swammerdam

Да, я не люблю пролетариат.
Профессор Преображенский

Иногда после публикации новой статьи я получаю упреки, что я не люблю людей. Я знаете ли, и кошек не всех люблю. Собакам всего лишь симпатизирую. И воронам. К коням равнодушен. А вот комаров совсем не люблю. И мух. Откуда взялось предположение, будто людей я обязан любить? Только из-за того, что сам я человек? Так не мой это выбор. Не то, чтобы я был этим обстоятельством недоволен, но не вижу, каким образом оно накладывает на меня обязанности испытывать какие-то конкретные чувства по какому-либо поводу, помимо тех, что заложены в мою человеческую природу.

Допустим, человеколюбие должно быть свойственно человеку. Хотя бы в порядке гуманизма. Оно и логично, человек по своей природе добр, как считал Руссо. Или зол, как считал Ницше. Вопрос в том, какой именно человек.

Много раз писал (и много раз еще напишу), что отношение человека к людям определяется примерно двумя десятками врожденных социальных потребностей, заложенных в него природой. Среди которых, понятно, есть и альтруизм, и желание поддержать слабого, и желание защитить стаю от врага, и тому подобные благородные интенции. Фокус в том, что если говорить о среднем человеке, то у него окажется в среднем одна сиська и одно яичко. А если о конкретном, то таких «средних» практически и не найти.

Конкретному человеку оные социальные потребности выдаются как масти в карточной игре: какие-то из них будут представлены тузами и фигурами, а какие-то – фосками: двойками, тройками и прочей мелочью. И опять же, писал об этом: так и должно быть, чтобы естественный отбор (в той степени, в которой он остается естественным) определил, какие из этих стремлений и их сочетаний оставить в популяции, а какие выкинуть за негодностью.

Любовь к тем, кто на тебя похож, заложена в человеческую природу. И не только в человеческую. Но, во-первых, всем в разной степени этот фрагмент природы выдан; во вторых, любовей разных просвещенные древние греки насчитывали аж семь штук, это в нашей, суровой северной культуре все свалено в одну кучу.

Все же приведу здесь списочек, чтобы было понятно, о чем речь.

Агапе – самоотверженная, отдающая любовь; к Родине, богу или ребёнку, например.
Эрос – телесная любовь.
Сторге – спокойная дружба-благорасположение к членам семьи, коллегам, или соратникам, привычным предметам и домашним животным.
Филия – интерес, привязанность, дружба по сходству душ и мыслей (отсюда разные библио- и прочие филы).
Мания – одержимость, стремление к (отсюда разные пиро- и другие маны).
Людус – игривая лёгкая влюблённость, граничащая с флиртом.
Прагма – любовь по расчёту. Оно соответствует моим таким-то и таким-то идеалам, подходит под такие-то и такие-то мои потребности, следовательно - я его люблю. «Я как раз такое и хотел». Как любимая мобилка, например.

В-третьих, похожесть на тебя тоже может определяться по разным параметрам. Вот, допустим, бобр. Позвоночный, теплокровный, млекопитающий. Четыре конечности, одна голова, два глаза, два уха. Похож? И что, мне его любить? Да? Ну, вы сами-то начните, а я пока со стороны посмотрю.

Это я, конечно, несколько ерничаю. Критерии похожести выписаны этнопсихологами пусть и не исчерпывающе, но достаточно подробно. Позитивное отношение к себе, к членам семьи, к членам стаи, тоже изучается ими как культурный феномен. И вариабельность человеколюбия может быть по некоторым параметрам проанализирована.

В первую голову отметим спектр объектов человеколюбия. Теоретически больше всего индивидуум должен любить себя. Однако, если подумать, то для существования вида, вне которого этот индивидуум существовать не может, это не совсем так. Он должен быть способен к самопожертвованию во имя популяции, что мы и наблюдаем в исторических анекдотах вкупе с воплями восторга по поводу этих беспримерных примеров. Подвиг, ага?

Можно сузить рамки повода для самопожертвования до размеров, скажем, семьи, и жертвенное поведение окажется не столь экзотическим и свойственным даже животным.

Выделим несколько кругов общности:

Я сам

Моя семья

Мое племя (род, деревня и т. п.)

Мои друзья (коллеги, знакомые и т. п.)

Мои соотечественники (по признаку нации, религии, цвета паспорта, территориальному признаку)

Человечество

Млекопитающие

Живые существа

Все вообще

Пусть последний пункт вас не смущает, есть люди, готовые бороться за сохранение совсем неживых природных объектов, обычно со статусом заповедника.

В течение жизни широта охвата любви и заботы может меняться. Многое зависит от ресурсов, доступных особи. О частном случае я писал в статье «Старики как барометр». Если коротко, то чем больше ресурсов (сил, времени, денег), тем о большем числе менее «похожих» человек согласен заботиться.

В третью очередь (после интенсивности и спектра) отметим формат любви. Одно дело – агапе, и совсем другое – сторге или даже прагмэ.

А отсюда уже достаточно легко вывести и избирательность. К примеру, если даже ресурсов какого-то человека хватает только на семейный круг, то формат филии вполне может распространяться на доброго друга, строго говоря, в семью не входящего.

Есть и внешние, довольно формальные по сравнению с предыдущими, факторы. Язык, на котором человек говорит. Лидер, которому он подчиняется и поклоняется (например, в форме религии). Манеры и повадки. Особенности внешности. Ценности его картины мира.

Интересно, что если эти факторы отличаются от собственных в достаточной степени, то дружелюбное отношение меняется на противоположное, враждебное. Ксенофобия называется.

Разделение на своих и чужаков. Еще интереснее, что границы признаков, разделяющих дружелюбие и ксенофобию, также переменчивы в рамках «кругов общности».

Грубо говоря, рамки понятия «свой» определяются способностью человека этим понятием руководствоваться, внутренним вектором отношений (свойственным ему форматом любви), ресурсностью ситуации и набором внешних признаков.

