Американский телефильм «Дуэль», вышедший на экранах в 1971 году, повествовал о дорожном противостоянии легкового автомобиля с тяжеловесным грузовиком. Эта картина появилась спонтанно, но с учетом удачно сложившихся обстоятельств почти сразу обрела культовый статус.
Любопытно, что это была первая работа Стивена Спилберга в качестве режиссера. Кроме того, она была основана на реальных событиях. А смысл, заложенный в ней, оказался намного глубже, чем кажется на первый взгляд.
Невыдуманная история
В 1963 году писатель и сценарист Ричард Мэтисон, сделавший себе имя на фантастических сюжетах в сериалах «Звездный путь» и «Сумеречная зона», а позже – на экранизациях романов «Я – легенда» и «Куда приводят мечты», попал в неприятную ситуацию. Возвращаясь домой 22 ноября после игры в гольф, за автомобилем, в котором писатель ехал со своим другом, увязался какой-то психопат на старом грузовике. Он гнался за приятелями по безлюдным проселкам, пока те не добрались до автострады, после чего все же отстал, затерявшись в потоке машин.
Отделавшись легким испугом, Мэтисон о происшествии не забыл – данный эпизод, произошедший, кстати, в день убийства Джона Кеннеди, лег в основу рассказа «Дуэль», который позже был опубликован в журнале «Playboy». В нем простому инженеру Дэвиду Манну пришлось сражаться за собственную жизнь, уходя от погони на скромной малолитражке от монструозного грузовика.
Суть произведения сводилась к лаконичному правилу: даже в эпоху технического прогресса каждому человеку порой приходится выживать по законам джунглей. Причем в буквальном смысле вступая в противоборство с теми, кто жаждет крови.
История эта позже попалась на глаза ассистентке малоизвестного режиссера Стивена Спилберга – в 1971 году он сумел отснять лишь один эпизод «Убийство по книге» для популярного сериала «Коломбо», посвященного приключениям детектива из Голливуда. Спилберг загорелся идеей снять по рассказу большое кино и за несколько бессонных ночей вместе с автором первоисточника переделали «Дуэль» в сценарий.
Снять фильм за месяц
Как ни странно, продюсер будущей картины нашелся довольно быстро. Им был Джордж Экштейн, известный в Голливуде неуемной тягой к странным проектам. Деньги, впрочем, этот человек считать умел, поэтому выделил на «Дуэль» скромную по местным меркам сумму в $375 тысяч. Но чтобы получить даже такой бюджет, Спилбергу пришлось дать слово, что лента будет готова за месяц: с учетом всего постпродакшна (монтажа, озвучки и написания саундтрека) на съемки при этом выделялось всего 10 дней. Условия, мягко говоря, были жесткими, но от безысходности 24-летний режиссер на них согласился.
К слову, причиной столь жесткого техзадания была не прихоть голливудского биг-босса, а «поплывший» тайминг канала вещания АВС – по какой-то причине один из итоговых фильмов недели был снят с эфира и образовалось окно, которое требовалось заполнить. Поэтому команда Спилберга без промедления приступила к съемкам.
На главную роль пригласили Дэнниса Уивера, звезду эпохи нуарного кино – Спилбергу особенно нравилось его работа в фильме Орсона Уэллса «Прикосновение зла». Актер отлично вжился в образ затюканного жизнью клерка, которого загнали в угол, чтобы тот наконец-то показал миру свой самый злобный оскал. Он также начитал весь закадровый текст и сымпровизировал немногочисленные диалоги: всего в «Дуэли» звучит 50 различных реплик, придуманных Уивером. В сценарии Спилберга и вовсе не было ни единого слова, на с данным обстоятельством не согласились продюсеры – слишком уж всё напоминало арт-хаус, а не киноисторию категории «R».
Роль антагониста досталась актеру Кэри Лофтину, чей размытый силуэт, едва видный сквозь замызганной стекло грузовика, волосатые руки и ноги в ковбойских сапогах мелькают всего несколько раз за весь хронометраж. Сделать дорожного маньяка безликим биологическим придатком являлось одной из главных авторских задумок.
Актер даже спросил Спилберга, почему он так отчаянно пытается уничтожить несчастного Дэвида Манна, на что тот просто ответил: «Потому что ты – самый отвратительный и грязный сукин сын, которого когда-либо носила земля». На что Кэри, широко улыбнувшись, ответил: «Парень, тогда я именно тот, кто тебе нужен».
Противостояние стали
И все же, главными действующими персонажами «Дуэли» являлись, конечно же, автомобили. выделенный Стивену бюджет позволял подобрать буквально любые транспортные средства из Департамента транспорта компании Universal, насчитывавшем около тысячи самых удивительных экспонатов.
С грузовиком определились быстро: из показанных четырех различных моделей Спилберг выбрал Peterbilt 281 образца 1956 года. Дело было в его выразительной и зловещей морде, за которую бывалые дальнобойщики прозвали модель «Острогубом». Чтобы придать транспорту тяжеловесность, его снарядили пятисекционной цистерной производства Fruehauf Trailer Corporation ёмкостью в 7 000 галлонов (около 26,5 тонн).
Затем грузовик обильно посыпали пылью и облили маслом – так на свет появилось одно из самых зловещих орудий мести в Голливуде. Всего в «Дуэли» участвовали три таких экспоната, один из которых в финале картины взорвали по-настоящему.
Кстати, если внимательно присмотреться к Peterbilt 281, можно заметить несколько аутентичных особенностей модели. Дополнительное круглое зеркало на капоте устанавливалось водителями для того, чтобы следить за работой двигателя по цвету выхлопа. А большая жестяная коробка, расположенная позади кабины, выполняла функцию примитивного кондиционера. В него засыпался лед, а воздух поступал в кабину прямотоком, причем уже охлажденным.
Кроме того, бамперы Peterbilt 281 усеяны трофейными номерными знаками сбитых в дороге автомобилей. Всего их должно было быть 17, но режиссер оставил всего 6, чтобы те не так сильно бросались в глаза. Недостающее количество жертв появилось на бампере в виде глубоких насечек.
А вот жертвой грузовика стал типичный для своего времени бюджетник Plymouth Valiant. Его режиссер увидел случайно, припаркованным возле закусочной. В глаза Спилберга сразу бросилась субтильность модели. Несмотря на это, авто успешно конкурировало в своем классе с Ford Falcon и Chevrolet Corvair.
Пусть Valiant и уступал им в размере, так как был построен на платформе Chrysler A-body, зато имел цельнометаллический несущий кузов, независимую переднюю подвеску и широкую моторную гамму. А примененные в нем конструкторские решения обеспечивали модели хорошую управляемость, плавность хода и высокий уровень комфорта.
Устроив машинам кастинг, Спилберг постоянно повторял: «Машины должны сами начать говорить, когда окажутся рядом». Интуиция, режиссера не подвела: когда на одной площадке оказались Plymouth Valiant и Peterbilt 281, между ними разве что искрился…
Коммерческий успех
С учетом сжатых сроков, все съемки, включая телефонную будку, заправку и змеиную ферму, были натурными. Когда машины проезжали по асфальту, их снимали с двух камер, установленных по обе стороны дороги, что позволяло за один дублю получить вдвое больше кадров. Операторы проявили истинное искусство, постоянно меняя ракурсы и углы съемок для получения качественной и убедительной картинки.
В итоге съемочная работа завершилась за 11 дней. Еще три недели понадобилось на монтаж, озвучку и запись саундтрека, который был создан всего за двое суток! Для завершения проекта почти вся съемочная группа спала по несколько часов в день.
Приложив все возможные усилия, «Дуэль» все же была закончена в означенный срок. При этом она имела 74-минутную телеверсию, и вариант для показа на больших экранах с хронометражем в 90 минут. Можно сказать, что это был самый стремительный и самый результативный съемочный процесс за всю историю Голливуда.
***
В прокате «Дуэль» заработала $7 млн и получила не только зрительскую любовь, но и признание критиков. Лента получила премию «Эмми» за лучший звуковой монтаж, а также была номинирована на «Золотой глобус» в 1972 году. А сегодня «Дуэль» является непревзойденной классикой, войдя в реестр лучших фильмов ХХ века.
16 апреля исполнилось 135 лет со дня рождения Чарли Чаплина – не только самого известного комика на свете, но и одного из первопроходцев киноискусства.
Чаплин с его фирменным образом Бродяги стал символом кинокомедии, и в отличие от многого, что пользовалось успехом столетие назад, этот образ стопроцентно узнаваем и сейчас. Сотни книг написаны о том, почему он стал таким популярным и живучим. Разгадка отчасти в биографии самого Чаплина, сумевшего преодолеть и беспросветную бедность, и испытания, которые принесла ему слава.
«Мама сошла с ума»
Детство Чарли могло бы быть вполне безоблачным, но стало чередой испытаний, словно судьба в какой-то момент передумала и решила превратить ребенка из хорошей артистической семьи в горемычного персонажа диккенсовских книг.
Отец Чаплина, актер развлекательного жанра, которого также звали Чарльзом, оставил свою жену Ханну с двумя маленькими детьми, Чарли и Сидни. Ханна тоже была актрисой, но вскоре после распада семьи потеряла голос, лишившись профессии и заработка.
В ту пору в викторианской Англии был очень популярен мюзик-холл – театральное увеселение, соединявшее разные жанры: песни, танцы, комедии, пантомиму, акробатику. Во Франции это называлось варьете. То было искусство не самого высокого пошиба, но в нем были свои гении и звезды.
Одной из таких звезд лондонских мюзик-холлов был Чаплин-старший. Как и многие его коллеги, он крепко пил – возлияния в баре после шоу считались неотъемлемой частью работы. В итоге пьянство сгубило его карьеру и свело в могилу в возрасте 37 лет.
У матери Чаплина была другая проблема: слабая психика, которая с наступлением тяжелых времен дала сбой. «Чарли, твоя мама сошла с ума», – такое не раз приходилось слышать маленькому Чаплину от соседских мальчишек. И тогда Ханну на несколько месяцев клали в психиатрическую клинику.
В работных домах
Если своего отца Чарли едва знал и за всю жизнь услышал от него лишь пару реплик, то с матерью и старшим братом Сидни был в самых задушевных отношениях. Сидни своим существованием свидетельствовал об авантюрном характере Ханны: она родила его не от Чаплина, а от некоего аристократа, с которым в юности сбежала в Африку.
Ни аристократ, ни вполне зажиточные родственники Чаплина-старшего не считали нужным помогать Ханне с детьми, когда она, перестав выступать, сползала все ниже и ниже по шкале неблагополучия. В своих мемуарах 75-летний актер с поразительной точностью вспоминал детали бедного детства. Например, как выходной костюм Сидни каждый понедельник приходилось закладывать в ломбарде, а каждую субботу выкупать, чтобы старший брат мог по воскресеньям показаться в приличной одежде и не выглядеть среди друзей оборванцем. На полученные в ломбарде семь шиллингов семья жила всю неделю, но со временем костюм так истерся, что за него дали всего три – и семье пришлось очень туго.
Ханна подрабатывала шитьем платьев, но денег хватало в обрез, а часто, не успев внести взнос за арендованную швейную машинку, она лишалась и орудия труда. Когда ситуация оказывалась совсем безвыходной, Чарльза и Сидни отправляли в работный дом – место, где дети трудились за еду и жилье, – а потом в интернат для бедных. Сцены своего детства Чаплин впоследствии пронзительно воспроизвел в одном из лучших своих фильмов, «Малыше».
Окончить школу Чарли не пришлось: он и так учился через пень-колоду, а в десять лет вовсе бросил учебу, чтобы работать. Он устраивался то в типографию, то к заготовителям дров, то уборщиком в кабинет врача, но при этом ни Чарльз, ни его брат не забывали их общую мечту – стать актерами, как мать.
Посыльный у Холмса
Впервые возможность выступить на сцене у Чаплина появилась, когда ему было всего пять: Ханна тогда еще играла, но голос уже начинал пропадать. Черствая публика бесцеремонно смеялась над ней, когда такое случалось, и однажды маленький Чарли пришел ей на помощь и выкатился на подмостки вместо мамы. Его номер – какая-то веселая песенка – так растрогал аудиторию, что сцену засыпали монетами. Этот опыт Чарли не забыл и при случае всегда старался показать себя, будь то урок в школе или компания во дворе. Оставив театр, Ханна продолжала быть яркой артисткой в обыденной жизни, и сын впитывал ее манеры и приемы. «У нее я учился играть без слов», – говорил Чарли.
По протекции отца восьмилетнего Чаплина взяли в танцевальную труппу «Восьмерка ланкаширских парней», с которой он успешно гастролировал по стране: нехитрое по нынешним временам представление танцующих детей имело большой успех. Однако из-за начавшихся приступов астмы, труппу пришлось оставить.
Несколько лет астма была самым угнетающим опытом для юного Чаплина – все остальные невзгоды он переживал намного веселее: по молодости они казались скорее приключением, чем трагедией. Когда ему было 12 с половиной, он обратился в актерское агентство Блэкмора, приписав себе пару лет возраста, и довольно скоро получил предложение: роль мальчика-посыльного в постановке о Шерлоке Холмсе, а перед этим в качестве пробы пера – крупную роль в драме «Джим».
Гонорар, который предложили Чарли, был несравним ни с какими прежними его заработками. «Вдруг я понял: нищета и голод остались позади, моя мечта воплотилась в реальность», – вспоминал актер.
«Джим» провалился, но юного актера заметили: в старости Чаплин дословно помнил хвалебную заметку в газете, где его называли перспективным актером. «Холмс», напротив, имел шумный успех, и с этим спектаклем Чарли объездил всю страну. Вскоре он смог подтянуть в театр и брата.
Спустя несколько лет Сидни, в свою очередь, уговорит знаменитого импресарио Фреда Карно взять младшего брата в свой мюзик-холл. К тому времени у Чарли был уже определенный опыт комедианта, мима и даже акробата. В труппе Карно он быстро вышел на первый план.
«Новая штучка»
Когда Чаплину было 22, Карно повез свой театр в Америку. Гастроли начались в обстановке провала и уныния: публика не реагировала на английский юмор. «Это было удручающее зрелище. Другие артисты сторонились нас, как чумных. Когда мы, сломленные и униженные неудачей, появлялись за кулисами, то выглядели, как арестанты перед расстрелом», – писал Чаплин.
Потерянный, Чарли бродил по Нью-Йорку. «На фоне наших бед город казался огромным, нависающим тяжестью высоких домов и устрашающе непобедимым. Прекрасные дома на Пятой авеню вдруг превратились в памятники чужому успеху», – вспоминал актер. Однако ошалело-деловой настрой американцев пришелся Чаплину по душе. Пропитавшись им, он избавился от уныния, а вскоре и у труппы Карно дела пошли на лад.
Во время вторых заокеанских гастролей – это был 1913 год, а Чаплину исполнилось 24 – Чарли получил предложение от кинокомпании Keystone: они искали замену ушедшему актеру.
Кино в те годы было «новой штучкой», к которой относились еще менее серьезно, чем к варьете. В 10-минутных короткометражках, особенно тех, что штамповала Keystone, не было места ни глубокому смыслу, ни тонкому юмору: в бесконечных погонях полицейские и воры дубасили друг друга на потеху невзыскательной публике. Первым, о чем спросили у Чаплина в студии, было, умеет ли он смешно падать с лестницы.
Никто, включая Чаплина, не думал, что у синематографического аттракциона может быть какое-то пристойное будущее, но заработать там можно было неплохо. Чарли видел себя восходящей звездой театра, но все же подписал контракт с Keystone, решив, что новый опыт и лишние деньги не помешают. Он еще не знал, что эра мюзик-холлов доживает последние годы и после окончания Первой мировой спрос на них уйдет. А кино, наоборот, из шутки-однодневки разовьется в полноценное искусство – и во многом благодаря именно ему, Чарли Чаплину.
Рождение Бродяги
Гений Чарли не заставил себя ждать: уже во втором своем кистоуновском фильме он предстал в образе Бродяги (тесный пиджак, мешковатые брюки, огромные ботинки, котелок и трость), который его и прославил.
Первой картиной была «Зарабатывая на жизнь» (1914), где Чаплин играл пройдоху-журналиста. Этот образ ему не нравился, и для следующего фильма он решил превратиться в человека без возраста в нарочито парадоксальной одежде: одни ее предметы были слишком большими, другие – слишком маленькими.
«У меня не было особенных идей о характере персонажа. Но как только я переоделся и загримировался, все встало на свои места. Я почувствовал своего героя, и когда появился на площадке, знал о нем абсолютно все», – так описывал актер рождение Бродяги. Конечно, он вложил в него свой опыт бедного детства в Южном Лондоне.
Образ бродяги в водевилях использовали нередко, но никому до Чарли не удавалось добиться такого обаяния и универсальности. В этом персонаже уже не было дурновкусия – он нравился всем.
Актер опробовал свой новый образ в полудокументальной ленте «Детские автомобильные гонки», где Бродяга расхаживал своей утиной походкой по трассе, как бы мешая кинематографистам снимать репортаж, а в полной мере явил его в вышедшем следом «Необыкновенно затруднительном положении Мэйбл».
«Самая дорогая вещь в истории»
Вместо того чтобы подстраиваться под грубоватый юмор кистоуновского стиля, где персонажи как заведенные гонялись друг за другом, Чаплин старался привнести в кино свой богатый опыт комика, наработанные и проверенные годами приемы. Это сработало: появление Бродяги-Чаплина буквально вдохнуло в привычные короткометражки новую жизнь. Но Чаплин оказался амбициознее, чем можно было предположить: уже после первого десятка фильмов (а за год на Keystone он сделал 35), актер попробовал самостоятельно режиссировать кино. Он быстро учился и скоро понял, что «знает, как лучше» – и это не было бравадой.
Через год он перешел на новую студию, Essenay, которая давала ему больше свободы, больше времени для осмысленной работы и больше денег. Фильмы Чаплина стали длиннее – уже не 10 минут, в которые более-менее замысловатый сюжет просто не помещался, а 20 или даже 30. Из бесхитростного развлечения его работы постепенно превращались в драматические истории, как, например, «Бродяга».
