Швейк в военкомате
Из фильма "Новые похождения Швейка". 1943 год.
Йозеф Швейк
Любопытно – рассказать биографию Йозефа Швейка невозможно. Невзирая на бесконечные истории о встречавшихся ему людях и забавных событиях, искать в книге хотя бы косвенные сведения о том, кем он был до начала Первой мировой войны, когда, где и в какой семье родился, чем занимался, любил ли кого, учился ли где – бессмысленно. Даже предположения вроде того, что бравый человечек раньше был торговцем собак, весьма относительны.
Остановимся на том, что Швейк всегда был, есть и останется до скончания веков олицетворением выживания нормального, психически здорового человека в условиях идиотизма окружающего его мира. Не зря сферой его жизнедеятельности Гашек выбрал армию – самую заорганизованную структуру государственного бытия. И хотя Швейка в книге постоянно называют идиотом, на самом деле писатель поведал нам о глобальном идиотизме, которым проникнута каждая клеточка нашего существования в системе государства. Если быть еще точнее, бравый солдат Швейк есть подпольный анархист, противостоящий в меру данных ему способностей всеохватывающему и вседовлеющему чиновничеству, которое полагает себя смыслом и сутью государственной власти. А если быть еще точнее, то именно Ярослав Гашек наиболее полно и точно показал нам, что идиотизм государства проистекает не из его собственной природы, а из идиотической природы неумного человека (каковых подавляющее большинство), заполучившего волей случая хоть какую-то власть над другим человеком.
В критической литературе бравого солдата не раз уподобляли Дон Кихоту или Тилю Уленшпигелю. Сравнение это явно неправомерно. В отличие от идеальных героев Швейк, окажись он в системе власти, был бы ничуть не лучше самого распоследнего чиновника-взяточника. Он не высмеивает и не разоблачает этот мир, он в нем выживает, укрывшись за личиной идиота. Более того, рискну сказать, что в отличие от творений Сервантеса и де Костера, «Похождения бравого солдата Швейка» порождены неудовлетворенной и безмерной гордыней Ярослава Гашека, а Швейк является автобиографическим героем внутреннего «я» писателя.
Более верным является определение «Похождений бравого солдата Швейка» как плутовского романа, но и жизнь создателя книги иначе как к плутовскому роману не отнесешь. Будто сам Всевышний создал этого странного, неприспособленного к спокойной жизни плута.
Ярослав Гашек родился 30 апреля 1883 г. в Праге в учительской семье. Отец его, Йозеф Гашек, преподавал математику и физику в частной немецкой реальной гимназии, родом был из потомственных крестьян. Мать Катержина, урожденная Ярешова, была домохозяйкой. Ярослав стал старшим ребенком в семье, у него были еще брат Богуслав и сестра Мария – приемная сиротка, впоследствии много помогавшая Ярославу в сложных жизненных ситуациях.
Мальчику было тринадцать лет, когда умер отец. Семья впала в крайнюю бедность. А в пятнадцать лет Ярослав с согласия матери ушел из гимназии. Учебу он закончил в Чехославянском коммерческом училище. Именно тогда на каникулах юноша начал свои путешествия по Словакии, которые и подтолкнули его к литературному творчеству.
Сразу же по окончании училища молодой человек отправился бродяжничать по Австро-Венгрии. Он обошел Чехию, Словакию, Венгрию и Галицию. А дома в Праге вел настоящую богемную жизнь завсегдатая пивнушек, нередко оказываясь в полицейских участках.
Тогда же Гашек начал сотрудничать с периодическими изданиями. В основу первых рассказов легли его впечатления от похождений по империи. Как писатель он, казалось бы, не претендовал ни на славу, ни на особо крупные гонорары – был литературным поденщиком. Правда, фельетоны, юморески и памфлеты Гашека со временем стали пользоваться популярностью. При этом автор не стеснялся шаблонов, повторов и даже плагиата. Главное, чтобы платили деньги. В мире литераторов Гашека рассматривали как подмастерье при бездарных графоманах и, мягко говоря, не уважали.
К этому же периоду относится непродолжительное увлечение Гашека анархизмом. После месяца тюремного заключения, в котором он оказался за призыв к избиению полицейского, писатель разочаровался в этом движении. В целом к политике Гашек относился с иронией. Существует легенда о том, как он полемизировал сам с собой на страницах периодики двух враждовавших между собой политических партий.
В 1909 г. художник-иллюстратор Йозеф Лада (1887–1957) начал издавать сатирический журнал «Карикатуры». Ведущим автором текстов стал его приятель Ярослав Гашек, который даже стал жить на кухне у Лады. Эта дружба сыграла большую роль в судьбе Швейка – именно Лада создал его канонический графический образ.
В 1910 г. Ярослав Гашек женился на Ярмиле Майеровой, дочери домовладельца и предпринимателя. Но семейное благополучие длилось меньше года. Гашек предпочел вернуться в мир богемы, кабачков и винных подвальчиков. Исследователи вычислили в Праге более ста питейных заведений, которые регулярно посещал писатель. Причину такого образа жизни мужа впоследствии разъяснила сама Ярмила Гашекова, открывшая нам глаза во внутренний мир писателя: «…Тогда Гриша уже не возлагал больших надежд на будущее и был в отчаянии от того, что, несмотря на все свое усердие, на свой талант, успех и обнадеживающие обещания со всех сторон, не может заработать на жизнь. Отчаявшийся человек способен совершать поступки, по поводу которых счастливые люди лишь пожимают плечами или морщат нос. Особенно если отчаяние охватывает человека честолюбивого, гордого и вместе с тем умеющего ради куска хлеба превратить свое искусство в ремесло. Он страдал. Вы не можете себе представить, как страдал. И пил. Вы не можете себе представить, как пил. Это вовсе не клевета, и я могу об этом написать, поскольку это до меня писали про него и другие. Только они не писали, что он страдал. И что сразу переставал пить, когда ему хоть немного улыбалось счастье».[207]
Не имея стабильного заработка, Гашек бросился в коммерческую авантюру – он открыл торговлю собаками под вывеской «Кинологический институт». Там Гашек, в частности, осуществлял махинации, описанные в «Похождениях Швейка». Дело закончилось судебным процессом, из которого Гашек выпутался лишь в 1912 г. К этому времени он окончательно разорился, нечем было даже оплачивать жилье.
10 февраля 1911 г. Ярослав Гашек попытался покончить жизнь самоубийством, бросившись с Карлова моста во Влтаву. Ему помешали и на какое-то время посадили в Институт для душевнобольных. После этого случая по настоянию родителей Ярмила Гашекова ушла жить к ним, а Ярослав перебрался к матери. Расставаться супруги не собирались, встречались тайно, пока Ярмила не забеременела.
В январе 1912 г. умерла мать Гашека – главная защитница беспутного сына. В апреле у него родился собственный сын Рихард, и тогда же Ярослав навсегда ушел из семьи. Случилось так, что счастливый отец потихоньку от жены унес младенца в пивную – похвастаться перед приятелями. После изрядной попойки компания по традиции отправилась в следующую пивную, а ребенка забыли. Вспомнили о нем на третьи сутки празднований. К тому времени Рихарда вернули матери, но продолжать жить с Ярославом она уже не хотела.
