Diskman

Diskman

Пикабушник
Дата рождения: 06 декабря 1968
поставил 6140 плюсов и 115 минусов
отредактировал 38 постов
проголосовал за 54 редактирования
в топе авторов на 761 месте
Награды:
5 лет на Пикабу
57К рейтинг 512 подписчиков 12 подписок 411 постов 159 в горячем

23 минуты

23 минуты Мистика, Рассказ, Длиннопост, Текст

Динка сорвала с ветки жёлтый лист и тихонько улыбнулась. Слушать лекцию Николая Тихоновича Седого, старейшего преподавателя, цвет волос и бороды которого соответствовал его фамилии, получалось плохо. Его студенты давно уже сами преподавали и потихоньку отправлялись на пенсию, а он непременно вёл свои лекции на природе, если позволяла погода. И в этот тёплый денёк, когда запах осени слегка пьянил, а насущные проблемы испарялись из головы сами собой, различить голоса птиц, населяющих Брянский край, Динке не удавалось. Краем глаза поймав на себе взгляд Саши, единственного парня в группе будущих учителей биологии, девчонка картинно откинула каштановые волосы назад и подставила солнцу свои веснушки, задержавшись на пару мгновений у гладкой осины.


– Сбежим к реке? – парень быстро взял её за руку и увлёк в сторону. Группа неспешно удалялась по направлению, которое зимой было лыжным маршрутом номер три, а двое счастливых скрылись в зарослях. Благо, роща давно уже представляла собой почти непролазный лиственный лес с несколькими асфальтированными дорожками и бесчисленными тропинками. Почувствовав дикую свободу в недосягаемости монотонного голоса старого преподавателя, они громко смеялись и улюлюкали, когда добрались до ровной солнечной опушки, и едва не навернулись на довольно большом корне дерева, надёжно укрытом опавшей листвой. Саша всё же умудрился схватить девушку за ремень и не дал ей приземлиться лицом вниз. Момент получился чертовски удачным, парень благоразумно принял на свою пятую точку основную силу удара при падении, зато Динка упала прямо на него, на секунду накрыв его лицо облаком своих волос. Отсмеявшись, они так и остались лежать рядом на жёлтом ковре, по очереди поднимали дырявые листья и смотрели через них на солнце. Динка подумала, что сделала правильный выбор, надев джинсы с кроссовками – в юбке и колготках так не поваляешься.


– Здесь так здóрово! Как будто не в городе, а в каких-то дебрях… Покой, солнышко и никаких лекций… И время не ощущается… Кстати, сколько там до конца пары осталось? На инглиш надо бы успеть, – она мельком взглянула на экран смартфона и, довольно улыбнувшись, спрятала его в задний карман.


Дурачиться с парнем, пока остальные постигают разницу между зябликом и чижиком, было легко и приятно, кидаться охапками листьев куда веселее. А потом их губы встретились. Они касались друг друга осторожно, будто боялись спугнуть те хрупкие моменты, когда видишь каждую ресничку, складочку в уголке губ, когда в глазах тонешь и видишь своё отражение, а ещё отблеск солнца. Сашка тонул и видел… видел только её лицо на жёлто-пестром фоне. И больше ничего. Он вдруг резко дёрнул Динку за руку и рывком заставил подняться:


– Там яма, что ли?… Ты не почувствовала?


– Не знаю, не поняла… кажется, я немножко выпала из реальности… – она обернулась на то место, откуда они только что поднялись, и кроме чуть примятых листьев ничего особенного не увидела. Сашка смешно почесал в затылке и, улыбнувшись, заметил:


– Мы же к реке собирались, да? Идём.


Ориентироваться в роще Соловьи проще простого. Если спускаться вниз – непременно выйдешь к Десне. Лучше, конечно, по дорожке, но можно и без неё. Главное – держаться спуска. Не одно поколение брянцев выбирало этот парк для романтических прогулок, здесь и уединиться легко, и заблудиться практически невозможно. Хотя были несколько случаев, когда кто-нибудь отставал от компании и его находили через час или два сильно потрёпанным и даже поседевшим за это время. Что было причиной таких перемен, никто не понимал. Никаких зверей или маньяков заблудившиеся не встречали, просто не могли найти дорогу.

Сашка решил идти напрямую, и минут через пять они вышли на асфальт.

– Ну, теперь совсем близко. Спустимся – и вот он мост, – Динка задержалась отряхнуться от остатков листьев и прицепившегося репья, а Саша достал телефон и снял её как раз в тот момент, когда она повернулась и снова откинула волосы назад – кадр получился профессиональный: волосы рассыпались и светились радугой.


– Вот это да! Я тебе сейчас скину!.. Нет, не сейчас, как связь будет…

Динка подошла посмотреть, в каком виде её запечатлели, и осталась вполне довольна.


– Двадцать три минуты до конца лекции, на следующую пару успеем, если поторопимся.


И они рванули бегом по твёрдой дорожке, обгоняя друг друга. Под ногами шелестели сухие листья, дальше вниз их становилось всё больше, пока они полностью не укрыли асфальт рыжим ковром. Скоро показался мост, правда, метров за пятьдесят до него дорожка резко оборвалась – асфальт смыло дождевыми потоками, а восстанавливать его, видимо, не спешили. Пришлось спускаться, держась за деревья, и очень рискуя вымазать белые кроссовки.


Металлический мост из советского прошлого всю его долгую жизнь неизменно красили голубой краской, и сочетание осенней пестроты с чёткими линиями этого сооружения при свете неяркого солнца становилось идеальным фоном для фотографий уже лет пятьдесят. Сняв Дину с разных ракурсов, Саша присоединился к ней и сделал ещё пару селфи на фоне реки и в перспективе моста.


– Я сюда мелкая с родителями ходила, гуляли после аттракционов. Место из детства… Только, кажется, вот там был дом с лодками, – она показала на спуск к реке и подошла ближе. – Надо же, снесли – даже фундамента не осталось…


– Неудивительно. Сама подумай: кроме электричества, коммуникаций никаких, кому охота здесь жить? – Сашка снисходительно улыбнулся, но улыбка застыла маской на его лице. Казалось, он что-то вспомнил, но потом отогнал эту мысль и стал рассказывать, как в третьем классе они с пацанами ходили сюда рыбачить, как путались лески удочек в сильном течении, как распутывали потом и резали ими руки, как вынимали крючки из ноги… А Динка вспомнила, как сидела у папы на плечах и боялась, что упадёт в воду…


На середине моста, они долго смотрели на воду, в которой отражалось закатное солнце. И тут Динка спохватилась:


– Сколько мы тут, вечер уже… Смотри, мы всё прогуляли… – она взяла телефон, нахмурилась, выключила его и снова включила. Сашка с удивлением смотрел на свой: до конца пары оставалось двадцать три минуты. Завис, что ли? Перезагрузил – время не изменилось. А, ну да, время синхронизируется по спутнику, а здесь связи нет.


– Да нет, здесь просто деревья свет закрывают. Видишь, солнце высоко… хотя светит не так ярко… Ладно, пойдём назад.


До асфальта всего ничего, но вверх по крутому подъёму. Сашка подал Динке руку, и они стали взбираться от деревца к деревцу. В какой-то момент оба взмокшие и обессиленные решили передохнуть, привалившись к стволу огромного ясеня, который, как и большинство других деревьев на склоне, рос почти горизонтально. Динка недовольно взглянула на свои кроссовки:


– В таком виде в универ идти – позориться только. Хотя, уже опоздали… Ты меня зигзагами водишь тут уже полчаса, давай прямо, всё равно уже как свиньи… – и она схватилась за ветку, подтянулась на ней, поднялась на пару метров и соскользнула вниз. Теперь и джинсы пропитались грязью. Динка беспомощно смотрела на смеющегося Сашку:


– Ну, если ты упадёшь так ещё и другой стороной, то можно выдать твои джинсы за дизайнерские… Ты чего так смотришь? – и он попытался встать, но тут же растянулся на скользких листьях.


– Ничего, у меня уже глюки, похоже. Тебя ясень только что обнимал. – Динка нахмурилась и засмеялась: – Выбираться надо, а то скоро лешие привидятся. Мы что-то застряли здесь, а темнеет быстро. Может, вернёмся и через мост? Там недалеко, выйдем на конечную шестёрки… По крайней мере без риска нарваться в таком виде на кого-то из знакомых. А то скользим тут, как коровы на льду, ста метров никак не пройдём… – она посмотрела в сторону моста, его очертания лишь угадывались. Над рекой поднимался туман, а в животе – забытый страх темноты.


– Женская логика – пушной зверёк мужской психике… Тут осталось-то шагов тридцать до дорожки, а ты предлагаешь вернуться. Давай руку, почистимся наверху, не переживай.


Сашка перебирался от дерева к дереву, подтягивая за собой Динку и помогая ей отыскать уступ или корень, чтобы снова не соскользнуть вниз. Казалось, они взбирались по отвесной стене, которая почему-то никак не кончалась. Наконец, попался толстенный ствол старого вяза, на нём можно перевести дух, даже прилечь, если использовать рюкзак в качестве подушки. Сил идти дальше не осталось. Два молодых здоровых организма, которым нипочём студенческие вечеринки до рассвета, когда танцы, басы и ультрафиолет не оставляют улик в виде синяков под глазами наутро, выдохлись на небольшом подъёме. Рука на автомате нащупала мобильник. Хорошо – не сел. Ну да, связи здесь ещё нет, даже время не узнать… Свет экрана окончательно погрузил всё вокруг во тьму. Парень ещё раз взглянул на индикатор заряда и включил фонарик:

– Пошли дальше? Мы почти у цели, – он потянул Динку за собой. Под ногой хрустнула ветка, луч фонарика дёрнулся вверх, и они кубарем покатились вниз.


«Голова раскалывается», – это первое, что Динка осознала, придя в себя. Второе – холод. Непослушные руки еле застегнули молнию, но теплее не стало – куртка была влажной и холодной. Вынув мобильник и долго соображая, что сигнала нет, она осмотрелась и вздрогнула: Сашка лежал в метре от неё лицом вниз. Дыхание перехватило, а с затылка по плечам побежали ледяные иголки, когда она коснулась его волос дрожащими пальцами.


– Са… Саша… – Динка не узнала свой голос, его не было, только свистящий шёпот из сдавленного судорогой горла. Она коснулась пальцами шеи. Пульс. Жив. – Очнись, Сашка!


Он дёрнулся, поднял голову и снова обмяк. Потом вдруг резко сел.

– Да не свети ты на меня, не видно же ничего… Ты как сама? Цела? Руки-ноги в порядке?


– Я… наверно… ты… не шевелился… ы-ыы-ыыыы… – и Динку прорвало.

Она сидела на мокрой холодной земле и ревела, как ребёнок, разбивший коленки на асфальте. Сашка обнял её за плечи и прижал к себе. Он укачивал и успокаивал бедную маленькую девочку, а в голове один за другим возникали вопросы. Как они могли так долго блуждать в роще, со всех сторон окружённой населёнными районами Брянска? Внизу река, за ней Володарский район в пяти минутах ходьбы, вдоль реки идёт трасса, вверх по течению Бежица, вниз – Советский район. И сейчас, когда Динка успокоится, надо просто выбрать направление и идти, не сворачивая. В любом случае куда-то они выйдут. Наверное, Динка права, лучше вернуться к мосту, а не карабкаться вверх в темноте, перейти на ту сторону и ловить попутку на дороге. Интересно, рюкзак уже не найти? По темноте точно нет…


Немного успокоившись, Динка поняла, что совсем замёрзла. Крепко вцепившись в Сашину руку, она послушно следовала за ним, то и дело натыкаясь на ветки. При свете дня этот склон выглядел более приветливо, сейчас же пробраться через заросли оказалось почти невозможным. Ноги то и дело соскальзывали, джинсы уже давно пропитались холодной грязью, а склон всё не кончался. Девушка достала телефон и посветила фонариком вокруг. Вот он мост, метров тридцать до него, ещё один рывок и они выйдут на трассу. Руки не слушались, и она убрала телефон в карман от греха подальше. Сашка тоже продрог, но радость от того, что они, наконец, добрались до моста, придала ему сил и он опять стал рассказывать Динке, стуча зубами, как в детстве хорошо было здесь рыбачить на рассвете… стоп. Рассвет был со стороны Советского района, и течение было вниз именно туда, они сидели с удочками и видели свои лески, их уносило в сторону рассвета, он это точно помнил. А сегодня они делали фото на закате, и солнце было там же. Оно было там, где его не должно было быть… И течение. Оно точно было в сторону Бежицы. Так, ладно, об этом потом, сейчас главное выбраться.


На мост они почти выбежали, твёрдый асфальт давал озябшим душам надежду, что вот-вот всё закончится. Только ноги подкосились сами собой. Динка сползла по фонарному столбу и укуталась в куртку, согревая себя дыханием, Сашка ещё не совсем выдохся, но и ему нужна была пауза. Он смотрел на звёзды, не понимая, что же не так.


– Дин, я не хочу тебя пугать, но нам надо идти. Ты заболеешь, вставай.

Динка с трудом поднялась.


– Фонари не горят… Почему они не горят?


– Странный вопрос, наши электросети экономят. Ничего удивительного. Пойдём скорее…


– Они нигде не горят. Оглянись, вот там всегда зарево от ночных огней, где оно? По фонарям видно дорогу на том берегу, ты их видишь? Что происходит? Даже если во всём городе отключили электричество, то где фары машин?


– Вот сейчас выйдем и увидишь. Давай, – Сашка схватил её за руку и потянул вперёд. Они почти дошли до середины, когда Динка сказала:

– Двести пятьдесят. Двести пятьдесят шагов от одного берега до другого. Я с папой считала. Мы их уже прошли. И у меня ощущение, что мост не кончается.


– И что ты предлагаешь? Ты мелкая тогда была, и шажки у тебя мелкие были… Теперь больше, значит, и шагов больше… хотя нет, наоборот... Ну какая разница сколько шагов – мост кончается там, мы туда и идём.

– Двести пятьдесят папиных шагов – я на шее у него сидела и считала. Хочешь, вместе будем считать дальше…


На тысяче стало ясно, что к цели они не приблизились. На пяти Динка просто опустилась на асфальт.


– Я устала. Давай дождёмся рассвета. Не зима же – насмерть не замёрзнем…


Николай Тихонович закончил свой не очень увлекательный рассказ о пернатых нашего края. Как всегда, напоследок окинул взглядом студентов:


– Что-то я не вижу единственного представителя сильного пола. И ещё кого-то не хватает…


– Сейчас догонят, уже набрала, – староста Аня мигом отправила СМС, что их хватились, и следом нажала на зелёную трубку исходящего звонка. Рингтон Саши услышали сразу, но откуда он шёл, понял только профессор. Повернувшись на звук, он увидел заляпанный грязью рюкзак на одной из веток ясеня, совсем рядом – чуть ниже на склоне. Девчонки подбежали к дереву, но достать рюкзак не получалось – он застрял на высоте метра три.


– Саш, кончай прикалываться, тоже ещё, квест устроил «достань мой рюкзак», сам его доставай… – профессор поднял палку и ткнул рюкзак снизу, грязный мешок свалился им под ноги и из него вывалился телефон. – Надо же, не запаролен… Тут фото классные, Динка-красотка, Динка на мосту, а вот они вместе на закате… Вчера, что-ли? – Аня ещё раз пролистала фото, все они были сделаны двадцать минут назад. – Ерунда какая-то… Наберите Динку кто-нибудь.


Звонка не последовало. Девушки громко звали Сашу и Дину, прочесали склон, но безрезультатно.


