Diskman

Попугайчик склонил голову набок, разглядывая сквозь прутья клетки вошедшего. Свет разбудил птицу. Она вздыбила и опустила перья на загривке, словно в сомнении. Издала негромкую трель - помесь дверного звонка со скрипом не смазанной петли.

- Не волнуйся, Чуча! Это не больно. - Вошедший повернул крючок на дверце и запустил внутрь руку. - Раз и всё. Просто мне - нужно!

Попугайчик сидел у него на пальце, балансируя на тонких лапках. Снова чирикнул, но уже совсем коротко - вошедший откусил ему голову. Выплюнул несколько перьев и сунул тушку в рот целиком, хрустя косточками. Повернулся и вышел из комнаты, пережевывая птичку. Щёлкнул выключатель. Осиротевшая клетка с открытой дверцей осталась позади, в темноте.

Уже в коридоре пришлось опуститься на четвереньки. Свежая кровь изменила организм вошедшего, запустила превращение в зверя. Густой короткий мех покрывал тело, кости трещали, удлиняясь и выгибаясь в стороны. Полутьма стала серой и словно раздвинулась: зрение обострилось.

- Ррмяфф! - коротко рявкнул зверь и, переваливаясь, побежал по коридору на мягких коротких лапах, задевая боками стены. В нём уже ничего не было от хозяина дома. Случайный зритель увидел бы перед собой гигантского кота с горящими жёлтыми глазами.

Зверь по-прежнему был голоден, но теперь мог охотиться. Этого так не хватало в обычном человеческом теле. Впереди были ночь и много дичи. Он протиснулся в приоткрытое окно и тяжело спрыгнул на землю. Всё же первый этаж - это всегда удобно для таких, как он.

- Паша... Ты видел? - Целующаяся у подъезда парочка распалась на испуганную девушку лет двадцати и взъерошенного парня. - Собака в окно выскочила! Огромная! Мне страшно...

- Да ну! Показалось, - парень оглянулся, но позади, кроме неясной тени, никого не было. - Не бойся, я с тобой!

- Паша... - жалобно попросила девушка. - Проводи меня до квартиры. Страшно что-то.

- Пойдём... - проворчал тот. Коротко звякнул домофон, хлопнула дверь.

Зверь выглянул из-за угла: у подъезда никого не было. Чуть не засыпался, нужно осторожнее выходить из дома. Впрочем... И увидят - не поймут.

- Мяффф... - басовито заурчал зверь. Потряс передней лапой, аккуратно поставил её на асфальт и побежал охотиться.

Паша Катушкин был патентованным неудачником. Хотел стать военным - не прошёл по здоровью. Даже на срочную не взяли. Поступил в институт, но был выгнан после первой сессии. И ладно бы за незнание, нет! - нахамил декану. Прийти на зачёт пьяным - уже залёт, но крыть матом профессора - гарантия отчисления.

- Катушкин, ты дурак? - напоследок поинтересовались в деканате, отдавая документы.

- Видимо, да...

На том разговор и был закончен.

Дальше пришлось работать: свободная касса сменялась "чем могу вам помочь?", а впаривание кредитов - мойкой машин. Паша обвинял весь мир, но сам был не при чём. Не везёт же!

Вот и сейчас - не повезло. Ленка, дура, испугалась чего-то. И домой, а у него были и другие планы. Паша вышел из подъезда злым и решил поймать эту псину, или кто там из окон выпрыгивает не вовремя. Он пошёл в том же направлении, что и охотящийся зверь.

Тот, между тем, трусил по пустым улицам, держа направление на парк. Там и была самая охота! Ленивые белки, прирученные отдыхающими. Полусонные птицы. Бродячие собаки, на худой конец, хоть и воняли псиной. Людей оборотень избегал - стоило засыпаться и оставить на месте труп, потом поднимался шум на полгода. Облавы, экспертизы... Да и грустно это, с общефилософской точки зрения - людей-то жрать. Каннибализм получается. Тем более, что мясо ему не нужно, только кровь.

Зверь облизнулся, вспомнив вкус красной жидкости. Не забыть приобрести нового попугайчика, кстати. Это вервольфам хорошо - перекинулся в полнолуние через голову, и готово. Ему нужна была кровь, чтобы запустить процесс.

- Шарик, Шарик! Бобик! - послышался сзади неприятный голос. Зверь отпрянул в тень и оттуда глянул на преследователя.

Точно, тот смешной паренёк, что сосался с Ленкой из сорок девятой. Этому-то что нужно?!

- А, может, ты - Рекс? - самого себя спросил парень вполголоса. - Всё равно поймаю, скотина! Будешь знать, как пацана обламывать!

"Сдурел, что ли?", - подумал зверь. - "Я тебя знать не знаю, придурок".

Вслух он ничего не сказал, только облизнулся ещё раз и прикрыл глаза, так и сидя в темноте. Невыносимо хотелось крови. Может, этого и оприходовать? Сам нарвался, совесть, вроде, чиста.

- Ша-а-рик! - не унимался Паша. Непонятное чувство словно на верёвке тащило его к густой тени от кустов, в которой и сидел зверь. Споткнувшись на ровном месте, он едва не свалился прямо на охотника.

- Иддддди ссссюдааа! - прошипел оборотень.

- А! - обрадовался парень, присев на корточки. - Вот ты где! Ты чего, кот, что ли?

Зверь молча выбросил вперёд когтистую лапу и подтянул к себе добычу. От парня пахло табаком, помадой и дешёвым пивом.

- Ты чего! - удивился Паша, но зверь уже приник к его шее, прокусил её и жадно лакал кровь.

- Вкуссссноооо, - мурлыкнул оборотень.

Паша только булькал прокушенным горлом и ответить ничего не мог. По техническим причинам.

Насытившись, зверь отошёл немного дальше в кусты и тщательно вылизался, хрустя шершавым языком о шерсть. Теперь и в парк идти не надо, и наелся на месяц вперёд. Шума будет много, ну и ладно. На собак спишут, не в первый раз.

Вернувшись домой, зверь свернулся калачиком и сладко задремал на балконе. Так было удобнее - ночь тёплая, а первые рассветные лучи превратят его обратно в человека. Завтра снова на работу, не забыть с утра погладить рубашку, потом заправить машину и мррррмяффф...

Спал он тревожно, с кошмарами. Во сне его выгоняли из института, с каких-то скучных работ, много били - как знакомые, так и совершенно неведомые люди. Бросали девушки. Обманывали и предавали, грабили по пьяни и на трезвую голову. Толкали под колёса машин и воровали кошельки.

Когда зверь проснулся от выглянувшего солнца, в его облике ничего не изменилось. Он наглухо застрял в образе двухметрового кота.

Фыркая от досады, оборотень зашёл в комнату и грустно сел перед зеркалом. Обычно оно не отражало ничего, но сейчас там был виден старый потёртый кот с грустно опущенными седыми усами. Почему-то очень хотелось дешёвого пива.

- Свободная касса, блядь...

© Юрий Жуков

Вы верите в бессмертие, товарищ? Я вот - не очень. Есть, конечно, Вечный жид. Который Агасфер, если библия не врёт. Есть куча богов, якобы глядящих с небес. Может, на кого и смотрят, не спорю. Я их ни разу не замечал. Впрочем, люди и электричество с гравитацией не видят, тогда как те существуют.

Научно доказано.

Но есть ещё темные места в этом вопросе, с долгожительством. В 1922 году мне было девятнадцать лет. Возраст не самый сознательный, но уже и не ребячий. В подполье успел поработать, от полиции прятался. В восемнадцатом воевал уже вовсю: возле Питера, потом на Урал направили по партийной линии, помогать товарищу Бубенцову. В тюрьме у белых сидел трижды, один раз хотели расстрелять, спас малый возраст.

Не выгляжу я на сто пятнадцать годов? Понятное дело, дальше слухайте. Дальше больше, как говорится.

В двадцать втором годе я уже в Подмосковье с религией боролся. Заложили мы взрывчатку под церковь какого-то Христофора, что с собачьей головой. Шнур, машинка - всё приготовили, но дёрнул меня чёрт пойти проверить закладку зарядов. Кто ручку дёрнул - Тимоха или Константин, я не знаю. И зачем - понятия не имею. Скорее всего, по глупости: оба парня деревенские, мне в подкрепление приданы. Не то, чтоб дураки, но политически незрелые. Тёмные ещё.

Мне повезло, что я в подвале был, иначе б сразу погиб. А так - нет. Кирпичами привалило, конечно, по голове досталось и ногу отбило. От взрыва как лопнуло что-то в воздухе, ухи заложило. Сознание потерял.

Очнулся, когда в лицо светить начали. Думал, Тимоха, раздобыл где-то фонарь, стервец, меня ищет. Он такой, пронырливый, сообразил бы. А вот и нет: стоят парни какие-то, одеты черти во что - брюки мешком, куртки с полосками железными. Ботинки, правда, хороши у обоих, на толстой подметке, прошитые.

