Жду новый пост

Серия «Славянская мифология. Крипи. Мара, Велес, Карачун.»

История для тех, кто любит городское фэнтези, славянскую мифологию, мистику и юмор.

Древние боги живут среди нас. Те, чьи имена забыты, а алтари разрушены. Никто не несет им жертв и они сами вынуждены находить способ поддерживать свое существование.

Один день из жизни вечных.

В нашем мире, на улице Тележной, в бывшей коммуналке, живут забытые людьми славянский бог любви Лель (да-да, тот самый, со свирелькой) и хранитель брачного ложа Люб, который пребывает в основном в виде огромного рыжего кота. Живут, как могут.) Добро пожаловать знакомиться.

Озвучено профессиональным диктором Дмитрием Горячкиным. Арию Леля из оперы "Снегурочка" исполняет он же. Получилось очень забавно)

Прочитать можно здесь :

Побочный эффект.

Башня грифонов.

И здесь: https://author.today/work/series/18629

Часть первая.

Проснулась от запаха выпечки. Ооо, что это был за запах… Нежный, домашний, чуть с дымком, и баба Поля что-то напевала. Где-то орали петухи, лаяли собаки, в окно задувал свежий ветерок, качая занавеску, и так было хорошо, так уютно. Захотелось просыпаться вот так каждый день. И гори оно все огнем - диплом, работа, которую еще предстояло найти. Ну серьезно, кому сейчас нужны филологи? А здесь, может, буду детишек учить в школе. Есть же здесь школа? Наверняка.

В дверь дома постучали, потом кто-то зашаркал в коридоре, и старушечьий голос громко взвыл:

— Поля, Поля, примай гостей, косицы доставай! Хвастай своими, а мы тебе лучша принесли! Наши румяны, духмяны, а твои жидки, да тошши!

В комнате раздалась ругань, я подскочила и, напяливая штаны, успела посмотреть время - 9 часов утра. Пока шнуровала ботинки, в доме явно назревал скандал.

— Не, ты посмотри на нее! — орала баба Поля, — Ты, Михалева, совсем обнаглела! Я ж вижу, что это Лидкина работа. Вы ее специально взяли, шоб у вас лучше тесто взошло! Я ж ее заговорку слышу!

В комнате стояли две старушки - баба Стеша, и вторая, мне не знакомая. В нарядных платьях и платочках с люрексом. На столе, на вышитом полотенце лежали длинные булочки из сплетенного косичкой теста, румяные, вкусно пахнущие. А на стуле еще была корзинка, в которой светились янтарем наложенные горкой такие же, только более пухлые, что ли, косицы. Баба Поля выхватила из корзинки одну, и прижав ее к уху, как телефон, завопила:

— Але, але, Михалева, операция провалена, прием! Степанида, брехать нехорошо! Не ваши это косицы, у вас таких отродясь не получалось! Это ваши всегда бледны да тошши! Тьфу!

Бабка бросила булку обратно в корзину и велела убираться подружкам. Увидав меня, стоящей в коридоре, она пригладила волосы и цыкнула зубом.

— От ты смотри на них, Настасья, каждый год пытаются меня уести, то изюму в косицы напихают, то маком посыпят. А теперь заговоркой тесто пышнее сделали.

— Читерят бабки. — ляпнула я первое, что пришло в голову.

— Чертенят да, чертенят вечером гонять будем, и они тоже, да. — сказала непонятное старушка, и пригласила пить чай. С косицами. Это были булки божественного вкуса. Не знаю, что там подружки ее напекли, но навряд ли переплюнули эти райские дары. Нежнейшие, с хрустящей корочкой, пахнущие ванилью и сливками, я съела три, и если бы чай в кружке не закончился, может, и еще одну.

— Баб Поль, а где умыться у вас можно?

— Да где, в ванной. Вона, рядом с твоей комнатой дверь.

Я достала мыльно-рыльные, полотенце и приготовилась встретиться с мойдодыром, ковшиком и тазиком с холодной водой. Открыв дверь, я застыла в изумлении. Вообще-то это, на минуточку, очень современная ванная комната. В зеленом кафеле, с хорошей раковиной, белой акриловой ванной и стиральной машинкой. Как выяснилось, и с горячей водой. Как же так? Ванная есть, а туалет на улице?

Да и ладно. Залезла в ванну и включила душ. Вот сейчас приведу себя в порядок, и начну опрашивать бабулек, песни там, обряды, надо Стешину песенку про медведя записать… Может вечером чего интересного будет.

В ванной что-то брякнуло. Испуганно выглянув из-за занавески, я узрела того здоровенного кота. Котище сидел на стиралке и пялился на меня зелеными глазищами. Когда успел просочиться, дверь же закрывала.

— Не переживай, не утону. — зачем-то сказала коту и намылила голову шампунем.

— Мрряху не рразбей… — послышалось из-за занавески, я дернулась выглянуть, кто зашел, пена попала в глаз, ноги заскользили и я чуть не грохнулась на задницу.

Лихорадочно промыв глаза, я сквозь слезы оглядела ванную. Никого. Только кот на стиралке сидит. Вода что ли в уши залилась? Кажется всякое. Хотя… Было уже такое. При коте как раз. Вроде как он муркнул что-то такое… Я еще раз выглянула из-за занавески, зыркнув на кота, но тот сидел, как изваяние и молчал. Ну, все, Мамонтова, приехали. Дома к врачу надо. То ли уши, то ли мозги пусть полечит. Пока я вытиралась, кот запросился из ванной и был выпущен наружу.

Пока я переодевалась в своей комнатке, баба Поля не переставая что-то бубнила, чем-то гремела, хлопала дверцами буфета. Когда я появилась в большой комнате, то оказалось, что бабка разговаривает с котом, складывая свои косицы в большой медный тазик, и между делом отпивает из рюмки, которая ловила солнечные зайчики на столе.

— Не, ну каки врушки, а? Видал? Пришла эта, расшаперилась тут, аж жопа косяки посшибала! У меня-то косицы тошши, а?! У кого-то сиськи тошши! — крикнула бабка куда-то в сторону улицы, а я подумала, что Полина Степановна крышкой поехала. По третьему разу возмущается. Да перед кем? С котом говорит.

— Мррязи, млять… Мряязи.. — ответил ей кот, и тут у меня сложилось четкое впечатление, что крышкой еду я.

Глядя в мои выпученные глаза, баба Поля, нисколько не смутившись, замахнула остатки прозрачной жидкости в рюмке, и, подхватив тазик с булками, сунула его мне в руки.

— Ща по гостям пойдем. Познакомишься со всеми.

— Ээээ.. — выдавила я, — баб Поля, а у вас кот вроде только что сказал “мрази” или мне послышалось?

От собственной храброй глупости стало немного самой противно. А вдруг послышалось опять? Бабка сумасшедшей меня признает.

— А, Додик у меня такой. Говорящий.

— Как, простите, его зовут?

— Как мово бывшего. Дормидонт. — бабка хихикнула, — Додик кот умный, токо матершинник страшный. Весь в мужа покойного.

Я покосилась на кота, мирно сидящего на стуле и намывающего лапой усы. Кот - матершинник? И кто из нас сумасшедший?

То есть и я, и бабка слышим ругань кота. Прелестно, прелестно… Что дальше? Птички - рэп певички?

— Ты, Настасья, глаза-то не пучь. Мы тут рядом с дыркой живем. Поэтому и с нами, и котами разно-всяко происходит. Меняемся мы. У кого чего. Ну, да поймешь все скоро. Майка у тебя хороша. И волоса тож. Ща к Морошкиным пойдем, буш бабку ихню пугать. Скажу, что из дырки навьи раньше времени полезли. Ты подыграй, если что.

Ни хрена было непонятно, но очень интересно.

Баба Поля причесала волосы, накинула теплую кофту на цветастое кримпленовое платье, явно считавшееся парадно-выходным, и мы пошли.

Весь день мы обходили дома в деревне, угощая косицами хозяек, а хозяйки угощали нас. От чая, варенья, выпечки и подносимых “румочек” с фирменными семейными настойками кружилась голова и хотелось петь. С бабой Полей оказалось весело. У Морошкиных она раскланялась с пожилой дамой в байковом халате, они обменялись булками, а потом, пошушукавшись, позвали из дальней комнаты еще одну старушку. Та вышла, шаркая тапками и подслеповато щурясь. На вид ей было лет сто.

— Катерина, Катерина, слышь?! Навью отловили на твоем огороде! — заорала баба Поля старушке в ухо. — Гляди, волоса зелены, на одеже вон, Чернобог зенки таращит!

И ткнула пальцем прям в мою майку с Мерилин Менсоном на груди.

Я так и застыла, обняв тазик с булками. Чёе ващще?..

Старушка, еще раз прищурившись, глянула на меня, испуганно приоткрыв рот, и с неожиданной силой свистнув, всплеснула руками. С корявых артритных пальцев потянулись синие светящиеся нити, прочно меня опутав, тазик больно впился краем в живот, дышать стало нечем. В глазах посинело, умирать не хотелось, очень.

— Ну, ну, пусти… Пошутила я. — хлопнула старушку по рукам баба Поля. — Иди вона, косицы мы принесли, чай пить давай.

От таких шуточек бабы Поли у меня дыхание так и не восстановилось, хотя синие нитки исчезли. Тазик пришлось вырывать из моих рук, и бабки справились только вдвоем. Хотелось взять и приземлить тару для чудесных косиц бабе Поле прям на голову. А еще встал большой вопрос. Что, блять, в этой деревне происходит?

Собственно, происходило вот что.

— А косицы - это знак триединства. — вещала баба Поля, шагая по деревянному тротуару, пустой тазик торчал у нее из подмышки и сверкал в лучах заходящего солнца. — Наш мир - Явь, Навь и Правь так переплетены. Оторви одну часть - разрушится все. Да вот иногда, между этими частями мира, как в выпеченном тесте, возникают дырки. Если дырка между Правью и нашей Явью - то оно не страшно, там уже и нет никого, кто хотел -тот уже в нашем мире живет. А вот если из Нави дыра появилась, то тут пиши - пропало. Они ж лезут сюда как оглашенные. Кто жрать, кто убивать, кто похоть свою ублажать. Козлы-то все это разом делают.

— Что за козлы? — блаженно щурясь на закатное солнце, я тащилась за бабкой, специально приминая доски тротуара, чтоб они подскакивали, пружиня. В голове приятно расположился золотистый туман, на душе было легко и весело.

— Да, может, увидишь вечером. Они не каждый год лезут, в том году не было дырки.

На перекрестке улиц, у колонки с водой собралась небольшая компания пожилых женщин. Кто-то с ведром, кто-то просто так стоял. Они что-то радостно обсуждали. Завидев их, баба Поля что-то забурчала себе под нос, зашаркала туфлями шустрее. Но, просто так пройти мимо нам не дали.

— Поля, Поля, поди! Да поди, чего ты ! — крикнула одна из женщин, — Михалева всем трындит, что ты с пустым тазом по гостям шалаешься, мол, стыдно тебе за свои косицы!

— Чёее? — баб Поля резко развернулась и ринулась к колонке , как ураган. — Да она, да тварюка она…

— Ой, чей-та, у нас молодая нова? — пропела одна из бабулек, ставя полное ведро воды на землю, — Твоя чтоль, Поль?

Оглядывая меня с ног до головы, женское общество щурилось, натянув фальшивые улыбки. Они улыбались, а мне почему-то мерещились клыки в растянутых ртах, вместо платьев какие-то серые робы, а когда они стали окружать нас и трогать меня за плечи, как-то резко выветрился хмель и приятное расположение духа. Бабки, словно стая волков, кружила вокруг, принюхивалась, оттирая гневно распинавшуюся бабу Полю от меня подальше.

— Ну, молодая, как тебе у нас?

— Все ли нравится? Остаешься?

— Иди ко мне, я тебя научу…

— Нет, Боровиха, она ко мне пойдет, моя, чую…

— Ко мне иди... Ко мне иди... — эхом отдавались голоса в голове.

Чем больше бабки говорили, тем хуже мне становилось. Слабость в коленках появилась, захотелось спать, да просто лечь тут, у вот этого забора, в лопухах, и свернуться калачиком. Перед каждой из женщин, на уровне бедер стали закручиваться темные вихри, поползли щупальцами, извиваясь, подтягивась все ближе и ближе…

— Эй! А ну хватит, суки голодные! — раздался крик бабы Поли, и все прекратилось.

Она схватила меня за руку и потащила за собой.

— Ой, прости дуру! Зацепили на слабо, а я и потащилась. Ты как, Настасья?

— Да вроде ничего…

— Ничего… А могли бы все выпить. — пробормотала старушка. — Они не плохие, ты не думай.

Просто... Просто бабы. Несчастные. Отмотали свое уж, жизнь у них так сложилась. Мы их не судим, раз живут здесь, то и воюют так же, как мы. Но, держаться от них лучше подальше.

Сквозь вату в мозгах пробилось воспоминание, как баба Стеша говорит, что к

таким бабкам лучше не подходить, а то мандой своей сжуют. Ну, теперь-то все стало яснее. И как-то сразу захотелось домой очень. Я, конечно, все понимаю про женские коллективы, но там как-то лайтовей все. Хотя… В принципе, все то же самое. Выжрут всю энергию, весь мозг, да еще и насрут в душу. С самыми добрыми намерениями. Эти хоть научить чему-то хотели.

Дома нас встретил мурчащий Додик, закрутился у ног.

— Жрать хочет. — с неудовольствием сказала баба Поля.

— Мама, млять… — кот вспрыгнул на стул и воззрился зелеными прожекторами на стол, где, видимо, должна была появиться еда.

Я тоже присела, тупо пялясь на скатерть. Понемногу мне легчало, и тоже захотелось есть. Так вдвоем мы и просидели, пока, баба Поля не появилась откуда-то со двора, хлопнув дверью.

— А вот кому пельмешек, да щщей наваристых? Сметаны с погреба достала.

Когда она успела все это приготовить, я не поняла. Ночью, что ли? Под носом оказалась тарелка со щщами, в миске исходили паром кругленькие, пузатые пельмени в масляных каплях. Я ела и чувствовала, как ко мне возвращается желание двигаться, а баба Поля что-то приговаривала, поочередно гладя по голове то меня, то кота. Ему положили на блюдце сметаны, и Додик, заляпав усы, во всю метал языком.

Объелась. Навалилось сонное безразличие, устала, дело же к вечеру уже. Солнце так и не зашло еще, вися над горизонтом, просвечивало сквозь макушки деревьев в лесу, который было видно из окна. Надо бы поблагодарить хозяйку за вкусный ужин, да она вышла куда-то. Внезапно я услышала знакомый звук, которого, по моим соображениям, быть здесь вообще не должно. Звук звонка по скайпу. Доносился он откуда-то из глубины дома, вроде как из спальни бабы Поли. Звонок все не умолкал.

Я пошла на звук, и это было, наверное, самое большое мое удивление, за все время пребывания в деревне Райки.

В комнате бабы Поли, между шкафом и кроватью стоял стол с монитором на 27 дюймов, под столом светился синим навороченный комп. На экране долбился скайп, вызывал контакт “ уеба кгбшник”. А-хре-неть.

Откуда-то сзади налетела бабка, грузно приземлившись в компьютерное кресло с высокой спинкой, ткнула в прием вызова и пригладила волосы. На мониторе возник пожилой мужчина в форме, сидел он явно в кабинете, так как за ним на стене был виден чей-то портрет и стеклянная витрина с модельками кораблей.

— Ааа.. — протянул мужик, узрев нас вместе, — вы там уже в сборе все? Новичок у вас, Полина Степановна? Это хорошо. Надежный контакт?

— Да, Илья Викторович, вводим потихоньку в дело. — заюлила бабка, вертясь на стуле.

— Так вот. По оперативным данным, межпространственное окно, именуемое в простонародье “дырка”, откроется сегодня в 23 часа 44 минуты. Всему гарнизону объявляется боевая готовность с 23.00 до 6.00 утра. Обзваниваю всех поочередно, но, по своим каналам связи передать еще раз. В прошлый раз до Морошкиных не смог дозвониться, это непорядок. Задача для вас, как для командира отряда: подавление нашествия инородных вторженцев любыми способами. Даю добро на устранение нежелательных элементов при помощи оружия и любой тактики. Отлов на этот раз не нужен, экземпляры, доставленные ранее, изучены и утилизированы.

— Дык че, Илья Викторович, и пострелять можно? А то дубинами их хрен добьешь.

— Приказом свыше дано добро на отстрел. Теперь можно.

— Ну, наконец-то. Надоело уже вручную.

— Выполняйте приказ. — на погонах сверкнули большие звезды, мужчина отключил вызов.

Полина Степановна нервно барабанила по столу пальцами.

— Ну, девка, раз уж ты тут в самое пекло влезла, то и вопросы задавай. А то вижу, аж помрешь щас от любопытства.

Ага. А мне помереть и хотелось. Только от страха. Это получается, я тут вляпалась в историю с бабками, имеющими паранормальные способности, живущих в деревне, которая типа военного гарнизона что-то. Охраняют они какую-то дырку, через которую раз в год лезут из ада черти или хер там знает кто еще. А еще тут все странные, и кот говорящий. Только руганью, правда, но говорит. Это вам не тот, который “ идет налево песнь заводит, направо - сказку говорит”. Это такой кот, который всех мразотами может обозвать и за столом ест. А еще меня могут закрыть где-нибудь в дурке, если болтать стану о таком чудесной фольклорной экспедиции. Может, лучше сразу в бега податься? В лесу ночь пережду, а утром автобус в Вельск идет.

— Настена, ты не робей, знаю, что сто вопросов в голове трещат и непонятно тебе все. Я-то сюда приехала, дак знала почему и зачем. Давно это было, я уж все как данность принимаю. Тебе-то ясно дело, в диковинку все.

