Diskman

На пятилетие мама подарила Лене пингвина.

- Братики есть у всех, –сказала мама. - А с пингвинами у нас дефицит!

Мягкая плюшевая игрушка пахла папиросами деда Абеля. Да и похожа была на него как две капли свежевыжатого гранатового сока.

Круглый, пузатый он смотрел на Лену блестящими, добрыми глазками и улыбался.

- А в Грузии есть пингвины? – спросила у мамы Лена.

- Есть! - ответила мама. - В Грузии все есть.

Пройдут годы, и прогуливаясь по расположенным у Староконного базара рядам блошиного рынка Лена увидит продающую на тротуаре плюшевые игрушки, старуху. Увидит и вспомнит комнату в коммуналке, бабушку, маму, и подаренного ей на пятилетие, пингвина. В тот солнечный зимний день Лена поймет как важны в жизни вещи. Поймет, что разве что они, эти подаренные, или забытые кем-то предметы способны объяснить людям, что такое счастье.

—-

Дед появлялся в коммуналке у Привоза раз в год. Громогласно здоровался с бабушкой и требовал показать ему внучку.

Вместе с дедом в доме появлялись мандарины, конфеты, кострец из свинины и слова гаморджоба, генацвали и чеми ламази. "Здравствуй, моя красивая, моя прекрасная девочка!", говорил Лене дед и отправлялся на кухню жарить мясо.

Поздно вечером на общей кухне одесской коммуналки пели грузинские песни и танцевали танцы. Темными зимними ночами в квартире у Привоза пили сухое вино и заедали его шашлыками и брынзами. Поздно ночью Лена укладывала спать подаренного ей дедом пингвина и говорила:

- Спи дорогой, спи мое чудо, спи, мой Кацо.

Лена думала, что Кацо - значит брат, и любила плюшевого пингвина так же восторженно, как деда, как далекую и неведомую ей страну Грузию.

Пузатый добрый пингвин отвечал Лене взаимностью. Улыбался, согласно прятался на дне ее школьного портфеля и, так же как Леночка, боялся засыпать в одиночестве.

В коммунальной квартире на Чижикова стояла огромная деревянная кровать. Лена называла ее грузинской. Когда-то давно дед привез ее из Грузии и подарил своей юной одесской возлюбленной. В этой кровати спали и бабушка и мама и Ленка с пингвином. Долгие годы она занимала чуть ли не все пространство той небольшой комнаты, и ни один мужчина не ушел из нее безнаказанным. Что-то такое гладкое, нежное и одновременно бесстыжее было в ее резных барельефах и скользящих по простыням женщинах что-то такое, что переночевав в ней однажды, мужчины мечтали оказаться в ней снова и снова.

Но, стечением ли обстоятельств, или помешательством спящих в той кровати женщин, но второй раз в ней оказывались только грузины.

Что-то манило в этот дом у Привоза грузинских негоциантов? Была ли это красота и строптивость живущих в ней женщин или увядшие на стенах дома виноградные лозы? – Неизвестно.

Что заставляло влюбчивых одесситок хранить верность заезжим купцам? Была ли это вера в свою исключительность или смирение перед их похотью? - Тоже неведомо.

Но, в этой кровати бабушка зачала свою дочь от грузина Абеля. В глади грузинских сказок дочь Абеля родила дочь от Михо. И Елену тоже не обошла стороной начертанная на барельефе грузинской кровати судьба жены путешествующего торговца.

—-

Летом одесские грузины уезжали домой. Растворялись в сердцах своих Тамар и Нино. Учили законнорожденных детей любить маму и родину, Любить отчаянно, так, как грузинские мужчины любят одесских женщин. Любить преданно, так, как только грузины любят своих детей.

Летом коммуналка на Чижикова становилась скучной. Редко кто жарил на ней шашлык и мало кто пел веселые песни.

Летом Лена с бабушкой ходили на море и ждали, когда в город вернутся грузины.

