CreepyStory

Начало этим возможностям было положено батей Димаса. Увы, родители быстро расстались. В качестве отступного батя оставил бывшей семье салон красоты и бутик в самом крупном универмаге. Матушка разыграла из себя гордячку, отказалась от алиментов и перевела отступное на бабулю. Димас часто бывал в батиной загородной резиденции и жестоко страдал, видя роскошь, в которой живут его сводные брат и сестра. Однажды даже предъявил матушке за своё положение кинутого ребёнка. Она посоветовала не нарываться. А через несколько лет батя угодил под следствие. И чем дольше оно длилось, тем больше становился срок, на который он в конечном счёте загремел за решётку. Имущество, ясно-понятно, конфисковали.

Матушке все сочувствовали и чуть ли не поддерживали под локотки при восхождении по карьерной лестнице. И вскоре она оказалась в областном руководстве. Но от своего принципа не отступилась. Даже ради Димаса.

Он учился спустя рукава, тусил в клубах, развлекался с тёлками, любил закатиться на пикничок в какие-нибудь ебеня поживописнее. Из института его вытурили, и матушка почему-то не приняла никаких мер. Полгода Димас не мог решить проблему, чем ему заняться, и тут пришла повестка. Бабуля затрясла сухонькими руками перед лицом дочери и потребовала задействовать все связи. Матушка объявила: "Сделаем всё по закону. У ребёнка в детстве был нервный срыв, отсюда все проблемы с учёбой и возможностью трудоустроиться. А диагноз потом можно будет снять точно так же, как поставили ". Она отобрала у Димаса любимый "Лексус", вытребовала от врачей направление на обследование в "Отделение пограничных состояний" при областной психушке.

Димас, баскетбольного роста и с габаритами, приобретёнными в качалках, легко смирился со своей участью. Он знал: матушка сделает всё возможное. Тем более что "срыв" в его жизни действительно был. Точнее -- два "срыва".

Первый случился лет в двенадцать, когда батя ещё был на свободе. Он отгрохал настоящий мавзолей на ранее захудалой могилке своего отца, пригласил "на открытие" важных людей и родственников. Бабуля горячо запротестовала против того, чтобы Димас ехал на кладбище, но матушка, одевшаяся очень скромно и с таким же "нищенским" букетом, взяла сына с собой.

Пока взрослые по русскому обычаю поминали родителя бати-авторитета, Димас и сводный брат Эдик носились по аллеям. И набрели на настоящие дебри сиреней, скрывавших полуразрушенные временем памятники. Между двух могил зашевелились заросли травы, в них что-то заворочалось.

-- Там кто-то есть, -- сказал семилетний Эдя.

И тут Димаса захлестнуло всплеском фантазии.

-- Это выползень, -- прошептал он. -- Тихо!.. Услышит нас и заберёт к себе под землю.

-- Зачем заберёт? -- не понял Эдя, округлив голубые, как у самого Димаса, глаза.

-- Сожрёт. Или оставит гнить рядом с костями других детей, -- продолжил вдохновенно врать Димас.

Губы Эди сложились подковкой, на глазах появились слёзы. Балованный мальчишка не признавал даже обычных сказок.

-- А что сделать, чтобы выползень не забрал? -- спросил он.

-- Нужно отдать ему кого-нибудь вместо себя, -- выдавил Димас, еле сдерживая смех. -- Вот сейчас возьму и толкну тебя в траву!

-- Мама! -- раззявив губы, выкрикнул Эдя.

-- Тихо ты! -- Димас испугался, что за такие разговоры с братом ему может здорово влететь, и добавил: -- Про выползня никому говорить нельзя! Опасно для жизни!

Эдя закрыл капризный рот, но захныкал. Димас отвёл его ко второй батиной жене, которая бросила на старшего неприязненный взгляд и спросила своё чадо:

-- Что случилось, сынок?

Эдя разрыдался ей в подол, но про выползня не сказал.

Матушка Димаса молвила мимоходом:

-- Утомился, наверное.

До Димаса дошли разговоры, что младший брат стал невыносимо плаксивым, отказывался спать без света и оставаться в одиночестве. Однажды, когда няня ушла в кухню дать указания кухарке насчёт детского обеда и задержалась, насыпал толчёного лекарства, которое украл у матери, в бутылочку с соком и дал попить сестрёнке. Потом замотал её с головой потуже в одеяло. И засунул получившийся кокон под низкий диван. Сам улёгся на него и, довольный, прислушался к кратковременной возне: выползень получил своё и Эдю уже не тронет.

Вот тогда-то У Димаса начался "срыв": он до жути испугался того, что с ним сделает батя, когда узнает от врачей, лечивших брата, про выползня. Димас рыдал, бился в истерике и не признавался даже матушке в своей шутке. Мол, испугались кого-то на кладбище, вот и всё. Не поздоровилось бы никому: ни матушке, ни Димасу, если бы мелкий дурачок не сказал, что выползня он видел своими глазами.

Эдю затаскали по врачам и больницам, отчего он растолстел, облысел и стал похожим на личинку майского жука.

Встретились братики через три года, когда батя уже отбывал срок. Добрая матушка пригласила бывшую разлучницу с ребёнком погостить на даче. Все знакомые восхитились её человеколюбием и готовностью помочь.

При встрече Димас наклонился поцеловать подушкообразного Эдю и шепнул ему в ухо:

-- Привет, выползень.

Мутные голубые глаза Эди под отёчными веками потемнели, пухлая, но сильная ладонь притянула Димаса за футболку, в вторая сжалась в кулак и двинула братца по носу так, что брызнула кровь.

Бабуля развопилась, будто стала свидетельницей убийства. Матушка оттащила Димаса и шепнула:

-- Не нарывайся.

Эдина родительница высыпала в рот сыну горсть таблеток. Эдя, всё порывавшийся драться, вскоре обмяк и стал зевать. Его уложили в тёмной комнатке без окон рядом с кухней.

-- Сутки спать будет, -- сказала Эдькина мать.

Потом обе матушки и бабуля долго плакались друг другу, усидев при этом три бутылки вина. Димас услышал ненароком, как мать Эди сказала:

-- На лекарствах постоянно... гипнозом лечили, заставили забыть даже слово такое -- выползень. А на него всё равно время от времени что-то находит, беситься начинает.

-- Перерастёт, -- ответила мудрая матушка.

Димас заценил эту мудрость по её интонации: матушка ни на грош не поверила в исцеление Эди.

А Димас решил, что следующий ход за ним.

Он, поедая с грядки клубнику, позвонил друзьям и договорился приколоться над братцем. Должен же он ответить за нападение.

Когда стемнело и все улеглись спать, Димас привязал собаку и впустил Костю с Владом в дом. Замысел был таков: утащить храпевшего Эдю в овраг и хорошенько засыпать мусором.

-- А дальше-то что? -- спросил практичный Костя.

Димаса вновь накрыло вдохновение:

-- А мы позовём Лёнчика и скажем ему, что можно вызвать выползня из-под земли. Пусть потешится...

Это была великолепная идея: Лёнчик, помешанный на сверхъестественном, должен стать свидетелем чуда.

-- Ого, какая туша!.. -- разочарованно сказал Влад, самый хилый из их компании, когда увидел Эдю. -- Мы его не поднимем...

-- Утащим, уволокём, -- успокоил его Димас.

Они действительно без особых трудностей вынесли Эдю на плотном шёлковом покрывале в заднюю калитку, а потом, между высоких садовых заборов, -- в овраг. Накрыли шиферным листом, забросали слегка ветками.

И к делу приступил Костя, который, кроме практичности, обладал ещё и артистизмом. Он позвонил приятелю и сказал полушёпотом:

-- Лёнчик! Вставай сейчас же! Дуй к оврагу! Да чего ты заладил: за каким... Мы надыбали место, где скрывается выползень. Что? Ты про выползня не знаешь?! Ну ты дубина... Это подземная сущность, и её можно вызвать! Ну, ждать тебя или мы сами?

Когда Лёнчик показался из-за кустов, компания замахала руками: тише, мол.

-- Вон то место... -- Указал Костя. -- Ты ж из нас самый сильный в этих делах. Встань напротив и скажи три раза: "Выползень из могильных глубин, появись!"

-- Гоните... -- не совсем уверенно ответил Лёнчик.

Он очень хорошо знал своих приятелей. Но вызвать новую, неизвестную любителям сущность хотелось больше.

-- Иди тогда отсюда, -- с показным гневом сказал Димас.

-- Ладно, попробую, -- согласился Лёнчик и вдруг с завыванием сказал: -- Выползень из могильных глубин...

-- Выползень из могильных глубин! -- подхватила компания.

Не успели стихнуть слова, как на листе шифера дрогнули ветки. Димас, Костя и Влад чухнули со всех ног к кустам. Вовсе не от страха, им было интересно, как поведут себя толстяк и Лёнчик.

А бедняга стоял ни жив ни мёртв. Одно дело -- интересоваться паранормальным, другое -- наблюдать его. А может, не только наблюдать...

Эдя высунул лысую голову из-под мусора. Слово, которое его заставили забыть врачи, прозвучало уже второй раз и вновь пробудило агрессию. Его глаза полыхнули в лунном свете, как маленькие голубые лампочки. Ярость, с которой он устремился на невысокого худенького подростка, сделала его нечувствительным к осколкам стекла и железному лому, битому кирпичу и острым веткам.

Димаса, который сидел за кустами и с напряжением всматривался в темноту, ловя движения Эди, вдруг окатило совершенно чужими мыслями: поймать, удавить, загрызть... уничтожить прошлый страх, смерть маленькой сестры, беспросветную жизнь в больницах... Он очень удивился -- так мог думать жирный выползень, но не он сам. А потом успокоился, потому что, к примеру, намерения злобного сторожевого пса можно понять только по его взгляду. А кто этот Эдя-выползень, как не злобное животное?

Братец потерял трусы, пока вылезал из оврага, поранился и вконец обезумел. А этот мальчишка всё стоял и не двигался. Окровавленный Эдя накинулся на него. Но Лёнчик хоть и обмочился, всё же сумел отбросить вызванную "сущность". И побежал так, как не бегал никогда в жизни.

Компанию шутников спасло лишь то, что утром Лёнчик на первом же шестичасовом автобусе уехал в город. Его бабка подумала, что внук по ночному времени попался на воровстве или какой-нибудь другой пакости, и шуму поднимать не стала, отпустила его с богом.

Эдю отловили мужики, которые вышли на покос. Братца ожидала скорая с психиатрической бригадой и новая больница.

Матушка обнаружила отсутствие покрывала, подозвала сына и сказала: "Ты всё же нарвался. Теперь ответишь". Но это были просто слова. Димас весело и легко прожил время до получения повестки. Единственным огорчением была лишь утрата "Лексуса". А повестка... Матушка же сказала -- ложись в больничку. Он и лёг. Стало быть, всё будет хорошо.

"Отделение пограничных состояний", или ОПС, оказалось забитым под завязку призывниками, которых нужно было обследовать на предмет психических расстройств. Димас быстро освоился в новой компании. Были в ней и настоящие психи, и тормознутые, и суицидники, и продвинутые хитрецы, косящие от армии. Но Димас подивился тому, что они ничем не отличаются от его прежнего окружения: не дураки найти лазейки для нарушения режима, выручить товарища, приколоться над кем-нибудь. Димас щедро делился со всеми матушкиными передачками, и ему простили даже то, что его поместили в отдельную палату.

Врачи и всякие психологи достали до печёнок, но Димас не нарывался. У него не выявили ничего серьёзного, кроме какого-то очень низкого "ай кью", но после бесед с матушкой диагноз поменяли на послестрессовую депрессию и органические нарушения. Обследование подходило к концу, и Димас уже предвкушал отдых на море. Но тут произошли две встречи.

Во-первых, в женском отделении среди тормознутых старух и дёрганых тёток, над которыми можно поржать, появилась девчонка, похожая на одуванчик из-за лёгких белых кудряшек. Сразу прошёл слух: ей чудятся голоса, которые уверяют её в том, что она уродина. И девчуля несколько раз пыталась отравиться. Димас, избалованный женским вниманием и любовными подвигами, отчего-то запал на неё. Может, от скуки: книжки и телик его не интересовали, мобила с видосами надел, захотелось жизни. Эта Денисова Нина сначала закрывалась от него книжкой, потом стала улыбаться. И вскоре Димас оказался на стадии поглаживания тонкой незагорелой ручки.

