Гуань Шень
3 поста
Иду как-то раз с работы через питерские дворы. Начало октября. Кругом слякотно и мокро. Меланхолично размышляю о том, что люди перестали взаимодействовать в реале и переходят в онлайн. А дети растут уже воспринимая это как норму. Через 20 лет окончательно в матрицу переберёмся...
В очередном дворе натыкаюсь на картину: трое пацанов пинают мячик рядом с огромной, как озеро, грязной лужей. Невольно замедляю ход.
Мяч от неосторожного пинка летит в самую середину лужи и покачивается на волнах. Единственный мальчик, который обут в резиновые сапоги, бредёт, чтобы его достать.
Логичных способов это сделать два. Либо аккуратно взять кончиками пальцев и вынести. Либо осторожно вытолкать к берегу.
Вместо этого, юный футболист широко размахивается ногой и со всей силы пинает по мячу, чтобы выбить его одним ударом.
Промахивается и поднимает ногой фонтан брызг. Тело перевешивает и он падает спиной прямиком в лужу. Мячик издевательски проплывает рядом.
Ребёнок поднимается на ноги. С него ручьями течёт грязь. На лице - недоумение и обида.
Один из его друзей поднимает руку, указывает на него пальцем и начинает громко хохотать. Смех глупый, но искренний и беззлобный. Чувствуется, что от души. Второй к нему присоединяется. Мокрый мальчик сперва улыбается, потом осматривает себя и тоже начинает смеяться.
Нормальные дети растут. Не пропадут.
Стою в очереди в пункте выдачи заказов. Женщина, стоявшая первой, получает ворох пакетов и относит их в примерочную кабинку. Потом подходит к входной двери пункта, стучит пальцем по стеклу и призывно машет рукой.
Пару секунд спустя в пункт вбегают две маленькие девочки. Судя по всему - погодки.
- Мама! Там мальчик мне помогал на качелях качаться! А Вика говорит, что она в него влюбилась! А я хочу, чтобы он мой был!
- Я ему больше понравилась! - Возражает вторая девочка, судя по всему - Вика. - Он всё равно меня выберет!
- Нет меня!
- Нет меня!
Мать начинает успокаивать детей. Я подхожу к входной двери и смотрю через стекло.
Посреди пустой детской площадки, рядом с качелями стоит яблоко раздора, в лице белокурого мальчугана. Его голова мечтательно запрокинута к синему небу. Указательный палец погружён глубоко в нос. Мужчина мечты.
О происходящей из-за него сестринской вражде, он не имеет ни малейшего понятия. Всё как у взрослых.
Иду с работы и вспоминаю, что уже давно не дарил жене цветы. Забегаю в цветочный магазин. Рассматриваю ассортимент и через некоторое время выбор сужается до двух видов роз - одни воздушно-лёгкие и белые, другие насыщенно-красные. И те и другие великолепно выглядят. Одни говорят о возвышенной любви, другие рычат о страсти. Я испытываю оба чувства и не знаю какому отдать предпочтение.
Мне на выручку приходит продавщица:
- Выбрали?
- Скажите, - спрашиваю я у неё, как у профессионала, - а вот эти романтично-белые с вот этими чувственно-красными в букете будут сочетаться?
Продавщица осматривает меня с головы до ног и сочувственно уточняет:
- У вас сегодня день рождения?
Я смотрю на неё. Она смотрит на меня.
- А у вас есть какие-то скидки для именников? - Не столько спрашиваю, сколько предполагаю.
- Нет. - Продавщица выглядит сбитой с толку и крайне удивлённой моему вопросу.
И правда. Чего это я? Спрашиваю у людей какие-то глупости.
Падает мне поручение от Виталика, начальника нашего отдела – подготовить аргументированное письмо одному из клиентов, с просьбой немного подвинуться по коммерческим условиям.
Готовлю аргументацию, сочиняю дипломатичное, но напористое письмо. Получаю отмашку от начальника отдела и отправляю письмо клиенту.
Через полчаса мне звонит Виталик. В голосе сквозит лёгкая паника.
- Ты письмо уже отправил?
- Да.
- Пипец...
Оказывается, для отправки этого письма требовалось одобрение финансового директора. А Виталик его не получал. Может разразиться скандал.
