Diskman

Раньше тут хранили овощи. Запахи капусты и гнилой картошки въелись в земляные стены, в пол. Ими же, кажется, провоняли ржавые железные стеллажи. К этому неприятному запаху примешивался другой, сортирный, шедший от стоявшего в дальнем углу ведра с крышкой.

- Меня Эдик зовут, - решил нарушить молчание парень, пытаясь удобнее сесть на ящике. Расположиться с комфортом или выбраться отсюда мешала короткая толстая цепь, звякавшая при каждом движении. Ногу, на щиколотке которой цепь заканчивалась кольцом, приходилось держать почти прижатой к стене.

- Гаянэ… - безучастно отозвалась девушка, сидевшая у другой стены, метрах в двух от мужчины. Волосы у неё торчали слипшимися чёрными прядями из-под пёстрой вязаной шапочки, на тонкой скуле темнел синяк. Вся она была грязноватая, тощая, потасканная какая-то, хоть и молодая, похоже.

Тут всё было такое – грязноватое и мутное, под стать девушке. Только её красная куртка, вся в грязных потёках, была единственным ярким пятном в подвале, а так – серость, ржавчина и гниль.

Под потолком на проводе без абажура висела грязная лампочка. Свет позволял рассмотреть друг друга, пустые ржавые полки на стенах, ведро и уходившую куда-то вверх лестницу с добротными бетонными ступеньками.

- Ты что, нерусь какая-то? А, впрочем, похер. Слышь, а у тебя голова болит? – спросил парень, потирая ладонью затылок. – У меня - как гвоздь забили. Нет, как молотки стучат, вот.

- Я армянка, да. Голова не болит, мутило только, сначала… Вы только не кричите, ладно? Услышат – будут бить, да.

Говорила Гаянэ с легким, почти незаметным акцентом, но даже он царапал Эдику слух. Вот влип-то, да ещё с чёрной, тьфу… Выбираться надо, только где это он?

Девушка поёрзала на своем ящике, даже попыталась встать, но такая же, как у Эдика цепь заставила её тяжело осесть обратно.

- Кричать? А, да ладно тебе, я тихий. А кто будет бить? Я ж чисто в гости зашёл. К другу. Прикинь, а его дома нету. Уехал, говорят, с бабой своей по магазинам. А дверь открыла какая-то бабка. Тоже черномазая, ну, типа тебя. Говорит, сестра тёщи. Попросил попить, дала мне кружку с водой. Я и выпил всего ничего, полкружки, и… Вот тут уже. Нихера не понимаю, - начал зачем-то подробно, но путано объяснять Эдик. – Бля, голова раскалывается. Куда-то точно заходил, пить давали, потом провал. Очнулся вот. Как в фильме «Пила» всё, только там они в туалете…

Гаянэ молчала, глядя куда-то мимо него.

- Ну, а ты? Слышь, чего молчишь, ну? Где мы есть-то? Почему?!.. – голос Эдика сорвался.

- Я тут уже неделю, - так же тихо ответила девушка. – В такси села, как дура, да. На вокзал спешила, там дядя Овик ждал. Он всегда говорит – с русскими не езди, со своими только, а я… Нет бы - вызвать, а я на улицу выскочила. Одна, с чемоданом, рукой махнула бомбиле, да. Вот и приехала.

Она закрыла лицо руками и сгорбилась. Словно собралась горько зарыдать над своей участью, но вдруг раздумала.

Эдик снова попытался встать и опять безуспешно.

- Слышь, зачем мы тут, а? – спросил он осипшим голосом. – Тебя хоть ебсти можно, а я-то чего?

Даже не спросил, а так – поинтересовался у пропахших овощами и мочой стен.

Стены помалкивали.

Впрочем, и дура эта черномазая тоже ничего не ответила. Она, не отнимая рук от лица, тихонько покачивалась вперед-назад, поскрипывая ящиком, на котором сидела. Цепь, как и у Эдика крепившаяся к вбитому в стену ржавому крюку, позвякивала.

- Только не кричите, - приглушенно отозвалась, наконец, Гаянэ, глядя на Эдика сквозь раздвинутые пальцы. – Я боюсь его. Первые два дня визжала, а он приходил и бил. Теперь-то я умная, да.

Она помолчала.

- Два раза в день. Он приходит два раза в день. Теперь-то я точно умная.

Эдик изогнулся, чувствуя, как кольцо обдирает ногу выше шнурованного ботинка. Оглядел. Знатные кандалы, завинчено болтом с гайкой, голыми руками не справиться. Сполз с ящика, встал на колени боком к стене и подергал цепь у стены. Крюк был вбит очень глубоко, расшатать и вырвать не получалось.

- Он скоро придет, - пугающе спокойно сказала Гаянэ. – Лучше сядьте на место.

- Слышь, да я не боюсь, - неуверенно ответил Эдик, но сел обратно на ящик. Было холодно, пуховик и шапка с трудом спасали от промозглой земляной стужи. Бритая голова мерзла и через шапку.

От лестницы послышались какие-то звуки. Казалось, что в подвал спускается крупный зверь – на человеческие шаги это походило мало. Кряхтение, шелест, скрежет.

Эдик смотрел на нижние, видные ему ступени и думал, что делать дальше. В голове мерно стучало, как после наркоза, никаких мыслей пока не было. Чего делать-то? Просить? Грозить? Бабла предложить этому, который два раза в день? Напугать чем-то?

Неизвестно.

Показались толстые ноги, обутые в растоптанные солдатские сапоги. Потом камуфляжные растянутые штаны. Полы грязного ватника. Затем руки, державшие пару железных мисок, над которыми слегка курился пар.

Явно мужик идет, и, понятно, не особо молодой. Уже проще. Ну-ка, давай, покажись весь!

Когда показалась голова, Эдик вздрогнул. Потом сглотнул ком в горле. Не сказать, чтобы испугался, просто было неожиданно – у хозяина здешних мест на голове была маска. Кроличья морда с длинными свисавшими по бокам ушами, грязно-серая плюшевая игрушка на всю голову с прорезями для глаз и рта.

- Соскучились, мои маленькие? – хриплым баском спросил кролик, тяжело спустившись с нижней ступеньки. Ходил он странно, как будто ноги толком не гнулись в коленях. Весь он был какой-то неповоротливый: толстый, невысокий, медленный.

- Новенькому всё рассказала, как оно тут? – маска повернулась и внимательно изучила Гаянэ.

Та несколько раз кивнула, как будто не могла остановиться.

- Умничка, деточка… Так оно проще с вами, гости дорогие. Кричать не надо, убивать вас никто уже не будет, грех это нереальный. Сидите себе, зайки, да отдыхайте.

- Зачем? – спросил Эдик, понимая, что всё это безумие - всерьёз. И так на улице от дураков и чёрных прохода нет, а тут - совсем мандец.

Маска повернулась к нему, в прорезях поблескивали внимательные светлые глаза:

- Что – зачем, заинька?

- Мы вам зачем, кроличек, ну? – в том же тоне спросил Эдик.

Вошедший аккуратно поставил под ноги обе миски, из которых на землю плеснуло чем-то вроде супа. Мутная такая жижа, с кусками моркови. Потом шагнул к Эдику и неожиданно быстро, почти без замаха, ударил ногой под дых. Пленник всхлипнул и свалился с ящика на пол, неуклюже выгибая прикованную к стене ногу. Боль была адская, словно в грудь плеснули кипятком, дыхание перехватило напрочь.

- Не хами хозяину, заинька, - так же неспешно и очень спокойно ответил человек в маске. – Кушай, давай.

Он, расплескав половину, подвинул ногой одну миску ближе к голове Эдика. От непонятного варева воняло почище, чем от ведра – смешанный запах тухлого мяса, свеклы, нестиранных неделю носков и почему-то соды. Мерзкая смесь.

- Вот ты с-с-сука… Не голоден, - прохрипел Эдик, пытаясь отодвинуться от варева.

Кролик хмыкнул и переставил вторую миску под ноги Гаянэ.

Девушка наклонилась до пола, схватила еду и начала, давясь и чавкая, зачерпывать из посудины руками. В стороны летели ошметки капусты, вареные листья, какие-то непонятные серые куски.

- Советую вести себя хорошо, заинька, - снова повернулся к Эдику мучитель. – Ты тут надолго, она тоже. Надо вовремя кушать и соблюдать порядок. Всё понял?

Разговаривал он звучным, но каким-то неживым голосом. Да и весь, со своими угловатыми движениями и квадратной фигурой, походил на большую куклу.

Эдик, лежа, неопределенно мотнул головой, едва не уронив шапку.

- Вот и славненько, мой хороший, вот и славненько!

- Может, вам денег надо? – отозвался, наконец, Эдик. Грудь болела просто адски, ни вдохнуть, ни выдохнуть.

- Денег? Нет, мой хороший. Не надо мне денег, я живу скромно. Что деньги? Только соблазн еси и изобретение диавольское, хе-хе. А ты откупиться решил, что ли?

- Типа того. Если что, я найду…

- Нет, дружок, ничего у тебя не выйдет. Ты думаешь, где вы оказались? Вы же мертвые уже, а это – адок. Да, да, милый, адок! Не смотри, что маленький и не пекло – знать, вам такой и присудили. Там.

Кролик неопределенно махнул рукой вверх.

Эдик понял, что разговаривать дальше не о чем. Смысла нет. Псих – он и есть псих. Маньяк, блядь, религиозный.

В тишине было слышно только чавканье доедавшей жуткое варево Гаянэ. Воняло в подвале теперь чёрти чем, давешняя смесь амбре от мороженой капусты и ведра казалась свежим лесным воздухом.

Кролик тоже замолчал и ждал конца трапезы, стоя совершенно неподвижно.

- Хозяин, а вот если…

Эдик не договорил, понимая, что ему нечего предложить. Зачем унижаться? Нужно ждать возможность схватить этого урода, чтобы… А что – чтобы? Гаечный ключ он с собой, наверняка, не носит, а остальное бесполезно. Просто прижать, взять в заложники и обменять на свободу? А если этот старый хрен один всё это провернул, и с кем тогда меняться?

Одни вопросы.

Гаянэ дохлебала из миски и поставила её на землю. Кролик повернулся взять посуду у пленницы, но прошёл слишком близко к Эдику. Тот рванулся вперед, насколько позволяла цепь, и боднул головой в ногу, под колено. Как он и надеялся, хозяин в дурацкой маске потерял равновесие и завалился назад.

- З-з-зря ты так, заинька… - прошипел кролик, когда Эдик дотянулся-таки до его шеи, схватился обеими руками и начал душить его. – Грех-х-х… Кх-х-х…

На ощупь шея была какой-то резиновой, как огромный шланг, но доведенный до отчаяния пленник жал изо всех сил. Весь мир сейчас сжался до одной точки, до одного желания – придушить эту тварь, пусть потеряет сознание, а потом ощупать карманы, ну, вдруг, вдруг!..

Вспомнилось Эдику почему-то, как они забили тогда ногами этого, негра не негра, в новостях потом сказали – индус. Как тот сперва типа сражался тонкими ручонками с тремя защитниками славянской расы, сжимался, орал что-то. А потом, когда Эдик попал ему ботинком по голове, свалился и летал под пинками, как кукла. Вот так с ними надо. А то ходят тут, блядь, воздух портят.

Кролик молотил руками, пытаясь попасть по Эдику, но тот продолжал давить. Нет, не зря это всё: и качалка, и занятия по рукопашке. Надо быть сильным и трезвым!

Ноги в растоптанных сапогах стучали по земле, словно их обладатель пытался вскочить, как ниндзя, одним движением из положения лежа. Но не судьба - в шее хозяина что-то хрустнуло, и он как-то сразу обмяк.

Эдик откинулся на спину, насколько позволяла цепь. Потом, отдышавшись, вытер слетевшей шапкой вспотевшее лицо и колючую бритую голову. Подумал и стащил с неподвижного тела маску – она поддавалась неохотно, с трудом, но всё же слезла.

Из уголка рта задушенного стекала струйка почти черной крови, видимо, из прокушенной небольшими клыками губы. Остановившиеся светлые глаза с яркими точками отражавшейся лампочки смотрели в потолок. Глаза нашенские, арийские, а рыло – черное! Почти вся морда, кроме смахивавшего на пятачок толстого уродливого носа и низкого лба была покрыта густой короткой шерстью, на манер бараньей. Надо лбом торчали вперед короткие загнутые рожки.

- Бля… - выдохнул Эдик. – Как есть – чёрт. Да еще и негрила!

Гаянэ внезапно заплакала. Ни с того, не с сего завыла в голос, словно оплакивая дорогого человека, узнав о его гибели.

- Не ори, дура! Голова болит, - проворчал Эдик. Вой стал немного тише, но продолжался.

Эдик привычно обшарил карманы убитого, ожидаемо не найдя там гаечного ключа. В карманах вообще ничего не было. Ну, жалко, у того индуса хоть трубку забрали.

