Текст очень длинный. Бандерлоги идут мимо.
Время от времени клиенты и коллеги, а иногда и просто знакомые интересуются, как получилось, что я выбрал и приобрел профессию психолога. Я рассказываю, более или менее подробно, и эта история оформилась достаточно четко, чтобы доверить ее тексту.
В профессию меня привела последовательность обстоятельств и событий, начинающаяся прямо с моего рождения. Первые пять лет своей жизни я провел в старом, двухэтажном, деревянном доме в Вадковском переулке. Затем дом был приговорен к сносу, а нас, как всех простых москвичей, переселили в новостройку на крайнем севере Москвы. Из окна новой квартиры была видна деревня Коровино, и, кажется именно тогда я впервые увидел корову, и особенно смешно эта корова сочеталась с названием деревни.
Мы, понятно, не хотели ехать в такую глушь, но, как мне позже объяснял отец, других вариантов не было, да к тому же нам обещали, что там вот-вот построят метро (и обещали еще долгие годы), так что... Пока же единственным сообщением с цивилизацией был автобус №194, шедший до метро Новослободская минут 45 набитым, как рюкзак туриста.
Поэтому, когда я окончил школу, выбор, куда поступать, был ограничен вопросом близости к дому. Если бы мы жили в центре, то, по всей вероятности, я захотел бы учиться на врача, но из текущего положения вряд ли я выдержал бы такие концы каждый день. Еще два фактора влияли на выбор: должна быть военная кафедра, и должно быть не очень много черчения. Таким образом я благополучно стал студентом МХТИ (сейчас РХТУ).
Не могу сказать, что учеба была мне очень интересна, не скажу также, что она меня обременяла. Я изобрел чудесный способ делать и использовать шпаргалки, плюс мне, в общем, везло, я разгильдяйничал, и на третьем курсе меня чуть не исключили за двести часов прогула. Двести часов — это примерно половина учебной программы.
На третьем же курсе я понял, что химия мне не особенно интересна, а интересны три вещи: медицина, психология и компьютеры. Я еще не рассматривал ни то, ни другое, ни третье как основу для своей деятельности, я просто вел себя, как любопытный щенок, продолжая обучение только для того, чтобы получить диплом и не загреметь в армию. Одновременно я сообразил, что студенческие годы — возможно, лучшие в жизни, и даже ушел в академ, чтобы избежать исключения и продлить этот восхитительный период.
Я могу вспомнить множество забавных и удивительных происшествий из тогдашнего моего студенческого существования, но не стану отвлекаться.
Впрочем, на одну историю отвлекусь.
Когда я только поступил, в самый первый день, на самой первой лабораторной работе у меня не заработала установка. Просто не захотела включаться. Несмотря на то, что это только что было выставлено и проверено лаборантами, и никто из студентов ее до меня не трогал.
На другой лабораторной работе у нас получилась вычисленная константа (не важно, чего) вдвое меньше нужной. Преподавательница лично проверила все реактивы, которыми мы пользовались, все расчеты, но тем не менее. Так нам неправильную константу и зачли.
Еще на какой-то лабе тоже что-то в моем присутствии не пошло.
Спустя время все мои одногруппники знали, что делать со мной в подгруппе лабы надо одним-единственным правильным образом: отгонять меня подальше от установки, а допускать только до расчетов.
Тем не менее, это не всегда помогало.
Как-то студент Семененко, как его звали за то, что, поступив после армии он так представился преподавателю, делавший со мной работу по аналитической химии, сел за установку, снимать долгую кривую релаксации неважно чего, а я пошел гулять. Гулял-гулял и решил заглянуть, вдруг он уже. Аккуратно встал на пороге лаборатории, и увидел, как студент Семененко сидел за установкой, потом заволновался, стал хвататься за разные ее части, потом завертел головой, увидел меня и замахал руками: проваливай, мол. Потом показал мне кривую: «Вот, все гладко, как и положено, а вот этот зубец — это ты вошел».
В другой раз на лабе по вакууму надо было сначала откачать воздух до определенной степени. Я старательно держался снаружи, и только когда насос сменили на пароструйный, решился зайти и взять сигареты (я тогда еще курил), рассудив, что в пароструйном насосе движущихся частей нет, отказывать там нечему. Когда я проходил мимо нашей установки, от насоса отвалилась печка.
Были и другие случай, которые я не запомнил.
Постепенно моя способность своим присутствием ломать приборы, после моих долгих и последовательных стараний, сменилась способностью своим присутствием приборы чинить, что помогало в бытность мою компьютерщиком (тоже до анекдотичных случаев).