Мой руководитель пару раз меня здорово выручал, поэтому решаю проявить лояльность и берусь разрулить ситуацию.
Первым делом звоню контактному лицу заказчика, с которым я в хороших отношениях.
- Я там письмо отправил. Получил?
- Ага.
- А директору уже относил?
- Нет, только собираюсь.
- А можешь придержать пока? Мы походу там немного облажались.
- Окей.
Пишу запрос нашему финансовому. Мол, вот письмо составил – надо или не надо его отправлять? Ни слова не говоря ни о том, что оно уже было отправлено, ни о том, по чьей указке это было сделано. В ответ получаю строгий запрет на отправку. Звоню своему контакту и прошу письмо на фиг сжечь. Потом набираю Виталика и докладываю по итогу.
Тот меня благодарит и в голосе слышится заметное облегчение.
Неделю спустя ситуация повторяется с другим клиентом. Тоже нужно сделать письмо и тоже прямо срочно.
Готовлю письмо, получаю отмашку от своего начальника. Но наученный прошлым опытом – решаю на всякий случай немного подождать.
И правда, через полчаса мне звонит Виталик. В голосе звучит паника.
- А ты пи-письмо отправил уже?
- Нет, - спокойно отвечаю я, прихлёбывая из кружки чай.
- Нет? – Не верит своим ушам мой начальник.
- Нет, - подтверждаю я.
- Фууууухх… Слава богу… Не надо его, оказывается, отправлять. – Шумно радуется Виталик.
А потом делает мне втык за нерасторопность.
Дома было холодно и пусто.
Игрушки были старые, доставшиеся от каких-то других детей. Из всех вещей Паше запомнился только крошечный вкладыш, выпавший однажды из складок старого кошелька, который он нашёл в кладовой. Его поразил не рисунок на гладкой скользкой бумаге и не слабый, сладко вязнущий на зубах, аромат, сохранившийся на бумаге. Его поразили яркие цвета. Только увидев этот вкладыш он осознал – насколько тусклые и выцветшие вещи его окружают.
В дальней комнате лежал болеющий дед. Там пахло лекарствами. Было непонятно – то ли его кожа была настолько жёлтой, то ли лампа в комнате придавала ей такой оттенок. Дед молчал и никогда не выходил.
Мама появлялась редко и почти не разговаривала с Пашей. Спрашивала всё ли он сделал по дому. Крайне редко доставала из сумки-авоськи ватное яблоко или крошечный кулёк каменного печенья. Иногда она была не в духе и тогда Паше прилетало за какую-нибудь провинность.
- Мать у тебя святая женщина. - Говорили ему во дворе. – Ты её береги. Не обижай. Маму не выбирают. Мама одна.
Паша берёг и старался не обижать.
Но время от времени он ходил в гости к друзьям и удивлялся. Тому, что дома может быть уютно и красиво. Что там может быть тепло и весело. Что люди могут жить под одной крышей, слушать друг друга и смеяться. Не пронзительно и резко, как иногда на кухне смеялась мама, когда думала, что её никто не слышит. А звонко и искренне.
Когда Паша засыпал, ему иногда грезилось, что он живёт один. В красивой тёплой квартире. И собирает вокруг себя добрых и разговорчивых людей, от которых не пахнет лекарствами.
Когда ему исполнилось семь лет, в пасмурный сентябрьский день в дверь постучали. Паша открыл. На лестничной площадке стояло несколько взрослых. Толстый лысый дядька с папкой в руках, и высокая полная женщина с плаксиво-слащавым голосом. Рядом с ними, опустив глаза в пол, переминалась с ноги на ногу мать. Толстый дядька аккуратно придерживал её за локоть.
Они прошли на кухню и через несколько минут Пашу мягко ввели в курс дела. Оказывается, пашина мама – вовсе не его мама. Очень давно эта женщина лежала в одном роддоме с настоящей пашиной мамой. Своего ребенка она потеряла и совершила подмену. Но теперь ошибка обнаружилась, его настоящая мать нашлась, и они пришли, чтобы вернуть Павлика туда, где он и должен быть.