Николай Тихонович долго разглядывал фото с Сашиного телефона. Местность эту он знал, как свои пять пальцев. Но на фото было всё не так: дорога со свежим асфальтом, ведущая к мосту, на которой они сейчас остановились, вдруг обрывалась. Как раз вот здесь, где всё прекрасно и ни одной трещинки. У моста не было домика с лодками, который стоял здесь столько, сколько старик себя помнил, да и сейчас на месте – вот он, родной. А на мосту фонари без ламп. Проводов тоже нет, хотя их и отсюда видно. Увеличив снимок и ещё раз вглядевшись, профессор удовлетворённо отметил седину в волосах сильно повзрослевшего Саши и отчётливые морщинки на лице Дины.


И никто не услышал, как он еле слышно проговорил: ”Ну что ж, ребята, значит, с десяток лет поживу ещё... Да и как знать, выберетесь ли вы вообще…”


© Екатерина Незина


Источник

Показать полностью

Маленькое счастье

- Счастье! Кому счастья? - Звонкий голос наполнил улицу, прорвался сквозь гул толпы, звон трамвая на углу и даже заглушил вечные крики разносчиков мороженого. Город словно вздохнул и замер, а над брусчаткой, рельсами, шляпами и крышами летело певучее:


- Кому счастья? На пробу даром, а больше - как повезёт!


Городской аптекарь (ну и кое-кто ещё, но он не любил афишировать это) Викентий выглянул в приоткрытое окно. Очередной шарлатан? Порт-Аскольд видел их немало. И голос как у мальчишки, звонкий. Таким песни хорошо распевать на пляже вечером, когда праздные отдыхающие уже побрели в гостиницы, моряки расползлись по кабакам, а песчаное полукольцо берега бухты целиком принадлежит ватагам пацанов.

Тогда море пахнет загадкой и ветром, а не солью и йодом, как сейчас, с утра.


- Кому счастья? Вам, господин?


Викентий едва не поперхнулся утренним кофе. Но нет. Несмотря на неожиданный и, главное, неуместный вопрос поставил чашку на столик и высунулся теперь уже по пояс, глядя вниз. С его второго этажа продавец неведомого счастья был как на ладони: разумеется, мальчишка. Лет пятнадцати, с вихрастой головой, задранной сейчас назад, в застиранной матроске - уже не белой с синими полосками на рукавах, а чёрт знает какого серого оттенка. Такого же цвета, как глаза, которыми паренёк серьёзно разглядывал аптекаря.


И босиком. Совсем нищий, его ровесники уже стеснялись ходить без обуви, всё же не дети. А он - запросто.


- Почём отдашь? - шутливо спросил Викентий.


У мальчишки на плече висела чиненая-перечиненная сумка из парусного холста. Судя по размерам, там не могло оказаться ничего крупнее пригоршни гальки. Или пары раковин. Для отдыхающих и это товар, но зачем называть дары моря счастьем?


- А вам какого? - совершенно серьёзно уточнил мальчишка. - Простого человеческого или там... деловое какое нужно? Чёрных радостей не продаю: чтобы у врага горе случилось или ещё чего-нибудь эдакое. Только чистый продукт.


Викентий крякнул. Только хотел прикупить чужой беды, есть кому пожелать, есть, а тут такая закавыка.


- Ну... Давай, что ли... Впрочем, нет! Подымайся-ка сюда, поговорим.

Мальчишка кивнул, поправил сумку, чтобы не сползала с плеча, и пошлёпал по горячим камням ко входу в особняк аптекаря. Первый этаж - торговый, на втором комнаты для прислуги и апартаменты самого Викентия. А под крышей мансарда, видевшая немало опытов с лекарствами, минералами, привезёнными издалека сушеными травами и прочим потребным в его деле товаром.


Шустрый паренёк уже показался в дверях. Аптекарь кивнул ему на стул, допил-таки кофе: остывший только вылить, а заварен он был вкусно.


- Садись, садись... Расскажи-ка... Хотя нет. Как тебя зовут?


- Миклаш.


Аптекарь повторил редкое, неместное имя про себя, словно покатал в закрытом рту леденец, потрогал языком. Мик-лаш. Любопытно.


- Ты не местный?


Мальчишка сидел на самом краю стула, не касаясь спинки. Будто собирался вскочить и сразу бежать дальше.


- Нет. Я странник, господин. Сегодня здесь, завтра там. Земля большая, а счастье нужно повсюду.


- Логично. И ты говоришь, что можешь продать счастье?


- Не продать. Подарить, поменять, потерять у вас под ногами, чтобы только наклонился, протянул руку - и вот оно. С ним же всё сложно, со счастьем, но у меня большой опыт.


Хм. Большой... За последние пятнадцать лет Викентий еле-еле освоил второй круг Высшей магии, а для этого тощего вихрастого скитальца эти полтора десятилетия - вся жизнь.


- То есть деньги тебе не нужны?


Миклаш помотал головой.


- Забавно. Ты какой-то странный мошенник, дружок. Тогда зачем тебе это всё?


- Это моя судьба, - просто ответил он. - Моя дорога. Очень долго объяснять, да и... мне кажется, именно вы не поверите. И я, конечно, не мошенник.

Викентий обхватил пальцами подбородок, как делал всегда, столкнувшись с непонятным.


- Почему?


- Ну... - Миклаш вдруг ярко улыбнулся, сверкнув ослепительными зубами. - Вы привыкли, что миром правят деньги. Серьёзные люди. Знакомства и власть. Одиночество и расчёт. Так почти все взрослые думают.

Улыбка была не насмешливая. Только это и остановило аптекаря от визгливой ругани на весь Порт-Аскольд, которой иной раз побаивался даже мэр. Добрая улыбка. Душевная. От такой на душе светло.


- А разве не так?


- Нет, конечно. - Миклаш сунул руку в сумку, позвенел там чем-то, потом вытащил сжатые в кулак пальцы. Протянул Викентию:


- Возьмите на пробу!


На распахнутой ладони лежал... лежало... Шайтан побери, если аптекарь знал хотя бы, что это. А в заморских диковинах он был сведущ как никто.

Дрожащий подобно пламени или облачку тумана белёсый цветок, будто сотканный из паутинок и смоченный каплями росы, трепетал на грязноватой ладошке Миклаша. Даже аптекарь, человек суховатый и - да-да! - паренёк не ошибся, ставящий превыше всего власть и деньги, заворожённо застыл на месте.


- Это... счастье? - осторожно уточнил он.


Миклаш рассмеялся: опять же необидно, звонко, словно услышал хорошую шутку, от которой никому не стало больно.


- Нет, конечно! Счастье - оно внутри вас. Меня. Всех людей. Нужно просто открыть замок, а это... ну, ключ, наверное. Вам подойдёт.


Он слегка подбросил трепещущий цветок вверх подобно мячику. Тот подскочил, развернулся в воздухе навстречу Викентию и внезапно исчез, пахнув неожиданной в нагретой комнате свежестью.


Ничего не изменилось. Аптекарь даже призвал некоторые гм... силы, о которых не стоит говорить посторонним, но и они ничего не обнаружили. Пусто. Фикция. Кругом обман.


- Хороший фокус, дружок, - сухо сказал он, - но даже я могу гораздо интереснее.


- Всему своё время. Это же маленькое счастье, а не последний шарик мороженого. Потерпите немного. Час, два... Всё зависит от вас.

Аптекарь неожиданно разозлился. И так сегодняшнее утро не обещало ничего хорошего, а тут ещё... Он шагнул ближе и приподнял мальчишку за шиворот. Тот не сопротивлялся, да и вообще был совсем лёгким, словно ребёнок.


- Пошёл вон отсюда! У меня дел по горло...


Викентия прервали. Внизу кто-то нервно теребил дверной колокольчик, требуя открыть аптеку. Под окнами скрипели колёса, заржала испуганно лошадь, ругались два подвыпивших матроса, а продавец мороженого заорал: «Кому фиалковое? А вот кому фиалковое? Последние шарики!».

Обычный, в общем-то, гвалт, но как он помешал сейчас вдумчивой беседе, по итогам которой маленького оборванца неплохо было сдать стражникам. Пара недель в местной тюрьме за бродяжничество и обман, потом высылка куда подальше.


В довершение ко всему вдалеке часто-часто зазвенел трамвай, прогоняя зазевавшегося прохожего с рельсов. Сумасшедший дом на колёсах.


- Мастер Викентий! Хозяин ждёт, выходите! - заорал снизу грубый голос. - К девяти часам обязали быть.


Аптекарь отпустил мальчишку. Тот несуетливо встал, вовсе не обидевшись и - уж тем более - не испугавшись смены настроения хозяина дома. Снова улыбнулся и вышел из комнаты. Сумка так и болталась на плече, босые ноги шлёпали по начищенному служанкой полу.


Викентий вздохнул и выкинул всё из головы.


Были дела, были. И они действительно поважнее маленького мошенника: аптекаря ожидал глава купеческой гильдии. Именно его слуга и ревел внизу пропитым басом. А предводителю всех торговцев Порт-Аскольда, почтенному Крадобору, от Викентия требовался один страшноватый обряд. И деваться некуда: лучше поссориться со всем городом, чем с одним главой гильдии. Дешевле выйдет.


Всё дело было в зависти. Крадобору шёл шестой десяток, его уже взрослые дети подобно щупальцам осьминога расползлись по всей стране, везде делая неплохие деньги. Нет числа разорённым купцам, бывшим конкурентам, нет жалости и сочувствия - как и научил их отец. Уж наживаться на чужих бедах он умел.


- Да выходи уже, клистирная трубка! - взревел внизу слуга. - Почтенный ждать не любит!


И вот теперь на старости лет этот жирный паук решил жениться. Мало ему трёх преждевременно умерших жён: люди поговаривали, что он нещадно колотил их там, за высоким забором своего дворца на окраине, рядом со складами и собственной пристанью. Мало денег. Мало власти. Крадобор, которого и называть-то почтенным было противно, решил отобрать жену у императорского посланника. Однако, не всё было просто: золота у графа завались, силой через две полуроты стражи и личный отряд охраны бандитам Крадобора не пройти, поэтому...


Ну да. Магия.


Тёмная, как сердце самого купца, которой в должной мере владел в окрестностях Порт- Аскольда только аптекарь. На свою беду, конечно, потому как изучение этого непростого ремесла затевалось не в столь гнусных целях.


А потом, когда граф умрёт неведомо от чего, купец своего не упустит.

- Марта, буду к обеду. Феликс... Нет-нет, сиди, я поеду на повозке Крадобора. Вон кучер колотится, морда бородатая. Заложишь после обеда, съездим к Лейшницу, я приглашён на раут.


Он спустился вниз, подхватил собранный ещё с вечера саквояж, решительно выдохнул и вышел под палящее солнца, с порога наорав на грубого слугу купца. Тому было плевать, лишь бы выполнить задание почтенного хозяина вовремя.


Ехали долго. Улицы Порт-Аскольда и сами по себе узкие, а ещё пешеходы, торговые палатки в самых неожиданных местах, другие повозки, новомодные трамваи, велосипедисты и редкие всадники. Шум. Гам. Смесь звуков, запахов, солёного ветра с близкого моря и чисто южной суеты, когда ни слова тихо, ни жеста без того, чтобы не толкнуть соседа.

- Па-а-астаранись! - взрёвывал бородатый слуга Крадобора. Вытирал рукавом потное красное лицо, фыркал лошадям, иногда нахлестывал их вожжами. - Куда лезешь, зар-раза, пошёл вон!


Они миновали центр, широкую торговую площадь, свернули у ажурного дворца наместника, где и жили ничего не подозревающие граф с графиней. Флаги на башнях, верхушки деревьев, равнодушные лица стражников у стены. Копыта лошадей цокали уже по выложенной крупными камнями набережной, повозку подбрасывало на них, но Викентию было не до того. Даже на море, бескрайнее, спокойное, зеленовато-голубое, он не обращал внимания, хотя всегда любил этот простор и эту нечеловеческую красоту.


Он вообще любил тишину. Красоту. Маленькие достижения, изобретение новых лекарств и постижение бесконечной в своей глубине магии.

- Пошли, пошли, ленивые! - орал кучер. Набережная была почти пуста, можно и разогнаться. Впереди показались склады Крадобора, обнесённые, как и всё, что ему принадлежало, высоченным забором. Повозка подпрыгивала, как бы губу не прикусить. Аптекарь плотно сжал зубы.


Вся идея ему не нравилась ещё больше, чем раньше. Наместника не особенно жаль, он с ним сталкивался всего пару раз, а вот графиня... Она явно любит мужа, его смерть станет для неё ударом. А их двое детей: удивительно похожий на графа сынишка лет пяти от роду, закутанная в шелка и ленты совсем крохотная дочь, в чём они будут виноваты, какая судьба их ждёт? И ведь ради чего, этого жирного упыря, который не знает, чего бы ему ещё возжелать...


Тьфу. Шайтана ему в гнилое сердце.


Викентий не любил людей, но при виде детей - особенно совсем маленьких - в душе всё же шевелилось нерастраченное тепло. Женат он не был, женщин вообще сторонился, своих наследников ожидать не приходилось.

Повозка на всём ходу влетела в предусмотрительно раскрытые ворота дворца Крадобора - массивные, окованные толстыми полосами железа изнутри и снаружи. Крепость, а не жилище главы гильдии. Невидимые отсюда, глухо лаяли сторожевые псы, звенело оружие, отчаянно воняло сгоревшей кашей и давно несвежей рыбой. Башни нависали над двором подобно грозовым тучам.


- Слезай, алхимик! - рявкнул подбежавший слуга, подхватывая лошадей под уздцы. Кучер согласно кивнул, осклабился и задрал бороду. - Слезай, говорю, хозяин заждался!


Вот же псы цепные. Викентий нарочито неторопливо выбрался из коляски, не забыв прихватить саквояж. Постоял немного, борясь с дурнотой внутри после поездки по камням. Потом выдохнул и пошёл ко входу, откуда уже торопливо махал руками Зеро, астролог купца. Человечек ничтожный, всего боящийся, но именно он рассчитал, что сегодня утром самое подходящее время для магического действа, которое будет крайне важным для Крадобора. Аптекарь отмахнулся от Зеро саквояжем: этот низкорослый, всегда пованивающий чем-то тухлым человечек норовил пожать ему руку как равному.


Ещё чего. Обойдётся.


- В зал, в зал! - пришепётывал Зеро (имя это или кличка? - вдруг подумал аптекарь), ничуть не обиженный поведением гостя. Скалился пеньками гнилых зубов, неприятно обнажая противно-розовую верхнюю десну. - Жертва готова. Хозяин в ярости, устал ждать. Обещал золота! Обещал запороть плетьми до смерти! Почтенный - такой затейник...


Стражники у дверей равнодушно расступились. Астролог подпрыгивал, забегал вперёд и что-то говорил, говорил, говорил, не умолкая. У Викентия вдруг заболела голова от всей этой суеты, но шёл он спокойно, стараясь казаться важным.


- Пришёл, мошенник? - рыгнув, окликнул его почтенный донельзя Крадобор. Опустил пустой кубок, вытер губы рукой и заржал. На людях он старался быть с аптекарем более- менее вежливым, а тут - чего стесняться? Все свои. - Мог бы и поторопиться, когда хозяин зовёт.


Этот жирный ублюдок искренне считал всех вокруг слугами. Викентий побелел от ярости, но молча поклонился.


Крадобор с трудом, в три приёма, вылез из-за стола, не предложив даже стакан воды. Косолапя, подошёл к аптекарю. Жирные пятна на дорогом костюме, запах крепкого вина и надоедливый, вразнобой, звон многочисленных украшений при каждом движении.