— Ээээ.. И как же вот это вот все у вас? — я обвела рукой монитор и комп, уже понимая, что тупее вопроса в жизни не задавала.

— Пф, детка, ты что думала, мы тут старухи серые, мозгами обделенные, живем как как при императоре Николае втором? — в речи бабы Поли произошли изменения, исчез местный говор, оканье, и устаревшие обороты. Со мной словно заговорила моя учительница русского и литературы. — Мы здесь на рубеже миров живем, защищаем наш мир, как можем. И ты, я надеюсь, станешь частью нашей защиты. У тебя есть все, чтобы стать вместе с нами в ряд. Ум, упорство, смелость, желание выделиться и способность задать жару всем, кто против тебя. Мы это по запаху чуем. Ты знаешь, что безумие имеет запах? Приезжают иногда к нам такие, высокодуховные и просвещенные где-нибудь в Индии или в инстаграме. Думают, тут будет им место силы, вековые обряды, благость и умиротворение. Экзальтированные дамочки в широких штанах, как у персидских наложниц и травяной едой. Ты бы видела тот цирк, что они на берегу Кокшеньги устраивают. Падают, катаются по земле, поют невесть что, руками странно машут, мол, приобщились к обрядам нашим. А на самом деле - пахнут безумием. Кто-то только начинающимся, кто-то в самом цвете. Нормальных, как ты - мало, очень мало. Ценный ты кадр, то-то тебя сиделицы к себе потянуть хотели.

— Какие сиделицы? — я все еще ничего не понимала.

— Те, кто у колонки стояли. Эти женщины приехали сюда потому что некуда идти им в родных местах. Не ждет их там никто. Из колонии вышли, поскитались, да если мозги на место встали, то сюда иногда таких прибивает, как щепку к берегу. Ну да мы их принимаем, да втолковываем как им жить. Не всегда получается, но защитники из них хорошие.

— А мужчины ваши где? Ни одного не видела, и детей тоже. Дети тут есть?

— Детей никто из нас иметь не может. Да и опасно сюда с детьми приезжать. Они у козлов первые жертвы. А мужчины тут чахнут, да умирают. Место такое. Знаю, что есть деревни у других разломов между мирами, где только мужчины живут, а женщины не приживаются. Каждый несет свою долю. Ну, да это даже хорошо. Еще раздоров из-за мужиков нам не хватало.

Ну да, ну да, если они из-за булок так ругаются, что ж из-за мужчины будет? Клочки по закоулочкам полетят от вязаных кофточек. Ах, да, вот еще назрел вопрос.

— Баб Поль, а почему вы всегда в теплом? На улице жарища же. У всех кофты, а ваша подруга Лида Беркина в салопе плюшевом, не жарко вам?

— Да кровь не греет уже. Многие из нас так давно живут на этом свете, что и счет потеряли. А у Лидки салоп - естественная принадлежность, так сказать. — засмеялась старушка.

Не очень понятно, но хотелось спросить еще.

— А вот этот человек в форме, он кто?

— Начальство наше. Ты что думаешь, про такие места никто, кроме живущих здесь и просвещенных ебанашек, которые слышали звон, не знает? Здесь тебе не Шамбала. У нас все под контролем. Специальная организация нам помогает. Обеспечивает. Договор у нас.

— А вот еще хотела спросить… — открыла рот я, но баба Поля резко меня перебила.

— Так, время сбора. Наши там уже балаган для пришлых закрыли и ждут. Пошли. Надень потеплее чего, ночи прохладные.

— А можно еще спросить? В доме ванная, а туалет на улице. Как так? Зимой же холодно.

— А это, Настасья, традиция. А потом у нас тут есть умелицы, волну на говне поднять. Уж лучше не в доме.

На улице было светло, почти как днем, за краем леса пряталась вечерняя заря, крася небо в розоватый цвет. Улицы деревни были пусты, и только иногда из дворов выходили старухи, кивали моей спутнице и пристраивались рядом с нами. В руках они несли длинные дубины, утыканные гвоздями-десятками со срезанными шляпками. Молча вышли на окраину деревни небольшим женским отрядом.

До берега реки Кокшеньга было всего ничего. А там уже горел высокий костер, сбоку от него стояли старушки в два ряда и, пригорюнившись, пели какую-то заунывную песню.

— Все ли собрались? — внезапно зычно крикнула баба Поля. — Все ли готовы?

— Морошкиных ждем еще. — откликнулся кто-то из старушек.

— Да чтоб их. Уже одиннадцать. Чертим круг!

От толпы отделились три женщины и пошли вокруг костра, волоча за собой те самые палки, утыканные гвоздями, вспахивая землю. Борозда получилась довольно глубокая. Потом вышли Поля и Стеша, стали класть в бороздку пучки трав, напевая при этом. А когда остальные женщины подхватили песню, меня мороз по коже продрал. Высокие голоса подхватили мелодию, слова вплетались в вечерний воздух, в завороженно качающими листвой деревья, возносились к небесам, плавно нисходя до примятой десятками ног травы.

На вечерней зоре, на высокой горе

Стоит дуб вековой, под ним гроб золотой

У том гробе мертвец, в домовине жилец

Вокруг ведьма ходит, речи заводит:

Пойду по кругу, позову подругу

На веселье, на здраво, на зелены дубравы

Кто костей хотел, два мешка съел,

да чтоб подавился, мертвечиной травился.

Чтоб его загнуло, кишки завернуло,

Не исти, не истись, по земле не нестись.

Земля наша, дай плоти́, нас защити.

Слово мое крепче камня, крепче железа

Отныне и до века. Гой!

Пока травки закидывали в канавку, бабульки собрались у костра, встали у круга, не заступая в него. Как припевка закончилась, они тоже заголосили: “Гой, гой!” От их боевых кличей аж уши заложило. А потом началось интересное.

Все повернулись к бабе Лиде, словно ожидая чего-то. Та взмахнула руками, коричневый плюшевый салоп сверкнул стеклянными пуговицами, а огонь в костре загудел, взметнулся почти до вершин елей, что росли неподалеку. Видать, не только тесто у бабки высоко всходило.

Огонь облизывал жаркими языками розоватое небо, белая ночь накрыла берег реки тишиной, словно саваном. Потрескивали поленья в костре. В этой дикой тишине, где даже птицы перестали вести вечернюю перекличку, женщины стали входить в круг по одной, преображаясь на глазах и молодея. Шаг в круг,  и на одной из них появилась форменная юбка, сапоги, и зеленая гимнастерка с красным, растекающимся пятном на груди, на ком-то появилась серая арестантская роба с нашивкой на кармане, кто-то входил в круг в мятой льняной рубахе, длинной юбке и лаптях, но бабка Лида поразила меня больше всего.

Когда Лида Беркина вступила в круг, сгорбленная спина ее распрямилась, а потом ее сложило пополам. Бабку стало выворачивать, изгибать под немыслимыми углами, а плюшевый салоп, казалось, врастал в кожу. Через пару секунд в круге у костра обнаружилась огромная матерая медведица, которая гулко рыкнув, заняла свое место за кругом.

В голове заорал Руби Род: “ Омайгат, омайгат… Корбен, Корбен! Омайгат!” В районе задницы ощутился холодок, но тут стоящая рядом баба Поля сказала:

— А теперь Аглашка.

Это была та женщина, у которой я изначально должна была остановиться. Аглая Ивлева. А вот она, войдя в круг, обратилась здоровенной волчицей. Дальше все поплыло, как в тумане. Бабки Морошкины в вышиванках, баба Поля стала молодой женщиной в форме летчицы второй мировой, и я, вступившая в круг, но на мне ничего не поменялось. Как это работает? Кто каким пришел, таким и остается?

Когда бабье войско было было приведено в полную боевую готовность, все встали полукругом возле берега реки. Шелестели камыши, на песок накатывала мелкая волна, где-то плескалась рыба… И ничего… Только застывшие на берегу женские фигуры с дубинами в руках напоминали игроков в бейсбол, приготовившиеся отбить мяч. Баб Поля вроде говорила, что козлы какие-то лезут. Зачем животных-то уби…

А они как полезли!!!

Возле реки, на самом краю берега, в воздухе засверкали мелкие молнии, вода заискрилась, забурлила, вспенилась волной, и на траву из воды выскочил натуральный черт. Существо, передвигающееся на двух задних, с копытами, покрытое черным мехом. Жуткое, искореженное лицо, отдаленно напоминающее человеческое, длинные рога, прижатые к груди руки, в которых был зажат мешок с чем-то.

Больше всего существо напоминало фавна из легенд и фильмов. Но, если в кино они еще более-менее приемлемо выглядят, то вот этот, в реале напоминал жертву зоофила, если бы биология немного попустилась принципами. И этот сраный козлина, выскочивший, как черт из табакерки, стал метаться между женщинами, замахивающимися на него дубинами. Недолго он мельтешил, медведица придавила его через пару минут.

И началось нашествие.

Из воды полезли разные твари. Пара белесых червей с рыбьими хвостами были прибиты сразу же, как выползли. По одному вылетали “козлы”, тряся исполинскими мудями, и мешочками, трепетно прижимаемыми к мохнатой груди. Они пытались прорваться по одному, парами и тройками. Атаковали рогами, мерзко верещали, прорываясь за окруживших их женщин. Медведица и волчица метались, заваливали бьющих копытами существ, рвали зубами глотки, вспарывали когтями животы. Кого не достали оборотни, метко доставали дубинами женщины в робах и гимнастерках. Мозги и рога летели по всему бережку.

Баба Поля пока стояла рядом со мной и руководила, выкрикивая команды типа “ Нина, справа!”, “ Ольша, новый! По ногам бей!”

В какой-то момент из воды выскочило сразу несколько рогатых и помчались врассыпную. Кого волчица успела схватить, кого дубиной приголубили, а вот один пошел на таран, и побежал прямо на меня. А мне ничего не дали. Ни палки с гвоздями, ни чурки для топки. Ничего у меня для обороны нет. Эта страшная морда будет снится мне еще долго потом. Я там все деталях рассмотрела. Еще пока он ко мне бежал, между ног у него стало красное и длинное что-то болтаться, заблеял что-то на своем, да мешок свой ко мне протянул.

Тут-то и расцвела у него во лбу красная звезда. Вокруг дырки. Рядом стояла баба Поля и деловито запихивала в кобуру, что скрывалась под кофтой, черный ТТ.

— Че? Илья отстрел разрешил. Патроны казенные. Выдано восемь - отстреляем восемь. — таков был ответ на мое вытянутое от ужаса лицо. — Главное, своих не ранить. Ты, стань-ка за меня, а то их на молодых запах ведет.

К утру вроде все затихло. За ночь из воды вылезло еще штук десять непонятных тварей, которых бабки называли русалками. Кровь у них, оказывается, зеленая, цвета тины. Козлы перестали выскакивать уже к восходу солнца, часа в четыре утра. Мне стало интересно, что там эти существа тащили такого ценного, в своих мешках? Ведь у каждого был свой мешочек, нежно прижатый к груди. Пока бабульки таскали дохлых козлоногих в костер, я открыла один из мешков, который валялся неподалеку. В нем обнаружились свернутые в трубочку бумажки, что-то типа паспорта, наверное, с рисунком существа в рамочке, и строчками справа, наполненные странными закорючками, похожими на арабскую вязь. Бусы из черных камней, красные круглые туфельки, и пара колокольчиков с петлями, чтобы их цеплять. На рога, наверное. Если трясти рогами, то звук будет оглушающий.

К шести утра берег был чист, пахло шашлыком и паленой шерстью, только в траве еще кое-где сверкали красные лужицы. Бабка Лида уже ковыляла в своем коричневом плюшевом салопе, Ивлева волчицей еще умчалась, как только солнце стало всходить, а остальные женщины приняли свой ежедневный вид. Теплые кофты, цветастые безвкусные платья времен СССР, седые волосы, стриженные и убранные в пучки на макушке. Такие типичные бабульки, что стоят в магазине, в очереди за сахаром.

Я сидела у воды, слушая шелест волн, тихие переговоры бабулек, и решала, вернусь ли я сюда еще? Вроде как и место мне уже выделено. Позади затопало и кто-то погладил меня по голове.

— Ота, Настёна, так и живем. — баба Стеша тоже сменила свою гимнастерку на то цветастое платьице, в котором была утром. — Напужалася? Ты не боися, мы тут друг за друга горой.

— Баб Стеша, а споете еще песню про медведя? Я ее записать хотела. — вдруг вспомнила я.

— Дак чего сегодня дожж нагонять? Если жарко будет сильно, завтре спою, ты приходи. И тебя научу. Мне не жалко. А ты Полю-то слушай, она травница знатная, от любой болезни как лечить знает, учись у нее. Она хорошая, хоть и командовать любит.

— А козлы эти, они чем опасны? Почему их надо не пускать в наш мир?

— Да как почему? — воззрилась на меня старушка, — Эти навьи весь наш род выкосят, им только волю дай. Детей они воруют, молодых девок насильничают, да убивают потом, портят все, гадят, ломают. Ты чего думаешь, девушки пропадают бесследно в деревнях просто так? Одного такого упусти, так он пол-области за неделю окучит. И девочек и девушек, ему все равно. Только по черной шерсти его след и ищем. Русалки по реке расплываются, парней завлекают. У них дар морок наводить. Червяк червяком, а парню кажется что красавица брюнетистая, сиськи вывалила, да в воду его, играть зовет. Ну и сожрут его там. А, вон, давай, иди, Поля зовет.

К чести бабы Поли, вопросов она не задавала. Дошли до дома и увалились спать.

Пару раз будил Додик, мурча в ухо что-то про “жрать не дали, твари, мля”, но видать, во сне я ему ответила в том же духе и кот больше не приходил.

С Полиной Степановной у нас состоялся серьезный разговор наутро. Предложение бабьего гарнизона я приняла. Теперь ежегодно приезжаю к Полине на обучение, заранее, за неделю до Ведовок. Потом мы держим оборону и я еще недельку отдыхаю, да хожу по гостям. И к бабе Стеше - я уже умею собирать тучи, и к бабе Лиде - она учит меня как сделать мелкое крупным, да и к сиделицам тоже захожу, но ненадолго. Интересные женщины.

Преподша моя, Дрожкина-Тырц, даже не в курсе, что упустила. Это ее зазывали бабки, думали, она к ним переедет. Праздника Ведовки-то по сути и нет никакого, старые ведьмы выдумали все, чтоб молодую кровь завлекать. Ну, да я не в обиде. Хотя диплом пришлось писать на готовом материале, чтоб не загреметь в дурку. Просто хочу рассказать, чтоб вы знали, что есть такая деревня, где женщины защищают от нашествия навьих наш мир, как могут. Живут, сражаются с русалками, спорят и ссорятся, поддерживают друг друга в горе и в радости, готовятся к следующей “дырке” и лупят инородцев дубинами по рогатой башке.

А еще там есть кот Додик, матерщинник пушистый. Кто смелый, приезжайте, девочки.

Фото Марчин Награб

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Обнимаю, ваша Джурич.)

Для тех, кто считает что я пишу медленно. Ребят, я не писатель, сидящий за столом с пером за ушком и кропающим при свечке нетленку каждый день. У меня работа 5/2, семья, дела домашние и прочее, как у всех. Как могу, стараюсь вас радовать. Понять и простить) Эй, не забывайте ставить плюс, если понравилось!

А в этих сраных Райка́х, оказалось, не так уж и плохо…

Старый ПАЗик подпрыгивал на пыльной дороге, я тряслась на заднем сидении автобуса, усиленно разглядывая проносящийся за окнами унылый пейзаж, потому что бабка, сидящая напротив меня, сверлила меня глазами, похожими на блеклые стекляшки. Подслеповато щурилась, приглядываясь, даже наклонялась, словно пыталась меня понюхать. Это было очень странно и неприятно. “Чудь белоглазая.” — почему-то всплыла старая обзывалка. А тут все такие. Белые волосы, глаза, как у призраков, с еле подкрашенной радужкой, говор такой, что вообще не понимаешь, что они трещат. Фразы, как пулеметная очередь. В кассе на вокзале два раза пришлось переспрашивать, чтобы понять, что она там окает.

Пока я стояла на остановке, ожидая автобус на Райки́, уже было понятно, с каким контингентом я поеду. Вокруг одни бабки. Пожилые женщины и совсем древние бабули, с какими-то кошелками, ящиками, сумками. Несмотря на июльскую жару, одеты они были в теплое, на ком-то стеганое пальто, толстые вязаные кофты, одна - просто вылитая баба Яга. В коричневом плюшевом салопе, платке в мелкий цветочек и валенках. Только метлы и кота черного не хватает.

Старухи шушукались за моей спиной, а одна даже громко сказала, что мол, видать зеленки-то немало ушло, аль с болота девка вылезла. Это они про мои волосы. Они зеленые, да. Для местных это шок, наверное. Не то, чтобы я такой провокатор, или хочу бросить обществу вызов. Просто в один момент мне захотелось иметь зеленые волосы. А если мне чего захотелось, я это обычно делаю. Может быть иногда и кляну себя потом за сделанный выбор, но так как он мой, и вроде осознанный, то все моральные терзания сводятся к выговору, с занесением в какие-то дальние закоулки сознания, и на этом все заканчивается. Потому что я собой довольна.

Вот и сейчас я пялилась на елки и осины, пролетающие за окном автобуса, а внутренний голос бухтел : “ Осспадя, Мамонтова, ну куда тебя несет? Что ты там забыла, в этой богом забытой деревухе? Какой фольклор? Там уже все носители местных обычаев спились и умерли. Что ты там найдешь? Частушки про “девки трахнули попа” или песенки про разудалого тракториста. А еще там сортир на улице.”

Наша дорогая преподша на факультете филологии, Дарья Васильевна Дрожкина -Тырц ( да кто ж ей сказал, что это будет удачное сочетание фамилий, когда она вступала в брак?) была непреклонна. На фольклорную практику надо ехать именно в Архангельскую область, в деревню Райки, Вельского района. А как расписывала...

