socialAnalytics

Вскоре Лена стала сниться: её смех, фигура, запах… Я понял, что влюбился. Однажды, я позвонил ей ночью: пьяный, из какого-то клуба и рассказал, что она мне снится. Она ничего не ответила. Я подождал минуту-полторы и положил трубку. «Могла бы сказать, что тоже любит. Или не любит. Было бы легче, если бы она сказала. Бессовестная...» Где-то час я думал о Лене с осуждением, напивался под музыку и грустил, танцуя. Вдруг я осознал, что по ночам звонить нехорошо. Возник испанский стыд.

—Извини, что позвонил ночью,— написал я ей в телефон.

—Ничего страшного, я не могу заснуть,—поступило ответное сообщение. Которое стало поводом для героизма. Я прыгнул в такси и поехал помогать Лене заснуть. Я сочинял трогательные колыбельные рассказы и высовывал голову в окно, чтобы протрезветь.

Светало, мы сидели на кухне. Она слушала меня внимательно. Не стучала по клавиатуре, равнодушно работая, как всегда, а слушала— я был счастлив.

—Я хочу сказать тебе очень важную вещь. Важную. Очень. Ты старался, чтобы мне было хорошо…—прервала Лена одну из моих историй. Она замялась, я взял её за руку, чтобы подбодрить. У неё была нежная, тонкая кожа. Её пальцы казались игрушечными. Я хотел, чтобы она говорила о любви.

—Ты боишься смерти?—спросила Лена.

—Смерть — это то, что придаёт жизни смысл,—сказал я с бравадой, влюблённый и глупый от алкоголя. Бесстрашный.

—Отлично… Понимаешь, мне снятся люди, которые через месяц умрут. Они снятся мне, а потом умирают… Сейчас, мне очень часто снятся люди. Мне снится, как они живут, снятся их смерти. Не веришь?—сказала она. Её лицо было тревожным, глаза огромными, рот приоткрыт.

—Верю, всё будет хорошо,—сказал я и погладил её руки. Мне нравилась её необычная игра. Влюблённые часто строят параллельную реальность.

—Эти люди на самом деле умирают, я проверяла. Которые снятся. Бывают очень страшные смерти… Я их вижу и стараюсь спать как можно меньше. Сегодня я спала минут двадцать, мне приснилась очередная смерть и я проснулась,—сказала Елена и замялась. Её руки дрожали. Я обнял её худые, угловатые плечи, поцеловал в волосы и принялся рассказывать ей про мыслителей, которые не боялись смерти: про императора Марка Аврелия, Эпиктета, Сократа и Сенеку. Я говорил словами философов о том, что смерть — полезная часть жизни, если воспринимать её, как неотвратимый результат. «Людей мучают не вещи, а представления о них». Лена улыбалась и кивала персонально мне—я был счастлив и благодарил бога за то, что когда-то наткнулся на книжку с размышлениями Марка Аврелия и теперь мог умничать.

Светало. Елена отлучилась приготовить чай, а я уснул в неприличной позе, издавая громкий храп. Неприлично, аж жутко вспоминать. Потом было смешно вспоминать .

Мы стали общаться. Она рассказывала свои сны, я пытался отвлечь: водил по злачным местам, театрам, выставкам, музеям. «Мы не должны переживать о том, что нельзя изменить». Я ухаживал: дарил цветы, писал стихи, ночами гулял под фонарями. Она сделала маникюр и однажды надела цветное платье— я решил бын вместе. Долгое время мне казалось, что мы играем в выдуманный Леной спектакль, обмениваясь выдуманными рассказами, но однажды она показала мне профиль девушки в интернете.

—Скоро она умрёт от взрыва на вокзале,—сказала Лена.

****************************************

Пашка сидел за столиком ночного клуба, напротив была Юля. Он в невзрачных брюках и рубашке— она в платье, кудрявая, с декольте и ногами, чем-то похожая на Миледи из «Трёх мушкетёров». Он говорил— она слушала, забыв обо всём.

—Если бы она знала, что умрёт, жила бы она по-другому?—сказал я комкано, не так и не то.