Чтобы было понятно: есть, скажем, некто человеколюбивый. И ресурсов ему хватает, чтобы это его свойство проявлялось. И он даже ратует за то, чтобы ближнего любить. Но четко понимает, что ближний – это тот, кто говорит на понятном языке и поклоняется тому же богу. А остальные – не ближние, их можно и нужно убивать и угонять в рабство. Вполне себе человеколюбие, разве нет?

Или, скажем, есть некто, чей круг общности распространяется на зверушек. И он не в состоянии ковырять ножом и вилкой труп коровы с трогательными глазами, с которой он предпочел бы дружить. А тех, кто с ним не согласен, он будет поносить, бить сумочкой по морде и поливать кетчупом.

Или наоборот: некто, радостно встречавший вас и демонстрировавший обожание, внезапно отворачивается и пропадает из виду после того, как вы теряете доход и общественное положение. И никакого лицемерия, между прочим, попросту его формат любви был не филией, а прагмэ. Мы же понимаем молодого человека, разлюбившего девушку после того, как она поправилась на сто кило? Потому что его формат любви – не агапе, а эрос.

И да, есть люди, которых любить трудно. Скажем, если взять какой-нибудь очевидный отброс общества: народного депутата какого-нибудь, спесивого священнослужителя не вашей религии, росгвардейца, или попросту любого подлого и примитивного жулика, то, несмотря на формальную принадлежность к роду человеческому, вашу любовь он не вызовет. И не вижу в этом ничего страшного, и не считаю правильным по этому поводу расстраиваться и сетовать.

Такой алгоритм человеколюбия в вас заложен.

Можно, впрочем, работать и с этим алгоритмом, меняя практически все его факторы: и круг общности, и ощущение ресурсности, и формат любви. Буддисты этим вполне практически занимаются, а христиане по крайней мере имеют представление о том, что это в принципе возможно. Другое дело, что поведение, проистекающее из этой антропогенной любви, также может отличаться от привычного вам набора автоматизмов. Скажем, искренне любящий вас буддист вовсе не обязательно даст вам по этому поводу денег, и его любовь от этого никак не пострадает.

Впрочем, я уже перешел к деталям.

Да, я не особенно люблю людей вообще. Некоторых – очень даже. А остальных... С чего бы? Зачем бы? Если кому-то лично нужна от меня любовь, ну так он вправе что-нибудь для этого сделать. А если не готов сделать, так и не очень-то она ему нужна. Уж точно не настолько, чтобы меня в ее отсутствии упрекать.

Примерно то же самое и с уважением, которое тоже можно считать форматом любви. Скажем, политики и депутаты, наивно именующие себя «элитой», сенаторами (где они сенат-то в России нашли?) жаждут народной любви или хотя бы уважения. Но не настолько, чтобы вести себя достойно или хотя бы прилично. Как максимум, согласны утрудиться издать закон, чтобы их не ругали плохими словами. А то, понимаете, обидно. Увы.

Поэтому и в обратную сторону: если я не заслужил чьей-то любви и уважения, я не буду страдать, я признаю право любого человека ограничить пределы его любви и уважения рамками, в которые я вмещаться не согласен. Не выпью я столько. И денег ему не дам. И поклоняться его богам не хочу. И за его любимую команду болеть не буду.

И даже более того: есть люди, уважение которых – худшее оскорбление. От них хочется дистанцироваться, отсесть подальше, не разговаривать, руки не подавать, чтобы никто не подумал, что вы отвечаете его критериям «своего», что принадлежите к одному с ним кругу.

И нормально, и естественно.

Из всего написанного начинают следовать очень интересные выводы, но ограничусь пока этим, а остальное – как-нибудь потом.

Источник

Мои читатели знают, что я люблю начинать анализ какого-то психологического явления с обращения в глубь веков, к первобытному периоду. Это потому, что психология (не наука, а феномен) практически не успела измениться с тех времен, слишком уж молодо человечество, а разум усложняет и маскирует проявления простых механизмов, становящихся очевидными и понятными, если их от этой маскировки очистить.

Известно, что критика есть анализ и обсуждение каких-либо сторон человеческой деятельности. Обычно с негативным оттенком, что и понятно: если все в порядке, чего тут обсуждать? Когда все штатно, и говорить не о чем, и воспринимается тоже штатно, как само собой разумеющееся, по умолчанию. А вот если что-то пойдет не так, тут-то внимание и направится само собой на НОВОЕ обстоятельство, на изменения. Бежит вода из крана – и все правильно, так и должно быть. А не стало ее – вот и повод для обсуждения, для критики.

Поскольку критика существует только во взаимоотношениях, то понятно, что явление относится к социальным взаимодействиям. Не всегда обязательно взаимодействиям людей, критиковать можно и кота, и коня, и пса, и бывает, случается получить критику и с их стороны, но тем не менее.

Для полноты картины отметим, что положительная оценка, одобрение, тоже формально относится к критике.

Итак: некто А что-то сделал, и сделал не так, а некто Б его раскритиковал. И как же, если пользоваться привычным мне инструментом и задать привычный вопрос, эта критика выражалась в доречевую эпоху?

А физически.

Широко известна история об обезьянах в клетке с подвешенным бананом. Когда-то одну обезьяну посадили в эту клетку и, когда она полезла за бананом, окатили водой. Когда к ней подсадили вторую, первая смогла не пустить её к банану, хотя и не смогла объяснить, почему. Третьей они объясняли вдвоём. И так далее. Когда из клетки удалили первую обезьяну, то там остались только те, кого ни разу не обливали водой, но кто твердо знает, что банан – нельзя. Хотя неизвестно, почему.
Можете себе представить, какими средствами обеспечивалось закрепление понимания. Примерно теми же, какими в дрессуре обеспечивается выполнение команды «Фу!» или недопущение кота к попугаю. Жёсткими.

"Книга о тебе" – Об идиотах

А что делать? Говорить-то обезьяны не умеют, приходится изъясняться руками.

