vrochek

vrochek

Шимун Врочек, писатель. Автор романов "Питер" из серии Метро 2033, "Рим 1-2", романа "Золотая пуля". https://author.today/u/shimunvrochek
Пикабушник
поставил 511 плюсов и 0 минусов
отредактировал 4 поста
проголосовал за 4 редактирования
Награды:
5 лет на Пикабу
54К рейтинг 706 подписчиков 43 подписки 248 постов 133 в горячем

Итоги года 2019

Итоги года 2019 Книги, Фантастика, Юмор, Вестерн, Ужасы, Метро 2035, Шимун Врочек

Нет, я эти книги не просто прочитал :) Я их написал.

"Золотую пулю" -- в соавторстве с Юрием Некрасовым*.


* "Золотая пуля" -- хоррор-книга года по версии журнала "Мир фантастики".

Шорт-листер премии "Мастера ужаса 2019".

Показать полностью

Парень и море

Парень и море Авторский рассказ, Фантастика, Мистика, Куба, Че Гевара, Ктулху, Война, Фотография, Длиннопост

Джип бросало на разъезженной дороге.

- Стой! Стой! – закричали рядом. Водитель Че, неопытный и необстрелянный, дернулся и вывернув руль, притормозил. Че мимоходом пожалел, что сам не сел за руль. Это была ошибка. Американский «джип» развернулся мордой к обочине, Че едва не выбросило на лобовое стекло.

Вперед, хотел он сказать водителю, но понял, что уже поздно.

Их окружили оборванные, опустившиеся люди. Грязная военная форма, засаленные волосы и бороды. В руках винтовки. Барбудос, видимо, из местных сил самообороны.

У одного из солдат на подбородок текла слюна, он этого не замечал.

«Когда они успели превратиться в скотов?», подумал Че. «Как мало человеку нужно времени, чтобы запустить себя». Даже после высадки с «Грандма», в зарослях сахарного тростника, в болотах, когда повстанцев преследовали все и вся, мы выглядели лучше. Потому что собранность – она не в одежде. Она в лице. В этих лицах вокруг не было воли. Зато было что-то другое, жестокое и звериное.

- Кто такой? – грубо спросил один из них.

- Министр финансов, – сказал Че, и солдаты расхохотались. Поразительно. Люди всегда смеются, когда им говорят правду.

Солдат поднял винтовку и выстрелил в голову водителю. Б-бух. Короткий резкий звук. Че забрызгало кровью. В следующее мгновение солдат перевел винтовку на Че, нажал на спуск… Бух! Левую руку Че обожгло.

Щелк. Пусто. Солдат с недоумением оглядел оружие. Патроны кончились, понял Че. В следующее мгновение он вывалился на дорогу с другой стороны машины, расстегнул кобуру…

Солдат потряс винтовку, словно это могло вернуть патроны обратно.

Че вытащил пистолет, взвел курок. Выпрямился, вскинул пистолет.

Солдат смотрел на Че. Он остался один, его товарищи убегали, побросав винтовки. Че видел вдалеке их грязные спины.

Солдат зарычал, оскалив зубы. В глазах его уже не было ничего человеческого – кроме разве что странного недоумения. Словно он сам не понимает, зачем это делает.

Теперь он больше всего напоминал обезьяну – из тех, что Че видел в окрестностях Гаваны. Целые стаи появились на улицах города. Обезьяны были грязные, запаршивевшие, изуродованные, с выбитыми глазами. Агрессивные. Истошно орали и нападали на людей.

Солдат наклонил голову, полез через машину.

Че хладнокровно прицелился и нажал на спуск. Раз, другой. Рука дернулась, в ладонь толкнулась отдача. Солдат остановился. Упал.


* * *

К рассвету он добрался до океана.

Гигантский силуэт, тонущий головой в облаках и тумане, надвигался на Остров Свободы.

Че поднес здоровой рукой бинокль к глазам.

Дорога. Перевернутые машины, тела людей. Многих убили свои же близкие. Что-то овладевало людьми, что-то жуткое и первобытное… и оно было гораздо древнее, чем кто-то мог себе представить. Даже он, Че, образованный человек. Одно было ясно: Куба погибала. А вместе с ней – весь мир.

Че огляделся. Никого, все бежали. Эх вы, барбудос. Эх вы, солдаты свободы.

Пушка на обочине. 76-мм советская пехотная пушка. Че Гевара опустил бинокль, вынул из кобуры пистолет, пошел к ней. Расчет бежал, оставив дело на полпути. Похоже, из орудия собирались стрелять. Его установили на сошки, закрепили, развернули в сторону океана. Зарядный ящик стоял раскрытый, снаряды поблескивали желтым металлом, словно спрашивали…

«Человек ты или нет?» А, Эрнесто?! Боль в раненой руке стала невыносимой.

- Команданте?

Че резко повернулся. Голова на мгновение закружилась. Перед ним стоял мальчишка, чумазый, лет восьми.

- Че?! – глаза мальчишки загорелись. – Это вы?

Глаза у него было совершенно нормальные. Значит, на него «зов» чудовища не действовал.

- Как тебя зовут? – спросил Че.

- Паоло.

Че кивнул.

- Помоги мне, Паулито.

Рука висела как плеть. Похоже, рана серьезнее, чем он думал. Он здоровой рукой подтащил снаряд к пушке. Мальчишка помог, придержал снаряд. Как тут… черт. Вот так, конечно. Рукоять вверх… открыть замок… вставить снаряд… Че рывком дослал снаряд, закрыл замок. Прислонился лбом к металлу, чтобы отдышаться. Во рту – вкус мокрой тряпки и железа.

Что дальше? Прицелиться. Так, взять шнур.

- Отойди назад, Паулито, - приказал Че.

Земля содрогнулась. Че снова посмотрел туда, вдаль, где в тумане над океаном шел Он.

- Огонь! – Че присел и дернул шнур. Рывок болью отозвался в раненой руке.

Пушка дернулась. Б-бух! Вспышка резкая, словно черно-белый снимок. Снаряд ушел туда, в высоту. Смотри внимательнее, Че. Смотри.

Маленький белый разрыв. Не потерять, подумал он. Сделать поправку. Черт, почему я не учился на артиллериста? Как бы это сейчас пригодилось.

Чудовище словно не заметило удара снаряда.

Рычаг вверх, открыть казенную часть… Раз! Раскаленная гильза вылетела на землю. Резкий, вонючий запах артиллерийского пороха почти перекрыл вонь водорослей… и этот… зззз… Если бы мог, Че заткнул бы уши. Опять началось… Этот звук, сводящий людей с ума.

Это все он, все этот каброн. Этот осьминогоподобный козел.

Че задыхался. Влажный воздух, наполненный ароматами болота и сырости. Дышать… моя астма… Гевара схватился за горло. Воздух застрял в груди мокрой операционной ватой. Где ингалятор?!

Воздуха не было. Тело Че обмякло – его надежное тело, носившее своего хозяина все дни в зарослях тростника, в горах, среди лихорадки и испарений. Кровь промочила штанину, в ботинке уже мокро.

- Че? – спросили его.

Он поднял голову и понял, что сидит на земле. Мальчишка смотрел на него с любопытством. Смешно. Из всех бойцов Че только он и не сбежал. Настоящий революционный барбудо, «бородач», у которого и борода-то еще не растет.

Паоло протянул руку и взял из его ладони пусковой шнур.

Че откинулся на спину. Выдохнул. Хорошо. Когда умирает один революционер, на его место встает другой. Когда умирает… один настоящий… человек… на его место встает… другой настоящий человек. Это закон природы. И никакому многорукому богу этого не изменить.

Перед глазами Че плыли черные пятна. Опять мелькнуло видение: город, преломленный в тысячах кривых зеркал, чудовищный, неправильный… зеленая слизь стекает по стенам…

Че усилием воли вернул себя обратно. Паоло, открыв рот, смотрел на него. Эх, ты.

- Стреляй, мальчик, не бойся, - сказал Че. Паоло помедлил и кивнул.

Б-бух. Пушка подскочила и откатилась назад.

Темная волна захлестнула Эрнесто Гевару де ла Серна, больше известного как «Че». И все перестало существовать.

Но пока билось сердце, он еще слышал, как снаряд ударил чудовищное порождение мрака, и тот вдруг закричал – то ли от боли, то ли от ярости.

Когда Паоло повернулся, Че был уже мертв.

На лице команданте застыла улыбка.

Мальчик замер на мгновение. Затем наклонился и вытащил следующий снаряд из ящика.



(с) Шимун Врочек

Иллюстрации: 1. Эрнесто Че Гевара, 1959 год. 2. A storm is coming by Felipe Escobar Bravo

Парень и море Авторский рассказ, Фантастика, Мистика, Куба, Че Гевара, Ктулху, Война, Фотография, Длиннопост
Показать полностью 1

Канарейка хаоса (новогодний фант.рассказ)

Канарейка хаоса (новогодний фант.рассказ) Авторский рассказ, Фантастика, Новый Год, Санкт-Петербург, Дьявол, Мутант, Самурай, Спасение мира, Длиннопост

У нас в семье так заведено: у кого айкью меньше, тому и выкручиваться.

Нет, лучше начну с другого...

Я вот все надеюсь, что инопланетяне когда-нибудь прилетят. Потому что других реальных путей выкрутиться из этой ситуации я не вижу.

Канарейка Хаоса сегодня не очень разбушевалась, только трансформаторную будку слегка опалило, а так -- над замерзшей Невой поплыли симпатичные фиолетовые протуберанцы, похожие на силовые поля из "Доктора Кто". Но этим в Питере вообще никого не удивишь. Удивительно флегматичный у нас город. Не нарадуюсь. Говорят, к нам как-то папа римский заезжал, но так и уехал, никем не замеченный. У него только один раз автограф взяли, перепутав с Энтони Хопкинсом. А какому-то мексиканскому наркобарону (с московской пропиской) на золотом "бентли" весь бок гвоздем процарапали, чтобы не парковался на пешеходном переходе. Я рысью покатил коляску дальше по аллее, взрезая снег, словно бульдозер – подальше от черного пятна, и свернул за решеткой налево. Как раз вовремя. Загорелся зеленый, и мы с КХ рванули через пешеходную "зебру". Заскочили в маленький магазинчик. За спиной звякнула, закрываясь, дверь.

В магазине тепло и пахнет свежей булкой. "Пышки - 24 рубля", прочитал я. Что-то дорого. Лампы дневного света потрескивают над головой.

Продавщица смотрит на Канарейку Хаоса и говорит:

- Привет, красотка. Как тебя зовут?

- Ирочка, - соврал я. На всякий пожарный, конечно. Канарейка Хаоса, обнаружив, что неожиданно стала "Ирочкой", недоуменно подняла бровь.

- Какое красивое имя! – не унимается продавщица. - А сколько тебе лет, Ирочка?

- Мне тридцать девять, - честно сказал я. Я всегда в таких ситуациях перевожу внимание продавщиц на себя. Элька даже злиться начала. Но я ей честно говорю -- если не я, то кто? Элька злится еще больше. Но в целом понимает, что иначе нельзя. Пусть лучше запомнят верзилу-металлюгу в очках и с бородкой. - Дайте вон то пиво.

- Какое?

- Самое дешевое. Спасибо.

Мы вышли из магазина. Самого дешевого оказалось два вида. Чтобы не мучиться, я взял оба. Все равно говно. Одну бутылку положил в коляску, другую открыл. Питерский день стал несколько добрее.

По пути мы с КХ заскочили в книжный. Как обычно. Я люблю книги.

- Я не Икочка. Я Оля, - сказала вдруг Канарейка, когда мы проезжали мимо прилавка.

Это она, конечно, вовремя.

- Договорились, - говорю я.

Мы добрались до отдела фантастики. Я привычно полез в раздел женского любовного фэнтези – никогда не покупаю, зато обожаю читать аннотации, но тут КХ повела себя странно.

Она вдруг стала морщиться, ерзать, словно вот-вот заплачет.

- Ты есть хочешь? – спросил я. – Или писать?

И тут я увидел.

В магазин за нами зашли двое. И стояли теперь в своих черных дождевиках у стойки, выбирали магнитики. Затем один отошел к двери, встал там. А другой примерял солнечные очки. В Новогоднюю ночь -- почему нет? Желания должны исполняться.

У меня холодок пробежал по затылку.

Конечно, мы с Элькой знали, что когда-нибудь это случится. Контора выйдет на нас.

Я присел рядом с коляской.

- Доча, мы сейчас очень быстро поедем, - сказал я КХ. Канарейка посмотрела на меня серьезно. - Поиграем в гонки. Помнишь, мы смотрели "Тачки 3"? Сейчас мы с тобой будем Макквин Молния. Хорошо?

Канарейка кивнула.

- Я тебя лублу, - говорит.

У меня даже дыхание перехватило. Я вообще чувствительный отец-металлист.

- Я тебя тоже "лублу". Раз-два-три... поехали!

И мы помчались. Мимо раздела современной прозы, мимо энциклопедий (люблю про динозавров), мимо детской книги… Вперед!

Коляска «бритакс» весит около пятнадцати килограммов, КХ – еще двенадцать вместе с запасными вещами, плюс мои девяносто пять. Агент в черном дождевике попытался заступить нам дорогу – и зря. Большая ошибка! Коляску только слегка тряхнуло, мне дернуло плечо -- агента же снесло прямо на стойку с магнитиками. Грохот был, словно в магазине взорвалась мощная петарда. Открытки с видами Петербурга запорхали по всему книжному. Агент с солнечными очками рванулся было к нам, но на него упала стойка с путеводителями… Выбрал очки, выбери и пляж, злорадно подумал я.

Мы вырвались.

Что удобно с коляской – можно бежать как слон, даже по обледенелой улице. С ребенком на руках так не побегаешь.

Заскочив за угол, я схватился за телефон. Чуть карман куртки с мясом не вырвал. Быстрее. Да разблокируйся ты! Черт! Давай!

Я на ходу набрал Эльку. Гудки. Гудки. "Возьми трубку, пожалуйста", взмолился я. Потом "вызываемый абонент находится вне зоны доступа". Фак! Фак! Конечно, я подозревал, что до Элькиной лаборатории Контора доберется в первую очередь, но все равно надеялся на лучшее.

Я попробовал еще раз, уже зная, что теряю время. И еще раз. И еще.

Снег падал с небес, мягкий и пушистый. Канарейка Хаоса ловила ртом снежинки и морщила нос. Еще вчера мне казалось, что у меня скучная жизнь. Накарнал, блин.

Гудки. «…абонент временно вне зоны доступа…»

От телефона нужно избавиться, это азбука.

Я загнал коляску в арку, выглянул. Никого. Дождался, когда мимо проедет крытая газель (с номерами Ревеля, кстати), подбежал к дороге и аккуратно забросил телефон в кузов. Прощай, дружище. Пусть агенты ищут меня у финской границы.

Поворачиваясь, я снова увидел на углу людей в блестящих черных дождевиках. Блин, ну зима же! Что, не могли по погоде одеться? Я юркнул в арку, молясь, чтобы меня не заметили.

Теперь агентов было больше. И один чувак носил белое.


#####

Я аккуратно закрыл дверь, перевел дыхание. Сквозь цветное стекло я видел, как мимо пробежали две тени в темных дождевиках.

"Вейп-шоп". Черт, вот куда я попал. Парень за стойкой курил вейп, похожий на космический корабль из старой фантастики. Он сидел, окутанный белыми клубами и смотрел телик. Там что-то кричали гортанными японскими голосами и звенел металл. На стене портреты Боба Марли и Че Гевары. У стойки застыл средневековый рыцарь в полный рост, с мечом. Из приоткрытого забрала скалится череп.

Занятное местечко. Я посмотрел. Черт, мне нужно оружие! Одними кулаками мало что сделаешь.

- Сколько стоит меч?

Парень с дредами расслабленно покачал головой.

- Меч?

- Да, двуручник. Сколько?

И тут я понял, что сумка со всеми деньгами и карточками осталась в книжном. Так вот что это было! Черт. Я зачем-то полез в коляску, словно мог оставить сумку там, в отделении для вещей. Сумки, конечно же, не оказалось. Зато… Прохлада стекла в ладони, мда.

- У меня есть только это.

Я поставил на прилавок бутылку пива. Парень с дредами заморгал.

- Крафт?

- Бир, - сказал я. - Просто бир. Томское.

Парень совсем озадачился. Задумчиво выпустил клуб белого дыма.

