозвалась Лёка и подумала: — И автомобилем «Москвич», на который вот-вот подойдёт очередь.

— То есть это реально: приходишь на детское кладбище, и если видишь на одном из памятников свою фотку, то помираешь? — Привязалась Маринка.

— Конечно, — подтвердила Лёка. — Вот ты-то должна помнить Сверкунову Ксюшу, мы с ней на бальные ходили.

— Давно её не видела... — задумчиво протянула Маринка.

— И не увидишь. Мы с бабой на родительский день ездили на кладбище и встретили её семью. Ксюха плакала, а все уверяли, что ей почудилось. Через день Ксюху бензовоз раскатал, — попыталась убедить враньём Лёка. — А давайте проверим?

— Как?! — завопили девчонки.

— Да очень просто. Спросим у интернатских. Двое из них сегодня должны были сбегать в сельпо за куревом для всех. Самый короткий путь — через кладбище, — ответила Лёка.

— Откуда тебе знать? — Нехорошо прищурилась Маринка.

— А мы с Серёгой теперь ходим, — заявила Лёка.

Маринка облегчённо выдохнула, и Лёке стала известна ещё одна тайна командирши. Да, Костя — видный парень, хоть и интернатский.

Часть вторая Дети-инферно. Лёкины покойники

***

Тайга, бескрайняя и прекрасная, проплывала внизу. Зелень кедровых и сосновых лесов пронизывалась венами рек. Максим не любовался красотами природы.

Он еще раз мысленно перебрал вехи маршрута до места назначения. Идти из города придется пешком, дороги туда, скорее всего давно нет.

Но ему повезло, некий сердобольный житель Лесосибирска на старом КАМАЗе согласился подвезти Макса на умеренную плату до старого шоссе.

— Дальше не поеду, рейс у меня. Да и дорога вскорости закончится, не ездит тута никто давненько. Да и некуда. А тебе туды зачем надобно-то?

Еле отвязавшись от любопытного водилы, Максим отправился в путь. Ровная дорога и впрямь закончилась очень быстро, упершись в стену молодых осин. Дальнейший путь парень прокладывал с помощью карты и компаса. Нельзя позволить себе сбиться с пути, провизии у него с собой всего на два дня.

Вокруг шумели сосны, в их густых ветвях свистели какие-то птицы. Через четыре часа продирания через непролазные дебри Макс уже не так сильно был уверен в успехе экспедиции. Привалившись к теплому стволу березы, он жадно пил воду. До ночи обязательно надо добраться до места, с собой ни спальника, ни палатки. А ночевать на голой земле опасно.

Он устало прикрыл глаза. Только на минуточку… Пахло прелой травой, под корой прямо над ухом кто-то скребся. Жук-короед, наверное…

Пробуждение оказалось не из приятных. Хруст веток в нескольких метрах от Макса заставил его подскочить. Что это? Черт, заснул все-таки! Парень вскочил, оглядываясь. Под ногами зашуршали сухие ветки, а за стеной непроходимого кустарника раздалось грозное хрюканье и треск. Непрошенный гость удирал, видимо, напуганный не меньше Максима.

Удвоив осторожность, парень в темпе зашагал на северо-запад. Следовало торопиться, теперь ночевать в лесу охоты было еще меньше. В следующий раз можно наткнуться не на кабана, а кого-нибудь похуже!

Внезапно он понял, что идти стало легче, заросли расступились. Лишь кое-где на пути встречались поросли молодняка. И почва под ногами стала ровнее, исчезли ямы, овраги и холмы. Дорога! Старая, но еще заметная. Он почти у цели!

Спустя полчаса дебри чуть расступились, и перед Максимом открылась картина, достойная постапокалипсиса. Трехэтажное здание утопало в земле. Верхушка терялась в кронах деревьев. Чуть позади виднелось еще одно. Неглубокая речушка внесла свой вклад, подмыв фундамент. Разрушение и упадок, лишь так можно было описать то, что увидел парень. Надежда начала таять.

Достав из кармана рюкзака распечатку, Максим еще раз прочел свои заметки.

«В 1978 году появились два центра исследований НЛО – в Министерстве обороны и Академии наук СССР»

О программах, проводившихся разработках Максим нашел достаточно информации. Достаточно, чтобы понять – это не то. Известное широкой общественности знание бесполезно. Ему требовалось то, о чем молчали. Инопланетный артефакт.

Пять лет назад, выполняя задание вредного учителя по истории, Максим отправился в библиотеку. Зал периодики, где он ни разу не был раньше, произвел на него неизгладимое впечатление. Пахло пылью и чем-то очень знакомым. Стояла тишина, нарушаемая лишь редким шелестом страниц.

В одной старой газете, датированной 1981 годом, Максим нашел крохотную заметку.

«В Красноярском крае упал неустановленный летающий объект. Катастрофа произошла в 11:18 по местному времени в тайге между городами Енисейск и Лесосибирск»

С тех пор им завладело смутное желание, перешедшее в твердое решение, найти что-то космическое. Это будет просто бомба! Прославит его на весь мир! Уж Максим-то не будет молчать о находке, как эти политиканы.

Крохами он собирал информацию, порой ночи напролет просиживая над старыми мемуарами, газетными статьями и архивными документами. И ему все же улыбнулась удача.

Среди тонн бесполезных и откровенно лживых свидетельств Макс наткнулся на рассказ очевидца Петра Ермакова. Он не поленился и встретился с ним. Бородатый старик лежал в хосписе. Жить ему оставалось считанные дни, и Максим порадовался, что успел.

Наверное потому, что терять было нечего, а может, Петр и в самом деле хотел поделиться хоть с кем-то, но он рассказал парню о событиях давних лет.

Здание, которое разглядывал сейчас Макс, когда-то было институтом, исследующим НЛО. Настоящий, а не абстрактный. Он действительно потерпел крушение недалеко от Лесосибирска, рухнув в тайгу.

Старик из хосписа, тогда полный сил инженер, служил здесь. И видел неземной объект своими глазами. Сам факт существования «спецобъекта №7», как его называли, был строго засекречен.

Описание НЛО, данное Ермаковым, совершенно не походило на общепринятое. По его словам, объект №7 представлял собой нечто вроде торпеды, оснащенной изогнутыми конструкциями вроде крыльев. Никаких живых существ внутри не обнаружили, зато всю начинку выпотрошили и подвергли всевозможным исследованиям.

https://mirkosmosa.ru/download/news/4/3766.jpg

Сам Ермаков занимался относительно безобидным делом: анализировал состав металла корпуса. Об остальных направлениях он не знал, сверхсекретность распространялась и внутри института.

Почти три месяца длились тесты и замеры, а потом работники второго корпуса начали заболевать. Именно там исследовались внутренности аппарата. В течение месяца половина вернулась в Москву, остальные последовали позже. Первый корпус пока держался, но среди сотрудников начались тихие шепотки. Покидать НИИ самовольно им было строго запрещено, но и пасть жертвой неизвестной болезни никому не хотелось.

Жути прибавляли некоторые тревожные признаки из внешнего мира. По ночам кто-то замечал в небе сияние, а один из ученых в курилке обмолвился о постоянных сбоях в своих приборах.

Неопределенность закончилась довольно быстро, специальная комиссия опечатала все помещения, а работников отправила по домам. Лишь спустя несколько лет Петр случайно встретил сослуживца из той лаборатории. Тихим шепотом тот поведал о последующих событиях.

