DoktorLobanov

Командировок у меня много. Лет десять назад ушёл я в коммерческую медицину, и с тех пор нет мне покоя. Провожу за рулём по пять-шесть часов в день, отмахиваю по стране тысячи километров, встречаю разных людей. Кого только мне не приходилось подвозить за эти годы.

Историю про бабушку-проповедницу, которая за два часа дороги чуть не затащила меня в какую-то секту, сжигавшую на улице иконы, я уже рассказывал.

А полгода спустя случилась у меня другая встреча с попутчиком с религиозным уклоном.

Ранней весной занесло меня в южный угол Беларуси, в небольшой уютный городок Брестской области. Поработал, переночевал и покатил домой. Еду, природой любуюсь. Травка зеленеет, вороны орут, поля пахнут. В салоне негромко бубнит Герасимов, читая интересный роман Нила Геймана, послезавтра выходной, так что настроение у меня самое безоблачное.

И тут, как по волшебству, буквально за десять минут собрались тучи и хлынул настоящий весенний ливень. Я на всякий случай сбавил скорость и покрепче взялся за руль. Дорога, конечно, хорошая, но лучше не рисковать, меня дома ждут. Смотрю, на противоположной стороне дороги вышагивает батюшка. Типичный такой батюшка, высокий, с бородой и в тёмном одеянии. Укрыться ему посреди дороги некуда, дождь так и хлещет. Он втянул голову в плечи и шагает. Услышал шум моей машины, посмотрел с надеждой, но понял, что я еду в другую сторону, снова опустил.

Я уже проехал мимо, но тут меня чего-то кольнуло, развернулся и остановился возле него.

- Куда?

- Да тут деревня в трех километрах. Подвезёте?

- Конечно. Садитесь. Дождь сильный.

Батюшка отряхнулся, бочком устроился на пассажирском сидении. В салон вслед за ним тут же вползли запахи сырой одежды, ладана и почему-то спирта. Я включил печку посильнее, чтобы попутчик согрелся.

Незаметно глянул в сторону, с любопытством разглядывая пассажира. Совсем молодой ещё, пожалуй, что и меня помладше. Худое горбоносое лицо, аккуратная, хоть и мокрая борода, кустистые брови. Лицо интересное такое. С таким лицом проповеди каким-нибудь филистимлянам читать. Хотя это у меня фантазия разыгралась.

- Вы не подумайте чего, - сразу же заговорил священник. – Я знаю, что от меня спиртным пахнет. На похоронах я был, во-он, на том хуторе. Так поднесли и чуть ли не силой рюмку влили. За упокой. Неудобно было отказываться.

- Да ладно, - пожал плечами я. – Ничего такого не подумал.

- Это сейчас не подумал. А потом пойдут слухи о пьющих деревенских батюшках. Я вообще могу иногда, но конкретно в этом случае пришлось выбирать между гордыней и алкоголизмом.

Интересный собеседник попался. Неожиданный. Я открыл было рот, чтоб продолжать разглагольствовать на тему роли алкоголя в мировой религии. Но тут, как назло, у Геймана начался один из его весьма откровенных абзацев. Герасимов кашлянул, но из песни слова не выбросишь начал что-то неаппетитное. Я невольно покраснел.

- Гейман? – вдруг спросил батюшка.

- Ага, - кивнул я. И добавил, зачем-то. – Извините.

- Да чего там, - махнул рукавом батюшка. – Интересные идеи у него.

- Но, - немного опешил я. – «Благие знамения» там, «Американские боги».

- Ну и что? Это литература. Вымысел. Допущение.

- Вы читали?

- Читал, - кивнул священник. – Но мне больше «Задверье» понравилось.

- Мне тоже, - выдохнул я. – Но, если вам мешает, я выключу.

- Да, лучше выключайте. Но не потому, что мешает, и не потому, что книги стесняетесь. Геймана лучше слушать внимательно, чтоб не пропустить что-нибудь интересное. А мы с вами беседуем, вы упустите что-то важное.

Стесняюсь. Конечно стесняюсь. Я один раз на трассе человека не подобрал, потому что постеснялся. Ехал, слушал аудиокнигу Гарри Поттера очередного. Ну и решил, что он подумает, что я идиот. Едет чудак в костюме, галстуке и Гарри Поттера слушает. А тут Гейман со своей кровищщей и людоедством при живом священнике.

- Не знал, - говорю. – Что вам можно книги всякие читать.

- Кому нам? – прищурился батюшка.

- Ну… священникам.

- А у вас много знакомых священников?

- Не очень, - признался я.

- Вот, - батюшка немного пафосно погрозил мне пальцем. – Мы бываем разные. А печку лучше поменьше сделайте. А то я уже согрелся, и, если перегреюсь, меня развезёт.

- Извините, - опять почему-то сказал я. – А как оно вообще? Работать священником?

- Трудно, - признался собеседник. – Надо всё время быть терпеливым, стараться всех понять. А иногда так хочется в лоб дать, что аж руки чешутся.

- Например? – удивился я.

- Да чего далеко ходить. Вот у меня в деревне есть одна семейка. И не одна, если честно, но эти самые показательные. Нарожали детей почти десяток, а они у них, как трава сорная в поле, без присмотра. Сами каждый день навеселе. В доме постоянно пьянки-драки. Уж на что участковый наш зубастый, советской закалки, а и тот руки опустил. А мне по должности не положено. Борюсь с ними. Хожу, уговариваю, детей подкармливаю, заставляю в школу ходить. Так обнаглели, на шею сели. Мне от прихода машину дали. Неплохая машина, только ломается часто, а я в этих железках дуб дубом. Вот и сейчас поломалась, поэтому топаю пешком. Приходит на днях глава семейства.

- Ты, - говорит.- отче, машину дай.

- Зачем? – спрашиваю.

- Нам участок земли выделили за деревней. Километра два, к реке. Надо туда картошку завезти, сажать будем. Я к тебе в багажник положу пару мешков, да ещё в салон влезет. На крышу можно привязать.

- Не офигел ли ты, сын мой? – интересуюсь. – Закажи трактор, коли лень тебе на тачке картошку свою таскать. Не погань салон автомобиля служебного.

- Так за трактор наливать надо, - удивляется моей наивности прихожанин. – А ты же батюшка, тебе по должности положено помогать неимущим. За так отвезёшь.

Священник помолчал.

- А дальше? – спросил я.

- Вот тут-то и захотелось мне этому неимущему в лоб заехать, - вздохнул священник. – Греховная мысль, как считаешь?