В том же 1912 г. вышел в свет сборник рассказов под названием «Бравый солдат Швейк и другие удивительные истории». Это страшные рассказы, по-другому не скажешь. В мир был явлен злобный, тупой идиот в солдафонской форме, от которого читателя бросает в дрожь, ибо речь идет о патологическом бесчувственном чудовище. И все-таки первоначальный Швейк и есть тот самый любимый нами сегодня бравый солдат. Омерзительность же его объясняется уникальным характером Швейка – литературного героя, представляющего собой душу писателя в ее катастрофических изменениях. В 1912 г. миру открылась душа самовлюбленного эгоиста, неудовлетворенного честолюбца, тайно презиравшего все вокруг, но не имевшего ни средств, ни таланта доказать свое право на это презрение, а потому страдавшего ненавистью и завистью. Об этой тайной стороне души Гашека знали только самые близкие ему люди.
Литературоведы тщетно пытаются найти прототип бравого солдата. Сегодня мы знаем, что перед Первой мировой войной в Праге жил Йозеф Швейк, сын владельца пивной «У чаши», где часто бывал Гашек. Однажды ночью в 1911 г. писатель вернулся домой после очередной попойки, взял листок бумаги и набросал заголовок «Дурак в компании» (другой перевод – «Идиот на действительной»). С этой строки и началась история бравого солдата Швейка. Существует предание, будто впоследствии реальный Швейк, как и Гашек, попал в плен к русским и участвовал в Гражданской войне на стороне белых, служил в контрразведке. Коммунист Гашек случайно был захвачен белогвардейцами с группой красных бойцов. Швейк узнал бывшего собутыльника и помог ему тайно бежать. Идиотом этот человек, конечно, никогда не был, но имя его понравилось Гашеку как простое и звучное.
После ухода из семьи Гашек вел нищенскую жизнь, друзья помогали ему, не давали окончательно пасть на дно. Но вот 28 июля 1914 г. началась Первая мировая война. В январе 1915 г. Гашек был призван на действительную службу и зачислен в первую резервную роту 91-го пехотного полка, расквартированного в Чешских Будейовицах. Писатель был подавлен – едва прибыв на место службы, он сразу обратился в медицинскую часть по поводу приступа ревматизма и был признан больным. И вообще следует сказать, что многие истории, случившиеся в романе с самим Швейком, а еще больше – с вольноопределяющимся Мареком, произошли в реальной жизни с самим писателем.
На фронт Гашек был отправлен с 11-й ротой того же полка под командованием обер-лейтенанта Лукаша. Отметим, что целый ряд героев романа являются историческими личностями. Один из них, денщик (бурш) обер-лейтенанта Лукаша Франтишек Страшлипка (1890–1949), считается прототипом Швейка.
Их было три приятеля – Гашек, Страшлипка и некий Масопуст, птицелов с Малой Страны, – шутники и весельчаки. Утром 24 сентября 1915 г. во время битвы у Хорупан двое из них – Гашек и Страшлипка – сдались в русский плен.
Оба были отправлены в лагерь для военнопленных и прошли через все его ужасы. Гашек там едва выжил, первый раз переболев тифом, но «именно здесь в его характере совершилась резкая перемена, над которой потом ломали головы все, кто его достаточно хорошо и близко знал. Человек богемы стал вдруг ответственным политическим деятелем».[208] Гашек всю жизнь игрался в политику, она была для него чем-то вроде детской забавы, поэтому зря биографы столь активно педалируют эту тему. Гораздо важнее то, что в лагерь был помещен посредственный писатель, а на свободу вышел гений, подготовленный к созданию одного из ярчайших шедевров мировой литературы. Как это произошло, вряд ли кто сможет объяснить, а вот почему… Всю жизнь Гашек жил в мире мнимых страданий, сам страдал более по вымышленным, сугубо интеллигентским, чем по истинным причинам, и неожиданно он был брошен в реальный мир человеческих страданий, моральной и физической униженности, в мир бесконечных мук и смерти. И произошло очищение его души от интеллигентской скверны – от игр в непонятость, в «вещь сама в себе», в бессмыслицу болтливых протестов. На тридцать третьем (!) году жизни творец наконец-то познал настоящую жизнь обычных людей – не добровольных маргиналов, не богемных говорунов, не завсегдатаев полицейских каталажек или пивных забегаловок, – а огромных масс самых разных людей, оказавшихся в экстремальных условиях ежесекундной угрозы гибели. Для Гашека это была великая эпоха прозрения и просветления.
Весной 1916 г. он вступил в Чешскую дружину, готовившуюся воевать против Автро-Венгрии. Его направили работать в газету «Чехославан», издававшуюся в Киеве. Гашек сразу стал самым популярным фельетонистом и юмористом издания.
Февральскую революцию писатель встретил в тюрьме, куда его посадили за пьяную кабацкую драку с русским офицером. А весной 1917 г. в издательстве «Чехославан» вышла небольшая книжка «Бравый солдат Швейк в плену».
И в мир вошел настоящий, всеми нами любимый Швейк – шутник и балагур, хотя он, согласно велениям времени, еще и находился во власти политических дрязг.
В октябре 1917 г. чехи остались нейтральными к революции. Но затем их руководство стало склоняться на сторону белых. Тогда Гашек предпочел уйти к большевикам, самовольно покинув часть. Он был объявлен дезертиром, в случае поимки его должны были расстрелять. Дезертировал Гашек из Самары, где квартировал тогда Чешский легион, и под видом полоумного сына немецкого колониста из Туркестана пробрался через татарские деревни в Симбирск.
Он вступил в Коммунистическую партию, воевал в Сибири, его назначили комиссаром, но при этом он был противником революционного террора и, по откровенному признанию советских биографов писателя, старался держаться от него в стороне. Гашек не верил в мировую революцию, а потому понимал, что дорога в Чехию ему закрыта. Он решил обосноваться на новой родине и весной 1920 г. женился на Александре Львовой, служащей типографии в Уфе.
В Чехословакию Гашек вернулся в декабре 1920 г. после всеобщей амнистии. Он привез с собой русскую жену, и пресса сразу же обвинила его в двоеженстве. Однако Чехословацкое правительство не признавало советские законы, следовательно, брак Гашека с Львовой считался недействительным. Впрочем, впоследствии именно к ней, как наследнице, перешли авторские права на книги супруга.
Средств у Гашека не было. Он решил подзаработать изданием своей новой книги – «Похождения бравого солдата Швейка», которую по мере написания стал публиковать небольшими выпусками с 1921 г. Чтобы поддержать старого друга, Йозеф Лада авансом сделал обложку.
Первая часть романа была написана в Праге. Затем с помощью друзей Гашек перебрался в городок Липнице, где на все возраставшие гонорары от «Похождений Швейка» купил себе дом, в котором прожил всего три месяца.
С зимы 1921 г. Гашек не писал, а диктовал книгу юноше-секретарю, причем создавалось впечатление, что текст возникает независимо от писателя – порой Гашек одновременно разговаривал сразу с несколькими людьми, кутил в кабаке и как бы между прочим диктовал отдельные фразы, которые вместе и образовали великий роман. Автор текст, записанный секретарем, не перечитывал, а сразу отправлял издателю.
Поразительно, но даже неизвестно, от какой болезни умер Гашек. Официально – от воспаления легких, однако врачи определили расплывчатый диагноз – «комбинированное заболевание сердца, нервов и легких». Сгорел писатель буквально за пару месяцев.
