DoktorLobanov

Мой друг Саша – майор медицинской службы, тот самый, который на полигоне читал «Сумерки», когда-то был молодым неопытным лейтенантом. В первый год после окончания вуза, он приехал в крупную воинскую часть и возглавил один из медицинских пунктов.

Поздняя осень, провинциальная тоска, холодные дожди. На полигоне – по пояс грязи, которую с рычанием месят танки. В казармах ещё не включили отопление, поэтому там сыро и холодно. Новое пополнение сплошь сопливое, температурящее, угрюмое, потому что ещё помнит вкус маминых борщей и не хочет служить. Соответственно косари идут косяками, по пять-шесть человек в день. Полно работы и в моей лаборатории. Чуть ли не каждый день с утра обнаруживаю на ступеньках нового поступающего в скрюченной позиции:

- Доктор, диза-а-а-а.

Знаем мы твою дизу, дорогой. Небось вчера просроченные каменные пирожки в чипке грыз. Нам не привыкать, будем лечить.

Саша зашивается. В его медпункте, рассчитанном максимум на пять койко-мест, уже благополучно отлёживаются восемнадцать человек. Активно помогает командир части. Орёт на каждом утреннем построении. Саша потихоньку начинает понимать, что совершил ошибку, выбрав профессию военного доктора.

Но пациенты не дают особо грустить. Поступают, валяются три-четыре дня, и снова в строй, а им на смену уже приходят новые.

И тут поступил Иванов. Сначала Саша его даже не заметил. Появился очередной сопливый боец с температурой 38,2. Типичная ОРВИ. Переодели, положили на освободившуюся койку в коридоре. Лежит, в телефоне копается. Дня через четыре Саша начинает готовить его к выписке. Температура в норме, ничего не болит. Короче выздоровел. Приходит утром в медпункт, а Иванов в рецидиве. Снова температура 39, сопли ручьём, лицо страдающее.

- Доктор, помираю.

- Не в мою смену! – бодро восклицает лейтенант и начинает снова солдата лечить.

Проходит ещё неделя. Иванов бодро идёт на выздоровление. Активно курит с тыльной стороны медпункта, ведёт переписку со своей девушкой по телефону, при этом ухлёстывает за медсестрой. Впрочем, кто за ней только не ухлёстывал. Девушка была симпатичная, даже начмед части отметился.

И в день, когда Иванов должен был наконец-то покинуть стены медпункта и вернуться в часть, у него снова случился рецидив. Теперь всё было серьёзно. Неопытным ухом Саша различил в чахоточной груди бойца бронхитные хрипы, температура стойко держалась в районе 39-39,5. Иванов, бледный и безучастный ко всему происходящему, лежал на своей койке и погибал смертью храбрых. Пришёл начмед, который в военной медицине собаку съел. Дал Саше трындюлей за то, что не может вылечить банальное ОРВИ.

Саша запаниковал и позвонил в госпиталь. Там врачи поопытнее, да и возможностей побольше. Приехала буханка и увезла Иванова в город.

А на следующий день свалился сам Саша. Да не с банальным ОРВИ, а сразу с очаговой пневмонией. Иммунитет врача сдался перед постоянными вирусными и бактериальными атаками, лейтенант оставил медпункт на медсестру и на маршрутке поступил в госпиталь.

Прошла неделя. Саша помнил её смутно. Всё это время он метался в лихорадочном бреду, ему кололи исключительно болезненные антибиотики, делали рентгеновские снимки, таскали на процедуры. Приезжал начмед, привёз гостинец - бутылку хорошего белорусского коньяка. Посидел рядом с койкой, покачал головой, сам выпил гостинец и ушёл, погрозив пальцем и отсыпав стандартную дозу трындюлей за то, что доктор сам заболел.

Однажды утром Саша очнулся и почувствовал себя лучше. В нарушение всех режимов, завернулся в три одеяла и выполз из осточертевшей палаты, на мир посмотреть. С трудом вышел на крыльцо, присел на скамеечку. Сидит, на неяркое осеннее солнышко любуется. Кто долго болел, а потом на улицу выполз – поймёт его.

Рядом на скамейке примостились два бойца. В худом небритом парне в трёх одеялах они офицера не признали, поэтому закурили и начали болтать. Один – грустный, вздыхает, второй- весёлый, похлопывает его по плечу, подбадривает.

- Завтра выписывают, - ворчит грустный. – Опять на полигон, опять в эту грязюку.

