DoktorLobanov

Один из основных предметов медико-профилактического факультета – это гигиена. Точнее это даже не один предмет, а целый комплекс. Гигиена общая, гигиена питания, гигиена труда, гигиена детей и подростков. Предметы, безусловно, нужные, полезные по одной маленькой причине. Менталитет нашего народа такой, что если не следить за этим народом внезапными проверками и штрафами, то очень быстро самый лучший объект общественного питания зарастёт грязью, на производстве начнут нарушаться все правила и нормы, а дети начнут выходить из школ с целым букетом приобретённых проблем с позвоночником, зрением и нервами. Вы скажете – это ведь и так повсеместно происходит. Так вот – если не будет врачей-гигиенистов и их контроля, то всё будет в десять раз хуже. Но это я что-то отвлёкся.

На четвёртом курсе медуниверситета началась у нас практика по гигиене питания. Надели мы белые халаты и поехали с учебными проверками по крупным предприятиям продовольственного комплекса. Увидели работу этих самых предприятий, пообщались с некоторыми работниками и…. Нет, сосиски и творог есть не перестали. Студент, он и крысу жареную съест, если с майонезом. Но галочку для себя поставили.

Молокозавод

Крупный молокозавод. Выделенный нашей группе сопровождающий гордо показывает цеха, хвастается тем, что молоко с самого момента доставки, до самой выгрузки готовой продукции с завода в магазины не имеет контакта с людьми. Только автоматика, только закрытые системы, исключающие попадание микробов и соплей от работников.

Длинный холодный коридор, где в холодной солёной воде дозревают сыры 

Короче – полная роботизация, блестящие трубы и цистерны, стерильная чистота. За качество – отвечаем.

И в последней комнате, за огромным оцинкованным столом сидит десяток тёток. На столе грудой навален творог. И тётки вручную расфасовывают этот творог по пакетикам, по полкило.

Традиция-с.

Мясокомбинат

Тег «жесть» не ставлю, но особо впечатлительных и веганов просьба не смотреть.

Театр начинается с вешалки, мясокомбинат начинается с убойного участка. С людьми, которые там работают, я бы побоялся встретиться в тёмном переулке. А ещё почти во всех помещениях жутко холодно.

Корова, или свинья – существо тяжёлое. Поэтому тушу забитого животного превращают в полутушу вот такой пилой.

Кровищщи много

Полутуши попадают на разделочные столы, где бодрые мужички-обвальщики с очень острыми ножами отделяют мясо от костей.

А дальше мясо сортируют по назначению и отправляют в другие цеха для дальнейшей переработки.

Так получается колбаса

Пельмени

И яки ж беларус не любиць сало?

Везде камеры, везде контроль. Никаких крыс, тараканов и прочих баек. Когда замдиректора мясокомбината в шутку спросили, сколько бумаги он добавляет в колбасу – тот даже рассвирепел слегка. Видимо шутка звучит при посещении каждой группы будущих проверяющих.

Мы уже было успокоились, пока не увидели склад, с которого готовая продукция отправляется в магазины. И вот там обнаружился косячок-с.

И косячок этот – мордатые небритые грузчики. Уронили кусок копчёного мяса на пол – хрен с ним, поднимем. Рассыпали сосиски – правило десяти секунд. Много сосисок рассыпали – правило превращается в правило пяти минут.

- Михалыч, кинь сюда окорок!

Михалыч кидает – окорок не долетел. Шмяк!

Мясо, конечно, в большинстве своём в защитной плёнке или в других оболочках, которые вы всё равно потом выкидываете. Но оболочки –то рвутся.

На западе очень популярны соревнования по поеданию гамбургеров. Где надо, например, за минуту сожрать полсотни гамбургеров. Грузчики мясокомбината с лёгкостью одолеют любого толстого американца. Они тренировались.

Повторю – всюду камеры. Есть продукцию категорически запрещается. И вот везёт Михалыч конструкцию на колёсиках, в которой на верёвочках висят всякие копчёные деликатесы. Камеры строго за ним наблюдают. А между цехами двойные двери. От одной двери до другой – ровно три шага. И шелестящая преграда из длинных полос полиэтилена, чтобы мухи не летали. Пока Михалыч делает эти три шага в мёртвом пространстве, которое камерами не просматривается, он, не отрывая рук от тележки, успевает откусить от висящего куска солидный шмат, прожевать его и проглотить. И выйти из дверей с довольной мордой.