Котовладельцы, имеющие больше одного питомца, наверняка наблюдали проявления критики между котами. И, возможно, даже могут выделить характерный для критики жест: короткий удар лапой по голове. Подзатыльник. Примерно так же выражают критику и обезьяны. И даже люди, в тех сообществах, где контактная критика не считается зазорной.

Это четкий, недвусмысленный знак: «Ты что-то сделал не так». Классический. Родитель по отношению к ребенку, учитель по отношению к ученику, мастер по отношению к подмастерью – в старые времена не гнушались подкрепить вербальные сентенции архетипичным, пришедшим из древности, сигналом.

Становится понятной и социальная цель критического взаимодействия: нормирование поведения. В стае все должны вести себя стереотипно, этом обеспечивается ее консистентность. И отклонение от однородности должно вызывать желание его исправить со стороны традиционалистов или пострадавших. Вторая цель – препятствование ошибкам окружающих. Об этом я писал в статье «Почему люди ругаются и спорят в сети?»

А вот эмоционально подзатыльник запускается агрессией, производимой недовольством от ненормативного или неконструктивного поведения. Поэтому критика так часто бывает злобной. Хотя (и это важно) необязательно.

Обратите внимание: критика в этих, выглядящих естественными, примерах исходит от иерархически более авторитетной особи. Странно себе представить, что ребенок дает подзатыльник родителю, или ученик – учителю. Нормативность выстраивается сверху вниз, но не наоборот.

Поэтому критикующий автоматически, вместе с правом на критику, узурпирует более высокий статус, пусть и локально ситуационный.

Комплементарное критике чувство – вина и желание ошибку исправить. Ну, в стандартном варианте, если критикуемый критику принимает и с ней согласен. А если не принимает, и не согласен, то может выразить контркритику, то есть выдать ответную оплеуху. Так беседа переходит в драку. И у людей тоже.

Протест может (и даже должен) возникнуть, если высокий статус критикующего не очевиден для критикуемого, что опять-таки приводит к контркритике, а также к важной и естественной процедуре уточнения статусов. В интеллигентной среде локальный статус и право критиковать могут выясняться через свидетельства квалификации критика, однако в более общем случае достаточно расставить позиции внутристайной иерархии. Например, понять, кто начальник, а кто подчиненный. А в первобытном (и в животном) мире – кто сильнее и опытнее.

Жулики так разгорячились, что начали даже легонько отпихивать друг друга ладонями и наперебой вскрикивать: "А ты кто такой!" Такие действия предшествуют обычно генеральной драке, в которой противники бросают шапки на землю, призывают прохожих в свидетели и размазывают на своих щетинистых мордасах детские слезы.

ИиП «Золотой теленок»

И даже более того: стремление критиковать может оказаться чисто вторичным, направленным на утверждение и повышение своего статуса. Раз некто ругается, значит важная персона. У Гоголя этот мотив часто встречается.

Свои статьи я выкладываю в том числе на пикабу (есть такой вебдванольчик), где отсутствуют механизмы формирования своего окружения, поэтому у меня есть возможность наблюдать критику моих текстов в любых формах, в том числе и в примитивных, начиная от односложных копрометателей («Что-то мне не по душе, а что – сам не пойму, получай, автор, матюков») до изощренных приглашений к иерархическим поединкам («Я весь такой из себя умный, а ты дурак»). Случается и конструктивная критика, заставляющая меня чесать в затылке и с благодарностью исправлять текст на сайте (на самом ресурсе этот функционал ущербен). Но нечасто.

В примитивном случае достаточно, если более сильная и опытная особь принудит проштрафившегося к правильному, нормативному поведению.

Но у нас, среди людей, особенно среди воспитанных, случай не примитивный.

Во-первых, подзатыльник – неприлично. И голые матюки – неприлично. И выяснение «А ты кто такой!» тоже, черт побери, неприлично.

А что остается?

Остается понятие «конструктивная критика».

Во-первых, она должна быть выражена корректно, вежливо. Во избежание драки.

Во-вторых, она должна быть направлена не на личность собеседника, а на объект – действие или его результат.

В-третьих, она должна быть конкретна, то есть указывать, что именно не нравится.

В-четвертых, она должна быть обоснована, то есть объяснять, почему именно это «что-то» не нравится.

В-пятых, она должна быть продуктивна, то есть предлагать, как, по мнению критикующего, можно сделать лучше, что именно следует исправить.

Удивительным образом конструктивность критики тоже оказывается нормативным, одобряемым в некоторых сообществах поведением, отклонения от которого не приветствуются. И ему даже кое-где учат. И отход от конструктивности наносит внутри этих сообществ удар по статусу критика, иногда непоправимый.

Если в беседе психологов один из участников начинает выпячивать свои заслуги или высказывать какие-то предположения о качествах личности второго, то на профессионализме этого участника приходится ставить крест. Потому что психологов как раз специально учат этого никогда в профессиональных обсуждениях не делать.

В порядке формирования и развития полемики, конфликта, конечно, можно, но это не профессиональный контекст. И если некто путает контексты, то это тоже фе, не поступать так тоже учат.

Кстати, о контексте. Мы логически пришли к обсуждению реакции на критику. Выше я обозначил две стандартные эмоциональные реакции «Я плохой» и «Сам дурак», но биологически заданный стандарт – не то, что пристало разумному, тем более интеллигентному человеку.

Итак, как же можно, и как следует реагировать на критику?

Прежде всего все же о контексте.

Если кто-то на вас ругается, пусть даже матюками, то, помимо естественного предположения, что что-то у человека не в порядке, что ему плохо, и он вываливает недовольство своим состоянием наружу, все равно можно предположить, что он заметил какую-то оплошность, но ему не хватает сосредоточения формализовать и вербализовать свое восприятие. Да, бывают, конечно, очевидные случаи, но если нет? Легко понять, что не так, если вы заметили, что наступили кому-то на ногу, а если не заметили?