—Мы все знаем, что умрём, но по-другому не живём,—сказала Лена. Она была как-то излишне серьёзна тогда. Она не смеялась над моими шутками. Всё время смотрела на меня, необычно. Я только сейчас понимаю, что она смотрела на меня, как в последний раз, прощаясь. А тогда. Я обнимал её и собирался на сказать, что люблю.

На следующий день, она не пришла на работу. В отделе кадров сказали, что две недели назад она написала заявление на увольнение. Просила не говорить об этом. Я звонил, но было бесполезно. Шли дни без неё, я понял, что ничего не хочу.

Даже пить и писать стихи. Она ушла оставив пустоту внутри. Я умирал и ходил по тем местам, где был с ней, вспоминая, разговаривая, будто она рядом, — сказал Пашка печальным басом. Юля держала его за руку, уставившись ему в глаза и глубоко дышала. Пашка смотрел на неё, как на рыбу, схватившую наживку. Говорят, что женщины любят ушами.

—Однажды, в новостях сказали про взрыв на вокзале, про то, что среди погибших была та девушка, о которой мне говорила Лена, та самая Алина Варенцова,—сказал Пашка.

—Ты классный, —сказала Юля с восторгом и поцеловала Пашку. —Я думал, что это просто игра, но потом мне пришло сообщение от Лены. Она написала, что я часто снюсь ей,—сказал Пашка. Юля восторженно взвизгнула и потащила его танцевать.

—Ужас, а не история—до мурашек. Может быть, ты снишься Лене потому, что она любит тебя?— смеясь сказала Юля и прижала голову к Пашкиной шее. Он провёл рукой вдоль её спины. Они заснули вместе, уставшие.

Утром Пашка ушел не попрощавшись. Сволочь. Юля полезла в интернет посмотреть его профиль. У него не было друзей, только какая-то, та самая Лена: в брюках и рубашке с короткой стрижкой, почти лысая. С наколкой пьяного котенка.

У неё был единственный фотоальбомом под названием «Сны». С фотографиями сотен людей. Юля с любопытством всматривалась в разнообразные лица. Внутри пролился липкий страх, когда она увидела фотографию Паши. Юля всмотрелась в его глаза, провела пальцем по улыбке и увидела рядом себя. Свою фотографию. Статус профиля Лены гласил: «Неизвестно, что первично сон или смерть»

—Простите мою косноязычность: из –за неё мой искренний комплимент оказался лестью,— сказал Владимир Осипович. Наталья Николаевна оценила сказанное, и приподняла бровь.

* * * * * * * *

Две недели назад Гена и Наталья Николаевна были счастливы, у них было всё: деньги, вещи, страны, секс и сын, поступивший в МФТИ. А потом Гена решил спрятаться от жизни и пришел к соседке, он улёгся к ней в кровать и не узнал жену. Гена забыл, что он руководитель ИТ-компании, забыл знакомых и правила поведения. «Возможно Альцгеймер»,— огласил диагноз Владимир Осипович, армейский друг Гены.

* * * * * * * *

Гена вышел в домашней клетчатой пижаме с рассеянной улыбкой. Наталья Николаевна обняла его, провела носом по щеке. Он спросил, как её зовут. Владимир Осипович ещё раз поклонился всем телом и удалился, оставив вместо себя веснушчатую медицинскую сестру Юлю, с насмешливым взглядом, спортивную, в слишком коротком халате, чёрных чулках и красных туфлях. На её ноге была татуировка зайца с пистолетами и надпись «смерть волкам».

Гена сидел на скамейке и ел пирожные, чавкал, крошки которых падали на пижаму.

—Почему он у вас чавкает и крошит на себя? У меня он не чавкал,— строго сказала Наталья Николаевна.

— У вас он соображал, а сейчас не очень,— ответила с усмешкой медсестра Юля.

—Не хамите. За мои большие деньги вам надо быть человечной, даже если вас не воспитали,— сказала Наталья Николаевна.

Из близлежащих кустов внезапно раздались стихи:

«Там было лето где травы да ягоды

ягоды ягоды яды мои письма с юга

горят синем пламенем ожоги за пазухой

Ты - моя радость, а я я твоя беда, я - беда,

ябеда, ябеда, я буду с другом…»

* * * * * * * *

Длился тёмный вечер и луна, Наталья Николаевна стояла на ящике, в кустах, смотрела в окно психиатрической больницы и нервно курила. За окном на полу лежала медсестра Юлия. Гена сидел рядом и кончиками пальцев массировал ей ступни.