Оказалось, многие из второго корпуса скончались. А причина оказалась в неком воздействии одного элемента НЛО на живой организм. Поэтому сам агрегат оставили на месте, хорошенько спрятав. Подробностей сослуживец не знал, и Ермаков счел его рассказ домыслом. А потом заболел сам. Правда, его заболевание оказалось не скоротечным, тем не менее, повреждения нервной ткани были необратимы. И со временем прогрессировали.

Сейчас Максим смотрел на останки бывшего НИИ и раздумывал, с чего начать. Ни в какие болезни он не верил, а вот найти кусок НЛО куда более реально. Решительно продравшись сквозь заслон кустарника, парень вышел к первому корпусу.

Первоначальный беглый осмотр помещений не выявил ничего интересного. Кроме хлама, там осталось практически все малоценное оборудование. Дисковые телефоны, ежедневник со встроенным калькулятором, старые компьютеры и даже пишущая машинка Ятрань.

Темнело, и Максим приготовил себе место для ночлега в дальнем кабинете. Здесь, видимо, раньше располагалась столовая. Побитый электрочайник, плита, пара столов. Усталость навалилась резко, и парень прилег. Глаза закрылись сами собой.

Что его разбудило, Макс сразу не понял. Сначала ему показалось, что наступило утро, но свет из окна был слишком неестественным для солнечного.

«Блин, кто-то приперся сюда вслед за мной!» Макс осторожно выглянул и обомлел. В соседнем корпусе горел свет. На электрический он не походил, скорее, на излучение ультрафиолетовой лампы для обеззараживания воздуха.

«Здесь же секретный объект! Был!» — пронзила следующая мысль, — «Как бы не замели!»

Синяя вспышка оборвала поток мыслей, Максим прищурился и не поверил глазам. Над крышей соседнего здания висел светящийся шар, пульсируя голубым и белым.

«Шаровая молния?»

Пораженный увиденным, Макс не сразу сообразил, что чувствует себя как-то не так. Кожа начала зудеть, словно его тело было наэлектризовано. Волоски встали дыбом, а попытка их пригладить вызвала искрение и жжение.

«Вот же дерьмо! Что здесь происходит?» Опомнившись, парень достал фотоаппарат-мыльницу. Пара кадров шара, затем здания, отлично. За спиной что-то зашипело, и Макс в испуге оглянулся. Светящаяся полоска под дверью напугала его куда больше, чем огненный шар в воздухе. Что бы это ни было, оно уже здесь!

А затем раздались шаги. Спрятаться было абсолютно негде, из окна прыгать высоко, да и шума наделаешь. И Максим замер, боясь вздохнуть. В комнате стало намного светлее, словно разгорался белый рассвет. Шаги удалились, и парень рискнул выглянуть в окно.

Увиденное заставило его снова взяться за мыльницу. Дрожащими руками он навел глазок объектива на огромный светящийся объект, зависший вдалеке. От него исходил мощный луч, освещающий, наверное, многие километры тайги вокруг. От тишины звенело в ушах. Раздался щелчок, пленка перемоталась. Этот звук, казалось, был слышен далеко за пределами корпуса.

Дверь за спиной Макса резко распахнулась, шарахнув об стену.

— Руки за голову. Камеру положить.

Его деловито обыскали. Отняли все, кроме пустого рюкзака. В темноте Макс не смог рассмотреть, кто его задержал, но догадывался. Сотрудники того самого ведомства. Наверняка, они не выпускали из виду этот научный объект. А он беспечно пришел сюда, ни от кого не скрываясь!

Допросили его двое, паспорт сфотографировали, вещи осмотрели так тщательно, словно искали взрывчатку.

— Василий, выйдите, — резко произнес один из мужчин, по габаритам похожий на борова.

Второй покинул комнату, и Макс напрягся.

— Ты видел то, что не положено, — сухо сказал собеседник, лицо его терялось во мраке.

— Здесь не запрещено гулять! — с вызовом ответил Максим, — и я не делал ничего незаконного.

Помолчав, мужчина наклонился к самому лицу парня. От него пахло табаком и одеколоном. Тихо-тихо он произнес несколько слов, заставивших Максима похолодеть. Угрозы в свой адрес он пропустил мимо ушей, но мама… Она-то вообще ни при чем!

— Я сказал, ты слышал, — отрезал мужчина и вышел.

Макса проводили в машину, рядом сел «боров», сверля его взглядом. Свечение давно затухло, шар больше не висел над темным корпусом. И парень задумался, может ему это привиделось? Слишком много впечатлений, наверное.

Водитель завел авто, раздалось: «чик-чик-чик», двигатель не желал запускаться. И пусть они тут застрянут! И этот мордастый займется чем-то посерьезнее, чем ловля «диверсанта» Максима. А лучше – вообще забудет о его существовании.

Сильный треск прервал размышления, и парень вскинул голову. Что-то рухнуло на капот, водитель откинулся в кресле, закричав. А Максим с заднего сиденья с ужасом смотрел на существо, стоящее перед машиной. Голубоватый силуэт двухметрового роста возвышался впереди. Антропоморфное создание, хоть и не похожее на человека, обозревало людей крохотными глазками.

«Глазки» открылись, обнажив четыре ряда острых клыков, и Макс закричал. Но «боров» опередил его, успев открыть дверь и выскочить из машины. Он кинулся бежать к корпусу, видимо, в надежде на укрытие. Парня же словно пригвоздило к креслу, он не мог отвести глаз от ужасного создания. Конечности его напоминали клешни членистоногих, а голова и тело словно были украдены у дождевого червя.

Одним броском «червь» метнулся к убегающему мужчине. Раздался вопль, полный боли. Максим не стал досматривать продолжение, и через другую дверь выпал из автомобиля. Ползком он добрался до ближайших кустов и залег там в изнеможении. Потом осторожно отполз еще глубже. Смотреть в сторону корпусов он не осмеливался.

Лицом в земле он пролежал не меньше часа, не в силах пошевелиться. Несколько раз настигало ощущение «иголок», уже знакомое. Но парень все равно не рискнул двинуть даже пальцем. Какой-то древний инстинкт приказал ему притвориться мертвым.

Крики, треск, вой и топот постепенно смолкли. Тишина наполнилась пением птиц, настоящий рассвет озарил розовым светом таежную мглу. Еще не веря, что остался цел, Макс рискнул поднять голову.

Ни НЛО, ни людей не было. Пришельцы, если это были они, исчезли. Автомобиль остался стоять пустым с распахнутой правой дверцей. Максима залихорадило, куда все подевались? Похищены пришельцами или убиты? А может, ему все померещилось?

Со стоном парень выполз из кустов и обозрел место ночных происшествий. Все выглядело до безобразия спокойным и безмятежным. «Попытаться найти свои вещи? Хотя бы паспорт!»

В салоне авто ничего не было, и Макс открыл багажник, поминутно оглядываясь. Его документы, карта, компас и сменная одежда вперемешку с консервами валялись на коврике. Рюкзак остался где-то в недрах корпуса, и возвращаться туда парень не собирался. Не нашел он лишь фотокамеру. Скорее всего «боров» ее просто сразу уничтожил. Парень собрал все барахло в футболку, завязав ее узлом, и направился пешком в лес. Компас показывал какие-то странные значения, стрелка отклонялась от севера то влево, то вправо. Макс забил на это, решив ориентироваться по солнцу. Светило же не может сдвинуться с места!

***

Уже дома, в собственной квартире, Макс пытался переосмыслить произошедшее. Неужели он видел инопланетное существо? Никто его не беспокоил, никаких тревожных сигналов не поступало. На допросы его не вызывали, даже по телефону никто не звонил.