Пока что важно то, что мироздание мне наглядно предъявило пример таинственного и необъяснимого взаимодействия, от которого я не мог отмахнуться. Это спасло меня от чрезмерного материалистического скептицизма и, в конечном счете, дало возможность наблюсти и выделить в техники некоторые по большей части не особенно хорошо объяснимые эффекты, не чураться загадочного и не отвергать огульно дикие идеи.
Доступнее всего из перечисленных моих интересов были для меня компьютеры. Я завел знакомства на кафедре, проводил много времени за всеми компьютерами, до которых меня допускали, и даже успел застать перфокарты и перфораторы, которые эти карты дырявили с ужасным и волнующим грохотом.
К слову, диплом я писал на Фортране (был такой язык программирования), и, несмотря на то, что стараниями замдекана я получил за него тройку (напоминаю, поведение мое было ужасно), завкафедрой после защиты прочувствованно пожал мне руку и сказал, что мой диплом спас положение, все остальные дипломы были очень слабыми.
Но вернемся к студенчеству.
В те времена, на исходе существования СССР многие люди тянулись к таинственному и непознанному, в меру тех крох информации, которые удавалось протащить сквозь партийную цензуру (запрещена в РФ). Понимая ценность информации, я записался в Ленинку, медицинку, патентную библиотеку, ГПНТБ, и проводил там в читальных залах много времени. Это сейчас знания доступны, как никогда, а тогда они были наградой для настойчивых и любознательных,
Мне приходилось выцеживать незамеченные оком цензора капли из кладезя знаний, и, зачастую имея в своем распоряжении очень мало источников, а то и вовсе один, проверять прочитанное на себе и окружающих Таким образом мне удалось самостоятельно убедиться в методической бессмысленности таких, с позволения сказать, искусств, как астрология, хиромантия, френология, отвергнуть христианство и ислам, коснуться буддизма, принять в копилку полезного азы массажа, включая точечный массаж и...
Добрый человек, познакомивший меня с миром мистики, дал мне для ознакомления учебник гипноза. Как сейчас помню, авторства Слободяника. Это было для меня неким несусветным откровением: как же, гипноз, тайны индийских факиров, египетские жрецы, аббат Фариа, Вольф Мессинг, и вдруг — учебник! Понятно, что я изучил его от корки до корки, занялся ради освоения техники постановкой речи (ранее речь моя была... э... умеренно внятной), что мне потом очень пригодилось.
И хорошо помню свой первый сеанс. Соседка, мамина знакомая, зашедшая к нам в гости, пожаловалась на бессонницу. Я аж подскочил: отличное показание для гипнотического воздействия! Уговорил ее испробовать мое искусство, зашли мы к ней, я погрузил ее в не очень глубокий транс, объяснил, что теперь она будет спать глубоким, здоровым, спокойным и крепким сном, все по учебнику, вывел из транса, распрощался...
На следующий день, естественно, мне было очень интересно, ну как оно там получилось? И, возвращаясь из института, я позвонил соседке в дверь, просто наудачу, поскольку знал, что в это время она должна быть на работе. Как ни странно, она открыла дверь, и на мой вопрос, как она себя чувствует, ответила:
— Ужасно!
У меня так все внутри и опустилось.
— Что, не спите?
— Напротив, все время сплю! Даже с работы отпросилась.
И тут до меня доходит, что я забыл! Забыл уточнить, что спать здоровым и крепким сном она должна только ночью!
Это было для меня уроком ответственности, и больше подобных ляпов я не допускал. Гипнотик, видите ли, делает то, что вы говорите, а не то, что вы имеете в виду. Есть, конечно, множество оговорок, но это отдельная и долгая тема.
Тем не менее, подтверждение моей способности манипулировать человеческим подсознанием меня воодушевило. Из своих увлечений я не делал секрета, бескрайние (как тогда казалось) возможности гипноза меня окрыляли, и я всем подряд в институте предлагал свою помощь по любым поводам. Температура, а надо ехать в другой город? Сейчас собьем! Не знаешь материала перед зачетом? Ерунда, сейчас под гипнозом все прочтешь и запомнишь! Чувствуешь себя неуверенным с девушками? Пять минут, все поправим!
Я даже набился на кафедру физкультуры поработать с институтской спортивной командой. С интересными результатами, между прочим.
Изнутри мне все это казалось милой игрой, хотя сейчас я понимаю, что по уровню владения инструментом сумел стать средней руки московским гипнотизером. И я искренне не понимал и не задумывался, почему на меня оглядываются в коридорах, почему преподаватели на экзаменах вместо вопросов по билету заводят какие-то разговоры на посторонние темы...