Грузины возвращались в Одессу с первым снегом. В начале декабря или перед самым Новым годом. Как будто предчувствуя запах первого снежного ливня, на перронах одесского вокзала появлялись смуглые франты в шейных платках и тонких дубленках. Вслед за разодетыми грузинскими шулерами на вокзалы и в аэропорты города прибывали ящики с мандаринами и гранатами, а вслед за ними в коммунальные квартиры у Привоза являлись долгожданные мужья и деды. Они приезжали туда из Мурманска и Якутска, из Москвы и Питера. Возвращались из дальних торговых точек и привозили своим одесским детям немецких кукол, мурмАнских рыб и сплющенных на дне чемоданов пингвинов. Никакой в мире Дед Мороз не мог сравниться с подарками, которые грузинские мужчины привозили из дальних стран своим одесским детям. И дети любили эти игрушки как Грузию. Как страну, которую они никогда не видели, но знали, что в этой стране все есть.

—-

В одну прекрасную одесскую зиму дед не приехал.

Бабка по-прежнему ходила на базар, приносила домой гранатовый сок, баклажаны и фасоль, а деда все не было. Не появился он ни в следующую зиму, ни потом.

И Лена забыла о нем. Забыла, как о спрятанном на дне сундука пингвине.

Лена выросла, научилась курить и говорить мужчинам «да». Лена Кротова приводила в коммуналку на Чижикова русских парней и украинских хлопцев. Еврейских мальчиков и армянских любовников. Но никогда ни один грузин не познал радости касаний к ее гладкому, как барельеф деревянной кровати, телу.

Лишь иногда, ночью, девушка вскидывалась и сглатывала сладость потекшей изо рта слюны и вкуса приснившегося грузинского шашлыка.

Ленка выросла, забыла о своем грузинском деде. Не жалела ни брошенную им бабку, ни позабытую себя, ни промелькнувшую в истории любви одесситки и грузина маму. Лена никого не жалела и не вспоминала. Ее коммунальная жизнь к этому не располагала.

Лишь только вещи, оставленные кем-то и где-то, напоминают людям о том, что с ними когда-то было, и иногда эти вещи творят чудеса.

В один сияющий зимний день, когда небо соединилось с землей и люди не понимали где заканчиваются облака и начинаются лужи. В день, когда Лена стояла на остановке трамвая и думала о том, что приготовить из купленной на Привозе свинины. В тот день к Лене подошел мужчина в шейном платке и меховой шапке и спросил:

- Ты где была?

- Ты?! - дернулась от наглости обращения Лена.

- Ты где была? Я искал тебя всю жизнь, – мужчина вынул из рук Лены пакеты с продуктами и пошел в сторону запаркованной у остановки машины.

Невысокий, плотный, коротконогий, он нес в своих распахнутых навстречу жизни руках кульки с продуктами и был очень похож на пингвина.

- Ты где была, дорогая? – спросил у Лены грузин.

- Что Вы себе позволяете? – бежала вслед за мужчиной Лена.

- Где ты живешь, чудо? Где ты живешь, чемо саокребав? – спросил у Лены грузин.

И услышав это чемо и ты прекрасна, услышав это «ты», Лена поняла что от судьбы не уйдешь и смиренно назвала мужчине адрес дома на Чижикова.

Лена показала этому случайному мужчине все, что у нее было. И барельеф грузинской кровати, и синяк на коленке, и небритые подмышки. Она показала ему даже подаренного дедом пингвина!

- Где ты был? - спрашивала Лена у храпящего на всю коммуналку грузина. - Где ты был, мой рисованный? Где ты был мой прекрасный? – гладила женщина небритые щеки своего возлюбленного.

Счастье приходит и уходит внезапно. Счастье это чудо, которого нет, но которое случается. В ту яркую солнечную зиму Лена была счастлива. В каждой луже города она видела отражение своего счастья, в каждой луже небо падало на землю. Отражалось, как северные пингвины в зеркалах льда.

Он кормил ее шашлыками и сыром. Дарил духи и мандарины. Он называл ее девочкой, и она ему верила.

