VadimFedorov

начало тут - Ясновидящая

– Молодой совсем, – вдруг всхлипнула Алла Борисовна, откусывая громадный кусок пиццы.

– Вы чего? – сглотнув, спросил курьер.

– Ничего, ничего, – ответил Саша, – ты иди. Мы тут скорбим. Близкий нам человек. А ты посторонний. Не мешай нам горевать.

– Хорошо, извините, – сказал курьер и сделал ещё пару шагов по направлению к выходу.

– Стойте! – закричала Света. – Стойте, молодой человек!

Толпа выдохнула.

– Я убью эту стерву, – сказал кто-то едва слышно.

Но было уже поздно: Света вцепилась в рукав курьера, как совсем недавно в рукав водителя автобуса, и принялась объяснять молодому человеку, почему нельзя выходить из ворот кладбища.

– Да ну на фиг, – стараясь отцепить от себя Светлану, сказал курьер, – это всё предрассудки. Никто не может знать, что с нами будет.

– Ага, никто, кроме Натальи Васильевны, – сказала Света и отпустила рукав курьера. – То есть Вы тут один умный, а мы, двадцать дураков, идиоты?

– Это всё предрассудки, – повторил курьер и зашагал в сторону ворот.

Толпа заворожённо смотрела вслед смельчаку.

– Наконец-то домой поедем, – так же негромко сказал чей-то голос, который раньше обещал убить Светлану.

Но, не дойдя до поворота аллеи пару шагов, курьер вдруг развернулся и направился обратно.

– Мне позвонить надо, отчитаться о доставленном заказе, – объяснил он, подойдя поближе, – а у ворот сигнала нет.

Курьер прошёл сквозь строй молчаливых людей и скрылся от любопытных глаз за ближайшим памятником. Там он достал телефон и стал в него что-то говорить, а потом слушать.

Минут через десять курьер выглянул из-за памятника. Участники траурной процессии стояли и молча смотрели на него. Курьеру стало жутковато.

– Ну, ты едешь или нет? – нарушил молчание водитель автобуса. – Там тебя люди с пиццей ждут.

– У меня рабочий день закончился, – поёжился курьер. – Всё, я теперь выходной. И это… У меня тут где-то родственники похоронены. Двоюродные. Надо их навестить.

– Молодой человек… – начала было говорить Галина с последнего этажа, но не успела закончить предложение.

Из-за угла аллеи, как буквально каких-то двадцать или тридцать минут назад, выскочил сторож с дубинкой. Но гнался он не за Светланой, а за бабой Зиной. Баба Зина была постарше Светы, и прыти у неё было поменьше. Поэтому сторож успел пару раз огреть её по спине, прежде чем она забежала в спасительную толпу жильцов своего дома. Кто-то подставил подножку, и сторож упал на дорожку, выронив дубинку. Он вскочил, но дубинкой уже завладел Саша.

– Ты чего это наших женщин бьёшь? – заорал на сторожа водитель автобуса и пнул мужика в спину.

Сторож попытался ударить водителя, но тут с другой стороны подскочил Саша и огрел сторожа дубинкой. Сторож отмахнулся от дубинки, пригнулся и пробежал сквозь толпу, получив по пути пару увесистых пинков.

– Сволочи, – заорал он с безопасного расстояния, – я при исполнении! Я вас всех посажу!

– Сначала мы тебя посадим на твою же дубинку, – пообещал мужику водитель.

– Иди сюда! – позвал сторожа Саша. – Иди сюда, упырь кладбищенский!

Но сторож, пятясь назад, вытащил из кармана телефон и принялся набирать номер.

– Полиция! – заорал он в трубку. – Полиция! Это с кладбища звонят. Сторож Михалчук. Тут у меня банда сатанистов. Оскверняют могилы. Пришлите наряд, пожалуйста. Или даже не наряд. Тут ОМОН нужен. Их человек пятьдесят. Избили меня. Да. Жду. Как в ворота войдёте, направо, тринадцатая аллея.

Выключив телефон, сторож спрятал его в карман.

– Через пять минут будут, – крикнул он напоследок, – сушите сухари!

И скрылся между могил.

– Баба Зина, чего он за тобой гнался? – спросила Светка.

– Понятия не имею, – ответила баба Зина. – Иду по дорожке, памятники разглядываю, а тут этот ненормальный как прыгнет, как заорёт!

– Просто так заорал? – продолжила допытываться Света.

– А ты чего красные трусы на похороны надела? – вдруг спросила баба Зина у собеседницы.

Света на мгновение запнулась от такого поворота. Все разговоры вдруг стихли.

– А что? – наконец-то ответила она. – Какие хочу, такие и надеваю. Это же моё личное дело.

– Нельзя на похороны красные трусы, – покачала головой баба Зина, – ой, нельзя.

– А какие можно? – обалдело спросила Света.

– Чёрные можно, – ответила баба Зина, – уважение надо иметь к покойным.

Светлана не нашлась, что ответить, и отошла в сторонку. К ней тут же подошёл курьер.

– Если хотите, я могу Вас поохранять от сторожа, – сказал он заговорщицким тоном, – пока Вы трусики будете снимать.

– А зачем мне их снимать? – удивилась Света.

– Ну, вот же, – курьер махнул рукой в направлении бабы Зины, – женщина сказала, что нельзя в красных кружевных трусиках. Надо снять. Я Вас поохраняю. Не здесь же, при посторонних, Вы будете их снимать?

– А Вы не посторонний? – спросила Света.

– Меня Максим зовут, – с готовностью представился курьер.

– Я замужем, – ответила Света и, подумав, добавила: – Я кушать хочу. Вы не могли бы позвонить к Вам на работу и попросить привезти ещё пиццы?

– Наши не поедут, – вздохнул Максим, – я им рассказал, что отсюда выходить нельзя. Они мне сначала не поверили, но потом пробили по интернету и подтвердили. Про эту вашу ясновидящую.

– А другие, кто еду развозит по адресу? Может, они привезут? – вздохнула Света.

– Сейчас попробую, – Максим достал телефон и отошёл вглубь аллеи.

Но никто не соглашался везти еду на кладбище даже по двойному тарифу. Вместо развозчиков продуктов на кладбище приехала полиция – два сержанта с автоматами. Они подошли к могиле Клавдии Андреевны. Перекрестились.

– Кто тут сатанисты? – спросил один из них, младший по возрасту и по званию – младший сержант.

– Мы скорбящие, – привычно ответила за всех Алла Борисовна, – сатанистов среди нас нет. Это сторож тут сумасшедший: бегает по кладбищу и за голыми женщинами подглядывает.

– За голыми? – переспросил младший сержант. – На кладбище? Вы тут совсем от скорби, я погляжу, сдурели.

– Представьтесь, пожалуйста, – к полицейским подошла Леночка с девятого этажа, – и удостоверения ваши покажите.

– Младший сержант Шалимов, – представился говоривший и показал Леночке документы.

– Сержант Куцый, – отрапортовал его напарник и также показал ей корочки. Она кивнула головой.

– Тут такое дело, товарищи, – подойдя вплотную к полицейским, начала рассказывать Леночка. – Мы все жильцы одного дома. Похоронили нашу старшую по дому сегодня. Вот её могила. И уже по окончании церемонии с одной из наших жиличек случился приступ, в результате которого она предсказала, что первый, кто выйдет из ворот кладбища, умрёт.

– Вы это сейчас серьёзно? – перебил Леночку Шалимов.

– Я понимаю, что звучит дико, но она ясновидящая, – вздохнула Леночка, – и, как видите, все мы в её предсказание поверили.

– А раньше её предсказания сбывались? – поинтересовался Куцый.

– Все до одного, – опять кивнула головой Леночка, – все до одного. Я понимаю, что это всё предрассудки, но всегда всё сбывалось. И вот мы здесь.

– Скорбим, – добавила баба Зина, подходя поближе.

– Хорошо, – посмотрев на стоящих рядом людей, сказал Куцый, – а сторож где?

– Тут я, – отозвался сторож.

Он вынырнул из-за могилы Клавдии Андреевны и подошёл к полицейским.

– Я не знал про предсказание, – сказал он, – мне никто не доложил. Я просто пресекал попытки справлять нужду на могилах. А вот они на меня напали и отобрали дубинку. А я при исполнении. Михалчук моя фамилия.

– Вот она, – Саша передал дубинку младшему сержанту.

Тот повертел её в руках и отдал сторожу.

– Спасибо, – сказал сторож, – а то у меня из оружия вот только это. А ружьё нам не положено.

В это время у младшего сержанта заработала рация.

– Шестой, шестой, что там у вас? – спросил женский голос из рации, прерываемый помехами.

– Прибыли на место, – отрапортовал Шалимов, – нашли несколько скорбящих человек. Сатанистов не обнаружено.

– Возвращайтесь, – скомандовала рация, – тут на Парковой, семнадцать, на детской площадке спиртное распивают.

– Ой, а это наш дом, – прошептала стоящая рядом баба Зина.

– Он так далёк, – брякнул Саша.

– Это… – замялся Шалимов. – Мы должны территорию осмотреть. По инструкции.

– По какой инструкции? – удивилась рация.

– Осмотрим территорию и приедем! – вдруг рявкнул в рацию молчавший до сих пор Куцый. – На этой Парковой постоянно что-то распивают.

Рация попыталась что-то сказать патрульным, но сержант выключил её.

– Где сама ясновидящая? – спросил он строго.

Наталья Васильевна встала со своего пригретого места и подошла к патрульным.

– Что можете рассказать в связи с данным обстоятельством? – спросил её Куцый.

– Ничего, – развела руками Наталья Васильевна, – я в этот момент отключаюсь.

– Не помнит она ничего, – вмешалась в разговор баба Зина.

– Ладно, – почесал затылок Куцый, – мы тут пройдёмся, осмотрим местность. По инструкции. А вы пока посидите, поскорбите. Михалчук, показывайте территорию.

– Пойдёмте, – засунув дубинку за пояс, отозвался сторож, – у нас кладбище небольшое, но порядок. Всё пронумеровано, и везде таблички висят.

Стражи порядка ушли осматривать территорию.