Позже я не то, чтобы совсем разочаровался в гипнозе, но пришел к тому, что метод специфический, отнюдь не универсальный, более того, во многом проигрывает менее эффектным техникам, имеет массу ограничений по разным параметрам... Забросил я его.
После окончания института я поработал инженером, программистом, журналистом, целителем (честнее сказать, колдуном), еще кое-кем, но это все отдельные истории. Все это время я продолжал исследовать возможности личности, в первую очередь своей, что стало легче и интереснее, так как горбачевская перестройка принесла свободу слова, цензурный аппарат рухнул, и на рынок хлынул поток литературы самого, впрочем, разного качества. Тем не менее мне удавалось отделять полезные сведения от сорняков, чему немало помог усвоенный мной в институте научный подход.
К этому времени относится один эпизод, который сыграл важную роль в дальнейшем. В те времена я женился второй раз, жена моя была моложе, и готовилась к второй попытке поступления в медицинский. А вы помните, что я был нагружен пусть и разрозненными, но знаниями, и подсказывал и разъяснял ей непонятное в процессе подготовки к экзаменам. Она поступила, и тут обнаружилась такая интересная вещь: если до ее поступления и на первом-втором курсах я был в состоянии что-то рассказать и где-то поправить, то, начиная примерно со второй половины второго курса мои разрозненные знания оказывались несостоятельными. Все чаще в спорах оказывалось, что она права, а я — нет, несмотря на всю массу прочтенных мной книг о тайнах работы человеческого организма. Я ей — чжень цзю, а она мне — учебник, в котором четко и ясно написано, как оно устроено, чем иннервируется и какими ферментами и гормонами управляется.
Это поставило в моей голове важную, жирную галку: систематическое образование, даже в самом начале, во всем превосходит любую самостоятельную образованность. И любой обученный (прошу обратить внимание на это слово) специалист в предмете разбирается лучше неспециалиста, даже если неспециалист очень умный.
Вернемся ко мне.
Кстати, впервые пишу о себе, и ощущения... Необычные.
Итак, я продолжал свое самообразование в области моих (и человеческих вообще) возможностей. Работающие методики я оставлял в своем багаже, неработающие отвергал, и получилось так, что я оказался довольно развитым молодым человеком с некоторыми, не всегда объяснимыми со стороны, возможностями.
Один из моих знакомых, молодой человек по имени Егор, меня время от времени дергал вопросами: "Ну как это у тебя получается? Откуда ты все это знаешь? Как тебе удается? Где все это изучить?"
Мне было лень вспоминать, откуда я вычитал то или другое, лень рассказывать, как я все это проверял, как практиковался на коленке... И я отбрехивался многозначительной вракой: "Это старая китайская школа Дао Цзи Бай". А на просьбы передать ему тайное знание, отвечал, что это все не так просто, это групповые занятия, а не поток слов, практики, и без группы и помещения ничего не получится. А так бы я, конечно, с радостью.
И вот однажды он мне сообщает, что помещение он нашел, и группу собрал.
Гад такой.
И мне уже отбрехаться нечем. И объяснять, что я его обманывал, и никакой старой китайской школы не существует, уже как-то неудобно.
В те времена я был большим озорником, и подумал, что это может быть прикольно, учить обывателей тайным знаниям, можно хорошо развлечься.
Тролль я был, вот что.
И я начал вести занятия в качестве крупного такого стеба. Не то, чтобы я явно издевался над людьми, но строил занятия по принципу пародии на секту.
Да, поначалу это и впрямь было забавно.
А потом... Потом я вдруг увидел, что люди, несмотря на всю несерьезность моего отношения, чему-то у меня учатся. Понимаете, даже если человек преподает математику или пение, ученики все равно берут с него пример глобальный, снимают техники и методы, перенимают манеру и способ мышления...
И как-то стало мне стыдно. Не то, чтобы очень, но все же достаточно чтобы я сменил отношение к занятиям. Я подумал, что раз уж у меня получается что-то хорошее помимо моих стараний, то еще более хорошее может получиться, если я приложу к тому усилия.
И я стал учить. Вспоминать, что и почему я делаю, откуда я это взял, и что там еще было полезного.
И вот тут моих знаний и умений мне стало резко не хватать. Помните эпизод с женой-студенткой?