А потом он исчез, исчез как исчезает из жизни все хорошее. Однажды ее грузинский пингвин ушел на Привоз и не вернулся. Растворился в свете позднего весеннего снега. Ничего не сказал, не обещал вернуться. Исчез, как и не было.

К следующей зиме в старой грузинской кровати на Чижикова заливалась слезами новая, рожденная одесситкой девочка.

- Цемай, пингвина, цемай, - тыкала в ее горестное личико пахнущую папиросами и мандаринами игрушку мама. – Ты мое чудо, - говорила дочери Лена.

А потом в городе пошел снег. Хлынул с небес влажной искрящейся лавиной. Всю ночь он падал на землю, как пух из изодранных ангелами подушек, как крупа из несъеденной ими манки. Этот долгожданный снег никого не боялся. Ни курящей под стенами дискотек молодежи, ни опаздывающих на поезда пассажиров, ни хлещущих кофе "книжников", ни матерящихся автомобилистов. Он шел и шел. Искрился в красных фарах трамваев и ... не таял.

А к утру прекратился. Застыл на земле одеялом из колючей овечьей шерсти. И заскрипел под колесами въезжающего во двор на Чижикова «Камаза». Камаз этот был доверху полон мешками с чем-то бело-голубым и мягким, и весь день грузчики заносили в коммуналку старого одесского дома эти пахнущие грузинскими папиросами тюки.

К вечеру того странного снежного дня чердак дома на Чижикова оказался заполнен мягкими плюшевыми игрушками. А каждый живущий у Привоза ребенок получил в подарок пингвина.

К ночи того странного, хлещущего в окна снегом и пингвинами, дня Лена поняла: в город вернулись грузины! Вернулись, как снег, как пропавший дед, как редкий, пахнущий арбузом и помидорами праздник. Вернулись, как исчезающие во льдах океанов и возвращающиеся вместе с солнцем, пингвины.

В тот день Лена взяла дочь на руки и сказала:

- Смотри дорогая, смотри, мое чудо. Эту кровать подарил тебе твой прадед, а этих пингвинов – отец. Знай, моя нарисованная, знай моя прекрасная, в этом мире есть страна, которая тебя любит. И эта страна называется Грузия.

На тротуаре у Староконного базара старуха продавала игрушки. Она продавала ненецких кукол и мурмАнских рыб, южных акул и северных пингвинов. Продавала русалок, жирафов и панд.

На тротуаре у "Староконного" старуха продавала счастье.

Источник

Вечером, второго февраля, Марк Эдвардович Цукерберг лежал на диване и ржал, рассматривая мэмы в Телеграм. Внезапно в комнату ворвалась взволнованная Присцилла, китайская жена его.

-Всё ржешь? А у нас вон чего! - с этими словами она бросила на журнальный столик большую пачку писем.

-Синьтяо, моя луноликая мяомяо!- поприветствовал ее Цукерберг- Что за хуету ты припёрла, о, наследница великого Мао?

-Хуяо! Не беси меня! Иначе я тебе такой бытовой антисемитизм устрою, что ты мацой подавишься! Нам второй день приходит огромное количество писем из России!

-Из России? Интересно. И чего нужно этим русским? Кстати, ты знаешь, как они называют твою родину Чайну? Китай. Это, как Тай, только ещё и Ки.

-Опять за своё, расист? Я на тебя блмщиков натравлю, будешь нашему водителю Чарли ботинки целовать! Они у него такие же черные, как и он сам. И пишут нам не просто русские. Нам пишем Роскомнадзор!

-И чего хочет этот Роскомпозор?

-То есть ты не знаешь?

-То есть я не знаю.

-Хорошо, я тебе расскажу, раз ты совсем ничем, кроме тупых мэмчиков не интересуешься. Вот уже второй день в России запрещен мат в соцсетях.

-Это слово хуй, что ли?

-Это слово хуй и еще примерно десяток слов. И вот, они теперь присылают нам штрафы за то. что мы не удаляем мат.

-Много штрафов?