- Дурак, ты делай как я, - веселится весёлый. – Как иду на поправку, так иду в туалет, голову в умывальнике намочу и в форточку на пару часов её высуну. Мне опять и поплохеет. Две недели начмедпункта дурил, он у меня лошок, только из универа. Вот теперь в госпитале на второй круг иду. Тут сложнее, но тоже прокатывает. Глядишь – комиссуют скоро.

Поворачивает Саша голову – так и есть, Иванов, собственной персоной, неизлечимый больной. Довольный, радостный и цветущий. Второй месяц по медпунктам и госпиталям, солдат болеет – служба идёт.

Ничего не сказал пациенту Саша. Молча встал и пошёл к однокурснику своему Валере, который терапевтом в этом самом госпитале служил. Поговорили по душам. И через два дня расстроенный и злой на весь мир Иванов шагал в строю и проклинал отечественную военную медицину.

Если получается у вас обманывать систему – не болтайте лишнего.

5 августа 1987 года легенда советского кинематографа Анатолий Папанов вернулся домой со сьёмок. По старой традиции в это время в районе отключили горячую воду. Актёр, тем не менее, решил принять душ. И умер прямо в ванной от сердечного приступа. Ему был всего 65 лет. Его последний фильм «Холодное лето 53-го» озвучивал уже другой актёр, Игорь Ефимов.

«На пенсии жизнь только начинается», – не без основания утверждают тысячи бодрых, жизнерадостных новоиспечённых пенсионеров. Наконец-то есть время для увлечений, интересных занятий, новых открытий. И пожилые люди, обременённые различными заболеваниями, нажитыми в процессе трудовой жизни, очертя голову бросаются во все тяжкие. Статистику, кто из них умирает в первые пять лет пенсии, никто не посчитал, но я уверен, цифры будут впечатляющие.

Пациент К., 65 лет – уважаемый руководитель строительного треста, полгода до пенсии. Солидный стаж сердечно-сосудистой недостаточности. Прошёл долгий путь от простого каменщика до директорского кресла. Огромный опыт, полная демократия в работе. Обычный рабочий мог зайти к нему в кабинет с фразой:

- Трофимыч, ну что за х…ня происходит?

И директор решал проблему, а не выставлял работягу из кабинета при помощи наманикюренной секретарши.

Демократичность и сгубила. В начале мая по стране, как обычно, прокатилась волна субботников. Работники треста не остались в стороне. Всей бухгалтерией, отделом кадров и аппаратом управления приехали на один из недавно законченных объектов убирать строительный мусор. И пока экономисты с кадровиками тихо филонили в сторонке, директор вместе с каменщиками и электриками по-ленински таскал деревянные брусья, мешки с бетонным крошевом и прочими отходами стройки.

Вечером субботы приехал домой, снял грязную одежду, сел в кресло и умер. Жена не дозвалась его из кухни. Вышла, взяла за руку и побежала звать скорую. Врачи смогли только констатировать смерть. Директора хоронили всем трестом. В мрачной мужской толпе то и дело слышалось «Да нах.. ему был этот субботник, мы его и так уважали! На кого он нас оставил?!» А ведь и правда.

Пациент В., 67 лет, на пенсии отчаянно влюбился. Собственная 65-летняя жена показалась ему скучной и старой, поэтому нашёл на стороне сорокалетнюю молодуху, и окунулся в давно забытые любовные ощущения. Всё бы хорошо, и жена как-то спокойно к этому отнеслась, но в один из весенних дней, когда сердце просит любви, но напоминает о хронических заболеваниях, молодая любовница заявила:

- Что-то ты, Вадик, распустил себя совсем. Обрюзг. Надо бы тебе в спортзал походить. В качалку там какую-нибудь.

И Вадик, старый парнокопытный, помчался в ближайший зал, где гремели железные блины и со стен натянуто улыбались надутые, как воздушные шары негры. Тренер посмотрел на пузатого пенсионера в старом трико с затаённым ужасом.

- Дедушка, вы точно к нам?

- Какой я вам дедушка? – обиделся Вадик. – Я вам всем ещё покажу. Где тут у вас самая большая гиря?

Тренера можно понять. У него в тот день было ещё полдесятка таких вот спортсменов, за которыми нужен был глаз да глаз. И медицину, которую в Академии физкультуры преподают в минимальном объёме, он естественно забыл. Поэтому за новичком он не уследил.