Я поднялся, как мог - голова-то гудит, в ушах будто ваты набили, и давай на них орать: кто такие, мол? Почему в церковь полезли во время взрывных работ? Ору, а сам себя плохо слышу. Хотел револьвером им пригрозить, да не нашел. Гимнастёрка, штаны и сапоги - всё моё имущество. И то гнилое какое-то. Раз, другой повернулся, гимнастёрка по швам лопнула, а сапоги кусками развалились. Портянки тоже как из марли: пальцы торчат из ошметков. Ремень соплей расползся, только бляха о пол брякнула.

Эти двое назад пятятся, один коробочку перед собой держит, типа портсигара. А второй фонарём светит. Я разозлился, конечно. Мало того, что одежда у меня гнилая, так ещё и револьвер куда-то делся. Одному из этих в ухо дал, тот как сноп - на пол. Портсигар его вдребезги, как стеклянный. У второго я отнял фонарь и мешок заплечный, тоже врезал, но потише. Чтобы он говорить мог.

- Где, - спрашиваю, - Тимоха с Константином?

Тот глазами хлопает, рот кривит, а ответить толком не может. Только "диггеры" какие-то сказал и всё. Немцы, что ли? Так не похожи, рыла у обоих славянские.

Шпионы, небось.

- Как сюда попали? Выход где? - Вот это он понял, растолкал товарища, как мог, на плечо его взвалил, вперёд пошёл. И мне рукой показывает, куда вылазить.

Лезли трудно. Сперва тот, что с фонарём был, потом второй - стонет чего-то, но лезет. А последним я. Кирпич везде торчит, ободрался я, остатки амуниции в норе этой оставил. Вылез как Адам: задом сверкаю, босиком по камням хожу. Лом лежит, лопаты. Вокруг церквушка та, только крыша вся в дырах, мусор, стекло битое кругом. На полу пятна горелые от костров, а на стене баба голая углями изображена. Страшная, как жандарм Полетаев, только что без усов. И с сиськами.

- Где, - ору, - отряд мой? Тимоха с Константином, две лошади и подвода?

Эти шпионы головами машут, несут чепуху какую-то: мол, они только раскопали подвал. Никого больше нету рядом.

Пригрозил им чрезвычайной комиссией - вообще, не поняли меня. Опять про диггеров начали болтать. Ниггеров знаю, это в Америке угнетенный рабочий класс чернокожей наружности, может, эти про них балакают? Плюнул. Заставил одного раздеться, фигурой на меня похож, а у меня с одеждой туговато. Налезло нормально, только рукава длинноваты и ботинки на босу ногу болтаются.

Стоит этот шпак передо мной, ручки-ножки тоненькие, подштанники смешные, короткие, по бедро всего. И рубаха нательная без рукавов. Точно, шпионы, у нас кто ж так оденется?

Но некогда мне, не в шапито, над уродами смеяться. Погнал их впереди себя на выход. Раздетый тут же на стекло наступил, еле идёт, хромает. Но вышли. Тут я и начал понимать, что не то что-то. Деревни Малые Щигры, что рядом с церковью была, нету. Поле только, холм справа и деревья редкие. Рядом с церковью механизм какой-то стоит - для трактора маловат, на автомобиль - тоже не похож. Низкий слишком. Но на колёсах.

- Куда деревню дели, контры? - у этих спрашиваю. Раздетый сел на землю, ногу свою разглядывает. Крови немного там, заживёт.

Второй мне и говорит:

- Нет здесь деревни. С сорок второго года нет, как немцы сожгли.

- Немцы?! Сдурел, что ли, паря? Какие тут германцы, они сюда и не дошли.

Потом уже я задумался: какой сорок второй? Историю худо-бедно знаю, не воевали мы в сорок втором ни с кем. Англичане с китайцами сражались, было дело. За опиаты, кажется.

- А сейчас какой год? - спрашиваю.

- Восемнадцатый, - говорит. И глазками хлопает. На вид - старше меня, бороденка дьяческая, а лицо выражением как у ребёнка.

- Брешешь! - говорю. Сам уже злиться начал. - Двадцать второй сейчас, ты мне пули не лей!

- Клянусь Джа, восемнадцатый! - и свой мне портсигар под нос тычет. - Сам посмотри.

Взял я коробочку, а на ней как фольга под стеклом цветная, тонкая работа. Картинка с бабой красивой. И крупно написано - 5 августа 2018. 16:42.

Я ему коробочку обратно сунул, да сам так и сел на землю, чуть второго не придавил, раздетого.

- Брехня? - спросил для формы, а сам на ботинки сижу смотрю. То ли нерусские они, то ли - из будущего, правда. А, может, и то, и другое, хрен его маму знает. И куртка эта, матерьял непонятный. И трактор, который не трактор.

- Верняк! - а сам всё глазками хлопает.

- Так это что же получается: я почти сто лет в подвале проспал? Без меня всемирный союз трудового народа построили? В звёздное пространство полетели? Отвечай: полетели или нет?

- Ну... Типа того, - отвечает раздетый. Хныкать перестал, разговорился. - Недавно Маск "теслу" запустил с манекеном под Боуи.

- Слышь, паря! - это я ему, строго так говорю, с чувством. - Давай по-русски говорить, если умеешь. Белых, понятно, разбили. Коммунисты во всех странах у власти? И остались страны-то или один трудовой земшар, как говорит товарищ Троцкий?

- Остались... - уныло так отвечает. - Штук двести осталось. Куртку хоть отдай, терминатор. Куда я в одних трусах-то? Как домой идти?

Я покачал головой:

- Хрена я тебе отдам, самому нужна. Я младший командир, а не кто-нибудь. Говорите, где партийный комитет ближайший? Сам разберусь дальше, без вас.

Одетый в коробочку свою уставился, спрашивает:

- Какой партии комитет?

Это он у меня спрашивает, большевика июльского призыва?! Как есть, контра!

- Нашей, большевистской. Коммунистической!

- А-а-а, капээрэф типа? - и пальцами тычет в коробочку, щурится. - Ближайший в Николаевске. Тридцать семь километров отсюда.

Показывает мне коробочку, а там теперь - как кусок карты нарисован. Трехверстка, похоже.

- И чего, топать прикажешь? Лошадь нужна.

- Да мы на машине, вроде. Ключи только отдай, у тебя в куртке лежат.

Я ощупал карманы, что-то там есть. А как вынуть - непонятно.

- Молнию расстегни, чего неясного?

Он протянул руку, уцепился за железку и потянул. Скрипнуло противно, но карман раскрылся. Зубцы по краям торчат. Что у них тут за дела с одеждой, ум за разум заходит. Я подёргал туда-сюда, ну да, вроде разобрался.

Ключи оказались на колечке, маленькие, как от шкапа. Не дверные точно. И висит рядом фитюлька, со спичечный коробок. На ощупь - эбонит какой-то. Я его ухватил, а механизм возьми и запищи - громко, противно. Не будь я бойцом Красной армии, мог бы испугаться.

- Хорош, аккумулятор посадишь! - одетый ключи у меня забрал и второму подаёт. Тот вцепился, словно ему долг отдали, а он и не надеялся.

В общем, дальше мы на этом автомобиле поехали. Непривычно, закрытый весь, внутри всякой всячины набито - лампочки, кнопки, ручки какие-то. На руле ромбики, три штуки, если в ряд выложить - комбатальона получится. Но это я так, искал что-то знакомое глазу. Дорога гудроновая, ровная, но ям много.

В Николаевск когда въехали, я уже поверил этим двоим, что будущее на дворе. Не дурак же я: автомобили на любой вкус, дома непривычные - по десять этажей, громадные. Над магазинами надписи цветные горят, хоть и не всегда на русском. Лошадей вообще нет. А люди ярко одетые, как на праздник все. Чудеса, конечно, но я зубы сцепил, жду встречи с товарищами по борьбе. До этого креплюсь, молчу.

- Вот он, твой комитет партии, - это раздетый из-за руля. - Отдай куртку, а? Будь человеком, а то как бандит какой...

Разжалобил. Когда остановились, мне дверь открыли, я вылез и снял куртку, бросил в машину. Пусть подавится, если товарищу уступить жалко. Хотел фуражку поправить, да нету у меня её. Плюнул на ладонь, волосы пригладил и пошёл вызнавать обстановку. А эти двое уехали, я и обернуться не успел.

Зашёл внутрь, хотя ещё на улице на душе потеплело: городской комитет Коммунистической партии Российской Федерации. Вывеска. Золотом по красному, красота! Не зря мои товарищи вшей в окопах кормили.

На входе мужичок в форме, за столом сидит, под портретом Ильича. Форма чудная: матрос не матрос, не пойму, но точно - в форме. Подошёл я, руку ему пожал:

- Товарищ Сорокин я. Из далёкого прошлого. Как председателя комитета увидеть?

Он сидит, глазами тоже хлопает, не хуже тех двоих. Молчит. Сопит. Потом рукой махнул в сторону лестницы:

- Второй этаж. Четвертый кабинет.

