MoranDzhurich

Часть первая.

Проснулась от запаха выпечки. Ооо, что это был за запах… Нежный, домашний, чуть с дымком, и баба Поля что-то напевала. Где-то орали петухи, лаяли собаки, в окно задувал свежий ветерок, качая занавеску, и так было хорошо, так уютно. Захотелось просыпаться вот так каждый день. И гори оно все огнем - диплом, работа, которую еще предстояло найти. Ну серьезно, кому сейчас нужны филологи? А здесь, может, буду детишек учить в школе. Есть же здесь школа? Наверняка.

В дверь дома постучали, потом кто-то зашаркал в коридоре, и старушечьий голос громко взвыл:

— Поля, Поля, примай гостей, косицы доставай! Хвастай своими, а мы тебе лучша принесли! Наши румяны, духмяны, а твои жидки, да тошши!

В комнате раздалась ругань, я подскочила и, напяливая штаны, успела посмотреть время - 9 часов утра. Пока шнуровала ботинки, в доме явно назревал скандал.

— Не, ты посмотри на нее! — орала баба Поля, — Ты, Михалева, совсем обнаглела! Я ж вижу, что это Лидкина работа. Вы ее специально взяли, шоб у вас лучше тесто взошло! Я ж ее заговорку слышу!

В комнате стояли две старушки - баба Стеша, и вторая, мне не знакомая. В нарядных платьях и платочках с люрексом. На столе, на вышитом полотенце лежали длинные булочки из сплетенного косичкой теста, румяные, вкусно пахнущие. А на стуле еще была корзинка, в которой светились янтарем наложенные горкой такие же, только более пухлые, что ли, косицы. Баба Поля выхватила из корзинки одну, и прижав ее к уху, как телефон, завопила:

— Але, але, Михалева, операция провалена, прием! Степанида, брехать нехорошо! Не ваши это косицы, у вас таких отродясь не получалось! Это ваши всегда бледны да тошши! Тьфу!

Бабка бросила булку обратно в корзину и велела убираться подружкам. Увидав меня, стоящей в коридоре, она пригладила волосы и цыкнула зубом.

— От ты смотри на них, Настасья, каждый год пытаются меня уести, то изюму в косицы напихают, то маком посыпят. А теперь заговоркой тесто пышнее сделали.

— Читерят бабки. — ляпнула я первое, что пришло в голову.

— Чертенят да, чертенят вечером гонять будем, и они тоже, да. — сказала непонятное старушка, и пригласила пить чай. С косицами. Это были булки божественного вкуса. Не знаю, что там подружки ее напекли, но навряд ли переплюнули эти райские дары. Нежнейшие, с хрустящей корочкой, пахнущие ванилью и сливками, я съела три, и если бы чай в кружке не закончился, может, и еще одну.

— Баб Поль, а где умыться у вас можно?

— Да где, в ванной. Вона, рядом с твоей комнатой дверь.

Я достала мыльно-рыльные, полотенце и приготовилась встретиться с мойдодыром, ковшиком и тазиком с холодной водой. Открыв дверь, я застыла в изумлении. Вообще-то это, на минуточку, очень современная ванная комната. В зеленом кафеле, с хорошей раковиной, белой акриловой ванной и стиральной машинкой. Как выяснилось, и с горячей водой. Как же так? Ванная есть, а туалет на улице?

Да и ладно. Залезла в ванну и включила душ. Вот сейчас приведу себя в порядок, и начну опрашивать бабулек, песни там, обряды, надо Стешину песенку про медведя записать… Может вечером чего интересного будет.

В ванной что-то брякнуло. Испуганно выглянув из-за занавески, я узрела того здоровенного кота. Котище сидел на стиралке и пялился на меня зелеными глазищами. Когда успел просочиться, дверь же закрывала.

— Не переживай, не утону. — зачем-то сказала коту и намылила голову шампунем.

— Мрряху не рразбей… — послышалось из-за занавески, я дернулась выглянуть, кто зашел, пена попала в глаз, ноги заскользили и я чуть не грохнулась на задницу.

Лихорадочно промыв глаза, я сквозь слезы оглядела ванную. Никого. Только кот на стиралке сидит. Вода что ли в уши залилась? Кажется всякое. Хотя… Было уже такое. При коте как раз. Вроде как он муркнул что-то такое… Я еще раз выглянула из-за занавески, зыркнув на кота, но тот сидел, как изваяние и молчал. Ну, все, Мамонтова, приехали. Дома к врачу надо. То ли уши, то ли мозги пусть полечит. Пока я вытиралась, кот запросился из ванной и был выпущен наружу.

Пока я переодевалась в своей комнатке, баба Поля не переставая что-то бубнила, чем-то гремела, хлопала дверцами буфета. Когда я появилась в большой комнате, то оказалось, что бабка разговаривает с котом, складывая свои косицы в большой медный тазик, и между делом отпивает из рюмки, которая ловила солнечные зайчики на столе.

— Не, ну каки врушки, а? Видал? Пришла эта, расшаперилась тут, аж жопа косяки посшибала! У меня-то косицы тошши, а?! У кого-то сиськи тошши! — крикнула бабка куда-то в сторону улицы, а я подумала, что Полина Степановна крышкой поехала. По третьему разу возмущается. Да перед кем? С котом говорит.

— Мррязи, млять… Мряязи.. — ответил ей кот, и тут у меня сложилось четкое впечатление, что крышкой еду я.

Глядя в мои выпученные глаза, баба Поля, нисколько не смутившись, замахнула остатки прозрачной жидкости в рюмке, и, подхватив тазик с булками, сунула его мне в руки.

— Ща по гостям пойдем. Познакомишься со всеми.

— Ээээ.. — выдавила я, — баб Поля, а у вас кот вроде только что сказал “мрази” или мне послышалось?

От собственной храброй глупости стало немного самой противно. А вдруг послышалось опять? Бабка сумасшедшей меня признает.

— А, Додик у меня такой. Говорящий.

— Как, простите, его зовут?

— Как мово бывшего. Дормидонт. — бабка хихикнула, — Додик кот умный, токо матершинник страшный. Весь в мужа покойного.

Я покосилась на кота, мирно сидящего на стуле и намывающего лапой усы. Кот - матершинник? И кто из нас сумасшедший?

То есть и я, и бабка слышим ругань кота. Прелестно, прелестно… Что дальше? Птички - рэп певички?

— Ты, Настасья, глаза-то не пучь. Мы тут рядом с дыркой живем. Поэтому и с нами, и котами разно-всяко происходит. Меняемся мы. У кого чего. Ну, да поймешь все скоро. Майка у тебя хороша. И волоса тож. Ща к Морошкиным пойдем, буш бабку ихню пугать. Скажу, что из дырки навьи раньше времени полезли. Ты подыграй, если что.

Ни хрена было непонятно, но очень интересно.

Баба Поля причесала волосы, накинула теплую кофту на цветастое кримпленовое платье, явно считавшееся парадно-выходным, и мы пошли.

Весь день мы обходили дома в деревне, угощая косицами хозяек, а хозяйки угощали нас. От чая, варенья, выпечки и подносимых “румочек” с фирменными семейными настойками кружилась голова и хотелось петь. С бабой Полей оказалось весело. У Морошкиных она раскланялась с пожилой дамой в байковом халате, они обменялись булками, а потом, пошушукавшись, позвали из дальней комнаты еще одну старушку. Та вышла, шаркая тапками и подслеповато щурясь. На вид ей было лет сто.

— Катерина, Катерина, слышь?! Навью отловили на твоем огороде! — заорала баба Поля старушке в ухо. — Гляди, волоса зелены, на одеже вон, Чернобог зенки таращит!

И ткнула пальцем прям в мою майку с Мерилин Менсоном на груди.

Я так и застыла, обняв тазик с булками. Чёе ващще?..

Старушка, еще раз прищурившись, глянула на меня, испуганно приоткрыв рот, и с неожиданной силой свистнув, всплеснула руками. С корявых артритных пальцев потянулись синие светящиеся нити, прочно меня опутав, тазик больно впился краем в живот, дышать стало нечем. В глазах посинело, умирать не хотелось, очень.

— Ну, ну, пусти… Пошутила я. — хлопнула старушку по рукам баба Поля. — Иди вона, косицы мы принесли, чай пить давай.

От таких шуточек бабы Поли у меня дыхание так и не восстановилось, хотя синие нитки исчезли. Тазик пришлось вырывать из моих рук, и бабки справились только вдвоем. Хотелось взять и приземлить тару для чудесных косиц бабе Поле прям на голову. А еще встал большой вопрос. Что, блять, в этой деревне происходит?

Собственно, происходило вот что.

— А косицы - это знак триединства. — вещала баба Поля, шагая по деревянному тротуару, пустой тазик торчал у нее из подмышки и сверкал в лучах заходящего солнца. — Наш мир - Явь, Навь и Правь так переплетены. Оторви одну часть - разрушится все. Да вот иногда, между этими частями мира, как в выпеченном тесте, возникают дырки. Если дырка между Правью и нашей Явью - то оно не страшно, там уже и нет никого, кто хотел -тот уже в нашем мире живет. А вот если из Нави дыра появилась, то тут пиши - пропало. Они ж лезут сюда как оглашенные. Кто жрать, кто убивать, кто похоть свою ублажать. Козлы-то все это разом делают.

— Что за козлы? — блаженно щурясь на закатное солнце, я тащилась за бабкой, специально приминая доски тротуара, чтоб они подскакивали, пружиня. В голове приятно расположился золотистый туман, на душе было легко и весело.

— Да, может, увидишь вечером. Они не каждый год лезут, в том году не было дырки.

На перекрестке улиц, у колонки с водой собралась небольшая компания пожилых женщин. Кто-то с ведром, кто-то просто так стоял. Они что-то радостно обсуждали. Завидев их, баба Поля что-то забурчала себе под нос, зашаркала туфлями шустрее. Но, просто так пройти мимо нам не дали.

— Поля, Поля, поди! Да поди, чего ты ! — крикнула одна из женщин, — Михалева всем трындит, что ты с пустым тазом по гостям шалаешься, мол, стыдно тебе за свои косицы!

— Чёее? — баб Поля резко развернулась и ринулась к колонке , как ураган. — Да она, да тварюка она…

— Ой, чей-та, у нас молодая нова? — пропела одна из бабулек, ставя полное ведро воды на землю, — Твоя чтоль, Поль?

Оглядывая меня с ног до головы, женское общество щурилось, натянув фальшивые улыбки. Они улыбались, а мне почему-то мерещились клыки в растянутых ртах, вместо платьев какие-то серые робы, а когда они стали окружать нас и трогать меня за плечи, как-то резко выветрился хмель и приятное расположение духа. Бабки, словно стая волков, кружила вокруг, принюхивалась, оттирая гневно распинавшуюся бабу Полю от меня подальше.

— Ну, молодая, как тебе у нас?

— Все ли нравится? Остаешься?

— Иди ко мне, я тебя научу…

— Нет, Боровиха, она ко мне пойдет, моя, чую…

— Ко мне иди... Ко мне иди... — эхом отдавались голоса в голове.

Чем больше бабки говорили, тем хуже мне становилось. Слабость в коленках появилась, захотелось спать, да просто лечь тут, у вот этого забора, в лопухах, и свернуться калачиком. Перед каждой из женщин, на уровне бедер стали закручиваться темные вихри, поползли щупальцами, извиваясь, подтягивась все ближе и ближе…

— Эй! А ну хватит, суки голодные! — раздался крик бабы Поли, и все прекратилось.

Она схватила меня за руку и потащила за собой.

— Ой, прости дуру! Зацепили на слабо, а я и потащилась. Ты как, Настасья?

— Да вроде ничего…

— Ничего… А могли бы все выпить. — пробормотала старушка. — Они не плохие, ты не думай.

Просто... Просто бабы. Несчастные. Отмотали свое уж, жизнь у них так сложилась. Мы их не судим, раз живут здесь, то и воюют так же, как мы. Но, держаться от них лучше подальше.

Сквозь вату в мозгах пробилось воспоминание, как баба Стеша говорит, что к

таким бабкам лучше не подходить, а то мандой своей сжуют. Ну, теперь-то все стало яснее. И как-то сразу захотелось домой очень. Я, конечно, все понимаю про женские коллективы, но там как-то лайтовей все. Хотя… В принципе, все то же самое. Выжрут всю энергию, весь мозг, да еще и насрут в душу. С самыми добрыми намерениями. Эти хоть научить чему-то хотели.

Дома нас встретил мурчащий Додик, закрутился у ног.

— Жрать хочет. — с неудовольствием сказала баба Поля.

— Мама, млять… — кот вспрыгнул на стул и воззрился зелеными прожекторами на стол, где, видимо, должна была появиться еда.

Я тоже присела, тупо пялясь на скатерть. Понемногу мне легчало, и тоже захотелось есть. Так вдвоем мы и просидели, пока, баба Поля не появилась откуда-то со двора, хлопнув дверью.

— А вот кому пельмешек, да щщей наваристых? Сметаны с погреба достала.

Когда она успела все это приготовить, я не поняла. Ночью, что ли? Под носом оказалась тарелка со щщами, в миске исходили паром кругленькие, пузатые пельмени в масляных каплях. Я ела и чувствовала, как ко мне возвращается желание двигаться, а баба Поля что-то приговаривала, поочередно гладя по голове то меня, то кота. Ему положили на блюдце сметаны, и Додик, заляпав усы, во всю метал языком.

Объелась. Навалилось сонное безразличие, устала, дело же к вечеру уже. Солнце так и не зашло еще, вися над горизонтом, просвечивало сквозь макушки деревьев в лесу, который было видно из окна. Надо бы поблагодарить хозяйку за вкусный ужин, да она вышла куда-то. Внезапно я услышала знакомый звук, которого, по моим соображениям, быть здесь вообще не должно. Звук звонка по скайпу. Доносился он откуда-то из глубины дома, вроде как из спальни бабы Поли. Звонок все не умолкал.

Я пошла на звук, и это было, наверное, самое большое мое удивление, за все время пребывания в деревне Райки.

В комнате бабы Поли, между шкафом и кроватью стоял стол с монитором на 27 дюймов, под столом светился синим навороченный комп. На экране долбился скайп, вызывал контакт “ уеба кгбшник”. А-хре-неть.

Откуда-то сзади налетела бабка, грузно приземлившись в компьютерное кресло с высокой спинкой, ткнула в прием вызова и пригладила волосы. На мониторе возник пожилой мужчина в форме, сидел он явно в кабинете, так как за ним на стене был виден чей-то портрет и стеклянная витрина с модельками кораблей.

— Ааа.. — протянул мужик, узрев нас вместе, — вы там уже в сборе все? Новичок у вас, Полина Степановна? Это хорошо. Надежный контакт?

— Да, Илья Викторович, вводим потихоньку в дело. — заюлила бабка, вертясь на стуле.

— Так вот. По оперативным данным, межпространственное окно, именуемое в простонародье “дырка”, откроется сегодня в 23 часа 44 минуты. Всему гарнизону объявляется боевая готовность с 23.00 до 6.00 утра. Обзваниваю всех поочередно, но, по своим каналам связи передать еще раз. В прошлый раз до Морошкиных не смог дозвониться, это непорядок. Задача для вас, как для командира отряда: подавление нашествия инородных вторженцев любыми способами. Даю добро на устранение нежелательных элементов при помощи оружия и любой тактики. Отлов на этот раз не нужен, экземпляры, доставленные ранее, изучены и утилизированы.

— Дык че, Илья Викторович, и пострелять можно? А то дубинами их хрен добьешь.

— Приказом свыше дано добро на отстрел. Теперь можно.

— Ну, наконец-то. Надоело уже вручную.

— Выполняйте приказ. — на погонах сверкнули большие звезды, мужчина отключил вызов.

Полина Степановна нервно барабанила по столу пальцами.

— Ну, девка, раз уж ты тут в самое пекло влезла, то и вопросы задавай. А то вижу, аж помрешь щас от любопытства.

Ага. А мне помереть и хотелось. Только от страха. Это получается, я тут вляпалась в историю с бабками, имеющими паранормальные способности, живущих в деревне, которая типа военного гарнизона что-то. Охраняют они какую-то дырку, через которую раз в год лезут из ада черти или хер там знает кто еще. А еще тут все странные, и кот говорящий. Только руганью, правда, но говорит. Это вам не тот, который “ идет налево песнь заводит, направо - сказку говорит”. Это такой кот, который всех мразотами может обозвать и за столом ест. А еще меня могут закрыть где-нибудь в дурке, если болтать стану о таком чудесной фольклорной экспедиции. Может, лучше сразу в бега податься? В лесу ночь пережду, а утром автобус в Вельск идет.

— Настена, ты не робей, знаю, что сто вопросов в голове трещат и непонятно тебе все. Я-то сюда приехала, дак знала почему и зачем. Давно это было, я уж все как данность принимаю. Тебе-то ясно дело, в диковинку все.

— Ээээ.. И как же вот это вот все у вас? — я обвела рукой монитор и комп, уже понимая, что тупее вопроса в жизни не задавала.

— Пф, детка, ты что думала, мы тут старухи серые, мозгами обделенные, живем как как при императоре Николае втором? — в речи бабы Поли произошли изменения, исчез местный говор, оканье, и устаревшие обороты. Со мной словно заговорила моя учительница русского и литературы. — Мы здесь на рубеже миров живем, защищаем наш мир, как можем. И ты, я надеюсь, станешь частью нашей защиты. У тебя есть все, чтобы стать вместе с нами в ряд. Ум, упорство, смелость, желание выделиться и способность задать жару всем, кто против тебя. Мы это по запаху чуем. Ты знаешь, что безумие имеет запах? Приезжают иногда к нам такие, высокодуховные и просвещенные где-нибудь в Индии или в инстаграме. Думают, тут будет им место силы, вековые обряды, благость и умиротворение. Экзальтированные дамочки в широких штанах, как у персидских наложниц и травяной едой. Ты бы видела тот цирк, что они на берегу Кокшеньги устраивают. Падают, катаются по земле, поют невесть что, руками странно машут, мол, приобщились к обрядам нашим. А на самом деле - пахнут безумием. Кто-то только начинающимся, кто-то в самом цвете. Нормальных, как ты - мало, очень мало. Ценный ты кадр, то-то тебя сиделицы к себе потянуть хотели.

— Какие сиделицы? — я все еще ничего не понимала.

— Те, кто у колонки стояли. Эти женщины приехали сюда потому что некуда идти им в родных местах. Не ждет их там никто. Из колонии вышли, поскитались, да если мозги на место встали, то сюда иногда таких прибивает, как щепку к берегу. Ну да мы их принимаем, да втолковываем как им жить. Не всегда получается, но защитники из них хорошие.

— А мужчины ваши где? Ни одного не видела, и детей тоже. Дети тут есть?

— Детей никто из нас иметь не может. Да и опасно сюда с детьми приезжать. Они у козлов первые жертвы. А мужчины тут чахнут, да умирают. Место такое. Знаю, что есть деревни у других разломов между мирами, где только мужчины живут, а женщины не приживаются. Каждый несет свою долю. Ну, да это даже хорошо. Еще раздоров из-за мужиков нам не хватало.

Ну да, ну да, если они из-за булок так ругаются, что ж из-за мужчины будет? Клочки по закоулочкам полетят от вязаных кофточек. Ах, да, вот еще назрел вопрос.

— Баб Поль, а почему вы всегда в теплом? На улице жарища же. У всех кофты, а ваша подруга Лида Беркина в салопе плюшевом, не жарко вам?

— Да кровь не греет уже. Многие из нас так давно живут на этом свете, что и счет потеряли. А у Лидки салоп - естественная принадлежность, так сказать. — засмеялась старушка.

Не очень понятно, но хотелось спросить еще.

— А вот этот человек в форме, он кто?

— Начальство наше. Ты что думаешь, про такие места никто, кроме живущих здесь и просвещенных ебанашек, которые слышали звон, не знает? Здесь тебе не Шамбала. У нас все под контролем. Специальная организация нам помогает. Обеспечивает. Договор у нас.

— А вот еще хотела спросить… — открыла рот я, но баба Поля резко меня перебила.

— Так, время сбора. Наши там уже балаган для пришлых закрыли и ждут. Пошли. Надень потеплее чего, ночи прохладные.

— А можно еще спросить? В доме ванная, а туалет на улице. Как так? Зимой же холодно.

— А это, Настасья, традиция. А потом у нас тут есть умелицы, волну на говне поднять. Уж лучше не в доме.

На улице было светло, почти как днем, за краем леса пряталась вечерняя заря, крася небо в розоватый цвет. Улицы деревни были пусты, и только иногда из дворов выходили старухи, кивали моей спутнице и пристраивались рядом с нами. В руках они несли длинные дубины, утыканные гвоздями-десятками со срезанными шляпками. Молча вышли на окраину деревни небольшим женским отрядом.