Через полчаса приехал белобрысый курьер, которого вызвонил Максим, с тремя пакетами еды и одной коробкой напитков. Болтливая Света рассказала курьеру, почему тому пришлось ехать на кладбище. Курьер посмеялся над суеверными людьми, но почему-то остался. Так же, как и у Максима, у него внезапно закончился рабочий день, и обнаружились родственники, похороненные на этом кладбище, могилы которых срочно надо было навестить.

Ещё через час подошли патрульные со сторожем. Начало темнеть. Сторож сбегал куда-то и включил фонари на тринадцатой аллее. Потом он опять куда-то сбегал и притащил две колоды игральных карт. Образовалось две группы играющих. Шесть человек играли в подкидного, ещё восемь – в покер. Сторож предложил условия игры, по которым проигравший выходит из ворот кладбища, но тут же получил в ухо от младшего сержанта Шалимова.

В девять вечера пришёл муж Светланы, но её среди скорбящих не оказалось. Патрульные разбили людей на несколько групп и отправили прочёсывать кладбище. Светлану с Максимом обнаружили в вагончике сторожа. Её муж устроил сцену ревности и попробовал подраться с Максимом, но вмешались патрульные и пресекли драку. Они приковали мужа Светланы к кладбищенской ограде и составили протокол.

В результате допроса Максима выяснилось, что ключ от своей бытовки им дал до утра сторож в обмен на бутылку коньяка. Коньяк вместе с продуктами на кладбище привёз белобрысый курьер.

Начали искать сторожа. Нашли его мертвецки пьяным на могиле Гвоздева. Патрульные составили протокол, но в нём почему-то написали, что задержали распивающего спиртные напитки Михалчука Е. Н. на улице Парковой, дом семнадцать.

Ближе к полуночи составили расписание, кто и когда спит в бытовке сторожа. Опытным путём выяснили, что в тесном помещении могут лечь восемь человек. Решили спать группами по два часа.

Как только улеглась первая партия, среди картёжников разгорелся скандал. Как выяснилось, Семён Семёныч с шестого этажа вместе с Яной Геннадиевной с четвёртого этажа уговорили остальных играть на деньги. В результате белобрысый курьер проиграл им всё, что ему за еду и напитки отдал Максим и ещё двое предыдущих клиентов. Проиграл и заподозрил, что с ним играли нечестно. Прибывшие на крики белобрысого патрульные денежные средства изъяли и составили протокол. Там опять фигурировала улица Парковая. После чего полицейские включили рацию и отчитались о проделанной работе.

– А вы когда в отделение-то вернётесь? – уважительно спросила рация.

– Когда всех преступников на районе поймаем, тогда и вернёмся, – сурово ответил Куцый, – там на этой Парковой банда орудует, судя по всему.

В это время к ним подошла Наталья Васильевна.

– Я пошутила, – сказала она.

– В каком смысле «пошутила»? – спросил Шалимов.

– Не было никакого ясновидения сегодня, – пояснила Наталья Васильевна, – просто меня все уже достали с этим даром. Вот я и пошутила. Сказала, что умрёт первый, кто из ворот выйдет.

– Как это, пошутила? – возмутилась баба Зина. – Это что за шутки? Со смертью не шутят.

– Я всё наврала про то, что кто-то умрёт, – отчеканила Наталья Васильевна. Она развернулась и пошла по ставшей многим родной тринадцатой аллее к выходу.

– Я на тебя в суд подам! – заорала ей вслед баба Зина.

– Мне кажется, что она сейчас врёт, – вдруг сказала Светлана. – Она решила таким образом спасти того несчастного, который должен умереть. Её надо остановить.

– Я всё-таки убью эту стерву, – сказал кто-то из темноты.

– Остановите её! – закричала Светлана.

– Мы Вас сейчас рядом с мужем прикуём, – пообещал ей младший сержант Шалимов.

– Я с ним помирилась, – ответила Света, – освободите его, пожалуйста. Он больше не будет.

– Потом, – пообещал Шалимов.

Он и сержант Куцый поднялись и пошли за Натальей Васильевной. Вслед за ними потянулись и другие скорбящие.

А Наталья Васильевна подошла к кладбищенским воротам, открыла одну из створок и вышла из кладбища. Первая. Все бросились вслед за ней. Сначала выбежал водитель. Он заскочил в свой автобус, завёл двигатель и гостеприимно открыл дверцы.

– Залезай, домой всех отвезу и спать! – весело заорал он.

Патрульные было забрались в свою машину, но дорогу им преградила Светлана.

– Освободите моего мужа! – потребовала она.

Шалимов выматерился и побежал освобождать мужа Светланы.

– Все? – между тем спросил водитель автобуса. – Вроде больше народу было, когда сюда ехали.

– Так в бытовке же восемь женщин спят, – вспомнила Нина со второго этажа, – мы про них совсем забыли!

– Я никого ждать не буду, – заявил водитель.

– Нет, Вам придётся подождать! – вдруг рявкнула Леночка. – Люди проснутся ночью на кладбище. Не приведи Господь такое пробуждение никому! А вам всем всё равно по одному адресу ехать. Мы в одном доме живём.

– Хорошо, – согласился водитель, – но только быстро.

– Я мигом! – крикнула Нина и умчалась будить спящих.

– А эта, прорицательница ваша где? – спросил водитель. – Вышла и пропала куда-то.

– Так она вышла и в машину села, – ответил Саша. – Пока все в автобус ломились, она уехала.

– Что за машина? – удивился водитель.

– Да ихняя машина, белый «Лексус», – пояснил Саша. – Видимо, муж за ней приехал.

– Вот сволочь какая! – выругался водитель и добавил несколько непечатных выражений. Никто из находящихся в автобусе женщин на грязные ругательства никак не прореагировал.

Пока освобождали мужа Светланы, пока будили и выводили из бытовки восьмерых женщин, Наталья Васильевна подъехала к своему дому.

– Устал? – спросила она мужа.

– Да, – ответил он. – Мало того, что рейс неудобный, ночью прилетать, так ещё жену с кладбища забирать пришлось. Вы что там ночью-то делали?

– Да так, – вздохнула Наталья Васильевна, – отучивала людей верить в предсказания.

– Отучила? – усмехнулся муж.

– Не знаю, – опять вздохнула она, – а ты что такой злой-то?

– Да когда подъезжал к вашему кладбищу, – начал рассказывать муж, – из ворот кошка вылетела и прям под колёса.

– Задавил?! – ахнула Наталья Васильевна.

– Не знаю, – ответил муж, – её в придорожную канаву отбросило. Я вышел посмотреть, а тут ты. Может, и живая. Кошки, они живучие.

– Господи, хоть бы она умерла, – вдруг побледнела Наталья Васильевна.

– Кто? – удивился муж.

– Да кошка эта, – пояснила Наталья Васильевна и перекрестилась.

«Лексус» въехал во двор, развернулся, припарковался. Наталья Васильевна с мужем вышли из машины и поднялись к себе в квартиру. Через полчаса приехал автобус с остальными жильцами. Полусонный народ вывалился из его тёплого нутра и разбрёлся по своим норкам. Кто-то по пути в подъезд ключом процарапал длинную борозду по правой двери «Лексуса».

Над городом всходило солнце. В придорожной канаве очнулся кот Кузя. Он осторожно поднял голову, жалостливо мяукнул. Болела голова, и правая задняя нога не слушалась. Кузя опять мяукнул, шатаясь, приподнялся и медленно побрёл в сторону жилища сторожа, таща за собой непослушную лапу. Томящийся с похмелья Михалчук накормил кота, наложил шину на сломанную кошачью ножку, завернул мяукающее тельце в старую телогрейку.

– Ну, в какую историю ты попал? – строго спросил он Кузю. – Машина сбила? Зачем на дорогу вылазил? На кладбище чего не сидится?

– Мяу, – ответил Кузя.

– Чего тебя за ворота-то потянуло? – продолжал бурчать Михалчук. – Что ты там забыл? Вон как тебе досталось! Но ничего. Вы, коты, живучие.

– Мяу, – опять ответил Кузя.

Если бы мог, он бы рассказал доброму Михалчуку, что ночью гнался за мышкой и поэтому-то выбежал из ворот. И что огромная белая машина отшвырнула его в сторону, сделав больно-пребольно.

Но ему повезло. Он остался жив. А вот мышку расплющило под колёсами огромной машины. Она выбежала из ворот первая.

Вадим Фёдоров ©

https://ridero.ru/books/muzhchina_s_tatuirovkoi_drakona/

Рассказ из сборника - "Мужчина с татуировкой дракона"

Дар у Натальи Васильевны обнаружился не сразу. Она была самым обычным зубным врачом в местной поликлинике. Очень хорошим врачом. С золотыми руками и отзывчивым сердцем, как о ней однажды написали в местной газете.

Первый случай ясновидения произошёл с Натальей Васильевной года за два до её выхода на пенсию – на новогоднем корпоративчике. Когда после официальной части сели за стол, Наталья Васильевна выпила рюмку, другую да вдруг застыла: глаза у неё остекленели, рот чуть приоткрылся. Первой её состояние заметила сидевшая рядом старшая медсестра Лариса.

– Натусь, ты чего? – спросила она окаменевшую подругу. – Тебе плохо?

Голос у старшей медсестры был командный, зычный и очень внятный. Народ за столом затих. Все повернули головы к Наталье Васильевне. Она же пожевала губами и вдруг выдала каким-то бесцветным металлическим голосом свою первую пророческую фразу.

– Главврача через месяц уволят, – сказала Наталья Васильевна.

– С чего это вдруг? – отозвался сидевший во главе стола главврач.

– Потому что завхоза посадят, – всё тем же металлическим голосом ответила Наталья Васильевна.

Завхоз ничего на это не сказал. Услышав пророчество, он подавился холодной водочкой, которую в этот самый момент пил из запотевшего гранёного стаканчика. Закашлялся. Ему дали воды, потом ещё водки. Но кашлял он и матерился до конца вечера.

А Наталья Васильевна же после последней фразы вдруг очнулась: дёрнула подбородком вверх и вздохнула.