Я бросился искать систематических знаний. По тем временам это мог быть либо психфак МГУ, либо педвуз. Ни то, ни другое меня не устраивало: ни изолированная от жизни академичность МГУ, ни студентки педа с пуговичными глазами... Ни, тем более, сроки, в которые мне обещалось второе высшее.
Отвлекусь. Хочу извиниться перед педагогами, но, когда я работал в НИИ Физико-Химической Медицины, он располагался в старом здании второго меда, в одном дворе с МИТХТ и педом. А между ними была пельменная, по прозвищу "промежность", в которой мне случалось встречать студенток-педагогов. Будучи троллем, я, бывало, вежливо обращался к кому-нибудь из них с вопросом: "А какими качествами должен обладать человек, чтобы в семнадцать лет решить, что его призвание — учить других?" на что почти без исключений получал смущенный ответ, что, вообще-то она не собиралась, но не поступила, куда хотела, а здесь можно было подать документы позже, и вот...
Но к делу. Итак, четыре года хождения на лекции меня не устраивали. Тем более, что у меня были работа, семья, хобби... Мне не надо было через четыре года, мне надо было вчера, и не все подряд, а то, чего не хватает.
Время тогда было странное. Было много неудобного, но также и много интересных инициатив. И в поисках упорядоченных знаний я наткнулся на центр обучения "Контакт", ныне не существующий. Они занимались преинтереснейшим делом: к ним приходил некто, стремительно нуждающийся в обучении. Они выясняли, какие знания, умения и бумажки у него уже есть, что конкретно ему нужно, составляли из разницы программу, формально подходящую под вузовские требования, приглашали преподавателей из хороших институтов, учебных и научных, и в маленьких группах, а то и индивидуально, в штурмовом порядке насыщали заказчика жаждуемым. Денег это стоило, как вы сами понимаете, диких, но они у меня были. Нагрузка была тоже дикой, но я справился. Лицензия на выдачу дипломов государственного образца у них была. Клиентов у них было не очень много, они могли себе позволить обихаживать каждого наилучшим образом, контакты в академической и научной среде у них были исключительные, и даже те преподаватели, кто не особенно всерьез относился к этой деятельности, попросто не умели учить плохо. Так что диплом у меня не престижный, нет, но образование — отменное.
Жалею о том, что в погоне за удовлетворением конкретных нужд я прогуливал патопсихологию, статистику и детскую психологию, в которых не видел тогда надобности. Да тогда-то ее и не было, но потом очень не хватало, а статистику пришлось даже осваивать самостоятельно, со скрежетом зубовным.
Как я уже сказал, преподавателей они приглашали отличных, и к этому периоду относятся мои знакомства с очень яркими, интересными людьми, специалистами высочайшего уровня и даже светилами, включая основателя отечественной практической психологии Аркадия Петровича Егидеса, влияние личности которого на меня оказалось больше, чем мне тогда представлялось.
Поскольку программа составлялась с учетом моих пожеланий, в первую очередь мне давали то, что позволяло мне вести могу группу, не особенно позорясь. И, в общем, могу сказать, что мне удалось закончить ее на таком уровне, что люди не пожалели, что ходили ко мне на занятия. Нет, не скажу, что с блеском, но краснеть мне не придется.
На этой волне мне хватило наглости и везения напроситься в Синтон к Николаю Ивановичу Козлову вести тренинги. Он тогда еще не был маститым и серьезным, располагался, правда, уже не в подвальчике на Академической, а в доме культуры в Сокольниках. И это был не центр психологического развития, а клуб практической психологии, в котором молодые люди получали возможность приобщиться к миру, внезапно открывшемуся после десятилетий прессинга.
Здесь я мог бы пространно рассказать, почему в СССР не было не только секса, но и психологии, но не стану отвлекаться.
Произошло мое восшествие в Синтон так. Я в те времена уже не любил работать, но еще был хорошим компьютерщиком-эникейщиком (был такой промысел). Лето мне удавалось проводить на даче, лишь иногда заезжая в Москву за мелким заработком, но каждую осень приходилось заново искать более-менее постоянную работу.
И вот одной такой осенью я позвонил Козлову и спросил, не нужен ли ему в Синтоне учитель старой китайской философии Дао Цзи Бай. Уточню, что к тому времени мы были хоть и не близко, но знакомы, и моя личность не вызвала у него вопросов. "Нет, — ответил он, — Старая китайская философия мне не нужна. А нужен мне психологический театр". У меня было два варианта, либо ответить: "Давай, я сделаю", либо спросить: "А что это такое?"