Полтора года и полтора десятка фильмов в Essenay сделали Чаплина большой звездой – и в Америке, и в Европе, где его часто называли на французский манер – Шарло. Бродяга стал брендом: в 1915 году появились первые сувениры: кружки и статуэтки с изображением чаплинского героя, за ними последовали комиксы, мультфильмы, песни. Вошли в моду конкурсы двойников (по легенде, на одном из них сам Чаплин занял далеко не первое место), появились и плагиаторы, с которыми Чаплин разбирался в суде.
В 1916 году 28-летний Чаплин совершил умопомрачительную по тем временам сделку, подписав контракт на рекордную для того времени сумму в миллион долларов за полтора года работы для студии Mutual, которая предоставляла ему почти неограниченную свободу. Газеты писали: «Не считая войны, Чаплин – самая дорогая вещь в истории. Но он того стоит».
Пользуясь той самой почти неограниченной свободой, Чаплин мог позволить себе снимать по 40 дублей одной сцены, добиваясь нужного эффекта, и отснять, например, для фильма «Иммигрант» в 20 раз больше материала, чем вошло в 20-минутное кино. Во многом это было следствием того, что Чаплин всегда работал без сценария, лишь с общей идеей в голове, доводя сюжет до ума уже непосредственно на съемочной площадке.
Принципиально немой
Желание Чаплина контролировать весь процесс съемок не знало пределов. Он был готов играть за всех актеров, а раз уж это было невозможно, требовал от них точнейшего исполнения своих указаний. Неудивительно, что среди коллег он прослыл тираном.
Одержимость контролем привела его к мысли стать продюсером, то есть взять весь процесс в свои руки. Расставшись с Mutual, он построил в Голливуде, тогда еще только начинавшем заселяться кинематографистами, собственную студию Charles Chaplin Productions, а затем вместе с другими звездами немого кино Дугласом Фэрбенксом, Мэри Пикфорд и режиссером Дэвидом Гриффитом основал компанию United Artists.
В 1920-х Чаплин перешел к полному метру. Почти все его картины имели успех: «Малыш» (1921), «Золотая лихорадка» (1925), «Огни большого города» (1931), – но были и неудачи, например «Парижанка» (1923), которую зрители проигнорировали, возможно, потому что сам Чаплин в картине появлялся лишь в камео.
Если во времена Keystone ему приходилось в спешке лепить фильм за один день, то теперь он мог работать годами, изводя подчиненных своим перфекционизмом, который, стоит заметить, почти всегда окупался с лихвой.
Работы Чаплина вышли далеко за пределы коммерческого развлекательного жанра. Характерна цитата художника Марка Шагала, который в конце 1920-х, говоря о новых веяниях в искусстве, сказал: «Меня порадовал триумф экспрессионизма в Германии, зарождение сюрреалистического движения во Франции и появление на экране Чарли Чаплина. Он пытается добиться в кино того, что я добиваюсь в моих картинах. Сегодня он, пожалуй, единственный художник, с которым я бы без слов нашел общий язык».
Появившееся в конце 1920-х звуковое кино поставило крест на карьере многих «немых» кинозвезд, не хотевших или не умевших работать по новым технологиям. Чаплин оказался едва ли не единственным, кто не утратил популярности, при этом сохранив верность немому формату. Звук в фильмах он считал временным капризом моды, разрушающим универсальный интернациональный язык кино и отвлекающим зрителя от действия. Но, снимая «Великого диктатора» (1940), Чаплин сдался, и его герой впервые заговорил. Шло второе десятилетие звукового кино, и «отмалчиваться» было уже неразумно.
Смех и слезы
Придя в кино, где тогда преобладали примитивные шутки, Чаплин использовал свой талант, показав, что юмор – это не что-то однозначное и прямолинейное; он может включать в себя и грусть, и трагедию. В мемуарах актер подробно пишет об одном детском потрясении. Однажды он увидел, как по улице гнали овец на скотобойню. Одно животное отбилось от стада и начало метаться по тротуару, вызывая смех наблюдавших за этой сценой мальчишек. Смеялся и Чарли. А потом, когда овцу поймали и вернули в стадо, он вдруг осознал, чем закончится эта забавная сценка – овцу убьют. В слезах он прибежал к матери и долго не мог успокоиться.
«Этот весенний вечер, его комичность и трагизм надолго остались в моей памяти, и я часто думаю, не послужило ли это событие прологом к моим будущим фильмам, которые по сути своей тоже трагикомичны», – заключает артист.
Чаплин также вспоминал о многих знаменитых комиках своего времени, кончивших жизнь депрессией и самоубийством: Марселине, Т. Е. Данвилле, Марке Шеридане, Фрэнке Койне. Он намекал на то, что веселить других и веселиться самому – разные вещи.
Многие знавшие Чаплина описывали его как человека с деспотичным характером, далеким от легкости его комедий. Но эта репутация была связана с его работой, к которой Чарли относился с фанатизмом. Друживший с ним в молодости актер Стэн Лорел говорил о другой стороне Чаплина: «Во время гастролей мы жили в одной комнате, и он меня очаровал. Говорят, что с возрастом он стал слишком эксцентричным, но он всегда был таким – никогда не знаешь, чего от него ожидать».
До 16 и старше
Отношения Чаплина с женщинами – повод для постоянных пересудов, так как актер демонстративно предпочитал девушек совсем уж юного возраста: его первой любви танцовщице Хетти Келли было всего 14, первой жене Милдред Харрис на момент свадьбы – 16 (а познакомились они четырьмя годами раньше), второй жене Лите Грэй тоже 16. Некоторые литературоведы считают, что именно чаплинские истории навели Набокова на идею написать «Лолиту».
До встречи с актрисой Полетт Годдар браки Чаплина были неудачными: быстро шли под уклон и заканчивались громкими и дорогими разводами. Годдар, с которой наш герой прожил все 1930-е и которую снял в «Новых временах» и «Великом диктаторе», тоже была намного – на 20 лет – моложе его. Их отношения стоили ей главной роли в «Унесенных ветром»: продюсеры картины отказали Полетт в последний момент, предпочтя не дразнить пуританскую Америку, которую уже давно раздражали любовные похождения Шарло.
Однако, когда Годдар разменяла четвертый десяток, Чаплин нашел себе новую любовь: дочь драматурга и нобелевского лауреата Юджина О’Нила Уну. На момент свадьбы ей было 18, а Чарли – 54. Нобелевский лауреат такого мезальянса не одобрил. Годдар же впоследствии стала женой писателя Эриха Марии Ремарка.
Со временем становилось все более очевидным, что Чаплин не только восхищает Америку, но и изрядно раздражает ее. Он старел, переставал быть главной сенсацией, и то, что раньше сходило ему с рук, теперь могло стоить карьеры. С молодости у него было немало недоброжелателей – от конкурентов по кинобизнесу и моралистов, возмущенных его женитьбами, до директора ФБР Джона Гувера, считавшего актера крипокоммунистом и врагом государства. Мнение Гувера набирало популярность по мере того, как Чаплин все чаще разглагольствовал о социальной справедливости, восхищался СССР и вставлял в очередной свой фильм шпильки в адрес богачей. Настораживало и то, что многие коммунисты считали Чаплина своим.
«Попутчик красных»
Советский писатель Илья Эренбург говорил: «Шарло наш, то есть новый, левый, футурист». Ему вторил Маяковский: «Молчи, Европа, дура сквозная! / Мусьи, заткните ваше орло. / Не вы, я уверен, – не вы, я знаю, – / Над вами смеется товарищ Шарло».
В «Великом диктаторе», сатире на Гитлера, правая Америка тоже усмотрела красный след: «Чаплин тычет в нас с экрана коммунистическим пальцем», – возмущалась нью-йоркская Daily News.
Во время Второй мировой войны актер агитировал за сбор средств в помощь СССР, что тоже настораживало правых. В 1943 году его попытались упрятать за решетку, воспользовавшись законом о сексуальном рабстве: тот факт, что Чаплин оплатил своей любовнице дорогу из одного штата в другой, мог быть расценен как сутенерство.
Вышедшую в 1947 году черную комедию «Месье Верду», где Чаплин играл старика-альфонса и серийного убийцу, сначала не пропустила цензура, а потом пытались потопить консерваторы, устраивая пикеты с лозунгами вроде «Чаплин – попутчик красных!» Подозрительным казалось и то, что за четверть века жизни в США Чаплин так и не принял американское гражданство.
Французская ассоциация кинокритиков выдвинула Чаплина на Нобелевскую премию мира, а в Вашингтоне за актера взялась печально известная Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, разрушившая карьеру десятков талантливых людей науки, кино и пр. Понимая, к чему все идет, Чаплин переписал все свои активы на жену Уну. В 1952 году, поехав в Англию в ходе рекламного турне фильма «Огни рампы», он узнал, что въезд в США ему запрещен. Борясь за идею, Америка не забывала и о бизнесе: пользуясь тем, что Чаплин не мог опротестовать это решение в американском суде, налоговая служба США прибрала к рукам всю европейскую кассу «Огней рампы», несмотря на то, что Чаплин не был гражданином страны.
Король без Нью-Йорка
65-летний Чаплин поселился в Швейцарии. На склоне лет он снял два фильма: «Король в Нью-Йорке» (1957) и «Графиня из Гонконга» (1967). Первый был вполне задиристым: в нем артист высмеивал Комиссию по антиамериканской деятельности, а вот второй не спасли даже игравшие в нем Марлон Брандо и Софи Лорен. Встреча таких звезд в фильме Чарли Чаплина – это могло бы стать событием, но на деле оказалось фильмом, о котором никто из причастных к нему предпочитал не вспоминать.
Куда больше Чаплину удались мемуары, которые он начал писать на склоне лет. Он писал их самостоятельно, не прибегая к услугам «авторов-призраков», которыми часто пользуются косноязычные кино- и рок-звезды. У него получился увлекательный, тонкий рассказ о жизни – хотя и великолепный его темп немного сбивается, когда автор переходит от описания борьбы за успех к существованию в атмосфере успеха: похоже, ему было, что скрывать.
Неосуществленным остался проект фильма «Урод»: история о найденной в Южной Америке девушке с крыльями, которую должна была играть его дочь Виктория. К тому времени Чаплин был уже физически слишком немощен для долгих съемок.
Отношения с Америкой оставались напряженными: Чаплин отказался показывать «Король Нью-Йорка» в США и запретил американским журналистам быть на его европейской премьере. Уна Чаплин отказалась от американского гражданства, став, как и ее муж, подданной Соединённого Королевства. Периодически актер провоцировал своих хейтеров, встречаясь то с Никитой Хрущевым, то с Чжоу Эньлаем, премьер-министром КНР.
Памятник Чарли Чаплину в Швейцарии
Но со временем в американской прессе появлялось все больше статей в поддержку Чаплина, и в 1972 году киноакадемия вручила ему «Оскар» за вклад в искусство. Актер долго раздумывал, ехать ли в США, но все же поехал – впервые за 20 лет. На церемонии его встретили 12-минутными овациями.
Шутка напоследок
Любвеобильный Шарло оставил после себя 12 официально признанных детей, некоторые из них были связаны с кино, например Майкл (с возрастом он переключился на писательство) и Виктория. Наибольшей известности добилась Джеральдина. Она передала актерские гены и следующему поколению: внучка Чарли Чаплина Уна известна современному зрителю по роли Талисы Мэйгир Старк в сериале «Игра престолов».
В последние годы Чаплин занимался обработкой и перевыпуском своих немых фильмов. Он прожил долгую жизнь, но серия инсультов в конце ее ограничивала его работоспособность. В 1975 году королева Елизавета II посвятила его в рыцари – мог бы помыслить о таком восьмилетний Чарли из работного дома?
Словно напоминая о грубоватом юморе ранних фильмов Keystone, судьба сыграла с великим комиком посмертную шутку: через пару месяцев после его кончины 25 декабря 1977 года пара незадачливых грабителей похитила останки Чаплина, намереваясь потребовать за них у его вдовы выкуп. Но Уна не пошла на переговоры, расхитители гробниц растерялись и вскоре были пойманы, а прах Шарло перезахоронен в железобетонном склепе.
Самое же главное, что оставил нам Чаплин, уже не украсть и не отменить: его фильмы принадлежат всем.
Кинокарьера Скорсезе длится уже шесть десятилетий, и за это время он успел приложить руку к почти сотне проектов. Но в этом топе — только его полнометражные игровые ленты, кроме фильма «Убийцы цветочной луны», его нам всем ещё предстоит посмотреть.
25. «Берта по прозвищу Товарный Вагон» (1972)
Проклятие второго фильма
После неровного, но дерзкого дебютного фильма «Кто стучится в дверь ко мне?» Мартин Скорсезе попал под крыло легендарного продюсера Роджера Кормана, короля категории Б. Ушлый бизнесмен всучил начинающему режиссеру сценарий в духе «Бонни и Клайда», состряпанный по мотивам романа «Sister of the Road» американского анархиста и врача Бена Л. Рейтмана. Корман хотел сочный криминальный эксплотейшен, и он его получил.
Правда, в фильмографии Скорсезе фильм, снятый за три недели, выделяется разве что тем, что ключевые актеры Барбара Херши и Дэвид Кэрредин не симулировали страсть на экране, а действительно занимались любовью. Джон Кассаветис назвал вторую работу Скорсезе «полным дерьмом» и посоветовал режиссеру отныне и впредь работать только с тем, что ему действительно близко. Хорошо, что Марти этого совета послушался.
24. «Кундун» (1997)
Выстрел в молоко
В конце 1990-х поэт злых улиц и маэстро гангстерских эпосов почему-то решает взяться за… байопик Далай-ламы XIV. Ну, как «почему-то»? Скорсезе всегда интересовался темой религии (правда, католичеством, а не буддизмом) и симпатизировал самому далай-ламе, но достаточно ли этого для хорошего фильма? Пожалуй, что нет.
«Кундун» пусть и мастеровито-сдержанная, но абсолютно проходная работа в фильмографии Скорсезе, которая не запоминается ни одной деталью. Зато Китай настолько разозлил этот байопик, выпущенный Disney, что это сильно поссорило «мышиную корпорацию» с лидерами компартии; американским продюсерам пришлось «замаливать грехи» пару десятилетий.
23. «Цвет денег» (1986)
Сиквел чужого фильма
Продолжение криминальной драмы «Бильярдист» (1961) с Полом Ньюманом. Постаревший голливудский мачо вернулся к роли Эдди Фелсона — профессионального бильярдного знатока, который берет шефством над новым поколением шулеров в лице темпераментного Винсента (Том Круз) и его подруги Кармен (Мэри Элизабет Мастрантонио). Получилась неплохая спортивная драма, но фильму отчаянно не хватает амбиций и дерзости. В этот момент Скорсезе позволил себе немного расслабиться и так не загнал шары в лузу.
22. «Нью-Йорк, Нью-Йорк» (1977)
Неловкая ода золотому веку Голливуда
Лайза Миннелли и Роберт Де Ниро играют возлюбленных с нелегкой судьбой, которых связывают не только чувства, но и особое отношение с музыкой. Все это на фоне декораций, напоминающих о Старом Голливуде и мюзиклах MGM. Получился самая длинная на тот момент картина Скорсезе, которой не помешал бы перемонтаж.
Питер Бискинд в своей культовой книге «Беспечные ездоки, бешеные быки» писал, что режиссер пребывал в сильной наркотической зависимости во время съемок и интересовался, скорее, своим романом с Лайзой Миннелли. И хотя сейчас «Нью-Йорк, Нью-Йорк» находится в культовом статусе и неплохо смотрится в связке с «Ла-Ла Лендом», тогда его приняли прохладно — журналисты не поняли формалистских изысков режиссера, а в прокате фильм с треском провалился.
21. «Эпоха невинности» (1993)
Костюмная мелодрама глазами гангстера
История запретной любви юриста (Дэниэл Дэй-Льюис) и графини (Мишель Пфайффер), которая не выдерживает светских препонов и условностей высшего общества конца XIX века. Нетипичный для Скорсезе фильм интересен как роскошными костюмами, так и актерскими работами (кроме Дэй-Льюиса и Пфайффер тут блистает и юная Вайнона Райдер), но все равно это слишком холодное упражнение в жанре. Все же свой лучший исторический фильм Скорсезе снимет позже и с участием того же Дэй-Льюиса.
20. «Молчание» (2016)
Вымученная историческая драма
Одноименный роман Сюсаку Эндо режиссер хотел экранизировать еще в 1990-е, но, как и многие его проекты мечты, осуществился план только спустя пару десятилетий. Чем католика Скорсезе заинтересовал этот фильм, тоже понятно: как бог может оставаться безучастным к страданиям своих служителей? Но, как часто бывает в поздних работах маэстро, большой проблемой стал почти трехчасовой хронометраж. Историю злоключений героев Эндрю Гарфилда и Адама Драйвера можно было уложить в куда более скромное время, а в таком состоянии «Молчание» само периодически превращается для зрителя в настоящую пытку.
19. «Отступники» (2006)
«Оскар» для галочки
Один из самых знаменитых фильмов Скорсезе — хотя бы потому, что «Отступники» взяли главную награду Американской киноакадемии. И это было не вполне справедливо. Скорсезе пребывал в статусе оскаровского аутсайдера несколько десятилетий и должен был получить заветную статуэтку намного раньше, еще в 1970-е или 1980-е. Но точно не за «Отступников», которые сделаны на редкость лениво.
Да, этот фильм мог бы украсить резюме любого другого режиссера, но в том-то и дело, что планка Скорсезе находится намного выше! Если сравнивать «Отступников» с другими ключевыми работами мастера («Славные парни», «Бешеный бык»), то в глаза сразу бросаются небрежный монтаж (характерно, что это чуть ли не единственный раз, когда режиссер даже не участвовал в финальной сборке) и полное невнимание к мизансценам, и это притом что мы говорим об авторе, который славится своим формализмом. В итоге у него получился, скорее, проходной фильм, который остается в памяти только благодаря актерским работам Леонардо ДиКаприо, Мэтта Дэймона, Джека Николсона и Марка Уолберга.
