Глеб Крылов. Страх.(рассказ товарища)
Посвящается Демьянову Виктору Петровичу – охотнику и большому другу
Вместе с Виктором Петровичем, пожилым охотником, к которому я по-дружески обращаюсь «дядя Витя», мы на вечернем подслухе насчитали с полдюжины петухов. Ток был небольшой, но удачно расположенный в паре километров от заброшенной деревни, где мы оставили свой автомобиль.
От деревни этой почти ничего не осталось. Лишь задичавшие низкорослые садовые деревья, несколько ям от бывших крестьянских погребов, едва приметная грунтовка, обрывающаяся у леса, да название на областной карте напоминали об обитаемом в недалеком прошлом селе...
Мы неторопливо отошли подальше от тока и разместились на сухом пригорке у комля поваленной сосны. Позади нас весело журчал лесной ручеек с талой водой. В уголках леса, скрытых от теплых лучей весеннего солнышка, серыми пятнами лежал последний снег. С наступившей темнотой заметно похолодало. При разговоре от нас шли белые облачка пара. Небо с востока постепенно наливалось чернильной синевой. На ясном небосклоне зажглись первые звезды. Природа вокруг готовилась к весенней ночи. Проблеял невидимый бекас. Успокоились птицы, постепенно замолкли непонятные мне, городскому охотнику, чавкающие звуки в соседнем болотце. Разгорающиеся звезды ярко мерцали голубым светом сквозь голые ветви деревьев и кустарников. Было ощущение, что мы находимся под огромным темным шатром-сферой, как в московском планетарии. Лес наконец успокоился, и вокруг наступила полная тишина.
Дядя Витя, нарезав сухой бересты и наломав еловых веточек, неторопливо запалил небольшой костер, над которым мы повесили старый, в мятинах чайник, и подвинул ближе к огню открытые банки с тушенкой. На рюкзаке мы разложили принесенную с собой снедь: бутерброды в фольге, домашнее сало, вареные яйца, пару золотистых луковиц, черный хлеб, несколько мятных пряников.
Вскоре чайник дружелюбно зашумел. Порезав сало и хлеб, очистив яйца и луковицы, мы приступили к трапезе. У костра нам предстояло скоротать ночь. При первых признаках рассвета мы собирались выдвинуться к току, чтобы испытать свою охотничью удачу в такой красивой охоте, как охота на глухаря на весеннем току.
Собрав остатки ужина в рюкзак, мы разлили по кружкам душистый чай с брусничным листом и подкинули пару сухих веток в костер. Подвинулись ближе к огню. Спать совсем не хотелось. Душу переполняла радость от предстоящей охоты, от найденного тока, от уверенно шагающей весны и от соседства с таким замечательным человеком, охотником и рассказчиком, каким был мой дядя Витя. В такие минуты кажется, что все по плечу: рекордные трофеи, дальние охотничьи путешествия, встречи с людьми — словом, вся бесконечно длинная жизнь впереди.
Неторопливый разговор наш крутился вокруг предстоящей весенней охоты. Дядя Витя рассказывал о токах, случаях из жизни и многочисленных курьезах, произошедших с ним за долгую охотничью жизнь. При этом он изменял голос, энергично жестикулировал, что придавало его рассказам особую живость.
Неожиданно дядя Витя замолчал, глубоко вздохнул и проговорил задумчиво:
— А знаешь, ведь наша сегодняшняя экспедиция напомнила мне об одном случае, который со мной произошел много-много лет назад. Тоже на весеннем току.
— Расскажите! — попросил я, занимая более удобную позицию на поваленном стволе дерева.
И вот его рассказ.
Охота та состоялась лет сорок назад. Да не охота - настоящее приключение! В тот день мы вначале поездом, затем на подводе добрались до забытого Богом местечка, что в самом конце Московской области. Места были для нас новые, но по полученной от старого охотника легенде мы должны были безошибочно выйти к току. Да что нам, молодым! «Кукушка», лязгнув вагончиками, попыхивая дымом, оставила нас на развалившемся полустанке, и мы, закинув рюкзаки за спину, направились по тропе к виднеющемуся лесу. День клонился к вечеру. Через пару часов ходьбы мы вышли на старую просеку, за которой нас, судя по легенде, дожидался отличный глухариный ток. Заброшенная просека сталинских строек - узкоколейный железнодорожный путь, по которому в вагонетках вывозили торф.Определив место тока и направление подхода, мы встали за просекой. Наступила полночь. Наспех перекусили у маленького костерка и решили немного передохнуть. Друг мой начал поклевывать носом. Луна, поднявшись над деревьями, ярко освещала просеку, зарастающую молодой порослью. Костер наш догорал, играли пурпурно-желтым светом угли. Глухо заухал филин. Вдруг - что это?! По ту сторону просеки, из леса, раздался лошадиный всхрап и гулкий топот копыт. «Как по утоптанной грунтовке бежит! - пронеслось у меня в голове. - Может, там дорога проходит? Ее еще большаком называли».- Смотри-ка, лошадь, - задумчиво проговорил товарищ, приоткрыв глаза. - И откуда она взялась здесь посреди ночи?