Надо уточнять. Скажу иначе: можно уточнять, если мнение критика вас интересует. Я так поступаю не всегда. Скажем, на том же пикабу, если я вижу исключительно конфликтоген, то, по всей видимости, он принадлежит человеку неразвитому, поэтому выяснять, что ему не так, можно долго и безуспешно, и ну его. Но если высказана мысль, пусть даже и в грубой форме, то есть вероятность, что человек умен, хотя и плохо воспитан, и что имеет смысл поинтересоваться. Интересные собеседники изредка приключались от таких вариантов.

Напомню: чем конструктивнее критика, чем более она соответствует приведенным выше критериям конструктивности, тем выше воспринимаемый статус критика, и тем больше вероятности, что сатус свидетельствует о квалификации, и что можно услышать что-то полезное, пригодное для совершенствования результата.

Поэтому, если мы предполагаем в собеседнике достаточно развитую личность, то можно попытаться привести его критику в конструктивную форму наводящими вопросами. Игнорировать нападки на вас лично, не вступая в спор, уточнять точку приложения критики, запрашивать аргументы, интересоваться путями исправления дефектов.

Увы, получается это не всегда. И только вам решать, сколько сил потратить на выделение мысли из текста собеседника.

Второе направление работы с критикой – работа над собой. Я уже дважды упомянул инстинктивные реакции на критику. Так вот: они вам не нужны. Вообще. Они хороши для регулирования общественных взаимодействий, и направлены на пользу (консистентность) популяции. Вам лично ни чувство вины, ни готовность вступать в драку в ответ на любую атаку ни к чему. Об этом писал в «Книге о тебе», в главе «Ассертивность».

Поэтому будет хорошо, если вы будете следить за своим эмоциональным состоянием, и при обнаружении этих инстинктивных проявлений их подавлять. Это непросто, и это отдельная тема. Поэтому, когда ваши силы закончатся, и вы будет готовы вспылить или заплакать, из диалога надо уходить. Со временем тренировка даст вам больше выдержки, инстинктивные реакции деактуализируются, и агрессивность критики перестанет вас нервировать. Только ПОСЛЕ ЭТОГО вы сможете позволить себе вступать в необременительную перепалку или нетягостным образом формулировать согласие с критикой: «Вот же я долболюб, оказывается!»

Не торопитесь, все постепенно.

В третью очередь вы может обратить внимание на то, как обсуждение выглядит со стороны, и как оно влияет на ваш статус в сообществе. Насколько оно выгодно для вашей репутации. И тут уже можно выбирать и решать, когда вам сыграть вежливую непоколебимость, когда принять полемику и загнать противника в угол остротами, а когда и проигнорировать. Важно в этом случае четко понимать, какую цель вы своим поведением преследуете. Все остальное оказывается несущественным, включая ваши эмоции.

В четвертую очередь, с учетом предыдущих пунктов, следует понимать, что контркритика – инструмент. Не надо применять его без надобности. Сначала цель, потом выбор правильного инструмента, и только потом действие.

Ну и в последнюю очередь следите за собой, насколько ваша критика является целесообразной, не поступаете ли вы животным образом, на уровне обезьяны: «Я тут увидел и не могу сдержаться, чтобы не высказаться». Инстинктивная деятельность на пользу обществу – это, конечно, мило и правильно, но пусть кто-нибудь другой. У вас своих дел хватит.

Вот, вроде бы и все, что я хотел сказать.


Источник

Добрый человек указал мне, что у меня нет статьи о том, почему женщины выбирают козлов. И впрямь непорядок.

В статье «Какого выбрать мужчину» я писал, что эволюционная функция женского выбора заключается в том, чтобы оставить в популяции наиболее выгодные гены избранников. Поэтому женщины в большей степени, чем мужчины, склонны терзаться сомнениями выбора и капризничать.

Никанор Иванович недурен, хотя, конечно, худощав; Иван Кузьмич тоже недурен. Да если сказать правду, Иван Павлович тоже хоть и толст, а ведь очень видный мужчина. Прошу покорно, как тут быть? Балтазар Балтазарович опять мужчина с достоинствами. Уж как трудно решиться, так просто рассказать нельзя, как трудно! Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас же решилась. А теперь поди подумай! просто голова даже стала болеть.

Н.В.Гоголь, «Женитьба»

В той же, кажется, статье я писал, что мужской фенотип более вариабелен, чем женский, поэтому нормальных мужчин меньше, чем нормальных женщин. Так что удовлетворить все капризы не получится. Нормальных, средних мужиков, расхватают быстро, и останутся сплошь гении и идиоты. И поди еще пойми, кто из них кто.

Но это не причина неудачного выбора, торопливость тут не поможет. Даже если выйти замуж по законам Мексики, в 12 лет, или по законам шариата в 9, это не обеспечит качественного мужа. Хотя, конечно, если люди с детства по своему выбору живут рядом, то какое-то взаимопонимание должно, наверное, получится. Не знаю. В любом случае это не о нашей реальности.

Так вот, возвращаясь к выбору. Влюбленность настигает юную барышню как правило не по логически обоснованному решению, а по «велению сердца«, что бы под этим странным словосочетанием ни подразумевалось. Заданная природой программа определяет, какие мужские гены следует сохранить, и вот, барышня влюбляется в красивого, или в умного, или в сильного, или в везучего, или даже в необычного, а то и в несчастного. Плюс к тому имеется давление социума, подсказывающего неразумной барышне, какому следует быть мужчине рядом с ней.

Одна из моих жен (не пугайтесь, всегда была только одна) как-то раз, после визита какого-то моего приятеля высказала недоумение: «Ну почему у всех моих подруг мужики сплошь на одно лицо: дурак, качок, бизнесмен, а у тебя что ни знакомый, то такая рожа, что забыть невозможно!»

И, разумеется, помимо представлений социума есть влияние культуры, определяющей, как живут в браке люди. Об этом еще будет чуть ниже.