18. «Кто стучится в дверь ко мне?» (1967)
Первый блин, но не комом
Полнометражный дебют Скорсезе, в котором как на ладони видны все волнующие режиссера темы. Италоамериканец Джэй Ар (Харви Кейтель, первая заметная роль актера) любит выпивку и вращается в криминальных кругах, но параллельно думает о своих отношениях с Богом и встречается с девушкой, которую считает практически святой. Очевидно, как из этого фильма выросли и «Славные парни», и «Последнее искушение Христа».
Но интересен фильм не только с этой точки зрения. «Кто стучится в дверь ко мне?» еще и выдает дерзкую прыть юного режиссера, в котором видны влияние американского криминального фильма, французской новой волны и итальянского неореализма. Это злое, бодрое и чувственное кино с резким монтажом, почти документальной фактурой и задорным рок-н-ролльным звучанием. Юный кинокритик Роджер Эберт, увидевший фильм на Чикагском международном кинофестивале, поспешил объявить Скорсезе будущим классиком американского кино и не ошибся.
17. «Король комедии» (1982)
Смешной двойник «Таксиста»
Прото-«Джокер» с Робертом Де Ниро в роли навязчивого усатого комика Руперта Папкина, который так сильно жаждет своей минуты славы, что готов пойти на преступление. «Король комедии» выглядит как очевидный брат-близнец «Таксиста»: оба героя Де Ниро живут в мире своих больных фантазий, но если Трэвис Бикл травмирован Вьетнамской войной и злыми улицами Нью-Йорка, то причиной помешательства Папкина является безумный мир телевидения.
«Король комедии» отлично смотрится и сейчас как сатира на американский шоу-бизнес, который плодит безумие в умах своих потребителей. А в очевидные минусы стоит записать фигуру главного героя. Обычно Скорсезе сочувствует — хотя бы немного! — даже самым отчаянным подлецам и разбойникам, но вот Руперт Папкин из «Короля комедии», кажется, не вызывает у самого режиссера никаких чувств.
16. «Воскрешая мертвецов» (1999)
«Таксист» 20 лет спустя
Последнее сотрудничество Пола Шредера и Мартина Скорсезе напоминает их первую совместную работу. Снова взгляд на городские маргиналии сквозь мутное стекло машины, только теперь на все это взирает не злой социопат, мечтающий о кровавой расплате, а разочарованный и перегоревший медик, который отчаянно хочет спасти хоть кого-то. «Воскрешая мертвецов» — недооцененная работа в фильмографии Скорсезе. В главной роли блистает Николас Кейдж, который с каждой минутой становится все более усталым и одновременно безумным, а беспросветную чернуху антуража разбавляет не менее черный юмор.
15. «Злые улицы» (1972)
Важная работа раннего Скорсезе
Прямое стилистическое и тематическое (но не сюжетное!) продолжение дебютного «Кто стучится в дверь ко мне?». Молодые италоамериканцы бездельничают и прожигают жизни, пока их более опытные и старшие коллеги делают настоящие деньги. Безупречное соседство Де Ниро и Кейтеля в одном кадре — первый играет озорного плута (кстати, это его дебют у Скорсезе), второй снова мечется между преступлением и рясой. Отличный фильм, без которого трудно представить как «Славных парней», так и позднейшие гангстерские работы вроде «Сопрано» (к тому же в «Злых улицах» играет Дэвид Провал, будущий Ричи Април из хитового сериала HBO).
14. «Авиатор» (2004)
Одна из лучших ролей ДиКаприо
Байопик Говарда Хьюза — гения, миллиардера и плейбоя, который строил передовые самолеты, снимал самые дорогие фильмы эпохи («Ангелы ада») и встречался с голливудскими звездами первого ряда (Кэтрин Хепберн, Ава Гарднер и др.). Скорсезе превращает фильм о противоречивом человеке в признание любви к буйному ХХ веку и живописует слом эпох в кино, поэтому первый час фильма имитирует фирменный хьюзовский мультиколор, где все раскрашено в голубовато-красные оттенки, а затем перетекает в вырвиглазный техниколор.
Как часто бывает у позднего Скорсезе, монументальный хронометраж часто идет не на пользу стройности драматургии. Но выполнено все чинно-технично, а Леонардо ДиКаприо в главной роли выкладывается по полной, трансформируясь из мечтательного илон-масковского юноши в обросшего неврозами безумца.
13. «Хранитель времени» (2011)
Киносказка для детей
До этого фильма было трудно предположить, что Скорсезе когда-нибудь возьмется за семейное приключенческое кино. Поэтому «Хранитель времени» оказался большим, но приятным сюрпризом. В декорациях Парижа 1930-х разворачивается увлекательная история сироты (Эйса Баттерфилд, будущая звезда «Сексуального просвещения») и его подруги (Хлоя Грейс Морец), которые пытаются разгадать тайну старого автоматона.
Почему Скорсезе заинтересовал этот материал, тоже понятно. Одним из героев этой истории оказывается пожилой и никому не нужный пионер синематографа Жорж Мельес (трогательная роль Бена Кингсли), который ненадолго обретает былую славу. Вторая половина «Хранителя времени» — сентиментальное признание в любви раннему кино, а заснеженный вокзал Монпарнас и детские приключения делают этот фильм идеальным зрелищем для всей семьи.
12. «Алиса здесь больше не живет» (1974)
Профеминистская драма
Скорсезе традиционно считается режиссером, который снимает кино для мужчин и про мужчин. Все так, но женщинам в его творчестве тоже есть место, и «Алиса здесь больше не живет» отлично это подтверждает. Актриса Эллен Бёрстин искала подходящего режиссера для сценария про молодую вдову, которая пускается в путешествие с ребенком и сталкивается с галереей неприятных цисгетероперсонажей (и даже ее финальный ухажер вызывает вопросики). Скорсезе оказался идеальным выбором для того, чтобы сделать суровое кино о нелегкой женской доле, а Бёрстин получила «Оскар» за роль Алисы.
11. «Ирландец» (2019)
Гангстер эпохи полураспада
Фильм, ставший реюнионом старой гвардии. Скорсезе почти весь XXI век проработал на энергии молодого ДиКаприо, но все эти годы мечтал снять гангстерскую драму с участием своих любимых актеров — Роберта Де Ниро, Джо Пеши и Харви Кейтеля, к которым присоединился Аль Пачино (с ним режиссер до этого момента не работал). Всё ради грандиозного, основанного на реальных событиях (ну, по крайней мере, в изложении главного героя Фрэнка Ширана по прозвищу Ирландец) фильма, который охватывает несколько десятилетий американской истории и проливает свет на исчезновение профсоюзного лидера Джимми Хоффы.
Результат оказался спорным. Омоложенный при помощи цифровых технологий Роберт Де Ниро выглядел откровенно плохо: мертвые глаза и деревянное лицо не способствовали убедительному актерскому перформансу, а походка и жесты все равно выдавали в нем человека старшего возраста. В середине «Ирландец» катастрофически провисает, превращаясь в малособытийную и скучную производственную драму. Тогда почему этот фильм находится так высоко в нашем рейтинге? Все просто: в последние полчаса Скорсезе расставляет нужные акценты. К финалу становится понятно истинное величие «Ирландца»: это помпезное прощание с гангстерской темой, максимально деромантизированный портрет преступника и кино про смерть ХХ века. Его стоило снять хотя бы ради одной из сцен в финале, когда юная сиделка в доме престарелых признается, что даже не знает, кто такой Джимми Хоффа, а герой Де Ниро, который проносит эту тайну сквозь десятилетия, понимает, что, в сущности, никому его секрет и не интересен.
10. «Остров проклятых» (2009)
Умелая нуарная стилизация
Экранизация одноименного романа Денниса Лихейна (он же написал «Таинственную реку») оказалась одним из самых популярных фильмов Скорсезе в XXI веке и собрала почти 300 (!) млн долларов в прокате. Рецепт успеха прост: эффектный плот-твист в финале, насупленное лицо ДиКаприо, классическая музыка в качестве саундтрека и, разумеется, гнетущая атмосфера. «Остров проклятых» сделан с оглядкой на лучшие нуары и хорроры середины ХХ века; такой фильм легко бы встроился в фильмографии Альфреда Хичкока и Вэла Льютона. Получилось прямолинейное жанровое упражнение, но Скорсезе выполнил его элегантно и с любовью, что чувствуется почти в каждом кадре.
9. «Мыс страха» (1991)
Виртуозный триллер со страшным Де Ниро
Ремейк одноименного фильма 1962 года, где преступник Макс Кейди, сыгранный Робертом Митчемом, мстил свидетелю, из-за которого оказался за решеткой. Версия Скорсезе получилась еще более жуткой, чем оригинал; Кейди сыграл Де Ниро, который знатно подкачался и специально испортил зубы, чтобы больше походить на человека, отмотавшего срок. Его вкрадчивый голос и кошачья грация пугают еще больше, чем внешность. А еще «Мыс страха» — очередное признание в любви к Хичкоку: за кадром звучит его постоянный композитор Бернард Херрманн, а титры фильма сделал дизайнер Соул Басс, приложивший руку к заставкам «Головокружения», «Психо» и «На север через северо-запад».
8. «Казино» (1995)
Зрелая классика гангстерского кино
Еще один важный пункт в фильмографии Скорсезе — трехчасовый эпик про связь мафии и игорного бизнеса в Лас-Вегасе, основанный на документальной книге Николаса Пиледжи (ранее он был соавтором сценария «Славных парней»). Режиссер выступает в привычном жанре, рассказывая про возвышение и падение одного конкретного человека, чья судьба зарифмована с духом времени.
«Казино» — зрелый и степенный фильм режиссера, который ни на секунду не сомневается в собственных способностях. Идеально выдержанный кадр, бодрый монтаж и саундтрек, крепкая структура и правильные актеры в нужных пропорциях (Де Ниро, Пеши, Шэрон Стоун). Но все-таки по сравнению со «Славными парнями» этот фильм более вторичный — тут режиссер уже ходит по кругу. Неудивительно, что после «Казино» Скорсезе и Де Ниро не работали вместе почти 20 лет. На тот момент их сотрудничество явно себя исчерпало.
7. «После работы» (1985)
Кафкианская комедия
Белый воротничок Пол (Гриффин Данн) с Манхэттена отправляется ночью в Сохо, чтобы купить скульптуру у симпатичной девушки Марси (Розанна Аркетт), и вскоре оказывается в настоящем аду. Новая знакомая кончает жизнь самоубийством, а вся округа начинает преследовать Пола, который предпринимает безуспешные попытки вырваться из этого нью-йоркского чистилища.
«После работы» — один из недооцененных фильмов Скорсезе. Режиссер снова рисует портрет мрачного Нью-Йорка, примерно как в «Таксисте», но на этот раз запасается обезоруживающей (само)иронией. Злые улицы города оказываются территорией абсурда, где за невинным клерком гоняются бандиты с ирокезами, а еще главный герой оказывается беззащитен перед агрессивными женщинами. Тут Скорсезе устроил прожарку субкультуре яппи и собственному привычному стилю.
6. «Последнее искушение Христа» (1988)
Самый скандальный фильм режиссера
Католик Скорсезе и кальвинист Пол Шредер берутся за экранизацию романа греческого писателя и православного лениниста Никоса Казандзакиса, который вызвал скандал еще в книжном формате. Фильм стал не менее резонансным: съемки останавливались и начинались заново (в первой версии Понтия Пилата должен был сыграть Стинг!), а прокат бойкотировали христианские активисты по всей Америке и за ее пределами. И очень зря!
«Последнее искушение Христа» пусть и считается провокационным, но на деле является вдумчивой и пронзительной трагедией богочеловека, который жертвует собой, отказываясь от трусливого спасения. А сами герои фильма за счет «неправильных» речей и акцентов (Скорсезе ругали за то, что Боуи-Пилат говорит с британским акцентом) кажутся более понятными и близкими нам; тот же Иуда-Кейтель как будто бы мог оказаться и в гангстерской драме 1980-х.
5. «Банды Нью-Йорка» (2002)
Эпический приквел всей фильмографии Скорсезе
Важный фильм в карьере режиссера, который конкретизирует его взгляд на историю Америки. «Банды Нью-Йорка» — это масштабная история про то, как американская нация закалялась на улицах, сталкивая между собой коренных и приезжих (грань между ними, разумеется, тонкая) в лице англосаксов и ирландцев, а великий город оказывается построен на костях людей, которые удобряли собой почву. И пусть ДиКаприо здесь не дотягивает до величия Дэниэла Дэй-Льюиса, но все другие составляющие отличного фильма на месте. Это эпическая история про наступление закона и укрепление государственности, с красивыми костюмами и роскошными декорациями; история о том, как Нью-Йорк остается прежним, сменив несколько обличий, но не изменив своей сути.
4. «Волк с Уолл-стрит» (2013)
Главный хит режиссера
Скорсезе часто преследуют финансовые провалы, тем интереснее обратить внимание на его кассовые успехи. «Волк с Уолл-стрит» собрал в прокате 400 млн долларов — это дикая по нынешним меркам сумма, особенно для фильма, где нет супергероев или оживших пластиковых кукол. Скорсезе, которого интересовали гангстеры и суровые криминальные герои конца ХХ века, внезапно выдал альтернативный взгляд на ту же эпоху — получилась жизнерадостная комедия про удачливого мошенника, который надул огромный финансовый пузырь, весело провел время и все еще остался в игре, пусть и на менее впечатляющих позициях; финал — более оптимистичный ответ «Казино». Искрящийся энергией ДиКаприо, комичный Джона Хилл, неподражаемая Марго Робби и просто отличные сцены с Мэттью Макконахи — фильм разошелся на мемы, гифки и цитаты, оказавшись редким моментом единения режиссера-классика и массовой аудитории.
3. «Бешеный бык» (1980)
Формалистская спортивная драма
Одна из самых впечатляющих ролей Роберта Де Ниро, приверженца актерского Метода. Чтобы сыграть реального боксера Джейка Ла Мотту, он активно тренировался на ринге, а чтобы изобразить более взрослую версию героя, набрал почти 20 килограммов (задолго до трансформаций Кристиана Бэйла). Но запоминается фильм не только выдающимся перформансом Де Ниро и его взрывным дуэтом с Джо Пеши, но и тем, как элегантно он сделан. Безупречный рапид, стедикам, оглушительная тишина и точный свет — никто так и не снял боксерские поединки лучше, чем Скорсезе, который, что характерно, вообще не любит спорт.
2. «Таксист» (1976)
Мрачный и влиятельный шедевр
Параноидальный и злой сценарий Пола Шредера, который сам какое-то время жил в машине, страдал от бессонницы и посещал порнокинотеатры, нашел правильного режиссера — знатока неспокойной стороны Нью-Йорка. Величие «Таксиста» таково, что подробное описание займет целую книгу. Это ужасно красивый фильм, снятый почти в полевых условиях и точно запечатлевший то, как выглядел Нью-Йорк в середине 1970-х. Это провозвестник нового типа героя-социопата — по стопам Трэвиса Бикла пойдут комиксный антигерой Роршах, балабановский Данила Багров и рефновский водитель Гослинга. Это самый яркий представитель неонуара, продукт своей эпохи, полный политических неврозов и тотального пессимизма. «Таксист» не устарел ни на секунду и остается на высших позициях в фильмографии Скорсезе и на полке главных эстетических достижений Нового Голливуда.
1. «Славные парни» (1990)
Вершина гангстерского жанра
К своему главному фильму про гангстеров Скорсезе шел пару десятилетий, оттачивая стиль в «Злых улицах», «Кто стучится в дверь ко мне?» и других лентах, не связанных напрямую с темой мафии. От юношеской шероховатости режиссера не осталось ни следа — это плавная, продуманная до деталей работа мастера. Де Ниро, Пеши и Рэй Лиотта фонтанируют неприличными словами (слово «fuck» тут звучит больше двухсот раз), но все равно звучат элегантно, рок-н-ролльные композиции и аккуратный монтаж Тельмы Скунмейкер идеально обрамляют жестокий и красивый видеоряд, а камера неотрывно следует за главным героем на протяжении трех минут в клубе «Копакабана» (получившаяся без склеек сцена — одна из лучших во всей фильмографии Скорсезе). Вообще, «Славные парни» сделаны настолько идеально, что по одному этому фильму можно изучать кинопроизводство — от монтажа и звука до мизансцен и актерской игры (кстати, многие важные сцены были импровизацией Пеши). Переплюнуть самого себя Скорсезе так и не смог. С другой стороны, никому это тоже не удалось, хотя прошло больше тридцати лет.
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Вышел «Убийца» — новый фильм Дэвида Финчера. За 30-летнюю карьеру в кино постановщик заработал репутацию маниакального перфекциониста. Но так ли безупречны его фильмы?
Финчер снял десятки рекламных роликов (для Nike, Apple, Chanel) и музыкальных клипов (Мадонна, Майкл Джексон, Jay-Z), а под крылом Netflix дебютировал в сериальной форме. Режиссер поставил два эпизода «Карточного домика», семь серий «Охотника за разумом» и даже попробовал свои силы в анимации с одним эпизодом антологии «Любовь. Смерть. Роботы». Но мы решили ограничить топ исключительно полнометражными фильмами. В комментариях к этому тексту вы можете рассказать, как бы вы расставили работы Финчера от худшей к лучшей.
12. «Чужой 3» (1992)
Первый блин комом
Трудно представить, о чем думала студия Fox, когда после ухода сразу двух режиссеров позвала 28-летнего клипмейкера спасать новую часть популярной франшизы о монструозных инопланетянах. Сценарий прошел через руки девяти авторов, но так и не был готов к съемкам, зато возведенные декорации ждали своего часа. Сам Финчер, кажется, думал, что «Чужой 3» станет его билетом в мир большого кино, но дебют в итоге чуть не стоил амбициозному новичку карьеры. Хаос на съемочной площадке, постоянное вмешательство продюсеров и недопуск к финальному монтажу вынудили режиссера публично отказаться от фильма.