- Греховная, - согласился я. – Но заехать надо было. Как это - сначала по правой щеке, потом по левой, для верности.

- Не искажай Святое писание, - погрозил мне батюшка. – Но в целом – верно. Поверни здесь.

Я повернул и метров через двести впереди показались мокрые крыши деревни.

- Остановите у церкви, - попросил батюшка.

- А где церковь-то?

- Так вон, синяя.

И увидел я обыкновенный железнодорожный вагончик, над которым кто-то прибил высокий, посеребрённый крест.

- Небогато? – хмыкнул батюшка.

- Даже не знаю, - растерялся я.

- Главное не внешнее, а то, что внутри. А церковь построим. Потом как-нибудь.

Батюшка открыл дверь и вышел.

- Спасибо.

- Пожалуйста, - растерялся я, не зная, что положено в таких случаях говорить священникам. Типа «благословите» или я путаю.

Батюшка размашисто меня перекрестил, повернулся и ловко прыгая между лужами, побежал к вагончику. Правильно, нефиг мокнуть, пока водитель тупит.

А я поехал дальше. И снова включил Геймана. Он, конечно, иногда увлекается, но в целом интересно же пишет.

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov) отрывок рассказа "Попутчики"из книги «Сборник номер шесть»

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Уважаемые читатели, я тут снова случайно попал в телевизор. Поехал выступать в Брест, где меня поймали сразу три оператора с камерами и милые девушки с микрофонами. Почувствовал себя столичной звездой))))

https://www.youtube.com/watch?v=uL4U_0pusXM

Мой знакомый тренер арендовал в небольшой деревне неподалёку от Логойска опустевшую школу и открыл в её спортивном зале секцию бокса. В эти выходные позвал нас на соревнования. Пока дети разминались и готовились, я прошёлся по оставленным классам, немного фотографировал.

Запах в классах остался прежний. Мел, старая бумага и "двойки"

Старые фотографии. Выпускники на них - настоящие дяди и тёти. По сравнению с нами, выпуском девяностых, какие-то слишком взрослые.

Учительская

Какая-то непонятная лаборантская

На втором помещении школы устроился сельсовет и пункт охраны общественного порядка. Правильно, чего пропадать отапливаемому помещению. Окна в школе поменяли на новые, видимо всё-таки полностью забрасывать не собираются

Кабинет географии

Вид за окнами - романтика сельской жизни

Наскальная живопись

Чья-то коллекция полезных ископаемых. К полезным ископаемым так же относится россыпь гвоздей и болтиков. Сталкеры где-то рядом

И остатки библиотеки

Клад из старой техники. Хоть показал дочери, как выглядит бобинный магнитофон и дисковый телефон. Бескозырки, скорее всего, из какой-то самодеятельности

Столовая. Мойте руки перед едой

Майстэрня (кабинет труда). Заперта. Видимо трудовик хранит там свой самогонный аппарат. Или ядерный реактор

Лимит на картинки закончился.

Школа атмосферная. Представляю, что там творится тёмным сельским вечером. Даже при свете  дня постоянно казалось, что вот-вот из пустого класса раздастся задорный детский смех. Но вы же все смотрели классические ужастики, и знаете, что детский смех - это самый страшный звук в пустом, заброшенном помещении.

В 1989-м я учился в такой же школе. Типовая советская постройка. Прошёлся - даже какая-то ностальгия появилась.

В детстве попал я в одну неприятную историю, после которой года на два стал клаустрофобом. Слова такого я в те годы не знал, родителям ничего не рассказывал, поэтому пережил как-то так. Само прошло. Спасибо советскому детству, а то по нынешним порядкам затаскали бы по психологам.

А история простая. В воскресенье с утра мать торжественно вручала мне двадцать пять копеек и я, гордый своей самостоятельностью, шёл в кино. Недалеко от дома как раз отгрохали кинотеатр «Минск», и по выходным, на утренних сеансах для детей крутили мультики. Минут по сорок, не меньше, что для неизбалованного мультиками советского ребёнка очень даже неплохо

Десять копеек на сеанс и пятнадцать копеек на автоматы в фойе. Эти самые автоматы были чуть ли не интереснее самого сеанса. «Морской бой», скачущий и стреляющий в бизонов ковбой, тир с рядами горящих красно-белых мишеней. Я один раз из десяти мишеней выбил девять, честное слово. Одного выстрела до призовой игры не хватило. В углу пылилась стеклянная коробка с игрушками и «хваталкой». Бездарно тратить кровные пятнадцать копеек на эту бездушную руку робота никто не хотел, зато за самые популярные автоматы типа «Авторалли» шла настоящая драка. Иногда уже и звонок на сеанс дадут и мультики начнутся, а игроки увлеклись, стоят толпой перед автоматом, и разрывает их между экраном и мигающими машинками.

А ещё у входа в кинотеатр, за стеклом с дырочками жили волнистые попугаи и канарейки. Можно было подойти, прижать палец к дырочке, и, если повезёт, какая-нибудь дружелюбная канарейка могла подлететь и клюнуть в этот палец. Незабываемое впечатление.

Набивалось нас в этот кинотеатр человек сто, не меньше. Сидели, не шумели. Смотрели МУЛЬТИКИ. И хорошо, если «Ну, погоди» или «Тайну третьей планеты». А если, не повезло, и на экране какая-нибудь кукольная дрянь или «Узбекфильм» со своими бесконечными историями про лепёшки и осликов, то полное разочарование и испорченное утро.

И вот однажды посмотрел я свои заслуженные мультики, экран погас, зато зажгли свет. И вся толпа детей ринулась вниз по лестнице, к единственному выходу из зала. Я тоже рванул.

Спускаюсь и чувствую, что сжали меня со всех сторон. Толпа идёт плотно, затылок в затылок. Ступеньки под ногами длинные, но кончаются неожиданно. Того и гляди свалишься. А сзади толпа напирает, толкают в спину. Только бы не упасть, только бы не упасть. Нога соскользнула. Сейчас свалюсь? А, нет, удержался! Нащупал следующую ступеньку! Держусь!

И кто-то впереди не удержался. Упал. И образовалась целая свалка. Дети сзади напирают, а передним деваться некуда, и они падают сверху на уже упавших. Я сделал ещё шаг, наступил на что-то мягкое, живое, поскользнулся и рухнул в общую кучу. А на меня, шаг за шагом валились всё новые и новые бедолаги. Свет померк, на грудь навалился многотонный груз, дышать стало трудно. Лицо закрыли чьи-то ноги, угол лестницы больно врезался в бок. Сверху давили всё сильнее и сильнее, а этот острый угол всё глубже врезался в мои рёбра, так что они уже гнулись и начинали потрескивать. Я дернулся, попытался вырваться, но на мне уже лежали человек пять. Крик, плач, вопли.