– А? – сказала она. – Что? Что случилось?

– Ты совсем дурная так шутить? – зашипела на неё Лариса. – С двух рюмок-то?

– А что я сказала? – удивилась Наталья Васильевна.

– Ничего, – оборвала разговор Лариса, – закусывай давай. Не порть вечер.

Наталья Васильевна закусила. Вечер плавно покатился дальше. Его, правда, попыталась испортить главный бухгалтер, решившая станцевать стриптиз на столе, но одинокую женщину быстро скрутили коллеги и увезли домой.

А после новогодних праздников в поликлинику нагрянула комиссия из Москвы. Рыли они основательно и кропотливо. И нарыли. Завхоза забрали из дома ранним утром. С главврача, который, как оказалось, его покрывал, взяли подписку о невыезде, а после суда уволили.

Второй случай произошёл через полгода после первого.

Пришла на приём к Наталье Васильевне молодая студентка по имени Валя, четверокурсница. Верхняя шестёрка. Выпала пломба. Наталья Васильевна прочистила канал, заложила лекарство. Молоденькая помощница приготовила временную пломбу. И тут Наталья Васильевна застыла: рот приоткрылся, глаза остекленели.

– Ыыыыыы, – промычала открытым ртом студентка, испугавшись этого странного состояния зубного доктора.

– Двойня у тебя, – вдруг сказала Наталья Васильевна, – девчонки. Две недели.

– Ыыыыыыы, – забилась в зубоврачебном кресле студентка, – нееееее, ыыыыыыыы.

– Не вздумай аборт делать, – по-прежнему глядя куда-то вдаль, продолжила Наталья Васильевна, – сдохнешь.

– Ой, мамочки, – подала голос стоящая позади Натальи Васильевны помощница, – что с Вами?

– А? – очнулась Наталья Васильевна. – Что? Что случилось?

Студентка вырвала из открытого рта куски ваты, которыми был обложен больной зуб.

– Вы сказали, что я беременна и что я сдохну, – выпалила студентка. – Это что за приколы?

– Я? – удивилась Наталья Васильевна. – Я пломбу хотела закрыть. Валя, сядьте на место.

– Сдохнешь, если аборт сделаешь, – уточнила ассистентка Натальи Васильевны. – У меня раствор сейчас застынет. Ставьте эту пломбу проклятую!

Студентку усадили обратно в кресло и запломбировали больной зуб. Из кабинета Валя прямиком направилась в аптеку, где купила два экспресс-теста на беременность. Из аптеки она помчалась в туалет. Тест ничего не показал. Одна полоска. Мимо. Валя сразу же отправилась к главврачу, где написала жалобу на Наталью Васильевну. В ней было сказано, что стоматолог употребляет на работе алкоголь и по пьяной лавочке вмешивается в личную сексуальную жизнь пациентов, пугая их своими рассказами про внеплановую беременность, которой нет и быть не может. И как доказательство – одна полоска на тесте.

Но через два дня на втором экспресс-тесте, уже в общежитии, проступило две полоски. А ещё через восемь месяцев Валентина родила двойню – двух девочек. К Наталье Васильевне на работе стали относиться настороженно, но с уважением.

Было ещё несколько случаев ясновидения.

Наталья Васильевна предсказала, что глава района разобьётся на машине. Через неделю в соседнем районе глава на служебной машине влетел под самосвал.

Следующее предсказание коснулось старшей медсестры, Ларисы. Той, которая была свидетельницей первого пророчества Натальи Васильевны. Озарение произошло во время обеда за столиком в столовой.

– Счастье тебе привалит, – сказала Ларисе Наталья Васильевна, – в ближайшее время привалит. Большое счастье.

– А в чём счастье-то? – осторожно спросила Лариса. – В лотерею выиграю или на работе повысят?

– Счастье женщины – в мужике, – отозвалась Наталья Васильевна, – а у тебя счастья до конца жизни теперь будет много.

Сорокашестилетняя Лариса вздрогнула. За её плечами было два ну очень несчастливых брака, три аборта и два выкидыша. Жила она одна, по выходным приезжая к престарелым родителям за город.

– Ты уверена? – спросила она подругу.

– А? – очнулась Наталья Васильевна. – Что? Что случилось?

– Ничего, – ответила Лариса. – Ты мне глупости какие-то сказала.

– Извини, – вздохнула Наталья Васильевна, – я сама не знаю, что это со мной. И не помню ничего. Прости. Мне после этих приступов почему-то есть очень хочется. Я пойду, ещё второго себе возьму.

После работы Лариса отправилась не домой, как обычно, а в бар. Предсказанное женское счастье почему-то пугало и будоражило организм. И организм надо было расслабить.

В баре Лариса выпила мохито. Затем ещё один. А потом к ней подсел лысоватый мужичок, которому она и выложила всю свою подноготную: про неверных мужей, аборты и выкидыши.

Проснулась Лариса у себя дома, но в обнимку с лысоватым.

– Извините, – сказала она, – я вчера немного перебрала и наговорила лишнего. Я Вам сейчас завтрак сделаю. И можете ехать к своей жене – она, наверное, Вас ждёт.

– У меня нет жены, – вздохнул мужичок, – я вдовец.

– Ой, простите, – почему-то испугалась Лариса, – Вы в трауре, а я тут со своими глупостями.

– Да какой траур? – махнул рукой мужичок. – Пять лет уже прошло. Дети выросли. Живу один.

– Тогда переезжайте ко мне, – вдруг брякнула Лариса, – чего одному-то?

Мужик почесал затылок, подумал, посмотрел наверх, как будто на потолке было что-то написано про то, куда и к кому ехать жить.

– Нет, – наконец-то сказал он, – лучше Вы ко мне. У Вас площадь маленькая, а у меня трёшка. И машина служебная.

– Служебная? – переспросила Лариса. – А Вы кем работаете? И это… Вы извините, я забыла, как Вас по отчеству?

Имя она, кстати, тоже не помнила.

Лысоватый встал, завёрнутый в простыню. Головой он доставал Ларисе до подбородка.

– Николай Васильевич, – представился он, – полковник Абузяров. Командир войсковой части. За городом которая. Через год в отставку выхожу.

– Ой… – выдохнула Лариса и, завернувшись в другую простыню, бросилась к шкафу.

– Вы куда, Лариса? – удивился полковник.

– Вещи собирать, – ответила Лариса, вытягивая из шкафа огромный чемодан, – к Вам же едем.

– А ничего, что я ниже Вас ростом? – охрипшим голосом спросил Николай Васильевич.

И сама Лариса, и её жизненная история, рассказанная накануне, и эта милая непосредственность – всё ужасно нравилось полковнику.

– В постели это незаметно, – ответила Лариса и добавила: – Может, сначала позавтракаем? Я очень вкусно готовлю.

– Можно позавтракать. И заодно умыться бы, – согласился мужичок. – А потом я помогу с вещами.

Свадьбу они сыграли через два месяца.

После этого предсказания жизнь у Натальи Васильевны стала, мягко говоря, напряжённой. К ней повалил народ с просьбами: вылечить рак, вернуть мужа, найти пропавшего родственника. С больными зубами пациентов практически не было. К Наталье Васильевне шли здоровые люди со здоровыми зубами, но с верой в чудо. А приступы ясновидения у Натальи Васильевны были неконтролируемыми, и она никак не могла помочь страждущим.

Но тут, к счастью, в отделе кадров поликлиники обнаружили, что медицинский стаж стоматолога перевалил отметку в 30 лет, и Наталью Васильевну отправили на заслуженный отдых – то есть на пенсию. По месту жительства её достать с просьбами о ясновидении было намного тяжелее, и поэтому поток желающих заглянуть в будущее иссяк.

Наталья Васильевна, конечно же, периодически изрекала предсказания, но они в основном были или неместного масштаба, или не такие грандиозные, как у Ларисы. Интерес к Наталье Васильевне постепенно стал спадать. Она превратилась в обычную молодую пенсионерку, летом живущую на даче, а зимой посещающую различные вернисажи и выставки. Муж Натальи Васильевны зарабатывал неплохие деньги, и они могли себе это позволить.

Прошло два или три года. И тут во дворе случилась неприятность – умерла старшая по дому. Хоть и одинокая, но довольно активная старушка, Клавдия Андреевна. Было ей то ли 80, то ли 85 лет.

Прилетел из Калининграда внук усопшей. Договорился с моргом, кладбищем, с соседним кафе по поводу поминок. Пригласил всех жителей девятиэтажки почтить память любимой бабушки. Похороны были назначены на субботу, поэтому многие согласились: выходной день как-никак, да и покойная была женщиной приличной, много сделавшей для обустройства двора и самого дома.

Собралось человек двадцать, в основном женщины. Погрузились в автобус и поехали на кладбище. На погосте уже ждал катафалк с обитым чёрной материей гробом. Четверо мужиков с лопатами опустили гроб в заранее выкопанную яму и забросали её землёй. Получили пару бутылок водки и ушли закапывать очередного клиента.

– Спасибо большое, что пришли, – прокашлявшись, сказал внук Клавдии Андреевны, сорокалетний пузатый мужчина в сером костюме. – Очень приятно, что столько народу пришло к моей бабушке. Спасибо вам. Вы очень дружный дом.

– Да, хорошая была женщина, – всхлипнула Нина со второго этажа. – По-моему, это первые похороны из нашего дома. С самого заселения никто не умирал.

– Да, – согласилась с ней семидесятилетняя баба Зина с пятого этажа, – первые похороны. А дому-то двадцать лет почти. Интересно, когда будет следующий? И кто?

– А это у Натальи надо спросить, – опять шмыгнула носом Нина, – она всё знает.

Все, как по команде, повернулись в сторону Натальи Васильевны, а та замерла, приоткрыла рот, глаза её застекленели.

– Ой, – испугалась баба Зина, – приступ у Натальи. Щас что-то скажет.

– Следующим, кто умрёт, – вдруг заговорила Наталья Васильевна, – будет тот, кто первым выйдет из ворот этого кладбища.

И замолчала. Затих и народ. Было слышно, как гудит где-то загородная электричка и поёт на соседнем участке соловей.