Он неловко повернулся, звеня цепью, отпихнул свободной ногой труп черта и подтащил к себе отлетевшую в сторону миску. Брезгливо протер рукавом. Всё-таки какой-то рычаг, за неимением других инструментов.

Гаянэ выла, не переставая. От этого в голове у Эдика постукивание привычных молотков сменилось равномерным гулом. В груди до сих пор посвистывало и болело, но уже меньше. Херня, пройдет!

Одна сторона миски согнулась почти сразу, когда Эдик подсунул её под крюк. Естественно, без результата – дай бог, если поцарапала ржавое железо. Вторая продержалась минут десять, но тоже порвалась, как картонная.

- Зачем… Зачем ты его убил?! – всхлипывая, простонала Гаянэ. – Он же правду сказал! И нельзя его убить, нельзя. Это испытание такое…

- Какую правду? Про личный ад? Вот уж нихрена – хочешь жрать помои в подвале, валяй! А я отсюда выйду. Всё равно – выйду, - Эдик пытался подсунуть остатки миски под крюк; начало получаться. - Рычаг – великая сила!

Окончательно изогнув миску во что-то непотребное, он добился того, что крюк на пару сантиметров вылез из стены. Это было уже что-то: неловко уперев в стену свободную ногу, взялся за цепь и поднатужился. Крепление крюка не выдержало и вылетело из стены, рассыпав пригоршню земли.

Эдик взял в руку остатки крюка, приподнял цепь, чтобы не мешала, и встал на ноги.

- Сейчас твой выломаю, черномазая, не ссы. Свобода, ну!

Гаянэ перестала плакать и смотрела на него совершенно безумным взглядом:

- Не подходи ко мне! Уйди! Ты хуже чёрта! Вы все хуже чертей, сволочи!

Эдик пожал плечами – да насрать. Может, вернется с подмогой, освободит. Пусть посидит полчасика, меньше будет мешаться под ногами. И так сил нет, а еще эту дуру освобождать.

Кстати, да на кой она ему вообще сдалась?! Пусть тут сдохнет.

Он немного размял затекшие ноги, зачем-то пнул в сторону ведра лежавшую сдувшимся шариком кроличью маску и пошел к лестнице.

Десять ступенек вверх, небольшая площадка, поворот, еще десять ступенек. Снова площадка. Идти приходилось почти в темноте, свет и так тусклой лампочки из подвала досюда не доходил.

Ступени.

Стоп!

Он уткнулся рукой, которую выставил вперед на всякий случай, в дверь. Обычная дверь в квартиру, металлическая. Рука привычно нащупала глазок, потом ручку справа и сбоку.

Эдик подергал ручку, надеясь, что не заперто. Разбежался… Конечно, дверь не открылась.

Он снова провел рукой, но уже по левой половине и нащупал кнопку звонка. Нажал и не отпускал, хотя даже через дверь слышал пронзительный зуммер, легко поднимающий даже из мертвых. «Как бы черта не поднял!», - хмыкнул он, но все веселье разом прошло. За дверью послышались торопливые шаги, что-то щелкнуло, и он из полной темноты провалился в прямоугольник яркого света, хлынувшего из дверного проема.

Эдик сощурился, привыкая к свету, и рассмотрел только силуэт за дверью. Открывший ему отошел немного в сторону, давая пройти, и сказал старушечьим голосом с легким акцентом:

- Вы Эдуард, да? Алексея дома нет, уехал. С женой уехал. По магазинам.

Эдик ввалился внутрь, разжал руку, от чего цепь упала на пол, и наощупь захлопнул за собой дверь.

Перед ним стояла та самая бабка, как её? Сестра Лёхиной тёщи, точно! То ли мерещится ему, то ли правда была похожа на постаревшую Гаянэ. Ну, эту, из подвала. Плодятся они, сволочи, что ли?

- Ты кто есть, тварь? – осипшим голосом спросил он. – Ты мне чего тогда налила, падло черножопое?! Да я из-за тебя полдня в говне просидел!

- Не волнуйтесь так, Эдуард. Не волнуйтесь. Присядьте пока вот тут, на кухне. Водички не хотите?

Эдик, не раздумывая, ударил кулаком в лицо участливой бабки, но рука словно прошла сквозь воздух – отравительница исчезла, расплылась облачком тумана перед ним. Он бросился на кухню, рывком вытаскивая ящики и бросая их на пол, ища какие-нибудь инструменты. Вилки. Ножи. Снова вилки, но поменьше. Ложки. Ножи? Дрянь, тупые и тонкие. Надо искать что-нибудь вроде лома и ножовку. Обязательно, ножовку по металлу, да!

Под ногами звенели разбросанные приборы. Он выскочил из кухни и побежал по квартире искать кладовку, попутно пиная и переворачивая всё на своем пути. Где-то ведь есть инструменты!

Комната, другая. Обычной жилье небогатой пенсионерки – столик под кружевной салфеткой, старый телевизор, какое-то говно на полке полированной стенки, за стеклом: ряд каменных слоников, чёрно-белая фотография мужика в старомодной одежде, кресло в чехле возле здоровенного, до потолка растения.

Какая дрянь всё! Может, на балконе?

Эдик рывком открыл дверь на балкон, лязгая болтавшейся на ноге цепью, выскочил туда и замер.

Перед ним с высоты неведомого этажа – тут десятков мало, наверное, счет шел на сотни открывался вид на бескрайнее поле под низким красноватым небом, ярким, но без всяких признаков солнца. Несмотря на огромную высоту, дававшую обзор, он отчетливо видел всё и всех. Равнина была заполнена людьми. Голыми и одетыми, старыми и молодыми. Мужчинами и женщинами, в крови и шрамах. Негры, индийцы, китайцы и совсем уж неясные смуглые народности. Не было только белых, совсем не было.

Люди стояли неподвижно, вплотную, как на митинге, задрав головы вверх и глядя на него. Все они смотрели прямо на него, словно ждали чего-то важного. В воздухе висел ровный гул голосов, складывавшийся в одну фразу:

- ИДИ К НАМ!

Эдик долго смотрел на них и молчал. Потом сплюнул вниз, вздохнул, подобрал с пола конец цепи и молча вышел с балкона в комнату.

- А я тебе попить принесла. Будешь, да? – вежливо, но без улыбки спросила всё та же бабка, держа в руке кружку. За спиной у хозяйки виднелось черное марево, как два полупрозрачных крыла.

Из кружки пахло холодом, капустой и гнилой картошкой.

© Юрий Жуков

- ...а теперь - к местным новостям. Как вы все, дорогие друзья, знаете, выборы на пост губернатора Загорской области состоятся в ближайшее воскресенье. Кандидаты будут участвовать в дебатах на нашем канале сегодня, после трёхчасовых…

Не открывая глаз, я нащупал пульт и выключил звук у телевизора. Спасся от голоса ведущего, полного кокаиновой радости. Сквозь шторы безуспешно пробивалось тусклое утро. Я не видел его, но чувствовал сквозь закрытые веки, жаль выключателя утра пока не изобрели.

Во рту было очень гадко. Болела голова, словно в лоб методично ввинчивали пару шурупов - слева и справа. Но ни похмелье, ни перемена погоды были не при чём. Какая глупость, кстати, валить на погоду всё на свете! Начнёт у такого жалобщика суставы ломить с возрастом - он сразу: погода меняется. Вот меняется, она, сволочь, - и конец, скоро совсем меня завалит набок, как кабана. Только копыта в воздухе мелькнут и хрюканье, жалобное такое! Затихающее, как эхо выстрела. Сразу вопрос у меня к ним: от дождя к дождю, что ли, меняется? В нашем благословенном городке других вариантов-то и нет.

А голова у меня болела потому, что нечего ею о столы биться. Понятно, что пьяный был, что в полутьме и не у себя дома, но всё-таки это излишество.

Со времён развода с Вероникой свободного времени стало много, а дома было скучно. Сперва погрустил. Потом неожиданно купил новый телевизор, взамен увезенного бывшей при разделе скудного добра. Затем надоедал друзьям, но они все в работе, в семьях, даже уже в дачах. Последние - совсем больные, дачу надо лет после пятидесяти заводить, как лекарство от радикулита и половых дисфункций. Поняв, что толка от друзей нет, начал пить в одиночку. Деньги есть, забот нет. Главное, по-пьяни левых людей домой не водить, целее будешь. А то ведь как бывает: выйдешь на улицу за добавкой, встретишь человека с родным лицом, позовешь его с собой, а потом бомжи труп из залива выуживают. Да и то не из филантропии, а в надежде пошарить по мокрым карманам. Пока Ника снова замуж не вышла, её домой зазывал. Иногда, нечасто, по старой памяти. Она, вроде, не против и даже за, а потом - бац!

Александр Трофимович. С серьезными намерениями и кошельком толщиной с ногу мамонта.

Хрен с ней, если честно, да и не о том я. После окольцевания бывшей, начал со скуки девок прикупать за деньги. Оптом и в розницу. Дёшево, да. Но и сердито - тоже, да. Люди они местами хорошие, иной раз и разговор душевный, но попахивает всё резиной, попахивает... Особенно наутро. Или даже пластмассой - японцы, говорят, теперь на пластик переходят. Уже начало мерещиться иной раз, что вместо отверстия детородного у очередной спутницы щель, как у банкомата. "Введите купюры в приёмник". Тьфу, честно говоря. Пальцы на сосках пин-код сами набирали, без моего участия.

Охладел к закупке падших женщин, надоели. Дальше пил один. Если работаешь в коллективе, а живёшь вне его, разницу сразу чувствуешь. Да и потом - зачем хорошей водке и мне какие-то посредники?

Освоил сложное искусство утреннего мужского макияжа - массаж опухшего лица, встряхивание брылями и закапывание визина в красные кроличьи глазки. Пару пластинок ригли'з в рот, и можно показывать людям. Им, людям, по большому счёту, всё равно как выглядит ближний. Тем более, дальний.

А вчера вот тоска взяла. Посмотрел минут десять в чёрное зеркало телевизора, не включая. Методом Виктора Олеговича, толстых ему мухоморов. Водки на медитацию ушло грамм двести, а польза была налицо!

Встал, оделся, бутылку сунул в рюкзак, с которым обычно передвигался по городу, и пошёл искать приключения. Нашёл, кстати: город большой, приключения неизбежны.

Людей видеть не хотелось, а поговорить - тянуло. Чуть не порвал меня этот дуализм, но я справился. Тренировка, знаете ли. Долго кружил по дворам, наобум пересекая улицы. Сознание передало руль неясным желаниям, а они тащили меня к воде. На набережную имени лётчика Костышева. Чем тот небесный бог прославился, убейте - не знаю. Герой, скорее всего. Называют всегда в честь героев, не алкашей же?

На Костышева было темно, сыро от висящей в воздухе и лежащей за оградой воды, и как-то неуютно. Машин мало, людей совсем никого. Молча мигая цветомузыкой, мимо меня проехали скучающие менты. Останавливаться не стали, за что спасибо: бутылку я по пути допил и выкинул, состояние было расслабленное. Но хожу я обычно ровно, пока совсем не срубит. До срубания был необходим ещё стакан. Доза изучена до миллилитра, а сам расчёт включает в себя время года, количество и качество закуски, настроение реципиента и фазу Луны.

- Добрый вечер! - Сзади кто-то подошёл, пока я задумчиво плевал в свинцовый асфальт воды за ограду. - Извините за беспокойство...

Вот был бы я в Питере, не удивился. Там культурная столица, Петр на кобыле и коты Эрмитажа, а у нас всё проще. Если ограбить хотят, то обычно закурить просят. А могут и без предварительных ласк, молча дать по голове трубой.

- Добрый, - немного заплетаясь, ответил я незнакомцу. Это был именно незнакомец. Один, трезвый (это сразу видно человеку выпившему - другой биологический вид). - Чем могу?

- Меня зовут Андрей, - вежливо представился незнакомец, ставший знакомцем. Он откинул капюшон куртки, не обращая внимания на заметную морось. Моложе меня, скуластый, глаза щелками и - совершенно лысый. Странный видок у него, как у раковых больных: ни бровей, ни ресниц, гладкий череп. По натянутой коже сразу потекли дорожки капель.

- Ариэль, - непонятно почему назвался я в ответ совершенно чужим именем. - Рад знакомству! Чем я могу помочь в этот ненастный вечер благородному дону?

На последней фразе я заметно облажался, выговаривая слова. Прозвучало что-то невнятное про печень и гондон, но Андрей меня понял. Что удивительно.

- Ариэль?! Вы – еврей, наверное? – заметно удивился он. – Неожиданно…

- Вроде, это теперь не преступление, - буркнул я, ожидая, что же от меня понадобилось. – Но точно не порошок.

- Да нет, это нормально, что вы! Просто имя редкое. Видите ли, Ариэль, дело в том, что я - сатанист, - обыденно сказал Андрей и вытер голову рукой. На пальце блеснуло кольцо. - И у нас сегодня ночью будет чёрная месса.