Вадик с горящим взором бросился к тренажёрам. Скрипя суставами, рвался из последних сил, чтобы доказать…, чтобы они все…., чтобы она сказала… Через полчаса почувствовал себя нехорошо, в ушах зашумело, перед глазами запрыгали чёртики. Соседи по качалке успели подхватить выпавшую из рук штангу, вызвали врачей. Но, как и в первом случае, сделать уже ничего не удалось.

Много таких историй. К чему это всё я. Если уж так сложилось, что проводили вас вчера не пенсию, а последние лет десять вы провели в мягком кресле руководителя, не поднимая ничего тяжелее чашки с кофе, заботливо приготовленного секретаршей Машенькой. Если последние пятнадцать лет вы слышали о спорте только по телевизору. Не стоит в один день бросаться наверстывать упущенное и кардинально менять свою жизнь.

Она ведь на пенсии только начинается.

Обычный предновогодний рабочий день. Пациенты словно сговорились – штурмуют мой кабинет, за дверью то и дело вспыхивают визгливые перебранки, но до рукоприкладства не доходит. Во второй половине пациентов стало поменьше, и тогда появился ОН. Здоровенный дядька с третьего дома, в каких-то гигантских валенках и списанной военной форме. Могучий запах вчерашних возлияний проник даже сквозь фанеру двери. Слышу – пациенты притихли.

- Кто тут последний?- густым басом спрашивает новичок.

- Тут по талончикам, - дружным хором отвечают мои любимые бабушки.

- А как бы мне к докторше пройти? Что-то мне поплохело.

«Ну, - думаю. – Попал ты дружище. Сейчас бросятся и разорвут в мелкие клочки».

Однако слышу – молчат. И неожиданно:

- Ну, ежели плохо – проходи.

Вот бывают же новогодние чудеса!

Заходит в облаке запахов. Перегар, валенки, рыба. По букету определяю – с рыбалки человек.

- Здравствуйте, доктор. Что-то мне плохо.

- Перебрали вчера?

- Какое там перебрал. Всё в пределах нормы. Не больше литра на брата. Да всё на свежем воздухе, на природе. Только для здоровья и для сугреву.

Разоблачаем пациента. Медсестра ворчит что-то про работающий гардероб, но дядька воспринимает её ворчание, как фоновый шум. Осматриваю, пищу грушей потрёпанного жизнью тонометра. Давление высокое. Очень высокое. Надо бы в больницу. Объясняю пациенту опасность его состояния, но тот только отмахивается.

- Давление? Да фиг с ним, я думал что-то серьёзное.

Уверенным жестом лезет в карман, достаёт замусоленную упаковку каптоприла и отправляет таблетку в рот. Мы и охнуть не успели.

- Пациент, вас нужно госпитализировать. С таким давлением может случиться…

- Да ладно вам, доктор, - дядька встаёт, запахивая на себе бушлат. – У меня в машине такой карп мёрзнет. Новый год на носу. Какая больница? Напишите, мол, отказался от госпитализации, или как там у вас положено?

И ушел. Всю новогоднюю ночь мне испортил, гад. Беспокоилась за него. Так пришёл третьего числа сдаваться. Карпа принёс.

Про сумасшедших дамочек, которые едят вагинальные свечи, вместо того, чтобы употреблять их по назначению – уже тысячу раз писали. Этим музыкальным инструментом никого не удивишь. Но одна переплюнула. Написала жалобу, мол, её подружке прописали маленькие, импортные с нимесулидом. А ей - отечественные, в два раза больше. Их же глотать неудобно.

Прихожу на вызов к пациенту 35-го года рождения. Дедушка бодрый, весёлый, рассказывает пошлые анекдоты и норовит заглянуть в декольте. Рядом суровой поджав губы стоит дочь-пенсионерка.

- Рассказывайте, - предлагаю. – Что у вас случилось?

- Да вот, - дочь широким жестом откидывает одеяло с ног пациента.

Я вижу на его ногах длинные желтые ногти.

- У меня что-то с утра сил нету. Постригите.

А недавно одна из любимых бабушек выдала. Вызвала меня.

- Давление? – спрашиваю.

- Да хорошее у меня давление, - ворчит пациентка. И резко высовывает ногу из носка - и мне под нос.

- Смотрите.

- Вижу. Ноги. Варикоз?

- Да не туда смотрите. Пятки видите – шелушатся? А раньше гладкие были, как у младенца. Сделайте, чтобы опять гладкие были. Я тут с дедом познакомилась в очереди. Мало ли..

Люблю таких пациентов. Смотрю на них и понимаю, что после семидесяти жизнь только начинается.