Дружбу и общение прервала из-за сущей хрени старшая медсестра, дура из дур: дескать, Димаса выпишут и у Нины с какого-то перепугу начнётся рецидив. Откуда этому рецидиву взяться, если они смогут общаться по телефону?! Может, недолго, но это можно понять: Димас -- мужик, и ему нужна сговорчивая весёлая тёлка, а не одуванчик за железным забором. И он уже был готов нарваться и вопреки всему устроить вечерние свидания с Ниной.

Во-вторых, из-за нехватки мест в палату Димаса вкатили кровать на колёсиках -- металлические рамы, шарниры, матрац и прикрученные ремни. А потом ввели больного -- очень высокого, наверное, под два метра, и худого до невозможности парня, который показался каким-то ненастоящим. Ну не бывает у обычных людей такого вытянутого, сплюснутого черепа с выпирающим лбом, тонких гибких рук и невероятных пальцев с плоскими широкими ногтями, как у какой-то африканской лягушки. Димасу поставили условие -- не пользоваться телевизором и не шуметь.

Всё ОПС вскоре закипело слухами: новенький два года пробыл в закрытом учреждении, год -- в обычной психушке и вот был направлен на долечивание сюда. Больной постоянно спал, открывал глаза лишь тогда, когда старшая медсестра вносила лоток и зычно объявляла:

-- Топорков! Приём лекарств.

Новенький высыпал в губастую пасть таблетки и запивал стаканом воды.

Но у него был секрет. В первый раз, когда медсестра вышла, он двинул себя кулаком под грудину, согнулся и отрыгнул лекарства. Посмотрел на Димаса запавшими голубыми глазами со зрачками-точками.

Димас улыбнулся и махнул рукой: мол, не моё дело.

Топорков поддел пальцами пластиковый подоконник и сунул в отверстие таблетки. Повернулся к Димасу и сказал:

-- Я Топорков Эдуард. Можно просто Эдя.

-- Неудачин Дмитрий. Можно просто Дима.

Димаса заколотила дрожь: Топорков -- батина фамилия. А этот новый сосед -- сводный брат-выползень. Он изменился до неузнаваемости. Зато может признать родственника. Что же теперь будет-то? Димас уже хотел бежать к главврачу, звонить матушке... Но решил пока не нарываться.

Эдя оказался компанейским. В перерывах между длительным сном рассказал, что он малолетка, но всё время лечился со взрослыми. Лекарства его изменили, состарили и превратили в человека-"варёную макаронину". Показал шрамы на лобастой голове и рассказал, какие операции перенёс: "Весь мозг покромсали, потому что падал отовсюду, башкой о стены бился. Зато сейчас как новенький". Эдя отказался угоститься деликатесами матушки Димаса:

-- Я вообще ничего не жру. Меня санитары через зонд кормят в процедурке. И пасть зажимают, чтобы не выблевал. А твоя мать хорошая, заботливая. Моя -- сука. Бросила меня в больнице. Замуж вышла, нового сына родила.

Димас запустил пробный вопрос:

-- А как ты в психушку попал?

-- Не помню. -- Эдя зевнул и рухнул жердью на свою особенную кровать.

Однажды после дождя, когда прогулок не было, а Димаса весь день отгоняли от дверей в женское отделение, он долго не мог уснуть ночью. Лежал и плутал в мыслях о Нине.

Со стороны Эдиной кровати послышался шорох, точнее, слабые скребущие звуки. Димас повернул голову: его братец сидел, водя руками по стене, точно собирался влезть на неё. Потом встал на ноги, ещё выше поднял руки и... медленно пополз вверх.

Димас так удивился, что позабыл испугаться. Как такое может быть вообще?!

Эдя перебрался на потолок. Плиты, устилавшие его, тихонько похрустывали от движений братца. В лунном луче, который проник в щель между шторами, он выглядел впечатляюще -- этаким четырёхлапым тараканом. "Вот урод! А если вниз на меня спрыгнет?!" -- подумал Димас и сжал застучавшие зубы, чтобы случайным звуком не спугнуть чёртова братика. А он пустился в обратный путь и вскоре уже уселся на свою кровать, свесив ноги.

-- Не спишь? -- спросил Эдя.

Димас хотел ответить, но от непонятных чувств сдавило горло. Промолчать? А вдруг придурок бросится на него! Заорать и позвать дежурную сестру? Тоже может наброситься. И Димас еле выдавил:

-- Нет...

-- Я каждую ночь наблюдаю за тобой, -- сказал Эдя.

-- Поче-е-ему? -- проблеял Димас.

-- Меня будят твои сны, -- ответил Эдя. -- Плохие сны...

-- Я их не помню, -- вымолвил уже увереннее Димас. -- Мне на ночь дают таблетки-сонники.

-- А ты выплёвывай. Как я, -- посоветовал Эдя.

-- Не, лучше дрыхнуть. А то тоска замучает, -- Димас совсем освоился и заговорил откровенно.

Он рассказал Эде о том, что запал на Нину, что ему не разрешают с ней общаться, хотя симпатюля не против. И ляпнул о таком, что удивило его самого: он впервые влюбился и размечтался о свидании наедине.

-- Хочешь, устрою свидание? -- неожиданно спросил Эдя.

Его голубые глаза бликовали в темноте, как у кошки.

-- Гонишь... -- не поверил Димас.

А оказалось совсем просто: Эдя вызвался из своих "резервных" колёс составить адову смесь и всыпать её в кулер для персонала, которым пользовались очень часто из-за удушающей июньской жары. Димасу нужно всего лишь вызвать после отбоя пассию в приёмный покой на диванчик.

Свою часть работы Эдя выполнил виртуозно: он умел двигаться бесшумно и возникать-удаляться совершенно неожиданно. Вот вроде только что мелькнул в коридоре, а через миг глядь -- спит на своей кровати. А Димасу не повезло: Ниночка на прогулке снова стала закрываться от него журналом и шептать: "Это неправильно, это неправильно". Димас пустил в ход свои самые эффективные способы убеждения, и она нехотя согласилась.

Дежурный персонал после обеда принялся отчаянно зевать и твердить о магнитных бурях. Не помог даже кофе, воду для которого кипятили в большом самоваре в ординаторской. После отбоя медики заснули прямо на рабочих местах, а больные дисциплинированно разбрелись по палатам.

Конечно, в психушке такой номер бы не прошёл, но небольшое ОПС жило по своим законам.

Димас поменял тренировочный костюм на джинсы и рубашку и отправился к женскому отделению. Две санитарки бойцовского телосложения храпели перед телевизором.

Нина появилась в коридоре, увидела Димаса и вдруг сжала голову руками. Так и стояла, несмотря на его отчаянные знаки -- иди, мол, сюда. Пришлось пробежать на цыпочках в отделение и силком вытянуть её за двери. Вовсе не из-за того, что свидание по-прежнему казалось необходимостью. Просто к потолку прилип Эдя и уставился на Нину. А если этот урод бросится на девушку?

На беду Димаса, одна из Ниночкиных соседок, психованная и тревожная тётка, вышла вслед за ней. Может, решила, что Нина пошла в туалет и решила составить ей компанию, может, её погнала какая-то другая сила, к примеру, любопытство.

Димас обернулся на её слабый крик. Тётка глядела на пол у своих ног. А на линолеуме покачивалась громадная рука и то шевелила пальцами, то грозила указательным. Это Эдя на потолке приставил к плафону руку и создал "театр теней".

Тётка уселась, из-под неё вытекла жёлтая лужа, а из перекошенного рта потянулась ниточка слюны. Ниночка храбро, прямо по тени, бросилась к ней со слабым криком: "Это я виновата!" И даже не глянула на потолок. Димас помог затащить тётку в палату.

Свидание оказалось сорванным.

А утром узнали о беде: любопытная тётка скончалась от инсульта.

Ниночку и ещё одну соседку срочно перевели в психушку с обострением: они наперебой уверяли друг друга в вине за преждевременную смерть тётки. Только четвёртая обитательница их палаты, старушенция с начальными признаками деменции, объявила: "Виноват Нинкин кавалер".

Конечно, с Димасом поговорили. Но без толку: он отчаянно рыдал из-за того, что не увидит Нину, возможно, никогда. Его обкололи лекарствами и оставили в покое, благо ничего связного старушенция рассказать не смогла.

Возле женского отделения поставили усиленную охрану. Но на третьем этаже, где располагались палаты, на окнах не было решёток. И никто не знал о способностях Эди.

Он растолкал Димаса среди ночи и сказал:

-- Пойдём в женское, что-то покажу.

-- Нне... туда нельзя... -- отказался Димас.

-- Какой ты нудный! Если говорю: пойдём, значит можно.

Они прокрались мимо дрыхнувших санитарок и вошли в дверь бывшей Ниночкиной палаты. Три койки в ней пустовали, а на четвёртой валялись подушка и скомканное одеяло.

Сначала Димас ничего больше не смог разглядеть, но Эдя распахнул штору.

В лунном свете скорчилась старуха-удавленница, подвязанная широким полотенцем за шею к спинке кровати. Эдя откинул её голову. Димас чуть не грохнулся на пол при виде тёмных губ, из которых высовывался толстенный чёрный язык. Одутловатое лицо казалось голубым, как луна, как глаза Эди, которыми он всматривался в покойницу.

-- Красиво-то как... Только бабка всё удовольствие испортила, не захотела помирать. Пришлось её придушить полотенцем, и только потом повесить, -- прошептал братец. -- Ладно, пошли отсюда.

Все решили, что это суицид. Персонал снова выглядел тормознутым. Наверное, и в морге врачи оказались такими же.

Часть вторая Дети-инферно. Выползень

Чердак. Глава 13/23

Чердак. Глава 14/23

Чердак. Глава 15/23

Чердак. Глава 17/23

Олеся совсем не ругала Синицына, не упрекала, что приехал именно к ней, да ещё как снег на голову. Такая вот она необычная: если уж дружила, то принимала со всеми недостатками в комплекте. Умудрялись болтать, даже жадно поедая жареную картошку с яичницей, с ветчиной и сыром, запивая всё холодным молоком. Олеся в нужных местах лишь покачивала головой да с хитрым прищуром глаз насмешливо говорила:

- Вот что бы ты без меня, Синицын, делал, а?

- А ты как, Олеська, справляешься?

- Держусь. А что ещё остаётся делать? Вариантов не так много, а после окончания универа есть хоть какая перспектива. Что могу сказать точно, так это из дома уеду в столицу. Деньги обязательно буду отцу присылать, а матери наймём сиделку. Потому что, Женька, мне тошно от такой жизни, а себя хочу реализовать.

- Так держать, Олеська! - Синицын поднял вверх чашку с молоком.

- Спасибо, Женька, тебе за поддержку. Как хорошо, что ты как никто меня понимаешь.

Дальше они со смехом обсуждали его любовные похождения, каверзы в турне и заслуженный успех группы. Затем, моя посуду, девушка, объясняя, как она попала в такую дыру, вспомнила о правилах, написанных дядей Жорой…

- Ты не поверишь, Женька… - и рассказала о правилах, про дальнего знакомого папы Жору, про то, как получила за смешные деньги здесь квартиру.

- Ты серьёзно? - переспросил Женька, ознакомившись со списком правил, прикреплённых магнитом к холодильнику.

- Конечно, - закатила глаза Олеся и, поместив посуду на железную решётку, добавила: - И в моё отсутствие я очень тебя попрошу, Синицын, отнестись к правилам с пониманием и не нарушай.

- Торжественно обещаю исполнить, - отдал честь Женька, и оба рассмеялись.

Сестра постелила ему на раскладном, попахивающем нафталином и плесенью кресле. Затем выдала чистое полотенце, чтобы Синицын принял душ. А сама занялась подготовкой к завтрашнему дню. Легли далеко за полночь и сразу заснули.

… Скреблось и топталось на потолке. Шуршало, хлопало крыльями так, будто бы там, наверху, бегало, прыгало, летало множество существ…

Женька проснулся от кошмара. Смутные, тревожные тени рассеялись, едва открыл глаза. Он понял, что его что-то разбудило, но в квартире стояла тишина. Олеся мирно посапывала во сне, сбросив тонкое одеяло к ногам. Он посмотрел на дисплей айфона – полтретьего ночи. Связи не появилось, словно в доме проходила аномальная зона, или жильцы все до одного не пользовались сотовой связью и интернетом. Включив фонарик, он поправил на девушке одеяло, затем решил наведаться на кухню, чтобы покурить. Тревога от сна не проходила.

Сигареты Синицын предпочитал дорогие, давно решив: если уж портить легкие, то стильно и со вкусом.