Успокоившись немного, парень решил съездить в хоспис навестить Петра. Но опоздал. Как раз накануне Ермаков скончался. В невеселых мыслях Максим возвращался домой, по пути к лифту заглянул в почтовый ящик и замер. Внутри лежал конверт. Ни обратного адреса, ни марок на нем не было.

Помяв конверт в руке, Макс решительно оторвал край. Единственное фото выпало в ладонь. Светящийся шар в черном небе. На оборотной стороне значок, стилизованный человечек с зашитым ртом.

Выходит, все было правдой?

Больше историй на канале автора:

https://dzen.ru/id/62540d8891e7a16dc1a8b480?share_to=link

Ишуас рассказал, что он теперь учёный монах, что он достаточно далеко продвинулся в своём одиноком пути к глубинам мудрости и Истины. Что он отыскал в библиотеках любопытнейшие труды, которые бы уж точно пришлись Камилу по душе. Конечно, в письме он не вещал прямо, а лишь намёками, которые были понятны только им обоим – всегда имелся риск, что письмо перехватят. Но, как догадался Камил, Ишуас нашёл способ гадания, способ предсказания будущего при помощи употребления некоего растения и при помощи «дурацкого сборника», который отныне Ишуас таскал с собой везде и всюду. Вроде как, этот способ гадания позволял находить выходы из безвыходных ситуаций. Главное, мол, научиться правильно трактовать…

Про Дылду-Грега старый друг тоже написал. Они почти не виделись сами, потому что избрали совершенно разные жизни. Но на днях встретились у Башен. И решили тогда составить это вот совместное письмо. Грег недавно всё-таки попал в дружину Ветрограда. Теперь служит там. И сетует на то, что его не назначили в десятники – ведь у него же Грамота, он же в десять раз умней всех тамошних бойцов! Но пока ещё слишком молод. Пусть он отлично владеет топором, но всё же никто мальца слушаться не будет – особенно старые вояки. А особо пробивным характером Грег не отличался. Поэтому принял свою участь обычного бойца, надеясь на грядущие сражения, да коротая деньки за бесчисленными караулами и патрулированиями города…

Камил написал ответ, не вдаваясь в преступные подробности, но описал, что очень весело провёл время – и в битвах уже поучаствовал, и интриги пресёк, наведя справедливость; и Долг, с трудом, выплатил. Камил пригласил друзей к себе в баронство. Тут он пообещал Грегу не только звание «десятника», но и, если Грег захочет такого, поставит его в управленцы баронства Житников, во главе сотни – только попросил не распространяться об этом особо, мало ли какой слух пойдёт о том, что Камил хочет отстранить Радима Златича. Это бы отлично решило проблему наличия надёжного и лояльного человека в управлении соседним баронством. Ишуасу тоже напомнил, что друг может в любой момент бросить все свои дела – и приехать к нему в поместье помогать с делами. Обещал, что если все они будут управлять делами территорий втроём – то немедля приведут баронства к небывалому расцвету. Да и вообще – шутил Камил – захватят весь мир. От моря до моря.

В период своего «отдыха», Камил решил взяться за чтение ранее интересовавших его вещей. И, чтобы совмещать приятное с полезным, отыскал в библиотеке «Исследование Плесени». На территории его баронства находится старый «плесенник», который отравляет подземные воды, который заражает местность и доставляет множество проблем крестьянам и купцам, по глупости избравшим путь мимо тех мест, овеянных мистическими слухами. Нужно было искать пути решения проблемы.

К тому же, Камил собирался вскоре наведаться в те края – и даже дальше, к самим Хребтам, окутанным ещё большими слухами. К имению недавно назначенного барона Савохича, в гости. Во время восстания Эрна предыдущие владельцы поместья примкнули к разбойникам, потому как у них не было особенного выбора – князь Искро не шёл на помощь, пережидая зиму, а разбойники пришли к самим воротам их нищего и хилого городка, угрожая кровавой расправой… Бароны примкнули к Эрну, за что и поплатились, когда Хмудгард позже подавил восстание – баронов повесили перед дворцом князя. А горожане, сидевшие смирно, избрали Люта Савохича, как самого влиятельного и пользовавшегося особым уважением человека в городке. И в отличие от старой баронессы Дубек, которой баронство досталось так же после восстания, в ходе смены власти, Люта до барона возвысил не князь Искро. Он им, по сути, назвался сам, а горожане его поддержали. Поэтому Лют Савохич не должен был питать к князю особенно щенячьей любви и преданности. А это значило, что знакомство с ним могло оказаться полезным для дальнейших планов Камила.

Удивительно только было, что князь Искро согласился с мнением горожан и не стал проталкивать своих приближённых. Быть может, не хотел излишней возни…

И раз уж Камил отправлялся в те края, то решил перед поездкой прочесть «исследование Плесени». Плесень – это болезнь, пришедшая в этот мир после некоего ритуала, как уже знал Камил – ритуала Изнанки, который был известен Трём Владыкам, возглавлявшим восстание Чёрной Песни. Всё это произошло сто двадцать пять лет назад. И это было последнее событие, известное Камилу, когда некроманты вели свои армии в бой, а им изо всех сил сопротивлялись рыцари из Святого Престола. Владык было трое. И даже стольких властителей Изнанки, сосредоточивших свои умы в одном направлении, не хватило, чтобы победить в войне… Они разбили царскую армию, обратили её в бегство. Но на помощь Царству пришла Святая Гвардия из престола. И мёртвую армию разбили где-то на севере Горной Дали, где владыки, видимо, хотели морозами замедлить гниение трупов. Восставших сожгли святые отцы на костре в Старом Капище, монастыре что неподалёку от Серебряного Перевала. Там Владыки спели некую Чёрную Песнь, «уронив капли крови наземь». Так и появилась Плесень.

Всё это, по большей части, было переписано в библиотеках Ветрограда. Монахи постарались, чтобы предать забвению те события. Но Камил когда-то проявил настойчивость и докопался до сути, всё сопоставив. И теперь знал правду.

Как теперь рассуждал Камил, властители знали, как влиять на Изнанку безо всяких символов – ведь звуки тоже являются, в некотором роде, символами. Шестирукий это доказал своим рёвом… Благо, Шестирукий не наслал на них Плесень.

И какие только бедствия можно обрушить на этот мир при помощи Изнанки!? Всё-таки, это было чрезвычайно опасное искусство…

А что касательно самой Плесени – даже «исследование» не вдавалось в первопричины, уделяя внимание описанию внешних проявлений болезни. Плесень окутала земли на десятилетия свирепыми эпидемиями. Которые удалось предотвратить лишь пролив много крови. Погибли тысячи. Вымирали целые города, особенно, когда поначалу умерших хоронили под землёй, создавая «плесенники». Эта самая плесень заражала землю. Заражала воду. Растения. И болезнь распространялась дальше, обретая невиданный размах. Только потом додумались, что заражённых нужно сжигать. Убивать сразу же, как только их кожа покроется чёрными вкраплениями – они в тот момент всё равно уже обречены. Но, ещё не заразны. Слежка за населением, своевременное выявление заражённых, сожжение их тел дотла – все эти меры остановили распространение заразы. А ведь мог вымереть весь мир.

Однако после основной эпидемии многочисленные «плесенники» ещё долго оставались источником болезни. И с ними боролись – сжигая абсолютно всё вокруг них, поливая землю страшными ядами, посыпая солью, лишь бы ничего на этой проклятой земле не выросло вновь...