Так вот, по моим наблюдениям, для того, чтобы барышне, в результате брака превратившейся в даму, жить с мужем было комфортно и приятно, ни один из биологических, инстинктивных параметров, по которым она этого мужа выбирает, не подходит для того, чтобы комфорт и приятность гарантировать.

Ну, положим, он красивый. Но дурак. Или пусть умный. Но сволочь. Или сильный. Но злобный и эгоистичный. А хоть бы и добрый. Но неудачник. А если мы пытаемся совместить какие-то параметры, то оказывается, что или они вообще несовместимы, или что такой мужчина для брака непригоден. Допустим, он умный и красивый. И зачем, скажите, такому мужчине жениться? У него всегда будут две-три удобные любовницы. Ну, до определенных лет, когда его настигнет возрастной кризис и он станет просто умным с дурными привычками. Или вот добрый и успешный. Если такое и встречается, то крайне редко, потому что успех — это про конкуренцию и борьбу за выживание.

Опять же, писал я, что умозрительный выбор партнера из миллиардов населения Земли — иллюзия. Наш круг общения дает нам выбор из всего лишь единиц потенциальных вариантов. И где там можно выбрать, чтобы и то, и се, и другое, и третье?

Но к черту пессимизм, давайте предположим, что юная барышня, войдя в положенный для брака возраст, обнаружит рядом с собой именно такого мужчину, который поразит ее биологический локатор своими генами, и заставит ее гормоны инъецировать в мозг убеждение: «Вот! Это оно!»

И если выбор взаимен (тоже ведь проблема, а?), то свадебный марш, белое платье в пол, кортеж, ЗАГС, ресторан... А дальше начинается супружеская жизнь. Быт. Никакими инстинктивными программами не детерминированный.

Где-то ведь и об этом я писал... А, вот: «Стерпится — слюбится». Очень старая статья.

И из чего вдруг следует, что молодой даме будет хорошо жить с умным и красивым? Или с добрым и успешным? Или еще с каким?

Каким должен быть мужчина, чтобы с ним было удобно и интересно провести хотя бы несколько лет в одном доме? Кто вообще об этом задумывается? Вообще-то есть, кто, но об этом потом.

Поскольку эволюционная функция женщины остается той самой, которую я уже назвал, то природа заботливо наделила женщину удивительной адаптивностью, с которой может конкурировать разве что детская.

Понимаете, первобытная женщина в дикой природе (и об этом я тоже писал) постоянно находится в недееспособном, зависимом состоянии: либо беременна, либо кормит. Поэтому ресурсы, получаемые ей для жизнеобеспечения, она получает от мужской части стаи. И, чтобы оставаться в женской части той же стаи, ей необходимо соблюдать правила сообщества, к которому она прибилась (не обязательно того, в котором она родилась и воспитывалась). Как поется в старой песне: «Отдадут тебя замуж, в семью чужую...»

Поэтому при переходе из статуса барышни в статус дамы у женщины активизируется адаптационный механизм. Она в состоянии приспособиться вообще к практически любому существованию, к любой форме отношений. А формы бывают разные, очень разные. Очень-очень разные. Шокирующе разные. И в разных семьях, и в разных культурах.

Время от времени в соцсетях попадаются тексты, посвященные домашнему насилию. Обычно муж бьет жену. Реже — наоборот. Для авторов этих текстов такое положение дел дико и недопустимо. Потому что такова их, авторов, культура. А в других культурах это обычное явление. А ведь это явление как ни крути. Более того, явление, имеющее социальные корни. Я даже статью написал, «Как часто надо бить жену». Не очень, кажется, удачную. Я про статью, не про жену.

Ответ на вопрос, насколько усердно женщина должна работать и насколько — стоять у плиты, тоже относится к культурным традициям.

Не могу найти читанную когда-то в сети историю о том, как русская женщина рассказывала мусульманской, из не помню, какой страны, как замечательно и свободно живут женщины вне ислама. Мусульманка слушала, кивала, а в конце разговора сказала: «Это бесчеловечно, заставлять женщину работать! Держитесь!» и ушла со слезами на глазах.

Возможно, вам это смешно читать, но моя жена, послушав на семинаре по этнопсихологии историю русской жены египтянина, восхищалась правилом, согласно которому, если в дом приходит посторонний мужчина, пусть даже сантехник или электрик, то женщина должна закрыться в другой части дома. И я вспомнил, что и вправду, когда у сантехник или электрик приходит к нам, она действительно так и поступает. И не мусульманка она у меня, и я не египтянин, но ей так спокойнее. Да и мне тоже.

Я сейчас написал именно про ислам потому, что эта культура достаточно отличается от европейской, и потому, что она достаточно под рукой, чтобы что-то о ней знать. Есть и другие культуры, гораздо более экзотические. Но самое интересное, что культуры разнятся и между семьями. И по территориальным причинам, и по сословным. Раньше, при настоящем царе, сословия были в достаточной степени изолированы друг от друга социально, и переход женщины из семьи в семью совершался все же обычно в пределах одного сословия, при сохранении привычного уклада. А после революции все перемешалось.

Дворянин точно знает, что воровать нехорошо. А цыган точно знает, что хорошо. Ребёнок священника твердо понимает, что убивать нельзя. А казак в курсе, что очень даже можно, а иногда и необходимо. Когда же всё перемешивается, примеров вокруг много не только разных, но даже и противоречивых. И личность формируется в этическом хаосе, собирая себе моральные нормы с миру по нитке, иной раз от балды, иной раз от случайного авторитета, иной раз сам придумает...

«Книга о тебе» глава «Инфантильность и взрослость»

И вот барышня стала дамой, сошлась с кавалером, а теперь уже мужем, стали они жить вместе, включается у нее адаптационный механизм... И не знает этот механизм, где тут традиции культурные, где семейные, а где попросту дурные привычки этого конкретного мужчины. И если вдруг этот конкретный мужчина оказывается домашним насильником, то адаптация принимает и это. И бедная дама считает, что так и положено, так и должно быть, и привычно терпит эту особенность семейного быта годами. ГОДАМИ, сеньоры и сеньориты! Бывает, только спустя много лет она принимает тяжелое решение, что так больше жить нельзя. А то и не принимает.