До берега реки Кокшеньга было всего ничего. А там уже горел высокий костер, сбоку от него стояли старушки в два ряда и, пригорюнившись, пели какую-то заунывную песню.

— Все ли собрались? — внезапно зычно крикнула баба Поля. — Все ли готовы?

— Морошкиных ждем еще. — откликнулся кто-то из старушек.

— Да чтоб их. Уже одиннадцать. Чертим круг!

От толпы отделились три женщины и пошли вокруг костра, волоча за собой те самые палки, утыканные гвоздями, вспахивая землю. Борозда получилась довольно глубокая. Потом вышли Поля и Стеша, стали класть в бороздку пучки трав, напевая при этом. А когда остальные женщины подхватили песню, меня мороз по коже продрал. Высокие голоса подхватили мелодию, слова вплетались в вечерний воздух, в завороженно качающими листвой деревья, возносились к небесам, плавно нисходя до примятой десятками ног травы.

На вечерней зоре, на высокой горе

Стоит дуб вековой, под ним гроб золотой

У том гробе мертвец, в домовине жилец

Вокруг ведьма ходит, речи заводит:

Пойду по кругу, позову подругу

На веселье, на здраво, на зелены дубравы

Кто костей хотел, два мешка съел,

да чтоб подавился, мертвечиной травился.

Чтоб его загнуло, кишки завернуло,

Не исти, не истись, по земле не нестись.

Земля наша, дай плоти́, нас защити.

Слово мое крепче камня, крепче железа

Отныне и до века. Гой!

Пока травки закидывали в канавку, бабульки собрались у костра, встали у круга, не заступая в него. Как припевка закончилась, они тоже заголосили: “Гой, гой!” От их боевых кличей аж уши заложило. А потом началось интересное.

Все повернулись к бабе Лиде, словно ожидая чего-то. Та взмахнула руками, коричневый плюшевый салоп сверкнул стеклянными пуговицами, а огонь в костре загудел, взметнулся почти до вершин елей, что росли неподалеку. Видать, не только тесто у бабки высоко всходило.

Огонь облизывал жаркими языками розоватое небо, белая ночь накрыла берег реки тишиной, словно саваном. Потрескивали поленья в костре. В этой дикой тишине, где даже птицы перестали вести вечернюю перекличку, женщины стали входить в круг по одной, преображаясь на глазах и молодея. Шаг в круг,  и на одной из них появилась форменная юбка, сапоги, и зеленая гимнастерка с красным, растекающимся пятном на груди, на ком-то появилась серая арестантская роба с нашивкой на кармане, кто-то входил в круг в мятой льняной рубахе, длинной юбке и лаптях, но бабка Лида поразила меня больше всего.

Когда Лида Беркина вступила в круг, сгорбленная спина ее распрямилась, а потом ее сложило пополам. Бабку стало выворачивать, изгибать под немыслимыми углами, а плюшевый салоп, казалось, врастал в кожу. Через пару секунд в круге у костра обнаружилась огромная матерая медведица, которая гулко рыкнув, заняла свое место за кругом.

В голове заорал Руби Род: “ Омайгат, омайгат… Корбен, Корбен! Омайгат!” В районе задницы ощутился холодок, но тут стоящая рядом баба Поля сказала:

— А теперь Аглашка.

Это была та женщина, у которой я изначально должна была остановиться. Аглая Ивлева. А вот она, войдя в круг, обратилась здоровенной волчицей. Дальше все поплыло, как в тумане. Бабки Морошкины в вышиванках, баба Поля стала молодой женщиной в форме летчицы второй мировой, и я, вступившая в круг, но на мне ничего не поменялось. Как это работает? Кто каким пришел, таким и остается?

Когда бабье войско было было приведено в полную боевую готовность, все встали полукругом возле берега реки. Шелестели камыши, на песок накатывала мелкая волна, где-то плескалась рыба… И ничего… Только застывшие на берегу женские фигуры с дубинами в руках напоминали игроков в бейсбол, приготовившиеся отбить мяч. Баб Поля вроде говорила, что козлы какие-то лезут. Зачем животных-то уби…

А они как полезли!!!

Возле реки, на самом краю берега, в воздухе засверкали мелкие молнии, вода заискрилась, забурлила, вспенилась волной, и на траву из воды выскочил натуральный черт. Существо, передвигающееся на двух задних, с копытами, покрытое черным мехом. Жуткое, искореженное лицо, отдаленно напоминающее человеческое, длинные рога, прижатые к груди руки, в которых был зажат мешок с чем-то.

Больше всего существо напоминало фавна из легенд и фильмов. Но, если в кино они еще более-менее приемлемо выглядят, то вот этот, в реале напоминал жертву зоофила, если бы биология немного попустилась принципами. И этот сраный козлина, выскочивший, как черт из табакерки, стал метаться между женщинами, замахивающимися на него дубинами. Недолго он мельтешил, медведица придавила его через пару минут.

И началось нашествие.

Из воды полезли разные твари. Пара белесых червей с рыбьими хвостами были прибиты сразу же, как выползли. По одному вылетали “козлы”, тряся исполинскими мудями, и мешочками, трепетно прижимаемыми к мохнатой груди. Они пытались прорваться по одному, парами и тройками. Атаковали рогами, мерзко верещали, прорываясь за окруживших их женщин. Медведица и волчица метались, заваливали бьющих копытами существ, рвали зубами глотки, вспарывали когтями животы. Кого не достали оборотни, метко доставали дубинами женщины в робах и гимнастерках. Мозги и рога летели по всему бережку.

Баба Поля пока стояла рядом со мной и руководила, выкрикивая команды типа “ Нина, справа!”, “ Ольша, новый! По ногам бей!”

В какой-то момент из воды выскочило сразу несколько рогатых и помчались врассыпную. Кого волчица успела схватить, кого дубиной приголубили, а вот один пошел на таран, и побежал прямо на меня. А мне ничего не дали. Ни палки с гвоздями, ни чурки для топки. Ничего у меня для обороны нет. Эта страшная морда будет снится мне еще долго потом. Я там все деталях рассмотрела. Еще пока он ко мне бежал, между ног у него стало красное и длинное что-то болтаться, заблеял что-то на своем, да мешок свой ко мне протянул.

Тут-то и расцвела у него во лбу красная звезда. Вокруг дырки. Рядом стояла баба Поля и деловито запихивала в кобуру, что скрывалась под кофтой, черный ТТ.

— Че? Илья отстрел разрешил. Патроны казенные. Выдано восемь - отстреляем восемь. — таков был ответ на мое вытянутое от ужаса лицо. — Главное, своих не ранить. Ты, стань-ка за меня, а то их на молодых запах ведет.

К утру вроде все затихло. За ночь из воды вылезло еще штук десять непонятных тварей, которых бабки называли русалками. Кровь у них, оказывается, зеленая, цвета тины. Козлы перестали выскакивать уже к восходу солнца, часа в четыре утра. Мне стало интересно, что там эти существа тащили такого ценного, в своих мешках? Ведь у каждого был свой мешочек, нежно прижатый к груди. Пока бабульки таскали дохлых козлоногих в костер, я открыла один из мешков, который валялся неподалеку. В нем обнаружились свернутые в трубочку бумажки, что-то типа паспорта, наверное, с рисунком существа в рамочке, и строчками справа, наполненные странными закорючками, похожими на арабскую вязь. Бусы из черных камней, красные круглые туфельки, и пара колокольчиков с петлями, чтобы их цеплять. На рога, наверное. Если трясти рогами, то звук будет оглушающий.

К шести утра берег был чист, пахло шашлыком и паленой шерстью, только в траве еще кое-где сверкали красные лужицы. Бабка Лида уже ковыляла в своем коричневом плюшевом салопе, Ивлева волчицей еще умчалась, как только солнце стало всходить, а остальные женщины приняли свой ежедневный вид. Теплые кофты, цветастые безвкусные платья времен СССР, седые волосы, стриженные и убранные в пучки на макушке. Такие типичные бабульки, что стоят в магазине, в очереди за сахаром.

Я сидела у воды, слушая шелест волн, тихие переговоры бабулек, и решала, вернусь ли я сюда еще? Вроде как и место мне уже выделено. Позади затопало и кто-то погладил меня по голове.

— Ота, Настёна, так и живем. — баба Стеша тоже сменила свою гимнастерку на то цветастое платьице, в котором была утром. — Напужалася? Ты не боися, мы тут друг за друга горой.

— Баб Стеша, а споете еще песню про медведя? Я ее записать хотела. — вдруг вспомнила я.

— Дак чего сегодня дожж нагонять? Если жарко будет сильно, завтре спою, ты приходи. И тебя научу. Мне не жалко. А ты Полю-то слушай, она травница знатная, от любой болезни как лечить знает, учись у нее. Она хорошая, хоть и командовать любит.

— А козлы эти, они чем опасны? Почему их надо не пускать в наш мир?

— Да как почему? — воззрилась на меня старушка, — Эти навьи весь наш род выкосят, им только волю дай. Детей они воруют, молодых девок насильничают, да убивают потом, портят все, гадят, ломают. Ты чего думаешь, девушки пропадают бесследно в деревнях просто так? Одного такого упусти, так он пол-области за неделю окучит. И девочек и девушек, ему все равно. Только по черной шерсти его след и ищем. Русалки по реке расплываются, парней завлекают. У них дар морок наводить. Червяк червяком, а парню кажется что красавица брюнетистая, сиськи вывалила, да в воду его, играть зовет. Ну и сожрут его там. А, вон, давай, иди, Поля зовет.

К чести бабы Поли, вопросов она не задавала. Дошли до дома и увалились спать.

Пару раз будил Додик, мурча в ухо что-то про “жрать не дали, твари, мля”, но видать, во сне я ему ответила в том же духе и кот больше не приходил.

С Полиной Степановной у нас состоялся серьезный разговор наутро. Предложение бабьего гарнизона я приняла. Теперь ежегодно приезжаю к Полине на обучение, заранее, за неделю до Ведовок. Потом мы держим оборону и я еще недельку отдыхаю, да хожу по гостям. И к бабе Стеше - я уже умею собирать тучи, и к бабе Лиде - она учит меня как сделать мелкое крупным, да и к сиделицам тоже захожу, но ненадолго. Интересные женщины.

Преподша моя, Дрожкина-Тырц, даже не в курсе, что упустила. Это ее зазывали бабки, думали, она к ним переедет. Праздника Ведовки-то по сути и нет никакого, старые ведьмы выдумали все, чтоб молодую кровь завлекать. Ну, да я не в обиде. Хотя диплом пришлось писать на готовом материале, чтоб не загреметь в дурку. Просто хочу рассказать, чтоб вы знали, что есть такая деревня, где женщины защищают от нашествия навьих наш мир, как могут. Живут, сражаются с русалками, спорят и ссорятся, поддерживают друг друга в горе и в радости, готовятся к следующей “дырке” и лупят инородцев дубинами по рогатой башке.

А еще там есть кот Додик, матерщинник пушистый. Кто смелый, приезжайте, девочки.

Фото Марчин Награб

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Обнимаю, ваша Джурич.)

Для тех, кто считает что я пишу медленно. Ребят, я не писатель, сидящий за столом с пером за ушком и кропающим при свечке нетленку каждый день. У меня работа 5/2, семья, дела домашние и прочее, как у всех. Как могу, стараюсь вас радовать. Понять и простить) Эй, не забывайте ставить плюс, если понравилось!

А в этих сраных Райка́х, оказалось, не так уж и плохо…

Старый ПАЗик подпрыгивал на пыльной дороге, я тряслась на заднем сидении автобуса, усиленно разглядывая проносящийся за окнами унылый пейзаж, потому что бабка, сидящая напротив меня, сверлила меня глазами, похожими на блеклые стекляшки. Подслеповато щурилась, приглядываясь, даже наклонялась, словно пыталась меня понюхать. Это было очень странно и неприятно. “Чудь белоглазая.” — почему-то всплыла старая обзывалка. А тут все такие. Белые волосы, глаза, как у призраков, с еле подкрашенной радужкой, говор такой, что вообще не понимаешь, что они трещат. Фразы, как пулеметная очередь. В кассе на вокзале два раза пришлось переспрашивать, чтобы понять, что она там окает.

Пока я стояла на остановке, ожидая автобус на Райки́, уже было понятно, с каким контингентом я поеду. Вокруг одни бабки. Пожилые женщины и совсем древние бабули, с какими-то кошелками, ящиками, сумками. Несмотря на июльскую жару, одеты они были в теплое, на ком-то стеганое пальто, толстые вязаные кофты, одна - просто вылитая баба Яга. В коричневом плюшевом салопе, платке в мелкий цветочек и валенках. Только метлы и кота черного не хватает.

Старухи шушукались за моей спиной, а одна даже громко сказала, что мол, видать зеленки-то немало ушло, аль с болота девка вылезла. Это они про мои волосы. Они зеленые, да. Для местных это шок, наверное. Не то, чтобы я такой провокатор, или хочу бросить обществу вызов. Просто в один момент мне захотелось иметь зеленые волосы. А если мне чего захотелось, я это обычно делаю. Может быть иногда и кляну себя потом за сделанный выбор, но так как он мой, и вроде осознанный, то все моральные терзания сводятся к выговору, с занесением в какие-то дальние закоулки сознания, и на этом все заканчивается. Потому что я собой довольна.

Вот и сейчас я пялилась на елки и осины, пролетающие за окном автобуса, а внутренний голос бухтел : “ Осспадя, Мамонтова, ну куда тебя несет? Что ты там забыла, в этой богом забытой деревухе? Какой фольклор? Там уже все носители местных обычаев спились и умерли. Что ты там найдешь? Частушки про “девки трахнули попа” или песенки про разудалого тракториста. А еще там сортир на улице.”

Наша дорогая преподша на факультете филологии, Дарья Васильевна Дрожкина -Тырц ( да кто ж ей сказал, что это будет удачное сочетание фамилий, когда она вступала в брак?) была непреклонна. На фольклорную практику надо ехать именно в Архангельскую область, в деревню Райки, Вельского района. А как расписывала...

— Живописная деревня на берегу реки Кокшеньга, там такие люди… Соль земли! Мы там были в прошлом году на Ивана Купалу, девочки, это просто рай на земле! — вещала Дрожкина, а девочки и пара студентов мужского пола слушали ее, приоткрыв рот, — Вот куда вы поедете. Я уже договорилась с деканом, вам все оформят.

— Дарья Васильевна, так там все вдоль и поперек прочесано уже, чего нам туда переться? — наш знайка Вадик как обычно, взял и ткнул в воздушный красный шарик, который надула нам преподша.

— Ты, Вадим, можешь и не ехать. Но учти, что диплом тебе писать лучше на самостоятельно собранном материале.

Дрожкина скривилась и продолжила свою речь, обещая чуть ли не утопическую пастораль в отдельно взятой деревне, приветливых местных жителей, готовых поделиться сакральными знаниями предков, и главное, что мы успеем на тот праздник, на который она не смогла попасть, а вот мы как раз на Ве́довки и успеем.

Короче, на Ведовки я поехала одна. Со мной должны были поехать еще Клячкина и Рудковский, но у Рудковского мама уже все купила и разрулила, сына поехал в Анталию, собирать присказки местных торгашей, видимо. А Кляча… Ну, у Клячи все как обычно - не понос, так золотуха. Позавчера она позвонила и стала ныть, что у нее депресуха, живот болит, в поездах одни пьяные едут и ей будет страшно, что лучше она готовый материал возьмет для диплома, статьи же есть, да там и собирать нечего. Колхоз вонючий и вообще, прощай немытая Россия, все равно в Испанию родители переедут на следующий год.

Ну и вот, в Райки я еду сама. Да, я упертая такая. А потом, интересно же. Про такой праздник - Ведовки, я вообще не слышала никогда. Может и вправду что-то самобытное, Дрожкина говорила, что только в том районе осталась традиция его отмечать. И все бы хорошо, если бы не долбанный старый автобус, набитый старухами.

Бабка всё продолжала ко мне наклоняться и в какой-то момент, дотронувшись до моей коленки, сказала:

— Ты, доча, старух не слушай, волосья-то хоть в красный покрась, дак все равно ж как у нас станут. Им-та завидно просто, давно молодых у нас не было. На Ведовки едешь?

— Ага. — умело поддержала я беседу.

— В первый раз-то, не боязно?

— А чего там у вас такого, страшного? — подумав, что бабка немного не в себе, я решила свернуть так чудесно начавшийся диалог. — Если что - я себя в обиду не дам.

— Ну-тко, смотрите на нее… — старуха поджала тонкие губы, покачала головой и отвернулась к окну.

И хорошо. Потому что остальные бабки стали оборачиваться, перешептываться, словно обсуждали мои слова и противно хихикать. За эти трясущиеся от смеха сгорбленные спины я их возненавидела просто. Тупые старухи, ничего в своей серой жизни не видевшие. Для них девушка в штанах и ботинках , да еще с зелеными волосами - событие, которое они будут обсуждать еще год. Через полчаса бабка, сидевшая напротив меня опять со мной заговорила. Да что ж ей неймется.

— А ты, доча, у кого остановишься -то? Ночевать где буш?

Я достала из рюкзака бумажку, которую дала мне Дрожкина-Тырц. Она там списывалась с какой-то женщиной, готовой приютить студентов, на бумажке был адрес и имя.

— Вот у меня записано, бабушка. Улица Сычий погост, дом 2. Аглая Ивановна. Там комнату для студентов сдают. А мне всего на два дня.

— Да кто ж тебя к Глашке-то послал? — охнула старуха, — Да еще и на Ведовки! Ты погоди, погоди… Лучше я тебя к Лешачихе нашей на постой определю. Там спокойней будет.

— Да ну что вы, мне адрес преподаватель дала наша. Она уже договорилась, не надо...

А бабка уже орала на весь автобус.

— Лидка! Лидка! До Лешачихи доехал кто? Девку, во, к Глашке послали на Ведовки, ты ж понимаш?

Лидкой оказалась та старушка в плюшевом салопе. Выправив из-под платка бледное ухо, она принялась натужно орать, переспрашивая, видно со слухом все плохо было. В конце концов было выяснено, что у неведомой Лешачихи сейчас постояльцев нет, и мне лучше поселиться у нее, в у той Аглаи сейчас не сезон. Как сказала бабка Лида, у Аглашки Ивлевой волки в огороде воют.

Что там за волки, я не поняла, но и жить на улице в названии которой есть слово “погост” тоже не хотелось. Может и к этой Лешачихе лучше будет. Бабки меж собой уже обо всем договорились, и та, что сидела напротив меня сказала, что отведет к хозяйке дома, а завтра сама Лешачиха на Ведовки пойдет и вот тогда, мол, ты , девка все и увидишь.

— Тебя, доча, как звать-то? — снова наклонилась ко мне старуха, втягивая воздух ноздрями. Да что ж она меня все нюхает, может пованиваю уже? Сутки в поезде Москва-Архангельск, да потом на дневной жаре торчать и в душном автобусе уже почти час - никакой дезодорант не спасет.

— Настя.

— А меня баба Стеша все зовут, и ты так зови. Ты, девка, меня держися, я ж вижу что в первый раз едешь. Ты к этим, — старушка кивнула на остальных бабок, — лучша не прибивайся, они тебя на два счета сжуют.

— Чем сжуют? — мне стало смешно от такого предупреждения. Беззубые старухи меня сжуют.

— Знамо чем. — и бабка ткнула пальцем куда-то себе между ног. — Всё мандой своей вытянут. Силы, молодость, радость, и не радость тоже.

Ошалев от такого предупреждения, и преисполнившись осознания, что баба Стеша точно сумасшедшая, я решила что надо ее отвлечь от такой темы и за одно собрать хоть какой-то материал по обрядовой поэзии. Может она присказки знает или песни, что на эти Ведовки поют.

— А скажите, пожалуйста, вот вы на Ведовки какие-то песни может поете или обряд какой есть? Я студентка, собираю фольклор местный. Расскажите про Ведовки вообще, что там делают?

Баба Стеша воззрилась на меня, как на слона в цирке, стала поправлять черный шерстяной платок, заправляя его за уши. Из-под платочка выбились серебристые пряди волос, завились возле висков. Она стала выглядеть как-то моложе, что ли, даже румянец проступил на восковых щеках.

— Дак чего... Ота завтра у нас Ведовки, это наш обычай такой. У нас, в Райках-то токмо и сохранился, поди. Завтра будем утрешнее тесто печь - косицы, а потом угощать всех, кто в дом зашел, а потом ужо в вечор-то на Кокше́ньгу пойдем, на берегу костры разводить, да русалок звать, песни поем, да… — бабулька все заправляла платок за ухо, словно он ей мешал слышать.