—Я задолбалась и хочу к маме, на тот свет. Твои пальцы—это чудо. Нежные… Для секса,— промурлыкала с блаженством медицинская сестра Юлия.

—Секс —это единственное, чего мне не хватает в этом раю,—сказал Гена.

«Какой же, Гена, ты гандон. Не просто гандон… Штопаный.», —прошептала Наталья Николаевна. Сигарета дрожала в её руках, по щекам потекли слёзы. Она рассмеялась над собой.

* * * * * * * *

Было утро. Из близлежащих кустов продолжали раздаваться стихи:

«…Если навигатор не врет

Я уже рядом вот-вот

рот-в-рот будем дружить,

я говорю.

Если навигатор не врет…»

Гена ел пирожные, крошки падали на пижаму. Наталья Николаевна плотно сжала губы, что-то сдерживая в себе. Внезапно Гена широко и звонко вдохнул сопли. Наталья Николаевна взорволась:

— У тебя зубы желтые. Опять пьёшь дешевый кофе? Чавкаешь! Я десять лет отучала тебя и всё зря? Зачем? ,—сказала она металлическим голосом , громко и нервно,—в кустах перестали звучать стихи.

—Цыц, женщина! Зачем ты отучала меня? Нельзя отучать взрослого человека! Потому, что: кто ты такая, и где официальные полномочия?— сказал Гена строго.

* * * * * * * *

Длился тёмный вечер и луна, Наталья Николаевна стояла на ящике, в кустах, смотрела в окно психиатрической больницы и думала, что все козлы. За окном появился врач Владимир Осипович. Он сел в кресло, налил виски, выпил, расслабился.

—У тебя великолепная жена. Похожая на мечту. В связи с этим, у меня есть подозрение, что твоё притворство оправдано и ты имеешь полное право здесь лечиться,— сказал Владимир Осипович и мечтательно зажмурился.

—А я бы хотела быть такой, как твоя жена: она— настоящая сука из кино,—сказала медицинская сестра Юля.

—Она действительно мечта, но. Я хочу жить так, как хочу. Сам. Пусть неправильно, но!—сказал Гена с надрывом. Возникла тишина неловкой паузы.

—Еле Елену уложил. Не могла заснуть, ревела от того, что бездарна,—сказал доктор Владимир—сменил тему.

—Давай завтра я буду её укладывать. Со мной она плачет меньше,—сказала медицинская сестра Юлия.

Елена видела своё предназначение в успокоении мира с помощью слов. Каждый день она сочиняла стихи и записывала их в тетрадь. Каждый день она ждала, что однажды её назовут гениальной поэтессой, и выпустят на свободу. Каждый вечер она плакала, понимая, что снова осталась в клинике. Елена сочиняла чужие стихи, она не помнила их авторов.

* * * * * * * *

Елена появилась из кустов, когда Гена широко и звонко вдохнул сопли. Когда Наталья Николаевна отчитала его металлическим голосом. Елена подскочила к Наталье Николаевне, Гене и медсестре. Её волосы были не расчёсаны, лицо творчески-демоническим.

—Не ругайтесь, послушайте лучше то, что я сочинила: стих. Он точно подойдёт, чтобы вас успокоить, — сказала она, встала красиво, набрала в себя воздух и произнесла:

«Не ссорьтесь, влюбленные.

Жизнь коротка.

И ветры зеленые

сменит пурга»

— Это не ваши стихи, но хорошие. Но не ваши,— сказала Наталья Николаевна.

—Это мои стихи! Я — поэтесса, а вы — завидуете!— сказала Елена, пошла прочь, подёргивая плечами, сделала несколько шагов и заплакала. Медицинская сестра Юлия бросилась к Елене, обняла её и сказала хорошие слова.

—Цыц, женщина! Твоё мнение нанесло вред планете, — сказал Гена и строго посмотрел на жену.