Но даже эту версию язык ни за что не повернется назвать творческим провалом. Мрачный и напряженный триллер о Рипли в окружении насильников, убийц, религиозных фанатиков и Чужого вполне соответствует нигилистскому мировоззрению Финчера. Просто на один отличный эпизод (чего только стоит культовый для серии кадр, где инопланетянин прижимает Рипли к стене) приходится череда неуклюже смонтированных экшен-сцен и диалогов с чрезмерной экспозицией. Впрочем, без «Чужого 3», на котором режиссер научился отстаивать собственное видение, мы бы вряд ли получили последующие шедевры.
11. «Манк» (2020)
Переписывание прошлого
«Манк» — биография сценариста Германа Манкевича на фоне золотой эпохи Голливуда — должен был стать самым личным и важным фильмом Финчера. Во-первых, это редкий для режиссера проект мечты: Дэвид с конца 1990-х пытался снять кино по сценарию отца. Во-вторых, в истории о противостоянии творца и бездушной голливудской системы нетрудно увидеть аллюзию на карьеру самого постановщика. Но получилось то, что получилось. Неоднозначное и вредное кино, порочащее наследие Орсона Уэллса. И дело даже не в том, что «Манк» — «нефинчеровское» кино, в котором нет привычных режиссеру атмосферы и тем. Просто здесь слишком много моментов, вызывающих отторжение у зрителя.
Взять хотя бы неудачную стилизацию под кино 1930-х — кино снято не на пленку, а на цифру. Кадры пытались искусственно состарить, добавить зерно и пленочные дефекты. Получилось неубедительно и некрасиво: отдельные сцены засвечены, другие сильно затемнены. Еще один недостаток — дидактичность и явная попытка попасть в нерв времени, которая не удалась. «Манка» одобрили и начали снимать в эпоху Трампа, поэтому кино о властолюбивом магнате, коррупционности американской системы и губительной силе fake news должно было напомнить зрителям о современной политической ситуации. Только вот вышел фильм через месяц после президентских выборов 2020 года. Карикатуры на Трампа к тому моменту оказались никому не нужны.
10. «Загадочная история Бенджамина Баттона» (2008)
Пошловатый «оскарбейтинг»
Ничто людское не чуждо Дэвиду Финчеру, особенно желание быть отмеченным за свою работу. Иначе не объяснить, почему именитый постановщик отошел от расчетливых триллеров и согласился снять несвойственную для себя мелодраму. «Загадочная история Бенджамина Баттона» — вольная адаптация одноименного рассказа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда об обреченной любви молодеющего мужчины и стареющей женщины на фоне меняющейся Америки ХХ века. А еще это самый нахальный «оскарбейт» в карьере режиссера — чересчур сентиментальное, престижное и комфортное кино, сделанное по лекалам «Форреста Гампа» и «Титаника».
Разбитый на виньетки сценарий и технические достижения, которые позволили увидеть невероятное (взглянуть на старого Питта), в итоге перекрывают безопасную режиссуру. В отличие от своего героя, возраст не щадит «Загадочную историю Бенджамина Баттона». Что в момент выхода на экраны, что 15 лет спустя фильм кажется неприлично устаревшим и жутко несвоевременным. Но стоит отдать ему должное: от кино веет смертью, чувством смирения и меланхолией из-за потери близкого человека. Не в последнюю очередь это заслуга самого Финчера, который стал свидетелем медленной смерти отца от рака.
9. «Комната страха» (2002)
Простоватый триллер
«Комната страха» — самая прямолинейная работа режиссера, в которой нет неоднозначных метафор и сложных для трактовки тем. Хотя фильм нередко рассматривают с позиции социальной критики — столкновения низшего класса и высшего, который ограждает себя от мира с помощью денег и живет в иллюзии безопасности. Мать и дочь въезжают в бывший дом миллионера и в первую ночь сталкиваются с тремя домушниками. На помощь приходит секретная комната, в которой прячутся героини. В своем самом коротком фильме Финчер не тратит времени на экспозицию и сразу запускает клаустрофобный аттракцион: убежище превращается в тюрьму, а игра в кошки-мышки — в вопрос выживания.
Пускай сценарно «Комната страха» явно не ровня главным хитам Финчера, зато здесь если не лучшая, то точно самая броская режиссура в карьере мастера: камера делает кульбиты в воздухе и пролетает через замочные скважины, а саспенс нагнетается даже демонстрацией телефонных проводов. Как водится, ограничения и сложности заставляют мыслить креативно. Вот и Финчер доказал, что развлекательное голливудское кино можно снять, практически не выходя за пределы дома и даже в компании Джареда Лето с нелепыми косичками.
8. «Убийца» (2023)
Автопортрет художника в зрелости
В контексте фильмографии Финчера трудно устоять от воспроизведения шуточной интерпретации «Убийцы». В методичном киллере легко увидеть самого режиссера-перфекциониста, в неудачном заказе — оставшегося без крупных наград «Манка», а в попытке обезопасить себя — возвращение к любимому жанру. «Убийца» — это действительно очень финчеровское кино; вновь психологический триллер про отдалившегося от мира человека, который пытается донести свою правду. Собственно, наличие этой правды, а точнее, циничных закадровых размышлений о жизни в позднем капитализме отличают «Убийцу» от, допустим, «Комнаты страха», которая практически лишена подтекста. Современный сеттинг выхолащивает из «Убийцы» привычную для фильмов о киллерах романтику: аккуратные убийства сменились жестокими расправами, в элегантном гардеробе наемника теперь не плащ, а носки-следки и панамка, бары и живописные улицы превратились в лиминальные пространства аэропортов и отелей, а кодекс чести — в бубнеж человека, который умеет только убивать.
Возвращаясь к интерпретации, стоит вспомнить и финальную встречу с миллиардером на верхних этажах пентхауса. «Я хотел показать, как легко мне было добраться до тебя», — говорит безымянный киллер заказчику, но будто это сам Финчер обращается к голливудской системе. При желании мастер обязательно вернется в высшую лигу, ну а пока может спокойно наслаждаться жизнью в зоне комфорта.
7. «Игра» (1997)
Неожиданный родитель «Наследников»
Контроль не только определяющее качество Финчера-режиссера, но и лейтмотив его фильмографии. Герои пытаются контролировать отношения с другими людьми, работу и творчество, но им вечно что-то мешает. «Игра» нагляднее остальных картин раскрывает тему, потому что достигает редких экзистенциальных высот. Главный герой здесь стремительно теряет контроль над собственной жизнью. Состоявшийся банкир попадает в кафкианскую ситуацию: он соглашается сыграть в загадочную «Игру» и довольно скоро не может отличить реальность от больного вымысла.
Финчер как-то признался, что ему не стоило соглашаться на съемки «Игры». В сценарии не было законченного третьего акта, и режиссер решил, что фильм сам приведет его к правильному финалу. Забавно, что из недооцененного самим Финчером фильма получился чуть ли не хрестоматийный триллер с идеальной для жанра структурой: с каждой минутой повышается градус паранойи, увеличивается количество вопросов о происходящем. Но за твисты, нарастающий саспенс и очередные беды беспомощного героя высокую цену платит в итоге зритель. Именно он остается в финале «Игры» в дураках.
6. «Бойцовский клуб» (1999)
«Рассказчик ну вылитый я»
Первое правило бойцовского клуба — не называть «Бойцовский клуб» лучшим фильмом Дэвида Финчера. В следующем году экранизации одноименного романа Чака Паланика, страшно представить, исполнится 25 лет. В год релиза фильм попал в волну картин-современников, протестующих против серой обыденности («Матрица», «Красота по-американски» и «Офисное пространство»), и получил упреки за радикализацию зрителей. А потом лента как-то обособилась и начала жить собственной жизнью.
Почти четверть века спустя чего только с ней не было: ее называли переоцененной и восхваляли за пойманный дух времени, ее присваивали себе альт-райты и леваки, рассматривали через десяток оптик и как только ни трактовали. Не поспоришь, это действительно культовое и этапное для истории кино, которое высмеивало и потребителей, выражающих себя через товары IKEA, и людей, без повода бунтующих против системы. Но пора признать: у Финчера есть фильмы смелее, злее и попросту удачнее. Да и Тайлер Дёрден давно остался в прошлом. Мы до сих пор живем в обществе, но теперь у нас появилось новое альтер эго — с грустным лицом Райана Гослинга или вымученной улыбкой Хоакина Феникса.
5. «Девушка с татуировкой дракона» (2011)
Сильные девушки, слабые мужчины
Один из главных талантов Финчера — брать литературный бестселлер или популярный аэропортный роман и превращать его в выдающийся фильм. Лучше всего эту способность иллюстрирует «Девушка с татуировкой дракона» — не самый затейливый роман Стига Ларссона, из чего вырос уникальный детектив. Фильм Финчера должен был стать первой частью трилогии, но из-за слабых сборов лишился продолжения и остался одиноким психологическим триллером с бюджетом подросткового блокбастера, но пугающе взрослой и злободневной историей о мизогинии, нацизме, репутации и травмах прошлого.
«Девушка с татуировкой дракона», очевидно, не единственный детектив в фильмографии Финчера, но первый из двух, в которых расследование убийства ведется без тела, а разгадка остается у всех на виду. Среди улик — воспоминания мертвых людей, размытые фотографии и газетные вырезки 40-летней давности. Иронично, что копаться в физических документах приходится девушке, которая привыкла делать такую работу в цифровом мире. Сам процесс расследования — один из самых доступных и понятных среди современных детективов; Финчер не ведет зрителя за руку, а позволяет включить дедукцию и самому сложить пазл. Притом что параллельно следствию постановщик умудряется показывать прошлое, раскрыть личные истории героев и даже влюбить их друг в друга. Чудеса режиссуры и монтажа, не иначе.
4. «Исчезнувшая» (2014)
Неутешительный приговор современным отношениям
Когда-то «Бойцовский клуб» считался своеобразной лакмусовой бумажкой. Не зритель смотрел фильм, а фильм зрителя. Вот и трактовка увиденного больше говорила о самом человеке, чем о картине. В этом плане «Исчезнувшая» — духовный наследник «Бойцовского клуба». Это тоже кинотест Роршаха, но исследующий отношение аудитории к разнице полов, гендерным стереотипам и мизогинии. В семье все должно быть поровну: мужа обвиняют в убийстве, жена наслаждается свободой. История педантичной Эми и расхлябанного Ника — это схватка за лидерство в отношениях и контроль над тем, как рассказать историю. Только от зрителя зависит, кто в итоге откажется злодеем, хотя одно ясно наверняка: оба супруга друг друга стоят.
К большинству фильмов Финчера применим эпитет «недооцененный», но рядом с «Исчезнувшей» он хотя бы выглядит справедливо. Когда картина вышла на экраны, ее окрестили типичным финчеровским триллером. Но только с прошествием времени стало ясно, насколько это злое и остроумное кино о современных отношениях и попытках все исправить. Ну, и нельзя не отметить многогранность фильма: Финчер чередует хичкоковский триллер о подставленном человеке, черную комедию про то, как с помощью пиара можно манипулировать общественным мнением, и даже хоррор о потаенных и скрытых желаниях любимого человека. В каждом из жанров режиссер работает как мастер. Есть ощущение, что в ближайшем будущем в похожем топе «Исчезнувшая» поднимется еще выше.
3. «Социальная сеть» (2010)
Трагикомичная история успеха
Забавно, что за 10 лет до «Манка» — фильма, намеренно копирующего структуру и визуальный язык «Гражданина Кейна» — Финчер своего «Гражданина Кейна» уже умудрился снять. «Социальная сеть» — такая же грандиозная история о том, как финансовый подъем сопоставлен с нравственным разложением героя. Получается довольно очевидная, но злая ирония: создателем крупнейшей и объединившей весь мир социальной сети выступил эгоцентрик, который испортил отношения с единственными друзьями и остался в одиночестве. Чарльз Кейн XXI века — алчный, завистливый и мечтающий о признании программист. Это ли не пророческий приговор нашим временам?
Без «Социальной сети» не обходится ни один список лучших фильмов века, и вряд ли хоть кто-то рискнет спорить, что именно «Сеть» должна была принести Финчеру заслуженный режиссерский «Оскар» в 2011 году. Действие фильма редко выходит за пределы закрытых помещений — баров, студенческих общежитий, офисов и домов, а герои все время спорят и ругаются. Даже без интриги и саспенса Финчер превращает разговорное кино в зрелищное. И все же режиссерский вклад перекрывает фигура второго создателя — сценариста Аарона Соркина. «Социальная сеть» — это в первую очередь достижение человека, отвечавшего за пулеметные и колкие диалоги.
2. «Семь» (1995)
Дистиллированный Финчер
Второй, но, на самом деле, первый полностью законченный и авторский фильм Финчера стал не только визитной карточкой режиссера, но и одним из важнейших детективных процедуралов в истории жанра. Именно здесь Финчер впервые продемонстрировал свое клипмейкерское прошлое и арсенал визуальных находок: задающую тон фильму вступительную заставку, переизбыток крупных планов, акцент на отдельных тонах в цветокоррекции, резкие повороты камеры и, конечно, реалистичные сцены насилия или его последствия. Не в меньшей степени «Семь» утвердил основные темы и мотивы фильмографии Финчера — от разочарования в людях и одержимости до одиночества и поиска правды. Даже фирменный финчеровский антагонист был сформирован именно здесь: из манипулятора и контрол-фрика в исполнении Кевина Спейси выросли Тайлер Дёрден, Мартин Вангер и Эми Данн.
В отличие от остальных ранних фильмов Финчера, к наследию и особенно влиянию «Семи» никак не подступиться с критикой — это великое кино, которое окончательно позволило Финчеру быть Финчером, а это, в свою очередь, вдохновило несчетное количество последователей, от Киёси Куросавы («Исцеление») до Мэтта Ривза («Бэтмен»).
1. «Зодиак» (2007)
Самый личный фильм режиссера
Подобно реальному убийце, на деятельности которого основан фильм, «Зодиак» всегда оставался в тени. В 2007 году его затмили «Нефть» и «Старикам тут не место», а в фильмографии Финчера есть и более культовые зрительские картины. Но когда, если не сейчас, в эпоху доминирования тру-краймов и активизации следователей-любителей, восстанавливать справедливость? Пришло время признать, что «Зодиак» — главный фильм режиссера. Самый личный, потому что маленький Финчер жил в пригороде Сан-Франциско, когда реальный Зодиак был местной страшилкой и грозился расстрелять автобус школьников. Самый сложный, ведь стал первым историческим и основанным на реальных событиях фильмом Финчера, для съемок которого фирменный перфекционизм был направлен в аутентичную реконструкцию эпохи. Наконец, самый зловещий, ведь постановщик сам попал под очарование маньяка и потратил полтора года на расследование убийств.
«Зодиак» не столько процедурал о попытке привлечь к ответственности преступника, сколько кино о коллективном помешательстве и одержимости отдельных людей. Гениальный слоган фильма гласит: «Есть много способов потерять жизнь из-за убийцы». Журналист, детектив и карикатурист поочередно понимают это, когда из-за Зодиака впустую тратят годы, закрываются от близких, спиваются и погружаются в депрессию. В отличие от «Семи», «Зодиак» больше чем детектив о конкретном убийце, это монументальное исследование о маньяке как об абстрактном термине, некоей идее. Преступник превращается в источник паранойи, надуманную харизматичную личность и поп-культурную икону; его деятельность обрастает мифологией и надолго проникает в подсознание граждан.
Для Финчера «Зодиак» стал этапным фильмом. Именно здесь он отказался от броской, в чем-то выпендрежной режиссуры в пользу сдержанной фиксации происходящего. Самая эффектная и показная сцена фильма — эпизод с преследованием такси, который снят сверху, «взглядом бога». Даже в важнейших моментах фильма — на допросе главного подозреваемого и в попытке взглянуть ему в глаза от героя Джейка Джилленхола — нет ничего от раннего стиля Финчера, но они все равно ощущаются абсолютно финчеровскими.
Его боготворила публика в 1920-е и 1930-е. Он стал синонимом гангстерского кино и воплощением призрачной связи актера с его экранными образами. Его пластика и быстрая речь помогли звуковому кино увлечь зрителя в новую кинематографическую реальность — без интертитров и прочих пояснений.
100 лет назад бармен ирландского происхождения Джеймс Кэгни едва ли мог вообразить две вещи: что его сын Джимми Кэгни младший станет восьмым из 25 лучших актеров Америки и что его фильмы будут полностью звуковыми. Синхронный звук и Кэгни придут в кино с разницей в три года и за несколько месяцев завоюют бесчисленную аудиторию. Эта, казалось бы, случайная рифма отражает узловой момент в истории кино: рождение нового типа кинозвезды из духа звуковой дорожки.
В 1919 году внезапно овдовевшая мать Кэгни родила пятого ребенка, и 25-летнему Джимми пришлось бросить университет ради работы. Он устроился продавцом, но вскоре узнал, что в один из Бродвейских водевилей требуются артисты. Зарплата $35 в неделю побудила Кэгни помчаться на кастинг, а опыт в любительском театре помог его пройти. Так он впервые оказался на профессиональной сцене – будущая икона гангстерского кино сыграла безымянную девушку на высоких каблуках.
В кино Джеймс Кэгни оказался столь же случайно, как и на Бродвее. В 1929 году уже опытный артист играл бутлегера в мюзикле Penny Arcade. За три недели, которые продержалось шоу, его успел посмотреть Эл Джонсон — бродвейский поп-идол 1920-х. Именно он разглядел в провальном мюзикле кинематографический потенциал, выкупил на него права и предложил Warner Brothers. Те согласились — и не только из-за смешных затрат на производство. В конце 1920-х, пока крупнейшая американская студия Metro-Goldwyn-Mayer занималась экспериментами с цветовым кино, середнячок Warner Brothers обошел конкурентов в гонке звуковых технологий.
