Работая в ночлежке я повидала всякое, но этот случай не дает мне покоя по сей день. К нам частенько захаживал старичок. Он ни с кем не разговаривал и на все предложения о помощи в розыске его родственников или восстановлении документов только молча мотал головой и растерянно улыбался. Вскоре к нему все привыкли и перестали обращать внимание. Он же просто съедал ужин и ложился спать на свободный лежак. И вот однажды утром он просто не проснулся. При осмотре его вещей мы обнаружили старинную флейту и довольно объемную пачку разномастных листков бумаги. Флейта была явно дорогой и в отличном состоянии. Но пока мы думали, что с ней делать, она исчезла! Прямо из закрытого сейфа, хотя записи с камер показали, что к нему никто даже не подходил. А на измятых, покрытых пятнами, бумажках была записана история, вспоминая которую, я до сих пор покрываюсь холодным потом.
Глядя на меня сегодняшнего, вам будет трудно поверить в то, что ещё несколько лет назад я был молод: в одночасье моё лицо избороздили глубокие морщины, волосы превратились в нелепый белый пушок, кожа под которым покрыта старческими пятнами. Возможно вам приходилось видеть меня и не единожды, но вы никогда не обращаете внимания на старика в подземном переходе, который неумело играет на флейте, зажимая клапаны скрюченными пальцами. Даже если вы останавливаетесь, чтобы подбросить мелочи в мою шляпу, вы никогда не смотрите мне в глаза. А жаль. Это единственное, что он мне оставил. Может глядя в мои глаза, молодые яркие глаза на лице человека, стоящего одной ногой в могиле, вам захотелось бы узнать, что же со мной случилось. Впрочем, я всё равно не смог бы рассказать, потому что голос он у меня тоже отнял. Но написать-то я могу, надеюсь однажды кто-то это прочтет, если мне уже не будет суждено рассказать эту историю самому.
Я был в общем-то самым обычным парнем, никаких особых талантов, никаких особых стремлений. Я просто старался соблюдать хрупкий баланс между количеством посещенных пар и количеством пьянок с моими друзьями-лоботрясами. Мы жили так, будто будем студентами всегда, четыре года до получения диплома бакалавра казались почти вечностью. Мы веселились, хвастались друг перед другом своими постельными подвигами и строили фантастические планы однажды вместе отправиться в кругосветку. Такой вот студенческий день сурка, только конечно куда приятнее, чем в фильме. Сейчас кажется, что это было не со мной. Мою жизнь в ту пору мало что омрачало, а редкие неприятности вылетали из головы быстрее, чем пробки из бутылок шампанского на веселой студенческой вечеринке. Но вот только кое к чему мне не стоило относиться так легкомысленно, только откуда же я мог знать.
Каждое утро, по пути в универ я видел в переходе одну и ту же старуху со скрипкой, день за днем, месяц за месяцем игравшую одну и ту же заунывную мелодию, отдаленно похожую на мелодию из оперы “Орфей и Эвридика”, только изрядно изуродованную, как и сама исполнительница. Когда я увидел её впервые и, бросив монетку в кофр, взглянул мельком в её глаза меня как будто царапнуло ощущение неправильности. Что-то в её взгляде, заставляло ощутить бегущие по спине мурашки. Так что впоследствии я всегда избегал даже смотреть в её сторону. И не я один. Поток людей просто обтекал её и каждый как будто особенно сосредоточенно смотрел себе под ноги. Вскоре она стала для меня просто неприятным элементом пейзажа. Как грязный сугроб у подъезда или мертвый голубь на тротуаре. Мы быстро учимся избегать взглядом того, что нам не нравится.
Однажды нас отпустили с пар пораньше, вернее выпроводили. Какой-то шутник позвонил в приемную ректора и сообщил, что в нашем корпусе заложена бомба. Всем было понятно, что скорее всего это просто тупой розыгрыш, но у сотрудников службы безопасности чувство юмора отсутствует. Так что нас быстренько вывели на улицу, пересчитали и велели идти домой. Но домой не хотелось, а до назначенной встречи с приятелями было ещё порядочно времени, так что я решил прогуляться.
Я шел куда глаза глядят без определенной цели, сворачивая во дворы и переулки и забрел на какую-то улочку, которой, я клянусь, я не видел ни до, ни после этого злополучного дня.