В душной, нагретой солнцем железной коробке на колесах стало невыносимо жарко, ветерок, хоть и залетал в приоткрытое окно, но облегчения не приносил. Удушающая вонь немытых старческих тел, ментоловой мази, которой бабки мазали поясницы и черт знает еще что, запах заплесневелого хлеба и куриного помета накрыла весь салон автобуса. Меня затошнило, а бабка Стеша все бубнила про свои Ведовки, про обряд, козлов, русалок, я стала дышать почаще, чтоб прогнать тошноту. Старуха, видимо, заметив это и немного помолчав, тихонько запела, похлопывая рукой по коленке :

медведь топтучий, нагони тучи,

дам меду, да овса кучу.

нагони туман, дам пирог румян.

отче громам Перуне,

силы Прави дарует.

медведь по небу гуляет, дождь призывает.

ой и на лапоньки капало, и на ушки капало

да на зубки кровь наша капала, ой…

Я, позабыв включить диктофон на смарте, слушала бабкину песню, как завороженная, вроде даже раскачиваясь, под мерное пение тонким, надтреснутым голоском. Когда на ушки медведя стало капать в третий раз, на небе сгустились тучи, где-то прогремел гром и пошел дождь.

Свежий ветер залетел в автобусное нутро, принес запах мокрой пыльной дороги, зеленых листьев и свежескошенной травы. Мне стало легче, а остальные бабки загомонили, стали оборачиваться, злобно зыркая в нашу сторону.

— Стешка, хорош, и так холодно! — крикнула одна из них, и достав из кошелки пуховый платок, укуталась им, как будто на улице был жуткий мороз.

Странно все это. Как будто из-за песни бабы Стеши дождь пошел. А может старухи совсем поехавшие. Скорее бы уже конечная.

В Райках целая делегация пожилых женщин провожала меня до моего временного жилища.

Приехали мы в деревню в полчетвертого, а до дома этой Лешачихи шли еще полчаса, хотя я сама дошла бы за 10 минут. Бабули все время останавливались переговорить с торчавшими из-за заборов головами в таких же цветастых платках, здоровались, обменивались новостями, кто-то передавал подарки, кошелки набитые чем-то кочевали из рук в руки, и ни разу я не увидела ни одного мужчину. Ни старого, ни молодого. Детей тоже на улице не наблюдалось, хотя, может дома сидят, сейчас такое время, даже в глухой деревне интернет есть. Играют, может.

Проходя мимо почерневших от времени деревянных домов, я разглядывала затейливые резные наличники в облупившейся зеленой краске, распахнутые окошки, в которых колыхались от ветра кружевные занавески, качали красными цветами герани, и нежились на солнце коты. Асфальта в деревне не было, а вдоль заборов сделали деревянные настилы из досок, так непривычно - словно по мосту идешь. Доски поскрипывали под ногами, пружинили, а у дома, где мне предстояло ночевать, я даже немного покачалась на доске, как в детстве, пока баба Стеша ходила к хозяйке договариваться.

А потом меня позвали знакомиться. Дверь в дом была такая низкая, что мне пришлось наклониться, заходя в него. В коридоре на полу тканые цветные половики, в большой комнате из мебели только стол, два стула, маленький буфет с посудой и швейная машинка на тумбе. Над столом красный тканевый абажур с бахромой, короче все, как и положено, по моему мнению, в деревнях.

Из дальней комнатки вышла маленькая старушка в длинном сером платье, а за ней выползла баба Стеша, как-то загадочно улыбающаяся.

— Вота, Настя, это Полина Степановна, поживешь у нее. — баба Стеша мелко засеменила к выходу, — А к Глашке не суйси, и тут хорошо. Поля, девка первой раз, дак ты покажи, да расскажи. Обустрой. Завтра-ча ужо увидимси.

Полина Степановна подслеповато прищурилась, разглядывая меня, потянула носом воздух, и, видимо, сделав какие-то свои выводы, молча повернулась ко мне спиной. Махнув рукой, мол, иди за мной, повела в комнатушку, что была дальше по коридору. Там она еще раз махнула рукой, типа, располагайся, и все так же молча вышла. Странная старуха. Немая может?

В комнатке тоже было не густо с обстановкой. Узкая кровать с панцирной сеткой, тумбочка, стул и шкафчик с покосившейся дверцей. На окне все те же кружевные занавески, явно связанные вручную, два горшочка с фиалками, и старая керамическая вазочка с отколотым горлышком. Пахло в доме приятно, то ли сушеными травами, то ли сеном.

Разложив свои вещи, плюхнулась на кровать, застеленную байковым одеялом. Сетка пружинила, матрас был мягкий, вышитые наволочки на двух подушках пахли свежестью … И через пять минут провалилась в сон.

Я стояла на краю берега, покрытого обледеневшей коркой грязи, у моих ног, под тонким слоем льда крутилась вихрями серая, мутная вода, заполнившая все пространство до горизонта. Тяжелые волны вздымались вдали, перекатывались медленно, словно это было желе из воды и пыли. Внезапно корка льда под моими ногами треснула, ботинки заскользили, и я, неловко упав, съехала в воду. Дикий ужас охватил меня: уйдя под воду с головой, понимая, что зимняя одежда намокла и тянет на дно, стала пытаться выплыть на поверхность. Но как только я выныривала, волна плотным студнем прихлопывала меня, отправляя опять туда, где нет воздуха, туда, где я точно умру. Уже понимая, что не могу вдохнуть, что умираю в этой серой мутной воде, так нелепо барахтаясь в попытках сохранить свою жизнь, я вспомнила о маме. И мне так стало ее жалко, до слез. Ведь мама будет рыдать на моих похоронах, ей будет больно. Уходя все глубже под воду, просто заливалась горькими слезами. Вода все сильнее сдавливала, пыталась продавить ребра…

Дернувшись, я открыла глаза. На моей груди, подогнув лапки калачиком, сидел здоровый черный кот, внимательно разглядывая мой нос зелеными глазищами . Фух, вот это сон… Так страшно и горестно мне давно не было. Спихнув кота, который возмущенно мявкнул, поняла, что очень хочу в туалет. Надо у бабы Поли спросить, где это. Наверняка на улице, ток куда топать?

Быстро глянув на экран телефона, выяснила, что уже 23.32. Вот это я поспала. На улице было светло, почти как днем. Удивительно. Белые ночи - все таки здорово. Не надо впотьмах шариться по чужому дому. А бабка спит уже, наверное. Ну да ничего, разберусь как-нибудь.

Осторожно ступая на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку, пошла по коридору к выходу. И дернул меня черт повернуться, проходя мимо двери в большую комнату.

Баба Поля не спала. Она сидела на стуле у окна и отодвинув занавеску, что-то увлеченно разглядывала на улице. Я застыла на месте, боясь, что половицы скрипнут. Потому что бабка выглядела как-то странно. Седые короткие волосы на голове ее торчали, как у ежа иголки, дыбом, руки отбивали неслышную дробь по подоконнику, рот кривился, уголки губ скакали то вниз, то вверх, обнажая крупные желтые зубы. Она что-то шипела, глядя на улицу.

— От шшаболды, от шшшаболды… — донеслось до меня.

А потом старуха вытянула шею вверх, словно черепаха. Маленькая голова с торчавшими во все стороны волосами закачалась на невероятно длинной морщинистой шее, напоминая шипящую кобру. Зубы скалились, тонкие губы шевелились, как бледные червяки, руки бабки стали колотить по подоконнику сильнее, отбивая какой-то рваный ритм. Это было так жутко, я почувствовала, что до туалета точно не добегу. Пол подо мной скрипнул, бабка резко обернулась. В момент втянув шею, она испуганно заморгала, досадливо сморщилась, завозившись на стуле.

— Тху ты, забыла про тебя! Чего, девка, проголодалась?

— Да нет, бабушка. А где у вас туалет? — почти выкрикнула я и,не дожидаясь ответа, рванула к выходу из дома.

— За теплицей… — уже на крыльце услышала.

Возвращаться было как-то стремно. Помаявшись на крылечке, осмотрела двор. Ну, ничего особенного. Напротив крыльца сарай какой-то, из таких же почерневших бревен, как и дом, справа массивные покосившиеся от старости ворота с калиткой, слева огород. По окнами кусты сирени да раскидистая старая пихта, положившая лапы прямо на крышу дома. Дом как дом. Но хозяйка дома меня пугала. Что у нее с шеей? Может у нее такое прозвище, Лешачиха, не даром?

Откуда-то вынырнул черный здоровенный котище, и стал крутится вокруг ног, подергивая хвостом.

— Чего тебе? Из-за тебя во сне утонула, так на грудь давил, лосяра! — прошептала я коту, и отодвинула его ногой, — Иди давай, мышей лови.

— Дуррра… — промурлыкал кот и, горделиво задрав морду, прошествовал к сараю.

Поежившись и посмотрев по сторонам, я зашла в дом, на ходу размышляя, не стоит ли мне сходить к врачу. Котов, говорящих гадости, не бывает, значит в ушах шумит. А может и бабка нормальная, а я - нет. Галлюцинации от переутомления. Ну, часто же со студентами усердными такое бывает. Кто-то таблетки потом жрет, а кто-то в петлю лезет.

Полина Степановна за это время накрыла на стол. Откуда-то появился казанок с дымящейся парком картошкой, засыпанной резанным укропом, тарелка с терпко пахнущими солеными огурчиками, большие ломти ржаного хлеба на деревянной доске, какие-то маленькие соленые грибочки в керамической миске, и блюдце с желтым сливочным маслом. У меня заурчало в животе.

— Настасья, поди! — приглашающе махнула рукой баба Поля, — Исти будем, я тож с тобой посижу.

Волосы старушки уже были причесаны, шея обычной длины, и вроде все нормально, но я все равно настороженно присматривалась к бабке. А она навалила мне из казана душистой картошки в большую тарелку, туда же щедро сыпанула грибочков, положила пару огурцов, и со сковородки, стоящей на печке, выловила кусок обжаренной домашней колбасы. Запах был такой вкусный, что эту колбаску я стрескала в первую очередь, с картошкой, заправленной маслом. Охренительно просто.

Хозяйка, хитро сощуривщись, улыбнулась:

— Тебе, девка, осмьнадцать-то есть?

— 23 скоро. А что такое?

— Ну эта хорошо. Вота мы с тобой на ночь-то, по румочке. Чтоб спалось тебе слаще.

Баба Поля достала из буфета старинные высокие рюмки, графин с светло-зеленой жидкостью и налила нам по сто грамм.

— Сама настойку делаю, на травках. Ты пей, не боися. — подмигнув мне, старушка лихо опрокинула рюмку в рот, крякнула и закусила грибочком.

Настойка обожгла рот, теплым клубочком скатившись по пищеводу. На языке остался привкус горьковатой полыни и холодком пробежалась мята.

— Ух! Вот это да. — чет мне стало сразу так хорошо и уютно. — Похоже на “Бехеровку”, только лучше.

— Это ты еще мою “чертову́шку “ не пробовала. Там и смородина, и малины лист, и брусника. Да потом, если захочешь остаться, научу тебя такую делать. Завтра Ведовки покажут, кто ты есть-то. Может и другое варить тебе предначертано.

— Да ничего я варить не собираюсь. Я местный фольклор приехала собирать. Песни там, обряды, присказки.

— Ага, ага… — закивала головой баба Поля, — Да вы все так приезжаете… А потом кто остался учится, а кто без памяти уехал.

Старушка хихикнула и налила еще в рюмки.

— Давай, Настасья, за мою душу грешну выпей, да спать иди. Белые ночи длинные, а у меня бессонница. Пока тесто на косицы заведу, пока напеку. Завтре такой день, такой день…

Опрокинув вторую рюмку и немного осмелев, я решилась спросить :

— Баб Поля, а вы кого там за окном шаболдами ругали?

Старушка зыркнула на меня цепким трезвым взглядом, поняв, что я все видела.

— У нас тут странно кое-чего, да ты не боись. Мы нормальней всех тех, в городах. Ты поймешь потом. — и помолчав, раздраженно добавила, — А шаболды-то - Лидка Беркина да сволочь Михалёва! Пошли раньше всех к Стешке, тесто ставить, а меня не позвали! Думали, я их не увижу.

Баба Поля убирала графин в буфет, еще что-то бурча про гадских подружек, а я думала, что женщины с возрастом не меняются. Лидка Беркина, надо думать, та старуха в плюшевом салопе, что слышит плохо, а Стешка - баба Стеша, я с ними уже была знакома. Две подружки пошли тусоваться к третьей, а еще одну с собой не взяли. Обидно же, понятно.

Я уже собралась пойти к себе спать, потому что в сон клонило неимоверно, видать настойка действовала, как баба Поля присела за стол, и подперев рукой щеку, сказала:

— Вота я тебе фольклору спою ночную. Когда белы ночи, спится плохо, так оно очченна хорошо действует.

— Да я сейчас, за диктофоном схожу, ладно?

Но баба Поля прошла в комнатку вместе со мной, усадила меня на кровать, и пока я включала запись на телефоне, велела ботинки “сымать” да укладываться. Сама она приоткрыла окно, присела на стул возле тумбочки, подвинув мои вещи.

Пока я раздевалась и укладывалсь на кровать, раскладывая подушки как мне удобно, старушка тихонько запела. Мотив был незнакомый, тягучий, похожий на колыбельную. И так мне стало хорошо. Запах трав приносил покой, подушки нежно поддерживали голову, одеяло уютно обволакивало тело, веки стали тяжелыми, глаза закрывались… А баба Поля пела что-то нескладное :

Как на небеси солнце красное

Закатается, западает

За тёмны леса,

За высоки горы

Тихо да крадучись.

Матушка вечёрня заря

Затухает, ветки качает,

Не гремит, не зашумит,

В белых одеждах ночь величает.

Так бы и Настя

Приутихла да приумолкла

Спала-почивала

С вечёрней зари да до утренней зари.

В последний раз с трудом приоткрыв глаза, я увидела, как баба Поля шепчет, стоя надо мной какие-то слова, ускользающие от сознания. “... Как лесную ведовку приму , ступень за ступенью поведу…” — расслышала я, и провалилась в сон.

Продолжение следует.

Комментируйте, обязательно, так как у меня первый опыт такой - история с женским персонажем. Насколько правдиво получается, что правильно, а что нет, все ваши замечания учту, история в процессе написания, будет из двух частей.

Фото Марчин Награб.

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Обнимаю, ваша Джурич.)

История на конкурс Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место. Тема на февраль

Ели качали колючими лапами и шептали: “ Сыщешшшь, не сыщешшшь... Сыщешь, не сыыщешшшь...”, хлестали по лицу, не пуская в чащу леса. Ноги вязли в талом снегу, цеплялись за торчавшие ветви поваленных деревьев. Я падал и вставал, шел, рыская глазами по подлеску, надеясь усмотреть фиолетовую курточку или красные сапожки.

Дочка Савкиных пропала.

Вчера еще в нашей деревне все было тихо, мирно, жизнь текла своим чередом. А сегодня - весь народ на нервах. Многие даже с работы отпросились, чтоб пойти на поиски. Женщины стояли стайкой у продуктового и обсуждали нерадивую мать. Как можно было отпустить девочку гулять поздно вечером? Все же знают, что уже срок подходит, 1 марта на дворе, Навий день.

Я прошел мимо них в магазин, краем уха прислушиваясь. Наташка Дымиха, дородная тетка в зеленом стеганом пальто орала громче всех. Какая Светка Савкина рохля, всю жизнь квелая была, да если бы не Борька ее, так и сидела бы в колхозной библиотеке, пылюку бы глотала. Муж у нее золотой, такой мужик достался, а эта бестолковая умудрилась дите проворонить. Теперь ее Борька точно бросит.

Ага, подумал я, и к тебе побежит, видать. Все знали, что Дымиха со школьных времен к Савкину неровно дышит.

В магазине было людно, душно, пахло WDшкой, перегаром, мужики в теплых зимних куртках, унтах, кто-то в охотничей экипировке, толпились в очереди, покупали воду, водку и прочие нужные вещи. Все собирались идти на поиски. Обсуждали, что маловероятно, что ребенок выжил в - 10 градусов ночью, ушла девочка вчера вечером, часов в восемь.

Я встал в очередь за дедом Колей, через плечо у деда была перекинута Сайга и мощный фонарь на ремешке. На подсумке у него болталась маска, вырезанная из картонки, обклееная мешковиной. Маска зайца, что ли. Две дырки для глаз и намалеванный углем большой черный нос. Совсем старик крышкой поехал, подумал я, как на новогодний утренник в детсад собрался. Дед вертелся, норовил вклиниться в чей-то разговор, и все время задевал меня своим прожектором.

— Дед Коль! А чего в лес-то? Почему в лесу искать будем? — спросил я старого, чтобы отвлечь его от метаний.

Старик развернулся, долбанув фонарем стоявшего рядом физрука из нашей школы. Тот возмущенно обернулся.

— Здрасссь, Виктор Николаевич! — я подтянул деда к себе поближе, — Извините, мы нечаянно.

Дед Коля недовольно зыркнул на учителя, но сам извиняться не стал.

— Ото шо скажу тебе, Ромка, — завел дед, радостно узрев мои уши, готовые его выслушать, — ты ж понимаешь, что чужих у нас в деревне давно не было. Никто девчонку забрать не мог. Мать ее к Вересяхиным отпустила, мол на часок, поиграть с подружкой. Через два дома они живут, Вересяхины-то. Чаво там итить-то? Три шага. А в девять девки нет и нет. Все дворы до ночи оббегали. Ну и куда могла девчонка деваться? В Навий-то день? Знамо куда. В лесу надо искать.

— Да почему в лесу? Зачем ей в лес идти?

— А чеб ей не пойти, ежели зовут? Вона, 6 лет назад, пошли же двое. Пацан да девка. Им тоже по десять годков-то было. Да ты сам помнить должон. Вы вроде вместе учились.

Смутно припомнилось, как в школе был переполох, пропали двое учеников, что были меня на класс младше. Девочка и мальчик. Искали их всей деревней и нашли только пацана. В лесу, на поляне, в проталине. Такие ужасы рассказывали тогда. Что мальчишка сидел на земле и смотрел в небо. Вот только глаз у него не было. И пальцев на руках. Девочку так и не нашли. Я тогда подумал, что жути взрослые нагоняют, чтоб дети в лес не ходили одни. А сейчас припомнил, что всем моим знакомым девушкам с детства запрещали в начале марта на улицу вечером выходить. Мол, навий день, бродят неупокоенные души да злые духи по земле, ищут, кого бы увести с собой. Обмануть их можно, только если лицо свое не показывать.

Такие байки, впрочем, не мешали взрослым креститься, праздновать Пасху и прочие церковные праздники. Церкви у нас в деревне не было, но был молельный дом, и батюшка, который по вечерам любил обходить пару улиц с дымящимся кадилом, пошатываясь и распевая что-то похожее на псалмы, только с вкраплениями матерных частушек. Он говорил, что бога славить и матом не грешно. Скучно ему у нас было, понятное дело.

— Ну да, чего-то припоминаю. Дед Коль, ну вы-то чушь не несите. Кто ребенка в лес позовет на ночь глядя?

— Тьфу-ты, недовера какой! А то я не видал, кто зовет! Я вот как-то вышел вечером во двор, ужо на майские дело было. А там Поля моя, покойная, стоит. Да такая красивущща, как в молодках была. И говорит мне: “ Пойдем со мной, Коленька, покажу чего.” И рукой так машет. Дак я, дурак старый, пошел, да чуть в говняну яму не угодил.

— Куда?

— От туда! Для компосту яму-то вырыл глыбоку, да накидал уж в нее с под коровы и свиней, да всего там. Не утоп, но барахталси там долго бы.

— Дед Коль, мож самогон плохой был? — засмеялся я.

— Ты че, титька тараканья! У меня самогонка как слеза младенца - чистый! — осерчал дед и отвернулся, бухтя про молодежь, что не понимают нихрена, ишь, ишшо рот свой зявить тут будут.

Когда подошла моя очередь, я затарился всем необходимым, взял воды, спички, печенье.

После недолгого совещания, было решено прочесывать лес идя шеренгой, так чтобы каждый идущий видел слева и справа людей и не отрывался от них. Мобильники у всех были заряжены, проверено, есть ли номера ведущих поиск, чтобы в случае находки сообщить немедленно, что ребенок найден.

Лес у нас такой густой, что даже когда еще листвы нет - продраться сложно. Ельник весной - это даже для опытного человека непроходимое место. На лыжах не пройдешь, уже наст и местами прогалины есть, в сапогах вязнешь, кое-где еще по колено снега. Короче, как в болото пошли. Выломали себе слеги и вперед. Устал я уже на первом часу поисков. Дыхание сбилось, ноги гудели, пот катился градом и лоб от этого дико чесался под шапкой. Мужики шли, периодически выкрикивая имя девочки. Я тоже орал, но Кристина не отзывалась. Потом выкрики пошли все реже и реже. Видимо, было понятно, что ребенка живым не найти. Мы заходили все глубже в лес, все дальше от деревни и десятилетняя девочка уж точно сюда сама не дошла бы. Да и следов ее нигде не было. Я брел уже просто так, ни на что не надеясь. Не знаю, сколько километров мы прошли. По цепочке крикнули, что перерыв, и я, выбрав место повыше, стряхнул снег с поваленного дерева и уселся на него. Достал печенье, термос, что утром мама дала. Чай был еле теплый, но все равно согрел. Посмотрел на экран телефона - было двадцать минут четвертого. Ничего себе, уже полдня прошло. Скоро смеркаться станет. Пора же обратно, к дому двигать.

