DoktorLobanov

Нашу воинскую часть окружал стандартный советский забор. Забор тянулся километра на полтора, и для прохода сквозь него предусматривалось целых 5 КПП. Пятый КПП находился как раз напротив медроты, в которой я служил.

Однажды утром командир проснулся с идеей, что с таким количеством КПП забор недостаточно суров, поэтому было принято мгновенное решение пятый КПП закрыть. Медикам и их пациентам ходить через четвертый. Но вот беда – напротив пятого КПП располагалась автомобильная стоянка. Кроме того остановка электрички, на которой в часть прибывали иногородние офицеры, так же находилась ближе всего к пятому КПП.

И начался армейский беспредел. Ранним утром, вся электричка, одетая в форму, как по команде совершала бросок через забор. Стремительно перескакивали капитаны и лейтенанты. Отдуваясь и матерясь, перебирались майоры. Поминая командира и его родителей, рисковали жизнью бабушки-поварихи.

Неделю командир ходил довольный своим решением, но однажды узрел на вершине забора 150-ти килограммового начальника столовой. Командиру стало грустно от того, что его приказ так плохо выполняют. И он велел натянуть над забором колючую проволоку. Он забыл про прапорщиков! Ночью два прапора вооружились специальным инструментом и срезали метров пять проволоки, освободив проход для сослуживцев.

Утром командир приказал починить колючку. Те же прапоры её и починили. А ночью разрезали снова. Через неделю проволока состояла из латаных кусков размером не более метра.

Тогда под фуражку командира пришла новая мысль. Верх забора залили солидолом. Первым в солидол угодил уважаемый всеми майор медицинской службы. Майор нелестно отозвался об умственных способностях командира и пошел менять форменные брюки. Управу на солидол нашли быстро. Рядом с забором с двух сторон появились удобно помятые куски картона, которые подстилались при штурме преграды.

Командир окончательно расстроился. И как-то вечером решил лично засесть в кустах в засаде, чтоб пристыдить словом и делом наглых нарушителей. И надо было такому случиться, что в засаду попал не молодой лейтенантик, не прапорщик, а сам командир медроты. Между прочим, целый подполковник. Он оставил на стоянке свою машину, а обходить полкилометра ограды ему было лень. Вот и подался привычным маршрутом – через забор.

Командир части, заслышав шорох приближающихся к переправе шагов, выскочил из засады с торжествующим криком:

- Ага!

- Что - ага! – не испугался медик. – КПП открой и прекрати эту войну с забором.

Слово командира – закон. Пятый КПП так и не открыли. Но воевать с забором перестали. Через месяц прапорщики подтащили к переправе пару бетонных блоков, и ежедневный штурм преграды стал ещё комфортнее.

Воскресенье. Вечереет. Ничего не предвещает беды. Санитары приемного отделения лениво перебрасываются картами. Медсестра что-то заполняет в одном из многочисленных журналов. Начало сентября, ещё тепло.

Внезапно на столе начинает истошно дребезжать телефон.

- Приемная районной больницы, - привычно отзывается медсестра. И тут же меняется в лице. – Сколько? Поняла. Ждем.

И тут же нам:

- Звоните немедленно всем хирургам и травматологам. Под городом авария, рейсовый автобус столкнулся с грузовиком. Более сорока пострадавших. Большую часть привезут нам.

А вечер обещал быть томным.

Через двадцать минут оторванные от телевизора и семьи к больнице слетаются врачи. Первая скорая уже здесь. За ней несется вторая, третья. Приемная наполняется стонущими, плачущими людьми. Автобус был под завязку. Ехали в общежития студенты, пенсионеры возвращались с дач. К счастью серьезных повреждений мало. Легкие ЗЧМТ, ссадины, поломанные пальцы, разбитые носы. Бригады скорых пациентов не сортируют, забрасывают с места ДТП пострадавших в приемку и улетают за новой партией. А уж приемная разбирается, у кого глаз подбит, а у кого ребра сломаны. Старенький списанный восточными немцами рентгенаппарат стонет от непривычной нагрузки.

Погибший один. Сам водитель автобуса. В последний момент он пытался увести автобус от удара, и грузовик смял кабину прямо напротив водительского места.