И, со временем, такой подход почти искоренил эпидемии. И последующие вспышки легко останавливали – слишком большой страх остался в народе, даже спустя десятилетия. Сменились поколения, но традиция убивать и сжигать заражённых Плесенью – осталась. И никто боле не задавался вопросами, почему так повелось…

Стало быть, нужно сжечь «плесенник», подумал Камил. Но делать это зимой – затея безнадёжная. Поэтому Камил решил, что займётся этим делом, когда наступит лето.

«Исследование» описывало так же и чудовищные метаморфозы, которым подвергались некоторые заражённые, превращаясь в монстров, в опасных людоедов, полных ярости.

А в той деревне у «плесенника» – где вода в колодце пахла скверно – крестьяне сделались вялыми и тупыми из-за ядов, которые выделяли в землю растения, заражённые Плесенью. Эти яды смывало в колодец с дождями и с таянием снегов. И участь этих людей была печальна, хоть и не столь ужасна, как у больных Плесенью. Их ждала постепенная и медленная смерть. И тяжёлая, неприятная жизнь, полная тумана и безрассудства. Тамошние женщины должны были рожать лишь опасных уродцев, коих Камил, кстати, не увидел во время рейда и Сбора...

Меньшак вскоре окончательно выздоровел. Раны его затянулись, а сам он обрёл бодрость и тела, и духа. Камил теперь особенно ценил его за смелость и отвагу – всё-таки десятник оказался единственным, кто оказал гвардейцам отпор. А это многого стоит. Пусть Меньшак и самый главный лодырь в поместье…

Меньшак же выражал своё восхищение Камилом за проявленную им небывалую дерзость. Он рассказывал дружинникам, насколько Камил остроумно глумился над Хмудгардом, и этим вызывал всё большее уважение Камила среди бойцов и жителей имения.

Особенно позабавило, когда маленький Орманд, играясь своими деревянными солдатиками, изобразил как-то за столом во время обеда сценку, в которой солдатик, ставший вдруг Камилом, прикончил солдатиков, назначенных Хмудгардом и его гвардейцами.

-- Хватит! – возмутилась Жанна и отвесила Орманду подзатыльник. – Никаких «убийств» за столом! Мы тут едим!

-- Аккуратней с ним, -- сказал Камил. – Так детей не воспитывают…

-- Будет знать! А через подзатыльник дойдёт лучше!

Маленький Орманд вдруг расплакался. Оставил солдатиков – и убежал в соседнюю комнату.

-- Куда пошёл?! – возмутилась Жанна. – Семья должна есть за столом всегда в полном составе!

-- Оставь парня, -- сказал Камил. – Между прочим, он правильно мыслил.

-- Правильно?... Жестокости творить? Убивать за столом…. Все вы – мужчины – одинаковые… -- фыркнула Жанна.

А Камил задумался, что надо бы, наконец, взять Орманда под своё воспитание. Ребёнок и без того рос чрезмерно капризным…

Казалось в эти ленивые деньки, что серьёзные проблемы где-то далеко, на самом горизонте. Ничто не предвещало беды, но потом к Камилу пришёл один из дружинников. Весь раскрасневшийся от злобы. И, в то же время, потерянный и печальный. Дружинник вёл себя чрезвычайно неуверенно. Будто сам не верил в то, что хотел сказать своему милорду.

-- Что случилось? Говори уже! -- надоело Камилу наблюдать топтание на месте.

-- Милорд, -- дружинник преклонил своё колено. – Правосудие. Вот за чем я сюда пришёл. За справедливостью. Я… Я наслышан, что вам тоже пришлось столкнуться с такими вещами. Поэтому тем более я рассчитываю на ваше понимание…

-- Ближе к делу давай уже. Заинтриговал.

-- Я прошу… прошу наказать Ларса.

-- Ох ты! За что это?

-- За то… За то, что он… использовал мою жену...

Получилось так, что Ларс не удержался перед красотой одной из местных женщин. И всё бы хорошо. Если бы у этой женщины не было мужа. Сиюминутный порыв закономерно привнёс в поместье каплю раздора. Дружинник узнал об измене своей жены – не рассказал, каким образом. И теперь требовал для Ларса наказания. Казни.

Но Камил не хотел никак наказывать своего воспитателя. А тем более – казнить. С чего бы это? Хоть, конечно, поступок Ларс совершил самый отвратительнейший. Но мужик настаивал на правосудии. Требовал если не казни, то хотя бы разрешить дуэль, которую запрещал кодекс из-за разницы в рангах.

И тогда Камил согласился.

Иначе было бы совсем уж несправедливо. Он одновременно опасался за своего старого наставника, который заменил ему отца и старшего брата. И одновременно понимал всю боль дружинника, хотел как-то и его утешить.

Ларс пользовался популярностью у местных служанок. Любил он погулять – и это его единственный порок, похоже…

Пусть лучше бьются на дуэли, чем если оскорблённый пронзит Ларса ножом, подкараулив в тёмном коридоре.

Ларс сначала удивился решению Камила.

-- Ларс! – воскликнул Камил. – Ты понимаешь, что натворил гадостей? Самых отвратительных гадостей! Тебе же не пятнадцать лет, в самом деле…

-- Зато какие у неё были титьки! -- ответил Ларс.

-- Поэтому я и разрешил дуэль! Нельзя, чтобы народ копил злобу, наблюдая несправедливость и произвол. Ты же понимаешь, к чему это всё может привести… Как ты собрался после такого дружиной управлять, когда трахаешь жён своих солдат?

-- В этот раз я, не буду отпираться, серьёзно прокололся.

Ларс позвал Камила в свидетели. Вот так оно и бывает. Что, казалось бы, мудрые – творят самые отъявленные глупости. Что воспитанник потом поучает воспитателя. И что дуэлянт становится судьёй своего судьи…

-- Главное – не вмешивайся за просто так, -- сказал Ларс, когда они шли к месту дуэли.

-- Много чести, -- фыркнул Камил, припоминая, как однажды попросил о том же самом Ларса на своём первом поединке, и добавил. – Кодекс – это святое. Да и ты ведь умеешь отвечать за свои поступки.

-- Прекрасно.

-- Боишься?

-- Я? – Ларс усмехнулся. – Только греха, который сейчас возьму на свою душу…

-- Как самонадеянно.

-- А ты и впрямь настолько в меня не веришь?

-- Я просто опасаюсь. Победа часто зависит от удачи, сам знаешь.

-- Ну, с удачей у меня отношения куда ближе, чем с женой того бедняги!

Невозмутимый старый вояка. А ведь по нему даже не сказать было, что он испуган. Может и вправду настолько уверен в себе?...

Камил не хотел смерти Ларса. И старался не ставить себя на место его противника – это что-то задевало внутри. Что-то старое и, как он думал, зарубцевавшееся.

На такую новость сбежались все. Любят люди зрелища. Особенно такие драматические. Любят потом и косточки перемывать, сплетничать, шептаться за спинами. Больше ведь ничего стоящего в их скудных жизнях не имелось – вот и приходилось развлекаться подобной грязью…

Условились биться на топорах, с щитом в руке – Ларс не стал пользоваться своим преимуществом во владении, например, алебардой или мечом. Зря так рисковал. У него свои понятия чести и справедливости, видимо.

-- Поприветствуйте друг друга, -- сказал Камил. Бойцы нехотя стукнулись топорами. Мужик и вовсе глядел на Ларса с особой ненавистью, тяжело дыша.

-- Хотите что-то сказать перед поединком? – спросил Камил.