Я встал. Где-то справа должен быть физрук. Я его не увидел, но может он тоже присел перекусить.

— Виктор Николаевич! Виктор Николаевич! Ау! — покричал я. — Николаич, домой когда?

Ответом мне была тишина. Неподалеку с ели бухнулся ком снега. Может, птица какая с ветки взлетела.

Я еще покричал и понял, что меня не слышат. Решил, что позвоню участковому, он был координатором поиска. Телефон разразился серией неприятных гудков, и сообщением, что абонент недоступен. Я еще раз набрал координатора с тем же успехом. А потом стал звонить по остальным номерам. Абсолютно все были вне доступа. Очень странно. Сеть была, аж на четыре палки, а я не мог никому дозвониться. Они как будто отключили телефоны. И даже мама. Что происходит-то? Мама так поступить не могла!

В лесу темнеет быстрее. По снегу уже ползли синие сумерки, подкрадываясь все ближе и ближе. Руки замерзли, я натянул варежки и принял решение идти обратно. Никто же меня не осудит? Куда все подевались? Хорошо, хоть собственные следы еще видно, и по ним можно топать к дому. Может, поиски закончились и все ушли, а я проворонил этот момент, пока печенье жрал? Ну, пока светло, не страшно, волков у нас нет, значит бояться нечего. Дойду.

И вроде шел по своим следам, никуда не сворачивал. Но в какой-то момент отвлекся и понял, что стою среди елей, качающих обледенелыми лапами, на снегу, взрыхленным чужими следами.

Рядом с цепочкой следов тащилась полоска от чего-то, что висело у человека низко, продирая местами наст. Стал оглядываться и увидел впереди себя лежавшего ничком деда Колю. Узнал по фонарю и Сайге, что так и остались у деда на спине. От нехорошего предчувствия внутри все сжалось. Я побежал, проламывая корку наста, оскальзываясь и падая.

— Дед Коль, дед Коль! Ты чего? Тебе плохо?

Я кричал, а сам уже понимал, что скорее всего - всё, амба. Деда старый, может сердце подвело. Не по нему нагрузки, по лесу в снегу лазить. Перевернув деда лицом вверх, я сам чуть на отдал концы от неожиданности. На меня пялилась уродливая маска. Длинные уши, две дырки, сквозь которое были видны синие веки закрытых глаз и черный нос, нарисованный на серой мешковине.

Зачем дед ее надел? В лесу, где он один? От кого хотел закрыть лицо? В мозгу зашевелилась мысль про то, что в навий день злые духи ищут тех, кого можно с собой забрать. Где-то в глубине леса я услышал детский смех. Тут же застрекотали сороки, взлетая с ближайшего дерева. Помотал головой. Да не может этого быть. Замерзшие дети не смеются. Прислушался - все тихо. Даже дед не дышит. На всякий случай расстегнул его куртку и приложил ухо к груди. Ничего.

Так стало жутко. Был человек и нет человека. Только что утром в магазине толкался, и теперь все. Закончился.

Подумал, что надо как-то его вынести к своим, не оставлять же лежать старика на снегу. Снял с него фонарь, ружье, перекинув ремешки через грудь, и маску тоже снял. Хотел выкинуть сначала, а потом глянул на лицо деда и почему-то решил оставить. Накинул на ствол Сайги, чтоб не потерять. Нести деда, взвалив на спину, не получилось, он был тяжелый и все время сваливался.

Попробовал его тащить, но быстро понял, что проще пойти к деревне, за помощью. Да и успеем ли мы обратно, до темноты. Не понятно.

Побрел обратно, всей душой желая, чтоб снег ночью не пошел. Иначе я никогда не смогу показать, где лежит дед Коля. Засыпет все. Становилось все темнее. Перекинул дедов фонарь из-за спины, и, возблагодарив его за мудрость, включил. Вокруг стало еще темнее. Свет от фонаря прорубал лес узким лучом, остальное все погрузилось во тьму. Над головой зашумели деревья, ледяные ветки словно перестукивались, передавая донесение о заблудившемся парнишке и мертвом деде. Заухали филины, оповещая лес о начале ночной охоты, и я вдруг снова услышал детский голос, что-то спрашивающий, но слов было не разобрать.

Ну не может два раза показаться. Вдруг это Кристина там, может ее уже кто-то нашел. И я пошел на звук. Периодически долетал детский голосок и еще чей-то, мужчина или женщина - не разобрать. Фонарь рыскал по насту, выбивая тысячи бриллиантовых искр, я шагал, увязая по колено в снегу, ели качали лапами в хрустальной корке льда и шептали: “ Сыщешшшь, не сыщешшшь... Сыщешь, не сыыщешшшь...” Я падал и вставал, шел, прислушиваясь, надеясь увидеть фиолетовую курточку или красные сапожки.

И увидел. На ветке осины висела красная вязаная шапка с помпоном. У девочки, по ориентировке, была такая. Она тут была. Содрав шапку, сунул ее в карман. Стал продвигаться дальше, мне даже показалось, что между деревьев я вижу отблески костра. В голове стучала одна мысль : “Я нашел! Я нашел!”

Ноги уже с трудом продавливали наст, все вокруг хрустело и шепталось, где-то сбоку мелькали тени, словно за деревьями кто-то прятался, перебегал от укрытия к укрытию, следил за мной. Несколько раз водил фонарем по сторонам, но никого не увидел. И тут я сделал шаг и упал. На землю без снега. На зеленую траву. Фонарь от удара замигал и погас. Это меня, наверное, и спасло.

Подняв голову, я увидел, что за стволами столетних елей есть вроде бы открытое пространство и там горит костер. Воздух был заметно теплее, как будто я попал в начало мая, снега нигде не было, и откуда-то донесся тонкий запах пролесков. Все это было очень странно. И я решил, что буду ползти, как партизан, ведь неизвестно, кто там, у костра. Если бы были наши мужики, они бы гомонили, смеялись, а тут был слышен какой-то бубнеж монотонный, да изредка глухие удары, как в бубен или большой барабан.

Ползти было тяжко, еще эта маска постоянно мешалась, спадая из-за плеча. Я решил, что хуже не будет и натянул ее на голову. Буду совсем как шпион, скрою лицо таким своеобразным камуфляжем. И я стал зайцем. Серым зайцем из мешковины, с большим черным носом.

И вот уже деревья расступаются, открывают поляну, посреди которой горит костер, лижущий оранжевыми языками пламени звезды на темном небе. У костра сидит женщина, на голое тело ее накинута шкура медведя, череп которого покоится у нее на голове. Кожа на ее груди блестит, словно сияет, а лица не видно - оно скрыто под бахромой из кожи, с нанизанными на нее стеклянными бусинами. Перед ней стоит девочка в фиолетовой куртке, джинсах и красных сапожках. Волосы девчушки распущены, разметались по плечам.

Позади них стоят странные фигуры, в одежде из шкур, лица их тоже скрыты масками, у одного из них в руках огромный бубен, с украшениями из перьев, косточек и вроде бы черепов птиц. Он ритмично лупит по натянутой коже куском оленьей ноги, и все они вместе повторяют за женщиной слова, что та произносит шепотом. Этот шепот эхом разносится по лесу, ему вторят фигуры в масках, верхушки деревьев качаются в такт, вся земля тихонько вибрирует, покачивается, дышит :

— Лагуз… Тейваз… Райдо! Альгиз… Тейваз… Ингуз… Райдо, Иса э Соулу!

Я приподнялся на локтях, чтобы лучше рассмотреть, что делает женщина в медвежьей шкуре. А она доставала что-то из кожаного мешочка и раскладывала перед собой на земле. Потом она встала, и подойдя к девочке, взяла ее за руку. Кристина молчала, и я понял, что с ней уже разговоры закончены. Может она и спрашивала что-то, и смеялась, но теперь она была как будто в трансе.

— Как зовут тебя, дитя мое? — прошептала женщина, и шепот разнесся по поляне.

— Кристина. — голос девочки был тусклым и ровным.

— Мерзкое имя! — прошипела медвежья голова, — нарекаю тебя Айя. Идем. Теперь ты будешь с нами.

— С нами Айя! Айя! — загудели у костра, забила в бубен фигура в маске с оленьими рогами.

Женщина в медвежьей шкуре махнула рукой и на том месте, где она раскладывала что-то на земле, взвилась вверх черная, клубящаяся тьма. Она толкнула девочку и та, споткнувшись, влетела в клубы темноты и пропала. А вот женщина остановилась и замерла на месте.

— Чую мальчишку! Мальчишкам нельзя! — она стала оглядываться, оскалив острые зубы. — Они смотрят, они трогают! Нельзя смотреть! Нельзя трогать! Найти, убить!

Голос ведьмы сорвался на визг, от которого у меня заложило уши. Я и так лежал в оцепенении, не в силах понять, что я вижу, а тут еще осознал, что найти и убить надо меня. Так же как и того пацана 10 лет назад. Вырвать глаза и отрубить пальцы. Потому что мальчики смотрят и трогают. Девочек?..

Те, кто стоял у костра, забегали, сбрасывая меховые одежды, и вдруг оказалось, что всё это женщины. Обычные женщины, вон даже одна в зеленом стеганом пальто, как у Дымихи. Но эти бабы так резво бросились прочесывать лес, что я дико испугался. Вжавшись в ложбинку за толстым стволом ели, я молился в первый раз в жизни всем богам чтобы меня не заметили. Кто-то пронесся мимо, тяжело дыша. И лучше бы я не поднимал голову и не видел никого больше.

Мне показалось, что пронесло, и я закопошился и привстал. Ведьма в медвежьей шкуре это словно почувствовала.

— Лимпия харвайя! Дагас! — крикнула она, и в костре почернели угли.

В небо взметнулся темный столп огня, из него выскочил огромный голокожий пес, черный, как само адское пламя. Оскалив пасть, он бросился прямо в мою сторону. В два прыжка он достиг места, где я стоял, прощаясь с жизнью. Ужас сковал все тело, холодным пот струился по спине, хотелось заорать, но голос пропал. Тоненькое сипение вырвалось из моего горла. И все. Я закрыл глаза и приготовился к боли.

Пес бегал вокруг, рыча и скаля зубы, припадал на передние лапы, словно хотел напасть, но почему-то все время смотрел не на меня, а куда -то рядом. Как будто не видел. Но он точно был не слепой, глаза его рыскали по округе, светились желтым, и от этой адовой псины так воняло мертвечиной, что в какой-то момент подкатила тошнота.

Эти танцы вокруг меня продолжались целую вечность. Пока медвежья голова не свистнула ему и крикнула что-то неразборчивое. Псина рыкнула и убежала к своей хозяйке, я закрыл глаза, вздохнув от облегчения, а когда открыл их, то понял, что стою по колено в снегу, в лесу то ли вечер, то ли рассвет, но не полная темнота.

Как я бежал! Как бежал… Если это можно назвать бегом. Мои ноги были как из свинца, еле переставлялись, продавливая слежавшийся за зиму снег. В какой-то момент я понял, что на спине болтается и мешает дедова Сайга, и может даже хорошо было бы пристрелить того адского пса, а потом понял, что ничего бы я делать не стал, даже если бы про нее вспомнил. Хорошо, что штаны не намочил. Стрелок.

Постепенно светало, я замерз, хотелось есть. Достал из подсумка оставшиеся печенюхи, погрыз, запил водой. Где-то вдалеке услышал лай собак и понял, что деревня уже близко.

Деда Колю мы нашли, через два дня. Хоронили всей деревней, на поминках все удивлялись, как это деда и меня так в сторону занесло. Нас искали до темноты, звонили, но телефон мой не отвечал. Я, немного выпив, пытался рассказать участковому, что видел, как Кристину какая-то ведьма в медвежьей шкуре отправила в черный дым, но тот только смеялся. Сказал, что когда люди замерзают, им и не такое может привидеться. А мне, мол, повезло, что очнулся и дальше пошел. А то б там, рядом с дедом и остался. А у дед Коли сердце крякнуло, старенький он был.

Да вот что-то мне подсказывало, что недаром он маску надел, тоже увидел кого-то, из навьих, и чтоб его не забрали, как раз страшным зайцем нарядился. Знал он что-то, чего молодежь не знает. И испугался так, что сердце отказало.

А через два месяца, аккурат на майские, на улице я встретил отца Кристины, Борьку Савкина. Сбоку к нему прилипла Дымиха, уцепившись за него, шла под ручку. В новом зеленом плаще. Видать любила она зеленый цвет, и Бориса тоже. Шли они открыто, и я понял, что мать Кристины осталась в одиночестве со своим горем. У Савкина новая семья. Ну, да кто я такой чтобы их судить.

Сейчас у меня своя семья. Моей дочке всего три года, и я уже учу ее, что вечером, перед началом марта, и первого числа тоже, на улицу выходить нельзя.

Потому, что Навий день.

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Обнимаю, ваша Джурич.)

Коленька, часть 1.

Коленька. Дама Червей.

Коленька. Неваляшка.

Да-да, теперь-то я знаю, что сам дурак. Не надо было там руками махать. И с чужими вещами надо обращаться осторожно, особенно если не знаешь кому они принадлежали. С барахолки на Уделке можно притащить все, что угодно. От сокровищ до тараканов и клопов. Ну и всякие неприятности тоже.

Зато теперь у меня есть отличное памятное фото. Вот, смотрите. Вот этот длинный дрыщ, забавно выпучивший глаза - это я, а вот это светлое пятно рядом - Михаил Афанасьевич Булгаков, собственной персоной. А вот это пятно слева -тот инфернальный придурок, что живет теперь в моем доме. Доигрались мы, короче.

Ну, а теперь - почему все так произошло.

В тот день ничего не предвещало, как говорится. Я уже три месяца копался в записях бабы Дуси, прорываясь сквозь нечитаемый почерк, непонятные названия ингредиентов, которые приходилось гуглить. Спасибо тебе, технический прогресс, а то пришлось бы бежать в библиотеку. Разучил уже, как заговаривать лихоманку, ОРВИ, по-нашему, мог готовить отвары для лечения почек, сексуальной дисфункции, для приворота уже знал, что надо сделать, и прочие нехитрые рецепты. У коловерши для меня был продуман план, и мы его придерживались.

Со следующего месяца я должен был выступить в роли полноценного ведьмака, дать объявления на все сайты, и грести бабло лопатой. Потому что толпа страждущих только множится. Времена такие. Многим к психиатру надо, но они все равно пойдут к колдуну. Снять сглаз, отвести бессонницу, извести соседей, что облучают радиоволнами через микроволновку - это вот да, это вот все ко мне будут идти. Я уже даже себе шапочку из фольги соорудил. Чтоб соответствовать клиентам.

И даже посмотрел, что конкуренты делают. Тут, неподалеку, нашелся один. На Тележной улице принимал один “потомственный колдун и чародей ”. Я записался на прием. Мол, мне приворот надо. Просили за такое волшебство 8 тысяч. Коленька был очень против.

Прием был, конечно, моим позором.

В сумрачном коридоре квартиры на Тележной меня встретил молодой человек, жеманно кривляющийся, пахнущий как персидский шах - также душно и пряно, и сопроводил до зала, где велся прием клиентов.

Стены гостиной с высоким сводчатым окном и длинный коридор были обтянуты черной тканью, окно занавешено темно-фиолетовой бархатной шторой, мебель под старину с местной барахолки, пучки трав в стеклянных стаканах, жидкости и мази в фигурных флакончиках и баночках, запах, свечи, хрустальные шары и карты Таро. Все так живописно расставлено и продуманно разбросано, что у меня не осталось сомнений - тут действительно живет тот, кто знает толк в приворотах.

Встретил меня в комнате для приема посетителей сам “потомственный колдун”, в черном балахоне, расшитым золотыми рунами и знаками зодиака. Звали его Лель. Очень странное имя, как у славянского божка любви. Такие обычно называют себя звучно - Велемир там, или Иннокентий. А этот - просто Лель. Херня какая-то, подумал я. Вот если я буду выбирать себе имя колдунское, то буду Радогаст. Или Сиалекс Белый. Звучит же.

В общем, этот Лель разделал меня, как селедку. Послушав мои стенания, как я хочу приворожить мою соседку по квартире, он ткнул в меня пальцем и заржал.

— Ты... ты… Да ты че, думаешь что один умный такой? — ворожей смеялся, складываясь пополам, — Новичок, да? Ток силы хапнул? Люб, Люб, иди на дурачка глянь!

На призыв, из-за шторы, что занавешивала вход в комнату, выглянул тот жеманный, душно пахнущий чувак, и, на ходу превращаясь в огромного рыжего кота, прошел в комнату.

— Че ржешь, этот всего второй за 4 года. Значит - что?

— Что? — озадаченно переспросили мы хором с колдуном.

— Значит то, дурни, что силу местным ведьмам или некому передать, или те, кому передали, сидят и не знают что с ней делать! А это проблема.

Ворожей стянул с головы капюшон и стал просто обычным парнем, с длинными черными волосами, ну, может немного похожим на молодого Оззи. Котище развалился на диванчике, заложил ногу за ногу и, мотая лапкой, продолжил:

— А чего, молодой человек, как там вас звать? — он придвинул к себе блокнот, лежащий на столике, и взглянул на исписанные страницы, — Никита! И что вы думаете делать дальше? Сразу предупреждаю - конкуренты нам не нужны.

Пока я акал и квакал от увиденного, Лель успел налить себе чего-то розового в бокал и, не предлагая мне, как гостю, стал расхаживать по комнате.

— Мы вот что сделаем, дружок. — тон колдуна был высокомерен и резок. — Ты сейчас выйдешь отсюда и забудешь все, что тут видел. Иначе быть тебе чем-то немым, типа рыбы в Неве. Как сказал мой друг - конкуренты нам не нужны. Я вижу, сила в тебе есть, но пока ты не умеешь ей управлять. Так что решим так - к приворотам ты ни на шаг не лезешь. Тут моя территория. А дальше развивайся в какую захочешь сторону. Люб! Проводи!

Кот встал, и я понял, что ростом он мне по плечо. Шагая на задних лапах, кот дошел со мной до двери, ведущей на выход, и только что не пнул под задницу. Хвост его раздраженно мотался туда-сюда всю дорогу. На прощанье он потянулся к моему уху и, щекоча усами, промурлыкал:

— Ты заходи, если че. Хозяин добрый. Поможет.

И вот я сидел, учил новый заговор на устранение бродячих призраков из жилья, переживал за свой позорный визит к конкуренту, где меня сразу же разоблачили, как тут без стука завалилась Тошка.

— Филатов! Ты че тут прижух? У меня сегодня вечеринка, приходи, все же не чужой человек. Будет весело.

— Ага, опять твои художники - страдальцы будут плакаться, как их никто не понимает, пить водку и блевать в коридоре? Ну уж нет.

Я видел, чем обычно заканчивались Тошкины вечеринки. Пару тел мне самому приходилось выносить до скорой, потому что алкогольная интоксикация, и как-то раз делить диван с обдолбанной в усмерть девицей, которой не нашлось место в Тониной комнате.

— Нет. — твердо заявил я, и сурово посмотрел на Антонину. — Никаких больше вечеринок.

— Ну, Никит, ну чего ты, ну ты ж мой друг. Приходи, а то скучно будет.

— А чего скучных позвала?

— Да нескучные с моей бывшей дружат. А эти Машку не знают, вот и позвала. Ой, слушай, мы тут с Леликом на Уделке были, прикупили такие вещички! Там тетка одна продавала, я сразу поняла - раритет! Доска, для вызова духов. Уиджа называется.

На Блошином рынке, на Удельной улице, продавалось все, что осталось от прошедших эпох и покойников. Вещи на все случаи жизни. Пальто, изъеденные молью, стоптанные туфли, книги, значки, часы, игрушки, фарфоровые фигурки, картины - всего не перечесть. Я тоже любил там бывать, но больше смотрел, натыкаясь на воспоминания из своего детства, разглядывая диковинные вещички, угадывая их предназначение, листая старые книги с пожелтевшими страницами.

— А та тетка нам и говорит, — донеслось до меня сквозь воспоминания о рядах никому не нужных вещей, лежавших на земле, на подстилках, — Это только в наборе! Какой набор, у нас чего, Совок? Апельсины со статуэткой лебедя? Ну, я конечно все ей высказала! В общем, пришлось Лёльке купить доску, а мне - фигурки и книжку. Старая карга никак уступать не хотела, вот сволочь. Не, ты подумай, ну вот нафига присовывать еще каких-то страшков к доске! Ну?

— Че ну?

— Ну ты придешь?

— А кто будет?