—Не надо ругаться, Геночка. Нехорошо выдавать чужие стихи за свои. Даже если ты сумасшедший,— сказала Наталья Николаевна.

— Большинство выдаёт чужое за своё, включая мысли и не стесняется,—сказал Гена.

—А ты точно чокнулся?— поинтересовалась Наталья Николаевна, подозрительно прищурившись.

* * * * * * * *

Длился тёмный вечер и луна, Наталья Николаевна стояла на ящике, в кустах, смотрела в окно психиатрической больницы и понимала, что можно незаметно ошибиться и прожить годы не так.

—А мне между прочим стыдно, друзья!—воскликнул Гена,—Ещё недавно у меня был почти ежедневный секс, спортивный вид вместо живота. Она меня из запоя подобрала, брошенного первой женой, с диагнозом печени…

—Геночка, ещё шейку и плечи помассируй. Я не соблазняю, мне просто хочется приятного,—сказала медсестра Юля и сняла халат. Выгнула спину.

—Друзья, мне стыдно! Почему вы равнодушны? Я прикинулся психом и сбежал сюда, чтобы быть полезным планете по собственному разумению, а не по чьему-то. Чтобы ухаживать за страждующими. Хотя бы за Виталиком. У него нет друзей кроме меня. Ему одиноко,—заговорил от всего сердца Гена.

«Виталик? Этого дуралея зовут Виталик?»,—подумала Наталья Николаевна и вспомнила, как утром к ней подошел мужчина с удочкой и предложил рыбачить кирпичи, чтобы построить дом. Наталья Николаевна повертела тогда пальцем у виска, а Гена угостил мужчину пирожными, сказав, что это друг.

—Если бы ты не сбежал, жена сделала бы тебя каким-нибудь министром и ты мог быть гораздо полезнее для планеты,—сказал Владимир Осипович.

—Твой массаж—это лучший секс в моей жизни,—сказала медсестра Юля и простонала.

—У тебя божественная фигура, —сказал Гена и провёл пальцами по бёдрам медицинской сестры Юли.

—Ты можешь взять мою фигуру и делать с ней, что хочешь,—сказала медецинская сестра Юля,—Я умею в волшебный секс. Она прислонилась щекой к его губам.

—Ты пахнешь апельсинами и востоком. Наверное, ты богиня. Но...— Гена с усилием убрал губы от её лица,—Понимаешь. Секс без любви ведёт к пустоте. Медицинская сестра Юля положила руку на его грудь сжала пальцы:

—Я подожду когда будет любовь, —шепнула она касаясь губами его уха и ушла, грациозно покачиваясь.

—Возможно ты прямо сейчас что-то делаешь зря,—сказал врач Владимир Осипович.

—Я знаю, Юля — совершенна. Но. Я же люблю Наташу. Наверное. Она для меня всё сделала. Она меня сделала. Учила. Как вести себя. С кем полезней дружить… Хочу попробовать без неё. Я же мужик, всё-таки. Я к ней вернусь потом… Попробую и вернусь.

«Какой же Гена ты гандон...»,—подумала Наталья Николаевна. Внутри стало пусто. Сверху зачем-то были звёзды. Наташа слезла с ящика и пошла прочь от окна.

—Наталья Николаевна, как Пигмалион, из говна тебя создала. Она была и секретаршей и женой и шлюхой. Твоё законное место в психушке,—сказал врач Владимир Осипович. Гена встал, походил туда сюда, переживая услышанное.

—Я вернусь, скорее всего. К Наташе. Стану полезным министром. Но потом. Через недели две.

А сейчас… Как ты скажешь, туда я и пойду: скажешь идти к Наташе — прямо сейчас вернусь к ней; скажешь идти к Юле— поживу в психушке, поприношу пользу сумасшедшим. Если ты скажешь, чтобы я остался здесь навсегда—так тому и быть!—Гена говорил жарко, искренне, отдав себя во власть провидения.

Владимир Осипович задумался с тоской. Посмотрел на себя—усмехнулся, посмотрел презрительно на Гену.

—Наталья Николаевна—божественна… —начал говорить Владимир Осипович.

Внезапно зазвонил телефон.