Уважаемые читатели. Завтра заканчивается проект книги "Мысли из-под фуражки". В понедельник внесу последние корректировки и рукопись станет на очередь в типографию. Спасибо всем, кто поучаствовал.

https://vk.com/public139245478

Очередь перед кабинетом врача – это страшная сила. Как говорил наш преподаватель по пропедевтике: «Коллеги, не создавайте перед дверями большую очередь. Мало того, что они обменяются диагнозами, так ещё и поругаются, поднимут себе давление, а вам потом расхлёбывать». Только попробуй тут не создай, когда у людей талончик на 12.00, а в 8.30 они уже сидят под дверью. На всякий случай. Вдруг им комиссарского (в смысле – докторского) тела не достанется.

Очередь быстра на своё мнение. Придёшь на работу в юбке, чуть короче чем надо – все, считай пропала. «Докторша вместо того, чтобы лечить, мужиков завлекает. Замуж хочет». Хорошо, что муж у меня инженер, до его завода эти слухи не долетают.

Очередь сварлива. В первую неделю моей работы пациенты ещё ко мне не привыкли. Как меня зовут, толком не знали. Поэтому половина бабушек взяли талончики к терапевту ИванОвой, а вторая половина к молодому специалисту ИвАновой. И вот эти две половинки встретились у моего кабинета. На двери написано «Иванова Юлия Викторовна». Загадка. Кто же из Ивановых принимает? Всего полчаса препирательств, обсуждений и ругани, кто к кому пойдёт, и очередь вынесла вердикт: «Эта ИвАнова совсем обнаглела, скинула всю работу на молодого специалиста ИванОву, а сама где-то чаи распивает». И накатали на меня, ничего не подозревающую, коллективную жалобу. Как раз в тот момент, когда я, трудясь, аки пчёлка, принимала пациентов одного за другим.

Очередь зловредна. После 15.00, когда талончики заканчиваются, я ещё некоторое время принимаю по живой очереди. Ну надо же людям. Но в 16.00 приём заканчивается железно, потому что мне нужно идти на вызовы, к тем, кто добраться до поликлиники не сумел. В 15.30 я высовываю голову из кабинета и строго предупреждаю:

- Приём заканчивается в 16.00. Предупреждайте, чтобы больше очередь не занимали.

А потом слышу из-за картонной двери:

- А хто последний?

И тут же детсадовским хором, с видимым наслаждением:

- Доктор сказала больше не занимать!

- А чево это? Мне надоть.

- Сказала – не занимать.

- Я тут посижу, должна принять.

- Женсчина, вам что непонятно? Сказали – не занимать.

- Я посижу.

Проходит минута. Другой голос.

- А хто последний?

И тут вступает хор.

- Сказали не занимать!

И голос той самой, которой «надоть», уже вплёлся в общий вопль. И с удовольствием участвует в изгнании чужака, маскируясь под «своего». И очередь принимает ещё одно звено. Иногда за полчаса ещё человек пять дополнительно набирается. Приходится принимать их со скоростью пулемёта.

Очередь злопамятна и лицемерна. Двери фанерные, слышимость отличная. Сижу, пишу направление к неврологу очередной бабушке и слышу:

- Иванова – плохой специалист!

- Точно плохой. Вот в прошлом годе у меня в грудях тесно было. Так вызвала её. Пришла, цаца, на каблуках и давай на меня ругаться. Мол, чего вы меня по пустякам пятый раз вызываете. А у меня давление, между прочим! Совсем плохой доктор.

Вот …… (нельзя врачам такие слова произносить). А в лицо мне всегда улыбаются. «Юлия Викторовна, проходите. Юлия Викторовна, присаживайтесь». И так по пять раз в неделю! В грудях у неё тесно! А как на рынке сигаретами торговать – не тесно!

И я им улыбаюсь. Потому что яжврач. Потому что кто им поможет и пожалеет, кроме меня. И как хорошо становится в душе, когда за дверью в ответ на очередное старушечье:

- А вот Иванова – плохой специалист.

Слышится:

- Ты, Фёдоровна, сама плохой специалист! Три раза меня в прошлом годе заливала! А Юлия Викторовна – доктор хороший! Дай Бог ей здоровья!