Чётко помню – пытаюсь вздохнуть – и не могу. Давят мягко, но сильно. Уже и голову завалили, и света не видно. И лицом уткнулся в чьё-то мохнатое пальто, оно тоже меня душит. И вопит кто-то на ухо. Дурак, вопишь – значит дышать можешь, повезло тебе.

Продолжался этот ужас минуты три, не больше. Вверх по лестнице рванули бабушки-вахтёрши, которые всегда стояли у выхода. Наперерез толпе бросился чей-то родитель, остановил нарастание кучи. Подняли одного, оттащили второго, разгребли кое-как нашу свалку. Но мне эти три минуты показались вечностью. Меня рывком поставили на ноги.

- Жив? – в лицо заглядывал какой-то незнакомый и поэтому страшный мужик.

Я кивнул. А что мне оставалось делать? Жив же. Только бок болит.

Нас построили и вывели на улицу. Яркий свет резанул по глазам. Я сделала шаг в сторону, отдалился от толпы и рванул домой.

Дома, конечно, ничего никому не сказал. Расскажешь, а потом тебя одного в кино не отпустят. Ребра болели всю неделю, я даже в школе сидел как-то криво. Потом всё прошло. Но страх перед закрытым пространством остался.

Как-то бесились в классе. А у стены стоял большой шкаф с разными школьными принадлежностями. Играли мы на перемене в прятки и залезть в этот шкаф было первое дело. Приятель мой Вовка стоит у стены, считает, а мы, словно воробьи рассыпались по классу. Я бегом к шкафу. Прячусь в него, закрываю дверцу, мне на голову падает какой-то плакат, сыплются журналы. Только затих, и тут же понял, что не могу я сидеть в этой пыльной, пропахшей мелом полутьме. Что мне до одури страшно. Что начинаю задыхаться, хотя шкаф щелястый и в эти щели свет видно, и Вовку, и половину класса. Но воздуха не хватает!

Пулей вылетел из шкафа и наткнулся на удивлённого и испуганного Вовку.

- Ты чего? Я же ещё не досчитал.

- Давай лучше я водить буду, а ты прячься, - предложил я, стараясь не показать свой страх.

- Чего это вдруг? – прищурился Вовка. Несправедливый обмен ролями показался ему подозрительным. Прятаться же гораздо веселее, чем искать.

- Да не хочется мне прятаться. Иди, иди, - правдиво соврал я.

И Вовка пошёл.

А я потом ещё больше года не лазил с ним по подвалам и не спускался в канализационные люки. И даже пещеру в песчаном склоне во дворе рыть перестал. Неспокойно мне там было.

Потом прошло, как-то само собой. Забыл.

А спустя много лет учился я в медучилище и подрабатывал санитаром в местной больнице. Прилетает как-то в четверг на смену напарник мой Виталик.

- Паша, давай на выходных в столицу рванём. Там какой-то грандиозный праздник намечается. Говорят пиво бесплатное и музыканты всякие. Поехали, чего дома киснуть!

- Поехали, - соглашаюсь я. – Только денег нет нифига.

- Так в пятницу зарплату обещают. Получим зарплату – сразу на ночной поезд и утром в субботу будем в Минске. Эх, погуляем!

С Виталиком гулять – одно удовольствие. Эти выходные нам точно надолго запомнятся. Уж он-то приключений на наши пятые точки найдёт.

- А ночевать где будем?

- А зачем нам ночевать? – справедливо удивляется напарник. – Спать дома будешь! Прикорнём в парке на лавочке, а утром опять в загул.

- А менты?

- Ну и зануда ты! – фыркнул Виталик. – Я договорюсь.

Этот договорится.

- Поехали, - окончательно соглашаюсь я.

А в пятницу старшая медсестра приёмного, выдававшая нам деньги, разводит руками.

- Не дали зарплату.

- Как это? – расстроились мы с Виталиком.

- А вот так. Говорят – в понедельник будет.

- Мы уже в Минск собрались…

- А меня это волнует? Денег нет. Собрались бухать – у Аркашки одолжите, - и кивает на третьего санитара, пожилого и шельмоватого, который денег, конечно, одолжит, но потом возьмёт с диким процентом.

Опустили мы головы, пересчитали в карманах одинокие рубли, и не поехали.

А в выходные, на праздники пошёл дождь. И все рванули в метро. И была давка, и трагедия на Немиге. И «пятьдесят три рубца на сердце Беларуси». И мы с Виталиком узнали обо всём только в понедельник, стояли возле приёмного и молча курили. Мы, санитары, видели смерть чуть ли не каждый день, привыкли к ней, но только что она чудом проскочила мимо. Потому что Виталик рванул бы в переход одним из первых. А я – точно за ним.

Виталик докурил, метко, щелчком отправил окурок в мусорку.

- Хорошо, что зарплату не дали.

- Угу, - кивнул я.

- Ты сегодня в сутки?

- Угу.

- Зайду завтра за тобой. Ко мне пойдём. Надо выпить. Чувствую – пронесло нас.

Утром мы напились в хлам. А через год я поступил в столичный медуниверситет и уехал. Но на массовые мероприятия начал ходить только к третьему курсу. И старался держаться от основной толпы подальше.

На всякий случай.

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov) рассказ из книги «Сборник номер шесть»

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

ПС. В начале февраля в Минске прошла 27-я международная выставка-ярмарка. Спасибо всем, кто пришёл ко мне на встречу. Было очень приятно. Особенно я благодарен читателям, которые  не поленились приехать из России.

Проведены предварительные переговоры с рядом российских издательств и есть большой шанс, что вскоре книги появятся и в России. Всегда ваш, Павел Гушинец

Ты меня на рассвете разбудишь - первая часть

Так при современном уровне интернета разве возможна была бы эта история? Современные дети одновременно полезли бы в Гугл и мигом обнаружили бы и про Сахалин, и про Камчатку, и про «купить корень жизни китайский дети медицина».

Но рассказ, собственно, про другое. Рассказ про музыку.

Вот как раньше обстояло дело с популярными мелодиями? Услышал ты случайно какую-нибудь песню, понравилась она тебе. Что-то недослышал, что-то не понял. Ходишь, напеваешь.