— Живописная деревня на берегу реки Кокшеньга, там такие люди… Соль земли! Мы там были в прошлом году на Ивана Купалу, девочки, это просто рай на земле! — вещала Дрожкина, а девочки и пара студентов мужского пола слушали ее, приоткрыв рот, — Вот куда вы поедете. Я уже договорилась с деканом, вам все оформят.

— Дарья Васильевна, так там все вдоль и поперек прочесано уже, чего нам туда переться? — наш знайка Вадик как обычно, взял и ткнул в воздушный красный шарик, который надула нам преподша.

— Ты, Вадим, можешь и не ехать. Но учти, что диплом тебе писать лучше на самостоятельно собранном материале.

Дрожкина скривилась и продолжила свою речь, обещая чуть ли не утопическую пастораль в отдельно взятой деревне, приветливых местных жителей, готовых поделиться сакральными знаниями предков, и главное, что мы успеем на тот праздник, на который она не смогла попасть, а вот мы как раз на Ве́довки и успеем.

Короче, на Ведовки я поехала одна. Со мной должны были поехать еще Клячкина и Рудковский, но у Рудковского мама уже все купила и разрулила, сына поехал в Анталию, собирать присказки местных торгашей, видимо. А Кляча… Ну, у Клячи все как обычно - не понос, так золотуха. Позавчера она позвонила и стала ныть, что у нее депресуха, живот болит, в поездах одни пьяные едут и ей будет страшно, что лучше она готовый материал возьмет для диплома, статьи же есть, да там и собирать нечего. Колхоз вонючий и вообще, прощай немытая Россия, все равно в Испанию родители переедут на следующий год.

Ну и вот, в Райки я еду сама. Да, я упертая такая. А потом, интересно же. Про такой праздник - Ведовки, я вообще не слышала никогда. Может и вправду что-то самобытное, Дрожкина говорила, что только в том районе осталась традиция его отмечать. И все бы хорошо, если бы не долбанный старый автобус, набитый старухами.

Бабка всё продолжала ко мне наклоняться и в какой-то момент, дотронувшись до моей коленки, сказала:

— Ты, доча, старух не слушай, волосья-то хоть в красный покрась, дак все равно ж как у нас станут. Им-та завидно просто, давно молодых у нас не было. На Ведовки едешь?

— Ага. — умело поддержала я беседу.

— В первый раз-то, не боязно?

— А чего там у вас такого, страшного? — подумав, что бабка немного не в себе, я решила свернуть так чудесно начавшийся диалог. — Если что - я себя в обиду не дам.

— Ну-тко, смотрите на нее… — старуха поджала тонкие губы, покачала головой и отвернулась к окну.

И хорошо. Потому что остальные бабки стали оборачиваться, перешептываться, словно обсуждали мои слова и противно хихикать. За эти трясущиеся от смеха сгорбленные спины я их возненавидела просто. Тупые старухи, ничего в своей серой жизни не видевшие. Для них девушка в штанах и ботинках , да еще с зелеными волосами - событие, которое они будут обсуждать еще год. Через полчаса бабка, сидевшая напротив меня опять со мной заговорила. Да что ж ей неймется.

— А ты, доча, у кого остановишься -то? Ночевать где буш?

Я достала из рюкзака бумажку, которую дала мне Дрожкина-Тырц. Она там списывалась с какой-то женщиной, готовой приютить студентов, на бумажке был адрес и имя.

— Вот у меня записано, бабушка. Улица Сычий погост, дом 2. Аглая Ивановна. Там комнату для студентов сдают. А мне всего на два дня.

— Да кто ж тебя к Глашке-то послал? — охнула старуха, — Да еще и на Ведовки! Ты погоди, погоди… Лучше я тебя к Лешачихе нашей на постой определю. Там спокойней будет.

— Да ну что вы, мне адрес преподаватель дала наша. Она уже договорилась, не надо...

А бабка уже орала на весь автобус.

— Лидка! Лидка! До Лешачихи доехал кто? Девку, во, к Глашке послали на Ведовки, ты ж понимаш?

Лидкой оказалась та старушка в плюшевом салопе. Выправив из-под платка бледное ухо, она принялась натужно орать, переспрашивая, видно со слухом все плохо было. В конце концов было выяснено, что у неведомой Лешачихи сейчас постояльцев нет, и мне лучше поселиться у нее, в у той Аглаи сейчас не сезон. Как сказала бабка Лида, у Аглашки Ивлевой волки в огороде воют.

Что там за волки, я не поняла, но и жить на улице в названии которой есть слово “погост” тоже не хотелось. Может и к этой Лешачихе лучше будет. Бабки меж собой уже обо всем договорились, и та, что сидела напротив меня сказала, что отведет к хозяйке дома, а завтра сама Лешачиха на Ведовки пойдет и вот тогда, мол, ты , девка все и увидишь.

— Тебя, доча, как звать-то? — снова наклонилась ко мне старуха, втягивая воздух ноздрями. Да что ж она меня все нюхает, может пованиваю уже? Сутки в поезде Москва-Архангельск, да потом на дневной жаре торчать и в душном автобусе уже почти час - никакой дезодорант не спасет.

— Настя.

— А меня баба Стеша все зовут, и ты так зови. Ты, девка, меня держися, я ж вижу что в первый раз едешь. Ты к этим, — старушка кивнула на остальных бабок, — лучша не прибивайся, они тебя на два счета сжуют.

— Чем сжуют? — мне стало смешно от такого предупреждения. Беззубые старухи меня сжуют.

— Знамо чем. — и бабка ткнула пальцем куда-то себе между ног. — Всё мандой своей вытянут. Силы, молодость, радость, и не радость тоже.

Ошалев от такого предупреждения, и преисполнившись осознания, что баба Стеша точно сумасшедшая, я решила что надо ее отвлечь от такой темы и за одно собрать хоть какой-то материал по обрядовой поэзии. Может она присказки знает или песни, что на эти Ведовки поют.

— А скажите, пожалуйста, вот вы на Ведовки какие-то песни может поете или обряд какой есть? Я студентка, собираю фольклор местный. Расскажите про Ведовки вообще, что там делают?

Баба Стеша воззрилась на меня, как на слона в цирке, стала поправлять черный шерстяной платок, заправляя его за уши. Из-под платочка выбились серебристые пряди волос, завились возле висков. Она стала выглядеть как-то моложе, что ли, даже румянец проступил на восковых щеках.

— Дак чего... Ота завтра у нас Ведовки, это наш обычай такой. У нас, в Райках-то токмо и сохранился, поди. Завтра будем утрешнее тесто печь - косицы, а потом угощать всех, кто в дом зашел, а потом ужо в вечор-то на Кокше́ньгу пойдем, на берегу костры разводить, да русалок звать, песни поем, да… — бабулька все заправляла платок за ухо, словно он ей мешал слышать.

В душной, нагретой солнцем железной коробке на колесах стало невыносимо жарко, ветерок, хоть и залетал в приоткрытое окно, но облегчения не приносил. Удушающая вонь немытых старческих тел, ментоловой мази, которой бабки мазали поясницы и черт знает еще что, запах заплесневелого хлеба и куриного помета накрыла весь салон автобуса. Меня затошнило, а бабка Стеша все бубнила про свои Ведовки, про обряд, козлов, русалок, я стала дышать почаще, чтоб прогнать тошноту. Старуха, видимо, заметив это и немного помолчав, тихонько запела, похлопывая рукой по коленке :

медведь топтучий, нагони тучи,

дам меду, да овса кучу.

нагони туман, дам пирог румян.

отче громам Перуне,

силы Прави дарует.

медведь по небу гуляет, дождь призывает.

ой и на лапоньки капало, и на ушки капало

да на зубки кровь наша капала, ой…

Я, позабыв включить диктофон на смарте, слушала бабкину песню, как завороженная, вроде даже раскачиваясь, под мерное пение тонким, надтреснутым голоском. Когда на ушки медведя стало капать в третий раз, на небе сгустились тучи, где-то прогремел гром и пошел дождь.

Свежий ветер залетел в автобусное нутро, принес запах мокрой пыльной дороги, зеленых листьев и свежескошенной травы. Мне стало легче, а остальные бабки загомонили, стали оборачиваться, злобно зыркая в нашу сторону.

— Стешка, хорош, и так холодно! — крикнула одна из них, и достав из кошелки пуховый платок, укуталась им, как будто на улице был жуткий мороз.

Странно все это. Как будто из-за песни бабы Стеши дождь пошел. А может старухи совсем поехавшие. Скорее бы уже конечная.

В Райках целая делегация пожилых женщин провожала меня до моего временного жилища.

Приехали мы в деревню в полчетвертого, а до дома этой Лешачихи шли еще полчаса, хотя я сама дошла бы за 10 минут. Бабули все время останавливались переговорить с торчавшими из-за заборов головами в таких же цветастых платках, здоровались, обменивались новостями, кто-то передавал подарки, кошелки набитые чем-то кочевали из рук в руки, и ни разу я не увидела ни одного мужчину. Ни старого, ни молодого. Детей тоже на улице не наблюдалось, хотя, может дома сидят, сейчас такое время, даже в глухой деревне интернет есть. Играют, может.

Проходя мимо почерневших от времени деревянных домов, я разглядывала затейливые резные наличники в облупившейся зеленой краске, распахнутые окошки, в которых колыхались от ветра кружевные занавески, качали красными цветами герани, и нежились на солнце коты. Асфальта в деревне не было, а вдоль заборов сделали деревянные настилы из досок, так непривычно - словно по мосту идешь. Доски поскрипывали под ногами, пружинили, а у дома, где мне предстояло ночевать, я даже немного покачалась на доске, как в детстве, пока баба Стеша ходила к хозяйке договариваться.

А потом меня позвали знакомиться. Дверь в дом была такая низкая, что мне пришлось наклониться, заходя в него. В коридоре на полу тканые цветные половики, в большой комнате из мебели только стол, два стула, маленький буфет с посудой и швейная машинка на тумбе. Над столом красный тканевый абажур с бахромой, короче все, как и положено, по моему мнению, в деревнях.

Из дальней комнатки вышла маленькая старушка в длинном сером платье, а за ней выползла баба Стеша, как-то загадочно улыбающаяся.

— Вота, Настя, это Полина Степановна, поживешь у нее. — баба Стеша мелко засеменила к выходу, — А к Глашке не суйси, и тут хорошо. Поля, девка первой раз, дак ты покажи, да расскажи. Обустрой. Завтра-ча ужо увидимси.

Полина Степановна подслеповато прищурилась, разглядывая меня, потянула носом воздух, и, видимо, сделав какие-то свои выводы, молча повернулась ко мне спиной. Махнув рукой, мол, иди за мной, повела в комнатушку, что была дальше по коридору. Там она еще раз махнула рукой, типа, располагайся, и все так же молча вышла. Странная старуха. Немая может?

В комнатке тоже было не густо с обстановкой. Узкая кровать с панцирной сеткой, тумбочка, стул и шкафчик с покосившейся дверцей. На окне все те же кружевные занавески, явно связанные вручную, два горшочка с фиалками, и старая керамическая вазочка с отколотым горлышком. Пахло в доме приятно, то ли сушеными травами, то ли сеном.

Разложив свои вещи, плюхнулась на кровать, застеленную байковым одеялом. Сетка пружинила, матрас был мягкий, вышитые наволочки на двух подушках пахли свежестью … И через пять минут провалилась в сон.

Я стояла на краю берега, покрытого обледеневшей коркой грязи, у моих ног, под тонким слоем льда крутилась вихрями серая, мутная вода, заполнившая все пространство до горизонта. Тяжелые волны вздымались вдали, перекатывались медленно, словно это было желе из воды и пыли. Внезапно корка льда под моими ногами треснула, ботинки заскользили, и я, неловко упав, съехала в воду. Дикий ужас охватил меня: уйдя под воду с головой, понимая, что зимняя одежда намокла и тянет на дно, стала пытаться выплыть на поверхность. Но как только я выныривала, волна плотным студнем прихлопывала меня, отправляя опять туда, где нет воздуха, туда, где я точно умру. Уже понимая, что не могу вдохнуть, что умираю в этой серой мутной воде, так нелепо барахтаясь в попытках сохранить свою жизнь, я вспомнила о маме. И мне так стало ее жалко, до слез. Ведь мама будет рыдать на моих похоронах, ей будет больно. Уходя все глубже под воду, просто заливалась горькими слезами. Вода все сильнее сдавливала, пыталась продавить ребра…

Дернувшись, я открыла глаза. На моей груди, подогнув лапки калачиком, сидел здоровый черный кот, внимательно разглядывая мой нос зелеными глазищами . Фух, вот это сон… Так страшно и горестно мне давно не было. Спихнув кота, который возмущенно мявкнул, поняла, что очень хочу в туалет. Надо у бабы Поли спросить, где это. Наверняка на улице, ток куда топать?

Быстро глянув на экран телефона, выяснила, что уже 23.32. Вот это я поспала. На улице было светло, почти как днем. Удивительно. Белые ночи - все таки здорово. Не надо впотьмах шариться по чужому дому. А бабка спит уже, наверное. Ну да ничего, разберусь как-нибудь.

Осторожно ступая на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку, пошла по коридору к выходу. И дернул меня черт повернуться, проходя мимо двери в большую комнату.

Баба Поля не спала. Она сидела на стуле у окна и отодвинув занавеску, что-то увлеченно разглядывала на улице. Я застыла на месте, боясь, что половицы скрипнут. Потому что бабка выглядела как-то странно. Седые короткие волосы на голове ее торчали, как у ежа иголки, дыбом, руки отбивали неслышную дробь по подоконнику, рот кривился, уголки губ скакали то вниз, то вверх, обнажая крупные желтые зубы. Она что-то шипела, глядя на улицу.

— От шшаболды, от шшшаболды… — донеслось до меня.

А потом старуха вытянула шею вверх, словно черепаха. Маленькая голова с торчавшими во все стороны волосами закачалась на невероятно длинной морщинистой шее, напоминая шипящую кобру. Зубы скалились, тонкие губы шевелились, как бледные червяки, руки бабки стали колотить по подоконнику сильнее, отбивая какой-то рваный ритм. Это было так жутко, я почувствовала, что до туалета точно не добегу. Пол подо мной скрипнул, бабка резко обернулась. В момент втянув шею, она испуганно заморгала, досадливо сморщилась, завозившись на стуле.

— Тху ты, забыла про тебя! Чего, девка, проголодалась?

— Да нет, бабушка. А где у вас туалет? — почти выкрикнула я и,не дожидаясь ответа, рванула к выходу из дома.

— За теплицей… — уже на крыльце услышала.

Возвращаться было как-то стремно. Помаявшись на крылечке, осмотрела двор. Ну, ничего особенного. Напротив крыльца сарай какой-то, из таких же почерневших бревен, как и дом, справа массивные покосившиеся от старости ворота с калиткой, слева огород. По окнами кусты сирени да раскидистая старая пихта, положившая лапы прямо на крышу дома. Дом как дом. Но хозяйка дома меня пугала. Что у нее с шеей? Может у нее такое прозвище, Лешачиха, не даром?

Откуда-то вынырнул черный здоровенный котище, и стал крутится вокруг ног, подергивая хвостом.

— Чего тебе? Из-за тебя во сне утонула, так на грудь давил, лосяра! — прошептала я коту, и отодвинула его ногой, — Иди давай, мышей лови.

— Дуррра… — промурлыкал кот и, горделиво задрав морду, прошествовал к сараю.

Поежившись и посмотрев по сторонам, я зашла в дом, на ходу размышляя, не стоит ли мне сходить к врачу. Котов, говорящих гадости, не бывает, значит в ушах шумит. А может и бабка нормальная, а я - нет. Галлюцинации от переутомления. Ну, часто же со студентами усердными такое бывает. Кто-то таблетки потом жрет, а кто-то в петлю лезет.

Полина Степановна за это время накрыла на стол. Откуда-то появился казанок с дымящейся парком картошкой, засыпанной резанным укропом, тарелка с терпко пахнущими солеными огурчиками, большие ломти ржаного хлеба на деревянной доске, какие-то маленькие соленые грибочки в керамической миске, и блюдце с желтым сливочным маслом. У меня заурчало в животе.

— Настасья, поди! — приглашающе махнула рукой баба Поля, — Исти будем, я тож с тобой посижу.

Волосы старушки уже были причесаны, шея обычной длины, и вроде все нормально, но я все равно настороженно присматривалась к бабке. А она навалила мне из казана душистой картошки в большую тарелку, туда же щедро сыпанула грибочков, положила пару огурцов, и со сковородки, стоящей на печке, выловила кусок обжаренной домашней колбасы. Запах был такой вкусный, что эту колбаску я стрескала в первую очередь, с картошкой, заправленной маслом. Охренительно просто.

Хозяйка, хитро сощуривщись, улыбнулась:

— Тебе, девка, осмьнадцать-то есть?

— 23 скоро. А что такое?

— Ну эта хорошо. Вота мы с тобой на ночь-то, по румочке. Чтоб спалось тебе слаще.

Баба Поля достала из буфета старинные высокие рюмки, графин с светло-зеленой жидкостью и налила нам по сто грамм.

— Сама настойку делаю, на травках. Ты пей, не боися. — подмигнув мне, старушка лихо опрокинула рюмку в рот, крякнула и закусила грибочком.

Настойка обожгла рот, теплым клубочком скатившись по пищеводу. На языке остался привкус горьковатой полыни и холодком пробежалась мята.

— Ух! Вот это да. — чет мне стало сразу так хорошо и уютно. — Похоже на “Бехеровку”, только лучше.

— Это ты еще мою “чертову́шку “ не пробовала. Там и смородина, и малины лист, и брусника. Да потом, если захочешь остаться, научу тебя такую делать. Завтра Ведовки покажут, кто ты есть-то. Может и другое варить тебе предначертано.