ПС. Уважаемые читатели, проект второго сборника "Мысли из-под фуражки"  собрал уже почти 120%, что позволит увеличить предполагаемый тираж. Спасибо всем, кто поучаствовал в его создании.

https://vk.com/public139245478

Есть на моём участке парочка. Елена Сергеевна (82 года) и Сергей Петрович (83 года). Всю жизнь вместе. Отметили и серебряную и бриллиантовую свадьбы. И всегда у них тишь да гладь. Даже завидно. Бодрые старички, которые и в магазин сами могут сходить, и летом в клумбе под окнами копаются. И врачей лишний раз не вызывают, давление померять. К своим годам они, конечно, нажили букет болячек, но успешно с ними справляются. Поэтому появляюсь я у них только в виде ежемесячных обходов.

При каждом визите меня неизменно поят чаем с домашним печеньем и рассказывают какую-нибудь историю из 60-х.

Да вот беда, последний год всегда ясный разум Елены Сергеевны помутился. Стала она рассеянной, отложила в сторону вязание, кроссворды. Уставилась в «пожиратель времени» телевизор и перестала участвовать в наших с Сергеем Петровичем разговорах. Я, конечно, тут же отправила её на обследование к узким специалистам, но те лишь руками развели. Мол, и так удивительно, что до этаких-то лет в ясном уме прожила. А значит – вот вам, бабушка, таблеточки, принимайте каждый день, может чего и прояснится. Но, скорее всего, нет.

Погрустнел Сергей Петрович. Тяжело ему было смотреть, как верная подруга, с которой бок о бок прожито столько лет, превращается в чужого, непонятного человека.

А на днях звонит он мне, чуть не плачет.

- Юлия Викторовна, могли бы вы срочно к нам прийти?

- Что случилось, Сергей Петрович? – встревоженно спрашиваю я.

- Да я, дурак старый, выскочил в магазин за хлебом, да ключ по рассеянности дома забыл. А Лена изнутри заперлась и не узнаёт меня. Помогите. Вас она очень уважает. Может, вспомнит.

Бегу к старикам, благо их дом в двух шагах от поликлиники. Сергей Петрович стоит в коридоре, на полу валяется пакет с хлебом, молоком и ещё какими-то продуктами. Старик согнулся над замочной скважиной и монотонно просительно повторяет:

- Лена, Лена, это я. Лена, открой.

А из-за двери – крик:

- Спасите! Я сейчас милицию вызову!

- Лена, это я, - вздыхает Сергей Петрович. – Муж твой, Серёжа. Лена, открой.

- Давно вы так? – спрашиваю.

- Да часа два уже уламываю, - качает головой Сергей Петрович. – Решила, что кто-то в квартиру ломится. Кричит, боится, меня не узнаёт. Как бы беды с собой не сотворила.

И снова, уже почти безнадёжно:

- Лена, не бойся. Лена, это я. Открой.

Без особой надежды подхожу к двери, звоню.

- Елена Сергеевна, это Юлия Викторовна, ваш врач. Откройте, пожалуйста.

Тишина. Бабушка за дверью копается в смутных воспоминаниях. Не кричит – и то хорошо.

- Если не откроет – будем МЧС вызывать, - ободряю я старика. – Там хорошие специалисты, мигов дверь вскроют.

- Напугают Лену до полусмерти, - переживает Сергей Петрович. – А у неё последнее время не очень хорошо с сердцем.

И тут – чудо, щелкает замок.

- Юлечка, а разве сегодня пятнадцатое? – спокойным, ровным голосом говорит Елена Сергеевна.

Сергей Петрович барсом бросается в открывающуюся дверь.

- Лена, это я!

Елена Сергеевна подозрительно смотрит на мужа.

- А-а-а, Серёжа! Ты где так долго был?

Сергей Петрович уводит жену в комнату, потом возвращается ко мне.

- Спасибо вам, Юлия Викторовна. Не знаю, что бы я без вас делал. Она ведь с утра совсем прежняя была. Книгу какую-то читать начала, вот я, видно, и расслабился. Вы проходите, может чайку.

- Спасибо, Сергей Петрович, меня другие пациенты ждут. Вы звоните, не стесняйтесь.

Пришла я домой, муж у подъезда курит. Посмотрела я на него и говорю:

- Бросал бы ты это дело.

- Чего это? – сразу надулся муж.

- Начинай вести здоровый образ жизни. А то лет через сорок сойду я с ума, и некому будет сказать: «Юля, это я».