Приходила ко мне, как к психологу, дама. С первой беседы я понял, что муж у нее козел. Но я же не могу ей об этом прямо сказать! То есть могу, конечно, но толку от этого не будет. Тем более, что говорили ей уже. И вот постепенно, понемножку, задавая правильные вопросы о том, как ей хотелось бы жить, что ей нужно для самореализации, и так далее, я привел ее к состоянию, в котором она сама обнаружила, что муж-то, оказывается, козел! И развелась, и расцвела, и похорошела. Но ведь, черт возьми, прежде, чем обнаружить, что муж козел, она троих детей ему родила!

Она что, дура? Нет, не дура. Штатно отработал адаптационный механизм.

Еще один пример.

Когда я только едва познакомился с моей предыдущей женой, как-то раз мы встретились у метро, дабы ехать ночевать ко мне. На входе я увидел девушку, явно кого-то ожидающую, явно давно, и явно уже безнадежно. И я в шутку говорю моей будущей жене: «Смотри, какая миленькая! Не дождалась парня. Давай ее с собой возьмем?» И слышу в ответ такое растерянное: «Ну... Давай возьмем...»

Понимаете, у нее тоже уже включился тот самый механизм приспособления к любым традициям, укладам, правилам, и она была готова поступиться своей ревнивостью (не чрезмерной, но имевшей место), чтобы соответствовать. Если бы тогда мое человеколюбие не возобладало над моими авантюризмом и чувством юмора, этот брак мог бы сложиться каким-нибудь другим образом. Может быть, случилось бы и мне быть козлом.

Надо, правда, оговориться, что именно эта женщина была аномально адаптивна. Они с сестрой приехали в Петербург, где я тогда жил, из небольшого города центральной России, но если ее сестра оставалась провинциалкой и на вид, и по повадкам, и по речи, то она сама выглядела и воспринималась как настоящая петербурженка, даже по отзывам коренных жителей города.

Пример показывает во-первых, существование упомянутого механизма; во-вторых, его широкие пределы; и в-третьих, что включается он все же не в ЗАГСе, а раньше, в тот момент, когда барышня делает какого-то кавалера своим избранником.

Поскольку механизм подсознательный, барышня не осознает его действия. У нее просто расширяются границы толерантности, приемлемости. Она НЕ ЗАМЕЧАЕТ, что избранник — козел. А иначе первобытной женщине в дикой природе не выжить. Да, сейчас не дикая природа, не первобытность, но биологическому алгоритму-то откуда об этом знать?

Как-то пессимистично, безрадостно все складывается.

Бывает ли иначе?

Бывает, но либо по редкому везению, либо не с первой попытки. Ура либерализму, разводиться теперь можно. Да и официальный брак заключать не обязательно. Поэтому, накушавшись неудачных отношений, экс-барышня, экс-дама может передохнуть и начать строить отношения v.2, исправленные. Вот, пожила она с красивым дураком, и хватит ей. Приходит она к выводу, что с дураком жить не надо. А так же к выводу, что не надо жить с красивым (вопрос объема обобщения, да). И сходится с умной сволочью. Пожив с ним, решает, что жить со сволочью не надо, и сходится с добрым лохом. И так далее. Не обязательно перебрав все варианты, она может в конце концов прийти к мысли, что муж может быть любым, но важно, чтобы с ним было удобно и приятно ЖИТЬ ВМЕСТЕ.

Вообще-то эту мысль я уже неоднократно высказывал. Но, во-первых, то, что я такое писал, не означает, что все прочли, и более того, между восприятием чьем-то мысли и принятием ее к сведению — большая разница. Особенно если учесть, что правило должно быть принято не умозрительно, а в качестве эмоциональной интенции, что еще менее управляемо.

Итого получается логичная, полезная для популяции, но неудобная для особи конструкция:

1. В соответствии с биологической программой барышня выделяет из имеющихся кандидатов кого-то, чей генокод надо сохранить в потомстве.

2. Влюбляется.

3. В случае взаимности снижает критическое отношение к объекту. Иногда до неразумности.

4. Считает сложившиеся отношения нормой, пока не случится прозрение.

5. Прозрев, ломает отношения и строит новые. Пока не получится. Если успеет. Жизнь-то, оказывается, коро-отенькая.

Но п.5 случается все же в достаточно зрелом, разумном возрасте, когда инстинктивные программы теряют актуальность. А пока что юная барышня ходит под ручку с козлом и смотрит на него умильными глазами, воображая себе, как они будут жить семьей, плодить детей и вести хозяйство.

Все равно как-то грустно получилось.

Но на вопрос я, надеюсь, ответил.


Источник

Текст не для легкого чтения, извините.

Когда я писал статью «Что такое психологический кризис?», я отметил, что экзистенциальный кризис стоит особняком, и что напишу об этом как-нибудь потом. «Потом» наступило.

Как водится, прежде чем писать, я порылся в сети, чтобы убедиться, что то, что я хочу поведать, не написано уже кем-то другим, еще более умным. Как обычно, статей о предмете много, есть даже хорошие. Но плохих больше. Тоже как обычно. В основном это пересказы кругами отдельных точечных озарений теперь уже неизвестных умных психологов. Наверное, было бы справедливо и благодарно найти тех, кто высказал хорошую мысль первым, тем более, что не так уж их (и мыслей, и психологов) много, но, поскольку пишу не академическую работу, а популяризаторскую, не стану тратить на это силы.

На вопрос, что такое экзистенциальный кризис, все дружно отвечают сходным образом: это когда человек тяжело переживает бессмысленность и пустоту своего существования. В этом экзистенциальный кризис (ЭК) отличается от остальных, когда переживать приходится необходимость адаптации к новой реальности. В случае ЭК страдальца настигают не обстоятельства; новизна реальности сводится к фрустрирующему обнаружению неуловимости смысла жизни.