-Я отвечу по китайски. До- ху-я! Вот, смотри, за два дня слово хуй написано фейсбуке миллион триста тысяч восемьсот сорок четыре раза. Слово пизда миллион сто тысяч двенадцать раз. Производных от слова хуй, например, хуевый, охуительный, охуенный, охуевающий- три миллиона сто тысяч пятьсот двадцать один раз, слово блять...

-Достаточно. И теперь русские хотят, чтобы я им заплатил?

-Да! Именно!.

-Передай им, чтобы шли нахуй

-Как нахуй?

-Так, нахуй. Можешь написать это официально. Согласно новой политике социальной сети фейсбук, не подчиняющейся юрисдикции ни одной из стран, где не является резидентом, все, кто хочет нас оштрафовать обязаны уходить нахуй. Ну, и всякое там бла, бла, бла. Печать, подпись. Короче, разберешься.

-Ты совсем что ли? Нас же теперь не пустят в Россию! А я так хотела в экскурсию по Золотому кольцу, проехаться по Крымскому мосту, посетить музей Балалайки! Я в Суздаль хочу, Марик! Я, как последняя дура езжу по всяким Багамам да Гавайям, а в Торжке никогда не была! Я уж про Геленджик и не говорю! Сейчас все хотят в Геленджик! Я мир не видела, Марик!

-Во-первых, тысячи людей не были в Суздале и ничего. Я тебе потом из интернета картинок с Суздалью напижжу и распечатаю. А во -вторых, хочешь, я тебя в Трускавец свожу? Это Украина, не Россия. Зато там электорфорез, радоновые ванны и рассольник.

-Что правда?

-Правда, правда, ну, иди сюда, дуреха. Я же тебя люблю, чо ты...

© Александр Гутин

- Новый год, порядки новые, колючей проволокой наш лагерь обнесен…, - заунывно пел Николай, сидя за кухонным столом со стаканом водки и рассматривая стоящую в углу пластмассовую елку. Все его познания о лагерях ограничивались просмотром фильма «Побег из Шоушенка» и двумя альбомами Михаила Круга, что не мешало ему считать себя личностью приближенной к криминальному миру. Особенно после кражи им из продуктового магазина двух йогуртов и банки пива, о чем он непременно рассказывал при каждой встрече.

- О, Максим, здорово, - обрадовался он, увидев меня, - выпьешь со мной?

- Нет, спасибо. Мне еще за руль садиться, - соврал я, чтоб не выслушивать длительную лекцию о тяжелой воровской судьбе.

- Ну, смотри, а то на зону попадешь, вертухай тебя чифирком не угостит, - просипел Николай поправляя грязную майку, - там на Новый год только по яйцу дают… вначале по левому, а потом по правому, - заржал он довольный своей замшелой шуткой.

Наведя кофе и выскользнув из кухни, я столкнулся с блокадницей бабой Нюрой, из второй комнаты.

- С наступающим тебя, Максим, - прошамкала старуха, подслеповато щурясь на мое лицо, - ты видел, как я красиво коридор украсила?

Кивком головы она указала на стены, хаотично обвешанные старыми выцветшими игрушками и гирляндами, часть лампочек в которых давно сгорела. От всей этой пестрой мешанины создавалось впечатление, что помещение обблевал какой-то очень большой и пьяный Дед Мороз.

- Очень красиво, - признался я, бочком протискиваясь к своей двери.

- А ты слышал, что блок НАТО вновь расширяется? И израильская военщина опять выходит за все допустимые рамки? – донеслось мне в спину.

Захлопнув дверь, я устало прислонился к стене. Иногда мне казалось, что в бабу Нюру еще во время блокады вмонтировали громкоговоритель, который до сих пор безостановочно продолжает транслировать новости от советского информбюро.

В это время за соседней стеной Равиль начал требовать от жены бутылку водки. Раньше я даже пробовал угадать, во сколько Равиль напьется и начнет бить супругу. Но потом бросил, ритуал у него был отточен до мелочей, пить он начинал ровно в 23 часа, и к часу ночи Зойка стабильно ломилась в комнаты к соседям с просьбой спрятать ее от этого ирода. И так почти каждый день.