1989 год, я очень любопытный ребёнок, сижу на уроке, от скуки ковыряюсь в носу, и не только в носу, и вдруг нащупываю у себя под нижней челюстью какое-то уплотнение. Так! Что же это? А оно тут раньше было? Может это что-то страшное? Об Интернете тогда и не слышали, поэтому спросить было не у кого. Ой, и заныло вдруг. Я умру? Я поднял руку, к неудовольствию строгой учительницы, отпрашиваясь в туалет, и долго рассматривал себя в зеркале. Кажется лицо чуть-чуть опухло. И горло красное. Точно хана! Я вспомнил, как в прошлом году мне без всякого обезболивания по садистски удалили аденоиды и мои ноги задрожали.

- Пока ты там прохлаждался, мы половину материала прошли, - высказала мне представительница самого лучшего в мире образования. – Садись уже. И прекрати вертеться!

Этому человеку я не мог доверить свою страшную тайну. Поэтому промолчал.

Охватившая меня паника вечером передалась родителям. Они вертели меня так и эдак, щупали шею, звонили бабушкам и прочим опытным людям. Описывали симптомы. Где-то стаскивались с запыленных полок толстенные справочники фельдшеров, с них сдувались засушенные листы алоэ; подорожники, служившие вместо закладки, безжалостно сбрасывались на пол; раскалялись телефонные трубки допотопных дисковых аппаратов. Никто ничего такого не помнил.

Я лежал и умирал. Сквозь полуприкрытые веки наблюдал за этой суетой, уже мысленно прощаясь с бренным миром, посылая последнее «прости» маме, бабушке и пионерской организации.

Утром мать опрокинула в себя третью банку валерьянки и потащила меня в детскую поликлинику.

- Так? – задумчиво сказал педиатр, ощупывая мой подбородок, челюсть и шею. – Не болит?

- Не-а, - обречённо помотал головой я.

- Странно, - сказал терапевт – Может миндалина какая-то вылезла, или лимфоузел. Короче, это не моя патология. Идите-ка вы к лору.

1989 год. Детская поликлиника районного города. Штурм кабинета лора напоминает взятие Зимнего дворца. Мать, попирая славу матроса Железняка, пробивается к солидной тётке в белом халате. У тетки на голове круглый блестящий рефлектор – знак принадлежности к династии специалистов ухо-горло-носа.

- Что у вас? – строго спрашивает тётка.

- Вот, - мать подталкивает меня к слепящей лампе. Я покорно плетусь, потому что уже поставил крест на своей неудавшейся жизни.

- Болит?

- Не-а, - привычно отвечаю я.

- Странно.

Лор жесткими пальцами мнёт мне шею, горло, челюсть. В её глазах появляется растерянность.

- Может воспаление какое-то. Открой-ка рот.

Я открываю доктору свой внутренний мир.

- Ага, - торжествующе говорит лор. – А вот тут у вас кариес. Может это с зуба инфекция? Гной стекает по каналу и собирается под челюстью.

Мать бледнеет и прислоняется плечом к косяку двери. Снаружи уже бьются в фанеру нетерпеливые пациенты.

- Идите-ка вы к стоматологу. Это видимо его проблема, - бодро говорит лор.

Вот тут мне стало страшно. Уже не за свою жизнь, а просто страшно. В 89-м году я ещё ни разу не лечил зубы. А от одноклассников слышал о стоматологах только плохое. Мол, эти товарищи похуже Гитлера. Им только дай забраться в твой рот – и пиши пропало. Уйдёшь как минимум с тремя пломбами.

Но куда деваться. Таинственное образование требует полного обследования.

В очереди к детскому стоматологу сидят с обречёнными лицами человек пять ребят разного возраста. Некоторые готовятся к смертельной битве, некоторые уже смирились и только тихонечко подвывают от страха. Над дверью загорается красная лампочка, и очередной страдалец исчезает в недрах адского кабинета. Если бы я умел – я бы молился.

Наступает моя очередь. Стоматолог – бодрый старичок лет тридцати пяти с седыми висками смотрит мне в рот.

- Болит? – традиционно спрашивает он.

- Не-а, - так же традиционно отвечаю я.

- Странно, - стоматолог копается у меня в зубах, повторяя какой-то шифр, словно легендарный шпион Рихард Зорге. – Тройка – кариес, пятерка – кариес.

- А это вот что? – в отчаянии спрашивает мать.

- Это? – врач задумывается. – Да-с, странный случай.

- Лор говорит, что это может гной стекать по каналу.

- Точно, - расцветает доктор. – Тогда вам не ко мне. Тут вскрывать надо. А я терапевт. Вам же надо к хирургу-стоматологу. Это в соседнем кабинете.