- А зачем тебе меч, чувак?

- Ну... - я сделал неопределенный жест. Как тут объяснишь об агентах Конторы? О пробуждении Хаоса и скором конце света? В дешевой фантастике, что я читал, это делалось на раз-два.

Канарейка Хаоса что-то пробурчала.

- Ты спасаешь свою жизнь и жизнь дочки? - у чувака загорелись глаза.

- Да.

- Ты предал прежнего хозяина и ступил на путь мести?

Я подумал. Можно и так сказать. Я вспомнил все эти металлические баллады, которые я так любил раньше. "Приди, хозяин ада! Я твой слугаааа!". Черт, а ведь действительно. В юности все эти «Сатана, возьми мою душу», кажутся настоящей романтикой. А сейчас, когда мне сорок и запахло жареным… серой… Нет, никаких хозяев.

Элька говорила, что сначала появятся агенты.

- Да, - говорю я. - Как ты догадался?

- Убиться ваще. Улет! - парень не на шутку разволновался. Что они вообще здесь курят? Он встал, показал на телевизор: - Чувак, да ты убийца сегуна, в натуре.

Я заглянул. Там суровый самурай в черном катил коляску с лысым ребенком и убивал всех на своем пути. Классика видеосалонов 90х. "Убийца сегуна". В данный момент убийца расправлялся с какими-то черными нинзя. Кровь летела во все стороны.

- Так я возьму меч?

- Он прикручен. Это просто жесть, им комара не убьешь. Подожди-ка! - парень подставил табуретку, залез на нее. Потянулся и достал со шкафа японский меч с белой рукояткой.

Я вздохнул. Сдернул резинку с волос, помотал головой. Хайр черно-седой волной рассыпался по плечам. Я взял меч наизготовку и сделал грозное лицо. Именно в таком виде я попал на обложку фантастического боевика «Последний тамплиер. Золотые залежи», только меч был другой. Я не только читаю фантастику, у меня есть знакомые фантасты.

- Теперь понятно? – говорю.

Парень оживился.

- Киану Ривз! Джон Уик! – воскликнул он.

Я ухмыльнулся.

- Вообще-то Горец, ну да ладно.

Джон Уик тоже ничего. Вот бы мне так расправляться с врагами. Я вспомнил, как замолчал телефон Эльки, и настроение снова испортилось.

Парень вообще воодушевился.

- Клево ваще, - он вышел из-за прилавка, вытащил смартфон. - Одно фото, чувак?

- Валяй.


#####

Мы вышли на улицу. Теперь я был вооружен, но безденежен. Впрочем, ехать Убером или яндекс-такси я бы все равно не рискнул. Агенты отследят нас мигом. Коляску мы оставили парню с дредами – на хранение. Значит, теперь нам нужен транспорт. А вот и он…

У бара стоял офигенный "харлей" – с коляской, огромный, черно-хромированный и сверкающий, словно задница дьявола (простите за метафору, я слушаю слишком много тяжелой музыки). С мотоцикла как раз слез здоровенный толстый мужик в кожанке. Шлем у него был с крошечными рогами.

Я шагнул к мужику. Поднял меч, словно долбаный нинзя.

- Мне нужна твоя одежда, сапоги и мотоцикл.

Мужик посмотрел на меня и хмыкнул. Ростом он был вровень со мной, тоже великан – и совершенно меня не испугался.

- Всю жизнь мечтал сказать эту фразу, братан?

Я кивнул. Мужик засмеялся гулким басом.

- Та же фигня. А на мотоцикле ездить умеешь?

- Нет, - я опустил меч.

- А мелочь твоя? – он кивнул на Канарейку Хаоса. Та скорчила мину. Дочка у меня – само очарование. Постапокалиптическое, правда, но все же.

- Моя. К маме едем, - сказал я и зачем-то добавил: - Ее нужно спасать.

- Ладно. Садитесь, подвезу.

Мы с КХ сели в коляску. Это в моем детстве коляски в мотоциклах были проверкой на прочность, а тут целый роллс-ройс. Я закутал Канарейку потеплее в белый мех. И так Конец Света, еще не хватало простудиться.

Мужик разглядывал нас с интересом. Когда я поволок в коляску меч, мужик засмеялся. Протянул мне шлем, надень, мол.

- Куда ехать?

- К институту генетики.

- Это который? Их в Питере три штуки.

- Проспект Динамо.

- Это как понимаю, последняя надежда человечества? - он кивнул на КХ. Девица наморщила лоб.

Мужик шутил, но я кивнул -- совершенно серьезно.

- Да.


#####

До Нового Года два часа, людей вокруг полно, зато нет пробок. Мы промчались по Невскому с ветерком. Через мосты. Новогодний город залит светом. Снег падает редкий и красивый, как из голливудского фильма.

Вот мы и на месте. Тихая улица почти без света. Снег падает. Кажется, что все хорошо… У меня опять задергалось где-то под сердцем. Потому что ничего не хорошо.

- Спасибо, - сказал я. Протянул мужику шлем.

- Бывай, бро. Удачи тебе с дочкой! Повеселитесь. Новый Год все-таки.

Это точно, Новый Год. Я с тоской подумал о елочке в нашей гостиной. Гирлянды переливаются в темноте. Синие, зеленые, красные. Китайские, с алиэкспресса, но радость от них все равно настоящая. А в морозилке бутылочка заготовлена. Я сглотнул слюну. Не время расслабляться.

Вперед, хэви-металл.

Конечно, мы мы заготовили план на случай кризиса. По нему мы уже должны были с Канарейкой оказаться у белорусской границы. Дальше в Минск, аэропорт, самолет до Индонезии. Дальше в Таиланд, Камбоджу и скрываться до посинения.

Но я не стал действовать по плану. Или мы заберем Эльку, или нам конец.

У Эльки -- IQ больше 190 пунктов. Она гений. Биолог. Знает три языка, английский -- как родной. Но может заблудиться в супермаркете или забыть, где живет. А при попытке спросить дорогу, загреметь в полицию. Но это не страшно. Ни фига не страшно. Она -- моя любовь, а я -- ее социальные навыки.


#####

Я сразу почуял неладно, но повернуть назад не мог.

Вход в здание не охранялся. Будка охраны была украшена мишурой и красными шариками -- и пуста. Черт. Я вытянул клинок из ножен, взял меч наизготовку.

Я заглянул за стойку охраны.

Дядя Миша, пожилой пенсионер, когда-то он работал в службе внешней разведки, лежал на полу в луже крови. Его разорвали когтями... Когтями?!

Я вдруг вспомнил, как однажды мы с дядей Мишей болтали, пока я дожидался Эльку с работы (она уже была беременна Канарейкой Хаоса). И дядя Миша сказал:

- Не верю я ребятам в белом. Всем этим веганам, борцам за природу, нет курению и давайте добьемся. Знаешь. Когда наступит конец мира, последняя битва, ребята в белом будут ссаться по кустам. А драться выйдут кто-то вроде меня и тебя… заросшие потные мужики в потертых косухах, со стальной пластиной в мыске ботинка. Люди в черном. Вот так, парень.

А теперь дядя Миша мертв. Конец Света добрался и до него. Я перехватил меч крепче, двинулся вперед.

Спасибо, дядя Миша. Теперь у меня нет сомнений.

Я знаю, кто решит судьбу мира.

Это будем мы -- высокомотивированные мужики с низким айкью.

- Эй! – окликнули меня. – Ты ребенка забыл.

Я рефлекторно дернулся, обернулся… Они были позади меня. Шестеро в черных блестящих дождевиках.

Агенты Хаоса.


#####

Меня притащили в какой-то ангар и посадили на стул. Канарейка Хаоса отбивалась и верещала, но ее тоже посадили – в специальное кресло, вроде нашего для кормления. Только это было из белого пластика (надеюсь, ударопрочного). И пристегнули ремнями. КХ затихла – наверное, потому что я был рядом. А может, она собиралась с силами, чтобы уничтожить тех, кто нас захватил, одним презрительным взглядом.

Среди черных дождевиков появился человек в белом. Я сразу окрестил его Вежливым – настолько ледяное, спокойное лицо у него было. Вежливому поставили стул напротив меня. Его белый кожаный пиджак скрипел, когда он усаживался.

- Вы все в сексшопах затариваетесь, что ли? Не пойму.

Вежливый улыбнулся. Тонкие губы изогнулись, а глаза остались холодными:

- Игорь... Могу я называть вас Игорем? Зачем все эти смешные побеги, эти шпионские трюки с телефонами и карточками? Контора не шутит. Мой хозяин не шутит. Неужели вы не понимаете, что сопротивление бессмысленно?

Я подумал и покачал головой.

- Нет? - удивился Вежливый.

- У меня низкий ай-кью. Мне можно.

- Можно что?

- Надеяться.

Вежливый рассмеялся. Тоже очень вежливо. И вот тут я подумал, что в нашей ситуации помочь могут только инопланетяне.

- Можно вопрос? – сказал я. - Где моя жена? Что вы с ней сделали?

Я ждал ответа

- Понятия не имею, Игорь Александрович, - сказал Вежливый. – Верите мне, нет?

И тут это случилось еще раз...

Фиолетовая вспышка. Я проморгался... агентов не было... пусто. Ничего не понимаю!

Канарейка Хаоса засмеялась. И стала тыкать пальцем:

- Ешаики! Ешаики!

«Смешарики», то есть. КХ нравится этот мультик.

Агенты, раздувшиеся, как аэростаты противовоздушной обороны, плавали под потолком ангара. Действительно, похожи на смешариков. Только черные и блестящие от дождевиков. Они иногда кричали жалобными голосами.

Мистер Вежливый куда-то исчез. Неужели лопнул?

- Так, - сказал я. КХ насупилась. - Я сколько раз говорил? Нельзя так делать. Ай-яй-яй. Мама будет нас ругать.

Канарейка состроила гримасу.

- Ладно-ладно, - поправился я. - меня будет ругать. А ты молодец. Уходим.


#####

Пора рассказать, почему мы между собой называем дочь Канарейкой Хаоса.

Раньше шахтеры брали в забой клетку с желтенькой птичкой канарейкой. Чтобы, когда наступает звиздец, птичка дала знак -- пора валить. Элька говорит, что когда начнется Конец Света, КХ узнает об этом первой. И тогда, возможно, у нас будет немного времени.

Не знаю, откуда это Элька взяла. Но я ей верю. Ох, не геронтологией они в своей лаборатории занимались, точно.

Элька говорит, что это был несчастный случай. Пробирка лопнула у нее в руках... или не пробирка? Элька сыпала кучей терминов, но я все равно не запомнил. И что-то там еще про зеленый свет… В общем, Элька была беременна. И что-то произошло.

Я всю жизнь проработал на табачной фабрике, пока меня не уволили.

Теперь я сижу дома с Канарейкой Хаоса, потому что Эльке в ее лаборатории платят намного больше, чем мне на старой работе. Я кормлю мелкую, иду с ней гулять, пью пиво на прогулке и читаю фантастику. Мне нравится фантастика. Да, как вам сюжет?

В семье ученой-биолога, работающей в секретной лаборатории, и любящего выпить любителя дешевой фантастики подрастает ребенок-биологическое оружие. Это гибрид ДНК человека и ДНК ангела. Пробу ангельского ДНК нашли на глубине 13 километров при бурении сверхглубокой скважины на Кольском полуострове.

И вот однажды под Новый год...

Да, вы правы. Сюжет так себе.


#####

- Уходим, - сказал я КХ.

- Не так быстро, - произнес знакомый голос. Очень вежливый. «Как у лося в анекдоте», подумал я в отчаянии.

Я поднял свой меч, встал в стойку.

Вежливого тоже изменила фиолетовая вспышка. Теперь он обрел свой истинный облик. Он напоминал чудовище-минотавра, белоснежного, с крыльями, как у ангела – огромными, белыми. Пушистыми, как снег. Я пригляделся. Нет, не так все красиво. Местами перья обуглились, на шкуре зияли кровавые пятна и шрамы.

- Мой хозяин требует это дитя, - сказал минотавр. Глаза его горели красным огнем. В аду им лампочки вкручивают, что ли?

Голос его оставался вежливым, но грохотал, как горный обвал.

- А твой хозяин ху не хо? – спросил я в ответ.

И мы столкнулись в схватке, как два горных обвала…


#####

- Вы где были? – требовательно спросили из темноты. И у меня заныло сердце.

Из темноты парадной к нам шагнула Элька – живая и невредимая. С пакетами в руках. Красивая настолько, что мы с Канарейкой замерли как соляные столбы. А нет… Канарейка просто уснула. Вымоталась за день.

Элька, Элька… Жива! У меня вдруг подкосились ноги.

- У меня телефон разрядился, - пожаловалась она. - Еле добралась… Как вы могли меня бросить! Я думала, вы меня придете и спасете.

- От такси?

- Да!

У Эльки фобия на желтые машины. Автобусы она вообще считает кем-то вроде чудовищ, пожирающих людей, и панически боится. И только трамвай почему-то пользуется ее необъяснимой симпатией.

Элька остановилась, словно увидела нас впервые. Канарейка Хаоса засопела у меня на руках, зевнула…

И открыла глаза:

- Мама? – спросила она сонно. – Мамочка!

Протянула руки. В следующее мгновение мы уже обнимали Эльку. Вот она, моя любимая скучная жизнь.

- А где коляска? – спросила Элька. Неудоменно подняла брови. – Чего ты ржешь?

Я не ржу. Честно. Я радуюсь.


#####

В ангаре колыхались в воздухе белые пушистые перья. Летали под потолком черные шары и время от времени кричали смешными голосами.

Посреди ангара лежал мертвый ангел, забитый насмерть сувенирным мечом.

Это Питер, детка.


#####

- …поздравляю вас с новым две тысячи восемнадцатым годом! – объявил президент. Телевизор работал в полутьме, заливая синеватым светом праздничный стол.

- Разливай, разливай, быстрее, - зашипела Элька. – Не успеем.

Шампанское выстрелило в потолок, я начал разливать. Я не люблю шампанское, но сегодня хотелось такой вот серой стандартной суеты. Чтобы – как у всех. Чтобы чувствовать, что в жизни есть некий четкий план и распорядок. Чтобы забыть о том, что когда-нибудь наша любимая Канарейка Хаоса возвестит о Конце Света.

Если, конечно, раньше до нас не доберется очередная Контора.

Мы дождались двенадцатого удара и чокнулись. Чин-чин. А потом поцеловались... Когда я доедал салат, за окном вспыхнуло фиолетовым и красным. Раз, другой. Петарды, наверное. Элька подошла к окну.

- Салют?

- Да пофиг, - я допил кислятину и решил, что пора достать заветную бутылочку. Даже зажмурился в предвкушении. Водка это вещь.

- Игорь! Игорь… смотри! – Элька привстала на цыпочки.

- Что еще?

Я встал, выглянул в окно и открыл рот.

Помните, что я говорил раньше, когда все закрутилось? Без пришествия инопланетян нам в этом точно не разобраться.

И они, блин, пришли.

В черном новогоднем питерском небе зависли десятки летающих тарелок. Их огни сияли – желтые, зеленые, красные. Как гирлянды на елке.

Кажется, моя просьба о помощи не осталась незамеченной.

Я покосился на Канарейку. Дочь невинно сопела, развалившись в кресле для кормления. Ноги забросила на столик.

Похоже, Конец Света временно отменяется. И на том спасибо.

- Вот это да, - сказала Элька. – Видишь? Они прилетели!

Я кивнул. Потом полез под елку. Где-то тут было письмо Деду Морозу, что нарисовала Канарейка Хаоса.

Я развернул листок. И вздрогнул. Цветными карандашами, корявым детским почерком были нарисованы… летающие тарелки.

Интересно, когда Канарейка объявит о Конце Света, это будет – потому что она его предчувствовала или потому что пожелала? Я почесал затылок. Надо, наверное, нам получше ее кормить. И любить. И как-то умудриться проскочить подростковый возраст с его депрессиями и психами...

- Что там у тебя? – спросила Элька. Я небрежно свернул листок и спрятал. Да, теперь от мамы нам точно попадет.

- Ничего.


#####


Ранее питерское утро. Туман стелился по мостовым, висел над Невой, застревал в дворах-колодцах и переулках. Первого января город словно вымер, словно Конец Света все-таки наступил. Хотя кто его знает... На снегу тут и там лежало конфетти. По крайней мере, это был нескучный Конец Света.