Мне неоднократно доводилось слышать версию, будто во время первого тифа (Гашек болел им дважды) писатель самозомбировался на гениальность, и организм его мог жить только до времени выполнения поставленной задачи. По мере написания «Похождений Швейка» Гашек заболевал, а когда он вплотную подошел к моменту, где по логике повествования неизбежно должна была появиться политика, писатель умер. Тем самым смерть Гашека уберегла Швейка от социальной девальвации, сохранив его всепланетарность, всеобщность и непреходящую современность.
Скончался Гашек 3 января 1923 г. совершенно нищим. Издатель, к тому времени наживший на «Похождениях Швейка» хороший капитал, родственникам в помощи отказал. Гроб был взят в долг. Липницкий священник долго отказывался разрешить погребение на кладбище, полагая покойного воинствующим безбожником, и только после долгих уговоров отвел для могилы место в самом дальнем уголке. Брат Гашека Богуслав сбежал с похорон – боялся увидеть Ярослава мертвым. Друзей на погребении почти не было – все сочли, что объявление о кончине Ярослава Гашека – его очередная шутка…
У Швейка судьба тоже сложилась довольно странно. Помимо Чехословакии, он стал своим героем в русской и немецкой литературах, но по сей день остается непризнанным в странах романских языков, в Азии и Африке.
Не нашел бравый солдат отклика в искусстве. Никто не решился экранизировать роман, хотя и существует несколько поделок на тему Швейка.
Виктор Николаевич Еремин, «100 великих литературных героев», 2009г.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Ищем убийцу: одно происшествие, а сколько версий!
В 60-80-х годах на советском телевидении выходила юмористическая передача "Энциклопедия смеха", в которой замечательные актёры разыгрывали юмористические рассказы известных писателей. Предлагаю вашему вниманию один из выпусков, посвящённый творчеству чешского писателя Ярослава Гашека, и, собсвенно, включающий инсценировку его рассказа "Поиски убийцы". Ведущий - писатель Леонид Ленч.
Полиция, расследуя дело об убийстве, производит опрос свидетелей. Более ста человек проходит перед следователем, и каждый высказывает свою версию происшедшего, весьма далекую от действительности...
Думаю, при просмотре этого выпуска интересно обратить внимание и на то, в каком году он был снят...
Гл. ред литературно-драматических программ 1969. Источник: канал на YouTube «Советское телевидение. Гостелерадиофонд России»
Ярослав Гашек оскорбляет библию
Судебный процесс по делу Хама, сына Ноя
(Отчет из зала суда, написанный доисторическим репортером)
В Арубаше, городке у подножия Арарата, вызвал необычный интерес публики судебный процесс Хама, сына Ноева, о деле которого мы в свое время подробно сообщали. Поскольку, однако, мы хотим, чтобы и те читатели, которые тогда не следили за этим делом, были в курсе событий, излагаем его вкратце повторно.
Известный меценат праотец Ной после катастрофы 1 октября, когда из-за прорыва запруд на горных водоемах возник потоп, приплыл на своем ковчеге к Арарату и приобрел у здешних властей земельный участок. Здесь он занялся разведением винограда на основе новейших агрономических достижений. 12 сентября прошлого года, в три часа дня, Ной с тремя сыновьями, Симом, Хамом и Иафетом, отправился в свои винные погреба дегустировать вино.
При этом ему пришлось выпить довольно много, и, когда он вернулся домой, вино оказало на него свое действие. День был жаркий, и Ной, выйдя в сад за домом, лег в тени грушевого дерева. Он был в одной рубашке. В этот момент появился его беспутный сын Хам и, задрав подол рубахи, принялся стаскивать ее с отца через голову. Подоспели сыновья Сим и Иафет и прогнали непутевого Хама.
Тем временем за забором сада собралось много соседей, в том числе дамы, которые с негодованием наблюдали возмутительное зрелище. Был вызван полицейский, который задержал хулигана и отвел его в полицию, где после допроса Хам был подвергнут предварительному заключению и против него возбуждено дело о нарушении общественных приличий. Вчера, 7 января, он предстал перед судебной коллегией под председательством советника юстиции Мелехенеха.
Судебное заседание пришлось перенести в большой зал суда присяжных, потому что зал коллегии не вместил всю собравшуюся публику, среди которой было много дам.
Двое конвойных ввели обвиняемого Хама. Предварительное заключение никак не отразилось на нем, и, как заявил журналистам господин Ной, его беспутный сын не похудел, а скорее пополнел в тюрьме.
Председательствующий начал судебное следствие допросом подсудимого, который отвечал громким голосом.
В ходе допроса выяснилось, что Хам еще до потопа привлекался к суду за святотатство: он украл жертвенного быка и съел его с группой своих приятелей. В другой раз он был под судом год назад за оскорбление личности. Его адвокат в этой связи просил внести в протокол, что воспитанию Хама с детства не уделялось должного внимания.
Господин Ной решительно возразил против этого.
— Правда? во время потопа, когда прорвались плотины горных водоемов, у меня не было времени воспитывать сына так, как мне хотелось бы, — признал господин Ной.
Тем не менее он стрался привить Хаму высоконравственные принципы, подчас прибегая для этого даже к побоям. К сожалению, после потопа Хам попал в дурную компанию, стал дружить с уцелевшими хулиганами и уже в четырнадцать лет грубо бранился и говорил непристойности.
На вопрос, как именно он бранился, Ной ответил: такими словами, как «сволочь», «паскуда» и тому подобное. Зато Сим и Иафет были образцовыми сыновьями.
Защитник задает Ною вопрос, посылал ли он Хама в школу.
Ной отвечает отрицательно, ссылаясь на потоп: дороги еще не просохли, кроме того, при потопе утонули все учителя сельских школ, уцелел только один учитель городской школы, да и тот с перепугу помешался.
Защитник. Почему же вы, свидетель, не взяли для Хама домашнего учителя?
Ной. Домашние учителя тоже все утонули. (Волнение в зале.).
Защитник. Вы интеллигентный человек, господин Ной, и должны были внушить Хаму основы морали.
Ной (патетически). Достопочтенный суд! Всему миру известно, сколько трудов стоило мне спасти человечество от гибели, сколько ночей я бодрствовал в молитвах, сколько дней ловил зверей для своего ковчега. (Оборачивается к защитнику Хама.) Как вы думаете, господин адвокат, легко затаскивать тигров на ковчег? И одновременно еще заботиться о воспитании этого разгильдяя?
Хам (вскочив, отцу). Ты старый пропойца!
Председательствующий делает ему замечание. Цинично улыбнувшись, Хам садится.
Председательствующий (Ною). Ну, хорошо, господин Ной, но одну вещь необходимо выяснить: не замечали вы когда-либо у подсудимого признаков врожденной умственной неполноценности?
Ной. Могу заверить высокий суд, что Хам родился в совершенно здоровой семье. Его дед Мафусаил в возрасте шестисот семидесяти лет перешел через Гималаи и всегда был в здравом уме и твердой памяти. Что касается моей супруги, то она вполне здорова и родила Хама в 328 лет, тоже будучи психически вполне нормальной.
Затем продолжался допрос Хама.
Председательствующий. Послушайте, подсудимый, четвертая заповедь еще не так давно опубликована, чтобы вы могли забыть ее. Полиция повсюду расклеила плакаты с текстом всех десяти заповедей. На предварительном следствии вы показали, что умеете читать, ибо мать от нечего делать выучила вас грамоте (шум в зале), а сейчас вы отрицательно качаете головой, уверяя, что не знаете четвертой заповеди. Вообще вы запутались в ваших отговорках. Отвечайте кратко: задирали вы отцу рубашку или нет?