-- Тебе конец! – выкрикнул дружинник. – Я убью тебя! Размажу голову! Отрублю! Отрежу тебе член! Отрежу тебе руки и ноги! Выколю глаза!!

-- Как страшно, -- усмехнулся Ларс, чем ещё больше взбесил беднягу.

-- Это всё? – спросил Камил.

-- ДА! – крикнул боец.

-- Тогда – БОЙ!!

Дружинник набросился на Ларса, кажется, совсем без плана, без задумки, набросился, словно свирепый медведь. Он двигался вперёд, выставив щит перед собой, вопя и размахивая топором. Ларс едва не споткнулся, пытаясь разорвать дистанцию, слишком быстро на него нёсся дружинник.

Всё произошло мгновенно. Камил даже не понял, как так получилось. Но мужик упал. А Ларс, местные моргнуть не успели, оказался за его спиной, замахиваясь топором. Несколько хороших взмахов. И от головы дружинника остались только красные ошмётки. В толпе кто-то вскрикнул. Жена, видно.

Не пощадил.

-- Поединок завершён победой Ларса! – объявил Камил. – Проблема разрешена, искуплена кровью. Но, чёрт возьми! Народ! Постарайтесь без жить без подобного дерьма!.. Я просто в бешенстве!

Толпа радоваться победе командира не стала. Всё-таки, все понимали тонкость ситуации. А Ларс не стал выделываться. Опустил глаза и принялся чистить топор.

Потом уже, в коридоре, когда все разошлись, Камил заговорил.

-- Ты его не пощадил, -- сказал он. – Почему? Мне кажется, у тебя была возможность закончить поединок без его смерти. Я думал, ты следуешь своим советам. Советам «добряка»

-- Я добряк, а не глупец, -- ответил Ларс. – Жену этого паренька сначала трахнули. А его потом ещё и победили в поединке. Думаешь, он остановился бы? Нет. Он перерезал бы глотку либо мне, либо себе. Либо и то и другое. В правильной последовательности. Да и врагу не пожелаешь его мучений… Я его избавил от страданий, потому-что всё-таки понимаю весь кошмар... Но, клянусь, ничего с собой в тот момент поделать не мог. Черти одолели!

-- Похоже на хитрое оправдание… Ларс, тебе уже так много лет, -- сказал Камил. – А ты всё по бабам. Не хочешь ли пожениться и наплодить детишек? Я бы отыскал тебе крестьянку. Красивую, стройную, молодую… Какую только захочешь.

-- Какую я захочу – нет на белом свете. Да и какая бы женщина красивая не была – надоедает, -- отмахнулся Ларс. – И тогда начинаешь иметь дело с её скверным характером. Который до этого маскировала её красота. Ещё ни разу не встречал послушных красавиц. Послушны только страшненькие, но тогда какой резон? Поэтому я и не женат. Как видишь – умён, бодр, полон сил, в отличие от того же раскисшего после женитьбы Мямли. А детишек… у меня и без того полно по миру...

-- Ага…

-- Но предложение хорошее. И впрямь отыщешь мне красавицу? Чтоб и при титьках, и бёдра были широки?

-- Нет, Ларс, -- посмеялся Камил. – Жену я тебе бы нашёл, лишь бы ты угомонился. Но, видать, это не по твоей природе. А тогда не будем портить жизнь бедной крестьянке…

-- Не соглашусь насчёт последнего – в своей деревне она никогда не отыщет жениха более умелого, -- сказал Ларс и вздохнул. – Ну вот, а я уже обрадовался… Служанки местные – не лучший вариант. И в постели они неумехи, почти что девственницы, в отличие от городских мастериц на все руки! Эх, скучаю я по Ветрограду… Славные были времена. Спокойные.

-- Ты хоть заботься теперь о вдове… А лучше всего – женись на ней.

-- На ней? На этой разгульной женщине?! Хорошая шутка, Камил. Но позабочусь – это уж точно.

***

Спасибо за доники!) затарился рекламкой и радусб жызне

Виктор Ш 100р

Marko Polo 100р

***

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Ближе к двум часам ночи, гости разошлись и мы уже вдвоем сдали кассу, прибрались и сели каждый в свое такси, чтобы ехать по домам. Удивительно короткая и тихая пятница выдалась. Как и весь этот ноябрь, который обычно богат на дожди со снегом, грязь и потепления. А этот сухой, морозный и почти без ветра.

Таксист, как обычно, оставил меня у грунтовки. Мне осталось пройти километр вглубь села, до дома. Ночь была ясная, морозная и вся озарена ярким лунным светом. "Блин, надо было хотябы пива прихватить. В баньке то посидеть самое то было бы" - сокрушался я, идя по мерзлому грунту. До дома оставалась добрых пару сотен шагов мимо оврага, когда в голове будто крикнул кто-то "Стой!". И я встал, словно столб. "Что не так!?" - продолжал внутренний голос. Я осмотрелся и ничего не заметил: мерзлая грунтовка, знакомая улица, фонарный столб прямо на перекрестке впереди. "Фонарный столб, да. Фонарь то не горит! А ведь горел все время, пока мы шли. Когда потух-то?" - я молча смотрел на фонарь, пытаясь вспомнить момент, когда он погас. Задрав голову, посмотрел на небо: облака скрыли звезды, накрапывал дождь. Вокруг было темно. Темнее, чем когда я вышел из такси. Моего слуха коснулись звуки, похожие на музыку - будто за пару улиц отсюда.

Внезапный порыв ветра принес с собой еще один звук, пока еще едва уловимый. Болезненный, наполненный тоски и обреченности скулеж. Будто где-то умирала собака. Звук не прерывался, будто наростал с каждым моим шагом в сторону оврага. Полезли нехорошие мысли, что чья-то собака попала в беду или может вообще бешеная бегает тут посреди ночи. Звук шел прямо из-за сруба для бани возле спуска в овраг, который поставили соседи летом на просушку. Я внимательно смотрел туда, откуда доносился звук, не видя ничего кроме травы на краю оврага и самого сруба. "Не смотри! Отвернись!" - кричало всё внутри. Звук был уже черезчур громким: будто прямо в ухо выл кто-то. Или что-то. - "Да не смотри же! Не останавливайся!". И тут я увидел нечто: прозрачная белая дымка, поднимавшаяся прямо из-за сруба. Чуть-ли не теряя сознание я заставил себя отвести глаза и сделать поворот в сторону дома. Волосы встали дыбом, краем глаза я наблюдал, как дымка преобретала форму, выползала из-за бревен и одновременно парила в мою сторону. Я уже не слышал ни ветра, ни своих шагов - только бесконечный и тоскливый вой в моих ушах. "Стой, взгляни, оставновись, посмотри на меня, не уходи" - казалось оно говорило со мной без голоса. "Не беги! Не теряй сознание! Дыши и считай шаги! Вспоминай молитвы!" - перекрикикивая все мысли повторял внутренний голос. Вой был все ближе, склон, за которым был поворот к дому, казался отвесной скалой. ноги непослушно еле передвигались, я помогал себе руками, цепляясь за рабицу соседского забора, пару раз падая на четвереньки и чуть ли не рыча продвигался дальше. "НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ!" - твердил я себе. И тут, когда казалось,что меня настигло нечто со спины и я ощутил холодную хватку на щиколотке, я вспомнил молитву - единственную, которую почему-то не забыл за все годы взросления. "Отче наш, иже еси на небеси..." - начал я мысленно. Хватка ослабла, нечто позади будто остановилось, не прекращая выть. Я продолжал вспомниать и мысленно произносить строчку за строчкой. Внезапно я смог совладать с ногами и встать. Сознание прояснилось, вой отступал, хоть и оставался таким же сильным. " И остави нам долги наши..." - продолжал я уже вслух, делая шаги все увереннее. Дочитав молитву, я с удивлением обнаружил себя возле ворот дома.