– Твою мать, – первым нарушил молчание электрик Василий с первого этажа, – охренеть просто! «Пункт назначения», серия десятая.

– Вы чего? – удивился внук Клавдии Андреевны.

– Пошли, расскажу, – Василий схватил внука за рукав и оттащил к соседней могилке, где и рассказал единственному, кто не знал про дар Натальи Васильевны, про этот самый дар. После рассказа он вынул из-за пазухи бутылку водки и предложил внуку. Тот подумал немного и согласился.

А Наталья Васильевна, как ни в чём не бывало, отошла от отпрянувшей от неё толпы и уселась на скамейку, стоящую у роскошного памятника по соседству. На памятнике было написано: «Вадим Гвоздев. Спи надёжно, дорогой ты наш. Твоя жена и дети». И чуть ниже – даты рождения и смерти.

– Совсем молодой, – посчитав в уме года, промолвила Наталья Васильевна, – сорок только стукнуло. Жить бы да жить.

– Наташ, что нам делать-то? – подала голос из стоящей рядом толпы жильцов дома баба Зина.

– А? – удивилась Наталья Васильевна. – Как, что делать? На поминки ехать. Или рано ещё?

– Она не помнит ничего, – сказал кто-то.

– Ты нам нагадала, что, кто первый с кладбища выйдет, тот умрёт, – баба Зина подошла к Наталье Васильевне и уселась с ней рядом на скамейку. – Только что.

– Я? – опять удивилась Наталья Васильевна. – Я ничего не помню.

– Да я понимаю, – вздохнула баба Зина. – Ты инструмент в руках высших сил. Но ты совершенно ясно сказала, что, кто первый выйдет из ворот кладбища, тот тут же и умрёт.

– Ой! – испугалась Наталья Васильевна. – Я неспециально. Что же теперь делать-то?

– Да что сейчас сделаешь-то? – вздохнула баба Зина. – Вот посижу чуть–чуть, и отправимся на поминки. Что-то у меня колени заболели. К грозе, наверное.

Судя по всему, колени заболели у всех, кто присутствовал при погребении. Народ разбился на небольшие группки и расселся где только можно: на скамейках у могил, на низких оградках. Кто-то из мужчин просто присел на корточки.

Прошло пять минут, десять, сорок. На дорожке появился водитель автобуса. Того самого, который привёз жителей дома на погребение.

– Всё, что ли? – спросил он, подойдя поближе. – Так чего сидите? Поехали! У меня рабочий день заканчивается.

– Ты иди, милок, заводи мотор, – отозвалась баба Зина, – прогрей свою колымагу. А мы сейчас подойдём, через минуту-другую.

– У меня не колымага, – обиделся водитель, – два года всего бусику. Почти новый, можно сказать.

И развернулся, чтобы уйти от странных людей.

– Стойте, – вдруг раздался молодой женский голос, – стойте! Да как вы можете? Человека на смерть толкать. Стойте!

Обладательницей голоса оказалась молодая мамаша с пятого этажа. Ребёнка она оставила с папой, чтобы съездить на кладбище. Звали мамашу Света. Она подошла к водителю и вцепилась в его рукав.

– Не ходите, – сказала она мужчине, – тут такое дело… Наталья Васильевна предсказала, что первый, кто выйдет из ворот кладбища, умрёт. А Наталья Васильевна, она у нас предсказывает будущее.

– Это которая зубной врач? – уточнил водитель.

– А Вы про неё знаете? – удивилась Света.

– Про неё весь город знает, – кивнул водитель, – местная достопримечательность.

– Она! Она с нами была, и случилось предсказание. Так что Вы не ходите, – отцепившись от водителя, сказала Света, – а то выйдете и умрёте.

– А это что за милая женщина, которая меня прогреть двигатель отправляла? – вдруг спросил водитель. – Кто это?

– Никто, – отозвалась баба Зина. – Я не подумала. Неспециально.

– Она неспециально, – опять вцепившись в рукав водителя, сказала Света, – простите её, пожалуйста.

– Я подумаю, – с угрозой сказал водитель и принялся прохаживаться по аллее, разглядывая надписи на табличках.

– Я есть хочу, – вдруг заявила Алла Борисовна, маленькая сухонькая женщина с третьего этажа, – я с утра ничего не ела. А у меня больная поджелудочная. Сводит всё.

– Ну, так идите и поешьте, – предложил её сосед напротив Саша Малый, – Вас никто не держит. Обедать надо вовремя. Я вот супчика дома поел перед поездкой.

– А я не стала, – растерянно сказала Алла Борисовна, держась за живот, – я на поминки рассчитывала, что там поем. И на завтрак только чай с бутербродом съела. И всё. А теперь мне плохо, я кушать хочу.

– Пиццу будете? – участливо спросил Саша. – И если будете, то какую?

– Издеваетесь? – со слезами на глазах сказала Алла Борисовна. – У меня поджелудочная болит, сил нету терпеть.

– Так будете или нет? – опять спросил Саша и достал из кармана мобильный телефон. – Я закажу. И на Вашу долю тоже.

– Тут связи нет, – сказал кто-то из присутствующих, – пробовали уже. Не берут телефоны.

– Это у ваших низкобюджетных телефонов нет связи, а у меня есть, – гордо сказал Саша и покрутил чёрную коробочку с логотипом яблока на ней. – Одно деление, но хватит, я думаю.

– Мне «Карбонару» большую, «Кока-Колу» и салатик, – прервала хвастовство Саши Алла Борисовна. – Сашенька, я Вам деньги потом отдам. Я как-то не рассчитывала, что на кладбище надо будет себе еду покупать.

Саша кивнул, набрал номер и сделал заказ: себе, Алле Борисовне и ещё парочке человек, выразивших желание подкрепиться. Проблема возникла, когда Саша продиктовал адрес.

– Как войдёте на кладбище, направо, тринадцатая аллея, – сказал Саша в трубку. – Да, я знаю, что это звучит немного непривычно. Но я с друзьями нахожусь на кладбище, и мы хороним дорогого нам человека. И вот мы решили подкрепиться.

При словах о друзьях Алла Борисовна мило улыбнулась Саше. Тот улыбнулся ей в ответ и стал слушать, что ему говорят по телефону. Трубка что-то втолковывала Саше минуты три или даже четыре.

– Девушка! – внезапно гаркнул Саша. – Вы напротив моей фамилии видите значок «VIP-клиент»? Видите? Это значит, что я ваш самый лучший клиент. Я постоянно покупаю у вас пиццу. Я лично знаком с вашим директором. И он мне говорил, что мне пиццу привезут в любое время и куда угодно. В чём проблема – приехать на кладбище и накормить голодных людей? От вашей пиццерии до кладбища – пять минут пешком идти. Если надо, я курьера у ворот встречу.

Трубка что-то опять стала отвечать Саше, но уже недолго. После чего Саша сказал «о'кей» и выключил телефон.

– Ща привезут, – озвучил он, – у них и правда вкусная пицца. Но вот колл-центр – тупые, как пробки.

– Все колл-центры тупые, как пробки, – отозвался кто-то из толпы.

– У меня «Нокия», и у меня тоже телефон ловит, – сказала Алла Борисовна, достав из кармана свой мобильник.

– Так а что же Вы сами тогда себе пиццу не заказали? – спросил Саша.

– Я не подумала, – ответила Алла Борисовна, – да и денег у меня нет с собой.

– У них есть связь, – подтвердил Семён Семёныч с шестого этажа. – Просто рядом с могилой и ближе к выходу нет сигнала, а вот на этой половине аллеи очень прилично берёт.

Все вдруг засуетились, начали доставать телефоны. Раздались звонки. Толпа плавно переместилась от могилы Клавдии Андреевны вглубь тринадцатой аллеи.

И вдруг из-за поворота аллеи вылетела Светлана – та самая молодая мамаша, уберёгшая водителя автобуса от неминуемой смерти. За ней гнался мужик в телогрейке. В руке у него была полицейская дубинка. Светлана взвизгнула и смешалась с толпой людей с мобильниками в руках. Мужик остановился, тяжело дыша.

– Вы что же это, сволочи, делаете? – спросил он у толпы.

– Я перезвоню, – сказал водитель автобуса и сделал шаг навстречу мужику в телогрейке, – а ты кто такой будешь, чтобы тут вопросы задавать?

– Сторож я, – ответил мужик, – а вы кто такие?

– Мы скорбящие, – ответила Алла Борисовна, – подругу похоронили и скорбим.

– И на могилы ссыте, говнюки вы, скорбящие! – вдруг гаркнул сторож. – Совсем совесть потеряли.

– Я не на могилу, я рядом, – раздался голос Светланы из толпы. – Я же не виновата, что мне писать захотелось, а у вас тут туалетов нету.

– Нету, – кивнул головой сторож, – потому что, мля, это кладбище. Покойники не ссут. А если Вам приспичило, то за воротами – сразу налево. Большими буквами написано «WC».

– Ну что Вы так плохо про покойных? – миролюбиво сказал водитель. – А с девушкой мы проведём беседу. Она больше не будет.

– Не буду! – покаянно крикнула из толпы Света.

– Буду, не буду… Совсем стыд потеряли! – не желал сдаваться сторож. – Думает, красные ажурные трусы надела, и теперь всё можно? Чтобы через десять минут вас тут никого не было!

– А почему через десять? – спросила баба Зина. Ей тоже хотелось в туалет, но она терпела.

– Кладбище сегодня до четырёх, – ответил сторож, – так что через десять минут чтобы я вас тут не видел.

И сторож для убедительности помахал дубинкой.

– А если увидишь? – спросил водитель автобуса. – Чего тогда?

– Полицию вызову, – ответил сторож и на всякий случай отступил на два шага назад. – Десять минут вам даю, засранцы, чтобы очистить территорию.

– Пиццу кто заказывал? – раздался звонкий юношеский голос.

По аллее шагал молодой парень, таща две квадратные сумки и прозрачный полиэтиленовый пакет с напитками.

– Мы заказывали, – навстречу парню бросился Саша, – я заказывал. Чего не позвонил? Я бы у ворот встретил.

