Milarepa

Хороший бинокль в умелых руках способен творить чудеса даже в высшей математике. Хотите узнать как? Сейчас расскажу.

Весь первый курс нашей учёбы в военном училище был посвящен общевойсковым и сугубо гражданским дисциплинам. Высшую математику нам преподавал очень добродушный пожилой преподаватель, относившийся к курсантам чуть ли не с отеческой заботой. Не помню, чтобы кто-то получал у него двойку. Наверное, для этого нужно было очень уж постараться. В первую зимнюю сессию экзамен по математике прошел на ура. Подошла летняя сессия, никаких неожиданностей с этой стороны не предвиделось. Однако тут нас ожидал конкретный облом.

За несколько недель до начала летней сессии сменился начальник кафедры высшей математики. Вместо нормального и вменяемого мужика на кафедральный олимп взошла мадам, которую иначе как истовой фанатичкой математики нельзя было и назвать. Поначалу все эти кафедральные пертурбации мы пропустили мимо себя, считая, что на нас они не влияют. Как оказалось, зря так считали.

Одновременно с нашей сессией шли приёмные экзамены у абитуриентов. В их числе был и устный экзамен по математике. На эти-то экзамены и направили нового начальника кафедры. Дама впряглась в эту работу так усердно, что от бедных абитуриентов полетели пух и перья, словно экзамены по математике проводились на мехмате МГУ или МИФИ. Создавалось впечатление, что новоиспечённая заведующая видит достойных для поступления в училище не ниже выпускника математической школы с золотой медалью в кармане. Двойки из её рук сыпались таким щедрым потоком, что учебный отдел, зорко отслеживающий ситуацию, понял со всей очевидностью, что если дело и дальше будет идти так же весело, то принимать в училище будет просто некого даже при традиционно высоком конкурсе. Даме тонко намекнули на толстые обстоятельства, но всё это оказалось бесполезным. И тогда учебный отдел принял соломоново решение. Неуступчивую заведующую кафедрой попросту заменили на нашего вменяемого и лояльного к абитуриентам математика-преподавателя. А заведующая кафедрой возглавила экзаменационную комиссию у курсантов-первокурсников. Здесь двойки не так страшны уже тем, что их можно было пересдать. Известие об этой замене повергло всех в уныние, так как подвиги «кафедральной дамы» на вступительных экзаменах уже долетели до нас, и полученная информация никого не могла вдохновить.

Курсантская масса поделилась на оптимистов и пессимистов. Первые надеялись, что их минует чаша сия, как-нибудь да проскочат. Вторые схватились за учебники, надеясь усвоить хоть что-то в последний момент. Третья же категория, реалисты, сели готовить шпаргалки. Готовили их, конечно, все, но только в нашем взводе, сдававшем математику последним, это дело было поставлено на научную основу.

Первый взвод, взошедший на голгофу, вернулся с неё в состоянии полного разгрома. Такого количества двоек до этого ни по одному предмету наша рота ещё не видела. Ухищрения в виде шпаргалок не помогли. Попытки умаслить даму в виде шикарных цветов и коробок с конфетами попросту остались ею незамеченными.

Экзамен следующего по очереди взвода дал немногим лучшие результаты, а ряды двоечников, уже лишившихся части своего законного летнего отпуска существенно пополнились. Понемногу стала прорисовываться коварная экзаменационная тактика и стратегия экзаменатора. Все столы в аудитории перед началом экзамена она заставляла расставлять не ровными рядами, как это положено, а клином таким образом, что со своей стороны ей было видно всех и каждого. Спрятаться за спиной сидящего впереди уже было никак не возможно.

Считалось, что у неё имеется три варианта экзаменационных билетов. В каждом билете имелось два теоретических вопроса и одна задача. Само собой перечень теоретических вопросов нам выдали задолго до экзамена, а вот компонование их по вариантам представляло собой самый главный секрет нашего экзаменатора.

К моменту нашего выхода на сцену все три варианта билетов уже засветились в идущих перед нами группах. Оставалось выяснить, какой именно вариант ждёт нас. Следует добавить, что для написания курсантами ответов на вопросы билета ушлая зав. кафедрой приносила на каждый экзамен пачку стандартных листов бумаги, проштампованных печатью учебного отдела. И каждый раз, заметьте, эта бумага была РАЗНОГО ЦВЕТА ИЛИ ОТТЕНКА. У первой группы была обычная белая, у второй розоватая, у третьей голубоватая. Цвет бумаги на предстоящем экзамене, как и вариант экзаменационных билетов, тоже составлял важную тайну нашей экзаменаторши. Видимо опыт предыдущей работы в гражданском вузе кое-чему научил её, или она догадывалась, что в наше время шпаргалки на крохотных листочках уже не актуальны, а продвинутые военные студиозусы пользуются более совершенными технологиями.

Наше ноу-хау выглядело в виде чистых стандартных листов бумаги со штампом «Учебный отдел». Отличить этот штамп от подлинного не мог бы, наверное, даже эксперт. Ещё бы, изготовлялся он не абы кем, и строго по нашему образцу. Словом, к своему экзамену мы готовились серьёзно и основательно.

Большие надежды возлагались на разведку в лице нашего однокурсника, срочно познакомившегося в преддверии экзамена с молодой лаборанткой кафедры математики. Парень наш был видный, поэтому мы питали надежды на то, что он, пользуясь своим обаянием, сумеет выведать у всезнающей лаборантки цвет бумаги предстоящей экзекуции и вариант билетов. И буквально накануне экзамена он принёс нам долгожданную весть: бумага будет голубоватая, вариант билетов № 2. Вся группа обложилась учебниками и села срочно готовить «медведей» на нужной бумаге, так называли мы шпаргалки, выполненные столь наглым способом.