Хам. Да, я сделал это, потому что папаша неисправимый пропойца. (Сильное негодование в зале.)
Ной (закрывая лицо, восклицает с волнением). О мои опозоренные седины!
Председательствующий (строго). Послушайте, подсудимый, будь господин Ной даже совсем незнакомым вам человеком, и то недопустимо называть его так. А ведь он вам отец! (Волнение в зале.)
Госпожа Ной (кричит подсудимому с галереи). Негодяй!
Председательствующий (продолжает). Итак, подсудимый, расскажите нам все откровенно. С каким умыслом вы задирали отцу рубашку?
Хам. Без всякого умысла.
Председательствующий. Послушайте, подсудимый, родному отцу ни с того ни с сего не задирают рубашку. Безусловно, вы совершили это с обдуманным намерением. Расскажите нам откровенно, каков был ваш умысел, это облегчит вашу участь. Нельзя же предполагать, что вы так вдруг, не подумав, начали стаскивать с отца рубашку, воспользовавшись его глубоким сном.
Общественный обвинитель. А вы знали, что кругом было много прохожих?
Хам. Знал!
Защитник. Скажите, господин Хам, не были вы тогда тоже в состоянии опьянения?
Хам. Я-то не был, а папаша был пьян в стельку. Это случается с ним уже не в первый раз, и вот, опасаясь, чтобы ветер не задрал отцу рубашку, я предпочел совсем снять ее с него. (Веселое оживление в зале.)
Председательствующий. Воздержитесь от глупых шуток, подсудимый, здесь они совершенно неуместны. Ваш отец — человек примерного образа жизни и не заслужил такой хулы. Гордиться надо таким отцом!
Госпожа Ной (кричит подсудимому). Пропишут тебя в Библии, хулиган!
Защитник (обращается к Симу и Иафету). Скажите, господа, почему вы ушли, оставив отца под деревом? Видя, что он заснул в одной рубашке на открытом месте, вы могли бы прикрыть его… ну, хотя бы носовым платком. А вы оставили его обнаженным вплоть до прихода судебной комиссии. (Сильное волнение в зале.)
Свидетель Сим. У нас не было носовых платков. Мы тоже были в одних рубашках, как пришли с виноградников.
Защитник. Гм, странные нравы!
Иафет. Категорически возражаю против бестактных замечаний господина адвоката! Нам не по средствам купить себе еще одну пару штанов, а выходные подштанники мы не надели, потому что был день будничный.
Свидетели удаляются. Хам иронически усмехается.
Общественный обвинитель. Не смейтесь, подсудимый, дело серьезное. С несомненностью установлено, что ваши братья — хозяйственные и бережливые люди, которые живут по средствам. В отношении вас доказано обратное. У вас, например, три пары подштанников, и вы публично носите их даже в будни. Вы легкомысленны, двести пятьдесят лет нигде не работаете, отец кормит вас вот уже пятую сотню лет. Во время потопа вы тайком помогали самым худшим подонкам попасть на ковчег, и, для того чтобы им нашлось место, вы бросили за борт несколько пар редких доисторических животных, которые, таким образом, исчезли с лица земли. Полиция и местная управа дали о вас самый отрицательный отзыв. Вы ведете непристойные разговоры, пристаете к девушкам…
Зачитывается заключение судебно-медицинской экспертизы, из которого явствует, что Хам — психически неполноценная личность со склонностью к сексуальным извращениям.
Защитник. На основании заключения экспертизы ходатайствую о том, чтобы подсудимый Хам был помещен в клинику для душевнобольных.
Общественный обвинитель возражает.
Госпожа Ной (кричит с галереи). За решетку его упрячьте, подонка!
Суд удаляется на совещание и через полчаса возвращается. Председательствующий объявляет, что суд удовлетворил ходатайство защиты, и тем самым судебное разбирательство откладывается на неопределенное время.
Так пока закончился интереснейший судебный процесс, к которому мы несомненно еще вернемся.
Попутное замечание: из гигиенических соображений публике на галерее не разрешено было плевать на головы внизу сидящих. В каком положении оказываются люди, которым приходится уносить на волосах вредные микробы?! Надеемся, этого замечания будет достаточно для того, чтобы внизу были повсюду расставлены плевательницы.
Ярослав Гашек - прошло сто лет, ничего не изменилось
Идиллия винного погребка.
Эти четыре человека, встречаясь ежедневно по утрам в пивном погребке и рассуждая о большевиках, не ведали страха и сомнений.
О них они говорили каждый день, вкладывая в беспощадное осуждение большевиков всю свою душу.
Эти люди были живым газетным архивом, прекрасным фонографом с постоянно наточенной иглой и треснувшей пластинкой, которая шипит, хрипит, но продолжает наигрывать одно и то же.
Каждый их них: и торговец кофе, и фабрикант стеклянной посуды, и архитектор, и старший инспектор страхового общества — имел свою излюбленную тему. Торговец кофе рассуждал о смертных казнях; фабрикант стеклянной посуды — о замученных буржуа и царской семье; архитектор о хозяйственной разрухе и преследовании архитекторов, о комиссарах и голоде; старший инспектор страхового общества — о свободном браке, мятежах и ликвидации страхования жизни.
За их столом с табличкой «Занято» ежедневно умерщвлялись тысячи людей и пылали города. Здесь четвертовали детей фабрикантов, а китайцы совершали бесчисленные зверства. Здесь вырезали всех большевиков и комиссаров, обрекали на голодную смерть всю Россию. За этим столом вешали и расстреливали русскую интеллигенцию, тут увенчивались успехом ежедневные бунты против Советов, и народные комиссары, навсегда изгнанные из Москвы и Петрограда, бежали с похищенным золотом за границу.
За этим столом разыгрывались потрясающие трагедии; за границу для ведения пропаганды посылались ящики с русским золотом; тут уж щедрость собеседников не звала предела и граничила с расточительством.
С каждой выпитой стопкой условия жизни в Советской России становились все ужаснее. Ни «Народни листы», ни Аверченко, ни Станислав Николау, ни «Право лиду», ни «Пражски вечерник» не могли додуматься до подобных каннибальских пиршеств. Расходясь, друзья пожимали друг другу руки в знак взаимного восхищения и признания, словно хотели сказать: «Итак, завтра опять здесь. Будем беспощадны. За ночь в России обязательно что-нибудь произойдет».
И, пыхтя, они отправлялись обедать. За все время, что они ходили в погребок, их единственной жертвой стал некий молодой статистик, который на основании сведений торговца кофе отмечал в своей записной книжке число лиц, казненных большевиками.
Как раз перед своими именинами статистик подвел итог и обнаружил, что большевики казнили в три раза больше людей, чем их насчитывается на всем земном шаре. Молодой человек потерял рассудок, будучи не в силах объяснить, как он сам существует на безлюдной планете.
Когда четверо друзей встретились вновь, торговец кофе сказал:
— Русские большевики опять выкинули номер. В Харькове забили насмерть дубинами трех внуков и внучку Божены Немцовой. Мало того, они отрезали им головы и послали в ящике Ленину, который собственноручно выколол им глаза. Я прочел об этом сегодня в вечерней газете.