О смысле жизни я тоже писал в «Книге о тебе». Если коротко — нет его, и быть не может. Если подробнее — читайте соответствующую главу книги. И каким же вдруг образом это обстоятельство становится невыносимым?

Когда я сказал, что ЭК стоит особняком, я имел в виду, что он не связан с депривацией каких-либо потребностей, в отличие от остальных. Наврал. Каюсь. Сейчас буду исправляться.

Одна из хороших мыслей, повторяющаяся почти в каждой статье об ЭК, состоит в том, что он случается у людей (и в обществах), когда основные потребности удовлетворены. У человека все хорошо: работа, семья, хобби, комфорт, стабильность, уважение коллег... И тут внезапно — бах! Все бессмысленно, мы все умрем, жизнь пуста, зачем я в этой вселенной оказался?

А теперь следите за руками: мысли — продукт ума, самой свежей функции мозга, они не могут быть причиной переживаний, они могут быть только следствием. В ситуации любого переживания мысли о том, что что-то плохо, являются всего лишь спутниками каких-либо неудобств, результатом когнитивной функции осознания, сопутствующей процессу переживания, как процессу адаптационному.

То есть мысль может быть либо аналитическим результатом интерпретации факта, либо аналитическим же результатом актуализации эмоции.

Примерно как в случае, скажем, повышенной тревожности сначала возникает тревожность, а только потом уже ум подыскивает причины для нее. Или в случае с патологической ревностью: сначала ревность, а потом уже старательный поиск поводов. Ну или с неадекватно низкой (а хоть бы и неадекватно высокой) самооценкой: сначала ощущение собственной неполноценности или собственного величия, а потом изобретение доказательств к тому.

Итак: первично ОЩУЩЕНИЕ бессмысленности, пустоты и неудовлетворенности реальностью.

Едем дальше (видим мост).

В последние годы, работая с клиентами, я склоняюсь к алгоритму, в котором мы обнаруживаем неудовлетворенные инстинктивные потребности (которых у человека примерно три десятка), и из них выводим, почему человек ощущает себя некомфортно. Ну или, в редких случаях, находим потребности, удовлетворенные чрезмерно, избыточно. Когда я писал о кризисах, я полагал, что ЭК в эту схему не укладывается. Я формулировал ситуацию ЭК как случай, когда возможности превышают потребности, когда человек может больше, чем ему нужно. Почему это способно привести к мучительности, в такой формулировке не очень понятно.

Зато становится понятно, если вспомнить мучения Маслоу по поводу самореализации.

Когда Маслоу рассуждал об иерархии потребностей, из которой потом его последователи сделали пирамиду (сам он таким пошлым схематизмом не страдал), он разделял их по важности для выживания. Выживание — не в смысле сохранения жизни, а в смысле передачи генофонда по наследству. От попыток выстроить иерархическую линейную последовательность он отказался достаточно быстро, ограничившись разделением потребностей на группы: базовые, социальные, высшие. Базовые обеспечивают выживание на уровне особи, социальные — на уровне группы, популяции, высшие же сами по себе ни на что толком не влияют, однако способствуют, а в стратегической перспективе — весьма способствуют.

Маслоу также писал, что потребности более высокого уровне могут быть актуализированы только после того, как удовлетворены более низшие, разными образами пытаясь эту идею обосновать, однако к концу жизни отказался от этой идеи (поэтому слово «мучения» – не опечатка). Художник, понимаете ли, может активно творить даже будучи голодным. То есть потребность более высокого уровня может не только быть актуальной при неудовлетворенной базовой, но и доминировать.

Отдельно в этой системе появилось слово «самореализация», поначалу даже сакрализованное, в том числе и другими психологами, как высшее проявление стремления личности к развитию. И вообще почему-то самое высшее. О развитии я тоже писал, определяя его через повышение адекватности и адаптивности особи.

А теперь давайте посмотрим, что происходит с реализованной личностью, когда ей удалось удовлетворить все свои потребности, в том числе и потребность (?) в самореализации.

Когда-то я был ярым компьютерщиком, ковырялся в операционной системе (тогда еще в винде, нынче я гордый линуксоид), добиваясь ее безупречного функционирования наиболее удобным для меня образом. И вот в какой-то момент я добился оного безупречного функционирования. И до сих пор помню свое ощущение: сижу перед монитором, и все там у меня в порядке, все отлично, все удобно, все функционально, все ресурсы использованы наилучшим образом, никаких неудобств нет, просто бери и... И что? Что мне теперь с этим делать? Зачем оно мне?

Это, выходит, компьютер был мне нужен для того, чтобы приводить его в порядок? Добиваться совершенства?

Другой пример.

Достался мне нож. Клинок. Из очень интересной инструментальной стали. Мне удалось приделать к нему идеальную анатомическую ручку, хотя и несколько не такую, какая предполагалась. Я его заточил — это был отдельный квест. Первоначальную заточку вообще пришлось делать болгаркой, минут двадцать елозил. Потом доводил его не до идеальной бритвенной остроты (таким ножом резать неудобно), но до функционального компромисса между гладкостью режущей кромки и способности не сечь, но резать. Потом сделал ножны. И вот у меня отличный нож. И зачем он мне? Колбасу им строгать избыточно, в походы я не хожу, убивать никого не собираюсь (да и нож не совсем подходящей конфигурации). Вот лежит он, я им горжусь, а делать-то мне с ним что?

Понимаете, какой фокус? Цель — максимальная адекватность (неважно, чему: задаче ли, обстоятельствам ли) — достигнута. И что дальше? Положим, достигнута также и максимальная адаптивность, то есть способность адекватизироваться под изменение ситуации. А вопрос тот же: и что? Или даже: и чо?