Очереди в соседний кабинет НЕТ. И это немудрено. Внутри – белая плитка, железное кресло с зажимами, слепящие лампы. Врач – могучий дядька, в плечах косая сажень, трехдневная щетина (хотя мать описывала его, как худощавого вчерашнего студента в очках, но я-то лучше помню!).

Он с интересом вертит мою голову в разные стороны.

- Болит?

- Не-а, - хором с матерью отвечаем мы.

- Ну раз не болит, то это не зубы. Вам бы к педиатру.

- Мы там уже были!

- Тогда к лору!

- И там уже были!

- И что?

- Нас послали к вам. Доктор, помогите! – в отчаянии молит мать.

- Спокойно, мамаша,- уверенно говорит доктор. – У нас лучшая в мире медицина. Сдайте-ка вы анализы, сделайте рентген и понаблюдайтесь пару дней. Кариес лечить будем?

Я посмотрел на железное кресло, на жутковатые инструменты и отчаянно замотал головой.

- Ну и не надо, - облегчённо вздохнул доктор.

Анализы мы сдали. Они оказались в порядке. Рентген в поликлинике поломался, а очередь во взрослой поликлинике растянулась на полгода. А так как непонятное образование не болело и в принципе не причиняло мне какого-то неудобства, постепенно про него забыли. Лишь изредка я по привычке проводил пальцами под челюстью, нащупывал уплотнение, и на секунду мне становилось страшно.

А тут Союз развалился, и всем стало не до моей челюсти.

Я вырос. Детская травма толкнула меня в объятия медицины. И на первом курсе медучилища я начал зубрить анатомию и узнал о существовании подъязычной кости. Той самой, которая опухоль, воспаление, гной от зуба и так далее. Впервые я нащупал своё уплотнение со спокойным сердцем и помянул добрым словом целый консилиум врачей-специалистов.

Коллеги, не надо так.

П.С. Уважаемые читатели, по многочисленным просьбам допечатаны 100 экземпляров первого сборника «Годы в белом халате». 32 уже разобраны, осталось ещё 68. Допзаказ пометили категорией 16+, так что выдавать буду только по предъявлению паспорта (шутка).

Второй сборник «Мысли из-под фуражки» выходит по графику, в октябре 2017 г.

https://vk.com/public139245478

https://pikabu.ru/story/ob_yenergichnyikh_rukovoditelyakh_53...

Через некоторое время Владимиру Николаевичу позвонили и пригласили на собеседование на должность главного врача.

- Как называется ваш центр? – поинтересовался доктор.

- Он ещё никак не называется, но не пройдёт и двух месяцев, как о нём узнают во всём городе. Не побоюсь этого слова – во всей стране, - уверил его бодрый энергичный голос в динамике.

«И такое дежавю я ощутил от этого голоса, - вздохнул Владимир. – Что сразу же представил себе пластмассового Кена и его улыбку по Карнеги. Копчиком почувствовал, что дело труба. Но раз зовут, надо хотя бы съездить, осмотреться»

Принимали его в полупустом здании, в котором активно шел ремонт. Под грохот перфораторов и визг циркулярной пилы длинноногая секретарша ввела Владимира Николаевича в огромный кабинет, в котором уже сидели трое. Как потом оказалось, ни один из этих троих к медицине не имел никакого отношения, зато тот, что пристроился слева уже сидел два года за какие-то махинации то ли в строительстве, то ли в энергетике.

- Итак, что вы хотите открывать? – спросил Владимир.

- Мы хотим открыть диагностический центр, - гордо сказал центральный. – Мы тут проанализировали состояние рынка в городе и выяснили, что катастрофически не хватает аппаратов МРТ. Поэтому решили приобрести такой аппарат и работать с ним. Потом УЗИ подтянется, ещё какая-нибудь хрень. Чувствуете перспективу?

- Чувствую, - кивнул головой Владимир. – Ну что ж, хороший полуторатесловый аппарат будет стоить около миллиона евро. Если у вас есть возможность найти такие деньги…

- Не-е, - перебил его правый. – Полуторатесловый – это не по-пацански. Полуторатесловый, - ещё раз с презрением повторил он. Было видно, что это слово он узнал буквально вчера и боялся ошибиться в произношении. – Мы приобретаем трехтесловый.

- Но он стоит 1,3 миллиона минимум, - попытался было возразить Владимир. – А нам для наших нужд хватит и полуторатеслового.

- Говорю же, - с нажимом повторил центральный. – Несолидно это. Брать, так самое лучшее.

- Ну хорошо, - кивнул Владимир. – Деньги ваши. Здание?