Завязался интересный разговор, в ходе которого архитектор сообщил, что русские большевики вообще имеют зуб против потомков и родственников чешских писателей и поэтов. Так, недавно в Новочеркасске они повесили брата Гейдука, в Москве четвертовали троюродного дядю Бенеша Тршебизского и утопили младшего брата Арбеса. Сестру Элишки Красногорской посадили на кол в Тамбове. Племянника Сватоплука Чеха сожгли в Туле. Племянницу Врхлицкого задушили в Нижнем Новгороде, а брата Пеланта застрелили в аэроплане. Шурина Махара привязали к рельсам и пустили пассажирский состав, а увидев, что несчастный еще жив, отправили следом товарный.
Фабрикант стеклянной посуды дополнил эти факты сведениями о том, как большевики в России поступают со своими собственными писателями и журналистами. С Горького заживо содрали кожу и бросили его в яму с негашеной известью. Аверченко раздели донага при сорокапятиградусном морозе и поливали водой до тех пор, пока он не превратился в огромный ледяной сталактит. Теффи поджарили на конопляном масле, а потом замариновали в уксусе. Борисом Соколовым зарядили царь-пушку в Кремле и выстрелили в сторону Ходынки. Если уж большевики творят такое с собственными людьми, если они зажарили вдову Толстого, а через Мережковского пропустили электрический ток в два миллиона вольт, отчего он сошел с ума, то нечего удивляться тому, что они учинили в Харькове с тремя внуками и внучкой Божены Немцовой.
Старик, сидевший за соседним столиком, встал и подошел к четырем знатокам русской жизни.
— Господа, — сказал он дрожащим голосом, — господа… это… ошибка… Я сам… сам внук… Божены Немцовой. Мы… вернулись… только вчера… из России. Мы все… живы… С нами, извините… ничего не сделали. Разрешите мне… подсесть к вам… я…
— Не важно, кто вы такой, — пробасил старший инспектор страхового общества. — Этот столик для наших друзей, а не для тех, кто заступается за большевиков. Если вы собираетесь защищать их, так и оставались бы в России, чтобы участвовать в их зверствах. У нас, в чешском народе, вы не найдете поддержки.
Когда «замученный большевиками» внук Божены Немцовой отошел, торговец кофе многозначительно произнес:
— Это какой-то старый интриган. Видимо, он собирается вести здесь пропаганду на денежки Москвы.
Архитектор заметил, что для таких мерзавцев нет ничего святого.
И вновь, как вчера и позавчера, за столом четырех собеседников умерщвлялись тысячи людей и пылали города.
А торговец кофе, возглавлявший это общество каннибалов, после каждой фразы стучал кулаком по столу и кричал:
— Мне бы попасть туда, черт подери, показал бы я этим большевикам! Они бы у меня и не пикнули!
Накануне вынесения приговора кладненским забастовщикам торговец кофе еще раз резюмировал свои обвинения и добавил:
— Значит, завтра их приговорят к повешению… Что вы говорите, пан трактирщик? Хрена к сосискам мне не надо, предпочитаю горчицу… Знаете, я разговаривал со многими, и все требуют для них петли. Что вы говорите? Хлеба или булочки? Вот если бы у вас нашелся соленый рогалик… Нет? Тогда дайте булочку. Вчера вечером сидел я в будейовицкой пивной, так там никто не сомневался, что их повесят.
— Боюсь, — сказал архитектор, — как бы повешение не заменили им пожизненным заключением.
— Что вы, пан архитектор, кто это вам сказал? — разгорячился фабрикант стеклянной посуды. — Ни о каком помиловании не может быть и речи. Висеть им как миленьким!
— Мне бы попасть туда, да еще с правом решающего голоса, — вставил старший инспектор страхового общества, — я бы настаивал на исполнении приговора в двадцать четыре часа.
— Это не выйдет, — рассудительно заметил торговец кофе. — Если бы вешали одного, а тут их целых четырнадцать! Это будет самая крупная казнь в истории Чехии, и ее надо как следует подготовить. Один палач не справится, даже при трех помощниках. Ведь нельзя же поставить четырнадцать виселиц за сутки. Недавно у меня в лавке делал полки очень опытный столяр, и все же ему понадобилось три дня.
— А еще гробы заказать, — продолжал он, обмакивая дебреценскую сосиску в горчицу. — Даже если их сбить из необструганных досок, все равно, считаю, не меньше трех дней. Да, еще булочку, пожалуйста. Я полагаю, их повесят не раньше чем через неделю.
— А если они будут апеллировать? — заметил архитектор.
— В таком случае все задержится, — важно ответил торговец кофе. — Несколько лет тому назад в Триесте приговорили к смерти через повешение одного итальянца, он подал апелляцию, и прошло целых три месяца, пока его повесили. Я получил тогда пропуск, ведь мне еще не приходилось видеть казни, но, к сожалению, накануне я лег поздно и проспал. Ходила моя жена, но не получила никакого удовольствия, потому что итальянец даже не дергался.
— Однажды в Шопроне я видел, как вешали цыгана, — сказал архитектор. — Тот сильно дергался.
— Такая уж у них беспокойная натура, — отозвался фабрикант стеклянной посуды, зажигая сигару.
В то утро, когда был объявлен приговор, в винном погребке за столом четырех собеседников стояла унылая тишина — безмолвие разбитых надежд и неоправдавшейся буйной фантазии.
Первым нарушил молчание архитектор.
— В воскресенье поеду с семьей в Розтоки смотреть, как цветут черешни.
— А у меня в саду, — сказал торговец кофе, — расцвела яблоня.
— Эх, если бы только люди поумнели и перестали быть варварами, — сокрушался фабрикант стеклянной посуды, — да не ломали бы веток!
— Я бы за это наказывал на месте, — заявил торговец кофе.
И присмиревшие друзья снова впали в мрачное уныние.
Пердун Еном
"Этот пан Еном стал ухаживать за дочерью переплетчика Билека. Пану Билеку это не нравилось, и он публично заявил в трактире, что, если пан Еном придет просить руки его дочери, он так спустит его с лестницы, что весь мир ахнет. Пан Еном напился и все же пошел к пану Билеку, встретившему его в передней с большим ножом, которым он обрезал книги и который выглядел как нож, каким вскрывают лягушек. Билек заорал на пана Енома, — чего, мол, ему здесь надо. Тут милейший пан Еном так оглушительно пукнул, что маятник у стенных часов остановился. Пан Билек расхохотался, подал пану Еному руку и сказал: "Милости прошу, войдите, пан Еном; присядьте, пожалуйста, надеюсь, вы не накакали в штаны? Ведь я не такой уж злой человек. Правда, я хотел вас выбросить, но теперь вижу, — вы очень приятный человек и большой оригинал. Я переплетчик, прочел много романов и рассказов, но ни в одной книге не написано, чтобы жених представлялся таким образом". Он смеялся до упаду, заявил, что ему кажется, будто они с самого рождения знакомы, словно родные братья. Он с радостью предложил гостю сигару, послал за пивом, за сардельками, позвал жену, представил ей его, рассказал со всеми подробностями об его визите. Та плюнула и ушла. Потом он позвал дочь и сообщил: "Этот господин при таких-то и таких-то обстоятельствах пришел просить твоей руки". Дочь тут же расплакалась и заявила, что не знает такого и видеть его даже не хочет, так что обоим ничего не оставалось, как выпить пиво, съесть сардельки и разойтись. После этого пан Еном был опозорен в трактире, куда ходил Билек, и всюду, во всем квартале, его иначе не звали, как "пердун Еном".