В 1925 году студия купила одну из первых американских кинокомпаний Vitagraph, на базе которой в этом же году была изобретена система звукового кино Vitaphone. Уорнеры немедленно пустили ее в дело и сняли ряд звуковых короткометражек, а уже в 1926-м представили первый полнометражный звуковой фильм «Дон Жуан». Хотя в фильме было полно музыкальных эффектов, публика встретила его прохладно, а критики и вовсе разнесли кино в пух и прах. Но всего через год когда Warner Brothers показала фильм «Певец джаза», в котором музыкальные номера перемежались с диалоговыми сценами, — и о звуковом кино заговорили на каждом углу. Как и о ведущем актере картины — звездном Эле Джонсоне, которого теперь можно было послушать всего за несколько центов. Warner Brothers сразу сообразила, что за talkies, как стали называть первые звуковые фильмы, будущее кинобизнеса и уже на следующий год выпустила полностью диалоговое кино «Огни Нью-Йорка» (1929).
Почему первым диалоговым фильмом стала гангстерская драма категории B? Едва ли разговоры, заменившие музыку и интертитры, могли надолго увлечь зрителей. Поэтому пионером стал фильм о бутлегерах, которые дерзко и местами грязно разговаривали. Снимать такое кино было дешево, а зрители валом шли слушать эффектные диалоги гангстеров. Как и в случае с «Певцом джаза», секретом успеха «Огней Нью-Йорка» была звуковая копия уже существующей реальности. На первый полностью звуковой фильм зрители пошли во многом из-за титульной звезды и дешевой альтернативы популярным бродвейским шоу. А первый диалоговый фильм добился успеха, потому что аудитория и так была заражена газетными историями о подпольном бутлегерском мире.
После успеха «Огней Нью-Йорка» Warner Brothers сделала ставку именно на гангстерский жанр, предполагавший рев моторов, вой сирен, выстрелы и, главное, колкие диалоги. Чуть позже экономившая на всем студия даже учредила должность режиссера по диалогам (на нее наняли Уильяма Кигли, бывшего постановщика того самого бродвейского мюзикла Penny Arcade). Мошенники и бутлегеры первыми удостоились экранного образа, говорящего с массами, а речь полилась с экранов со скоростью пулеметных очередей.
В 1929 году, когда Уорнеры согласились купить у Эла Джонсона права на мюзикл Penny Arcade, он настоял, чтобы в киноверсии студия сохранила роли за артистами Джоан Блонделл и Джеймсом Кэгни. Это бы сократило время на производство, так что у Уорнеров не было причин отказываться. Мюзикл экранизировали за три недели и выпустили под названием «Праздник грешника» (1930). Сразу после премьеры и комплиментарных отзывов в адрес Кэгни и Блонделл, Warner Brothers продлили с ними контракты. Вскоре Джеймс Кэгни стал появляться в четырех гангстерских фильмах в год. Его водевильно-спортивная пластика синхронизировались с нечеловечески быстрой жаргонной речью и обрамляла каждую из отчеканенных фраз. Уже в первом фильме Кэгни привнес на экран ровно то, что требовалось новому формату кино, – сплошной аудиовизуальный перформанс. Так у talkies появился свой Чарли Чаплин.
Для простоты производства большинство talkies были визуально простецкими фильмами: повторяющаяся мизансцена начала 1930-х — никакой глубины кадра, два персонажа сидят друг напротив друга и разговаривают. Вкрапления жаргона, вест-сайдского говорка, акцентов и иностранных языков развлекали аудиторию на ура. Попутно отдельные кинематографисты уже начинали экспериментировать с синхронизированной речью как с новым средством киноповествования.
С такой экспериментальной сцены начинался второй фильм Кэгни «Ворота в Ад» (1930). Городская квартира, две девушки раскладывают карты, на диване дремлет мужчина. Вдруг в кадр врывается автомобильный гудок, и проснувшийся персонаж говорит подруге: «Это кто-то из парней, поди, глянь».
Чтобы изобразить то же самое в немом фильме, нужно было бы показать парней прежде, чем персонаж в квартире смог бы их представить. Но теперь звук позволял связывать разные пространства (улицу и квартиру) без костылей интертитров и броского монтажа. Это было второе чудо, которое явило кино: вопреки законам физики, скорость звука стала опережать скорость света. Пока сменяющие друга друга кадры показывали персонажей в разных пространствах, звуковая дорожка начала объединять их в огромный взаимосвязанный мир.
Девушка из упомянутой сцены возвращается в квартиру и произносит: «Там внизу Мунк, говорит, что-то срочное». Камера снимает ее с нижнего угла, визуально повторяя как звучащую реплику, так и ракурс, с которого гангстеры в машине только что смотрели на героиню. Одним движением камеры оператор материализовал голос актера на экране, сообщая акустически выпуклому изображению визуальный объем.
Динамика немых фильмов держалась преимущественно на монтаже, а с появлением звука кинематографисты постепенно стали стремиться к визуально плавному языку, больше сосредоточенному на глубоких кадрах и оригинальных мизансценах (от Дэвида Уорка Гриффита к Орсону Уэллсу).
Джеймс Кэгни стал важной частью этой эволюции кино. В отличие от прочих актеров, Кэгни играл без грубых переходов от одного выражения лица к другому. Пока звездный Лью Эйрза, игравший главаря бутлегеров в «Воротах в Ад», резко менял дерзкую улыбку на слезливость, его сайдкик Кэгни успевал сто раз облизнуть губы, прищурить и выпучить глаза, нервно сглотнуть и причмокнуть. Любую болтливую сцену Кэгни без подсказок режиссеров дополнял движениями и мимолетными гэгами. Он дергал бровью и закатывал глаза, по-мартышечьи грозил кулаками, внезапно кусал партнершу за ладошку. Бесчисленные повторы wait a minute, вариации рычащей you dirty rat, угуканья, смешки, присвистывания и щелканья языком наполняли жизнью даже самые клишированные фильмы. Игра Кэгни телесно утверждала новую пространственно-временную протяженность, которая открылась кинематографу благодаря звуку.
Всенародная популярность актера началась с четвертого фильма — «Враг общества» (1931), в котором он впервые оказался в главной роли и впервые сыграл не пританцовывающего мошенника, а канонического крутого парня (tough guy). Бессердечный эгоцентрик Том Пауэрс – первый голливудский киногангстер с прописанной биографией, который на глазах у зрителя вырастает из мелкого пакостника в крупного бутлегера и в конце концов приезжает к порогу матери завернутым в ковер.
Сцена, где Том Пауэрс впечатывает грейпфрут в лицо надоевшей подружке, впоследствии не раз называлась самой известной сценой американского кино, двигателем которого вплоть до последних лет была мужская вседозволенность. В автобиографии глава Warner Brothers Джек Уорнер писал, что именно бессмертная сцена с грейпфрутом побудила Уильяма Хейса броситься защищать кино от брутального контента, ведь «Бесчисленные юные любовники, замечавшие, что их подружкам нравится смотреть жесткие вещи, стали перенимать грейпфрутовую технику».
Но первыми, кто действительно перенял эту технику, были сами Уорнеры. После успеха «Врага общества» они сделали tough guy Кэгни своим главным товаром, и в трех следующих фильмах 1931 года персонажи актера называли «honey» как хрупких блондинок, так и толстомордых гангстеров, грозили кулаками всем без разбору и издевались над женщинами. Это трикстерское пренебрежение к границам дозволенного очень нравилось зрителям, но раздражало самого Кэгни. Вдобавок Warner Brothers отказывалась повышать зарплату уже звездному актеру, так что после успешной «Безумной блондинки» (1931) Кэгни сбежал обратно в Нью-Йорк. Уорнеры нашли способ все равно извлечь прибыль: сначала они распиарили Кэгни как антикорпоративного борца, а через год, когда тот вернулся на условиях повышенного оклада, разрекламировали как самого высокооплачиваемого американского гражданина. Кэгни стал олицетворением американской мечты: простым парнем с Вест-Сайда, добившимся успеха благодаря целеустремленности и упорству.
После возвращения к Warner Brothers Кэгни снялся в фильме «Такси!» (1932), опробовав новый имидж смельчака из народа – лидера банды таксистов, противостоящей крупному тресту. Неумение Кэгни водить не помешало Уорнерам подчеркивать якобы личную связь между персонажем и актером, которого они сами превратили в бунтаря. В 1932-м закрепление эффекта узнавания уже было основной бизнес-стратегией Уорнеров, поэтому после «Такси!» они сняли водителя-новичка Кэгни в образе безбашенного гонщика («Толпа ревет», 1932). При этом студию интересовало, чтобы зрители воспринимали экранные персоны Кэгни без отрыва от него самого. Так, в «Победитель забирает все» (1932) он сыграл боксера-любителя Джимми и самостоятельно поставил все сцены бокса, в «Джентльмене Джимми» (1934) актер появился в образе мошенника-тезки с бритыми висками, а в «Ирландском духе в нас» (1935) разыграл для Warner Brothers карту своего этнического происхождения.
После «Победитель забирает все» Кэгни снова попытался уйти от Warner Brothers, но через полгода писем от расстроенных фанатов студия предложила ему еще более крупный оклад и все же вернула. В трейлере нового фильма «Тяжело управлять» (1933) издевательски подчеркивалось, что новая роль подходит Джимми Кэгни «словно боксерская перчатка».
Поощряя желание зрителей смотреть, как Jimmy Cagney running into trouble again, Уорнеры отрабатывали расползающуюся по миру капиталистическую модель: массовое производство ради непрерывного потребления. В шоу-бизнесе эта модель опиралась, во-первых, на такие технологии копирования и воспроизводства, как фотография, радио и звуковое кино (затем добавилось ТВ); во-вторых, на иллюзорный диалог между массами и селебрити, который начался в 1927 году, когда Эл Джонсон впервые запел с киноэкранов собственным голосом.
В киномюзикле о заре звукового кино «Парад в огнях рампы» (1933) персонаж Джеймса Кэгни уже никак не был связан с миром криминала, зато изображал новый тип шоумена. В первом же кадре зрители видят бегущую строку над Нью-Йоркским театром: «Голливуд, Калифорния. Кинопродюсеры заявляют, что отныне будут производиться только говорящие картины. Эра немого кино закончилась».
Продюсер музыкальных комедий в исполнении Кэгни не верит этим глупостям, но тем же днем теряет работу, потому что владельцы театров начали крутить копеечное звуковое кино и потеряли интерес к мюзиклам. Проворный шоумен быстро соображает, как адаптироваться к резко изменившемуся рынку. Он предлагает продюсерам, которые все время пытаются ему недоплатить (показательная самоирония Warner Brothers), зрелищные шоу: их можно показывать в качестве прологов к фильмам — и так зарабатывать дополнительные деньги. Персонаж Кэгни неустанно генерирует идеи, не спит и не ест, чтобы поставить три шоу за три дня и заполучить контракт. Сказка заканчивается победой предприимчивого трудоголика, свадьбой и портретом Теодора Рузвельта, составленным из танцующих тел. Подобно персонажу Кэгни, образ президента символизирует победу Великой депрессии по эту сторону экрана.
Хотя по сюжету выигрывает именно театральный режиссер, вся последняя треть «Парада в огнях рампы» – сплошное торжество кино над сценическим искусством. Масштабные геометрические фигуры из людей (вроде фонтана из девушек-пловчих) эффектны не сами по себе, а потому что камера фиксирует их с самых невозможных ракурсов. Для Кэгни «Парад в огнях рампы» — полноценный дебют в роли экранного танцора и певца; того, кем актер действительно хотел себя видеть. В 1942 году именно такая роль в «Янки Дудл Денди» — еще одном патриотическом мюзикле — принесет Кэгни премию «Оскар».
После «Парада в огнях рампы» амплуа Кэгни окончательно разбилось на две крайности: tough guy с пластикой пламени и смешного танцора, все время грозящего кому-то кулаком. В «Убийственной леди» (1933) актер снова сыграл гангстера-женоненавистника и на радость зрителям оттаскал за волосы актрису Мэй Кларк, а в «В дело вступает флот» (1934) выступил в роли безобидного матроса-пройдохи. Как отмечал Джеймс Л. Найбауэр, Warner Brothers решили расширить диапазон ролей Джеймса Кэгни вовсе не по доброте душевной. В 1934-м стал действовать кодекс Хейса, неофициальный цензурный стандарт американского кино, вот в фильмах 1935 года tough guy Кэгни и стал преимущественно хорошим парнем.
Серьезная трансформация типажа началась с полицейского фильма «Джимены» (1935). В прологе шеф ФБР показывает подчиненным кино об истории ведомства, подчеркивая, что времена меняются, а враги общества остаются теми же. Здесь Кэгни главный герой фильма в фильме — адвокат Джеймс Дэвис, который также родился в Вест-Сайде и провел детство среди уличных банд. Кэгни-адвокат стоит перед камерой, обращаясь к присяжным с речью: «Что вы почувствуете, если на вас давит большая корпорация?» (Привет, Warner Brothers.) Камера отъезжает, адвокат сбивается и машет рукой, одним жестом обозначая, что на экране всего лишь спектакль. Вскоре к нему заходит клиент и просит защищать друга, который побил мать. «Ну, вы же знаете, как это бывает?» – говорит клиент, словно отыскивая в лице адвоката черты каноничного tough guy Тома Пауэрса. Тут адвокат Дэвис решает бросить роль врага общества и защитника мерзавцев — и пойти в агенты ФБР.
Параллельно с «Джименами» Кэгни снимался в одной из самых ритмичных комедий 1930-х — «Ирландский дух в нас». Он снова играл юного боксера, который хоть и вопил, что ни за что не станет копом, все же продолжал образ агента из «Джименов», который размахивает кулаками, но попадает ими лишь в негодяев. Кодекс Хейса заставил студию сторониться демонстративных грейпфрутовых бросков, и в «Ирландский дух в нас» агрессивный маскулинный тон был заметно смягчен. Пожилая мама (активный двойник матушки-наседки из «Врага общества»)самараздавала звонкие оплеухи, а роковая девушка обрела личную точку зрения.
В том же 1935 году зрители увидели Кэгни в еще более далеком от привычного образе. Warner Brothers рискнули экранизировать шекспировскую комедию «Сон в летнюю ночь» и в качестве режиссера наняли театрала-авангардиста Макса Рейнхардта, который до прихода нацистов к власти возглавлял театр в Берлине. Популяризатор движущихся декораций, Рейнхардт давно интересовался «движущейся фотографией», так что согласился на предложение Уорнеров не только из безвыходности эмигрантского положения. Его сорежиссером стал другой немецкий мигрант — Уильям Дитерле, который работал в Голливуде с самого начала 1930-х. Вместе с остальной командой они сделали из комедии Шекспира полную ручных спецэффектов фантасмагорию в духе Мельеса, которая теперь могла впечатлять не только визуальными, но и звуковыми чудесами.
Но поскольку до бума режиссероцентристской теории авторства оставалось еще два десятка лет, студия не могла использовать имена Рейнхардта и Дитерле в качестве рычагов рекламы. Даже имя Шекспира не казалось достаточно цепким, так что в трейлере «Сна в летнюю ночь» первым появлялся Джеймс Кэгни. Он играл Ника Боттома — самого карнавального, но второстепенного персонажа пьесы. Трейлер же обещал «величайшую роль» в карьере актера. И действительно – до этого дорогого экспериментального фильма знаменитый tough guy ни разу не превращался на экране буквально в осла. Чуть позже «Сон в летнюю ночь» получил два «Оскара» («Лучшая работа оператора» и «Лучший монтаж»), но Кэгни не изменил отношения к высоколобому проекту, участие в котором скорее смущало его, чем радовало.
Все в том же 1935-м на съемках комедии «Парень из Фриско» Кэгни переоделся в еще один исторический костюм — моряка из Сан-Франциско 1850-х. Он снова играл хорошего tough guy и снова ругался с Warner Brothers из-за надоевшего амплуа и маленького гонорара. Конфликт усугублялся, и Кэгни из демонстративного протеста, не спросив продюсеров и режиссера Говарда Хоукса, отрастил усы для съемок в новом фильме — «Нулевой предел» (1936). Это кино об авиации, где он крал шоу даже у пикирующего самолета, стало пятой работой актера за год, хотя по контракту ему было положено не более четырех фильмов.
Поставив Кэгни в условия стахановского производства, Warner Brothers подтолкнула его на очередную забастовку. Сразу после «Нулевого предела» актер начал судиться с Уорнерами, но по все еще действующему контракту не мог принять предложения других крупных студий (мейджор Metro-Goldwyn-Mayers очень хотел заполучить звезду). Тогда старший брат и менеджер Кэгни договорился, что актер сможет работать на новообразовавшейся студии Grand National. Но уже второй фильм с его участием (чересчур дорогой мюзикл «Есть о чем петь», 1937) обанкротил молодую компанию. Кэгни снова вернулся на Warner Brothers, и студия извлекла из этого максимальную прибыль: снова сняла культового актера в образе врага общества, сведя его на одной площадке с другими своими звездами –Хамфри Богартом и Ритой Хейворт.
Гангстерская драма «Ангелы с грязными лицами» (1938) дала новый виток образу крутого парня. Подростки Рокки Салливан (Кэгни) и Джером (Пэт О’Брайан, лучший друг и давний соактер Кэгни) все время проводят на улице. Рокки, как некогда Том Пауэрс, агрессивно задирает девчонок и подбивает друга на кражи. Однажды парни попадаются, и убежать от полиции удается лишь Джерому. Рокки берет всю вину на себя (немыслимый для Тома Пауэрса поступок), попадает за решетку на пару лет, но из-за отвратительного поведения проводит там девять. После освобождения бывший воришка становится гангстером, которого постоянно отмазывает ушлый адвокат (Богарт). Ему Рокки доверяет вести дела, когда снова садится в тюрьму. Все эти события умещаются в лаконичном прологе, и, когда персонаж Кэгни снова выходит на свободу, газеты пестрят заголовком «Пилот облетает мир за три дня, 19 часов, 17 минут». Вторя новостям, камера взмывает от передовицы, огибает шумную улицу и оказывается в церкви, где теперь служит Джером. Основной конфликт разворачивается именно между друзьями детства: отец Джером пытается спасти группу задиристых подростков от влияния Рокки Салливана.