— Моя Лелька, Вадик с реставраторского, Соня, ты ее помнишь, Вася, он в нашей галерее выставляется, да все нормальные ребята, че ты…

Никакую Соню я, конечно же, не помнил. Да и с художниками Тошкиными мало общался. Уж очень высокодуховная публика. А я че, лингвист с Кызылорды.

Когда Тошка ушла, получив мое согласие прийти, со шкафа спустился Коленька. Коловерша зевал, выставляя на всеобщее обозрение длинные белые клыки, потягивался и почесывал себе брюхо. Одно крыло замялось набок.

— Куда собрался, заговоры учи. Задание не сделано, а у него гулянки на уме. — недовольно забухтел он, — Успеешь еще нагуляться.

— Ты как моя мама. Хватит уже, я взрослый мужик. Чаю хочешь?

Коловерша пристроился на подоконнике с кружкой, а я стал доставать из лежащих на столе кульков разные травы и порошки, чтобы опробовать рецепт “кошачий глаз”. В Дусиной тетрадке было написано что тот, кто его выпьет, будет видеть то, что обычный человек не увидит никогда — домовых, призраков и прочую нечисть.

— Таак… Еще два кусочка сушеного мухомора, щепотка толченой руты, щепотка мака толченого, что тут еще?

Я поводил пальцем по строчкам, один ингредиент был написан не понятно. Ну и почерк у Евдокии Стефановны был… Сам черт не разберет.

— Бу... буза… бузита? Бузова? Что тут написано, вот же бабка! Шифровки Свифта какие-то. Колян!

Мохнатик поставил чашку и спрыгнул с подоконника. Молча уставился в тетрадку, видимо тоже не особо понимая, что там начирикано. Потом он завел глаза к потолку и стал загибать когтистые пальцы на лапе, что-то бормоча, как будто вспоминая состав.

— Ааа, так это ж бузина! Она защитная. Чтоб нечисть к тебе не прилипла.

— Тьфу ты, хоспади, понапишут же! — и я щедро сыпанул в ступку сушеных ягод. Ну, чтоб точно никто не прилип.

Растолок все, залил кипятком, как советовала ведьма в своей тетрадке и стал, водя руками над чашкой, произносить заговор, читая строчки на пожелтевшей странице:

СОРОК ТРАВ ЛЕСНЫХ, СОРОК ПОЛЕВЫХ

СОРОК ПОСОРОК ПРЯДЕЙ ГРОМОВЫХ

ВЕТРЫ БУЙНЫЕ В НИТКУ ВПЛЕТЕНЫ

ПО ТРИ СИЛУШКИ С КАЖДОЙ СТОРОНЫ!

УХВАТИЛСЯ Я, ШУЙЦЕЙ-КРЫЛЫШКОМ

ЗА ВЕРЕВОЧКУ - ЗЛАТУ НИТОЧКУ.

ОЧИ РАСПАХНУЛ, ВИЖУ Я ВО ТЬМЕ!

Над чашкой стал подниматься белый пар, вперемешку с розовыми искорками, я аж залюбовался своим творением. Внезапно раздался резкий хлопок, повалил вонючий дым, я отпрыгнул подальше, а коловерша взлетел на шкаф с грацией напуганной обезьяны - на пол свалились коробки и стопка журналов.

— Это чевой-та? Ты чего туда насовал? — Коленька возмущенно тряс ушами, глядя на меня выпученными круглыми глазками.

— Да все по рецепту. Вон, смотри, уже не дымит.

— А, ну раз по рецепту, то пей!

— Вот еще. Сам пей.

— Если ты это не выпьешь, то и не узнаешь, получилось или нет. Так что давай, ведьмак, опробуй зелье. — мохнатый хихикнул и удобно расположившись на освободившейся площади, вытянул морду в ожидании.

Ну, я и выпил. Гадость несусветная. Влезла в меня только половина. Отплевавшись, я почувствовал, как в голове тихонько зазвенело, в переносице заломило, словно я сожрал много мороженого, и мир стал таким чудесным.

Милый Коленька сидел на красивом коричневом шкафу с затейливо отслоившимся лаком, и забавно пучил глазки. Такой он няшный, подумал я, и сдернув его за лапы, принялся тискать мохнатую тушку, похлопывать его по холке, ерошить шерсть на макушке и приговаривать, какой коловерша замечательный, добрый, и ушки у него такие длинные, мягкие, и… и… И тут меня отпустило.

Ошалевший от такого обращения Коленька притих у меня на руках, с тревогой следя за моим лицом. Я сам чуть не провалился со стыда, что на меня нашло?

— Эээ… Извини. — сказал я, опуская мохнатика на пол. — Чет я не то…

— Да уж, — приглаживая шерсть на заднице ответил он, — У Дуси такого эффекта не было. Ну и чего, работает?

— Да фиг его знает. Пока никого не вижу. Но, может в моей комнате и нет ничего. Пойду к Тошке, там проверю.

Весь вечер дребезжал звонок, гости прибывали. Из-за Тошкиной двери был слышен гул голосов, музыка и смех. Хорошо, что наши комнаты в коммуналке крайние к выходу и соседи далеко. Никому не мешаем.

Я приоделся, напялил лучшую рубашку в синюю полосочку, новые джинсы, и даже расчесался и уложил волосы. Там жеж бохема, как бы не ударить в грязь лицом. Взял в холодильнике батл водки, что стояла там уже пару месяцев, и поперся на светский раут.

В коммунальных хоромах Антонины витал табачный дым, запах дешевого вина и отчетливый дух богемной жизни Санкт-Петербурга. Картины Тошкины задвинули к стенке, в кои-то веки в комнате не валялись вещи на спинках стульев и кресел, на диване рядком сидели трое с кислыми лицами. Еще одна девушка, весело смеясь и обсуждая что-то с Тоней, разливала вино в пластиковые стаканчики, на широком подоконнике соорудили импровизированный стол, где на тарелках покоились колбаса и сыр в нарезке. Играла джазовая музыка, мне все нравилось. Кроме кислых рож на диване. Тайком я осмотрел комнату и никаких потусторонних личностей в ней не заметил. А может, отвара надо было больше выпить, тут пока не понятно.

Меня познакомили с сидящими на диване. Будущий реставратор Вадик в свитере с дырками, Василий - подающий надежды художник, и нынешняя подруга Тошки - Лёля. Сама она представилась как Ольга, астролог. И как Тонька на таких западает, подумал я, какая-то курица вялая. Ольге было прилично за 30, судя по лицу. Крашенные в черный редкие волосы сосульками свисали на плечи, рот, выгнутый в вечно недовольной гримасе, выдавал в ней особу нервную. Одета она была в черный балахон и широкие, тоже черные, брюки. Ну, а чего. Прямиком из готов в астрологи.

Пока все пили и болтали, я узнал главное - вечеринка была в честь покупки на Уделке. Вся эта компания на серьезных щщах вещала, что сегодня они будут вызывать духов, чтобы опробовать доску Уиджа. У них даже книжка была с инструкцией, та, которая шла в наборе. Инструкцию, как обычно, никто еще не читал.

Ольга, помахивая стаканчиком в руке, рассказывала о сеансах мадам Блаватской, о том, что Рерих был пророком, что цвета в его картинах символичны, и что она составила гороскоп Антонины на ближайший год. И там есть все признаки, что Милюкова станет известной художницей и будет продавать свои картины пачками. Тошка светилась от радости и поддакивала. Василий охмурял Сонечку, рисуя ее портрет углем. Я заглянул ему через плечо. Определенно, сходство было, но лучше бы Вася рисовал в стиле Пикассо. Тогда бы вышло убедительней.

Все уже были очень навеселе, когда Тошка хлопнула в ладоши и велела выдвинуть круглый стол на середину комнаты. Ольга, делая загадочное лицо, больше похожее на унылую мордочку ослика Иа, торжественно водрузила на стол доску, явно старую - лак на ней успел облупиться, буквы поблекли, а слова “да“, “нет” стерлись. И на ней были два странных углубления посередине. Я таких на этих досках никогда не видел. Хотя, и видел-то их только в кино. Планшетка, которая как курсор должна указывать на буквы, была явно из другого набора, потому что сама доска была коричневатая, сделанная из фанеры, покрытой лаком, а планшетка выточена из цельного дерева и покрыта темной морилкой.

Девушки зажгли все свечи, что нашли у Тошки, а она была любительницей всей этой парафиновой продукции, и комната стала похожа на церковь.

— Ой, это так интересно, — трещала Сонечка, — я никогда в таком не участвовала. Тоня, у тебя книжка есть, как все делать. Давай посмотрим!

Ольга высокомерно фыркнула, мол, чего там смотреть, и так все знает. А вот я и Соня сели на диван и стали изучать правила.

Книга была старинная по виду, еще с ятями, год издания был не указан. Но книга была издана в количестве 50 штук всего. И это уже настораживало. То есть, это совсем не массовое производство. Она называлась “ Правила игры с духами, или как вызвать дух для развлечения благородных дам и господ.”

Сначала там полкниги объясняли, почему благородным господам, а тем паче дамам, не стоит связываться с потусторонним миром, что послания оттуда должен трактовать опытный медиум, и вообще, госпожа Блаватская имеет печальный опыт провалов подобного рода сеансов. Но, она усовершенствовала метод призыва и теперь вы должны действовать по правилам, и ни в коем случае не нарушать их.

Правило первое гласило:

“Сидя за столом, возьмитесь за руки. Медиум или избранный должен положить свои руки на планшетку-указатель, а сидящие рядом с медиумом положить руки на его плечи, таким образом замкнув круг. Что бы не случилось во время сеанса, не разрывайте круг !”

Второе правило советовало всем расслабиться, довериться тому, кто будет вызывать духа. Я посмотрел на Ольгу, которая уже сидела за столом с застывшей улыбкой, и мне стало как-то не уютно.

Третье правило говорило о том, что вопрошать дух призванного нужно четко, громко, и вежливо. Чтобы ничем не обидеть пришедшего с той стороны.

А вот дальше, кроме слов, что надо положить руки на планшетку и не отпускать их до конца сеанса, было и о том, что в специальные углубления на доске нужно поставить фигурки так, чтобы они стояли лицом к лицу.

— Тонь, а где фигурки, что ты купила? Тут пишут, что их на доску надо поставить.

— Да? Странно, впервые слышу, чтобы на такую доску что-то ставили. — Ольга пренебрежительно поджала губы.

— Ну, так в правилах написано. Усовершенствованный вариант.

Тошка достала с полки двух пузатых чертенят, вырезанных из дерева, покрашенных черной краской, и воткнула их в имеющиеся пазы. Оба черта глумливо скалились, и получалось так, что они упирались друг в друга ладошками на вытянутых руках. К спинке одного были пришпандорены вилы, обломанные на кончиках, а у второго - что-то похожее на багор. Вся эта композиция крепилась над буквами. Я почесал ухо. Ну, наверное, так и надо. Хотя, непонятно, зачем они тут нужны.

Свет выключили, расселись за столом, взялись за руки. Ольга подняла лицо вверх, и стала глубоко дышать. Отблески свечей сделали ее лицо свежее, симпатичней. Рядом со мной сидела Сонечка и давилась от еле сдерживаемого смеха. Вадик сидел, уныло пялясь в потолок, Василий заинтересованно разглядывал тени на стенах, лишь только Милюкова трепетно заглядывала в рот Ольге. Явно ожидая чудес.

— А кого вызывать-то будем? — не выдержал Вадик.

На него зашикали, одернули и велели заткнуться. Но, мне тоже стало интересно. А чего это выбор только Ольгин?

— А давайте Булгакова вызовем? — предложил я. — Я у него всегда хотел спросить почему когда вся свита Воланда улетает из Москвы, то с ними нет Геллы? Той вампирши, что была на балу? Куда она делась?

— Да, да… Булгаков, зовем Булгакова… — загудели все, и Ольга, нарочито вздохнув и покачав головой на нашу незатейливость в выборе, откинулась на спинку стула.

— Дух Михаила Афанасьевича Булгакова, приди к нам! Дух Михаила Афанасьевича… — завывала Ольга, и мне стало ясно, что никто на такие подвывания не откликнется.

Когда доморощенная экстрасенс проскулила в десятый раз про Булгакова, у меня появилось стойкое желание встать и уйти из этого балагана. Внезапно, в комнате стало как-то холодно, огоньки свечей заплясали, половина погасла. Я отчетливо увидел, как откуда-то из стены к нам выходит худой невысокий мужчина в старомодном костюме. Темные волосы зачесаны назад, крупный нос, узкие губы сжаты в нитку. Он был явно не доволен.

Мужчина остановился рядом с Ольгой, и протянув руку, положил свою ладонь поверх ее пальцев. Планшетка стала двигаться, все, как завороженные, смотрели только на доску. У нашего “медиума” лицо было такое, словно она сейчас вскочит и побежит, а потом грохнется в обморок. Ольга была в ужасе. Астрологиня явно не ожидала такого эффекта. Зато я понял,что кроме меня мужчину никто не видел. Дусино зелье работало! Раздвушись от гордости, я приосанился и крепче сжал руку Сонечки. Рука сидящего рядом Вадика стала мокрой и противной. Вот жеж!

А планшетка ездила по доске, выписывая кренделя. Ольга шепотом произносила буквы:

— И.. Д.. И.. Т.. Е.. Н.. А.. Х.. Что?!

Булгаков стоял рядом с ней и ухмылялся. Видать достали его, отвлекают от загробной жизни. Может, он там гениальный роман пишет. Потом подумал: “А что я теряю?”

— Михаил Афанасьевич! — громко и вежливо сказал я, — А почему в свите Воланда нет Геллы, когда они все улетают из Москвы? Куда она делась?

Ольга растерянно хлопала ртом, а Булгаков сморщился, как будто лимон съел. Посмотрел на меня ненавидящим взглядом и задергал планшетку. “ Я про нее забыл.” — прочел я, и решил, что гулять так гулять. Сеанс получался очень увлекательным.

— А кота почему назвали Бегемот? Я недавно видел одного кота, который превращается в юношу, прям как у вас. Может и вы такого видели?

Писателя словно дернуло током. Он явно знал, о чем идет речь. По его лицу я понял, что попал в точку. Видел он такого кота!

— Так почему - Бегемот? — продолжал напирать я, а Булгаков стал махать руками, словно прося меня замолчать.

— Все, я больше так не могу! — взвизгнула Ольга, вскочив из-за стола, — Этот дурак со своим Бегемотом все испортил! Дух ушел.

Булгаков схватился за голову. На доске медленно разъехались два черта, поворачиваясь спиной друг к другу.

На миг показалось, что в уши вонзились все крики грешников из ада. Под пронзительный вопль на столе, прямо на доске Уиджа, возник темный силуэт. Сидящие за столом зашевелились и стали вставать, не видя, что происходит. Силуэт немного покачался, словно разминая ноги, и спрыгнул на пол, обретая вид худенького юноши, с темными кудрявыми волосами до плеч, улыбкой во все 32, разрывающей лицо. Одет он был в шутовское разноцветное трико.

“ Мама дорогая, мы вызвали Бегемота!” — пронеслось в голове. И я отчетливо вспомнил, что Бегемот - одно из традиционных наименований демона, приспешника сатаны. Демона плотских желаний. Так в Дусином гримуаре было написано.

Я прилип к стулу, ноги стали ватными. В голове, залитой дешевым вином, гудел один вопрос: “ Как такое может быть?”, и еще утверждение: “ Ну ты, Филатов, и дурак!”

Булгаков застыл столбом, а вот Бегемот, глумливо ухмыляясь, взмахнул руками, и в комнате пронесся вихрь. В воздухе замелькали пластиковые стаканчики, Тошкины кисточки, выжатые тюбики краски, лифчики, перед глазами пронесся дырявый свитер Вадика. Девочки, и почему-то Вадик, оказались голые по пояс. С них просто сорвало одежду. Дамы завизжали, ничего не понимая, стали прикрывать грудь. Один Василий не растерялся. С криками: ”Полтергейст!” он достал смартфон, натыкал в него и стал фотографировать. Со вспышкой. От этого фейерверка у меня в глазах поплыли огненные шары. Я вскочил и кинулся к выключателю. Хлопнул по нему, зажег свет.

А при свете не стало лучше. По крайней мере, для меня. По комнате метались полуголые женщины, Вадик и Бегемот. Булгаков, печально улыбнувшись, растворился в воздухе. Вася перестал тыкать в экран телефона и радостно вопил. Видать думал, что заснял сенсацию.

Девушки, прикрывшись кто чем, застыли кучкой в углу комнаты, Вадик, подвывая от страха, сдернул с люстры свой свитерок и сунув его подмышку, ломанулся на выход. Было слышно, как он там зовет маму, пытаясь обуться. Через пару секунд хлопнула входная дверь.

Бегемот подбирался к девицам, кривляясь и шутливо кланяясь. Они его, конечно же не видели, но напряжение сыграло свою роль - Ольга хлопнулась в обморок.

— Так! Хватит! — заорал я.

Соня с Тошкой дернулись, стали поднимать свою подружку, выпустив из рук то, чем прикрывали свои прелести. Отличный вид мне открылся. Я аж вспотел. Самое смешное, что Соня прикрывалась Тошкиной картиной на которой была запечатлена чья-то задница. Без нее стало лучше.

На Бегемота мой окрик тоже подействовал. Он подошел ко мне вплотную и внимательно меня разглядывал. Глаза у него были действительно кошачьи. Желто-зеленые, с вертикальным зрачком. Шутовское трико, в которое он был одет, казалось старым и грязным, красные ромбы выцвели, а белые стали серыми.

— О, да ты, дружок, меня видишь! — протянул он, — И слышишь! По глазам вижу. Ну, и спасибо вам, дурачкам, что позвали на такую чудесную вечеринку. Давно я у людей в гостях не был. А где я, кстати? Опять Москва?

— Д-да нет. Это Санкт- Петербург.

— Петербург? — вздернул брови демон, — А кто царь сейчас? В прошлое занесло? В последний раз в Ленинграде бывал. С Воландом.

— Был Ленинград, стал Петербург. Опять. — тут я почувствовал, что от демона пахнет. Такой странный запах, как будто в бабулин шкаф, напичканный нафталином, положили апельсины, лакрицу и ссыканул кот.

— Ну, да не важно, главное, обратно мне вернуться не грозит. — он ткнул пальцем в фигурки на доске. Черти как раз завершали движение, съезжаясь обратно. Черные ладошки опять соприкоснулись. Пузатые бесы словно дали друг другу “пять” и снова принялись весело скалиться. — Все, ворота в мой мир закрыты. Да и хрен с ним, там все равно скучно. Будем веселиться!

Это был какой-то сюр. В разгромленной комнате сновали полуголые девицы, демон в грязном шутовском трико собирался здесь обосноваться, и ему было весело, а я просто не знал, что делать дальше. Изгонять демонов, да еще таких легендарных, я еще не умел. Да и не хотел, почему-то. Ничего лучше не придумав, я ляпнул:

— А ты правда в кота можешь превращаться?

Юноша фыркнул, смерил меня взглядом с головы до ног, и даже не меняя позы стал трансформироваться. Через две секунды передо мной стоял огромный черный пушистый кот. Да, на задних лапах. Он пригладил шерсть на макушке массивной лапой и тут опять раздался девичий визг.

— Да, дружок, к сожалению у этого эффекта есть один дефект. Меня видят обычные люди. — сказал Бегемот, разглядывая валяющихся на полу дам. И Васю. Вася тоже хлопнулся в обморок, ну еще бы. Когда прямо из воздуха появляется котище, ростом с нашу Тошку, то тут не всякий герой справится. А тем более художник, человек с тонкой душевной организацией. Так что Василия я не винил. А просто уложил на пол поудобней, подвинув к нему Сонечку и Антонину. Пусть очнется в раю. Потому что я уже в аду, судя по присутствию в моем житие демона. Житие мое… Будем надеяться, что девочки ничего не вспомнят, или подумают, что набухались до черных котов.

— Пошли отсюда. — я открыл дверь, и кот вальяжной походкой выплыл в коридор коммуналки.

— О, нет! Опять нищета? У вас что тут, со времен Сталина ничего не поменялось? — завопил он, разглядев интерьер нашей прихожей.

Не, ну а че. У нас тут миленько. 4 вида обоев на стенах, вешалки с грудой старых пальто и плащей, ящик с тапками для гостей, которому место на помойке, а висящие на гвоздях чьи-то велосипеды и оцинкованное корыто, это даже можно принять за инсталляцию.

“Да не пошел бы ты… Ричи Рич хренов.” — подумал я. Нищета ему тут. Я мило заулыбался и сказал:

— Да, а еще у нас есть сломанные примусы. Тебе будет чем заняться. — и распахнул дверь своей комнаты. — Заходи!

Бегемот закатил глаза и покачав головой прошел в мою обитель, так махнув хвостом, что мне попало прямо по паху. Как будто шлангом от стиралки прилетело. И за это я его понизил в ранге своих кумиров.