Сидеть на кухне за столом без света было совсем стрёмно, хоть яркий свет фонарика айфона создавал от предметов громоздкие, ломаные тени. Ещё тяготили, словно лишая воздуха, тяжёлые, плотные шторы. Да кто такие вообще удосужился повесить на кухонном окне, это же совершенно нерационально и небезопасно, мало ли – загорятся? Просто театр абсурда.

Он закурил, жадно затянувшись, до лёгкого першения в горле, и, кашлянув в ладошку, вдруг вспомнил о правилах.

Сестру злить не хотелось (в ярости она превращалась в настоящую фурию и вела себя совершенно непредсказуемо), поэтому он отвесил штору и, аккуратно отодрав бумажную полоску между щелями рамы, наконец открыл форточку.

Уличный воздух дохнул холодной сыростью, но вдыхался настоящим свежим бальзамом, несравнимый с сухим, пыльным, застоявшимся запахом квартиры. Вдыхать его – просто блаженство, даже курить расхотелось.

За окном было темно и совершенно не видно, на какую сторону выходят окна и что там внизу.

Что-то инстинктивно заставило Женьку посмотреть вверх. И от испуга сигарета выскользнула из пальцев, когда Синицын встретился взглядом с красными угольками глаз маленького тёмного существа, буквально прилипшего к окошку сверху. Взгляд существа замораживал, кажущийся слишком умным для животного или птицы.

Мороз прошёлся по позвоночнику... Существо стремительно спикировало вниз, зашипело, открывая маленькую пасть, полную игольчатых зубов. Синицын вовремя успел закрыть форточку... Пальцы дрожали. Существа за стеклом уже не было. Показалось?

Глубоко вздохнув, он приклеил бумажную полоску обратно и занавесил штору.

Вовремя.

- Не спится? - спросила кузина, зевая, заходя на кухню и направляясь к раковине.

Синицын кивнул и быстро поднял сигарету с пола, пока девушка наливала воду в чашку.

- У меня на новом месте всегда так, - отпила воды Олеся. - Вот только сны тревожат, а чем неясно… - с негласным вопросом добавила девушка.

Женька решил не подкреплять её предположения тем, что увидел. Списал всё на разыгравшуюся фантазию, приглушая поднявшую голову совесть, которая шептала, что Олеся должна знать про существо… Олеся, поставив кружку на место, ласково сказала:

- Синицын, пошли-ка спать.

Спала Олеся плохо и совершенно не выспалась.

Синицын же не спал вовсе, все слушая скрежет и шуршание на потолке, то шелестящие прямо над ним, то удаляющиеся в сторону кухни и коридора. А стоило закрыть глаза, как появлялось красноглазое существо, затем другое. Испуская тонкий звук, похожий на писк, они все вместе раскрывали пасти, высовывая длинные шипастые языки.

Олеся стонала во сне, что-то шептала о старухе с яркими голубыми глазами, стоящей за дверью, безмолвно зовущей Олесю с собой. Отнекиваясь, девушка всхлипывала всё сильнее, пока не зазвенел будильник.

…- Пропустишь завтрак, Синицын. Хватит дрыхнуть! - попыталась девушка пробудить Женьку, что оказалось бесполезным: всё равно как вытащить из зимней спячки медведя.

- Как хочешь! Ключ я тебе оставлю на всякий случай, но веди себя хорошо, слышишь, Женька?! - кричала она прямо ему в ухо в ответ на мычание, в котором с трудом, но можно было различить согласие…

…Синицын проснулся поздно, практически в полдень. Зевнул, чувствуя себя бодрым и ужасно голодным. Преодолев лёгкую панику, отвесил шторы и улыбнулся этой победе над собственными страхами. За окном оказался задний двор, на карнизе пусто. Какое облегчение, что ночной кошмар растворился в свете дня.

Направившись на кухню, Синицын обнаружил на сковороде под крышкой порцию макарон и два жареных яйца. Стал разогревать, поставил чайник, намазал корочку хлеба тонким слоем дешёвого масла (по консистенции и виду – настоящий маргарин). Растворимый кофе тоже был дешёвым, индийским, в жестяной банке, такого он вообще давно не пил, поэтому выбрал чай, тоже дешёвый, мелкий листовой, зато пахнувший ядрёно-терпким даже из пачки. Ну, уж лучше пить дешёвый чай, чем индийский кофе… Хватило подобного ещё в детстве в гостях у Яшкиной (её отец потом хранил в жестяных банках от кофе гайки и гвозди), и жалко сразу ему стало Олесю: тяжко, без сомнений, ей жилось, раз и сейчас она пила такой кофе.

Успел разогреть сковороду, схомячил хлеб с маслом, заварил чаю, щедро насыпал в чашку сахара. Дверной, с надрывом хрипящий звонок оказался полной неожиданностью.

Что там, в правилах, про соседей упоминалось.… Вот – не общаться. Так чего кому-то понадобилось приходить, не сахар же одалживать?

Озадачило, что на двери «глазок» отсутствовал. Пару секунд Синицын нерешительно топтался на месте, собираясь спросить: «Кто там?»

Снова позвонили. Затем приятный женский голос сказал:

- Открывайте!

Синицын, смутившись: да что это с ним! – открыл.

- Эльвира Павловна, - представилась стройная женщина, лет шестидесяти, и назвалась соседкой с первого этажа.  

Его удивил её моложавый приятный голос, со вкусом подобранная, явно дорогая одежда: цветастая косынка на голове, тёплая белая меховая жилетка из овчины поверх тонкого коричневого свитера, тёмная юбка до пола, на ногах домашние туфли.

- Ну что же вы, молодой человек, остолбенели?! - протянула ему руку и шагнула вперед.

Ладонь оказалась приятно тёплой и хрупкой, а голубые, удивительно яркие глаза лучились ясностью ума и добротой. Все наметившиеся вопросы вдруг потерялись. Синицын был очарован Эльвирой Павловной. И, пожимая ей руку, радушно улыбнулся, как самому желанному гостю, и пригласил войти, не спрашивая ни о чём.

Вернувшись в свою квартиру, Эльвира Павловна медленно прохаживалась по комнатам, оглядывая, как прибрались Настя и Людка. Кролики шебуршали кормом в клетках, кудахтали в клетках куры, затравленно замирая при её приближении. Звери инстинктивно чувствовали хищника.

В тишине каблуки Эльвиры Павловны цокали, служанки ходили за ней на цыпочках, едва ли не заглядывая в рот, задерживая дыхание, когда она проводила пальцами по полкам, по подлокотникам старой мебели, по многочисленным рамкам с фотографиями, развешанными на стенах.

- Молодцы! - одарила Людку и Настю скупой улыбкой, что означало: свободны, мол.

После проверки чистоты обычно Эльвира Павловна самолично заваривала себе кофе и запиралась в кабинете, обдумывая новые опыты с учётом предыдущих ошибок, да расписывала книгу учёта. Так она сидела до позднего вечера, пока не вдохновлялась очередной идеей. Тогда до утра Эльвира Павловна возилась с колбочками и пробирками, нагревала реагенты на спиртовке, читая при этом слова заклятий, полученных от твари. Затем эксперименты продолжались на клиентах – это уж как было настроение. Бывало, что Эльвира Павловна отчаянно рисковала, но как же ей нравилось это острое чувство азарта, сильно будоражившее кровь!..

Вот и сегодня, после общения с Синицыным, она поняла, что паренёк как нельзя кстати пришёлся к её планам: вдвойне накормленная молодым мясом и кровью тварь отложит потомство и, наконец-то, даст хозяйке желанное количество эликсира, а с ним заветную молодость.

Только нужно всё правильно устроить. Ведь тварь перед едой любила играть, любила охотиться на жертву, пить эманации страха и от этого становиться сильнее. Чтобы всё получилось, нужно рискнуть и позволить ей пировать вволю.

Эльвира Павловна закрыла глаза, сконцентрировалась, мысленно разыскав нить, ведущую к сознанию твари, - и потянула, пока не коснулась чужого сознания. Тварь ещё была вялой, хоть и проснулась. Эльвира Павловна услышала приказ: «Покорми меня, сейчас же…»

«Как пожелаешь», - мысленно отозвалась Эльвира Павловна и, открыв глаза, оборвала контакт.

Она не любила, когда тварь вот так бесцеремонно отдаёт приказы, вмешиваясь в ход мыслей. Пришлось переодеться в длинную толстую болоньевую куртку, поверх повязать широкий клеёнчатый фартук, закрывающий грудь и пояс, затем взять клетки с кроликами и на всякий случай положить острый складной нож в карман.

Загипнотизированный Синицын до вечера продрыхнет после сеанса общения с Эльвирой Павловной и даже её шагов не услышит по скрипучим ступенькам, как не услышит хрипов кроликов, хруст костей и стука от шагов на чердаке. А проснётся, ничего не вспомнив о душевной беседе с Эльвирой Павловной, будет думать, что провёл весь день, играя на гитаре да просматривая телевизионные программы. Это для паренька окажется только к лучшему.

На чердаке Эльвира Павловна пару минут постояла на месте, давая глазам привыкнуть к темноте. Тварь, как вампир, не переносила солнечного света. Впрочем, усмехнулась Эльвира Павловна, в какой-то мере вампиром она и была, живя очень долго на кровяно-мясной диете и впадая в спячку в холодное время года.

Она прокашлялась, давая понять твари о своём присутствии, хотя прекрасно знала, что та и так её чует, как чует и кроликов. Вон, как бешено они задёргались в клетке. «Потерпите чуток, и скоро всё кончится». Она поставила клетки на пол и открыла дверцу, затем, видя, что кролики не спешат покидать своё убежище, вытащила их, шипящих и кусающихся (хваля себя за предусмотрительно надетые плотные перчатки), и бросила на пол, устрашающе топнув ногой, чтобы они побежали вглубь чердака. Затем забрала клетки и ушла. Тварь не любила, когда наблюдали за её охотой.

Синицын чувствовал себя странно и не понимал, почему. Как же он так взял и заснул, да ещё днём? К тому же его сон словно смешался с явью, так что и не определить: действительно ли он слышал наполненный ужасом писк животного, шорох крыльев, топот на потолке и хруст костей вперемешку с жадным урчанием? Вот действительно... В теле Женьки затаилась слабость, как если бы он выпил перед сном снотворного.

За окошком было темно и сыро. Пора бы, по правилам дяди Жоры, завесить шторы. И всё же, поставив чайник на плиту, Женька так поразился двум грязным кружкам в раковине, что, глядя на них, испытал лёгкое шевеление холодка, пробежавшегося по позвоночному столбу. Накрыло оцепенение и чувство дежа вю.

Вымыв кружки, Синицын прогнал в памяти события сегодняшнего дня, до того как заснул. Поел, попил и тихонько играл на гитаре до онемевших пальцев. Всё?..

На телефоне не было ни пропущенных сообщений, ни пропущенных звонков, что вызвало злорадное недовольство. Ибо Женька привык к иному раскладу, в котором телефон ежедневно трещит от сообщений, звонков… Как же это неприятно, да и неправильно – быть словно отключенным вместе со связью от реальной кипучей жизни.

Когда напился чаю, прояснилось в мыслях, а вместе с поднявшимся настроением улеглась и тревога. Нужно просто выйти на свежий воздух, покурить, прогуляться, дойти до остановки, чтобы поймать связь, – и всё точно станет на свои места. Женька сполоснул кружку и пошёл собираться.

Впервые в жизни Жоре Тарасову плохо спалось, да ещё на даче, где в тишине и спокойствии за полем, рядом с лесом, в паре километров от станции с крохотной деревенькой, располагался его железный вагончик.

Не помогала ни водка (ею хоть упейся из запасов), ни самогон, купленный ещё вчера у знакомого – усатого дедка, жившего в деревне.

Не успокаивало ни радио, ни треск поленьев, полыхающих в буржуйке.

Даже умиротворяющая дачная тишина, с редким щебетом птичек, клевавших накрошенный хлеб и крупу в кормушке, не успокаивала.

Вот же елки-палки. Может, нужно пройтись? Вокруг ещё лежали сугробы, хоть и подтаявшие. Величественные ёлки и сосны белели снегом на колючих лапках. А по пути можно увидеть как белку с зайцем, так и множество редких птиц.