Наступил день «Х», время «Ч», и первая пятерка смельчаков взошла на эшафот, то есть вошла в аудиторию. Первыми, как водится, шли самые отчаянные отличники, которым можно было опасаться меньше всех. Остальная группа замерла в тревожном ожидании. Очередной входящий должен был захватить с собой подготовленных «медведей» в соответствии с номерами билетов уже зашедших ранее камрадов. Но первый же вышедший из чистилища сразил ожидавших его курсантов наповал. Нашу группу, которая уже к тому времени слыла самой наглой и хитрой, ждала конкретная подстава. На экзамене неожиданно всплыла бумага ФИОЛЕТОВОГО оттенка в сочетании с доселе не известным нам вариантом билетов, который наша экзаменаторша держала в глубочайшей тайне ото всех как козырную карту. Это был полный провал! Но военные курсанты всегда отличаются от любого гражданского студента тем, что никогда не раскисают и бьются до последнего . Собрался срочный военный совет. Мозговой штурм принёс свои плоды.

Кафедра математики училища располагалась в старинном здании учебного корпуса, где практически все аудитории имели по две двери, верхняя неподвижная часть которых была застеклена. Стёкла были прозрачными и позволяли, встав на какую-то возвышенность, свободно обозревать аудиторию. Одна дверь, расположенная напротив стола преподавателя, использовалась для входа в аудиторию, вторая находилась уже в задней части аудитории и была всегда заперта. Этим мы и воспользовались. Из пустующего класса был притащен стол и приставлен в коридоре у запертой двери экзаменационной аудитории, на кафедру тактики был срочно откомандирован гонец за полевым или морским биноклем. А в лаборантскую кафедры математики побежал наш обманутый разведчик с твёрдым приказом реабилитироваться и без бумаги нужного оттенка не возвращаться. Вскоре у нас в руках была пачка бумаги нужного цвета со штампом учебного отдела и мощный полевой бинокль.

Слепленная нами на коленке система была проста как мычание. Очередной экзаменуемый курсант получает свой билет, садится за стол и кладёт его рядом с собой, не закрывая своим корпусом, давая возможность прочитать теоретические вопросы и условия задачи тому, кто, вооружившись мощнейшим биноклем у задней застеклённой двери снаружи аудитории, считывает их. Далее освободившимися курсантами в режиме ошпаренной кошки на проштампованной бумаге нужного цвета в четыре руки пишутся ответы. Всем идущим на экзамен было строго указано брать у экзаменатора по два листа чистой бумаги для подготовки ответов. Ну а передать два листа «медведя» очередным входящим ожидающему их было не так уж и сложно. Так что, начиная с седьмого или восьмого курсанта, дело было поставлено на поток и шло как по маслу без сбоев весь экзамен.

Надо ли говорить, что общие результаты нашей группы существенно отличались от результатов наших однокурсников в лучшую сторону. Эту удачную тактику с биноклем и «медведями» мы применили за всю нашу учёбу только один раз. Не слышали мы и о том, чтобы кто-нибудь после нас смог повторить наш подвиг.

Армейский Шифровальщик: https://zen.yandex.ru/army_corder

На четвёртом курсе у нас в очередной раз сменился взводный. К нашему удивлению им оказался хорошо знакомый нам вчерашний выпускник из соседней роты. Вот как оно бывает: ещё вчера вместе стояли в одном строю, в одной пивной сидели, отмечая какое-то событие, а сегодня ты начальник – я дурак подчинённый. Превратности службы. Видно было, что наш новый комвзвода тоже малость смущён таким поворотом судьбы. Но смущался он не долго. Между нами установилось нигде не задокументированное соглашение о дружбе и взаимопомощи: новоиспечённый лейтенант не шпыняет нас как солдат-первогодков, а мы не строим ему козни, на которые наш брат курсант очень даже горазд. Но этот негласный договор просуществовал только до весны.

К весне наш лейтенант оперился, заматерел, обрёл командирский голос. А в апреле у нас был очередной выезд на наш полигон. Предстояла работа в полевых условиях, имитирующих боевые действия сухопутных частей. Всю неделю пахали круглые сутки практически без сна, не вылезая из спецаппаратных. Еду разносили в котелках. Хоть шифровальщики и считаются штабной элитой, которой и в атаку-то ходить не положено, но за шесть дней этих занятий наши преподы выжали нас досуха. Временами поставленные задачи и морально-психологические нагрузки были таковы, что невольно в голову приходила мысль, что лучше уж разок-другой сходить в атаку, нежели вот так неделю к ряду работать в комфортной спецаппаратной. И попробуй допустить в работе какую-нибудь ошибку по невнимательности или незнанию. Каждые двое суток короткий перерыв на непродолжительный сон, новые вводные и снова в бой, оттачивать свои профессиональные навыки.

Но, как ни странно, через шесть дней такого тренажа у нас ещё оставались силы. Что значит молодость и здоровье. Поздним вечером мы собрались тесной компашкой на лесной полянке рядом с нашим лагерем у костра за рюмкой чая. Рюмок как таковых, конечно, не было, а были железные солдатские кружки из походного котелка. В них можно больше налить. Да и чему курсанту рюмки? Гусары в походе из рюмок не пьют. Из немудрённой закуски была печёная в золе картошка, луковица и несколько ломтей хлеба. Пили домашнее вино, которое притащили наши гонцы, для чего им выделили несколько пустых солдатских фляжек. Хорошо посидели, душевно. Потрепались как обычно о своём, курсантском, и уже глубокой ночью расползлись по палаткам спать.