- Спасибо, товарищ! У вас закурить нету, часом? Давно не курил.

- В помещении запрещено! - и глазами перестал хлопать, посуровел лицом. - Иди, давай.

Поднялся я на второй этаж. Кабинет нашёл, захожу, а там секретарь: девка молодая и одета, как девка публичная. Из тех, что с жёлтым билетом. Волосы завитые, серьги-кольца, помада на губах ярче знамени. Не из наших товарищей девка, точно вам говорю.

- По какому, - спрашивает, - вопросу к Леониду Сергеевичу?

- Хочу представиться по месту прибытия. Завалило меня в двадцать втором году, только откопали. Сразу к вам. Мандата нет, оружие утратил во время обвала.

Смотрю, она аж скривилась. Трубку телефонную хвать, потыкала пальчиком и давай с кем-то обсуждать:

- Сергей, вы его видели? Ну да... К нам. Ах, уже позвонили? Сколько? Минут двадцать пять - полчаса? Хорошо. Да. Учту, конечно. Молодец!

Не понял, о чём говорила, но и ладно. Стою, жду вызова от председателя.

- Вы присядьте, пожалуйста. Леонид Сергеевич скоро будет.

Присел, куда деваться. Курева нет, дай хоть почитаю чего пока. На столике журналов стопка, цветные все, фотографии яркие. Взял один, внутрь заглянул, а там слишком все мудрёно. Из того, что разобрал, понял: не у власти наши товарищи, меньшинство они в Государственной думе. Ничего, это мы проходили. Исправим ситуацию. Положил я журнал на место и сижу.

Так и сидел, как дурак, пока не приехали доктора. Один в годах, с чемоданчиком, в белом халате. А с ним двое молодых - спокойные, но здоровые такие, каждый выше меня. И сильные - они когда меня с собой повели, я вырываться начал. Но - куда там! Руки за спину свернули, так и увели. Я бы и сам пошёл, но председателя дюже видеть хотел.

Так попал на полгода в клинику. Стыдно признаться, решили они, что я психический. Расспрашивали, записывали всё, как на допросе. Потом в палату определили, таблетки давать начали. У нас таблеток и не было почти, порошки в основном, а тут, вишь как оно... Спал я там помногу, отъелся. Сонный какой-то стал: иду - а сам сплю, сижу - тоже дремлю. Да там все такие.

Зато порассказали всякого, как эти сто лет прошли, я даже сквозь дурь эту сонную не уставал удивляться. Тогда и решил, что дальше делать. Надо власть народу возвращать! Фабрики рабочим, землю крестьянам, как в октябре тогда.

Спрашиваете, почему здесь оказался? Так никто больше революцию делать не хочет. Сонные все, как в клинике, только деньги подавай, а у кого есть - чтобы побольше было. И телефон ещё. Всё телефонами меряют, совсем обезумели. Никакого кипения трудовых масс, аж плакать хотелось, верите? Помаленьку начал выпивать, когда на работу устроился, охранником в одном ресторане. Выгнали. Сказали, иди нахрен отсюда, большевик. А я уже и не большевик, одно название. Партбилета нет. Револьвер профукал, а то бы застрелился.

Вот и сижу теперь на вокзале, пока менты не прогонят очередной раз. Сижу, много не прошу, рублей двадцать, если не жалко. В моём возрасте просить, оно, конечно, стыдно, но выпить хочется - спасу нет.

Раз с долголетием повезло, на боярку уж точно насобираю за день. За такой рассказ не жалко?

Ага, спасибо. Сигаретку бы ещё, если можно.

© Юрий Жуков

У склонившегося надо мной человека серые глаза. Внимательные, с припухшими веками, заключённые в два прямоугольника очков. Первое впечатление. Тест зрения, интеллекта и основ логики: человек уже немолод и он долго не спал. Судя по белому халату, врач.

- Как вы себя чувствуете?

Неплохой вопрос. Не "кто вы" или прочие загадки без ответов, а именно "как". Чистый английский с еле уловимым твердым акцентом. Немец? Голландец? Швед? Лицо мне незнакомо.

- Спасибо, хорошо.

У меня тоже довольно приятный голос, надо же! Низкий, спокойный, с едва заметной хрипотцой на шипящих согласных.

Человек кивает и выпрямляется, махнув кому-то рукой. Вокруг - операционная: блестящие подставки с инструментами, шкафчики у стен, круглая лампа прямо надо мной, к счастью погашенная, чтобы я не ослеп. Я лежу на столе и мне довольно холодно. Ещё двое в белых халатах, но они - не доктора. Просто набросили на плечи, заходя в операционную, прикрыли одинаковые темные пиджаки. Оба в сорочках и при галстуках. Даже не в одежде дело: оба похожи выражением лица. Есть в них что-то неуловимо-полицейское.

- Профессор, вы просто волшебник! - один из них, чуть старше и грузнее второго. По всем признакам, главный в этой паре. - Один в один! И голос, вот это и вовсе фантастика...

- Ничего удивительного, сэр. Полная копия пациента, полная. С почти всеми признаками личности, заметьте!

- Он понимает, кто он? - немного коряво уточняет второй.

- Нет, сэр, - немедленно откликается врач. - Ему это и незачем. Вы же знаете программу. Выполнение приказов, не более.

- Да, да... - смущается младший и замолкает. Все трое рассматривают меня. Я мучительно соображаю, что здесь делаю. Интерес довольно вялый, как рябь на воде озера в тихий день.

- Я в больнице? - пробный шар без надежды на страйк. - Я болен?

- Ну что вы, конечно, нет! - врач улыбается и я вижу, что он уже стар. Гораздо старше остальных двоих. Крепко за восемьдесят, несмотря на подтянутый вид и четкую речь. - Вы уже совершенно здоровы, дорогой Джон. Но в больнице, тут вы угадали. Пришлось провести ряд процедур. К сожалению, у вас есть некоторые проблемы с памятью...

Врач умолкает, разводит руками.

- Вы - актёр, - продолжает его речь более солидный из двоих с галстуками. - Вас наняли для исполнения серьёзной роли, потребовалась операция по коррекции внешности. К несчастью, передозировка наркоза... Медицина пока несовершенна, верно, Фил... простите, профессор?

- Признаю вашу правоту, сэр. Многое в работе мозга, как и эндокринных систем организма - пока секрет. Черный ящик Пандоры, если позволите. Но работа идёт. Человек не просто устремился в космос, но и проникает в тайны своего устройства. Кстати, вы можете вставать.

Последнее он говорит уже мне. Я с небольшим трудом нащупываю простыню, в которую завернут, и сажусь на операционном столе. Тело слушается меня чуть хуже, чем язык. В голове слегка шумит, словно внутри пересыпается песок. Я встаю, нагой, как Адам, держась рукой за стол.

- Одежда в шкафу, эти господа расскажут вам остальное. Честь имею! Рад был проверить некоторые свои теории на практике.

Врач поворачивается и уходит.

Младший из оставшихся подаёт мне из шкафа белье, отглаженную сорочку, галстук, костюм на короткой вешалке, носки и туфли. Всё не новое, но даже на вид превосходного качества.

- Профессор явно недоволен.

- Помолчите, Браун. Он получил за операцию приличные деньги, но не может опубликовать результаты. Для людей науки это весьма неприятно.

- Хотел бы я получить два...

- Заткнитесь!

Младший пожимает плечами, помогая мне одеться. Закончив, я, пошатываясь, дохожу до стоящего в углу столика с графином, долго и жадно пью, постукивая стаканом о зубы. Оба господина настороженно следят за мной, но продолжают молчать.

- Сейчас мы поедем в... одно место и отрепетируем вашу роль, Джон.

Я согласно киваю. Мне решительно всё равно, что будет дальше. Жажда утолена, а других желаний у меня нет. Послушно иду за старшим на выход.

На улице прохладно, хоть и солнечно. Ветер неприятно дует мне в шею. Яркое солнце слепит глаза, и я достаю из кармана пиджака темные очки. Откуда-то я знаю, что и как делать, но, убей Бог, не понимаю откуда. Мы садимся в длинную закрытую машину. Я знаю, что это "бьюик", но источник знаний всё в том же неясном тумане.

Старший нажимает кнопку и между шофером, рядом с которым садится Браун, и нами на заднем сидении поднимается перегородка.

- Я - ваш куратор, Джон. Объясню роль и побуду неподалеку во время её исполнения.

- Хорошо, сэр.

- Зови меня Рой.

- Ясно, Рой.

- Вам предстоит сыграть роль президента Соединённых Штатов.

Я вяло киваю. Машину мягко подкидывает на неровностях дороги, но едем мы явно медленно.

- Итак, ваша задача. Вы выходите из самолёта вместо президента. С этого момента вы - это он. С вами будет жена, Жаклин. Она знает, что вы - ненастоящий.

- Я - настоящий, Рой. Я умею дышать и ходить, пью воду.

