Дети Плесени: страшная, но знакомая сказка
Оригинальная история повествует о бытии одной из ведьм, живущих на окраине леса - за рекой у деревни. Деревня не простая: в ней живут дети, которым суждено умирать молодыми девушками и парнями, погребенными в землю заживо, чтобы вновь перерождаться. Система верований в "Детях Плесени" играет в лоре не последнюю роль - это одно из немногого, что нам известно об окружающем мире. Мистика и верования в игре строятся вокруг различных народных обычаев, примет и прочего суеверия. Есть классическое противостояние магии и сил природы, но магия тут не совсем обычная - и названию игры, в принципе, соответствует. Музыка, рисовка и текстовая составляющая органично дополняют лор и сюжет, создавая атмосферу мрачной славянской сказки.
В "Детях плесени" есть свои недочеты, может быть где-то отдельные второстепенные линии повествования остаются недосказанными, может быть погружение в мир игры недостаточное, словно ты являешься более наблюдателем, чем ощущаешь причастность к миру, где-то хочется озвучку. Но и крайне сильных сторон в игре достаточно: это очень красивая музыка, великолепная и чарующая рисовка, очень живые и эстетически привлекательные портреты персонажей, в чем-то уникальный опыт - наблюдать за колдовскими обрядами, результатами которых являются не условная магия и преобразование стихий, а лишь попытка повлиять на ход событий и противостоять судьбе.
Надгробия напоминают голубцы
"Черная книга" - ближайший родственник этой игры, но сравнивать их достаточно проблематично, так как если "Черная книга" - это игра, атмосфера которой максимально сопоставлена с фольклором и бытом коми-пермяков, то "Дети Плесени" - это игра в сеттинге "околославянского" фэнтези. Естественно, масштаб и проработка этих игр явно не сопоставимы, но при этом "Дети Плесени" - это очень важный отечественный продукт, который, к сожалению, обошла стороной большая часть игровых журналистов, оставив игру с крайне положительными, но и крайне малочисленными отзывами в Steam.
Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.1.)
Рассказ первый: По что бесы скачут?
Он появлялся всегда из-под кровати, ближе к полуночи. Маленький, бойкий, озорной. Много раз я потом пытался найти щель, из которой вылезал мой ночной гость, но как ни старался, ничего не мог разглядеть. Гладкая и ровная стена. Даже спичку вставить негде, будто прямо из неë выбирался. Выползет, прокрадëтся с тихим скрипом по половицам до печки на кухне, пошуршит в горшках остатками щей и каши, поскребëтся в сковородках. Ну, а как наестся, начиналось веселье. Будто не скакалось ему на голодный желудок. На печку – с печки, на печку – с печки. На лавку – на стол – на подоконник – на пол. Опять потом на печку. И так мог всю ночь прыгать.
Сначала он просто меня забавлял. Даже шкодил вполне безобидно. Один раз только, в первые дни, рассыпал муку и побил в чугунке яйца. Но наутро я пëк пироги, и оставил на пробу ему немного, с картошкой и с луком. Положил возле ножки стола, в небольшой тарелке, как домашних котов подкармливают. И вскоре стало понятно, что это было его любимым лакомством. Если пирогов на ночь не было, то и шумел он, задевал углы, ронял ухваты и цокал копытцами, пока не наскачется вдоволь, гораздо громче обычного.
О том, что он у меня появился, знала только моя соседка, баба Клава. Увидела его однажды в моëм дворе. Он там прыжки свои репетировал, а она на грядках возилась ночью, не спалось ей видать. Такая же блаженная, как и я, в деревне нас обоих не сильно жаловали. Еë – за хромоту и дурной глаз, как говорили за спиной, и ведьмой даже называли, плевали в след; а меня – сам даже не знаю, за что. Когда мужики ловили иногда и поколачивали возле речки, куда я ходил купаться, твердили, мол, что били за дело, не просто так. А за какое, как не просил их, ни разу не сказали. Смеялись только и продолжали валять по земле. Клавдию Антиповну, соседку, хотя бы так не дубасили. Злословили только...
– В чëрта ведь вырастет, – предупреждала она меня, – не привечай. Домового он уже выжил. Ко мне от тебя пришёл, вдвоём вместе с моим в подполе живут.
– Да играется он так, не со зла… – защищал я свою зверушку. Домового, признаться, ни разу в избе не видел. Даже не знал, что он есть, и каков от него дому прок. Но раз баба Клава сказала, то так оно и было – жил домовой раньше, получается. Кошек и собак я не очень любил самих по себе, зловредные для меня сущности были. Одни из них постоянно царапали, другие норовили облаять, куснуть. Будто украл у них что-то. Но зверь, который завёлся вот так случайно, казался мне каким-то особенным. Вроде и шумел всю ночь, изба порой ходуном ходила. А только меня это не беспокоило.
– Игривый – это пока растëт, – объясняла соседка, – маленький ещё просто. Станет побольше – и игры будут другими. Душу выманит хитростью, в кости или карты выиграет. Не садись с ним играть… А уж как совсем взматереет, на грех подбивать начнëт на смертный. Никогда его не приручишь-не переделаешь, с другой стороны он пришёл...
Я вроде и верил бабе Клаве. Но только зверька своего выживать из дома не хотел. Как она его… бесёнком назвала что ли? В чёрта, говорила, вырастет? Ну и пусть себе растёт, я вон тоже не пойми во что из дитёнка превратился. А зверей таких, как он, я никогда не знал, хотя вроде с рождения в деревне был. Вот и подумал, что пусть живёт, не мешает он мне. Наоборот, веселит. Когда ночью в тишине, бывает, становится тошно, аж до мыслей о верёвке на шее доходит, кто-то хотя бы копытцами в доме цокает, делает что-то на кухне рядом да шуршит по-всякому: прыгает, возится, чавкает и попискивает, миски с места на место перекладывает, таскает заслонку и чугунки, ухватами и большой сковородой гремит. Иной раз воды из колодца в дом принесёт, не сама же она наутро в вёдрах появляется? В общем, будто я не один, а живёт кто-то кроме меня в доме. Приятно же.