— Да ничего я варить не собираюсь. Я местный фольклор приехала собирать. Песни там, обряды, присказки.

— Ага, ага… — закивала головой баба Поля, — Да вы все так приезжаете… А потом кто остался учится, а кто без памяти уехал.

Старушка хихикнула и налила еще в рюмки.

— Давай, Настасья, за мою душу грешну выпей, да спать иди. Белые ночи длинные, а у меня бессонница. Пока тесто на косицы заведу, пока напеку. Завтре такой день, такой день…

Опрокинув вторую рюмку и немного осмелев, я решилась спросить :

— Баб Поля, а вы кого там за окном шаболдами ругали?

Старушка зыркнула на меня цепким трезвым взглядом, поняв, что я все видела.

— У нас тут странно кое-чего, да ты не боись. Мы нормальней всех тех, в городах. Ты поймешь потом. — и помолчав, раздраженно добавила, — А шаболды-то - Лидка Беркина да сволочь Михалёва! Пошли раньше всех к Стешке, тесто ставить, а меня не позвали! Думали, я их не увижу.

Баба Поля убирала графин в буфет, еще что-то бурча про гадских подружек, а я думала, что женщины с возрастом не меняются. Лидка Беркина, надо думать, та старуха в плюшевом салопе, что слышит плохо, а Стешка - баба Стеша, я с ними уже была знакома. Две подружки пошли тусоваться к третьей, а еще одну с собой не взяли. Обидно же, понятно.

Я уже собралась пойти к себе спать, потому что в сон клонило неимоверно, видать настойка действовала, как баба Поля присела за стол, и подперев рукой щеку, сказала:

— Вота я тебе фольклору спою ночную. Когда белы ночи, спится плохо, так оно очченна хорошо действует.

— Да я сейчас, за диктофоном схожу, ладно?

Но баба Поля прошла в комнатку вместе со мной, усадила меня на кровать, и пока я включала запись на телефоне, велела ботинки “сымать” да укладываться. Сама она приоткрыла окно, присела на стул возле тумбочки, подвинув мои вещи.

Пока я раздевалась и укладывалсь на кровать, раскладывая подушки как мне удобно, старушка тихонько запела. Мотив был незнакомый, тягучий, похожий на колыбельную. И так мне стало хорошо. Запах трав приносил покой, подушки нежно поддерживали голову, одеяло уютно обволакивало тело, веки стали тяжелыми, глаза закрывались… А баба Поля пела что-то нескладное :

Как на небеси солнце красное

Закатается, западает

За тёмны леса,

За высоки горы

Тихо да крадучись.

Матушка вечёрня заря

Затухает, ветки качает,

Не гремит, не зашумит,

В белых одеждах ночь величает.

Так бы и Настя

Приутихла да приумолкла

Спала-почивала

С вечёрней зари да до утренней зари.

В последний раз с трудом приоткрыв глаза, я увидела, как баба Поля шепчет, стоя надо мной какие-то слова, ускользающие от сознания. “... Как лесную ведовку приму , ступень за ступенью поведу…” — расслышала я, и провалилась в сон.

Продолжение следует.

Комментируйте, обязательно, так как у меня первый опыт такой - история с женским персонажем. Насколько правдиво получается, что правильно, а что нет, все ваши замечания учту, история в процессе написания, будет из двух частей.

Фото Марчин Награб.

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Обнимаю, ваша Джурич.)

История на конкурс Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место. Тема на февраль

Ели качали колючими лапами и шептали: “ Сыщешшшь, не сыщешшшь... Сыщешь, не сыыщешшшь...”, хлестали по лицу, не пуская в чащу леса. Ноги вязли в талом снегу, цеплялись за торчавшие ветви поваленных деревьев. Я падал и вставал, шел, рыская глазами по подлеску, надеясь усмотреть фиолетовую курточку или красные сапожки.

Дочка Савкиных пропала.

Вчера еще в нашей деревне все было тихо, мирно, жизнь текла своим чередом. А сегодня - весь народ на нервах. Многие даже с работы отпросились, чтоб пойти на поиски. Женщины стояли стайкой у продуктового и обсуждали нерадивую мать. Как можно было отпустить девочку гулять поздно вечером? Все же знают, что уже срок подходит, 1 марта на дворе, Навий день.

Я прошел мимо них в магазин, краем уха прислушиваясь. Наташка Дымиха, дородная тетка в зеленом стеганом пальто орала громче всех. Какая Светка Савкина рохля, всю жизнь квелая была, да если бы не Борька ее, так и сидела бы в колхозной библиотеке, пылюку бы глотала. Муж у нее золотой, такой мужик достался, а эта бестолковая умудрилась дите проворонить. Теперь ее Борька точно бросит.

Ага, подумал я, и к тебе побежит, видать. Все знали, что Дымиха со школьных времен к Савкину неровно дышит.

В магазине было людно, душно, пахло WDшкой, перегаром, мужики в теплых зимних куртках, унтах, кто-то в охотничей экипировке, толпились в очереди, покупали воду, водку и прочие нужные вещи. Все собирались идти на поиски. Обсуждали, что маловероятно, что ребенок выжил в - 10 градусов ночью, ушла девочка вчера вечером, часов в восемь.

Я встал в очередь за дедом Колей, через плечо у деда была перекинута Сайга и мощный фонарь на ремешке. На подсумке у него болталась маска, вырезанная из картонки, обклееная мешковиной. Маска зайца, что ли. Две дырки для глаз и намалеванный углем большой черный нос. Совсем старик крышкой поехал, подумал я, как на новогодний утренник в детсад собрался. Дед вертелся, норовил вклиниться в чей-то разговор, и все время задевал меня своим прожектором.

— Дед Коль! А чего в лес-то? Почему в лесу искать будем? — спросил я старого, чтобы отвлечь его от метаний.

Старик развернулся, долбанув фонарем стоявшего рядом физрука из нашей школы. Тот возмущенно обернулся.

— Здрасссь, Виктор Николаевич! — я подтянул деда к себе поближе, — Извините, мы нечаянно.

Дед Коля недовольно зыркнул на учителя, но сам извиняться не стал.

— Ото шо скажу тебе, Ромка, — завел дед, радостно узрев мои уши, готовые его выслушать, — ты ж понимаешь, что чужих у нас в деревне давно не было. Никто девчонку забрать не мог. Мать ее к Вересяхиным отпустила, мол на часок, поиграть с подружкой. Через два дома они живут, Вересяхины-то. Чаво там итить-то? Три шага. А в девять девки нет и нет. Все дворы до ночи оббегали. Ну и куда могла девчонка деваться? В Навий-то день? Знамо куда. В лесу надо искать.

— Да почему в лесу? Зачем ей в лес идти?

— А чеб ей не пойти, ежели зовут? Вона, 6 лет назад, пошли же двое. Пацан да девка. Им тоже по десять годков-то было. Да ты сам помнить должон. Вы вроде вместе учились.

Смутно припомнилось, как в школе был переполох, пропали двое учеников, что были меня на класс младше. Девочка и мальчик. Искали их всей деревней и нашли только пацана. В лесу, на поляне, в проталине. Такие ужасы рассказывали тогда. Что мальчишка сидел на земле и смотрел в небо. Вот только глаз у него не было. И пальцев на руках. Девочку так и не нашли. Я тогда подумал, что жути взрослые нагоняют, чтоб дети в лес не ходили одни. А сейчас припомнил, что всем моим знакомым девушкам с детства запрещали в начале марта на улицу вечером выходить. Мол, навий день, бродят неупокоенные души да злые духи по земле, ищут, кого бы увести с собой. Обмануть их можно, только если лицо свое не показывать.

Такие байки, впрочем, не мешали взрослым креститься, праздновать Пасху и прочие церковные праздники. Церкви у нас в деревне не было, но был молельный дом, и батюшка, который по вечерам любил обходить пару улиц с дымящимся кадилом, пошатываясь и распевая что-то похожее на псалмы, только с вкраплениями матерных частушек. Он говорил, что бога славить и матом не грешно. Скучно ему у нас было, понятное дело.

— Ну да, чего-то припоминаю. Дед Коль, ну вы-то чушь не несите. Кто ребенка в лес позовет на ночь глядя?

— Тьфу-ты, недовера какой! А то я не видал, кто зовет! Я вот как-то вышел вечером во двор, ужо на майские дело было. А там Поля моя, покойная, стоит. Да такая красивущща, как в молодках была. И говорит мне: “ Пойдем со мной, Коленька, покажу чего.” И рукой так машет. Дак я, дурак старый, пошел, да чуть в говняну яму не угодил.

— Куда?

— От туда! Для компосту яму-то вырыл глыбоку, да накидал уж в нее с под коровы и свиней, да всего там. Не утоп, но барахталси там долго бы.

— Дед Коль, мож самогон плохой был? — засмеялся я.

— Ты че, титька тараканья! У меня самогонка как слеза младенца - чистый! — осерчал дед и отвернулся, бухтя про молодежь, что не понимают нихрена, ишь, ишшо рот свой зявить тут будут.

Когда подошла моя очередь, я затарился всем необходимым, взял воды, спички, печенье.

После недолгого совещания, было решено прочесывать лес идя шеренгой, так чтобы каждый идущий видел слева и справа людей и не отрывался от них. Мобильники у всех были заряжены, проверено, есть ли номера ведущих поиск, чтобы в случае находки сообщить немедленно, что ребенок найден.

Лес у нас такой густой, что даже когда еще листвы нет - продраться сложно. Ельник весной - это даже для опытного человека непроходимое место. На лыжах не пройдешь, уже наст и местами прогалины есть, в сапогах вязнешь, кое-где еще по колено снега. Короче, как в болото пошли. Выломали себе слеги и вперед. Устал я уже на первом часу поисков. Дыхание сбилось, ноги гудели, пот катился градом и лоб от этого дико чесался под шапкой. Мужики шли, периодически выкрикивая имя девочки. Я тоже орал, но Кристина не отзывалась. Потом выкрики пошли все реже и реже. Видимо, было понятно, что ребенка живым не найти. Мы заходили все глубже в лес, все дальше от деревни и десятилетняя девочка уж точно сюда сама не дошла бы. Да и следов ее нигде не было. Я брел уже просто так, ни на что не надеясь. Не знаю, сколько километров мы прошли. По цепочке крикнули, что перерыв, и я, выбрав место повыше, стряхнул снег с поваленного дерева и уселся на него. Достал печенье, термос, что утром мама дала. Чай был еле теплый, но все равно согрел. Посмотрел на экран телефона - было двадцать минут четвертого. Ничего себе, уже полдня прошло. Скоро смеркаться станет. Пора же обратно, к дому двигать.

Я встал. Где-то справа должен быть физрук. Я его не увидел, но может он тоже присел перекусить.

— Виктор Николаевич! Виктор Николаевич! Ау! — покричал я. — Николаич, домой когда?

Ответом мне была тишина. Неподалеку с ели бухнулся ком снега. Может, птица какая с ветки взлетела.

Я еще покричал и понял, что меня не слышат. Решил, что позвоню участковому, он был координатором поиска. Телефон разразился серией неприятных гудков, и сообщением, что абонент недоступен. Я еще раз набрал координатора с тем же успехом. А потом стал звонить по остальным номерам. Абсолютно все были вне доступа. Очень странно. Сеть была, аж на четыре палки, а я не мог никому дозвониться. Они как будто отключили телефоны. И даже мама. Что происходит-то? Мама так поступить не могла!

В лесу темнеет быстрее. По снегу уже ползли синие сумерки, подкрадываясь все ближе и ближе. Руки замерзли, я натянул варежки и принял решение идти обратно. Никто же меня не осудит? Куда все подевались? Хорошо, хоть собственные следы еще видно, и по ним можно топать к дому. Может, поиски закончились и все ушли, а я проворонил этот момент, пока печенье жрал? Ну, пока светло, не страшно, волков у нас нет, значит бояться нечего. Дойду.

И вроде шел по своим следам, никуда не сворачивал. Но в какой-то момент отвлекся и понял, что стою среди елей, качающих обледенелыми лапами, на снегу, взрыхленным чужими следами.

Рядом с цепочкой следов тащилась полоска от чего-то, что висело у человека низко, продирая местами наст. Стал оглядываться и увидел впереди себя лежавшего ничком деда Колю. Узнал по фонарю и Сайге, что так и остались у деда на спине. От нехорошего предчувствия внутри все сжалось. Я побежал, проламывая корку наста, оскальзываясь и падая.

— Дед Коль, дед Коль! Ты чего? Тебе плохо?

Я кричал, а сам уже понимал, что скорее всего - всё, амба. Деда старый, может сердце подвело. Не по нему нагрузки, по лесу в снегу лазить. Перевернув деда лицом вверх, я сам чуть на отдал концы от неожиданности. На меня пялилась уродливая маска. Длинные уши, две дырки, сквозь которое были видны синие веки закрытых глаз и черный нос, нарисованный на серой мешковине.

Зачем дед ее надел? В лесу, где он один? От кого хотел закрыть лицо? В мозгу зашевелилась мысль про то, что в навий день злые духи ищут тех, кого можно с собой забрать. Где-то в глубине леса я услышал детский смех. Тут же застрекотали сороки, взлетая с ближайшего дерева. Помотал головой. Да не может этого быть. Замерзшие дети не смеются. Прислушался - все тихо. Даже дед не дышит. На всякий случай расстегнул его куртку и приложил ухо к груди. Ничего.

Так стало жутко. Был человек и нет человека. Только что утром в магазине толкался, и теперь все. Закончился.

Подумал, что надо как-то его вынести к своим, не оставлять же лежать старика на снегу. Снял с него фонарь, ружье, перекинув ремешки через грудь, и маску тоже снял. Хотел выкинуть сначала, а потом глянул на лицо деда и почему-то решил оставить. Накинул на ствол Сайги, чтоб не потерять. Нести деда, взвалив на спину, не получилось, он был тяжелый и все время сваливался.

Попробовал его тащить, но быстро понял, что проще пойти к деревне, за помощью. Да и успеем ли мы обратно, до темноты. Не понятно.

Побрел обратно, всей душой желая, чтоб снег ночью не пошел. Иначе я никогда не смогу показать, где лежит дед Коля. Засыпет все. Становилось все темнее. Перекинул дедов фонарь из-за спины, и, возблагодарив его за мудрость, включил. Вокруг стало еще темнее. Свет от фонаря прорубал лес узким лучом, остальное все погрузилось во тьму. Над головой зашумели деревья, ледяные ветки словно перестукивались, передавая донесение о заблудившемся парнишке и мертвом деде. Заухали филины, оповещая лес о начале ночной охоты, и я вдруг снова услышал детский голос, что-то спрашивающий, но слов было не разобрать.

Ну не может два раза показаться. Вдруг это Кристина там, может ее уже кто-то нашел. И я пошел на звук. Периодически долетал детский голосок и еще чей-то, мужчина или женщина - не разобрать. Фонарь рыскал по насту, выбивая тысячи бриллиантовых искр, я шагал, увязая по колено в снегу, ели качали лапами в хрустальной корке льда и шептали: “ Сыщешшшь, не сыщешшшь... Сыщешь, не сыыщешшшь...” Я падал и вставал, шел, прислушиваясь, надеясь увидеть фиолетовую курточку или красные сапожки.

И увидел. На ветке осины висела красная вязаная шапка с помпоном. У девочки, по ориентировке, была такая. Она тут была. Содрав шапку, сунул ее в карман. Стал продвигаться дальше, мне даже показалось, что между деревьев я вижу отблески костра. В голове стучала одна мысль : “Я нашел! Я нашел!”

Ноги уже с трудом продавливали наст, все вокруг хрустело и шепталось, где-то сбоку мелькали тени, словно за деревьями кто-то прятался, перебегал от укрытия к укрытию, следил за мной. Несколько раз водил фонарем по сторонам, но никого не увидел. И тут я сделал шаг и упал. На землю без снега. На зеленую траву. Фонарь от удара замигал и погас. Это меня, наверное, и спасло.

Подняв голову, я увидел, что за стволами столетних елей есть вроде бы открытое пространство и там горит костер. Воздух был заметно теплее, как будто я попал в начало мая, снега нигде не было, и откуда-то донесся тонкий запах пролесков. Все это было очень странно. И я решил, что буду ползти, как партизан, ведь неизвестно, кто там, у костра. Если бы были наши мужики, они бы гомонили, смеялись, а тут был слышен какой-то бубнеж монотонный, да изредка глухие удары, как в бубен или большой барабан.

Ползти было тяжко, еще эта маска постоянно мешалась, спадая из-за плеча. Я решил, что хуже не будет и натянул ее на голову. Буду совсем как шпион, скрою лицо таким своеобразным камуфляжем. И я стал зайцем. Серым зайцем из мешковины, с большим черным носом.

И вот уже деревья расступаются, открывают поляну, посреди которой горит костер, лижущий оранжевыми языками пламени звезды на темном небе. У костра сидит женщина, на голое тело ее накинута шкура медведя, череп которого покоится у нее на голове. Кожа на ее груди блестит, словно сияет, а лица не видно - оно скрыто под бахромой из кожи, с нанизанными на нее стеклянными бусинами. Перед ней стоит девочка в фиолетовой куртке, джинсах и красных сапожках. Волосы девчушки распущены, разметались по плечам.

Позади них стоят странные фигуры, в одежде из шкур, лица их тоже скрыты масками, у одного из них в руках огромный бубен, с украшениями из перьев, косточек и вроде бы черепов птиц. Он ритмично лупит по натянутой коже куском оленьей ноги, и все они вместе повторяют за женщиной слова, что та произносит шепотом. Этот шепот эхом разносится по лесу, ему вторят фигуры в масках, верхушки деревьев качаются в такт, вся земля тихонько вибрирует, покачивается, дышит :

— Лагуз… Тейваз… Райдо! Альгиз… Тейваз… Ингуз… Райдо, Иса э Соулу!