Каюсь: мне хотелось заржать. Страшно не было, особенно интересно - тоже, а вот смешно - да. Сатанист, значит. Не веган и вейпер, а вот так? Ну, ну…

- Я не гожусь в девственницы, - пытаясь не улыбаться, откликнулся я. - Латынь не знаю, козла в жопу целовать отказываюсь.

- О, нет, Ариэль! - широко, но как-то криво улыбнулся сатанист. – Да вы в теме, как я вижу. У нас всё и так есть. Но... Нам нужен для обряда человек с улицы. Это совершенно безопасно, уверяю вас. Вам не нужно ничего делать, только присутствовать. Есть одна старая легенда, хотим проверить.

Помолчав, он внимательно посмотрел на меня и добавил:

- Бесплатная выпивка и доставка домой - гарантированы.

Поскольку водка кончилась, а приключения ещё и не начинались, я напоследок плюнул в набегавшую на гранит волну и сказал:

- Пойдём!

В душе тихо попискивало предчувствие чего-то интереснее замкнутой цепочки водка-сон-работа. Месса? На и хрен с вами, пусть будет месса.

Я тихо насвистывал на ходу, шагая за нырнувшим в подворотню Андреем:

- When I look back upon my life, it's always with a sense of shame...

- Осторожно, тут ступеньки! - немного удивлённо покосившись на меня, предупредил спутник.

- Нам в подвал, что ли? - слегка притворно напрягся я. - Куда это вы меня завести хотите?!

- Там – просто удобнее, не волнуйтесь! Поверьте, именно с вами всё будет хорошо.

Я махнул рукой, как бы заранее соглашаясь на любые неожиданности, и спустился по ступенькам вниз. Тусклые лампочки. Поворот. Площадка с сочащимися водой стенами неведомого цвета. Ещё ступеньки. Железная дверь с окошком, забранным решеткой.

- Как в тюрьме! - разбавил я тишину и лёгкую дрожь в ногах. Водка начала выветриваться, и затея перестала казаться удачной.

- Хм… Ну да, вроде того, - буркнул Андрей и коротко, но сильно постучал в дверь. Почти сразу кто-то глянул из решётки и начал скрежетать засовом.

Узкий коридор от двери, сразу запертой за нашими спинами, вывел нас в просторный подвал. Забавно, с детства не лазил по таким местам: сложная геометрия труб под потолком, ржавых, местами перемотанных какими-то тряпками сменялась роскошным столом ровно в центре помещения. Столу было навскидку лет двести, и за ним вполне мог обедать Лермонтов, проездом через наши болота прямиком к гибели на дуэли.

Было ощутимо жарко – видимо, из-за клубка труб.

Почти до земляного пола, в который упирались мощные дубовые ноги стола, складками спадала скатерть из толстого черного бархата. На ней располагалась пара старомодных подсвечников, которыми - при еще живом классике - могли лупить карточных шулеров. Три десятка горящих черных свечек давали подвалу приличное освещение. Не хуже люстры, если вы видели подвалы с люстрами, конечно же, и можете сравнить. Кроме подсвечников на столе были несколько бутылок водки, толстая книга антикварного вида, блестящая металлическая чаша и стопка каких-то выгнутых кусков пластика. Последние стали для меня загадкой, решительно непонятные предметы.

В дальнем углу подвала стояла пародия на вешалку, на которой кое-как висели разнообразные куртки. Сами обладатели этой верхней одежды располагались по всему подвалу. Разговаривали. Курили. Двое неспешно тянули что-то из пластиковых стаканчиков. Всего человек десять, мужчин и женщин, по головам мне их пересчитывать было лень.

- Братья мои и сестры! – неожиданно громко сказал Андрей, расстегивая куртку и направляясь к вешалке. – Я привел незнакомца. Он знал, куда идет. Все условия соблюдены, мы можем начинать!

- Спасибо, брат! Вы сделали всё верно, – немедленно откликнулся один из куривших и решительно двинулся ко мне. Сигарету он бросил на пол.

- Ваша роль проста, - взяв меня за локоть цепкой рукой, явный предводитель всех собравшихся почти потащил меня к столу. – Выпейте и стойте здесь. Вы – просто один из ритуальных предметов, просто стойте. Должна получиться одна задумка, вы только ничему не удивляйтесь.

- Я не люблю быть предметом, - нехотя откликнулся я и попытался вырвать локоть. – Выпить могу, конечно.

- Не обижайтесь, - проговорил он, и, казалось, потерял ко мне всякий интерес и закричал остальным. – Начинаем!

Собравшиеся начали раздеваться. Я слегка оторопел, но взял стаканчик со стола и плеснул в него водки. Наверное, сейчас оргию начнут устраивать, даже интересно!

Подвал превратился в филиал общей раздевалки при немецкой бане. Женщины и мужчины, молодые и старые довольно быстро разделись догола, оставив себе только обувь. И то правильно – пол мало того, что земляной, так еще и загажен сверх всякой меры.

Каждый раздевшийся подходил к столу, быстро и аккуратно наливал себе немного водки, выпивал и брал один из тех самых непонятных кусков пластика, оказавшихся масками. Волки, олени, медведи и гиены с торчавшими и висящими половыми признаками – вот кто наполнил подвал. Я подлил еще, прикидывая, какой объем можно себе позволить, прежде чем упаду. Мерками таких стаканчиков – где-то раза четыре.

Ах, чёрт! А как они меня домой повезут, если я вырублюсь? Не у друзей в гостях, эти-то мой адрес не знают.

- Андрей, - пискнул я, но никому не было до меня ни малейшего дела: двое самых откормленных держали книгу, открыв примерно посередине, а некто в маске крокодила старательно выводил непонятные слова. Остальные подпевали ему, так что не то, что кричать – тут и стрелять было бесполезно.

Не услышат.

После второго стаканчика я потерял интерес к вопросу доставки домой и просто тупо смотрел на происходившее. Стоял довольно условно, пришлось облокотиться на стол. Между передвинутыми на края подсвечниками две маски мужского пола деловито имели в виду третью. Видимо, женского. По крайней мере, кокетливая маска лисы намекала именно на это, как и ритмично взлетавшая и опадавшая грудь. Для девственницы грудь была великовата и несла некоторые возрастные изменения.

В ушах у меня ревела, громыхала и перекатывалась странная молитва, по-прежнему исполняемая крокодилом. Глаза резало от света свечей, который стал нестерпимо ярким. Краем сознания я видел, что не занятые в молитве и сексе на столе водили вокруг какой-то странный хоровод, держа партнеров за первичные половые признаки. Аккуратно, но сильно держали. Что-то шипело и ухало за спиной, но источник звука я рассмотреть не смог, хотя и оглядывался время от времени.

Запахло сгоревшими спичками, тухлым мясом и, почему-то, ацетоном.

Подвинув ногу лисички, чуть не сбившую мой стаканчик, я долил еще водки и с удовольствием выпил, зажмурившись. Открыл глаза с опаской. Мне показалось, что ноги у меня стали совсем короткими, и я стою, едва выглядывая из-за края стола. А руки при этом шлангами растеклись по полу, чуть не попадая под ноги хоровода, который, впрочем, уже распался на несколько однозначных сочетаний тел, проводивших маневры на местности.

Раздался гулкий удар, сродни колокольному, но более низкий, тягучий и неприятный. Крокодил стал читать еще громче, перекрывая хорошо поставленным голосом все звуки подвала.

- Nema!!! – почти прорычал он и захлопнул книгу. Получилось настолько по-украински, что я не выдержал и засмеялся. Мне не было смешно, с такими-то изменениями конечностей, просто нараставшую истерику надо было как-то выпустить наружу.

Внезапно я понял, что все маски стоят и смотрят на меня. Молча. И, кроме моего оборвавшегося на взвизге смеха, в подвале царит абсолютная тишина.

Меня продрал настоящий ужас, хотя никто и ни единым жестом не угрожал мне. Я выпил четвертый стаканчик, чуть не прокусив его зубами, и понял, что расчет дозы сегодня снова был верен. Стол начал уходить от меня куда-то вбок, я почувствовал, что сползаю по нему, едва не сорвав бархат, сильно ударяюсь лбом о край, и мир мой переворачивается, накрывая блаженным сном. В отличие от терминатора, при отключении картинка в красную точку у меня не стягивалась – она просто гасла, как свет в кинотеатре. Только вот никакого сеанса дальше не было.

Был только утренний бессмысленный телевизор у меня дома. И утро за шторами.

Полежав немного, я всё-таки рискнул открыть глаза. Всё верно – я лежал на своей кровати, почти поперек. Одетый. Но обутый, почему-то, только в правый ботинок. На полу в углу валялся рюкзак, как домик Элли принесенный неведомым ветром в новые края.

Голову ломило, как никогда. Надо две таблетки спазмалгона – и это срочно, иначе начнет тошнить от боли. Потом бульон, хоть из пакета, хоть из кубика. Как человек, часто и много пьющий, я знал все стадии, диагнозы и лекарства от любимой привычки.

С трудом сев на кровати, я расстегнул мешавшую мне куртку, в которой спал, и обхватил голову ладонями, надеясь хоть как-то унять боль, пока достанет сил поискать таблетки. Попытался обхватить, точнее, потому что на лбу пальцы нащупали два непонятных нароста. Судя по всему, короткие, чуть кривоватые рожки – слева и справа.

Да… Для начала – неплохо.

© Юрий Жуков

Павлика мутило. Плотно. Увесисто. Но не так, чтобы сразу блевать, нет. Скользкий комок, на манер проглоченной сливы, то падал вниз по пищеводу, то подпрыгивал к самому горлу.

Подпрыгивал и останавливался. До следующего падения.

Дорога впереди покачивалась и слегка плыла в глазах. Узкая змейка асфальта шириной в одну машину. Двум и не разъехаться, отчего и бился здесь народ частенько. Плохая дорога. Опасная.

Павлик шумно сглотнул и вязко сплюнул куда-то в сторону. Стало чуть легче, но ненадолго.

- Закури, - сунул ему пачку Миха. - Вырвет. Легче станет!

- Отвали, а? - Павлика начало трясти от чужого голоса. - Плохо мне, совсем херово.

- Упёртый, - проворчал Миха. – Ну, как знаешь.

Павлик вдохнул чужой колючий дым. Закашлялся. Слива опять подпрыгнула к горлу и там задержалась. Глаза слезились.

- Водка палёная... - снова начал надоедать Миха, пыхтя сзади. – Я-то полтешок днём выпил, и то мутит. А ты почти бутылку дёрнул с этими алкашами, слышь? Вот и плохо.

- Сколько ещё?.. - просипел Павлик. Ему хотелось сойти с дороги и лечь под сосны. А лучше - сразу сдохнуть. Моментально и бесповоротно.

- До станции? Да херня, километра три. На машине с пацанами тут пролетали, покурить особо не успеваешь.

Турбаза, от которой они шли, осталась далеко. Солнце клонилось к закату и светило сзади. Спасибо, хоть не в глаза, но и так хреново. Ещё туман этот, метров на десять вглубь леса видно, а дальше пелена какая-то. Утром бы ещё понятно, а сейчас с какого перепугу?

Но не до того, конечно.

- Не дойду я, Миха... - заныл Павлик. Дорога качалась, как палуба в шторм. Хрен его знает, как это, на кораблях не ходил, а тут вдруг понял, о чём в книжках пишут.

- Да куда ты денешься? - удивился Миха. - Под кустом спать будешь? Давай, топай. Час, ну, полтора, дойдём. В электричке покемаришь полчасика, а потом...

Сзади заскрипели тормоза, и требовательно просигналила машина.

- Нихера себе, - оглянувшись, протянул Миха и поволок приятеля за рукав на обочину.

- Чего там? - буркнул тот.

- Феррари, ясен пень! - ответил Миха. - Сам посмотри.

Павлик повернулся всем телом. Не поднимая головы, чтобы не так тошнило, глянул.

На дороге стоял грузовик. Древний, как говно мамонта, с квадратной кабиной и вынесенными вперед лупастыми фарами.

- Здорово, пацаны! Студенты? - из кабины высунулась голова в кепке. Рожа какая-то смутно знакомая, красная, глаза щёлками. На вид - лет семьдесят деду. - Подкинуть до станции?

- Ништяк! - шепнул Миха, а потом радостно заорал:

- Давай, а то у меня дружбан... уставший!

Дед степенно кивнул и убрал голову обратно. Павлика в кузов пришлось затаскивать. Он всеми силами хотел ехать, но вот залезть... Спасибо Михе, затянул на кривые доски, через задний откидной борт, грубовато и за шиворот, но всё же.

Грузовик заскрежетал движком, дернулся и поехал. Кабина сзади была глухая - ни окошка, ничего – сплошной лист то ли железа, то ли фанерки. Миха плюхнулся от рывка на задницу, а Павлика прокатило по доскам и бросило на приятеля.

- Аккуратнее, мудила! Держись вон за железку.

Сосны с обеих сторон дороги пришли в движение, не мелькая, конечно, но неторопливо уходя назад. Туман, как казалось сверху из кузова, стал гуще.

Железкой оказалась забитая в борт ржавая скоба, безбожно пачкавшая Павлику руки, но не дававшая вялому телу улететь на асфальт.