И почему он не осмелился купить себе фотоаппарат в кредит? В молодости было дело – увлекался, и получалось хорошо. Постеснялся, что ли, или просто не смог представить, как придётся отказать себе в сигаретах и водке? Жора склонялся ко второму варианту. Эх…

Он вздохнул и решил пройтись через лес в село, к одинокому деду-самогонщику, да ещё можно заглянуть в магазин, повидаться с Галкой. Всё веселей, чем одному в вагончике бессонницей маяться. Глядишь, проветрится, успокоится - и снова будет ночью спать, как младенец. Тогда можно снова поделки разные из дерева ножом вырезать, благо на даче по резьбе специализированных журналов с картинками целая стопка имелась. В своё время выписывал, не ленился, когда ещё женат был, думал, что детям его игрушки понравятся, а вышло... Продал все поделки приезжим на железнодорожном вокзале, чтобы на водку хватило. Теперь, скрипя зубами, Жора признавал, что зря продал задёшево. Красивые уж больно получились фигурки, любым детям точно понравились бы.

Олеся переходила дорогу, привычно поглядывая по сторонам. В таком густом, сыром тумане свет фар был настолько трудно различим, что, сколько ни вглядывайся, всё равно переходить дорогу было стрёмно. Как же здесь люди живут, что никто не жалуется – да хотя бы в ЖЭУ? Либо безразличные все, либо ненормальные… Хмыкнула Олеся, поглядывая на листовой забор, начинающийся за остановкой, вспоминая, что, кажется, читала надпись на табличке – о проекте жилого дома, который был временно заморожен.

Паренёк в тёмном пальто показался смутно знакомым. Затем он повернулся, вглядываясь в экран телефона. И, сразу узнав Женьку, Олеся, громко сказала:

- Привет, ты чего здесь мёрзнешь?!

- Привет, - отозвался Женька, на секунду подняв голову и снова уткнувшись в телефон. - Проверяю сообщения от друзей. Не поверишь, сестрёнка, но я никогда не думал, что без связи и интернета так на душе хреново…

- Я голодная и спать хочу. Давай, заканчивай и догоняй.

- Да подожди же ты минутку! Наконец-то друзья ответили. Завтра приедут – просят адрес написать.

- Так чего ждёшь, Синицын? Пиши и догоняй! - рассмеялась кузина, взяла у Женьки ключ и поспешила, подсвечивая дорогу к дому фонариком в телефоне.

Сразу тоскливо стало, как посмотрела на тёмные окна. Вот лучше бы и не поднимала голову, сразу бы дверь подъезда открыла, а так – прямо кошки на душе заскребли.

Настроение упало, когда поднималась по ступенькам, слушая их скрип, тонущий в окружающей дом тишине. Ну, разве так бывает в реальности, Яшкина? Что сразу захотелось ущипнуть себя да побольнее, проверяя, что не спит. Так и добралась до своей квартиры и, вставив ключ в замок, повернулась, почувствовав затылком чей-то взгляд. За спиной никого, но вот уверена, что кто-то смотрит – и не из соседней квартиры, а сверху, с чердака.  Лёгкое поскрипывание – его скорее ощутила кожей, чем услышала. Оно шло тоже с чердака.

Страх навалился неожиданно. «Беги!..» Ёкнуло сердце.

В квартиру Олеся буквально ввалилась и заперла дверь, накидывая цепочку, забыв разом про Женьку. Руки дрожали, кровь прилила к щекам. «Да что это я?!» Вопрос вызвал злость и отрезвление, но так и стояла возле двери, затаившись, прислушиваясь к чему-то неопределённому то ли за дверью, то ли наверху, на чердаке.

Шагов по ступенькам не слышно – и, когда повернулась, дернулась ручка. Девушка чуть не подпрыгнула. В дверь позвонили. Открыла Олеся не сразу, словно отходя от транса.

- Ты чего это? - обеспокоенно спросил Женька, с порога посматривая как на её бледное лицо, так и на неснятую верхнюю одежду. - Чего случилось, Яшкина? Ты бледная, как привидение, - объяснил, уже зайдя в квартиру.

Олеся тут же закрыла дверь, набросила цепочку. Выдохнула.

- Извини, сама не знаю, что на меня нашло…

- Заболела, что ли?

Она засуетилась: быстро раздевшись, направилась в ванную, где, запершись, включила воду в раковине и, сев на бортик ванны, разрыдалась. Затем вымыла лицо, закапала глаза специальными каплями, снимающими покраснения, тональным кремом скрыла круги под глазами и вышла, чтобы переодеться в домашнее. Есть не хотелось, хотелось улечься, успокоиться, выпив валерьянки, и обо всём забыть.

На кухне шкворчали на сковороде яйца.

- Макароны с сыром будешь и яичницу? Это всё, что я умею! - раздался бодрый голос Женьки, стоящего у плиты.

- Ага. Буду, - прокашлявшись и избавившись от хрипоты, громко сказала она. Обижать Синицына не хотелось. А поесть хоть немного, но следовало, иначе пустой желудок обязательно разболится, а там и язву заработать легко.

С тех пор я больше никогда не работала в офисе в одиночестве, и все мои скептические убеждения рассыпались под натиском встречи с нечто неведомым. Рука призрака оставила свой отпечаток в моей памяти, напоминая о том, что мир загадочен и непредсказуем.

Еще больше страшных историй вы найдете в нашем Telegram-канале

-- Этот год ещё прожить надо, -- сказал Всеслав. – Для начала.

-- Не каркай, -- сказал Юра.

-- Вполне себе не каркаю. Работка опасная. Но если бы мы боялись смерти, мы бы здесь не работали, верно? Сколько у вас тут смертность? В процентном соотношении? Короче говоря, сколько поступило новых бойцов год назад? И сколько из них выжило? И составить бы такую статистику на каждый год. Есть ли такая? Чего-то не видел, скрывают. Но и всё равно можете подсчитать, вы же всё своими глазами видите.

Мужики задумались.

-- Процентов семьдесят, -- сказал Данилыч, после нехитрых подсчётов. – Дохренища. Почти что смертники.

-- Но-но, -- возразил Юра. – Мрут в основном новички. А тот, кто задержался дольше, чем на год – скорей всего выживает и потом, спустя годы. Тут естественный отбор. Ну и талант ещё нужен.

-- Наверное, -- сказал Данилыч. – Но вызовы по типу Загорска ломают твою схему. Хоть такие не часто происходят… Всё же, потери в таких вызовах гигантские.

-- Пиздец так-то мы работку нашли, ага? – хмыкнул Юра, вытягивая очередную сигаретку. – Опасную для жизни.

-- Сказал курящий. Здоровый образ жизни – наше всё, -- сказал Данилыч. – Сколько же человечество изобрело всяких разных искусственных страстей, жертвами коих так легко стать! Страсти, куда более губительные, чем наша работка. Алкоголь. Сиги. Наркотические соли... Бургеры.

-- На нашей работке о здоровье заботиться? -- усмехнулся Юра. – Ну ты, Данилыч, даёшь.

-- Значит, хряпнем по соточке, на, хыы?

Но соточку решили не «хряпать». Отправились за бургерами – отличную идею подал Данилыч. Ароматные, сочные, с огромной котлетой – даже соус выливался. Чавкали с огромным аппетитом. Не хватило. Пошли за добавкой.

-- Лучшие бургеры в городе, -- признал Юра, зычно рыгнув.

-- Грехопадение, -- констатировал Данилыч.

-- А вот щас бы внатуре хряпнуть…

Сидели потом в тишине, полусонные… Обсуждали вчерашнее. Смеялись, довольные. Олег, конечно, сильно впечатлился проявленными его бойцами жестокостями. Он уже многое повидал. Но подобное для него было непривычно. У него ещё имелся некоторый барьер по убийствам людей. Это бойцы-ветераны воспринимали вчерашнее совсем на ином уровне. Они через войну прошли всё-таки.

Полные ужаса глаза наркодельцов. Крупная тряска. Жалкие взгляды, бледные лица.

Сначала пришлось поработать утюгом над наркошами у батареи. Ими занялся Юра. У него самый зычный голос – лучше всего кошмарит. Серёга с Вячеславом стояли посреди лестничной площадки и следили за тем, чтобы никто не убежал, не спустился вниз. Наркоши особой партизанской стойкости не проявили. После первых же шипящих ожогов сдали все адреса, все номера квартир. Юра потом прошёлся по ним ещё разок. Для профилактики. Чтоб вытрясти побольше информации.

-- Работаем, пока не поздно, -- сказал он, когда закончил. Наскоро обсудили планы действий. Двинулись наверх.

Барыги обосрались сразу же, как увидели экипированных по последнему слову техники бойцов спецназа, приближавшихся к их пропитанным химикатами квартирам.

Особенно обосрались, когда увидели в бойцах особенно угрожающую решимость. Почувствовали, что их пришли убивать.

Стреляли без разговоров. Получилось немного шумно, особенно, когда нужно было выламывать двери. Но, кажется, шумы за рамки операции по ликвидации Одержимого не вышли.

Барыги, прятавшиеся на балконах, проливали крокодильи слёзы, целые вёдра. Умоляли. Говорили про какую-то ошибку.

-- Ошибкой было садить людей на наркоту, -- отвечал Юра, перед тем, как нашпиговать животы бедняг пулями.

-- Бля, хуёво будет, если это не они… -- засомневался вдруг Олег.

-- А ты в унитаз загляни, -- ответил Юра. – Там пакетики плавают. Затор небольшой. Настолько дохуя смыть пытались, пидоры.

На этом все сомнения и исчерпались. Барыг расстреливали. Над кем могли – глумились. С особенным размахом свои садистские склонности проявили Юра с Антохой – чьи семьи наиболее пострадали от наркотической чумы, охватившей всю страну.

-- Пажалюйст… пажалюйст…

-- Чё, урод, трясёшься? Пришла пора расплаты? А? Ложись на пол. НА ПОЛ! Сейчас будем тебе прикладом зубы выбивать… -- говорил Юра.

-- Ты бы поменьше разговоров, -- предупреждал Данилыч. – Соседи могут услышать. Надо всё тихо сделать…

-- Не порти мне удовольствие!

-- Пожалюйст!... АА!! ЗУБ! ААА!!!

Удар. Удар. Удар.

И водопады крови.

Накрыли ещё и «лабораторию». Засранную химозой хату, от которой пасло за несколько этажей.

Из дверей никто не высовывался. Все притаились. Все наркоши лишь молились, чтобы не наведались к ним. А бойцы старались быть внимательней. И не зря – в одном из коридоров на них выпрыгнул барыга с дробовиком. Видимо, отчаялся. Как потом узнали – коллеги ему отправили СМС.

Барыга обстрелял группу. Задел Серёгу.

-- Ну сука, на! Пизда те!

Серёга не пострадал, лишь разозлился. Спасли пластины бронежилета. И хорошо – если спросят, то потом предъявят, как доказательство того, что на них напали…

Барыгу изрешетили.

Крепкий такой мужик, с самым колхознейшим полубоксом. И с большим православным крестом на груди. Видать, богобоязненный христианин.

-- Теперь через него только макароны откидывать, -- шутил Данилыч.

-- Смыси, на?

-- Типа дуршлаг. Дырок от пулей много. Господи, оловянная ты башка, Серёг… -- пояснил Антоха.

-- Ты меня так не называй, слышь!

-- Сложная отмазка нам потребуется, -- подметил Олег.

-- Да и в рот оно ебись, -- отвечал Юра. – Даже в тюрьму если садиться придётся. Мне похуй. Я их всех захуярю.

Варщиков наркоты Юра хотел уложить на пол. А потом страшно их дубасить, пока те не сдохнут от внутренних кровотечений и разрывов органов. Но Олег сказал, что группа просто ворвётся в хату и всех перестреляет. Всё-таки, не реалистичная отмазка тогда получится, про наезд барыг, если всё будет напоминать братскую могилу.

Немного навели «порядка». Постреляли из дробовика по стенам. Трупы немного перетаскали, чтоб было больше похоже на перестрелку. Те, что кровью залили пол – не трогали. Оставили так, чтоб не оставлять подозрительные кровавые дорожки. Дезинфекторщики не всматривались. Им было безразлично, они не судмедэксперты и не детективы, чтобы сделать выводы. Они поверили на слово в байку бойцов и просто принялись за свою работу по нейтрализации последствий.

Нойманн, конечно, вздохнул, когда услышал о жертвах среди «гражданских». Хоть и преступников. Но, о профдеформация, не воспринял это как-то особенно близко к сердцу.

На самом деле – их здорово пронесло.

-- Хорошо, что мы работаем на Организацию, -- сказал Юра, скурив сигарету после бургеров. – У нас сильно развязаны руки. Нет бумажной волокиты, нет мозгоёбства. Чисто работа. Пришли – сделали.