В приемной – преддверие чистилища. Крики, стоны, на линолеуме лужи крови. Скамеек и кушеток не хватает, вновь прибывающие ложатся прямо на пол. Из областного центра уже вылетел вертолет санавиации с подмогой.

Золотое правило сортировки больных: «Обращай внимание не на того, кто кричит, а на того, кто затих. Возможно, скоро ты его потеряешь!» Твердо помня этот принцип, выхватываю из толпы тихую бабульку, сидящую в углу на расстеленной газетке.

- Что у вас?

- Да ты не волнуйся, внучок. Все хорошо у меня. Вот, когда падала, лбом ударилась.

Над бровью у пациентки небольшое рассечение. Обрабатываю, накладываю повязку. Проверяю на ЧМТ.

- Голова не кружится? Сознание не теряли?

- Да все у меня хорошо.

Бабушка наклоняется ко мне и доверительным шепотом сообщает:

- Я тут живу недалеко. Ты бы отпустил меня, внучок. Я уж сама дойду.

В двух шагах белугой орет здоровенный мужик с переломанным мизинцем, рыдает студентка с разбитой скулой. Поэтому колебался я недолго.

- Если ничего не беспокоит – утром придете! Имя, адрес я записал. Нам тут немного разобраться надо.

- Да неужто я не понимаю. Приду утром, обязательно приду. Вы уж тут постарайтесь.

И старушка скрылась в вечерних сумерках.

Каюсь, про свое должностное преступление я до утра забыл. Гипсовали, носили, накладывали швы и повязки. И все в крике, в воплях.

Светало, когда я на дрожащих ногах выбрался из приемного и стрельнул сигарету у полусонного от усталости хирурга. Пациентов рассортировали. Кого положили в травматологию, кого отправили домой. Водитель покоился в морге, в реанимации под аппаратами лежал старик с разрывом селезенки.

Тишина. И тут в конце улицы появляется неспешно ковыляющая фигурка. Приближается – и я узнаю давешнюю старушку, которую я отпустил домой. Она подходит к нам с хирургом, улыбается.

- Намаялись, соколики? Вы уж простите, что я так рано.

- Голова беспокоит? – с тревогой спрашиваю я.

- Да нет, с головой все хорошо. Нога у меня чего-то распухла. Вот я и пришла.

Нога в самом деле распухла. Делаем рентген. На снимке – перелом большой берцовой кости. Бабушка вечером УШЛА на своих ногах, а утром, опять же, на НОГАХ пришла. А молодые и здоровые с синяками и ушибами, ползали по полу и звали санитаров.

Все-таки послевоенное поколение крепче нас. Гвозди бы делать из этих людей.

Было это в те смутные годы, когда наше правительство пыталось дружить с Южной Америкой, Африкой и Азией и почему-то совершенно не хотело дружить с Европой. Именно тогда я служил в военной части в качестве старшего лейтенанта медицинской службы и делал вид, что я все знаю и умею.

Именно тогда у меня появилось несколько приятелей-военных. Таких же как и я молодых лейтенантов и капитанов, переведенных в нашу часть твердой рукой Министерства обороны. Про одного из них этот рассказ.

Как-то утром в части начался переполох. Всех собрали в огромный актовый зал Дома офицеров, на трибуну вышел командир и торжественно прогремел в неработающий микрофон:

- Товарищи офицеры, на следующей неделе нашу страну с дружественным визитом посетит министр обороны южноамериканской республики Большая Патагония (название изменено – ибо военная тайна). Принято решение пригласить министра в нашу часть, как самую образцово-показательную в данном регионе. Мы с командованием долго думали, что показать высокому гостю. И решили разыграть батальную сцену из времен Великой Отечественной войны.

Командир сделал паузу. Наверное, он ждал долгих продолжительных аплодисментов, но народ безмолвствовал. Генерал кашлянул и заглянул в листок, лежащий на трибуне.

- Мы тут набросали кое-какой сценарий. Сначала в атаку пойдут немецко-фашистские захватчики, силами пяти танков и до полусотни единиц пехоты они прорвут нашу оборону. Но потом бойцы Красной армии воспрянут духом и обратят захватчиков в бегство. Реквизит возьмем на телевидении, я договорюсь. Танки покрасим.

- Ага, и «Тигры» из музеев пригоним, - вполголоса сказал один из моих друзей старший лейтенант Сергей (имя изменено – военная тайна).