Но мне ничто не показалось подозрительным. Даже отсутствие других прохожих. На другой стороне я заметил потертую вывеску “Подержанные музыкальные инструменты” и решил, что раз я всё равно убиваю время, то почему бы не зайти. Я уже пересек улицу и бодрыми шагами направлялся к двери, когда откуда-то из подворотни кто-то кинулся мне наперерез, чуть не сбив меня с ног. Когда шок от неожиданности прошел и я рассмотрел незнакомца, по спине пробежал знакомый холодок. Это была она. Та самая старуха из перехода. Она махала руками, выпучив странные для женщины её возраста голубые глаза с яркими белками. Открывала рот, но из него доносились только какие-то всхлипы и свист воздуха, как будто кто-то наступил на дырявую резиновую детскую игрушку. С перепугу я толкнул её и она рухнула на тротуар как мешок тряпья, не вскрикнув, а только зашипев от боли. Я попятился от неё как от прокаженной, а она, силясь встать продолжала смотреть на меня своими неестественными синими глазами, в которых, кажется, стояли слезы. Развернувшись, я чуть ли не бегом понесся к магазину, рывком распахнул дверь, жалобно скрипнувшую петлями, и ввалился в лавку старьевщика под звон старомодного колокольчика, подвешенного над дверью.
На меня дохнуло запахом пыли и я почему-то ощутил состояние полного покоя. Старуха, прогулка, встреча с друзьями — всё вылетело из головы, сменившись ощущением, что именно сюда, в этот магазинчик, я и шел всё это время. Я как ребенок, завороженный яркой игрушкой, уставился на стену магазина, сплошь увешанную самыми разнообразными инструментами, некоторые из которых я видел впервые и даже не представлял ни их названий, ни как на них играть.
— Ищите, что-то конкретное, молодой человек? — голос продавца заставил меня выйти из оцепенения.
За стойкой стоял румяный, усатый мужчина в клетчатой рубашке и подтяжках. С солидным животом и располагающей широкой улыбкой. Он растягивал гласные в словах как добрый сказочник из какого-то старого мультфильма.
— Просто смотрю, — улыбнулся я в ответ, — зашел скоротать время и полюбопытствовать.
Продавец улыбнулся ещё шире, топорща свои густые пшеничные усы.
— Уж в чем-чем, а в этом я вам точно могу помочь. Вы не стесняйтесь, в моем магазине всё можно трогать руками. Если уж инструмент так многое пережил, как мои сокровища, то вы ему точно не навредите, а может и порадуете своим вниманием.
Я кивнул, продолжая глуповато улыбаться, и вернулся к разглядыванию богатой экспозиции. Больше всего меня привлекла витрина с духовыми инструментами. Волторны, тубы, тромбоны, флейты поблескивали из-под слоя патины, как будто подмигивая мне. Мой взгляд упал на поперечную флейту. Меня пронзило ощущение, что стоит мне лишь захотеть, как я тут же смогу извлечь из неё прекрасную музыку. Желанию немедленно попробовать было невозможно противиться и мои руки как будто сами легли на клапаны, а губы приникли к отверстию. Но разумеется никакого чуда не произошло. Мне удалось издать только мерзкий высокий свист, но прозвучал он так оглушительно, что когда я перестал дуть, тишина словно зазвенела у меня в ушах. Я с неловким выражением на лице повернулся к усатому продавцу в надежде на то, что он мне подскажет, что я делаю не так, но того словно подменили. Его брови были сдвинуты, от улыбки не осталось и следа, щеки пылали.
— Ай-ай-ай, молодой человек. Разве можно так с инструментом, который старше вас на сотню-другую лет?
— Я… Но вы же сказали, что я могу попробовать… Я же не музыкант, я просто, — мямлил я.
— Просто пришел убить время! — пузатый продавец как будто раздулся и казался просто огромным, его щеки стали пурпурными, — Поздравляю! Вам это удалось! Ваше время мертво. И воскресить его вы сможете только если заслужите прощение этой чудесной флейты. Вы будете играть на ней пока не сможете сносно исполнить хоть одну мелодию или пока смерть не сжалится над вами! А теперь убирайтесь из моего магазина! — Голос усача прогремел в моей голове как военный оркестр, а после перед глазами всё поплыло. Я не помню, как вышел из лавки, не помню как бродил по улицам до тех пор пока не взглянул нечаянно в зеркальную витрину магазина, откуда на меня испуганно глянул в ответ старик, сжимающий в руках старую флейту.
Я видел расклеенные по всему городу объявления о моем розыске, я наблюдал с безопасного расстояния за своими символическими похоронами, когда спустя три года родители и друзья отчаялись разыскать меня или хотя бы мой труп. Вместе с пустым гробом на дно могилы опустилась и моя надежда вернуть свою прошлую жизнь.
У меня же остается только жизнь бездомного немого старика и проклятая флейта. Я играю на ней каждый день, пока не закружится голова, пока не сведет пальцы. И порой это даже похоже на музыку, хотя, возможно, мне просто хочется в это верить.
Ту женщину со скрипкой я больше никогда не видел, хотя искал и в том самом переходе и везде, где только может найти приют бездомный. То ли, чтобы поблагодарить, то ли чтобы извиниться. А может просто хотел, чтобы рядом был хоть кто-то кто понимает моё горе. Может она наконец смогла сыграть мелодию из “Орфея и Эвридики”, а может просто сгинула. В любом случае, теперь она свободна.