Так рождались незабываемые хиты про «Скрипку-лису», про пересов, которые обожали Костю-моряка. А с распространением англоязычной эстрады вообще начался какой-то треш. Мой приятель дня три ходил по школе, напевая «донт тач ми ту-ду-ду-ду». Потом задумывался на минуту и снова: «Донт тач ми ту-ду-ду-ду». Ну и всё, собственно. Дальше он не запомнил.

Теперь всё проще. Услышал песню, пришёл домой, вбил в Гугл. Неважно как, криво, косо, русскими буквами английские слова. И тут же тебе и песня, и текст, и фотографии группы и ещё вагон информации. Слушай – не хочу.

А у нас попробуй найди ту песню, которая понравилась. Бежишь к приятелям.

- Ну там девчонка вроде поёт. Тоненьким таким голоском.

- А что хоть поёт?

- Да фиг его знает, не по-русски.

- А от нас ты что хочешь? Примерно хоть напой.

- Что-то типа «ю май хо, ю май со».

Бедный Томас Андерс. Или Дитер Болен. Я до сих пор не отличаю кто из них кто.

А в начале девяностых произошло в моей жизни два музыкальных события. Во-первых, дедушка Алик, который отец моего отца спаял на кухне магнитофон, затолкал его в корпус от старых «Карпат» и подарил мне. И у меня появился первый собственный магнитофон. Это был непонятный однокассетник, который немилосердно хрипел и жевал плёнку. Но это был МОЙ магнитофон. Я до дыр заслушивал кассеты с ранними монстрами рока типа Металлики или АС/ДС, втихаря от бабушки, чуть ли не под одеялом прослушал кассету «Сектора Газа».

А во-вторых, у нас в городе появилось кабельное телевидение. По вечерам они крутили какие-то фильмы с одноголосым переводом, а днём врубали по кругу лучшую то ли сотню, то ли тысячу МТВ. Я приходил со школы, включал телевизор и натыкался на какое-нибудь 35-е место. А там Мит Лоуф на мотоцикле, в клипе под «Красавицу и чудовище», Джеймс Хэтфилд ревёт в микрофон что-то непонятное, но дико радостное. Юный Эминем прыгает, как мартышка. Мне нравилось абсолютно всё.

Проблема была только в том, чтоб услышать любимую песню. Включаешь ты, к примеру, телевизор часа в два. А там – 53-е место. А Хэтфилд на 23-м. То есть тебе как минимум часа три надо где-то ходить, ждать, с нетерпением поглядывая на часы. А потом прибегаешь с улицы, щёлкаешь кнопкой, а там уже 21-е. И Элтон Джон, чтоб его мультяшные львы сожрали.

Или ещё хуже – пришёл ты вовремя, а бабушка сериал смотрит. «Богатые тоже плачут». И попробуй отбей у неё даже пять минут эфирного времени, потому что телевизор в доме один. Какой такой Хэтфилд, тут Марианна Вильериаль память потеряла, и ребёнка. Ну того, который Бето! Блин, этот Бето такой толстомордый слон, что его легче потерять, чем прокормить.

А потом у бабушки на заводе была какая-то распродажа и она принесла домой чудо местного завода «Измеритель». Пишущий двухкассетник «Интернейшнл». Это было что-то из космической техники. Блеск моих «Карпат» померк. Впрочем, пользоваться новым магнитофоном мне не разрешили, поломаешь ещё. Зато можно было под присмотром бабушки записывать с телевизора полюбившиеся «мтвшные» песни.

Но и тут случился казус. Никаких микрофонов и проводов магнитофону не полагалось. Сверху было квадратное функциональное отверстие. Его полагалось приближать к динамику телевизора и таким диким образом записывать. Естественно, на фоне Хэтфилда постоянно слышались посторонние звуки. Телефонные звонки, топот соседей сверху и бабушкино «Павлик, иди кушать!» Ещё и МТВшные дельцы, гады, полностью песни не крутили, а обрезали последние минуты, а то и целый куплет. Видимо как раз для того, чтоб такие как я стихийные пираты, песни не воровали. Поэтому я только в середине двухтысячных услышал, о чем допела красавица чудовищу Мит Лоуфу.

А однажды утром я пришёл в школу. Вторым уроком у нас была музыка. Ну вы помните эти постыдные и бесполезные сорок пять минут, один раз в неделю. Когда тебе неимоверно скучно выслушивать про Бетховена и Брамса, а потом так же неимоверно стыдно петь хором что-то детско-патриотическое.

Прихожу я в кабинет музыки пораньше, пока одноклассники возятся в коридоре, а там наша молоденькая учительница что-то слушает с проигрывателя. Крутится огромная чёрная пластинка, а из динамика…

А из динамика шикарнейшая музыка. Какой там Брамс, Бетховен. Что-то роковое, но на русском. И слова хорошие, за душу берут.

- Что это? – чуть ли не шепотом спрашиваю я.

Учительница вздрогнула и очнулась.

- А-а, это ты, Паша. Уже урок? Ты что-то спросил?

- Я спросил, что это играет?

- Это рок-опера «Юнона и Авось». Рыбникова. Понравилась?

Стоял бы рядом со мной Мишка, я бы, конечно, ответил отрицательно. Но мы были одни и я кивнул.

- Да, замечательная вещь.

- Хочешь ещё раз послушать?

Я снова кивнул. Но тут в класс шумной толпой ввалились мои одноклассники и нам стало не до разговоров.

После урока я осторожно подошёл к учительнице, набрался храбрости и сказал:

- А дайте мне пластинку домой. Я перепишу на кассету.

«Музычка» посмотрела на меня с удивлением.

- Ну, бери. Только осторожно, не поцарапай.

Какое не поцарапай, я старался в сторону пластинки лишний раз не дышать.

Пришёл домой и тут же бросился к соседу.

- У тебя же есть проигрыватель для пластинок?

- Ну валялся где-то.

- А дай мне на пару часов.

- Дай, - хмыкнул сосед. – Ты видел этот проигрыватель?

- Видел, - удивился я. – Большой, конечно, но дотащу.

- Это только сам проигрыватель, хихикнул сосед. - А колонки?

- А что колонки?

Сосед кивнул на две огромные тумбы, которые я несколько лет искренне считал декоративными элементами шкафа.

- Вот. Колонки.

Я чуть не надорвался, но перетащил к себе проигрыватель, колонки и ещё какие-то провода. Соединил в комнате в страшную паутину. Прислонил к динамику «Интернейшнл» и дрожащими руками распаковал подаренную на день рождения новенькую кассету на 60 минут. Запустил проигрыватель и на цыпочках вышел в коридор. Возвращался два раза. В первый – чтоб перевернуть кассету, во второй, чтобы поставить новую, только что купленную. Сама опера ведь почти полтора часа, а кассеты по 60 минут.