Я медленно толкал коляску с бодрой Канарейкой и отчаянно зевал. Сейчас перейдем через улицу, там направо через сад, к пруду. Обычный наш маршрут. Я остановился… Во дают. Ну разве так можно?

- Ну что за люди, - сказал я в сердцах.

Я вынул гвоздь. Он у меня на всякий случай заготовлен. И пошел, держа его в левой руке, насвистывая мотивчик и толкая другой рукой коляску. Wind of change. На боку тарелки остался рваный след.

Будут знать, как парковаться на пешеходном.

Понаставили! С коляской негде проехать!

Я улыбнулся. Канарейка довольно загудела. Да, девочка моя, это Питер. Тут даже инопланетяне не забалуют.

Канарейка хаоса (новогодний фант.рассказ) Авторский рассказ, Фантастика, Новый Год, Санкт-Петербург, Дьявол, Мутант, Самурай, Спасение мира, Длиннопост

Кадр из фильма "Убийца сегуна" (1980), Япония.

Петербург зимой (не этого года:)) Фото, автор неизвестен.

Канарейка хаоса (новогодний фант.рассказ) Авторский рассказ, Фантастика, Новый Год, Санкт-Петербург, Дьявол, Мутант, Самурай, Спасение мира, Длиннопост
Показать полностью 2

Предел человечности (рассказ, финал)

1 часть, 2 часть

Предел человечности (рассказ, финал) Авторский рассказ, Темное фэнтези, Эльфы, Гномы, Война, Мост, Маньяк, Длиннопост

7. Норт


…Вслед за эльфами пришли имперцы. Ольбрих, оскалив зубы, отбивался мечом от наседающих пехотинцев. Бревно, которым они пытались протаранить редут, лежало на мосту, а вокруг валялось несколько трупов.

Черный всадник выскочил на мост. Грохот подков по камню. Жеребец хрипел и ронял клочья пены. Ноздри его раздувались.

Всадник был страшен. Закрытый шлем с узкой щелью для глаз. В форме кабаньей головы с клыками. Словно железный кабан на железной лошади. Черный, как ночь.

Всадник мгновенно стоптал Ольбриха, развернулся, рубанул…

Н-на.

Половина Принца рухнула на настил. Вторая – медленно повалилась в другую сторону.

Черный всадник развернул коня, тяжело, медленно, как груженая барка в русле реки – мост был слишком тесен ему, слишком узок и завален трупами. Конь наступал на еще теплые тела, нервничал.

Потом снова начала набирать разгон.


* * *

Долговязый нескладный парень заступил всаднику путь.

- Норт! – заорал Венемир. - Уходи, парень! Уходи!

Стрела ударила рядом. Тунк! Тунк – следующая.

Венемир пригнулся, голова кружилась.

- Уходи с моста, Норт!

Норт поднял голову, оглянулся… и вдруг улыбнулся. Как мальчишка.

- Нет.

Черный всадник навис над ним. Взмах клинка. Меч медленно, неумолимо начал опускаться…

В последнюю секунду парень вскинул руку. Без оружия.

- Ох!


* * *

Уго ад Феаллах впервые в жизни почувствовал, как страх ледяной струйкой стекает вниз по затылку. И ползет все ниже и ниже, до самой пятой точки, каковой имперский рыцарь обязан крепко сидеть в седле…

А там все сжалось.

И усидеть на коне вдруг оказалось проблематично. Уго крепче стиснул бока жеребца бронированными коленями…

Уго ударил.

* * *


Венемир закрыл глаза. Открыл.

Долговязый парень продолжал стоять. Затем медленно выпрямился – Венемиру казалось, что тот вырастает на глазах. Норт Келлиге стал вдруг вровень с всадником – белобрысая голова напротив черного кабаньего шлема. Наваждение, не иначе.

- К-как это, Вена? - от волнения Веселка начала заикаться. - Он всегда был таким высоким?

- Не знаю. Смотри! Смотри! Видишь?

- Вижу, - сказала она.


* * *


Долговязый парень, которому должно было быть растоптанным подкованными копытами, а затем – когда этого не произошло – быть разделенным на две окровавленных половинки, стоял как ни в чем не бывало.

Удара меча, что обрушил на него Уго, хватило бы, чтобы располовинить дракона, если таковой здесь окажется…

Дракона не оказалось.

Но и парня – не располовинило. Клинок с глухим звуком отскочил от руки Норта… словно…

* * *

- Он что, из камня?!

«Тролль, построивший этот мост, обладал вкусом и воображением», вспомнил Венемир слова эльфа.

- Нет, Веселка, - Венемир покачал головой. - Он просто тролль. И это его мост.


* * *

Норт размахнулся и вонзил кулак между пластин конской брони.

Конь дико заржал и встал на дыбы. Сделал несколько шагов на задних ногах… И рухнул с моста. Вместо со всадником.

Долгий, долгий крик.

Плеск воды.


* * *

С изуродованными ногами и сломанным позвоночником, Уго еще продолжал жить. Кровавый туман перед глазами пульсировал и рычал… «Мама», хотел сказать Уго, но не успел. «Отец», сказал он.

В следующее мгновение тьма опустилась. И боль исчезла.

Навсегда.


* * *


Дежурный адъютант терпеливо застыл у стола, ожидая, пока генерал прочитает депешу.

Пекле Олафсон снял очки и положил на стол.

- Когда это получено? – спросил он.

- Двадцать минут назад.

- Это ведь его единственный… - начал Пекле и осекся.

- Да, сэр.

Молчание. Генерал Олафсон вытер лоб дрожащей рукой. Старею, старею.

- Я сам ему скажу, - решил он. - Ох, грехи наши тяжкие…

Полковник Феллах ад Миадарн, командир бригады специального назначения «Орсон», выпрямился в седле.

- Пекле, чертяка, откуда ты?..

- У меня плохие новости, Фелла.

Он не называл его так со времен кадетской юности.

Полковник замер.

- Ваш сын, господин полковник… - генерал помедлил, – героически погиб в бою. За родину и бога-императора. Вы должны им гордиться. Мне… мне очень жаль, Фелла.

Полковник медленно поднял руки и снял шлем.

Ветер шевелил слипшиеся от пота седые волосы.

- Я горжусь, - сказал Феллах ад Миадарн. Голос его был словно вытравлен кислотой по металлу. - Мой сын мертв. Остались родина и бог-император. Я горжусь, Пекле. Мне есть ради чего жить. Мой мальчик умер. Он герой. Я – горжусь. Все просто.

Пекле молчал.


8. Гроза


…Веселка поплевала на ладони, взялась за меч. Выдернула его из земли, взмахнула раз, другой.

- Ух, как я не хочу помирать! Прямо совсем-совсем-совсем не хочу. Ух.

- Веселка, - сказал Стефан странным, напряженным голосом. Девушка обернулась, на лице отразилось удивление. – Мне надо идти.

Он погладил ее грубой ладонью по волосам. Осторожно, как ребенка, обнял.

Веселка замерла. Он слышал, как бьется ее сердце.

- Ты куда, Стефан? – она не договорила.

Прижался запекшимися, лопнувшими губами к ее губам.

Это было хорошо.

От потери крови голова стала легкой-легкой. Он сделал шаг, чувствуя, как пружинит под ногами дерево настила.

- Держись, сестренка. Я скоро вернусь.

- Стефан?

- Да? – он повернул голову.

- Не увлекайся там.


* * *

На мосту лежало огромное бревно, брошенное таранной командой некров.

«Бесчувственный, как бревно», вспомнил он слова Веселки, усмехнулся.

Бревно? Пусть будет бревно.

Стефан поднял меч и пошел – легким шагом, плавно переходя на бег. Убивать надо весело. Весело и, сука, задорно. Без гнева и ненависти.

Только тогда это будет настоящее искусство.


* * *

…Стефан слышал, как дышит эльф по другую сторону бревна.

- Слышишь, ты. Лилия!

Сначала Стефан думал, что тот, с другой стороны, не ответит.

- Чего тебе, человек? - донеслось тихое, едва слышное. Словно колебание воздуха.

- Ты помираешь, никак? - спросил Стефан. Нащупал рукоять меча – она была скользкой от крови. Черт. Стефан беззвучно выругался, ухватился крепче. От потери крови начинала кружиться голова. Блин, и брюхо подвело, оказывается…

Вдох, выдох.

- Я говорю, ты помер там, что ли?

Молчание.

- Только после тебя, человек.

Живой, значит. Стефан собрался. Давай, солдат, давай. Некогда помирать…

- Лилия? - сказал Стефан. Перед глазами мелькали черные пятна. - Слышь, лилия. Слышишь меня?

- Что?

- Иди в …!

Они вскочили одновременно: Стефан, держа клинок на замахе, эльф – со стрелой на тетиве. В краткое мгновение, растянувшееся на половину дня, они смотрели друг на друга.

У эльфа была раскроена щека, кусок уха свисал на тонкой полоске кожи. Мертвый глаз смотрел в сторону.

В следующее мгновение пехотный фламберг ударил эльфа в грудь, с хрустом прошел насквозь и выскочил из спины на две ладони. Эльф даже не вскрикнул. Молча повалился назад, продолжая держать в левой руке лук.

Тетива все еще продолжала вибрировать…

Пустая.

Стефан подошел и ухватился за рукоять меча. С усилием выдернул. И упал.

Вырвавшийся из него поток крови он уже не заметил. Только вдруг стало горячо и мокро…

Тяжелая стрела с белыми перьями. Рассчитанная на пробивание доспехов.

А Стефан забулькал и упал. Небо над ним было невозможно высоким.

Последние слова, подумал он. «Я.. я должен сказать последние слова...»

Губы шевельнулись. Но этих слов уже никто не услышал.


* * *


Идзи вышел вперед, поднимая руки. Имперцы переглянулись. При виде его отрастающей бороды солдаты заметно занервничали.

Кнехт сглотнул.

- Я… я тебя знаю?

- Меня зовут Идзи Бласкег. Говорят, я ем на завтрак младенцев и пью кровь девственниц.

Идзи причмокнул. Солдаты попятились.

- И знаете что? – гном ослепительно улыбнулся. - Это правда.

Он опустил руки и пошел к ним своим мягким, слегка шаркающим шагом. На носу трогательно блестели круглые очки.

- Не надо меня бояться, - ласково и тихо сказал Идзи Бласкег, прозванный Синебородым. – Я ничего вам не сделаю. Поверьте мне.

Он раскрыл объятия.

- Что же вы?

Солдаты замерли, словно Идзи был огромной змеей. Чудовищным василиском, чей взгляд превращает человека в камень.

- Это он… - пробормотал один из них. – Точно он.

- Не подходи! – закричал другой кнехт и вскинул арбалет.

Тунк! Стрела вонзилась гному в плечо.

Идзи моргнул. И продолжал идти, улыбаясь. Кровь текла из раны, капала на настил моста.

Солдат выронил оружие, лицо побелело. Гном с легкостью поднял его на вытянутых руках, словно ребенка, поднес к краю моста и отпустил.

Дикий крик разорвал воздух. Плеск! И тишина.

Гном стоял, сгорбившись, опустив руки, а солдаты медленно отступали. Пятились. Словно его спина, спина гнома-коротышки, излучала чудовищную опасность…

Слышно было, как течет внизу река и стонут вокруг раненые.

Строй солдат подался назад. Медленно, но верно они начали отступать. Офицер проорал команду, но его не слушали…

- Куда же вы? – Идзи медленно повернулся. Очки его сбились набок, на стеклах были капли крови.

Идзи растянул губы в улыбке:

- Мы же только начали вечеринку…


* * *

- Веселка!

Венемир дохромал, опираясь на сломанный меч, опустился перед ней на колени. Вокруг девушки растеклось огромное красное пятно.

- Веселка! Веселка, слышишь меня? Все будет хорошо.

- Вена… я…

- Веселка, молчи! Кровью изойдешь.

Чертова шнуровка. Он надрезал кинжалом, взялся руками и, скрипнув зубами, разорвал колет. В раненой руке отозвалось вспышкой боли. В глазах потемнело. Он испугался, что потеряет сознание… но нет.

Рана была чудовищной. Никаких шансов.

- Вена... – прошептала девушка.

- Да? – он наклонился.

- Если бы... у меня были большие... большие груди. Ты бы в меня влюбился?

- Веселка, я...

- Ответь. Пожа... - она сглотнула, - пожалуйста, Вена.

Эх, девочка, подумал он. Всем нужен ответ на вопрос «почему не я».

Даже мне он нужен.

- Конечно, - сказал Венемир искренне. - Я бы обязательно влюбился в тебя, Веселка. Я бы — влюбился.

Она улыбнулась.

- Врун… несчастный, - вдохнула и замолчала.

Он погладил ее по спутанным, мышиного цвета волосам. Стер кровь со щеки. Аккуратно закрыл ей веки.

- Как бы я хотел влюбиться в тебя, девочка, - сказал Вена негромко. - Но не могу. Тут нельзя выбирать.

Вена остановил взгляд. Грудь была маленькая, но аккуратная. И очень красивая.

Он закончил бинтовать рану и аккуратно подоткнул кончик повязки.

Веселке уже все равно. Но так было правильно, что ли…

Венемир выпрямился.

…и гораздо, гораздо красивее.


* * *

Обломок меча уперся эльфу под кадык. Из-под лезвия выступила кровь.

- Убьешь безоружного? А как же твоя человечность, солдат? – эльф уже не насмешничал, просто ждал ответа.

- Кончилась моя человечность, - сказал Венемир. - Вот здесь кончилась.

Капитан мог бы мотнуть головой в сторону моста. В сторону почерневшего от крови деревянного настила. Туда, где лежали трупы… Некры. Эльфы. Ольбрих. Тролль по имени Норт с серой стрелой в глазнице. Стефан с озадаченным лицом, словно что-то хотел сказать перед смертью… Утыканный стрелами, затоптанный в кровавую кашу Идзи. Похоже, его имперцы боялись больше остальных. Веселка… Венемир судорожно вздохнул.

Мог бы кивнуть, но не стал.

- Самый край, - сказал он и понял, что так и есть. Все цветы и лютики остались за этим деревянным, потемневшим от крови настилом.

Эльф засмеялся. Тихим лязгающим смехом.

- Эльф и человек встретились за пределом человечности. Смешно, человек. Смешно. - Он посерьезнел. Сапфировый глаз, единственный уцелевший, смотрел на капитана. - Делай свое дело, обезьянка. Ты мне надоел.

Венемир резко дернул рукой, придержал выгнувшееся тело. В запястье ударила тугая горячая струя.

Венемир с трудом выпрямился. Рукав был насквозь мокрым, как и лицо, впрочем. Кровь капала у капитана с бровей, мешалась с потом и грязью.

Уже на мосту Венемир повернулся. Первые капли сорвались с неба и упали на лежащие тела. Громыхнуло. Не обманул чертов эльф, подумал Венемир. Действительно, гроза...

Эльф лежал с открытыми глазами.

Кажется, он хотел сказать: «спасибо».



(с) Шимун Врочек

Ниже: обложка сборника "Фатум", художник Макс Олин. Иллюстрация на обложке к моему рассказу.

Предел человечности (рассказ, финал) Авторский рассказ, Темное фэнтези, Эльфы, Гномы, Война, Мост, Маньяк, Длиннопост
Показать полностью 1

Предел человечности (рассказ, 2 часть)

1 часть здесь

Предел человечности (рассказ, 2 часть) Авторский рассказ, Темное фэнтези, Эльфы, Гномы, Война, Мост, Длиннопост

4. Ян

По статистике, из десяти серийных убийц семеро всегда – эльфы, двое – люди. И один, возможно, гном. Хотя, как утверждает почтенный доктор Тибо, это может быть и статистической ошибкой.

Газета «Лютая и лютейшая правда», номер 5 за 877 год


- Стеф, берегись!!

Стефан бросился на землю. Выругался, когда стрела, прилетевшая со стороны леса, застряла в кожушке.

- Твою же мать… началось! – заорал Стефан. – Все сукины дети пришли! Все сукины дети до единого!

Между сосен замелькали темные фигурки. Стефан вскочил на ноги, пригнулся и побежал.

Стрела щелкнула по наплечнику и ушла в небо. Следующая просвистела над ухом, взьерошила волосы…

Стефан втянул голову в плечи.

Пока бежал, ругался что было сил. Меч тащился за ним, волочась острием по песку. За Стефаном оставался след, как от ползущей – очень неровно – змеи.

Стефан выскочил на мост и побежал зигзагом, будто заяц. Меч бренчал по камням.