Сало в шёлке и золоте.


- Вон, в углу, собачка ихняя! - рявкнул купец. - Ты говорил, надо что-то для их семьи важное попользовать, попрёт, значит. Мурака раздобыл, кучер. Зеро тебе там поможет, а я погляжу.


Он ткнул аптекаря толстым пальцем в грудь, как бы ставя точку в приказе.

Викентий посмотрел на привязанную к грубоватой, зато массивной статуе крохотную комнатную зверушку. Наполовину придушенная верёвкой, она лежала на боку, тихонько повизгивая. Да, вполне, вполне для того ритуала, который заказал Крадобор. Если потом не вырвет исполнителя, конечно: к людям Викентий был в целом равнодушен, а вот беззащитную собаку жаль почти до слёз.


Само собой как-то пришло в голову, что ничего он для этого жадного урода делать не станет. Но и отказаться прямо сейчас - прямая дорога в подвал, откуда уже не выйти. Вон десяток преданных стражников у стен как смотрит, только дёрнись. Значит, будем хитрее. Магия - она разная бывает.

- Давайте начинать! Солнце полностью в созвездии Пахаря, первый квадранс почти пройден, - заверещал Зеро. - Не тяните, мастер маг, только не тяните время! Самый момент!


Викентий решительно подошёл к статуе, отвязал собачку и подхватил на руки. Саквояж мешался, но тут уж ничего не поделать. Отнёс грядущую жертву на специально приготовленный грубый стол, под которым виднелся таз для слива крови: предусмотрительные какие, чувствуется опыт. Пусть не в магии, но в делах разбойных - точно. Положил собаку на бок, погладил потный бок, почувствовал, как трепещет под кожей сердечко. Колотится, да...


- Так, - наконец сказал аптекарь. - Зеро! Расставляй свечи на полу. Одна пентаграмма, шире неё вторая. Да не так! Просто от каждой свечи внутренней отступи шаг и ставь. Как бы звезда в звезде, понял? Ты ж в звёздах-то должен разбираться, не кучер, чай! Как его, дурака? Мурака, ага.

Один из советников купца за столом мерзко засмеялся. Жрут-то жрут, но наблюдают внимательно. Чувствуют важность момента.


Астролог вздохнул, но свечи начал ставить по схеме. А вот Крадобор вернулся за стол и продолжил неопрятно завтракать. Тесный круг советников на возню с пентаграммами, собакой и прочими незначительными делами дальше уже не отвлекался. Плотный завтрак в любом случае важнее.


Эти люди привыкли получать то, что хотят? Пора перейти к сюрпризам.

- Мелом выводи линии, мелом! И ровнее, - прикрикнул Викентий. Зеро суетился вовсю, за столом чавкали, смеялись в голос, звенели посудой. Стражники статуями застыли у стен.


Пентаграммы в задуманном Викентием были даром не нужны, но требовалось как-то отвлечь астролога. Пусть мечется, меньше вреда. Аптекарь открыл саквояж и достал несколько металлических чаш - тоже реквизит для совсем другого спектакля, играть в котором не собирался. В сторону их, в сторону, места полно. Потом подсвечник на пять свечей. Ритуальный кинжал. В сторону. Шкатулку с чёрной заморской солью. Всё в сторону.


Ага, вот они!


Викентий выудил два резиновых кольца и плотно замотал ими лапы собачки: передние, потом задние. Не хватало ещё ловить её потом по всему залу, когда в себя придёт. Связанная тихо тявкнула.

Готово. Всё было готово. Не бог весть какой он маг, конечно, но и не совсем профан. Задача была проста и понятна: усыпить на время купца и его банду, стражников, отбить им память по возможности, да и смотаться подальше. На большее сил не хватит.


Или?.. Аптекарь вдруг почувствовал, что внутри него разгорается странное белое пламя, словно тот самый цветок, освоившись, вдруг придал сил, налил его скромные магические таланты мощью и позволит сейчас всё. Или почти всё.


Терять время было нельзя: Викентий на глазах изумлённого купца и его шайки взмыл в воздух посреди зала, в последний момент подхватив на руки связанную собаку. В полной тишине - только у одного из стражников упала, загремев, на пол алебарда - он поднялся к потолку, пронзил его, словно пущенная вверх стрела облако, взмыл в горячий воздух.

Где-то далеко внизу под ним уродливым многосторонним узором застыл дворец Крадобора, гусеницы складов, паутинки дорог. Всё это мерзкой опухолью прижалось к морю, будто на берег выбросило гигантское чудовище, уже мёртвое, которое теперь гнило и мешало дышать всему живому.


- Да будет так! - то ли самому себе, то ли солнцу над головой шепнул Викентий, прижимая к себе маленького комнатного пса.


Пламя вырвалось изнутри и залило всё, вспыхнув нестерпимо ярко. Собака заскулила, но, кроме этого, звуков почти не было - лишь тихое шипение внизу, словно кто-то вылил воду на раскалённые камни в костре.

Раздался треск. Владения Крадобора начали сжиматься, будто из надувной игрушки выпустили воздух, стягиваться в одну точку, корчиться и мельчать.


Викентий понял, что внизу происходит нечто страшное. Но то, что он поступил по-своему, оправдывало всё на свете. Уже не видно было зданий, массивных башен, крытых тёсом крыш складов и казармы, они исчезли, оставив на берегу светло-жёлтое пятно нетронутого песка, как и выглядел берег задолго до появления здесь человека. Словно новая кожица затянула ожог, как бы говоря: жизнь продолжается.


Осталась еле различимая тёмная точка на песке, к которой он падал сейчас с высоты.


Подлетев ближе и мягко опустившись на песок, аптекарь увидел, что там стоят все владения Крадобора, вероятно, с ним самим внутри: миниатюрная, не больше небольшой шкатулки, копия замка купца, дома, башни, заборы, ворота. Если присмотреться, можно было увидеть совсем уж крошечных людей, в панике мечущихся по двору. Поднялось и опало облачко от выстрела, но самого звука слышно не было.

Викентий опустил собаку на песок рядом и размотал резиновые кольца, освобождая лапы.


- Потерпи. Отведу тебя к графине, всё будет хорошо. А купеческие хоромы с собой прихвачу, у меня давно в кабинете столик пустует.


Он принюхался: еле заметно от результата его магических опытов тянуло сгоревшей кашей и давно несвежей рыбой.


- Придётся колпаком сверху накрыть. Стеклянным. Зато на века сработано.

Викентий рассмеялся и сунул странную копию исчезнувшего дворца подмышку. Собака, фыркая, семенила рядом, иногда отдёргивая лапки от чересчур уж горячего песка. Иногда им казалось, что где-то далеко-далеко звонкий мальчишеский голос выкрикивает: «Счастье! Кому немного счастья?». Тогда аптекарь останавливался и прислушивался, а комнатный пёс просто приподнимал уши и смешно водил в воздухе остроносой мордочкой.


День ещё не перевалил через середину, а маленькое счастье, обещанное Миклашем, уже состоялось. Внезапно Викентий понял, что давным-давно мечтал об этом дне, мечтал стать свободным от чужого зла. Оставалось немало плохого и внутри, но... Маленькое счастье - быть самим собой. Не лучшим из людей, конечно, это пустые мечты, мальчишество. Пусть Миклаш старается, у него же... большой опыт. Но и не худшим из них.


Достойным того цветка, что танцует на ладони каждого; главное, посмотреть вовремя.


© Юрий Мори

Источник

Показать полностью

Неуверенный пользователь

Неуверенный пользователь Юрий Мори, Фантастический рассказ, Длиннопост

Каких только облаков не бывает!

И кучевые, и перистые, похожие на лёгкую дымку, размазанную по небу зубной щёткой, и грозовые. А ещё перламутровые - страшные. Но это на Земле, там они меняются всё время. А здесь висят постоянной ровной пеленой, заслоняя местное светило. Серые будто покрывало, мутные, плотные.

Здесь - это... Забавно, но имён у открытой планеты целых два. Капитан величает Афродитой, как раз из-за облачности и воспоминаний о Венере, а вот шутник Вольски обозвал Слюной по случаю блестящих болот, которых здесь навалом. И хоть тресни, второе прилипло сразу, а вот богиня любви никак не приживается. Хотя в рапорт занесли именно Афродиту - против капитанского мнения не пойдёшь.

А так, если сверху смотреть на безжизненные белые пятна, Слюна, конечно. Мёртвая вода с каменной взвесью, ничего более. Точнее и не назвать.

Наплевать, наплевать, надоело воевать...

- Герман Сергеевич, дорогой, а вам как кажется? Успеем завтра Скалу пощупать, изучить маленько? Или лучше сегодня...

Мне-то? Да решительно всё равно. Но кивнул, конечно: невежливо оставлять вопросы без минимального ответа. Мол, понимайте, уважаемый, как хотите.

- Хорошо ответил. Ёмко.

Вольски усмехнулся и пошёл дальше по лагерю, выстроенному вокруг посадочной капсулы по всем инструкциям космофлота: почти правильный круг из тройного заслона с кучей всяких датчиков, приборов и прочего технического добра. И ряд строительных роботов вдоль забора, конечно.

Мой дом - моя крепость, а как же! Это ещё сверху полусферу силового поля днём не видно, она только в темноте светится.

В середине наших владений торчит таблетка спускаемого аппарата, рядом - надувные жилые палатки, модуль технической службы, пара ховеров, кухня и медблок. Всё это, разумеется, не в болоте. Кэп выбрал для посадки каменистую гряду на западе самого крупного из трёх континентов ещё с орбиты, задал Степанычу программу, но искин лучшего предложить не смог. Глаз - алмаз, как говорится, качаем капитана на руках. Лишь бы не уронить.

- Чего сидишь? Обедать пошли, Гера.

Это уже Эльза, биолог и врач экспедиции. Немногословная, но душевная барышня, не то, что зубоскал Вольски или слишком уж суровый капитан Бурков.

Обедать так обедать. Дело хорошее.

Невидимое из-за облаков светило с длинным неудобочитаемым названием из пары строчек кода в звёздных атласах, тем не менее пригревало от души. Если бы не обед, никуда я бы не пошёл: тепло, хорошо, никакой суеты.

- Хорошо на Афродите? - степенно шагая по направлению к камбузу, спросил капитан. Сговорились они, что ли, поговорить больше не с кем?

Я снова кивнул. Уже шея болит головой мотать, но вежливость дело такое. Важное. Замкнутый коллектив, психологическая разгрузка.

С посадки прошла неделя. Это если земными сутками считать, здесь-то дни раза в полтора длиннее. И ночи, естественно. За это время свора беспилотников садилась только для подзарядки, взмывая серебристыми мухами на всё новые и новые поиски. Рулил ими Степаныч с орбиты, из нашего старого доброго «Айсберга-18», так что на долю непосредственно команды оставалось - после установки лагеря - спать, есть, обрабатывать информацию и обращаться ко мне с глупыми вопросами.

Почему глупыми? Да я понятия не имею, успеют ли завтра Вольски с Эльзой изучить хоть что-то на Скале. Или в ней, если найдут вход - беспилотники-то не обнаружили. Судя по орбитальным снимкам, здоровенная штуковина. Капитан сыпал цифрами, но я, признаться, ничего не запомнил. Миллионы тонн, три километра в длину... Или в обхвате? А, да что до того! Не мне же там ковыряться.

После обеда капитан разрешил облёт окрестных болот. Который раз уже, даже Степаныч посмеиваться начал, даром что интеллект у него искусственный: нет здесь ничего интересного. Вся планета - или болота или камень. И не болота это, конечно, скорее озёра. Ямы. Лужи-переростки. Ну, океаны ещё, но там с пробами воды тоже беда, жизни нет.

Вообще нет.

Самая-то и загадка всей Слюны, что ни единого микроба, не говоря о чём покрупнее. Планета земного типа, есть тяготение, атмосфера, магнитные полюса - только вот... А Скала стоит и словно издевается: геометрически точная восьмигранная пирамида на сорок километров южнее лагеря, чёрная как моя жизнь, словно впитывающая любой свет. Если это природный объект, я готов съесть фуражку капитана даже не запивая.

И ничего похожего на Скалу или иные рукотворные объекты на всей Афрослюне больше нет. Вот ведь как.

- Два часа, не больше! Нам ещё ховеры зарядить надо, - крикнул Бурков. Мог бы и не драть глотку, внутренняя связь исправна, зря, что ли, у нас всех по крови наноботы бегают. - И на юг не соваться! Никакой Скалы, ясно? Сектор поездки - север и северо-восток.

Вольски оскалился довольно под шлемом, покрутил головой; Эльза за спиной заёрзала, проверяя крепления, потом воздушный мотоцикл, похожий на гигантскую стрекозу, почти беззвучно взлетел, сделал круг над лагерем и понёсся на север, набирая высоту. Силовое поле пропустило их без вопросов, надеюсь, и с возвращением проблем не будет.

- Молодёжь, - махнул рукой капитан. - Бесятся со скуки, да, Герман Сергеевич? Охламоны.

Я даже кивать не стал. Лень, да и Бурков больше с собой говорил, даром, что вслух. Молодёжь... Он их старше лет на пять, не больше, а ворчит почище профессора Ефанова. А уж тот старикан въедливый.

- Кэп, программа на завтра составлена. Объект Скала требует следующих действий экипажа. Первое... - Искин прорезался, сейчас начнёт нудить, сыпать параграфами устава и технической документацией. Пойду я посплю, пока Степаныч капитана грузит.

Бурков замолчал, внимая, занялся делом, а я как раз в жилой модуль и двинулся. Неторопливо, но неудержимо. Громкость общего канала упала до еле слышного шёпота искина и редких ответов командира. До сих пор не понял, почему Скала, а не, скажем, Пирамида, но это и не важно. Опять капитанские привилегии называть всё через одно место.

Спать. Спа-ать!


Сигнал общей тревоги противный. Словно у вас в голове завёлся двигатель некоего древнего образца: визгливый, шумный, то хлопающий разболтанными поршнями, то ноющий сверлом на высоких оборотах. Дрянь, в общем, а не ощущения. Зато игнорировать его не удастся никому.

- Общая тревога, - монотонно повторял Степаныч. - Общая тревога. Потеря связи с членами экипажа.

Я неторопливо слез с постели. Деваться некуда, надо в техблок идти.

В общей сети уже бубнил капитан:

- Штурман Вольски! Врач Линдберг! Вызывает база, вызывает база!

Ага. Учитывая, что ни их, ни пилотирующую систему ховера - тупую, как и все транспортные автоматы, но всё же надёжную - не может найти Степаныч, голосовой вызов самое то. Как в лесу покричать. С указанием должностей.

- Что ж за...

Я зашёл в техблок и уселся на свободном кресле. Капитан был взволнован. Да что там -капитан был не в себе! Я его прекрасно понимал: ни на голограмме Слюны по центру блока, ни на огромной карте окрестностей лагеря - ничего. Ноль отметок. Два человека и ховер испарились к чёртовой бабушке.

- Ответьте базе! Степаныч, запускай глубокое сканирование, метров пять почвы и воды осилишь?

- Да, капитан, есть, капитан. Почва и водоёмы - около трёх минут. Радиус?

- Ну сам подумай, далеко они могли... Километров сто давай.

- С каменными слоями медленнее будет.

- Ну балбес, что ли? Не в камень же они провалились. Болота щупай, болота!

Бурков снял фуражку и бросил её на пол. Вытер потный лоб, наклонился над голограммой, словно всматриваясь. Не в себе командир, но и осудить нельзя.