Генерал обладал телепатическими способностями, поэтому фразу лейтенанта услышал.

- Под «Тигры» перекрасим наши танки. Ничего, побудут немного немецкими. А вы, товарищ старший лейтенант, будете гореть.

- Как это? – икнул Сергей.

- По сценарию во время наступления один из наших танков будет подбит. Бросим несколько дымовых шашек. А из люка выберется объятый пламенем танкист и упадет, сраженный вражеской пулей. Мы решили, что это будете вы.

- А можно я откажусь? – с последней надеждой спросил Сергей.

- Товарищ старший лейтенант, вам Родина приказывает….

Ну, раз Родина – кто же тут откажется.

Готовились в лихорадке. Покрасили танки. Половине намалевали красные звезды, половине кривые черные свастики. На киностудии взяли форму. С оружием получилась накладка, поэтому и бойцов вермахта и красноармейцев вооружили автоматами Калашникова.

Подготовили «гибель танкиста». Взяли старую телогрейку, пропитали спину какой-то горючей гадостью. Прошили изнутри тремя слоями изолирующей ткани.

Утром приехал министр. В часть по раздолбанной дороге влетело три правительственных мерседеса и два джипа с охраной. Выскочил южноамериканец. Улыбается, руки всем пожимает, лопочет что-то. Вокруг него кольцо из негров в кашемировых пальто бежевого цвета – внутренняя охрана. ТАКИХ погон, я ещё не видел. Звезды на них снимали, наверное, с кремлевских башен. Вокруг внутреннего кольца – внешнее. Из наших безопасников. Рядом с министром девочка-переводчица на высоченных шпильках.

Как говориться, приняли, поговорили и поехали театр смотреть.

А накануне, как назло, дождик прошел. И перепаханный танками полигон, где должно было происходить действо, превратился в море непролазной грязи. Мерседесы встали намертво. Министра с охраной пришлось пересаживать в УАЗики. Южноамериканец по-прежнему улыбался, лопотал и всячески веселился.

На полигоне для высокого гостя соорудили дощатый помост. Министр сел в кресло, рядом устроилось наше командование. И действо началось.

Сначала с криками «Ура!» и «За Гитлера!» в атаку пошли матерые фашистские сволочи с откровенно славянскими лицами. Впереди всех в эсесовской форме с ПМ наперевес мчался «арийская белокурая бестия» капитан Джанибекян. Из немецкого капитан знал только «Хенде хох» и «Гитлер капут», поэтому подбадривал бойцов исключительно по-армянски.

Красная армия быстро пришла в себя и организовала контратаку.

К несчастью два из пяти краснозвездных танков взревели моторами, но не завелись.

- Почему они стоят, - через переводчицу спросил министр.

- Они прикрывают наступление, - не растерялся генерал.

Красная армия пошла в атаку.

- Ну, с Богом, - сидя в танке, перекрестился лейтенант Сергей.

Напарник выбросил из люка две дымовые шашки и щелкнул зажигалкой.

Серега, объятый пламенем, с воплями и матами вывалился из люка. За танком его приняли два капитана-танкиста, накрыли брезентом, потушили огонь. Лежат, курят, ибо за дымовыми шашками все равно ничего не видно.

Рядом с танком в грязи лежит убитый немец.

- Пацаны, дайте покурить, - шепчет он. Ибо форма на всех киношная, кто офицер, кто солдат не разбирает.

- Лежи, гад, ты убитый.

- Суки! Может я раненый, подползу?

- Лежи! Ты нам ещё за Сталинград ответишь!

- Пацаны, шухер! Министр бежит!

- Какой министр? – танкисты забыли, что они убиты и поднялись.

А южноамериканский гость так проникся сценой боя, что в восторге вскочил с кресла, перепрыгнул невысокую дощатую оградку и прямо по грязи полигона побежал к подбитому танку. Привычная к таким эксцессам охрана из негров, не жалея лакированных ботинок, бросилась следом. Больше всех было жалко девочку-переводчицу, которая потеряла свои шпильки в двух шагах от помоста и, матерясь, побежала за министром босиком.

Ошарашенное командование части осталось на месте.

Министр хватал танкистов за руки, тряс их, беспрерывно лопоча что-то по-испански. С Серегой полез обниматься. Серега обмер, видя, как на бежевое пальто министра от его грязной обгорелой телогрейки остаются страшные черные разводы.