С последними аккордами «Аллилуйи любви» я выдохнул. Выключил проигрыватель и вставил первую кассету в магнитофон.

Качество было ужасное. Динамики хрипели, выли. Магнитофон записал, как я заходил в комнату и топал как слон. Но запись была у меня. И я уже до дыр заслушивал «Ты меня на рассвете разбудишь».

Мишка меня не понимал и смеялся. У него валялась дома кассета «Морбид Эйнджел» и ничего легче он не признавал.

А я до сих пор «Юнону» люблю. И «Суперзвезду» и даже, прости Бетховен «Кошек». Первая песня, которую я выучил на гитаре, была конечно же «Ты меня на рассвете разбудишь».

Сейчас всё доступно и просто. Но недавно я приволок домой проигрыватель. Именно такой, как в детстве, с колонками. А потом побегал по городу и достал в музыкальных магазинах настоящую пластинку с «Юноной и Авось». Такую же, как тогда. С тем же запахом. И сел вечером слушать, выгнав родных в другую комнату.

Незабываемые впечатления.

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov) отрывок рассказа из книги «Сборник номер шесть»

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Я иногда завидую современным детям и подросткам. С появлением Гугла и интернета их жизнь стала проще, интереснее и, главное, информативнее. Возможно, в ней исчезла какая-то тайна и недосказанность, но добывать информацию стало легче.

К примеру, в 1989-м году, мы с моим приятелем Мишкой чуть не подрались из-за Сахалина. Он утверждали, что Сахалин – это полуостров, а я был уверен, что Сахалин – это остров. Сидели во дворе, разговаривали, как-то незаметно разговор ушёл на Север. Тогда для нас Север попахивал ещё не длинным рублём, а хоть какой-то романтикой. Челюскин, там, Папанин, ледоколы, Арктика, белые медведи. Тем более, что по осени котлован долгостроя рядом с нашим домом залило дождями. По нему плавали большие куски белого пенопласта. Чем не льдины?

Взрослые ещё удивлялись, откуда в котловане этот самый пенопласт? А чего удивляться – это мы с Мишкой его туда бросили. У Мишки дядя работает в «Хозтоварах», у него этого пенопласта – вагон. Какая-то там упаковка для холодильников и телевизоров.

Когда в сентябре пошли дожди, и воды в котловане стало целое море, мы решили сделать плот и отправиться по стройке в путешествие. Выпросили у дяди несколько листов пенопласта, связали их верёвочками и проволокой (для этого важного дела Мишка пожертвовал свой моток настоящей медной проволоки). Стащили плот по скользкому глинистому склону. Забор, говорите, сторож? Да не смешите вы мои кеды. У забора мы сто лет назад выбили несколько досок, а сторож – это мифическое создание, которым только первоклашек пугать.

Установили плот на поверхность мутной, даже с виду холодной воды.

- Ну, ты первый! – скомандовал Мишка.

Я взглянул на наше плавсредство и засомневался. Плот покачивался на мелкой ряби, выглядел крайне ненадёжным. А у меня штаны почти новые.

- А чего это я первый? – отвечаю. – Ты придумал – ты и первый.

- Ссышь? – Мишка сразу пошёл с козырей.

Но меня не пронять. Я этот его приём давно изучил. Вот если бы кроме нас в котловане ещё кто-то был, особенно кто-то из девчонок, тогда полез бы. А так – не докажет.

- Не полезу, - говорю. – Сам лезь. У меня штаны новые.

Мишка посмотрел на меня с презрением и полез сам.

Только он наступил на хлипкую поверхность нашего плота, как произошло закономерное. Под весом покорителя Арктики пенопласт поломался, все проволочки-верёвочки разъехались, и юный Папанин пошёл ко дну. Ну как пошёл – провалился по колено в смесь грязи и холодной воды.

- Ой! – ругаться матом Мишка научится много позже, года через полтора. А пока он только тоненько ойкнул.

- Держись! – храбро закричал я и полез его спасать.

Через минуту мы оба стояли по колено в грязи, как дураки. Обломки плота, дразнясь и похихикивая, выходили в центр котлована.

- Тонем? – спросил меня Мишка.

- Ага, - согласился я и полез вверх по глинистому склону.

Вывозились, как черти. Пришли домой, получили от родителей по шее. А обломки плота разметало ветром, и они ещё несколько месяцев носились по мутной поверхности котлована, напоминая то ли Летучего Голландца, то ли айсберги.

Вот с этих айсбергов наш спор и начался.

Сидели на заборе, плевались в котлован. А Вовка выдал что-то вроде того, что он вырастет и обязательно станет полярником. Поедет на какой-нибудь Сахалин и будет там медведям хвосты крутить.

- Как ты на Сахалин доедешь? – усмехнулся я. – Это же остров, туда только на самолёте.

Мишка посмотрел на меня и заржал.

- Ты чего? – обиделся я.

- Ха-ха-ха, - заливался Мишка.

И выговаривал он это своё «ха-ха-ха», так тщательно, что я сразу понял, что ни капельки ему не смешно, а это он просто надо мной издевается.

- Чего ржёшь, придурок?

- Да двойка тебе по географии! – фыркнул Мишка. – Сахалин – это полуостров. Туда и поезда ходят, и автобусы.

У моего соседа семиклассника на стене висела карта мира. Я частенько заходил туда в гости и рассматривал карту, мечтая о том, что когда вырасту, то обязательно поеду в Африку, охотиться на слонов и жирафов. Так вот, я твёрдо помнил, что если посмотреть на правый верхний угол карты, то там будет Сахалин. Остров Сахалин. А точнее «о. Сахалин».

Именно это я и сказал Мишке.

- Это потому, что ты слепокротый очкарик, - тут же отозвался Мишка. – Ничего не видишь на этой самой карте.

Кто бы говорил. Очки я отродясь не носил, а вот Мишка весь первый класс щеголял в этих самых очках. Одно из стёкол у него ещё было пластырем заклеено. Мы его весь первый класс «Одноглазым» дразнили. Вот у него обида и затаилась.

- Сам ты очкарик, - фыркнул я.

Слово за слово, он мне по шее, я ему в нос. Битва двух титанов. Пришли домой в порванной грязной одежде, ещё и от родителей получили.

Я выпросил у соседа учебник по географии, где на первой странице была нарисована карта с этим треклятым Сахалином. Притащил его в школу. Сую под нос Мишке.