Подобно двоякости самого Кэгни (непредсказуемый актер в предсказуемом амплуа), каждый уровень «Ангелов» состоит из двух измерений — действительного и виртуального. Крестовый поход против гангстеров отец Джером начинает, когда понимает, как связаны эти измерения. В газете печатают карикатуру, где Рокки Салливан изображен как «реальный» хозяин города, и священник решает, что даже самым неистовым проповедям уже не сравниться с силой медиа. Он склоняет на свою сторону крупного издателя, затем клеймит гангстеров в радио-программе. Общественность прислушивается, затем встает на уши, и полиция наконец организует расследование. Финальным ударом священника становится экстренный выпуск о казни Салливана на электрическом стуле. Чтобы «грязнолицые ангелы» разочаровались в кумире, Джером просит Рокки разыграть перед палачами слезы ужаса. Бандит идет на эту жертву, и журналисты трубят, что Рокки Салливан умер трусливой крысой. Подростки требуют священника подтвердить слухи, и тот говорит, что все так и было.
Изменение образа tough guy отражает модель массового производства Warner Brothers: в 1930-е каждый их фильм напоминал предыдущий, одновременно выдавая набор новых деталей для дальнейшего тиражирования. Недаром еще в финале «Врага общества» подстреленный Том Пауэрс намекал на будущее копирование образа, падая с фразой I ain’t so tough.
Газетные заголовки, телефоны, радио и звездные лица в касте – важнейшие тропы и атрибуты фильмов 1930-х. Все они символизировали ширящуюся массовую культуру, которая благодаря технологиям копирования и воспроизводства научилась размывать любые границы и истины. В «Ангелах» именно медиа позволяют tough guy превратиться из бездушного автомата в благородного героя. Кэгни как всегда телесно воплощает траекторию персонажа: в начале он играет Тома Пауэрса, вместо грейпфрута кидающегося банкой соленых огурцов, но затем становится сдержаннее. За эту роль актер был впервые номинирован на «Оскар» – и не выиграл, скорее всего, потому что в конце хейсианских 1930-х «гангстеру» не полагалась золотая статуэтка.
Вскоре Warner Brothers выпустила еще два хита с Кэгни и Богартом: вестерн «Парень из Оклахомы» (1939) и нуарную драму «Ревущие двадцатые» (1939). В вестерне Кэгни была предоставлена небывалая творческая свобода и впервые разрешено играть в потасканной одежде, которая всегда нравилась актеру больше смокингов (Богарт издевался, что в огромной ковбойской шляпе Кэгни похож на гриб).
«Ревущие двадцатые» (по задумке режиссера Рауля Уолша) должны были стать фильмом, подводящим черту под двумя десятилетиям американского кино и их титульными героями – бутлегерами 1920-х и гангстерами 1930-х. Фильм открывался лентой срочных новостей, характерным для этих десятилетий тропом, только здесь новости освещали не городские происшествия, а их широкий исторический контекст.
После эпиграфа Марка Хеллингера (сценариста «Ревущих двадцатых» и будущего влиятельного продюсера фильмов-нуар) о том, что перед зрителем «фильм-воспоминание», каждый персонаж списан с реального прототипа, на экране проносится монтажный клип с Гитлером и Муссолини. Закадровый голос сообщает, что в эпоху страха перед европейскими агрессорами американцы забывают о собственных героях. Тут на экране появляется Джеймс Кэгни. Он ползет по полю боя Первой мировой и кувырком запрыгивает в окоп к спокойно прикуривающему Хамфри Богарту. Новая глава снова открывается новостной хроникой – война закончена, солдаты возвращаются домой, женские юбки и стрижки становятся короче, а 36 штатов запрещают алкоголь. Из-за безработицы порядочного персонажа Кэгни втягивают в бутлегерский бизнес, и через некоторое время он с приятелем уже мешает джин в маленькой ванной. В 1924 году сухой закон становится еще жестче, но из-за разросшегося черного рынка пить начинают даже школьники. В одной из передряг вчерашний солдат встречает сослуживца (Богарта), и вместе они начинают колотить бизнес нового уровня. Новая хроникальная вставка: в 1929 году на улицах появляется автомат Томпсона и убийства начинают «происходить оптовыми партиями».
Учитывая, что фильм Уолша напирает на исторические рифмы, не трудно прочитать в образе автомата Томпсона отсылку к технологии Vitaphone, а на месте оптовых партий убийств и алкоголя — представить гангстерское звуковое кино. Но ревущие 20-е и вдохновленные ими 30-е закончились, динамичные криминальные драмы окончательно вытеснились фильмами-нуар, а экспрессивного Кэгни затмил холодный, как нож, Богарт.
В начале 1940-х Кэгни получил «Оскар» за балетный контроль над телом в «Янки Дудл Денди» и на волне успеха снова ушел с Warner Brothers. На этот раз актер смог организовать отдельную киностудию с родными братьями. В 1943-м Cagney Production выпустила историческую комедию «Джонни приходит поздно», в которой пасторальная музыка сопровождала почти каждый диалог, а душка Кэгни говорил непривычно мягким голосом. Ни этот, ни последующие фильмы братьев Кэгни не приняла аудитория, нежно любившая бренд Кэгни-Уорнеры. Актер в который раз вернулся к Warner Brothers и сыграл главную роль в криминальном нуаре «Белая горячка» (1949), последнем апдейте образа tough guy. Теперь это был не безжалостный грубиян («Враг общества»), не благородный бандит («Ангелы с грязными лицами») и не трагичный гангстер («Ревущие двадцатые»), а убийца-психопат с патологической привязанностью к столь же невменяемой матери.
Чтобы избежать газовой камеры за кровавое преступление, Коди Джаретт подстраивает себе срок за мелкое ограбление и садится в тюрьму на пару лет. С ним начинает дружить агент под прикрытием, который должен разузнать про реальные махинации Коди. Однажды бандит подстраивает побег, чтобы поквитаться с предавшим его соратником и неверной женой. Но после вороха передряг взрывает себя рядом с цистернами нефти, чтобы не достаться настигшей его полиции.
В «Белой горячке» стражи порядка наконец-то перестали быть марионетками в гангстерских разборках или альтернативой нечестному труду — и предстали единственной силой добра. Помимо эйблистских мотивов слабость бандитов перед полицией подсвечивалась принципиальной для Warner Brothers темой звуковых технологий. Сокамерник Коди в тюрьме носит слуховой аппарат и читает по губам, но агент обманывает его, всего лишь прикрыв рот рукой. Предатель вешает на дверь колокольчик, который должен предупредить о приближении Коди, но и эта примитивная уловка не срабатывает. Вся банда гибнет в результате полицейской спецоперации со сложной радиоаппаратурой, и зрителям отчетливо намекают, что гангстерский образ жизни уже безвозвратно устарел.
Коди Джаррет был нуарной версией tough guy, считает Патрик МакДжиллан. Психотичный герой бродил среди сложно поставленного, перенаселенного тенями фильма Рауля Уолша, нервно скалился и мало улыбался. Но нового оборота карьеры Кэгни после «Белой горячки» не произошло. В начале 1950-х Cagny Productions, пытавшаяся противопоставлять уорнеровскому tough guy оптимистичного героя-моралиста, окончательно провалилась, а сам актер стал живым памятником мюзиклов и гангстерского кино, заложником ослепительной карьеры. В ленте «Семеро маленьких Фоев» (1955) Кэгни исполнил роль самого себя, играющего в культовом мюзикле «Янки Дудл Денди». В том же году зрители тепло приняли очередную эксплуатацию темы ревущих 20-х – драму «Люби меня или покинь меня» (1955), поставленную на Metro-Goldwyn-Mayer, а чуть позже – байопик культового актера Лона Чейни «Человек с тысячью лиц» (1957), снятый на Universal.
Как и его герой в этом фильме, Кэгни не только имел личную историю успеха, но и при жизни стал частью истории кино. Еще в 1930-е общим местом в рецензиях на фильмы с Кэгни были комплименты его выдающейся игре на фоне стандартных сюжетов. Неудивительно, что в 1950-е Кэгни высоко оценил Жан-Люк Годар, один из создателей теории авторства, согласно которой автором можно признать режиссера, который умел строить личное высказывание при жестких рамках жанра и студийном контроле. В 1970-м молодой кинокритик Патрик МакДжиллиан применил перспективу auteur сinemaкДжеймсуКэгни. Среди прочего МакДжиллан писал, что экранная персона Кэгни сложилась в фильмах тех режиссеров, которые интересовались скоростью работы и не тратили время на индивидуальную работу с актерами (Ллойд Фрэнсис Бэкон, Уильям Кигли и Рой Дел Рут), поэтому Кэгни ковал образ исключительно самостоятельно.
В 1957 году Кэгни ненадолго пересел в режиссерское кресло. Единственный поставленный им фильм — нуар «Кратчайший путь в ад» — начинался с пролога, где Кэгни лично представлял молодых актеров. Опираясь на кресло со своим именем, он смотрел прямо в объектив и говорил, что самый важный элемент кино – это человек перед камерой. «Кратчайший путь в ад» был режиссерски слаб, и из уважения к Кэгни The New York Daily News даже отказалась писать рецензию. Как позже говорил Орсон Уэллс, Кэгни был «величайшим актером, когда-либо стоявшим перед камерой». При этом у него с трудом выходило управлять кадром извне – в качестве режиссера или продюсера.
Перед почетной пенсией Кэгни еще один раз блеснул в подвижном комедийном образе — у Билли Уайлдера в «Один, два, три» (1961). Фильме про американского магната в разделенном Берлине, дочь которого влюбляется в коммуниста. 70-е актер провел на ферме с женой, копаясь в саду и периодически отказываясь от ролей. В 1974-м он был удостоен почетной награды за заслуги перед кинематографом – второй премиант после режиссера Джона Форда. Кэгни поднимался на сцену, словно играя одного из своих классических персонажей, и выпалил монолог об искусстве с целой батареей шуток.
В последнем фильме — «Регтайм» (1981) Милоша Формана — 82-летний Кэгни снялся по рекомендации врачей, настаивавших на физической активности. Символично, что на постпродакшене пожилого Кэгни пришлось переозвучивать: кажется, почти 70 звуковых фильмов, в которых он снялся, навсегда присвоили его знаменитый звонкий голос.
Похожее произошло и с самой технологией синхронного звука в кино. Еще в середине 1930-х звук перестал быть самостоятельным аттракционом, и лейбл Vitaphone пропал с начальной заставки Warner Brothers. Talkies превратились в единственный формат популярного кино, стали растиражированной иллюзией, которая с каждым годом побуждала все больше людей жить в двух мирах одновременно — реальном и экранном. Этот почти магический опыт отражали звезды Золотого Голливуда, накрепко связанные с экранными аватарами. Этот опыт всецело отражает биография Джеймса Кэгни.
Чуть больше 50 лет назад, 20 июля 1973 года, ушел из жизни Брюс Ли — человек, который заново познакомил Запад с Востоком и переизобрел экшен-кино.
С момента его смерти VFX-индустрия улетела в заоблачные выси, но, что удивительно, боевые танцы «Маленького дракона» и сегодня могут вызвать зрительский восторг — даже после крупнобюджетных многосериек типа «Джон Уик» и «Миссия: невыполнима».
Реализм схватки: революция в гонконгском кино
В конце июня на стриминге Max (бывший HBO Max) вышел третий сезон костюмного эпика «Воин». Сюжет все тот же: XIX век, американский Чайна-таун, война тонгов, а в центре — виртуоз кунг-фу, приплывший из далекого Китая. Как известно, проект ждал своего часа без малого 50 лет, а придумал его Брюс Ли — на тот момент (начало 1970-х) он успел лишь засветиться в нескольких проектах на телевидении. Сериал изначально назывался «А Зам». Ли подготовил сценарный план и рассчитывал получить главную роль, но местные продюсеры упрямо воротили нос: Голливуд в ту эпоху не привечал азиатов. Самый вопиющий кейс в этом плане — это теледрама «Кунг-фу», частично основанная на концепте «А Зама». По сюжету мастер боевых искусств Квай Чан Кейн колесит по фронтиру в поисках своего пропавшего брата. На главную роль пробовался сам Брюс Ли, но в итоге она отошла американцу Дэвиду Кэррадайну — продюсеры даже не постеснялись выдать бритого европеоида за шаолиньского монаха. В 2023 году, когда идет экспансия Востока на большие и малые экраны (вспомним «Грызню» в топах Netflix или «Все, везде и сразу» в триумфаторах «Оскара»), все это кажется, мягко говоря, странным.
«Выход Дракона» / Enter the Dragon (1973)
Разочарованный Брюс Ли в итоге покинул Штаты в 1971 году. На тот момент его главная актерская удача — это роль драчуна Като в «Зеленом шершне», приключенческом сериале от телеканала ABC (из-за низких рейтингов шоу прикрыли после первого сезона). Феномен артиста зародился в Гонконге, где он провел детство и юность.
Вплоть до конца 1960-х важной частью китайского проката были ленты в жанре уся. Это странная смесь супергероики и гламурного фэнтези, где персонажи владели кунг-фу, а еще нарушали все мыслимые и немыслимые законы природы. Они двигались со скоростью звука, парили в воздухе, силой мысли управляли предметами. Для такого магического трюкачества требовались тросы, трамплины, а также ускоренный монтаж, который прятал в склейках каскадерские хитрости. В начале 1970-х им на смену пришли более приземленные боевики, и Брюс Ли сыграл чуть ли не ключевую роль в этом «реалистическом» повороте. Отныне левитации, исчезновения и прочая фантастическая чепуха были не в чести. Боевые сцены снимались на среднем плане и долгими кадрами — чтобы зритель, прямо как в современной спортивной трансляции, мог разглядеть все движения и падения действующих лиц в их непрерывности.
«Большой босс»/ Tang shan da xiong (1971)
Конечно, сегодня все эти пляски смерти смотрятся весьма условно: слишком уж много бутафорских синяков, опереточных бандитов и мультяшных саунд-эффектов (впрочем, они уравновешиваются крутейшим визуалом — с резким зуммированием, слоу-мо, дуэлью взглядов на «крупняках» и съемкой от первого лица). Но главное, что после успеха картин вроде «Большой босс» и «Кулак ярости» (они были произведены на культовой студии Golden Harvest в 1971 и 1972 годах соответственно и собрали бешеную кассу в национальном прокате) мейджор Warner Bros. пригласил Брюса Ли в свой проект «Выход дракона». Правда, и в этом случае опасливые продюсеры не рискнули оставить на авансцене одного только азиата и дали ему в напарники двух американцев — чемпиона по каратэ Джима Келли и артиста Джона Сэксона.
Поединок как балет: революция в американском кино
В Штатах у Брюса Ли была частная школа боевых искусств. За свои уроки он брал астрономические гонорары, среди его учеников были голливудские артисты (Стив МакКуин, Джеймс Гарнер, а также Дин Мартин и Шэрон Тейт, которых он инструктировал перед съемками шпионской комедии «Команда разрушителей») и звезды NBA (центровой «Милуоки Бакс» Карим Абдул-Джаббар). Спрос на занятия был отчасти обусловлен тем, что Брюс Ли был настоящим авангардистом в области боевых искусств. Ближе к концу 1960-х он создал гибридный стиль джиткундо, который объединял в себе элементы ушу, джиу-джитсу и английского бокса. Основной императив его техники — отбросить строгие правила других стилей, адаптироваться под боевые обстоятельства, импровизировать и сбивать с толку противника. Все эти качества он демонстрировал в своих картинах.
Брюс Ли, актриса Нора Мяо и режиссер «Кулака ярости» Ло Вай, 1971 год
До 1970-х годов голливудский мордобой был весьма грубым зрелищем, который сводился к широким махам, возне и беспорядочным тычкам (это относится в том числе к ранней бондиане). Благодаря Брюсу Ли эстетика подобных шоу-стопперов радикально изменилась: обновилась и пластика экшен-героев, и хореография боя. Возник даже новый тип маскулинности, где ценилась уже не гипертрофия мышц и былинная сила, но прыть и ловкость движений (поэтому ближе к 1980-м в американском кино обрели большую популярность Жан-Клод Ван-Дамм и Чак Норрис, чуть позднее — Стивен Сигал).
Фанаты на похоронах Брюса Ли в Гонконге, 1973 год
Кроме того, Брюс Ли переизобрел образ восточного человека на Западе — а значит, сделал очень многое для пресловутой голливудской инклюзивности (конечно, тут еще сильно помог Джеки Чан — еще один суперстар из Гонконга, который привнес в атмосферу кулачного боевика элементы комедии и слэпстика). Американские студии вдруг сообразили, что китайцы могут быть не только трикстерами, молчаливыми слугами и продавцами опиума. Во многом благодаря этому в Штаты чуть позднее перебрались многие восточные артисты, среди них — Джет Ли, Донни Йен, Мэгги Чун и Мишель Йео. Даже сериальная индустрия преодолела свой консерватизм и включила в свой репертуар телешоу о боевых искусствах. Яркий пример тут — хит 1990-х «Крутой Уокер» с Чаком Норрисом, а также «Китайский городовой» (он продержался в эфире два года, но зато это первый случай, когда в американском прайм-тайме появился протагонист-азиат).
«Брюсплотейшн»: плагиат, оммаж и пародии
В 1972 году в американский прокат вышел «Король-боксер», сделанный на известнейшей киностудии Shaw Brother (ее эмблема, к слову, красуется на начальных титрах «Убить Билла» — притом что компания не была никак связана с производством диптиха, это просто-напросто очередной тарантиновский оммаж). «Король-боксер» — первый кунг-фу-боевик из Гонконга, который дошел до экранов США. После этого индустрия стала активно работать на экспорт, но случилось непредвиденное: 32-летний Брюс Ли, приняв таблетку от головной боли, вскоре почувствовал острую боль — лекарство вызвало отек мозга, отчего артист скончался. Рынок был не готов мириться с гибелью своего главного артиста и решился на предельно бесстыжее коммерческое надувательство: продюсеры искали актеров с похожей внешностью, давали им псевдонимы типа Bruce Li, Bruce Lai или Bruce Le (напомним, что у великого артиста было имя Bruce Lee) и снимали с ними ленты. Затем они выпускали эту продукцию в прокат, надеясь, что зритель не заметит подмены. Впоследствии в киноведческой литературе этот феномен получил название Bruceploitation — то есть эксплуатация, паразитирование на популярности Брюса Ли и его творчества.