Стрела прошла совсем близко, задев волосы. Вжик! Ухо обожгло. Стефан охнул, перевалился через стену и оказался внутри укрепления. Меч глухо брякнул.

Рукой наемник зажал ухо.

- Черт!

- Что там? – Веселка наклонилась к нему. – Ну?

- Ухо разорвало, - пожаловался Стефан.

- Хрен с твоим ухом! Что на мосту делается?!

- Вот некультурная ты баба, Веселка, - сказал Стефан. Глаза у него оказались неожиданно беззаботные и злые. Кровь капала из-под пальцев, стекала по запястью в рукав. – Никакого же в тебе, черт тебя дери, этикету.

- Мост!!

- В порядке твой мост. Что ему сделается?

С той стороны продолжали стрелять.

- Некры! – заорал Стефан, высунувшись. – Чертовы некры! Чтоб вам сгореть в аду, ублюдки!

Юркнул обратно. Стрела, которая должна была вонзиться ему в глаз, задрожала, воткнувшись в доску.

- Чтоб вы посдыхали все, твари! – закричал Стефан, в этот раз предусмотрительно не высовываясь. – Некры поиметые!

- Дурак, - сказала Веселка презрительно. – Чего ты орешь? К тому же это не некры.

- А кто?

Она показала глазами на стрелу. Стефан заморгал.

У стрелы был хвостовик из белых перьев, закрученных по спирали.

Характерный такой хвостовик. Узнаваемый.

- Твою ж мать, - Стефан присвистнул. – Лилии?

- Ага. «Цвет белых лилий». Эльфы.


* * *

Феллах ад Миадарн повертел в руках массивный шлем с кабаньей головой.

- Как мой сын? – спросил наконец.

Пекле Олафсон улыбнулся. Этого вопроса, заданного небрежным тоном, он ждал с самого начала. «Больше всего на свете мы, старая гвардия Империи, боимся непотизма, поэтому требуем от наших детей невозможного. Чтобы оставаться достойными родителей, им приходится стараться изо всех сил. Но чтобы превзойти нас, им придется стараться в два раза больше».

- Делает успехи. Он будет хорошим командиром.

- Дай боги, - сказал Феллах. – Дай боги… и император.


* * *

Эльф успел добраться до середины моста, когда Стефан выстрелил. Тунк! Искры. Бельт выбил кусок камня из ограждения – над самой головой эльфа. Стефан выругался и начал крутить ворот, взводя арбалет заново. Эльф присел от неожиданности, глаза круглые. Затем тряхнул головой и бросился обратно, к своим.

Стефан крутил.

Веселка зашептала:

- Сукин сын! Подбей его, Стефан! Стефан!!

- Не мешай, дура, - он приложился щекой к холодному цевью.

Тунк!

Бельт ударил в камень и срикошетил. «Сукин сын» успел добежать до оградки и перескочить на другую сторону. Только пятки мелькнули. Стефан выругался.

- Тьфу ты, - Веселка сплюнула. - Какая-то зараза.

Стефан опустил арбалет.

- Ну, вот не умеешь ты стрелять, Стефан, - сказала Веселка. - Как не умел, так и не научишься никогда. Тебе бы только вилками кидаться. Что, не мог взять упреждение на два пальца? Кто тебя, блин, учил стрелять?!

- Не учи ученого, баба.

- Сам ты баба, - огрызнулась Веселка. – Дай сюда арбалет!


* * *


Ян Заставек присел на землю, обхватил руками живот. Боль была такая, что в глазах потемнело. Похоже, в этот раз все… Отбегался старый конь.

- Что с тобой, старик? – Веселка оглянулась.

Заставек подумал и сказал правду:

- Я немножечко помираю.

- Ага, хорошо.

Она отвернулась, мгновенно вскинула арбалет и нажала пуск. Вжик, тунк. Короткий вскрик.

- Есть! Слышь, старик, я срезала одного…

Веселка застыла, как изваяние. Медленно повернула голову, рот ее искривился…

Заставек медленно и очень аккуратно выдохнул. Внутри все затвердело. Словно внутренности припекли раскаленной кочергой. До самого основания.

Так, что там ничего непропеченного не осталось.

«Как хлебный мякиш», подумал он и чуть не рассмеялся.

- Старик, - лицо Веселки исказилось.

– Ничего, ничего, - он улыбнулся. - Все нормально, девочка. Ты что? Ну-ну…

Веселка подняла голову. Глаза заблестели.

- Ты... ты хороший.

- Ну, это ты хватила через край, девочка. Я какой угодно, но вряд ли хороший, - Ян усмехнулся через силу. - Вытри слезы и стреляй, девочка. У тебя отличные глаза. Когда-то у меня были такие… эх.

Ольбрих перескочил бруствер, небрежно стряхнул стрелы с плаща. Огляделся, увидел Яна.

- Как твои дела, старик? – спросил он.

- Все хорошо, спасибо, - Ян с усилием улыбнулся. Ольбрих посмотрел на него внимательно.

- Э, старик… Ты бы себя поберег, что ли… - он еще говорил, глядя, как веревочная петля из грубой шероховатой пеньки вылетает из-за бруствера, падает на шею Яна, затягивается... Рывок!

В следующее мгновение Ольбрих бросился вперед, к Яну, выдергивая кинжал из ножен…

Поздно.

Кинжал запутался в перевязи. Черт! Черт! Черт! Ольбрих видел, как мелькнули подошвы сапог Яна. И – исчезли.


* * *

Принц выскочил за баррикаду, мгновенно получил удар в грудь – такой силы, что едва устоял на ногах. Кираса выдержала, но синяк будет – на загляденье. Ольбрих видел, как эльф заново натягивает лук….

- Ян! – заорал Принц. – Ян!

Тунк! Следующая стрела отрикошетила от шлема, с визгом ушла в сторону. Рот наполнился кровью.

Принц взмахнул мечом. Сделал два шага вперед. Увидел, как эльфы протащили Яна волоком по всему мосту...

- Ольбрих, назад! – закричали. - Назад, кому сказал!


* * *

Он выдернул из плечевой пластины стрелу. Еще немного и… Чертовы эльфы. Ольбрих скривился, точно от зубной боли.

- Что? – Венемир почувствовал, как гулко стукнуло под сердцем. – Говори же! Ольбрих! Уснул?!

Принц перевел взгляд на Венемира.

- Они забрали Яна.


* * *


Самое трудное – угадать момент.

Солнце, пронизывающее воду. Горечь в груди. Гладкая, словно из зеленоватого стекла, воронка водоворота…

Над головой.

Надо постараться умереть быстрее.

Однажды в детстве Ян чуть не утонул. Водоворот затянул его в глубину, к песчаному дну; вода стала жесткой и упругой, прижала, придавила, словно мешками песка – не вырваться, не вздохнуть. Маленький Ян барахтался, теряя силы. Черные пятна перед глазами. Паника. Воздуха… нет. Воздуха нет. Воздуха…

Он собрался тогда. Вспомнил слова дяди, опытного пловца... Не сопротивляйся, вода сильнее тебя, ты будешь рваться наверх, она будет держать. Нужно уступить силе. Пойти за ней… Туда, где водоворот слаб. В глубину и ниже. Чтобы выжить, нужно утонуть, мой мальчик. Занырнуть до самого дна, туда, где сила воды слабеет, и дать водовороту пройти над тобой. Обмануть его. И только тогда, когда река унесет водоворот прочь, вынырнуть.

Главное, угадать момент.

Воздух в груди начал перегорать. Ян ждал, перед глазами плыли черные круги. Скоро наступит тот момент…

Момент, чтобы вынырнуть.


* * *

Ян из последних сил рванулся вверх, к свету, к размытому кругляшу солнца.

- Я… - сказал он. – Не… больно.

* * *


Человек дернулся, выгнулся дугой… Обмяк. Лицо медленно разгладилось. В застывших глазах отражалось ясное голубое небо. Ни облачка.

Высокий эльф медленно опустил нож для разделки туши. Он так и не успел пустить его в дело.

- Cad a tharla dó?*

Эльф с мертвым глазом пожал плечами. За плечами у него висел дальнобойный лук и полный колчан стрел с белым оперением.

- Éalaigh sé, an dath mo chroí.

Высокий коротко кивнул.

- Cheangal air.

Одноглазый поклонился. Резко пролаял команду. Мертвому Яну затянули запястья веревкой, подергали узел – прочно. Затем потащили наемника волоком, как куль.


(* - Что с этим?

- Он сбежал, мой господин.

- Привяжи его.)


5. Эльф

Вторая Летняя война считается последним вооруженным конфликтом, в котором эльфы и люди выступали как союзники. Неудивительно, что этот союз был направлен против других людей.

«Крах империи Некромантов», том 2


Время тянулось. Солнце палило так, что люди изнемогали, на сосновых бревнах, что пошли на строительство редута, выступила смола. Воздух над мостом разлился жидким стеклом.

На другом стороне, у эльфов, что-то происходило. Какое-то шевеление. После неудачной попытки штурма они отступили, унеся раненых и одного убитого, и до сего момента тянулось затишье.

- Что они там делают, а? Кто-нибудь знает? – Веселка извелась. Затем она что-то увидела, подалась вперед:

- Смотрите!

Стефан поднял арбалет, прицелился.

- Не стрелять! – приказал Венемир. По его щеке ползла капля пота. Стефан занервничал.

- Что ты видишь, Вена?

- Возможность.

- Чего? – Стефан повертел головой. - Какую еще «возможность»?

- Белый флаг, дубина, - сказала Веселка. - Они хотят вести переговоры.


* * *


Деревянный настил моста почти сгнил. Каменные перила обветшали. Покореженная временем и обстоятельствами каменная горгулья смотрела на пришельцев выщербленным взглядом.

Они встретились на середине – между правым и левым берегом. У парламентера, высокого эльфа, на совершенном лице виднелся уродливый шрам. Как ни странно, это только подчеркивало его красоту.

- Как твое имя, человек? – золотистый тембр ласкал уши.

Венемир опустил древко, упер в доски. Белое полотнище лениво трепетало на ветру.

- Венемир из Гродниц. Могу я узнать твое? – собственный голос показался ему хриплым и грубым.

Глаза у эльфа были сапфировые, словно драгоценные камни. И такие же неподвижные.

- Мемлах из Даль-Гуэлла, - ответил он наконец. – Если тебе это о чем-то говорит, обезьянка.

Венемир сжал зубы. Ответил ровно, без эмоций:

- О чем ты хотел поговорить, уважаемый Мемлах из Даль-Гуэлла?

- Зачем вам этот мост? – высокий эльф смотрел насмешливо. - Поигрались – и хватит. Отдайте игрушку.

Чертовы эльфы. Венемир мысленно пожелал Мемлаху из Даль-Гулла сдохнуть поизощреннее.

- Мы для вас дети?

- А разве нет? – эльф покачнулся на носках. - Если ребенок вдруг перестает слушаться, взрослый берет хворостину... Продолжать?

Венемир поморщился.

- Не надо. Не люблю аналогий. Тем более… дурацких.

Высокий эльф рассмеялся:

- А исторические примеры ты любишь, человек? Тролль, что построил этот мост, обладал прекрасным вкусом и творческой выдумкой. Что опять-таки не помогло ему, когда пришли люди… Со вкусом и выдумкой они загнали бедолагу в тупик между скал, где и раздробили ему череп. Бросая сверху камни, заготовленные троллем для починки моста. Чем не ирония?

Венемир подыскал ответ. Но ничего, кроме «хмм», в голову не приходило.

- Ты знаешь, как строить мосты, человек?

Венемир покачал головой.

- И я не знаю, - сказал эльф. – Но почему мы, не знающие о мостах ничего, кроме того, что один из них у нас под ногами и по нему можно безбоязненно ходить, собираемся сдохнуть, но не дать другому это делать? Мостов много, человек. Почему именно этот? А?

Венемир помедлил.

- У меня приказ, - сказал он наконец.

- У меня тоже приказ, человек. Тебе не кажется, что приказов стало слишком много? По крайней мере – на один больше, чем нужно.


* * *

- Вижу, вы учились в университете, господин философ? Для тех лягушек, что вы вскрывали на занятиях по monstrum biological, находили ли вы доброе слово? Испытывали к ним жалость и сострадание? Или просто резали, пытаясь не сблевать в то, что уже напластали?

Эльф покачнулся на носках.

- Сомневаюсь, - сказал Мемлах из Даль-Гуэлла. В сапфировых глазах плеснулось безумие. - Что лягушки удостоились хотя бы малейшей частицы вашей так называемой человечности. Так чего же вы ждете от меня?

Он махнул рукой. Венемир поднял взгляд и охнул.

Между березами повисло на веревках то, что еще недавно было Яном.

Пока его не утыкали стрелами, точно ежа.

- Мне, - сказал эльф, - все происходящее кажется дурным, но удивительно забавным парадоксом.

Воздух наполнился стеклом и ржавыми иглами.

- Что с тобой, человек? – поинтересовался эльф. - Что-то в горло попало?


* * *


- Ян!

Это было ошибкой.

- Лягушку звали Яном? - брови эльфа поднялись. - Как интересно. Но зачем мне знать имя лягушки? А, человек? Впрочем, можно находить удовольствие и в том, чтобы нарезать ее красиво.

Венемир скрипнул зубами. «Держи себя в руках».

- Зачем это?

Эльф поднял брови.

- Ты разве не убиваешь своих врагов?

- Безоружных? – Венемира передернуло. - Нет.

- Как ты молод, человек. Как все вы молоды. Не бывает безоружных врагов или вооруженных врагов. Наличие в руках оружия — это не критерий отбора. Бывают враги мертвые и враги живые. Дышит твой враг или нет. Это критерий. Все остальное – болтовня.

Эльф помолчал.

- И еще, человек… Убивать безоружных – удобнее.

- Хочешь сказать: легче?!

Эльф покачал головой.

- Я сказал именно то, что хотел сказать. Удобнее? Да. Технологичнее? Еще бы. Легче… - он помедлил. – Нет. Убивать безоружных – дело не из легких. Потом, правда, привыкаешь.

- Ты вижу, привык.

Эльф вздохнул. Посмотрел куда-то поверх головы Венемира.

- Дождь будет. Гроза.

«Сукин сын!»

- Печаль, человек, - сказал эльф наконец. - Я полон печали. Тебе этого не понять. Сожаление булькает у меня вот здесь, под самым горлом. Настолько я полон ей. Словно все мои сотни прожитых лет наполняют меня едким ядовитым осадком.

Иногда, чтобы печаль ушла, единственный способ — вспороть чье-нибудь брюхо. Словно разрезаешь мешок, из которого уплывают вместе с кровью и требухой все твои беды и сожаления. И тогда на несколько мгновений наступает покой. Понимаешь?!

Кадык на совершенной шее эльфа страшно проступил. Словно вырезанный ножом.

Чтобы не смотреть на это страшный кадык, Венемир задрал голову.

Небо было голубым и чистым. Ни облачка.

Пустое небо.

- Гроза? – теперь и Венемиру казалось, что он слышит далекие глухие раскаты. В горле пересохло. «Да он, черт побери, ненормальный, этот эльф».

- Покой, человек, - сказал ненормальный эльф с сапфировыми глазами. - Иногда так хочется покоя.

Венемир молчал.


6. Веселка

В этот день атак больше не было. Стемнело. Норт остался дозорным, капитан составил ему компанию. Веселка крутилась где-то рядом с Венемиром – как всегда. Стефан вздохнул. «Дурочка. Почему женщины всегда влюбляются в тех, кого точно не смогут заполучить?»

В Ольбриха силком влили водки и оставили его отсыпаться. Из другого угла башни доносился его тонкий, мучительный храп.

«За тебя, Ян». Стефан допил водку и взбил солому. «Может, это вообще последняя наша ночь», подумал, укладываясь. Рядом зашевелился на своем топчане гном, приподнялся на локте…

- Ты не боишься, Стефан? – спросил Идзи негромко. В полутьме глаза гнома поблескивали, словно кусочки слюды.

Стефан повел плечами. «Еще один философ на мою голову», подумал с досадой. «Мало мне Вены».

- Чего мне боятся? - спросил он.

- Ну это, война, смерть… вот мост этот защищать зачем-то, никто не знает, зачем. Сдохнуть – без цели. Не боишься?

Стефан почесал затылок, высморкался на земляной пол. От бойницы тянулся через всю башню белый световой силуэт.