В общем, спектакль прошел на ура.

Через неделю нас опять собрали в актовом зале Дома Офицеров.

И Сергею объявили УСТНУЮ благодарность от командования за проявленный героизм и артистический талант.

Значительная часть моих знакомых относится к категории людей, называемых в просторечии «хачами», с изрядной долей негатива. А я не могу. Я с ними в одной общаге не один год прожил, видел их плохие и хорошие стороны.

Общежитие у нас было коридорного типа. И, поднявшись на свой этаж в первый раз, я слегка офигел. Я попал в Тегеран. Стены и пол пропитались стойкими запахами шафрана и благовоний, навстречу мне шли чернобородые парни и девушки в хиджабах, отовсюду доносилась непривычная музыка. Я спрятался в своей комнате и просидел там целый день, боясь выходить.

Через неделю я со всеми раззнакомился и бояться перестал. Особенно сдружился с тремя персами Бехрамом, Джеханом и Махди. Кстати персы – это не арабы. И очень обижаются, когда их путают. Персы жили на Ближнем Востоке тысячи лет. А вот арабы относительно недавно «понаехали». В 500-600 годах нашей эры. Для истории Ближнего Востока, это почти вчера.

Вот несколько картин из моей интернациональной жизни:

1. В общежитии жила семья нигерийцев. Огромный такой негр и девушка, похожая на Вупи Голдберг. К концу учебы они умудрились настрогать трех ребятишек, а смотреть за ними взялись две китаянки с аспирантуры. Старшему негритенку было годы четыре. Активный такой малыш, со всеми дружил, со всеми разговаривал.

И вот сижу я как-то возле окна, анатомию учу, а по улице китаянки везут в коляске двух негритят, третий бежит рядом. Навстречу с занятий идет группа арабов. Малой увидел знакомого, бежит ему навстречу и кричит ПО-РУССКИ:

- Дядя Али, дядя Али, смотри, что у меня есть!

Я понял, что русский – это язык международного общения.

2. Арабы в большинстве были хамоватые. Я спросил у своего друга Али, почему так. А он ответил:

- Все наши богатые едут учиться в Англию или Германию. У вас учиться дешево, поэтому сюда едет, как это по-русски? О, КОЛХОЗ!

3. Над «иранским» коридором жили студенты из Польши. С ними мы общались мало – европейцы задирали нос. А в середине года совсем рассорились.

Отмечали какой-то праздник. По мере студенческих средств накрыли стол.

Среди моих однокурсников был парень по имени Саша. Так вот этот Саша встречался с девушкой. Назовем её Света. Так вот, сидим, отмечаем, а Света вдруг решает часок посидеть у поляков (у неё были польские корни, и она пыталась с европейцами дружить). Света ушла. Час нет, два. Саша расстроился и пошел её забирать. Возвращается, за нос держится. Поляки подвыпили, и не только Свету не отпустили, но и слегка Сашу поколотили. Мы все уткнулись в тарелки и стаканы. Ссориться с поляками никому не хотелось. А тут в нашу комнату забегает Махди.

- С праздником, славяне!

И тут он увидел Сашу.

- Что случилось?

- Да, так, с поляками поцапался. Светка, стерва, к ним ушла…

- Так! – не стал дослушивать Мехди. – А ну пошли.

А надо вам сказать, что в Мехди был метр с кепкой. Маленький, но задиристый.

И вот несется Мехди по коридору, стучит во все двери и кричит что-то на фарси. И из всех дверей выходят персы и собираются в нехилую такую толпу.

Потому что Саша полгода жил с ними рядом. А поэтому он СВОЙ.

И вся эта толпа поднимается на «польский» этаж. Поляки испугались, повыскакивали из комнат. И Мехди, без лишних разговоров, как мангуст на королевскую кобру бросается на Сашиного обидчика – здоровенного поляка Анджея. Анджей с грохотом падает на пол и не сопротивляется, только повизгивает от ударов. Свету вернули. Поляки перед Сашей извинились, но с тех пор обходили всех нас за три километра.