- Вот, смотри, Сахалин – это остров.

- А я тебе что говорил?! – взвился Мишка.

Я удивлённо посмотрел на него.

- Ты говорил, что полуостров.

- Ты мало того, что слепой, так ещё и памяти нет. Я как раз говорил, что Сахалин – это остров, а ты, что полуостров. И кто оказался прав?

Подскажите, по советским законам девятилетних детей за убийство надолго садят в тюрьму? Я сейчас, кажется, придушу этого скользкого типа.

К третьему уроку мы, конечно, помирились.

Продолжение следует.....

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov) отрывок рассказа из книги «Сборник номер шесть»

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Уважаемые читатели 5-10 февраля 2020 года в Минске пройдёт 27-я международная книжная выставка-ярмарка. 8 февраля в субботу примерно с 11 до 13.00 на стенде издательского дома «Звязда» я буду раздавать автографы и общаться с читателями. Приходите, поговорим.

Для читателей из Беларуси - вчера меня позвали на "Первый национальный канал белорусского радио" для короткого интервью. Интервью так понравилось журналистке Ольге Никольской, что 15 февраля меня пригласили на прямой эфир. Послушать можно будет в субботу 15 февраля на волне 106,2 FM (для Минска). Постараюсь не материться в прямом эфире)))

Некоторое время назад стучится мне в социальную сеть незнакомый парень. Думаю – кто-то из читателей открыл для себя Доктора Лобанова и хочет пообщаться.

- Здравствуйте, - пишет незнакомец. – А вы меня не помните?

Внимательно разглядываю фотографию. Нет, точно не помню. Место жительства собеседника – белорусская столица, но нас тут уже почти два миллиона, да и с моей памятью на лица узнать кого-то с кем неделю назад беседовал – это уже достижение.

- Вы же работали в начале двухтысячных в больнице на Уральской?

- Работал, - отвечаю. – Учился в универе, а в больнице санитаром работал. По ночам.

- А помните к вам мальчишку привезли, беспризорника. Вы с ним ещё на крыльце курили?

В памяти начали проявляться какие-то проблески.

- Ну допустим, - отвечаю.

- Так я и есть тот самый беспризорник! – радостно сообщает незнакомец. – Я вас тогда по фамилии на бейджике запомнил. Фамилия не самая распространённая. А тут наткнулся в интернете, решил уточнить – вы ли это.

- Я, - подтверждаю. – Как вообще дела?

- Теперь уже хорошо. Слушайте, а напишите про меня рассказ.

- Да я уже и не помню почти ничего, - засомневался я.

- А я вам сейчас напомню.

И напомнил. Точнее с самого начала рассказал свою историю. Добавил деталей, о которых я не знал. И получился следующий рассказ. Имена я с разрешения участников изменил.

Родители развелись, когда Кириллу было лет пять, не больше. Отец как-то сразу исчез, уехал в другую страну и не появлялся даже на день рождения сына. Высылал откуда-то издалека непонятные и ненужные подарки. Мать демонстративно бросала эти подарки на пол.

- Лучше бы денег прислал!

Расстались родители плохо.

Мать быстро нашла отцу замену. Огромного и громкого Ивана Петровича. Иван Петрович владел на рынке несколькими ларьками, был шумным любителем выпить на кухне хорошей водки в неограниченных количествах, владельцем модного «мерседеса» стального цвета, хозяином жизни. Кирилл с матерью переехали в его большую квартиру и зажили новой семьёй.

К пасынку Иван Петрович относился не то, чтобы плохо, но как-то равнодушно. Ходит по дому что-то мелкое, незаметное, ну и пусть ходит, лишь бы не мешал. Завели огромную и дурную собаку – афганскую борзую Лайму. У Кирилла появилась постоянная обязанность – в любую погоду утром и вечером выгуливать псину по часу на улице. Мальчик и собака сразу же невзлюбили друг друга. Только выйдя на улицу, Лайма с диким лаем срывалась с места, обжигая ладони Кирилла поводком, и уносилась в неизвестном направлении. Следующий час Кирилл бегал по дворам, искал борзую, а отыскав, устраивал на неё охоту. Нужно было поймать волочащийся за собакой поводок и притащить Лайму домой. Борзая издевалась, подпуская мальчишку совсем близко, но как только он нагибался за поводком, включала суперскорость и снова уносилась вдаль.

По утрам из-за собаки Кирилл нередко опаздывал в школу. Приходил весь в грязи, набегавшись по лужам за коварной тварью. Получал ни за что.

Когда у матери и Ивана Петровича родилась общая дочь Катя, стало хуже. Катя – копия Ивана Петровича. Такая же светловолосая, круглолицая, крупная. А Кирилл чернявый, смуглый, худой – вылитый отец. Лишнее напоминание о другом мужчине.

Начал Иван Петрович на пасынка покрикивать. Бывало и по шее даст. Попадало за школу, за грязные штаны, да за каждую мелочь. А Катю чуть ли не с пелёнок заваливали подарками, всё прощали, возили на концерты и самые дорогие кружки. Отмечать четырёхлетие с толпой подружек в ресторане – пожалуйста. На Новый год игрушку стоимостью в докторскую зарплату – ничего для доченьки не жалко. Изрисовала дневник брата фломастерами – так это не она виновата, а ты, дебил, дневник куда попало бросаешь!

Кирилл молчал. В семейной иерархии он был ниже всех. Даже Лайма пользовалась большими привилегиями.

Внешне в семье всё было хорошо. Дети одеты, обуты, накормлены. В квартиру приходили учителя с проверками, восхищенно рассматривали обои с шелкографией, дорогую технику, какие-то безумные ковры. У Кирилла – своя комната, набор игрушек, учебных принадлежностей. Одежда, конечно, с рынка, но не от китайских соседей, а от дядя Амира. А дядя Амир дешёвую фигню из своей Турции не привезёт, потому что он Ивану Петровичу денег должен.

Учителя рассказывали родителям, что Кирилл плохо общается со сверстниками, плохо учится, не идёт на контакт. Учителя уходили с чувством выполненного долга, а отчим брался за ремень.

Однажды в октябре отчим пришёл в домой в плохом настроении. Не ладилось с бизнесом, партнёры пытались выгнать его из дела. А тут Кирилл подвернулся под руку. Иван Петрович выпил для затравки стакан водки и начал на пасынка орать. Мол, учится плохо, под ногами путается, за собакой и сестрой совсем не смотрит. Наоравшись, сел ужинать. А Кирилл тихонько выскользнул в прихожую. В прихожей, на вешалке висела дублёнка отчима. А из кармана дублёнки торчал «лопатник» с дневной выручкой. С колотящимся сердцем Кирилл потянул кошелёк на себя. Несколько рублёвых бумажек. Пачка долларов, перевязанных резиночкой. Купюр немного, но все крупные, сотенные. Кирилл сгрёб деньги в карман, оделся, неслышно открыл дверь и выскользнул на улицу.