Ярослав Гашек, конечно же. Похождения бравого солдата Швейка.
Продолжение поста «Ярослав Гашек. Часть 2. "Я никому не угрожаю, но напоминаю, что город находится на военном положении"»
Первый пост: https://pikabu.ru/story/yaroslav_gashek_chast_2_ya_nikomu_ne_ugrozhayu_no_napominayu_chto_gorod_nakhoditsya_na_voennom_polozhenii_8175641
ГЛАВА 6. ПО СЛЕДАМ ВЕРХОВНОГО ПРАВИТЕЛЯ.
«Я ведь говорил тебе, что назначен теперь комиссаром армейской типографии. А там работы — невпроворот. Мне поручили выпуск ежедневной армейской газеты „Наш путь“. Я уже начал эту работу. Но не могу быть только организатором производства, а хочу быть и активным участником в этой газете. Я же прирожденный журналист. Не могу дня прожить, чтобы не писать…», жаловался Гашек товарищу Риманову. В Бугульме сатирику не удавалось много писать, а потому он надеялся, что хоть в Уфе сможет наконец заняться любимым делом. Его чаяния оправдались, но лишь отчасти. Ярославу дали работу в типографии Пятой армии. Но вместо должности редактора, красного чеха назначили комиссаром курировать выпуск армейской газеты «Наш путь».
Но Гашека было не остановить, руки чесались излить на бумагу всю «любовь» к врагам революции. 14 января 1919 года в третьем номере «Нашего пути» впервые появился блестящий фельетон «Дневник уфимского буржуя» руки чешского мастера. В нём Гашек описал гражданскую войну глазами мелкого трусливого хозяйчика, который в страхе перед наступающими большевиками уповает сначала на КомУч, а затем на Колчака, который арестовал КомУч. Примечательно, что пропагандистская ахинея о зверствах большевиков, которую хозяйчик узнаёт из слухов и белых газет, не выдумана Гашеком, а взята им из реальных статей колчаковской прессы. А ведь как уместно нелепо смотрится эта гиперболизированная чушь в юмористическом тексте! Словно сами авторы желали рассмешить читателей, а не напугать. Через десятилетия их идейные наследники в той же истеричной манере возопят про миллиарды жертв политических репрессий в СССР, про миллионы изнасилованных советскими солдатами немок и про тысячи изнасилованных Лаврентием Берией пионерок.
«Дневник» стал первым художественным текстом, который Гашек написал для советской печати на русском языке. Ярда сомневался, что его русский настолько хорош, и дал редактору газеты Василию Сорокину прочитать текст вслух. По воспоминаниям Сорокина трудно было читать сквозь смех, а потому приходилось часто делать паузы, и тогда к смеху присоединялся и автор фельетона. В итоге договорились, что Сорокин будет править всё, что напишет Ярослав.
В армейской типографии Гашек познакомился со своей будущей второй женой Александрой Гавриловной Львовой. Ярослав нежно называл её Шулинькой. Их брак был официально зарегистрирован 15 мая 1920 года в Красноярске. При регистрации Гашек солгал, что холост, потому что надеялся начать в России новую жизнь и не возвращаться в Чехословакию.
Почувствовав вкус смеха, наш журналист взялся разоблачать и выставлять на посмешище царских бюрократов, чудом пролезших в советы («Замороженные чиновники»), разномастных провокаторов («Уфимский Иван Иванович»), лавочников-спекулянтов («Об уфимском разбойнике, лавочнике Булакулине»), да что уж там, самого верховного правителя России Колчака («Армия адмирала Колчака», «Из белогвардейских настроений», «Сибирская скоропадчина»).
На орехи досталось и уфимским священникам. Ещё по лекции в Бугульме вы поняли, что Гашек не жаловал религию. В рассказах «Христос и попы», «Что такое отделение церкви от государства», «Жизнь по катехизису» и «Трагедия одного попа» уровень сатиры вырос и вширь, и ввысь. Лёгкими росчерками пера писатель выставил на посмешище корысть, жадность и гнев попов на большевиков за то, что те отделили церковь от государства, школу от церкви, а землю и власть от попов. Из «Трагедии одного попа» мне особенно запомнилось описание стандартного сановника старой империи:
«Это был истинно русский человек, который в старое время за неимением евреев в его селе ездил на погромы в Самару и Воронеж».
21 января красный чех выпустил заметку «Два выстрела». Только что стало известно, что вожди германского пролетариата Карл Либкнехт и Роза Люксембург были застрелены фрайкоровцами в Берлине. Сражённый этим событием Ярослав призвал пролетариат всего мира к усилению революционной борьбы и к отмщению за погибших товарищей:
«Каждый рабочий и крестьянин знает, что эти два выстрела — символ атаки международной буржуазии на революционный пролетариат, и что нельзя тратить время, рисковать ещё жизнью других работников Великой Революции Труда, и что надо сразу покончить с буржуазией и истребить её на всём земном шаре».
В то время, как интервенты раздирали советскую Россию на части, большевики понимали, что без поддержки пролетариев капиталистических стран они не смогут одолеть всемирную реакцию. Вся надежда была на вооружённые восстания рабочих по всей Европе. Надежду эту разделял и Ярослав. Итогом гражданской войны должна стать Красная Европа. Так Гашек назвал еженедельный журнал, основанный в канун возникновения Третьего Интернационала для агитации иностранцев. 15 февраля 1919 года вышел первый номер. В нём и во всех последующих выпусках первые две страницы были русские, третья венгерская и четвёртая немецкая. В своих статьях писатель раскрывал суть концепции:
«Недалёк день, когда везде в Европе и во всем мире будут предательские и соглашательские правительства уничтожены и восторжествует власть трудящихся над капиталистами, помещиками, кулаками, купцами и банкирами.
Это власть Советская, неограниченная диктатура пролетариата».
Вначале марта 1919 года под натиском колчаковцев Красная Армия временно оставила Уфу. Комиссар Гашек пошёл на риск — прежде чем эвакуироваться, за ночь отпечатали весь тираж «Нашего пути» и поутру половину тиража раздали мальчикам-газетчикам, которые перед приходом белых всё распродали. Вторую половину распространили среди красноармейцев.
В пути из Уфы Ярослав уже во второй раз заболел тифом и во второй раз одержал верх над болезнью. Вместе со штабом 5-й армии редакция прибыла в город Белебей, где в конце марта вышли последние выпуски «Нашего пути». Всего было отпечатано пятьдесят пять номеров, в более чем двадцати из которых были фельетоны, статьи и заметки Гашека. В Белебее красный чех узнал об образовании Венгерской советской республики. Обрадованный этим событием, он выпустил обращение ко всем венграм России, в котором призвал их в трёхдневный срок вступить в Красную армию.
Под Самарой типография оторвалась от 5-й армии. Гашек побывал в Бугуруслане, Кротовке, вновь навестил ставшую родной Бугульму. В апреле перегруппировавшиеся красные части осуществили успешное контрнаступление на Уфу, типография вновь присоединилась к 5-й армии. Город удалось раз и навсегда освободить от пособников Колчака. В июне типография под новым названием «Красный стрелок» заняла прежнее здание. По возвращении в Уфу Ярослава избрали секретарём типографской партийной ячейки. А 20 июня 1919 года комиссара Гашека назначили руководителем Австро-Венгерского Совета рабочих и солдатских депутатов.