– А там телефон не берёт, – улыбнулся курьер, – мёртвая зона.

Саша достал кошелёк, отсчитал деньги, отдал их курьеру. Тот взамен денег передал Саше коробки с пиццей и пакет.

– Спасибо, – сказал Саша, – спасибо большое!

– Пожалуйста, – ответил курьер, – кушайте на здоровье!

Он повернулся, сделал несколько шагов по направлению к выходу. Все замерли. Курьер вдруг остановился. Оглянулся. На него смотрели двадцать пар глаз. Не мигая. И, как казалось, никто даже не дышал. Зрелище было, мягко говоря, странное.

Вадим Фёдоров

Продолжение. Начало тут - Кластер - 1

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Комната. Стоят ряды стульев. Напротив них имеется возвышение – сцена. На ней – кресло и стол. На стульях рассаживаются артисты театра. Впереди сидят Золотарёва, Коперин и Огневая. Варвара раздаёт всем листки с анкетой.

ВАРВАРА. Всем заполнить анкеты, расписаться и сдать мне.

Входит Букашкин.

БУКАШКИН. Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!

Все здороваются. Букашкин садится в кресло.

БУКАШКИН. Итак. Все пришли, кто в списке?

ВАРВАРА. Да. Даже лишние есть.

БУКАШКИН. Очень хорошо. Кто не пришёл на собрание, всех уволить. За невыход на работу. Собрания – это наша главная работа.

ВАРВАРА. Так я же по списку, что вы дали, всех приглашала. Я думала, надо только тех, кто в списке.

БУКАШКИН. А не надо думать, Варвара. Твоё дело – выполнять мои задания. Думаю за вас за всех я.

ЗОЛОТАРЁВА. Вот мне свезло-то! Я не в списке. Зашла на огонёк, называется.

КОПЕРИН. А я в списке.

ОГНЕВАЯ. Димочка, это я тебя в список внесла. Вот.

ВАРВАРА. Прошу тишины!

БУКАШКИН. Заместитель по литературной части где? Лялин вернулся?

ВАРВАРА. Вернулся и опять отбыл. Он в командировке. В Нагорном Карабахе.

БУКАШКИН. Что он там делает?

ВАРВАРА. Командует партизанским отрядом.

БУКАШКИН. Армянским или азербайджанским?

ВАРВАРА. Я не знаю. Но я уточню.

БУКАШКИН. Безобразие! Как приедет, пусть ко мне зайдёт. Почему я должен за него работать? Так, молодой человек, ты что-то хотел сказать?

КОПЕРИН (встаёт). Да. С вашего позволения, я хочу сообщить, что был утром у Веры Васильевны. Она после операции чувствует себя хорошо. Передаёт всем привет.

Артисты начинают переговариваться.

ЗОЛОТАРЁВА. Спасибо, Дима.

ОГНЕВАЯ. Хорошие новости!

ВАРВАРА. Тишина!

БУКАШКИН. Какое счастье, что ваша бывшая руководительница себя хорошо чувствует! Какое счастье! Я так рад, так рад! Но теперь-то я могу начать собрание?

КОПЕРИН. Извините.

ВАРВАРА. Тишина!

БУКАШКИН. Итак. Я собрал вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие. Нет, мы не будем ставить «Ревизора». Мы будем менять весь театр. Наступает другое время, и приходит пора другого театра. Репертуар будет обновлён. Устаревшие спектакли будут заменены на новые. У нас очень мало современников! Чехова и Островского не ставит только ленивый. «Три сестры» с «Бесприданницей» идут в каждом театре нашей необъятной Родины. В каждом! Поэтому вместо них будем ставить новые современные спектакли. Запущены в производство две вещи: «Последний подлец» и «Преступление наказанием». И в ближайшее время мы снимаем все пьесы так называемого драматурга Полуякова.

ЗОЛОТАРЁВА. Почему? Пьесы Полуякова собирают аншлаги.

БУКАШКИН. Не перебивайте меня! Но я, так и быть, отвечу. Потому что аншлаги будут на «Последнем подлеце» и других наших спектаклях. А Полуяков себя изжил.

КОПЕРИН. А Вера Васильевна в курсе этих изменений?

ВАРВАРА. Пожалуйста, дайте высказаться директору.

БУКАШКИН. Да. Тут я директор. И я решаю, что ставить и кого ставить.

КОПЕРИН (растерянно). Но есть же договорённость с министерством, что Вера Васильевна… что такие вопросы только через её согласие.

ОГНЕВАЯ. Дайте договорить директору.

ВАРВАРА. Не перебивайте.

БУКАШКИН. Вопросы и прения – в конце собрания.

КОПЕРИН. Но как так-то?

ЗОЛОТАРЁВА. Дима, давай послушаем, что ещё нас ожидает.

БУКАШКИН. Итак. Несмотря на хамское поведение некоторых индивидуумов, я продолжу. Вторым пунктом обновления моего театра будет доступность его для народа. Сокращённое название старого театра даже звучит неприлично – Государственный академический драматический театр. Сокращённо ГАДТ. Почти что «гад». Это будем менять. Я предлагаю новое название, в духе времени – кластер.

ЗОЛОТАРЁВА. Мама родная!

ОГНЕВАЯ. Великолепно!

БУКАШКИН. Да, кластер. Под сводами этой элитной недвижимости в самом центре Москвы мы устроим не только театр, а различные творческие мастерские, магазины, будет показ мод, будут проходить презентации различных журналов, фильмов и прочее. Лекторы будут читать лекции, преподаватели будут вести кружки для детей и взрослых. Будет книжный магазин, фастфуд, магазин элитных вин, антиквариат. В общем, под крышей моего театра будут собраны всевозможные виды искусства.

ЗОЛОТАРЁВА. Извините, что опять встреваю. То есть то, что мне сказали сегодня утром рабочие сцены, правда?

ОГНЕВАЯ. А что сказали?

ЗОЛОТАРЁВА. Что в фойе будут торговать шаурмой.

БУКАШКИН. Да, фойе будет поделено на зоны. Уже есть договорённость с винным магазином «Синее-зелёное» и кафе быстрого питания «Дюнер». Магазин будет слева от входа, «Дюнер» – справа.

КОПЕРИН. «Дюнер»?

ЗОЛОТАРЁВА. «Дюнер»?

БУКАШКИН. Да, «Дюнер». Болгарская кухня. Тебе, Коперин, что-то не нравится?

КОПЕРИН. Да мне всё не нравится! У нас же театр. Если про книжный магазин ещё можно поспорить, то вот шаурма – это ни в какие ворота просто.

БУКАШКИН. А с тобой, Коперин, никто и не собирается спорить и что-то доказывать. Я довожу до вас информацию. Я не нуждаюсь в одобрении уже принятых решений. Ясно?

КОПЕРИН. Не-а. Неясно.

БУКАШКИН. Ну, раз неясно, то считай, что я тебя уволил. Кто не согласен, брысь на выход!

ЗОЛОТАРЁВА. И меня тоже уволите?

БУКАШКИН. А чем ты лучше других?

КОПЕРИН. А что вы нам тыкаете?

ЗОЛОТАРЁВА. Погоди, Дима, погоди.

ВАРВАРА. Пожалуйста, прения потом.

БУКАШКИН. Да нет уж! Пусть эта дама скажет, что хотела. Её, видимо, не учили, как надо себя вести в присутствии руководителя.

КОПЕРИН. У нас есть руководитель. И это не вы.

ЗОЛОТАРЁВА. Да мне-то особо говорить нечего. Я известная актриса. Заслуженная. Меня завтра же зачислят в штат любого московского театра. Малый, так он давно меня к себе зовёт. И оклад там побольше, чем здесь.

БУКАШКИН. Так чего же ты, Золотарёва, тут сидишь? Вставай и иди в свой Малый театр.

ЗОЛОТАРЁВА. Да всё дело в моём папе.

БУКАШКИН. В каком папе?

ЗОЛОТАРЁВА. В моём папе. Он мне с детства привил любовь не только к театру, но и к цирку. В пять лет отвёл меня на проспект Вернадского, и я просто влюбилась. Люблю я цирк, обожаю!

БУКАШКИН. При чём тут твой папа и цирк?

ЗОЛОТАРЁВА. Да то, что тут происходит сейчас, это и есть цирк. С конями.

ОГНЕВАЯ. Ой…

КОПЕРИН. Точно подмечено!

БУКАШКИН (вскакивая). Вон отсюда, стерва!

Все вскакивают.

КОПЕРИН. Не орите на женщину!

ЗОЛОТАРЁВА. Обожаю цирк. С клоунами!

ОГНЕВАЯ. Ой, ой, ой.

ВАРВАРА. Прекратите!

БУКАШКИН. Вы уволены, Золотарёва и Коперин! Чтобы я вас больше не видел в своём театре! Вон, сволочи! Вон!

КОПЕРИН (подходя к Букашкину). Вы не имеете права меня уволить. Вы идиот, Букашкин.

ОГНЕВАЯ. Эдуард Полиграфович, вызовите охрану.

ВАРВАРА. Не надо никого вызывать. Успокойтесь.

БУКАШКИН. Что мне сделаешь, Коперин? Что? Ударишь меня, да?

КОПЕРИН. Хочется, аж прям руки чешутся.

ЗОЛОТАРЁВА. Дима, не надо. Не надо. Он тебя провоцирует.

ОГНЕВАЯ. Боже мой! Эдуард Полиграфович, бегите! Кто-нибудь фиксирует происходящее?

Все достают телефоны и начинают снимать видео.

ВАРВАРА. Прекратите!

БУКАШКИН. Ну что, Коперин, зассал? Зассал? Ударь меня, ударь! Сделай мне больно! Сделай мне больно! Ну, пожалуйста. А я тебя за это уволю.

КОПЕРИН (поднимая руки и пятясь от Букашкина, который ползёт за ним). Не, не буду трогать. А то потом не отмоешься.

ЗОЛОТАРЁВА. Дима, молодец! Уходим. Медленно и печально, но уходим. Не бей его.

БУКАШКИН. Ну, ударь меня. Сделай мне больно, пожалуйста.