Гошка – вот, как я назвал его. Не знаю, почему. Из-за кота? В детстве у нас был кот Гошан. Шкодливый, блохастый и с характером, как у колхозного председателя, у бывшего. Маленькие злобные глазки, как у того, вечно только и смотрел, что бы и где исподтишка стащить, пока мать на кухне готовила. А когда родители умерли, Гошан убежал куда-то. Старый уже был котяра, но будто понял, что вдвоём не уживёмся. Места в доме стало вроде больше, а нам с ним от этого – только теснее. А теперь, вроде как, и стыдно было за того кота. Зверя, хоть и не любил, а выжил его, получается, ни за что. Он всего-то за жизнь два раза подрал мне ладони и обмочил как-то калоши зимой. Может, потому и начал я бесёнка прикармливать, для себя-то бывало ленился пироги ставить в печь, а для него в радость что ли было, забота. Шкодили они с котом примерно одинаково, но только у нового Гошана шерсть была покороче и росла вразнобой, будто сваляная. И морда – ей-ей Тянитолкай с обложки Доктора Айболита, вытянутая и с зауженным носом. Косуля такая на лапках, тощая, не в образ прожорливая и разве что не с двумя башками. Единственная книжка с детства у меня осталась, раз двадцать её перечитывал.
Так прошли лето и осень. Зажили мы с Гошаном хорошо поначалу. А следом за осенью пережили первую зиму. В хозяйстве бесёнок мне не вредил, скорей наоборот, помогал. Ясли один раз починил ночью в хлеву – больше некому было. Как раз в тот год колхоз двоих телят выдал, как дурачку, которому иногда помогать полагалось. За такую подачку, правда, в деревне меня ещё больше возненавидели. Кому-то на целую семью с детьми и одного телёнка не перепало, а тут сразу два ко двору привели от нового председателя. Я предлагал потом забрать одного, но на это обиделись ещё больше. Вроде как зазорно у убогого забирать выделенное ему государством. Вот и вышел плохим всё равно я, потому что посмел предложить такое, им, честным хорошим сельчанам… Ещё же Гошан удавил во дворе двух хорьков, что пришли ко мне кур красть. Свернул им шеи и сложил тушки на крыльце. И пока я, копаясь в сарае под утро, думал, что с ними делать, выкинуть за забор подальше или захоронить, он начал жрать одного из них. Обоих тогда ему и оставил. Доел с потрохами. От пирогов на ночь, правда, не отказался – от лакомства отказываться бес не умел. А скакать научился так, что в феврале, клянусь, своими глазами видел, два раза, как Гошан с места на конёк дома запрыгивал. Запрыгнет и сидит рядом с трубой, на луну смотрит, хвостом себя по бокам бьёт. Вот же, чёрт прыгучий попался! Да собственно, им он и был – чёртом. Просто пока чертёнком. Кажется, я начинал понимать это слово, которым люди так часто ругались…
Жили тем не менее хорошо мы до поры до времени. Пока не наступила весна и не сошёл снег. Тогда и начали сбываться первые слова бабы Клавы.
Сначала Гошан задушил петуха. Выпотрошил его и съел. Полтушки оставил мне, в миску на кухню подбросил. Саму миску поставил на стол, а не как ему оставляли внизу у ножки. Я же вообще видел его мало, не любил он особо на глаза показываться. Чаще слышал его копошение в доме. Так оно, наверное, обоих больше устраивало. Бывало, раз в неделю, мелькнём перед глазами друг у друга, он прижмёт свои уши, а я просто отвернусь. Дальше же опять только слышались. И где-то с рассветом он потихоньку проползал под мою кровать, чтобы исчезнуть в стене.
За первого петуха я ничего ему не сделал. Даже не злился. Платили мне за то, что был ночным сторожем на свинарнике, в колхозе немного, и мясо доводилось есть изредка. Была надежда, что выращу двух бычков и в осень их сдам. Вот тогда часть возьму деньгами, а часть говядиной. Сразу наварю холодца вдоволь, спущу в чугунках и кастрюльках в погреб. Гошан же просто рос, думал я. И чаще по ночам скрестись начал в сковородках, где что-то жарилось на сале или бывало с остатками курицы. Не зря ж он съел двух хорьков. И крыс передушил, больше ни одной с осени не видел ни в хлеву, ни в бане, ни в сарае.
А потом, после петуха, стали пропадать куры. Наорал я на него тогда, понял, что больше некому. И перья, закопанные во дворе нашёл, кладбище там целое мой чертёнок устроил, аж пять могил обнаружил. Так он же, когда понял, что я этим его поведением сильно не доволен, начал чужих кур таскать. То к бабе Клаве сходит, то ещё к кому. И по деревне пошёл слух, что якобы у меня собака завелась, что это она у всех соседей кур таскает. Понятно, что Гошан на глаза никому не попался, просто кто у всех и всегда бывал во всём виноват? Увечный горбун-дурачок. Ему телят забесплатно колхоз даёт, а он вон чего вытворяет. От старого родительского Полкана во дворе будка ещё стояла, вот кто-то и пустил слух, что ко мне брошенный пёс приблудился, что не кормлю его, а он ходит по дворам добывать себе еду ночью. Даже поговаривали про какую-то яко бы овчару, видел, мол, кто-то. Я перья все сразу тогда перепрятал, всю ночь копал яму поглубже под домом, что б, если придут, никаких следов ни от моих кур, ни от чужих не нашли. А остатки ночи просидел в комнате у окна, смотрел на стёкла, и слушал, как капает по ним апрельский дождик. Гошан сидел на кухне, тяжело вздыхал и занимался тем же самым. На улицу смотрел. Как горько ни было ему подводить меня, а поделать с собой, видно, ничего не мог. Хотелось ему мяса, он его и добывал.
Решение созрело только на следующий день. Избавиться мне нужно было от него, и тянуть с исполнением задуманного не стоило. Очень не хотелось идти на подобные крайности, но иначе возникнут серьёзные проблемы, решил, поразмыслив, я. Дождался в ночь, когда Гошан вылезет из-под кровати и пойдёт шарить на кухню. Долго пришлось ждать – тот будто почуял что-то и вышел из стены не сразу. А потом, когда захотел есть сильнее и выбрался-таки к чугунку с остатками гречки с тушёнкой, я тихо подкрался к нему со спины. И накинул мешок.
Гошан взвизгнул неистово и сразу зашвырялся в плену. Размером он давно был не с кота или мелкую косулю, а почти что со среднюю дворнягу. Барахтался, пищал противным голоском, пытался вылезти. Только сил у меня хватило. Мешок я перевязал верёвкой крепко, взвалил на плечи и вышел из избы. Зла никакого ему не желал, хотел вынести за деревню подальше, а там выпустить и припугнуть. Пусть себе бежит на все четыре стороны – чёрт же, не пропадёт! А я как-нибудь снова обойдусь без друга. Зато будем оба целы…
Когда вышел за околицу, Гошан в мешке на спине трепыхаться перестал. Смирился. Почуял, что уже не в деревне. Вздохнул протяжно со стоном. К озеру его я нёс, хотел перейти в сапогах вброд впадавшую в него речушку и выпустить сразу за ней. Баба Клава говорила, что черти страх как боятся воды, назад он её не перепрыгнет, живую и бегущую, не стоячую.