Потребность в развитии, вытекающая из стремления к безопасности, комфорту — удовлетворена. Закрыты также высшие потребности (в приведенных примерах — потребности в творчестве и изобретательстве). Закрыты в смысле достигнуты поставленные цели, решены поставленные задачи, даже с избытком, с запасом. Но потребности-то остались! «Выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел».

Вот. Это оно. Переносим ситуации с компьютером и ножом на собственную жизнь и имеем пресловутый ЭК.

И даже вопросы те же самые: «Зачем это все?», «В чем смысл?», «Что дальше-то?» И ощущение пустоты, недоумения, невозможности действовать и отсутствия целей.

Не стану самозабвенно растекаться мыслью (вообще-то белкой) по древу, расписывая, какими гениальными рассуждениями я пришел к гениальным же выводам; к тому же, по чести, выводы-то достаточно очевидные.

Выходов из ЭК вижу примерно три:

1. Изменение ситуации таким образом, чтобы понадобилось к ней приспосабливаться, то есть добиваться адекватности и адаптивности в новых условиях, образовать новое направление развития.

Казалось бы, кто в своем уме станет портить собственную жизнь, меняя ее от комфортной, удобной и приятной к такой, чтобы заново проходить путь к этому комфорту, удобству и приятности? Ан нет: народ массово сплавляется на плотах и байдарках, карабкается на вершины, на которых заняться вообще нечем, кормит комаров в экстремальных походах, а то и вообще меняет место жительства, переезжая иногда в совсем дикую природу, в отсутствие микроволновки, джакузи и биде, а то и страшно вымолвить: интернета! В некоторых вариациях это называется дауншифтинг, хотя именно только в некоторых, и интенции там несколько иные. Да что далеко ходить, возьмите знаменитую книгу Генри Торо «Жизнь в лесу». Там подробно, вкусно и живописно.

Дело, конечно, не только в том, чтобы создать себе неудобства. В первую очередь это ИНЫЕ обстоятельства, требующие иных, отличных от привычных навыков адекватности. Эмиграция может быть вполне комфортной, но все равно требовать приспособления, врастания в другую реальность, то есть активизации как раз тех механизмов, ненагруженность которых вызывает дискомфорт и дисфорию.

2. Уход в идеальный мир, актуализация одной из пассивных высших потребностей: любопытства — наука, религия, философия, история, пусть даже эзотерика. В этих направлениях абсолютная адекватность и адаптивность недостижимы, частью за неисчерпаемостью, частью за умозрительностью.

Да, все эти предметы в конечном счете находятся у нас в голове. Но, вообще-то и все остальные в конечном счете тоже находятся у нас в голове: в восприятии, ощущениях, переживаниях, размышлениях. Не буду продолжать, а то в два хода – придем к солипсизму. При этом ограничения умозрительных миров парадоксальным образом тоже находятся у нас в голове, например в размере мысли, которую мы в состоянии удерживать и обдумывать, или в количестве вводных, потребных для производства корректного вывода. Поэтому становятся важны инструменты: построение адекватных моделей, логический и математический аппараты, способы обработки массивов данных...

Надо оговориться, что под религией я здесь подразумеваю не ритуальное поклонение высшему сверхъестественному, а, скорее, философскую ее часть.

3. Насильственная актуализация второй пассивной высшей потребности: эстетизма. Сосредоточение на восприятии прекрасного: музыки, литературы, живописи, фотографии, кинематографа, а хоть бы даже кулинарии, или ее девиаций в виде чайных церемоний, изучения вин и способов их употребления, да мало ли...

Это тоже обращение внутрь, совершенствование способностей воспринимать, переживать, анализировать, в том числе анализировать собственные восприятие и переживание. Этот вариант может быть связан с творчеством (которое также неисчерпаемо), но может и не быть. Творчество в любом случае нуждается в развитом вкусе, и, прежде чем научиться играть, скажем, блюз, вам придется научиться его слышать, понимать и чувствовать.

В результате выбора одного из этих путей вы не то, чтобы найдете смысл жизни, но сама проблема его поиска волшебным образом станет бессмысленной, жизнь наполнится, поток энергии найдет свой выход.

Я предвижу возражения людей, этот смысл нашедших в какой-либо деятельности, но я об этом писал в уже упомянутой статье о самореализации. Понимаете, здесь я говорю о случае, когда результат деятельности УЖЕ достигнут. Положим, нашли вы смысл жизни в спасении, допустим, голодающих. И вот, представьте, в какой-то момент вы обнаруживаете, что у вас все получилось. Все голодающие вдруг сыты. Бороться вам больше не за что. Вот, вот как раз об этом состоянии я здесь и пишу.

Не могу сказать, что любой из этих трех вариантов будет легок и естественен. Если нет интереса к науке и религии, если не хочется переть свое физическое тело в леса и горы, если Рембрандт и Моцарт вызывают одинаковую скуку, то остается только ментально метаться до тех пор, пока эта скука не вынудит ум двигаться в одном из этих направлений хотя бы от безысходности. Это тоже мучительно, но это все же выход.

Это поиск хоть чего-нибудь, что даст пусть маленький, но интерес, выброс дофамина. Это как тренировки мышц: сначала надо поднять хотя бы три кило. Почувствовав волну, можно попытаться ее усилить или подыскать нечто смежное, то даст волну побольше. Это тоже развитие, развитие, не побоюсь этого слова, духа. Да, любое развитие начинается с дискомфорта, с преодоления себя (снова употреблю аналогию с качалкой), но как только начнутся достижения, ситуация станет более привлекательной. В общем, как я люблю говорить: хотите золота – берите кайло и идите в шахту. Не хотите в шахту – значит не настолько вам нужно золото.

Наверное, пора заканчивать. Разумеется, я что-то упустил, рассмотрел не все варианты, погрешил в рассуждениях... Но мои опыты с компьютером и с ножом, а также аналогичные, научили меня не стремиться не к совершенству, а к применимости результата, достаточной для решения задачи. Мне кажется, получилось.


Источник