«Брюсплотейшен» (уже в хорошем смысле) продолжается и по сей день — иногда в форме заимствований (как, например, в «Матрице», у которой не так давно вышел очередной сиквел), иногда в форме откровенной пародии и троллинга (так было у Тарантино в «Однажды... в Голливуде»: там Брюс Ли представлен как совсем уж карикатурный балабол, за что на режиссера обиделись родственники актера, а картину сняли временно с проката в КНР). Все это свидетельствует лишь об одном: западная поп-культура так и не оправилась от ударов великого китайца. Как дополнительное подтверждение: прямо сейчас тайванец Энг Ли и киностудия Sony готовят о нем байопик.
Вспоминаем историю экранизаций Ремарка — от староголливудских адаптаций до современных постановок Netflix.
Эрих Мария Ремарк — классик немецкой литературы, писавший о кошмарах фронтовой жизни и сложностях послевоенной адаптации. Несмотря на гигантские тиражи и частые переиздания, его писательский статус был неоднозначным даже при жизни: некоторые коллеги и критики (в их числе еще один хроникер «потерянного поколения» Фрэнсис Скотт Фицджеральд, а также лидер немецкой интеллигентской диаспоры в США Томас Манн) обвиняли его в бульварной сентиментальщине и шутили, что главная удача Ремарка — это Марлен Дитрих. Другие же (например, Стефан Цвейг), напротив, высоко ценили его романы и считали их образцом военной прозы. Некоторые из его книг становились основой фильмов, порой — настоящих шедевров.
«На Западном фронте без перемен»: Ремарк и Голливуд 1930-х
«На Западном фронте» вышел из печати в 1929 году. Книга, которую спустя несколько лет нацистские охранители будут сжигать за якобы клевету и вопиющий антипатриотизм, сильно отличалась от предельно ангажированных военных романов Веймарской республики, оправдывающих поражение Германии в Первой мировой и героизирующих павших немецких солдат. История 17-летнего Пауля Боймера, который, наслушавшись учителя-патриота, вступает в ряды имперской армии и отправляется с друзьями на фронт, была максимально далека от штампов подобной эпической литературы: герои Ремарка как-то совсем бесславно гибнут в окопах, а еще думают не о подвигах, а о том, где бы разжиться пайком и кому достанутся кирзовые сапоги после смерти товарища.
«На Западном фронте без перемен» (1930)
Вскоре после публикации голливудский мейджор Universal Pictures выкупил права на книгу, мгновенно ставшую бестселлером. Отчасти тут сказалась чисто коммерческая конъюнктура: к тому моменту в американском кино жанр военного фильма был на подъеме (одна из самых кассовых лент 1920-х — «Большой парад» Кинга Видора; как следствие, в 1930 году наряду с «Западным фронтом» вышел еще авиаторский эпик Говарда Хьюза «Ангелы ада», а также окопная драма Джеймса Уэйла «Конец пути»). Впрочем, проект стал еще и личным высказыванием для Льюиса Майлстоуна — уроженца Кишинева, который в 1913 году перебрался в Штаты, а в 1917-м отправился добровольцем воевать во Францию. Выходит, что бывший фронтовик снял сострадательное кино о своих врагах — более гуманистического жеста и не придумаешь.
«На Западном фронте без перемен» (1930)
Позиционная война на Западном фронте стала емким образом, суммирующим чудовищный абсурд войны в принципе. Чтобы прорвать оборону противника, солдаты использовали химическое оружие, танки и самолеты — это привело к колоссальным жертвам с обеих сторон (порядка трех миллионов), притом что никакого стратегического изменения эти бои не принесли: линия осталась практически неизменной. Благодаря своим практическим эффектам (очень достоверным!) адаптация смотрится блестяще даже в 2023 году. Кроме того, режиссер мастерски использует глубину кадра: тщательно продуманные мизансцены совмещают в одном изображении мирную жизнь (школьные уроки, деловые разговоры, домашняя суета — все это на переднем плане) и солдатский марш (он на заднем плане, в прямоугольнике окна), показывая, что война проникла во все, даже самые интимные закоулки жизни. Есть тут и пронзительные монтажные решения: например, в финале статический кадр кладбища, усеянного свежими крестами, наслаивается на кадр с марширующими юнцами, каждый из которых поворачивается на долю секунды к камере и с укором смотрит на зрителя, в объектив.
«Время любить и время умирать»: Ремарк и послевоенное кино США
«Да, теперь-то начинается самая мерзость!» — восклицает комроты Хеель, один из героев ремарковского «Возвращения», когда вскоре после объявления перемирия он видит понурые лица молодых сослуживцев. Мирная жизнь действительно не подарит им счастья, не снимет печать зла, не исцелит травмированные души. Ремарк был убежден, что война не остается в прошлом, а пребывает в вечном настоящем — поэтому многие его герои, вроде бы давно покинувшие фронт и вернувшиеся домой, не могут избавиться от фантомов памяти.
«Время любить и время умирать» (1958)
В картине «Время любить и время умирать», снятой виртуозом голливудской мелодрамы Дугласом Сирком в 1958 году, тоже возникает мотив возвращения. Главный герой фильма — немецкий офицер, прибывший из снежной России на трехнедельную побывку домой. Война там перевернула все иерархии: к примеру, бывший неуч и недотепа Альфонс Биндинг поднялся до высоких кругов НСДАП, посадил бывших недругов в концлагеря, стал коллекционировать картины и даже слушать классическую музыку — он в ней ни черта не смыслит, но уважительно слушает пианистов, под чью игру плакал сам Гитлер.
«Время любить и время умирать» (1958)
После окончания Второй мировой проблематика возвращения и поствоенной адаптации стала предельно важной для голливудского кино. Неспроста трехчасовая сага Уильяма Уайлера «Лучшие годы нашей жизни» (1946), рассказывающая о судьбе молодых ветеранов, получила семь «Оскаров» и стала одним из самых кассовых фильмов десятилетия. Позже последовали картины, которые исследовали ту же проблему: например, «Мужчины» Фреда Циннемана, рассказывающая о любви парализованного лейтенанта и молодой медсестры, и «Блестящая победа» Марка Робсона, посвященная ослепшему сержанту. Техниколоровая лавстори Дугласа Сирка — отдаленное следствие этого тренда: режиссер снял кино об упрямой попытке жить своей жизнью, несмотря на смерть вокруг, обнищание и разруху. Вновь, как это часто бывает у Ремарка, перед нами Германия в год нулевой: страна, превращенная в руины, которую раздирают инфляция и голод, где орудуют шлюхи, прохиндеи и спившиеся офицеры.
«Время любить и время умирать» (1958)
«Время любить» интересно среди прочего тем, что в фильме появляется сам Ремарк — в роли профессора Польмана, который выступает в роли совести немецкой нации: он верует в Бога, спасает еврея и живет среди руин античной культуры. Его рассуждения о личной и коллективной ответственности исправляют и главного героя — раскаявшегося нациста, который под конец спасает из плена русских партизан.
«Жизнь взаймы»: Ремарк и новый Голливуд
Ближе к концу 1970-х, вскоре после окончания Вьетнама, новоголливудские бунтари стали всерьез критиковать внешнеполитические действия страны. Кажется, что Ремарк со своим антивоенным пафосом пришелся бы ко времени, но «прямых» адаптаций его военных романов в ту пору не было. Если не считать Роберта Олтмена и его «Военно-полевой госпиталь», режиссеры той опоры говорили о Вьетнаме прямо, не прибегая ни к каким историческим аналогиям. Впрочем, «Таксист» Мартина Скорсезе, рассказывающий о психозах бывшего пехотинца, очень уж напоминает ремарковское «Возвращение»: циничные монологи Трэвиса Бикла, с отвращением смотрящего на ночную жизнь Нью-Йорка, прекрасно рифмуются со словами и наблюдениями персонажей книги.
«Жизнь взаймы» (1977)
И тем не менее в 1970-е на экранах появилась другая, невоенная экранизация — «Жизнь взаймы» Сидни Поллака, рассказывающая о недолгой любви успешного гонщика и смертельно больной девушки. Для Ремарка всякая романтическая связь обречена: это подтверждают и «Три товарища» (у книги есть экранизация — правда, весьма посредственная: она вышла в 1938 году, ее снял оскароносец Фрэнк Борзеги), и «Триумфальная арка» (картина с Ингрид Бергман и Чарльзом Лоутоном вышла на большие экраны в 1948 году, ее вновь снял Льюис Майлстоун — правда, успеха «Западного фронта» она не повторила).
«Триумфальная арка» (1948)
«Жизнь взаймы» с Аль Пачино в главной роли — из той же оперы: фильм напоминает вольный ремейк сверхуспешной мелодрамы Клода Лелуша «Мужчина и женщина» (там тоже была любовь, гонки и ощущение обреченности), но голливудский аналог напрочь лишен той исполнительской живости и непосредственности, которые и составляли шарм французской ленты. Из-за этого «Жизнь взаймы» получилась весьма безжизненной и была признана оглушительным провалом.
И снова «Западный фронт»: Ремарк и современность
В 2022 году Netflix выдвинул на «Оскар» новую версию «На Западном фронте» — на этот раз немецкоязычную (это первая адаптация романа в Германии). Режиссером и сценаристом выступил Эдвард Бергер — сорежиссер нескольких сериальных хитов («Патрик Мелроуз», «Ваша честь»). Его картина совмещает, казалось бы, несовместимые вещи пацифистский заряд и зрелищность. Впрочем, тут ничего удивительного: шок давно стал одним из главных стимулов потребления в современной культуре.
«На Западном фронте без перемен» (2022)
В новом «Западном фронте», как и полагается по антимилитаристским канонам, батальный эпос избегает всякой возвышенно-героической риторики: тут нет рапида, живописных падений, красивых предсмертных речей, патетической музыки за кадром. Но есть окопная грязь, животный страх и слезы, нелепые и жестокие смерти, снятые с дотошным натурализмом, — в общем, все то, что деэстетизирует войну и внушает ужас. «На Западном фронте» попал не только в интернациональный, но и в основной конкурс «Оскара» — довольно редкая ситуация для премии — и получил статуэтку как лучший фильм на иностранном языке и три технические награды. Новый «Западный фронт», пожалуй, отличный контраргумент хулителям творчества Ремарка: выходит, что в эпоху бесконечных франшиз и оголтелой эксплуатации интеллектуальной собственности он не только оказался востребованным, но еще и дал жизнь одной из главных киносенсаций года.
Подробный путеводитель по миру теней, заманивающий зрителя во все главные фильмы-ловушки жанра — от классических историй, вдохновленных криминальными романами, до поздних жанровых метаморфоз, соединяющих нуар с комиксами, киберпанком и сюрреализмом.
«Поцелуй меня насмерть», 1955, Роберт Олдрич
«Все должно быть безупречно, до самого конца»
(из фильма «Двойная страховка»)
Если бы американские критики не были так высокомерны в 40-е годы, то сегодня мы, возможно, не использовали бы французский термин noir для обозначения таких фильмов, как «Мальтийский сокол», «Двойная страховка» или «Убийцы». Мы, возможно, говорили бы «черный фильм», или фильм «черной серии», или того лучше — hard-boiled film, имея в виду связь подобных образцов с традицией «круто сваренного» черного романа (hard-boiled). Тем не менее история распорядилась иначе, и первыми, кто заговорил о нуаре, были французские синефилы.
В начале было слово. В 1946 году Нино Франк запустил в обиход выражение film noir, позаимствовав его из книжной серии Марселя Дуамеля Serie noire. Однако стать термином, подразумевающим под собой фильмы со схожими чертами и интонацией, нуар смог только в 1955 году, когда во Франции вышла книга Раймона Борде и Этьена Шаметона «Панорама американских кинонуаров», моментально ставшая киноведческим бестселлером. Рассматривая такие американские образцы, как «Мальтийский сокол» (1941) Джона Хьюстона, «Двойная страховка» (1944) Билли Уайлдера, «Убийство, моя дорогая» (1944) Эдварда Дмитрыка, «Женщина в окне» (1944) Фрица Ланга, «Лаура» (1944) Отто Преминджера, «Гильда» (1946) Чарлза Видора, «Большой сон» (1946) Ховарда Хоукса, «Леди в озере» (1946) Роберта Монтгомери, «Убийцы» (1946) Роберта Сиодмака, «Почтальон всегда звонит дважды» (1946) Тея Гарнета, «Из прошлого» (1947) Жака Турнера, «Обнаженный город» (1948) Жюля Дассена и ряд других, авторы книги констатировали появление целой серии мрачных фильмов, выдержанных не столько в канонах полицейского или гангстерского жанров, сколько предлагающих «новые криминальные приключения» или «новую криминальную психологию».
«Леди из Шанхая», 1947, Орсон Уэллс
Странность, эротичность, кошмар, жестокость, амбивалентность — вот ключевые слова, которые уже тогда были найдены для американских нуаров. События большей части из них закручивались вокруг убийства. Подспудная одержимость смертью или динамизм жестокой смерти находили в нуарах свои впечатляющие визуальные решения, как, например, в «Убийцах», где свет от пистолетных выстрелов подосланных киллеров взрывал несколько раз темноту комнаты и обмякшая рука жертвы свидетельствовала о том, что дело сделано, или как в «Двойной страховке», где момент преступления отмечали три автомобильных сигнала и крупный план непроницаемого лица героини Барбары Стенвик, подстроившей вместе со своим любовником смерть мужа от несчастного случая. Или еще лучше — в фильме «Леди из Шанхая» (1947) Орсона Уэллса, где финальная разборка между убийцей-мужем, убийцей-женой и обвиненным в убийстве любовником происходила в зеркальной комнате и имела с десяток отражений.
Завороженность авторов преступлением в нуаре куда сильнее, чем завороженность наказанием. Не из-за этого ли постановщик «Двойной страховки» Билли Уайлдер изъял из своего фильма финальную сцену смерти преступника на электрическом стуле? Подобный финал сразу бы вывел звучание фильма в регистр социальной критики — то есть в зону предшественников нуара, американских гангстерских фильмов 30-х годов, вроде «Я — беглый каторжник» Мервина Ле Роя или «Ревущие 20-е» Рауля Уолша. Нуары — фильмы о преступлении, но не документы преступления. Даже чуть ли не единственное исключение — один из поздних нуаров «Убийство» (1956) Стэнли Кубрика, построенный под «документ», по часам фиксирующий дело об ограблении кассы ипподрома, рассказывал, скорее, о вмешательстве рока, планомерно разрушающего хитроумно задуманную преступниками комбинацию.
«Убийство», 1956, Стэнли Кубрик
Рок или судьба, разбивающая планы героев быстрее, чем могла бы их разбить полиция, в нуарах значили очень много. Моральный детерминизм, ведущий к расплате, включался сразу же, как только главный герой совершал один неверный шаг — чаще всего попадал под чары роковой женщины или (что значило почти то же самое) брался выполнить задание какого-нибудь вздорного богача, чтобы заработать деньги и уехать далеко-далеко с возлюбленной красавицей. То, что это шаг роковой, герои понимали не сразу. А когда понимали, ничего уже сделать не могли. Не отсюда ли та обреченная покорность героя Берта Ланкастера в начале «Убийц», не желающего бежать от киллеров и встретившего смерть, не сходя с кровати? И не отсюда ли та повышенная нервозность героя Ричарда Уидмарка в британском фильме Жюля Дассена «Ночь и город» (1950), задумавшего ради преуспеяния настроить друг против друга отца и сына, чтобы с помощью одного организовать в Лондоне греческие бои, которые бы начали конкурировать с предприятием второго…
Нуары исследовали преступление с точки зрения преступника, а не полицейского. Неслучайно повествование довольно часто велось от лица главного героя — частного детектива, страхового агента, писателя, ветерана войны, убийцы и даже убитого, как в «Сансет-бульваре» (1950). Через рассказ мир обретал смысл. «Из прошлого», «Леди из Шанхая», «Двойная страховка», «Лаура», «Почтальон всегда звонит дважды», «Рассчитаемся после смерти» — своим голосом за кадром герои этих и других фильмов как будто бы извлекали свой рассказ из прошлого, говорили, словно на исповеди. В картине «Почтальон всегда звонит дважды» эта «исповедь» была обыграна буквально: в финале зрителю давали понять, что рассказанная убийцей история о любовной связи с женой работодателя и двух попытках его убийства адресована священнику перед казнью. Похожий ход был разыгран в «Рассчитаемся после смерти» Джона Кромуэлла, где герой — ветеран войны, взявшийся расследовать убийство, в котором обвинили его боевого товарища, — также поначалу обращался со своим рассказом к священнику, но в финале переадресовывал его зрителю, который должен был стать главным свидетелем и моральным судьей преступников. Моральное видение жизни — неотъемлемая составляющая философии нуара. И хотя здесь жизнь раскрывалась во всей своей аморальности, за каждый неверно сделанный шаг героев ждала неминуемая расплата.
Рэймонд Чандлер
Голос за кадром, позволявший выстроить повествование как субъективный рассказ, являлся также следствием онтологической связи нуара и американского hard-boiled детектива. Черные романы (как их иногда называют) Дэшила Хэммета, Рэймонда Чандлера, Росса Макдоналда, Микки Спиллейна, по мнению теоретика кино Джона Кавелти, сотворили один из важнейших американских мифов. Центральной фигурой этого мифа был герой-сыщик, носитель субъективной точки зрения (the private eye hero), занимающий маргинальную позицию по отношению к официальным социальным институтам (вроде полиции или прокуратуры).