Степаныч где-то высоко над нами скрипел квази-синапсами и щупал, щупал всё, до чего могли дотянуться лидары «Айсберга», гравитационные, радио и прочие датчики. Вся мощь современной технологии, не зря же звездолёт-разведчик. Хотя и не последней модели, но первые экзопланеты открывали совсем уж на древних аппаратах - и ничего.

- Последний перед исчезновением сигнал ховера откуда был? - уточнил капитан.

- Возле Скалы. Метров пятьсот, - немедленно ответил искин. - Точнее...

Вот придурок Вольски.

Бурков выразился энергичнее, там что-то было про мать и сложную половую жизнь штурмана.

- Да не надо точнее. Всё ясно.

- Сканирование закончено, результат отрицательный.

- Надо думать... - капитан откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. - Найду - прибью гада. Своими руками.

Степаныч издал невнятный звук из своей богатейшей фонотеки. Вроде как и ответил что-то, а вроде - и нет. Мне такому учиться и учиться.

- Вот такая фигня, Герман Сергеевич, - сказал капитан. - Лететь надо туда. Нам с тобой.

Он вскочил с кресла. Минута слабости и растерянности миновала, он снова стал самим собой - уверенным и немного грозным командиром.

- Степаныч, код «Пиастры». Капитанский доступ.

Шкаф возле входа, который я уж и не надеялся видеть открытым после посадки -атмосфера пригодна и безопасна, биологической угрозы нет, - распахнулся. Оттуда выдвинулся на держателях скафандр высшей защиты, из-под него вынырнул стеллаж, раскрылся книжкой, давая Буркову выбрать оружие из небогатого, но серьёзного арсенала. Я обошёл командира и заглянул внутрь шкафа: там ещё полно всякого добра, жаль, для меня особо ничего нет.

Странно это всё: беспилотники и на саму Скалу садились неоднократно - камень он и есть камень. А с людьми вот какая чепуха вышла. И ховер-то где?

- Шевелись, ждать не буду!

А я что? Я уже запрыгнул в грузовой отсек. На сидении неуютно слегка, привычки нет, а отсюда и обзор отличный, и ветром не сносит. А то у меня глаза слезятся просто так летать, не барское это дело.

В скафандре Бурков был похож на киногероя. Ещё и крашер с плеча свисает на ремне -красиво! Броня, ствол, мужественное лицо, затенённое стеклом шлема. Минимум рекламы -и можно сделать героем всех восьми обитаемых планет. Да девяти уже, если Слюну считать.

- Залезай, не тормози!

А я опять-таки что? Я как скажут. Протиснулся, забрался глубже в грузовой отсек, прильнул к стеклу. Крышка люка над головой зашипела, закрылась. Противный звук, но уж получше общей тревоги.

Полчаса делать было решительно нечего. Я дремал, поглядывая на бесконечные белые разводы болот на фоне рыжеватого камня. Ни души. Краем сознания слушал активные переговоры кэпа со Степанычем, доклады искинов беспилотников - ага, всю стаю Бурков с собой прихватил, расположив их выше нас и по бокам. Где-то сзади летели даже четыре строительных робота в боевой трансформации. Серьёзная штука, если уметь пользоваться.

Капитан умел.

По меркам эдак двадцатого века наша тесная компания могла бы разнести танковую армию, например. И даже не вспотеть. Роботы вообще редко потеют, кэпа оберегает скафандр, а я... Ну да мне тоже вполне нормально.

- Верхний эшелон - контроль пространства, левое крыло окружает Скалу по периметру, правое - охрана ховера. Степаныч, расставь сам.

Два километра ещё. Я лениво выглянул в остекление. Да, засуетились треугольники, оцепили нас снизу. Теперь к танковой армии можно добавить и столичную систему ПВО из той же седой старины, мы бы прорвались. Только вот нет здесь никого, мы - и Скала впереди. Здоровенная она вблизи.

Прикрыл глаза, глянул через нейросеть на всю нашу суету. Доступ только на просмотр, неуверенный я пользователь. Но увиденное впечатляло, конечно. Грани Скалы облепили цепочки вырвавшихся вперёд беспилотников, с четырёх сторон сверху всё это контролировали лазерные пушки строительных роботов. Лепота и победа человеческого разума.

Где только Вольски с Эльзой?

- Расстояние до цели семьсот тридцать метров. Семьсот. Шестьсот двадцать.


По ощущениям - а на что ещё полагаться? - нам сзади влепили отменного пинка. Ховер закрутило огромной бабочкой, выключилась вся электроника, на общем канале связи, забивая всё, противно заскрежетало. Меня бросало по отсеку, вертело, ударяя то о стекло, то о пол, почти размазало.

-...ныч! Сроч...

Скрежет забил всё. Сомневаюсь, что искин корабля хоть что-то услышал. Я вцепился в тканевую обивку отсека, но это мало помогло: оторвало и снова швырнуло вперёд, в стекло, где вместо безумного калейдоскопа резко нарастало чёрное.

Скала? Скала... Сейчас нас разнесёт на много маленьких космонавтов.

Кажется, ударили лучи лазеров, скрещиваясь перед нами на чёрной вязкой поверхности Скалы. Роботы трудились по какой-то своей программе, где важнейшим стало не изучение и анализ, а спасение экипажа. Пирамида втянула излучение, впитала его, оставшись целой.

А потом раздался хлопок, запахло горелым в неестественной смеси с тонким цветочным ароматом, нас внесло куда-то и выкинуло на прохладный пол, как нерадивая хозяйка выплескивает из ведра воду, не заботясь о брызгах.

Ховер исчез, словно растворился на этой стадии перехода. Бурков лежал лицом вниз, совершенно голый - и где там его высшая защита и надёжный крашер на ремне?

Эхе-хе.

Я неуверенно встал, осматриваясь. Тусклый, неведомо откуда идущий свет. Помещение повторяло контуры самой Скалы, но в гораздо меньшем масштабе. В сходящихся далеко вверху гранях, словно в янтаре, виднелись две фигуры. Тоже голышом, не западня, а нудистский пляж какой-то... У Эльзы глаза были открыты, рот искривлён в крике или проклятии, а штурман необычно спокоен, лицо напоминало посмертную маску. Больше его ничего не смешит?

Капитана вдруг подбросило, окутало облачком искр и поволокло к свободной стене, легко разворачивая в воздухе ногами вниз. Потом впечатало, с лёгким причмокиванием всосало внутрь. Но, несмотря на то что тело полностью погрузилось в камень, Буркова было прекрасно видно. До мельчайших деталей.

- Несовершенная форма жизни, - задумчиво сказал некто вслух. Медленно, будто подбирая даже не слова - каждый звук. - Снова не то.

Я попытался открыть канал связи. Потом карту. Затем хоть что-то из функций нейросети. Бесполезно.

Такое ощущение, что всю кучу вживлённых в кровь наноботов вымыло этим переходом внутрь Скалы. И остался я один, голый и босый, против злого неземного разума.

Утешало только, что не впечатанным в грань пирамиды. Пока что.

- Почему ты молчишь, Герман... Сергеевич?

Вот убейте меня, голос был неживой. Искусственный. И, в отличие от Степаныча, никаких эмоций даже имитировать не пытался. Интересный шанс.

Я откашлялся. Так себе прозвучало, несолидно, но уж как есть.

- А что я должен сказать?

Произношение у меня было не очень. Несмотря на перестроенную до рождения гортань (да и много чего ещё), долгие тренировки и острую необходимость, говорить я ненавидел.

К запахам горелого и цветов добавился неуловимый аромат воды. Да-да, она пахнет даже чистая. Особенно чистая.

Сдаётся мне, мне морочат голову. Или это такой эксперимент? Посмотрим.

- Кто ты такой? Ты не похож на эти низшие формы разума, у тебя сложная эмоциональная сфера. Из всех, кто попал в... Скалу за последние тысячу циклов, наиболее интересный экземпляр.

- Гм.

А что ещё сказать? Приятно, конечно.

- Когда мои создатели умирали, поручено было передать ключи от планеты наиболее подходящему пришельцу.

Совсем интересно. Стало быть, я и...

- Они... члены экипажа мертвы?

- Нет. Глубокая заморозка, но она обратима.

- А что там насчёт ключей от Слюны?

Повисло молчание. Судя по всему, неведомый иноземный разум задумался. Или сражается с ордой беспилотников снаружи, или решил помолчать. Главное, чтобы Степаныч не ударил орбитальными орудиями по пирамиде, нехорошо получится.

- Встань в центре зала, - наконец откликнулся голос. Впервые в нём прозвучали какие-то эмоции, но я не совсем уловил их смысл.

В центре так в центре, где наша не пропадала.

Стены исчезли. Я висел в пронизанном лучами пространстве, я видел всю планету, да что там! Я и был всей планетой. Теперь передо мной распахнулось такое знание, что жалкая нейросеть казалась детским рисунком на песке прямо перед тем, как неуверенные кривые линии слижет волна.

Я знал, кто - точнее, что - со мной говорило.

Какая гигантская энергия была мне доступна.

Я видел бессильно долбящие своим жалким оружием в стены несокрушимой Скалы беспилотники.

Ощущал неживой разум корабельного искина.

Мог создавать материки и осушать океаны.

Эта чёртова пирамида сделала меня подобным Богу на Слюне. Я мог дать планете жизнь. Мог окончательно разрушить всё, превратив в бушующий океан лавы.

А если честно, мне-то хотелось есть. Так всегда бывает от стресса.

- Степаныч, доступ «Сверх один». Перестань барабанить по Скале, мы скоро выйдем.

Понятия не имею, как я до него докричался без общего канала связи, но атака немедленно прекратилась.

- Разморозить экипаж. Они, конечно, низшая форма жизни, - я фыркнул, - но больше приспособлены для дела. Опять же обеды у Эльзы - прелесть.

В полутьме помещения разлился чарующий аромат мяса. Да, вот так гораздо лучше.

- Передаю командование капитану, - сказал я, дождавшись, пока тела выдернут из стен и сложат рядком на полу. - Когда очухается. Это его дело разбираться с командным пунктом планеты, а не моё.

- Передача полномочий? - уточнил голос.

Бурков пошевелился и застонал. Вольски приподнялся на одном локте, обвёл мутным взглядом умирающего попугайчика пещеру и вновь рухнул на пол. Ничего, отойдёт.

-Да.

- Принято.

Когда мы выбрались наружу, стемнело.

Рой беспилотников уже садился на открытую теперь для всех площадку - грани Скалы будто сдвинулись вниз и растворились в ночном воздухе. Экипаж немного смущался друг друга, всё же голые, но слаженно работал, отдавая указания Степанычу через голосовую связь севшего строительного робота. С инопланетным голосом же общался исключительно капитан.


- Герман Сергеевич, давай-ка обновим нейросеть! - наклонилась надо мной Эльза со шприцем в руке. - Иди ко мне, мой хороший!

Я мурлыкнул и с удовольствием потёрся загривком о прохладную ногу. Котам всегда приятно внимание низших форм разума.

Особенно, если впереди ужин.


© Юрий Мори


Источник

Показать полностью

Святой

Настоятель Скориан, вопреки всем правилам, был официально признан Святым ещё при жизни. Лично конвенарх Церкви Единого Создателя во всём блеске властителя приезжал в прошлом году в их скромную обитель, собрал братию и объявил. И семилучевую звезду повесил на шею Скориана, на тяжеленной цепи, всё, как полагается.

- Носите, Святой, заслужили!

Только вот... Сложения Скориан хрупкого, голову не поднять, если носить эти пятнадцать стоунов золота, эмали и слишком броских - на его вкус, конечно, многие бы поспорили! - драгоценных камней. Да и пустая это роскошь, ненужная... Поэтому повесил на крюк в келье, пусть так.

А сам продолжил своё скромное служение: молитвы, посты, приём страждущих и редкие, но необходимые выезды в окрестные деревни и замки. До коронного города Римаут добирался не чаще раза в год, да и то было испытанием для души и благочестия. Очень уж греховно там всё: вороватые содержатели питейных и прочих заведений, гулящие девки, вечно пьяный бургомистр. А уж уличные музыканты и иные лицедеи!..

- За грехи наши это, за грехи, - приговаривал Скориан, стараясь и молебен не затягивать, и от приглашения на пир в ратушу отделаться как-нибудь... вежливо. - Спаси Создатель чад своих неразумных семью лучами благодати!

Господь Единый помалкивал в ответ, ну да и не ждал новоявленный святой ничего такого. Пятьдесят три года прожил, понял, что не откликнется.

- Кис-кис, тварь неразумная! Ну-ка перестань!

Это уже котёнку. Принесли братья в келью по его же, Скориана, просьбе. Чтобы веселее вечерами было. Но - дюже игрив неразумный, сшибает всё, третьего дня чуть чернилами весь стол не угваздал. И сейчас вот разбегается, наклонив ушастую и лобастую головку, подпрыгивает и норовит когтями звезду уцепить. Еле касается, мал ещё, награда на цепи раскачивается не хуже Святого маятника в столичном соборе, ещё больше интерес разжигает.

- Вот дурень-то, прости Единый, - ворчит Скориан и начинает отгонять котёнка в сторону. Где добрым словом, а где и носком грубой неудобной сандалии. Стучат подошвы по каменному полу, будто танцует святой запретную для всех служителей сарамонгу.

- Настоятель! - доносится из открытой двери. Святым братии он себя звать запретил настрого, под угрозой изгнания, поэтому так и окликнули. По должности.

- Что? - застывает Скориан в нелепой позе: одна нога согнута, вторая приподнята, а ещё и руки растопырены. Сквозняк из открытой двери качает пламя толстых свечей, теребит хохолок седоватых волос на затылке - от верхушки лба-то выбрито всё согласно канонам до самого затылка.

- К вам... - брат Еклиз мнётся, не зная, как лучше доложить. - Посетитель к вам, настоятель. Дворянин, похоже.

- К ночи? - удивляется Скориан, но руки опускает. Да и обеими ногами теперь на полу, принимая позу пусть не важную, но соответствующую сану. - Что за спешка? Завтра после заутрени приму.

Котёнок, поняв, что становится людно, несётся бегом к двери. Если бы не шустрый брат Еклиз, умчался бы, лови его потом по всем трём этажам обители. А так попался, устраивается вон на руках, еле слышно мурлыкает.

- Говорит, дело спешное. Спасение души, настоятель, такими вещами даже мирские не шутят.

- Посади его на стол, что ли... - задумчиво говорит Скориан, имея в виду пушистого бесёнка, а отнюдь не ночного гостя. - Веди сюда, что ж поделать.

Спасение души - дело такое. Видимо, прижало что-то дворянчика, грехи на тёмную сторону волокут. Сами не справляются, вот и бегут к нам.

Брат Еклиз сажает котёнка на стол, кивает и скрывается в коридоре, не забыв притворить дверь. Пламя над свечами успокаивается, останавливается танец теней в келье. Лепота, первый час ночи, спасибо Единому, скоро и новый день.

Шаги в коридоре слышно даже из-за прикрытой двери: звонко щёлкают по камню подковки сапог - ну точно дворянин, не крестьянин же так обуется! Грубый голос что-то уточняет, какие повелительные интонации, однако! Не простой дворянчик, некто из сильных мира сего.

- Здесь, что ли? - спрашивает гость.

- Да, ваше великолепие. Настоятель ждёт вас.

Когда они заходят, Скориан уже сидит за столом, гладит разомлевшего котёнка - надо бы ему имя какое дать, да всё недосуг.