- Вы понимаете, о чём я. Там будет множество людей, вы приветствуете всех. Рядом с вами будет всего несколько человек, настолько близко, чтобы вы общались по именам. Вот.

Рой протягивает мне пачку фотографий, на обороте - имена и должности. Жаклин. Губернатор Джон Конналли. Его супруга Нелли. Я запоминаю всех с первой попытки. Или это такая хорошая память, или - просто пустая голова, ждущая наполнения хоть чем-то.

- Вы садитесь в машину. Там буду я и ещё один парень за рулём. На нас вы внимание не обращаете. По пути приветствуйте людей, улыбайтесь. Машите рукой иногда.

- Я запомнил, Рой.

- Превосходно... Вас, наверное, убьют по дороге. Вас это не пугает?

- Меня ничего не пугает, Рой.

- Прекрасно звучит, Джон. А теперь мы начинаем действовать.

Он наклоняется над переговорным устройством, жмёт кнопку и коротко командует водителю:

- План А. Аэропорт Лав-Филд, служебные ворота.

В ответ слышно что-то неразборчивое, но утвердительное по интонации.

В голове у меня по-прежнему пустота. Лениво пересыпается песок, как в часах на столе. Прикрываю глаза, и мне кажется, что я куда-то бегу.

Стремительно.

Неотвратимо.

Где-то впереди меня жертва, запах которой бьёт в ноздри, щиплет мне глаза. Короткая зелёная трава несётся мне навстречу, я прорываюсь сквозь неё, с хрустом и подвыванием.

Слышен выстрел.

Наверное, это охотники. Они же шли за мной, пока я загонял для них дичь.

Пока я бежал...

...- Вы уверены, господин президент? Сами?

- Да, хватит спорить. Стрелять буду я, остальные только для подстраховки. Если уж этому несчастному суждено... Лучше своими руками. Кстати, Смит, почему моего двойника сделали именно из собаки?

- Специфика работы. Профессор Прио... Преобр... При-об-ра-джен-цки, чёрт. Язык сломаешь с этими русскими. Он делает людей только из собак. Ещё с двадцатых годов. Пробовал из обезьян и кошек, но что-то не ладится. А с собаками всё отработано, хватило небольшого участка вашей кожи.

Кеннеди задумчиво пожимает плечами и наклоняется над снайперской винтовкой. Дорога в прицеле - как на ладони. Можно посчитать звёздочки на флаге у паренька, стоящего в толпе на тротуаре.

- Русские, видимо, всё делают из собак... Академик Павлоу, Бьелка и Стрэлк. Не важно, по большому счёту. Для меня сейчас главное - уйти с политической арены.

- Выбран очень шумный способ уйти, господин президент...

- Что поделать, Смит. Все решено. Уйду в тень, чтобы заняться по-настоящему важным делом. Эти парни с Нибиру совсем оборзели. Мировая гегемония каких-то ящериц?! Holy shit!

- Да, господин президент. До акции осталось шесть минут, сэр.

© Юрий Жуков

Мужичок на остановке явно не в себе.

Есть такие признаки, они всем известны. Поднятые плечи. Походка. Характерная суетливость. Мимика и не присущая даже детям широкая глупая улыбка, страшная в сочетании с взрослым остановившимся взглядом. Всё это сразу говорит - псих.

Образ дополняет расстёгнутая одежда. Всё нараспашку - и куртка, и рубашка, из-под которой светилась волосатая грудь с нательным крестом. Мятые, с отвисшими колеями, прямо-таки жёваные брюки родом из семидесятых. Неожиданно яркие, белые с оранжевым кроссовки заляпаны грязью.

- Блаженны... Блаженны нищие духом, ибо приедут в царствие... - Мужичок путается в словах Писания, но то, что он бормочет, вполне разборчиво. - Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю... И несть им числа, но - Диаволъ!..

Отчетливо слышен даже твердый знак на конце слова, что по определению невозможно. Псих выскакивает из-под навеса на тротуар, задирает руку вверх, да так и застывает. Костлявое запястье с краем старой выцветшей татуировки то ли грозит небу, то ли призывает его к чему-то.

Прохожие обходят мужичка, как неживого. Как статую, внезапно возникшую на пути. Жизнь в большом городе быстро учит не обращать внимания на дураков, если они не пристают. Здесь и на умных-то времени не хватает.

- Аз есмь царь земной и небесный! - вопит мужичок неожиданно густым церковным басом. – Уверуйте, сволочи!

Пара идущих навстречу школьниц с непременными наушниками поверх вязаных шапок отскакивает в сторону. Тётка уставшего вида с ашановскими пакетами в руках морщится, но проходит рядом. Чтобы свернуть её с пути требуется что-то солиднее царя. Пусть даже земного и небесного. Старушка, идущая следом, крестится и матерится одновременно.

Тоже особенность, кстати. Местная примета.

Мужичок опускает голову, весь как-то сникает и плетется к лавочке, с которой я наблюдаю за представлением.

- Нормально так? Пойдёт? - плюхаясь рядом со мной, спрашивает он. Голос теперь самый обычный, без блаженных интонаций, да и лицо разгладилось, становясь обычной неприметной физиономией сорокалетнего мужика.

Не очень здорового и заметно пьющего.

- Ну... Больше бы экспрессии, - тяну я в сомнении. - За руки можно схватить кого-нибудь. А мимика - хороша, Виктор. Очень даже!

- За руки - нельзя. Побьют, - коротко отвечает Витёк.

Я немного думаю и согласно киваю.

- Да нормально! В целом - убедительно.

Мужичок молча застёгивается. Видимо, замёрз. Настоящие сумасшедшие босиком по льду ходят, а ему, конечно, прохладно.

- Сергей Сергеич…

- Да? - не отрываясь от изучения прохожих, откликаюсь я.

- Я уже спрашивал, но так чего-то и не допёр. Вот вы мне платите вторую неделю, верно?

- Три тысячи в день. Мало?

- Нет, нет! Что вы! Нормально. Меня устраивает. Я про другое хотел спросить. Что вы актера не наняли? Ну, это... Профессионального.

- Зачем?

Витёк, как они говорят, зависает. Даже пальцы, сжимающие язычок молнии, останавливаются посередине груди, словно он собрался перекреститься, но забыл как.

- Так, это... У него лучше бы вышло, вот!

- Виктор, мне не нужно лучше. Вполне достаточно видеть вас. И как на вас реагируют все эти люди. Вы играете бездарно, но в этом есть своя честность. В общем, это - то, что мне сейчас нужно.

Витёк наконец-то застегивает куртку под горло.

- На сегодня закончили?

- Пожалуй, да. Так хочется выпить?

- Ага, - он совершенно по-детски светлеет лицом. - Вы же не против?

- Помилуйте, Виктор! Вы - взрослый человек. Да еще на честно заработанные деньги… - Три тысячных бумажки меняют хозяина. – Я только за. Завтра здесь же, в одиннадцать.

- Спасибо, буду!

Он вскакивает с лавочки, засовывая гонорар в карман, кланяется и почти бегом направляется в сторону виднеющегося за домами здания вокзала. Там масса мест, где можно удачно инвестировать деньги в завтрашнее похмелье. Лысые по осенней поре деревья равнодушно машут ему вслед ветками.

Я некоторое время сижу, разглядывая прохожих.

Теперь, лишенные раздражителя, они скучны и сливаются в общую массу. Слипаются, как позабытые теперь карамельки в железной банке, проглядывая через общую глазурь разноцветными пятнами.

Встаю, и, тяжело опираясь на трость, иду в гостиницу. Сегодняшние наблюдения помогут мне написать еще пару страниц бесконечной книги о единственном достойном предмете размышлений.

О людях.

В коридорах гостиницы пусто: не сезон для туристов. Редкие командировочные сейчас трудятся, проверяя и пугая местных коллег, или, наоборот, перенимая их опыт и набираясь мудрости. В любом случае, они – не здесь. От моих шагов и даже стука палки нет эха, его впитывает казенный сероватый ковролин.

Номер аскетичен, как и всё в моей кочевой жизни. Кровать, стол, стул, шкаф. И привычное зеркало на привычном месте – овальный портал в такую же комнату в ином мире, где моя левая рука станет правой и наоборот.

Больше там ничего не изменится.

С удовольствием выпиваю стакан минералки, открываю ноутбук и продолжаю с того места, где от усталости и нехватки материала остановился вчера вечером. Труд бесконечен, как и всякая по-настоящему масштабная работа. Он должен будет открыть людям глаза на них самих. Стать тем самым раздражителем, который только и способен что-то в них изменить, заставить разъединиться и выйти из железной коробочки…

Всего пара строчек, как меня прерывает резкий треск телефона. В таких гостиницах уже непривычные для современного человека проводные телефоны – по-прежнему вещь обыденная.

- Слушаю вас. – Я давно научился необязательной вежливости, это иногда помогает располагать людей к себе.

- Здрасте! Вы с девочками отдохнуть не желаете? – бойкий девичий голосок. Саму её, что ли, вызвать…

- Идея не лишена интереса, - так же вежливо продолжаю я, с удовольствием слушая паузу. Бойкая переваривает фразу, примеряя её в голове, как джинсы – подойдет или нет.