А утром наш взводный, который, понятное дело, в посиделках наших не участвовал (выбыл из «узкого круга ограниченных лиц» по возрасту и служебному положению), заглянув в одну-две палатки, сразу же учуял знакомый еще, наверное, с курсантских времён запах. Ещё бы, поди, сам пил такое же винище год назад. И это ему очень не понравилось. Нашу тайную вечерю он воспринял как подрыв боевой готовности и подкоп под его командирский статус.

Построив взвод, он для начала выдал нам целую лекцию на тему облико морале советского курсанта, потом потребовал выдать организаторов праздника непослушания. Видимо забыл, что сам когда-то употреблял с нами живительную влагу в виде запрещённого курсантам пива в уютном чепке под условным названием «сапог». Вот так, сто́ит сменить курсантские погоны на лейтенантские, как сразу же начинаешь страдать амнезией. У всех что ли лейтенантов так? Ну ладно бы просто порядка ради отчитал взвод. Это было бы понятно, это мы переживём, не впервой. Но вот потребовать сдать своих, это уж совсем не по-нашему. Понятное дело, его призыв сдаться и покаяться понимания в курсантских рядах не нашел. Вместо этого народ начал глухо роптать, напомнив пословицу «не пойман – не вор». Но лейтенант закусил удила и его, что называется, понесло. Однако посыпать голову пеплом никто не собирался. Доморощенное расследование зашло в тупик.

И тут нашего взводного осенило. Догадавшись по запаху из какого источника во взвод просочилась огненная воде, лейтенант сообразил: пили осквернители устава явно не «Бальтазар» из фирменных бутылок Каталонии, налитых в погребе Святого Александра. Тут явно чувствуется присутствие кубанской домашней бодеги. А в чём нарушители могли доставить такое вино к месту преступления? Да во флягах, в чём же ещё. Озарённый своим прозрением, а может быть воспоминаниями недавнего курсантского прошлого, лейтенант оставил свои попытки призвать нас к совести и дал команду предъявить ему свои фляги. Вот тут-то всем нам разом стало кисло. Вино разливали не во все фляжки. Их таких было всего-то несколько штук. В остальных ничего крепче вчерашнего чая. Но вот тех, чьи фляги сейчас окажутся с запахом, ждёт не хилое разбирательство с далеко идущими последствиями. Кто-то из нас рисковал оказаться крайним мальчиком для битья. Допустить такое было бы грубым нарушением всех норм курсантской этики и боевого братства.

Лейтенант дал команду взводу снять фляги с пояса и отправился в конец строя инспектировать их на наличие улик, потребовав у стоящего на левом фланге курсанта предъявить ему свою ёмкость. Открутив пробку, он как охотничий пёс втянул в себя исходящий из неё запах. Ничего крамольного не учуяв, он вернул флягу её хозяину.

Но как видно умные мысли приходят не только в лейтенантские головы. Наш старшина, стоявший на правом фланге в противоположном конце строя от лейтенанта, вдруг уронил свою флягу на землю, слегка поддал её сапогом, направляя траекторию движения в центр строя, и сделал жест остальным последовать его примеру. Все всё поняли мгновенно и без слов. Не прошло и двух секунд, как перед строем красовалась живописная картина из солдатских фляг. Ну хоть походный натюрморт рисуй с них. Взводный, увлечённо нюхающий очередную флягу, среагировать не успел. Точнее среагировать-то он среагировал, но это уже была, что называется, стрельба вдогон. В виде междометий на понятном всем солдатском языке с использованием казарменного диалекта. Схватив первую попавшуюся ему под руку флягу из образовавшейся кучи, он попытался установить её владельца по каким-либо надписям на ней. Но ничего, что могло бы выдать её владельца, на ней не имелось. Фляги у нас не принято было подписывать, инвентарное имущество всё-таки, подлежит возврату. Если каждый будет оставлять на ней свои автографы, то как она будет выглядеть через 20-30 лет? В общем, полный облом в расследовании. Выходка, конечно, была с нашей стороны рисковая. Тут уж мы пошли ва-банк. Но что оставалось делать?

Курсанта не стоит загонять в угол. Даже если ты начальник. Иногда надо дать ему возможность сохранить лицо. Тем более, если ты и сам только-только вырос из курсантских портков. Но вот наш лейтенант это правило забыл и поэтому потерял лицо сам.

У него ещё хватило глупости по приезде в училище нажаловаться на нас комбату, когда тот поинтересовался ходом и результатами выезда. Комбат выслушал, посокрушался над непутёвыми курсантами, а потом молвил: «Дурак вы, батенька. Вы за руку с поличным в пьяном и непотребном виде кого-нибудь поймали? Нет? Ну а на нет и суда нет. Как же вы намеревались тогда доказать, что кто-то что-то там пил? В строю-то утром все стояли трезвые. Фляги, говорите? А с флягами вы хорошо начали, но плохо закончили. Обвели вас курсанты. Находчивые парни. Сориентировались. Такие не пропадут. Вам, товарищ лейтенант, самому надо бы у них кое-чему подучиться».

Армейский Шифровальщик:  https://zen.yandex.ru/army_corder

Редко какая неделя в нашем авиационном полку обходилась без учебной тревоги. Как правило, объявляли ее поздним вечером или ранним утром. Вот и это ранее утро ознаменовалось очередной учебной тревогой, после которой наши офицеры долго смеялись.