Фокусник.

Хлебокомбинат

А вот тут внезапно не нашли к чему придраться. Хлебокомбинат старый, построен ещё до войны.

Во двор приезжают специальные грузовики-муковозы. К контейнерам с мукой подключают специальную насосную систему, которая словно Тони Монтана кокаин, всасывает муку в цеха. 

Вот здесь месят тесто.

Тесто отправляется на формовку и в печь.

Особенно порадовали работницы, основная обязанность которых, следить за постоянным потоком сушек, высматривать среди них подгоревшие и сбрасывать их в специальные корзины. Я, когда начинаю жаловаться на работу – вспоминаю интереснейший и насыщенный рабочий день этих женщин. И перестаю жаловаться.

Косяков не обнаружено. Если сотрудница хлебозавода и отправит в рот за смену полкило продукции, то это только на её фигуру повлияет.

Вывод такой – на каждом производстве, какое бы современное и продвинутое оно не было есть слабые места. И чаще всего, эти слабые места – люди.

Фотографий мало – всё-таки снимать на объектах особо не разрешали. Но студент всегда найдёт выход.

От огромных зарплат в отечественной медицине наши доктора сходят с ума, бесятся с жиру и начинают заниматься какими-то непонятными вещами. Кто в гараже колёса меняет, кто в палатке печеньками приторговывает, кто БАДами барыжит. А некоторые вообще, прости Минздрав, из медицины родной уходят, клятву Гиппократову предают и начинают всякой ерундой заниматься, с хлеба на воду перебиваясь. Короче, развлекаются, как могут. Вот автор, например, книжки пишет.

У одного моего знакомого бактериолога есть замечательное хобби, в свободное от основной работы время он устанавливает окна. Пластиковые, деревянные, какие закажут, такие и устанавливает (Серёжа с тебя процент за рекламу).

Как-то звонят ему с заказом, мол, надо два окна в квартире поменять. На кухне и в комнате. Заказ хороший, окна недешёвые. Поехал замеры делать. Квартира как квартира, судя по запаху нафталина и пыльным углам, живёт в ней кто-то сильно в возрасте, но на замерах за хозяина дядька лет пятидесяти. Обсудили заказ, договорились о дате установки.

Через некоторое время приезжают с напарником уже с окнами. Дверь открывает бодрый дед в пиджаке с орденскими планками.

- Окна к вам? – спрашивает Сергей.

- Ко мне, ко мне, - кивает хозяин. – Дети, вот подсуетились, подарок под девятое мая приготовили. Заносите.

Сергей с напарником окна занесли, работать начали. Пока старые рамы демонтировали – осмотрелись неспешно. Повсюду по стенам портреты деда в мундирах и орденах, один даже маслом писаный. Да и квартира, несмотря на то, что старенькая и неухоженная, зато в центре, в добротном сталинском доме, под окнами метро. Видно в своё время дед большим человеком был.

Первые часа два дед суетился. То водички принесёт, то чаю заварит, то покурит в дыру вместо форточки. Рассказы какие-то рассказывает, работой интересуется, участвует, в общем. Про детей расспросил, про работу, про образование. Посетовал, что доктора вместо лечения граждан окна устанавливают, мол, при Никите Сергеевиче, да при Леониде Ильиче такого отродясь не было. А уж при Иосифе-то Виссарионовиче и подавно.… Ещё через час устал, ушёл в другую комнату и затих. Серёжа пару раз его проверить ходил. Мало ли, разволновался старый человек от такого события, как ремонт оконный, может с сердцем что приключилось, может пора Скорую вызывать? Серёжа по основной профессии всё-таки доктор, человек гуманный.

Да всё в порядке вроде. Дед просто спит. Пульс ровный, дыхание ритмичное. Ну и не стали хозяина дёргать по пустякам. Одно окно поменяли, потом второе. Мусор подмели, в пакеты собрали, старые рамы в подъезд вынесли. Пора хозяина будить, чтобы работу принимал.