- Знаешь, что я тебе скажу, Идзи…

- Ну?

- Вена удачливый. Поэтому за ним идут и Веселка, и Ольбрих, и все остальные.

- И ты?

Стефан на мгновение задумался.

- Я – нет. Не потому, что его удача любит. Я бы шел за ним, даже будь он последним из неудачников. Наверное. Не знаю. Верность – такая подлая штука, что от проверок резко теряет в цене.


* * *

- Спите, балбесы? – Веселка шагнула через порог, огляделась в темноте. – Ладно, спите дальше.

Развернулась к двери. Стефан сел.

- Веселка!

- Ну что тебе опять? - девушка досадливо передернула плечами.

- Хочешь знать, почему Вена не обращает на тебя внимания?

- Ну-ну, - проворчала девушка. Но уходить передумала.

- Я тебе объясню, Веселка, - сказал Стефан. - Все очень просто. Нам, мужикам, нужны в женщине большие груди. Вот и все. Это физиология.

Лицо девушки вытянулось.

- Чего? Какая еще фигио...

- Физиология, - поправил Стефан важно. – Так мы, мужики, устроены. Подавай нам большие груди — и точка. Конечно, стройные ножки и мягкая задница тоже важны. Но груди – важнее. Поверь. Уж в этом я разбираюсь.

- Да пошел ты! – сказала Веселка.

- Чего-о?

- Пошел ты, говорю! Придурок! Бревно бесчувственное! – она развернулась на пятках и выскочила из башни.

Стефан почесал затылок. Заложил руки за голову.

- Ну, что тут скажешь. Женщины!

- Ага, - сказали в темноте голосом Идзи. – Женщины.


* * *

- Стефан, ты спишь?

Стефан вскинулся, заморгал.

- Все, дружище. Я слушаю.

Молчание. Гном в темноте зашевелился и вздохнул.

- Спать не могу, представляешь? Все время думаю. Словно бур в затылок загнали и крутят там, и крутят. Заррраза. Уже мозги наворачиваются на винт.

- О чем ты, дружище?

- Все о том же… Почему она меня не любила? Я все для нее делал. Все. Не понимаю. Хоть в петлю от таких мыслей… веришь?

Стефан почесал затылок. Засада с этим Идзи. Не поговоришь с ним, пойдет и повесится. Гномы – они обстоятельные.

- За что она так со мной?!

- Ну… - Стефан с трудом подавил зевок. – Ну, ты, брат, спросил. Это ж тайна.

Молчание.

- Стефан? – Идзи смотрел с упорством, свойственным гномам.

- Чего тебе?

- Ты все время вспоминаешь, что был портным. Почему ты им не остался? Это же… ну… хорошее ремесло.

- Хорошее, - кивнул Стефан.

- Тогда почему?

- Ну, как тебе объяснить? Не ты выбираешь ремесло, а ремесло выбирает тебя. Так говорил мой учитель, портной. Как всегда высокопарно и поучительно, но тут он не ошибся. Потому что я мерил, кроил и шил, штопал и латал… и это мне нравилось…

Но все была ерунда. Я до сих пор тоскую по мастерской, запаху тканей, клея и красок, стуку наперстков… но знаю, что настоящим портным я бы никогда не стал. Мое ремесло... – он помедлил. - Мое истинное ремесло пришло ко мне само. Однажды в мастерскую ворвались грабители… - Стефан поднял голову, глаза блеснули. – Я убил их всех, Идзи. Вилкой, портняжной иглой, угольником и ножницами. Семерых вооруженных людей. Когда все закончилось, мастерская выглядела, как бойня. Я был ранен раз пятнадцать и покрыт кровью с ног до головы. И в тот момент я понял, кто я такой. В чем мое настоящее призвание.

Гном посмотрел на бывшего портного:

- Ты герой, получается?

- Нет, Идзи. К сожалению, моему учителю и его жене это не помогло. К этому моменту портному сожгли ноги, выпытывая, куда он спрятал золото, а его юную женушку изнасиловали и… задушили. Она мне нравилась. Они сделали это просто ради развлечения. Потому что могли. Я никого не спас. И тогда я понял…

- Что понял, Стефан, что?!

- Я не спаситель, Идзи. Я – убийца. Я тот, кто в нужный момент метнет вилку.


* * *

Светловолосый лейтенант стоял перед ним, держа громоздкий шлем под мышкой.

- Вы поняли задачу, лейтенант? – уточнил Феллах ад Миадарн.

- Так точно, господин полковник!

- Повторите.

- Задача: маневренной группой прорвать фронт, выйти в тыл и перерезать коммуникации противника. Для выполнения этого задания мне приданы…

Лейтенант лаконично и четко изложил план операции.

- …и отряд эльфийских союзников.

Феллах ад Миадарн кивнул:

- Хорошо, лейтенант. Я на вас рассчитываю.

- Так точно, господ полковник! – пауза. - Да, отец.


* * *

- Я и ремесло портного… Это как у тебя с женой, - сказал Стефан.

- Что? – Идзи выглядел застигнутым врасплох.

- Нет взаимности.

- Но…

- Только я, по счастью, понял это раньше тебя. – Стефан остановился, посмотрел на гнома. – Мда. Правда, ты, похоже, так этого и не понял.

- Тоже мне, сравнил! Моя жена… она считает меня монстром.

Стефан усмехнулся.

- А ты никогда не думал, Идзи… Может, быть монстром – это и есть твое призвание?


продолжение следует...

(с) Шимун Врочек

Показать полностью

Предел человечности (рассказ, 1 часть)

Предел человечности (рассказ, 1 часть) Авторский рассказ, Темное фэнтези, Гномы, Эльфы, Война, Авторский мир, Мост, Длиннопост

«Судьба не всегда на стороне больших батальонов. Иногда судьба на стороне тех батальонов, что умирают искреннее».

Слова, приписываемые генерал-полковнику Пекле Олафсону, начальнику штаба имперских Сухопутных войск. «Крах империи Некромантов», том 4


1. Стефан

Над столом кружила муха, радовалась лету. Стефан вытер вилку о штанину. «Сейчас… сейчас…»

- Стефан!

Он оторвал взгляд от мухи. Моргнул.

- Они все-таки прислали тебя! Что за черт?!

- А кого, - спросил вошедший спокойно, - кого они должны были прислать, Стефан?

Ж-ж-ж-ж.

- Ладно. Считай, отбрехался, - проворчал Стефан Милларе, бывший ученик портного, и единым молниеносным движением метнул вилку. Тунк! - Чего надо?

Вошедший покачал головой. Он был высокого роста, в потертом армейском плаще, волосы с сединой. Лицо красивое, но словно смертельно усталое. Глаза синие. Муха трепетала. Гость внимательно рассмотрел насекомое, пришпиленное вилкой к столешнице, перевел взгляд на бывшего портного.

- Как ты это делаешь, Стефан? Никогда не понимал.

- Это секрет, Венемир. Секрет не для таких, как ты, а для таких, что наливают кому-то вроде меня пива.

Названный Венемиром кивнул.

- Хозяин, шесть кружек! - велел он.

Брови Стефана поползли вверх.

- Ты ждешь кого-то еще, Вена?

- Я жду, что выпью не одну кружку. А еще, что ты вылакаешь оставшиеся четыре.

Стефан ухмыльнулся.

- Обижаешь. Я вылакаю больше, Вена. Ты всегда меня недооценивал.

Венемир хмыкнул.

- Никаких сомнений. Но заплачу я только за эти шесть, - он отодвинул лавку и сел напротив. - Выбирай, Стефан, или слушаешь меня и пьешь, или слушаешь меня без пива. Так как? Что ты решил? Время идет.

Стефан покачал головой.

- Сдается мне, Вена, нет тут никакого выбора, - он облокотился на стол и посмотрел собеседнику в глаза – на удивление трезвым взглядом. – Но возьми на две кружки больше – от твоих речей мне всегда хочется пить. Никогда не понимал! Какая-то странная связь между твоими словами и моей жаждой.

- Хозяин, еще пива! - Венемир положил ножны с мечом на лавку. – И не спи, дай закуски. Сыру копченого, рыбы соленой, холодца с хреном…

- И вилку, - добавил Стефан.

- И вилку, - согласился Венемир. – Вилку обязательно. Куда нам без вилки?


* * *


- Ни в какую, значит, не сдаваться. Держаться, значит, до посинения. Так господин полковник приказали.

Венемир вздохнул.

- А когда это посинение наступит, полковник не сказали?

Гонец задумался.

- Не-а, - сказал наконец. - Не говорили. Может, завтра, может, через неделю. Как узнать, если «некры» отовсюду прут? Вы, господин офицер, думайте сами. А мне это… ехать надо.

Венемир кивнул. Все было ясно. В прозрачном воздухе плыло предчувствие дневной жары. Вдалеке, на фоне светлеющего неба, над рекой застыл Он.

Проклятый и прекрасный.

Мост.

Который им теперь предстояло защищать. «А ты чего ждал?» - подумал Венемир. «Ты же знал, рано или поздно тобой заткнут какую-нибудь дыру».

Похоже, это время наступило.


* * *

- Зачем явился, Вена?

Венемир помедлил. Что-то мягко толкнулось в сапог, заворчало.

«Собака у них там, что ли?» - подумал Венемир равнодушно.

- Я хотел поговорить, Стефан.

- О чем?

- О мостах.

- Мостах? – Стефан покрутил головой. От криков солдат, гуляющих за соседним столом, гудел воздух. – Тише, черти!.. Я ни черта не понимаю в мостах.

- Какое совпадение, - сказал Венемир. - Я тоже.


* * *


Кобылка аккуратно переступала тонкими изящными ножками. Веселка ловко спрыгнула на землю, повела кобылку в поводу. Пепельные волосы девушки были стянуты в хвост на затылке, за плечом торчала рукоять меча.

В отличие от кобылки, у хозяйки был жесткий мужской шаг.

- Дурной это мост, командир, - Веселка покачала головой. Венемир промолчал.

- Нормальный, - с акцентом произнес Норт Келлиге, долговязый северянин, приставший к банде месяц назад. Молодой, белобрысый. Ресницы у него были бесцветные, глаза голубые. Северный великан. Коня под его рост они не нашли и купили обычного осла.

И всю дорогу ржали над этим как лошади.

- Что ты понимаешь в мостах, парень? – Венемир поднял голову, прищурился.

Норт пожал плечами.

- Немного понимаю.

- И?

Норт задумался, почесал затылок.

- Хороший мост. Нечего наговаривать.

Венемир потер лоб. «Как с вами трудно, а?»

- Хороший, значит… А если Империя по этому мосту перейдет на нашу сторону, он тоже будет хорошим? А, парень?

- Чего?

Венемир вздохнул.

- Некры – хорошие? Это простой вопрос.

- Не знаю.


* * *


Феллах ад Миадарн натянул повод. Что тут, черт побери, происходит…

- Тебе делать нечего, вахмистр?

Тот подскочил, заморгал. Резко отдал честь.

- Простите, господин полковник! Виноват, господин полковник!

Феллах посмотрел на него сверху вниз. У ног вахмистра лежал мертвец. Судя по нашивкам – младший капрал, судя по цвету формы – подданый короля. Враг. Пятки в обмотках.

«Сапог у них, что ли, не осталось?» - подумал Феллах с непонятной досадой. «Или хотя бы солдат в сапогах?»

- Что вам нужно от мертвеца, вахмистр?

- Ээ… - тот смешался. - Не совсем, господин полковник!

- Не совсем что?

- Этот только притворился мертвым, господин полковник. Когда мы подъехали, стрельнул из арбалета и бросился на нас. Пришлось его… это… Но ведь ждал до последнего, не шевелился, даже почти не дышал.

Феллах поднял брови.

«Сумасшедший или герой?» Хороший вопрос.

- Дурак какой-то, - сказал вахмистр. – Простите, господин полковник.


* * *

От пиликанья кузнечиков казалось, что мир вокруг потрескивает на сковородке.

Телега едва тащилась по пыльной, заросшей выгоревшей травой дороге. Лошадь ступала осторожно, на телеге лежало, благоухая, сено; на сене, благоухая, – Стефан. На удивление бодрый после вчерашнего...

- Не ждали? – он помахал рукой. – Вот, дедуля любезно согласился подвезти.

Старичок-кмет зло покосился на Стефана, но промолчал.

Венемир повертел головой, протер глаза. Дорога за телегой была пуста. Стука копыт, сколько ни прислушивался, он не услышал.

Очень смешно, подумал Венемир устало.

- Стефан, где остальные?

- Остальные? – Стефан почесал бровь. В волосах у него застряли соломинки.

- Стефан, мне не до шуток. Вчера я видел, что с тобой пили и гуляли десять солдат. Они нужны мне.

Стефан зевнул так, что лошади переступили с ноги на ногу и запряли ушами. Запах перегара стал гуще. Ученик портного смотрел на Венемира с похмельной искренностью, которая вполне могла сойти за настоящую.

- Ты чего, Вена? Это не мои солдаты.

Венемир скрипнул зубами.

- Я собственными ушами слышал, как ты ими командовал!

- Я? – Стефан озадачился. - Конечно, черт побери, я ими командовал! Ведь я платил за выпивку.

- Мне сказали, у тебя есть люди, - сказал Венемир безнадежно. – И что в таверне сидит десятник…

- А, десятник! – Стефан наконец сообразил. - Этот тип упился и лежал под столом, в прохладце. Отдыхал.

Венемир вспомнил хрюкающее и шевелящееся нечто под столом...

- Так это и был десятник? – уточнил Венемир.

- Ага.

…Кажется, оно облизало сапог.

- И где оно… он сейчас?

Стефан покосился почему-то на Веселку, пожал плечами.

- Черт его знает. Солдаты с утра выехали, по холодку.

- Куда?!

Стефан развел руками.

- Так, - сказал Венемир, чувствуя себя идиотом. Хорошенькое дополнение к головной боли.

Сено позади Стефана зашевелилось, оттуда вылез человек. Нет, не человек.... Кобыла фыркнула, переступила. Венемир натянул поводья. Похоже, Стефан все-таки приехал не один.

Это был… рост, сложение, характерные черты лица…

Гном – если бы гномы брили бороды, чего за ними отнюдь не водится.

Венемир поднял брови:

- Стефан, это и есть твоя армия?

Бывший портной почесал в затылке.

- А? Похмелиться найдется? – спросил Стефан.

Венемир даже усмехнулся. Вот наглость.

- Стефан, я не дам тебе выпить, потому что знаю, чем это закончится. Стой, ты не ответил. Теперь ты возишь с собой собутыльников?

Стефан повертел головой.

- Чего? Каких еще собутыльников?

- Меня, - негромко сказал гном и потер голый, выбритый до синевы, подбородок. – Он имеет в виду меня, Стефан.


2. Мост

Фрейдус I, он же Бог-император, и его ближайшее окружение (т.к. называемые «друзья бога») – первая попытка человечества приблизиться к мифическому долголетию эльфов. С некоторой иронией ее можно назвать удачной. Если бы не поражение Империи в войне, кто знает, сколько бы на самом деле продлил Бог-император свое странное существование?

«Крах империи Некромантов», комментарии к 1 тому. Стр.36


- Этот мост, - сказал Норт, - состоит на самом деле из трех отдельных. Видите – арки? Они круглые – это задумано, чтобы распределить нагрузку. Такой мост может стоять веками – и ничего ему не сделается. Камни держат друг друга.

Самая надежная конструкция. Лучше пока ничего не придумано.

Но его высота ограничена радиусом арки. Чтобы достичь нужной высоты и не потерять прочность, строители поставили три моста обычной высоты – но один на другой. Поэтому он так выглядит.

Стефан хмыкнул.

- Выходит, мы должны защищать не один мост, а сразу три?

Норт задумался. Бесцветные ресницы – хлоп, хлоп.

- Выходит, что так.

- Красиво, - сказала Веселка. – А дальше что?

- Дальше? – Норт озадаченно посмотрел на девушку.

- Как нам его защищать? Тут некры будут со дня на день, а мы слушаем про эти… арки.

- Арки хорошие.

Веселка занервничала.

- Кто спорит-то? Но мы можем его как-нибудь сломать? А?

Лицо Норта мучительно напряглось.

- Зачем? Его трудно сломать.

Опять по кругу. Венемир потер шею, встал.

- Скажем иначе: если возникнет такая необходимость, то мы даже разрушить этот мост не сможем? Верно, Норт? Я правильно понимаю?

Норт улыбнулся. Простодушно, словно ребенок.