Все разворачивалось по обычному плану: прибытие на КП командного состава, сбор лётного состава на постановку задачи, убытие техников на матчасть. Само собой оповещать всех офицеров по телефону в те времена было просто физически невозможно, телефоны в военном городке имелись только у руководящего состава и немногих избранных. Те, кому не посчастливилось иметь данное средство связи в своих квартирах, оповещались через посыльных. Командир первой эскадрильи подполковник Баранов к числу таких избранных почему-то не относился. Возможно потому, что прибыл в наш полк совсем недавно.

Важно отметить: на нашем аэродроме и в военном городке располагалось сразу два авиаполка: наш авиационный полк истребителей-бомбардировщиков, который все называли просто «истребительным» и полк дальней авиации, так называемые «бомбёры». Техника размещалась на одном аэродроме, только в разных его углах, ну а офицеры обоих полков жили в многоквартирных пятиэтажках, причём зачастую квартиры офицеров обоих полков располагались в одном доме и даже на одной лестничной площадке. У каждого солдата-посыльного имелась специальная карточка посыльного с указанием воинского звания офицера, его фамилии и домашнего адреса. Как правило, посыльные хорошо знали свой маршрут, закреплённых за ними офицеров и могли оббежать его с закрытыми глазами. Но в то ранее утро все пошло по закону бутерброда, который, как известно, падает почему-то всегда маслом вниз.

Посыльный подполковника Баранова заболел и его карточку вручили первому подвернувшемуся под руку молодому солдату, который с рвением первогодка ринулся по своему маршруту. Каких-то особых проблем с адресами у новенького посыльного, по идее, быть не могло, так как все его подопечные жили в одной «истребительской» пятиэтажке. Все, за исключением нового командира эскадрильи. Тот жил неподалеку, но в другом доме. А в «истребительском» доме в квартире с таким же номером благополучно обретался офицер бомбардировочного полка, и тоже в чине подполковника. Вот в эту-то квартиру и постучал в то утро бестолковый посыльный от истребителей, не обративший внимание на то, что его офицер живет совсем в другом доме. И когда ему ответили из-за двери, крикнул стандартную фразу: «Товарищ подполковник, тревога!»

Никаких сомнений у получившего сигнал подполковника не возникло, и он, как всякий исполнительный офицер немедленно прогнал остатки сна, быстро привел себя в надлежащий данному случаю вид и резво отчалил в свой полк. Наш же подполковник Баранов, ни сном, ни духом ни о какой тревоге не ведавший, в это время спокойно досматривал утренний сон.

Дальнейшие события в обоих полках можно было охарактеризовать одном словом: трагикомедия. В полку «бомбёров», куда прибежал его офицер, экипированный как положено по тревоге, дежурная служба сдержанно посмеялась, посчитав случившееся чьим-то розыгрышем. Ну а нашему комполка истребителей было не до смеха: время идёт, а командир боевого подразделения неизвестно где и неизвестно что с ним.

Подполковник-бомбёр, поскольку утро было ну совсем уж ранее, высказав присутствующим все, что он думает по этому поводу, отправился домой в надежде досмотреть остаток сна, а наш командир полка сурово потребовал пред свои очи непонятно где болтающегося комэска. Свободных людей под рукой не было, тревога все-таки, поэтому на поиски запропавшего комэска-один спешно отрядили всё того же солдата, которого посылали ранее. Тот, будучи полностью уверенным в правильности своего манёвра, снова добежал до знакомой ему двери квартиры подполковника-бомбёра, постучал и на вопрос хозяина квартиры о причинах его беспокойства, повторно пригласил того на свидание с командиром полка, добавив, что тот прямо-таки жаждет увидеть своего подчиненного. Долго препираться хозяин квартиры не стал, справедливо рассудив, что тут явно что-то не так и почел за благо не мешкать, лично выяснив у своего начальника, что же все-таки происходит. Словом он снова убыл по проторенному адресу на командный пункт своего полка. А вернувшийся на аэродром посыльный, с чистой совестью отчитался о выполнении задания, добавив, что своими глазами видел офицера живого и здорового. Понятно, что своего комэска-один он в лицо не знал, так как прибыл в полк совсем недавно и ещё не освоился с командным составом.

Повторное ни чем не обоснованное явление подполковника-бомбёра на КП своего полка в столь неурочный час и данные им пояснения о причинах визита вызвали у дежурной смены совсем уж неприличное оживление. Только что пальцем у виска никто не покрутил из уважения к его званию. Но тема для обсуждения этого явно выходящего за рамки обыденности события прочно заняла в умах его свидетелей почетное первое место. На сей раз, жестоко обманутый и осмеянный всеми подполковник, таки дождался прибытия своего командира с тем, чтобы наконец осознать, что он стал жертвой то ли рокового стечения обстоятельств, то ли чьей-то нехорошей шутки, тихим незлым словом пообещав разобраться с шутниками.

Само собой, что сбор по тревоге в нашем полку в то утро прошел без участия законного командира первой эскадрильи, что явно не способствовало повышению его репутации в глазах командира полка. И лишь очная ставка комэска-один со злосчастным посыльным и последовавший за нею подробный «разбор полетов» спасли его от неприятных последствий. После этого все посыльные в обоих полках под присмотром своих старшин еще долго тренировались обходить закрепленные за ними адреса офицеров. Во избежание так сказать…

Блог" Армейский Шифровальщик" https://zen.yandex.ru/army_corder

Довелось мне проработать немало лет в одном негосударственном пенсионном фонде. Фонд не слишком большой. Его активы колебались в пределах 400-500 миллионов рублей. Когда-то он был создан как региональный фонд одной крупной корпорации, но позднее был оставлен на обочине жизни своим столичным конкурентом, который отлучил его от кормушки.