-- Да, -- согласился Данилыч. -- Все привыкли, что оно так всегда. И к жертвам среди гражданских тоже привыкли. В наших словах даже сомневаться не стали. Прибрали «мусор». Да по домам.

-- Можно теперь на каждом выезде наведываться в гости к уркам, -- сказал Антоха. – Будем, как бэтманы.

-- Хуетманы, -- срифмовал Юра. Серёга заржал.

-- Сосите бибу. Дегроиды…

Вот и поговорили.

Остаток дня бойцы ковырялись в «даркнете», на запрещённых сайтах, скачивая архивы с видео, на которые удавалось зафиксировать многочисленных чудовищ. Бойцы часто спорили, что – компьютерная графика, а что – всамделишный монстр.

-- Да у этого пиксели вон… хуйня это, -- объяснял Юра новичкам. -- Нарисовали мутанта. Да ты и на строение его посмотри. Такая хуйня не существует. Да я тебе базарю. Внатуре. Тут же видно – ему ебало нарисовали с большой пастью бездонной. Чтоб просто страшнее было. Задумайся, ну нафига ему такая пасть? Это же непрактично. Что ему в такую пасть пихать? А я тебе скажу – что… Настоящий «пиздец» выглядит не так.

-- В пороговых пространствах чудовища как раз выглядят так, чтобы вызывать у человека страха побольше, -- вспомнил Олег свои осознанные сновидения. – Так что не всегда справедливо.

-- Да всё равно дёшево нарисовали, -- продолжал Юра. – Полный бред. Я вообще не могу смотреть подобное. Фильмы ужасов. Брехня. Тупые твари в любом фильме ужасов. И герои – тоже тупые. Потому что если бы они были такие же умные, как мы, например, то всем тварям пришла бы пизда.

-- Внатуре, на! – согласился Серёга.

-- Она им и приходит, -- говорил Юра. – Мы же всех чудовищ шинкуем на салат. Вон, у Олега даже нож есть. Помнишь ведьму?

-- Паукообразная ведьма, -- кивнул Данилыч. – Эх, было время… А вообще – она выглядела, как штамп. Что на это скажешь? Её же не выдумали, мы с ней насмерть хуярились.

-- Это другое.

-- А вампиры? А призраки? А Одержимые? Всё это выглядит, как тупость. Со стороны. Но это не потому, что они тупость. А потому, что пропаганда Организации постаралась. Так что насчёт «тупых» ужастиков. В жизни оно часто почти так и бывает. Потому что люди – всё же тупые.

-- Ну это другое. Ты, короче, понял, что я хотел сказать. В реальности всё равно круче. Вот, например, один Загорск чего стоит. А прикинь по нему фильм снять. Не как мы их разъёбывали – это другой жанр получится, боевик. А как твари выбрались наружу. Как постепенно захватывали город. Как мелькали – тут, там. Намёки. Умелая интрига. И безнадёжность, которую испытывает главный герой, пытаясь бороться с властями, которые на самом деле завербованы в местный культ. Ужас. Вот это – я понимаю. И какой же фильм способен таким понтануться?

-- Сайлент хилл, например, -- скучающе ответил Антоха. – Тоже ржавые стены, твари бродят, темнота…

-- Херня, -- махнул рукой Юра. – Не реалистично ни на грамм. Американцы тупые. Нормальные люди сразу разбомбили бы этот твой «сайлент хилл». Но тогда бы не получилось кучи игр, которые можно продать? Да? Тогда бы получился симулятор артиллериста? Или ракетчика? Или лётчика стратегического бомбардировщика. Поэтому хорроры – херня нелогичная. Любой хоррор в реальной жизни неизбежно должен заканчиваться прибытием спецназа. Вот такое у меня мнение. Спецназ – сила. Человек всегда побеждает. Что угодно. Нет ничего, чего бы мы не смогли захерачить. И вы меня не переубедите.

-- Ну и похуй, -- так же скучающе ответил Антоха, разглядывая свои аниме-картинки.

-- Согласен, на, -- сказал Серёга и тут же осёкся. – Ну, в смысле, что с тобой согласен, а не с Антохой. Внатуре, всех захреначим. Самое главное не ссать!

-- Боги Изнанки – вполне могут уничтожить человечество, -- возразил Олег.

-- Но чёта не уничтожают, -- заметил Юра. – Потому что есть всякие Олеги с ахуенными ножиками, которые идут на Богов Изнанки в рукопашку.

-- Просто мне повезло, -- развёл руками Олег. – Серьёзно. Без скромности наигранной. Повезло, что ножик взял эту Мару. А будь этот Бог Изнанки каким нибудь другим – и всё. Приплыли бы мы тогда с Захаром… Эпичная была битва. Даже не верится как-то…

-- Да, демонов дохрена, -- сказал Юра. – Но чёта они всё равно не могут захавать Жизнь. Потому что нас защищает на Бог. Не иначе.

-- Наш Бог – и Организация, -- добавил Антоха.

-- Бог внатуре есть, -- сказал Серёга.

-- Тогда почему сновидцы его не видели? – спросил Олег. – Я не пытаюсь что-то опровергнуть. Просто интересно. Структура мира, которая у меня в голове сложилась, совсем не похожа на ту, что имеет в себе христианского Господа. Есть реальный мир. За ним идёт Зазеркалье – пороговые пространства. За ними идёт Изнанка, где и обитают могущественные твари, которые можно назвать Богами. И называют. И есть какой-то Бог Изнанки. Всем этим заправляет. Но чтобы существовал обычный наш Господь – я такого никогда не слышал ещё от сновидцев или Нойманна.

-- В этом мире нету правды, -- сказал Серёга. – Внатуре.

-- Захар упоминал, что Спонсоры вполне себе могут…

-- Я думаю нам не стоит об этом говорить, -- Данилыч прервал Олега и посерьёзнел. Показал на телефоны. На электронику. Их вполне могли прослушивать. – Не нужно…

Олег кивнул. Действительно. На мгновение он забыл, в каком мире живёт. Если им дали сформировать именно ЭТУ картину реальности, то эти НЕКТО не хотели бы, чтобы за пределы этой картины кто-то выходил. Может, из-за опасности Изнанки. А может и из-за чего-то куда более глубокого и неоднозначного…

-- А ведь раньше, -- вспоминал Данилыч. -- Интернет был настолько свободен, что по нему гулял шок контент и эти вот видосы про чудищ. А сейчас всё это дело перешло в даркнет. И чтобы найти такие видосики – надо постараться.

-- Лазят же люди по заброшкам, -- качал головой Юра. – Ищут всякое. Кто-то даже блоги снимает. Дурачки, конечно. Долго такие не живут. В психушку попадают либо из-за того, что увидели, либо из-за того, что хотели распространять эти видосики в интернете, осложняя нам работу.

-- Люди всегда тянулись к загадочному, -- говорил Олег. – Шли в дальние земли. Плавали за тысячи километров. Вскрывали древние гробницы и искали артефакты. И в современном мире – эта тяга осталась. Может, из-за этой тяги мы и сделались властителями этого мира. Непобедимым человечеством.

-- По крайней мере, Организацию создали явно, как ответ на действия людей, которые слишком уж яростно стремились к неизведанному.

***

Спасибо за доны!

Таинственный пикабушник 250р

Виктор Ш. 100р

— Знаешь, тут, в лесу, после услышанных страшилок и с мыслями, что нам здорово влетит, когда нас найдут, адреналин так и хлещет по венам! — взволнованно произнёс Саша.

— Да успокойся ты! — ответил Паша.

— Так, а фонарики у нас-то есть?

— Что бы вы без меня делали? — сказал Саша, после чего полез в свой рюкзак, чтобы достать пять фонариков. Хотя было их у него чуть больше. Не зря же Когтерезка списала их, как поломанные, которые потом Саша умело починил.

— Отлично! А слушайте, может в прятки? — спросил Андрей ребят.

— А заблудиться не боишься? — спросил в ответ Паша.

— Да какой там? Мы же тут, по месту. Когда ещё будет такой шанс поиграть вне детского дома, да ещё и в ночном лесу?

Саша тоже захотел присоединиться.

Рита подошла поближе к Максу и сказала на ухо, чтобы он вмешался и прекратил развивать эту идею с прятками.

— Эй, ребят, может в следующий раз?

— А что ты собираешься ещё делать? Тупо ждать, пока нас начнут искать? — спросил Паша.

— Тупо? Если сейчас кто-то из нас заблудится, то тогда Когтерезке влетит, а нам от неё. Ты ведь знаешь, на что она способна, — переубеждал Максим Пашу.

— Подумал выйти из лагеря и быстро вернуться обратно, чтобы Когтерезка не заметила, что мы куда-то уходили? Самый хитрый что ли?

Макс злостно посмотрел на всех вокруг и понял, что просто так он не переубедит никого из них.

— Хорошо, только один раз. И старайтесь прятаться так, чтобы вам было видно то место, где мы сейчас находимся, — для этого Макс попросил у Саши ещё один запасной фонарик, включил и поставил его на пенёк, чтобы каждый по свету фонаря мог найти это место. А Рита молча опустила вниз голову.

— Так, я буду водить и делать это буду с фонариком. Тот, кого найду, будет искать вместе со мной. Водящий всегда держит фонарик включённым, — твёрдо сказал Макс.

Ребята начали прятаться, пока Макс считал около минуты, уткнувшись в дерево.

Прятки проводились около часа, прежде чем Макс всех нашёл. Первым оказался Саша, который прятался за деревом, находившимся недалеко от места, где лежал фонарик. Вторым они нашли Андрея, который укрылся под листьями ещё дальше. А Паша умудрился залезть на небольшое дерево, с которого он потом приземлился на Сашу, тем самым напугав его, но выдав себя. Оставалось найти только Риту, а до отбоя оставалось совсем немного. После множества безуспешных попыток Макс с ребятами заволновались и стали громко звать Риту, надеясь, что их не услышит никто из лагеря. Но Рита тоже не слышала их.

— Если кто забыл, отбой через полчаса, но быть в лагере нам нужно ещё раньше, — напомнил ребятам Саша, посмотрев в свой телефон.

— Без тебя помним!

— Так что же делать будем? — спросил Андрей.

— Искать дальше, — ответил Макс.

— Я думаю, если бы она была где-то недалеко, то уже отозвалась бы, — сказал Паша.

— Но она же не заблудилась? — спросил Андрей.

— Я не знаю. Как-то уже не похоже это на игры.

— А если она действительно пропала? — спросил Саша.

— Значит я её найду! — молниеносно ответил Макс.

— А может вернёмся в лагерь и расскажем всё Когтерезке? — предложил Андрей.

— Ни в коем случае! Тогда всем достанется! Когтерезка потом будет всех нас до совершеннолетия гонять… — сказал Макс.

— Ну тут ты прав, — сказал Андрей.

Паша подошёл к Максу поближе и положил свою руку ему на плечо.

— Храбрый такой, да? В таком случае, я с тобой.

— Что так?

— В детском доме у меня не было нормальных друзей, кроме братца моего, но теперь я так не думаю. Вижу, что ты не из робких. Так что я не против найти твою подругу.

— Сестру, — подправил Макс Пашу.

— Точно.

— А что с этими двумя делать? — спросил Макс Пашу, после чего они посмотрели на Сашу и Андрея как на испугавшихся собак, которые дрожали от одной лишь мысли: не вернуться в лагерь до отбоя.

— А что с них взять? Братец мой один не вернётся в лагерь, так ведь?

— Но Паш… ведь скоро отбой…

— И что с того?

— Ничего. Просто… — Саша крутился на месте не зная, что сказать, — Без тебя мне некуда, так что наверно деваться некуда, к сожалению.

— Вот и всё, порешали значит.

— А ты что думаешь? — спросил Макс Андрея.

— Не хочу во всё это влезать, но отдуваться за вас перед разгневанной Когтерезкой куда хуже, так что один я в лагерь точно не вернусь.

— Неплохо, Андрей. Молодец. — выразил своё уважение Паша.

— С чего же начнём?

Макс пораздумал и спросил, не знает ли кто, в какую сторону могла пойти Рита, когда пряталась. Внятного ответа не последовало, поэтому парни разделились на четыре стороны и договорились встретиться здесь же через пятнадцать минут. При этом фонарики у всех включены, чтобы не потерять друг друга. В ночном лесу можно было полагаться только на них.