- Слышь, Миха! - простонал он. - Сейчас сблюю, сил нет.

Слива у горла, и правда, грозила раскрыться в знакомый каждому фонтанчик наружу. В кормление, прямо скажем, Ихтиандра.

- Терпи, мудак! Мы тут все уделаемся. За борт можешь?

Машину качало и подбрасывало на скверной дороге. Павлик попытался высунуть голову за борт, но чувствительно приложился подбородком, едва не прикусив язык.

- Никак... - прошептал он. Казалось, за скрежетом и порыкиванием движка приятель его не расслышал. Но нет! Миха заколотил рукой по кабине. Звук был глухой, словно били по фанерной коробке.

- Мужик, тормозни! Останови, а? На минутку!

Машина взревела, заскрипела, судорожно дернулась, снова кинув приятелей друг на друга, но встала.

- Чего у вас там? - Теперь водила заглядывал назад, да и был гораздо ближе. Миха заметил, что лицо у него опухшее, как с похмелья. А одет прилично: костюм с галстуком, как депутат какой-то. И похож, ведь похож на кого-то, но никак не вспомнить.

- Да вот... - Объяснять было нечего: Павлик стоял у борта на коленях и смачно рычал, перевесившись головой наружу.

- Шта-а-а? Пьяный, что ли? - неподдельно удивился дед. – Это как же ж?! Ну, вы даёте...

Он пожал плечами и снова нырнул в кабину. Оттуда глухо донеслось:

- Крикни, понимаешь, как закончит. Я и так опаздываю, ехать пора!

Миха хмыкнул и закурил.

- Я... Я сейчас... - Павлик повернул к нему бледное до синевы лицо и страдальчески зажмурился от бившего в глаза солнца. - Пять секунд...

- Да мне-то похер, - Миха махнул сигаретой. - Не опаздываем. Это шеф бурчит.

- Асфальт... - непонятно к чему проскрипел Павлик, но тут его накрыл очередной спазм, выгнул головой наружу и отключил от реальности.

Миха удивленно выглянул за борт и обнаружил, что грузовичок стоит на грунтовке. Ни следа разбитого, всего в ямах, но асфальта не наблюдалось. Ни позади машины, ни, насколько было видно, впереди.

- Не туда свернул, Шумахер, - проворчал Миха. - Слышь, дядя! Ты на какую станцию едешь-то? Нам бы в Сомово, на электричку.

- Какое, понимаешь, Сомово? - снова высунулся водила. - Я на Комсомольское еду. Суббота же, у меня загрузка сегодня раньше. График, товарищи дорогие!

- Какая суббота? - пришёл в себя Павлик. - Среда на дворе. Ты псих, что ли? Завёз не пойми куда, ещё и дни путаешь.

Водила простецки почесал затылок, сдвинув на лоб кепку, потом хмыкнул:

- А-а-а! Так у вас, там, среда была? Говорил мне Степаныч, что нас таких много, а я, дурак, не верил. Каждый день попадаетесь, понимаешь. Как прорвало. При мне такой фигни не было.

Миха обжёг пальцы забытой в руке сигаретой, выматерился и выкинул её за борт:

- Кого ловят, дядя?! Ты чего, сбрендил?

- А ты вот не ругайся, не надо! Я, чай, постарше тебя раза в три, да и при жизни не последний человек был... Так, пацаны, с чего начать-то... У вас год какой?

- Что значит, у нас? - дуя на обожжённые пальцы, удивился Миха. - Семнадцатый. У вас какой другой, что ли?

Водила снова почесался.

- Временное правительство, понимаешь, что ли?

- Какое оно временное, охренел? С двухтысячного - один и тот же Путин.

- А, вот оно что... Этого знаю. Дельный. А умерли вы как?

Миха и восставший из локального ада Павлик переглянулись.

- Да живые, вроде. А у тебя, дед, точно кукушка съехала, - Миха решительно прошёлся по кузову и спрыгнул вниз. - Давай, Паша, выбирайся. Чувак на всю голову болен.

Павлик, несмотря на предательскую слабость в ногах, громко прошлепал по доскам кузова и спрыгнул на плотную накатанную землю.

Водила, которого теперь не было видно, громко заорал:

- Мы все мёртвые там, у себя… Пьянка, понимаешь, людей губит. И сразу - сюда. А тут всё есть, а выпивки нет, пацаны. Такой вот феномен. Ни спирта, ни водки, ни виски этой, штатовской. Ни-че-го! Первый круг какой-то, прости Господи.

Павлик, слегка качаясь, стоял на месте, а Михе не терпелось разобраться. Он обошел машину сзади и подошёл к кабине. Водила, не обращая на него внимания, заводил свой антиквариат. Мотор стрекотал, но не схватывал.

- Слышь, чего... А тут какой год?

- Девятьсот тридцать пятый, понимаешь. Всегда этот, сколько здесь ни проживи. Я уж десять годов маюсь.

Миха послушал мучения стартера и тихо спросил:

- А ты сам-то с какого года, получается?

Водила свесил из окна левую руку, на которой не хватало пары пальцев, и невесело улыбнулся:

- Ты в школе не учился, что ли?

Миха замялся:

- Учился, а что?

- Хреново ты, понимаешь, учился. Меня-то мог бы и признать, миллионы россиян знают, а ты – нет.

Движок наконец-то со скрежетом схватил, грузовик рыкнул, привычно дернулся и поехал, оставив двух приятелей встречать скорую ночь, за которой, как обычно, будет рассвет.

В новом мире, в котором больше нечего выпить.

© Юрий Жуков

Первый раз Антон увидел ее в метро.

Высокая стройная девушка стояла у выхода из вагона, привычно глядя в телефон. Но не это бросилось ему в глаза – одежда. Длинный, до самого пола плащ необычного светло-синего цвета с капюшоном, небрежно отброшенным назад. Плащ напоминал своим покроем какую-то средневековую мантию, струился вниз длинными складками и резко выделялся даже на фоне разноцветных нарядов остальных пассажиров. Было ощущение, что он вечно стекает со свой хозяйки вниз, как ласковая неторопливая волна.

Невозможно было сказать, почему, но все в вагоне: пожилой мужичок рядом с ней, группка небрежно одетых школьниц, звонко смеявшихся чему-то очень своему, кавказского вида накачанный парень с бородкой, в яркой спортивной куртке, расставивший короткие ноги шире плеч, да и сам Антон - были сами по себе, а она – отдельно от них.

Не от мира сего, если хотите.

Девушка недовольно пожала плечами, словно чувствуя, что на нее смотрят. Потом, не глядя, бросила трубку в сумочку и встала в пол-оборота к Антону. Он увидел тонкий профиль, ясный, точеный, как у древних статуй богинь – высокие скулы, прямой носик, довольно высокий лоб. Всё это удачно дополняли длинные светлые волосы, падавшие тенями на плащ.

«Очень!», - неожиданно для себя подумал Антон, не отрывая взгляда, пока незнакомка не вышла на следующей станции. – «Очень и очень! И, кстати, как называется цвет ее балахона?».

Для мужчин, если они не художники, вообще сложно определять и называть сложные цвета. Красный от зеленого отличить получается, а вот оттенки и полутона – увольте!

Антон не был художником.

Он третий год работал в фирме однокурсника, внезапно бросившего общую для них профессию учителя физики и математики, и ушедшего в творческий бизнес. Творческий – потому, что это была видеостудия, а бизнес… Просто, кроме рекламы, они ничего не снимали. Антон был на подхвате, таскал бесконечные штативы, сумки с запасными аккумуляторами и едой для всей группы, держал рефлектор при съемках. Подай-принеси. Работа для настоящих лентяев, как говорил друг-директор, выплачивая раз в месяц оговоренные при найме шестьсот баксов. В этом месяце они составили тридцать шесть с чем-то тысяч рублей.

- Антоха, ты бы монтажу подучился, бро? – не раз предлагал друг. – Это другая работа, другие деньги. У меня бы и дальше трудился, но не с отражателем в зубах по лабазам бегать, а в студии, в офисе, как человек.

В глазах его стояло искреннее желание помочь, но Антону было откровенно лень.

Год убивать зрение, не отрываясь от компа и осваивая разные премудрости, чтобы - что? Не сорок тысяч, а семьдесят? Да пошло оно всё на хрен, и так устраивает. Квартиру, слава богам, оставили родители, отбыв в мир иной, жил он один, зарплаты на его образ жизни хватало.

Он вышел на своей станции, привычно застегнул куртку, выходя на улицу, и поплелся домой. Идти было минут пятнадцать, привычный маршрут между магазинами, по дворам и, по длинной дуге через парк - к своему дому.

Вечер только начинался, поэтому у Антона оставалось сегодня время на небольшое хобби. Настроение было как раз, подходящее.

Полгода назад, когда идея только пришла ему в голову, он испугался. Это напоминало то ли начинающееся сумасшествие, то ли какой-то нарыв в голове, гной среди благородных извилин мозга. Дело в том, что он люто возненавидел мужчин с усами. Он дрожал, видя их. Потел. Колотилось сердце. Кожа словно стягивалась на затылке, обостряя черты лица, когда он видел очередной объект своей злости. В этом не было ни капли затаенной гомосексуальности, ни каких-либо объективных причин вообще. Его не били менты-усачи, не насиловали в детстве деловитые дядьки с порослью на лицах, не воровали у него деньги и даже не обсчитывали на рынке.

Впрочем, на рынке, конечно, обсчитывали всех. Это такое сакральное место, но причиной ненависти, конечно, не являлось. Наверное, хороший психиатр помог бы Антону разобраться, но, видимо, не судьба. Он выбрал другой путь и сейчас неторопливо шел по нему.

Сперва он решил, что это будет нож.

Перебрал дома скудный набор из столовых приборов, перочинных огрызков и полусточенного куска стали, обмотанного на ручке изолентой, оставшегося еще от отца. Не то, всё – не то. Прошелся в выходные по лавкам, торговавшим нужным товаром. Китайская дешевка или запредельно дорогие для него охотничьи лезвия ценой в зарплату за полгода. И то, и другое было неприемлемо.

После этого Антон залез в интернет и несколько дней провел в поисках нужного инструмента. Особенно удачные решения он сохранял в компьютерной папке Hobby, уже распухшей от изображений мечей, кортиков, ятаганов, штык-ножей, казачьих шашек, подарочных рапир и иных разнообразных изделий человеческого таланта, скупо относимых уголовным кодексом к холодному оружию.

На одном из форумов он наткнулся на простую, но гениальную мысль.

Попавшись с ножом или стилетом, гражданин родной страны был обречен на статью за ношение этого самого холодного оружия. Даже, если ничего им не сделал, ну, или сделанное доказано не было. Важен был сам факт. Но есть ведь масса смертоносных устройств, вплоть до топора, которые не попадали под наказание. Именно из этого перечня, любезно предоставленного каким-то пользователем, Антон, подумав, выбрал шило. Да-да, обычное шило, которое после несложной доработки становилось немного длиннее и запросто протыкало насквозь печень ненавистного человека.

Перед глазами Антона всё время стоял этот сборный портрет жертвы, на пустом белом овале лица которого отчетливо выделялись роскошные буденовские усы.

Первым стал средних лет мужичок с собакой.

Сперва он ничего не понял, когда ему навстречу шагнул молодой парень и молча ткнул чем-то. В сумерках даже рассмотреть орудие своего убийства усатый собаковод не смог. А потом понимать стало поздно. Мелкая лохматая тварь неведомой породы долго потом прыгала вокруг своего владельца, застывавшего на парковой дорожке. Собака лаяла и требовала продолжать прогулку. Антон не любил собак, но и ничего дурного к ним не испытывал, поэтому меткий удар шилом в правый бок получил только хозяин.

Телефон с собой Антон на акции не брал, парк находился на другом краю огромного города, а никакой связи между убийцей и его жертвами не было. Паучье гнездо, населенное одетыми в форму охранников «Пятерочки» работниками внутренних органов, разумеется, зашевелилось. Планы, информация, примерный психологический портрет, ориентировки и ложные вызовы. Собачки даже, но уже служебные, исправно приводившие к станции метро или автобусной остановке. Но никакого толка в этом не было – Антон менял места, не придерживался никакого графика, жертвами становились и коренные жители, и случайные встречные возле вокзалов. Некоторым чудом удавалось выжить, но и счет покинувших этот свет усатых бедолаг шел уже на третий десяток.

Менты, конечно, зверели, а по городу ползли мрачные слухи об очередном маньяке, обрастая нелепыми выдумками и фантастическими теориями.

Наплевать!

Вот и сегодня он был в настроении исполнить какого-нибудь усатого скота. Он так и формулировал про себя «скоты», лишая их права относится к человеческому роду.

Антон забежал домой, наскоро вывалил на сковородку пакет замороженных блинчиков с мясом и пошел переодеваться. Возле редко включавшегося телевизора, черный прямоугольник которого был густо покрыт пылью, он на мгновение притормозил. Постоял, думая о чем-то и попытался нарисовать указательным пальцем профиль девушки из метро.