В комнате он завалился на диван, уселся ровно так же, как тот кот, которого я видел у колдуна Леля - закинул ногу на ногу, и нервно закачал лапой.

— Ну что за люди пошли, что за люди! Не могут вызвать во дворец какой-нибудь, или в замок в Англии. Почему всегда Россия? Почему эти обшарпанные нищие районы, пахнущие немытыми жопами? — театрально завыл он, а я стал потихоньку злиться. Вообще-то, у нас престижный район. Центр города. А не вот это вот все.

— Ну и не приходи сюда, хуль ты ноешь? — снова из меня вылез кызылординский пацан.

— Да не могу я! Вы три раза произнесли мое имя. А мессир, после того, как разгневался и выгнал меня из свиты, наложил такое проклятие. Да еще этот писака! Я так понимаю, его книжка до сих пор популярна? Какой нынче год, кстати?

Со шкафа свесилась заспанная морда Коленьки.

— 2021! — прохрипел он спросонья, — Милости прошу к нашему шалашу. Я смотрю, сапоги где-то потерял, а, мусьё? И шляпу. И маркиза Карабаса где-то по дороге проморгал.

— А ты что, ведьмина сумочка, всё хозяйкины панталоны в себе хранишь? Чтоб не проморгать. Нюхаешь их по ночам, да?

— А ты теперь без хозяина, и панталоны на заднице некому понюхать, да? Ну ничего, ты не плачь. Мы тебя пристроим. У нас тут теперь цирк есть, где кошки выступают. Ты там звезда арены будешь.

Я стоял посреди комнаты и смотрел на эту перепалку, полную подколов и подтекста. И до меня дошло. Эти двое знакомы. И очень давно.

Время было позднее, я устал и хотел спать. Поэтому без церемоний велел Коленьке заткнуться, а Бегемоту тоже заткнуться или проваливать отсюда. Короче, навел порядок. Кот не свалил, а принялся жалобно выпрашивать приют и водки. При этом он кривлялся и вел себя как привокзальный бомж - переигрывал. Водки не было. Спать коту было велено на полу.

И тут Коленька, до этого сидевший, свесив лапы, на шкафу, распахнул свою пасть и запустил когтистую лапу в зоб. На свет явилась бутылка “Пшеничной”, с этикеткой, которую я с детства не видел. Бегемот обрадованно завопил, вскочил с дивана и заплясал что-то похожее на джигу. Потом повернулся спиной к шкафу, коловерша спрыгнул ему на плечи, устроился там, ухватив демона за уши и эти два брата - акробата продефилировали на выход.

— К Дусе в комнату пойдем, ты спи. — Коленька махнул мне рукой. — Спи.

Еле дойдя до дивана, я бревном упал на одеяло и тут же провалился в сон.

Последней мыслью было, что надо было Пушкина вызывать, он все равно никогда не приходит.

Продолжение следует. Не скоро.

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Эта часть написана по заявкам трепетных ланей и в ней никого не убили.) Пока что.

Обнимаю, ваша Джурич.)

Апрель размазывал серые сопли по простывшим вечерним улицам, прохожие медленно брели по тротуарам, шмыгая носами, чавкая ботинками по слякоти, мечтая о том, чтобы поскорее добраться до дома, о кружке горячего чая или рюмочке чего покрепче - для согрева души. Да, скрасить унылую жизнь не мешало бы.

Митяй тоже шел домой, с тренировки. Только походка его была энергичной и разухабистой. Ботинки его так и расплескивали ледяную жижу из подмерзших луж. Внутри его всего раздувало от гордости за себя и боевого задора. Митька ходил в секцию по боксу всего два месяца, но кое-что уже умел, и тернер его сегодня хвалил. Ему даже захотелось, чтобы сейчас на него из дворов выскочили какие-нибудь гопники и напали. А он бы их всех раскидал! Ему хоть и 14-ать, но он и со взрослыми парнями смог бы справиться. Тем более, он выше на голову всех своих одноклассников.

Но, гопники, проходящие мимо, здоровались с Митькой, спрашивали чо-как и шли дальше. Потому что в маленьком городке, живя в одном районе с рождения, всех он уже знал, и со многими ходил в один детский сад, а потом в школу. Митяй даже с детдомовскими, что в их школе учились, подружился, хотя пацаны оттуда были все, как один, на учете в детской комнате милиции.

Правда, пара Митяевских приятелей оттуда уже уехала на малолетку за кражи, а один - за разбойное нападение в составе группы.

И вот тогда Митя Герасимов решил, что надо что-то поменять в своей жизни. Хватит шариться с дружками по заброшенным домам, где, конечно, было интересно, но и была опасность ввязаться в очередное “дело”, которое его может привести не только на учет, но и на скамью подсудимых. А такие дела его приятели придумывали постоянно.

Три месяца назад Митька стоял на шухере, пока детдомовские обносили закрытые на зиму дачи, а потом трясся еще неделю, что за ним придут, хотя ничего он из “добычи” не взял. Они с матерью хоть и жили небогато, но не тащить же домой банки с соленьями и оленьи рога, которые ему достались при дележке хабара. Единственное, что он унес с тех дач - маленького рыжего котенка, которого, видать, бросили там помирать хозяева. Он был тощий, жалкий, и так отчаянно орал, что Митяй не смог отпихнуть его и уйти. Посадил за пазуху. Мама сначала ругалась, а потом пожалела бедолагу. Котенок остался и был назван Шуриком. А Митька потом еще долго убирал за котом, пока тот не приучился ходить в большую банку из-под селедки, в которой был насыпан песок, что приспособили ему под туалет.

Вот как раз тогда Митяй представил себе, что за ним придут из милиции, и уедет он в колонию к таким же бравым ребятам, как его знакомые, мама останется одна, маленький Шурик больше не будет мурчать у него под боком, когда он смотрит телек, и ему стало страшно.

Жить в колонии с жесткими отморозками ему не хотелось. И он решил. Митя Герасимов станет звездой бокса. Как Леннокс Льюис - само спокойствие на ринге, трехкратный чемпион мира и просто очень добрый человек. Мама сначала была против, говорила, что ему там последние мозги отобьют, а потом решила, что все же лучше, чем по улице шалаться. Да и тренер на нее впечатление произвел.

Из-за угла пятиэтажки вывернула троица громко ржущих подростков. Митяй очень захотел перейти на другую сторону улицы или свернуть во дворы. Это были его старые знакомые - старшаки из детдома. Сиба, Конь, и Лена Лошадь. Они были на два года старше Митьки, и пугали его до усрачки. По слухам, Сиба уже отправил на тот свет пару людей, а Конь и Лошадь занимались тем, что “обували” припозднившихся прохожих, “лохов”, по их словам.

На Сибе красовались новые высокие кроссовки, джинсовая куртка на белом меху и выпендрежные светло голубые джинсы на два размера больше. Конь, как обычно, щеголял в трениках адидас, а Лошадь - в короткой кожаной юбке, высоких ботинках на платформе и ЦСКовском красно-синем шарфе.

— Аааа, Митяй- ибантяй! — заорал Конь, и пути назад уже не было. Шмыгнуть куда-то уже не получится. Митька погреб вперед, позабыв, как он хотел раскидать всех отморозков района.

— Чо, боксер, мамка борцовки-то купила? — Сиба дружески толкнул Митьку в плечо, и сделал вид, что хочет пробить двоечку.

— Да нет, откуда у нее деньги? На хлебозаводе зарплату булками выдают. — Митя опустил глаза, обозревая забрызганные весенней грязью голубые джинсы Сибы.

“Явно уже обули кого-то на штаны.” — подумал он.

— О, Димка, за твоим домом, на стройке, жмура нашли! — захлебываясь от восторга стала тараторить Лошадь, — Мы уже ходили смотреть, правда карманы у него уже пустые, но все равно интересно. У тебя же окна туда выходят? Пойдем к тебе, позырим, как менты приедут. А то на улице холодно.

Окна Митяевой квартиры выходили аккурат на строящийся уже лет шесть детский сад. Долгострой завис, даже сторожа оттуда убрали. Бетонная коробка без крыши стояла, уныло зияя черными проемами окон, и только ветер гулял по этажам, закручивая серую пыль в маленькие смерчи. Да еще там поселились одичавшие собаки, целой стаей. И даже, говорят, задрали мальчишку, что там лазил. Остальных это не отпугнуло, и стройка, естественно, стала площадкой для игр и приключений на жопу для местных пацанов, а также пристанищем для бомжей и прочих маргинальных личностей. Жмуры там обнаруживались стабильно, раз в месяц. То пристрелят кого, то забьют, то сам упал со второго этажа на торчащую арматуру.

— А время сколько? — Митька часов не имел, а на улице уже стало смеркаться.

Сиба задрал рукав джинсовки, сверкнув металлическим браслетом, нажал на кнопочку, подсветив экран часов “Монтана”.

— Полшестого уже.

— Не, ко мне нельзя, ща мама со смены придет. — с облегчением соврал Митька.

В прошлый раз, забурившись к нему домой, эта троица сожрала все, что было в холодильнике и из “стенки” пропала бутылка коньяка, которую мама хранила на свой день рождения. Так влетело тогда за таких гостей, что Митяй надолго запомнил, что домой детдомовских пускать нельзя.

— А, ну и ладно, мы все равно к Очкарито на вписку шли. У него родаки на смене. Будем порнуху смотреть. Я такую кассету сперла у одного хмыря - отвал башки! — Лошадь достала из сумки видеокассету и показала Митьке написанное от руки название фильма.

“Белоснежка и семь гномов” — прочел Митька. Вот дебилы, детские сказки за порнуху приняли, подумал он, но вслух ничего не сказал, и быстро распрощавшись, все еще ощущая дружеский пинок по заднице, порысил домой.

Окна домов раскрашивались в желтые, белые, красные цвета, люди включали свет, приходя с работы, где-то сквозь открытые форточки доносилось звяканье посуды, разговоры, что-то шипело на сковородках, наполняя воздух вкусным запахом еды.

“ Ммм.. Картошечки бы сейчас жареной… С колбаской. “ — замечтался Митька, проходя мимо очередного окна, где из форточки сочился запах жареного лука. Он отлично знал, что дома, кроме опостылевших булок с изюмом и хлеба ничего нет. Матери не давали зарплату уже два месяца. С хлебозавода много не унесешь. Так что на ужин его ждало молоко в трехлитровой банке и булки. Нет ,это, конечно, вкусно, но за полгода что угодно надоест. А за последний месяц надоело втройне.

Шлепая размокшими ботинками по лужам, Митька сосредоточенно мечтал о том, как он вырастет, и станет таким же крутым, как дядя Миша из 14 квартиры, откроет два ларька, где будет продавать пиво в банках, ликеры, фанту, пепси и сникерсы. А жвачки “Турбо” будет просто раздавать детям. И даже детдомовским. Купит джип и красивую пушистую шубу матери. И десять килограммов мяса. Чтобы каждый день на ужин. И дома у них будет также вкусно пахнуть, жареным мясом, луком и…

— Придет серенький волчок. И утащит за бочок…

Митька замедлил шаг. Что-то было не так. В синих сумерках и его мечтах что-то нарушилось, выбилось из привычной колеи.

— И потащит во лесок, под ракитовый кусток… Ммм-м. Ммм -м. Спи. Тебе не больно уже. Спи.

Митяй завертел головой, пытаясь понять, откуда доносится странное пение.

— Спи… Спи... Ммм-м. Придет серенький волчок…

На ступеньках давно закрытого, по причине пожара, продуктового сидел маленький мальчик. Вихрастая голова почти утонула в воротнике пальто, явно взрослого размера. Он сидел покачиваясь, убаюкивая на руках кого-то. Играет что ли так поздно, подумал Митяй. Но почему один в такое время? Да и холодно уже к вечеру, а мальчик в одних тапочках на босу ногу. А по ночам до -10 еще бывает.

Митька решительно подошел ближе. Мальчик был весь какой-то грязный, замурзанная мордашка, руки красные и шелушащиеся, пальцы черные уже. На руках он качал маленького серенького… Котенок что ли? Митька пригляделся. Беспризорник или детдомовский, что сбежал. Их тут много было. Появлялись и пропадали.

— Мальчик, нельзя на холодном сидеть! Простынешь! — Митяй хоть и был хулиганистым пацаном, но твердо помнил, что о маленьких надо заботится. — Где твои родители?

Мальчишка поднял серое, худое лицо и заулыбался, светя гнилушками зубов. На щеках его светлели дорожки от слез, под носом застыли размазанные сопли. Митька посмотрел на торчащие из-под драпового пальто ноги мальца в легких пижамных штанишках с нарисованными машинками, и нахмурился.

— Ты чего тут делаешь? Заблудился?

Мальчик улыбался и молчал, покачивая на руках серенькую зверушку. Видно было только меховую спинку. “Может он котенка домой принес, а ему сказали отнести туда где взял? Вот и сидит тут. “ — Митяй смотрел на мальчика и ему становилось все жальче этих двоих.

— Где твои родители? — еще раз спросил он.

— А мама пьет. — у мальчика голос был хриплый, словно он был простужен. Ну, хоть не беспризорник, и то хорошо, решил Митяй.

— Пойдем, я тебя домой отведу. Ты заблудился?

— Нет. Я просто сплю. И Серенький спит. Я его нашел у крыльца. Он хороший.

Митька ничего не понял, но догадался, что Серенький - это котенок у мальчика на руках. Ну точно, хотел принести домой, а ему запретили.

— А мама-то где твоя? Уже холодно, тут нельзя сидеть, ты замерзнешь. Пойдем, я тебя провожу до дома.

— А мама меня выгнала. Я на веранде, за кадушкой сплю. Она меня еще не нашла.

Мальчик снова склонился над своим серым питомцем и забаюкал его. Митька топтался рядом, не зная, что предпринять. Странный мальчик какой-то. Ну, ладно, мать его с котом погнала, но почему он за кадкой на веранде спит? И вроде бросить его тут нехорошо. Мало ли что может с мальцом случиться. Вон, прохожие идут, ни один не остановился, не проверил, что тут не так.

Решение пришло быстро.

— Ты, наверное, есть хочешь? Пойдем, я тебя накормлю, а потом дом твой поищем.

— Да я еще не очень есть хочу, — прохрипел пацан, — а Серенький спит.

— Пойдем, ты в одних тапочках, простынешь ведь.

Мальчик встал, вцепившись грязными ручонками в серую зверушку. Из-под рукава пальто выпал длинный серо-розовый крысиный хвост.

— Это че там, крыса? — Митька чуть отступил и скривился.

— Это Серенький. Он хороший. — мальчик вытащил из подмышки длинную мордочку крысюка. Из раззявленной пасти капало черное. Крыса явно была дохлой.

— Ты чего, она же мертвая! Выкинь!

Пацан обиженно засопел и загундосил в нос:

— Это Серенький, он спит просто. Ему было больно, а теперь не больно. Если больно - надо песенку спеть. Я ему пою.

— Зачем петь? — Митька опять ничего не понял.

— Когда меня мама била - было больно. А бабушка песенку споет - и не больно. Бабушка умерла уже. Но я помню, что надо петь.

Мальчишка снова закачался, баюкая на руках крысу.

— Придет серенький волчок, и укусит за бочок… Вот видишь, он спит, ему уже не больно.

— Да с чего ты решил, что он спит?! Он сдох! — Митька уже кричал, отчаявшись доказать странному пацану свою правоту.

— Он не ест! Смотри. — мальчик достал из кармана пальто кусок хлеба. Он был засохший и весь в пятнах зеленой плесени. — Ешь, Серенький, ешь. Это вкусно.

Малец пихал в раскрытую пасть крысы заплесневелый сухарь, на хлеб падали капли черной загустевшей крови.

— Вот видишь? Он не ест. Значит, он спит. Я тоже не ем, когда сплю.

Ну, логично, подумал Митька, и потянул за рукав пацана. Что бы там ни было, надо его домой завести, покормить, а потом придет мама и решит, куда его - в милицию или может он скажет ей, где его дом.

— Пойдем. Не бойся. Моя мама тебе поможет.

— А моя мама сказала: “ Будь ты проклят, довесок чертов!” — тут же доложил пацан, шлепая по подмерзшим лужам следом за Митяем.

— Почему так сказала?

— Ну, папаша мой скотина, а я довесок от него. Я, правда, его никогда не видел, к нам другие папы жить приходили. Не мои.

Ничего не понимая в этих мамах-папах мелкого, Митька шел и знал одно - надо завести пацана в тепло и дать поесть. Потом разберемся. Мальчик шел рядом, хриплым голосом тараторя так, словно с ним год никто не разговаривал.

— А еще, у меня была собака. Но дядя Коля ее выгнал. Она выла во дворе. Не давала спать. А вчера я спать не давал маме и дяде Вите. И они меня выгнали на веранду. А мне страшно было очень, они сначала кричали, потом стали драться, а потом на кровать легли, а потом он маму бить опять стал.

Митьку окатило, словно кипятком. Навстречу ему шли его одноклассницы. Косицына и Лерка. И как уж он не хотел, чтобы Лера увидела его в такой компании. Скажет потом, что он с детишками возится, бомжонков за собой таскает. А Косицина завтра же всем растрезвонит, что у него дружок - беспризорник с крысой дохлой. Лера ему очень нравилась, но Митька никогда и взглядом не решился бы это показать. Уши Митьки зажглись жгучим огнем, ноги сами стали загребать весеннюю слякоть медленнее, и все норовили свернуть в первый попавшийся двор. А пацан все хрипел и хрипел что-то, семеня позади. Рассказывал, как мать его разозлилась, что он не спит, и выставила его на веранду. Что там холодно было, и он залез за кадку, где раньше капусту солили, нашел бабушкино пальто, надел, да и заснул там. Потому что стучать в дверь и плакать устал, и замерз очень.

Но девчонки просто прошли мимо, Лерка небрежно махнула ему рукой и все. Даже не спросили ничего. Митяй почувствовал, что он для Леры просто пустое место. Не интересен ни в каком моменте. Нигде. Никак. На душе стало так погано, так больно, что у Митяя заломило в переносице.

— Как зовут тебя? — задал он вопрос неожиданному подопечному, чтобы отвлечься от душевных терзаний.

— Ааа.. Ну, как.. Не помню. Наверное… Серый?

— Серый? Сережа что ли?

— Ну… Наверное.

Они подошли к Митяевскому дому, привычно светящемуся желтыми квадратами окон. В соседнем подъезде, на втором этаже, орала музыка, в распахнутом окне кто-то курил, свесившись за подоконник, подпевая популярной песне.

— Я посылаю всё на ...ууй

Первым делом я шлю на ..ууй тебя.

Именно тебя,

И никого другого, у-о-у-о… — орало тело, а потом стало блевать так же громко, как пело.

Под окнами дома расплескивался кислый дух свободы 90-х.

В тамбуре Митькитного подъезда опять не было света - лампочку сперли. Продвигаясь мелкими шажками, он добрел до лестницы на первый этаж. Жил он на втором.

— У вас тут как у нас в коридоре, тоже темно. — хрипатый голосок стукнул в спину.

На втором свет был, тусклая лампочка за железной решеткой не оставляла воришкам надежды. Митька достал ключи, открыл дверь квартиры и повернувшись, посмотрел на пацана. Тот так и стоял, со своей дохлой крысой на руках, в грязных мокрых тапках и древнем пальто, с дырками, прожранными молью. А еще от него воняло. Или от крысюка, кто разберет… А мама, если застанет такого гостя - не обрадуется.

— Ты здесь постой минутку, я тебе вынесу поесть.

Пускать мальчика домой Митяй не хотел еще по причине того, что уже не был уверен, правильно ли он поступил. Вроде и жалко его, а вдруг сопрет чего? Странный он какой-то. И крыса эта еще. Но, захлопнуть дверь перед носом страдальца тоже было невежливо, и парень отставил ее приоткрытой.

Прошел на кухню и стал искать во что бы налить молоко. Так, чтобы не жалко было отдать насовсем. Рыжий Шурик прибежал на звук открывающегося холодильника и завертелся у ног, подергивая хвостом и мурча.

— Сейчас, сейчас и тебе дам. Там мойва тебе. — успокоил пушистого друга Митяй.

Взял из хлебницы булку с изюмом побольше, литровую банку, в которую налил молоко, и вышел на площадку. Никого там уже не было.

— Эй, Серый, ты где?

На первом этаже послышалась какая-то возня и сдавленное шипение, словно кому-то палец прокусили. Митяй пошел вниз. У дверей третьей квартиры в полумраке возились две фигуры - большая и маленькая. Большая тянула маленькую за руку и что-то неразборчиво шипела сквозь зубы.

— Э, ты че делаешь? — заорал Митька, — А ну пусти его! Я милицию позову!

Силуэты застыли. Большой медленно обернулся. Блеснули белым глаза. Парень уже привык к полутьме и различал, что пацана держит за руку высокий тощий дед в телогрейке или коротком тулупе, сапогах до колен, в которые были заправлены мешковатые штаны. Белая борода и длинные волосы, лица особо не различить, но вот глаза - они бликовали, как у кота.