—Хотите стать полезным для планеты министром?—раздался голос Натальи Николаевны.

Владимир Осипович замер ошеломлённый; посмотрел на Гену, мечтательно зажмурился и понял, что да.

Шли неделя за неделей, а Маша не приходила навестить хомячка. Петя мало спал и ждал встречи. «Я зайду потом, обязательно»,—говорила она мимолётом, но не заходила. Петя несколько раз ревел и мечтал. Под воздействием любви, он написал огромный стих, рассчитывая, что Маша придёт, а он бац, и прочитает. Петя научился рисовать и изобразил Машу акварелью, рассчитывая, что Маша придёт к хомячку, а он бац и покажет. Но Маша не приходила. От отчаяния Петя подружился со слесарем-сантехником и попробовал водку. Прошло полтора месяца, Маша не пришла и Петя решился прояснить отношения. Был составлен чёткий план: Петя должен был сводить Машу в театр, поговорить напрямую и предложить руку и сердце.

В тот вечер Петя купил букет красных гладиолусов и кольцо, размер которого определил наугад. Простояв несколько минут, решившись, Петя постучал в дверь.

— Здравствуй Маша,—сказал Петя, увидев её бесконечно красивую, в трусах и майке, с растрёпанными волосами, и искусанными губами. Недоумённо она протянула Пете руку.

—Привет,—сказала она.

—Ты необыкновенная, пойдём в театр,—сказал Петя, пожал её ладонь и протянул цветы. Вдруг из туалета вышел высокий голубоглазый блондин Федя в одних трусах. Он обнял Машу и взял у Пети букет.

—Красивые цветы: красные гладиолусы обозначают любовь с первого взгляда,—сказал блондин и протянул цветы Маше. Петя оцепенел.

—Спасибо,— сказала Маша и вдохнула аромат гладиолусов.

—Ты пойдёшь со мною в театр?—спросил деревянным голосом Петя.

—Нет: сегодня никак, но потом обязательно,—сказала Маша.

* * * * * * * * *

Когда разбиваются самые важные иллюзии, часто рушатся и остальные. Петя шел неважно-куда, понимая, насколько он смешон в своей любви. Он вдруг пронзительно чётко осознал, насколько нелепы его фантазии о карьере чиновника. Он решил больше не мечтать, никого не любить и работать слесарем -сантехником. Вдруг сзади раздалось шлёпанье босых ног. Это был Машин голубоглазый блондин Федя, в одних трусах, с букетом гладиолусов.

—Извини, братан, фигня получилась,—сказал блондин Федя и вернул гладиолусы.

—Ерунда, сейчас другую найду,—сказал Петя, максимально естественно.

—Желаю тебе принцессу с сексом,—сказал блондин Федя, подмигнул и пошлёпал босыми ногами назад в общежитие.

* * * * * * * * *

Инна

Петя шел неважно-куда с красными гладиолусами. Горели желтые фонари и звёзды, ноги принесли Петю в студенческий театр. Театр для Пети начался с кассы. Нет. С бесконечно печальных глаз кассирши. «На свете есть люди, которым тоже плохо»,—подумал Петя с облегчением. Он улыбнулся и подмигнул кассирше— она вдруг улыбнулась в ответ, открытой, огромной улыбкой. «Это моя принцесса с сексом»,— подумал Петя.

Боль от одной иллюзии, легко лечится иллюзией более сильной. Во время представления Петя думал о печальной кассирше и вдруг понял, что полюбил её, и теперь обязан вызывать у неё счастье. Он едва дождался антракта и побежал к кассе — «Закрыто». Он прибежал к стойке бара и спросил:

—Где кассирша?

—У нас нет кассирши,—ответил бармен.

—Не ври, а то пожалуюсь,—сказал Петя.

—У нас студенческий театр— на кассе работают обычные актеры,—сказал бармен.

«Возможно, сегодня нужно будет сброситься с крыши, я потерял двух любимых женщин за один день»,— подумал Петя. Влюблённые часто готовы покончить с жизнью из-за собственных выдумок.