- Ты это... Монашек, иди, у нас разговор сложный, - бурчит гость. Футов шести роста, крепкий, плащ понизу весь грязью забрызган. Торопился, стало быть. Лицо... Да обычное, лет тридцати пяти господин, с роскошными усами и бородкой клинышком. Даже в неярком свечном свете виден шрам: от левой брови и по щеке полосой. Шпагой, похоже, нарисовано.

Настоятель кивает ожидающему брату Еклизу: иди, иди, разберусь. Тот молча уходит, закрывая дверь.

- Садитесь, мне неудобно задирать голову при разговоре, - тихо говорит Скориан, свободно рукой перебирая чётки. Волнуется гость, видно же, что напряжён.

- Я... Мне... А впрочем, да! - выпаливает дворянин. Ищет глазами, куда сесть, подтягивает, скребя по полу, грубый табурет и падает на него. Доносится густой дух немытого тела, лошадиного пота, кожи и довольно дорогих духов. Амбре ещё то, но настоятель не морщится.

- Как вас зовут? - спрашивает Скориан. Он опускает вежливое «ваше великолепие» и прочую мирскую суету.

- Крон-граф Лемелье, маркиз Ансс.

- Всё это мишура и мирские клички. Мне нужно имя при осенении звездой, славься лучи Единого.

- А-а-а, имя? Мартин. Как батюшка и дед. У нас это в традиции.

- Прекрасно...

Котёнок тоже принюхивается к гостю, чихает и спрыгивает со стола, норовя оказаться подальше. Граф и маркиз недоумённо оглядывается по сторонам: ну да, извини, никакой роскоши - узкая койка у стены, стол, шкаф с манускриптами и звезда на цепи на крюке. Вот и вся обстановка. Ну и приоткрытое высокое узкое окно, из которого веет прохладой ранней осени, сырой землёй и запахами скошенной травы.

- Да что здесь прекрасного! - взрывается дворянин. - Вы же Святой Скориан? Помогите мне, пока не поздно! Или...

Он не договаривает, весь как-то оседает, сдувается, превращаясь из придворного задиры, явного бретёра и любимца женщин в человека слабого, побитого неведомыми горестями.

- Да, я и есть Скориан, - «святого» настоятель опускает, странно звать так самого себя. - Начните с начала, а я подумаю, можно ли вам помочь.

История оказывается не особо длинной, да и новизны в ней не сильно много.

С неделю назад крон-граф играет в замке своего хорошего знакомого в пике-пике, разумеется, проигрывается в пух и прах, а владения и так уже заложены, как и драгоценности жены. Карточный долг... Ну, вы понимаете, остаётся только в петлю.

Скориан, в жизни не бравший в руки карты, участливо кивает, не говоря ни слова.

Крон-граф продолжает невесёлую историю, в которой всплывает разговор с одним из гостей замка. Тот - имя его не называется - предлагает нехитрую сделку: продать душу за выплату всех долгов и солидную сумму в золотых сверху. Плюс к тому графу и маркизу обещается изрядная удача в картах в дальнейшем.

Настоятель неторопливо зажигает от одной свечи ещё пару огарков: ему хочется лучше видеть гостя, а зрение давно уже не то.

- И вы согласились?

- И я... Ну да, а что оставалось делать?! - почти кричит тот.

- Не шумите так, Мартин, всё же ночь на дворе. Давно прошёл... обряд? О сути не спрашиваю, наслышан.

- Четыре дня. Четыре долбаных дня, святой, но дни-то ещё ладно... Четыре страшных ночи. Чего я только не навидался за это время!

Неразличимый в темноте за шкафом котёнок издаёт некий невнятный, но громкий звук.

Крон-граф резко поднимает голову, потом вновь роняет её:

- Да... Если это бесы, я крепко прогадал. Никакое золото не стоит вечности в их компании после... после...

- ...смерти, - договаривает за него настоятель. - Увы, но так. Давайте приступим к делу. Вам придётся снять плащ... Да и сапоги, кстати, мне там ещё спать, и лечь на койку. Посмотрим, что можно сделать.

Мартин послушно стаскивает плащ, не найдя иного места бросает его на пол. Потом, кряхтя, снимает сперва левый, а потом и правый сапог, кидая их со стуком рядом. Вонь усиливается, но Скориан уже не обращает на неё ни малейшего внимания.

- Ложитесь на спину, руки по швам. Глаза лучше прикройте.

Крон-граф выполняет всё молча, быстро и чётко, подобно заводному механическому солдатику.

Настоятель подходит к койке, держа чётки обеими руками, чуть наклоняется над лежащим и начинает... Нет, не молиться, это не поможет - всматриваться в глубину грешника, словно перед ним не человек, а яма, узкая пропасть, очерченная силуэтом тела. Оттуда, из неведомого разлома между зримым и невозможным, густо воняет тухлятиной, давно пропавшими яйцами, несвежей кровью и ещё чем-то неизмеримо мерзким, чему и слов подходящих в языке нет. Да и не надо - слова, если их придумать, будут столь же гадкими и царапающими язык, как и ощущения.

- Лежите спокойно, граф! - жёстко говорит Скориан, заметив, что тот начинает мелко дрожать, словно в лихорадке. Это помогает, очертания пропасти вновь становятся чёткими. Зато наружу выплёскивается жирная чёрная грязь, поднимаясь горбом над лежащим, пузырясь и булькая. Настоятеля обдаёт жаром, но он не сдаётся. Несчастный котёнок воет, не переставая, но и это подождёт.

Принесла же нелёгкая эдакого гостя...

Пол под ногами дрожит, воздух сгущается до непроглядного тумана, воняющего серой и жгучей как перец гарью, разъедает глаза.

Скориан не сдаётся. Его скромное дело сейчас состоит только в одном: высмотреть в глубине всего этого наполовину человеческого, наполовину бесовского источник зла.

В приоткрытое окно шумно, снося стекла и скрипя слишком тесной рамой, влетает бесформенная масса, роняет, как бумажный, стол - слышно, что разлетается посуда, несчастная чернильница, которой точно конец. Свечи гаснут, но и это не останавливает настоятеля. Он ищет. За его спиной жуткая масса смерчем проходится по келье, сбивает с грохотом шкаф. Котёнок уже не воет - хрипло пищит где-то.

Мрак оформляется в нечто человекообразное, крылатого чёрного демона, у которого одна цель - остановить Скориана. Как угодно, любой ценой.

- Изыди, - не оборачиваясь, говорит настоятель. Демон рвётся к нему, но его отбрасывает нечто, всего в полушаге от желанной добычи.

Крон-граф, которого и не рассмотреть сейчас из-за выплесков жирной чёрной грязи изнутри, начинает стонать. Невнятную темноту, исходящую наружу, будто простреливают короткие багровые молнии. Отлично, Скориан понимает: искомое близко. Совсем близко.

Демон за спиной отшатывается к стене, хватает, обломав крюк, цепь со звездой Святого - в которой, несмотря ни на что, святости ни на грош - и начинает со свистом раскручивать в воздухе, задевая стены, царапая, снося с награды выступающие лучи.

- Тебе не достать! - ревёт крылатый.

- Не в первый раз, - несуетливо откликается Скориан. - Уходи, я сильнее.

Вот оно, вот! Багровые молнии сочетаются теперь в некий бесформенный, некрасивый узор, в середине которого в такт грешному сердцу крон-графа то надувается, то опадает небольшой, с лесной орех, тёмно-красный клубок.

- Именем Единого Создателя! - шепчет настоятель и протягивает руку, форменным образом выдирая этот корень зла. Пальцы обжигает, будто он сунул их в кислоту, но Скориан не сдаётся. Он достаёт этот странный клубок и тот словно скатывается на ладонь, пуская корни в виде всё тех же молний, врастает ему в руку.

Крон-граф истошно вопит, несколько раз вздрагивает, как от ударов, едва не падает на пол.

Но это уже не столь важно.

Теперь ощущение, что его целиком окунули в едкую, сдирающую кожу и пронзающую мясо жидкость, крепнет. Настоятель распрямляется, опускает руки и стоит, не делая ни единого движения, застыв наподобие статуи.

Внутренний огонь окатывает его, жжёт и снаружи, терзает, убивает, но... не может убить.

Крылатый демон со скрежетом отбрасывает искалеченные остатки цепи со звездой, воет и пытается ещё раз прорваться к Скориану. И вновь безуспешно.

Настоятель закрывает глаза, всё так же не двигаясь. Теперь он словно путешествует мысленно где-то внутри себя, по огромному безлюдному складу, стены которого до потолка уставлены шкафами с закрытыми ящичками. Никаких обозначений, ничего. Стеллажи и ручки - потяни нужный, если ты его знаешь.

Скориан идёт долго, сворачивая из коридора в коридор, везде одна картина. Наконец останавливается и открывает один из ящиков, вытягивает его на локоть наружу. Багровый клубок вновь проявляется на ладони, уже не жгучий, но безмерно опасный. Настоятель легко роняет его в ящик и задвигает тот на место.

- Хвала Создателю, Единому и Непогрешимому! - говорит Скориан и открывает глаза.

В разбитое окно, ломаясь лучами на висящей на одной петле изувеченной раме, во всю светит нежаркое осеннее солнце. Келья разгромлена полностью, сплошь обломки досок, чернильное пятно посередине, рассыпавшиеся звенья цепи, смятая и расплющенная звезда у стены.

- Где я? - жалобно спрашивает граф и маркиз. Он похудел за ночь не менее, чем наполовину, щёки запали, кожа обтянула череп. Даже усы, ещё ночью роскошные, торчащие в стороны, обвисли, будто облитые липкой смолой. Камзол на груди порван в клочья, через огромные прорехи виден словно выжженный на груди тот самый мерзкий бесформенный узор, но уже без главного - без клубка в центре.

- Вы в безопасности, Мартин. Дальше вам поможет братия.

Скориан проходит по келье, берёт на руки еле живого, трясущегося котёнка с застывшим в зрачках безумием, и прижимает к груди:

- Успокойся, малыш, ты-то здесь точно ни при чём. Как же тебя назвать?

Крон-граф с трудом сползает на пол, пытается стоять, но не может. Его, едва не упавшего лицом вниз, подхватывает брат Еклиз, на помощь приходят и остальные.

Слава Создателю, никто не задаёт вопросы. Никто не обращается к самому Скориану.

Никто не...

А настоятелю мучительно хочется теперь не только убивать и насиловать, жечь людей в забитых снаружи намертво избах и на кострах, топить в кипящем масле, вздёргивать на дыбу и полосовать остро отточенной бритвой в ночных переулках Римаута, продавать своих и чужих детей, вырывать зубы и отрезать языки, рубить руки и ноги, пытать и мучить, обращаться в волка лунными ночами и стоять в углу пентаграммы, вызывая зло. Нет, это всё остаётся внутри, накапливается с каждым увечным душой, с каждым, эту самую душу по дури и жадности продавшим.

С каждым грешником.

С каждым ящиком бесконечного склада.

Теперь ему хотелось сыграть в пике-пике, да на всю катушку, поставив на кон обитель и братию.

Но, конечно, этого не будет. Пока - или никогда - как повезёт. Насколько Единый плотно запечатал тот самый склад в душе Скориана, никак, конечно, не годящегося в святые, настолько далеко и отодвинут этот страшный момент расплаты за спасение остальных.

- Если не возражаете, уважаемый, я назову его Мартином, - качнул на руках свернувшегося клубком котёнка настоятель. - Такая вот причуда. А вы живите дальше праведно, если получится... И с картами осторожнее, они до добра не доведут.

Держащаяся на соплях рама окна скрипит и всё-таки обрушивается на пол, но никто даже не вздрагивает.


© Юрий Мори

Источник

Показать полностью

Шкатулка

Лес был пронизан солнцем. Казалось, оно сияло не только сверху, но и со всех сторон, будто подсвечивая бескрайнюю съёмочную площадку. Ещё немного, пару шагов, и покажутся режиссёр, операторы, прожекторы, и властно прозвучит:

- Камера! Мотор!

Но нет. И два, и три, и сотни шагов не меняли ничего: людей здесь не было. Только могучие стволы деревьев, только пышные кроны, трава под ногами - и солнце. Повсюду его лучи.

Пахло тёплым деревом, землёй и зеленью. Летний аромат, никакие духи не сравнятся.

Димка уже давно понял, что они с Леной заблудились. Не хотелось пугать девчонку, поэтому вслух ничего серьезного не говорил, шутил, смеялся, рассказывал, как прошлым летом он с друзьями ездил на море. И шёл вперёд, то чуть отрываясь от спутницы, то притормаживая, поглядывая на неё: не испугалась ли?

Вроде бы, нет.

- Не устала? - спросил Димка. - Нам тут ещё идти и идти. Дорогая получается длинная, не рассчитал я.

Дорога... Нет, под ногами всё это время вилась невнятная тропинка, даже не понять - люди ходили или, скажем, кабаны какие. Чуть виднеется в траве, скользит между деревьев, уводя всё дальше и дальше.

- Не-а, - беззаботно откликнулась Лена. - Хорошо гуляем, здорово. И лес красивый! Вернёмся, я нарисую.

- Вот и славно...

Дорожка тем временем свернула влево, нырнула в небольшой пологий овраг. Пришлось спускаться, потом идти в горку. Здесь деревьев стало меньше: кусты, высокая по колено трава, а солнце оказалось всё же сверху - вон как печёт. В лесу-то прохладнее было.

- А потом? - требовательно спросила Лена. - Вытащил Вовка медузу, и что?

Димка вытер вспотевший лоб и продолжил плести дальше бесконечную историю. О море он мог говорить часами без передышки. Только вот молоточком постукивала внутри мысль, долго ли им ещё идти. И куда они выберутся, совсем непонятно.

- Так высохла она! - засмеялся Димка. - Жарища же, только сфоткать и успели. А потом - как будто плёнку кто на камни уронил, а она прилипла. Балбес Вовка, чего он ещё ждал?

За краем оврага, куда ребята не спеша поднялись, виднелись луг, опушка уже другого леса и небольшой домик возле, обнесённый остатками забора. Серое всё, заброшенное, людей там ожидать не приходилось.

- Ух ты! - восхитилась Лена. - Старый дом какой, прикольно. Там, наверное, привидения водятся. И непременно клад в погребе.

Димка хмыкнул. Да почему бы и нет, клад дело такое. Хотя его больше заинтересовал невысокий сруб колодца чуть поодаль от развалюхи. Воды попить, вот это самая хорошая находка была бы.

- А пошли глянем, - неторопливо откликнулся он. Как бы нехотя, но ликуя в душе: вода - это жизнь, а люди... Ну что люди, отыщутся потом. Не Сибирь чай, не глухие края.

Надо, конечно, и телефоны с собой было взять, и воды чуть больше литровой бутылки, которую они на двоих давным-давно выпили, да и поесть чего... Кто ж знал, что вместо получасовой прогулки они свернут не туда и убьют полдня на затерянной тропинке. Он же чуть старше Ленки, в походы ходил, а вот не подумал, расслабился.

Вблизи домик на опушке леса разочаровал: ну да, забор наполовину рухнул, колья уже потерялись в густой траве, сгнили, крыша провалилась, в окнах ни одного стекла. Небольшой сарай в углу заросшего участка совсем завалился, напоминая старого пса, уронившего усталую голову на лапы. Зато колодец держался молодцом, и ворот на месте, и цепь, и даже мятое, дырявое ведро в наличии. Пока достанешь воды, половина выльется, но это не страшно.

- Давай попьём, бутылку нальём. Ну и отдохнём маленько, а то я уже сам устал топать, - предложил Димка.

- Ага, отлично!

Лена присела на низкую лавочку у стены, когда-то давно вытесанную из цельного бревна и оттого неподвластную времени, с наслаждением стянула кроссовки и опустила босые ноги в траву:

- Ка-а-айф...