Вот только до воды я дойти не успел. Нагнали меня. От самого моего дома, видать, шли. Или случайно увидали, а потом увязались и выследили.
– Что – от пса своего избавляться пришёл? – весело спросил Гришка и обернулся на троих, что всегда ходили с ним. – А говорил, нет у тебя собаки. В мешке тогда кто? Порося топить будешь?..
Поржали.
– А мы тебе сейчас и верёвку с камнем найти поможем. И сам, может, с ним, ко дну сплаваешь, проверишь, глубоко ли…
Топить они меня не стали, но бить начали сразу и сильно. Гошка весь извивался в мешке, а им только смех. Пинали и его, только я его собой сверху закрывать пытался.
Когда перестали и отошли, Гришка один склонился надо мной.
- К осени, когда бычков сдашь, деньги все наши будут. Понял?.. – сказал он с нажимом и ещё раз пнул под рёбра. – А не утопишь пса, что кур таскает, точно на дно вместе с ним пойдёшь. Только сначала избу продашь…
И ушли.
До дома я добрался только к утру. Сил перепрыгивать через ручей не было и просто развязал мешок с Гошаном, оставил его на этом бережку. Он так и лежал там внутри, не вылез, когда уходил. А я кое-как один добрёл до деревни. Раза три останавливался у чужих домов и отдыхал на скамейке, подолгу сидел. Хорошо намяли бока Гришка и его свора, дышать в полную грудь не мог. И здорово, что доковылять успел затемно, пока другие не видели. День отлежаться у меня в запасе имелся, не мой черёд был выходить сторожить свинарник, со сменщиком мы работали по две ночи к ряду. Так, почти целые сутки, я один и провалялся на кровати, не ел и пил только воду. Затем с трудом отработал две ночи своей смены, дневал и ночевал прямо там, у свиней, а бабу Клаву просил присмотреть за курами и телятами дома. Немного полегчало, вернулся. И на эту четвёртую ночь что-то опять тихо зашуршало под моей кроватью. Повозилось немного, выкарабкалось. И на кухню прополз... Гошан.
Как же я радовался тогда, что он вернулся! Сразу забыл и про бычков, которые были уже не мои, и про трещины в рёбрах. Утром, когда выспался немного в первый раз за последние четыре дня, сразу замесил побольше теста. Напёк пирогов с яйцом и луком, с рисом, с капустой, с картошкой, с грибами. А вечером, сжав зубы, зарезал курицу. Из половинки наварил себе супу, а другую, самую большую, оставил сырой. Положил в миску на пол, рядом с пирогами перед сном. И быстро уснул, потому что очень уж за день намаялся. А как проснулся, увидел, что обе тарелки пусты. Гошан всё съел, до чистоты вылизал. И ночью по дому скакал и шумел совсем тихо, потому что я ни разу не проснулся. Не то пожалел меня, не то это я спал так крепко и спокойно. Зная, что друг мой вернулся…
Больше о том, чтобы избавится от чертёнка Гошки, я не задумывался. С питанием, для нас обоих, конечно, было совсем тяжко. Не столько для меня, сколько для него, растущего и играющего как котёнок. Что б он не таскал соседских кур, я продал свой не очень старый телевизор. Всё равно не смотрел, читал только изредка. Больше лежал в огороде на траве и вглядывался в небо, когда дела по хозяйству заканчивались. На деньги с продажи родительского телевизора выкупил в другом конце села два десятка взрослых утят. На какое-то время хватит. Гошан рос быстро и был уже со взрослую крупную дворнягу. Утки ему хватало на два дня. По-прежнему любил кашу и ел пироги. И каждый день, по полночи, мы с ним вместе молчали. Он о своём, а я о своём, всегда по разным комнатам. Только было такое чувство, будто всё равно за одним столом сидим и чай пьём.
– В карты играть будешь?.. – спросил я как-то его в одну из августовских ночей, когда настроения совсем не было. Дни осени приближались, бычки росли быстрей, чем Гошан, и скоро нужно было их сдавать. А что? Проиграю чёрту душу, как говорила баба Клава, тогда вообще братьями станем с ним, решил я. Что-то к своим двадцати пяти годам жить с душой я малость подустал. Уж больно болела она, стоило и без души жить попробовать. Может, так станет легче…
Гошан не ответил. Только шумно сопел у окошка на кухне – снаружи опять шёл дождь. Мы оба любили смотреть, как струями заливает окна. И если не было ветра, то открывали их настежь и дышали ночной свежестью, смотрели, как лопаются пузыри в лужах. Он из своего окна, а я из своего. А ещё нюхали дым из печной трубы. Нарочно в такую ночь я зажигал в печке дрова, и дым из трубы прибивало водой к земле. Даже шум ливня как-то успокаивал нас одинаково – Гошан начинал скакать тише и меньше, будто от пуза пирогов объедался, а я тогда легче засыпал…
Проблемы начались в конце сентября. Позднее в этом году у нас выдалось лето, и всё оттого, что весна после зимы тоже подзадержалась малость. Мой огород стоял вплотную к дому, все шестнадцать соток, огорожены. А рядом был огород Бабы Клавы, поскольку она со мной соседствовала. Ей я выкопал всю картошку первой, целых двадцать пять мешков вышло. Потом же наступило два дня моей смены сторожем на свинарнике, и на вторую ночь зарядил затяжной хороший ливень. Я побоялся, что так начинались осенние дожди – уж если зарядят, то не остановишь. Тогда и мой урожай весь погниёт, коли надолго оставить неубранным. Из мокрой земли выкапывать тоже было тяжело, в позапрошлый год так двое вил сломал, пришлось потом черена менять. Надо было, дурню, днём, перед ночной сменой выкапывать, пока сухо было. Да только баба Клава просила помочь с забором безногому деду Василию. Потому по светлому времени пришлось повозиться у старика. Забор у него стоял вокруг всего большого двора и дома, длинный такой и почти целиком разваливался. Вот и настроился я на тяжёлое выкапывание, когда возвращался со второй ночи домой. А как только зашёл в сарай, заметив, что дверь в него почему-то осталась открытой, увидел, что вся картошка там уже стояла в мешки уложенная. Нелепо, конечно, и по-бесовски глупо расставлена – где пол мешка или четверть, где целый, но всклень и не завязанный. Зато гнуть спину не надо – весь, до последней картофелины, мой урожай был убран с огорода.