Разумеется, получился шарж на пожилого армянина – низкий лоб, горбатый длинный нос и короткий подбородок. Ну, не художник он, не художник…

Проведя ладонью по мерзкому рисунку, он вытер пыльную руку об трусы.

Хватая руками с раскаленной сковородки едва разогретые блины, Антон думал, куда сегодня. Место должно быть новым. Безлюдным. Поменьше фонарей, подальше от дороги. Снова парк, чавкая, решил он. Весь вопрос – какой?

«Как же называется цвет ЕЁ плаща?» - совершенно некстати подумал Антон. – «Бирюзовый? Да нет, это, вроде, не то…».

Он доел блинчики, вытер руки о замасленное кухонное полотенце и бросил пустую сковородку в звякнувшую гору посуды в мойке. Надо бы помыть, но - после возвращения.

Решено: сегодня акция будет в соседнем парке. Только, чтобы не вычислили, придется оттуда уйти к станции, проехать остановку и вернуться оттуда. Конечно, придется полчаса топать, но лучше так, чем огрести пожизненное за скотов.

Петровский парк и в лучшие времена вызывал не лучшие чувства у одинокого прохожего: редкие фонари, лет десять не стриженные кусты, ставшие настоящими зарослями, полное отсутствие патрульных полицейских вечером и редкие стайки молодежи, распивавшие всё, что горит. То, что не горит, они употребляли внутривенно.

Антон осторожно шел по разбитому асфальту дорожек, не торопясь выходить на перекрестки. Он подолгу вслушивался, чтобы не нарваться на неприятности самому. Людей в Петровском и так-то было маловато, а сегодня вечером просто прошел какой-то мор. Никого. Вообще, никого. Встреченная женщина средних лет с овчаркой на широком поводке его не заинтересовала – из этой пары усы были только у собаки. Женщина недовольно глянула на отпрянувшего почти в кусты Антона и даже не подумала подтянуть собаку ближе к себе.

- Пойдем, Акбар, пойдем! – неожиданно визгливо сказала он. – Парень тоже гуляет, не ешь его.

«С-с-сука!», - подумал Антон. – «Таких тоже мочить надо».

Завернув налево на перекрестке аллей, он увидел впереди шедшего ему навстречу мужика. С такого расстояния рассмотреть наличие усов было сложно, но Антон чем-то дрогнувшим внутри почувствовал: то, что надо! Словно подсказал ему кто-то.

Мужчина был без собаки. Да и в целом, был он странным – явно никуда не спешил, хотя большинство прохожих всегда проскакивали парк чуть ли не бегом, спеша домой. Одет в что-то темное, как и сам Антон. На плече – спортивная сумка-банан. Физкультурник, что ли? Хм…

Почти поравнявшись с встречным, Антон увидел, что лицо спортсмена украшали короткие усы щеточкой. На ловца и зверь, стало быть. Ну, что же!

Рука, стиснувшая самодельную рукоятку шила вспотела, но доставать оружие было рано. Только совсем рядом, быстро, и успеть отскочить – если мужик крепкий, пара минут у того будет, может успеть свернуть Антону шею.

- Добрый вечер! – тихо и как-то очень мягко прозвучало из-за спины Антона. Он резко обернулся и увидел неслышно нагнавшего его второго парня, бритого наголо, заметно более молодого, чем шедший навстречу. В руках парень держал что-то до боли напоминавшее резиновую дубинку.

- Добрый… - промямлил Антон, быстро, но мучительно соображая. В кусты? Догонят, если они вместе. А они явно заодно: шедший навстречу тоже остановился в паре шагов перед ним. Напасть первым? Не играет его шило против ментовской дубинки, даже не смешно. – Грабить будете? Так у меня нет ничего, пацаны. Даже трубки с собой нет, вот клянусь.

- Вот и проверим, - проворчал более молодой, подойдя совсем близко. Ох, да не дубинка у него в руке, просто кусок трубы. Это гораздо хуже.

- Пожалуйста, не бейте! – плаксивым голосом ответил Антон, резко выдергивая из кармана шило. Но привычно ударить в бок парня с трубой он не успел – сзади обрушилось что-то тяжелое, заставив упасть на колени. Рука сама собой разжалась, шило выпало из пальцев.

- Что у него там, Лысый? – проворчал усатый, который явно и огрел чем-то Антона по голове.

В бок Антону прилетел тяжелый ботинок, заставив всхлипнуть и отлететь на метр в сторону. Было больно. Было очень больно, особенно вдыхать. Голова кружилась, а две темные фигуры расплывались и двоились.

- Шило, шеф! Ни хрена себе, да мы, похоже, этого серийного всё-таки нашли, который народ в печень валит!

- Так мы его и искали. Пока еще менты раскачаются…

Антон почувствовал еще один удар по ребрам. Внутри что-то хрустнуло, зато мир перестал расплываться перед глазами, и он увидел снова её. Ту девушку, встреченную пару часов назад в метро. В накинутом на голову капюшоне она напоминала какую-то монашенку, пришедшую, как в кино, помолиться за душу раба грешного Антона и облегчить ему…

- Шеф, давай-ка он от своего шила и сдохнет, ага? – прозвучало где-то в воздухе, уже и непонятно откуда.

- Ага. Вали его и пойдём.

Ой-ой-ой…

Дём-дём-дём…

Что за чёрт? Видел-то он теперь всё отчетливо, но дробились звуки, сталкиваясь эхом, звеня и похрустывая в тишине парка. Слова расплывались и повторялись, путаясь между собой.

Девушка прошла между двух застывших на секунду людей, откинула двумя руками капюшон и встала на колени перед лежавшим Антоном. Чуть виновато улыбнувшись, она наклонила голову и еле уловимым шепотом сказала ему на ухо:

- Цвет называется лазурным, мой мальчик… Всё просто.

От её губ, упавшего ему на лицо светлого локона, да и от всей фигуры веяло нестерпимым холодом, словно кто-то открыл зимой дверь на лютый мороз и не торопится её закрывать.

Антон с ужасом увидел, как прямо через тело девушки, ставшее бесплотным словно подсвеченные светло-синим облачка дыма, кто-то резко ударил его шилом в бок.

Было уже не больно. Совсем уже нет.

Только очень и очень холодно.

© Юрий Жуков

Ащеулову хотелось петь.

Не обладая голосом и музыкальным слухом, он также сознавал, что банковский работник с перспективой карьерного роста петь на людях не должен. Все эти соображения его останавливали, но в душе всё-таки звучал мощный хор.

Академический, имени и орденов всего на свете, не меньше.

Решился. Наконец-то он расстанется с надоевшей подругой! Приятная сперва интрижка затянулась петлей на его свободном времени, отъела часть кошелька - как рыбка-пиранья бока неудачливого купальщика, а потом стала грозить грандиозной ссорой с супругой. Супругу Ащеулов немного побаивался, как человека решительного и скорого на расправу. К тому же, у жены был папа, а вот папе он и обязан должностью и возможностью того самого роста.

В общем, ну её, эту Марьяну! Позвонить, договориться, вечером финальная сцена в кафе – и хватит с него, хва-а-атит.

Ащеулов перенастроил что-то в телефоне, потом широко улыбнулся своим мыслям, что удивило бы коллег по опен-спейс, но они, как обычно, смотрели в мониторы, пристально изучая бегущие строчки цифр и неимоверно важные графики. Какая чушь у людей в головах, Господи… Пашут они, а карьера удаётся тем, у кого папа.

Или, хотя бы, тесть.

После перерыва работать не хотелось совершенно. Командировку на этой неделе он удачно избежал, все жертвы начальственного энтузиазма уехали еще вчера, благодать. Ащеулов встал из-за стола и, накинув на плечо пиджак, пошел к лифтам. Курение не приветствовалось начальством, но трудиться именно сейчас было просто нереально. Слишком уж хотелось петь. И потом – вопрос о его назначении на должность директора управления уже решён, пора привыкать к начальственным замашкам и барским манерам. Приятно…

…- Приятно видеть, проходи! – Светлана отошла от двери, пропуская Михея в дом. В глазах у неё мелькнуло что-то доброе, радость от его прихода, что ли?

Михей отметил это краем сознания, самой его границей. Честно говоря, было ему не до радости от встречи. Дело было в другом и гораздо важнее, чем чувства бывшей жены.

- Я ненадолго, Свет… - Он замялся, благо был повод замолчать, снимая ботинки в прихожей. Уютно у неё, умеет. И мужских тапок-пальто-шарфов не видно, так и живёт одна, похоже.

- Мне деньги нужны, - не став тратить время, сказал Михей. Не попросил, а как решенное дело сообщил.

Светлана присела на уголок дивана, вертя в руках кухонное полотенце. Как вытирала тарелки, когда он позвонил в дверь, так и не положила никуда.

- Много? – тихо спросила она, глядя в глаза Михея. Изучающе смотрела, пристально.

- Много. Два миллиона триста. Хотя… Ну, триста я найду, где еще занять, но два миллиона надо.

Светлана аккуратно положила полотенце на диван и начала расправлять уголки, словно это было сейчас самым важным.

- Зачем тебе, Миш? – не поднимая глаз, уточнила она. – Два – это очень много. У меня зарплата сороковник, а таких денег нет.

- Свет, ну ты ж в банке… Кредит какой возьми, мне на операцию надо! – Михей рассматривал комнату, посреди которой распоротым бегемотом лежал открытый чемодан. – Ты едешь куда-то?

- Командировка, на десять дней… - Светлана расправила уголки полотенца и теперь начала складывать его по невидимым стрелкам. Вдвое. Вчетверо. – У меня ипотека же не выплачена, за эту квартиру, какой мне кредит?

- Я умру тогда скоро, врачи сказали… А Толик без меня не выживет.

- Толик… - Светлана оставила в покое полотенце и выпрямилась, словно к ее спине внезапно приставили доску. – Всегда Толик важнее всего. Миш, обо мне ты не думал, а брат – свет в окне!

- Он же особенный, Свет… И гений! Ты ж рисунки помнишь? Он так здорово рисует! И без меня никуда, а мне два месяца… Доктора сказали. Потом поздно будет резать… Опухоль печени, сволочь такая, название никак не запомню. А я Толика машину научил водить, прикинь? Отлично ездит, шустро, только пока гудков пугается, ну, когда сигналят ему. Я ему все рассказываю, всё-всё: он же слушает, все понимает, говорит только редко. Молчаливый он с детства… Свет! Очень надо, а? – Михей сумбурно закончил фразу и уставился в пол.

Нет, зря он пришел. Зря. Но и больше – не к кому. Его зарплата в автосервисе даже больше сорока тысяч, но всё в «чёрную», ему точно кредит не дадут.

- Да всё я помню, Миша, всё помню… - Светлана задумалась. – У нас в банке вакансия свободная, есть у меня шанс её занять, работаю же сутками, вроде, ценят. Дома всё равно делать нечего, вот и работаю. Если меня назначат, возьму для тебя кредит. Только ты сам отдавать будешь, я не потяну.

- Я отдам, Свет, точно всё отдам! Мне бы сейчас найти, а там разберемся! Ты ж знаешь, я мастер, на мне все сигналки в нашем сервисе. Подработку найду. Да, если уж совсем никак, с бандюками свяжусь. Я ж любую машину открою, мне бы вот сейчас перекрутиться, а то ведь Толик… - Михей запнулся и замолчал. Про Толика лишний раз не стоит, не любит его Светка. Конечно, аутист или что-то типа того, болезнь кого-то там, и забота нужна постоянная, вот она и не выдержала тогда, ушла.

- Ладно, если меня назначат, я тебе помогу. Сейчас-то никак. Должны, конечно, если только Ащеулов не обгонит… - Светлана говорила вслух, но как-то отстраненно, словно не с бывшим мужем, а просто озвучивала давние мысли самой себе.

Фамилия застряла в памяти Михея. Мерзкая какая фамилия, Ащеулов! Словно паук какой-то шевелящийся.

- Миш, мне собираться пора. – Светлана встала. – Ты прости, поезд через три часа, надо. А как приеду, вопрос с назначением решится и я тебе точно скажу. Да – так да. Нет, значит нет.

- Да, да… - заторопился Михей, поднимаясь с кресла. – Я всё понимаю, я пойду. Ты не забудь только, ладно? Очень надо, очень. Ну, ты поняла же? А я тебе позвоню…

…- Я тебе позвоню, Яночка, как выходить буду из банка. Машину брать не буду, посидим, выпьем. Поговорим опять же. Ты столик займи, я же допоздна, потом подойду. Работы много. Конечно, в «Аладдине», как обычно.

Ащеулов докуривал сигарету на крыльце, глядя сквозь мельтешивших посетителей. Пятница, народу много перед выходными, так и снуют. Вот этот, небритый, что рядом курит, чего стоит, смотрит? Заняться нечем, все в банк прутся. Деньгами пахнет, что ли?