- Так вот это здание и используем, - развёл руками левый. – Как вам? Три этажа, почти центр города. Мы купили всё это. Восемьсот тысяч отвалили, это если с ремонтом.

- Да, это здорово, - согласился Владимир.- А всякие службы типа санстанции и пожарников всё согласовали?

- Да вертели мы все эти службы, - гордо заявил центральный. – У меня везде связи. Вопросов не возникнет.

- Хорошо, если так. Когда планируете открываться?

- Да вот в апреле и откроемся. Я уже проехался по всем больничкам и медцентрам города, договорился, чтобы к нам посылали. С тебя – врач нужной квалификации и общее руководство.

- Я согласен, - кивнул Владимир.

Шёл 2015 год.

В апреле оказалось, что долгожданный трехтесловый аппарат МРТ ещё не покинул место, где его изготовили. Троица завозмущалась. Центральный долго и матом орал на кого-то по телефону. Видимо его ор подействовал, потому что в июне аппарат прибыл и его установили.

После установки пригласили санитарную службу, чтобы согласовать начало работы. И внезапно оказалось, что забор в двадцати метрах от здания будущего медцентра – это забор крупного завода. И как минимум в пятидесяти метрах от этого забора не только медцентр открывать нельзя, но даже шиномонтаж. Потому что есть такая штука, как санитарно-защитная зона предприятия. Обо всём этом учредители, конечно, не подумали.

- Сейчас всё решим, - центральный гордо взялся за телефон. – У меня в этой структуре такие связи..

Через полчаса он раздраженно бросил телефон в угол.

- Ничего не получится. Сказали переносить центр в другое место.

- Так как мы перенесём? – расстроился левый. – Мы же уже ремонт сделали.

Переговоры с санитарной службой заняли ещё полгода. Приезжали комиссии, измеряли загрязнения воздуха, шум, свет, ещё какие-то показатели. Троица нервничала. Аппарат покрывался пылью. Из других медцентров появлялись пациенты, но, узнав, что аппарат ещё не работает – уходили. Учредители пили в кабинете коньяк и каждые два месяца меняла длинноногих секретарш.

В середине 2016 года удалось согласовать открытие медцентра.

- Осталась чепуха, - радостно потирал руки центральный. – Надо врача найти.

- Есть у меня на примете хороший специалист, - сказал Владимир. – Завтра придёт.

Он позвонил Сергею Николаевичу – врачу высшей категории с пятнадцатилетним опытом работы. Тот согласился приехать на собеседование, но вышел из кабинета троицы уже через пять минут.

- Извини, Володя, но я за такие деньги даже в интернатуре не работал, - покачал головой он.

И уехал.

- Фуфло твой доктор, Вован, - горячился левый. – Мы ему толковые бабки предложили, а он носом крутит.

- Сергей Николаевич – один из лучших специалистов в городе. Уже одно то, что он будет работать в нашем центре, привлечёт дополнительных пациентов. Он уже сделал себе имя…

- Это понятно, - перебил главврача правый. – Ты понимаешь, Вован, у нас с бабками сейчас не очень. Надо кого-то подешевле.

Нашли подешевле. Молодого специалиста на два часа подработки. И вот вроде можно открываться, но за год о новом центре забыли. Значит надо провести рекламную компанию, пригласить в ресторан специалистов и рассказать им об открытии, нанять пару представителей.

Приехал «лучший в городе» рекламщик, выставил смету – пять тысяч евро и всё будет красиво.

- Понимаешь, - сказал правый рекламщику. – Есть только полторы. Выкрутишься?

- За полторы тысячи я только сайт сделаю и листовки напечатаю, - рассердился «лучший в городе» рекламщик.

Его прогнали и позвали рекламщика подешевле. Тот накропал корявый сайт, напечатал листовки на газетной бумаге, позвал в представителей свою жену и тёщу. Приглашённые специалисты обалдели от такой роскоши, но так как аппаратов МРТ по-прежнему не хватало – новым центром заинтересовались.

- Когда планируете открытие?

- В апреле 2017 года – зуб даю, откроемся! – били себя в грудь три учредителя.

Длинноногие секретарши пачками приносили извещения. Банки, в которых учредители брали кредиты, требовали свои деньги назад. В мае Владимиру перестали платить зарплату. И через месяц он ушёл. Судиться с работодателями не стал. Нервы дороже.

Шёл сентябрь 2017 года. В городе по-прежнему катастрофически не хватало аппаратов МРТ.