– Чёрт твой по ночам копал, домовые сказали, – подтвердила тихо через забор баба Клава. – Руками, говорят, всю вырыл и перетаскал на горбу в корытце. Полы иди мой. Следами поди изгваздал…
Вот тебе и Гошан. Всё только тосковали вместе, а тут всерьёз хозяйством занялся. Неужто, не верил я, соображать начал? Сердце-то у самого от этого радовалось.
Однако вечером радость мне хорошо подпортили. Гришка пришёл, как всегда не один, со своими «волчатами». Засветло ещё, пока только смеркалось. Прознал, что к первым машинам, что скот у людей забирали и увозили на взвешивание, я даже не выходил. Вот и решил предупредить ещё раз.
– Ты не тяни. А это тебе, что б не забыл…
Один раз только ударил. Хватило. И нос хорошо разбил, и в глазах было долго светло. Но после этого такая злость появилась, что решил я уже про себя, не уступлю. Самим жрать зимой нечего будет, утки давно кончились, и кур оставалось мало. Что ж теперь, голодной смертью уйти в зиму обоим?
Гошан будто чуял всё, что у меня на душе творилось. Второй уже раз, лёжа с кровати, звал его в карты играть. А он опять не пошёл, смолчал. Обманула что ли старая Клава и не играл чёрт с людьми вовсе? Зато всю ночь бес мой потом ворчал и скакал по кухне как угорелый, хлопал дверьми, выбегал наружу. А там запрыгивал на конёк и – с крыши во двор, на копыта приземлялся. Маленький вроде, а грохот стоял, будто сверху большое ведро с землёй скидывали. Под утро только успокоился, съел все пироги, гречку, пол куры и уполз к себе спать. Я уж не знаю, чем он там занимался до следующей ночи, спал, наверное. В стене не поскачешь…
Ни во второй раз, ни в третий я так к машинам и не вышел. А с собой начал носить маленький прут из свинца. Что б защититься смог, если Гришка с Юркой и другие опять нападут. Однако в тот единственный день, когда прута с собой не взял, они меня и подловили. Пытался убежать от них, только хорошо погнали, окружили так, что не вырваться. И где-то у околицы настигли. Бабка Нюра, сердобольная женщина, видела всё. Крикнула своему мужу в дом, с лавки у забора:
– Выйди, Степан, заступись! Опять дурачка-Савёлушку бить волокут…
Но дед её не вышел. Один был, испугался. А меня так и утащили к речке. Пинками гнали почти до того самого места, где речка в озеро впадала, и где они в первый раз меня застали, с Гошаном в мешке на плечах …
– Предупреждали же, дурья пустышка?.. – спросили зло, обступив с четырёх сторон. И больше уже ни о чём не спрашивали.
Долго били меня. Сверху дышали отвратно водкой и самогоном. Два раза я лишался чувств, и приходил в себя всего лишь от новых ударов. Всё думал, когда уже забьют, чтобы муки мои закончились.
Но потом надо мной промелькнула тень. Будто ветерком лицо обдула. Даже как-то приятно стало на миг, на разбитых в кровь губах и дёснах. И что-то рядом в воде сразу булькнуло громко, нырнув в неё.
– Это ещё что? – гаркнул Гришка. – Собака его что ли?.. Сама утопилась?..
Гадко, противно заржали. Рожи у всех отвратные. Сумерки к тому времени только наступили, и лица их в закате смотрелись будто кровью умытые.
А затем снова булькнуло. Что-то вынырнуло из воды, вызвав «охи», «ахи» да «йоп твою мать». И из мелкой речушки на берег выскочила уже не моя «собака», а вышел самый настоящий чёрт. Высокий, шерстистый, с большими рогами. Огромный хвост с кисточкой, хлещет себя по бокам. Глаза горят красным и будто пар, светящийся и зелёный, из пасти и из ноздрей клубами густыми вылетает.
Как взревел тогда вылезший из воды чёрт, да как начал по ним скакать. Гришкина ватага даже разбежаться не успела. Самого Гришку, кажется, чёрт заскакал насмерть – всю грудину ему проломил, прыгая на ней своими ножищами. Я всё хотел заступиться за них, пытался повернуть голову, руку тянул. Но сил у меня не хватило даже на слово. Рёбра все самому сломали и избили в сырое мясо.
Запомнил, что подняли меня с земли, полумёртвого и изувеченного. И помню, как лилось на меня сверху чем-то тёплым. Так… слёзы горячие капали. Плакал мой чëрт, пока бежал и нëс меня на руках к дому. По мне убивался рогатый. А ведь, кроме бабы Клавы, никто меня не жалел по-настоящему раньше. Даже родители. Любили, наверное, по-своему народившегося в семье уродца, не утопили ж в пруду во младенчестве? А, значит, любили...
Очнулся я после того, как лишился чувств в бешеной скачке, уже в нашей избе, на моей кровати. Голый и в мокрую простыню обёрнутый. В печке жарко горел огонь, слышно было, как трещат в ней угли. Чёрт мой… снова стал маленьким и привычным. Что-то ворчал себе под нос, заправлял крупу в чугунок, заливал водой. Видел потом, как он ставит его ухватом на шесток и толкает дальше. Жмурится от жара. Погремел затем пустой сковородкой, нашёл в погребе сала, лука, картошки. Зажарилось сразу, зашипело и зашкварчало. От боли я не мог пошевелиться. И тогда он потащил кровать к печке, вместе со мной на ней. Размером Гошан был снова с дворнягу, но напряг все свои жилы и доволок меня как-то. Что б я и огонь видел с середины кухни, и что б слышал дождь в открытое окно. Опять шёл ливень.
Сжёг слегка Гошан кашу. И сало с картошкой подгорели тоже. Потом он намочил другую простынь в колодезной воде и сменил на мне старую. А после мы ели с ним подгоревшее. Он жевал с аппетитом, а я глотал едва-едва, валял языком в разбитом рту. Только всё равно сидели в одной комнате вместе, не прятались друг от друга, но и посматривали пока исподтишка. Будто болеть даже стало меньше и легче дышалось. Он верно был настоящим чёртом – шерсть у Гошана от бликов огня просто искрилась. Точь-в-точь как у кошек на солнце. И пусть в деревне меня теперь ненавидеть станут намного больше, зато тронуть уже не посмеют. Гришка с друзьями, если и выживут, говорить могут, что захотят. Кто ж им поверит, после водки, которую пили всё время? Вот пусть и скажут, увидели, мол, рогатого, когда он к ним сам из воды вышел. Скажут, и люди ещё посмеются над ними. А вот меня с бабой Клавой обидеть точно не смогут. Потому что жил у меня самый взаправдашный чёрт. Мой друг Гошан, моя ночная погремушка и добрый защитник. Попробуйте троньте, коли придёте.......