- Скорее всего нет, капитан. Очень надежно сделано.

- Ты так радуешься, будто сам его построил, - заметил Венемир.

- Это… не я.

– Знаю, что не ты. Эй, парень! Очнись. Мы начинаем войну за чертов мост. Придумай, как нам его сломать. Иначе мы тут все подохнем.


* * *

Воевода привстал на стременах. Закричал гулким, хриплым голосом профессионального военного – и с легкостью перекрыл гул центральной площади:

- Некры прут! Отечество зовет!

Молчание.

- Ну и? – спросили наконец из толпы.

Воевода оглядел собрание, но различить наглеца не сумел.

- Не «ну и», а в оружие и всем взрослым сукиным сынам быть у вербовочного пункта. Немедля. Вот прям сейчас! А кто у вербовщика не будет, готовый пролить кровь за независимость родной страны, тому сукин сыну я башку проломлю самолично вот этой железкой. Так, чтобы патрио... патриа... патритизм ушами пошел.

Воевода взвесил в руке огромный шестопер. Люди переглянулись. Такой «железкой» можно было взломать крепостные ворота.

- Так кому патритизму? - осведомился воевода. – Одним махом вогнать?..

- Что такое «патритизм»? - тихо спросил один кмет у другого.

Тот повернулся, оглядел его снисходительно:

- Это когда твоя родная хата засрана и дырява, а ты её все равно любишь и никакому ворогу не отдашь.

Кмет почесал затылок.

- Ну, а если хата не засрана? Тогда что?

- Любить незасранную хату любой дурак может, а ты засранную полюби. Вот это патритизм.

- Подожди. А если в ней полы выскоблить и говно оттуда вычистить? А уж потом любить?

Молчание. Умный задумался.

- Тогда это не «патритизм», - сказал наконец.

- А что?

- А... а другое слово.


* * *

- Знаю-знаю, - поморщился Венемир. - Мы традиционно наступаем, некры получают отпор… Есть еще какие-то новости?

Ян Заставек покачал седой головой. Он был самым старшим в банде, лет на десять старше капитана.

- То есть, все намного хуже? – сказал Венемир.

- Ну… как тебе сказать…

Венемир вздохнул. Так он и думал.

- Рассказывай, Ян.

- Видел сегодня, - начал тот, - чудесное. Висело чудесное на столбе. Как тебе? «Храбрые полки нашего короля доблестно наступают, не отдавая врагу ни пяди земли». Это, видимо, новое слово в искусстве пропаганды…

- То есть, мы драпаем? – уточнил Венемир.

- Ну…


* * *

- Опять?! – Лютер Малькольм не верил ушам.

- Выполняйте приказ, капитан.

Гном в сердцах махнул рукой, выругался.

- Отступление, - повторил он. - Ох ты, чертова мать, какая резеншпенция... или ретирация? Короче, какая-то болтливая хрень, каковой обычно прикрывают голую задницу и собственную трусость.

Адъютант вскинул голову. Голос зазвенел:

- Это тактический маневр, господин Малькольм! И… и… и не вам указывать главнокомандующему, что делать! Это… непатриотично.

Лютер Малькольм непатриотично сплюнул.

- Один хрен, – сказал он. - Хоть розой жопу назови, хоть нет, вонь все равно одна и та же.

- Вы забываетесь!

Лютер сделал шаг, и адъютант замолчал.

- Я, господин хороший, - сказал Лютер и взял адьютанта за пуговицу, - имею собственное мнение. И один черт – не вижу причин за него извиняться. Вот так-то. Бывайте!

- Гномы. Чужаки. Нелюди, - зашипел адъютант, когда Лютер ушел.

И вдруг – схлопотал по зубам. Земля больно ударилась в затылок.

- Поднимайся, - велел капитан арбалетчиков, человек. - И чтобы я больше твоего шипения не слышал, дружок. По крайней мере, на сто верст вокруг. Тошнит меня от таких звуков. Сам не свой становлюсь… веришь?!

- Верю, - сказал адъютант и потрогал челюсть.


* * *

- Прямо взял и в зубы двинул? – поинтересовался Венемир.

- Ну… более или менее.

- Графу Дормайеру? Адъютанту командующего? Капитан арбалетчиков?

Ян развел руками. Мол, из песни слов не выкинешь.

Венемир вздохнул. Несмотря на привычку украшать свои рассказы поистине фантастическими подробностями, Ян Заставек редко ошибался в главном…

- Люди будут драться за себя и за гномов, это факт, - сказал Ян. - А вот будут ли гномы драться за людей? Это вопрос.

Хороший вопрос, подумал Венемир.

- Сейчас и выясним.

Ян замер, моргнул. Лицо наемника вытянулось.

- Чего?

Венемир ухмыльнулся. Приятно озадачить старого фантазера...

- Стефан! – крикнул он.

- Ась?

- Тащи сюда своего приятеля.

…Венемир протер глаза. Ничего не изменилось.

Отросшая за день щетина была удивительного, необыкновенного ярко-синего цвета. Отчего подбородок гнома казался обмакнутым в ведро с краской.

«Что за притча?»

- Как ты сказал, тебя зовут?

- Идзи, - гном выпрямился. - Идзи Бласкег. Еще называют: Синебородым.


3. Идзи

Успех наступления казался сокрушительным, даже для нас самих. Фронт посыпался с такой скоростью, что мой штаб не успевал отслеживать изменения. Отдельные отряды противника продолжали отчаянно сражаться, еще не зная, что оказались в глубоком тылу имперских войск.

Фельдмаршал Гунно, командующий группой армий «Роза».


Как стемнело, рота собралась в сторожевой башне. Одно название, что рота, одно название, что башня. Каменный четырехугольник без крыши и с полуобвалившимися стенами. Норт остался на часах, потому что, по его словам, неплохо видел в темноте. Венемир подозревал, что дело тут не в зрении, а в нежелании северянина пить водку. Впрочем, часовой им все равно нужен.

Гном достал из-за пазухи круглые очки, протер и нацепил на нос.

- Синебородый? Интересно, почему? – Венемир закинул ногу на ногу. – Неужели есть причина для столь… хмм… странного прозвища?

- Да никакой, - хладнокровно ответил Идзи Бласкег. Почесал синий подбородок. – Но вы же знаете людей? Им дай повод и они начну глодать его, как дурная собака – кость.

Наемники переглянулись.

- Добрый ты, - протянула Веселка.

Гном пожал плечами.

- Я не добрый. Я – женатый.

- Это, конечно, все объясняет, - заметил Ольбрих по прозвищу «Принц». Он стоял у входа, прислонившись к стене плечом. Руки с тонкими изящными кистями были сложены на груди.

Наемники считали, что Ольбрих – из знатных, какой-нибудь незаконорожденный сын графа, а, может, целый князь, лишенный чести по суду. Впрочем, если не считать скверного чувства юмора, товарищем он был хорошим. А главное, отличным бойцом.

Взгляд гнома остановился на Принце. Очки блеснули.

Смех стих.

- Да, пожалуй, - сказал Идзи. – что и объясняет.


* * *

- История занимательная и поучительная, - сказал Идзи. – А произошла она, как понимаете, не со мной, а с одним моим приятелем.

Венемир покивал.

- Ну, конечно, конечно…

- Мой приятель… назовем его Олем… гном. Он разводил овощи…

- Назовем их свеклой и брюквой, - подсказал Ольбрих саркастически.

- Совершенно верно, - кивнул гном невозмутимо. – Оль разводил свеклу и брюкву и здорово разбогател. Купил замок, завел прислугу и друзей. А что еще нужно, чтобы получать от жизни удовольствие? Так думаем вы и я, но не мой приятель.

Когда жизнь идеальна, нужно ее слегка… подпортить. Сделать неидеальной. И задумал мой приятель жениться.

Всеобщее молчание.

- Это он сгоряча, – сказал Стефан. – Нельзя столько пить.

Веселка закрыла лицо руками и хрюкнула. Даже Венемир улыбнулся.

Гном терпеливо переждал шквал эмоций, охвативших бу, и продолжил:

- Да, это было не самое мудрое решение Оля. К сожалению, дальше он принял еще одно – и тоже оказалось, что это не перл мудрости. Вместо того, чтобы отправиться в ближайшую общину гномов, где опытные старухи все организовали бы в лучшем виде, он бы даже традиционно не увидел невесту до свадьбы… Вместо этого Оль решил жениться по любви.

- Ох, ты, - сказала Веселка.

- На девушке из людей…

- Ого!

- …к тому же – дворянке.

Потрясенное молчание. Ольбрих наконец засмеялся – резкий, неприятный звук. Веселка поежилась.

- Серьезно? – спросила девушка. - А твой Оль в шахту в детстве не падал, головой вниз?

- Нет.

- А очень, очень похоже.


* * *

Костер догорал. В багровых углях Стефан запекал репу, ворошил веточкой. Треск. Искры взлетели и рассыпались. Стефан выругался.

- Межрасовый брак, - сказал Венемир задумчиво. – И неравный брак. Двойной мезальянс. Твой приятель – самое меньшее, очень смелый гном. Или очень глупый.

- Хм…

- Я понимаю: задумал он жениться на дворянке. Он мог задумать хоть на императрице! Но – почему она-то согласилась?

Молчание. Идзи смотрел в огонь, в стеклах очков отражались языки пламени.

Венемир думал уже, что гном не ответит, но тот заговорил – негромко, спокойно:

- Избранница была прекрасна, как первый цвет, знатного рода, но, увы… бедна, как храмовая мышь. Красивая и нищая – опасное сочетание, не правда ли?

Ее мать умерла. Отец мигом прокутил приданое, что досталось дочке от матери, урожденной графини какой-то там. У красавицы было два старших брата. Братья служили у разных князей и благополучно погрязли в долгах по шею. Сами понимаете, выбор у девушки был невелик.

Так что богатый муж был неплохой вариант. Мой приятель оплатил долги братьев, подарил им коней и новое снаряжение, папочке прикупил домик с прислугой… А девушка стала полновластной хозяйкой великолепного гномьего замка.

Нормальный брак по расчету. В чем же ошибка моего приятеля? – спросите вы.

Идзи обвел всех взглядом.

- А в том и ошибка, что несчастный влюбился.

- Жена-красавица закатывала пиры до рассвета. Пропадала на светских приемах. И тут муж начал ревновать. – Идзи помолчал. - Наверное, это смешно выглядело – ревнующий гном. В целом свете вы не найдете вещи забавней, ей-ей…

Венемир поморщился.

- Давай без ерничества, Идзи.

Молчание. Гном вздохнул.

- А борода у приятеля действительно была синяя. От медного купороса. Если смешать раствор извести с раствором купороса, то получится Сильфенская смесь. Ее так назвали, потому что был один чудак в городе Сильфене, он кусты мазал синей хренью. Чтобы у него соседские дети ничего в саду не срывали и не ели. Оказалось, жидкость помогает не только от детей, но и от других вредителей. Так что – никакой магии, просто химия.

- Синяя борода – как у тебя? – спросила Веселка.

- Ага, - Идзи усмехнулся. – Примерно.


* * *

- У соседей серая гниль и парша съели весь урожай. А моему хоть бы хны. Стоит себе – ярко-синий, как небо. Потом я омыл кусты водой и виноград собрал…

Молчание. Венемир выпрямился, заговорил мягко, словно с ребенком:

- Каким же образом, позволь поинтересоваться, из брюквы и свеклы, продуктов хоть и чрезвычайно полезных, но весьма простых, получился твой великолепный виноград?

- Э… м-да.

Гном почесал подбородок. Оглядел собрание, усмехнулся.

- Это я прокололся, верно?

- Что есть, то есть, - сказал Венемир. - Но не расстраивайся. В следующий раз соврешь получше… - капитан зевнул. - Откуда ты на самом деле? С юга? Из Некрогарда? Отвечай быстро и постарайся не сильно морочить мне голову.

- Из Некрогарда. Был.

- Тогда почему Сильфенская смесь? Причем тут Сильфен?

- Торговая марка.

- Видишь, как просто? – Венемир помедлил. – А теперь продолжай.

Гном почесал подбородок. Затем потянул за шнурок и выудил из ворота рубахи небольшой предмет.

- Что это? – Стефан подался вперед, забыв про свою репу.

- Ключ.

Пламя играло на желтом металле. Ключ был редкой работы – с прихотливыми бороздками, искусно вырезанными узорами. Такой ключ должен запирать подходящий замок. А под таким замком…

Стефан присвистнул.

- Ты богатый что ли?

Идзи безнадежно махнул рукой.

- Не спрашивай.

- А чего в Гномий Камень не подался?

- Да кому он там нужен? – вступил в разговор Ян Заставек. – Думаешь, там своих гномов не хватает?

- Тихо вы! – окрикнула Веселка. – Раскудахтались. Что дальше, Идзи?

Идзи Бласкег сжал зубы – кожа на скулах натянулась. Синева сделала его лицо почти черным.

- Ключ, - сказал он. – Главное: ключ.

- А что с ним?

Гном покачал ключ на шнурке, наблюдая за игрой света на металле.

- Идзи?

Идзи поднял взгляд:

- Из-за него все и случилось. Из-за чертова ключа. И комнаты, которую он запирал. И… и из-за любви, конечно.

Гном помолчал.

- Хотя изначально во всем виновата, думаю, все же она…

- Она?

- Марыся. Моя жена. Вернее, - он сделал над собой усилие, - жена моего приятеля.


* * *

- Я знаю, что она натворила, но все равно не могу перестать ее любить. Кажется, появись она сейчас, помани пальчиком – и я бы бросил все, забыл все обиды, и пошел бы за ней слепо, как телок на бойню. Иногда я просыпаюсь среди ночи, в слезах, как мальчишка, – только потому, что увидел во сне ее.

Марыся, урожденная ад Визари. Ах, если бы вы знали, какая это женщина!

Наверное, мы смешно смотрелись вместе – красавица и коротышка. Но я этого не замечал, потому что видел только ее. Одну ее.

Однажды мне нужно было уехать по делам, и я оставил ей ключи от всего дома. Вот этот ключ, - гном показал. Стефан громко рыгнул, нагнулся посмотреть. – Да-да, этот тоже… Говорят, что я предупредил – под страхом смерти не открывать дверь, которую он запирает. И говорят, она не выдержала. Женское любопытство. Говорят, это была коварная ловушка. Это неправда. Потому что ничего такого за дверью не было…

Стефан зашевелился, но промолчал. Спросила Веселка:

- Ничего?

Гном помрачнел. Снял очки и начал протирать, словно не делал этого уже несколько раз раньше.

- Идзи?

- Там была химическая лаборатория.

Веселка заморгала. Стефан поднял брови.

- И все?

- И все. Представьте себе, никаких женских трупов на крюках для мяса. Только колбы, пробирки, стеклянные змеевики, емкости с химикатами, горелки и перегонный куб. И несколько бутылей с готовой синей жидкостью. Мой главный коммерческий секрет. Никакой черной магии. Никаких убийств. Никаких мрачных тайн. Вообразите ее разочарование, - Идзи усмехнулся. - У нее оказался всего лишь муж-гном, помешанный на химии.

Стефан разочарованно присвистнул. Похоже, он тоже ждал рассказа о зловещей комнате и женских трупах.

- Но это тебя не спасло? – спросила Веселка.

Идзи покачал головой.

- Нет. Меня это точно не спасло.


* * *

- Прошел слух, что у меня до Марыси было несколько жен, которых я уморил до смерти. А так как никто этих жен никогда не видел, то слух обрел убедительность. Обо мне начали шептаться. А я и в ус не дул. Как известно, последним об измене жены узнает муж… Позже оказалось, что Марыся сама распространяла слухи обо мне.

- Какие?

- Самые нелепые. Что я, например, занимаюсь по ночам черной магией и режу девственниц. Принимаю ванны из крови.

Даже мой скромный вид, мою предупредительность и мой тихий голос стали находить зловещими. Мои очки пугали людей до дрожи. Меня стали избегать. Когда я появлялся, дамы бледнели и падали без чувств. Мужчины хватались за оружие.

- Однажды я сделал вот так, - Идзи прихлебнул водки, Веселка вздрогнула. Гном мягко облизал губы кончиком языка. – Дамы закричали и убежали в ужасе… Казалось бы, что такого ужасного в этом звуке? – Идзи еще раз втянул водку губами, причмокнул.

В наступившей тишине звук показался очень громким. И очень жутким.