А Димка пошёл к колодцу, прихватив пустую бутылку из рюкзачка. Позвенел ржавой цепью, дёрнул за ведро, уронил его вниз и взялся за ворот. Шло туго, со скрипом, сколько лет никто не пользовался - Бог весть. Пока крутил, оглядывался по сторонам. Никого, конечно, только птицы покрикивают в близком лесу и трещат в траве кузнечики. Возле моря бы цикады были, а у нас вот так.

***

- Водичкой не угостишь? - внезапно спросил кто-то за спиной Димки. Тот аж подпрыгнул, хорошо, хоть ворот из рук не выпустил - ведро уже глухо шлёпнулось в воду где-то в глубине колодца, зачерпнуло дополна.

- Э-э-э... - не очень вежливо откликнулся парень и обернулся.

Перед ним стоял древний дед. Лет сто на вид, не меньше. Сгорбленный, в линялом балахоне и таких же невнятного цвета штанах. На ногах были лапти. Димка такие только в музее видел в детстве. Наряды Укромской губернии девятнадцатого века, так экспозиция называлась. Стенд «Обувь бедноты».

- Чего «э-э-э», тебе жалко, что ли? - проскрипел дед. - У меня сил нет ведро-то поднять, а ты вон здоровый какой лось! А пить охота, жара...

Порыв тёплого ветерка растрепал редкие седые волосы гостя, шевельнул клочковатую бородку. Смотрел дед исподлобья, не зло, но как-то недоверчиво. Видать, разных людей за свой век повидал, всякое ожидает.

- Добрый день! - запоздало откликнулся Димка. - Конечно, конечно! Не жалко, что вы. Сейчас, только ведро подниму.

Дед кивнул и со скрипом почесал бородку скрюченным от возраста пальцем. Руки у него были тёмные, узловатые, сами как старое дерево под стать всему заброшенному участку.

- Добрый, коли не шутишь, - откликнулся он. - А это барышня твоя?

- Ну так... - засмущался Димка. Сам не знал, как назвать их отношения с Леной. Сложно ярлык приклеить. - Барышня. Учимся вместе, на одном курсе. Она художница, пошли вот с турбазы окрестности посмотреть, поискать для пейзажей ей натуру, да и... заблудились что- то.

- Бывает... А она красивая, - кивнул дед. - Хочешь ей подарок сделать?

В ведро словно стреляли: из одних дырок струйки лились потоньше, из других - как из крана в ванной. Но на дне что-то да плескалось, пока дед жадно пил, обливаясь водой. Бородка намокла враз и обвисла седыми сосульками, балахон тоже стал пятнистым, как камуфляж.

- Ну? - требовательно уточнил дед, возвращая пустое ведро. Всё вылакал, вот даёт! Опять бросать надо, крутить...

- Подарок? - задумчиво переспросил Димка. - Да не откажусь... Гриб какой-нибудь или ягоды? Тут же больше нет ни фига.

Дед засмеялся, дробным таким хохотком, с повизгиванием, фыркая и разбрызгивая капли с бороды.

- Чудные вы городские! Кто ж барышне грибы дарит, совсем сбрендили. Ягоды ещё туда- сюда, да только рано ещё. Не сезон. Нет. Слушай меня внимательно.

Лена тем временем откинулась на лавочке-бревне, опёрлась спиной на стену домика и, видимо, задремала от усталости. Всё шоу пропустила.

- Вон тропинка, - ткнул крючком пальца в прогалину между деревьями дед. - Идёшь по ней, там поляна будет. На середине стол стоит, самодельный такой, грубый, не ошибёшься. На нём шкатулка. Можешь забирать, такие дела. Ты ко мне с уважением, я тоже добром отплачу.

- Круто! А в шкатулке что?

- Там увидишь, - туманно ответил дед. - А мне пора, пожалуй. Иди, иди, куда сказано!

Димка невольно оглянулся на прогалину, а когда снова посмотрел на деда, того уже не было. Как в воздухе растворился. То ли глюки от жары уже, то ли... Да нет, вон отпечатки лаптей на земле, был он. Просто ушёл быстро. Наверное.

Оглянувшись на спящую Лену, Димка поднял второе ведро, напился сам, налил доверху бутылку. Отнёс подруге, но будить не стал, поставил у лавочки. Потянулся, подумал чуток и пошёл к опушке, стараясь не шуметь. Посмотрим, что там за шкатулка.

Идти пришлось недалеко, метров двести всего по виляющей между стволами тропинке. Показалась поляна, на ней, и правда, стол. Грубо сколочен, доски и не обтёсывал особо никто, но крепкий. А на столе - коробочка, шкатулка, кованая, блестящая, словно только сделали. Солнце на ней играет - глазам больно, отражается от завитков, дробится на углах.

Димка осторожно подошёл, протянул руку, чтобы открыть.

- Что за дела? - спросил кто-то. Голос насмешливый, но красивый. С таким голосом в артисты берут не задумываясь, даже если и лицо не очень.

Парень отдёрнул руку, будто обжёгся. Оглянулся вокруг - никого. Чудеса какие-то...

- Чего припёрся, спрашиваю? - продолжил откуда-то из пустоты голос. Странный какой-то, не поймёшь - мужской или женский. - До чужого добра охочий?

- Да нет, - растерянно ответил Димка. - Мне дед разрешил.

- Какой ещё дед?

- Ну, это... В лаптях. Старый такой. С бородой клочьями.

- Лешак, что ли? - присвистнул от удивления голос. - Вот это да... От него зимой снега не допросишься, а тебе тайные ходы раскрывает. Всё равно, нет. Не отдадим мы тебе шкатулку.

- Да я не себе... - застенчиво сказал Димка. Ему хотелось повернуться и убежать, так всё было странно. Но очень уж вещица красивая, Ленка точно оценит. - Девушке в подарок.

- Девушке? - с сомнением спросил голос. Его обладателя по-прежнему видно не было. - Любимой?

- Ну да.

Димка вдруг понял, не для кого-то - сам для себя: и правда, любимой. Как-то дружба в любовь и превратилась, сам не заметил. Вроде, сейчас всё у всех по-современному, час знакомы - и в койку, а у них вот так. Старомодно.

- А забирай, - вдруг ответил голос. - Соврал - тебе же хуже будет.

Димка снова протянул руку, но не взял шкатулку, а только откинул крышку. Внутри было пусто.

Раздался негромкий смешок:

- Это ж не тебе подарок, паренёк. Когда подаришь, тогда и поймёшь, что внутри.

- Так там пусто.

- Вот же вы, люди, бестолковые. Там то, что дороже горсти золота. Забирай и иди.

- Я... Спасибо большое. А подскажите ещё, как выбраться отсюда? Заблудились мы.

- Дорога вдоль леса. Влево. Иди!

Лена проснулась от робкого поцелуя. Удивлённо посмотрела на Димку, потом рассмеялась и обняла его, потянула к себе:

- Думала, так и не соберёшься!

- Я дорогу узнал. И... Вот. Это тебе подарок. В лесу нашёл.

***

Димка решил ничего не говорить про деда, про голос на поляне - ну их. Решит ещё, что ему голову напекло. Нашёл - и точка. Лена восхитилась подарку, повертела в руках, но открывать не стала. Сказала, потом. Нести шкатулку пришлось в рюкзаке Димки: очень уж тяжёлая. Зато дорога нашлась мгновенно, влево и вдоль опушки, как и сказал голос. Минут десять шли, завернули направо и - вот уже и турбаза виднеется, река перед ней, мостки для купания, ряд одинаковых - синих с серым - лодок. Димка оглянулся, но никакой опушки за спиной не было. Луг, за ним ряд домиков ближайшей деревеньки, антенны торчат над крышами, ветер доносит далёкий лай собак.

- А где?.. - спросил он было, но махнул рукой. А нигде. Ясно же, что не вернёшься в такие места. Это как медуза - раз, и растаяла на солнце. Остаётся только вспоминать.

***

После ужина Лена раскрыла блокнот, в котором делала наброски. Не блокнот даже, а целый альбом, листы большие, она его и в лес поэтому не взяла. Поставила перед собой шкатулку, чтобы нарисовать, откинула крышку и замерла. Димка потрясённо присел рядом, приоткрыв рот. Собирался обнять любимую, да так и замер: в воздухе зазвенела нота, потом вторая, дальше музыка полилась потоком, совершенно незнакомая, нездешняя. Вступили голоса, перед которыми меркли лучшие оперные звёзды.

Язык, на котором звучала песня, длинная, бесконечная, был напрочь незнаком Димке и Лене. Да что им! На всей Земле не нашлось бы его знатоков вовсе.

Лена, словно под гипнозом, подтянула к себе альбом, не отрывая взгляда от шкатулки, схватила цветные карандаши и уверенными чёткими движениями начала набрасывать картину. А музыка всё лилась и лилась, заполняя крохотную комнатку, но неслышимая даже для соседей.

А на альбомном листе оживал лес, напоенный солнцем, зелень и мёд, даже запах нагретой коры, казалось, витал над бумагой. И - на переднем плане - виднелись две фигуры. Слишком тонкие и изящные, чтобы быть людьми, со слишком точёными чертами лиц. Неземные. Нездешние. Длинные волосы падали на плечи, тёмные у одного, светлые у другой - почему-то ясно было, что это мужчина и женщина.

- Кто это? - шёпотом спросил Димка.

- Те, кто поёт, - так же тихо ответила Лена, не отрываясь от рисунка, внося лёгкие штрихи карандашом, под которым всё оживало. - Это эльфы, любимый.


© Юрий Мори

Источник

Показать полностью

Время до возвращения

Время до возвращения Юрий Мори, Рассказ, Фантастика, Длиннопост

Павлик перескакивал сразу через пару ступенек, отталкиваясь одной рукой от стены, а другой подтягивая себя цепким хватом за широкие перила. Нёсся, будто на рекорд. Витька топал позади, безнадёжно отставая: сперва всего на несколько шагов, потом уже на целый пролёт лестницы. Вот уже и на целый этаж опаздывает. Футболка промокла от пота, любимый значок фестиваля молодёжи и студентов больно колол в грудь иглой застёжки.


— Не отставай! — крикнул Павлик сверху. — Он там голодный. Заперли, д-дураки...


Витька вытер рукавом потный лоб, шумно выдохнул — ну да, толстый он, не привычен так бегать, но упрямо шёл следом.


— Да погоди ты! — заорал он, не видя друга. — Два дня сидит, подождёт ещё минутку твой Маська.


Павлик не ответил, только уже парой этажей выше дробно простучали шаги. Вот же неуёмный пацан! Но и торопиться надо, конечно, котёнок там уже совсем выдохся. Два дня без еды — не шутка.


Дом был старый. Довоенный точно, а может и вовсе дореволюционный: в их четырнадцать лет всё одно — древний. Времён князя Игоря и Петра Первого, которые были как известно современниками. У Павлика по истории был твёрдый трояк.


Витька, пыхтя, добрался до последнего этажа. Павлик уже залез на ступени массивной железной лестницы, упиравшейся в люк с висячим замком на дужках, нелепо изогнул шею, прижимаясь к потемневшим доскам ухом.


— Тихо! — сказал он. — С-слышишь?


Он иногда заикался, когда волновался. А обычно-то ничего, чисто говорил.

Витька стоял внизу. Сердце шумно колотилось где-то чуть ниже горла, в ушах стучало. Шутка ли: эти шесть этажей высотой как современные десять — потолки-то ого-го! Еле забрался.


— Не слышу! — буркнул он. — А он там?


— Там... — довольно улыбнулся Павлик. — Мяукает. Надо только замок как-то открыть. Поймаю Г-генку — башку отобью, что ж за урод!


Витька с трудом забрался по шершавым от ржавчины перекладинам лестницы, перепачкавшись рыжим. Мать прибьёт, но не внизу же стоять. Взялся одной рукой за замок, подёргал. Дужки болтались на старых гвоздях, но держались.


— Сейчас бы лом сюда... — мечтательно сказал Павлик, но сразу нахмурился: — И сейчас не с- слышишь?!


Теперь и до Витьки доносился приглушённый люком звук, словно вскрикивал кто-то жалобно-жалобно. Это и на мяуканье-то не похоже, просто плач.


— Ага, — ответил он и снова дёрнул за замок. Без ключа или крепкой железки — никак. А искать времени нет, выручать надо Маську. Котёнка весь двор любил, подкармливал, один Генка скотина... Ну да ничего, разберёмся и с ним, совсем сдурел пацан. Как он Маську на чердак- то закинул, где ключи взял?


Витька глянул под ноги: метра два. С половиной. Прыгал ведь и раньше с такой высоты, ничего. Правда, на землю, а не старый, давно поколотый от времени кафель, необычно мелкий, старинный.


Не отпуская замок, разжал вторую руку и, балансируя на поперечине лестницы, схватился пальцами за своё же запястье. Сжал покрепче, чуть зажмурился и прыгнул вниз и в сторону, стараясь не удариться о лестницу головой. Павлик и сказать ничего не успел: на голову ему посыпался мусор, щепки от вырванного с мясом замка, даже гвоздь по темечку стукнул.


— Сдурел?! — закричал он. — Ты живой?


— Да ничего... Ногу ушиб только, — проворчал Витька, вставая. Замок он так и держал в руках, не выронив даже в падении. — Лезь давай... спасатель. Нормально всё.


Он наконец положил замок на пол, стараясь не шуметь, оглянулся на высокие массивные двери лестничной клетки, по две с каждой стороны от широких ступеней снизу. Уф-ф-ф... Ну, хоть соседей не видно.


— Вместе полезли, — вдруг смешался Павлик. Он всегда был лидером, заводилой, а сейчас вдруг словно увидел друга заново. И удивился, и даже позавидовал: увалень, конечно, но когда надо — всё правильно сделал. Однако, вслух не стал ничего говорить Витьке, нечего хвалить, не по-пацански. — Тем более, вон как ты с замком-то лихо...


Всё-таки похвалил. Не удержался.


Витька, чуток припадая на ногу, снова подошёл к лестнице, начал забираться наверх. Павлик не стал дожидаться, толкнул люк. Тот противно скрипнул и с хлопком отпрокинулся куда-то в полутьму чердака. Плач Маськи стал громче, настойчивее. Даже бестолковый котёнок понял, что есть шансы жить дальше: помощь близка.


— Давай, давай! — поторопил Павлик, уже забравшись на чердак. — Т-тут рядом уже!


Маську они нашли быстро. Дурак Генка, хулиган и пакостник, не просто занёс сюда котёнка, невесть где взяв ключ, но и оставил его в перетянутой грязной верёвкой коробке из-под обуви. Дыры наделал, чтобы Маська не задохнулся, а вот выбраться тот бы не смог никогда. Похоже, и вентиляция такая не от доброты душевной, а наоборот — чтобы помучался.

Как есть — скотина и гад.


— Я его убью! — очень серьёзно сказал Павлик, когда котёнка уже вытащили из коробки и завернули в валявшуюся неподалёку тряпку. — В-вот правда убью! Нелюдь он, Генка. Ф- фашист.


Витька пожал плечами. Здесь, на чердаке, ему было холодно. Футболка прилипла к телу, парень дрожал. Ещё и нога болит. Пора на улицу, на жару, пусть там самое пекло, не важно. Да и Маську покормить надо срочно, вон жалкий какой стал. А ведь был колобок — и не скажешь, что уличный, не всех домашних так кормят.


— Ух ты! — вдруг сказал Павлик. — А куда вон та дверь идёт, на крышу?