Коперин с Золотарёвой уходят. Букашкин остаётся лежать на полу.

ОГНЕВАЯ. Эдуард Полиграфович! Эдик!

БУКАШКИН. А? Кто тут?

ОГНЕВАЯ. Ой, мамочки!

ВАРВАРА. Собрание у нас.

Букашкин встаёт, отряхивается и садится в кресло.

БУКАШКИН. Этих двоих сегодня же уволить! Варвара, подготовьте приказ.

ВАРВАРА. На основании чего уволить?

БУКАШКИН. За невыход на работу. Завтра у меня в театре будут монтировать электронные пропуска. Этим двум пропуска аннулировать. Они в театр не попадут, и, следовательно, будет прогул.

ОГНЕВАЯ. Гениально!

ВАРВАРА. Сделаю.

БУКАШКИН. Так. Кто ещё хочет вон отсюда? Никто? Тогда слушаем меня внимательно. Я тут бог и царь. Я! Что я сказал, то вы и должны делать. Как я уже раньше говорил, до этой безобразной сцены с попыткой ударить меня, театр мы преобразуем в кластер. Многофункциональный кластер. Первый московский кластер. Сокращённо ПМК.

ФИЛИППОВ. Или ПМС.

БУКАШКИН. Кто это сказал?

ФИЛИППОВ. Я. (Встаёт.) Филиппов моя фамилия. Извините, что перебил. Просто кластер по-английски cluster, и первая буква там «эс». Вот я и подумал, что ПМС звучнее как-то.

БУКАШКИН. Ты издеваешься, Филиппов?

ФИЛИППОВ. Ещё раз извините. Просто моё амплуа – комедийный актёр. Вот я и решил пошутить, чтобы как-то разрядить обстановку. Извините, ради бога.

БУКАШКИН. При чём тут английский язык, Филиппов? У нас на первом месте патриотизм. Патриотизм! Ничего мы по-английски писать не будем. А ещё раз так пошутишь, выгоню вслед за этими двумя отморозками. Ты понял?

ФИЛИППОВ. Понял. Извините. Был не прав.

БУКАШКИН. На первый раз прощаю. Что там у нас дальше?

ВАРВАРА. Прения.

БУКАШКИН. Ну, кто хочет против меня переть?

ВАРВАРА. Участвовать в прениях.

БУКАШКИН. Ну да. Кто?

ПЕТРОВА (тянет руку). У меня вопрос по поводу анкеты. Можно?

БУКАШКИН. Да. Представься.

ПЕТРОВА. Петрова Марина. Вот тут написано, в анкете: пол, рост, вес, возраст – это всё понятно. А размер ягодиц зачем?

БУКАШКИН. Ты серьёзно не понимаешь?

ПЕТРОВА. Нет.

БУКАШКИН. Родная моя, публика нынче избалована. Ей не надо вот все эти страдания про вишнёвый сад или про бесприданницу. Публика хочет мяса. Я на это обратил внимание, когда заведовал Норильским драматическим театром. Да, был такой эпизод в моей жизни. Давно уже. Так вот. Как только я оголил главного героя в одном спектакле, так у нас случились аншлаги. Лишние билетики спрашивали. Да! Так что главное в артисте – это задница. И потому задницы у меня в театре должны быть отличные. А когда своих не хватит, мы пригласим со стороны, которые в телевизоре на первом и втором канале мелькают. На них народ попрёт. Так что делайте выводы, делайте выводы. Я ответил на твой вопрос, Петрова?

ПЕТРОВА. Да. Спасибо.

БУКАШКИН. Ещё вопросы?

ПЕТРОВА. А зачем я тогда в «Щепке» столько лет училась?

БУКАШКИН. Дура потому что.

ПЕТРОВА. Понятно.

БУКАШКИН. Ещё вопросы?

ПЕТРОВА. У меня больше нет вопросов.

БУКАШКИН. На этом наше полусобрание-полузнакомство считаю закрытым. Варвара, собери анкеты.

ВАРВАРА. Да, Эдуард Полиграфович.

Все расходятся.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Кабинет директора театра. Букашкин. Входит Варвара.

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Прошло полгода.

БУКАШКИН. Ну что там?

ВАРВАРА. К вам посетители. Пришёл Коперин, а за ним тут же – Кончаков.

БУКАШКИН. О, Коперин! Приполз, сволочь. Проситься в театр, наверное, будет. Пусть подождёт, помаринуется в приёмной. А Кончакова зови. Пусть заходит.

Варвара выходит и тут же заходит с Кончаковым.

КОНЧАКОВ. Здравствуйте, Эдуард Полиграфович, здравствуйте!

БУКАШКИН. И тебе не хворать.

КОНЧАКОВ. Вызывали?

БУКАШКИН. Вызывали. Варвара, что там у нас с «Последним подлецом»?

ВАРВАРА. Вчера вечером на спектакле было шесть человек.

БУКАШКИН. Шесть человек, Андрюша, шесть.

ВАРВАРА. На прошлой неделе два десятка.

БУКАШКИН. Два десятка.

КОНЧАКОВ. Так на премьере же был аншлаг!

ВАРВАРА. Был.

БУКАШКИН. Вот премьерой-то всё и закончилось.

КОНЧАКОВ. И что делать?

БУКАШКИН. Что делать, что делать? Снимать спектакль. Что ещё делать? Шесть человек в полуторатысячном зале – это как-то маловато.

КОНЧАКОВ. Ну да.

БУКАШКИН. Поэтому-то мы спектакль снимаем с репертуара.

КОНЧАКОВ. А вместо него что?

БУКАШКИН. Вот поэтому я тебя и позвал. Варвара, где наш завлит? Лялин где? Опять в командировке?

ВАРВАРА. Да, в Приднестровье.

БУКАШКИН. Чёрт побери! Ладно, без него обойдёмся.

КОНЧАКОВ. Меньше народу, больше кислороду.

БУКАШКИН. Точно! Короче, нужна новая пьеса. И она есть у тебя. Ведь есть же? Что-нибудь такое, злободневное, чтобы все ахнули.

КОНЧАКОВ. Да, есть. Вот. Я с собой принёс. Изумительный автор! Самородок! Из Житомира. Пьеса «Последняя девственница» называется. Шедевр!

БУКАШКИН. Рассказывай. Только коротенько.

КОНЧАКОВ. Рассказываю. Тридцатые годы. Татарская деревня. Главная героиня по имени Гузель – единственная оставшаяся в деревне девственница. И тут посреди зимы в деревню приезжает отряд по продразвёрстке.

БУКАШКИН. Так, так, так.

КОНЧАКОВ. Гузель влюблена в местного кулака, он прячет излишки хлеба у неё под подолом. А начальник отряда НКВДшников хочет Гузель обесчестить. В общем, драки, пьянки, поножовщина. Ну, и секс.

БУКАШКИН. Отлично! Будем ставить.

КОНЧАКОВ. Спасибо, отец родной! Спасибо!

БУКАШКИН. Варвара, напиши приказ о спектакле по мотивам житомирского писателя.

ВАРВАРА. Хорошо.

БУКАШКИН. А ты, Андрюша, иди и дорабатывай пьеску.

КОНЧАКОВ. Бегу, бегу, бегу.

Кончаков убегает.

ВАРВАРА. А со старым спектаклем что?

БУКАШКИН. Подготовь приказ о его отмене и о ликвидации реквизита и декораций.

ВАРВАРА. Хорошо. А с декорациями что делать? Их же много. Танков – целых два.

БУКАШКИН. Сжечь. Всё сжечь.

ВАРВАРА. Эдуард Полиграфович, извините, что вмешиваюсь. Но может, декорации в макулатуру сдадим? Жалко же. Там картона – два танка и заводские станки.

БУКАШКИН. По правилам надо.

ВАРВАРА. Так мы оформим акт, что сожгли. А я сдам в макулатуру, и денежки – вам. Минус мои десять процентов.

БУКАШКИН. Ай, Варвара-краса, длинная коса. А ты не так проста, как кажешься.

ВАРВАРА. У меня больной ребёнок. И ипотека.

БУКАШКИН. Хорошо. Оформи так, чтобы комар носа не подточил. Я акт потом подпишу. А с тебя достаточно и пяти процентов.

ВАРВАРА. Сделаю. Никто ничего не узнает. Спасибо большое!

БУКАШКИН. Что там у нас ещё?

ВАРВАРА. Коперин в приёмной ждёт.

БУКАШКИН. А, этот... Давай, зови.

Варвара подходит к двери и открывает её.

ВАРВАРА. Дмитрий, зайдите!

В кабинет заходит Коперин.

КОПЕРИН. Добрый день!

БУКАШКИН. Ну что, мальчик мой, пришёл просить прощения? Нигде тебя не берут, кроме нашего кластера?

КОПЕРИН. Да везде берут. Но просто я люблю наш театр и хочу служить в нём.

БУКАШКИН. Служить? Хорошее слово «служить». Будешь мне служить, баламут ты наш.

КОПЕРИН. Да нет, не вам. Театру служить. Мы, артисты, служим не конкретному человеку.

ВАРВАРА. Ой...

БУКАШКИН. Я не понял, а чего ты решил, что я тебя возьму на работу?

КОПЕРИН (протягивая бумагу). Вот.

БУКАШКИН. Что это?

КОПЕРИН. Это постановление Московского районного суда о восстановлении меня на работе в Государственном академическом драматическом театре и о выплате мне жалования за период незаконного увольнения в размере четырёхсот тысяч рублей.

ВАРВАРА. Ой...

БУКАШКИН. Что-что?!

Букашкин хватает бумагу, читает её, затем рвёт на мелкие кусочки. Коперин тут же протягивает ему новый листок.

КОПЕРИН. Вот. У меня есть копия. И не одна.

Букашкин рвёт копию. Коперин протягивает новую. Букашкин опять рвёт.

БУКАШКИН. Нет! Нет! Нет!

КОПЕРИН. Варвара, у меня копии закончились. У вас есть ещё бумага?

ВАРВАРА. Есть, но только чистые листы.

КОПЕРИН. Несите.

ВАРВАРА. Эдуард Полиграфович, принести ещё бумаги?