Если в новостях передавали, как какой-нибудь отчаявшийся псих расчленил в ванной своих соседей, я всегда представлял себя на его месте.

Сейчас идея посетить Петербург девятнадцатого века уже не казалась такой привлекательной, как полгода назад, когда в 2248 году мы проходили курс творчества Достоевского. Взятый без спросу на кафедре истории старый аппарат искривления пространственно-временных линий производства Тольяттинского завода смог дотянуть лишь до 2020 года, где окончательно сломался.

Открыв шкаф, я в очередной раз набрал комбинацию нужных клавиш, но находящийся там прибор так и не ожил. Понимая, что ничего не изменится, я все равно, как крыса с электродами в башке, продолжил затравленно раз за разом нажимать одни и те же клавиши, пока не заболели пальцы. Накал скандала за стеной увеличивался.

Странно, но питерские коммуналки двадцать первого века в плане депрессивности мало чем изменились со времен Достоевского. И если никто не брал топор и не рубил старух-процентщиц, то только потому, что старух заменили микрофинансовые организации.

Баба Нюра с трудом проковыляла в кухню, где неодобрительно уставилась на Николая,

- Все бухаешь?

- Имею право, - Николай, нахмурившись, подвинул к себе стакан, - Бог создал вора, черт прокурора.

- Не надоело паясничать? – достав из халата пачку папирос, старуха закурила, - шел бы лучше мальцу машинку его починил, а то ведь скоро руки на себя наложит с горя.

- Перетопчется. Меньше важничать будет, ходит как Колумб среди аборигенов. Из будущего он к нам прилетел. Ждали мы его очень. И вообще, чего ему дергаться, лично мне и тут нравится.

- Еще бы тебе не нравилось, - Нюра выпустила струю едкого дыма в потолок, - у вас в 28 веке после второй экологической войны вообще дышать нечем стало.

- Это только на поверхности, - тут же парировал Николай, - под землей в бункерах вполне нормально, если не злоупотреблять.

- Ну да, нам из-за этого в 29 веке пришлось на другие планеты перебираться. Кто остался, до сих пор психику восстановить не может. Вон на Равиля посмотри. На что стойкий мужик, ветеран первой кампании против толерантности, и то в себя никак не придет. Так что помоги парню домой улететь. Сам понимаешь, его никто не заберет, у них 2020 год не рекомендован к посещению.

- Посмотрим.

Глянув на часы, я понял, что до Нового года осталось пять минут. Приходилось признать, вместо веселья в окружении близких я застрял в коммуналке в кругу черствых соседей из далекого прошлого. Выйдя из комнаты, я прошел на кухню, где уже собрались все жильцы с лоснящимися, вызывающе радостными лицами. Выпив с ними, я почувствовал себя немного лучше. Через час я был уже мертвецки пьян, но даже это не помешало заметить светящиеся клавиши аппарата и набрать нужный код.

- Улетел, - сказала Баба Нюра, услышав небольшой гул из четвертой комнаты.

- Пусть, - Николай не проявил никакого интереса к происходящему,- По тундре, по железной дороге...

Бывший офицер сил общественного порядка был счастлив, что в этом году ему не надо будет переживать вторую экологическую войну. Баба Нюра тоже была довольна, что ей не придется навсегда покидать родную планету. А Равиль как всегда в это время бил свою жену, радуясь при этом, что первая кампания против толерантности еще впереди.

© 13к

Источник

- С наступающим…, - присаживаясь на стул, машинально бросил Андрей в спину выходящей из магазина румяной тетке, только что купившей две бутылки шампанского.

После чего налил себе под прилавком в кружку коньяка и сделал небольшой глоток. За окном маленького круглосуточного магазина с оригинальным названием «Продукты», находящегося на набережной Васильевского острова, светилась наряженная елка, и суетливо мелькали опаздывающие к празднику пешеходы. До Нового года оставалось около часа.