Ну а в условиях свободного плавания дела его шли уже не так бодро и активы прирастали слабенько. И так сложилось, что среди этих активов оказался целый колхоз с землями и недвижимостью сельского значения на 50 лямов, если не ошибаюсь. Уж не знаю, на сколько он был прибыльным. Что-то там сажали, какие-то урожаи получали. Но шли доходы на пополнение актива, или в карманы приближенных к руководству, я не в курсе.

А когда дела у фонда стали совсем плохи, то он пошел гулять по рукам, и сперва сменился один хозяин, потом другой, а потом НПФ и вовсе лишился лицензии, ибо ЦБ заметил нездоровую активность в разбазаривании его средств. Но я уже не был тому свидетелем, ибо вовремя свалил с этой тонущей лодки.

А понял я, что пора валить, когда мне на глаза попались договора о продаже недвижимости этого самого колхоза, о котором я написал в начале. И одна цифра навсегда въелась в память. Это была шикарная столовая, хорошо отделанная внутри. В ней нередко проводились свадьбы и банкеты. И продавалась она всего-то за 300 000 рублей. Я когда это увидел, чуть из штанов не выпрыгнул. Реальная рыночная стоимость этого объекта даже не в 10 раз больше. И таких договоров я увидел с десяток. И, разумеется, все это продавалось не людям с улицы, а «своему человеку» А ведь все это добро было куплено не за шапку сухарей. И не на деньги директора, а на деньги вкладчиков, которые принести свои кровные сбережения, в надежде получить прибавку к пенсии. А в итоге они получили дулю на постном масле. После аннулирования лицензии, фонд был признан банкротом. А простому смертному получить в таких условиях свои сбережения назад — это очень не простая задача. Подозреваю что многие в итоге просто потеряли свои вложения. А вкладчиков было около 20 000 человек на момент моего увольнения.

Такая вот грустная история. При чем в прессе об этом минимум информации. Видимо, эта тема под запретом, чтобы не вызывать нездоровый ажиотаж у населения страны. Извините, что названия фонда не пишу. Не хочу иметь лишних проблем. Те кто в теме и так поймут о чем речь.

Опубликовано в этом блоге: https://zen.yandex.ru/zman

Есть справедливая пословица о том, что сапёр ошибается только один раз. Нечто подобное можно сказать и об армейском шифровальщике, с той только разницей, что ошибка сапёра будет стоить жизни ему самому, а вот за ошибку шифровальщика могут заплатить своими жизнями совсем другие люди. Такой ошибки шифровальщику не простят, но цена её может быть очень велика.

Высокий профессионализм – это обязательное требование нашего ремесла. Для этого нужно знать и неукоснительно выполнять не только правила нашей работы, но и хорошо владеть темой, в которой ты крутишься. Если ты, например, служишь во фронтовой авиации, нужно знать её основы, терминологию, основы тактики, район действий твоего полка и многое другое. А ещё шифровальщику очень нужна интуиция, которая поможет избежать той самой роковой ошибки.

В первой половине 80-х наш истребительно-бомбардировочный полк каждый месяц выполнял учебные полёты в интересах Войск ПВО для проверки их боевой готовности и натренированности расчётов дежурных смен. Делалось это так. В полк приходила шифртелеграмма, которой предписывалось выполнить полёт в определённый день и в определённое время. Указывался маршрут полёта, состав группы, высота, скорость, контрольные точки и высота, на которой они должны быть пройдены. Всё время полёта от взлёта до посадки эти машины должны идти с ВЫКЛЮЧЕННОЙ бортовой системой радиолокационного опознавания. То есть наши средства ПВО фиксировали их, как чужие цели. И отрабатывали по ним всё, что положено кроме, конечно, реального пуска ракет. О таких заданиях в низовых звеньях ПВО не знал никто. Знали только старшие начальники.

И вот приходит мне очередная такая шифртелеграмма. Всё как обычно: дата, время, маршрут, координаты контрольных точек прохождения, высота пролёта над ними. Прочитал я расшифрованный черновик телеграммы, тщательно проверил текст, особенно в отношении всех цифр и чисел. Вроде всё правильно, можно делать на чистовик и докладывать. Но тут меня что-то остановило. Зацепился глаз за какую-то мелочь. Читаю ещё раз. Вроде бы нет никаких ошибок, но что-то не даёт мне покоя, какое-то смутное чувство тревоги и неправильности чего-то. Вчитываюсь в каждое слово ещё раз и останавливаюсь на цифрах, указывающих высоту прохождения машин в одной из контрольных точек.

Как сейчас помню, указаны были её координаты и высота «200 метров». Нет, возможно, наши полковые асы смогли бы пройти и на такой высоте. Но такое возможно разве что над уровнем моря или над равниной. А тут явно не море, а какой-то остров в Охотском море. И лететь-то будут не факт, что лучшие из лучших.

Взял я черновик этой шифровки и отправился к полковому штурману. Пусть он либо развеет мои сомнения, либо укрепит их. Поделился с ним своими соображениями, озвучил координаты этой точки и обозначенную в шифровке высоту. Тот развернул свою штурманскую карту, нашёл искомую точку и призадумался.

– Да, похоже, ты прав. Что-то тут не так. Это остров с грядой скал. Идти на такой высоте над ними – это уж как-то чересчур. А ты не мог ошибиться?

– Да нет, с моей стороны ошибки быть не может. Исключено стопроцентно.

– А те, кто прислал шифровку?