После антракта, во время второго действия, Петя увидел свою кассиршу на сцене: она играла женщину с печальными глазами, которую часто обманывали мужчины. Её страдающий образ проник в сознание Пети — он решил жениться. После спектакля, когда актёры вышли на поклон, Петя выскочил на сцену, прошел мимо главных героев вглубь сцены и подарил кассирше букет красных гладиолусов. «Меня зовут Инна»,— сказала она и улыбнулась открытой, огромной улыбкой. Театр был студенческим, Петя оказался единственным, кто подарил цветы в тот день.

— На самом деле я репетировала страдание, когда ты улыбнулся мне на кассе, старалась и, можно сказать, тужилась выглядеть грустной, но ты улыбнулся и мне пришлось рассмеяться,—сказала Инна. Петя не придал значения её словам— он уже влюбился в печальный образ с огромными глазами, он уже решил, что создан для того, чтобы разгонять Инне грусть и смешить. Он смешил её историями своей жизни, в том числе про хомяка и Машу—Инна старалась смеяться. У подъезда она щедро поцеловала Петю в губы и убежала. После этого Петя несколько часов улыбался, ходил по городу и пел песни, игнорируя общественный транспорт и приличия. Он вернулся в общежитие, постучал к Маше: у неё в комнате пили. Петя позвал голубоглазого блондина. Широким, радостным жестом он обнял его.

—Нашел принцессу с сексом?—недоверчиво спросил блондин Федя.

—Лучше: актрису с поцелуем,—сказал Петя.

—Мужик!—похвалил Петю блондин Федя и налил ему виски.

* * * * * * * * *

Хомячок

Инна стала приходить к Пете: она кормила хомячка и выражала сочувствие. Петя рассказывал оптимистичные истории: про всю свою жизнь и жизнь своих знакомых, его истории перемешивались с интернетом. Инна смеялась, целовала и воодушевляла на сочинительство. Он звал её принцессой и боготворил: поцелуи — основная валюта вдохновений.

Через некоторое время у Пети возник авторитет успешного мужчины, обладающего женщиной. У него появились раскованность и собеседники. Оказалось, что он неплохой рассказчик. Над ним перестали посмеиваться.

«Знаешь, сначала я притворялась, что мне смешно, однако недавно, после тысячной истории, у тебя появилось неплохое чувство юмора»,— сказала однажды Инна. Петя ухмыльнулся в ответ. Он был уверен в том, что давно спасает Инну юмором, а она не ценит.

Инна несколько раз намекала Пете на то, что неплохо было бы выпить и оттянуться, но Петя осуждал эти идеи, как духовно – бесполезные.

Однажды Инна напилась с Машей, под утро обматерила Петю и заявила, что она просто баба, а никакая не принцесса. Петя купил Инне сеанс к психотерапевту, для повышения самооценки. Инна снова напилась и била Петю ботинками. В ответ Петя принёс на утро литр кефира, включил классическую музыку и сказал, что готов к её творческим кризисам. Он включал Инне классическую музыку потому, что она принцесса, хотя сам любил попсу. Ирина любила блюз.

Однажды, совершенно незаметно, пропал хомячок: то-ли сбежал, то-ли умер. Петя не сразу обнаружил пропажу.

—Это я убила его, — сказала Инна горько, через полмесяца.

—Ты не могла такое… Ты же принцесса,—сказал Петя уверенно, даже слегка фанатично. Ему было совершенно не жалко хомячка.

—Я не принцесса, я задушила хомячка. Я такая: могу убить, когда одиноко, — сказала Инна опустошенно.

— Как это: не принцесса? Жена чиновника обязана быть принцессой. Ты не любишь меня больше?— сказал Петя растерянно.

— Я думала, что ты загадочный, а ты — тупой. Ещё раз: я не принцесса которую ты придумал, чтобы не вникать в меня и не париться, — сказала Инна и ушла навсегда.

Мы часто выдумываем людей, которых любим и удивляемся однажды, что они другие. Порой слишком поздно. Можно гораздо короче: Мы часто выдумываем…

* * * * * * * * *

—Здравствуй друг, давай выпьем виски,—сказал Петя голубоглазому блондину Фёде.

—Почему ты решил, что я твой друг?—спросил блондин Федя.

—Мне не с кем больше выпить, а надо,—сказал Петя.