БУКАШКИН. Нет-нет! Стоп!

КОПЕРИН. Я ещё напечатаю. У меня дома копирка есть.

ВАРВАРА. Стою.

БУКАШКИН. Вон отсюда, Коперин! Во-о-он! Ты уволен!

КОПЕРИН. Шо, опять?

ВАРВАРА. Ой…

БУКАШКИН. Уволен! Варвара, вызови охрану! Пусть выкинут этого мерзавца вон!

КОПЕРИН. Не надо охрану, я сам уйду. Только я опять восстановлюсь через суд.

ВАРВАРА. Ой…

БУКАШКИН. Вон!

Коперин уходит.

ВАРВАРА. Подготовить приказ об увольнении?

БУКАШКИН. Да.

ВАРВАРА. Слушаюсь.

БУКАШКИН. Сволочь, сволочь, сволочь!

ВАРВАРА. Да.

БУКАШКИН. Сколько времени?

ВАРВАРА. Почти четыре.

БУКАШКИН. Я из-за этого урода в министерство опаздываю. Сволочь!

Букашкин раскрывает сейф. Берёт из него конверты разной величины с написанными на них инициалами. Кладёт их в портфель.

БУКАШКИН. Всё. Я уехал в министерство. Подготовь мне все документы. И дай приказ охране: появится Коперин, стрелять на поражение.

ВАРВАРА. Так у них же нет оружия.

БУКАШКИН. Не пускать его сюда. Не пускать! Пусть под забором сдохнет, как последняя собака, но сюда не пускать.

ВАРВАРА. Я доведу ваше приказание до охраны. Не беспокойтесь.

БУКАШКИН. А я не беспокоюсь. Я спокоен. Я спокоен.

Медленно выходит из кабинета, прижимая к груди портфель. В это время раздаётся телефонный звонок. Варвара поднимает трубку.

ВАРВАРА. Алло! Нет, это не прачечная. Нет, вы ошиблись. Это Государственный академи... То есть Первый московский кластер. Кластер это.

Варвара вешает трубку. В это время в кабинет входит Арапов.

ВАРВАРА. Товарищ, вы к кому? Эдуарда Полиграфовича сегодня не будет. Он в министерство уехал.

АРАПОВ. А я не к Букашкину.

ВАРВАРА. Лялин в командировке.

АРАПОВ. Я к вам, Варвара, к вам.

ВАРВАРА. Ко мне?

АРАПОВ. К вам.

ВАРВАРА. По какому поводу?

АРАПОВ. По поводу вашей анонимки, которую вы послали в Генеральную прокуратуру неделю назад. Я следователь оттуда.

Показывает «корочки» Варваре.

ВАРВАРА. Ой, я ничего не посылала.

Варвара подходит к двери, выглядывает за неё. Затем запирает дверь на ключ.

АРАПОВ. Посылали. И я к вам именно по этому поводу. Вы не беспокойтесь, наш разговор останется между нами, никто ничего не узнает. И про анонимность в наш век интернета можете забыть. Ваше это заявление, ваше.

ВАРВАРА. Присаживайтесь.

АРАПОВ. Спасибо!

ВАРВАРА. Спрашивайте.

АРАПОВ. Собственно, в вашем письме всё ясно, особенно цветные ксерокопии документов. Прямо готовое обвинительное заключение! Вы очень грамотный человек – всё по полочкам, всё по папочкам.

ВАРВАРА. Спасибо!

АРАПОВ. По поводу обналичивания вопросы. Где именно проводилось обналичивание бюджетных средств? Вы не указали.

ВАРВАРА. В Марьиной Роще. Там вся Москва обналичивает.

АРАПОВ. Я так и думал. Так и думал.

ВАРВАРА. Ещё вопросы?

АРАПОВ. Да. В ближайшее время не предвидится какой-либо махинации? Чтобы, так сказать, на горячем взять вашего директора.

ВАРВАРА. А вы его возьмёте?

АРАПОВ. Обязательно возьмём.

ВАРВАРА (показывает пальцем вверх). Но у него же там…

АРАПОВ. Что там?

ВАРВАРА. Лапа у него там. Мохнатая лапа.

АРАПОВ. Так если надо будет, мы и лапу того... Прихватим.

ВАРВАРА. Чё-то я сомневаюсь.

АРАПОВ. А вы не сомневайтесь. Губернаторов вон пачками сажаем. А уж с вашим кластером как-то разберёмся. Так что у нас в ближайшее время?

ВАРВАРА. Списание декораций и реквизита заведомо провального спектакля. Списанные декорации будут сданы в макулатуру, а деньги присвоены. Я участник сделки. Всё будет идти через меня, в том числе передача денег.

АРАПОВ. Ну, это старая схема. Ещё с Советского Союза. Ставится спектакль, по завышенным ценам делаются декорации, и потом всё это утилизируется.

ВАРВАРА. Там крупная сумма получится. Целый вагон картона!

АРАПОВ. Ну и отлично! Вы тогда проводите сделку, а как будете деньги передавать, позвоните мне накануне. Я вас проинструктирую, какие деньги и как передавать. А там уже мы вмешаемся.

ВАРВАРА. Хорошо.

АРАПОВ. Извините за вопрос, а вы почему это делаете? В смысле, почему нам помогаете?

ВАРВАРА. Так он же расхищает эти, бюджетные средства.

АРАПОВ. Это понятно. А всё-таки почему?

ВАРВАРА. Букашкин унижает меня. Унижает.

АРАПОВ. Сексуально?

ВАРВАРА. Эх, если бы сексуально, я бы к вам не обратилась. Извините.

АРАПОВ. Да ничего. А что вы тогда не уволитесь? Он же унижает.

ВАРВАРА. Да кто меня возьмёт-то на хорошую должность? Кто? Мне лет-то уже… Немного, но есть. Года! А у меня ипотека. И больной ребёнок.

АРАПОВ. А чем ребёнок болеет?

ВАРВАРА. Аутизм. Он другой. Не такой, как мы.

АРАПОВ. Извините.

ВАРВАРА. Боже мой, вы первый человек за всё время, который спросил у меня, чем болеет мой ребёнок. Вы первый!

АРАПОВ. Варвара, спокойно. Я женат.

ВАРВАРА. Сильно?

АРАПОВ. Очень. И вообще, я на работе.

ВАРВАРА. Хорошо. Ещё какие вопросы будут, господин следователь?

АРАПОВ. Да, в принципе, всё. Разве что...

ВАРВАРА. Да?

АРАПОВ. Скажите, там, где шавермой торгуют, там корова стоит из папье-маше.

ВАРВАРА. Вы из Питера?

АРАПОВ. Да. Но это не имеет значения. Скажите, там на этой корове написано «Россия». Что это значит?

ВАРВАРА. Это не корова.

АРАПОВ. А что это?

ВАРВАРА. Это инсталляция.

АРАПОВ. В смысле?

ВАРВАРА. В том смысле, что когда вы у коровы хвост поднимете, то там увидите встроенный маленький телевизор. И по нему показывают кадры голодомора двадцатых годов прошлого века. Поднимаешь хвост – видишь голодомор. Опускаешь хвост – просто коровий зад.

АРАПОВ. Ага. Простите мою неосведомлённость, а в чём разница между инсталляцией и перформансом?

ВАРВАРА. Всё очень просто. Когда вы поднимаете хвост и смотрите телевизор, то это инсталляция. Потому что всё неподвижно. А вот если вы дёрнете корову за хвост, а она вас лягнёт между ног, вот это уже перформанс будет.

АРАПОВ. Спасибо, спасибо! Доходчиво объяснили.

ВАРВАРА. Пожалуйста. Приходите ещё.

АРАПОВ. Непременно. Вы мне позвоните, и я сразу прибегу. Сразу.

ВАРВАРА. Буду ждать. Очень буду ждать. Потому что он и те (показывает пальцем вверх) – они убивают театр. Они из театра делают бордель. А это неправильно. Этого не должно быть. И Веру Васильевну зря обидели. Зря. На таких, как она, вся культура в нашей России и держится, а не на этих вот коровах.

АРАПОВ. Я понял. Я сделаю всё, что в моих силах. Честь имею!

Арапов выходит из кабинета. Гаснет свет.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Кабинет директора театра. За столом – врио директора. Напротив – несколько артистов театра и Варвара.

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Прошло несколько месяцев.

ИНФУЗОРИЕВ. Здравствуйте, дамы и господа! Варвара, представь меня, пожалуйста.

ВАРВАРА. Инфузориев Аполлинарий Леопольдович, временно исполняющий обязанности директора нашего академического театра.

ИНФУЗОРИЕВ. Кластера. Первого московского кластера. Вчера в Правительстве подписали приказ о новом названии вашего театра.

ВАРВАРА. Вчера? Я не знала.

ИНФУЗОРИЕВ. Ничего страшного, теперь знаете. Итак, я назначен временно, подчёркиваю, временно исполняющим обязанности. Как известно, Букашкин Эдуард Полиграфович содержится под домашним арестом. Я надеюсь, очень надеюсь, что это какая-то ошибка и вскоре он выйдет на свободу, как говорится, с чистой совестью. Вся мировая общественность и российская интеллигенция переживают по этому поводу. Идёт сбор средств. Пишутся письма в его поддержку. Я надеюсь, что наш театр также выразит солидарность со своим руководителем. Я для этого мероприятия даже хештег придумал. Я-МЫ-БУКАШКИ. Но пока наш директор в этот непростой час дома, в оковах, исполнять его обязанности поручили мне, вашему покорному слуге.

ВАРВАРА. Похлопаем, товарищи.

Все хлопают.

ИНФУЗОРИЕВ. По поводу текущих дел. Всё остаётся, как прежде, за небольшими изменениями.

ПЕТРОВА. Я надеюсь, палатку с шаурмой уберут из фойе?

ИНФУЗОРИЕВ. Кто это?

ВАРВАРА. Петрова Марина Валентиновна, актриса. Замужем.

ИНФУЗОРИЕВ. Шёл у нас разговор об этом в министерстве, и я настаивал, что надо убрать. Но, понимаете, договор с сетью «Дюнер» заключён на пять лет. Люди вложились, закупили оборудование, и мы не можем вот так просто взять и выгнать их из нашего театра. У кого ещё какие вопросы?