Ладно. Пять часов умеренно ударной работы – и в кафе. Визга будет много, но придется потерпеть. Зато – свобода. Бросив сигарету мимо урны, Ащеулов взмахнул пиджаком и пошел к входу, не замечая пристальный взгляд в спину.

Автомобиль Марьяне пришлось бросить за квартал от кафе, других мест не нашлось. Ничего, на десятилетний «пыжик» охотников угнать не сыщешь, пусть там и стоит. Зато столик заняла удачный, для вечера-то. Пока Ащеулова отпустят его банковские дела, можно заказать коктейль. Домой он сам отвезет, не маленький – раз пригласил девушку, пусть отрабатывает по полной программе. Марьяна мельком глянула в наизусть выученное меню и кивком позвала официанта. Платить не ей, так что начать стоит с «трюфель мартини» в местном исполнении. Если бы её муж не был таким нищим, она, пожалуй, заставила бы его заходить с ней сюда. Пусть ощутил бы атмосферу, что ли?

Впрочем, черт с ним, с мужем.

В полутьме вечернего города рассмотреть номера машины издалека непросто. Особенно, если и не обращаешь на них внимания. Он успел заметить только, что автомобиль похож на Марьянин «пежо-308», но таких вот, девочковых авто сейчас – полгорода.

Ащеулов уже подходил к Елизаветинскому мосту, когда навстречу ему, натужно взвизгнув двигателем, рванулась машина. Он даже успел бы отпрыгнуть немного в сторону, но был слишком погружен в свои мысли. Удар показался бы со стороны несильным, но на несколько метров отбросил Ащеулова назад на мостовую. Машина резко подалась назад и потом переехала уже лежавшего перспективного служащего, нелепо подпрыгнув на препятствии. Место было довольно глухим, так что ни случайных прохожих, ни вездесущих камер видеонаблюдения убийца мог не опасаться. Скользнув из-за руля, убийца ощупал карманы погибшего (сложно выжить с раздавленной грудной клеткой, согласитесь?), выдернул телефон, легко приподнял Ащеулова и дотащил тело до перил моста. Беззвучное падение в воду тела сопровождал звук уже отъезжающего автомобиля.

После третьего коктейля Марьяна начала обижаться.

Десять вечера – а его нет, даже не звонит коварный обольститель и генеральный спонсор! Потыкав длинными ногтями в подаренный все тем же Ащеуловым на Новый год айфон, она уже пятый раз выслушала длинные гудки вплоть до фразы, что она может оставить абоненту сообщение. Говорить в пустоту ничего не хотелось, поэтому Марьяна решила устроить при встрече грандиозный скандал. А сейчас… Ну что ж, сейчас придется расплатиться самой и о-о-очень аккуратно доехать до дома. Там опять этот ревнивый урод, но сегодня её совесть чиста, как никогда.

Машина стояла на том же месте, действительно, никто не позарился. Марьяна подошла к ней сзади, поэтому не увидела разбитый бампер с криво висящим номером. Пьяно усмехаясь при мыслях о завтрашнем скандале, она села за руль и решила позвонить еще раз. Может, на самом деле, так задержался? Но почему не позвонил, что за хамство? После первого же гудка под пассажирским сидением послышалась любимая Ащеуловым «How much is a fish?», которую тот упрямо ставил как звонок на все свои мобильники.

Марьяна изогнулась и подцепила кончиками ногтей звонящую трубку и тупо уставилась в надпись на экране «Уже бывшая». В окно машины вежливо постучали.

Подняв уже сощурившиеся для рыдания глаза (осторожно, не потекла бы тушь!), Марьяна увидела полицейского. Тот махнул короткой дубинкой, которой и стучал в стекло, предлагая выйти. Его напарник, наклонившись вперед, стоял перед машиной, что-то внимательно разглядывая на бампере.

- Лев Игнатьевич, дорогой! Я уже запутался на хрен! – капитан полиции Сорокин смотрел на напарника по убойному отделу с выражением отвращения на лице. Не то, чтобы он так ненавидел именно майора, просто дело попалось действительно мерзкое.

С одной стороны, чего тут думать – обвиняем гражданку Монахову, Марьяну Сергеевну, в убийстве, да и всё. С другой – почти полсотни свидетелей, что она просидела, не отрывая жопы, четыре часа в кафе, поглощая алкогольные коктейли по косарю за бокальчик, следовательно… Следовательно, убить никого не могла. Биллинг сети показывает, что и телефончик её с места это же время не двигался. Но труп-то есть? Есть. Выловили недавно. Айфон трупа в машине гражданки Монаховой? Там. Бампер разбит, частицы крови и волокна ткани потерпевшего на машине? Именно так.

Мерзкое дело. Не убивала его эта баба, точно же...

- Серёжа, я тоже запутался, - осадил его майор. – Кому он мешал, этот… Ащеулов? Выяснили что-нибудь? Мотив нужен и подозреваемый конкретный. Монахову отпускать надо, двое суток на исходе, а у неё алиби железное. Чугунное. Бетонное, твою мать, как опоры моста!

- Да никому он не мешал… - Сорокин махнул рукой. – Обычный офисный планктон. Ну, тесть у него в правлении этого банка, лохматая, так сказать, лапа. Повысить погибшего хотели до какого-то там начальника. Хрень это всё, а не мотив.

- Еще бабы в деле были? Жену опрашивал?

- Жена в расстройстве чувств, не удивительно. Ну, гулял мужик, она знала, но гулял тихонько, не привлекая лишнего внимания. Да это и в банке шепнули, но что нам с того? Он с этой Марьяной год уже миловался, вряд ли кто полез мстить через столько времени.

- А муж Монаховой? Она же замужем, кажется?

- Замужем. Он на суточном дежурстве был, в котельной. Оператор газового чего-то там. Напарник клянется, весь вечер в карты играли. Других свидетелей нет, но и поспорить сложно. Муж на эту Марьяну злой, как черт, но, говорит, дешевле жену раз придушить, чем её кобелей давить пачками.

- Логично… - майор вертел в руках зажигалку, иногда щелкая и глядя на огонек. – В машине есть что? Волосы, частички кожи, отпечатки?

- Все только Монаховой и Ащеулова. Найден один отпечаток на панели, не идентифицирован. Указательный палец правой руки. Но тут нереально понять – в сервисе ляпнули, на мойке, а, может, подвозила кого-нибудь. В картотеке отпечатка нет. Вот еще интересно – Монахова клянется, что когда подошла к машине, она ее открыла с брелка. Сигнализация не срабатывала. То есть, если крутить версию об угоне, машину аккуратно снимали с сигналки и потом закрыли обратно.

- Код-граббером орудовали? – майор перестал щелкать зажигалкой и бросил ее на стол. – То есть угонщик, он же убийца, владеет спецтехникой? Да, интересно! Правда, этих коробочек тысячи в городе, иди найди, кто именно сделал. Угонщиков вон коллеги умаялись ловить, а толку-то?

- Будем думать, хотя дело – мерзкое!

Хоспис имени святого великомученика Феофана Антиохийского находился за городом. Тишина, ветки деревьев в стекло и приглушенные голоса персонала – что еще надо уходящим из этого мира?

Михей уже неделю лежал почти неподвижно. Изученный до последней трещины высокий потолок, небольшая паутинка в верхнем углу, аляповатая картина на стене. Когда было желание, он размышлял: осень на ней или весна? Небольшая речушка среди почти голых деревьев текла откуда-то куда-то. Наверное, осень.

Светлану не назначили, хотя ее конкурент погиб, случайно под машину попал. Конечно, нашлись другие кандидатуры, была небольшая грызня в правлении, и вопрос решили в пользу молодого парня из филиала. Как обычно. Она, вздыхая, рассказала это месяц назад, после возвращения из командировки. Михей воспринял новости очень спокойно, слишком болело уже, особенно по ночам. Спать не мог, работать уже тоже, врачи с профессиональным участием, отработанным годами, направили его сюда. Гемангиома. Зачем? Мог бы и дома… Безнадежные капельницы, анальгетики сменили на промедол, тишина и слабость – изнуряющая тихая слабость.

Михей вздохнул.

Как там Толик? Он на последние деньги оплатил для брата медсестру, на несколько месяцев хватит, присмотрит, если не кинет. Прийти проверить сил уже давно не было, тут бы до туалета доползти, в конец коридора, и обратно вернуться. Вот и все его дороги теперь, и дай Бог, что хоть так. Скоро. Уже очень скоро…

Зря он Светку просил о деньгах, всё равно ничего не вышло. А фамилия и правда мерзкая – Ащеулов, да. Надо было на него хоть посмотреть подойти, да он целыми днями бегал, искал, у кого занять. Не до того. И приборчик он домой с работы зря принес, так и валяется теперь, надо бы ребятам позвонить, пусть заберут.

Но главное – Толик. Брат. Как он теперь там один, без Михея?

© Юрий Жуков

Припарковав свой блестящий черным джип во дворе, Роман Аркадьевич некоторое время просидел неподвижно за рулем. Он уже не первый раз пожалел, что бросил курить. Сигареты раньше спасали от таких вот пауз, придавая паре-тройке минут безделья какую-то осмысленность. Сейчас это было просто заботами охотника – сидеть так.

Сидеть и ждать.

Двор был чужой, не у его дома. Заперт был этот двор в старой тесной застройке времен излета перестройки и гибели ускорения. Серые панельные стены окружали узкий квадрат двора, крашеные мерзкой синей краской детали разбитой детской площадки и пару лавочек с проломленными сидениями. Спинок у этих лавочек, впрочем, не было конструктивно – бывший советский человек обязан был сидеть ровно в любом состоянии.

Посередине площадки форпостом давно разбитой армии электриков возвышалась кирпичная трансформаторная будка, густо разрисованная угловатыми разноцветными буквами. Рядом стояло несколько мусорных баков, один валялся на боку, бесстыдно высыпав из себя часть вонючих отходов, в мешках и без. Многочисленные тусклые «жигули» с пятнами ржавчины на разбитом асфальте, возле останков качелей и лавочек, были как нельзя к месту.

- Земляк, курить нет? – слегка приглушенно прозвучало за поднятым стеклом водительской двери. Там неловко топтался абориген в чудом сохранившемся до наших дней турецком свитерке «Boys» и растянутых спортивных штанах. Роман удивленно приподнял брови: он такой свитер выкинул на третьем курсе, когда Белый дом обстреливали танки гаранта и избранника, а тут - поди-ка! Сохранился.

Роман Аркадьевич отрицательно мотнул головой, от чего местный житель скорбно склонил голову и шаркающей походкой направился к угловому подъезду. В руке у него ритмично болталось давно потерявшее цвет пластиковое ведро. Шаг – маятник влево, еще шаг – вправо.

Мусор, небось, выносил? В ящики?

Ну и дыра…

Дождавшись, пока мужик, едва не уронив ведро, нажмет несколько кнопок на домофоне и гулко, на весь двор, хлопнув дверью, скроется в подъезде, Роман вышел из машины. Через несколько шагов сзади мигнули фары его ленд-крузера и раздался короткий мяв сигнализации. Это было уже не важно, его гнал вперед все нарастающий азарт: пора было зайти в снятую надолго квартиру и переодеться. Роман Аркадьевич чувствовал почти сексуальное возбуждение, гон и стояк.

Квартира за дермантиновой, перечеркнутой крестом гвоздиков с большими шляпками, дверью встретила его полутьмой и слабо уловимым, но неприятным запахом.

Амбре.

Вонью.

Роман начал скидывать свой дорогой костюм еще в прихожей, стараясь, впрочем, всё-таки повесить пиджак на вешалку, а брюки – уже в комнате – метнуть на продавленный диван, а не просто на пол. Туфли глухо бухнули, встав на полку старой мебельной стенки со свисавшей на бок дверцей. Документы на машину, брелок с ключами, телефон – из карманов, носки и трусы нервными движениями - туда же, рядом. Один из носков упал на пол, но это было сейчас не важно.

Всё - долой!

Голый, как Адам, но Адам изрядно возбужденный, он ворвался в ванную. Тусклая лампочка под потолком осветила валявшийся в ржавом стальном корыте ком вонючей грязной одежды – ватные штаны, порванную в двадцати местах майку, драную дутую куртку, цвет которой был неясен самому Роману Аркадьевичу, вязаную шапочку и растоптанные ботинки без шнурков. Ботинки высунули языки наружу, словно улыбаясь хозяину беззубыми ртами. Всё вместе остро воняло мочой, не  стиранными никогда портянками и каким-то неясным, но мерзким химическим веществом. Типа креозота.

Надеть всю эту вонючую дрянь было делом быстрым и привычным.

Затем Роман достал из-под ванны банку, наполненную смесью графитного порошка, земли и еще какого-то сыпучего мусора. Высыпал на ладонь горсть и начал быстро втирать содержимое в лицо и руки, превращая свою круглую гладкую физиономию процветающего банкира в грязную морду. Мазки графита делали часть щеки похожей на слегка подживший синяк, зачерненные зубы даже вблизи казались отсутствующими. Финальный штрих на кухне – глоток дешевой водки для полоскания рта и почти полбутылки на пахучие драные тряпки, в которые он был одет.