4.И да, был у нас один больной на голову араб, который слегка тронулся от обилия открытых девичьих лиц и ног. По вечерам он любил выйти на общий балкон и, глядя на проходящих под общежитием девушек, порукоблудить. Соотечественники и били его, и пытались поговорить. Ничего не помогало. Однажды этот тип в очередной раз вышел на балкон. И тогда Бехрам набрал в тазик холодной воды, для верности добавил туда льда из холодильника, и выплеснул все это в лицо рукоблуду. Еще и тазиком по голове стукнул. Недели три тот на балконе не появлялся.

Рядом с вашим городом есть часть ВДВ? Нет? Тогда вам не так повезло, как нам. Ведь в начале августа на улицах нашего города молодецки раздается нестройное «Расплескалась синева!», крупные мужчины в голубых беретах лезут в единственный пересохший фонтан, а лица нетрадиционной ориентации, прически, национальности и т.д. стараются спрятаться подальше. Ибо традиция.

Накануне у медиков и милиции аврал. Все готовятся отмечать день ВДВ. В город стягиваются части ОМОНа, хирурги и травматологи дежурят усиленными бригадами.

Дежурил и я.

Пациент №1. Три здоровенных лба в тельняшках приносят четвертого. У пациента руки в крови. Подрался на рынке с кавказцами. В 97-м году в нашем городе их было целых трое, включая семидесятилетнего дедушку Мехраба Ибрагимовича. Вот со всеми тремя герой и подрался. А руки порезал, разбивая витрину табачной лавки, которую держал дедушка Мехраб. Пациент рычит, вырывается из рук более адекватных товарищей, грозится отомстить.

Травматолог бинтует герою руки, но в середине процесса, десантник с воплем «За Родину!» обретает долгожданную свободу, прыгает сначала на стол, потом в окно, открытое по случаю жаркого августа. Как был, босиком и в трусах, он несется по улице в сторону рынка. Трое друзей героя бегут следом. Живописная группа скрывается за горизонтом. Повторно пациента привозит через два часа наряд милиции.

Пациент №2. Весьма активный юноша, получивший черепно-мозговую травму от байкера с нетрадиционной прической. Юноша так же вырывается, пытается петь «Расплескалась синева!», слов, к сожалению, не знает. С вызовом спрашивает у пожилого хирурга, прошедшего Афганистан «А ты служил?!». Привязан ремнями к кушетке, осмотрен, первая помощь оказана. Через полчаса в больницу приезжает рыдающая мать. Юному десантнику 17 лет, учащийся 11 класса городской школы. Берет сшили одноклассницы на уроках труда. Через год судьба сводит нас на медкомиссии, где юноша активно «косит» от армии. Напоминать ему про День Десантника не стал. Медицинская этика, блин.

Пациент №3. Ну и классика. Почему-то все уверены, что десантник должен иметь в первую очередь железную голову. Поэтому в доказательство того, что ты был десантником, нужно разбить об голову какой-нибудь твердый предмет. Бутылку, доску, кирпич. У кого на что фантазии хватает. Пациент №3 лежит тихо на носилках, обратив кроткий взор в потолок. На голове пациента доска. В доске был гвоздь. Десантник от души ломал доску лбом. И три раза погрузил гвоздь «сотку» в мягкие ткани головы. На четвертый раз гвоздь достиг твердых тканей и застрял. Мозг пациента не задет. Потому что у таких, видимо, мозга нет.

С наступающим праздником вас, десантники! Берегите себя.

Вы знаете, что такое районная больница? Нет, вы не знаете, что такое районная больница. Сюда привозят ВСЕХ. Милицейские патрули преподносят подобранных на улице бомжей. Везти их в участок, потом оформлять – долго и нудно. Поэтому патрульные, недолго думая, выискивают на лице бомжика ссадину (а если таковых не находится – делают сами) и с предположительным диагнозом ЗЧМТ радостно доставляют нам.

Мужики выпили, не поделили последнюю рюмку. Один у другого на голове пустую бутылку разбил. К нам! Чтоб он ещё и с санитарами в приемной подрался!

Особенную радость персонала больницы вызывают сумасшедшие. Да, эти товарищи тоже травятся неспелыми сливами, ломают руки и ноги и дерутся. Город небольшой. Всех местных оригиналов медики знают в лицо.

Про одного из наших пациентов этот рассказ.

Жил в городе тихий шизофреник Петров (фамилия изменена). В зимне-летний период никого не трогал, но осенью и весной у этого типа начиналось обострение. И тогда Петров проникался важностью своей миссии на планете Земля и начинал вещать.