Глава 35. Хлебный край
Художник Дарья Саморукова
Художник Дарья Саморукова
В Хлебный край девочки подошли в великолепном настроении. Его окружал высокий частокол из заострённых брёвен, но ворота были не заперты, и даже никаких замков да засовов на них не было. Вход абсолютно свободный. Миновав ворота, подружки обнаружили бескрайнее пшеничное поле. На нём шла уборка зерна: всевозможные диковинные создания, не похожие на людей, в трудолюбивом рвении сновали по полю. Они косили хлеб ручными косами и складывали его в стога. Аромат высоких, напитанных влагой и сладкой жизнью колосьев, был головокружительно приятен. Васёна распахнула объятия и с наслаждением обняла колосящийся хлеб. Ну а Лютик тут же принялся завтракать. Отгрыз один колосок и, хрустя зёрнами и громко чавкая, зажмурился от удовольствия.
̶ Такой вкусной пшеницы я ещё не едал! ̶ воскликнул он.
̶ Тогда ̶ привал! ̶ предложила Лена, и девочки окончательно опустошили корзинку, заботливо собранную для них моховичком.
А когда путешественники достигли границы пшеничного поля, то слева увидели фруктовые сады, а справа ферму. Во дворе бегали куры с цыплятами, вразвалочку ходили утки с утятами, и важно бродили индюки с индюшатами. Из хлева слышалось похрюкивание и повизгивание новорожденных поросят.
̶ Вот откуда взялась еда в избушке на курьих ножках! ̶ догадалась Одуванчик.
̶ Да уж, русалки явно питаются не только живностью из своего озера, ̶ подтвердила её догадку Васёна.
За фермой начинались чайные плантации, а там и мельницы явились взору во всей своей торжественной красе. Они вырастали из кустов пахучего чая, медленно и вальяжно рассекая воздух лопастями. Всего мельниц было три. Две выглядели недавно построенными. Их деревянные стены были светлыми, и ветер доносил от них аромат смолы. А третья мельница была очень старая, почерневшая, от неё исходил тяжёлый запах древности. И она была намного больше и выше своих молодых соседок. Её лопасти вращались со зловещим скрипом. Вот в сторону этой мельницы и пошли Василина с друзьями. К мельнице были пристроены два невысоких домика. Возле одного из них путники кого-то увидели. Фигура стояла к ним спиной и возилась с мешками, видимо, наполненными мукой.
̶ Наверное, это и есть тот мельник, о котором говорил моховик, ̶ предположил Лютик.
̶ Сейчас узнаем, ̶ ответила Васёна и вприпрыжку подбежала поближе. ̶ Добрый день! ̶ окликнула она фигуру.
̶ Добрый, добрый, ̶ поприветствовала гостей фигура и повернулась к ним лицом.
Первое, что увидели подземные скитальцы, это огромный нос, свисающий почти до земли!
̶ Ой! Мамочки! ̶ прошептала Одуванчик, а Лютик возмущённо куснул её за ногу, отчаянно призывая сохранять самообладание и соблюдать вежливость.
Один глаз у фигуры был голубым, другой оранжевым.
̶ Нас к тебе прислал моховик, ̶ продолжила Василина, удивлённо разглядывая необычные глазки.
̶ А-а-а, вы от моховика! Милости просим! Друзья моего друга ̶ мои друзья! ̶ обрадовался мельник. Он оказался очень разговорчивым дедулей, поэтому принялся рассказывать гостям о своей дружбе с моховым старичком.
А тем временем Одуванчик исподтишка внимательно разглядывала хозяина мельницы. У него был невероятно длинный нос и топорщившиеся волосы из соломы, покрывающие своей лохматостью всю голову. Шея отсутствовала почти полностью, лицо и руки оказались чуть ли не чёрного цвета. Низенького роста старичок был одет в белые рубаху и штаны. На его ногах Лена обнаружила лапти.
«Кого-то он мне напоминает», ̶ думала Леночка. «Не могу вспомнить. Кто же это? Карлик Нос? Да нет, не может быть. Он ведь просто персонаж сказки, а не славянское мифическое существо… Вспомнила! Это же старик Полевик! Мне мама рассказывала про него: Старик Полевик в белых
одеждах по хлебным полям трудится, тело его как земля черное, а глаза разного цвета. Заставляет он хлеба зреть. Помогает труженикам, а ленивых хлеборобов может и в овраг столкнуть. Просит поутру старик Полевик пахаря нос ему утереть. Побрезгуешь – не будет зерна. Утрешь нос – наградит кошельком с монетами. Ведь мать сыра земля дает урожай только тому, кто не боится рук испачкать, от тяжелой работы не устает.
И тут болтливый дедок спохватился что до сих пор не пригласил гостей в дом.
̶ Ой! Чего-то я совсем заболтался! Проходите, проходите в дом, вам наверняка нужен отдых после длинной и утомительной дороги.
Делегация расположилась в гостеприимном доме хозяина, и теперь настала очередь Василины рассказывать Полевику о своих приключениях. Спокойно выслушать девочку не получилось, так как и Лютик с Одуванчиком тоже хотели поучаствовать в повествовании, и наперебой встревали в речь Васёны, выпытывая путь в Страну Великанов. Когда галдёж завершился, старик задумался.
̶ Дороги в Страну Великанов не существует, ̶̶ с досадой огорошил он своих гостей. ̶ На большой реке нет ни одного моста, чтобы добраться до этой страны. С лодками у нас тоже проблема, да и причала у великанов нет. Даже найдя или построив лодку, вы не сможете выбраться на крутой склон горных берегов.
̶ И что же нам делать? ̶ в отчаянии заголосила Василина.
̶ Я только знаю, что под рекой есть подземный ход, соединяющий нашу местность со Страной Великанов, но я никогда там не был и не знаю, где этот ход искать.
Васёна, Лена и Лютик молча сидели, понуро повесив носы.