А вот это уже вопрос. Прощаюсь со штурманом и возвращаюсь в шифрорган. Поднимаю трубку и звоню в восьмой отдел армии. К телефону подходит дежурный сержант. Прошу его взять в руки нужную шифртелеграмму и посмотреть её на предмет уточнения цифры, которая меня так беспокоит. Что написано в шифровке? Тот смотрит и отвечает: «200 метров». Мне бы успокоиться и закончить это дело, но интуиция прямо-таки вопит: тут что-то не так, не может быть такого.

Походив по кабинету ещё с десяток минут в раздумьях и сомнениях, звоню ещё раз, но на этот раз прошу к телефону дежурного офицера отдела. Объясняю ему ситуацию, свои сомнения, содержание разговора со штурманом и прошу его взять самому в руки подлинник шифртелеграммы, именно ПОДЛИННИК и посмотреть нужное место. Тот, судя по всему, понял мою озабоченность, нашёл шифровку и вчитался.

И тут слышу от него тааакой мат! Не в мой адрес, конечно, но всё же. В подлиннике телеграммы чёрным по белому написано: «высота 2000 метров». 2000, а не 200 ! Вот так-то. Сержант тот, оказывается, смотрел вовсе не подлинник, и озвучил мне вариант с ошибкой, уже допущенной их шифровальщиком. Всего-то на один нолик. А во что он мог обойтись и чего стоить, страшно даже подумать. Конечно, если бы моя интуиция промолчала, и я принял бы всё за чистую монету.

Конечно, была вероятность того, что штурман полка и отцы-командиры, прокладывавшие маршрут полёта для этих экипажей, заметили бы эту ошибку, сами засомневались, обратились ко мне, и в конечном итоге общими усилиями мы бы исправили её. Но реноме шифрслужбы было бы в их глазах подорвано, да ещё как.

Выяснилось потом, что телеграмму эту шифровал сержант-срочник. Больше я о нём ничего не слышал.

Конечно, эту историю тут же доложили нашему армейскому шефу, поскольку несколько дней спустя от него в полк пришла шифртелеграмма: впредь все материалы шифрпереписки, касающиеся полётов в интересах Войск ПВО по облёту целей, хранить до окончания полётов и их разбора. Обрабатывать их исключительно офицерам. Так что всё хорошо, что хорошо кончается.

АРМЕЙСКИЙ ШИФРОВАЛЬЩИК: https://zen.yandex.ru/army_corder

Взаимоотношения нашего брата шифровальщика с оперуполномоченными особых отделов военной контрразведки во времена СССР – это отдельная тема. Непростая и не всегда безболезненная для обеих сторон. Контрразведка тщательно опекала нас, следила за нашим окружением и безопасностью нашего ремесла. Для них мы были секретоносителями высшей гильдии. Для нас же они были…

А вот здесь всё зависело от конкретных персон. Как говорится, на кого Бог пошлёт. За свою многолетнюю службу я встречал разных оперов. Были среди них толковые и грамотные профессионалы. С некоторыми мы были хорошими друзьями. Но встречались, увы, и бездари, стремящиеся выслужиться всеми правдами и неправдами. Как-нибудь я расскажу об этом подробнее. А пока о том случае, который поведал мне мой коллега.

В те годы он ещё в звании лейтенанта служил где-то в Войсках ПВО. Кстати, почему-то именно в этих войсках я встречал более всего неадекватов от контрразведки. Вот и ему достался какой-то мутный особист. Всё ходил кругами возле шифровального органа как кот вокруг банки со сметаной, очень уж откровенно вынюхивал и высматривал что-то. Пару раз пытался даже пролезть в помещение, мотивируя своё желание какими-то надуманными предлогами и давя своим статусом. Следует сказать, что особист полка имел право открывать любую дверь штаба левой ногой. Но только не шифровального органа или кодогруппы. Вход туда им был строго заказан, как и всей остальной публике. А тут как раз наши органы спецсвязи перешли на принципиально новую аппаратуру. Конечно, мы об этом не кричали на всех углах, но, видимо, этот опер что-то там услышал краем уха и решил разузнать побольше. Хотя это его и близко не касалось. Но вот, поди ж ты.

«Прихожу как-то на службу, – рассказывает мой коллега, – а навстречу мне начальник штаба. Озабоченный такой, и сразу же приглашает меня в свой кабинет.

– Ты в курсе дела, что твой сержант-шифровальщик избил нашего особиста?

– Впервые слышу. И как это произошло?

– Я и сам мало что знаю. Вломился ко мне поутру наш опер и сказал, что будет заводить уголовное дело против твоего сержанта за рукоприкладство по отношению к нему. Ты разберись, что к чему, потом доложишь.

– И что, у особиста синяки на лице или ещё какие-то доказательства этого «рукоприкладства»?

– Да вроде нет. Синяков не видел.

– Ладно, разберёмся.

Иду в шифрорган, устраиваю своему старшему специалисту СПС допрос с пристрастием. Надо сказать, парнишка он не из хилых. Рост под 190, и Бог силёнкой не обидел.

Из его рассказа вырисовывается такая картинка. Приходит вчера вечером на узел связи какая-то срочная криптограмма. Этот вопрос у нас со связистами отработан до мелочей. Вызывают из казармы нашего спеца. Тот заглянул на телеграф, забрал перфоленты криптограмм, пришёл к себе, начал их обрабатывать. Только что-то там у него не пошло с расшифрованием. Бывает такое, особенно если связь некачественная. Позвонил связистам, запросил повторную передачу. Те получили ленты повторно. И боец с телеграфа потопал с ними в шифрорган. Понятное дело, запустил его мой сержант только в «предбанник», надо же было расписаться за них в журнале. Выходит хлопец из шифроргана, а на пороге особист. И покатил бочку на обоих. «Так, значит, представителя особого отдела вы и на порог своей конторы не пускаете, а солдаты с узла связи к вам спокойно ходят?»