- Отлично! Тогда к вам сейчас подойдет молодой человек, покажет варианты. С ним и договоритесь. Приятного отдыха!

Я опускаю трубку.

Вот и мой раздражитель добрался, не всё же эксперименты ставить, придется отрабатывать карму. Можно было отказаться, но следует прислушиваться ко всем знакам и сигналам. Так надо.

Молодой человек оказывается не так уж молод. Лет тридцать пять, если на вид. Из-за его широких плеч искусственно улыбаются три барышни.

- Классика, минет, с резинкой, полторы за час. Три часа – четыре штуки, - привычно бубнит он, окинув взглядом номер. – Выбирайте: Снежана, Анжела и Леночка.

Меня подкупает Леночка, не ставшая придумывать себе псевдоним. Чисто внешне все три женщины примерно одинаковы с точки зрения эстетики: яркая косметика, немного уставшие видеть чужие половые органы глаза, кофточки-юбочки в одном задорном стиле.

- Пожалуй, пусть будет Леночка. На три часа достаточно.

Молодой человек берет деньги и уводит с собой невыигрышные номера.

- Располагайтесь, прошу! Будете шампанское? – Леночка стоит посреди номера, словно не знает, зачем пришла. Пьяная, что ли? Не похоже.

- Да, буду, - она выходит из ступора и садится на кровать. – Вас как зовут?

- Сергей Сергеич, - отвечаю я. Имя как имя, почти привык.

- А я – Леночка, - глупо улыбается она, повторяя очевидное.

- Давайте немного поговорим? – из вежливости предлагаю я. На самом деле, она сейчас вещь, которую можно драть во все дырки. За некоторые из дырок придется доплатить, но сути дела это не меняет. – Я, с позволения сказать, писатель. Путешествую по стране, изучаю людей. Записываю некоторые характерные вещи, очень интересно, знаете ли.

- Прикольно! – отвечает Леночка, закидывая ногу на ногу. Меня начинает раздражать её улыбка, но придётся держаться до последнего.

- Да, повторюсь, довольно интересно. Держите бокал.

Я наливаю ей шампанского, себе минеральной воды. Леночка отпивает залпом почти половину, не утруждаясь выслушиванием тоста, который я, заметьте, собирался произнести. Она меня не просто раздражает, она меня бесит, но я продолжаю сдерживаться.

- Так вот… - Глоток минеральной воды. – В вашем городе я ставил эксперимент: как люди относятся к уличным сумасшедшим. Причем не к настоящим, а такая матрешка, эксперимент в эксперименте. Сумасшедший не настоящий. Но за деньги старательно его изображает. Делает вид. А люди, в свою очередь, делают вид, что реагируют на него.

- Ничего не поняла! – честно отвечает Леночка, глядя на меня поверх испачканного помадой края бокала.

- Скажите, сколько вам лет?

- Двадцать два, - не задумываясь, отвечает она. Стало быть, двадцать семь. Уж настолько-то женскую психологию я понимаю.

- Прекрасно. Вы молоды и хороши собой. Давайте тоже проведем небольшой опыт?

Я специально говорю очень спокойно и монотонно. Взгляд Леночки слегка рассеивается, улыбка расползается в расслабленную гримасу. Девушка кивает и начинает расстегивать свободной от бокала рукой пуговки на блузке.

- Перестаньте. Вы не должны сейчас раздеваться. Давайте мне бокал.

Я ставлю его на стол, к ноутбуку, и поворачиваюсь к слушающей меня барышне.

- Вы пришли, чтобы помешать писать мой великий труд. Вы пришли, чтобы спать со мной за смешные деньги. Открыть заветную плоть в обмен на бумажки. Это чудовищно, если задуматься. Это требует наказания, не так ли?

- Так, - медленно, как в полусне отвечает она. – Вы меня накажете, Сергей Сергеевич?

- Обязательно. Но не так, как вы думаете, если вам есть чем думать. Я исполню ваше заветное желание – это и будет наказанием. Чего вы хотите больше всего на свете?

Леночка глубоко задумывается. Несмотря на транс, она честно пытается сосредоточиться на вопросе.

- Деньги… Я хочу быть очень богатой… - наконец выдавливает она. Взгляд ее окончательно плывет, это уже глубокий гипноз, как любят писать медицинские справочники.

- Превосходно! И это – ваше желание?

- Да…

- Значит, пусть так и будет.

Не сверкают молнии, не грохочет за окном гром, даже залпа конфетти – и того нет. Давно ненавижу спецэффекты, особенно те, которые мне приписывают.

Леночка стремительно стареет.

На её морщинистой шее возникает золотое колье, посверкивающее при легчайшем движении колючими отблесками бриллиантов. Под тяжестью украшения голова немного наклоняется вперед. Волосы седеют. Хотя они и уложены теперь в замысловатую прическу, это её не украшает. Пальцы покрываются пигментными пятнами, резко контрастирующими с акрилом ногтей и массивными перстнями. Рот западает и так бесящая меня улыбка превращается в скорбную гримасу, в опущенные вниз уголки губ.

Одежда висит на ней мешком.

- Теперь вы очень богаты. Правда, через час у вас будет сердечный приступ, что неудивительно в столь преклонном возрасте. И вы умрёте. Но вы уже успеете уйти отсюда, а большего мне и не нужно. Не благодарите и – ступайте! Машина с шофером ждет у входа в гостиницу.

Леночка тяжело встает. Пытается выпрямиться, но не может этого сделать – старость, знаете ли, такая старость.

- Спасибо вам! Я знаю, как много у меня теперь денег. Это прикольно, – она говорит глуховатым старческим голосом, делая паузы между словами, чтобы глубже вдохнуть.

- Идите, - ворчливым докторским тоном отвечаю я и поворачиваюсь к ноутбуку. Дверь где-то за спиной хлопает, и я теперь могу продолжить свой труд.

«…Я царь земной и небесный, князь мира сего и иных миров во веки веков. Нет ни ада, ни рая. Ни камеры временного содержания, которое католики называют чистилищем, а буддисты - еще как-то. Мне наплевать на ваши названия и ваши якобы священные книги. Ничего на самом деле нет, кроме вас – алчных и похотливых людей, лживо поклоняющихся мне, или – назло мне же – моему придуманному оппоненту. Людей, даже не понимающих, что я – един, светел и тёмен, жуток и прекрасен. Людей, слабости которых могут стать силой, но никогда ею не станут, потому что вы глупы. Людей, изображающих сумасшедших, чтобы выпить на заработанные деньги. Продающих своё тело, чтобы помечтать о богатстве.

Уверуйте, сволочи! Хоть в кого-нибудь, но - по-настоящему…».

© Юрий Жуков

Первыми неладное заметили пенсионеры. Они как канарейки в шахте - всегда на переднем крае слухов и домыслов. В продуктовых возникли забытые было очереди, колонны старушек в платках, разбавленные редкими гвоздями пожилых мужичков, затаривались солью, спичками и макаронами. Генетическая память требовала от них брать керосин, но его не было в наличии.

Семён зашёл в "Пятерочку" почти случайно. Хлеб, сигареты, полкило лука. Неожиданно для себя решил взять водки. Покрутил в руках одну бутылку, другую. Очищено молоком, украшено медалями. Цена кусалась. Колонна бабушек смотрела на явного бездельника и выпивоху с осуждением, крепкие деды - с пониманием. Старая гвардия.

Семён решил взять пиво и мотать отсюда, пока не растоптали. Хлеб и кетчуп возле дома в павильоне есть. Без лука переживём как-нибудь.

Возле выхода из магазина стоял патруль. Двое повыше, один совсем лилипут. Карлик в погонах. Лицо важное, а погоны - пустые, диссонанс.

- Добрый вечер, гражданин! - довольно вежливо сказал один из тех, что повыше. - Нарушаем?

Семён остановился. Два пакета с пивом оттягивали руки.

- Простите, что - нарушаем?

- Документы ваши, говорю, предъявите.

Семён поставил пакеты на тающий снег. В них негромко звякнуло.

- Паспорта нет с собой, к сожалению. Пропуск вот, с работы. Пойдёт?

- Маловато будет! - ехидно откликнулся карлик тоном мужичка из мультика. - Придётся пройти. До выяснения.

Семён грустно кивнул. Жизнь научила его не спорить с представителями государства и не играть на деньги.

- Я домой позвоню только, ладно? - просящим тоном протянул он. - Жене.

- С опорного пункта позвонишь. Пошли.

Двое длинных шли позади, а карлик важно шагал рядом с Семёном, то и дело задевая полой шинели пакет с пивом.

- А чего строгости такие, начальник? - заискивающе спросил Семён. - Вроде, полная и окончательная победа же? Я ещё трезвый, кстати. И сразу - в участок? Нет, я понимаю, враг не дремлет...

- Там разберёмся... - туманно ответил маленький. Дальше шли молча.