Для проповеди он обычно выбирал группы гоповатых молодых людей, которые вечерами отдыхали, философствуя в тени парковых аллей. Молодые люди терпели его проповеди минут пять. Потом вежливо и аккуратно «наносили легкие телесные повреждения». И Петров попадал к нам! Мы лечили товарища проповедника и отпускали восвояси. Через неделю он попадал к нам снова.

Жил Петров хорошо. Имел собственную квартиру, но там было неинтересно. Поэтому Петров периодически уходил за город. А там, на свалке имелся городок бомжей (привет 90-е). Стояли шалаши из полиэтилена и палок, горели костры. Романтика, блин. Петрова там принимали за своего и любили.

И вот, попав однажды к нам с очередными побоями, Петров заскучал и решил отправиться в милый его сердцу городок на свалке. Прямо в больничной одежде и тапочках он выбрался через окно и побежал по городу. Смеркалось. В больнице тревога – Петров сбежал. Во двор залетает «буханка» скорой и милицейский «бобик».

- Да к бомжам он побежал, - горячится водитель Валера молодой и азартный. – По Ленина пойдет. Там его и перехватим.

Два санитара грузятся в помощь к Валере. Летим.

Окраина города. Темная улица. В свете фар показывается Петров в тапочках и штанах на два размера больше.

- Стойте, с-сударь! – кричит Валера.

Но Петров уже вкусил ветер свободы. Он съёживается, принимает низкий старт и бьет рекорды по стометровке в тапочках.

- Не уйдешь! – орут в матюгальник менты.

В окнах квартир любопытные лица.

Петров скрывается между домами. Мы едем следом. Дома кончаются. Начинается картофельное поле, за которым сияет зарево городка бомжей. Петров бежит по бурьяну и картофельной ботве, высоко задирая ноги.

- Твою мать! – в азарте Валера бросает казенную машину на штурм поля. Менты свою машину жалеют и отстают.

Санитары внутри буханки чувствуют себя на родео. Их бросает под потолок и с размаху бьет об жесткие скамейки. Машина настигает бегущего шизофреника и Валера, в лучших традициях гонконгских боевиков, тигром бросается на Петрова прямо с водительского места. Налетают санитары, прибегают менты.

Петров с тоской смотрит на далекое зарево городка бомжей и не сопротивляется.

Через неделю его таки оформили в психиатрическую больницу.

В больнице, где я работал санитаром, было два входа. Или два выхода – тут уж кому как угодно. Соответственно и лестницы в больнице тоже было две. Парадная и запасная. Через парадную входили пациенты и персонал, а запасная располагалась рядом с реанимацией. Её открывали редко. Если кто-нибудь из пациентов в этой самой реанимации умирал, то санитары не тащили его через весь коридор, мимо палат и приемной, а незаметно выносили через запасную лестницу. Про покойников так и говорили – мол, на лестницу отвезли.

Зданию насчитывалось почти двести лет. Когда-то в царские времена в нем располагался госпиталь кадетского корпуса, о чем свидетельствовала мемориальная табличка, красный кирпич кладки и монастырские сводчатые потолки. В кукурузные шестидесятые к зданию пристроили новый корпус из белого кирпича. К девяностым новый корпус стал разваливаться и это почему-то никого не удивило.

Сейф стоял на запасной лестнице. Был он титанически огромный, массивный. Перегораживал половину прохода, но выбросить его не представлялось возможным. Во-первых – тяжелый. А во-вторых, внесен в списки имущества больницы под инвентарным номером таким-то, а потому списанию подлежит только в случае утери функциональности. Как может утерять функциональность железная шкафина с толстенными стенками – это отдельный разговор.

Я работал в этой больнице санитаром. Санитары люди веселые. Позитивные. И настроение им не портит даже их работа, иногда напоминающая труд гамлетовских могильщиков.

Было это в славные времена, когда о пластиковые карточки видели только в голливудских фильмах, а зарплату выдавали исключительно наличными. Посему в день зарплаты в больницу приезжала бухгалтер с чемоданом денег, а в течение дня подтягивались мы. Получали свои кровные и радостно бежали их тратить.