***
Новый дом был высоким. Новая мама оказалась красивой и весёлой. Она подарила ему целую коробку красивых импортных игрушек. В тот же день она устроила в честь пашиного возращения большой праздник. Просторная квартира наполнилась взрослыми мужчинами и женщинами. Грохотала музыка. В воздухе витали клубы сигаретного дыма и тонкие ароматы духов. Время от времени кто-нибудь из взрослых зычным голосом подзывал его к себе и тяжёлым заплетающимся языком пытался вести с ним путанные разговоры.
Жизнь с новой мамой была неоднородной.
Иногда она была дома и поддерживала чистоту и уют. Готовила еду и следила, что Паша был одет в чистое. Разговаривала с ним. У неё в такие периоды всегда был наготове какой-нибудь сюрприз – лакомство, игрушка или хотя бы интересная сказка. Она была бойкой, умной и весёлой в такие дни.
Бывали и другие времена. В которые мама ходила по дому неухоженная, с набрякшими веками и одетая кое-как. В такие дни в доме было накурено, царил бардак и Паше приходилось самому беспокоиться о собственной еде и чистоте.
Время от времени в квартире задерживались мужчины. Некоторые разговаривали с Пашей приветливо и вели себя по-доброму. Некоторые грубили и ему и матери. И мальчик не мог понять – какая радость ей от такого гостя?
Самые ужасные времена наступали, когда мама не приходила домой. Иногда это продолжалось два-три дня. Иногда счёт шёл на недели. Ужасными такие периоды были в основном потому, что Паша никогда не мог быть уверен до конца – вернётся ли мама домой.
Эти периоды были лишены какой-то цикличности. Сменяли друг друга хаотично и непредсказуемо. Три месяца мама была образцовой домохозяйкой. Затем пропадала где-то на целую неделю. Затем ещё месяц была примерной матерью. Затем квартира на два месяца превращалась в притон, и Паша жил, запираясь в своей крошечной комнатке.
В такие моменты он снова уходил в мир своих фантазий. Там у него была своя просторная квартира, в которой жила его собственная семья и он мог быть полностью уверенным, что здесь ему ничто не грозит. Его собственное место.
Годы шли. Он превращался из мальчика в подростка. Подросток вырос в юношу. Он уже не наблюдал молча за поведением матери и перестал принимать его как должное. Они ругались и мирились. Мама клялась, что это был последний раз и нарушала собственную клятву.
Его усилия не были напрасными. Потихоньку хорошие периоды становились всё более долгими. А срывы случались всё реже. Их отношения стали доверительными, и они научились говорить на одном языке. Он был горько-циничным и строился на чёрном юморе, который помогал им говорить о самых ужасных вещах. Это был язык честности.
Ему было уже чуть за двадцать, когда мать готовилась отмечать праздник. Уже три года как она была чиста.
- Я думаю, что это если и не полное выздоровление, то как минимум очень долгий хороший период. Так что теперь ты можешь не беспокоиться обо мне. – Сказала она, положив руку ему на плечо.
Он в недоумении посмотрел на неё.
- Мы оба знаем, что рано или поздно тебе нужно будет поселиться одному и жить своей жизнью. Ты слишком долго расплачивался за мои ошибки. – Пояснила она. - Я думаю, сейчас момент подходящий. Времени потеряно немало, но ты ещё молод, мальчик мой, и можешь стать кем захочешь.
***
На следующий день, в первой половине дня, когда подготовка к празднику шла полным ходом, и они ещё не ждали гостей – в дверь постучали.
За дверью стояли трое. Они прошли с Пашей на кухню и там, среди разноцветных шариков, быстро объяснили ему что к чему.
Больше двадцати лет назад в роддоме случилась путаница. Семь лет спустя казалось, что они исправляют ошибку, но на самом деле именно тогда она и была совершена.
Как показал недавний тест ДНК – когда Паше было семь лет, его по ошибке забрали у родной матери и отдали чужой.
Женщина, которую он считал своей мамой последние четырнадцать лет своей жизни стояла в дверях кухни и плакала. Она рассказала, как потеряла ребёнка и горевала. А потом увидела ужасную и явно психически нездоровую женщину и решила, что с ней ребёнку будет лучше. Она совершила подмену и тут же ужаснулась своему поступку. Но врачебная ошибка расставила всё на свои места. И семь лет она жалела, что судьба не оказалась к ней благосклонна, но удача улыбнулась ей, и Паша снова вернулся в её жизнь…
Она плакала и от неё разило спиртным.