Перфетто!

Он подхватил с крючка ключи от квартиры. Потом глянул в потемневшее зеркало в прихожей, привычно не узнал себя, и изменившейся шаркающей походкой побрел из квартиры. Дверь за ним глухо брякнула. Впереди был целый вечер того, ради чего он жил – полного отсутствия в этом мире человека по имени Роман Аркадьевич. Зато известный всей округе вечно пьяный бомж без имени вышел на свою редкую прогулку.

***

Павел откинул голову назад, так что длинные светлые волосы щекотали ему спину, когда он очередной раз сильно прижимался пахом к Верочкиной раздвинутой заднице, замирал и откатывался назад. Задница была некрасивой – тощей, угловатой и совершенно неаппетитной. Ему иногда казалось, что он ожесточенно трахает диванную подушку. Да еще и Верочка при каждом Пашином проникновении громко ухала, а при выходе – соответственно, посвистывала через плотно сжимавшиеся зубы.

«Как сова, чесслово!», - отстраненно думал Павел. – «Сколько можно-то? Пора кончать».

Со стороны процесс выглядел забиванием свай или еще чем-то подобным, но в постельном исполнении. Скомканное одеяло валялось на полу, служа сейчас подстилкой Вериному пуделю Джонни. Собака дремала – и в силу возраста, и потому, что насмотрелась, как имеют ее хозяйку разнообразные мужички, не говоря уже о законном муже.

Оба исполнителя обязательной программы были потными, но старались вовсю – Павлик отрабатывал «форд», который был твердо обещан ему в ближайшее время, а Верочке просто было скучно. От Тюрина анального секса не дождешься, а здесь такой замечательный самец!

- Давай, давай! Под хвостик хочу! – перестав ухать, томно простонала Вера. Ей казалось, что это томный стон, но больше походило на команду домработнице помыть-таки окна в гостиной. – Войди в меня-а-а-а!

- Да, моя кошечка! – чуть не скрипнул зубами Павел, помогая себе руками. – Где наш фирменный крем?

От раздавшегося громкого чавканья Джонни приоткрыл один глаз, но снова задремал. Опять же – ничего нового не происходило.

Павел дико скривился – ему было неприятно. Он вообще любил скоротечные минеты от малолеток, где-нибудь на бегу, в туалетах клубов, но никак не угловатые задницы. Тем более, что Вере было лет на пятнадцать больше, чем ему, от чего она казалась еще более неприятной. Но машина… Пока он катался по доверенности, а это совсем не то.

- Хватит! Сегодня ты совсем как… робот! – почти прокричала Вера и разогнула колени, шумно плюхаясь животом на кровать. – Сегодня ты наказан!

Злой, чувствующий только боль в перевозбужденном органе Павел не удержался и звонко шлепнул по ненавистной заднице. Верочка довольно ухнула и перевернулась на спину, потом резко села, ловя мелкими острыми зубами покачивающийся перед ней член. Паша закусил губу. Сейчас будет еще больнее. Если эта дура в тридцать семь не научилась сосать, это безнадежно!

Как он и думал, окончание их постельной борьбы оказалось совсем неприятным. Эта тварь еще и укусила его, когда он кончал.

«Не, такую херню никакой машиной не возместить!», - вытирая простыней мазки спермы, Павел с грустью смотрел на оставшийся на головке полукруг красных точек от зубов. – «А может, её правда травануть? Седой сказал, что если порошок не разводить и колоть, а тупо выпить – пациент откинется. Может, пора?».

Пакетик порошка лежал в джинсах, комом валявшихся в углу комнаты, и был приготовлен на вечер.

- Павлик! – строго сказала Вера, возвращаясь из душа. На ней был белоснежный халат, превращая её из просто бесформенной немолодой женщины в то же самое, но в халате. – Машину я на тебя сейчас оформлять не буду. Езди пока так, а там разберемся!

- Моя кошечка… - протянул Павел, стоя перед окном и затягивая длинные волосы в хвост. Как хорошо, что она не видит его злых глаз сейчас! – Но, может, всё-таки…

- Нет, - твердо ответила Вера. – Не заслужил пока. И денег сегодня не будет. Ты почему-то такой скучный сегодня в сексе. Ты мне изменяешь с какими-то крысами?

- Что ты, моя королева! Ты! Только ты! – убедительно затараторил Паша, нащупывая пакетик в кармане.

«Пожалуй, пора! В гроб она меня сведет. Съест, сука».

Верочка, отработав привычный набор слов, замолчала. Потом достала из зеркального бара бутылку мартини, привычно свернула ей пробку и плеснула в бокал. Павлу она даже предлагать не стала – много чести! Да и не пьет он вермут. Говорит, совсем не пьет. Спортсмен же, ну да…

Дождавшись, пока Вера пойдет переодеваться, Паша подскочил к столу и высыпал весь пакет порошка в ее бокал. Отлично! Вечером и так найдется, чем заняться, а эта тварь отдаст концы. А машина… Ну что – машина? Документы и ключи у него, доверенность на езду есть. Седой сказал, что можно перегнать куда-нибудь в Кострому и там продать. Есть у него знакомые умельцы, братья по игле и крови, справятся. Пока эту дуру хоронить будут, о машине сына никто и не вспомнит, а потом пусть ищут!

Тут нелишне сказать, что Роман Аркадьевич очень гордился своим полным тёзкой.

Нет, конечно, не лично им - тем самым вечно небритым евреем с испуганными глазами. Да и не похожи они были совершенно. Причиной гордости была аура непредставимых по количеству денег, окружавших Абрамовича. Аура, позволявшая потертому господину неясного возраста жениться на моделях, покупать футбольные клубы и замки на Луаре, строить яхты с вертолетными площадками.

Нашему Роману Аркадьевичу до «Пелоруса» и «Челси» было далековато.

Несмотря на приличную работу в должности начальника финансового департамента банка, денег хватало просто на жизнь. Жизнь сытую и приятную, с исполнением желаний, но не более того. Супруга вообще не работала, так ей это и не нужно – моделью Веру назвать было сложно, но на свои годы она не выглядела. Лет на десять младше, все говорят – вот уже хорошо! Квартира в престижном доме на Собачьей горе, несколько недешевых машин, да что еще нужно? Сын, опять же, спокойно учится в пригороде Лондона – хоть тут Роман Аркадьевич не уступал тёзке, хотя колледж его собственного отпрыска был, конечно, попроще.

Когда злющий Павел и подхватившая на руки Джонни Верочка выходили из квартиры, Роман исследовал уже третью помойку, выискивая что-нибудь полезное. Сложная смесь мыслей про яхты и торчавшую со дна штанину (о, похоже, совсем новые джинсы!) могла бы удивить, но для самого бомжа на прогулке была естественной. Полчаса назад наряд ППС проверил паспорт, вовремя купленный Романом Аркадьевичем на вокзале год назад. Здоровая мысль ментов забрать вонючего синяка за бродяжничество разбилась о наличие местной прописки, а мелькнувшая идея отжать квартиру – о штамп про супругу и записи про трех детей. Хотя фотография на развороте грязного и порванного с краю документа была не похожа на Романа, как он был не похож на тезку, паспорт частенько выручал. Денег с собой не было, что и вовсе расстроило стражей порядка.

О, чёрт! Роман Аркадьевич бросил почти добытые из низа мусора джинсы и резко распрямился в мусорном баке, больно стукнувшись спиной.

Чёрт, чёрт, чёрт… Ведь завтра – отчетное совещание у зампреда банка! И ни хрена не готово. Прогулку, на которую он так настроился, придется прекратить. Возвращаться, мыться, и домой, иначе не успеет написать доклад. Он вылез из бака, едва не подвернув ногу, и торопливо побрел к съемной квартире, формулируя в уме основные положения выступления. По-прежнему интересно было бы читать его мысли, особенно, видя внешность. Жаль, никто не умеет!

Во дворе, на разбитых лавочках сидела небольшая компания – здоровенный, бритый налысо парень в клубной белой с красным куртке, двое поменьше габаритами, чернявых быстро тарахтящих мужичков в кожанках, немного старше парня, и бездумно улыбавшаяся деваха в мини-юбке и короткой, выше пупка, конфетно-розовой толстовке. Из-под мини выглядывали такие же ярко-розовые трусики, поскольку деваха пыталась качаться на качелях, а ноги ее при этом можно было рассмотреть в самых неожиданных местах.

Роман без особого интереса попытался проковылять мимо, к подъезду. Отметил только, что не видно непременных баллонов с пивом или пары бутылок водки. Неестественные какие-то гопники получаются, не в формате. Наркоманы, что ли?

- Слышь чё! Сюда иди, нах! – послышалось, когда он почти прошел мимо компании. Говорил явно тот высокий парень. Деваха глупо засмеялась, ничего не говоря. – Синяк, тупой что ли? Сюда, сказал!

- У меня денег нет, что вы, ребята, пустите домой… - заплетающимся голосом прохныкал Роман. Между ним и подъездом стояло трое, не проскочишь. Чего они к нему докопались?

- А нам пох на твои деньги! – радостно осклабился предводитель и достал из кармана нож-выкидушку.

«Spring-knife», - за каким-то хреном пронеслось на английском в голове Романа Аркадьевича название китайской игрушки.

- Мы тебя просто порежем, как вонючую тварь! Ты ж – тварь?

- Да, тварь, тварь… Пустите домой, а?

Время дико поджимало. Это расстраивало Романа даже больше чем этот бритый малый с ножом и немного сумасшедшими глазами. Впрочем, тот, кого не пыряли никогда ножом, вообще воспринимает такие угрозы не всерьез. Как в кино – кошелек или жизнь, что ли?

- Хрен тебе, - с неуловимым акцентом сказал один из чернявых и вытащил свернутую в рулон велосипедную цепь.

Роман отчетливо понял, что будут убивать.

Его.

Здесь.

Без причин и следствий, потому как ловить убийц бомжа потом никому и в голову не придет. Меньше тварей - чище воздух.

Деваха снова глупо заржала, так и не слезая с качелей.

Поскольку его никто пока не держал, Роман развернулся и опрометью бросился со двора. Пробегая мимо своего крузака, он с тоской подумал о лежавших на полке в квартире ключах. Некогда. Потом. Второй комплект дома. Да, точно! Надо домой! Сзади бухали шаги преследователей, раздался азартный, но неразборчивый крик главного.

Павел аккуратно заезжал к себе во двор, когда наперерез его белоснежному форду фокусу неожиданно бодро промчался толстенький бомж. Из глубоких дыр куртки у того торчали куски ваты, растоптанные ботинки без шнурков норовили свалиться с ног, но бежал вонючка шустро. Он промчался прямо перед капотом притормозившего Паши, даже не глянув на него и на машину.

- Сука, с дороги! – заорал кто-то. Паша не понял кто, потому что тронулся снова, выглядывая место для парковки. Да, вот туда, рядом с изредка появлявшимся во дворе черным крузером. К кому-то из местных баб ездит, больше в таком месте владельцу такой машины и делать нечего.

Раздался чувствительный удар по двери. Паша резко тормознул и обнаружил, что машину окружили трое парней. У одного в руке был нож, а второй снова размахнулся и ударил по фордику велосипедной цепью. С шелестом осыпалось левое заднее стекло, из разбитого окна пахнуло ароматами недалекой помойки.

- Вы чё, охерели? – нащупывая под сидением обрезанную биту, заорал Паша. Что ж за день-то такой, а?! – Суки, млядь!

Очередной удар цепи пришелся уже на его дверь. Выдернув из-под сидения увесистую деревянную дубину, Паша взревел и выскочил из машины. Ударить кого-то из обидчиков он не успел – парень с ножом резко ударил его лезвием в живот, задержал руку, потом выдернул нож и с наслаждением начал бить ещё и ещё.

«Всё, что ли?...», - пронеслось где-то в умирающем Пашином сознании. Он уже не чувствовал, как неловко, боком, падает на грязный асфальт, так и не выпустив из руки короткую биту.

Роман Аркадьевич, пыхтя, ввалился в собственную квартиру. Слава богу, что сегодня консьержка не эта новенькая, как её… Молдаванка, что ли? Дежурила Олеся с Украины, хорошо знавшая его в лицо и легко поверившая, что весь его вонючий наряд из-за разборок с бандитами, которые его украли, а он от них вырвался.

Да он даже не помнил, чего там плёл… Главное – живой и дома. Долой вонючие тряпки и срочно за работу над докладом, иначе его завтра живьем сожрут на работе!

И выпить охота – до дрожи после всего пережитого!

Роман, проходя по гостиной, походя схватил недопитый женой бокал и понюхал. Мартини? Да хрен с ним, сейчас хоть и мартешка пару глотков, не вискарь же перед работой жрать?!