Митька поставил банку с молоком на пол, сверху положил булку, и приготовился биться с дедом, явно задумавшим что-то недоброе. Откуда только он тут взялся, не из нашего дома же вообще, подумал парень, и спустился на ступеньку ниже.

— Шшшто, прикармливаешь его уже, гаденыш? — прошипел дед. Голос его звучал словно наждачкой стену обдирали, тихо, но на спине как будто кожу свезло. — Все равно он со мной уйдет.

Митька сжал кулаки.

— Отпусти пацана! — отчаяние заливало душу, его стало потряхивать.

— Его мать уже отпустила. — скрежещущий смешок деда заставил парня застыть на месте.

“ Может, это его дедушка? Искал его и нашел? А я тут в драку лезу.” — мысли метались в Митяевой голове, как белки.

— Он же маленький, как она его одного отпустила? Он в тапках одних ушел!

— Как, как… С проклятьями отпустила, знамо. А в чем ушел, в том и ходить будет. А теперь я его заберу. Он наш таперича.

Митяй уже ничего не понимал. Мать выгнала мальца, а дед его забирает?

— Мальчик, я не хочу с ним, я с тобой хочу, к маме хочу! — внезапно зарыдал пацан и Митьке стало страшно. Что он мог решить в такой ситуации?

А дед уже тянул мелкого вниз по ступенькам, во тьму. Пацан упирался, крепко держа подмышкой своего серого дохлого дружка. Крысиный хвост мотался светлой веревочкой в полумраке.

— Возьмите ему булочку, она свежая. Он есть хочет же. — Митька спустился еще ниже, протягивая булку.

— А ты таких не прикармливай, дурень. Ему твоя булочка, как мертвому припарки. — дед еще раз дернул пацана за руку, так, что тот слетел с последних четырех ступенек вниз, и втянул его под лестницу, в темный угол, где обычно было нассано или лежал чей-то мусор.

— Не хочу! — еще раз донеслось снизу и все стихло. Подъездная дверь не хлопнула, но на площадке наступила тишина. Ни шороха.

Куда они делись? Митька так и стоял с протянутой рукой, в которой была булка с изюмом. Проверять, что там под лестницей, ему идти не хотелось.

Дома он налил требовательно мяукающему Шурику молока из той банки, положил ему мойвы, положенную порцию в 4 штуки, и сел за уроки. Быстро закончил с алгеброй и русским. Но вот заданная по литературе “Капитанская дочка” никак не читалась. Перед глазами стоял замерзший странный мальчик в драном пальто, убаюкивающий дохлую крысу, как ребенка.

Правильно ли он поступил, не защитив его от деда, не менее странного? Или у них вся семья такая? А если это не его родственник, а просто случайный человек? И куда он пацана утащил? Под лестницей в подъезде выхода не было. Темнота и сплошная стена. Устав мучаться от таких мыслей, Митька сосредоточился и прочел еще пару страниц. В зале задребезжал телефон. Звонил Мишка, Митяевский приятель. Не успел парень взять трубку, как в ней загундело басом.

— Але, але, Митька! Нам заводские стрелку на завтра забили, ты пойдешь?

— Не, Михан, я не могу.

— Ты че, ссыкло, за своих встать не можешь? Боксер в штаны насёр. Не может он. У тебя чего, очко поджалось? Нас всего восемь против них, нас же обиздюлят как бобров. — Мишка напирал, говорил что так не по-пацански поступать, что ему потом на районе житья не будет и прочее.

— Я че, дурак против арматуры с голыми руками идти? Да и знаю я, чего вас на разборки тащат, ты ж с Кривым заводского стопорнул у школы, а там ничья территория. Так что нечего тут.

— Ну ты и ссыкло. Я это запомню. — продолжал бухтеть Мишка.

Тут Митяй вспомнил волшебное заклинание.

— И мне тренер запретил. — победно добил он, а сам подумал, что Мишка сам дурак, и впрягаться за него он никогда больше не будет. Больно надо. У него мама одна. И Шурик.

— Ааа.. Ну чего ж ты сразу не сказал… — разочарованно протянул Мишка, — на соревнования поедешь?

Слово тренера, хоть по какому виду спорта, было законом и выполнялось беспрекословно. И если он запретил ввязываться в драки, то значит есть на то веские причины.

— Может быть. — соврал Митька и положил трубку. Да что за день такой сегодня!

Мама пришла поздно и уставшая. Они выпили чаю, немного посидели еще на кухне, Митяй рассказ ей как дела в школе, что тренер сегодня хвалил его, и что “Капитанская дочка” - нудятина страшная. На что мама тяжело вздохнула, погладила его по голове и ушла спать.

Всю ночь Митька ворочался. Просыпался от каких-то невнятных звуков, лая собак, доносившиегося со стройки, с открытой форточкой было холодно, с закрытой - жарко. Снился высокий тощий старик со светящимися глазами, что тащит его куда-то в темноту, а рядом с ним стоит тот замурзыка в бабкином пальто и мокрых тапочках. И крыса, лежащая на его руках, говорит:

— Спи, спи… Тебе уже не больно.

Будильник зазвенел, Митька подскочил и, нашарив тапки, пошел в ванную. Потом стал собираться в школу, стараясь не разбудить маму. У нее сегодня выходной. Заправляя постель, он обнаружил, что вся простыня усыпана крошками. Да еще такими твердыми, как от сухарей. Вон только он в постели не ел никогда. Что за фигня? А под подушкой обнаружился кусок заплесневелого хлеба. Твердый, в зелено-синих пятнах, как будто с помойки притащенный.

Он озадаченно покрутил в руках неожиданную находку, стряхнул крошки с кровати. Может, Шурик такой подарок ночью притащил? Но как умудрился под подушку затолкать?

Еще три дня прошли в каком-то сонном оцепенении. В школе он все делал на автомате, Мишка с Кривым еще раз приходили на переменах уговаривать выйти на стрелку вместе с ними, все равно никто, мол, не узнает. Лерка хихикала с подружками, и парню казалось, что она смеется над ним, на тренировке он был рассеян, схлопотал от спарринг-партнера и выговор от тренера. Короче, все было серым, унылым и враждебно настроенным.

Как-то, вернувшись из школы, он застал дома мамину подругу, тетю Свету, она только что пришла и разувалась в коридорчике. Тетя Света переехала в их город два года назад, работала в парикмахерской, знала всё и обо всех, и охотно делилась знаниями с Митяевой мамой. Городские новости она разносила быстрее, чем их печатали в газете.

— О, Митька, какой жених-то вырос, а? — заорала парикмахерша, снимая с белых кудрей пушистый красный берет. — А шо зарос так? Давай, я тебя постригу, машинку как раз забрала с работы.

Митька смущенно замялся, помог повесить ей пальто на вешалку и постарался незаметно слинять к себе в комнату. На кухне уже готовились к посиделкам. Мама расставила чашки с чаем, и достала бокалы.

Светлана доставала из сумки какие-то свертки, бурча, что подруга стесняется принять дополнение к столу.

Потом Митяю вручили полкруга краковской колбасы, просто одурительно пахнущей, полбатона хлеба, чашку чая и велели не мельтешить на кухне.

Сидя перед телеком, вкушая дары и прославляя парикмахерское искусство тети Светы, за которое ей перепадали такие ништяки, Митька все же краем уха прислушивался ко взрослым разговорам. Он уже шел на повышенных тонах.

— Так она пьянь подзаборная! У ей же ни стыда ни совести! А как на похоронах рыдала, как рыдала! Нажралась потом як свинья, да под гробом лежала. — поносила кого-то тетя Света со слезой в голосе. — Дак мальчонку-то знаешь где нашли? На веранде, за кадкой с капустой. Он там в уголочке приснул, да замерз, маленький. А эта тварь говорит, что выбежал, мол, на улицу, а как стучал, не слышала она - бухая была. Дак ее хахаль, Витек, с заводских, всем зато растрепал, что она пацана сама выгнала, он ей трахаться мешал, да забыли потом про него аж на два дня. Во как. Да ты ж подумай, у других детей нет, хоть тресни, а эта своего родного на мороз выгнала. И как земля таких носит? Ира, ты ж знаешь как я своего хотела? Да ни хрена не вышло. А вот у такой дите шо тряпка - не нужно и выкинула. Ой, налей мене скорее, шо творится, шо творится…

У Митьки что-то щелкнуло в голове. Мальчик с крысой. Довесок проклятый. Который говорил, что за кадкой спит и мама его еще не нашла. Нашла через два дня, а сегодня похороны были. Он же умер в ту ночь, как его мать выгнала, замерз. Где-то в груди противно заныло. Как такое может случиться? И что за дед его забрал? Митька в ужасе опять прислушался к кухонным разговорам. Мама шмыгала носом и что-то успокаивающе бубнила подруге, звякали бокалы, тетя Света, понизив голос, рассказывала что-то еще. До Митьки долетали обрывки фраз :

— … так она сама сказала, шо прокляла его. Да, набухалась и прощения просила типа, что сказала так. А ты знаешь, кем проклятые матерью становятся? ... Дааа… эти дети… из могилы…  упыри...  Да ты шо, вот те крест. Мне бабка рассказывала. А эта тварь…  ... за ними демоны приходят и…

Парню колбаса не лезла в рот. Он же его видел. И накормить хотел. Как это? Может, тетя Света напутала чего и вообще не про того пацана говорит?

Трясло его до самого вечера, уроки на завтра так и остались не доделаны - в учебниках были буквы, которые не складывались в слова, в голове пустота, перед глазами маячил серо-розовый крысиный хвост. А ночью ему казалось, что со стройки доносится пение. Кто-то поет про серенького волчка хриплым детским голосом.

Через неделю вся эта история забылась, Митька увлекся идеей отлить из свинца кастет. Несколько дней он шарился по свалкам и за гаражами, в поисках старых аккумуляторов, и нашел один. Аккуратно его разбил, достал пластины, и, завернув добычу в газеты, доволок до стройки у дома. Там как раз валялась мятая жестяная банка и было место для костра. Главное, чтоб никто раньше времени не пришел, а то делиться придется. Пацанам тоже свинец нужен.

В банке плавала серебристая жидкость, красиво переливаясь разными цветами, Митяй уже в своих мыслях расхаживал с кастетом, и даже может у него получится кастет лучше, чем у Сибы, он его так обточит!

Где-то в весенних сумерках лаяли собаки, ветер гулял в пустых проемах окон, гудя и завывая, Митька увлеченно мешал железным прутком расплавленный свинец, размышляя, какую придать ему форму. Хотя, все равно потом плавить. За спиной что-то неуловимо изменилось. Повисла странная тишина. Митька резко оглянулся. На бетонной плите, наполовину вросшей в землю, стоял тот мальчик. С крысой на руках. В том же драном бабкином пальто и тапках. Мальчик переминался с ноги на ногу, в тапочках хлюпало. Лицо пацана стало еще грязнее, пальцы еще чернее. Глаза словно провалились вовнутрь, оставив темные провалы на лице

Он стоял, покачивая своего серого дружка на руках и молчал.

— Ты тут откуда? — у Митьки екнуло сердце. — Опять потерялся?

Пацан ощерился, обнажив заострившиеся желтые зубы, и спрыгнул с плиты.

— Ты чего, пацан? Тебя дед отпустил тут гулять? Тебе тут нельзя.— Митяй говорил и понимал, что несет чушь какую-то. Ему почему-то было очень страшно, хотя он был больше этого задохлика в два раза и сильнее.

Крыса на руках пацана встрепенулась и шмыгнула к нему за пазуху. Живая? Митяй выпучил глаза. Или другая уже? Мертвый мальчик подходил все ближе, рот его растягивался все шире, а маленькие гнилые зубки становились все острее.

— Тебе че надо? — заорал Митяй и чуть не угодил в костер, оступившись. — Че надо? Пошел отсюда, крысеныш!

Маленькая фигурка резко скользнула куда-то за спину парню, он почувствовал сильный толчок и упал лицом в костер, опрокинув банку со свинцом. Жалящий сотнями игл жар вцепился в кожу, сдирая ее с лица, Митяй завопил, забил руками по пламени. Тот, что навалился сверху, словно каменной плитой прижал подростка к земле. В шею ему впились острые зубы, выдирая, вытягивая мясо и вены, высасывая жизнь и тепло тела. Кровь, заливая все вокруг, смешалась с серебистой лужицей расплавленного свинца и зашипела. Вскоре костер потух, стало темно, и только ветер разносил по заброшенной стройке запах паленых волос и крови.

хххххх

— Сиба, глянь, там опять жмур! — троица детдомовцев пробиралась по стройке между битым кирпичом, освещая себе путь ручным фонариком. — Пошли проверим, мож есть че.

— Фууу.. — скривилась Лошадь, — тут кровяки по колено, и жгли его видать. Наверно, чтоб не узнал никто. Не трогай его, Колян!

Конь как раз собрался перевернуть тело и застыл с протянутой рукой.

— Ребзя, это ж наш боксер… За что его так?..

— Пойдем отсюда, не трогай! — рявкнул Сиба, и дернул дружка за ворот куртки, — Не наше дело. Видать, связался не с теми.

Троица исчезла, растворившись во тьме.

В недостроенной коробке дома тоскливо завывал ветер, лаяли собаки, и откуда-то доносилось:

— Спи, тебе уже не больно, спи. Придет серенький волчок...

Арт от Peter Polach

Мой паблик в ВК "Черные истории от Моран Джурич" Приходите поддержать добрым словом.)

Комментируйте, оценивайте ! Ваша реакция важна.

На проходную завода, где собирались бригады установщиков окон, выскочил Нос, в миру Евгений Иванович Костюков, и как-то так бодренько, боком подскакал к парням.

“Опять какую-то гадость придумал. К бабке не ходи, новые идеи, как нас прищучить.” — подумал Виталик.

Радостная рожа Носа светилась как гирлянда на елке, красно-синим. Особенно выделялся сам объемный нюхательный аппарат владельца - переливами багрового и фиолетового. Любил Евгений Иваныч залить за воротник, а так же любил смотреть разные каналы на ютубе, с тематикой продвижения бизнеса и прочими эффективными менеджментами. После таких вечерних посиделок перед монитором, сотрудникам под его началом приходилось чуть ли не каждый день менять тактику продаж пластиковых окон, установщикам вменялись новые обязанности: на данный момент они должны были заказчиков расположить к себе и сделать другом, заведя интересный разговор при установке окон. Виталик со злостью мечтал, когда Нос прикажет целовать заказчика в очко, и горячий парень Тигран из второй бригады двинет начальству по едалу. К сожалению, Нос еще держал себя в руках.

Сделав круг возле привалившихся к подоконнику установщиков, Евгений Иванович радостно заулыбался и, потряхивая пачкой накладных, заурчал:

— Все слушаем внимательно. С сегодняшнего дня у нас новый поставщик. Окна забираем на заводе по адресу: улица Скаватарская, строение 3/2. Там промзона, въезд через шлагбаум, скажете что в окна. Там покажут.

— Шош такое?... Чего это, родной завод уже не устраивает? — Тигран бурно зажестикулировал и, как обычно, стало похоже что он “наезжает” на начальника, — Чего это к черту на куличики ехать? Скава.. чё? Я такой улицы и не припомню, а я здесь 15 лет уже живу!

— На кулички, Тигран, на кулички. Куличики дети в песочнице лепят. — Нос скривился, и придвинувшись к Виталику, тихо сказал: — И вот по этим накладным заберете четыре окна и ко мне на дачу отвезешь. Это презент от поставщиков. Мне.

Виталик с подозрением посмотрел на пачку накладных, на начальника в сером кургузом пиджачишке и штаниках, узких не по возрасту, и, почесав плечо под лямкой комбеза, выразил общее мнение:

— Евгений Иваныч, а ближе-то поставщика не нашлось? С чего такие перемены?

— Ты в бизнесе, Марихин, ничего не смыслишь. Вот поэтому такие вопросы задаешь. Мыслил бы как предприниматель, давно уже на моем месте был. Там закупку дешевле дали. А наш “родной” завод лупит в два конца цену. Да и производство после прихода Иванько встало колом. Он только инновации внедрять горазд. Которые все тормозят. Ну и хер ли мне их не взять? Заработаем. Премию вам выпишу в декабре. Может быть. Если стараться будете. Андрей! Андрей! Ты слушаешь?

Напарник Марихина давно уже втыкал в телефон, забив на Носовские речи. Андрюха сегодня был на редкость неразговорчив, что было ему не свойственно.

— Так вот. — дождавшись, когда Андрей на него посмотрит, продолжил начальник, — Завод небольшой, новый, окна качественные, производитель стеклопакетов немецкий - будем работать. И советуйте всем своим знакомым, на будущее. Чтоб знали, что у нас лучшие окна.

— Может, нам еще листовки пойти раздавать? — съехидничал Тигран.

— Будешь много разговаривать - пойдешь листовки раздавать. У Пятерочки, с акцией на колбасу. — немедленно отреагировал Нос. — А теперь -задачи на день. Виталик, вы сегодня по этому адресу. Тигран, сегодня кто с тобой работает?

— Колбан. — установщик отвел глаза.

— Колбан? И где этого цыгана носит? Что за безобразие, почему его еще нет?

— Да, у него там мама заболела… Я заеду за ним сейчас. — соврал Тигран, про себя проклиная необязательного цыгана и тот день, когда он согласился с ним работать. Спит еще, наверняка, работничек.

Разобрав накладные, бригады отправились загружаться у нового поставщика.

На промзоне установщиков атаковала стая бродячих собак, которые с остервенелым лаем неслись рядом с машинами, сверкая клыками. Сторож молча вышел из будки, открыл шлагбаум и ткнув корявым пальцем куда-то вдаль, гостеприимно сплюнул через плечо.

— Лицо у него чет такое мрачное. — сказал Андрюха.

— Посиди в будке на промзоне сутки, как пес, еще не такое будет. Да еще собаки дикие эти. Загрызут же. — Виталик хмыкнул и стал рулить вдоль ангаров.

Позади послышались выстрелы, дикий визг и вой. У парней лица как-то вытянулись,  а брови уехали вверх. Переглянувшись, они молча стали изучать нумерацию складов.

Высокий учтивый менеджер, совсем не похожий на тех, кто обычно сидел на складе завода, встретил парней на складе. Молодой человек был одет в новенькую спецовку, держал перед собой планшет с накладными на отгрузку Костюкову. Никто не бегал как ошпаренный и не орал : “ Где Костюковский заказ? А? Че? Да нет там его!”

Пока менеджер распинался о преимуществах новых окон, о легкости монтажа, и дополнительных плюшках от поставщика, типа анкеров, монтажной пены и пароизоляционной ленты в безграничном количестве, оказалось что окна уже загружены грузчиками со склада. Тихими ребятами в чистеньких комбинезонах. Немного прифигевшие от такого сервиса установщики расписались в накладных и разъехались по адресам.

— Тиграша, чего там у нас? — Колбан зевал через каждые пять минут, заражая зевотой напарника.

— Улица Зорге, 12, квартира 18. Два окна.

— А, помню эту тетку, я на замер ездил. Истеричная дамочка. Ремонт не делает, а окна меняет. Шумит ей с улицы. Слушай, а она же “Рехау” заказывала. А мы чего везем?

Тигран мельком взглянул на накладные. В “шапке” значилось какое-то ООО “Доппель..” что-то там . Название было написано по-немецки, а Тигран кроме как на русском и армянском читать не умел.

— Какой-то доппель-поппель везем. Я хер его знает. Скажем, что тоже немецкие, еще лучше. А если дамочка будет квакать, то ты ей говори, что ей повезло, эти дороже, но вам за ту же цену установим. Понял?

— Понял. Ты прям как Нос стал. Может тебе правда в рекламу пойти? Твою колбасу бы разом раскупили. В Пятерочке. О, слушай, а у меня тут один родственник мед башкирский торгует, может пойдешь зазывалой? Там канеш не мед, а говно из сахара, но ты любое говно продать сможешь!

Тигран обиженно насупился, а потом заржал:

— А ты рядом будешь стоять, на гармошке играть и песню петь. Жалостливую. Про маму, что подарила вязаный жакет.

На Зорге проблем не возникло. Пожилая женщина была рада, что ей привезли окна подороже за ту же цену. Установили и вправду легко, окно как-будто само врастало в проем.

У Виталика с Андреем заказчик попался привередливый. На Весенней 16, молодой человек чуть ли не обнюхал рамы, все выяснял, почему стеклопакет тонированный, а не запотеют ли, а что это вообще за фирма, а пластик не пожелтеет ли, уплотнители какие-то жесткие… Задолбал установщиков так, что устали они еще до работы. Но, в конце концов, окна встали, как влитые, парень радостно забегал по квартире, предлагая кофе, а после отказа всучил бутылку коньяка в коробке.