В моей работе был один минус. Я жил в соседнем городе. И ехать мне до работы приходилось больше часа. Кто помнит советские маршрутные автобусы, поднимите руку? Я помню. Они мне до сих пор в ночных кошмарах снятся. Желтые покосившиеся от натуги «гармошки» списанных «Икарусов». Душегубки «Лазов», в которых зимой и летом задние сидения были с подогревом от мотора. Крохотные аквариумы ПАЗиков, в трудные часы пик вмещавшие до полутора заводских смен. Но когда едешь в таком автобусе за зарплатой – это просто песня!

История эта случилась в конце знойного августа. Накануне произошло важное событие. Мой товарищ вернулся из Франции, где все лето работал грузчиком и разнорабочим. Тогда это называлось – по обмену студентами. В конце августа у товарища было день рождения. Поэтому весь свой заработок он вгрохал в две бутылки. В настоящий французский коньяк «Наполеон» и не менее настоящую бутылку «Бордо».

Мы собрались небольшой теплой компанией и для начала открыли «Бордо». Напиток Дартаньяна не произвел впечатления на полдесятка молодых славянских организмов. Кислятина. И толку с него никакого. Тогда мы открыли коньяк. Разочарованию нашему не было границ. Товарищ мой совсем было расстроился, но тут мы сбегали за водкой и он тут же повеселел. Ночь прошла бурно.

А утром мне позвонили и сказали, что привезли зарплату. И поэтому мне следует незамедлительно вставать и ехать её получать.

«Лучше бы я умер вчера!» - цитата несчастного похмельного, которого с утра заставляют что-то делать. Жуткая смесь из французских благородных напитков и нашей родной сорокоградусной обеспечила мне дикую головную боль.

На помощь мне пришел друг Толик, который явился по первому зову и на себе понес меня до остановки.

Лето. Жара. Автобусы ходят раз в полчаса. Где-то на третьей остановке между городами, в крошечной деревушке мне стало плохо. Толик вынес меня из автобуса, положил на скамейку и отпоил водой из деревенского колодца.

Следующий автобус. Еще две остановки. И снова – на выход. Скамейка, прохладная колодезная вода. Лучше бы я умер вчера.

Наконец Толик доставил меня в больницу и с чистой совестью умчался флиртовать с медсестричками в рентгенкабинет.

Зарплату я получил и сел страдать в уголке приемной. Добраться домой без Толика не представлялось возможным, а этот подлец налаживал свою личную жизнь.

Медсестра Танечка сжалилась надо мной.

- Чего ты мучаешься? Иди в реанимацию, попросишь у Светы помочь. Она раньше в наркологии работала.

Я пополз в реанимацию. Ангел по имени Света уложила меня на кушетку, обколола какими-то чудодейственными средствами от которых мне сразу полегчало. Набравшись, сил я выполз на лестницу, присел возле сейфа и закурил. Сейф был такой ХОЛОДНЕНЬКИЙ. Я прижался к нему и задремал.

В этот момент в рентгенкабинете мой коллега студент-санитар Сергей встречает Толика.

- О, а ты что тут делаешь? – удивляется он.

- Да вот, Паше плохо было, я его в больницу привез. В приемке оставил, - без задней мысли отвечает Толик, не отводя взгляда от милого личика медсестры.

- Паше плохо? – Сергей неправильно сложил два и два и помчался в приемную.

В приемной Таня принимала пациента и была страшно занята.

- А где Паша?

- В реанимации, - не оборачиваясь ответила Таня.

- Чего это? – оторопел Серега.

- Плохо ему. Отравился чем-то вчера, - не отрываясь от журнала отмахнулась медсестра.

Серега решил, что я одной ногой на небесах. На дрожащих ногах бросился в реанимацию, где его встретила не менее занятая, чем Таня, медсестра Света.

- Света, тут где-то Паша наш был.

- На лестнице твой Паша, - отмахнулась Света.

- Как на лестнице? – сполз по стеночке Серега. – Он же только что…

- Не мешай мне, - огрызнулась Света. – У меня дел по горло.

Серега ещё успел удивиться бездушности медсестры. И медленно поплелся на лестницу. Чтобы оплакать мое безвременно почившее тело. На лестнице, возле «холодненького» сейфа он меня и нашел. Живого, но временно нездорового.

Что интеллигентный Сергей говорил мне в тот день – честно говоря, я не помню.