Напрасно шифровальщик пытался объяснить, что связист тот дальше тамбура никуда и носа не совал. Все бесполезно. Тот только и делает, что сыплет обвинениями. Да ещё начал намекать на то, что сержант мой вместе с телеграфистом, дескать, употребляли горячительные напитки за закрытыми дверями, пользуясь недоступностью в помещение кого-либо. В общем, разошёлся не на шутку и начал сам ломиться в шифрорган. Типа хочет убедиться в том, что там бутылки не стоят на столе. А на столе у сержанта как раз-таки шифровальная аппаратура в рабочем положении, черновики шифртелеграмм, шифры. Ну и как тут быть? Поэтому пришлось ему применить силушку свою, когда старлей-особист совсем уж распоясался и вломился в тамбур, намереваясь двигаться и дальше. Всего-то взял неадекватного офицерика за грудки, вынес за порог и слегка толкнул. Легонько так, совсем по-детски. Ну и захлопнул дверь, а то, не дай Бог, тот совсем голову потеряет. Не бить же его всерьёз.

В общем, как-то так вышло. Велел я написать своему сержанту объяснительную записку. Не поленился, сходил на узел связи, поговорил с доставлявшим перфоленты телеграфистом. Тот подтвердил практически слово в слово всё услышанное мною ранее. Заставил и его написать соответствующую бумагу, а то, глядишь, возьмётся за него наш оппонент, заставит признаться в совершении какой-нибудь мифической коллективной попойки в стенах шифровального органа. С него станется.

С этими бумагами и пошёл к начальнику штаба, объяснив всё на словах. Тот мужик понимающий, всё понял правильно, но проблема-то осталась. Не исключено, что опер наш таки серьёзно попортит карму и сержанту моему, и мне за компанию.

Посидел, подумал и, махнув рукой на субординацию, накатал шифртелеграмму за своей подписью прямо начальнику восьмого отдела армии. А чего терять-то? Написал всё как есть, добавив, что опер этот и раньше проявлял нездоровое любопытство к нашей работе. Поможет – не поможет, но хоть какая-то защита.

А через пару дней пришла шифровка от нашего шефа армейского. Все мои действия, как и действия моего подчиненного, были признаны правильными и обоснованными. Словом, так держать, старший лейтенант! А опера нашего тут же выдернули на ковёр к его начальникам. Это я уже позднее узнал. Пропесочили его там по самое не могу за излишнее служебное рвение. Об уголовном деле он больше и не заикался. И после этого случая боялся даже косо смотреть в нашу сторону, а к шифроргану и близко не подходил».

Армейский Шифровальщик: https://zen.yandex.ru/army_corder

Вопрос армянскому радио: «Может ли брак по расчёту быть удачным?»

Ответ: «Может. Если расчёт был удачным».

Ну а если расчёт был не очень? Тогда, как говорится, не взыщите.

Был у нас в курсантской роте заместитель командира взвода сержант Паша Коротков. Обычно на должность замкомвзвода назначали старослужащих из числа сержантов, кто уже успел послужить до поступления в училище. Но на всю роту таких «старичков» не хватило, поэтому в первом взводе заместителем комвзвода назначили не служившего срочную курсанта. Таковым был Саня Чехов, нормальный парень, в меру требовательный, все его уважали и слушались. Но как-то попал он в опалу у начальства и был снят с должности. Место его занял товарищ Коротков, хитрый и пронырливый подхалим. Вполне возможно, что он и подсидел Саню. Хуже всего было то, что этот лизоблюд, стараясь выслужиться перед начальством, с особым смаком топтал в грязь ребят из своего взвода. Те просто стонали от его беспредела. Но сделать что-либо или просто пожаловаться не могли. Замкомвзвода ни на миллиметр не отходил от буквы устава. Но этим самым уставом буквально гнобил парней. Сначала мы просто посмеивались, наблюдая со стороны, как мужики из первого взвода гладят свои полотенца, чтобы те висели без единой складочки. Потом искренне жалели сослуживцев, кои оказались под властью самодура, потом вместе с ребятами обсуждали всевозможные «антисамодурские» планы. Но все сходились на том, что сделать реально ничего невозможно. Придётся терпеть до конца обучения и выпуска из училища. Ну а там уж воздадим за всё. Но, видимо, всё-таки есть Бог на свете. Не пришлось парням терпеть до самого выпуска. Всё разрешилось значительно раньше.

На третьем курсе товарищ Коротков уже носил сержантские лычки и был в полном фаворе у отцов-командиров и преподавателей: отличник, спортсмен, кандидат в члены КПСС, словом, зелёная улица к красному диплому и хорошему распределению после выпуска. И тут решил наш товарищ Коротков ещё больше поднять свой рейтинг путём удачной женитьбы. И для этого выбрал себе не кого-то там, а дочь авторитетного и высокого чина из политотдела училища. Ну, сами знаете, какую роль играли политотделы и политработники в золотые для них семидесятые годы. Сыграли свадьбу как положено, стали молодые жить-поживать. Понятное дело, не где-то там, на съёмной квартире, что для полковничьей дочки не по чину, а под сенью родительского дома. И до поры до времени всё шло в новой семье мирком-ладком. Да вот где-то в начале выпускного четвёртого курса пробежала между молодыми чёрная кошка. Кошка та, видимо, была размером с булгаковского кота Бегемота, потому что довела молодую семью до развода.

Бывает, конечно. Но вот тут началось самое интересное, в дела семейные вмешался влиятельный папа экс-жены.