—Потому, что Инна бросила?—сказал блондин Федя.

—Ерунда, сейчас найду другую принцессу с сексом,—сказал Петя, максимально естественно.

—Она уехала с Машей путешествовать автостопом. Они не вернутся,— сказал горько голубоглазый блондин Федя, выпил стакан виски и добавил назидательно:

— Принцесса с сексом выпадает только раз, если её потерять, то всю жизнь лишь рукоблудию и будешь радоваться.

—Надо было выброситься с моста, — сказал Петя и выпил.

Блондин Федя, ощутив виски уточнил с демонстративно мудрым видом:

— Вместе с тем, нужно учитывать, что любая принцесса с сексом— это обычный плод фантазии. Любая женщина иллюзорна, как и путь мужчины, идущего за ней.

— А я машину разбила и сбежала из неё. Она там стоит открытая и мёрзнет, а я здесь танцую, чтоб не переживать,— сказала Лена.

— Поехали закроем,— сказал Пашка мужественно.

— Заткнись. Знаешь, как классно, когда кто-то без спроса зовёт танцевать, чтобы тебе не было плохо,— сказала Ленка.

Пашка заткнулся и прислонил лицо к её волосам, будто бы шелковым, с огуречным запахом. Они танцевали молча несколько ерундовых песен подряд, касаясь друг друга, будто случайно.

— Поехали, отвези меня домой. Завтра рано вставать,— сказала Лена. Они вышли на улицу, в снег, который искрился под светом фонарей. Невдалеке весело пошатывались курящие.

* * * * * * * *

— Почему ты назвала меня остатком мужчины?— спросил Пашка в такси.

— Чтоб ты мне или по роже дал или… — Лена не закончила фразу, пожала плечами.— Я сбежала из машины от одиночества.

— Знаешь, нужно обладать парадоксальным мышлением, чтобы понимать сумасбродных женщин, которые живут в Челябинске,— сказал Пашка, проезжая мимо рёбер губернатора Дубровского.

— Заткнись, — сказала Лена и прислонилась. На Пашкино лицо упали будто бы шелковые волосы с огуречным запахом.

—Дорогой, обрати внимание, этот узор называется «Гусиные лапки», — сказала супруга.

—Тебе очень идёт, цвет необыкновенный—сказал Пашка и отвёл глаза от плаката с актрисой Любой.

* * * * * * * *

Он оплошал, когда супруга спросила о том, кто ему больше нравится в сериале Мажор: Катя или Вика. Это был обычный вопрос, несложная проверка, любой мужик знает, что нравится может только жена, а Пашка сказал, что ему нравится Катя. Которую играла Любовь Аксёнова. С тех пор Пашка регулярно страдал из-за неправильного ответа. Сейчас он стоял на кассе и думал, о том, что не стоял бы здесь, если бы сказал, что ему нравилась Вика. Стоп. Ему на самом деле больше нравилась Вика.

Когда они вышли из магазина, Пашка спросил супругу:

— Дорогая, а ведь мы четыре раза прошли мимо этого магазина, пока я заметил актрису Любу. Зачем мы ходили кругами? Мне кажется, что ты как-то нечестно влияешь на мой выбор.

— Не придумывай. Спасибо за подарки,— сказала супруга и поцеловала Пашку. Он обернулся. С плаката на него смотрела актиса Любовь Аксёнова, добрая и домашняя, в красной элегантной одежде.

— Хорошо, пусть я придумываю. Помнишь, сначала я выбрал Вику, но ты на меня посмотрела с такой ревностью, что я тут же сказал, что мне нравится Катя. Почему так получилось?—сказал Пашка обвинительно.

—Как почему? Конечно же потому, что ты любишь меня,—ответила супруга и поцеловала Пашку.

— Здесь можно заниматься любовью и смотреть на старый Питер, —сказал риэлтор Шурик Юле и обнял её у окна,—я долбанутый от тебя. Она положила голову на его плечо. Красное платье упало на пол… Прохожие слышали их любовь сквозь открытые окна.

— Ты такое вытворяешь охренительное. Возможно, ялюблю тебя,—сказала Юля… Солнце уходило в ночь. Глупая улыбка, дрожащие ноги.