Заходят в комнату. Дед, как был в пиджаке с орденскими планками, полулежит в кресле, сопит, да рулады носом выводит. Серёжа осторожно трогает его за плечо.

- Дед, а дед, принимай работу.

Хозяин приоткрывает мутные со сна глаза, непонимающе смотрит на работников и вдруг начинает истошно орать. Серёжу аж в коридор от крика вынесло.

- Дед, ты чего кричишь?

- Воры! Грабители! Убивают!

- Да кто ж тебя убивает? Мы окна тебе ставили!

- Какие окна, убивцы?! Я вас сейчас сам порешу, я в КГБ всю жизнь отработал! Где мой наган наградной?!

И по полкам шарить начинает, наган искать.

- Дед, да сын же твой окна заказал, ты ж нам сам помогал, чай приносил, истории рассказывал!

- Вы мне мозги не пудрите! – ревёт дед. – Я вас сейчас к стенке.

А в дверь уже соседи стучат. Спрашивают не вызвать ли милицию. Сергей с напарником и рады бы уже с квартиры сбежать, да инструмент повсюду разложен – бросать жалко. Да и кто знает, чем история потом обернётся. Законы в Беларуси такие, что сидеть потом долго придётся. Надо на месте разбираться. Пока дед наган искал – позвонили его сыну.

- Понятно, - отвечает тот. – Опять дед таблетки свои забросил. Вы там держитесь, я через полчаса буду.

А как держаться? В дверь уже взвод ОМОНа ломится, в комнате дед наган отыскал, теперь патроны ищет. Между двух зол выбрали меньшее – открыли дверь и милиции сдались. Само собой – положили их лицами в пыльный ковёр и разбираться начали. К счастью, факт замены окон был налицо, да и наряд на работу со всеми подписями и печатями служителей закона успокоил. А там и сын деда подоспел.

Долго потом извинялся, заплатил сверху прилично, наган у деда отобрал.

Серёжа с тех пор к окнам поостыл. Другое хобби себе нашёл. Преподаёт сейчас в медицинском университете. По сравнению с окнами – чепуха, конечно. Но обещают, как диссертацию защитит – зарплату ему аж на пять процентов поднять. Заживёт тогда.

https://vk.com/public139245478

Ссылка на первый рассказ https://pikabu.ru/story/deti_voynyi_5442735

Лето 1942-го. Фронт ещё рокотал где-то недалеко, за горизонтом. Пепел сгоревших домов ещё остро пах дымом и человеческой бедой. В небе то и дело с рёвом проносились самолёты. Схватывались в скоротечных небесных боях и падали на землю, как раненые птицы. Но в Семилуках уже наступила тишина. Тишина страшная, настороженная. С июля город находился на оккупированной территории.

По вечерам соседи полудеревенской окраины ходили друг к другу, долго сидели на кухнях. Старики курили, обсуждали, как дальше жить, что делать? Бабушка Саши в этих разговорах не участвовала:

- Чего болтать! – резко отвечала она на сетования подружек. – Жить надо. Детей растить. Война – пришла и ушла. Придут мужики с фронта – с нас спросят, где дети? Что мы им ответим? Не смогли? Поэтому хватит, бабоньки, ворчать на немцев. Вон, огород сохнет.

И уходила огород поливать, или грядки полоть, или траву для козы рвать. Раньше пасла Машку за околицей, но немцы как пришли, сразу всю скотину, что на глаза попалась, прирезали и в котлы отправили. Дед Николай, когда корову забирали, кричал сильно. Так его стукнули прикладом по голове – и не встал больше. Бабушка про это знала, поэтому, когда солдаты в серой форме ловили по двору кур – слова им не сказала. Спрятала Сашу с сестрой за печкой и лишь сухими глазами смотрела на то, как гогочущие немцы сворачивали её курам шеи.

Один подошёл потом, улыбался, по плечу похлопал. Сказал что-то. Молодой, и двадцати нет. Сытый, гладкий, нахальный. А бабушка – морщинистая, смуглая, руки за спиной спрятала, потому что хотелось вцепиться ей в эту откормленную рожу. Сдержалась. За печкой прятались две внучки. Пропадут без неё.