Макс шёл, пока видел фонарики остальных ребят, но впереди себя, в нескольких метрах, он увидел тусклый жёлтый свет, который еле моргал. Подойдя ближе, Макс заметил один из фонариков.

— Эй, ребят, сюда! Быстрее! — позвал Макс.

Минута и парни были уже на месте.

— Фонарик?

— Может в лесу ещё кто-то есть?

— А с пенька никто не забирал фонарь?

Саша, Паша и Андрей пытались думать и говорить всё, но только не то, что на самом деле думали…

Пока ребята раздумывали над тем, как так получилось, недалеко от фонаря Макс заметил чьи-то следы и полосу возле них. Выглядело так, будто кто-то кого-то тащил по земле.

Макс подошёл поближе и осмотрел следы.

— Что там, Макс? — крикнул Паша, после чего все подошли к Максу.

Макс не хотел верить в то, что здесь могло что-то плохое произойти с Ритой, но картина в его воображении показывала обратное… Он повернулся и спросил ребят:

— Вы всё ещё хотите пойти со мной?

— А что?

Макс указал ребятам на следы.

— Ну что ж, первая зацепка, — сказал Андрей.

— Заодно узнаем, будут нас искать или нет, — добавил Саша.

Макс повернулся к следам, ведущим в глубину сумрачного леса, после чего сказал:

— Или не узнаем…

Он двинулся вперёд, а следом за ним остальные парни.

Ветки деревьев, напоминающие острые ножи, глубокие овраги, похожие на вырытые ямы для мёртвых людей… и всё это еле освещалось одним лишь фонариком, который держал Макс, стремительно идущий по следам в надежде, что вот-вот перед ним будет стоять напуганная Рита, которая просто заблудилась во время пряток.

— Макс, мы не успеваем, подожди! — кричали на весь лес ребята.

Следы привели Макса к обрыву.

— Мост?

Старый мост вёл на другую сторону леса. Макс думал, как идти по такому мосту, у которого не хватало досок и во многих местах рвалась верёвка, соединяющая его. К этому времени подоспели братья с Андреем.

— Что, мост? Откуда он тут?

— А я высоты боюсь.

— Другого пути нет, — Макс вступил на первую доску моста. Мгновенья отделяли его от того, чтобы упасть, но Макс прошёл уверенно, хоть и медленно.

— Теперь вы, — сказал ребятам Макс.

— Ты первый…

— Не умничай…

— Пошли оба, быстро!

— Он нас не выдержит…

— Шуруйте!

— Трус.

— Окей…

После длительных споров первый пошёл Паша, чтобы показать, что ничего страшного в старом еле державшемся мосту нет. Но проходя после Паши, Саша зацепил доску под собой и чуть не упал.

— Когда назад пойдём, не забудь ещё одну доску сломать! — сказал Паша.

На улице уже не было того болотного запаха в воздухе, но стало слегка вонять чем-то чуждым. По этому запаху юные сыщики вышли к старым заброшенным домам. С виду они были похожи на постройки из Древней Руси.

— Да это же сколько им столетий? — поинтересовался вслух Андрей.

— Я читал как-то про архитектуру и скажу так, что эти здания были построены примерно в девятом веке. Но это не точно, — похвастался Саша.

— А я думал, ты только в игры свои играть умеешь, — удивился Паша.

— Но как они могли сохраниться? Пусть даже в таком плачевном виде.

— Они сгоревшие, — заметил Макс.

— Куда мы забрели, кто-нибудь скажет мне, а? — спросил Паша.

— Может Рита где-то тут?

— Всё возможно, — сказал Макс, после чего предложил разделиться по двое и исследовать ближайшую окрестность, всю пропахшую ранее неизвестным запахом, который, казалось, становился с каждым разом противнее. А потом нужно будет встретиться у ратуши, которая находилась прямо по улице.

— Итак, братьев я разлучать не собираюсь, а то мало ли что учудят в одиночку, — насмешливо сказал Макс, потом обратился к Андрею, — так что, Андрей, пойдёшь со мной?

— Выбор-то у меня невелик, так что да, пойду.

— Отлично!

Макс с Андреем двинулись в одну сторону деревни, а Саша с Пашей в противоположную.

— Паш?

— Что?

— Между нами, как тебе Рита?

— С чего вдруг ты про неё спросил?

— Она ведь красивая, скажи?

— Есть такое.

— Как думаешь, подружилась бы она со мной или может ещё чего?

— Чего? С тобой-то? Никогда. А вот со мной… возможно, — говорил Паша, пока не вступил в вязкую кучу вонючего помёта.

— Ха, теперь вряд ли. Такой вонючий никому не понравится, — с ухмылкой сказал Саша.

— Заткнись! Когда мы найдём Риту, я первый предложу ей такую дружбу! — злостно сказал Паша, вынимая ногу из помёта и пытаясь вытереть её найденной под собой палкой.

Саша что-то пробормотал себе под нос и замолчал, когда они подошли к дому, который слегка отличался от множества других. Пожжённый дом был без крыши, весь в поломанных брёвнах со всех сторон. Вокруг находился пепел и всё ещё так же сильно воняло непонятно чем.

Тем временем Андрей с Максом исследовали остальные дома, а точнее, избы.

— Макс, когда мы познакомились у костра, я подумал, что ты из старшей группы, — начал говорить Андрей, ковыряясь в старом ящике.

— С чего вдруг?

— Ну, я подумал, что тебе лет семнадцать. Не?

— Какой там? Мне пятнадцать, но скоро стукнет шестнадцать.

— Ну почти угадал, подумаешь… — говорил Андрей, продолжая разбирать ящик.

— А тебе сколько?

— Мне? Четырнадцать… А стати… Рите… сколько?

— Как и тебе.

— Оу, ну… хорошо, — с улыбкой сказал Андрей.

— А Саше с Пашей не знаешь, сколько? — спросил Макс.

— Когда я прятался с Сашей, он сказал, что ему четырнадцать, а Паше пятнадцать. Вроде так.

— Понял. Ещё вопросы будут, или пойдём уже отсюда? А то воняет до жути.

— Пошли, только посмотри, что я нашёл, — Макс подошёл к Андрею, и тот дал ему помятую старую книгу, которая, почему-то, очень хорошо сохранилась, если не считать пепел и паутину на ней.

Макс открыл её и увидел текст, потом сделал вдумчивое лицо.

— Не знаю я, что тут написано. Какие-то каракули, похожие на наши буквы, а где-то страницы оборваны или сожжены, не понятно, — после этих слов Макс отдал её Андрею и сказал, чтобы он взял её с собой.

Обыскав несколько избушек, ребята не нашли ничего, кроме различных ржавых инструментов для разделки мяса, однако, им повстречалась одна картина, которая тоже очень хорошо сохранилась. Даже лучше, чем книга.

На картине был изображён человек, поклоняющийся большому огню, а вокруг него лежало различное холодное оружие, на котором виднелась кровь. Всё это было изображено в пещере.

— Мистика какая-то.

— А вдруг эта мистика стоит миллионы? — с интересом спросил Андрей, уже приготовив порванную ткань, чтобы обмотать картину.

— А куда ты её девать собираешься-то?

— Пока в руках… — Андрей начал укрывать картину.

— Макс, я тут… Макс… Приди… — стал внезапно говорить знакомый Максу голос.

— Рита? — прошептал Макс и двинулся из избы на голос.

— Жертва… Приди… Макс… — продолжал говорить голос.

Макс стремительно шёл на голос, но с каждым шагом голос становился глуше. В итоге Макс дошёл до каменного колодца, где голос оборвался. Заглянув в колодец, Макс увидел воду. Внезапно вода брызнула сильной струёй прямо Максу в глаза. Оттолкнувшись из-за струи от колодца, Макс почувствовал, как его лицо начало щипать, будто по нему ударили свежей крапивой, а потом размазали её по всему лицу. Он держался за лицо и еле сдерживался, чтобы не закричать. Но продлилось это недолго. Боль, сопровождающаяся зудом и помутнением зрения, не давала покоя, и Макс закричал.

Решившись зайти в еле стоячий дом, Паша отправил первым Сашу. Не подав вида, что ему страшно, Саша вошёл, но не пройдя даже двух метров, резко упал. Зазвучал резкий крик, на который Паша сразу же забежал в дом и увидел упавшего брата, который держался за ногу и орал так, будто потерял её.

— Да как тебя угораздило-то!? — Паша пытался вытащить с ноги Саши что-то, напоминающее капкан. — Подожди, не получается, — Паша начал искать что-то, что поможет поддеть капкан, — вот, сейчас… — Паша достал капкан и поднял кричащего брата, после чего вышел с ним из дома.

Неся брата, который изнемогал от боли и двигался на одной ноге, Паша поднял голову вперёд и заметил странные светящиеся переливы лунного цвета, плавно летящие к ратуше, словно волны.

— Ты тоже это видишь?

— Да, но нога не даёт мне смотреть на это так удивлённо! — чуть ли не плача ответил Саша.

Паша, помогая младшему брату, поспешил в сторону ратуши.

Тем временем Андрей, потерявший Макса, впал в панику. Ещё один потерянный человек? Страх, дезориентация, незнание, как быть дальше – всё это мешало Андрею действовать, чтобы попытаться найти Макса.

Андрей стал кричать Макса, надеявшись, что тот откликнется.

— Макс! Ма-а-а-а-акс! Макси-и-и-и-им! — бесполезно. Откликов не было.

Пробегая в неизвестном направлении и продолжая выкрикивать Макса, Андрей прибегает к неизведанной шахте. Казалось, там был вход. И на вид не сказать, что шахта заброшенная.

В это время Паша наконец доходит до ратуши, но ни Макса, ни Андрея не видать, поэтому он с братом, неся его уже почти на себе, решается зайти в ратушу.

Увиденная картина ужасает Пашу и Сашу: десятки сожжённых тел лежат где попало, везде раскидано древнее холодное оружие, среди которых топоры, мечи, лук, копья…

— Да что здесь произошло!?

— Меня сейчас вырвет, — Сашу тут же вырвало, задев одежду Паши.

— Ну молодец… — Пашу тоже начало рвать.

Чуть отойдя после извержения желудка, Паша подхватился к двери, чтобы открыть её, но она не открывалась, а ближайшие стены были обугленными, поэтому другого выхода не представлялось. Сама ратуша была каменной, в отличие от других построек деревни.

Не растерявшись, Паша замечает лестницу, ведущую наверх. Подобрав брата с окровавленной ногой, он устремляется наверх.

Потрескавшаяся лестница напоминала тот старый мост, который мог обвалиться в любой момент. А тут ещё и с грузом на плечах в виде младшего покалеченного братца.

Поднявшись к верху ратуши, не имеющего крыши, перед братьями предстал вид на всю деревню. Казалось, отсюда можно было увидеть всю округу деревни, если бы не туман, которого ещё некоторое время назад вообще не могло быть.

— Это место хочет нас убить? — тихим голосом спросил Саша.

— Всё будет нормально.

— Ага, посмотри на мою ногу. Её нужно чем-то обработать.

— Да чем? — Паша стал искать поблизости всё, что могло бы послужить перевязкой.

— Так, сейчас будет больно, — Паша стал приподнимать ногу Саши, чтобы обкрутить её спаленным шматком. Было непонятно, что это, но было оно мягким и слегка эластичным.

— Спасибо, — сказал Саша, крепко взяв Пашу за руку.

— Ты главное, потерпи, — взял другой рукой Паша брата, потом встал и осмотрел ближайшую зону внизу ратуши.

Силуэт, явно человеческий, стоял возле двери в ратушу и неподвижно смотрел наверх, на Пашу. Единственное, что можно было заметить в этом чёрном силуэте – безумные глаза бледно-голубого цвета. Оно смотрело на Пашу, будто бы ожидая, когда он спустится. Чтобы хоть как-то отпугнуть этого мрачного человека, если таковой им являлся, Паша решил крикнуть во весь голос. Потом ещё. Потом ещё раз. И Снова.

На голос Паши откликнулся Андрей, который находился у шахты, и Макс, у которого немного сошёл зуд, и частично проявилось зрение. Находясь раздельно, они поспешили на крики Паши.

Неясное проявление зрения мешало Максу бежать изо всех сил, поэтому Андрей прибежал быстрее.

— Стой! Остановись! — крикнул Паша с ратуши, увидев бежавшего Андрея.

В этот момент таинственный человек тоже заметил его.

За несколько десятков метров Андрей резко остановился, но не потому, что услышал слова Паши, а потому что увидел того человека.