- Идзи, прошу тебя, больше так не делай, - Веселка поежилась. – И вообще… У меня от тебя мороз по коже. Не обижайся, но это правда.

Гном кивнул. Посмотрел на девушку, не мигая. В его темных глазах отражалось пламя костра.

- Я понимаю. И не обижаюсь.

Тишина.

- Дальше, - сказал Венемир.

- Дальше? – Идзи усмехнулся. - Дошло до того, что каждая пропавшая кошка или овца приписывались мне. Я стал местным чудовищем. Ночью я летал на кожаных крыльях и пил кровь, как вампир, а днем говорил тихим пугающим голосом и выглядел простым гномом. Другой ночью я оборачивался волком и резал овец и прохожих, сотнями приносил в жертву молоденьких девственниц, предварительно их обесчестив, конечно, и раскапывал могилы… Последней каплей стала пропажа юной девушки, молоденькой проститутки, приехавшей в город из деревни. Ее прозвали Алой шапочкой. Девушка исчезла. Через неделю она, правда, нашлась – у одного из поклонников, который задумал на ней, дурачок такой, жениться, но для меня было уже поздно…

Лежащая на грязной мостовой красная шапочка сделала то, что не под силу самым кровавым зрелищам…

Она вызывала в воображении чудовищные картины и просто вопияла о возмездии.

Она была трогательна, эта шапочка.

Немало слез пролилось на той мостовой. Цветы носили охапками. И подарки. Мишки из сдобного теста и куколки из соломы – как вам такое понравится? И свечи. Много свечей.

Красиво.

Я стал врагом города. Самым страшным. Чудовищем из… неважно, откуда.

Так недалеко и до самосуда, – Идзи вздохнул, оглядел банду. – Впрочем, он не заставил себя ждать...


* * *


- Как удачно, что братья моей жены оказались рядом! Просто невероятное совпадение, сказал бы какой-нибудь бродячий менестрель. Перст судьбы. Возмездие небесное. Ворвались они в дверь – говорили, что на крики о помощи, – а там я с занесенным ножом. Она на коленях. Мол, я кричал, что лишу ее жизни – но это все вранье. Я бы никогда не причинил ей боли. Я любил ее. Это правда. Я ее любил…

- Как же ты спасся? – спросила Веселка.

Идзи пожал плечами.

- Я хорошо бегаю.

Стефан хмыкнул.

- Правда? – Веселка с сомнением посмотрела на короткие ноги гнома.

Идзи усмехнулся.

- Просто их было слишком много, жаждущих справедливости… Пока меня тащили в подвал, ломали дверь, макали в мою же синюю жидкость… В общей неразберихе мне удалось скрыться. Мне сломали руку и несколько ребер, но это… мелочь.

Веселка сморщила носик.

- То есть, насчет бега?

- Да, - сказал Идзи. – Маленькая неправда. Смешно, верно? Маленькую неправду легко заметить. А вот большую… - Идзи покачал головой. – Когда она настолько огромна и отвратительна, что ее не окинуть взглядом... Тогда, чтобы не сойти с ума, ее приходится считать правдой.


* * *

- Итак, все состояние Оля унаследовала молодая вдова. Я задался вопросом: кому это выгодно? И выяснил, что безутешная вдова, получив состояние, оплатила папенькины игорные долги, а братьям купила по капитанскому патенту. Чисто из родственных чувств, я бы сказал.

- Так что получается, господин теоретик, - обратился Идзи к Стефану, - подставили моего героя. Такое вот мое скромное, незаинтересованное мнение.

Стефан хмыкнул.

- Для незаинтересованного мнения у тебя слишком много яда в голосе, - Венемир вздохнул.

- Идзи, - мягко сказал он.

- Чего?

- Что на самом деле произошло? Когда появились братья твоей жены?

- Ошибка, - Идзи ухмыльнулся, лихо, как когда-то давно, в лучшие времена: – Мою женушку ужасно возбуждало, когда я ей угрожал. Игры у нас такие были, понимаете? Я и рад стараться. Братья врываются, у меня глаза бешеные, пена у рта, нож занесен – причем мясницкий, для колориту, – а Марыся у моих ног. В одном кружевном пеньюаре. Каюсь, зрелище было… - гном почесал затылок. – Неоднозначное.

Ольбрих усмехнулся. Недобро и жестко. Словно его лицо было натянуто на каркас из железных прутьев.

- Никогда не представиться случай второй раз произвести первое впечатление, - заметил он.

- Ольбрих, - сказал Венемир.

- Да?

- Помолчи.

Гном почесал подбородок.

- На чем я остановился…

- Баба твоя в одном белье на коленях, - подсказал Стефан. Гном покосился на него, но продолжил:

- Верно. Она в белье, а я с ножом.

- Слушать про милые привычки братья, как понимаю, не стали? – спросил Венемир.

- Правильно понимаешь, командир.

- Все ясно, - Стефан ухмыльнулся. – Все зло – от баб. Все бабы – стервы. Даже Веселка…

- А в лоб? – спокойно спросила та.

- Беру свои слова обратно. Веселка не стерва, - сказал Стефан, час от часу все более развязный. – Она – стервь. Мужского рода. Ай! За что?!

Веселка потерла кулак.


* * *

Ольбрих засмеялся.

На него оглядывались. Резкий неприятный звук.

- Когда покупаешь любовь за деньги, не жди, что тебя за это пожалеют. Твоя бывшая женушка – молодец, разобралась с тобой, как ты заслуживаешь. Посмотри на себя, Идзи. Ты же извращенец со всех сторон!

- Но-но! Поаккуратней на поворотах. – Идзи шагнул вперед, выпятил грудь.

Ольбрих на мгновение, очень быстро, по-звериному, оскалился.

- А то что?

Гном попятился. Затем – сжал кулаки и…

- Остановите их! – закричала Веселка.

Шум, гам, неразбериха. Куча мала. Через мгновение бойцы затоптали костер, и башня погрузилась во тьму.

- Стефан, глуши их. Глуши обоих! – голос Венемира.

- Спокойно! Да, чтоб тебя… - Стефан.

- СТОЯТЬ! - снова Венемир. – Ян, черт! Да что вы делаете?! Нет! Хватайте его… да нет, другого! Тьфу, черт. Стефан, хватит! Хватит, я сказал!

…Его оттащили к стене, похлопали по щекам. Вспышки молнии перед глазами.

- Ольбрих, живой?

Он открыл глаза. Выпрямился, провел языком по зубам. На месте. Но губы разбиты. Ольбрих вытер рот рукавом. Теперь будут как оладьи, черт.

- Что… где?

- Нашел, с кем связываться, - сказала Веселка. - Это же Стефан! Он вам обоим…

Ольбрих начал хохотать.

- Чего ты ржешь? – обиделась Веселка.

Стефан поднялся на нетвердых ногах. Покачал головой, сплюнул в сторону. Посмотрел на Принца:

- Больно?

- Да пошел ты, - сказал Ольбрих беззлобно.

Стефан очень серьезно склонил голову на плечо:

- Странный ты тип, Ольбрих. Я давно хотел спросить. Ты когда смеешься – тебе хоть чуть-чуть весело?

И тут засмеялся гном. Странным надломленным смехом, от которого мурашки пошли по коже.



продолжение следует...


(с) Шимун Врочек

Показать полностью

Не судьба

Когда твой взгляд тянет на Оскар...

...а ты - всего лишь конь.

Не судьба Знаменитости, Лошади, Фотография, Оскар, Николь Кидман, Юмор

Комсомольская сказка

Комсомольская сказка Авторский рассказ, Мистика, СССР, 50-е, Любовь, Тюрьма, Север, Длиннопост

Кривой нож пластает белые кирпичи, похожие на пенопласт. Вжик, вжик, вжик. Быстрый, как крылья скользящих над водой буревестников. Кюхюль обрезает углы, подравнивает, чтобы снеговой кирпич плотнее встал на место. Построить дом из снега не так-то просто. Все делается на глаз. Тут главное, чтобы угол наклона крыши был правильный. Тогда иглу будет держаться без всякой опоры, только за счет собственной тяжести.

Старик Кюхюль их проводник и надежда. Кюхюль умеет делать дома из снега.

Сапунцов кивает и говорит: "хорошо". Следующий кирпич ложится в стену. Острие ножа скользит в щели под ним, подравнивая, подрезая, укладывая точнее. Через пару часов стыки между кирпичами замерзнут, и кладка будет держаться, как единое целое. При желании, на крыше готового иглу можно даже стоять.

Сапунцов уходит от строящегося дома. У него время передачи. Он достает рацию, антенна уже выведена, он задает волну. Снимает толстую рукавицу – кожу обжигает. Берется за ключ голой рукой и начинает отстукивать текст. Он зашифрован. Следующая страница шифровальной книги: за 12 мая 1959 года.

Сапунцов отстукивает:

"Крачка - Гнезду. Объект не подает признаков жизни".

Он выключает питание, потом заворачивает передатчик в толстый мех. Температура сегодня за сорок, еще чуть-чуть и металл начнет разваливаться под пальцами. Батареи садятся в мороз только так. Самое странное, что молчит лодка. Они уже должны были найти полынью и всплыть для передачи сообщения.

Если они живы.

Сапунцов закрывает глаза. Даже с закрытыми глазами он знает, что вокруг. Белая беспросветная пустыня. Холод и лед. Заунывный вой ветра. Белые медведи, у которых нельзя есть печень — отравишься. Все остальное можно (его учили инструкторы по выживанию), а печень нельзя. Печень белого медведя почему-то видится Сапунцову большой и жирной, и почему-то насыщенного синего цвета. Как отравленная.

Через короткое время он открывает глаза. Кюхюль уже подготовил дом, из белого полушария иглу, от самой макушки отваливается клубами белый дым. Вернее, это пар.

Сапунцов опускает на глаза картонные очки с узкими горизонтальными щелями. Это чтобы не ослепнуть от блеска льда и снега.

Пар вырывается изо рта. Сапунцов идет добывать питьевую воду. В Арктике это целая проблема. Хотя, казалось бы, вокруг один снег. Бери, не хочу. Но куда там. Приходится выдалбливать в твердом, как алмаз, льду особые углубления — для системы фильтрации. В первую ямку кладешь немного веток и мха, поджигаешь. Вода течет густо-коричневая. А дальше, перетекая из одной ямки в другую, проходя сквозь фильтры из снега, все светлеет и светлеет, пока, наконец, в последней не оказывается чистая и вкусная.

Он зачерпывает воду алюминиевой кружкой, пьет, аккуратно прижимая металл к губам.

Губы растрескались, но хорошенько смазаны тюленьим жиром (воняет). Все-таки правильно, что мы взяли с собой юпика Кюхюля. Дед полезней, чем два ящика со спецснаряжением.

Кстати, где он?

Сапунцов идет (брови у него — два белых айсберга) к снежному дому и видит лаз внутрь. Кюхюль, похоже, уже развел огонь. Внутри тепло. Лаз должен быть ниже уровня пола, чтобы угар уходил вниз, а кислород приходил сверху, через отверстие для дыма.

Сапунцов опускается на колени и ловко залезает внутрь. Дед развел костер и сидит, держит руки над пламенем. Отсветы пляшут на его коричневом морщинистом лице. Кюхюля нашел Васнецов возле Нарьян-Мара, когда собирали группу. И вот Васнецова уже нет, Филатов погиб, Рябенко оставлен с обморожениями на СП-6, а старикану хоть бы хны. Он самого господа бога переживет. Сапунцов садится у огня на корточки и тянет руки. Его загорелые, но бледные в полумраке снежного дома кисти рядом с черными морщинистыми руками Кюхюля кажутся призрачными. Меня здесь нет, думает Сапунцов. Вот он, рядом, "настоящий человек" Кюхюль, как переводится с их языка слово "юпик".

Повесть о настоящем человеке, думает Сапунцов.

Который прополз десятки километров, чтобы ему отрезали обе ноги.

Кюхюль кивает Сапунцову и говорит что-то. Сапунцов уже месяц с ним вместе, но так и не привык — русского Кюхюль не знает, общаться с юпиком можно только жестами. Все хорошо, говорит Сапунцов. Есть хочешь, спрашивает Кюхюль. Да, отвечает Сапунцов. Кюхюль кивает и начинает строгать ледяную рыбу. Он срезает ножом бело-розовые стружки и передает Ивану. Одну ему, другую себе в рот. Юпик задумчиво жует. Сапунцов задумчиво жует.

Васнецов погиб в самом начале похода, еще до прихода на СП-4. Хороший был мужик. Настоящий. Сапунцов по привычке запускает пальцы в бороду — отрастил ее за два месяца. Где тут бриться, не до бритья. Васнецов выглядел как истинный полярник. Вот примерно как Отто Юльевич Шмидт на фото в "Огоньке" — борода, усы, толстый свитер крупной вязки с горловиной. Васнецов был похож на него, только погиб глупо.

А смерть вообще нелепая штука, думает Сапунцов, разжевывая замороженную стружку. Когда она оттаивает на языке, вкус ледяно-пресный, только слегка напоминающий рыбный. Сок нужно высосать и затем проглотить остальное.

Васнецов провалился в трещину во льдах. Глупо.

Но то, что он умирал два дня, еще глупее. Сапунцов вдруг вспомнил... нет, не лицо — лица он не может вспомнить... белое пятно на месте физиономии Васнецова. Группа тридцать, особое задание партии. Комсомольцы-добровольцы...

Зачем все это? Впрочем, он знает, зачем. Поэтому они с Кюхюлем доедают кусок рыбины, ставят чайник на огонь, а когда вода закипает, бросают туда листья брусники (запах взлетает вверх и к потолку), замороженную клюкву и еловые иголки. Отвар странный на вкус, вяжущий, но полезный. Главное, чтобы не было цинги.

Ну, и войны тоже.

Кюхюль не говорит по-русски, поэтому после чая они садятся и рассказывают друг другу истории. Иногда Сапунцову кажется, что где-то в затылке он чувствует понимание того, что рассказывает старик. Иван думает, что это истории про китов и тюленей, северных богов и смазанных жиром великанов, про похищенных красавиц и отважных воинов-юпиков. Тут уже неважно, понимаешь слова или нет. Тут важна сама история. Кит, рисует Кюхюль на снегу пальцем. Сапунцов прикрывает глаза и сквозь дрему слушает, как кит превратился в человека и похитил жену одного охотника. Охотник пришел забирать жену на остров, где кит жил, но сила его была ничто против силы кита. Тогда он с женой пустился на хитрость. Она (женщины!) сказала киту, что хочет видеть его в настоящем облике, а когда тот превратился в человека, воткнула ему в спину острогу. Раненый кит бросился в погоню за лодкой охотника, но не смог догнать, охотник с женой убили его и съели, оставив только кости.

Сапунцов дремлет. Во сне его совершенно не волнует жестокость сказки старика. Во сне он видит себя, сидящего на серых камнях, покрытых мхом. Неподалеку хижина кита-оборотня, похожая почему-то на заброшенный бункер. На рубку врытой в землю ржавой подводной лодки. На борту белый полустертый номер. Сапунцов-спящий встает. Вокруг клубится белый туман; слышны звуки, точно лопатой скребут по камням. Сапунцов вдруг видит под ногами кусок костяного хребта. А дальше еще кусок. Он начинает собирать из осколков скелет кита, чтобы наполнить его водой и отпустить. Собирает, собирает. Но как-то не складывается. Костей все больше... вот уже третья нога, четвертая... восьмая, девятая... Сапунцов работает все быстрее, а костей меньше не становится. Вдруг из тумана доносится жуткий рев, такой низкий, что и тромбону далеко. От него по коже мурашки и тоска.

Сапунцов опускает голову и видит, что в руках у него скелет осьминога. И он только что приделал к нему одну из очередных конечностей. Разве у осьминога бывает скелет? Не знаю, думает Сапунцов.

Вспышка.

Сапунцов просыпается, открывает глаза. Оказывается, он все еще сидит на корточках у огня. Кюхюль заканчивает рассказ. Сейчас будет финал. Старик показывает на Сапунцова — давай, мол, твоя очередь рассказывать.

Сапунцов думает: черт. А вслух:

- Наконец построили. Слушай, старик.

И начинает говорить — напевным манером, как сказывают сказки.


- Давным-давно жили два брата, - рассказывает Сапунцов. - И была у них сестра...