Через неделю Сашина тетка отдала бабушке трехлетнего брата Колю – присмотреть, пока сама в поле работала. Девчонки пеленали кукол в доме, бабушка возилась с печью, а Коля сидел на пороге, играл с единственной своей игрушкой – серебристым солдатиком-пограничником. С порога то и дело доносилось его бормотание и «Тыщь-тыдыщь!». Серебристый пограничник шёл в атаку на россыпь ржавых гвоздей и дохлого паука.

По улице шёл пожилой немец. Форма пыльная, лицо усталое, из-под пилотки – седые волосы неровными вихрами. У бабушкиного дома приостановился, дышит тяжело, лицо платком утирает, видно жарко ему в сапогах и в форме. А Колька-дурачок, пограничника поднял, прицелился в чужого солдата игрушечным серебристым ружьём и затянул своё:

- Тышь-тыдышь!

Немец нахмурился. Снял с плеча автомат, к плечу приложил, прицелился. Колька онемел. Смотрит в черный зрачок смерти и едва дышит. Крошечным своим умишком понял, что конец ему сейчас, что вся его трёхлетняя жизнь в руках вот этого страшного краснолицего человека.

Бабушка немца в окошко увидала – бросилась к порогу. Схватила Кольку – дурачка, в сени втолкнула, закрыла его собой.

- Иди, иди себе, - заахала на немца руками. – Иди, он малой ещё, не понимает. Иди, ради Бога!

Немец автомат опустил, шагнул к бабушке и вдруг заговорил. Показывал пальцем на Кольку, на автомат, мотал головой. «Найн, найн!» У самого в глазах чуть не слёзы. Девчонки кукол бросили, стоят с открытыми руками. Бабушка от немца отступает, Кольку за спину прячет. Немец что-то постоянно повторяет. Достал из кармана фотокарточку, тычет в неё пальцем. А там он с красивой женщиной, рядом трое мальчишек в коротких шортах.

- Тыщь-тыщь – найн, найн! – мол, пошутить хотел.

- Иди уже, - сурово сказала ему бабушка. – Напугал ребетёнка. Иди себе.

Немец голову опустил. И вдруг полез в сумку, достал шоколадку – сует её Кольке.

- Нимм, нимм (Возьми).

Колька и рад бы, да штаны от страха мокрые.

- Возьми, Колька, - сказала бабушка.

И Колька трясущимися руками взял шоколадку. Немец ещё что-то сказал, погладил Кольку по голове и ушёл.

Через пару недель, когда жителей окраины сгоняли в колонну, чтобы вести на станцию, а оттуда – в концлагерь, Саша узнала среди солдат и того пожилого немца, что подарил Кольке шоколадку. Он тоже кричал, замахивался на кого-то прикладом, толкал в спину старух. И всё это с каким-то страшным пустым лицом.

Увидел Сашу с бабушкой – отвернулся.

Рассказ из книги «Война девочки Саши» написан по воспоминаниям Александры Петровны Францевой (Камыниной). Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

П.С. Уважаемые читатели. Проект совместного с @yulianovsemen сборника рассказов "Сообразим на троих" успешно продолжается. Спасибо тем, кто принял участие. По всем вопросам можно писать сюда https://vk.com/public139245478

Как-то завозился я с работой, и совсем забыл, что на носу праздники. Пришлось экстренно звонить знакомым травматологам, чтоб подкинули историй. Они меня никогда не подводят.

В одном маленьком районном городке в самом конце декабря активно готовились к праздникам. На главной площади, прямо под окнами исполкома и у ног бессмертного Владимира Ильича соорудили сцену. Поставили палатки от молокозавода, мясокомбината, рыбокомплекса и от Арсена с вещевого рынка. Врубили на всю мощь колонки с хитами 90-х и началось веселье.

В центре события, естественно, ведущие праздника – Дед Мороз с огромной синтетической бородой и массивная Снегурочка, которая по возрасту не во внучки ему годится, а в тёщи. Городок небольшой, финансирование ограничено, поэтому Дед Мороз со Снегурочкой отнюдь не актёры ТЮЗа, а вполне себе обычные сотрудники с убыточного завода, которых под угрозой лишения премии выгнали на сцену. Молодой инженер, которого по распределению заперли на предприятие, и бухгалтерша. Сценарий выучили наспех, но вроде не запинаются особо. Дед Мороз накатил слегка – креативит, веселится, шутки пошли на грани фола. А вот у Снегурочки настроения нет. Капризничает.