Человекоподобное существо начало орать громким и мерзким голосом, внушая страх на Андрея, которой стоял, как статуя.

— Да беги ты! Ну! — кричал Паша Андрею, а потом стал искать что-то, чем можно кинуть в того незнакомца.

Животный страх потряс Андрея, после чего у него включился инстинкт самосохранения.

Развернувшись в сторону, из которой ребята пришли около часа назад, Андрей устремился бежать со всех ног. А позади слышалось быстрое грубое дыхание и звук отлетающей воды из луж. Андрей не посмел оглянуться назад, предполагая, что за ним бежит это существо.

Пробежав, как Андрею казалось, где-то половину километра, он понял, что позади никого не стало. Остановился испуганный до жути Андрей уже посреди сумрачных деревьев и полной тишины, где сильная отдышка стала переполнять его, а потом ещё голова сильно закружилась. От такого Андрей потерял сознание.

Так получилось, что ранее Андрей, сам того не желая, отвлёк того злобного человека. И это дало преимущество Максу, который в этот момент добежал до ратуши и успел войти в неё, закрыв дверь, но уже с внутренней стороны.

— Кто там?

Слышны были чьи-то шаги.

Паша включил фонарик, у которого уже садилась батарея. На свету он увидел поднимающегося по лестнице Макса, отчего очень обрадовался.

— Макс? Ты?

— Я, — сказал Макс, подойдя к Паши и увидев раненого, стонущего Сашу.

— Что с ним?

— Наткнулся на капкан. Ну или что-то похожее на него.

Макс присел к Саше.

— Ты как?

— Боли-и-и-и-ит!

Макс смотрел на изорванную ногу, из которой уже виднелась кровь через намотанный шматок.

— Нужно остановить кровь.

— Знаю, но больше нечем закрывать рану. По крайней мере, здесь.

Макс посмотрел на горизонт и увидел надвигающиеся тучи и звук еле слышимой грозы.

— Нам нужно спуститься вниз. Может там что-то найдём. И заодно укроемся от надвигающейся непогоды.

— Хорошо, но если что, в следующий раз лестница может не выдержать. А тут пока безопаснее всего.

— Да, но не от такой погоды, — Макс показал взглядом на горизонт.

— Да, погода явно нелётная. Тогда помоги.

Макс подошёл к Саше и вместе с Пашей взял его, чтобы спуститься вниз.

— Ты же видел, что находится при входе в ратушу?

— Да…

— Мы же не будем прям там располагаться?

— Других, более-менее, закрытых мест я не знаю, — нехотя сказал Макс.

— Эх, будет неприятно… — сказал Паша.

Друзья пришли в «мясную» комнату.

— Смотри, там, в углу, меньше всего… ну ты понял, — Макс указал в дальний угол комнаты, где было чище, чем в любом другом месте ратуши.

— Укромно. Относительно всего… вот этого, — сказал Паша, отодвинув ногой отрубленную и прогнившую руку. После чего расположился, разместив возле себя Сашу. А Макс сел рядом.

— У Саши вроде был телефон. Вы пробовали уловить связь?

— Да, но её не было. И заряда там уже мало. Бережём, так сказать.

— Ну а крики… Я слышал не только твой крик.

— Когда я стоял наверху, то внезапно увидел человека. Я не мог отчётливо его рассмотреть, но выглядело всё это жутко, — рассказывал Паша, смотря безмолвным взглядом туда, где располагалась основная куча сожжённых тел.

— Значит, мы точно не одни тут, — сказал Макс, дослушав Пашу.

— А ты тоже видел странные переливы?

— Переливы?

— Да. Они стремительно, но плавно двигались к ратуше. До того, как мы пришли сюда.

— Нет, такого не видел.

— Ладно. Что будем делать?

— Переждём непогоду, потом двинемся дальше.

— Дальше куда?

— Не знаю, надо подумать, — Макс был в замешательстве. Ни он, ни Паша или кто-либо ещё не мог знать, как быть дальше. Рита пропала. Андрей убежал далеко в лес. Саша так ранен, что пока не может самостоятельно передвигаться, — не стоило играть нам в прятки. Я допустил это. Глупец!

— Нет, Макс, не вини лишь себя. Все мы виноваты.

— Но ответственность за Риту была всегда на мне. Я не смогу без неё, понимаешь?

— Понимаю, поэтому обещаю, что мы найдём её, – уверенно произнёс Паша.

В это время лежавший без сознания Андрей находился на сырой земле. С ближайших деревьев летели осенние листья, засыпая землю.

Вдруг к Андрею кто-то подошёл. Это был человек в старом охотничьем костюме с надетым капюшоном, а в руке он держал ружьё. Уложив оружие за спину, этот человек подобрал Андрея и ушёл в неизвестном направлении.

Чердак. Глава 11/23

Чердак. Глава 12/23

Чердак. Глава 13/23

Чердак. Глава 14/23

- Кыш, проклятый нахлебник! Не мозоль глаза, падаль! - сменив ботинки на домашние тапки, прикрикнула Эльвира Павловна на выползшего из кухни деда Мирона и так злобно посмотрела, что дед, звеня цепью, снова уполз на кухню, хоть жрать хотел немилосердно. Эльвира Павловна частенько забывала покормить его.

Эльвира Павловна поставила пустую миску на пол, поджав губы – поглядывая на пустые клетки. Срочно нужно купить курей и кроликов. Тварь проснулась на два дня раньше положенного и была чертовски голодной.

Закрывшись в кабинете, она выпила полную рюмку коньяка и снова накапала себе эликсира. Для себя, любимой, не жалко! Всё дело в девчонке, в её отнюдь не слабой воле: сопротивлялась гипнозу, падаль. Что ж, сама виновата, теперь как раз будет, что скормить твари, чтобы умаслить.

С такими мыслями Эльвира Павловна уселась в кресло и вызвала в квартиру этих ленивых клуш – служанок, сразу загрузив работой. Уборка, стирка, готовка сама себя не сделает!

Отдала приказы – сразу полегчало, даже разулыбалась. Подошла к зеркалу, рассматривая лицо, с удовлетворением отмечая приятную упругость кожи возле подбородка и шеи. Желательно бы этот омолодительный процесс ускорить. А для этого тварь нужно кормить хорошо и досыта. Подкрасив губы и пощипав для румянца щёки, она сняла платок и расчесала свои густые чёрные волосы, отмечая, что былая седина практически исчезла. В животе забурчало, коньячок навеял аппетит.

- Людка, Настя! Что копошитесь? Ужин готовьте, квартиру убирайте, лентяйки! - выдала Эльвира Павловна, выходя из кабинета. И, уперев руки в бока, она медленно стала обходить квартиру, чтобы приметить все, что надо было привести в порядок и сказать служанкам.

Олеся поставила телефон и ноутбук на подзарядку. Выпила ещё чаю, приготовила деньги на магазин и автобус, включая пересадку. Жара и тишина в квартире угнетали. Зевнула и, поставив будильник на телефоне на полшестого утра, пошла спать.

Из глубокого сна Олесю вывело шуршание на потолке, резкое и противное, навеяв мысли о крысах. Только этого не хватало!.. Пришлось включить свет настольной лампы, которую она предусмотрительно поставила рядом с диваном, благо длины шнура хватало. Зевая, жмурясь, уставилась на потолок, словно могла увидеть, что там творится на чердаке, и своим недовольством заставить крыс убраться восвояси.

Направилась в коридор. Пол под босыми ногами местами поскрипывал, что действовало на нервы. Вот никогда бы не подумала Олеся, насколько сильно привыкла к шуму. Привычным шум был и дома, и у предыдущей квартирной владелицы: постоянные звуки шагов, разговоры, крики, смех, ругань, громкая музыка, выстрелы из кинофильмов, шум сливаемой соседями воды в бачке унитаза. Всё это, в целом, была жизнь. Здесь же – вот что внезапным озарением признала девушка, тишина была мёртвой и оттого неприятной. Шуршание не возобновлялось, пока ходила в туалет и пила кипячёную воду. И вот снова заскреблось, едва улеглась. Пришлось накрываться с головой одеялом, и не важно, что было жарко: слушать крысиные перебежки на потолке – действовало на нервы.

Проснулась Олеся вся в поту. Размытый сон оставил гнетущее впечатление, и, пока Олеся принимала душ, затем пила дешёвый растворимый кофе, приторно-сладкий, как любила, наносила лёгкий макияж у зеркала, чтобы замаскировать следы усталости, и чистила зубы, остатки сна донимали самой яркой, запомнившейся до мельчайших деталей картиной. Олеся стояла возле входной двери квартиры дяди Жоры в одной пижаме и в тишине прислушивалась, уверенная, что за дверью кто-то или что-то есть и так же прислушивается к ней с обратной стороны двери. Она осмелилась приоткрыть дверь – всего чуть-чуть до натяжения цепочки – и закричала, когда увидела в тускло-жёлтом, каком-то неправильном сумрачном свете подъездной площадки что-то крупное, мохнатое, тёмное и кожистое.

Брр. Какая мерзопакость. А ну, прочь, дикие мысли, из головы.

Эльвира Павловна вставала задолго до рассвета. Медитировала, пила травяной витаминный чай, делала упражнения. Затем следовал контрастный душ, массаж лица и всего тела. Ох, как же сильно ей нравилось наблюдать, как прожитые годы буквально снимаются вместе со старой, омертвевшей пластами кожей со всего тела в горячей, специально приготовленной ванне. Как с каждой порцией эликсира становится более упругой и бархатистей новая кожа, уходит вялость и дряблость, уменьшаются в размере старческие пятна, как задорно приподнимается грудь, а тело наливается молодостью. Скорее бы уже, скорее бы достигнуть желаемого: снова увидеть в зеркале ту самую двадцатилетнюю красавицу, белокожую, изящную, энергичную, чтобы снова жить на полную катушку.

Вот тогда она и уедет отсюда, тогда с тварью будет в расчёте.

Эльвира Павловна усмехнулась своему отражению, накрасила губы ярко-вишнёвой помадой в цвет сегодняшнему шёлковому платью, которое всё равно приходилось прятать под овечьей жилеткой. Из-за трансформации тела она постоянно мёрзла и оттого употребляла жирную, калорийную пищу, но в этом был свой плюс: можно ни в чём себе не отказывать.

А чтобы как следует обеспечивать свои потребности, Эльвире Павловне приходилось заниматься разными нехорошими и опасными махинациями. Зато азарт в процессе этих тёмных, рискованных делишек бодрил её сильнее утреннего кофе.

Вот и сегодня после завтрака ей снова придётся наведаться в городской офис.

Дед Мирон, эта многократно пытающаяся сбежать шкура, забился в свой угол под раковиной и глодал брошенные Людкой и Настей кости. От его противного, хлюпающего чавканья похлёбки с объедками в миске Эльвира Павловна скривилась.

Увидев хозяйку, дед Мирон весь сжался, левое веко его белесого глаза задёргалось. Он опустил голову, забыв и про кости, и про свой голод.

- Цыц, не шевелись, - усмехнувшись, сказала ему Эльвира Павловна, заглядывая в огромный современный холодильник. В животе заурчало: чего только в холодильнике ни было.

Она отвесила в сторону плотные шторы. Захотелось увидеть, что там творится на улице. Сквозь заговорённые окна никто из редких прохожих, как бы ни старался, ничего не смог бы рассмотреть в квартире. К сожалению, фокус с заговором не срабатывал на твари, поэтому приходилось завешивать на ночь как шторы, так и жалюзи везде на окнах внутри дома, где включали свет. Эльвира Павловна не раз наблюдала, как свет привлекал тварь, словно ночного мотылька - огонь костра. А затем злил опасное существо, порождая вспышку голода. Поэтому, прежде чем Эльвира Павловна догадалась об этой особенности твари, так много жильцов погибло. И, чтобы уладить все последующие проблемы, был исчерпан весь её денежный запас на чёрный день.

Итак, подогрев половинку мясного пирог в микроволновке, она заварила в турке кофе, часть отлила в термокружку – взять с собой. Сделала бутерброды с сыром и ветчиной, с солёным огурцом, тоже с собой. Затем пожарила тосты, намазав их персиковым джемом и злорадно поглядывая на деда Мирона, изо рта которого, как у голодной собаки, текла слюна. И всё же хорошо она его выдрессировала, молчит и не двигается, знает, что будет, если попадёт под горячую руку. Забавно, что не сдох, падла: ни когда отняли для твари руку, ни затем – когда в наказанье за побег отрезали ногу. Крепким и живучим оказался дед Мирон: режешь его, а он, как червяк земляной, ползёт себе дальше.