В опорном пункте всё было по-прежнему. Как запомнилось Семёну с прошлого раза: мебель дешёвая, стены мутно-серые. На зарешеченном окне - полумертвый кактус в горшке. Портрет президента, неожиданно молодого, аж непривычно. Лет десять, наверное, висит. Как они здесь работают? Депрессивно же.

- Вещи сдавай дежурному. Не боись, под роспись, даже пиво пересчитаем.

Семён покрутил головой. А, вон тому, с повязкой на рукаве? Ладно. Но позвонить бы надо, Нинка с ума сойдёт.

- Командир, может договоримся? Я вам пивка принес, скрасить трудовые будни, а сам пойду, а?

- Вы задержаны по подозрению в паникерстве, - неожиданно официально откликнулся дежурный. - Попрошу сдать вещи.

- Каком таком паникерстве?! - удивился Семён. - Зашёл пивка купить. Слова никому не сказал...

- Это мне без разницы, - честно ответил дежурный. - У нас план горит по задержаниям. Вчера за агитацию брали. Позавчера - за употребление матерного слова "рептилоид". Сегодня, вот, за слухи. Видал, что в магазинах творится?

Семён кивнул.

Дежурный проводил взглядом патрульных, по одному выходящих за дверь в поисках очередной жертвы.

- Согласно указу от шестнадцатого февраля, умышленное распитие спиртных напитков приравнивается к нарушению общественного порядка в виде паники и пораженческих настроений. В то время, как враг не дремлет, ты тут... как этот, - сбившись с казённых формулировок, сказал дежурный.

Семён решил не спорить. Поставил оба пакета на низкий столик возле прозрачного стекла с вырезом для переговоров. Начал медленно выворачивать карманы. Враг у них не дремлет, дармоеды! Да победили уже всех. Смели homo sapiens с игровой доски истории, как в телевизоре вчера сказали. Умелым сочетанием нейтронного оружия и отравленных продуктов. А рабочему после смены выпить теперь нельзя...

Дежурный, оскалившись, наблюдал, как Семён выкладывает из карманов ключи, тощий кошелёк, телефон, снятый по теплой погоде вязаный чехол для хвоста, пилку для когтей, пропуск на фабрику утилизации прошлых жителей планеты, с которого скалилась покрытая чешуёй зелёная Семёнова морда. Два коричневатых гребня на голове ясно показывали, что нищетой вылупился - им же и умрёт. Низший класс. Рабочая особь. С таким и церемониться незачем.

- В камере не реветь, хвостом по решетке не бить, когтями пол не скрести! - строго сказал дежурный. - Завтра на общественные работы пойдешь. На фабрику по утилизации человеков.

- Да я и так там работаю... - заикнулся было Семён, но немедленно получил разряд шокером, упал на четыре лапы и, грустно вздыхая, поплелся в камеру. За ним тяжело волочился наполовину парализованный хвост.

© Юрий Жуков

Впереди, на развилке тропинки, гордо возвышается камень. Даже не так: Камень. Он достоин большой буквы и готического шрифта, почета и уважения со стороны более мелких собратьев и искреннего человеческого преклонения. Добавить фотографию и даты жизни, и этот исполин станет надгробием успешного при жизни бандита. Стоял бы, внушал уважение братве, заодно не давал вылезти хозяину обратно, на свет Божий.

Гранитный колосс без компромиссов.

На камне твердой рукой выбито "Налево пойдёшь - совсем пропадёшь". Ниже, для дураков, стрелка. И всё. Никаких последствий похода прямо или направо, а также варианта тактического отступления не значится. В таком виде предупреждение звучит таинственно. Как профилактика супружеской неверности.

Алёша, отдуваясь, слез с коня, прислонил глухо брякнувший щит и копьё к камню и с удовольствием отлил на обочине, задрав повыше кольчугу. Боевой конь скосил глаз, громко испортил воздух, позвенел сбруей и начал щипать траву.

- Это в каком же, вашу мать, смысле - налево? - громко спросил Алёша у мироздания. - К чему этот символизм и декаданс?!

Стрекочут кузнечики, палящее солнце продолжает раскалять шлем, превращая мозг богатыря в кисель, но словесного ответа от вселенной нет.

Алёша пребывает в походе уже месяц. У них, богатырей, вся жизнь - одни походы, но этот особенный: наказал князь Евстигней чудище найти невиданное, неслыханное, да к терему доставить. Для дальнейшего показа боярам, дружине и прочей челяди. Предполагаются и иноземные зрители. На кой уд сдалось это князю, Алёша не знал. Видать, для повышения престижа - княжество было невеликих размеров, зажатое между тремя соседними, в дружине всего полста бойцов, а денег вообще не было.

За грамотно организованный показ чудища можно было бы брать по полушке с носа, неплохой навар в масштабах года, даже с учётом инфляции и неизбежных расходов на прокорм, пропой и откаты.

Наградой за выполнение задания предполагается на выбор: или жениться на княжне Фёкле, или - терем с садом в личное владение. Алёша пока не решил, что лучше - жена у него и так есть, хоть и поднадоела, а упомянутый терем больше похож на дачный сортир. Габаритами и запахом. Сад, правда, неплохой - шесть соток травы-муравы, забористая штука. После неё цветы папоротника на любой яблоне узреть можно, даже зимней порой. В темноте. За версту.

- Чего там, в левой стороне-то? - тоскливо повторился Алёша. - Ась?

За месяц странствий он до костей провонял потом, своим и конским, устал и соскучился по горячей пище. Седалище ломит от безуспешных поисков чудища. Встреченные медведи, лоси и кабаны отбраковывались в силу банальности для здешних мест.

Кто на кабана смотреть пойдёт, если самого князя уже видел? Вот то-то.

Пригодился бы некий сказочный персонаж: Змей-Горыныч, Соловей Разбойник или говорящий волк. Проблема в отсутствии оных, оскудела земля сказками, поросла былью. В деревнях советовали поискать водяного или, например, русалок, но плавать богатырь не умел, а о рыбалке имеет самое смутное представление.

Алёша хмуро огляделся, приподнял шлем и промокнул колючую бритую голову полотенцем. В его времена сей предмет, не чинясь, ещё называли ширинкой, но у современного читателя будут ненужные ассоциации.

- Что, Гидроцефал, и ты не знаешь, чего там, слева-то? - обратился он к коню, названному в честь Буцефала и будущей гидроэлектростанции одновременно. Конь деловито стрижет зубами суховатую траву и не отвлекается на ерунду. Имя своё он признает, но на него не откликается.

- Ну и хрен с тобой! Стой здесь, а я схожу, гляну. Вдруг, чудище? Мы его тогда скрутим и потащим. Набирайся сил, боевой товарищ.

Копьё Алёша решил не брать: длинное, да и толку с него пешему - никакого. Щит, задумчиво протерев рукавом от пыли, он тоже оставил у камня. Тяжеловат. Вытащил из ножен меч-кладенец, поправил шлем уставным образом и зашагал в направлении стрелки. Гидроцефал проводил его рассеянным взглядом и продолжил жрать, томно обмахиваясь хвостом.

Долго ли, коротко ли шёл Алёша по тропинке - неведомо. Но устал ещё сильнее. Растоптанные кирзачи оставляли в пыли дорожки бесформенные кляксы, словно здесь промчался беглый колобок. Меч нести наизготовку давно надоело, богатырь волок его, почти касаясь острым концом земли-матушки. Тропинка пересекала холмы, ныряла в неглубокие овраги, а затем и вовсе завела в лес - густой, хвойный, напоенный по жаре ароматом горячих ёлок.

Скоро сказка сказывается, да не всё коту масленица: будет и Юрьев день.

Не один и не два раза в раскалённую Алёшину голову приходило, что пора бы плюнуть и разворачиваться, но он упрямо топал вперёд. Сопел, крякал от натуги, иной раз даже похрюкивал, преодолевая пересеченную местность. Лес становился гуще, темнее и как-то неуютнее. Возникло и не отпускало чувство, что в спину смотрят чужие недобрые глаза. Не как в фильме ужасов, а, скорее, как в магазине, когда одет дёшево, а коньяк в руках вертишь коллекционный. Не по чину.

- Эге-ге! Едрит вашу мать! - для поднятия самооценки заорал Алёша. С ёлок посыпались пожелтевшая хвоя, птичьи яйца и спелые шишки. - Есть тут кто живой? Чудище, выходи!

- Чего орёшь-то? - откликнулся кто-то из особенно густых зарослей. Голос был спокойный, мужской, с удивлёнными интонациями. Как у внезапно разбуженного близким взрывом петарды. - Сейчас вылезу, может, подскажу чего дельного.

Богатырь перехватил меч поудобнее и смачно плюнул под ноги. Усталости как ни бывало.

- Ты - чудище? Вылазь, давай! - грозно заявил он зарослям. Там громко хрустели ветки.