***
Квартира была именно такой, какой Паша её запомнил – холодной и пустой. Деда в маленькой комнатке уже не лежал. Теперь его место заняла та женщина, которая когда-то угощала его безвкусными яблоками, каменным печеньем и беспричинными ударами по лицу.
- Хорошо, что теперь в доме будет родственник. – Сказал участковый врач. Ей нужен постоянный уход.
Женщина на кровати захихикала и пустила слюни.
- Дрянь! Ты дрянь! Дрянь! – Завизжала она в пространство вокруг.
- Не обращайте внимания. Она просто больной человек. И ваша мать.
- Снова-здорово. - Обрадовался какой-то дряхлый мужичонка, когда Паша спустился во двор. - Пашка! Слинять хотел? Хе-хе. Смотри мне. Мать у тебя святая женщина. Ты её береги. Не обижай.
Паша работал, убирал, готовил, ходил за лекарствами. Мать то сидела на месте, закостенев в неестественной позе. То вдруг принималась бушевать – громила квартиру и осыпала окружающий мир отборной бранью. На следующий день всё повторялось – работа, уборка, готовка, ругань и попытка утихомирить буйную маму. И на следующий день. И опять. И снова.
Так прошло два года.
Паша похудел, осунулся и сделался молчаливым. Иногда ему звонила женщина, с которой он прожил столько лет и заплетающимся языком просила прощения. Паша неизменно прощал, вешал трубку и шёл заниматься своими делами.
Мечты о собственном доме посещали его все реже и реже. Мысль о том, что его жизнь – это постоянная работа, уборка и безумные проклятия, потихоньку укоренялась в его голове.
На исходе второго года в дверь позвонили.
Увидев на пороге двоих людей, Паша интуитивно понял кто они и откуда.
- Что на этот раз? – Коротко спросил он, проводив гостей на кухню и налив им чаю.
Оказалось, что тест ДНК был ошибочным.
Выслушав их, Павел опустил голову и надолго прикрыл глаза. Потом он открыл их, встал и вышел из кухни. Послышался скрип входной двери.
Сидящие на кухне социальные работники переглянулись.
- Как думаешь, - неуверенно спросил один у другого, - он вернётся?
***
Она встретила его в отпуске. Ему было чуть меньше тридцати. Высокий. Сильный. С выражением просветлённого спокойствия и безграничной уверенности в себе на красивом загорелом лице. Страсть вспыхнула с такой силой, что самые обычные вопросы стали звучать только на третий день.
- Откуда ты? Кто твои родители? – спросила она, рисуя кончиком пальца невидимые узоры на его груди.
Он улыбнулся чему-то и ответил:
- Ниоткуда. Я сирота.
Коллега уже вторую неделю в отпуске. Мы с ней делим один кабинет на двоих и сейчас в нем тихо и тоскливо. Но по соседству находится большая комната, которую занимает отдел из пяти человек. Возрастом от 30 до 50 лет. Люди очень разного характера и темперамента. Но кое-что их объединяет - все очень общительные.
Они готовы обсуждать что угодно – новости, своих детей, рецепты любимых блюд. Лишь бы не молчать. Особой любовью пользуется у них перемывание косточек коллегам, которые не могут в данный момент их слышать.
Вчера в середине дня кто-то рассказал случай из школьной жизни своего сына. Дальше разговор перешёл на воспоминания о собственном детстве. В беседу естественным образом вплелась пионерия. И как-то разговор перерос в спор о том, кто помнит слова гимна СССР, а кто нет.
Одна из барышень, доказывая свою правоту принялась вполголоса петь. В одном месте она видимо ошиблась, поскольку коллега подхватила песню и поправила её. Через минуту гимн уже напевал весь отдел.
В этот момент я решил, что самое время пообедать. Вышел из кабинета и увидел, как к двери соседей подходит девушка из бухгалтерии с пачкой документов. Она шла, погружённая в свои мысли. Но у двери услышала пение и будто наткнулась на невидимую стену. Пару секунд остолбенело послушала про союз нерушимых. Затем она беззвучно произнесла какое-то слово. По губам читалось как: «Низдесь», но я не уверен. После этого она резко развернулась на каблуках и ушла.