Детишки на сцену выходят, стишки читают, песенки поют. Взрослые тоже втянулись. Мужики гирю пудовую роняют, девушки частушки «Сектора газа» провыли. Дед мороз щедро отсыпает им конфет и мандаринов от спонсора Арсена. Пока суть да дело, Снегурочка решила отдохнуть, покурить. Спустилась тихонько со сцены, за декорациями спряталась и затянулась, погладывая на заснеженного Ильича.

И вот надо было такому случиться, что в этот момент за декорации забрёл мальчик Витя, мелкий хулиган из второго класса. Увидел курящую Снегурочку, поразился:

- Снегурочка, ты что тут делаешь? Тебе же нельзя курить!

А Снегурочка, не выходя из образа доброй сказочной волшебницы, отвечает:

- Шел бы ты нахрен, мальчик.

И вот закончилось бы это происшествие ранней детской травмой и разбитой верой в Деда Мороза, если бы сказочную фразу волшебницы не услышала мамаша Вити, которая в этот момент неподалёку допивала с подругами недорогие алкогольные напитки.

- Ты что, курица, моему сыну сказала? – заинтересовалась мама Вити.

- Сама ты курица, - возмутилась волшебница, закатывая рукава, чтобы заморозить нахалку.

Слово за слово – мама Вити намотала на руку косу Снегурочки и давай ей лещей отвешивать. Снегурочка с истошным визгом вцепилась ногтями в лицо нападающей. Дед Мороз со сцены зовёт: «Внучка, где ты?!» А внучка в сугробе в партере, красная, румяная, нос в кровище, одолевает в нелёгкой борьбе маму Вити. И ведь одолела бы, но тут на подмогу прибыли подружки. Отпинали Снегурочку, вырвали ей и косу, и часть своих волос. Налетели тут на дерущихся доблестные воины правопорядка, разняли. Тут же вызвали Скорую. И под звуки неутихающих хитов 90-х, полгорода любовалось на то, как Скорая увозит в приёмную райбольницы Снегурку со сломанным носом, а маму Вити в милицейском бобике в отделение.

Хороший праздник получился. Было что вспомнить.

В каждом общежитии есть такие парни, которые, освоив два аккорда на раздолбанной гитаре, считают себя как минимум Владимиром Высоцким, а как максимум Джоном Ленноном. Обычно эти меломаны отчаянно фальшивят, компенсируя отсутствие слуха громкостью голоса. А так как стены между комнатами чаще всего картонные, тут уж соседям не позавидуешь. Весь репертуар горе-артиста можно выучить наизусть.

Нам ещё повезло. Ходили легенды, что в нашей общаге когда-то пел Дмитрий Колдун. Это было ещё до «Евровидения» и его знаменитости, но уже тогда, когда он ухаживал за студенткой нашего факультета и своей будущей женой Викторией. Сам не слышал – врать не буду.

Зато в соседней комнате, в начале восьмидесятых пел Александр Солодуха. Вы его не знаете, но когда-то он был довольно известным белорусским певцом. А вот наш преподаватель по физике отзывался о нём не самым лестным образом: «Не умеешь лечить людей – иди пой!»

К сожалению (или к счастью), ни Колдуна ни Солодухи я не застал. Зато очень близко познакомился с Виталиком.

Слуха у Виталика, как водится, не было совсем. А петь он любил всей душой.

Ночь с четверга на пятницу. Пятое или шестое сентября. Я только заселился в комнату с тремя такими же как я первокурсниками и уже успел слегка сойти с ума от объёма информации, которую нам предстояло выучить. Завтра первое занятие по биоорганической химии, которое ведёт декан факультета. В животе бурчит гречка с тушёнкой, которой мне предстоит питаться следующие шесть лет. Короче сплошной стресс.

И только мы успели забыться тревожным сном начинающего студента, как из соседней комнаты раздался вопль. Нет, не так. ВОПЛЬ.