Первые недели две он жил в подвале собственного дома. Ещё первоклассником вычислил, что внешне монолитная фанерка в подвальном окне легко сдвигается. А там – почти комната с тёплой трубой. Можно спать, укрывшись курткой. Уже через три дня, наголодавшись и замёрзнув, Кирилл пожалел о побеге. Пробирался вечером к дверям собственной квартиры, слышал, как там, в тёплых комнатах ходят и разговаривают мать, сестра, отчим, как ворчит, почуяв его борзая Лайма. Рука сама тянулась к звонку. Но не звонил. Боялся отчима.

Хуже всего было даже не с едой. Поначалу хватило рублей. Потом начал потихоньку разменивать доллары. Кирилл понимал, что если в обменник объявится грязный мальчишка и протянет сто долларов, то его тут же повяжут. Вычислил возле магазина мужичка с добродушной физиономией, попросил поменять. Первая же сотенная купюра ушла в закат вместе с добродушным мужичком. Вторую поменяли толстая тётка с подвыпившим мужем.

На полученные деньги Кирилл наконец-то сходил в общественную баню. Именно с чистотой была проблема. Уже через три-четыре дня от него попахивало подвалом, в метро и переходах сторонились прохожие, подозрительно косились милицейские патрули.

Ещё через неделю оставаться в подвале стало опасно. Соседей с первого этажа кто-то подтопил и в убежище нагрянули сантехники. Кирилл едва успел сбежать.

На улице холод собачий, середина ноября, дождь, слякоть. Надо где-то ночевать. Придумал вот что, приезжал на вокзал, покупал билеты на поезд, который всю ночь неспешно тянулся до Гомеля, или до Полоцка. Покупал сразу два, сообщая кассирше:

- Это для меня и для батьки.

- А где отец? – обычно равнодушно спрашивали кассирши.

- Да за пивом пошёл, - беспечно отмахивался Кирилл.

Грязноватый, очевидно сельский мальчишка едет с батькой на периферию, его отец покупает пиво, чтоб не скучать в дороге. Обычное дело, какие уж тут подозрения. Билеты продавали быстро и без лишних вопросов. Кирилл устраивался на полке в плацкартном вагоне и засыпал. Потом весь день бродил по чужому городу, а вечером брал билет обратно в Минск.

Его, конечно, искали. Сразу же написали заявление в милицию, отчим поднял знакомых «бандитов». Но Кирилл особо не светился. Прятался, не вызывал подозрений, купил сменный комплект одежды. Вот только промок как-то под дождём, простыл сильно, кашлял по ночам на весь вагон. Бабка какая-то пристала с разговором – куда, мол, едешь, где родители? Набрехал ей с три короба. Поверила, даже пирожком с капустой покормила.

Попался случайно. Уличная жизнь вымотала, не мог толком поесть дня два, не выспался, был в каком-то полуобморочном состоянии. Прыгнул из вагона на вокзале, попал ногой в заледеневшую лужу и хлопнулся головой об асфальт. Тут же набежали сердобольные прохожие, начали поднимать. А у него висок рассечен об асфальтные неровности, кровь течёт.

- Где родители?! – кричат.

А какие родители? Примчался патруль, вызвали скорую. Трясут Кирилла, где родители, где живёшь? А ему уже всё равно, молчит, смотрит на всех безразлично.

Почему его посреди ночи приволокли к нам в больницу – я уже не помню. Приёмное отделение едва затихло, пациенты заснули, в коридорах только медсёстры корпели над пухлыми бумажными пачками. Я сидел на подоконнике, смотрел на улицу, думал о том, как бы не завалить первый коллоквиум по анатомии. А тут вваливается в дверь целая делегация. Впереди – три милиционера с дубинками-пистолетами, между ними – как особо опасный преступник худющий грязный мальчишка лет двенадцати. На голове у мальчишки бинт, а сбоку уже проступает красное. За ними – «скоряки».

Невролога, педиатра, дежурного лаборанта. Привычная круговерть. Где-то в середине всего этого дурдома мальчишка остался со мной наедине. Ну как наедине – рядом с нами постоянно маячил рослый сержант-милиционер, но он в разговор не вмешивался, больше молчал.

- Можно мне покурить? – хрипло спросил мальчишка.

Милиционер равнодушно пожал плечами. Я протянул пацану пачку, мы вышли на крыльцо.

- Сбежал? – спрашиваю.

- Ага, - кивнул беспризорник.

- Давно на улице?

- С октября.

- Однако, - я поёжился, поглядев на декабрьские сугробы. – Лучше бы летом сбежал.

- Точно, - согласился со мной Кирилл.

- Родители есть?

Парень вздохнул.

- Есть. Уже позвонили им. Едут.

- Что, так плохо?

И тут его прорвало. Пока к больнице мчались мать и отчим, он, запинаясь, и размазывая по лицу слёзы, рассказал мне и про подлую собаку Лайму, и про сестру, и про отчима. И про дублёнку с «лопатником». И про подвал. Почему мне – ну кто его знает. Был бы, наверное, на моём месте кто-то другой, ему бы тоже рассказал. Сержанту тому же, который курил сигарету за сигаретой и вроде бы смотрел в сторону, но у самого пальцы тряслись.

Поговорили. Кирилл с сержантом опустошили мою пачку сигарет, парень выплакался и немного успокоился. А тут в приёмное ворвался шумный Иван Петрович. Кирилл сник, опустил плечи и пошёл сдаваться. Начались крики, вопли, рыдания. Раза два милиционеры висли на вошедшем в раж «родителе», не давая ему добраться до пасынка.

Что было дальше – я не знаю, а сам Кирилл рассказывать не захотел. После девятого класса он сбежал из дома уже официально. Поступил в какое-то училище, там ему дали общежитие. Теперь у него всё хорошо.

Историю мы с ним, конечно, слегка переделали, чтоб даже случайно не дошло до тех, кому о ней не надо слышать. Но сегодня он рассказ о себе прочтёт.

Курить, мы, кстати, оба бросили.