Понятно, что я пошел по первому варианту, в результате мне пришлось выяснять, на что же я подписался. Оказалось, что никто этого не знает. Сам Николай Иванович знал только, что была у него тетя, которая этот психологический театр вела, и людям нравилось. А сам он туда не заходил, и представления не имеет, о чем это. Он, надо сказать, вообще очень толерантный руководитель. Если все идет как надо, то и трогать незачем.
Я даже доехал до той самой тети и терзал ее вопросами о программе, на что она мило и растерянно ответила, что и не было никакой программы. "Я просто смотрела, что ребятам нужно, то им и давала". Я рассудил, что с этим я тоже справлюсь, и в результате создал один из популярнейших тренингов Синтона.
Просто в порядке хвастовства сообщу, что такие реализованные сегодня тренеры, как Дмитрий Устинов и Игорь Незовибатько начинали с позиций моих ассистентов на психологическом театре.
Спустя год я уговорил Козлова разрешить мне вести Дао Цзи Бай.
Понимаете, мне не только жаль было отправлять в небытие те наработки, которые я использовал в моей первой группе, но я продолжал заниматься изучением возможностей человека, и мне не хватало материала. Работая только над собой, я никогда не мог быть уверенным в надежности результата, никогда не мог точно сказать, является ли результат методом или относится к моим личным особенностям. Нужна была группа людей любопытных и ориентированных на развитие.
Все получилось. Группа была группой не просто учеников или посетителей, но группой соратников. Мы вместе разрабатывали методы, проверяли гипотезы, применяли техники в реальной жизни.
Мы много экспериментировали. Иногда я приходил и говорил: «Есть предположение, что мы можем сделать так-то и так-то с таким-то результатом. Давайте подумаем, как мы можем это проверить?»
Я говорил: мы будем пользоваться тем, что работает, даже если у нас нет понятного объяснения, и не будем пользоваться тем, что не работает, даже если теория очень красивая.
Иногда это получалось в отношении вещей, которые я сам проверить никоим образом на себе не мог бы.
Например, интуиция у меня была слабая, практически никакая (пока мне не удалось ее развить до более-менее средней степени, пригодной к использованию), но я как-то обнаружил, что если замотать лицо платком или шарфом, то форма моего лица помогает подглядывать на пол в щелку между носом и щекой. Я пришел и сказал: «А теперь мы будем учиться чувствовать живое». Мне завязали глаза, раскрутили, и я показал пальцем в те направления, в которых мог увидеть чьи-то ноги. Затем я велел повторить это же другим, дав самые общие инструкции, вытекавшие из общих же представлений о механизмах восприятия, которые у меня тогда имелись.
Удивительным образом примерно половина группы сразу смогла показать более-менее приличные результаты, а вторая половина присоединилась к ним позже. Кому-то это упражнение не давалось вообще, как и мне.
Во избежание суеверий: исследуя это явление, мы поняли, что фокус основан на субсенсорном восприятии при не очень большом расстоянии, и получается тем хуже, чем Уже каналы этого восприятия. Если старательно перекрыть все органы чувств (заткнуть уши, заглушить звуки музыкой, замотать лицо и руки, чтобы не чувствовалось тепло, организовать вентиляцию, чтобы не влияли запахи), то фокус переставал получаться у всех. Справедливости ради, было там двое-трое, кто показывал отличные результаты из любого положения, и объяснить это я не могу по сей день.
В общем, было интересно. Я видел, как люди становятся лучше, сильнее, свободнее, талантливее, как они научаются и привыкают строить свою жизнь.
Я доволен этим периодом моей активности.
Нет, случались, конечно, оплошности и неудачи, но пальцев на одной руке с избытком хватит, чтобы их перечислить. И не буду этого делать.
Если когда-нибудь стану писать мемуары, то непременно расскажу, чем мы занимались, какие результаты получили, с какими неожиданностями встретились, какие забавные и поучительные случаи происходили, но пока что это не мемуары, а рассказ о том, как я стал психологом. И, в общем, он подошел к концу. Дальше было то, что называется карьерой психолога. Можно, конечно, расписывать, где я работал, какие занятия проводил, как консультировал, какую вел научную работу, как начал писать статьи на психологическую тематику, но это уже не о начале, не о становлении, и любой психолог может что-нибудь похожее описать в своем резюме.
Ну, вообще-то не любой, но скроем за маской скромности мою лень писать больше, чем собирался.
Под конец обычно принято формулировать какую-нибудь мораль.
Мне хотелось бы, чтобы читатель вывел из этого текста понимание важности систематического образования, научного подхода и общения с достойными людьми.
Вот.
Источник