—Ты меня ты не любила раньше? —сказал Шурик.

—Раньше у тебя недовставал,—сказала Юля.

—Давай здесь сделаем детскую,—предложил Шурик.

Они всю неделю встречались в Болконском, смотрели на старый Питер, узнавали друг друга, любили. Проникали и вдыхали—смешивались. Шептали и смеялись. Их было слышно—они сходили с ума не стесняясь. Иногда Шурик уходил на работу, готовить сделку. Пытаясь затянуть продажу квартиры.

Потом, Шурик пропал молча, а Юля не поняла. Через неделю он позвонил, и сказал, что Юля лучшая в мире и попросил встретиться в кофейне.

—Это не моя квартира, я риэлтор,—сказал Шурик после неважных слов.

—Пошел на хрен,—сказала Юля. Разочаровалась. И ушла.

Она позвонила где-то через неделю, сама:

—Я, возможно, люблю тебя,—сказала Юля.

—У меня снова недовстаёт,—сказал Шурик.

—Пошел на хрен,—сказала Юля снова.

Шурик позвонил где-то через неделю. «У меня есть идея»,—сказал он и пригласил её к Болконскому. Они встретились напротив парадной.

—У них ремонт будет ещё полгода наверное. Давай арендуем квартиру на вечернее время. Там у меня всё в порядке будет, там я смогу, как в порнофильме,—сказал Шурик.

—Мы им скажем: у вас волшебная квартира, можно мы у вас по вечерам трахаться будем, ты чокнутый?—спросила Юля.

—Да, так я и скажу: «У меня нигде не получается, кроме вашей квартиры». Там женщина с юмором, а мужик импотент. Он разводится и отпускает её, чтобы она в кого-нибудь влюбилась сильно, до счастья. Они поймут, они сами чокнутые,—сказал Шурик.

—Мужик— извращенец?—сказала Юля.

—Нет. Его жена жила для него, а он не возвращал ничего в ответ. Он даже не говорил, что любит. Потом он стал импотентом, задумался и захотел, чтобы она стала счастливой. Он хочет, чтобы она нашла любовь с сексом. А она не хочет. Дура,—сказал Шурик.

—В мире много дур— почти все. Я дура: влюбилась, а у тебя недовстаёт. Знаешь, как больно?—сказала Юля.

Шурик смутился и хотел ответить, что-то, но увидел, как из-за угла появились мужчина с философским лицом и элегантная женщина. Они вошли в Болконский. Шурик схватил Юлю за руку, и потащил следом, на шестой этаж.

Дверь была открыта, раздавался скрежет мебели о пол и страстное рычанье.

—Ррррр,—говорил мужчина с философским лицом.

—Снова ты со своим сексом. Если хочешь опять полчаса скакать на мне, то через семь минут дай мне книгу — я буду читать. Для оргазма мне вполне хватает семи минут,—отвечал смеющийся голос элегантной женщины.

—Ты забавно ёрзаешь,—сказала Лиза.

—Долго ещё?—спросил Серёга.

—Я ничего не умею на самом деле. Мне страшно. Мне надо выпить ещё, чтобы тебя облизать,— сказала Лиза.

—Хорошо, я подожду,—сказал Серёга и терпеливо замер. Лиза выпила ещё, пощекотала Серёгу пером, он засмеялся.

—Я пойду. Извини, я целоваться-то не умею, не то, что мужиков облизывать,—сказала она.

—Понятно. А в остальном всё нормально? —спросил Серёга измазанный вареньем, с прилипшим пером.

—Всё неплохо,—сказала Лиза и вышла из комнаты, оставив после себя виски.

* * * * * * *

Серёга встал, увидел в зеркале себя полуголого, со стекающим вареньем и рассмеялся. Он подошел к окну—там была весна с женщинами—возникла надежда. Он увидел, наполовину полную бутылку и подумал, что всё неплохо, когда у тебя есть виски. Он взял бутылку в руки— она была квадратная, с красивой надписью Red Label. Серёга стряхнул с себя перо с вареньем, сделал глоток, зажмурился от удовольствия, и подумал, что иногда лучше пить виски, чем ждать, пока тебя оближет женщина.