̶ Только один вариант могу предложить. Отправиться куда глаза глядят, ̶ снова заговорил Полевик. ̶ Возможно, сможете отыскать вход под русло реки. А я всегда нахожусь тут, по нашему миру не путешествую. Слишком много злых духов тут живёт. А я существо мирное и работящее. Мельница, пшеница и живность на ферме ̶ моё большое счастье. Предлагаю провести день на моём подворье, заночевать у меня, а утром идти на поиски.
Гостям мельника ничего другого не оставалось, как согласиться с таким вариантом.
Боги Солнца
Раньше человечество гораздо больше зависело от капризов природы, чем сейчас. Поэтому и отношение к ней было совсем другим. Осознавая, как сильно солнце влияет на их жизнь, люди древности всеми способами оказывали ему уважение — проводили особые ритуалы, делали жертвоприношения, всячески восхваляли его. Они верили, что таким образом получают защиту, становятся удачливее, богаче. Солнечные боги носили разные имена и отличались внешне, но были похожи по своей внутренней сути. Все они были могущественными, дарили людям свет, силу и надежду.
Гелиос
Древние греки называли солнце Гелиосом. В их представлении божество каждый день путешествовало по небу на золотой повозке, в которую была запряжена четверка коней. Начиная путь от своего дома, на востоке, к вечеру Гелиос приезжал на запад, а к утру вновь возвращался в свою небесную резиденцию.
Аполлон
Римляне поклонялись солнечному божеству под совсем другим именем. В Древнем Риме его называли Аполлоном. Именно оттуда пошла традиция сравнивать физически привлекательных мужчин с Аполлоном — ведь этот бог считался идеалом красоты. Красота неразрывно связана с искусством, возможно поэтому впоследствии Аполлону стали приписывать покровительство популярным в те времена представителям творческой элиты — певцам и музыкантам.
Ра
Египетский бог Ра носит соколиную голову, украшенную солнечным диском. Известно, что древние египтяне наносили изображения божества на дома и храмы, а также делали с ним амулеты. Среди самых популярных глаз Ра, более известный как Глаз Гора и солнце с крыльями.
Аматэрасу
Аматэрасу — богиня-солнце родом из Японии. Считается, что эта божественная женщина научила людей выращивать рис и изготавливать шелк. Но это не единственная легенда, связанная с Аматэрасу. Есть и более известное предание, согласно которому первый японский император приходился Аматэрасу праправнуком.
Митра
Митра, чье имя переводится как «дружба», имеет индоиранское происхождение. Митру почитали как бога дружелюбия и заключения мира, борца за правду. Кроме того, божество отвечало за плодородие. А чтобы урожай был хорошим, люди приносили ему в жертву быка.
Славянские боги
У славян было целых четыре солнечных божества — по одному на каждое время года. Зачем так много? Дело в том, что наши предки представляли небесное светило в разных ипостасях — в виде младенца, зрелого мужчины, старика. Согласно их представлениям, солнце каждый год рождалось заново, постепенно проходя все этапы развития от младенчества до старости.
Славянские боги солнца:
Коляда. Это юное солнце, приходящее на смену старому, уставшему. По легенде Коляда приходится сыном Даждьбогу. Он рождается в самую длинную ночь в году, чтобы защитить людей от навьих созданий, бесчинствующих лютой зимой. Традиция петь перед новым годом колядки — это и есть отголосок почитания этого древнего славянского божества.
Ярило. Если первый бог — ребенок, то Ярило — это юноша. Полный сил и желания жить. Возмужалое солнце символизирует страсть, зачатие и плодородие. Бог Ярило сменяет Коляду на посту в день весеннего равноденствия.
Купало. Летний бог, изображающийся в виде зрелого златокудрого мужчины. Его время наступает в день летнего солнцестояния. Время собирать урожай еще не наступило, поэтому в эту пору можно предаваться любви и безделью. По традиции в Купальскую ночь славянки гадали на суженого.
Световит. Он же Авсень или Осень, бог осеннего солнца. Появляется на сцене в день осеннего равноденствия. Будучи мудрым стариком, Световит сводит мосты между прошлым и будущим, прокладывает путь своему брату — Коляде.
Славянская мифология. Аспид — крылатый змей
Аспид – в мифологии древних славян крылатый змей, сын (либо воплощение) Чернобога, командующий ударными легионами темного воинства.
Аспид представлялся нашим предкам, как чудовищных размеров змей с птичьим носом, двумя хоботами и огненными крыльями (по другой версии крылья монстра состояли из алмазных, изумрудных и сапфировых пластин). При этом тело Аспида имеет абсолютно черный цвет (отсюда и происходит выражение – аспидно-черный).
Аспид живет в горах и никогда не садится на землю, так как Мать Сыра Земля отказывается носить на себе это порождение тьмы. При этом Аспид неуязвим, его не в силах одолеть ни одно оружие, будь то каленая стрела смертного или молот самого Сварога. Очевидно, что легенды, рассказывающие о битве Ирийских богов с Горыном Чернобоговичем (не путать с Горыней – последним из трех асилков) упоминают именно Аспида.
Согласно этим легендам Аспид – сын Чернобога и владыка Верхнего подземного (Навьего) царства. Однажды Аспид выбрался из своей пещеры, расположенной в Черных горах и, взлетев аж до самого Ирия, умыкнул трех Дажьбоговых дев – трех Ирийских красавиц. Однако солнцеликий Дажьбог быстро обнаружил пропажу и бросился в погоню за чудовищем. В великой битве Дажьбогу удалось отбить у Аспида своих дев. Тогда змей решил украсть трех земных красавиц-царевен и спрятать их в Царстве Кащея, чтобы никто не смог до них добраться. На помощь девам отправились три Ирийских богатыря – Полуночка, Зорька и Вечорка. Вскоре вместе с подземным богом-воином Индрой богатыри добрались до плененных царевен, они не могли одолеть Аспида, но сумели выгнать его из подземелья на поверхность. А здесь уж змея поджидали великие воины Прави – Семаргл, Стрибог и Дажьбог. В жестокой схватке обезглавили воины чудовище и Семаргл сжег его тело. Позже обугленное тело Аспида обратилось великой горой. С тех пор Верхнее условно-подземное царство Нави осталось без хозяина и пробыло таковым до тех пор, пока его спустя тысячи лет не занял Велес.
Нужно понимать, что фактически приведенная здесь легенда является единственной в своем роде. Все последующие легенды-сказки об Аспиде, Змее Горыныче и им подобных уже не имеют ничего общего со своими первоисточниками – древними экзотерическими сказаниями, в которых скрыт образ мышления и дух нашего великого народа.