- А вот и я! - внезапно раздалось от входной двери, в которую торжественной, немного заплетающейся походкой вошел старый дед в рваном зеленом пуховике и грязных ватных штанах, облачение дополняла натянутая по самые уши вязаная шапочка «петушок».

- Шел бы ты отсюда, отец, - тоскливо пробормотал Андрей, поглядывая на лежащую рядом с чашкой биту. Нахождение питерских бомжей на территории магазина, несмотря на всю их врожденную интеллигентность, правилами заведения не одобрялось.

- Подожди, - дед неторопливо, словно собираясь с каким-то серьезными мыслями, почесал всколоченную седую бороду, слегка пожелтевшую от никотина, и, топнув ногой, произнес, - я Дед Мороз. Я подарок тебе принес, - вынимая из-за спины руку с пыльной, мятой картонной коробкой.

- А я Джейсон Вурхиз и сейчас принесу тебе боль и ужас, - тут же нашелся Андрей, поднимаясь со стула, - иди уже, по-хорошему, Санта Клаус.

На что дед расстроено покачал головой, всем своим видом изображая разочарование. С таким видом обычно стоят у гроба близких родственников, обошедших тебя в завещании.

- Андрей, ты что, правда, ничего не помнишь? Ты же сам железную дорогу просил лет тридцать назад. Еще и плакал, когда родители тебе вместо нее книжку со сказками подарили…

- Не со сказками, а со стишками, - поправил он деда, с удивлением для себя, вспоминая, как в детстве заглядывал под елку в надежде найти там заветную железную дорогу, такую, чтоб еще лучше чем у Петьки из второй квартиры, а обнаружил только книжку и конфеты.

- Ну вот, получи теперь, - дед, подойдя ближе, положил на прилавок засаленную коробку с железной дорогой.

Несмотря на пятна грязи, какие-то царапины и вмятины это была именно такая коробка, о которой когда-то мечтал Андрей.

- А что ж так долго нес? – растерянно спросил он у старика.

Дед хмуро пожал плечами:

- Да не сложилось вот. Сначала забухал, если честно, потом Союз распался, кризис в стране, в общем, завертелось все как-то…

Андрей нервно отхлебнул из кружки и еще более растерянно посмотрел на деда.

- И почему ты такой непрезентабельный, для сказочного персонажа? – спросил он первое, что пришло ему в голову.

- Временные трудности, - виновато развел руками дед, - мне же в отличие от Иисуса Христа пожертвования в церкви не гарантированы. Только от меня чего-то хотят. Ну и кризис, опять же. Президент в поздравлении об этом еще скажет.

В этот момент в открывшуюся дверь ввалилась пьяная неопрятная тетка, опершись на завешенную гирляндами стену, шумно сблевавшая прям у порога.

- О, а вот и Снегурочка, - обрадовано произнес старик, обернувшись к посетительнице, - ты ее извини, у нее проблемы.

- Так ты и, правда, Дед Мороз? – сипло спросил Андрей, силясь поверить в происходящее.

- А то… только прости, но нам бежать пора, еще несколько подарков надо детям занести, - дед махнул рукой куда-то в сторону предполагаемых детей.

- А можно я еще одно желание загадаю?

- В письме его напиши и положи под елку. В этом году не обещаю, но в следующем постараюсь исполнить. Если опять не забухаю, - поморщился старик от досады, - и это… стишок за подарок спрашивать не буду, не маленький уже, а вот коньяком можешь угостить, - не возбраняется.

Андрей, упав на стул, взяв в руки тетрадку и карандаш, заворожено смотрел вслед выходящему деду, тянущему под руку плохо стоящую на ногах Снегурочку и уносящему переданные ему две бутылки коньяка.

«Здравствуй, Дедушка Мороз…» - вывел Андрей на листе.

Под бой курантов, собрав на прилавке железную дорогу, Андрей катал паровозики. Он не был так счастлив с самого детства.