Сегодня у коллег за стеной прекрасная тема для беседы. Они с самого утра обсуждают внезапное и необъяснимое увольнение по собственному желанию без отработки девочки из бухгалтерии. Уже звучали версии о её беременности от генерального директора, тайном алкоголизме и миллионных долгах по кредитам.
Думаю, я знаю настоящий ответ.
Но никому не скажу.
Иногда натыкаюсь в соцсетях на посты про маркетинг. Где авторы рассказывают про значение клиентского сервиса и ставят его на первое место по важности в бизнесе. И неизменно мне вспоминается один короткий эпизод.
Вышел я как-то с работы в безрадостном настроении. Был конец октября. Третий день подряд моросил унылый дождь. Кругом были лужи, грязь и голые деревья.
«Так дело не пойдёт», - подумал я. «Надо срочно себя чем-то порадовать».
Спросил у себя: «Чем тебя порадовать?».
«Чурчхеллу хочу!» - неожиданно откликнулся мой организм.
«Что? Серьёзно?» - растерялся я.
«Ага! Чурчхеллу. Из лавки возле армянской церкви. Чтобы размером с твою руку была» - настаивал организм.
«Ну ладно…».
«А если подумать, то лучше две. У тебя же две руки? Вот и чурчхеллы пускай будет две штуки! Одна виноградная, вторая гранатовая. Давай скорее уже иди. Топ-топ!».
Чтобы добраться до этой лавочки мне нужно было либо помариноваться в душном метро, либо пройти пешком через Троицкий мост, обойти Марсово поле и попетляв выйти на Невский. Я выбрал второе.
Пока шагал через мост, дождь усилился, и я основательно промок. Огибая лужи дошагал до нужной лавочки. Внутреннего помещения у неё не было – только небольшое окошко из которого веяло теплом. Внутри сидела женщина и смотрела с телефона какое-то кино. На моё появление она не обратила ни малейшего внимания.
Я откашлялся и хотел было попросить чурчхеллу, но тут моё внимание привлёк ассортимент за витриной. Тут была и соблазнительная пахлава и впечатляющего размера гата и ещё целая куча лакомств. Усилием воли я сфокусировался на продавщице, которая по-прежнему не обращала на меня никакого внимания и попросил у неё то, за чем пришёл.
Та оторвалась от экрана. Посмотрела на меня. Посмотрела на развешанные за её спиной чурчхеллы. Снова посмотрела на меня. Убедившись, что я не исчез и не передумал, она встала, подошла к продукции и уронила всё что, что висело перед ней. За исключением тех двух чурчхелл, на которые я ей указал.
Это происшествие повергло её в лёгкий шок.
- Вам какие чурчхеллы вы сказали? – Наконец переспросила она, повернувшись ко мне вполоборота.
- Те, что не упали. – Подсказал я.
После того, как она собрала и развесила обратно всё, что упало на пол, мои чурчхеллы были упакованы в пакет, и я вынул из кошелька карту.
- Только наличные. - Покачала головой продавщица.
- Но у вас наклейка, что вы принимаете карты, - кивнул я на потёртую наклейку.
- Терминал не работает. – Снова покачала головой продавщица.
Воцарилась неловкая пауза. Я смотрел на неё. Она на меня.
- Давайте я вам на карту переведу? – Наконец, предложил я.
- Нет. Так нельзя.
- А как можно? – Не сдавался я.
- Можно до банкомата дойти и наличные снять.
Я посмотрел на дождь.
- А «Невском пассаже» есть банкомат? Не знаете?
- Попробуйте.
Я дошёл до «Пассажа» и мне пришлось пройти его насквозь, чтобы попасть к нужному банкомату. Потом я проделал обратный путь. Продавщица успела снова раствориться в экранчике своего телефона и мне пришлось привлекать её внимание.
Пока она считала сдачу, я снова зачарованно уставился на витрину, забитую вкусняшками. Хоть сколько-нибудь заинтересованный в своём деле продавец мог бы без труда раскрутить меня на покупку половины ассортимента. Но пожилая усталая женщина хотела поскорее спровадить меня и вернуться к просмотру.
Чурчхеллы хватило на два дня. Каждый кусочек дарил счастье и возвращал мне любовь к жизни.