За прошедшие месяцы красный чех поднаторел в делах агитационных и организационных, а потому его назначили руководителем иностранной секции политотдела 5-й армии. Задачей Гашека стали вербовка военнопленных иностранцев и их подготовка к возвращению на родину в качестве коммунистических агитаторов. Новое место работы располагалось в Челябинске, куда Гашек прибыл 17 августа, а 5 сентября приступил к выполнению обязанностей. Труд ведомства под руководством красного чеха давал результат: к примеру, в одном из лагерей военнопленных среди прочих оказались турки, из которых удалось сформировать турецкие части Красной армии.
Тем временем рабоче-крестьянские штыки неумолимо гнали белочехов на восток. Вначале ноября 1919 года 3-й и 5-й армиям удалось освободить от белых Омск, где находилась ставка адмирала Колчака. 13 ноября его высокоблагородие покинуло город в вагоне поезда. Солдатам и офицерам ещё предстояло своими ногами драпать до самой Читы. Трусливое отступление протяжённостью 2500 км белое командование определило в подвиг, названный Великим Сибирским Ледяным походом. Шовинистам всех мастей не впервой выставлять «зраду» «перемогой» — отступление русской армии 1915 года они тоже назвали «Великим».
Следом за адмиралом двигалась и Красная армия, а с ней — наш красный чех. Вместе с 5-й армией в Омске разместилось её интернациональное отделение, которое продолжало инструктировать зарубежных коммунистов и снабжать их пропагандистской литературой. Помимо основной работы Гашек успел помочь с поиском помещения театру, труппа которого состояла из иностранцев. А в рамках повышения навыков пропагандиста красный чех занимался в партийной школе и на курсах политотдела.
Остатки недобитых белых частей стекались в Красноярск, последний крупный форпост белой армии. Когда вагоны с Колчаком и его золотом отъехали в сторону Иркутска, командир городского гарнизона поднял мятеж и начал переговоры о перемирии с советской властью. 4 января в городе началось восстание большевиков, и уже через три дня Красная армия вступила в Красноярск. Основные силы армии Колчака были разгромлены. Британское финансирование не «спасло» Россию, марионетка Антанты Колчак, утопив Сибирь в крестьянской крови, не выполнил своих марионеточных задач. Вагоны верховного находились в Нижнеудинске, когда продвижение его поездов заблокировали. Адмирал предложил белочехам остаться, если они в него верят, и почти все покинули его. 4 января 1920 года эсеровская военно-революционная организация Политцентр подняла восстание в Иркутске и 5 января установила полный контроль над городом, а Колчак отрёкся от должности верховного правителя. 15 января он прибыл в Иркутск, через неделю Политцентр передал управление городом советской власти. 7 февраля Колчак после долгих и подробных допросов был расстрелян.
Комиссар Гашек прибыл в Красноярск 10 февраля. Работа иностранного отделения не прекращалась ни на миг. Ярослав руководил и самостоятельно редактировал газету «Sturm — Roham» («Буря» — по‑немецки и по‑венгерски), в восьмом номере которой от 10 апреля 1920 года был опубликован фельетон «Жертва немецкой контрреволюции в Сибири» про военнопленного австрийского майора фон Лаузитца, свихнувшегося на почве любви к монархии Габсбургов. Единственное произведение Гашека в этой газете, дошедшее до наших дней.
В местном театре с подачи красного чеха регулярно проводились митинги-спектакли, где постановка чередовалась с импровизацией и живым общением. К годовщине образования Венгерской советской республики вместе с венгерским писателем-коммунистом Матэ Залкой Ярослав написал и поставил пьесу «Домой, на родину!» на венгерском и немецком языках. На митинге перед пьесой красный чех произнёс речь. Ну а после окончания пьесы его снова вытащили на сцену, с которой сатирик отвечал на вопросы и осыпал аудиторию острыми анекдотами.
Следующей точкой на карте подвигов красного чеха стал Иркутск. В город, где сложил голову Колчак, Гашек вместе с Шурой по заданию командования прибыли 3 июня 1920 года. Большинство военнопленных иностранцев разъехались по домам, потому целью пропаганды стало местное население, в частности представители азиатских народов.
Прибыв на место, Ярослав первым делом организовал помещение, оборудование и нашёл сотрудников для новой редакции, а затем приступил к выпуску газеты «Совет», в которой публиковались заметки немцев, чехов, китайцев, бурятов, корейцев, венгров. Для привлечения на сторону советской власти бурят наш герой основал газету «Ур» («Заря») на бурят-монгольском языке, но ни одного номера до нас не дошло. Комиссар направил в ЦК партии телеграмму, в которой просил прислать «коммунистов-лингвистов, знающих бурятский и монгольский языки, а также шрифты», но из Москвы пришли только шрифты, и тогда Ярослав разыскал переводчика на месте. Им стал бывший учредиловец Иннокентий Тунуханов. Новая газета выходила тиражом 2,5 тыс. экземпляров.
Впервые со времён Партии умеренного прогресса в рамках закона Гашек поучаствовал в предвыборной кампании. В отличие от прошлого раза, тут его выбрали в Иркутский городской совет рабочих и красноармейских депутатов от 5-й армии, в списке он числился под номером 24.
Точку в скитаниях чехословацкого корпуса по русским городам и весям Гашек поставил в статье «Чешский вопрос», которая была напечатана в газете «Власть труда». Бесславный поход чешского войска, ставшего карманной армией французской буржуазии, как и в Первую мировую войну, закончился классовым размежеванием его состава и общим разложением:
«Сдвиг этих солдатских масс влево, разоблачения империалистической политики союзников наводнили экстренные поезда линии Иркутск — Чита — Владивосток политическими и военными представителями Чехословацкой республики. Удирали перед большевиками и перед своими солдатами. Бежали от красной грозы. Им стало уже невозможно появляться перед обманутыми своими земляками. Перепугались тел расстрелянных ими когда-то чешских коммунистов от Пензы и Самары до Владивостока. Чешские войска заключили договор с Советской Россией. Их борьба за Учредительное собрание кончается в эшелонах, в которых они пробираются в порт Владивосток».
ГЛАВА 7. ХОРОШО У ВАС, НО ПОРА…
Находясь в России, Гашек постоянно размышлял о судьбе своей страны. Пока он трудился в Бугульме, в Праге была провозглашена Чехословацкая республика, и Ярослав прекрасно понимал, что она не даст чешским рабочим и крестьянам ничего кроме новой кабалы. Критика нового правительства Чехословакии вылилась в статью «Что станет с Чехословацкой буржуазной республикой?», которая вышла в Омске в январе 1920 года.
«Чешский пролетариат освободился от ярма австрийских капиталистов и оказался в когтях чешских капиталистов, банкиров и их союзников — социал-демократов…В связи с нарастанием политической борьбы в Чехословакии в мае 1920 года чехословацкая секция РКП(б) издала директиву, по которой все чехи должны ехать на родину. В Москве было известно о беспрецедентных успехах Ярослава, члены Центрального чехословацкого бюро агитации и пропаганды высоко оценили газету «Sturm — Roham». Руководитель бюро Ярослав Салат-Петрлик направил тёзке письмо с призывом вернуться. В ответ Гашек написал:
…Возможно, что в декабре 1918 года чешский пролетариат чего-то ожидал от лидеров социал демократии — министров «социалистов», но в январе 1919 года он уже вышел на улицы Праги и требовал хлеба. Правительство, в котором заседают три «социалиста», ответило пулеметами.