Я приподнялся на локтях, чтобы лучше рассмотреть, что делает женщина в медвежьей шкуре. А она доставала что-то из кожаного мешочка и раскладывала перед собой на земле. Потом она встала, и подойдя к девочке, взяла ее за руку. Кристина молчала, и я понял, что с ней уже разговоры закончены. Может она и спрашивала что-то, и смеялась, но теперь она была как будто в трансе.

— Как зовут тебя, дитя мое? — прошептала женщина, и шепот разнесся по поляне.

— Кристина. — голос девочки был тусклым и ровным.

— Мерзкое имя! — прошипела медвежья голова, — нарекаю тебя Айя. Идем. Теперь ты будешь с нами.

— С нами Айя! Айя! — загудели у костра, забила в бубен фигура в маске с оленьими рогами.

Женщина в медвежьей шкуре махнула рукой и на том месте, где она раскладывала что-то на земле, взвилась вверх черная, клубящаяся тьма. Она толкнула девочку и та, споткнувшись, влетела в клубы темноты и пропала. А вот женщина остановилась и замерла на месте.

— Чую мальчишку! Мальчишкам нельзя! — она стала оглядываться, оскалив острые зубы. — Они смотрят, они трогают! Нельзя смотреть! Нельзя трогать! Найти, убить!

Голос ведьмы сорвался на визг, от которого у меня заложило уши. Я и так лежал в оцепенении, не в силах понять, что я вижу, а тут еще осознал, что найти и убить надо меня. Так же как и того пацана 10 лет назад. Вырвать глаза и отрубить пальцы. Потому что мальчики смотрят и трогают. Девочек?..

Те, кто стоял у костра, забегали, сбрасывая меховые одежды, и вдруг оказалось, что всё это женщины. Обычные женщины, вон даже одна в зеленом стеганом пальто, как у Дымихи. Но эти бабы так резво бросились прочесывать лес, что я дико испугался. Вжавшись в ложбинку за толстым стволом ели, я молился в первый раз в жизни всем богам чтобы меня не заметили. Кто-то пронесся мимо, тяжело дыша. И лучше бы я не поднимал голову и не видел никого больше.

Мне показалось, что пронесло, и я закопошился и привстал. Ведьма в медвежьей шкуре это словно почувствовала.

— Лимпия харвайя! Дагас! — крикнула она, и в костре почернели угли.

В небо взметнулся темный столп огня, из него выскочил огромный голокожий пес, черный, как само адское пламя. Оскалив пасть, он бросился прямо в мою сторону. В два прыжка он достиг места, где я стоял, прощаясь с жизнью. Ужас сковал все тело, холодным пот струился по спине, хотелось заорать, но голос пропал. Тоненькое сипение вырвалось из моего горла. И все. Я закрыл глаза и приготовился к боли.

Пес бегал вокруг, рыча и скаля зубы, припадал на передние лапы, словно хотел напасть, но почему-то все время смотрел не на меня, а куда -то рядом. Как будто не видел. Но он точно был не слепой, глаза его рыскали по округе, светились желтым, и от этой адовой псины так воняло мертвечиной, что в какой-то момент подкатила тошнота.

Эти танцы вокруг меня продолжались целую вечность. Пока медвежья голова не свистнула ему и крикнула что-то неразборчивое. Псина рыкнула и убежала к своей хозяйке, я закрыл глаза, вздохнув от облегчения, а когда открыл их, то понял, что стою по колено в снегу, в лесу то ли вечер, то ли рассвет, но не полная темнота.

Как я бежал! Как бежал… Если это можно назвать бегом. Мои ноги были как из свинца, еле переставлялись, продавливая слежавшийся за зиму снег. В какой-то момент я понял, что на спине болтается и мешает дедова Сайга, и может даже хорошо было бы пристрелить того адского пса, а потом понял, что ничего бы я делать не стал, даже если бы про нее вспомнил. Хорошо, что штаны не намочил. Стрелок.

Постепенно светало, я замерз, хотелось есть. Достал из подсумка оставшиеся печенюхи, погрыз, запил водой. Где-то вдалеке услышал лай собак и понял, что деревня уже близко.

Деда Колю мы нашли, через два дня. Хоронили всей деревней, на поминках все удивлялись, как это деда и меня так в сторону занесло. Нас искали до темноты, звонили, но телефон мой не отвечал. Я, немного выпив, пытался рассказать участковому, что видел, как Кристину какая-то ведьма в медвежьей шкуре отправила в черный дым, но тот только смеялся. Сказал, что когда люди замерзают, им и не такое может привидеться. А мне, мол, повезло, что очнулся и дальше пошел. А то б там, рядом с дедом и остался. А у дед Коли сердце крякнуло, старенький он был.

Да вот что-то мне подсказывало, что недаром он маску надел, тоже увидел кого-то, из навьих, и чтоб его не забрали, как раз страшным зайцем нарядился. Знал он что-то, чего молодежь не знает. И испугался так, что сердце отказало.

А через два месяца, аккурат на майские, на улице я встретил отца Кристины, Борьку Савкина. Сбоку к нему прилипла Дымиха, уцепившись за него, шла под ручку. В новом зеленом плаще. Видать любила она зеленый цвет, и Бориса тоже. Шли они открыто, и я понял, что мать Кристины осталась в одиночестве со своим горем. У Савкина новая семья. Ну, да кто я такой чтобы их судить.

Сейчас у меня своя семья. Моей дочке всего три года, и я уже учу ее, что вечером, перед началом марта, и первого числа тоже, на улицу выходить нельзя.

Потому, что Навий день.

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Обнимаю, ваша Джурич.)

Ромка сидел на кухне и дожевывал последний бутерброд. Чай остыл, мальчишка увлеченно следил за приключениями капитана Блада. Без книжки завтракать он не садился. Мама, конечно, ворчала, что есть с книжкой нехорошо, это вредно для пищеварения.. Но сейчас родители смотрели “Утреннюю почту”, и ему никто не мог помешать. Как он хотел быть таким же отважным, путешествовать по разным странам, вступать в бой с врагами на своем корабле. Может быть, Ромка даже согласился бы стать пиратом, хотя, он был пионером, так что красный галстук опозорить разбоем было нельзя. Но, он стал бы очень благородным пиратом. Отдавал бы все награбленное у богачей бедным людям. Как Робин Гуд.

В дверь зазвонили, потом мама крикнула: “ Рома, это к тебе!”, и он нехотя поплелся в прихожую. По пути вспомнил, что это же вчера ребята из класса обещали за ним зайти. Кататься на горках! Как он мог забыть?

На площадке толпились одноклассники, состукивая с полозьев санок снег.

— Табунов, ты можешь что-то делать вовремя, чтобы коллектив тебя не ждал? — курносая отличница Скрябина задрала свой нос еще выше. — Ты почему не одет?

— Я сейчас, пацаны, я быстро! — Ромка захлопнул дверь, проигнорировав присутствие девочки, и кривляясь, передразнивая Скрябину, пошел одеваться. — Табунооов… ты мооожешь... Можешь. В три секунды могу.

Натянул треники, сверху теплые штаны, свитер. Пальто, унты, схватил кроличью шапку-треух и санки.

— Мам, я на горку! — мама что-то сказала про одеться теплее, но Ромка ее уже не слушал, бегом спускаясь по лестнице и напяливая шапку.

Горками в их маленьком городке называли сопки, что были разбросаны по всей местности. Город был молодой, только начал отстраиваться, и две самые здоровские горки располагались за чертой города. Две пологие сопки, которые все называли “жопа великана”, из-за того, что стояли они близко друг к другу. Идти туда было минут пятнадцать - двадцать, сначала по новому микрорайону, потом по протоптанной дорожке возле накатанной лыжни.

Воскресенье - выходной день у всех, так что к горкам спешили не только дети, но и взрослые, с лыжами на плечах, санками, болтающимися на веревочках сзади. Целые семьи, разодетые в яркие болоневые курточки, теплые штаны и модные трехцветные шапочки-петушки.

Веселой компанией ребята пошли по дорожке, возглавляла процессию Скрябина, сверкая новыми алюминиевыми санками, за ней, смеясь и спихивая друг друга с дорожки в глубокий снег, тащилась тройка мальчишек. Ромка шел последним. Санки у него были старые, без одной рейки, и с погнутыми полозьями. Это в прошлый раз он неудачно влетел в сосну, занесло его в сторону, где еще стояли не вырубленные деревья. Но, радости от предстоящего катания это не умаляло.

От вида на сопки захватывало дух. Два больших холма, окруженных тайгой, а с них радостно визжа спускается вниз детвора. Взрослые степенно скатываются на лыжах с отдельного склона, изредка подскакивая на небольших трамплинах. Солнечно, морозно, в воздухе кружат маленькие снежинки, ветра нет, просто чудесный день для отдыха.

Ребята взобрались на верх одной из сопок и стали по очереди скатываться вниз, визжа от восторга, скорости, ну а Скрябина еще и хотела привлечь внимание Виталика, что тоже оказался здесь. Он учился уже в седьмом классе, в ромкиной школе. Конечно, на шестиклассницу ему было наплевать, тем более вокруг него вились девочки из его класса. Ромка нахмурился. Эта Скрябина просто позорит их класс. Как можно так себя вести. Еще и кинула веревку от санок прямо перед ним : “ Рома, завези наверх!” Он что ей, прислуга? Возмущению небыло предела. Он смотрел на удаляющиеся розовые штаны Скрябиной, провисшие на заднице от налипшего снега, и ему хотелось крикнуть : “ Ирка, у тебя вся жопа белая!”, но делать этого он не стал, потому что вдруг подумал про свою. А вдруг и у него такая же? Пальтишко ведь не длинное. Не прикрывает. Но, санки Скрябиной везти все же придется, не по товарищески оставлять имущество одноклассницы без присмотра.

Ромка, отдуваясь, тащил пару санок, воображая себя буксиром, тянущим большой корабль, и тут он заметил, что в стороне, в просвете между заснеженными елями стоит мальчик. Рядом с мальчиком скакал чудесный белый щенок с темным пятнышком на глазу. Во повезло кому-то, подумал Ромка, и остановился. Щенок прыгал, припадал на передние лапы, словно звал играть, а мальчик просто стоял и смотрел на Ромку. И вроде бы даже Ромка его знал - видел в школе. Имя еще у него было такое, смешное, как у кота - Вася. И тут этот Вася призывно махнул рукой, мол, давай к нам! Мимо проехали на санках пацаны из класса, обдав мальчика снежной пылью.

“Отойду на пару минут, там щенок же.” — бросив скрябинские санки, Ромка стал пробираться вглубь леса, увязая по колено в снегу. А Вася все махал рукой, подзывая его. Рука была красной, словно ошпаренной. Наверное, варежки потерял.

Добравшись до мальчика и собаки, Рома вдруг замялся, не зная что сказать. Этот Вася какой-то странный, смотрит и молчит, хотя сам звал подойти.

— Можно собаку погладить? Это твоя? — Ромка присел перед щенком, что вертелся как маленький снежный вихрь, ни на секунду не останавливаясь. — Вы чего не катаетесь?

— Мыы… деда ждем. — с трудом разлепил губы мальчик. — Нас дед тут оставил. Скоро придут.

— Кто придут? А, ты дедушку ждешь? Пойдем на горку, ты свои санки где оставил? — щенок вился возле Ромки, громко гавкая, толкая передними лапами под коленки. — Мои там.

Ромка оглянулся, показывая, где оставил сани, но сзади оказалась глухая стена заснеженного леса. Далеко забрался, подумал мальчик, а вроде всего шагов десять сделал. И тишина такая, как будто далеко от горки ушел.

Щенок радостно залаял, побежал куда-то по еле заметной тропинке, что петляла между деревьями. Вася медленно повернул голову, следя за убегающей собакой, растянул синие губы в улыбке, обнажив белые, бескровные десна.

— Это мои друзья, мы тоже играем. Ты тоже играешь. — тут Ромка заметил, что иней на Васином пальто не тает, и больше похож на ледяные иглы, что мальчик стоит без шапки, и поблизости ее нет, что изо рта у него не вырываются облачка пара, как у самого Ромки. Но времени подумать обо всем этом у него не было

Из-за деревьев стали выходить дети. Кто-то шагал по тропинке, кто-то шел напролом по снежной целине, почти не проваливаясь в сугробы. Девочки и мальчики, разных возрастов. Самый старший выглядел как семиклассник Виталик, только одет был несколько странно. Такую одежду Рома видел в фильмах, что показывали в передаче “ В гостях у сказки”, там царевичи и прочие добры молодцы расхаживали в таких вышитых кафтанах, и даже женились на подобранных в лесу замерзающих девушках.

На голове у парня была дурацкая шапка, некогда бывшая красной, а теперь напоминала облезлый колпак Петрушки.

— Ахахаха… — Ромку согнуло от смеха, — во ты вырядился, у вас что тут, уже утренник новогодний?

— Мальчик. Ты будешь с нами играть. — маленькая девочка, замотанная поверх коричневой шубки в пуховую драную шаль, подошла к нему и взяла за руку. Даже сквозь варежки Ромка почувствовал , что пальцы его леденеют. — Идем, там у нас деда сани сделал, кататься-то прям баско, ажно ветер в ушах свистить. Столпом не стой?

Дети , окружившие его, заулыбались, задергались, изображая радость, но Ромке уже очень хотелось уйти от этих странных детей, хотя и его ровесники тут были, и вроде бы с ними можно было поиграть, да еще этот забавный щенок, что трусил по дорожке туда-сюда, словно ожидая, когда же его позовут начать веселую кутерьму… И мальчик решил, что посмотрит все же, во что будут играть эти дети, может и ему понравится.

— Как звать тебя, малец? — тот, в красной петрушкиной шапке, наконец обрел дар речи. — Я Алексий, сын Игнатов. Старший я тут. Ты не боись, дед наш строгий, но добр к нам. Вот, смотри, терем наш, там и тебе полати найдутся. Пошли, покажу.

Парень в кафтане стряхнул со щеки тонкую корку льда и повел рукой, показывая вдаль. Деревья словно расступились, и Ромка увидел избу, словно из сказок, с резным крылечком, маленькими окошками, что пускали солнечные зайчики в глаза, длинными сосульками на заснеженной крыше. Труба на крыше имелась, но дым из нее не шел.

Девочка в пуховой шали тащила Рому к домику, приговаривала, что ему понравится, что играть они будут с утра до вечера, что в поле ему ходить не надо будет и коров пасти тоже. Вот ее раньше заставляли, а теперь даже за хворостом никто не гонит.

Остальные дети плелись позади, скрипя валенками по снегу. В тишине. Молча.

Ромка не понимал, что происходит. Вроде все такие дружелюбные, хотя и диковатые, одеты как будто сиротки из сказок, и Вася же с ними. С какой странной компанией связался этот мальчик. Надо будет обязательно рассказать в школе об этом. Он играет весь день напролет, домашнюю работу, скорее всего, не делает. Может он отстающий по всем предметам. Васю надо спасать.

И тут Ромку словно оглушило. Спасать! Он аж споткнулся и упал. И пока девочка с ледяными пальцами тащила его в сторону крыльца, он вспомнил, что фамилия Васи - Коробов, что в прошлом январе, на каникулах, Вася пропал где-то здесь, на сопках. И что искали его всем городком две недели. Не нашли, не спасли. Родители на кухне вполголоса говорили, что мальчик замерз в лесу.

Перед крыльцом его руку наконец-то отпустили. Скрипнула дверь. Перед ромкиным носом нарисовались серые валенки в инее. Он заерзал по снегу и поднялся на ноги. Хмурый старик в овчинном полушубке ткнул в него своим длинным посохом. Длинные седые волосы и борода засыпаны снегом, на кустистых бровях сверкают снежинки.

— Откуда дитя?! — его голос трещал, словно лютый мороз. — Где взяли, окаянные?

Дети понурились, опустили глаза, кто-то заковырял почерневшими пальцами пуговицы на тулупчике.

— Деда, нам скучно! — девочка в шали, что притащила почти волоком Ромку, вышла вперед. — Мы хотим с мальчиком играть. Он еще может. Теплый. А ты сани смастерил. Кто будет в горку их возить-то?

— Ты, Анисья, не блажи. Мне вас и так девать некуда. Вона вас, дюжина ужо. Дом треснет скоро. Отдам кого чукчам, будете знать! — дед сдвинул брови и маленькие черные колкие глазки его уставились на незваного гостя. — Ишь, извозчика себе нашли. Ты, малец, откуда будешь?

Ромка не понял, почему дед спрашивает “откуда” - все же здесь живем..

— Я из Октябрьска, откуда же еще? Местный я, из шестой школы. Да вы может мою маму знаете. Ее все в городе знают, она врач, в поликлинике нашей. Вы там были же. — возраст деда не заставлял сомневаться, что в поликлинике он точно бывал, и не раз. — И вот Вася тоже.. — Ромка осекся. Вася уже почти год тут обретался. А дед не знает откуда он? Подозрительно.

Дед махнул рукой на Ромку и у того пропало желание говорить. Как рот заклеили.

— Ладно, играйтесь. Ишь, разбойники, живу плоть запрячь решили.. — посмеиваясь в окладистую бороду, дед поднялся по ступенькам, вошел в дом и захлопнул за собой дверь.

Рома заметил, что в окне справа от входа маячит еще одно детское личико. Вроде бы мальчик, кудрявый, светловолосый. Дети окружили и стали тянуть куда-то в сторону, галдя что-то про сани.

— Анисья, — Ромка пошел рядом с девочкой в шали, — чего дед у вас такой странный? Вы что, все его внуки? А чего мальчик в окне, он гулять не идет? Он наказан? — вопросы сыпались из него, как орехи из дырявого мешка.

Малышка вновь вцепилась в его руку и варежку прожгло холодом.