В это же время на скамейке у Малой Невы бомж Петрович жадно пил из горлышка дорогой французский коньяк. Блаженно улыбнувшись, он посмотрел на сияющие в небе фейерверки.

- Говорил я тебе, Зинаида, что не зря железную дорогу на мусорке подобрал, а ты все выброси... выброси… Запомни, нас окружает толпа повзрослевших детей с так и незажившими детскими травмами. Это я тебе как бывший доцент кафедры психологии говорю. Каждый второй мальчик раньше оставался без железной дороги, а девочка без Барби.

Зинаида, взяв с разложенной на скамейке газеты кусочек колбасы, сыто икнула.

- Это ты конечно молодец. Он реально в Деда Мороза поверил. А имя его как угадал?

- На бейджике прочитал.

- С праздником вас! – раздалось у них из-за спины.

- Спасибо, - машинально ответил Петрович, поворачиваясь и рассматривая стоящего позади них настоящего Деда Мороза, который почему-то был похож на актера Де Ниро с мощным посохом в руке и валенками на ногах.

Поодаль виднелась упряжка из трех лошадей с молоденькой девочкой в санях. Петрович на всякий случай протер глаза, но картина не изменилась.

- Вот, держите… как и загадали, - Дед Мороз протянул им бутылку водки и куру гриль, - и смотрите, больше не балуйтесь, а то накажу, - Дед, строго погрозив пальцем, пошел в сторону саней.

Петрович с Зинаидой долго смотрели на удаляющуюся упряжку.

- Ты знаешь, - Петрович достал из-за пазухи старую куклу Барби и выбросил ее в сторону реки, - наверное, к продавщице из бакалеи идти не стоит.

Источник

Скромного застенчивого с женщинами Петрова поцарапала соседская кошка. По совести, это была первая женщина (пусть и с хвостом), что отвесила Петрову пощечину. На этом плюсы и заканчивались, считал Петров…

Но, стоило ему утром явиться на работу в свой женский коллектив, как: «А нашего-то Петрова поцарапали. Вот тебе и тихоня! Всю морду исполосовала какая-то за грехи. Ходит как Рембо!» поползло среди женщин.

А там всего-то две сраные царапины на щеке. Ну, – реально! Их бы никто не заметил, если бы… «Не спорь, мама лучше знает! А то решат, что баба оцарапала. Нехорошо...» – сказала Петрову мамаша и, погуще запудрила кошачьи отметины.

Расчет был точен. Теперь и слепой понял бы, что накануне с Петровым на личном фронте случилось. А личный половой, – это такой фронт!.. Хитрая мамаша давно спала и видела женить и выставить Петрова и еще пожить самой. И даже поцарапаться напоследок…

До этого скромный Петров не давал сотрудницам информационных поводов. Он тупо работал. А теперь словно бросил динамит в стоячее болото со снулыми лягушками и инсинуациями. К Петрову началось паломничество. Каждая, свершив оное к рабочему месту Петрова, была удовлетворена: «Ну точно, – из-за бабы! Охуеть! И не подумаешь!..».

А некоторые и вовсе двусмысленно со знанием дела дружелюбно ему подмигивали: «Кошка?..Ну-ну...»

– У меня на кошек аллергия! – врал и открещивался смущенный Петров. – В лесу по грибы поцарапался.

– Аллергия? У него на мандарины аллергия, – он сам прошлым годом говорил.

– Нихера себе мандарины царапаются, ха-ха! – судачили сотрудницы и исподволь присматривались к этому тихоне.

Выйдя со службы, шельмованный и донельзя взведенный Петров позволил себе немножечко лишнего в кабачке. Чуть. Он не помнил, как заработал фонарь. А работой Петров дорожил.

– Замазать? – поутру спросил он маму.

Та выдала ему солнечные очки:

– У тебя лёгкий конъюнктивит! Свет слепит глаза. Так и говори. Не снимай.

Расчет был верен. Вскоре Петрова оторвали с руками прямо на рабочем месте практически…

© Алексей Болдырев