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov) рассказ из книги «Палата номер пять»

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Уважаемые читатели 5-10 февраля 2020 года в Минске пройдёт 27-я международная книжная выставка-ярмарка. 8 февраля в субботу примерно с 11 до 13.00 на стенде издательского дома «Звязда» я буду раздавать автографы и общаться с читателями. Приходите, поговорим.

Примерно в 1994-м году я начал писать свой первый роман и на короткое время захотел стать журналистом. К несчастью (а может к счастью) хотелок моих надолго не хватило и ко времени окончания школы и выбора жизненного пути, к журналистике я немного охладел.

Много позже, уже в медицинском университете я вспомнил о журналистских мечтах и начал выдавать по статье раз в полгода в местной газете «Вестник БГМУ». До сих пор где-то валяются пожелтевшие листки с моими неумелыми опусами. Хотя редактору нравилось. Мне предлагали написать статью о работе студотряда, взять интервью у профессора-невролога, сочинить заметку о победе университетской команды КВН.

Тогда же я впервые столкнулся с диктатурой редактора. В газете мне заказали очередную статью об участии нашей команды по интеллектуальным играм в республиканском чемпионате. Написал. Получилось смешно и по-студенчески. Про забавные вопросы, про вечеринку в гостинице, про победы и поражения. Интеллектуалы из описываемой команды читали, ржали и говорили, что из меня обязательно получится неплохой журналист. Ну если меня на третьем курсе из-за биохимии отчислят.

А через день меня вызвал проректор по воспитательной работе.

- Что это? – мне показалось, что он даже с какой-то брезгливостью протянул мне исписанные листки.

- А что это? – в духе Михаила Галустяна переспросил я.

- Твоя статья?

- Моя, - не стал отпираться я.

- Хорошо, что я перед тем, как её в печать пустили перечитал.

- Так редактор же одобрила.

- Редактор ещё получит. Что ты тут написал?

- Как было, так и написал.

- Вот именно – как было. А надо – как надо. Ты думаешь, что в университетской газете можно писать про эти ваши пьянки в общаге?

Я пробежал глазами по строчкам. Про пьянки было весьма скромно, даже целомудренно.

- А что не так?

- Всё не так! – загремел проректор. – Короче, эту гадость я в печать не пущу. Перепиши немедленно и чтоб к вечеру статья была готова.

Я плюнул и не стал связываться. На лекции по анатомии написал. Статья получилась стерильная, строгая, как комсомольский отряд и абсолютно безликая. Проректору понравилось.

А после выхода первой книги интервью стали брать у меня. Это было настолько неожиданно, что я поначалу растерялся. На очередной встрече с читателями ко мне подошла девушка.

- Здравствуйте, я корреспондент газеты. Можно несколько вопросов?

Вот тут-то я и почувствовал себя Стивеном Кингом или Нилом Гейманом как минимум. Наплёл ей какой-то ереси, дрожащим от волнения голосом. Потом долго любовался своей нечёткой фотографией на странице районной газеты.

До сих пор не привык к этому процессу. Особенно если за спиной корреспондента стоит оператор с камерой – я сбиваюсь и начинаю нести чушь. И журналисты – тоже люди, поэтому и случаются с нами различные забавные казусы.

Вышла у меня новая книга, позвали выступать в библиотеку. Сразу предпредили:

- Приедут телевизионщики. Готовы?

Не готов, конечно. Знал бы – хоть побрился.

В назначенное время в зал собирается с полсотни читателей, появляется девушка с микрофоном и оператор. Стали в уголочке, разговариваем. И тут смотрю, в процессе интервью девушка бледнеет, глаза смотрят куда-то в иной мир. Яждоктор, понимаю, сейчас в обморок грохнется. Неужели я настолько старый и противный, что от меня молодые девушки в обморок падают? Готовлюсь её ловить, но в это время оператор героически бросает камеру и подхватывает коллегу на руки. Усаживаем девушку на стул, библиотекари мигом приносят стакан воды, приводим корреспондентку в чувство.

- Ну бли-и-ин, - расстраивается оператор. – Говорил я ей, куда ты лезешь.

- А что случилось? – интересуюсь я.

- Да мы только что снимали ролик на станции переливания крови. Про доноров. Так эта героиня пошла кровь сдавать. А потом не поела, не отдохнула, сразу к вам. А в зале жарко, а она в пальто. Вот и поплыла.

Ну замечательно, а то я уже начал вспоминать первую помощь при различных заболеваниях.

Досняли на двоих с оператором ролик. Они потом смонтировали. Нормально получилось

.

Через некоторое время зовут в другой город, выступать в детской библиотеке. И снова предупреждают, что будет журналистка из местной газеты. Выступил перед читателями, ждём. А работника пера всё нет и нет, и на телефонные звонки не отвечает. Наконец подняла трубку:

- Извините, я тут немного задержалась. Можно интервью по телефону, я записываю?

Конечно можно. У всех бывают непредвиденные обстоятельства. Поговорили по телефону.

А через месяц присылают мне газету с нашим интервью. Читаю и не знаю, то ли плакать, то ли смеяться. Интервью журналистка то ли потеряла, то ли не записала. Короче, надёргала из интернета какой-то информации, вырезала цитаты из аннотаций к книгам, подогнала свои вопросы под эти обрывки – и статья готова. В статье этой я разговариваю, словно робот, или умственно отсталый, отвечающий шаблонными фразами. Хорошо хоть тираж газеты небольшой.

Ещё через некоторое время предложили «чёс» по библиотекам и школам большого райцентра. Этакий двухдневный тур, в день по три-четыре выступления. И финал в большой центральной библиотеке.

- На финальное выступление приедет наше региональное телевидение. Дадите небольшое интервью?

А я всегда пожалуйста.

Два дня прошли в суматохе. Меня привозили в очередную школу, ставили на сцену перед толпой школьников, и я вещал. Надеюсь, детям понравилось, но я впервые в жизни устал говорить. В финальный день ждём корреспондентов. На начало выступления не приехали, в конце не появились. Сидим с организаторами, ждём.

Часа через полтора звонят.

- Извините, - говорят. – Мы не приедем.

- А что случилось?

- Мы тут в аварию попали, на соседней улице. Теперь у нас новость дня не выступление писателя, а ДТП с участие машины местного телевидения.

Ну и ладно, я не сильно расстроился. Главное, что все целы.

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov) отрывок рассказа из книги «Сборник номер шесть»

Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478

Уважаемые читатели 5-10 февраля 2020 года в Минске пройдёт 27-я международная книжная выставка-ярмарка. 8 февраля в субботу на стенде издательского дома «Звязда» я буду раздавать автографы и общаться с читателями. Приходите, поговорим.