Бокал выпал из странно коченевших пальцев первым, потом из другой руки об пол звякнули запасные ключи от квартиры, выпрошенные у Олеси, а там и весь Роман Аркадьевич, глухо хрипя, повалился на пол. Правой рукой он схватился за горло, словно пытаясь остановить ускользавшее куда-то дыхание, но куда там…

«Тюрин – жлоб и импотент!», - думала Верочка. – «Но хоть богатый. А с Пашей – хватит… Пора прощаться и забрать у него Санькину машину, пока тот из Англии на каникулы не приехал. А то этот… Тарзан разобьет ещё со злости!».

Пока Джонни сушил феном опытный грумер, готовясь подстричь равнодушного ко всему пуделя в модной манере «Скандинавский лев», Верочка задумчиво играла на айфоне в «злых птичек». И чем больше разноцветных пернатых разбивалось о камни и деревья, тем больше ей казалось, что у желтых птичек неприятные лица мужа Романа, у красных – алчные хищные профили сердечного друга Павлика, у синих – незнакомое, но злое лицо какого-то мордатого бритого парня. Почему-то главная свинья, прятавшаяся в стеклянном доме, чем-то походила на её, Верочкино, отражение в зеркале. Бред же?

Игра продолжалась.

Злые птички гибли одна за другой.

Angry birds, однако.

© Юрий Жуков

Двери не было.

Нет, не то, чтобы ее с гиканьем и уханьем выломали топорами, разбросав длинные щепки и осколки стекла по крыльцу, нет! Кто-то аккуратно снял полотно с петель, лишь слегка поцарапав косяки, и унес в неизвестном направлении.

Антон Иванович зачем-то оглянулся, немного растерянно покрутил в руках ненужные больше ключи от домика и сунул в карман. За дверью виднелось обычное в таких случаях разорение: сброшенные на пол с этажерки вещи, разбитые банки, из которых давно вытекло и замерзло на полу варенье, лежащая убитым солдатом камуфляжная куртка, в которой хозяин обычно ходил на рыбалку. Следующая дверь, ведущая из небольшой прихожей в дом, была на месте, к тому же - закрыта.

- Ё-о-обаный рот! – с чувством оповестил пространство Антон Иванович. Ответа, в общем-то и не требовалось: обнесли дачу, пора подсчитывать убытки.

Стояла поздняя осень. Время пить подогретое вино по вечерам и лениво смотреть телевизор, как и пристало человеку в возрасте, состоявшемуся, не без заслуг перед родиной. Если бы не жена, которой не терпелось дать хоть какие-то указания, он бы так и поступил, но тридцатилетний супружеский стаж подсказывал – если она завелась на предмет съезди-на-дачу-всё-ли-там-в-порядке, спорить не надо. Надо идти прогревать старенький «соренто» и вместо глинтвейна катить полсотни верст. Проверять. Иначе хаос, пересоленные котлеты и скачки давления обеспечены с полной гарантией от реестра Ллойда.

- Лида! – отпихивая ногой куртку с дороги, мрачно просопел он в трубку. – Залезли какие-то пидоры. Да, ты как знала. Да ну, какая полиция! Херня это всё, не сожгли и ладно. Нет, пока не заходил. Наверняка насрали, конечно. Мудаки, сука!

Чуть не наступив в липкую лужу крыжовника, из которой торчали лепестки разбитого стекла, Антон Иванович чертыхнулся и кинул трубку в карман к ключам. Вторая дверь открылась с привычным скрипом.

Хрр-пиииу-хрк. Блядь!

В комнате лежал труп. Почему-то Антон Иванович сразу понял, что щупать пульс у скрюченного на полу тела, из-под которого вытекла и застыла бурая лужица, смысла не имеет. Отчетливо пахло каким-то говном – как в воздухе, так и в общефилософском смысле.

«Главное, ничего не трогать», - тут же мелькнуло в голове. То ли вбитое сериалами про ментов воспоминание, то ли просто жизненный опыт. Хотя какой, к черту опыт! С покойниками Антон Иванович сталкивался только на похоронах родни и друзей. Но те напомаженные куклы в окружении венков ни в какое сравнение не шли со полусогнутым мужиком в грязной ветровке, джинсах и сапогах, лежавшим посреди его собственной дачи.

- Садовое товарищество «Дубки». Да, Павловский район. Четвертая линия, сорок второй участок. Блядь, да не знаю! Простите, нервы. Дверь украли входную. Да откуда я знаю, зачем! Снизу заезжайте, от реки, отсчитывайте повороты направо. Четвертый и будет. Да. Да. Жду, конечно, куда ж я…

На улице заметно похолодало, но Антон Иванович почти не замечал мороза. Ему было жарко, перед глазами стояли стоптанные подошвы сапог лежавшего в комнате мужика. Мучительно хотелось курить, жаль бросил. Два года уже без пары недель. И попросить не у кого, не лето, электричество месяц назад вырубили, а без него - дураков нет жить на даче.

Он залез в машину и почти лег на руль, бездумно глядя на серо-коричневую панораму соседских домиков, голых ветвей деревьев и пустые, какие-то сиротливые участки, лишенные примет жизни. Всё более-менее полезное на зиму прятали, забивая сараи хламом.

Минут через двадцать мяукнул телефон. Напористый мужской голос еще раз уточнил дорогу и, не прощаясь, отключился.

Антон Иванович размышлял, не стоит ли рассказать жене, но сил разговаривать полчаса просто не было, а на меньшее время не стоило и рассчитывать. Потом. Дома. И так грядет великая истерика, зачем торопить события?

В картине, открывавшейся через лобовое стекло, произошли изменения. Пробежала собака, зябко тряся хвостом. И так сумрачное небо потемнело еще сильнее. Снизу, по дороге, которая вот-вот должна была привести к даче ментов, неторопливо поднимались двое мужиков. Они шли друг за другом, разделенные каким-то продолговатым предметом.

«Носилки, что ли тащат?», - прищурившись, пытался понять Антон Иванович. – «Совсем народ ёбнулся, строят что-то? Не дача осенью, а парад уродов».

Присмотревшись к шустро взбиравшимся в гору мужикам, он понял, что те несут дверь с наваленной на неё кучей каких-то тряпок. Едрён-батон, его же дверь!

- Эгей, ну-ка сюда пошли!

Первый из идущих приподнял голову, глянул на скачущего возле машины Антона Иванович и что-то сказал второму. Оба заржали: это слов отсюда было не различить, а наглый и чересчур уверенный смех – запросто.

- Кончай ржать! – заорал Антон Иванович. – Сюда быстро!

Мужики заржали, но уже как-то потише. Не так борзо. Свернули на дорожку и подошли к калитке, возле которой уже переминался с ноги на ногу Антон Иванович. Сзади мерно пыхтел на холостых движок «соренто».

Точно – его дверь-то. А на ней – куча жухлых по осеннему времени листьев, из которых торчит небольшая голова. С бородой и кустистыми бровями памити Леонида Ильича. Карлик, что ли?

- Хули орешь, дядя? – тихо, но с угрозой спросила голова. Из листьев высунулись две короткие толстые ручонки, державшие помятую сигарету без фильтра и ярко-красную, как конфета зажигалку.

- Дверь, говорю, моя, - опешил Антон Иванович, жадно глядя, как неведомый карлик привычным движением сует в рот сигарету. – А курить еще есть?

- Кури-и-и-ть? – почему-то удивился карлик. – Дорогой у меня табачок-то.

Мужики так и застыли, держа дверь на руках, как почетный караул. Даже не моргали, похоже. Наберут зомбий на стройку…

- Расплачусь, - уверенно сказал Антон Иванович и протянул руку. – Угощай!

Карлик покопался где-то под листьями, смело раскидывая их на бугристую землю. В облачке густого слоистого дыма мелькнул меховой воротник.

- Ну, держи, страдалец! – наконец выпростал он руку с зажатой в ней сигаретой.

Антон Иванович схватил сигарету, выдернул без спроса конфетную зажигалку, щелкнул и втянул в себя горький воздух.

- Спасибо, мужик! – он по привычке сунул зажигалку в карман и почувствовал, как резко закружилась голова. Не упасть бы! Всего-то два года без отравы, а так шиба…

…- нуло. Шибануло! ШИ! БА! Нуло-нуло-шиба-ши-ба!!! – в голове бежавшего колоколом бились звуки, слоги, целые слова – без толка и смысла, то затихая вдалеке, то резко взрываясь прямо под черепом.

Ветки хлестали по лицу, стараясь выщелкнуть глаза или – если не удастся, - хотя бы прочертить щеки и лоб длинными жгучими царапинами. Болела нога. Вот сильно болела, хотя бежать, вроде, как и не мешала. Просто не оставляло ощущение, что по бедру недавно с размаху ударили палкой.

Далеко за спиной раздавался треск веток.

«Бежать! Бежатьбежатьблябежатьтвоюматьбежатьубьютнахуй!» билась в голове длинная как веревка мысль, затмевая утихавшие колокольчики шиба-шиба-нуло-ши-ло.

Лес начал редеть, под ногами откуда-то взялась тропинка, кривая, как моток лески в кармане, но довольно хоженая. Треск сзади стал громче – похоже, неведомые преследователи вышли на финишную прямую с кубком в конце пути.

Кубок – это он. Кстати, а кто - он?

Бегущий ощупал лицо, пятная пальцы каплями крови – ветки таки достали, с-с-суки. Лицо как лицо, бритое, вроде. Э-э-э, да кто ж я есть? Неважно. Потом. Все потом, надо уйти от погони.

А кто гонится? Да что тут вообще творится?!

Левая нога попала на край лужи и он чуть не растянулся на грязной земле. Аккуратнее. Надо бежать аккуратнее…

- Стой, сука, стой! Не уйдешь! – донеслось сзади. Грозно так донеслось. Сразу поверишь, даже если не хочешь.

- Хертам! – фыркнул себе под нос бежавший и припустил еще быстрее. Дыхание вырывалось порциями, как из пробитого мячика: пссст-фуххх. Потом глоток воздуха и снова – пссст, фуххх.

Тропинка резко свернула вправо и лес кончился. Как отрезали – впереди был какой-то дачный поселок, из небогатых. Серые дощатые домики, иногда перемежавшиеся более свежим кирпичным новоделом в пару этажей. Топот сзади стал уже ясно различим, но оглядываться было страшно.

Бежавший рванулся по ближайшей улочке, уходившей вниз. Надо найти людей. Людей. Срочно. Хоть кого-то.

Пссст-фуххх. Глоток воздуха.

Ага! Вон там в стороне – машина. И пара мужиков. К ним, быстрее к ним.

Словно открылось второе дыхание: не обращая внимания на стук шагов сзади и сопение, бежавший рванулся к людям. Проскочив мимо заведенной машины, от которой шел пар из выхлопной трубы, он забежал на участок и бросился к двум мужикам, державшим дверь как носилки с каким-то барахлом. Воры, небось? Да хуй с ним, воры не убийцы, а сзади точно – хана!

- Закурить не желаешь? – спросил кто-то, выглядывая из кучи листьев, лежавших на двери. – Тебе дам, запросто.

Безотчетный ужас и сорванное дыхание мешали ответить. Бежавший мотнул головой и, стуча сапогами, влетел на крыльцо, ныряя в спасительное жерло входа. Рванул вешалку, с которой посыпались какие-то куртки, задел немедленно рухнувшую вниз полку с рядком темных банок и влетел в пустую комнатку, плотно закрыв дверь и держа ее обеими руками.

- Зря ты так, дядя! – дыхнув запахом мокрой коры, земли и еще чего-то сугубо лесного, сказал голос сзади. – Не уважаешь ты лешаков.

Беглец начал поворачиваться к говорившему, но не успел даже рассмотреть его: под ребро резко ткнулось что-то, от чего потолок сверху начал медленно съезжать набок, пока голова со стуком не ударилась в доски пола. В глазах резко потемнело, теперь и не рассмотреть – кто там был. Последних сил хватило только подтянуть к груди колени и рывком выползти на середину комнатки. Зачем это было? Да Бог его знает.

Усталый дознаватель из райотдела напряженно думал, сидя в прогретом джипчике, который пыхтел последними каплями бензина. Лучше, чем их служебная «буханка», по-любому лучше. Теплее.

«Что мы имеем? Антон Иванович Терехов, шестьдесят первого года рождения, не судим, женат и так далее. Хозяин дачи, лежит тут дней десять уже. Ножевое в грудь, орудие не найдено. Жена несет какую-то херню, мол, уехал из дома сегодня с утра. Тронулась от новостей или просто бухая, как кол? Ей что сегодня, что месяц назад, может. Содержимое карманов – телефон, ключи от дачи, водительское. А, да! И зажигалка. Хотя сигарет нет. Таскал на всякий случай? Не криминал, бывает».

Двигатель чихнул и заглох. Крутя в руках ярко-красную, как конфета зажигалку, дознаватель вылез из машины и прикрыл дверцу.

«А звонил тогда кто? Блядь, чертовщина, а не выезд. Дверь, говорил, спиздили и дорогу объяснял. А дверь-то – вот она. Стоит, родимая, прислонили за углом домика к стене, да и всё. С кем я разговаривал по дороге-то? Полная херня».

Дознаватель почесал щеку и отправился в «буханку» сочинять протокол.

© Юрий Жуков