…Зато теперь рабочий класс Чехии узнал, по крайней мере, что представляет собой президент Масарик, понял, что и в Чехословакии Масарик ведет тот же крестовый поход против коммунизма, который он скрепил своей подписью в Сибири, когда продал союзным державам чехословацкий корпус и послал 60 000 чешских солдат против русских рабочих и крестьян.
…Неправда, что в Чехословакии царит затишье перед бурей. В Чехии ежедневно происходят рабочие демонстрации. Шахтёры Кладно не хотят больше работать на шахтовладельцев. Крестьяне требуют отдать им землю помещиков. В Кладно под руководством чешских коммунистов образовался Рабочий Совет. Кладненский бассейн со своими шахтами и заводами представляет сейчас небольшую Советскую республику».
«Поеду туда намылить шею всему славному чешскому правительству с такой же энергией, какую привык видеть и проявлять в борьбе нашей Пятой армии с сибирской реакцией покойного адмирала».
Сибирские партийные органы сопротивлялись отзыву красного чеха. Вместо Москвы его направили в чехословацкое бюро агитации и пропаганды при Иркутском губкоме партии. Но на II конгрессе Коминтерна чехословацкая делегация обратилась в ЦК с настойчивой просьбой освободить чешских коммунистов от их обязанностей. Просьбу удовлетворили, и 24 октября Ярослав с Шурой наконец отправились в Москву. Из-за бардака на железных дорогах они добрались до столицы только 17 ноября, и уже 26 ноября перед отъездом в миграционной анкете на вопрос: «В какое место Чехословакии желаете ехать?» Гашек написал: «Куда требуют». Красного чеха требовали приехать в Кладно, очаг коммунистической борьбы на западе Праги. Эшелон с Ярославом и Александрой шёл до Нарвы, оттуда поездом они добрались до Ревеля, где сели на пароход «Кипрос», который доставил их в Германию. Попасть из Германии в Чехословакию по поддельным паспортам не составило труда.
За сим заканчиваются похождения сатирика Ярослава Гашека в России. Этот путь мы прошли с ним вместе и убедились, что на родине пролетарской революции он нашёл своё место. Гашек оказался в числе миллионов, мобилизованных Революцией, и в вихре истории осознал свою ответственность за будущее всей планеты. Критики из чехословацкой прессы утверждали, будто Ярослав «примазался» к большевикам. Но это опровергается тем, какую сложную работу и в каком количестве он выполнял. Также как и остальных, его хвалили за успехи и ругали за промахи. В письме Салату-Петрлику Гашек писал:
«Мой путь с армией от Симбирска до Иркутска, когда на мне лежало множество всевозможных серьёзных обязанностей, партийных и административных, — великолепный материал к полемике с чешской буржуазией, которая, как ты пишешь, твердит, будто я «примазался» к большевикам…
Если бы я захотел рассказать и написать, какие я занимал «должности» и что вообще делал, наверняка не хватило бы всего имеющегося у нас в Иркутске небольшого запаса бумаги…»
В России Ярослав раскрылся, стал наконец тем человеком, которого всю прошлую жизнь прятал от своих богемных приятелей. Здесь ему доверились, восприняли его всерьёз, оценили его по достоинству и отплатили за это сполна. Тяжелейший труд окупился новыми победами на полях гражданской войны, новыми товарищами в Красной армии, новой любовью в сердце писателя. Воспоминания о четырёх годах борьбы за колыбель революции Гашек хранил до самой смерти. Если судить по мемуарам товарищей из России, все они хотели бы, чтобы Ярослав Романович остался. Сам красный чех желал вернуться в Россию. «Россия! Какой простор! Я вырос на другой почве, и здесь впервые дышу полной грудью. Кончится война, вернусь в свою маленькую Чехию, но Россия — моя вторая великая родина», говорил он Ольге Миненко-Орловской, когда скрывался от белочехов под Самарой. Оттого ещё горше сознавать, что вернуться на свою вторую родину Гашеку было не суждено.
В третьей части вы узнаете, как встретили Гашека на родине, оправдалась ли его надежда на чешский пролетариат, как он докатился до написания «Похождений бравого солдата Швейка», как Швейк захватил мир и о многом другом.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Гашек Я. Собрание сочинений в 6-ти томах. / Гашек Я. – Москва: Художественная литература. 1983–1985. – 6 т.
2. Пытлик Р. Гашек. / Пытлик Р. – Москва: Молодая гвардия. 1977. – 304 с.
3. Трофимкин И. Ярослав Гашек: Биография писателя. /Трофимкин И. – Ленинград: Просвещение. 1973. – 127 с.
4. Шубин Г. Ярослав Гашек. / Шубин Г. – Москва: Знание. 1982. – 64 с.
5. Горжени З. Ярослав Гашек – журналист. / Горжени З. – Москва: Радуга. 1983. – 293 с. – Перевод с чешского Устинова Г.
6. Еланский Н. Ярослав Гашек в революционной России. / Еланский Н. – Москва: Соцэкгиз. 1960. – 215 с.
7. Вампилов Б. Ярослав Гашек в Политотделе 5-й армии. / Вампилов Б. // От Алари до Вьетнама. – Москва: Наука. 1986. – 235 с.
8. Миненко-Орловская О. Ярослав Гашек в самарском подполье. / Миненко-Орловская О. // Дружба народов. №11. 1961. с. 217–226.
9. Риманов И. Встречи с Ярославом Гашеком. / Риманов И. – Чебоксары: Чувашское книжное издательство. 1974. – 126 с.
10. Сорокин В. Воспоминания о Ярославе Гашеке. / Сорокин В. // Славяне. №6. 1957. с. 43–49.
11. Олейников А. Национальные части Русской армии в Первую мировую войну. Часть 2. // Военное обозрение. 2017. URL: https://topwar.ru/111137-nacionalnye-chasti-russkoy-armii-v-pervuyu-mirovuyu-voynu-chast-2.html. (Дата обращения 23.04.2021).
12. Полонский И. Восстание чехословаков. Как началась Гражданская война в России. // Военное обозрение. 2018. URL: https://topwar.ru/141635-vosstanie-chehoslovakov-kak-nachalas-grazhdanskaya-voyna-v-rossii.html. (Дата обращения 23.04.2021).
13. Ратьковский И. Мятеж чехословацкого корпуса в России: начало. // Regnum. 2020. URL: https://regnum.ru/news/polit/2874181.html. (Дата обращения 23.04.2021).
14. Самсонов А. Образование Чехословакии. // Военное обозрение. 2018. URL: https://topwar.ru/149086-obrazovanie-chehoslovakii.html. (Дата обращения 23.04.2021).
15. Самсонов А. Падение белого Омска. Великий Сибирский Ледяной поход. // Военное обозрение. 2019. URL: https://topwar.ru/164694-padenie-belogo-omska-velikij-sibirskij-ledjanoj-pohod.html. (Дата обращения 23.04.2021).
16. Самсонов А. Сражение за Красноярск и Иркутск. Как «союзники» сдали Колчака. // Военное обозрение. 2019. URL: https://topwar.ru/165876-srazhenie-za-krasnojarsk-i-irkutsk-kak-sojuzniki-sdali-kolchaka.html. (Дата обращения 23.04.2021).