Также стоит упомянуть о том, что у древних славян помимо конкретного божества Аспида существовала одноименная категория порождений Нави. Аспиды были наполовину живыми, наполовину мертвыми созданиями и, в сущности, представляли собой многократно уменьшенные копии своего отца и предводителя (Аспида Чернобоговича). Аспиды участвовали в Изначальной войне и даже после гибели своего отца продолжали нести жителям Яви хаос и погибель. Хотя, безусловно, эти создания были вполне уязвимы для оружия людей, одолеть их было достаточно сложно, так как эти угольно-черные змееподобные твари обладали невероятной силой и ловкостью (а по некоторым легендам обладали огненным дыханием и взглядом, который все обращает в камень).
Аспид, таким образом, у наших предков был символом мелочного зла. Этот мифологический персонаж не был настолько силен и могуч, как другие темные боги (Кащей, Чернобог, Вий), да и хитростью особой не отличался. Но внутренняя, врожденная злоба постоянно толкала его на злодейства. Очевидно, это один из немногих исключительно отрицательных образов, в котором заключены все самые негативные человеческие эмоции – гордость, зависть и злоба. Вероятно, именно поэтому Аспид гибнет достаточно быстро с точки зрения мировой хронологии древних славян (еще до рождения Перуна).
Ответ на пост «Славянская мифология. Культ животных»
Когда мы говорим о славянском язычестве, необходимо помнить, что истоки его лежат на некоторое количество веков дальше - в праиндоевропейском язычестве.
Если копнуть ещё глубже (уже не в века, а в тысячелетия), то можно найти и верования, которые были общими на громадном пространстве от Западной Европы до Сибири и от Скандинавии до Передней Азии. Впрочем, последний ледниковый максимум очень хорошо отгородил друг от друга различные популяции людей, за счет чего возникли локальные особенности этих верований, и мы вряд ли докопаемся до реальных истоков - народы праиндоевропейской и уральской языковой семьи заняли громадную территорию, поглотив исконных обитателей.
К статье есть замечания только по тем моментам, где мифология начинает свою историю задолго до появления славян - здесь поговорим о культе близнецов и мифологии по волкам/собакам. К тому же, как ни странно, эти два пласта немного взаимосвязаны.
Культ близнецов
В уже разделившейся индоевропейской мифологии близнецы нам известны, например, как Диоскуры ("сыновья Зевса") у греков и Ашвины ("конники") у индоариев.
Серебряный сестерций с изображением Диоскуров на реверсе
Как мы можем наблюдать, и там и там близнецы - всадники. Разумно предполагается, что близнецы олицетворяют плодородие и благополучие. (Впрочем, у некоторых народах близнецов убивают - мол, не ладно родиться двоим там, где положено одному. Дикари-с) Возможно, что они являлись одновременно результатом плодородия по мужской и женской части. Вообще, эти близнецы настолько сильно вплелись в мифологию, что их отражение можно найти почти в любом мифе (например, Ромул и Рем) или сказке (правда там, иногда, к ним присоединяется третий участник - герой. Сусаноо, змееборцы или в преддверии года дракона).
Согласно реконструкции праиндоевропейской мифологии, близнецы-всадники являются братьями богини Рассвета, и сопровождают её в путешествии по небу. Предполагается, что позже Рассвет была заменена на Солнце - но тут уж нельзя сказать, когда происходит замена. Индоевропейская мифология сохранила и один и другой мотив. Можно сказать лишь с некоторой долей уверенности, что когда-то это путешествие было на лодке и без Близнецов.
Разумный вопрос вы могли бы задать - а при чем здесь "культ животных" и божественные близнецы?
Дело в том, что известные нам Диоскуры - это уже антропоморфный образ близнецов. А до того они были "лишь" парой лошадей в упряжке колесницы, на которой по небу передвигалась Рассвет и Солнце.
Кстати, близнечный миф в славянской культуре не сохранился почти. От него остался лишь "трехчастный изобразительный образ", типа такого:
И еще вот такое явление в архитектуре:
Кстати, такие коньки на крыше, где головы обращены в разные стороны, могут быть образом солнечной ладьи, где на носу и корме красуются головы животных.
Коньки на крыше - это как раз от наших близнецов-жеребцов. Распространено подобное не только у славян, но и у балтов, германцев.
Герб города Буххольц-ин-дер-Нордхайде
Однако явно, что лошади появляются в мифах примерно во времена ее приручения (и в разных мифах, как например здесь Лошадь и DOM2 или Собака как друг и предатель человека). А до лошадей близнецами выступали... олени.
Динарий в честь XIV Парного легиона
Как писал в Аквила и аналоги из совсем других времён:
Обратите внимание на динарий в честь Парного легиона (Legio XIV Gemina). Здесь надо отметить, что "gemina" означает ещё и "близнецы". В данном случае скорее даже "божественных близнецов". Это мы можем увидеть на самом динарии - ниже орла по его сторонам под штандартами видны олени. Это и есть самое древнее представление о "божественных близнецах" в праиндоевропейской культуре, когда боги уже стали зооморфны, но ещё не стали антропоморфны. Более того, это представление ещё тех времён, когда под близнецами понимались именно олени, позже они будут заменены на коней (после одомашнивания лошади в причерноморских степях), а ещё позже на всадников на конях (Ашвины, как один из вариантов).
Рога оленей могли ассоциироваться с мировым деревом. (Возможно, что и поэтому олени ассоциировались с проводниками между мирами верхний-земной-нижний.) Сами олени были одним из основных охотничьих трофеев, то есть питание древнего человека напрямую зависело от поголовья оленей - от их плодовитости в том числе. И у оленей обычно рождается 1 детёныш, а два уже редкость (прямо как у людей). Вот вам и прямая связь между близнецами и плодородием/благополучием.
В 5 пазарыкском кургане у 4 из 10 лошадей на морды были надеты кожаные маски с рогами
В общем, культ близнецов развился скорее всего ещё в те времена, когда не было ещё даже и праиндоевропейцев, наложившись отдельно на оленей (другие варианты дам позже), которые и так, возможно, были как-то сакрализованы.
Олень несет на своей спине хеттского бога
Волки vs собаки
Собаку человек приручил настолько давно, что до сих пор не найдены останки того волка, который является её предком. И как-то так повелось, что собака в праиндоевропейской мифологии стала проводником в мир мёртвых. И не просто проводником, а охранителем подземного мира - чтобы и живой не попал в мир мёртвых, и обратное движение тоже не возникало. Тут любопытно, что изначально на этом месте было 2 собаки - то есть собаки-близнецы. В греческой культуре это извратилось в двуглавого Цербера (позже ему голов прибавили), а в скандинавской в четырехглазого Гарма.