— Дед Карачун не странный. Он нас всех спас. В лесу подобрал, когда мы замерзли уже. Вон, Ваську вашего нашел. Он просто не помнит, где и когда кого подобрал. За его век нас много было. А тот, что дома сидит, да в окошко глядит - то Мишка- пенек, его волки поглодали. Рук, ног нет - один пенек и остался. Не может он с нами гулять. Да дед и его не бросил. Все грозится его, бесполезного, чукчам отдать. Да где те чукчи, мы их и не видали никодась. Ты оставайся с нами, у нас тут весело. — девочка смотрела на Ромку снизу вверх, раззявив беззубый рот в жуткой улыбке.

Табунов, хоть и был пионером, и не верил в бога, да в прочие чудеса и предрассудки, не на шутку перетрухнул. Выражение “и его чуть карачун не схватил” он слышал не раз, и знал, что это означает - что человек чудом избежал смерти.

Так что же, этот дед и есть тот Карачун? Он и его может схватить, и тогда прощай мама и папа, новый кляссер с коллекцией вкладышей от жвачек, магнитофон “Романтика”, который, как уже он знал, родители готовились подарить ему на Новый год? Рыться в шкафах нехорошо, ведь тогда сюрприза не будет, подумал Ромка.

Анисья вела его по дорожке меж сосен, другие дети шли рядом, где-то вдалеке взлаивал Васькин щенок. И тут они вышли к саням. Здоровенным деревянным саням, со спинкой. Да в них можно лошадь запрягать! “ Ромочка, да это же тебя в них запрягут.” — прошептал в голове голос с интонациями отличницы Скрябиной.

Ромка дернулся, но девочка держала его руку словно клещами.

— Кататься, кататься! — за галдели дети и стали усаживаться в сани. Место впереди всех досталось Ромке.

Несколько пар ног стали отталкиваться, двигать сани к краю горки, и вот санки полетели вниз, ветер обжег ромкины щеки, дыхание перехватило, уши шапки хлопали где-то позади головы, сани неслись сквозь деревья, сугробы, взлетая на небольших кочках, грохались на пушистый снег, вздымая облака снежинок.

И все это в полной тишине. Вопил только Ромка, захлебываясь от страха и восторга. Докатившись до конца горки, мальчик оглянулся на тех, кто сидел позади него.

Белые лица покрылись ледяной коркой, дети, вцепившиеся друг в друга ручонками без варежек, были склеены в одну снежную скульптуру. Глаза, стеклянно таращивщиеся в никуда. Набитые снегом, раззявленные рты. И только маленький белый щенок по-прежнему скакал неподалеку.

Ромка соскочил с саней и ужасом стал трясти Анисью, что сидела прямо за ним.

— Девочка, девочка! — от страха он забыл как ее зовут. — Вставай, ну что же ты! Поднимайся!

Раздался тихий треск и ручка Анисьи оказалась в Ромкиных руках. Отдельно от тела. Красный обрубок торчал прямо из рукава шубки. Белела длинная, сломанная косточка.

Мальчик заметался, бросил руку, стал тормошить того, самого старшего, в петрушкиной шапке, но он тоже сидел, словно припаянный льдом к другим детям, недвижимый, похожий на стеклянную куклу.

— И пошто ты Анисье руку-то оторвал? — трескучий голос заставил подскочить бедолагу. — Эт шож ты тут творишь-та, гаденыш? Ужо я табе!

И длинный посох прошелся аккурат поперек пионерской спины.

Дед вынырнул из ниоткуда. Просто вышел из-за ближайшей ели, чуть стряхнув искристый снег с лап.

— Дедушка Карачун, я не хотел, честное слово! Мы катались. А потом я повернулся, а они все такие! — горячие слезы зло полоснули по глазам. Ромка разрыдался. — Я не виноват, простите меня! Хотите, я буду за них всех. Я помогать вам буду. Дрова колоть, воду носить. — Ромке вспомнилось про Тимура и его команду. — Мы вам всем классом помогать придем! Честное пионерское! Мы всегда помогаем пожилым, всем отрядом, и вам поможем.

Дед долго хмурил брови, стучал своей деревяшкой в снег, слушая обещания мальчишки. Ромка за это время прилично вспотел. И от страха, и от волнения. Снял шапку, от головы его повалил пар.

— Дедушка, вы не думайте, что я вру, — мальчик вскинул руку ко лбу, чтобы поправить мокрую челку.

— А ну-ка, ты чего, гаденыш, креститься тут вздумал? — загромыхал дед. — Я те дам, “не вру, вот те крест”! Ток дернись, заморожу как лягушку!

— Да вы что, дедушка, какой креститься! Я пионер! Я в бога не верю. Нам нельзя такое. Я красный галстук ношу.

Дед недоверчиво прищурился.

— И чаво таперь? Красный галстух - это какого бога оберег?

— Да никакого... Это символ пионерской организации. Нерушимая связь коммунистов, комсомольцев и пионеров! — не зря устав учил, пронеслось в голове пионера Табунова. — Мы в богов не верим, живем по совести и партийному уставу.

Ромка понимал, что дед ему не поверит. Привирать про партийный устав не стоило. Мал еще.

Тут от саней послышался треск, посыпался лед с замороженных лиц. Дети на санях зашевелились, стали раскачиваться, словно не могли отлипнуть от сиденья, Анисья встала, и увидев свою половинку руки заголосила.

— А и ручка мояааа… — тянула девочка на одной ноте, — а и бедненькая. Нету ручки- чем ложку держать. С голоду помру, по миру пойдууу...

— Ну, хватит ужо, девка, не ной! — дед хряпнул посохом об землю, и снег вокруг заискрился, затрещал воздух. — Чаво тебе есть? Сто лет не ела и еще потерпишь. А то вона, чукчам отнесу, им девки нужные. Хоть и без рук.

Анисья замолчала, другие дети уже отлипли от санок и столпились вокруг.

— Идите, провожайте гостя сваво, а то он тута помогать рвется, вместо вас. Тогда точно одного придется отдать. Полатей в доме мало. А этот еще и не крестится, вишь. Так в карачуновом доме ему точно не место. Не за что его к нам забирать. В богов он не верит, — проворчал уже под нос дед, — молодец какой… Тьфу ты!

Щенок, что все лаял неподалеку, наконец-то добрался до детей и тут же, увидев деда , стал ластиться, тереться вокруг карачуновых валенок.

— Ну ты, оголоед! — шуганул собаку дед, — А ну пошел до дела!

Белый щенок радостно залаял, закрутился, распадаясь на сверкающие снежинки,превратился в снежный маленький вихрь, и сделав оборот вокруг дедовых валенок, улетел куда-то ввысь.

— Ишь, вьюгу приучили с вами играть. Неча ей тут ошиваться. Кто мести снег вместе с ветром будет? Пушкин? — Карачун потряс бородой. — Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. Ага.. ага.. Хорош был Сашка, зря отпустил его. Так бы и замерз в повозке своей. Зато какие сказки бы нам рассказывал… Ладно, в избу пойду, вы проводите мальчонку, не место ему тут.

Дед удалился, бормоча под нос знакомое до боли. Они во второй четверти учили.

“Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.”

Ромка стоял в окружении давно умерших детей, замерзших в лесу в разное время, разные эпохи. И всех их подобрал дед Карачун. А Ромку отпускает. Потому что он не крестится. Для деда это, видимо, что-то значит. Может крест его, как чёрта припекает? Мальчик читал такое, в книжке про Вия.

Старший парень повел рукой и снова деревья как-будто раздвинули свои ряды. В прорехе, видимой из-за елок, носились дети со склона “ жопы великана”, визжали, кричали, снег искрился в желтом свете фонарей, был вечер, темнота давно царила над сопками.

— Вы, ребят, хорошие, но мне в школу надо. — словно извиняясь сказал Ромка. — Я может к вам приду еще, поиграем. Он помахал рукавицей, и рысью пустился к свету, к живым людям. Напоследок он оглянулся.

В карачуновом лесу царил солнечный день. Красная рябина в инее отбрасывала тонкие лучики света, дети, что провожали Ромку, улыбались черными губами, скалясь желтыми осколками зубов. Темные провалы глазниц вспыхивали зеленоватым огнем. Маленький силуэт, похожий на конфету-трюфель, махал Табунову половинкой ручки, отблескивая белой косточкой.

Ромка выбежал прямо на склон с лыжней. Мимо него проносились люди в цветных комбинезонах, как у космонавтов, на лыжах и каких-то больших досках. Парень в шапке с рогами, чуть не сбил его с ног, крикнув: “ А ну, щенок, в сторону! Пшел отсюда! Здесь трасса для лыж и сноубордов!”, и больно заехав по лодыжкам своей доской, укатил вниз. На склоне сопки играла музыка. Иностранная. Когда успели установить репродукторы, Ромка так и не понял. Днем еще такого не было.

Свои санки он так и не нашел. А еще коммунизм собираемся строить! Даа.. и санки кто-то скоммуниздил. Не жалко, они старые, но мама будет ругать, что растяпа, оставил без присмотра… Да в любом случае влетит, так долго задержался. Ушел утром, а сейчас уже вечер.

Спускаясь с горки, мальчик не узнавал места. Откуда эти большие дома, еще днем их не было? В некоторых окнах светились разноцветные гирлянды, волшебным образом мигали огоньки, окрашивая стекла то в красный, то в синий.

Ромка Табунов бежал сквозь незнакомый вечерний город, вплотную прилепившийся к сопкам. Кругом светились вывески магазинов, улицы были украшены цветными фонариками, люди, идущие по тротуарам, разговаривали сами с собой, прижимая плоские коробочки к уху. По дороге проезжали большие красивые машины, явно импортные, он такие даже в кино не видел.

Наконец-то он увидел знакомое здание. Гастроном, что недавно построили около его дома. В витрине светилась выложенная из белых огоньков надпись: “ С наступающим, 2020 годом! “

Что за чушь. Не может такого быть.

На месте их двухэтажки из бруса стоял большой торговый комплекс. Сверкая огнями и названиями магазинов. Из открывающихся периодически дверей доносилась веселая музыка. Пионер Табунов протяжно заревел, размазывая слезы по лицу.

Из подъехавшей к магазину красной машины вышла девушка в блестящей меховой шубке. Ее длинные волосы цвета снега были красиво уложены локонами, сапожки на высоких каблуках доходили ей до колен. Пока Ромка, открыв рот и забыв свое горе, пялился на нее, та прошла мимо, брезгливо скривив пухлые губы.

— Развелось бродяжек. На вот. — и развернувшись, девушка бросила ему под ноги несколько желтых и серебристых монеток.

Это было так унизительно, что Ромка заревел еще громче. Лучше бы он замерз в этом лесу. Остался бы с теми детьми и Карачуном, играл бы со снежной собакой...

А может он там и остался?

Наш Забытый богом округ , мы там с @FelixBeck стараемся развлечь вас своими историями. так же там есть все озвучки рассказов.

Ребят, очень приятно, что вас становится все больше, это меня очень вдохновляет!) И спасибо за ваши комментарии, они мотивируют двигаться дальше.

Небольшое предисловие, для тех, что не видел первую часть этой истории. В нашем мире, на улице Тележной, в бывшей коммуналке, живут забытые людьми славянский  бог любви Лель (да-да, тот самый, со свирелькой) и хранитель брачного ложа Люб, который пребывает в основном в виде огромного рыжего кота.  Живут, как могут.) Добро пожаловать знакомиться.

— Ма-Йа Ху! — пропел кот.

— Прекрати.

— Люб отпрыгнул подальше.

— Я тебя просил. — Лель направил палец на рыжего вокалиста.

Кот отшел в дальний угол кухни, стал в позу футболиста перед штрафным ударом, и взвыл.

— Ма-Йа Ха-Ха!! — повернуться он успел. В пушистую задницу понеслись заряды искр, и основные характеристики певческих данных кота, как-то : сволочь орущая, зубы повыбиваю, да это ж на весь день в голове, урод.

— Халло, салут... — задыхаясь, ржал Люб, зажатый в углу. Лучшая радость - сделать другу гадость. Сахар был выдан и выжрат, так что теперь ничто не грозило божку брачного ложа. Ну, кроме поджопников за такие шутки.

Утро выдалось хмурым. Первый снег нежно касался бурой слякоти на тротуарах, давно не мытое окно грустно показывало серый колодец двора и облупившиеся стены дома напротив. Чай уже остыл, а открывать шампанское Лелик категорически отказывался. “Шампанское по утрам пьют или аристократы, или дегенераты! “ — вещал он. И, в принципе, был прав. Вот только праздника в жизни хотелось. Очень.

Весь день прошел в каких-то несущественных домашних делах. Лель валялся на кровати в своей комнате и дергал струны басухи, пялясь в потолок. Люб пылесосил, так как теперь это была его обязанность, ибо, как говорил его покровитель, шерсти с него тьма летит, хотя по факту это было враньем. Не линял он ни при каких обстоятельствах. И даже мылся. Раз в неделю. Чудесный шампунь для котов придумали люди - с запахом хвойного леса. Правда Лель потом шпынял, что пахнет кот как автомобильная “елочка”. Или как под сосной насрали. В зависимости от настроения забытого бога парфюмированность кота менялась, а однажды ему даже был подарен флакон одеколона. Чтоб пах, как нормальный человек. Флакончик одиноко пылился на полке в прихожей.

К вечеру опять становилось скучно. На кухне размеренно гудел холодильник, на заляпанной плите стояла старая серебряная турка со следами выкипевшего кофе на боку. В чашке “потомственного ворожея” кофейная гуща издевательски растеклась в форме члена. Ну, какой гадатель, такой и прогноз. Кофе он варить тоже не умел.

— А вот еще можно пойти на выставку современного искусства. — Люб держал в лапах планшет с открытой вкладкой “Афиша, Санкт-Петербург”. — И театр вот. Смотри, “Макбет” в Ленсовете. Тут на фото мужик в простыне и бумажной короне брызгает водой изо рта. Очень смешно. Это комедия, да? А еще можно на концерт сходить.

— Угу. На концерт. Ты хочешь Лепсу цветочки подарить? Гляди, тебя бабушки на подходе к сцене затопчут. — Лель вытянул длинную ногу в черных джинсах из-под стола и почесал коленку. — Я с тобой позорится не пойду.

— Дурак ты... Лепс- шмепс. Вон, знакомый мой, Женька Островский, привозит группу из Немеции. Про зомбарей поют, про кладбища, ходячие мертвецы и все такое. Музыка - огонь! И сами как упыри выглядят. Романтика! — кот прижмурил глаза и взбил лапами усы. — “Кровососущие зомби из космоса” - вот это название для группы. Пойдем, тебе понравится.

— А какое число сегодня?

— Девятое октября. Я смотрел в записях, на сегодня никого нет. А что?

— Сегодня же зеркальная дата! — молодой человек застучал ладонью по столу.

Кот на всякий случай придвинул сахарницу к себе поближе. Может бог крышкой поехал. Дата зеркальная. От скуки и не такое бывает.

— Ну? Ты чего, не понял? Дата как зеркало, день, месяц, год - все можно задом наперед прочитать. В это день могут случится разные волшебные вещи. На грифона посмотреть хочешь? — Лель заходил по кухне, ероша волосы. Кот изо всех сил делал вид, что его интересует трещина на потолке. Вот и все, даже вечный не может быть вечно в адеквате. Грифоны. Капец, приехали.

И тут Лель рассказал легенду, про то, что в одну из холодных ночей осени, непременно в зеркальную дату, можно увидеть чудо, если поехать на Васильевский остров. По адресу Седьмая линия, дом 16, есть башня, что принадлежала аптекарю Вильгельму Пелю. Загадочной личностью был этот Пель.

Построил он ее рядом со своим домом в середине девятнадцатого века, вроде как для того, чтобы в ней сделать алхимическую лабораторию. То,что он в своей лаборатории создал формулу исполнения желаний, не подлежало сомнению. Его современники приводили убедительные факты в пользу того, что такое открытие состоялось. Только продавалась формула избранным.

Башня высотой одиннадцать метров, в диаметре около двух, в ней нет ни окон, ни дверей. Почти все кирпичи башни пронумерованы. Единицы, тройки, девятки - каждый камень отмечен белой цифрой. И когда-нибудь, в один из дней, эти цифры сложатся в код счастья. А может быть, в код вселенной. Говорят, что в башне аптекарь, кроме занятий алхимией, выращивал грифонов. Которых он создал видимыми для людей. Не для всех, конечно. Те, кто верил в чудеса, те, кто был влюблен (а это также равняется вере в чудо), могли увидеть прекрасных крылатых животных с телом льва и головой орла. Могучих и грозных, парящих над домом, где уже два века как нет их создателя. Они охраняют его тайны. Знал Пель что-то такое, что попав в руки плохих людей может навредить нашему миру.

— А я их вообще никогда не видел, прикинь! Всегда хотел, но как-то не складывалось. То в ссылке, то в деревне жил. Они, наверное, на Симаргла похожи. — у Леля горели глаза, черные волосы, недавно окрашенные в парикмахерской, летали за ним, создавая маленькие смерчи, закрученные из длинных прядей. — Любек, поехали, а?

— О, да сэр - биолог? Желает наблюдать за грифонами в естественной среде? — закривлялся Люб. — Мне может хлеба взять? Покормим их, как уточек. Они ж прям настоящие. Можешь репортаж, как Дроздов, про них снять.

Бог застыл посреди кухни. Решительно шагнув к рыжему, схватил его за ухо.

— Я тебе сниму репортаж. Про бездомного кота. Люди обрыдаются. Давай, баб Люба, давай, одеваться тебе не надо, так что взял сумочку, и поехали! — ухо отпустили только в коридоре, где Люб, утирая сопли, остался ждать забытого бога, прижимая к объемистому животу рюкзак с необходимыми в дороге вещами. Бумажные платочки, вода, проездной, а также два мотка медной проволоки, старый диск группы “Браво” и кусок синей изоленты. Каждая вещь была ценна и дорога сердцу.