Мы прислушались. Звонкий перестук копыт приближался к просеке из глубины леса. Мы вышли на край, осматривая залитую лунным светом открытую местность.Отчетливо было слышно, как невидимая лошадь пересекла просеку и остановилась, громко всхрапывая, под затененными деревьями, уже на нашей половине леса. Наше дыхание затруднилось. Что за чертовщина? Как она, невидимая, смогла призраком пересечь открытое место? Мы обратились в слух. Лошадь, громко фыркая, топталась на месте. Оцепенев, обострившимся слухом стал я прислушиваться к мистической лошади, с фырканьем топтавшейся на одном месте, - продолжал дядя Витя. - И тут мы услышали - нет, скорее почувствовали, - что расстояние между нами стало быстро сокращаться. Беспричинный ужас охватил нас (а мы были не робкого десятка, друг мой - фронтовик). Вскочив одновременно, мы прямо по вещам, через догорающий костер, бросились по едва приметной тропке к станции. По пятам нас преследовал громкий, леденящий душу, лошадиный всхрап, сопровождаемый ритмичным перестуком копыт. Задыхаясь, мы неслись через заросли к свету, к жизни, испытывая первобытное чувство самосохранения. Топот между тем быстро приближался. Спиной я уже чувствовал ЕГО горячее дыхание. Оглянись - и ОНО проглотит тебя. Тогда я понял, что такое «бежать без оглядки». Сердце готово было выпрыгнуть из груди, воздуха не хватало, и он со свистом вырывался из работающей, как кузнечные меха, груди. Ужас леденил кровь, сковывал тело.
Неожиданно впереди засветилась тусклая лампочка полустанка. Это придало сил, которых не осталось. Позади, почти над нами, нависала вязкая черная дыра ада, готовая накрыть нас холодным, липким саваном. Я бросил мимолетный взгляд через плечо. И знаешь, что я увидел? Ничего! Большую черную пустоту чернее самой темной ночи. Ага! Тут донесся едва слышный крик петуха, и в тот же миг все преследующие нас звуки резко оборвались. Мы оказались одни в полной тишине на забытом Богом полустанке без названия. Вдалеке стрекотнула разбуженная сорока, выдал пулеметную очередь дятел. Мы молча стояли, приходя в себя, и никак не могли отдышаться, с ужасом всматриваясь в черную полосу леса на фоне проступающей зари. Что скрывал этот лес и хранил в своих тайнах? Что мы потревожили? Какую границу запретного перешагнули? В наступившей вновь тишине уже ничто не нарушало спокойствия весеннего леса, готовящегося к утреннему пробуждению.Мы дождались первого поезда и вернулись домой. Вещи так и остались в том загадочном лесу. Друг мой после того случая сильно занемог психически и слег в горячке. С охотой простился и через пару лет сгинул совсем. Я пытался разыскать то место, забрать ружья и вещи, но все безуспешно. А расспросы местных ни к чему не привели. С годами желание вернуться туда за ружьем поутихло, а история эта погрузилась в закрома памяти.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Глеб Крылов. Заброшенный дом.
Как—то раз мы с Виктором Петровичем Демьяновым взяли с подхода по краснобровому глухарю. Переполняемые чувствами от удачной охоты, счастливые, мы покидали старую, заросшую гарь. Очень хотелось бы вернуться сюда на следующий год, и мы пообещали друг другу хранить тайну местообитания этого тока.
Вечером после бани, в самом наилучшем расположении духа, мы разместились за круглым столом, под желтым абажуром, и допивали по третьему стакану чая, когда дядя Витя вспомнил:
— А что давеча ты мне хотел рассказать за историю? Интересную...
— Не помню. Что за историю?
— А вот когда у костра сидели и готовились к охоте.