Витька обернулся, всматриваясь в пыльную полутьму чердака. Скошенные ряды стропил из мощных брёвен казались перевёрнутым над головой кораблём. Огромным, как испанские галеоны времён Великой Армады. Вот у Витьки по истории была пятёрка, иногда с плюсом. Не то, что у некоторых.


— Ну да, наверное. Надо ж зимой снег чистить, вот там и вылезают наружу.

Павлик, не опуская Маську, пошёл к двери. Другу ничего не оставалось, как следовать за ним. Только под ноги поглядывал, потому как у кед подошва тоненькая, а мусора здесь хватало. Ногу распороть вон той разбитой бутылкой или россыпью ржавых гвоздей — раз плюнуть.


На двери, насаженная углом на шляпку гвоздя, белела бумажка.


— Время до возвращения — один час, — прочитал Павлик, наклонившись: очень уж мелко написано. — Что за бред?


Витька опять пожал плечами. Он и обычно был немногословным, а уж в непонятных ситуациях — тем более.


— Наверное, это дворник написал. Зимой ещё, — сказал он. Просто, чтобы хоть что-то сказать.


— Пошли вниз, Паш, Маську кормить надо срочно. Да и я...

Он хотел произнести "замёрз", но вовремя остановился. Павлик — он такой, проколешься на какой жалобе и всё, потом год весь двор будет снеговиком называть. Если не как похлеще.


— Да ты чего! — закричал Павлик. — Это же настоящая тайна, как в кино! Вдруг мы секретное место нашли какое?


— На чердаке? В центре города? — недоверчиво отозвался Витька. — Фигня какая-то... Это ты фантастики перечитал. Булычёва там, Казанцева. С Гербертом Уэллсом. Ещё скажи марсиане записку написали!


Павлик рассмеялся. Потом, придерживая котёнка, подёргал свободной рукой дверь, толкнул. Та не подалась, хотя замка видно не было.

— Да ерунда какая-то, конечно. Пойдём вниз!


Но Витька теперь стоял как зачарованный: от двери тянуло странными запахами: тёплый воздух лета, в который были вплетены дым, почему-то кирпичная пыль (аж на зубах захрустела!) и неприятная вонь чего-то химического. Будто тухлятина какая, но не от мяса, а непонятно из чего. Всё вместе будто обволакивало его, манило, не отпускало. Тащило к себе.

— Иди, Паш, я сейчас приду, — совсем чужим, взрослым голосом сказал он. И прозвучало это не как просьба и даже не как сообщение, а чистой воды приказом. Павлик поперхнулся готовым едким ответом, промолчал, только глянул зачем-то на часы на руке — отцовский подарок на окончание шестого ещё класса. Десять сорок три.


— Витька... Написано: час. Не забудь.


Он и сам себе не смог бы ответить, зачем это сказал. Почему. Просто так было нужно.


Друг кивнул и открыл дверь совсем лёгким толчком, не напрягаясь. Павлик увидел в затянутом дымкой проёме не ожидаемую панораму соседних домов, а почему-то улицу, поперёк которой лежал вырванный из земли столб со скрутками оборванных проводов на массивных непривычных изоляторах. Вместо асфальта дорога была замощена брусчаткой, как весь город до войны, а дома казались маленькими, низкими, и всё забросано мусором, битой посудой, тряпками, вон у стены даже погнутый таз валяется. С дырой в днище.


— Что за... — сказал Павлик, но Витька уже шагнул в проём, не оборачиваясь. Дверь захлопнулась за ним сама собой.

Маська запищал. Павлик шагнул к двери, потрогал её с опаской пальцами: да нет, самая обыкновенная, шершавое дерево, сбитое железными полосами. Потом отступил назад.


— Мистика какая-то... — сказал он вслух. — В тыща девятьсот восемьдесят пятом году мистики не бывает!


Ему внезапно стало страшно. Очень страшно, как не было даже в пионерлагере, когда пацаны из старшего отряда взяли "на слабо" и потащили ночью на деревенское кладбище неподалёку. Тогда такого ужаса — не было. Котёнок истошно пищал и трясся, того и гляди сдохнет. И зачем тогда все эти подвиги?! Надо в милицию сообщить, что Витька полез непонятно куда, пусть ищут.


Павлик решительно выдохнул и заторопился к лестнице. Ему казалось, что на него кто-то смотрит, упёрся взглядом в спину и подгоняет: иди-иди, нечего тут...


С Маськой в руках его встретили восторженно. Все же их с Витькой одноклассники, все друзья. И молоко нашлось дома у Маши, и даже пара ломтиков дефицитной копчёной колбасы — это уже Наташка принесла. Серёга с Антоном обещали помочь выловить Генку. Драться, конечно, один на один Павлик решил, не толпой же на одного. В суете прошёл час. Потом второй.


Витька не появлялся, хотя дверь подъезда, через который они забрались на чердак — вон она, на виду. Пашке было страшно, но и бросать друга... пусть не в беде, но в напрочь неясных обстоятельствах — не по-пионерски. Да и вообще не по-человечески.


— Наташ, ты за Маськой присмотри пока, а я Витьку поищу, — наконец сказал Павлик.


— Витьку? Какого Витьку, музыканта, что ли? Других вроде нет... Не знала, что ты с ним дружишь, — засмеялась девчонка.


— Почему — музыканта?! — оторопел парень. — Бурова Витьку, друга моего.


Наташка удивлённо вскинула голову:


— Это новенький кто-то?


Вот в этот момент Павлику стало совсем жутко. Он открыл рот, чтобы объяснить, напомнить, да выругаться в конце концов, но... промолчал. Сказать было нечего.


Он так же молча отошёл в сторону, постоял, потом поднялся в подъезде на шестой этаж, повертел в руках вырванный замок, что так и лежал на кафеле пола. Нехотя забрался по перекладинам лестницы на чердак. Двери на месте не было: промежуток между стропилами в этом месте был забран ровной изнанкой шифера, серого от старости, грязного. Сразу видно: лет двадцать так и лежит.


Павлик потрогал его рукой. Только испачкался, больше никаких открытий. Обошёл на всякий случай весь чердак, дважды — кроме подслеповатых окошек в торцах крыши больше ничего.


Сел на поломанный ящик, брошенный здесь то ли местными алкашами, то ли дворником, и задумался. Только вот мыслей не было. Витька... Теперь и ему казалось, что не было никогда забавного толстяка. Привиделся. Выдумал он, Павлик, себе друга, а настоящие — они там, внизу, Маську откармливают за все два дня вынужденной голодовки.


В милицию пойти? Так они его в психушку направят, куда больше-то. К Витькиным родителям? Опять же... Если ребята его не помнят, небось и родня у виска пальцем покрутит. Замкнутый круг.


Спустился вниз, отряхнулся от чердачной пыли как мог. Отозвал Серёгу в сторонку, якобы обсудить, где лучше Генку-гада ловить, вскользь упомянул о пропавшем друге. Ноль эмоций. Серёга тоже не понял, о ком речь.

Вот такие пироги...


— Слушай, Пабло, а не к Старому мосту ли прокатиться с девчонками? Жара ведь, искупнёмся внизу. Ты как?


Павлик удивлённо посмотрел на приятеля. В городе было три моста: Островной, Северный и — совсем уж в стороне, почти в пригороде — Прилученский, для поездов. Старым ни один из них не называли никогда. До войны был ещё один, но его немцы взорвали, отступая, только на фотках и остался. А красивый был, арки высокие, фонари старинные как перевёрнутые якоря по всей длине.


— На троллейбусе? — аккуратно уточнил Павлик.


— На самолёте! — заржал Серёга. — Ты перегрелся похоже. Трамвай туда идёт, "двойка”, ну ты чего?


Интересное кино. Очень. Но раз зовут, надо бы и прокатиться.


Трамвай, похожий на перекрашенный в тёмно-красный поезд-недомерок, медленно полз по сонному городу, подолгу — как казалось Павлику — стоя на перекрёстках, гремел сдвижными дверями на остановках. Сквозь пыльные окна светило солнце, проплывали мимо дома, знакомые улицы, вдалеке мелькнул знакомый с рождения монумент Победы. Всё на месте, каждый столб, каждый киоск с мороженым и "Союзпечать". Вон школа восьмая, там Антон раньше учился.


Трамвай покатился под горку, приближаясь к реке. Всё верно, второй маршрут, сейчас повернёт и поедет вдоль Листвянки до Северного моста, а через него — на восточный берег, к консервному заводу, воинским частям и дальше, дальше, почти до пригородных дач.


Но Павлика ждал сюрприз. Обманув его ожидания, "двойка" поднялась на холм возле реки и, никуда не сворачивая, покатилась вперёд. К Старому мосту.


Он был таким же, как на фотографиях: даже фонари те же, якорями. Он — был.


— Остановка "Овражная", — не очень внятно сказала в микрофон вагоновожатая. Двери медленно отъехали вдоль бортов, ребята, предвкушая близкий пляж, посыпались на остановку. Павлик вышел последним. Рельсы уходили на мост, теряясь там, одна дорожка сворачивала влево и вниз, туда уже топал Серёга с Машей, от которой был без ума. Антон с Верой шли под руку, степенно, как взрослые. Наташка стояла и ждала его, Павлика. Всё верно, один Витька в компании был без пары: застенчив, да и внешность...


— Наташ, — сказал Павлик. — Ты иди, а я чуток позже приду. На мост захотелось подняться.


Девчонка удивилась и, кажется, обиделась, что не позвал с собой. Дёрнула плечами и зашагала по дороге вниз, догоняя друзей. А Павлик пошёл вдоль рельсов, поднимаясь всё выше и выше. Дошёл до моста, пересёк по нему Листвянку, не обращая внимания на проезжающие машины. Трогал рукой фонари, один раз даже наклонился, чтобы коснуться пальцами тротуара. Да нет, всё настоящее. Реальное, насколько могут быть реальными чугун, асфальт, металлические полосы поперёк дорожного полотна.


Он дошёл до конца моста и собрался было повернуть назад, чтобы догнать всё-таки друзей, извиниться перед Наташкой, раздеться и нырнуть в прохладную воду в тени массивного ящера, лежащего над рекой. Но не повернул: на восточном берегу рядом с мостом начинались многоэтажки современной застройки, а перед ними, чуть в стороне на высоком берегу реки стояло незнакомое старое здание. Пара этажей, узкие высокие окна. Интересно! "Музей Победы", — прочитал скромную вывеску Павлик и зашёл внутрь.


Никаких билетёров на входе, только в углу холла стол, за которым сидел высокий грузный мужчина под шестьдесят. Планки наград на давно уже неуставной гимнастёрке, армейская выправка: вон как прямо держится, когда встаёт. И одной руки нет, рукав заправлен под ремень, чтобы не болтался.


— Добрый день, — вежливо сказал Павлик. — Я у вас никогда не бывал.

— Да? — откликнулся мужчина. Голос у него был хриплый, то ли сорванный, то ли прокуренный. — Это легко исправить. Пойдём, я покажу экспозицию.

Мужчина рассказывал, Павлик слушал. За сорок лет после войны и очевидцы забыли многое, но здесь были вещи. Были фотографии. Были карты. Всё это не умеет врать, так уж устроена жизнь. Вещи вообще честнее людей, если это настоящие вещи, а не поделки, которые и выкинуть не жаль. Которые лучше не брать в руки никогда.


— А вот интересная фотография... Впрочем, они здесь все интересные, как иначе. Это Старый мост — да-да, вон он в окно виден. В сорок четвёртом, когда немцев уже почти выбили из города, его едва не взорвали. Вмешался какой-то мальчишка, перерезал провода к зарядам. Очень удачно попал в нужное время в нужное место, да ещё и сообразил, что делать.


Павлик стоял перед огромной, в ватманский лист размером чёрно-белой фотографией. В отличие от экспонатов, она не была огорожена лентой на столбиках или стеклом витрины, можно было подойти вплотную, рассмотреть всё в подробностях. Часть Старого моста с того, западного берега, небольшая будка охраны, рядом сгоревший закопчённый бронетранспортер с крестами на бортах. Тело в серой мышиной форме с нелепо свёрнутой набок головой, незнакомая винтовка на ремне рядом. Мусор, грязь, три змеящихся провода, так и не передавших смертельный импульс. И небольшой, еле видимый в пыли предмет у самого края снимка.


Павлик ткнулся в фото, почти задев его носом: нет!.. Ну не может этого быть!


В пыли сорок четвёртого валялся несомненный значок фестиваля молодёжи и студентов: звезда с округлыми лучами, закрашенными разными цветами в честь континентов — но на снимке они все были серыми. И птичка в центре на фоне земного шара.


Тридцать копеек стоит в любом киоске "Союзпечати", хоть вёдрами скупай. До самого фестиваля ещё месяц.


— Не м-может быть! — невольно сказал Павлик.


— Всякое бывает. Всякое... Я, Пашка, даже почти успел вернуться тогда, нога вот только помешала. Сильно отбил, а час — всё-таки очень мало.

Парень резко развернулся и уставился на однорукого смотрителя музея. Тот улыбнулся. Чуть виновато и очень-очень знакомо.


— Возможно, у тебя ещё будет своя дверь. И своё время до возвращения. Или — нет. Здесь уж как повезёт.


© Юрий Мори

Источник

Показать полностью

Чужой среди чужих

Чужой среди чужих Фантастика, Рассказ, Длиннопост

Корабль оставили в космосе, не пустили на Землю. Безопасность своих – самое главное, карантин в такой ситуации мера обязательная. Даже не разрешили принять его на одном из швартовочных узлов орбитального терминала, отбуксировали к армейской станции – слишком маленькой и недорогой, чтобы жалко было терять.

– Еще раз пробежимся по вводной, – лейтенант долго боролся со сложенной вчетверо бумажкой, стараясь развернуть ее толстыми пальцами перчатки. – Черт, неужели нельзя было электронным сообщением?

– Инцидент засекречен, – буркнул человек в штатском, скромно стоящий в сторонке. Он до последнего не желал уходить из шлюза, наблюдал цепкими глазами за подготовкой десантников.

Лейтенант не стал спорить. Справился с бумажкой, нахмурился, вчитываясь в текст.

– Итак… Корабль панемианский – разумные дрожжевые колонии, если кто забыл. Двадцать три особи, все в капсулах заморозки. Это научный борт, направляется с неисследованной планеты VL-624. Что они там могли подцепить – одному богу известно. Сигнал тревоги отправил бортовой искин. Он сообщил… Э-э… Цитирую: “На борту неизвестный организм, несанкционированное проникновение. Угроза членам экипажа”.

– И чего он их не разбудил? – спросил один из бойцов.

– Панемианцам нужно несколько дней, чтобы выйти из заморозки. Искин принял решение не ждать, обратиться за помощью. Ближе всего оказались мы.

– Отлично… Мы всегда ближе всего, когда пахнет жареным.

– Это наша работа. Еще вопросы есть?

Десантники молчали.

– Тогда вперед!

Универсальный код не смог открыть люк – видимо, дрожжевые колонии те еще параноики. Что ж, им же хуже. Имущество будет испорчено, время потеряно.

Плазменный резак медленно проникал через сплав сверхпрочных металлов, оставляя за собой черную дорожку. Бойцы были в скафандрах, но давление, температура и воздушная смесь оставались стандартными для земных кораблей – панемианцы жили в тех же условиях.

Человек в штатском ретировался, когда резать оставалось лишь несколько сантиметров. Вскоре люк скрипнул, стал заваливаться в шлюз, но лейтенант подтолкнул его и он с глухим стуком упал внутрь корабля.