Афина, Гермес и Геракл выводят двухголового Цербера из подземного мира, а Персефона наблюдает за происходящим. (ок. 550–500 гг. до н.э.)
Да и вообще, собака - друг человека, как я рассказывал в Лошадь и DOM2 или Собака как друг и предатель человека.
Однако на заре праиндоевропейцев (а может и раньше) возникло явление, согласно которому подростки мужского пола изгонялись из поселений для прохождения обряда инициации в зрелого члена общества.
(Подробнее об этом в https://pikabu.ru/story/pokhishchenie_sabinyanok_zmeebortsyi...)
Во время инициации человек как бы "умирает" для общества в своей прошлой роли и "рождается" после инициации в новой роли. Получается, что эта молодежь должна была "пройти" в мир мёртвых и вернуться обратно. С учетом того, что юношам этим позволялось вести себя асоциально, то они зачастую идентифицировали себя как раз волками - естественными противниками "домашних" собак. Вот вам и культ волков.
Где-то рядом и культ медведей - берсерки ведь в честь него названы. Да и Париса не просто так вскармливала то ли волчица, то ли медведица (вы ведь прочитали про "темную молодежь"?)
Бронзовая пластинка VIII века. Швеция.
Хорошо разбираетесь в звездах и юморе?
Тогда этот вызов для вас! Мы зашифровали звездных капитанов команд нового юмористического шоу, ваша задача — угадать, кто возглавил каждую из них.
Переходите по ссылке и проверьте свою юмористическую интуицию!
Глава 34. Приключения в лесу
Художник Дарья Саморукова
Девочки и Лютик весело шагали по широкой, приятной тропинке. Она была ровная, гладкая, на обочинах звенели цветочки колокольчики, среди них часто попадался львиный зев и иван-чай. Пчёлки жужжали, бабочки порхали, стрекотали кузнечики и пели соловьи.
̶ Наконец-то нам попалась вот такая замечательная дорожка! ̶ со счастливой улыбкой пропела Василина. ̶ Прямо как в мире потрёпанных кукол. А птички! А бабочки! Наконец-то мы идём по оживлённой тропинке!
̶ Да, тут очень весело и красиво! ̶ радостно согласилась Одуванчик.
Воодушевлённая компания резво бежала вперёд, наслаждаясь ароматным воздухом и добродушным шелестом листвы. Лютик скакал впереди. К вечеру девочки уже устали, а Хлебного Города всё никак не было видно.
̶ Ну вот, опять нас ночь застанет под открытым небом, ̶ начала грустить Васёна.
̶ Нет-нет! Пойдёмте до конца! ̶ возразила Одуванчик. ̶ Хоть всю ночь будем идти. Не хочу я ни шалаши строить, ни дупла в деревьях искать. А тут много насекомых. Ладно днём тут порхали и жужжали симпатичные жители, а ночью наверняка появятся комары и змеи. Бр-р-р…
̶ Ну ладно, давайте попробуем обойтись без ночлега, ̶ согласилась Васёна.
А Лютик был согласен на любое решение. Так и шли они по тропе до полуночи, потихоньку пожёвывая из корзинки гостинцы от моховичка. Было темно и страшно. Даже звёзды
не светили сегодня. Наверное, небо заволокло тучами. Ночные странники почти наощупь пробирались по тропинке.
̶ Плохая всё-таки была идея идти в ночь, ̶ с досадой заявила Василина. ̶ Как жаль, что ты фонарик потеряла, растрёпа! ̶ сердито обратилась она к Одуванчику.
Вдруг над головами путников что-то зашелестело. Лена и Васёна в ужасе разбежались по обочинам и попрятались за деревьями. И только отважный Лютик остался сидеть посреди тропы, вглядываясь в тёмное небо. Кто-то пролетел мимо него, потом сделал круг, вернулся и завис над перепуганными скитальцами. К нему подлетело ещё несколько существ и, мягко махая широкими крыльями, они опустились на траву.
«Русалки» ̶ в отчаянии подумала Васёнка.
И тут местная луна вышла из-за туч и осветила небо. В подземном мире было всё иначе: солнышко маленькое, а луна огромная. Она светила очень красивым золотым светом, выстреливая яркие искры. Немного было похоже на салют.
̶ Это анчутки! ̶ раздался писк Лютика. Писк был совершенно не испуганным, и девочки выползли из своих укрытий. Одна из анчуток подлетела к подружкам.
̶ Благодаря вам я не попала в котёл к разноцветным ведьмам! Очень-очень благодарю! ̶ ласково проговорила она.
̶ Ты та самая анчутка, которая висела под потолком в доме ведьм! ̶ догадалась Одуванчик.
̶ Да, та самая, ̶ ответила анчутка, улыбнувшись своим личиком, похожим на рыльце чертёнка. ̶ Мне недавно встретился моховик. Он мне рассказал, что вы хотели вернуться в дом, чтобы спасти меня. Но он это сделал раньше. Я очень благодарна вам за нашу встречу в том
кошмарном доме. Моховик сказал, куда вы пошли. Вот я и решила проводить вас. Мало ли что может случиться. Наш мир полон неприятных сюрпризов. Хочу предложить свою помощь. Мы можем отнести вас в Хлебный край. К нему не добраться пешком и до полудня.
̶ Ура-а-а! ̶ радостно захлопала в ладоши Василина. Мышь и Одуванчик, конечно же, тоже были страшно рады. Из листвы деревьев анчутки ловко сплели качели. Они получились неказистыми, но это оказался очень удобный летательный аппарат. За каждую из четырёх листвяных верёвок ухватилось по одной анчутке, и качели взмыли вверх, унося удобно сидящую на травяном сиденье Василину. Лютик снова ехал на её плече. Следом анчутки подняли и Одуванчика. Даже крепким и быстрым крыльям анчуток потребовалось не менее часа, чтобы добраться до Хлебного края. Увидев невдалеке предрассветные очертания мельниц, Васёна радостно заверещала, от всей души рассыпаясь в благодарности к страшненьким мифическим существам.
̶ Милые, хорошие наши анчутки! Сердечно вас благодарим за такую бесценную помощь!
Анчутки опустились на землю, девочки сошли с качелей.
̶ Долг платежом красен! ̶ откланялась спасённая моховичком анчутка, и стайка добродушных чертят взмыла в небеса.