- И будешь вечно со мно-о-о-ой!

Мои однокамерники как по команде заткнули уши подушками. Бесполезно. Истошный вопль повторился ещё несколько раз, потом тот же голос начал выкрикивать что-то из «Короля и шута». Всё моё едва начатое музыкальное образование запротестовало. Певец орал абсолютно фальшиво, срываясь на истеричный фальцет в самых неподходящих местах. В тех, случаях, когда нужно было вывести голосом особенно трудную ноту, он компенсировал недостаток таланта истошным воем.

- Паша, сделай что-нибудь, - едва не плача, попросил однокамерник Сашка. – Нам же вставать через пять часов.

А что я сделаю? Я в этой общаге первую неделю. Нехотя встал, пошёл разбираться. Открываю дверь в соседнюю комнату и наблюдаю следующую картину. На трёх койках, заткнув уши подушками, одеялами, матрасами и всей одеждой, что нашлась, пытаются спать трое парней. А четвёртый сидит на подоконнике с гитарой и орёт прямо в центр ночного Минска. Романтика, блин.

Подхожу.

- Слушай, дружище, очень спать хочется. Ты бы потише, если можно.

Меломан скосил на меня глаза, но петь не перестал.

- Я говорю – потише можно? На занятия завтра.

Орёт, полностью игнорируя моё присутствие. Так, надеюсь, своим соседям по комнате он тоже надоел, и бить меня вчетвером они не будут.

Перехватываю гитару за гриф и пытаюсь вырвать её у меломана.

- Э-э! Ты чего?! – возмущается певец.

- Ты на время смотрел? Сколько орать можно?

- Отдай инструмент! И не лапай её!

И всё это с надрывом, с обидой. Смотрю на «неё». Обшарпанная гитара, струны натянуты кое-как, торчат в разные стороны острыми концами. Настраивать её музыкант явно не умеет. А ещё ей кого-то били, и, кажется, я догадываюсь кого. В деревянном барабане – трещина. Заклеенная картинкой какой-то голой б… девушки. Картинка тоже уже повидала жизнь. Девушка почти стёрлась, видны только огромные округлые…. глаза.

- Спать ложись, - говорю певцу.

- Совсем первокурсники охренели, - возмущается тот. – Пацаны, вы чего молчите?

Но его соседи по комнате только натягивают на уши подушки и делают вид, что спят.

Вот так мы познакомились с Виталиком. Природа обделила нашего соседа слухом и чувством ритма, зато не обидела голосовыми связками. Пел Виталик громко. За что был неоднократно бит старшекурсниками, вызываем к коменданту общежития. Его гитару крали, выбрасывали в мусорный бак, били об стену. Но Виталик с завидным упорством доставал её, заклеивал, натягивал струны и ОРАЛ.

Спасение, как водится, пришло с неожиданной стороны. Общежитие наше располагалось в самом центре города. Поэтому во дворе неизменно дежурила машина ППС. Иногда она куда-то срывалась и, визжа тормозами, мчалась участвовать в каком-нибудь преступлении. Но чаще всего доблестные милиционеры просто стояли, подрёмывая по очереди и поглощая вёдра кофе, как какие-нибудь заправские копы из фильмов. ППСники долго старались не замечать выступлений Виталика. Они закрывали в машине окна и включали погромче музыку. Нервно курили, со злобой поглядывая на окна общежития, где на высоте третьего этажа, на подоконнике сидел медпрофовский менестрель.

Наконец один из ППСников не выдержал. То ли ходил в детстве в музыкальную школу, то ли голова у него в тот день болела. Патруль не поленился пройти через вахту, мимо испуганной бабушки Мариванны, вычислить по крикам комнату Виталика и ввалиться с грозным «Откройте, милиция!»

Милиционеры вежливо объяснили Виталику, что его песни попадают под «нарушение общественного порядка» и если он не хочет загреметь на несколько суток в другое общежитие, не такое комфортное, то лучше бы ему вести себя потише.

С тех пор Виталик, перед тем, как устраиваться на подоконнике, внимательно осматривал двор. Не стоит ли там машина ППС. А так как машина стояла очень часто, то количество концертов резко сократилось и спать мы стали спокойнее.