Общественный транспорт Лель не любил, так что очень был доволен новым сервисом по вызову такси. Нажал два раза на экран мобильного - и раз! - через 7 минут к вам приедет белый хендай солярис номер 320.

Таксист ошалело смотрел, как из арки дома выходит парень с огромным рыжим котом, который идет на своих двух, да еще и несет на плече рюкзак, а к машине подходят и садятся уже два парня. Правда один из них не был до этого мохнатым и хвостатым.

— Давай, брат, поехали, дорогу показать?— имитируя восточный акцент, сказал тот, что уселся на заднее сидение. Тот, что только что был котом, и заставил таксиста сомневаться в своей адекватности.

— Д-да, едем, извините, пожалуйста. — таксист, интеллигентного вида мужчина в очках, судорожно зашарил по приборной панели, бесцельно поклацал кнопками, завел машину и периодически испуганно оглядываясь на пассажира, сидящего сзади, выехал на дорогу. Лель взглянул на табличку с именем водителя.

— Сергей Николаевич, вы не обращайте на него внимания, он у нас дурачок просто. — Люб обиженно фыркнул.

— Да-да, я так и подумал... О, то есть, простите, я подумал… Мне показалось.. Господи, мне показалось что я дурачок. Я кота с рюкзаком видел. — Таксист натужно засмеялся и прибавил скорости. Периодически он все же поглядывал в зеркало заднего вида, видимо, чтобы убедиться, что пассажир не перестал быть молодым человеком с круглым веснушчатым лицом и рыжими кудрявыми волосами, торчащими в разные стороны.

Проезжая Аничков мост, таксист завел привычную речь про 18 яиц, что общим счетом у коней, украшавших мост, всадников и сторожа, что мост отнюдь не украшал, но сторожил. Про измену жены скульптора Клодта, коней создавшего, и лицо виновника измены на гениталиях одного из жеребцов, а потом взялся цитировать граффити, что появилось в середине девятнадцатого века на крупе одного из коней :

Барон фон Клодт представлен ко кресту

За то, что на Аничковом мосту

На удивленье всей Европы

Он выставил четыре голых жопы…

Машинально взглянул в зеркало, и увидел на заднем сидении огромную пушистую морду кота.

— Да, да. Сыскать мне сейчас же пятую жопу . И расписать на ней Европу! —

Я знаю. Царь Николай Палыч нормальный был мужик. С юмором. За надписи на конях не карал. Сам дописывал. Вот, помню,звали меня на его первую брачную ночь с Шарлоткой. Ууу, должу я вам, вот это было что-то.. — сказала морда. Таксист вдарил по тормозам, и в них чуть не въехал едущий позади автомобиль.

Когда стихла ругань между двумя водителями и пассажирами, все молча продолжили путь. Таксист, сурово сдвинув брови, смотрел только вперед. Запотевшие очки ему мешали, но протирать он их не рискнул. Мало ли что еще можно увидеть.

Такси остановилось около старинного пятиэтажного дома с зелеными башенками по краям крыши. Справа от здания, прорехой между домами, светился узкий переулок, огибающий дом Пелей. Туда им и надо. Первая арка, ведущая во двор дома была укреплена, как осадный замок. Добротные железные глухие ворота холодно взирали на пришедших. Надпись на них гласила, что двор - частная собственность, идите нахер отсюда, никакой башни здесь нет.

— Ну-ну.. Посмотрим, чего тут нет. А чего есть. — сказал кот и растворился в железной двери. Кроме всех прочих неприятных способностей, Люб имел одну неоспоримо полезную - проникать сквозь стены и вообще любые преграды. Иначе как же он попадет в спальню к молодоженам? Этот “вуайерист поневоле” мог бы банки грабить, да вот деньги его не интересовали как предмет.

Оказавшись на той стороне ворот, Люб нашел кнопку, открывающую дверь изнутри. Обычный магнитный замок, как на подъездах. Впустил Леля, и они пошли во двор.

Дворик был маленьким, узким, колодцем уходил ввысь, светясь желтыми квадратами окон. Башня прилепилась к зданию как-то нелепо, выделяясь своей краснокирпичной чужеродностью на фоне грязно-желтых стен дома. Вход в подъезд находился буквально метре от округлой стены, будто прячась от людских глаз. Цифры на кирпичах закрасили, но краска облупилась, и на стене все равно проглядывали белые цифры. В углу двора был навален какой-то хлам. А в темном небе, очерченным квадратной рамкой, проплывали облака, подсвеченные городскими фонарями.

— Ну и как долго нам здесь торчать? Холодновато, ващет. — кот передернулся. — Чего приперлись… Здесь даже сесть негде.

Парочка богов сиротливо притулилась у холодной стенки, между двумя зарешеченными окнами. Кот пялился в окна, где неспешно текла людская жизнь. Сквозь открытые форточки доносились обрывки разговоров, бренчание посуды, стук ножа о кухонную доску. Лель смотрел в небо, время тянулось медленно. Пахло мусоркой и жженым сахаром.

Где-то к десяти часам вечера погас единственный фонарь, горевший над подъездом.

Внезапно наступила странная тишина. Затихли все звуки, что доносились из дома, гудение машин с улицы прекратилось. Во дворе стало немного светлее, но свет был какой-то желтоватый, как будто все виделось сквозь оранжевое стекло. Окна темные, только в некоторых мелькало что-то похожее на огоньки свечей. Железные ворота, запирающие арку, ведущую во двор, исчезли, словно их там никогда и не было. Стены дома стали серыми, на них паутиной расползалась сетка из трещин.

В жуткой тишине раздался пронзительный крик, от которого мороз продрал по коже. В небе замелькали тени, захлопали огромные крылья. Заскрежетало по железу. На крышу башни пытался уместиться здоровенный грифон. Он скользил когтями по скату, бил крылом, рассыпая вокруг куски ржавчины и мха, наросшие на башне.

Когда он наконец сложил крылья и уселся поудобнее, в башне что-то гулко щелкнуло.

Внутри нее загудело, затрещало, словно заработали каменные жернова на мельнице, и кирпичная кладка стала двигаться по кругу, каждый слой в разные стороны, как кубик Рубика. Цифры на кирпичах проступили яснее и засветились белым. Некоторые камни разворачивались вокруг своей оси, являя свою тайную сторону, где были написаны буквы латиницей. Стены башни выстреливали все новые и новые буквы, цифры придвигались к ним, кирпичи ходили по кругу, вверх и вниз, складываясь в слова, формулы, пока наконец в стене не открылся проем.

Из башни во двор вышел человек в длинном домашнем халате из бархата, накинутом поверх рубашки с жилетом и брюк. Пышные седые усы его были подкручены вверх, бородка коротко подстрижена. Он достал из кармашка жилета часы-луковицу, взглянул на них и громко сказал : “ У вас есть пятнадцать минут. “

Лель сначала подумал, что человек обращается к нему, но потом увидел, что из тьмы дальнего угла отделился силуэт.

— Господин Пель, — поклонившись, начал говорить пришедший, — государыня просит передать, что эликсир почти закончился.

— Да, я помню. Возьмите. — небольшая бутылочка темного стекла перекочевала из кармана халата в протянутую руку мужчины. — Как ей в этом времени? Нравится?

— Ох, да что вы! Ужасный век, ужасные сердца - говорит она.

— Да она и в девятнадцатом веке так говорила.

Разговор стал тише, потом человек откланялся, вышел через арку.

Пель еще немного постоял, глядя на удаляющегося посыльного царицы, потом свистнул.

На крыше заклекотал грифон, развернул крылья и в два маха оказался на земле. Прекрасное животное потрясало воображение. Львиное тело венчала голова орла, белоснежные крылья - каждое метра по два в размахе, длинный чешуйчатый хвост с острым кончиком - пикой. На лапах острые черные когти, а клюв мог без труда раздробить голову человека. Круглые глаза размером с чайное блюдце светились желтым.

Гордый страж тайн запрыгал вокруг хозяина как играющий котенок, стал ластиться и подставлять голову для почесушек.

Забытые боги отлипли от стенки, в которую их вдавил воздушный поток от крыльев грифона. А может быть, страх.

— Я к нему подойти хочу. — прошептал Лель.

Кот, жавшийся за спиной покровителя, внезапно перешел на старославянский.

— Чему, господине, бросаши мене, бо смерти ме желаш ? — Люб вцепился богу в рукав, и тряся его, зашипел прямо в ухо. — Ты что,сволочь, куда собрался? Собачку крылатую погладить захотел? Да мне нахрен вся эта прогулка не сдалась, я тут с кишками наружу лежать не хочу!

Лель стряхнул кота и медленно стал приближаться к аптекарю, чешущему клюв своего огромного питомца.

— А вы кто такой, молодой человек? Я вас что-то не припомню. В первый раз просить пришли? — Пель прищурился, потом взял чудные очки, что болтались у него на цепочке. К дужкам очков были приделаны разные линзы на креплениях, позволяющих сменить линзу при надобности. Посмотрел через очки на забытого бога и вскинул брови.

— И что же вам нужно, господин? Я вижу, что вечной жизни вы не будете просить, она у вас и так есть.

— Я хочу погладить грифона! — выпалил Лель. И уже почти шепотом. — Можно?

— Можно. — Аптекарь сделал знак перед клювом зверя и тот послушно уселся на землю.

Лель осторожно приблизился, опустил руку на мощный загривок грифона. Шерсть оказалась вовсе не шерстью, а мелкими мягкими перышками, густой шубой окутывающей тело. На ощупь, словно пух. И пахло от зверя терпкой корой дерева, апельсинами, и еще чем-то таким, чудесным. Наверное, ночным небом. Гладя шелковистые перья, Лель чувствовал, как идет жар от волшебного животного. Ему стало тепло и спокойно, как дома, в детстве, рядом с мамой.

Забытому богу захотелось закричать от охватившей его тоски.

В арке послышался топот ног, во двор вбежал невысокий худенький молодой человек в темном пальто. Шарф летел за ним шлейфом, болтаясь где-то около уха. Не добегая середины двора он поскользнулся и упал. Из кармана вылетел мобильный, сверкнула связка ключей, рассыпались, и со звоном покатились монетки. Парень зашарил по земле, потом махнул рукой и встал.

— Вы опоздали, господин Рауш. — аптекарь нахмуренно смотрел на часы. — Печать не должна опаздывать.

— Простите, извините, застрял в пробке. Да и машину тут припарковать негде. — парнишка растерянно похлопал себя по карманам пальто, словно искал что-то.

Лель оглянулся в поисках рыжего. Тот сидел, вжавшись в стенку, круглыми глазами смотря на происходящее.

— Не ищите, вам уже ничего не пригодится. Вы будете новой печатью башни на весь будущий год. Вы сами просились на эту должность. — Пель повернулся к Лелю, и смерив его взглядом с головы до ног, сказал: — Человек может стать равным богу, если будет иметь цель и упорно идти к ней. А вы стали равны людям. Потому что имея способности и божественную искру, не имеете цели. Вы стали такими же, как они…

Аптекарь ткнул пальцем в окна, темнеющие на фоне дома, презрительно скривился.

— Я бы с удовольствием сделал печать из вас. Дольше держалась бы. Прошу вас, господин Рауш, следуйте за мной на расстоянии трех шагов. — взмах руки, и грифон взлетел обратно, на крышу. Башня опять начала ворочать рядами кирпичной кладки, перетирая пыль и время между своими жерновами. Пель повернулся, щелкнул пальцами, пошагал к темнеющему проему в стене.

Парнишка посмотрел на Леля совершенно безумными глазами, пригладил короткий ежик волос.

— Сейчас будет мясо. — улыбнулся он, и пошел следом за аптекарем. — Господин Пель, я же вернусь?

— Да, конечно, только вы будете уже совсем другим.

Башня стала смыкаться, выдвигая зубья кирпичей, молодой человек только успел войти в проем, как стены сдавили его, стали пережевывать каменными челюстями, выдавливая наружу кровь, куски плоти и ткань пальто. Отчетливо слышался треск ломающихся костей. Последней в стене скрылась спина, из которой вдруг, как выкидные лезвия, вылетели мятые, изломанные серые крылья. Проход закрылся, все встало на свои места.

Башня была опечатана. Кровь быстро впиталась в камни, место, бывшее входом в башню, вспыхнуло синим, и снова наступила тишина.

Через пару минут вернулись привычные звуки большого города. Зашумели машины, окна засветились желтым электрическим светом. Кто-то стучал о край сковородки ложкой, железные ворота как прежде стояли на страже покоя жителей дома.

Лель ошарашенно пялился на башню уже минут пять, когда его тронули за плечо. Бог вздрогнул, и с разворота ударил. Пушистый рыжий отлетел в сторону, приземлившись на задницу.

— Опять ты! Ой, прости, прости, я не хотел! Ты видел? Это все было, реально было? — бог бросился поднимать своего друга.

— Да нахрен мне всрался этот зоопарк! Грифоны-хероны, идиот этот, в халате… Что он там вещал? Стали как люди? Да срать мне! Я лучше человеком буду, чем тварью ученой, которая людей с крыльями в стенки замуровывает! — орал Люб, вытирая разбитый нос. — Умник блять, вивисектор сраный! Орел у него пришит на льва. Франкенштейн вонючий!

Кот еще долго разорялся, пока в окно не крикнули, что вызовут полицию.

Домой ехали молча. Каждый думал о своем. Но в мыслях их было общее - злость и тоска. Увидев чудо, сотворенное человеком, богам было сложно жить дальше без чувства того, что где-то они свернули не туда.

Таксист включил радио. Мелодия наполнила ночной воздух, свет фонарей, скользящих в окнах авто, пульсировал в такт песне.

Долгий век моей звезды,

Сонный блеск земной росы,

Громкий смех и райский мед

В небесах.

На заре голоса зовут меня.

— На зарееее… Небеса зовуут меня.. — подпевал Люб, вытирая мокрые дорожки от слез на щеках.

Стань равным богам.  Это возможно.

Друзья, вы меня очень вдохновляете и заставляете поверить в свои силы,  низкий вам поклон!

У этой истории уже есть озвучка от Тайги, так что кому лень читать , может послушать как поет кот Люб, как они шутят друг над другом, смеются и боятся.  И вообще странно, но когда текст читает талантливый человек, все видится по другому. Каждый персонаж обретает свой  голос. Там же есть все озвучки моих историй. И про Морену, и про Велеса, и про Леля.  А так же другие страшные рассказы.

И наша группа , где мы вас стараемся испугать из всех сил)

В дальней комнате послышался звук падения тела на пол. Загудел комбик, задергали струны на басухе, включили стереосистему, что-то зашумело, и дом сотряс двойной соляк. Аполлион из Immortal и любитель утренней игры на бас-гитаре рубили от души. К ним присоединились соседи снизу, в такт попадая по трубе батареи отопления. Звук сделали тише, в коридоре зашлепали босые ноги.

В кухню влетел молодой человек в трусах, с гитарой наперевес. Длинные черные волосы занавешивали лицо. Проскочил к холодильнику, достал бутылку минералки и стал жадно пить.

— Начинаем утреннюю гимнастику! — прокомментировал весь этот шабаш огромный рыжий кот, который сидел на табурете за столом, по-человечески свесив лапы вниз.

— Ой, епт! — вздрогнул парень. — Опять ты здесь!

— Это “опять” длится уже почти год, а ты все никак не привыкнешь. — кот взял чайную ложечку и постучал ей об сахарницу. — Сахару дай!

— Вот сам и возьми. — начался ежедневный ритуал “дай-бери”.

— Ты знааешь правила. Сам я не могу, мне нужно чтоб ты дал. Прекрати уже, что как маленький. — кот надулся и застучал ложкой чаще, выбивая ритм спартаковской кричалки про “мы должны сегодня победить”.

Длинноволосый скривился и сняв гитару, присел за стол.

— Хватит долбить уже, дятел. И так голова трещит. Вот тебе. — на блюдечко, предусмотрительно поставленное рядом с сахарницей, посыпался белый песок. — И какого лешего это сахар? На меня в магазине уже как на самогонщика смотрят. Пять килограмм за неделю. Не можешь чем другим “искру” поддерживать?

— Лелик, у тебя корни отросли. — уминая сахар прочавкал кот. — Не могу. Люди раньше мне сладкое оставляли. А теперь кто про меня помнит? Правильно, никто.

Парень пощупал пробор на голове, где среди черноты действительно предательски светлела полоска золотистых волос.

— Точно видно? Надо в цирюльню записаться. А то весь образ портит. Что у нас там на сегодня? — потерев глаза и зевнув, молодой человек невидящим взглядом уперся в стену. Спать хотелось неимоверно. Вчера Лель полночи проболтался в “Космонавте”, бухая со знакомыми музыкантами после концерта. Дивно провел время. Они даже обещали взять его с собой в тур по России. Может и на сцене постоять дадут. Хотя, музыкантом он был всегда посредственным. Хоть на дудке, хоть на щепке от пня. Что-то простенькое мог сбацать, а вот дальше… Дальше был тупик. Как-то обнаружив, что люди изобрели нотную грамоту, очень удивился. Зачем? Оказалось, затем, чтобы записать сложные и длинные партии для музыкальных инструментов. Потом можно сыграть их одновременно и получить потрясающее произведение. А можно не получить, подумал он, вспомнив свой неудачный опыт композиторства.

Кот давно уже что-то нудел про дела, про то, что записывать надо кто придет, и про то, что через час начнется прием жаждущих.

— Так что там у нас на сегодня? — отлип от своих мыслей Лель.

— Ооо! — шлепнул себя лапой по лбу кот. — Лучше б я с Нелюбом к Воланду подался. Ты меня вообще слушаешь?