До сего дня я не могу взять в толк, что тогда со мной случилось и свидетелем чему именно я был. Банши? Кикимора? Призрак? Может быть галлюцинации? Но с чего бы: трезвый, вмеру уставший, немного сонливый, в приподнятом настроении, растройств психики настолько критичных не имею, это было впервые и больше не повторялось. Когда я рассказывал это очередному психотерапевту - мы приходили к одному и тому же: лучше просто об этом не думать. Как-то рассказал батюшке - тот тоже согласился,что лучше не думать об этом лишний раз и благодарить Бога за спасение. Наверное они правы. Но каждый раз, когда я поздно ночью оказываюсь на пустой улице - в голове прокручивается тот раз. А затем просебя читать "Отче Наш". На всякий случай. Не то, чтобы это был самый страшный случай в жизни. но точно самый необъяснимый для меня.

- Привет! А можно с тобой поиграть? - спросила она

- Привет! Ну давай! Держи пас! - воскликнул Денис и пнул ей мяч

Она отбила его и пнула ему в ответ.

Денис был рад что нашел компанию, это конечно не Петька и не Андрюха, с которыми он круглыми сутками носился по улицам и обсуждал новые видеоигры и фильмы, но все равно. Уже хотя бы есть с кем словом перекинуться и попинать мячик.

Девочку звали Наташей и он вспомнил что видел ее тут раньше, ее дом стоял на противоположном конце бабушкиной улицы. Пару лет назад она игралась вместе с ними в большой дружной компании, а прошлым летом он ее не видел, наверное ее родители не привозили ее к бабушке в прошлом году.

Ребята несколько часов пинали мячик, потом им надоело его пинать и они решили сыграть им в волейбол. Правил никто из них не знал, поэтому Денис высоко подбрасывал мяч Наташе, а та отбивала, затем они менялись местами. Когда после очередного удара мяч улетел далеко в лес, они решили что на сегодня игр с мячом достаточно и принялись играть в догонялки в лесу. Они долго носились среди деревьев как угорелые и громко смеялись. Денису давно не было так весело. Потом они просто сидели на холме и болтали без умолку обо всем на свете.

Ребята сами не заметили как наступил вечер и солнце начало клониться к горизонту.

- Денииис! - послышался со стороны деревни крик мамы

- Мама зовет! Домой надо! Побежали! - крикнул Денис и вскочил направляясь в сторону домов

- Ты беги, а я чуть позже домой пойду, еще немножко побуду здесь и пойду, папа тоже уже заждался - улыбнулась в ответ Наташа — спасибо за такой чудесный день!-

- Ладно, я побежал, завтра утром мы уезжаем. Можешь прийти к нашим воротам часам к девяти утра, попрощаемся и я добавлю тебя в друзья вк — прокричал напоследок Денис убегая в сторону деревни.

На следующее утро родители суетясь складывали огромные сумки с деревенскими гостинцами в багажник машины, а Денис долго стоял у ворот уставившись в другой конец улицы.

- Ну все! Мы готовы! Скажи пока бабуле и садись в машину Дэн, ехать пора! - сказал папа садясь за руль

- Пап, а можно мы к Наташе еще заедем? Я хочу ее в друзья добавить, она должна была прийти попрощаться, но почему-то не смогла — попросил отца Денис

- Что еще за Наташа? - засмеялся папа — Невеста местная? -

Денис смутился — Ну мы вчера весь день играли с ней в мячик, а потом еще в лесу бегали! Она в том дальнем доме живет, с зеленой крышей! -

- Не выдумывай! - вмешалась в разговор бабушка — в том доме раньше Кузнецовы жили, и была у них дочка Наташа, твоих годочков, да только утонула девчушка в озере два года назад. Мать от горя места себе не находила, уехала потом отсюда, а отец ее спился за год и помер. Мы его рядом с дочкой в прошлом году и похоронили. Дом так до сих пор пустым и простаивает -

- Нет, ба! Я вчера с ней играл, она жива! -закричал Денис, на глаза навернулись слезы

Мама с папой переглянулись — Ладно Дэн, хватит, ехать пора! Пока, ма! Как доедем — сразу тебе позвоним! - мама взяла Дениса за руку и усадила на заднее сидение, сама села рядом

Машина тронулась, вскоре выехала с проселочной дороги на главную и помчалась вдоль шоссе. Денис долго смотрел в окно на лес и иногда ему казалось что он видит между деревьев знакомый силуэт.

Чердак. Глава 10/23

Чердак. Глава 11/23

Чердак. Глава 12/23

Чердак. Глава 14/23

Старый кнопочный «самсунг» завибрировал, когда Жора Тарасов собирался покинуть квартиру.

- Алё?! - гаркнул он, отвечая на незнакомый номер, и спустя минуту закряхтел, обдумывая поступившее предложение.

Для обдумывания ему пришлось снова вернуться в обволакивающую тягостной и какой-то совершенно нездоровой тишиной квартиру, поставить плотно набитый рюкзак цвета хаки на пол и закрыть дверь. И всё равно: даже с закрытой дверью у него никогда не получалось чувствовать себя в безопасном одиночестве. Даже во время сонной зимы казалось, что сам дом незримо следил за Тарасовым.

- И чё, не буду ли я против, если студентка приедет на две недели? Спокойная, порядочная, да? Яшкиных, кажется, помню, но смутно. Хм, надо подумать хоть пять минут, погоди. Ну, чего мне стоит, всё равно на дачу укатываю? Сам ты, Пушкарёв, баран упёртый. - И засмеялся над Пушкарёвым: деньги действительно пригодятся.

Минут пять Жора расхаживал по квартире, слушая в гулкой тишине лишь собственные мысли, приводя в уме нехитрые причины, чтобы уехать на дачу всё же со спокойной совестью, что со студенткой-квартиранткой за время его отсутствия ничего не случится. Из этих мыслей самой обнадёживающей была та, что зима ещё не закончилась. Как раз до апреля выходило ровно две недели… А значит, если он согласится, то студентка будет здесь в безопасности до весны.

Тарасов накопил денег, потому что пил самогонку, покупая больше у знакомого с весомой скидкой, а ел мало, потому что аппетита не было, и спал после выпитого долго... Он каждый день с рассвета до намёка на заход солнца намеренно бродил по городу, где без стеснения собирал бутылки и выискивал макулатуру для долгого проживания на даче: нужно на что-то покупать харчи. И всё же небольшая денежная сумма пришлась бы Жоре как нельзя кстати. Ладно, пусть его и душили сомнения, мысленно Жора уже принял решение пустить в квартиру девушку-съёмщицу и теперь лихорадочно искал листок бумаги, чтобы составить для студентки обязательные правила проживания в его квартире.

Когда снова завибрировал телефон, Жора едва не подпрыгнул – так погрузился в раздумья, и сразу переспросил, точно ли студентка соответствует описанию. И, получив со смешком ответное подтверждение, слегка успокоился. Пушкарев, сколько его помнил Жора, лгунов презирал и за свои слова всегда отвечал честью.

Услышав, что девушка приедет через полтора часа, Тарасов неожиданно разнервничался, поэтому решил прогуляться на вокзал, уточнить расписание поездов и просто пройтись, чтобы успокоиться.