Он не знает эту сказку, но слово приходит за словом, и он продолжает:

- ...по имени Варвара. Красивая была девка! И умница. Даже в комсомол ее приняли сразу, первой. А братья завидовали. И вот решили они опорочить ее имя перед комсомольской организацией. Подговорили друга своего, Якова Петровича Меньшикова, подкатить к Варваре и назначить ей свидание. А взамен пообещали шапку норковую и кожаное пальто. Парень он был видный и жадный, согласился, значит. Подкатил он к Варваре, так, мол, и так, не подскажите девушка, не подскажите, красавица, как мне пройти в библиотеку имени Сталина. А не проводите ли меня, а то я, не ровен час, еще заблужусь. И сыпет и сыпет. Заговорил ей голову, вскружил, позвал гулять по столице, а затем на свидание под стенами Кремля. И вот в назначенный час явился он и начал приставать к девушке, требуя взаимности, а та ни в какую. Увидел это часовой, что стоял у мавзолея, осерчал, но сдвинуться с места не может — присяга! Глазом нельзя шевельнуть, коль на таком посту стоишь, дед. Ты слушай, слушай. Интересно, да? Я тогда еще потреплюсь. Стоит он и зубами скрипит аж на полстолицы слышно, потому что обидно ему за девушку. А ее, бедную, Яшка уже раздевать начал, срывает с нее одежду, радуется, бьет по белым щекам, да измывается всячески. Не выдержало сердце часового... кстати, его Семен звали, солдатский сын. И встал тогда Семен, пошел к той парочке, печатая шаг, и воткнул штык Яшке точно промеж лопаток. Пронзил и ружье на караул взял, стоит бледный. А девушка испугалась, да и убежала. А он посмотрел белыми глазами на убитого и вернулся к мавзолею, на пост, значит, как уставом положено.

На крики девушки сбежались люди, нашли мертвого Яшку. Кто убил, зачем? У самого Кремля, на самой Красной площади, в сердце нашей родины. А потом смотрят, Семен в карауле у мавзолея стоит, глазом не шевельнет, с ружьем к ноге, и штык у него красный, в крови.

Стали Семена судить. Понятно, кто убийца. Ты зачем Яшку убил? Ничего не говорит Семен, не хочет девушку позорить. Убил, говорит, потому что было надо. А больше я вам ничего не скажу. Эх, ты, комсомолец, говорят ему. На суде отписали ему по полной — двадцать лет, потому что не просто убил, а когда на службе находился. Значит, и долг нарушил, и честь солдатскую запятнал. А перед тем сорвали с него погоны публично и значок комсомольский тоже. Потому что недостоин быть в комсомоле! Вот как судьба к Семену повернулась. Народная судья приговор зачитала. Мать Семена сидела и плакала. А он стоял, сжав зубы, и ничего не говорил. Так ничего и не сказал про ту девушку. А ее самой как не было.

Сапунцов переводит дыхание. История получается какая-то очень уж витиеватая, даже самому странно, что из него льется. Может, сны виноваты? Плохие в последнее время сны.

А дед сидит и внимательно слушает, прихлебывает отвар и смотрит на Сапунцова, словно все понимает.

Давай, показывает жестами, рассказывай.

- Ну, смотри, дед. Повезли, значит, его в тюрьму, Семена, солдатского сына. Обрили налысо, порошком от вшей посыпали, дали тюремную одежду. И пошел он срок мотать. Книжки читает, профессии разные осваивает. Плотник, маляр, стулья там сколачивает. Мать приезжает иногда, рассказывает, что дома творится. В общем, жить можно и в тюрьме.

Долго ли, коротко, проходят пять лет из двадцати. И получает Семен письмо от незнакомой девушки. Так, мол, и так, вы меня не знаете, но решила я вам написать. И завязалась между ними переписка. Сначала все про книги, фильмы, а потом и про жизнь. Рассказывала ему девушка про все, и он ей про все. И полюбилась она ему по письмам. Родной человек! Вот такая сказка. Но только не хочет прислать ему девушка своей фотографии. Как он ее не упрашивал. Семен сначала обиделся, а потом подумал — может, девушка некрасивая, своего лица стесняется, потому и фотографии не шлет. Но я ведь ее не за лицо полюбил! И решил Семен девушке написать: мне неважно, как ты выглядишь, но люблю я тебя всем сердцем. Если любишь меня тоже, то подожди, я освобожусь, и мы поженимся. Лихой парень, да, дед? Только ждать тебе долго.

Отослал письмо и ждет ответа. Проходит месяц, другой. Семен весь извелся. Конечно, думает он, кто будет ждать его еще пятнадцать лет! Девушке счастья хочется, детей.

И вдруг приходит письмо. И там одно слово.


Сапунцов смотрит на деда, в глазах у того светится понимание.

- Слушай, дед, я иногда думаю, что ты меня обманываешь. Что ты понимаешь все, до последнего слова, а?

Кюхюль смотрит на него.

- Ладно, - говорит Сапунцов. - Уговорил, языкастый. Заканчиваю.


Два месяца он ждал. И приходит Семену письмо, а там одно слово.

И это слово: да.

Обрадовался Семен, матери все рассказал. Шьет платки, деревья валит, табуретки сколачивает. В тюремном хоре петь начал. Долго ли коротко, проходит еще четырнадцать лет, одиннадцать месяцев и двадцать семь дней. Остается Семену сидеть в тюрьме всего три дня. И вдруг приезжает мать и говорит: приходила девушка. А сама плачет. Красивая она? - спрашивает Семен. Очень красивая, говорит мать. Только, сынок, плакала она, просила у меня прощения и прощалась она со мной и велела тебе передать: будь счастлив, не ищи меня. Вскрикнул тут Семен страшно, белый стал и упал без дыхания.

Перенесли его в тюремный госпиталь. Положили и ждут. Удивляются: ему через три дня на свободу, а он весь седой, как старик. А когда вечером оставили его в палате лежать, Семен встал, трубки из рук повыдергивал и убежал. Госпиталь – это самое неохраняемое место в тюрьме. Вот так, старик. За три дня до свободы убежал Семен, не выдержал.

И побежал он в Москву, откуда письма приходили. Нашел адрес, а там дом пустой стоит, одна старуха сидит рябая. Тебе чего, милок, надобно? Бабушка, тут девушка жила, так она моя невеста. Опоздал ты, милок. Нету больше твоей невесты.

Семен стал страшный, как мертвец.

- Что случилось?! - закричал он. Успокойся, милый, - говорит старуха. - Живая твоя невеста, замуж выходит. За кого?! За милиционера. Она не хотела, да братья ее уговорили.

Бросился тогда Семен туда, где свадьба происходила. А это был загс местный, там расписываются молодые, когда женятся. Да, тебе, старик, где уж понять. В общем, бежит он туда. По набережной бежит, по улицам. А солнце светит, вокруг жара, зелень, лето начинается, мороженое продают, эскимо, тебе бы, старик, понравилось. А у Семена в глазах черным-черно.

Прибежал он, ворвался туда, смешался с гостями (а надо сказать, что успел он себе раздобыть гражданское, прежде чем в Москву ехать), ходит среди гостей, будто тоже на свадьбу приглашен. А народу вокруг видимо-невидимо. Большая свадьба была. Генерал милицейский женится, такое вот дело.

Сапунцов поднимает глаза на старика. Кюхюль выглядит совсем не сонным и очень хитрым. Вот ведь старик, думает Сапунцов и продолжает рассказывать:

- Свадьбу справляли в саду рядом с Кремлем, Александровский называется. Видишь, большой начальник был тот милицейский генерал! Музыка играет, целый оркестр, джаз-банд, все танцуют, пьют, столы от еды ломятся. Семен идет сквозь толпу и словно ничего не замечает. И идет прямо к столу, где жених с невестой сидят.

Жених в мундире генеральском, большой, красивый, весь в золоте и медалями увешан. А рядом — невеста в белом платье, с белой фатой, лицо закрывающей. И такая она красивая в этом белом, что у Семена голова закружилась. Идет он к столу прямиком. Как раз «горько» закричали. Невеста с женихом встают. Горько! - кричат вокруг Семена, точно воздух взрывается. Над всей Москвой-рекой, над Кремлем, над Красной площадью звучит это "горько". Семен покачнулся и вперед шагнул. И видит он, как генерал невесте фату откидывает... Закачалась земля под ногами солдатского сына. Тихо так вокруг стало, словно рыбы вокруг и только рты разевают "гооо... каааа", а сказать ничего не могут. Смотрит Семен, а под фатой — она, та девушка, которую он много лет назад от позора спас. Варвара ее зовут. И вынул тогда Семен из рук толстяка бокал шампанского и подошел к столу. И целуются они перед ним, а он стоит, смотрит.

Раз, два, три... считают гости. И вдруг замолчали. Семен стоит, страшный, перед столом, а над его головой кружатся черные вороны, и серые воробьи, и белые лебеди.

Совет да любовь, говорит Семен громким голосом.

Замерла тут девица и в лице переменилась. Смотрит на него — и горе, и радость у нее в лице смешались. А генерал ничего не понимает. А с двух сторон братья к ним бегут ее.

Семен, закричала Варвара и упала на землю без чувств.

А Семен взял шампанское, говорит генералу: "Поздравляю! Долгих лет! Счастья! Пусть хоть у нее оно будет". Выпил, и тут братья на него налетели. Он беглый преступник, кричат. Хватайте его, он из тюрьмы бежал.

На свадьбе милитонов много было, милицейская все-таки свадьба. Схватили Семена за руки, а он стоит и бежать никуда не собирается. Невесту тем временем подружки откачивают, машут платочками. Генерал поднял взгляд и говорит: "Ты кто такой?". Беглый я, отвечает Семен, глядя в глаза ему, честно и открыто. "Три дня назад из тюрьмы бежал, три дня до Москвы добирался". "А сколько ж тебе сидеть оставалось?" "Сидел я двадцать лет, а сколько оставалось... скажи мне сперва, который час?"

Генерал посмотрел на часы свои, золотые, хорошие, и говорит: "Сейчас четыре часа дня и одна минута".

"Хорошо, - отвечает Семен. - Аккурат минуту назад я бы на свободу и вышел". Удивился генерал очень. «Что же ты! - закричал. Ради чего бежал?!»

"Надо было", говорит Семен. "А почему и зачем — это вы меня не спрашивайте. То мое дело".

Сапунцов смотрит на Кюхюля, старик чешет в подмышках. В иглу уже тепло от человеческих тел и огня, поэтому Сапунцов откидывает капюшон и снимает вязаный чулок, который открывает закрывает от мороза лицо и уши. Хорошо. Голова отдыхает. Кюхюль наливает ему еще отвара и показывает: давай, заканчивай.

- А что заканчивать? - Сапунцов медлит, отхлебывает кипятка, пахнущего хвоей. Ай, блин. Язык обжигает, во рту вяжет от хвойного вкуса. - Дальше было просто. Отвели Семена в тюрьму, другую, не ту, где он сидел. В Московскую, в Бутырку что ли? В общем, сидит там Семен, ждет приговора, который ему еще десять лет добавит, как за побег положено.

И приходит к нему однажды та девушка, Варвара.

Сапунцов вздыхает, глотает отвар. Что-то рассказ становится уже не бойким, а тяжелым, словно свинец грузить или уголь мешками. Или лес валить, когда уже сил не осталось, а бригадир командует: давай еще, шевелись, бродяги!

- Семен сначала отказывался на свидание идти, но потом пошел все же. Видит, сидит перед ним та девушка, которую он от бесчестья спас, и из-за которой двадцать лет в тюрьме отсидел. Пришла она в красном платье болгарском, как девушки в столице ходят, в дорогих украшениях, с прической модной. И плачет она, сидит. Красивая такая, что глаз не отвести. Смотрит на нее Семен и говорит слова обидные: "Зачем явилась? Я, может, и вор, и убивец, но до чужой жены не охотник".

Варвара заплакала и говорит:

"Я тебя погубила. Когда судили тебя в первый раз, я хотела пойти, рассказать все, но братья меня не пустили, грозились: убьют".

"Так ты из жалости меня полюбила, значит? - недобро усмехнулся Семен, солдатский сын. - Не надо мне такой жалости".

"Сначала из жалости, а потом по-настоящему полюбила. Когда ты сказал, что меня всякой будешь любить — хоть красивой, хоть нет. Ждала я тебя, Семен".

"Не дождалась".

"Стал ко мне свататься начальник милицейский. И тогда братья сказали, что убьют тебя, если я за генерала замуж не выйду".

Побелел тут Семен.

"Лучше бы мне быть убитому", говорит. "Ты теперь замужняя жена. Ничего не поделаешь".

Она залилась слезами пуще прежнего. Семен встал и хотел уже выйти, но на пороге обернулся.

"Хороший человек твой генерал?" - спрашивает.

Она поднимает голову, под глазами черные тени, тушь потекла.

"Очень хороший".

"Тогда будь ему хорошей женой. И ничего не бойся. Никогда ничего не бойся. За себя можешь бояться, но не за других".

Потом подумал и говорит:

"Братья убить меня, значит, обещали, если за генерала не выйдешь?"

"Да".

"Понятно".

Семен наклонился тогда и решетку погладил, словно девушку ту приласкал. Прощай, сказал он и вышел.

Сапунцов дергает головой, кружка вылетает из рук и опрокидывается. Пар взлетает. Ф-фух! Горячий отвар впитывается в пол, протаивая неровные ходы. Снег вокруг них окрашивается в зеленый.

Кюхюль смотрит на Сапунцова, но ничего не говорит.

- В общем, дальше было просто. Дали бы Семену десять лет, если бы на суде том не появился генерал и не рассказал, почему с Семеном такая беда приключилась. Пожалела его судья. И дала Семену всего полгода, для порядка. Отсидел он срок и вышел на свободу ранней весной, в марте. Капель вокруг, солнце сияет. Идет в ушанке старенькой, потертой, в ватнике и одежде казенной, а вокруг весна шумит.

Приехал, а мать его старенькая уже, болеет. Обнял он ее. День отдохнул, а потом пошел на работу устраиваться. Жить-то надо. Сначала ему работы не давали, у него из документов — одна справка из тюрьмы. Но ничего, справился. Сначала черной работой, потом и хорошей начал заниматься. Токарем на заводе стал. Деньги появились. Только вот, сколько мать его ни просила, так и не женился Семен. Долго ли, коротко ли, только умерла она. Семен погоревал, на могилке постоял. Справили поминки. Семен домой пришел, поплакал. Утром переоделся в самый лучший свой костюм (у него еще с тех времен, как он часовым стоял, костюм хороший остался), взял штык-нож и пошел к братьям Варвары. Они в то время в саду гуляли, думали, что бы еще с генерала взять, через сестру-то свою.

Увидели они Семена, испугались, стали на помощь звать. Только не успели. Семен, солдатский сын, зарезал сначала одного, потом другого. Бросил штык-нож окровавленный в реку и ушел.

С тех пор больше его в том городе не видели.


Сапунцов некоторое время молчит, глядя в огонь. Потом поднимает голову, смотрит на Кюхюля.

- Вот и сказке конец, - говорит он. Кюхюль кивает: да. - А кто слушал... душно мне.

Скрип снега. Сапунцов выбирается на улицу с непокрытой головой, сразу мерзнет. Ноздри обжигает морозом. Лоб словно обручем стальным сдавливает. Он стоит на темнеющем, синеющем снегу и ветер трогает его седые (а ему всего тридцать два) виски.

- А кто слушал – молодец, - говорит он вполголоса. Пар дыхания отваливается толстыми белыми клубами, оседает на бровях и ресницах. Сзади из иглу вылезает Кюхюль, подходит, качает головой. У него в зубах дымится трубка. Хорошая история, показывает жестами старик. Накинь капюшон, замерзнешь.

- Да, - говорит Сапунцов. - Дурацкая, конечно. Но неплохая.

Уши от мороза горят, как обожженные. Сапунцов надевает капюшон. Тепло. Ушам даже больно от внезапного тепла.

Кюхюль дает ему трубку. Засунув в рот горелый обкусанный мундштук, Сапунцов вдыхает дым. Они стоят вместе с "настоящим человеком", курят и смотрят, как вдалеке синеет лед.


(с) Шимун Врочек

В качестве иллюстраций: фото из сети.

Комсомольская сказка Авторский рассказ, Мистика, СССР, 50-е, Любовь, Тюрьма, Север, Длиннопост
Комсомольская сказка Авторский рассказ, Мистика, СССР, 50-е, Любовь, Тюрьма, Север, Длиннопост
Показать полностью 2
Отличная работа, все прочитано!