- С каких это хренов я - чудище? - поинтересовался, кряхтя и отфыркиваясь, вылезший из леса на тропинку дед. Роста в нём было - Алёше до подмышек, седенький, сухонький, борода белая торчит, как веник. Глазки маленькие, но взгляд, как говорится, хитрожопый. Оружия на всем его заурядном наряде, от давно не стиранной рубахи до потёртых лаптей не наблюдается. Из мирного сельского облика деда выбивается только странный зипун без рукавов, весь в бурых пятнах и с непонятной нашивкой US ARMY.

- С инсургента снял, - пояснил дед, проследив за удивлённым взглядом Алёши на непонятную одёжу. - Трофейный тактический жилет.

Богатырь размашисто перекрестился свободной от меча рукой в ответ на неясные слова.

- Да и хрен с ним! - подытожил Алёша. - Чудища в твоём лесу есть?

Дед пожевал губами, глядя в сторону. Словно прикидывал, сколько содрать за важную информацию. Богатырь, будто случайно, направил меч-кладенец в его сторону. Намекнул тонко.

- Ну... Здесь-то нонче, конечно, нетути. Кризис, сам понимаешь. Падение волатильности барреля. А вот там, поодаль, если что, так сразу и вообще. В разумных пределах.

- Голову не морочь, сказывай, куды бечь.

- На Поляну тебе надыть, добрый молодец. Там и найдешь искомое, ибо сила есть твоя вельми большая. Смогёшь, я так разумею. To be or not to be, как старики-волхвы баяли.

Алёша потряс головой, словно высыпая из ушей дедово словоблудие, отчего шлем съехал почти на нос.

- Чё за поляна? В какой стороне?

- Не поляна, а - Поляна! - важно откликнулся дед. - По тропинке почитай две версты, увидишь там... Не промахнешься, короче.

- Спасибо тебе, душевный ты человек! - растроганно сказал богатырь. - Теперь точно найду.

- А я и не человек вовсе, - хитро улыбнулся дед. - Я нечисть лесная, жуткая, хожу-брожу, с ума свожу, сужу, твержу, вот и тебе - конец, добрый молодец! Если не сказать хуже.

После чего встал по стойке смирно, руки по швам вытянул и провалился сквозь землю. Бесследно. Как в люк.

Алёша поправил шлем, почесал нос и побрёл в указанном направлении. Нечисть - не нечисть, а картина-то проясняется. Главное, добычу до камня обратно дотащить, а там и конь в помощь, и в целом - попроще будет.

Две версты по лесу дались тяжело. Если до этого стойким запахом пота Алёша выкашивал всё живое с подветренной стороны, то теперь дохла вся растительность, стоило пройти мимо. Животный мир в лесу скудноват, да и тот предпочёл свалить подальше.

Поляна открылась внезапно. Только шёл, раздвигал Алёша низко свисавшие лапы елей, а тут - бац! Открытое пространство. Деревня не поместится, а хуторок из небольших - вполне.

Посреди заросшей сочной травой поляны стояло одно-единственное двухэтажное строение размерами с княжеский терем. Но странное какое-то, ни тебе башенок, ни резных петухов на крышах. Простое, как ящик какой, но большое, не отнять. И окон много. Над видневшейся по центру дверью была приколочена вывеска. Буквы понятные, читать Алёшу дьячок научил, а вот смысл названия терялся. Видать иноземное слово, подготовки особой требует, так как написано было ХРЕНАТОРИЯ.

Богатырь пожал плечами, скрежеща кольчугой, и пошёл ко входу. В траве за ним оставался широкий след, усеянный дохлыми кузнечиками. Дверь, словно чувствуя приближение, заскрипела и призывно приоткрылась. Изнутри пахнуло борщом, бабами и медовухой, от чего Алёша засопел, воспрял духом и перешёл на бег.

В заведении, что бы не означало странное название, было хорошо! Десяток столиков, за которыми выпивали и закусывали, ругались и пели добродушные селяне. Невиданная прежде богатырём стойка бара, украшенная позади полками с разнообразной выпивкой. Угодливый хозяин в богато украшенном вышивкой кафтане, лысый как коленка, без ресниц и бровей. Казалось, что он натянул на голову чью-то чужую кожу, до того скупа мимика. Будь богатырь не так голоден, он бы обратил внимание на знакомый хитрожопый взгляд и просвечивающую сквозь тонкий кафтан надпись US ARMY, но - не до того было. Не до того...

Алёша заказал шесть мисок борща, четверть медовухи на красном перце и - для разгона - ковш имбирного эля. Подумав, добавил к заказу каравай хлеба и стакан ускуса для остроты и форса перед незнакомым кабаком.

- Есть девицы, на любой вкус, хе-хе, - дождавшись насыщения героя, негромко известил хозяин. - Могу предложить Анфису, сосёт как молодая лань в прыжке.

Алёша сыто рыгнул, на мгновение представил, как именно это делает лань, но не смог. Не хватило фантазии.

- Не надо мне Анфису! - твёрдо сказал он. - Попроще бы кого. И чтобы - сиськи.

- Как скажешь, добрый молодец, есть и попроще, - легко согласился хозяин. - Вот Настюшка. Сама сирота, но сиськи знатные. Иди сюда, деточка!

Настюшка оказалась ростом с Алёшу, сажень роста и две в обхвате. Сиськами кабана прибить можно, а то и двух. Руки окороками, да ещё и в татуировках. Обстоятельная девица, такую и оприходовать незазорно в поисках чудища. Не отвлечет и, в какой-то мере, подготовит психику к серьёзным испытаниям.

- Пойдём етиться, парнишка! - густым басом проворковала Настюшка. - Я тебе сейчас позу покажу, очумеешь. На второй этаж давай, там моя девичья светелка.

Алёша с трудом поднялся. Кольчуга на пузе натянулась и грозила лопнуть. Но отступать было поздно, пришлось идти. Поправил ножны, да и пошёл.

В светелке сирота начала раздеваться уже на пороге. Скинула юбки, рубаху верхнюю, потом уже и догола разделась. На вид - сущий медведь, но разве это нашего богатыря остановит? Алёша с трудом стянул с себя кольчугу, скинул сапоги и было набросился диким зверем на раскинувшуюся девицу, да притормозил.

- Чегой-то у тебя ноги лохматые, а? - присматриваясь, спросил он. - И ноги будто копытцами?

- А я - чертовка, - пробасила Настюшка. - Тебе не один хрен, в кого кончать?

- Вообще-то, да! - решительно ответил Алёша и вошёл в неё с размаху, со всем пылом месячного воздержания. Ему послышалось, словно заворчало что-то в углу, но это потом, потом. Опосля важного процесса.

Настюшка рычала и постанывала, крепко обняв богатыря за пояс лохматыми ножищами. Кровать под ними скрипела, попискивала и готова была треснуть. В самый ответственный момент она и поломалась, покосившись, но это только добавило пикантности.

- Вот теперь ты попался! - загрохотала Настюшка и крепко прижала к себе Алёшу. Он чувствовал, что весь горит и перетекает в неё. На голове Настюшки прорезались небольшие рожки, зубы заострились и выдвинулись, став клыками средних размеров. Руки начали удлиняться и обрастать бурой шерстью.

Алёша с трудом вырвал самое дорогое из горячего лона, разорвал объятия и вскочил с кровати. Пол под ним покачивался, как на ладье в шторм, что-то ворчало, ухало и ревело со всех сторон, сплетаясь с жутким смехом превратившейся в чёрта Настюшки.

- О, чудище! - довольно сказал богатырь. - Поехали к князю-батюшке, нечего тут случайных прохожих трахать.

- Гыыыы! - немузыкально зарычала сиротка. - На себя посмотри, ду-у-урень.

Алёша и сам чувствовал, что с ним твориться неладное. Изнутри как горит весь. Если бы только пузо, списал бы на аллергию, медовуху и уксус, но руки-ноги... Плюс чешется несуразно всё тело, а в голове как молотки стучат. Из уда колючки лезут, как булава уже стал. Странности какие-то, необычности, так и до греха недалеко. Он попытался рассмеяться, но издал только хриплый клекот, как индюк перед смертью.

- Это чевой-то такое?! - наконец вымолвил он, не своим голосом, рычащим-визжащим, но как-то справился с прямой речью. - Заразила меня, дурья башка? Венерический я теперь, чую!

- А сам догадайся! - засмеялась бывшая Настюшка и выпрыгнула в окно, высадив увесистой тушкой раму со стёклами. Внизу взвыл кто-то, послышался топот лап.

Алёша внимательно осмотрел себя. Ноги искривились, покрывшись могучими венами, проступавшими под мелкой сиреневой чешуёй. Выросли здоровенные когти. С руками дела обстояли не лучше, а голову трогать даже не хотелось: что рыло вперёд вытянулось, он и так видел, скосив глаза, а что ещё - Бог весть. Потрогал кольчугу, она рассыпалась под когтем, как соломенная. Сапоги не налезли. Один меч-кладенец не подвёл, как-то уместилась рукоятка в широкой лапе.