В тихой, как склеп, квартире даже зимой оставаться долго было невыносимо, и только алкоголь помогал Жоре отвлечься от довлеющей в доме зловещей тишины да от грызущего порой до тошноты чувства вины и страха.

…На улице Пролетарской, на небольшом холме, прямо над автомагистралью, располагался старый желтовато-серый двухэтажный дом, на чердаке которого виднелись зарешеченные окошечки, именуемые в народе голубятнями. На доме висела пожелтевшая табличка с практически неразличимым номером сорок восемь, и его запыленные узкие окна, все, как одно, уныло смотрели на мир, простирающийся вдали от магазинов и от железнодорожного вокзала. Дом плотной стеной окружал неухоженный колючий кустарник, чахлые деревянные лавочки располагались у парадного подъезда, а заросшие сорной травой и бурьяном клумбы были оставлены на произвол судьбы. Второй, совершенно незаметный подъезд находился позади дома, но его дверь всегда была крепко заперта – впрочем, небезосновательно: давно уже там квартиры пустовали.

Плотная, неестественная тишина круглосуточно стояла вокруг здания, обволакивающая, как саван, так что со стороны порой казалось – дом заброшен.

И кто бы изредка здесь ни проходил мимо, едва смотрел на дом, словно его покрывала невидимая, отводящая взгляд пелена. Не чирикали здесь птицы, не смеялись дети – и не было видно самих жильцов.

Честно сказать, просторную, с высоким потолком однокомнатную квартиру Жора хотел продать давно и даже несколько раз пытался, что оказалось безуспешно. Но вскоре, когда дом обезлюдел, Жора и вовсе прекратил попытки, так как на его адрес больше не приходил платёж за квартиру, а его имя и все данные необычайным образом исчезли из городской базы управления.

Впрочем, Жора был стопроцентно уверен, что этому поспособствовали соседки – пенсионного возраста женщины, называемые в сердцах Жорой ведьмами: хотя бы только за практически одинаковую одежду и поведение. К тому же они постоянно ходили в платках и тепло одетыми в любую погоду, держались друг друга, как стайные животные, и смотрели внимательно, злобно, прикусывая тонкие, потрескавшиеся губы до противного холодка по коже. Во главе соседок была треклятая и очень опасная Эльвира Павловна. Вот она-то и была во всём виновата…

Только одно долгое время, а именно до случайно подслушанного разговора в туалете, ему, пятидесятипятилетнему холостяку, непонятно было: какая этим ведьмам выгода, что дом обезлюдеет? И почему так долго откладывался снос дома, чему Жора первоначально обрадовался и некоторое время ходил, довольно улыбаясь? Странности на этом не заканчивались…

Не мог он и припомнить, когда появились негласные правила, которые нерушимо соблюдались всеми жильцами, пока те жильцы, как один, не канули в лету.

Вот хорошо, хоть у него, заядлого грибника и рыболова, имелась дача. Ведь дачей с лёгкостью можно назвать просто участок и железную будку, старательно обитую внутри деревом, с печкой-буржуйкой. Иначе пришлось бы ему разделить судьбу большинства жильцов в доме, тех, кому некуда было ехать – и кто ничего из происходящего не понимал и поплатился… Жора не сомневался, что жизнью.

Так вот, большинство мужиков-пенсионеров, когда-то проживающих в доме, повесились либо скончались от инфаркта – с диким выражением чистейшего ужаса на лице. Многие жильцы, если хорошенько подумать, и вовсе пропали без вести, а первыми исчезли те, кто первоначально жаловался на шум на чердаке, и в ЖЭУ докладывал, да к участковому заглядывал, рассказывая о своих подозрениях.

К слову, ещё в то время, когда и Жора с женой в дом приехал, в доме молодых семей словно никогда и не было, а если и появлялись, то временно: вскорости уезжали. Жена плюнула и тоже уехала к родителям на Кавказ, а он остался. Вот сам виноват, теперь жалеть бесполезно, алкаш хренов. Тарасов остался, перебиваясь временными заработками, всё больше погрязая в дешёвом «черниле», то есть в самом дешёвом пойле, и в тоске. Так, наверное, и не заметил, как в доме всё сильнее усугублялись нездоровые перемены.

Поезд через деревню с необычным названием Чемоданы отправлялся ровно в девятнадцать ноль-ноль. Сумку и рюкзак Тарасов давно собрал, еды и сигарет в дорогу купил. Рыба в озере рядом с Чемоданами водилась год от году лучше. Может, потому что деревня вымирала? Но с голоду Жора уж там точно никогда не пропадёт. Просто порой бывало страшновато одному: все же лес рядом, где бродят дикие звери – и не какие-то зайцы, ежи, птицы, а волки и медведи с кабанами самые что ни есть настоящие.

Стоило подумать – и сразу вспомнился случай, как в соседней деревне женщину кабаны затоптали, когда за зрелой кукурузой на поле колхозное полезла.

Ещё Жора, хоть и считал себя нелюдимым, но скучал по простому человеческому общению, а особенно по общению с женщинами. Как же приятно было поболтать с пышнотелой и румяной Галкой – продавщицей в сельпо! Пусть охрипшая, до одури прокуренная и взгляд её порой свербит едкостью, зато если уж улыбнётся, то так тепло на душе становится! Как в майский погожий день...

Вот нахлынуло всё разом да так, что закурить захотелось. Поэтому, усевшись в зале ожидания, Жора не выдержал и сбегал в газетный киоск, купил пачку «нз». Закурил, поглядывая на людей и на небо: судя по ветру, несущему густые и тёмные тучи с севера, снова будет снег.

Олеся Яшкина ехала в полупустом вагоне и за четыре часа до столицы успела вздремнуть и даже увидеть сон. А приснился ей двоюродный брат Женька. И вот теперь думай, к чему бы это? Сны являлись девушке редко, но метко и всегда неспроста. Главное было их правильно разгадать.

Женька Синицын был на год младше её, и с детства они крепко дружили. Сейчас ему девятнадцать, и Женька, что ветер, мотался по миру с друзьями-музыкантами.

Олеся, полная ему противоположность, училась на заочном, на экономиста, в столице. Женька же в семнадцать лет, с отличием окончив музыкальную школу (такой, блин, талантище!), как с цепи сорвался: год метался по кабакам и клубам, играя на гитаре.

И вскоре уже разъезжал по городам со своей очередной новой музыкальной группой, не думая ни о нормальной работе, ни об учёбе, чем сильно обозлил отца и был выгнан из дома. «Вот что значит беспутный шалопай!» - вздыхая, всё же с лаской говорила о Женьке мать, когда приходила к Яшкиным в гости. Жили-то в одном доме, но в разных подъездах.

Олеся же, вопреки всем наговорам, в двоюродного брата верила душой и сердцем, словесно поддерживая Женькин вольный дух мечтателя, за что была вознаграждена бесплатными билетами на его выступления. Билеты, правда, из-за вечной занятости девушка передаривала подругам и девчонкам на работе.

После же не раз жалела, что ни на один концерт так и не сходила.

Вскорости Женька совсем перестал писать ей, сославшись на напряжённый график выступлений. Билеты уже не присылал, ибо находился далеко, а вот фотками с туров в инстаграмме делился. Значит, всё же брат пробился. Значит, всё теперь у него хорошо. Но почему тогда Женька ей приснился? И тревожное ощущение от сна не покидало её.

… Уже выходя из вагона, Олеся подумала об отце, которому на время сессии дочери пришлось взять отпуск, потому что за больной матерью требовался уход.