— Ах, эта... Да-да. Вы тогда поведали эту загадочную историю про лошадь на охоте. Как она преследовала вас с другом до самого железнодорожного полустанка. Сильное на меня произвела впечатление.
— Времени у нас много. Рассказывай. — И дядя Витя подался вперед, уютно нахохлившись на стуле.
— Так вот. Как я уже сказал, лет пять назад нас троих охотников пригласили в августе на открытие охоты. Мест этих мы не знали — ехали впервые. По слухам, в тех лесах водилась дичь и в деревне проживали не пьющее, что важно, охотники. Там мы собирались поохотиться на уток и разведать места для осенней и зимней охоты на лося, кабана, а может, и на самого косолапого. Деревня эта располагалась рядом с большим селом Загорье.
Предоставленный нам для жилья дом имел крайне жалкий вид. «Лет ему сто не меньше. Давно в нем никто не живет. Хозяева „померли“, а наследники разлетелись бесследно по свету кто куда» — по-ярославски окая поведала соседка, передавая ржавые ключи. Покосившийся на все углы почерневший сруб под сорванной местами толевой крышей. Многие бревна сгнили. Ворота и крыльцо, покрытые лишайниками, плотно вросли в землю. Густой бурьян на участке был в рост человека. Все это производило удручающее впечатление. Но тогда мы были молодыми, непритязательными охотниками, поэтому все это нас нисколько смущало.
По центру избы располагались сени. Если их пересечь, то попадаешь через дверь из массивных досок в крытый хозяйственный двор, в котором несколько поколений обитателей этого дома содержали домашнюю скотину. Крытый двор занимал по длине всю правую часть строения. Из сеней, обитая войлоком дверь вела в теплую, зимнюю горницу с русской печью, кухней за перегородкой и лавками вдоль стен. В «красном углу» пара темных закопченных икон тускло поблескивала жестяными окладами. Посредине горницы стоял круглый стол, покрытый клеенкой. Два пыльных оконца в паутине выходили на единственную деревенскую улицу — разрытую тракторами в глубокую колею и заполненную непросыхающей даже в самые сухие годы грязью. Другое помещение, напротив горницы, так называемая холодная, служила крестьянам только в теплое время года. Одно прорубленное в бревнах оконце смотрело на задворки, другое в крытый двор. Оба без стекол, размером в два кулака.
Размещаясь, мы с любопытством осмотрели весь дом. Побывали и на чердаке ,и в подвале под русской печью. Кованные в кузнеце гвозди, тесаные двери, грубые ступени, деревянные ручки и массивные дверные засовы. Притолки в доме для сохранения тепла в зимнюю стужу были настолько низкие, что приходилось сгибаться в три погибели, чтобы попасть в комнаты. Часто забывшись, мы поочередно с глухим стуком прикладывались к ним своими головами.
Доски полов давно рассохлись, скрипели и прогибались под нашими ногами. Несмотря на все эти курьезы, нам было интересно пожить в таком старом доме.
Уже поздно вечером, уставшие и довольные мы стали готовиться ко сну. Легли все вместе в теплой горнице. Было душно. Один наш охотник так ночью храпел, что на следующую ночь я решил перебраться в летнюю, «холодную» комнату.
Вначале мы охотились в пойме речушки Сольбы. Вечером отстояли вечерку на местных болотцах. Вернувшись домой, мы развесили просушиться вещи, быстро перекусили и стали готовится ко сну. Я, как и собирался, перебрался в «холодную». Последним закрыл все двери на допотопные засовы, разделся, выключил голую тусклую лампочку под потолком и вытянулся на скрипучей раскладушке. Пахло пылью, паутиной и старым деревом. Сквозь прорубленное оконце тянуло ночной прохладой, наполненной запахом трав, свежего сена. Деревня уже давно спала. Никакие звуки не доносились из вне. Темнота в горнице стояла полная.
Я уже стал проваливаться в сон, когда услышал прямо под стеной дома, со стороны заброшенных огородов всхрап лошади и четкий стук копыт. «Чья та лошадь отвязалась и забрела к дому, в огороды...» — умиротворенно подумал я, погружаясь в дремоту. Громко переступая с ноги на ногу и шумно втягивая носом воздух, она какое-то время стояла у закрытых мною же на ржавый крюк ворот хозяйственного двора. Я автоматически фиксировал это, продолжая погружаться в сон. Неожиданно все стихло...