— Да нахрен ты там кому сдался? Ты ж не черный! — заржал парень. — Ты, давай, баб Люба, не ной. А то отправлю туда, где взял. Обратно в Архангельск хочешь? В промерзший дом и на помойку за продуктовым?

Навсегда забытого людьми божка брачного ложа Лель увидел на вписке у нечаянных друзей. Нечаянными они оказались потому, что начав пить в Питере одним зимним морозным днем, он вдруг обнаружил себя в поезде, подъезжающем к Архангельску. Напротив покачивалось смутно знакомое лицо. Имени его вот только вспомнить не удавалось. После выяснилось, что приехал он в гости к своим новым друзьям - Паше и Сереге, которые его пригласили, а он не отказался. Жили друзья в старом деревянном доме, в районе с красивым названием Соломбала. Вот там-то и был “застукан” блюститель брачного ложа, вымогающий под видом алкогольной галлюцинации сахар у Пашки.

Когда Лель выполз на прокуренную кухоньку, то глазам своим не поверил. Он-то еще помнил двух придурков, созданных в шутку Отцом. Люб и Нелюб. Два божка в виде огромных котов. Один, Люб, золотисто-рыжий - был охранником супружеской постели в первую брачную ночь, да и в последующие. А вот Нелюб - черный, как сама тьма - все пакостил, наводил на мужей любовное бессилие и ссорил молодых. А чтоб коты, шатаясь по его дому, особо не орали, Отец наказал им носить в зубах ветки травы. Рыжему- стрелолист, а черному - белену. Ох и смеялся батя. В начале двадцатого века, столетиями обжирающийся беленой черный примкнул к армии слуг Князя тьмы, напоследок плюнув Любу на усы: “ Если уж вечные скитания, то пусть у меня будет свой господин. Тот, кого знают и боятся.”

И вот, глядя на бледного Пашку, что безумными глазами смотрел на стоящего у плиты здоровенного кота с вытянутой в просящем жесте лапой, Лель подумал, что пора прекратить запугивание населения города. Ведь если перед тобой на задних лапах стоит рыжее домашнее животное, повторяя как мантру: “ Дай сахар. Ну дай сахар. Дай сахар, дай сахар, дай сахар, у тебя много, я знаю!”, первым делом ты подумаешь, что хватит пить. А если не пьешь - что у тебя съехала крыша. Кот был немедленно взят за шкирку и заведен в ванную, где был призван к порядку, и обращению в человеческий облик, а Паше с Серегой был тут же представлен их новый друг Любшин. Да, вот просто так, по фамилии. Да, у него есть деньги. Да, ща сгоняет. Супердружище, да, летит на помощь. Ток ботинки ему дайте. И штаны, и пуховик. Че голый? Да спал тут, в ванне, мы его вчера там забыли.

А потом они поехали обратно, домой. Спустя два дня угара, сизого дыма, песен под гитару и жареной золотистой картошки в больших сковородках. На душе было тепло. Какие же добрые и гостеприимные люди живут в этом городе. И - не любопытные.

На день был назначен прием трем людям.

— Марина. Приворот мужика. — зачитывал гнусавым голосом кот. — Валерий Дмитриевич. Снадобье для потенции, приворот партнера. Чего? Ошибся, наверное, партнерши. Алексей. От ворот поворот. То есть, ему дали. Не дали. А он обратно хочет, дурень. В трубку плакался, что жить без нее не может.

Лель еще раз зевнул, поправил сбившиеся набок “семейки”, и пошел приводить себя в порядок перед приемом. Все же он “… потомственный ворожей, колдун, чародей. Помощь во всех любовных делах.” М-да. Надо текст на сайте переделать. И хостинг проплатить.

Услышав, что в дверь позвонили, Лель прошел в приемную. Нетрудно было из старой коммуналки на Тележной, неподалеку от Московского вокзала, сделать атмосферную квартирку чародея. Стены гостиной с высоким сводчатым окном и длинный коридор обтянули черной тканью, окно занавесили темно-фиолетовой бархатной шторой, мебель под старину с местной барахолки, пучки трав в стеклянных стаканах, жидкости и мази в фигурных флакончиках и баночках, запах, свечи, хрустальные шары и карты Таро. Все так живописно расставлено и продуманно разбросано, что у вошедшего не оставалось сомнений - тут действительно живет тот, кто может помочь. Кто знает что-то такое, простым людям недоступное.

В дальнем углу комнаты, на резном пюпитре, покоилась очень старая на вид книга в кожаной обложке. Всегда раскрытая на середине. Лель называл ее “ мой Некрономикон”. Хотя, на поверку это было позднее переиздание одного из основателей физики Рене Декарта, “Рассуждение о методе”. Но издали текст латиницей, гравюры и графики казались посетителям таинственными и пугающими заклинаниями.

Он сел за круглый стол, покрытый темной скатертью, смахнул пыль с нефритового шарика на подставке, и приготовился. Войти в образ не сложно. Капюшон от длинного балахона на голову, волосы, леший их задери, отросли, руки с выкрашенными в черный цвет ногтями - на стол. Лицо отрешенней. Еще отрешенней. Неземное.

Как там ее, Марина. За дверью зацокали каблуки.

Высокая, красивая девушка с русыми волнистыми волосами уверенно прошла к столу, словно не раз тут бывала. Села, закинув ногу на ногу, мелькнув красной подошвой туфель на длинной шпильке. Окинув Леля оценивающим взглядом, она раскрыла сумку с логотипами LV, стала доставать оттуда фотографии.

— Мне приворот на вот этого, вот этого, — палец с красным маникюром тыкал в лица мужчин на фото, — и если ваще ниче не выйдет, на вот этого.

— Это что, Путин? — растерянно нахмурился Лель, вглядываясь в знакомые черты главы государства.

— Ну да, ты че, с деревни? Может тебе и про других рассказать? — растягивая гласные, противно затянула девица. — Это вот сын владельца Газпрома, это вот Сережа Лазарев, певец, это Ашот Саркисян, у него папа владелец рынков. Ну, это Путин, да, а это на крайняк. — когтистый палец ткнул в фото странного парня с чуть раскосыми глазами.

— И кто это? — Лелю часто приходилось общаться с такими дурами. Специфика профессии. Они думали, что за деньги могут получить все, что захотят. А у этой были деньги. Только не ее, а ее “папика”, старика, что платил ей за два минета в неделю. Также в оплату входили выслушивание про его неудачи в бизнесе, как он поливает говном подчиненных, массаж всего тела и простаты, наминание ей сисек и шлепание по заднице до красноты. Чтоб жизнь медом не казалась, как говорил он. Полноценно трахаться “папик” уже не мог, да и не имел желания.

— Аактер. — голова девицы замоталась из стороны в сторону, нарощенные ресницы часто захлопали. — Ты “ Оно” смотрел? В “Оно” играет. Такой популярный. Билл. Билл Скрасгра.. Скарсград. Ну, ты понял. Кароч, нравится он мне.

— Ладно. — Леля распирало от смеха. — Тебя предупредили, что нужно? Доставай.

Девушка порылась в объемной сумке и вытащила две толстые, перетянутые резинками пачки тысячных купюр и подзасохший веник из полевых цветов.

— Венок где? — рявкнул чародей.

— Не умею я! — так же борзо ответила деваха. — Так на голову положу, ты ворожи давай. Чтоб намертво. Чтоб влюбились в меня, как увидят. Сразу и до смерти. Деньги вот, возьми.

Лель убрал деньги в ящик стола, разложил камешки с рунами, зажег свечи и какие-то палки, что торчали из подсвечников. Его так Люб надоумил, запах стоял блевотный, но людям нравилось. Ну, на Путина у него силенок не хватит, тем более у того такая мощная защита, что не пробиться. А вот на всех остальных ашотов ее можно зарядить. Да и от самой девицы будет зависеть, ей нужно будет очень близко подойти к объекту ворожбы, чтобы Лелевы чары сработали. Слаб он стал. Да и чар-то, честно говоря всего на полгода хватало. Так что, его не особо беспокоило то, что он вмешивался в жизнь людей таким образом. Пострадает человек полгода и все, как отпустило.

— Пой давай! — приказал девушке чародей.

— Чо петь-то? Обалдел совсем?

— Чо хош. Траву на голову, и петь надо. Лучше про “ой, люли-люли, лелюм-лелюм”. Иначе не сработает.

Девица подняла глаза к потолку, словно ища там вдохновения, и зычно заголосила.

— О, боже, какой мужчина! Я хочу от тебя сына. И я хочу от тебя до…

— Заткнись, блядь! — заорал ворожей. — Только не это. “Ой, люли-люли” пой.

Привычная к переменам хозяйского настроения и приказам, девушка подперла ладошкой щеку и, придерживая веник из цветов на голове, жалобно завела:

Во поле берёза стояла,

Во поле кудрявая стояла.

Люли люли, стояла,

Люли люли, стояла.

Тем временем Лель зашел ей за спину и щедро сыпанул искрами на девушку. Потом фейерверка из пальцев удостоились фотографии мужчин. Путина он предварительно отодвинул. Неприятностей ему и так хватало.

Закончив сеанс, он облегченно вздохнул. Люб ее проводит. Иначе девица рисковала остаться прямо тут, в коридоре, затянутым черным. Тушкой. Что не раз случалось в первое время, когда забытый бог любви нашел эту “золотую жилу” по кормежке. Не выносил он этих высокомерных, тупых куриц с чужим баблом в сумочках. Иногда так выбешивали, что гасил их “искры”, похожие больше на тлеющие угольки. Потом немного попривык, все же общение с людьми требует огромных усилий и терпения. Вот у Макоши его много было. И та устала. Просят, просят, сами не знают, чего точно хотят. Один день просят, чтоб любила Златка, а другой - чтоб любила Владка. Да и вытаскивать трупы из квартиры в одиночку было не сподручно.

Лель вышел в свою комнату, широко размахивая руками по кругу и глубоко дыша. Прошелся, кивнул стене, на которой висели в рамках постеры: обложка Burzum “Filosofem” и афиша оперы Римского-Корсакова “Снегурочка”, опять пошагал в приемную.

Невзрачный мужчина средних лет сидел на краешке дивана, а когда Лель вошел - вскочил, прижимая руки к груди. Длинные тонкие пальцы держались то за пуговицы рубашки, то сжимали переносицу.

— Боже, Лель! Какое красивое имя, ну да не важно, помогите мне! Я весь на нервах, это не выносимо! Мой близкий друг… Я не понимаю чего он хочет, играет со мной словно с ребенком. Люблю-не люблю, уйду-вернусь. Я не могу работать в такой нервной обстановке! Второй концерт завалил. Скоро из первой скрипки разжалуют в “коровий колокольчик”, буду там стучать раз в полчаса. Это ужасно. Ужасно. А я уже не молод, мне ведь уже сорок три. Проблемы, — мужчина развел руками в районе паха, — а ведь в душе я еще ого-го! Помогите!

У Леля задергался глаз. Да что ж за день сегодня такой. Но человек пришел с просьбой о любви, и не исполнить бог ее не мог.

— Вы садитесь, давайте фото. Что нужно, принесли?

Мужчина метнулся обратно, к диванчику, схватил пакет и извлек из него венок из белых лилий. Явно созданный флористами на заказ. Оттуда же было извлечено фото в рамке. На фотографии улыбался мужчина лет тридцати, очки, костюм, лысина, в руках он держал кларнет. Такой себе лучший мамин музыкант.

— Что будете петь? Вас предупредили? — Леля всегда удручало, что людям нужно было петь, чтоб чары сработали. Отдельная благодарность Отцу за столь тонкую шутку. Любил он повеселиться, юморист хренов. Просто не все песни могла вынести его тонкая душевная организация.

— Как что? Конечно третью песню Леля из “ Снегурочки”! Я же подготовился. Ваш помощник сказал, что там “ лели- лели” точно должно быть. Я же правильно понял?

Чародея повело в сторону, но он сдержался. Ну, баб Люба, получишь ты у меня.

— Давайте!

Водрузив пахучий венок из лилий на голову, мужчина запел. Приличным тенором, причем ни разу не слажав. Очень старался, хотя и видно было, что поет редко, но слух отличный. Лель ходил вокруг стола, помахивал руками, словно дирижируя, а когда дело дошло до девицы, что волк заел, пальцы его заискрились, засыпало, как бенгальским огнем - и поющего, и фото мамкиного кларнетиста, и венок из лилий.

Что за прибыль вам аукаться,

Что за радость ей откликнуться,

Вы б по кустикам пошарили,

Лель, мой Лель, мой лёли лёли, Лель.

А вот чародей уже знал, что Валерия Дмитриевича, что так трогательно хочет любви и поет арию Леля, что так хорошо подготовился к сеансу ворожбы, через два месяца тоже найдут в кустиках. В Сосновском парке. Со связанными за спиной руками и выколотыми глазами. На шее у него обнаружат дешевенький брелок - скрипичный ключ. На веревочке. И его старенькая мама похоронит сына с присланным кем-то венком из белых лилий. На ленте же написано - от близкого друга.

Ну не работали Лелевы чары на такое дольше трех недель.

К вечеру становилось тошно. Люб хоть и старался развлечь покровителя, но удавалось это ему не всегда.

Они сидели на кухне, за окном сгущалась тьма, зажигались тусклые от грязи фонари. Разговоры велись ниочемные. То есть, о месте любви в жизни человека.

— Бог есть любовь. — многозначительно воздел коготь вверх кот.

— Да... — расплылся в улыбке Лель.

— Дак то не про тебя!

Лель злобно зыркнул на кота и отодвинул подальше от него сахарницу.

— Ну чего ты, чего ты... — заныл Люб. — Я ж пошутил. Ты и есть любовь. Божественный вы наш.

В дверь зазвонили и вроде даже задолбили ногой.

— Кто там такой дерзкий? — кот на втором шаге перекинулся парнишкой лет семнадцати в оранжевой толстовке и белых трениках. Одернул кофту, и из кармашка на груди показался принт кота, что показывал “фак” всем, кто его увидел.

— Аа, Алексей! Конечно же, проходите. Нет, не опоздали. К нам опоздать невозможно. — в прихожей топтался нелепый парень, какой-то нескладный, с торчащими вихрами, в куртке, словно с отцовского плеча, тоненькие ножки в обтягивающих джинсах. — Проходите в приемную, вас сейчас примут.

От пришедшего воняло затхлым, как будто он не мылся пару недель. Лель поморщился. А когда парень открыл рот и заговорил, его отнесло, словно взрывной волной. Стоматолог - вот куда мальчику надо.

— Вот, я принес. Фотографию. Цветы. Деньги. — на стол легла кучка оранжевых осенних бархатцев. Те самые, что остаются на клумбах последними. Крошки земли засыпали темную скатерть и припорошили карты Таро.

Девушка, что смотрела с фото, была обычной. Милой, круглолицей, с ямочками на щеках. Русые волосы, челка.

— Ее зовут Яна. Я буду петь, я венок сделал. Все что нужно. Только сделайте ее моей.

— Постой, дружок, сделать другого человека твоей собственностью я не в силах. Она никогда не будет твоей, даже если в тебя влюбится. — Лель пригладил волосы по краям лба.

— Хочу, чтоб моя была. Чтоб не отлипала от меня, хвостом за мной ходила. На коленях за мной ползала. Я ей вот так - поддых, на! - а она за мной все равно ползет. Чтоб молила: “Лешенька, я люблю тебя, я все для тебя сделаю. Землю жрать буду, пятки тебе лизать, все как ты хочешь.”

Лель смотрел на еще одного озлобленного мамкиного “кларнетиста”. Чтоб была моей до смерти.

Пальцы сами забегали, как по клавишам, перетираясь друг о друга. Шх-шх... шшх-шх..

Полетели искорки.

— Пой!

Парень надел на голову венок из вонючих, отвратительно желтых бархатцев. На плечи его посыпались крошки земли, как первые капли похоронного дождя.

— Ты будешь моей, детка, ты будешь моей бейби.

От песни до песни, от рамса до рамса

Будь моим солнцем и даже зимой.

обжигай меня льдом, поцелуями в упор

она убьет меня еще, это не пули это любовь.

Этот додик так голосил, что у ворожея заломило в висках. Он не пел, он орал какой-то бездарный текст. Рифмы не было вообще, мелодии тоже. Это называлось русским рэпом.

Лель прикрыл глаза. Ну, за это же не убивают... не лишают искры. Да нет. Скрипнула дверь, в проем протиснулась ушастая голова Люба. Он делал резкие движения лапой у себя под мордой, будто перерезал шею. Потом он перекинулся в парня, и выпучив глаза, заводил ладонью под подбородком.

“Ну, блядь, и ладушки!” — подумал бог, и сыпанул искрами так, что Алексей, старательно вонявший и выводивший строчку “будь моей деткой” загорелся, задергался в ярком пламени, закрутился, лупя себя по бокам, упал, давясь своим воплем. Как-то быстро обуглился. Как и узорчатый ковер в приемной. Дым валил от шипящей и пузырящейся плоти, скрюченные навсегда пальцы вцепились мертвой хваткой во что-то невидимое. Наверное, в любовь.

И наступила тишина.

Чего только не сделаешь ради собственного спокойствия. Правда?

А труп вдвоем выносить все же сподручней. В ковре.

История написана по теме, предложенной пикабушником @NeNina : " Есть Лель. Бог любовной страсти. Было бы занятно почитать как он трудится в каком-нибудь шикарном стриптиз-клубе, пробуждая страсть в старушках и одиноких синих чулках. Или как после общения с ним грустные замужние дамы совершают суицид, поняв, что профукали нечто важное в жизни)" (с). Благодарю ее за вдохновение.

Ну и как обычно, в танцах вокруг шеста Лелю было отказано, так что - что выросло, то выросло))

В истории использован текст певца ртом Рекарда. Мне кажется, у него ошибка в имени ;)

И по традиции: наша группа "Забытый богом округ" . Там есть что еще почитать)