Когда я снова захочу чурчхеллы, я вернусь в эту лавочку.
И вот, что тут любопытно с точки зрения маркетинга. Рядом с моим домом есть симпатичный магазинчик, торгующий схожим ассортиментом. Он находится в отапливаемом помещении с крышей. Там внимательный и дружелюбный персонал. Они совершенно точно примут платёж с карты на карту в том маловероятном случае, если у них откажет банковский терминал. Но есть одна маленькая деталь.
Чурчхелла у них – говно.
Профессор Плетнёв отбарабанил пальцами по столешнице прилипчивый мотивчик и бросил пытливый взгляд на своего посетителя. Начать неудобный разговор он не решался.
- Какие-то сложности? – В голосе Анатолия Георгиевича Жестякова отчётливо звучал металл. Ему было слегка за шестьдесят, и он владел половиной экономических ресурсов государства.
- Нет. - Поспешил заверить его Плетнёв. – То есть да, но нет…
Он помолчал, собираясь с мыслями.
- Я просто хочу ещё раз убедиться, что мы с вами верно друг друга поняли. Прежде чем я покажу вам результат. – Объяснил он.
Жестяков закатил глаза к потолку.
- Да сколько ж… Ну давайте ещё разок пройдёмся. Вы у себя в лаборатории нашли способ извлекать человеческую душу…
- Не душу, - поправил его Плетнёв, - а уникальную информационную сигнатуру… Это определение записано на первой странице контракта.
- Да без разницы. А у меня тут как раз случилась беда.
- Верно. Вашу люб… подругу, Ангелину Феликсовну, постиг несчастный случай…
- А я ведь говорил ей, что фоткаться на айсберге плохая идея… - С досадой покачал головой Жестяков. – Тем более на коньках. Да ещё в бикини…
- Что и привело вас в мою лабораторию.
- Именно. Я подумал, что раз уж я в ваш институт инвестировал столько денег, то может пора получить небольшой дивидент?
- И вы попросили извлечь информационную сигнатуру вашей люб.. подруги в новое тело. Так сказать – управляемая реинкарнация. Процесс подробно описан в четвёртом параграфе контракта.
- Не мог я вот так Ангелинку бросить. Понимаете? Она же чистый незамутненный человек была. Открытый. Великодушный. Всё время каким-то парням помогала. Любил я её…
Плетнёв положил локти на стол и сцепил пальцы в замок.
- И вот тут мы переходим к самому главному. - Вернул он замечтавшегося Жестякова в реальность. – Я ведь предупредил вас, что сигнатура крайне нестабильна и требует донорского тела в кратчайшие сроки. Ситуация, которую мы как раз подробно описали в первом приложении к контракту.
- Да. И именно поэтому я оплатил совершенно новое тело из вашего генератора.
- Но я также предупредил, что мы можем выдать только то тело, которое уже готово? Мы подробно описали это в примечании к первому приложению.
- Предупредили… - В глазах Жестякова мелькнуло нечто похожее на догадку.
- Вот и славно. – Откинулся в кресле профессор Плетнёв. – Тогда пойдёмте.
***
- Это Ангелина?
- С точки зрения уникальной информационной сигнатуры, или как вы говорите: «души» - да. Это Ангелина.
Сквозь большое смотровое окно они наблюдали за палатой. В центре комнаты стоял стол, за которым сидел двухметровый мускулистый мужчина. Он растерянно смотрел на тарелку перед собой и пытался совладать с ложкой.
- Но это же… Мужчина!
- Это было единственное доступное тело.
- Он же недоразвитый.
- Нет. У него достаточно высокий интеллект. Тело просто ещё не обладает нужными знаниями и опытом. Дайте ему годик-другой и это будет первоклассный уби… человек.
Жестяков повернулся к Плетнёву.
- А когда она… Он… Когда она сможет меня вспомнить?
- Никогда. – Пожал плечами профессор. – Память была в мозге. Мозг умер с телом. Примечание ко второму приложению.
Жестяков растерянно молчал.
- Не переживайте так. – Подбодрил его Плетнёв. – Где-то там, глубоко внутри, под этими каменными мышцами, которыми управляет настроенный на ситуационно-тактическое мышление мозг, по-прежнему живёт она. Ваша возлюбленная Ангелина.