В мире, где, как писал Чандлер в своем эссе «Простое искусство убивать», «гангстеры правят нациями и городами, где отели, многоквартирные дома, роскошные рестораны принадлежат людям, которые сколотили свой капитал на содержании публичных домов, где звезда киноэкрана может быть наводчиком бандитской шайки, где ваш очаровательный сосед может оказаться главой подпольного игорного синдиката, где судья, у которого подвал ломится от запрещенного сухим законом спиртного, может отправить в тюрьму беднягу, у которого в кармане обнаружили полпинты виски, где мэр вашего города может относиться к убийству как к орудию наживы, где никто не может спокойно, без опаски за свою жизнь пройти по улице, потому что закон и порядок — это нечто, что мы обожаем на словах, но редко практикуем в жизни», — в таком мире все-таки мог найтись человек, не запятнанный и не запуганный.
«Леди в озере», 1946, Роберт Монтгомери
Частный сыщик вроде Филипа Марлоу или Сэма Спейда (сыгранных в кино Хамфри Богартом) вселял надежду на индивидуальную честность и способность разобраться с преступлением. Этот маргинальный герой, работающий вне официальных органов правопорядка и зарабатывающий не особенно много денег, рискуя жизнью, отстаивал интересы своего клиента, даже если последний старался использовать его как пешку в двойной игре. Он — человек чести и прямоты, который не мог сдаться, пока не найдет правосудие. В отличие от своих английских предшественников (вроде рациональных детективов Агаты Кристи и Дороти Сейерс, выстраивавших свой детективный метод на основе улик и рассказов свидетелей), сыщики черных романов вели расследование через непосредственные встречи и неожиданные столкновения с сетью преступной корпорации. Их частенько били, но они упорно пытались найти истину.
Подобные герои, как отмечал все тот же Кавелти, раскрывали не отдельного преступника, но коррумпированное общество, в котором богатые и респектабельные люди были связаны с гангстерами и продажными политиками. Своими действиями они помогали обнаружить ту двусмысленность, которая существовала между институциализированным законом и подлинным правосудием. Поскольку речь шла о погрязшем в преступлении обществе, а не об отдельном преступнике, официальная машина закона была не в состоянии вершить правосудие. Героям черных романов приходилось самим решать, какого рода наказание должно быть совершено в двусмысленном мире современной Америки. Таким образом, героический маргинальный персонаж, наследовавший героям-одиночкам вестерна, становился судьей и вершителем правосудия, а закон и порядок поддерживался только индивидуальной волей. В дальнейшем история развития нуара, а точнее его современной модификации неонуар, покажет, что кино будет активно пересматривать формулу крутого детектива и образ сыщика. К примеру, «Китайский квартал» (1974) Романа Полански заставит поверить, что привести к правосудию коррумпированное общество нельзя, равно как никакими героическими усилиями невозможно защитить невинность, а «Черная орхидея» (2006) Брайана Де Пальмы продемонстрирует, что Лос-Анджелес (архетипическое место развития нуара) — город, где каждый способен на преступление, включая сыщика.
«Мальтийский сокол», 1941, Джон Хьюстон
Итак, на первом этапе развития крутой детектив успешно одолжил нуару свою формулу, которая в кино блестяще заявила о себе в 1941 году — экранизацией романа Дэшила Хэммета «Мальтийский сокол». Этот фильм Джона Хьюстона повествовал о группе авантюристов, охотящихся за реликвией мальтийского ордена и готовых ради нее убить любого, а также о частном сыщике, втянутом в расследование, связанное с этой реликвией. В фильме было почти все самое главное, что свойственно нуару: общество, погрязшее в преступлениях и фальшивых приоритетах, герой-одиночка по ту сторону закона, не состоящий на службе в полиции и ведущий свое собственное расследование, женщина-оборотень, расставляющая ловушку герою, хитрая, расчетливая и способная на убийство. Femme fatale, красивая и опасная, — важный образ для формулы черного романа, а следом и нуара. Она всегда стоит на пути расследования и старается заставить героя полюбить себя. Иногда она клиент, иногда часть преступной сети. И что важно для формулы черного романа — протагонист утверждает себя как герой, когда в финале находит силы уйти от нее, остаться верным своему маргинальному статусу, не изменить собственным приоритетам.
Нуар, в ходе своего развития предъявивший две основные сюжетные модели — фильмы-расследования (вроде «Мальтийского сокола») и фильмы-ловушки (вроде «Двойной страховки»), тем не менее унаследовал от черного романа определенный взгляд на роль роковой соблазнительницы. Пытаясь вовлечь мужчину в круговорот обмана, толкнуть его на путь преступления и тем самым разрушить его мужскую силу, приблизив его к неизбежной деструкции, женщина формировала важную функцию нуара. Через нее жанр репрезентировал мужское желание и идентичность, ибо выполнением преступного задания, определяемого женщиной-соблазнительницей, герой парадоксальным образом испытывал себя на маскулинную состоятельность.
«Синий георгин», 1946, Джордж Маршалл
К тому же, часто являясь рассказчиком истории (учитывая фирменный для нуара голос за кадром), герой невольно навязывал зрителю свой субъективный взгляд, формируя образ женщины, возможно, такой же далекий от реальности, каким далеким оказывалось восстановленное в памяти героя прошлое от настоящего.
Женщина-фантазия, женщина-наваждение — героини классического нуара, сыгранные такими блистательными актрисами, как Рита Хэйворт, Ава Гарднер, Барбара Стенвик, Лорен Бэколл, Лана Тёрнер, Мэри Астор, Вероника Лейк, Джейн Грир, — при более близком рассмотрении просто боролись за свое место под солнцем, считая, что для этого все средства хороши. Мужчина являлся для женщин нуара средством для достижения своей цели: будь то какой-нибудь пожилой богач, за которого они обычно выходили замуж, или молодой герой, чьими руками они стремились устранить богатого супруга как препятствие на пути к долгожданной независимости. Треугольник здесь — принципиальная форма взаимоотношения характеров.
«Двойная страховка», 1944, Билли Уайлдер
Нуар иногда определяют одновременно как вид «мужской мелодрамы» и как «женский триллер». К примеру, «Двойная страховка» Билли Уайлдера — краеугольный камень нуара, его идеальная модель — вполне может претендовать на то и на другое определение. «Двойная страховка», снятая по роману Джеймса Кейна, — это история страхового агента (Фред Макмюррей), который, оказавшись под чарами своей клиентки, берется подстроить смерть от несчастного случая ее супруга. Прекрасно зная все подводные камни страхового бизнеса, он пытается осуществить идеальное убийство, и, если бы не непредвиденные обстоятельства (неожиданный свидетель или феноменальное чутье на аферу у его босса), его усилия могли бы увенчаться для клиентки страховкой в двойном размере.
Автор сценария Рэймонд Чандлер и режиссер Билли Уайлдер построили фильм как своего рода исповедь: во вступительных кадрах раненный соучастницей герой посреди ночи приходит в кабинет своего босса, чтобы сознаться в преступлении. Он записывает свой рассказ на магнитофон, восстанавливая в памяти детали первой встречи с роковой женщиной (Барбара Стенвик), сумевшей нащупать в нем моральную слабину и склонить к преступлению. Барбара Стенвик — идеальная героиня нуара — хищная, расчетливая и одновременно хрупкая, как фарфоровая куколка. В момент совершения убийства Билли Уайлдер крупным планом и специальным освещением подчеркивает ее неподвижное лицо-маску. Такое лицо женщины-сфинкса — это смерть мужчинам, а воля и энергия — вызов мужской пассивности. Она стратег во всем: первая стреляет в своего соучастника, когда тот после преступления начинает видеть в ней исчадие ада и избегать ее. Рядом с ней главный герой смотрится, скорее, исполнителем, который всегда на шаг позади.
«Рассчитаемся после смерти», 1947, Джон Кромвелл
Искусительница Барбара Стенвик своей действенностью и решимостью позволяла вспомнить о героях триллера, в то время как психологическое портретирование внутренних дилемм Фреда Макмюррея — о мелодраме. Экстремальный эмоциональный опыт, который переживал в «Двойной страховке» герой, — игра судьбы, случайные совпадения, рефлексия и раскаяние — также связывал нуар с мелодрамой. Однако главное, чем поражала «Двойная страховка», — то, что отметил в программной статье «Заметки о кинонуаре» Пол Шредер: этот жанр вводил фильм в ранг негероических и неискупительных. Через мизантропический взгляд на человека нуар транслировал витавшую во времени разочарованность, которая была долгоиграющей реакцией на Великую депрессию 30-х и последовавшую за ней Вторую мировую войну.
Эта разочарованность и пессимизм порой буквально отражались на сюжетах послевоенных нуаров: в таких фильмах, как «В трудном положении» (1945), «Синий георгин» (1946), «Рассчитаемся после смерти» (1947), герои — ветераны войны, обманутые своими подружками или партнерами по бизнесу, — сталкивались с миром, за который, казалось бы, вовсе не стоило воевать.
«Поцелуй меня насмерть», 1955, Роберт Олдрич
Безнадежность, отчуждение, клаустрофобия, чувство фатализма — ключевые слова для нуара. На все это в числе прочего работает черно-белая, почти графическая стилистика фильмов, создающая то, что можно назвать noir-look, — настолько узнаваемый и характерный, что просто напрашивается на то, чтобы предстать в рисованных графических сериях (что и было эффектно проделано создателем комикса «Город грехов» Фрэнком Миллером). Любимый прием нуара — половинное освещение лица главного героя, создающее эффект столкновения света и темноты, который можно трактовать как визуальное воплощение вечных моральных дилемм.
Нуар любит ночные улицы, игру теней на стенах полуосвещенных комнат и вслед за немецким экспрессионизмом (еще одним предшественником нуара) предпочитает горизонтальным линиям вертикальные. Как верно заметил Пол Шредер, в нуаре композиционность имеет преимущество перед физическим действием: режиссеры скорее будут выстраивать композиции вокруг главного исполнителя, чем позволят актеру контролировать сцену за счет физических усилий. Яркая визуальная пластика — одна из главных причин игнорирования нуара американской критикой, вплоть до 70-х зацикленной на социологическом аспекте кино и со снобизмом относившейся к фильмам категории B, к которой частенько принадлежали нуары (достаточно вспомнить «Нечестную сделку» (1948) Энтони Манна или «Поцелуй меня насмерть» (1955) Роберта Олдрича). Нуар демонстрировал условность социального бытия, предлагая особую интонацию, тон, манеру, стиль. Своим узнаваемым стилем фильмы-нуары предлагали пересмотреть авторскую концепцию, ибо, как отмечал все в той же статье Пол Шредер, авторская концепция подразумевает то, чем режиссеры отличаются друг от друга, а критика кинонуара останавливается на том, что у них общего.
«Нечестная сделка», 1948, Энтони Манн
Общим для нуаров, к примеру, была техника освещения low-key, при которой фигуры актеров одновременно освещались сильными лучами сверху, что создавало черные тени, и мягким, рассеянным светом спереди (источник ставился перед камерой), что позволяло еще больше акцентировать тени, заполнить их, сделать более контрастными и выразительными. Таким образом техника low-key сталкивала свет и темноту, затемняла лица, помещение, городской ландшафт и создавала эффект таинственности, неизвестности, опасности. Варьирование верхнего освещения (оно может быть под углом 45 градусов или может помещаться за спину актеров), равно как и устранение переднего света (что создает участок темноты), давало разные возможности освещения. К примеру, исключительно благодаря освещению в фильме «Почтальон всегда звонит дважды» возникает тень в виде решетки на стене комнаты в сцене, когда герои, совершившие убийство, под давлением прокурора начинают валить вину друг на друга. Не менее метафорично решена первая сцена в «Убийцах», снятых по рассказу Эрнеста Хемингуэя, где два киллера, приехавших в городок убить предателя Андерсона по кличке Швед (Берт Ланкастер), благодаря ночной съемке и специальному освещению выглядят как две зловещие фигуры неминуемого рока, внезапно появившиеся из темноты.
Освещение позволяло подчеркнуть непроницаемость лиц роковых женщин. Нуар не любит сверхкрупных планов лица, но когда использует их, то делает это с математической точностью. Например, в «Двойной страховке» сверхкрупный план героини Барбары Стенвик появляется в сцене, когда она дает понять своему соучастнику в убийстве, что не позволит ему выйти из игры. Есть один сверхкрупный план лица в «Убийцах» в момент, когда роковая женщина (Ава Гарднер) встречается в ресторане с ведущим расследование убийства страховым агентом и натравливает на него убийц. Крупный план позволяет взглянуть в глаза женщине-убийце, он показывает, что зло — тотально, раз занимает собой весь экран, и оно искусительно, раз таится в столь прекрасных глазах.
«Большой сон», 1946, Ховард Хоукс
Излюбленная техника нуаров — глубокий фокус и съемка широкоугольным объективом при интенсивном освещении — позволяет «растянуть» кадр, создать многофигурные композиции и избежать монтажа «восьмеркой» при диалогах. Например, в экранизации Рэймонда Чандлера «Большой сон» благодаря широкоугольной оптике Филипп Марлоу (Хамфри Богарт) постоянно оказывается в одном кадре и ведет напряженный словесный поединок то с преступниками, то с женщинами-искусительницами, чем подчеркивается его уязвимость, одиночество. Герой все время находится один на один с опасностью, смотрит в глаза смерти, не отворачиваясь. Он как будто отчужден от всего остального мира, для него актуален известный сартровский афоризм «Ад — это другие».
Много было написано о влиянии экзистенциализма на нуар, о его «черном видении». И это логично, учитывая роль экзистенциализма в американской культуре послевоенного периода. Как и в мире книг Сартра и Камю, в мире нуара не было места ни трансцендентным ценностям, ни моральным абсолютам. Зато здесь знают, что такое чувство отчуждения, одиночества и одновременно импульс упрямой, почти абсурдной настойчивости, с которыми герои заявляли о себе. Персонажи Хамфри Богарта («Мальтийский сокол», «Большой сон», «Рассчитаемся после смерти», «Черная полоса»), Роберта Митчума («Из прошлого»), Ричарда Уидмарка («Ночь и город») и особенно Берта Ланкастера («Убийцы», «Грубая сила») демонстрировали упрямое сопротивление абсурдности и жестокости бытия. К примеру, в «Грубой силе» осужденный сидеть в тюрьме герой Ланкастера решался осуществить побег даже тогда, когда узнавал, что о его планах известно главному надзирателю тюрьмы, желающему воспользоваться моментом, чтобы демонстративно и самым садистским образом расправиться с бунтовщиком.
«Ночь и город», 1950, Жюль Дассен
В «Убийцах» его герой демонстрировал еще большую уязвимость и нелепое упрямство, когда, невзирая на предупреждение товарища, не желал прятаться от убийц и встречал свою смерть, едва приподнявшись на кровати. Кстати, эта абсурдная упертость, достойная Сизифа, станет отличительной чертой героев современных неонуаров. К примеру, ее будет демонстрировать персонаж «Огней городских окраин» (2006) Аки Каурисмяки, готовый выгораживать финскую femme fatale даже тогда, когда ее предательство будет ему очевидно.
Как отметил Роберт Порфирио, автор статьи «При закрытых дверях: экзистенциальные мотивы нуара», герои черных фильмов демонстрировали предельную отчужденность от любого социального и интеллектуального порядка. Даже частные сыщики вроде чандлеровского Филипа Марлоу, сохраняющие на минимальном уровне эмоциональную вовлеченность в дела клиента, обретали силу над остальными только ценой одиночества. Женщины нуара (femme noir) также смотрелись своего рода отчужденными монадами, бесполезными для общества. На отчуждение работали и мизансцены, в которых персонажи то входили в тень, то выходили из нее, что напоминало о неминуемой опасности. В этом мире для них совсем не оставалось убежища, разве что маленький спартанский офис (частное детективное или страховое агентство) или апартаменты, и то до тех пор, пока туда не вторгалась полиция или не заявлялись убийцы.
«Огни городской окраины», 2006, Аки Каурисмяки
Является ли нуар жанром? Это один из самых спорных вопросов кинотеории. Вплоть до конца 70-х французские, а затем и американские критики расценивали нуар не как жанр, а как тон, настроение, стиль. Пол Шредер даже предложил рассматривать нуар как своеобразный период в истории кино, вроде «новой волны» или неореализма. И только с конца 70-х стали появляться статьи, предлагающие рассматривать нуар как жанр, имеющий свою формулу, или структуру повествовательных конвенций.
К примеру, Джеймс Дамико писал: «Жанр подразумевает собой группу, теоретически основанную на общих внешних формах (специфика метра, структура), а также на внутренних формах (склад мышления, тон, цель, предмет, аудитория)».
Он обращал внимание на то, что, как любой жанр, нуар имеет период рождения, развития, расцвета и увядания и, что не менее важно, как другие жанры, обладает трансжанровыми функциями, которые активно работают в создании неонуаров. Например, можно встретить самые разные смешения: нуар-комикс («Город грехов»), нуар — эротический триллер («Основной инстинкт» (1992), нуар — сюрреалистический фильм (Femme Fatale, 2002), tech-нуар («Бегущий по лезвию», 1982), ретронуар («Черная орхидея») и даже нуар-мюзикл (номер Фреда Астера «Охота на девушку» в фильме «Театральный вагон», 1953).
Конечно, любое ностальгическое использование классической формулы может закончиться лишь появлением еще одного образца ретронуара, но нуар продолжает удивлять своими новыми трансформациями. Тогда как роковые женщины нуара панически боятся своего преступного прошлого, ибо оно грозит расплатой, а мужчины готовы рассказывать о прошлом в подробностях как о самом сокровенном в жизни, жанр нуар обретает себя через обращение к прошлому. Это — одна из ключевых конвенций, которая сохраняется и в его современных модификациях. Иногда это обращение к прошлому ничем особо не маскируется, как, например, в первых кадрах фильма Femme Fatale, где Ребекка Ромейн-Стамос глядит, как в зеркало, в экран телевизора, на котором показывают «Двойную страховку».
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689