Ещё и новая съёмная квартира странно беспокоила. Вроде и быстро нашлась, и оказалось совсем дёшево, и в ней девушка будет сама себе хозяйка, а вот скреблось под ложечкой нехорошее предчувствие, не проходило, хоть тресни.

Олеся вышла из вагона, осматриваясь по сторонам: по описанию отца, дядя Жора – это невысокий, коренастый мужчина лет пятидесяти с плюсом.

Её окликнули, когда закатила небольшой чемоданчик в зал ожидания.

- Да? - обернулась на вопросительное: «Девушка?»

- Ты Олеся Яшкина?

Мужичок был неухоженный и ростом меньше, чем ей представлялось. Какой-то замученный весь, с пигментными пятнами на лице, потрескавшимися губами. И эти смешные топорщащиеся лохматые усы, где цвета соли больше, чем перца.

- Я, - ответила Олеся, глядя в его карие глаза, чувствуя, что он добрый, несмотря на внешний вид. И сразу отпустило.

- Так пошли за мной, чего ждёшь!.. И деньги сразу приготовь – у меня поезд на семь вечера, - нервно засуетился Жора, всматриваясь уж очень пристально, даже оценивающе. С чего бы такая подозрительность?

Внешность у будущей квартирантки была самая обычная: русоволосая коса спрятана под вязаной шапкой, остроносое лицо, ярко-зелёные глаза, запавшие от усталости и недосыпа, что привычно. Бледная, без косметики кожа, веснушки на носу. Одета очень просто, но со вкусом. Широкий шарфик вокруг шеи в тон шапочке – сама связала. Такой купить в магазине – это надо целое состояние выложить. Вот только замшевые ботинки на шнурках заметно поношенные и, сколько спреем-краской их ни прыскай, всё равно были местами поблекшие.

От железнодорожного вокзала шли минут двадцать. У дома Олеся поёжилась: ух, действительно странное, какое-то нездоровое место. Стоит себе дом один-одинёшенек и окнами, тёмными, немытыми, тоскливо смотрит. И тихо. Как же тихо вокруг!.. Ни птичек, ни людей, ни даже кошки помойной, прикормленной, на лавочке у подъезда. Хотя на кустах, если не обозналась, висели деревянные кормушки.

Олеся вздохнула, когда вошли в подъезд. Какая же большая и широкая площадка внутри и лестница деревянная, узкая и длиннющая, к тому же кое-где совсем без перил. Ух. Вот что значит высокий потолок. Воздух спёртый, пыльный, хоть пыли не видно ни на потрескавшихся, неопределённого цвета напольных досках на площадке, ни на крохотном подоконнике у такого же маленького, грязного окошка. Свет, желтушный, раздражающий глаза, из лампочки в замусоленном плафоне, практически не падал на ступени, создавая кривоватые, резкие тени.

- Ты смотри, когда метель, ступай осторожно, здесь скользко, - впервые за всю дорогу начал поучать Жора.

Приунывшая от гнетущей атмосферы дома, Олеся лишь кивнула.

Квартира была однокомнатной, но просторной, с высоким же потолком и с видом из окон на задний двор. Большая кухня, окрашенные по старинке стены, фыркающий маленький холодильник, как в декорациях к советским фильмам. Ванна и туалет в коридоре раздельно. Помятый диван у стены - вместо кровати. Деревянный журнальный столик, заваленный потрёпанными книгами и журналами. Белая, с круглым абажуром настольная лампа на гибкой металлической ножке, похожая на лампу из кабинета лор-врача. На низеньком комоде – пузатый, закрытый кружевной скатертью телевизор. Тяжёлые, плотные шторы до пола, тёмно-синие, как и на кухне. Вот зачем такие шторы на кухне, это же небезопасно и просто глупо? Окна к тому же заклеены намертво бумажной лентой, как и форточка.

К входной деревянной двери без «глазка» прилагался простой ключ на верёвочке от единственного замка. На двери крепилась длинная металлическая цепочка, наверное, для подстраховки от дохляков-грабителей, у которых не хватит сил выбить тощую фанерную дверь. Уж лучше бы имелся «глазок», но кто Олесю об этом спрашивал…

Жора забрал свою сумку и с кряхтеньем надел на плечи здоровенный рюкзак. Схватил конверт с деньгами и сразу же пересчитал, а потом крякнул:

- Ох, чуть совсем не запамятовал.

И, посуетившись, зыркая по сторонам – и таким образом явно вспоминая, побежал, не отпуская сумку, в зал и, лихорадочно порывшись между книгами и журналами, вытащил исписанный печатными буквами лист в клеточку.

- Вот. Прочитай и запомни. Твой отец зарёкся, что ты девушка правильная, всё сделаешь как надо. Из-за правил и цена такая низкая за квартиру. Ты делай, главное, не раздумывая. Зачем эти раздумья?.. Всё глупости. Вот поклянись мне, что всё сделаешь, как написано! Не нарушишь ни единого пункта! - произнёс с жаром и такой угрозой, что разом изменился в лице и даже словно стал выше ростом.

Олеся удивилась так сильно, что побледнела. Взяла листок в руки и быстро пробежалась по тексту. Сглотнула. Задумалась.

- Я опаздываю, девонька, - глянул на наручные часы Жора. - Поклянись, или всё отменяется сейчас же! - потребовал он.

Руки Олеси задрожали. Как же всё отменяется, неужели дядька совсем очумел?!

- Хорошо, я всё сделаю, - на выдохе обещала она. Хоть правила и казались нелепыми и по-детски глупыми одновременно. Бывают же у людей разные чудачества, и это ещё не самая худшая их разновидность – решила Олеся.

- Ладненько! - выдохнул Жора. – Не забудь – приеду первого апреля. Чтоб всё было в порядке! - разулыбался во весь рот и, буркнув что-то неразборчивое напоследок, пулей выскочил из квартиры. Только ступеньки под подошвами ботинок проскрипели.

- Скатертью дорожка, - тихонько прошептала девушка и первым делом закрыла дверь и защёлкнула цепочку. Вот она, привычка, переданная от родителей с их рассказами о лихих девяностых, где грабежи были чуть ли не ежедневной закономерностью.

В квартире надо бы прибраться. Застелить свежее бельё на диван и поесть приготовить, потом уже проверить с телефона сообщения одногруппников в Вк. Затем в планах кое-что повторить да почитать и принять горячую ванну, чтобы потом крепко спать.

Олеся с помощью скотча прикрепила на холодильник листок с правилами и замерла, внимательно вчитываясь. Всё же чудачества дяди Жоры, хочешь, не хочешь, а надо исполнять.

Правил оказалось не так много, но все действительно странные, хоть и простые. Только разжигали любопытство. Чтобы запомнить, Олеся прочитала их вслух.

Во-первых, всегда обязательно занавешивать окна на ночь.

Во-вторых, окна не открывать, квартиру не проветривать.

В-третьих, не шуметь. (Это правило пояснялось: не включать громкую музыку, а также не смотреть телевизор на полной громкости.) Ночью вообще нужно было соблюдать строжайшую тишину. А почему – не уточнялось.

В-четвёртых, гостей не приводить и ни в коем случае не оставлять их на ночь.

В-пятых, не курить.

В-шестых, животных у дома не кормить и в квартиру не приводить.

В-седьмых, ночью не готовить.

В-восьмых, с соседями не разговаривать и ничего не просить.

В-девятых, на чердак не ходить.

Два последних пункта были подчёркнуты дважды.

«Уж кто-то, а я точно справлюсь», - решила Олеся и, набрав в ведро воды, принялась за уборку, тихонько мурлыкая про себя любимую песенку.