Вчерашний сержант-отличник, пример для всех курсантов и гордость отцов-командиров как-то разом оказался в отстающих. Нет, по специальным предметам он как получал хорошие оценки, так и продолжал их получать. А вот на кафедре марксистско-ленинской подготовки он как-то разом съехал с неизменных до этого пятёрок на жалкие троечки, что в те времена ну как-то совсем не красило будущего офицера Советской Армии. Очень быстро отыскались какие-то грехи в его службе, как из рога изобилия посыпались служебные взыскания, после чего вчерашний сержант-отличник впал в немилость, был разжалован до звания обычного курсанта и, само собой, снят с должности замкомвзвода.

Вся рота замерла в ожидании дальнейшего развития событий. Курсанты взвода, страдавшие от беспредела Паши, стали бурно обсуждать в своём кругу, как им следует воспользоваться таким нежданным подарком судьбы, отдающим в их руки низвергнутого с Олимпа вчерашнего врага. Конечно, раздавались голоса примитивно набить ему морду за все его гадости, но обсудив все «за» и «против» пришли к мнению, что не стоит марать руки, чай все взрослые люди. Поступили изящнее. С Пашей просто перестали разговаривать и общаться. Отныне его слово, сказанное по любому поводу, значило не больше, чем скрип двери. Если он задавал какой-то вопрос своим одногруппникам, от него просто демонстративно отворачивались, делая вид, что не слышат. Если в курсантской столовой он садился к кому-то за столик, все демонстративно вставали и пересаживались. И это было хуже всего. Уж лучше бы просто набили морду и простили.

Дальше – больше. Наступил момент, когда истёк срок его кандидатского стажа в КПСС. Для того чтобы стать полноправным членом партии необходимо было получить две рекомендации от членов КПСС со стажем. Как вы думаете, сколько получил он рекомендаций? Ни одной! Все командиры и преподаватели, к кому он обращался за этой нужной бумагой, отводили глаза и отвечали отказом. Приехали, что называется. Нет рекомендаций – не может быть и членства в руководящей и направляющей. Но тут призадумались и сами отцы-командиры. Дело в том, что специфика нашей службы совершенно не допускала в то время наличие беспартийного курсанта или офицера-шифровальщика. Не вступившие вовремя в партию и выбывшие из ВЛКСМ по возрасту, автоматически покидали наши стройные ряды. Отчисление же из училища по такой банальной причине тоже как-то не красило командование и политотдел. Решение нашли быстро, посоветовав несостоявшемуся коммунисту подать заявление о приёме в комсомол. Провели его через все необходимые процедуры рекомендаций, комсомольских обсуждений и собраний, которые все мы проходили ещё в школе. Конечно, всё это было чисто формально. Но стыда наш товарищ на этих собраниях, конечно, натерпелся.

Но и это был ещё не финиш. В числе выпускных экзаменов, которые надлежало сдать перед убытием на последнюю войсковую стажировку, была партийно-политическая работа. Ну, кто ещё помнит этот предмет, тот хорошо знает, что это чистой воды говорильня, требующая минимум знаний и хорошо подвешенный язык. Даже самый недалёкий и косноязычный курсант мог легко рассчитывать на этом экзамене на четыре балла только за «пролетарское происхождение». Как выдумаете, что поставили нашему герою? Тройку? Не угадали. Два балла! Это при том, что на партийно-политические темы изъяснялся он очень бойко. В общем, политотдел с кафедрой марксизма-ленинизма оторвались по полной программе. С тем и отправили двоечника на стажировку, наказав готовиться к переэкзаменовке по возвращению.

То количество грамот, благодарностей и призов, которые Паша привёз со стажировки, могло бы сделать честь любому отличнику военно-политической академии. Создалось впечатление, что на этой стажировке вместо тренировок и учёбы по специальности он денно и нощно занимался исключительно партийно-политической работой. Но это мало растрогало его экзаменаторов. Троечку ему все-таки поставили из жалости, ну не выгонять же подготовленного спеца за пять минут до выпуска.

Дошло дело до государственных экзаменов. Среди всех прочих дисциплин был, как водится в те годы, марксизм-ленинизм. Ну, в общем-то, та же наукообразная говорильня во славу КПСС и его отцов-основателей. Выпало так, что наш взвод сдавал этот предмет на несколько дней раньше первого взвода. А в нашем взводе был его однофамилец, тоже Коротков, только Витя. Заходит наш Витя в аудиторию пред ясные очи комиссии, докладывает о прибытии, называет свою фамилию. Председатель комиссии, офицер не из нашего училища сразу же делает стойку на услышанную фамилию, проронив что-то вроде: «А, это тот самый Коротков?» Училищный преподаватель, хорошо знавший, что к чему, тут же наклоняется к председателю и шепчет: «Нет-нет, это не тот. Это однофамилец». Председатель расслабляется, язвительно-ядовитый взгляд исчезает, далее экзамен идёт в обычном русле.

А через несколько дней Паше Короткову ставят на госэкзамене, основательно помурыжив перед этим, жалкую тройку, единственную на этом экзамене и во всей роте. Понятное дело, после всего этого о красном дипломе и достойном распределении можно было и не заикаться. Куда поехал Паша по распределению я так и не знаю, но сдаётся мне, в места, весьма удалённые от благ цивилизации. Вот что значит неудачный брачный расчёт для офицера.

(Имена и фамилии участников этих событий по этическим причинам изменены)

P.S.  Ровно 100 лет назад в составе организационного управления Всероссийского Главного штаба было создано шифровальное отделение.
Так что, всех причастных с Днем Шифровальщика!

АРМЕЙСКИЙ ШИФРОВАЛЬЩИК: https://zen.yandex.ru/army_corder