А вот и студенточка побежала – посмотрела в окно Эльвира Павловна. Вот надо не забыть заглянуть в квартиру Мухомора. Поручим-ка это Насте. Ох, Мухоморчик, сколько меняй, не меняй замки, а без толку, когда хозяйка всего дома – настоящая ведьма. Можно и двери не закрывать. Коль надо будет, она и без ключа зайдёт.

Посуду Эльвира Павловна принципиально не мыла: наваливала гору в раковину – девки-служанки разберутся. Меньше спать будут.

Квартиру она покинула без десяти девять. Как раз успевала на маршрутку до центра… С модной лакированной сумочкой в руках, в сапогах до колена, на удобных каблучках и в болоньевом, карамельного цвета пальто, приобретённом для статуса деловой женщины на распродаже в бутике. На голову Эльвира Павловна цепляла чёрный французский беретик, который хоть и не грел, зато смотрелся – ой, как стильно!.. И заметно молодил. Не каждая зрелая дама позволит себе такую молодёжную вольность. Напоследок она покрутилась перед зеркалом и надела строгие очки-хамелеончики. Взяла перчатки и с сумочкой в руках вышла из квартиры. Двери Эльвира Павловна никогда не запирала – только в кабинет, чтобы служанки Людка да Настя лишний раз не искушались без спросу эликсирчика попробовать и её вещи, памятные, дорогие, в своих загребущих ручках подержать.

До офиса на маршрутке ехать минут сорок. Ну, что поделать, если её дом располагался в таком захолустье?.. Зато при желании можно и клиентов приметить, особенно если ездишь поздно вечерком. Уставшие после работы люди пребывают как раз в том самом, нужном для Эльвиры Павловны состоянии, в котором они наиболее сильно поддаются её гипнотизирующему взгляду, помимо воли рассказывая о наболевшем да тайном. А что ещё располагающему психологу со степенью да с огромным стажем (пусть и купленным) для успешной, а главное – денежной практики в офисе нужно?

Олеся на «отлично» сдала зачёт и во время обеда вдоволь наговорилась с девчонками, засыпавшими её настолько всевозможными сплетнями, что на целый год хватит. Гламурные блондинки из богатых семей дружили с Олесей из-за Женьки, но она мирилась с положением дел, считая такой союз взаимовыгодным. Зато не скучно.

Второй экзамен девушка тоже сдала автоматом, что оказалось неожиданно приятным, потому что появилось время съездить в гипермаркет за продуктами. Или?.. Поддавшись порыву, она направилась в библиотеку с бесплатным вайфаем и час потратила на то, чтобы найти себе новое жильё на две недели, но всё оказалось слишком дорогим. Даже если попросить у отца взаймы, что будет очень стыдно. Можно было обратиться к блондинкам-однокурсницам, но Олесю сдерживал тот факт, что придётся рассказать о причине переезда, а она только час назад дала понять, что съёмное жильё вполне себе комфортное и даже пошутила о его дешевизне. Глупости. Вот почему проклятое чутьё сегодня с самого утра не даёт покоя и сейчас буквально кричит, требуя, чтобы девушка в квартиру больше не возвращалась.

«И что ты предлагаешь? Ночевать на вокзале? - вела сама с собой мысленный диалог. - Издеваешься, а что дальше?! Потерпим ещё один денёк, а завтра я поспрашиваю у блондинок, обещаю». И отпустило, видимо, сошлись с чутьём на компромиссе.

Гипермаркет порадовал ценами и акциями. Девушке снова повезло: большинство продуктов из её списка продавались как раз по акциям. На радостях она даже мороженое и кофе себе купила в мини-кафе в гипермаркете, решив отметить сдачу зачёта с удачными покупками.

Вот только как всё купленное везти домой? Это ведь целых два тяжеленных пакета. Конечно же, на маршрутке! Самое простое, но не экономное решение, а лучше бы ещё было на такси. «Вот размечталась, дурёха, - укорял бережливый разум, - спустись с небес на землю! - сразу же приводя разумные доводы: - Поздно уже, людей в автобусе будет мало, спокойно сядешь и доедешь с двумя пересадками». Чувствуя, что начинает улыбаться, Олеся пыталась сдержаться, но не выходило - и она улыбалась всю дорогу от гипермаркета до остановки, удивляясь, что в хорошем настроении набитые продуктами пакеты совсем не отягощали рук.

Женьку Синицына застукали с поличным прямо в постели. Его вот уже как полгода постоянная девушка Маша просто тихонько стояла у двери, гневно поджав губы, и с пылающими от негодования щеками смотрела, как он кувыркается со знойной красоткой в постели. Как долго смотрела и слушала – этого Женька не знал: был с головой увлечён в любовные утехи. Пока взгляд мельком не упал на дверь. Ситуация вышла патовая, конечно, но с ним такое было не впервой.

- Козёл. Подлец. Пошёл вон! - громыхнула она, топая ногой и словно на мгновение превратившись в огромного, пышущего злобой и яростью дракона. - И шалаву свою захвати! - окрысилась Машка, став как-то сразу выше ростом.

Женька, собираясь привычно извиниться, вдруг опешил, инстинктивно понимая, что извинения тут не помогут. Белокурая миниатюрная Машка прозрела и теперь не купится на его убеждения.

Знойная брюнетка смотрела с надеждой, на ходу заворачиваясь в простыню. Женька покачал головой, и она, юркнув за шкаф, стянула с пола бельё и платье.

Машка молчала, стиснув в тонкую ниточку пухлые губы, и Женька вдруг рассмотрел её квадратный волевой подбородок, совершенно не сочетавшийся с былым покладистым характером. Да-с, его Дюймовочка совсем не такая, какой казалась раньше.

Женька стремительно собирал вещи, укладывая в спортивную сумку, не забывая закинуть за плечи футляр с дорогой акустической гитарой, с которой в турне не расставался.

Теперь брюнетка недовольно молчала и первой вылетела из квартиры, не получив от Синицына ни обещаний, ни чего-то ещё.

Вот честно, вздохнул Женька, поглядывая на дисплей айфона, с девушками, по ходу, ему не везло. Да, они были в его жизни всегда и так же быстро, как появлялись, исчезали. Он знал, что проблема в нём самом, но меняться совершенно не хотелось, а не хотелось, потому что не получалось. Пробовал – всё оказалось без толку, как и борьба с курением.

Начинался снег… Ближайший банкомат находился в пяти минутах ходьбы.

Чёрт, на карточке оказалась только тысяча рублей. Этих денег ему даже переночевать в гостинице не хватит. Как же он мог забыть, что практически все деньги пошли за снятую квартиру. Машка в этом месяце ещё не внесла в оплату свою долю, из-за того что зарплату задержали.

Женька стал обзванивать друзей, и, как назло, в городе не оказалось никого. Емельян и Валера должны были приехать из Питера через пару дней. Звонить им, скорее всего, бесполезно, разве что просить перевести в долг деньги. А это совсем не по-мужски.

С тех пор как его выгнали из дома родители, Синицын никогда в долг не жил.

От безнадёжности сложившейся ситуации он сел на лавочку. Крупные белые снежинки сыпались на голову, таяли на лице. Темнело угрожающе быстро. Так, сидя здесь, он точно замёрзнет в своём стильном чёрном пальто, в котором даже капюшона нет.

В постоянных разъездах основные вещи умещаются в спортивную сумку, что-то покупается в дороге, но, когда не имеется постоянного жилья, в сувенирах нет смысла. Всё равно приходится выбросить или раздарить.

Только встал, как осенило: вспомнил про двоюродную сестру и что в середине марта она снимает где-то здесь жильё. Порылся в контактах, сразу же набрал, затем отменил звонок, решив ограничиться сообщением.

Ответа пришлось ждать минут сорок. За это время, основательно замерзнув, Синицын заглянул в маленькую кафешку, но ограничился кофе. Цены в столице кусались.

«Пролетарская, дом 48/7. Буду поздно. Синицын, ты что? Серьёзно приедешь?»

Он отправил смайлик – котика с грустными глазами – и выдохнул: ну, хоть не отказала.

Поискав адрес в поисковике айфона, скривился. Ехать туда было действительно долго. «А чего ты вдруг думал, что Олеся обоснуется в элитном районе, в новомодном кондоминиуме со всеми удобствами и шикарным видом из окна? На какие шиши, Синицын? Даже если бы у неё были деньги, расточитель по жизни именно ты, а не сестрёнка. И не в счёт год тотальной экономии, с покупкой земельного участка – по рекомендации толковых и более взрослых друзей музыкантов».

До железнодорожного вокзала пришлось ехать с пересадками даже на маршрутках. С тяжёлой спортивной сумкой в руках и с гитарой за спиной перемещаться в толпе метро, а потом ждать автобуса… Не-а. Синицын отвык от этого, и заставить себя сэкономить не получилось.

Доехать до Пролетарской оказалось полбеды, а вот найти 48 дом – очередная проблема.

Крупный снег падал мокрыми хлопьями, буквально застилая обзор. Рядом с остановкой не работали фонари, и было возмутительно темно и безлюдно. Женька кружил, отчаянно чертыхаясь сквозь зубы, подсвечивая себе путь фонариком айфона, гадая, когда же разрядится батарея. Интернет и мобильная связь вдали от остановки не работали, а он так надеялся воспользоваться навигатором.

И, подумав, что уже окончательно заблудился в бесконечных листах огораживающего стройку забора, как словно из-под земли высмотрел двухэтажный дом. Совершенно тёмный, оттого неуютный. Волосы на затылке Синицына дёрнулись вверх, когда увидел тучную женщину в шапке, в длинной болоньевой куртке и тугими сумками в руках, в которых что-то попискивало и шевелилось.

- Эй, эй, постойте! – крикнул, а в ответ – тишина. Даже её шагов на мягком и мокро хлюпающем под ногами снегу не слышно. Неужели показалось?

Но были следы, которые быстро исчезали, засыпаемые снегом, стремительно падающим с грозного, мрачного до черноты неба в окружающей темноте вокруг.

В доме оказалось всего два подъезда с очень неудобным расположением. Одна из дверей была заперта и находилась за домом. Возможно, что вторая дверь (та, что за домом) вела вовсе не в подъезд – решил Женька, а в технические помещения. Двери, к слову, были деревянные, без нумерации квартир.

Чтобы не мёрзнуть, Синицын зашёл внутрь, ориентируясь по следам исчезнувшей женщины.

В подъезде оказалось тихо и очень тепло, что приятно. Лампочка светила тускло из-за пыльных краёв плафона. А почтовые ящики выглядели старыми и неиспользуемыми: с облезлой краской, без всякой нумерации.

При ходьбе деревянные ступеньки на лестнице постоянно и резко скрипели, что Синицына раздражало и даже более того – нервировало. Наконец Женька остановился на втором этаже, где располагались две квартиры. У ближайшей была на двери цифра семь, нарисованная краской. Дальше виднелась чердачная узкая деревянная лестница.

Женька, увидев цифру семь, выдохнул, успокоившись, понимая, что попал по адресу. Поставил сумку на пол, снял чехол с гитарой. Походил по площадке, присел на чердачную лестницу, но вдруг стало не по себе, словно за ним следили. Потянуло сверху медно-едким, таким горьким, что в горле Синицына запершило… А как зашуршало, зашелестело там наверху, так Женька сразу встал, схватил сумку, чехол с гитарой и побежал вниз. Уж очень не по себе стало.

Глотнул свежего снежного воздуха снаружи - и полегчало. Сердце Синицына застучало от радости, когда увидел женскую фигуру, в простом пальтишке, с широким поясом вокруг тонкой талии, с сумкой в руке, идущую к подъезду с включённым телефонным фонариком. Женька улыбнулся и замахал рукой, крича:

- Привет, Яшкина!

Олеся тараторила всю дорогу до квартиры, рассказывая о матери, об учёбе, о работе. Сразу, как вошли, заперла дверь, даже цепочку накинула – и это так Синицына рассмешило, что он, не удержавшись, расхохотался до слёз на глазах. А Олеся сначала нахмурилась, затем тоже рассмеялась, совсем не понимая причины его смеха, и Женька пытался ей объяснить, что эту тонкую дверь простой удар ногой способен вышибить, что цепочка здесь, если что, поможет как мёртвому припарка.

- Раздевайся, Женька! Руки мой – и пошли, поможешь ужин приготовить, заодно расскажешь, что у тебя случилось.

Олеся подняла плотно набитые пакеты и направилась на кухню.