Вечером закинули Носу на дачу халявные окна, заодно осмотрев добротный домик из бруса, и выслушав от начальства похвалы в адрес очень толкового руководителя Евгения Ивановича Костюкова, да разъехались по домам.

Всю неделю ставили окна от “Доппель”, даже Колбан перестал жаловаться на тяжелую работу. Они просто ласточкой залетали в проемы.

Заказы текли рекой, было такое впечатление, что полгорода решило поменять окна. Приходилось работать до вечера, иногда делая по два объекта в день.

На улице уже царил вечер, зажигались фонари, разрезая синюю темноту золотистыми пятнами света, Виталик все еще ковырялся у рамы, монтируя откосы. Лето стояло жаркое, духотища, спина под комбезом чесалась, руки болели. Напарник опять втыкал в телефон.

— Андрюх, помоги, а? Подержи вот тут.

— Угу. — не отлипая от стены, напарник продолжил тыкать пальцем в экран.

— Че угу-то, блять? Что там у тебя такого интересного, а?

— “Хохлы” с “Гусями” поехали объект в области делать, одним дали больше проемов, другим меньше. Теперь срутся.

— А ты там че?

— А я разруливаю. Ща, погоди.

“Разруливает он, переговорщик хренов! Один я корячусь тут!” — возмущенно подумал Виталик и краем глаза заметил движение в окне.

В черном зеркале стекла отражался он сам, пустая комната с ободранными стенами и Андрюха со своим телефоном. Вот только сам Виталик там не стоял, держась за подоконник, а двигался. Шел прямо к Андрею, держа киянку в руке. Удар с размаху - и худенький Андрюха отлетел в одну сторону, телефон, сверкнув серебристой рыбкой - в другую. Еще удар - выбит глаз. Град ударов сверху по голове - вмятина в черепе, кровью заливает стены, тело напарника перестало дергаться. Тот, в окне, развернулся и посмотрел на оцепеневшего Марихина. Залитые черным глаза, сбитые как-то набок волосы, и полное отсутствие рта - просто гладкая кожа, заляпанная красным. Под кожей ходуном ходили челюсти, выпячиваясь, растягивая щеки, словно тот, из окна, что-то кричал.

Глядя на кровавую кучу тряпья, в которую превратился его напарник, Виталик почувствовал, как по спине потекли ручьи пота, коленки противно ослабли, он вцепился в подоконник, чтобы не упасть.

— Ну, чего там держать-то? Виталь? Эй! Ты чего, плохо тебе? — услышал он позади голос Андрюхи и медленно повернулся.

В комнате все было по прежнему, только напарник отлип от стены и жаждал ему помогать. Наконец-то. Парень резко обернулся, успев поймать в стекле исчезающее отражение двойника, который через секунду пропал. Окно снова стало просто черным зеркалом. Тьма за стеклом словно стукнула когтями по тонкой преграде и растворилась, оставив попытки пробраться внутрь.

Всю дорогу домой Виталика трясло. Ничего он напарнику рассказывать не стал, опасаясь насмешек. Да и мало ли, переработал, устал, черт знает что уже мерещится. Дома, жахнув для успокоения пару соточек водки, улегся спать. Полночи крутился, размышляя, с чего ему такое привиделось. Может шиза на подходе? Возраст как раз такой, после тридцатки все это и вылезает. Получив пару пинков от жены, которой он мешал спать, кое-как успокоился и заснул нервным, рваным сном.

Утром оказалось, что работать ему не с кем. Андрюха заболел. С кровати он встать не мог, все болело. Нос дал ему три дня за свой счет. Виталик решил зацепить в напарники Руслана, с которым раньше работал, но тот отказал, с ним тоже было что-то неладно. Плохо себя чувствовал.

А Нос бегал по холлу у проходной и потирал руки. Окна отлетали как горячие пирожки, конкуренты сидели в засаде, прищурившись, выясняя, откуда Костюков берет товар. Но, то ли Нос так умеючи шифровался, то ли новые поставщики рекламу себе не делали - у других фирм окна “Доппель” так и не появились.

Зорге 12.

Вера Сергеевна сидела перед телевизором в пышном велюровом кресле и, подперев голову рукой, смотрела чудесный фильм. По каналу Культура показывали “Унесенных ветром”. Изредка она вздыхала, сожалея, что ей на жизненном пути так и не встретился достойный мужчина. Все сама да сама. Вот уже шестой десяток разменяла. И не было в ее жизни никакой романтики и страсти. А так хотелось бы. Чтобы и ревность, и цветы, прощания и снова встречи… Приятные размышления прервал громкий топот сверху. Бамц! Бамц, бамц! Застучал мяч по соседскому полу. Жалобно задребезжали висюльки на стеклянной люстре, забухало, задрожали стены от прыжков ребенка.

“О, господи, когда же это кончится! Когда уже они начнут с ним заниматься! Книжку почитали бы ему, что ли. Бегает после садика как оглашенный. “ — подумала Вера Сергеевна и прибавила звук на телевизоре.

Через 10 минут прибавила еще. Ребенок бегал, падал, кидал на пол что-то тяжелое и радостно визжал. У женщины начало стучать в висках. Она встала и пошла на кухню, поставить чайник. И немного посидеть в относительной тишине. Но маршрут беготни маленького соседа включал и кухню - в однушке особо не разбежишься.

“ И ведь не скажешь ничего - ребенок же. Но почему они ему это позволяют? Почему не считаются с теми, кто живет внизу? Я что, не человек, я отдохнуть вечером не могу?” — все вопросы Веры Сергеевны остались без ответов.

Чай был выпит, кино смотреть уже не хотелось. 9 часов вечера. Ребенок все еще бегал, как заведенный, орал, повизгивал, падал. Вере Сергеевне казалось, что над ее голову падает пудовая гиря. Голова заболела.

“Да чтоб тебя, мелкий говнюк!”-- в сердцах подумала она и развернулась к окну.

По черному зеркалу стекла пробежала рябь, Вера сморгнула. В окне отражалась пожилая полноватая женщина с растрепанными седыми волосами. Почему-то, в Верином халате. И на Вериной кухне. В кухню забежал маленький мальчик, лет 4-х, в маечке и беленьких трусиках. Женщина схватила пацана за руку и вздернула вверх. Пару раз с силой встряхнула его, и влепила ему по лицу. С размаху. Головенка мальчика мотнулась, из носа потекла кровь. Видно было, что он захлебывается криком, вопит. А женщина не останавливалась. Била и била, замахиваясь все выше, попадая по лицу, по голове, кровь летела брызгами, заляпывая белый кухонный гарнитур. Внезапно она бросила ребенка на пол, и повернулась к оцепеневшей Верочке. Старуха с перекошенным от злобы лицом. Черные дыры глаз, растянутый в гримасе рот с зашитыми толстой ниткой губами. Вера Сергеевна с ужасом узнала в этой старухе себя.

Дрожащими руками стала ощупывать свое лицо, не понимая, что происходит. Ведь это она там, отражается в окне! А старуха стояла, покачиваясь, шевеля зашитым ртом, словно говорила что-то. Черные нитки на ее губах стали прорывать кожу, на подбородок потекли струйки черного. Она подняла руку и исчезла.

Очнулась Вера Сергеевна на полу. Табуретка валялась рядом, в окне никого не было. В доме царила тишина. Поднявшись на трясущихся ногах, она доковыляла до дивана и легла. Телевизор орал, но ей было все равно. Накрыв ноги пледом, она стала тупо смотреть в экран. После полуночных новостей наверху опять забегали. Что-то кричали, зарыдала женщина. Через 10 минут послышался вой сирены скорой помощи. “Ванечка, Ванечка!” — кричала соседка. По подъездной лестнице кто-то промчался вниз, скорая уехала, унося завывания с собой.

И наступила тишина.

Весенняя 16.

Квартира сияла после ремонта, Дениска обходил свои владения, довольно поглаживая новые вещи. Наконец-то своя, и дизайн сам придумал, и материалы подбирал, пережив столько битв с женой и тещей. Они всегда выбирали какую-то безвкусицу. То обои в жуткие розочки, то пол “под мрамор”. Зашел на кухню, где суетилась жена, готовя ужин. Сегодня вечером должны прийти ее родители.

— Коть, скоро там? — парень стащил кусок колбасы из тарелки с нарезкой, — Голодный как волк.

— Потерпи, еще не готово. Мама сказала, мясо должно томиться в духовке до их прихода.

— Мама сказала, мама сказала…— кривляясь, передразнил жену Денис, — Что ты вообще без маминых советов можешь сделать?

— Вот это! — девушка улыбнулась и чмокнула парня в щеку.

— Угу… А точно она тебе не советовала, что мужа надо рааадовать, целовать его почаще?

Сквозь сарказм пробилось легкое раздражение.

“Ага, да эта сука удавится, но такого не скажет. Я ж ее доченьки не достоин. Плебей вонючий, из деревни.” — Дениска как мог, старался выказывать свое уважение семье жены, но иногда эти люди просто подбешивали своим снобизмом и ханжеством. У них самих родители из какого-то Кукуево, переехали в город в 70-х, а уж прям высшее общество. В дверь позвонили.

За столом все было чинно-благородно. Денис галантно подливал вино теще, тесть налегал на водку, мясо было вкусным, салаты пахли луком и зеленью, и уничтожались с поразительной быстротой. Выпили за новоселье молодых, за то, чтобы жилось здесь долго и хорошо, и нажитое приумножалось.

— Папа, мама, а мы вам новость хотим сообщить. — девушка заволновалась и приобняла мужа, ища поддержки.

Лица ее родителей окаменели. Мать нахмурилась, и глядя дочери в глаза, отчеканила:

— Если это то, о чем я думаю - то завтра же ты поедешь к врачу. Тебе рано!

— Мама, погоди, ты не так…

— Замолчи! Тебе всего 23! Я не позволю тебе ломать свою жизнь! Да еще и от этого… Этого…— женщина подскочила ткнув пальцем в зятя, который сидел с приоткрытым ртом, наблюдая неадекватную, по его мнению, реакцию, ринулась в коридор.

Отец девушки замахнул еще рюмку, неодобрительно крякнул, и тоже вылез из-за стола.

— Завтра же! Я позвоню в клинику! Я тебе не позволю плодить голодранцев! Ты о своем будущем подумала? Что может дать тебе этот нищеброд? Какой ему ребенок? Он сам еще сопли подтереть не может! — неслось из прихожей.

— Мама, что ты несешь?! Мы кота просто хотели завести! Кота! — девушка заплакала и выскочив из-за стола, убежала на кухню.

— Так вот кто я для вас. Нищеброд, да? Ну хорошо, дорогие мама и папа. Надеюсь, ноги вашей не будет в моем доме.

— М-да? — женщина приподняла бровь, — Хочу вам напомнить, Денис, что эта квартира куплена нами и принадлежит по бумагам мне. То, что вы добавили на ремонт - гроши. Так что в моем доме я буду появляться, когда захочу. Вне зависимости от вашего желания. Усвоил, зятек?

И вытолкав своего супруга на площадку, хлопнула дверью. В кухне рыдала девушка, не замечая, что в окне, за ее спиной, кто-то похожий на Дениску убивает ее мать. Сладострастно вспарывая собственноручно заточенным ножом мягкий живот, разрезая ей лицо от уха до уха, схватив за волосы, таскает по полу и смачно плюет на нее, плюет...

Пока Дениска в ярости болтался по коридору, стуча о стены кулаком, тот, в окне, закончил с плевками и, расстегнув ширинку, помочился прямо на женщину, валяющуюся на полу окровавленной нелепой куклой с очень широкой улыбкой. По стеклу пробежала рябь, и окно снова стало показывать желтые квадраты окон дома напротив.

Утром, опухшая от слез Денискина жена сказала, что хочет развод. Что он ее мать до инфаркта довел. Мама в реанимации, и неизвестно, что будет. А как она без мамы?

Утром, Виталик был озадачен звонком Олечки - менеджера по продаже. Оленька рыдала и просила его поехать по шести адресам. Люди жаловались на недавно установленные стеклопакеты. Что их конкретно не устраивало, они объяснить не могли, но все требовали срочного демонтажа и возврата денег. Обзывали ее мошенницей, жульем и ведьмой. А Оля не такая!

— Я же им лучший товар продала! Перед каждым скакала, как цирковая обезьяна. А они орут. Виталик, съезди, посмотри, что там не так, я посреди этого ора ничего понять не могу. И Нос…, ой Евгений Иваныч куда-то пропал, трубку не берет.

— А чего я-то? Тигран пусть едет. Или Колбан - он любого уболтает.

— Колбан вообще вне доступа, а Тигран сказал, что он все качественно установил, и к нему никаких претензий быть не может.

— Да... Херово, как моя жизнь до восьмого класса… — протянул Марихин и почесал в затылке.

Помочь Олечке конечно надо, это ему потом зачтется хорошими заказами, но так не хочется выслушивать этих долбанутых, которых вечно что-то не устраивает. Он вспомнил недавнюю ебанашку, которой пластик откосов был недостаточно белым. И она полчаса доказывала Виталику, что это не белый, а молочный, с серым подтоном.

— Ладно, скинь на ватсап адреса, проедусь.

На четырех адресах из шести Виталик наткнулся на оперативников, работающих в квартирах. Как сообщили агенты на лавках у подъездов - самоубийства. Пара заказчиков просто и незатейливо вздернулись, один в ванне распорол себе вены, и один оригинал вышел из окна. На двух адресах двери просто не открыли.

Присев на лавку возле подъезда на последнем адресе - покурить, Виталик приметил бабку, волочащую за собой нагруженную чем-то сумку-тележку на колесиках. Бычок полетел в урну, а бабка завернула как раз к подъезду, возле которого он сидел. Виталик решил помочь и, испросив разрешения у дамы, стал затаскивать неподъемную сумку по ступенькам. Как выяснилось, на 4 этаж.

— Бабушка, а не подскажете, в 15 квартире когда с работы вернутся? Меня вот вызвали, а дома никого. Я по окнам. У них там вроде жалоба какая-то. Посмотреть приехал. — спросил Марихин, чтобы скоротать восхождение с нагрузкой.

— А, дак это Валерка из 15-ой! Надо мной как раз живет. Ох и скрытный тип. Уж сколько лет один живет, как мать его померла. Ни девок у него, ни друзей никогда. Да он страшненький конечно, на лицо-то, какие ему девки… Только плачет часто. У нас же все слышно. А с работы он не приходит. Он эта, дома по компутеру работает. Теперь вот да, и такое можно. Не то, что в наше время. Тогда было, кто дома сидит - тот тунеядец. Сразу под суд. Так что он дома, ты поди, постучи посильней.

— Стучал…

— А он вчера тоже стучал. Уже поздно было, я спать легла. Так слышу, чего-то там ворочает, кричит, мол ненавижу, ненавижу… А кого он там ненавидит, кроме него в квартире-то и нет никого. Может и “того” уже. От одиночества. — старушка покрутила пальцем у виска, и достала из кармана юбки ключи, — Спасибо тебе, сама бы не дотащила.

Сопоставив оперов на предыдущих адресах, и то, что Валера из 15-ой двери не открывает, Виталик решил, что стучать еще раз он не будет. Происходило что-то непонятное. Спустившись вниз, он позвонил Тиграну. Тот не сразу взял трубку, заставив Марихина понервничать.

— Але, але! — заорал Виталик, как только прекратились гудки, — Тигран!

— Шош такое, чего орать так, а?

— Слушай, Тига, тут какая-то херня происходит. Мне Олька дала адреса недовольных, так я по всем проехал. С уверенностью могу сказать - они все откинули коньки.

— В смысле? Чего несешь-то?

— В коромысле! Они. Сами. Все. Ну, может один еще живой, я хер знает. Кто-то повесился, кто-то с окна выпрыгнул. Понимаешь? А вчера они все орали, что наши окна говно и надо все взад вернуть. Деньги требовали.

— Эээ… Может, Нос убирает недовольных?

— Он тебе че, Дон Корлеоне что ли? Я думаю, что окна некачественные, может пластик какой-то яд или газ выделяет, люди с ума сходят и вешаются.

— Слушай, а у Костюкова же тоже четыре окна на даче. А может он уже это, ну… Мы ж позавчера их установили ему, Колбан еще где-то пробздыхался, я его там полчаса по участкам искал потом. Чермет таскал опять, деда какого обнес, ветерана. Заставил вернуть все.

— Оля сказала, что Нос “не алё” сегодня. Может, съездить, посмотреть? Мало ли что, угорят всей семьей.

— Давай. Я сейчас тоже туда поеду. Без меня не входи. У ворот подожди.

Пока Виталик ехал до Костюковской дачи, включил радио. На местной волне ведущий тарахтел про погоду, подтверждая догадки, что жара продержится до конца августа, а потом пошли криминальные новости.

— Необъяснимая волна самоубийств захватила наш город. На данный момент, по оперативным сводкам, с жизнью покончили 14 человек. Так же, замечен рост тяжелых заболеваний, за вчерашний день в приемную реанимации поступило 38 человек с различными диагнозами, в тяжелом состоянии. Наши эксперты объясняют это ухудшением экологической обстановки, выбросами тяжелых металлов в воздух, а также совпадением со вспышкой на Солнце, которая произошла в среду, и стала самой мощной за последние 12 лет. Ей был присвоен балл X9.3. Последний взрыв подобной силы фиксировался 12 лет назад - 7 сентября 2005 года. Все эти факторы тяжело повлияли на физическое и психическое здоровье наших сограждан. Поэтому мы призываем вас без надобности не покидать свои дома, не находиться на солнце долго, и остерегаться переутомления.

Диктор балаболил, как заведенный, приводил какие-то цифры, статистику, а Виталик ехал и думал, что хорошо сидеть в студии с кондером, и вообще не опасаться переутомления. Потому что тяжелее микрофона там поднимать нечего.

У ворот дачи Носа уже стояла машина Тиграна. Но, в ней никого не было. Калитка была открыта и Виталик зашел.

Неподалеку от дома стоял Тигран с телефоном наготове. Фотографировал что-то.

— Тига, ты чего тут? Что фоткаешь?

— Тссс… тихо. Видео снимаю. Ща выскочит.

Кто выскочит, Виталик так и не понял, но обвел взглядом дом. Ничего особенного. В окнах горел свет, хотя было еще светло, дверь была открыта, свежий газон радовал глаз незатоптанной травой.

Вдруг из-за угла выбежал Евгений Иванович Костюков. На четырех конечностях, голый. Евгений Иваныч несся резвым галопом, помахивая яйцами и сверкая белоснежными частями тела. Промчался вдоль дома и скрылся за верандой.

— Восьмой круг наматывает. — довольно прошептал Тигран, — Ишь, как его придавило.

— Что происходит-то? — тоже шепотом спросил Виталик.

— А хер его знает, я, когда приехал, он уже тут бегал.

На десятом кругу Нос выдохся и прилег рядом с крыльцом. Тогда установщики решились к нему подойти.

— Евгений Иваныч, вам плохо? — Виталик потряс за плечо начальника.

Нос обвел пространство совершенно безумными глазами и забубнил:

— Это не я, я не хотел, Нинка, сука, она сама напросилась, это не я, это он мне показал! Он мне показал, он показал!

Начальник завыл и свернулся калачиком.

— Все, в дурку надо звонить. — подвел резюме Носовскому перформансу Тигран, — А то еще и яйца себе к газону приколотит. Я такое видел по телеку. Там мужик тоже голый бегал и гавкал, а потом свои фаберже гвоздями к тротуару прибил.

— Тига, а мы в дом будем заходить? Вдруг он Нину Васильевну грохнул?

— Дурак, что ли? Полиция пусть туда заходит. А я ни ногой. Звони 112.

До вечера Тигран с Виталиком давали показания. Сначала, конечно, помогали бригаде психиатрички ловить Носа, но потом приехала полиция. И началось… В доме нашли труп Нины Васильевны Костюковой, 1970 года рождения, разодранный до неузнаваемости и кучу садовых инструментов в крови.

Установщики вспомнили, что Нос все время жаловался, что дачу он терпеть не может. Потому что жена решила пол-участка засадить картошкой.

Разъехались уже в сумерках. С полным непониманием происходящего. По дороге в город Виталик обратил внимание на ярко подсвеченные баннеры вдоль трассы. То, что на них рекламировались окна, которые они сейчас вставляли, это он сразу понял. Но рекламный слоган был слишком длинный и за секунду читался плохо. И только на подъезде к городу удалось сложить слова в предложение, от которого никто не мог отказаться:

“ Окна Доппельгангер! Молчите? Наши окна все скажут за вас!”

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

Доппельга́нгер (правильнее: До́ппельге́нгер; нем. Doppelgänger «двойник») — в литературе эпохи романтизма двойник человека, появляющийся как тёмная сторона личности или антитеза ангелу-хранителю. ( Википедия)

Мой паблик в ВК "Черные истории от Моран Джурич"  Приходите поддержать добрым словом.

Комментируйте, оценивайте ! Ваша реакция важна.