Зажглись фонари на скафах, короткоствольные импульсаторы были приведены в боевую готовность. В коридоре, протянувшемся направо и налево от входа, тоже горел свет, но фиолетовый, неприятный человеческому глазу.

Десантники разделились, отправившись исследовать корабль в двух направлениях. Лейтенант пошел во главе группы, повернувшей налево: где-то там, за чужими залами и переходами, была рубка управления.

– Что-нибудь видно? – спросил он тех, кто ушел в противоположную сторону.

– Пока чисто. Нет признаков проникновения.

– Если что-то заметите – сразу докладывайте.

– Да, командир.

Прошли через зигзагообразный проход, миновали два помещения, о назначении которых можно было только догадываться. За необычной дверью, разделяющейся на четыре части, скрывалась рубка. Створки не были до конца закрыты и лейтенант наклонился, чтобы заглянуть внутрь.

– Командир! – послышалось в рации, – Мы что-то нашли.

– Да, я слушаю.

– Здесь… Хм… Это похоже на гнездо. Прямо посреди коридора.

– Биологического происхождения?

– Нет, кто-то из обрывков изоляционной ткани сделал себе место для ночлега. Ну, или… для выводка. Черт его знает.

Лейтенант мгновение раздумывал.

– Оставайтесь на месте. Мы осмотрим рубку управления и придем к вам.

– Принято.

Дверь поддалась легко, створки разошлись в стороны, открывая доступ в главное помещение корабля. Командир заметил несколько экзоскелетов, стоявших вдоль одной из стен: в высоту они были меньше человеческого роста, но не стоило сомневаться, что сервоприводы наделяли хозяев достаточной силой. А вот и сами хозяева…

Он подошел к нескольким рядам прозрачных капсул.

– Ох, мать твою!

Первая капсула была разбита. Вторая тоже. И третья, и четвертая… Ни одной целой не осталось. Все они были пусты.

– Центр, у нас проблема.

– Что за проблема? – послышался голос человека в штатском.

– Панемианцев нет. И, я думаю, все они мертвы.

Несколько секунд эфир молчал.

– Почему вы так решили?

– Капсулы заморозки повреждены. Кто-то разбил их.

Лейтенант оглянулся на своих бойцов. Они с подозрением смотрели по сторонам, следуя стволами импульсаторов за яркими пятнами фонарей.

– Понятно, – послышалось в наушниках. – Заканчивайте осмотр рубки и выходите. Скоро здесь будет их консул.

– Мы еще не нашли – кто мог…

– Заканчивайте осмотр и выходите!

– Так точно.

Где-то там, в диспетчерской станции, а теперь уже, наверное, и на Земле, лихорадочно сочинялись дипломатические заверения, обещания “сделать все возможное”, расследовать, найти, наказать… “Кого наказать?” – подумал лейтенант. – “Возможно, это стоило бы сделать нам, здесь и сейчас. Перетряхнуть посудину, чтобы не дать твари – кем бы она ни была – возможность улизнуть, натворить еще больших бед. Иначе… Умники, как обычно, доведут дело до чрезвычайного положения”.

Они закончили осмотр рубки. Двинулись обратно, в сторону шлюза. По пути командир отдал приказ возвращаться и второй группе.

В том самом зигзагообразном проходе заметил отметины на неприметной дверце – возможно, шкаф бытовки или доступ к бортовым коммуникациям. Молча сделал знак остальным отойти чуть дальше и ждать. Рядом остался только сержант, его помощник.

Отметины могли остаться от какого-нибудь инструмента, если запертую дверцу вскрывали с применением силы. А может… может и от когтей.

Лейтенант потянул ручку на себя. Темное, но слишком просторное для обычного шкафа помещение. Скорее кладовая. Вдоль стен полки с запасными частями, заботливо запечатанными в изоляционную ткань. Некоторые валялись на полу, без упаковки.

Он обшаривал помещение фонарем, как вдруг в углу, еще до того, как туда дотянулось светлое пятно, заметил движение. Отпрянул назад, вскидывая импульсатор, прицеливаясь. Указательный палец надавил на спусковой крючок, но еще недостаточно сильно: один или два миллиметра – и последует выстрел.

Лейтенант молча, одними губами выругался. Опустил оружие, показывая сержанту, чтобы тот сделал то же самое. Подумав, щелкнул клапаном, освобождая забрало шлема, поднял его. Отключил рацию и встал на одно колено.

– Как ты здесь оказалась?

На него смотрела маленькая девочка, испуганно вжимающаяся в угол кладовой.

– Залезла.

– На чужой корабль? Зачем? Где это случилось?

– На той планете. Я не знаю, как она называется. Наш корабль сломался, а когда мы садились, случился взрыв. Никто, кроме меня, не уцелел.

Она опустила глаза.

Лейтенант сделал знак сержанту, чтобы тот отключил и свою рацию, поднял забрало.

– Как тебя зовут?

– Аня.

– Что ж, привет, Аня! Ты почти на Земле, – он позволил себе улыбнуться. – Тебя не заметили панемианцы? Ну, те, кто управлял кораблем.

– Не знаю, я никого не видела. После взлета долго пряталась. Пока кушать не захотела.

– Послушай, а ты вообще никого больше на корабле не видела? Не знаешь, кто разбил в рубке капсулы заморозки? Такие продолговатые стеклянные штуки.

– Я разбила.

– Ты?! Зачем?

– Говорю же – я хотела кушать. А там лежали булочки. Сначала они были очень холодные, поэтому приходилось ждать, пока оттают.

Лейтенант зажмурился, закрывая лицо рукой. “Они ничего с ней не сделают, они ничего с ней не сделают… Она же ребенок! Или… Нет, нельзя ее никому показывать”.

– Седьмой гейт? – спросил он сержанта. – Наш челнок швартовался у седьмого?

Тот кивнул.

– Отлично. Значит, всего один поворот после шлюза.

Включил рацию.

– Мы возвращаемся. Ничего не нашли.

И тут же отключил.

– Если эта морда в пиджаке и галстуке сунется, отвлеки его. Как угодно, хоть за шкирку оттащи подальше!

– Понял, – сержант снова кивнул. – Но… Они найдут ее следы, отпечатки. Нас затаскают по комиссиям.

– Да и черт с ними! Пусть думают, что хотят. Пусть поверят в космических призраков. Или ты хочешь сдать девчонку?

Сержант сглотнул. Перевел взгляд с командира на Аню. Медленно покачал головой.

– Нет.

– Иди вперед. Выходи с остальными. Мы следом.

Через сутки корабль отдали панемианцам; карантин, в связи с отсутствием угрозы, сняли. Безопасность своих – самое главное.


© Александр Прялухин


Источник

Показать полностью

Восьмой этаж

Восьмой этаж Рассказ, Мистика, Копипаста, CreepyStory, Длиннопост

Я работаю в офисе на девятом этаже двенадцатиэтажного бизнес-центра. Поднимаюсь на свой этаж и спускаюсь с него на лифте. Мне как-то не хватает врождённого мазохизма, чтобы преодолевать это расстояние по лестнице на шпильках. И, мало-помалу, я стала замечать одну странную особенность: по дороге вниз лифт тормозили, чтобы в него зайти, люди с седьмого, шестого, пятого, четвёртого, третьего и даже второго этажей. Но с восьмого - никогда. Да и не поднимался никто при мне на восьмой. Даже кнопочка его выглядела новенькой, совсем нетронутой, выделяясь на фоне остальных. Когда я в первый раз обратила на это внимание, решила, что все, кто работает на восьмом этаже, пользуются другим лифтом. Благо, их в бизнес-центре два. Но потом, в конце зимы лифт, которым я всегда пользовалась, сломался, и чинили его чуть ли не месяц. Тогда я обнаружила, что в другом лифте наблюдается точно та же картина.


Мне было откровенно нечем заняться. Время было для бизнеса не слишком удачное, заказов было мало. Большую часть дня я читала детективы и триллеры. И тогда-то мне втемяшилось в голову выяснить, что происходит с восьмым этажом. Неужто там все, как один, фанатеют по здоровому образу жизни и ходят по лестнице? Посмотрела бы я на это! Начать я решила с того, что спросила девчонок в курилке, не знают ли они, что там, на восьмом. Сказала, что ехала недавно в лифте с парнем своей мечты, который вошёл на восьмом. И он даже дал мне свой телефон, а я записала неправильно. Причина, сами понимаете, очень уважительная, так что девчонки искренне старались вспомнить. Но безуспешно. Надо было видеть их недоумевающие лица, когда они поняли, что действительно могут дать краткую справку по каждому этажу, но только не по загадочному восьмому. Сдаваться так просто я, конечно, не собиралась.

На следующий день, вернувшись с обеда пораньше и подгадав время, когда у лифта на первом этаже никого не было, я быстренько в него зашла, нажала цифру "8" и злостно проигнорировала просьбу какой-то женщины придержать дверь. Лифт поднимался. Красные циферки на табло сменяли друг друга. Три, четыре, пять, шесть, семь... Сердце билось сильнее, чем обычно, и я ругала себя: вот дура, двадцать пять лет, а ума всё нет. Семёрка сменилась восьмёркой... Лифт дёрнулся, качнулся и остановился. Двери не открывались. Ни вверх, ни вниз ехать он тоже не собирался. Мда. Дурацкая ситуация. Но нет худа без добра: когда двери откроют, я, волей-неволей, окажусь на восьмом этаже. Ведь лифт, судя по всему, застрял ровнехонько на восьмом. Обрадованная, я нажала на кнопку вызова диспетчера, сообщила о своей проблеме. Меньше чем через час двери сумели открыть. И я, полная радостных предвкушений, вышла... на родной девятый этаж. Я, знаете ли, Овен по знаку зодиака. Так что теперь попасть на восьмой стало делом моей судьбы и чести.


Преодолев неприязнь к лестницам, я спустилась на два пролёта, вышла. Самый обычный этаж - какие-то офисы, по коридору ходят люди с бумагами... Я испытала смутное разочарование и пошла к лифту, чтобы подняться к себе. Разочарование как рукой сняло, когда я увидела дверь лифта. Рядом с ней, видите ли, была большая светящаяся цифра "7". Но я-то уверена была, под присягой бы подтвердила, что спустилась ровно на один этаж... В тот день я ещё четыре раза повторила свой "научный эксперимент". Если на лестнице были камеры, а охранник отличается хоть каким-то любопытством, он, наверное, свихнулся, пытаясь понять, за какой такой радостью я скачу по лестницам аки горная коза. Вот, кстати, да. Охранник.


С одним, по имени Лёша, у меня сложились неплохие отношения. Здоровались, улыбались друг другу, чуть-чуть флиртовали. Когда я хотела выйти куда-нибудь в не обеденное время, не спалившись перед начальством, Лёша выпускал меня и впускал без пропуска. В общем, казалось бы, он просто обязан был по-дружески поделиться сведениями о восьмом этаже. Однако, фиг там. Сделал каменное лицо, сказал, что информация конфиденциальна, и разглашать он не имеет права. Когда я, обиженно фыркнув, пошла к лифту, окликнул меня. Сказал не соваться в эти дела. Пояснять эту мысль явно счёл излишним. Ну вот, теперь меня разбирал настоящий азарт.


Дело в том, что рядом с курилкой есть пожарная лестница. При должной доле ловкости можно было запросто спуститься по ней на восьмой этаж. Честно говоря, я сама себе не верила, что собираюсь делать ТАКОЕ. Нормальная, взрослая, вменяемая женщина, двадцати пяти лет отроду... Талантливый программист, между прочим... Собираюсь лазить по стенам, как человек-паук? Мило, мило. Но пятая точка искренне жаждала приключений. Точнее, одного, совершенно конкретного приключения.

Восьмой этаж...


Помня своё фиаско с седьмым этажом и лестницей, готовилась я основательно. Раздобыла два шифоновых платка, один красный, другой зелёный. Красный привязала к лестнице на уровне нашей курилки. Зелёный - на уровне курилки седьмого этажа, куда совершила вылазку в обеденный перерыв. Потом не поленилась спуститься на улицу и полюбоваться на свою инсталляцию снизу. Всё чётко и ясно: вот девятый этаж, вот седьмой. А между ними - восьмой, без шарфика. И окно, как и везде, открыто. Ещё бы, апрель выдался жарким, отопление пока не выключили, и в курилках было очень душно. На следующий день я пришла на работу в джинсах и футболке. На ногах были удобные кроссовки. За спиной болтался рюкзак, куда я сложила страховочный трос, выклянченный у старшего брата-альпиниста. Я была готова к любым свершениям!


Задержалась дольше всех, старательно изображая работу над проектом. Начальник был удивлён, но скорее обрадован внезапно проснувшимся во мне трудоголизмом. Напомнил мне, что ключи надо сдать охраннику, дал мне эти самые ключи и покинул офис последним вместе с припозднившимися айтишниками. "Ну что, вперёд, Бэтмен", - сказала я себе. Перекрестилась, хотя в церкви в последний раз была в возрасте лет этак семи. Прикрепила страховку и полезла. Совсем несложно оказалось. Можно и без страховки было лезть. Окно по-прежнему было открыто, и я туда влезла, отцепив страховку и оставив её болтаться снаружи. Этаж производил странное впечатление. Планировка была такая же, как у нас, только номера кабинетов были полностью перепутаны. После третьего шёл пятьдесят седьмой, а на другой стороне кабинет двадцать восемь соседствовал со сто семнадцатым. Да откуда вообще такие цифры? У нас на этаже от силы пятьдесят кабинетов. Скорее, даже меньше... Почему тогда на восьмом их сто семнадцать?! Все двери были закрыты. Я двигалась в сторону лифтов, внимательно глядя по сторонам. Чувствовала себя Ларой Крофт. Приятное чувство, если бы не одно маленькое "но"...


Вокруг становилось ощутимо темнее. С каждым метром коридора. Лампы на потолке не гасли. Но темнее при этом становилось. Это сложно описать тому, кто сам не видел. Стало очень жутко. Я хотела развернуться и идти уже обратно к курилке, лезть к себе назад, да и забить уже на восьмой этаж со всеми его странностями. И тут сзади послышались шаги. Никого там не было, я смотрела. А шаги были. Гулким эхом они разносились по коридору, и они точно, совершенно точно, приближались ко мне. Я побежала. Помню, что я успела запыхаться, но коридор не кончался, номера кабинетов, расположенные не по порядку, мелькали перед глазами, и было не угадать, много ли их ещё осталось. В какой-то момент я споткнулась и упала. Встать не получалось, я слишком устала для этого. Шаги были совсем близко, я услышала чьё-то громкое, хриплое дыхание. Потеряла сознание от ужаса, последней мыслью было: "Надо же, так и правда бывает".


Я пришла в себя за своим столом. Спящей на клавиатуре. Господи, это сон был?! Истерично хихикая, я собрала вещи и потопала к лифту. Нет. Хватит с меня на сегодня восьмых этажей. Сердце по-прежнему колотилось, как бешеное. Дома включила сериал, самый тупой и запутанный, какой только удалось найти на ста с чем-то каналах. Уснула прямо перед телевизором, умиротворенная и почти спокойная. Я ещё не знала, что моё спокойствие продлится ровно до утра. Потому что утром, идя на работу, я бросила взгляд на здание бизнес-центра. Я была как раз со стороны курилок. На девятом этаже развевался на ветру красный шифоновый платочек. На седьмом - зелёный. А на восьмом что-то отсвечивало на солнце и бликовало. Я не сразу поняла, что это. Братикова альпинистская страховка... Но проблема в том, что та, которую я вчера приносила на работу, так и лежала в моём рюкзаке. Не понадобилась, и сегодня я как раз собиралась отдать её брату...


Источник

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!