Алёша махнул для пробы мечом. Новое тело было очень быстрым, да и сил прибавилось - подрубил столбы в светелке и завалил себе крышу на голову. Хрюкнул недовольно, смахнул с башки шифер и пошёл вниз. Разбираться.

Там никого не было. Дураков нет с добрыми молодцами сражаться. Порубил Алёша мебель, какая под руку подвернулась, выпил всё пойло из бутылок в баре, да и высыпал из очага угли на пол. Голыми руками, даже не почесался.

Когда уже входил в лес, косолапя и спотыкаясь, оглянулся - горело вовсю. Попробовал перекреститься, чуть полморды себе не снёс с непривычки, оставил эту затею и пошёл обратно, к коню.

Когда Алёша вернулся, князь Евстигней озадачился. С одной стороны, приказ богатырь выполнил - чудище налицо. Коня на горбу принёс, везти чудище на себе тот отказался, в поводу тащить долго. Досталось коню, заикается и гадит всё время жидко. Камень - и тот за каким-то хреном богатырь приволок, за околицей поставил в лесу, назло врагам.

С другой стороны, отдавать за него Фёклу смысла не было, сожрёт ещё кровиночку родную, тушку косоглазую. Терем, вроде, ни к чему - живёт теперь Алёша в клетке возле княжеских хором. Садик за ним оставили, да и хорош. Иногда приносят урожай частями, как подсохнет, облегчают участь чудища. Хотя как посмотреть: тот и так довольный сидит, цепями звякает. Фиолетовый, рожа крокодилья, туловище и описать страшно. Зубы такие, что посол соседнего князя обосрался, как увидел, передумал войной идти. Казна пополняется, жизнь налаживается...

. . .

Илья, отдуваясь, слез с коня. Прислонил глухо брякнувший щит и копьё к камню и с удовольствием отлил на обочине, задрав кольчугу. Боевой конь скосил глаз, напрудил лужу себе под ноги, помотал головой и начал щипать траву.

Камень. Ну, ну. Налево, значится, и конец? Поглядим, может, хоть это поможет. Князь Владимир чётко обозначил: чудище ему в хозяйстве нужно. Полгода поисков уже понапрасну. А дедок тот, хоть и проныра, сюда посоветовал ехать не зря. Ой, не зря...

© Юрий Жуков

В поликлинику - хоть не заходи! Очереди у каждого кабинета, гордо несущая туда и обратно карточки медсестра, в белом халате, натянутом на всех выступающих поверхностях и ядовито-красных туфлях на шпильке. Лица за косметикой не видно.

Цок, цок, цок. Никто не обращает внимания, все глубоко в своих болезнях, холят и лелеят их в головах. Да и кому смотреть - почти одни старики вокруг. Им уже неинтересно.

Сумасшедшая старуха с палкой на скамейке, в подводной толщины очках, что-то визгливо выговаривает дремлющему деду рядом. Сосед её медленно роняет голову вниз, потом рывком поднимает и открывает глаза. Раз за разом, как механизм.

Игнатов отводит взгляд.

Жить деду месяца три. Может, четыре, вряд ли больше. Непроходимость сонной артерии, но он об этом и не подозревает. Только голова болит и слабость. Скоро ему который раз расскажут, что это возрастное, продолжайте пить таблетки от давления и поменьше волнуйтесь... Как обычно. Бабка, кстати, покрепче. Лет шесть впереди. Семьдесят два месяца, наполненных пустотой и сплетнями. Тоже жизнь. Тоже вариант.

Самому Игнатову нужна справка. По форме... Чёрт, опять забыл. Ладно, врач сообразит - скажет, для прав, комиссию проходит. Не один же он такой?

- Игнатов! - обращаясь к плакату "Опасность туберкулёза", громко возвещает эта, со шпильками. - К доктору!

Очередь затихает, даже бабка поднимает взгляд, словно пробуя на вкус незнакомую фамилию: не является ли она этим человеком? Нет, ну, а вдруг?

Он поднимается и идёт к кабинету, мимо цокающей дальше по коридору медсестры. Всех заметно отпускает: нашёлся, голубчик. Вот он, и мы не при чём. Можно выкинуть из головы и ждать своего призыва.

Два стола, молоденький врач с бородкой для солидности, пожилая медсестра. Ширма для осмотра сбоку, там кушетка. Хирурги. Над доктором, несмотря на возраст, печать близкой смерти. Что-то насильственное. Вот ты погляди: и у помощницы! Потолок тут обвалится скоро или пожар?

Впрочем, Игнатов уже привык: не его заботы.

- Жалобы есть? - врач пишет мелким почерком в пухлой карточке, придерживая край пальцем. - Операции были?

- ФИО полностью, адрес, место работы. И полис давайте! - вторит медсестра. Слаженный дуэт, молодцы.

- Игнатов Валерий Павлович. Пушкинская шесть, восемнадцать. Межрегионглавнадзор. Жалоб нет. Операция - аппендицит. Полис вот, - по-армейски чётко докладывает он. По пунктам.

- Раздевайтесь до пояса за ширм... - врач не успевает договорить. Дверь распахивается от могучего удара, и в кабинет, едва не сбив Игнатова с ног, вбегает мужик. Здоровенный, рост под два и в плечах не меньше. С таким пять раз подумаешь, прежде чем спорить.

- Вот ты где! Вредитель! Сука, урою! - орёт мужик. Хорошо так кричит, страшно. - Ты меня нахрена на операцию отправил, дурень?

Врач вскидывает голову. Бороденка смешно топорщится, под ней на тонкой шее гуляет кадык.

- Вы себе... Что позволяете?! У меня приём...

- Заткнись, гад! - мужик захлопывает покосившуюся дверь, но сам остаётся в кабинете. - Я тебя убивать буду, понял? Мне с твоей подачи знаешь, что вырезали?

Игнатов понимает, что пора свалить по-тихому: мужик достает нож, и ситуация теряет остатки фарса. За столько лет так всё надоело...

Мужик таращится на Игнатова:

- Здесь стой! А то ментов вызовешь, не успею.

Врач вскакивает, оказываясь довольно компактным человечком: Игнатову по плечо, а этому, злому, совсем в пупок дышит. Глаза пучит, а смотрится смешно.

- Да я!.. Вон отсюда! - пищит доктор. - У вас грыжа была, с мою голову! Как "зря на операцию", вы что?!

- Это не грыжа была! Не грыжа! Это центр контроля у меня там был! Идиот! Тварь!

Мужик бьёт ножом в грудь хирурга, без изысков и прочей техники боя. Прямо и решительно, под третью пуговицу. Нож застревает в ребрах, мужик вопит что-то, а врач начинает заваливаться назад, его только и держит на ногах убийца, вцепившийся в рукоятку. Из-под лезвия растёт бурое пятно. Медсестра подвывает, забившись в угол кабинета. Она закрывает лицо руками, в одной из которых так и держит полис Игнатова.

- Стой смирно, сука! - рычит мужик, оглядываясь через плечо. - Стой и выживешь!

Игнатов пожимает плечами и остаётся на месте. Аура у мужика странная: как у нескольких человек сразу. Там и скорая смерть, и жизнь до старости. И болезни, и здоровье. Даже мужчина он или женщина - и то непонятно. Чудной какой-то тип, ни разу таких не...

Мужик вырывает нож с неприятным хрустом. Доктор окончательно валится назад, сметая на пол хлипкий монитор и пачку чьих-то карточек.

- Простите, ради Бога! - говорит Игнатов. - А вы, собственно, кто?

- Палач! - решительно отвечает мужик. Перекладывает нож из одной руки в другую и идёт к медсестре. Та даже не воет - тихо скулит, сев на пол. - Аз есмь кара Господня и ангел Судного дня.

- Палач? А, ну да... Ясно. - Игнатов смотрит на перемешанные над головой убийцы цветные линии, всполохи свечения и примерно понимает, кто перед ним. Странно, вроде бы запрещено пересекаться без повода, а здесь такое дело... Хотя, если центр контроля удалить? Вот интересный оборот получается.

С медсестрой тоже покончено, кстати. Шустрый какой Палач, ничего не скажешь! Профессионал.

- Слушай, Палач... Я вот Оракул. Пойду я, а? Убивать меня не надо. Всё же почти родня...

- Да иди! - хмыкает мужик. Стоит посреди кабинета победителем, а сам не знает, что дальше делать. Контроля нет, а там вся программа была зашита. Вот и тупит. - Привет передавай там... Нашим. Меня скоро уберут, да я и не против. Устал тут уже, не справляюсь.

Игнатов кивает и открывает дверь. В коридоре всё по-прежнему, людей только добавилось. И снова - цок, цок, цок.

- Доктор освободился? - спрашивает маска из помады, теней и прочего макияжа.

- Ага. Окончательно. - Буркает Игнатов и идёт к выходу. Никто не видит пылающую над головой алым ауру и сложенные за спиной крылья. Вам это видеть и не положено, а у Игнатова опять медкомиссию пройти не удалось. Грустно ему.

© Юрий Жуков