Сердце резко застучало в груди, сгоняя сон. Все чувства разом включились, подавая сигнал опасности. Лошадь оказалась уже в хозяйственном дворе! Сумбурные мысли запрыгали в голове: «Я же запер ворота. На крюк. Ворота отрываются наружу, чтобы их сдвинуть надо приложить недюжинную силу — земля и сорняки не давали их свободно приоткрыть даже наполовину. Как лошадь проникла в узкую щель? Лопнул крючок? Мордой открыла „воротину“?» А между тем лошадь всхрапывала и сопела прямо под оконцем, выходящим из моей комнаты в крытый двор. Копыта ее глухо стучали по доскам настила, покрывающим земляной пол. Лежа на спине, я замер, весь обратившись в слух. Глаза широко открыты, и, затаив дыхание, всматриваюсь в непроглядную черноту вокруг. Снизу раздался грохот потревоженного ведра. Медленно и неуверенно простучали копыта по деревянной лестнице. Шаги замерли под дверью в сени. С облегчением я вспомнил, как лично устанавливал надежный засов на дверь, ведущую в хозяйственный двор. Ее уж она точно не откроет! С замиранием я ловил малейший шум, доносящийся с площадки. Лошадь продолжала топтаться перед дверью. Я попытался расслабить напрягшиеся мышцы тела. В полной тишине вдруг тихо зазвенели бутыли и банки в сенях, расставленные вдоль стен. Крайне обострившимся слухом я ловил каждый звук, доносящийся из-за двери. Теперь уже одна дверь, последняя, отделяла меня от невидимой лошади, которая со стуком копыт и всхрапами медленного приближалась к комнате. Каждый ее шаг сопровождался приглушенным перезвоном стекла. Дверь моя была плотно закрыта на деревянную вертушку, которая, как я очень надеялся, все же сможет остановить ее. Звуки между тем раздавались из-за самой двери.
И вдруг неожиданно все разом смолкло. Стук копыт, сопение, фырканье разом оборвались. В наступившей звенящей тишине я седьмым чувством понял, что я не один. Весь объем помещения будто сжался, воздух медленно покинул комнату. Исчезли все запахи. Волосы зашевелились у меня на голове. Ледяной ужас сковал сердце. Я боялся даже выдохнуть. И что-то стало медленно приближаться и склоняться надо мной. Я понял, что если я немедленно не вскочу, не зажгу свет, не позову на помощь, то через мгновение тронусь умом или у меня разорвется сердце. Мелькнула мысль — начну подниматься и обязательно уткнусь в это нечто, что находится, склоненное, всего в пару сантиметрах от моего лица. Инстинкт самосохранения пересилил. В мгновение ока я откинул одеяло, одним прыжком оказался у выключателя, чудом нащупав его в кромешной темноте, и зажег свет. Оглянулся. Комната была пуста. Дверь закрыта на вертушку. Через секунду я распахнул дверь и в свете из-за спины обозрел пустые сени с закрытыми на засовы дверьми. Я бросился к своими товарищам. Резко распахнул обитую рваным войлоком дверь. Мирным теплым духом пахнуло из горницы. Справа раздавался басовитый храп, с лавки слышалось размеренное посапывание охотников. Я растолкал друзей. Спросонья они толком не могли понять моего крайнего возбуждения. Попытался им рассказать, но в ответ они только сонно хлопали непонимающе глазами и вскоре завалились снова спать. Я мигом перетащил свою раскладушку и устроился по центру комнаты. От пережитого потрясения я как-то сразу же провалился в сон. Утром я снова попытался рассказать ребятам о необычных событиях прошедшей ночи, но они все списали на нехороший сон, так не к месту посетивший меня. Да и я уже не совсем ощущал реальность пережитого.
В этот день нам предстояла дорога домой. История была бы забыта и списана на и впрямь нехороший сон, когда неожиданно всплыли факты, подтвердившие правдивость произошедших событий.
Поздней осенью мы вновь оказались в этой деревне. И в разговоре с местными крестьянами и охотниками я задал им вопрос о той загадочной августовской ночи. Оказалось, что что-то не совсем обычное посетило в тот день эту небольшую деревушку в Ярославской области. Жителей охватила бессонница, тяжелое беспокойство жерновами сдавливало грудь. Многие в ту ночь слышали леденящий сердце стук копыт, всхрапы, но никто так и не увидел эту мистическую лошадь. А может, это была и не лошадь вовсе? — закончил я свой рассказ.