ВАРВАРА. По поводу коровы.

ИНФУЗОРИЕВ. Уберём. Не сегодня-завтра уберём.

ВАРВАРА. Спасибо!

ИНФУЗОРИЕВ. Пожалуйста!

ПЕТРОВА. Вы говорили, что кое-какие изменения всё-таки будут. Это чего касается? Репертуара?

ИНФУЗОРИЕВ. Да. Все спектакли будут идти по расписанию, кроме «Последней девственницы».

НРАВОВА. Шо такое? Почему?

ПЕТРОВА. Ну, хоть что-то.

ИНФУЗОРИЕВ. Спокойно, спокойно. Работа над спектаклем временно прекращена. Временно. Для внесения некоторых изменений в сценарий.

ВАРВАРА. А что случилось? Я не в курсе.

НРАВОВА. Это безобразие! А что мне делать?

ПЕТРОВА. Ха-ха-ха.

ИНФУЗОРИЕВ. Варвара, кто это?

ВАРВАРА. Нравова Яна Геннадиевна. Актриса из Казахстана, приглашённая на роль Гузель в нашем новом спектакле.

НРАВОВА. Да. Я буду жаловаться!

ИНФУЗОРИЕВ. На что?

ВАРВАРА. На что?

НРАВОВА. Так я же специально для этого спектакля себе грудь сделала – шестой размер. Мне ваш директор обещал, что я стану звездой. Тут одного полиглюкина почти два кило. Вы знаете, сколько это стоит?

ИНФУЗОРИЕВ. Сколько?

ВАРВАРА. Сколько?

НРАВОВА. Много. Я что, зря себе грудь надувала?

ИНФУЗОРИЕВ. Погодите, не зря. Она вам ещё пригодится. Ведь главное у артистки что? Что главное?

ВАРВАРА. Ягодицы?

НРАВОВА. Что?

ПЕТРОВА. Задница?

ИНФУЗОРИЕВ. Нет. Главное у актрисы – грудь. Даже песня есть: «Грудью проложим себе...» Это вот именно тот случай.

НРАВОВА. Но, позвольте, я именно для этого спектакля грудь делала. Понятно, что она и дальше пригодится. Но эту тяжесть-то мне сейчас таскать.

ИНФУЗОРИЕВ. Да ничего страшного! Сделают поправки, и вновь примемся репетировать. Дело в том, что в пьесе есть сцена с расстрелом. И по какому-то совершенно случайному совпадению... В общем, тем, кого расстреливают, им перед расстрелом делают перекличку. И все фамилии в нашем спектакле случайно оказались полностью идентичными фамилиям министров Республики Татарстан. Вот.

ВАРВАРА. Обалдеть!

НРАВОВА. А я-то тут при чём?

ПЕТРОВА. В Казань мы на гастроли явно не поедем.

ИНФУЗОРИЕВ. В общем, эту сцену перепишут, и дальше будем репетировать. Кстати, а где наш завлит? Лялин где?

ВАРВАРА. На Фолклендских островах. Там опять какая-то заварушка.

ИНФУЗОРИЕВ. Как приедет, сразу ко мне!

ВАРВАРА. Хорошо.

НРАВОВА. То есть пара дней, и всё будет по-прежнему?

ПЕТРОВА. Да не пропадёшь ты со своей грудью, не переживай.

ИНФУЗОРИЕВ. Да. Всё будет по-прежнему.

ВАРВАРА. Товарищи, есть ещё вопросы к Аполлинарию Леопольдовичу?

ПЕТРОВА. По поводу зарплат. Повысите? А то у нас урезали всё что можно. Зато левых актрис приглашают и платят по полной.

НРАВОВА. Я уже москвичка. У меня прописка есть.

ПЕТРОВА. Ага. Тут таких москвичек косоглазых – вся Москва почти.

ИНФУЗОРИЕВ. Зарплаты повысим. Обязательно всё повысим.

ВАРВАРА. Спасибо!

НРАВОВА. Это хорошо.

ИНФУЗОРИЕВ. Ещё есть вопросы? Если нет, то попрошу покинуть кабинет. Нам работать надо.

ВАРВАРА. Есть вопросы? Нет вопросов.

НРАВОВА. Это ещё неизвестно, кто тут у нас косоглазый. Понаехали тут!

ПЕТРОВА. Да ладно тебе! Москвич москвичу глаз не выклюет. Успокойся.

Все встают и уходят. Некоторые уносят с собой стулья. Остаются Инфузориев и Варвара.

ИНФУЗОРИЕВ. Надо будет купить рояль. За пять миллионов.

ВАРВАРА. Рояль? За пять миллионов?!

ИНФУЗОРИЕВ. Рояль. Вот по этому адресу продают хороший рояль. (Пишет на листочке адрес.)

ВАРВАРА. А зачем нам рояль?

ИНФУЗОРИЕВ. Как – зачем? Вдруг будет спектакль, где понадобится рояль. Не брать же его каждый раз напрокат. Это экономически нецелесообразно.

ВАРВАРА. Так тут ваш адрес указан.

ИНФУЗОРИЕВ. Ну да. Это мой сосед продаёт. Надо купить. Хороший рояль.

ВАРВАРА. Понятно. Купим. Что ещё?

ИНФУЗОРИЕВ. На сегодня вроде всё. Рояль хороший. Чудо, а не рояль. Ты чего то ещё хотела?

ВАРВАРА. У меня ещё один вопрос. Даже два.

ИНФУЗОРИЕВ (разваливается в кресле). Слушаю.

ВАРВАРА. Я по поводу Димы Коперина.

ИНФУЗОРИЕВ. А это кто такой?

ВАРВАРА. Наш артист. Очень одарённый. Его Букашкин уволил, а Дима восстановился через суд. Букашкин его опять уволил, а Дима снова в суд подал. И судя по всему, его опять восстановят.

ИНФУЗОРИЕВ. Ну, вот как восстановят, вот тогда и будем решать. Сейчас он официально уволен.

ВАРВАРА. Но ведь его же восстановят и зарплату заставят выплатить!

ИНФУЗОРИЕВ. Варвара, ему зарплату из ваших денег, что ли, выдавать будут?

ВАРВАРА. Нет.

ИНФУЗОРИЕВ. Ну, а что ты тогда так переживаешь? Это государственные деньги. Этот ваш Дима ещё благодарен должен быть: ничего не делает, а бабло получает. Хорошо устроился.

ВАРВАРА. Но он же артист. Он хочет играть. Он в театр хочет.

ИНФУЗОРИЕВ. Второй вопрос какой?

ВАРВАРА. По поводу Веры Васильевны. Может быть, стоит съездить к ней? Поговорить, посоветоваться. Она же как-никак президент нашего театра.

ИНФУЗОРИЕВ. Какого театра?

ВАРВАРА. Нашего.

ИНФУЗОРИЕВ. Нет никакого театра. Есть кластер, где должность президента не предусмотрена штатным расписанием. Не предусмотрена!

ВАРВАРА. Но ведь она же Вера Васильевна. Она Добролюбова. Она легенда.

ИНФУЗОРИЕВ. Варвара, служить!

Варвара замирает в позе собачки, подняв руки к груди.

ВАРВАРА. Гав!

Инфузориев встаёт, обходит Варвару. Достаёт из кармана баранку, засовывает Варваре баранку в рот. Та жуёт.

ИНФУЗОРИЕВ. Варвара, ты, видимо, чего-то не понимаешь. Поэтому я тебе разъясню. Один раз разъясню. Всего один раз. Не поймёшь, уволю. Ясно?

ВАРВАРА. Д-д-да.

ИНФУЗОРИЕВ. Ты что, думаешь, Букашкина посадили под домашний арест, и это всё? Власть переменилась? Ничего подобного. Не будет Букашкина, буду я. Не будет меня, будет другой. Ничего не поменяется. А если и поменяется, то в лучшую сторону для нас. Замминистра на днях станет министром. Букашкин, если даже не отмажется, тоже какую-нибудь должность получит. Думаешь, вот этот кусок земли, вот эти стены, вот это всё отдадут каким-то артистам? Да тут стены и земля золотые. Почти центр Москвы! Тут народ потоком идёт, и не простой народ, а с деньгами. Поняла?

ВАРВАРА. Да.

ИНФУЗОРИЕВ. Поэтому просто служи и жди пенсии. Будешь себя хорошо вести и не мешать мне, глядишь, я тебе косточку кину. На пропитание.

ВАРВАРА. Спасибо!

ИНФУЗОРИЕВ. Пожалуйста! Мне бы ещё узнать, кто информацию прокурорам про Букашкина слил. Наверняка же кто-то из своих. Наверняка.

ВАРВАРА. Я не знаю.

ИНФУЗОРИЕВ. А тебе и не надо знать. Я сам разберусь. Сам. Ладно, устал я от вас. Поеду домой, отдыхать. А ты мне найди этого, Лялина. Надо будет что-нибудь этакое замутить, что-нибудь грандиозное и обязательно патриотическое. И православное! И этих, рэперов привлечь, чтобы молодёжь подтянулась. Прикольно они тексты под музыку читают. Вот. К завтрашнему дню подготовь мне список наших, российских рэперов, с телефонами агентов и приблизительными гонорарами. Будем рэп-оперу ставить, с Нравовой в главной роли. Понравилась она мне. Хорошая фактура.

ВАРВАРА. Будет сделано.

ИНФУЗОРИЕВ. Всё. Я ушёл. Про рояль не забудь. Очень хороший рояль.

ВАРВАРА. До свидания!

Инфузориев берёт портфель и выходит из кабинета. Варвара поворачивается лицом к залу и медленно опускает руки. Звонит телефон. Варвара подходит к телефону и снимает трубку.

ВАРВАРА. Алло! Академический драматический театр? Нет. Вы ошиблись номером. Нет, это не театр. Это прачечная. Мы тут деньги отмываем. Какие? Бюджетные. Нет, не шучу. Какие на хрен шутки? Шутки закончились. Всё. (Кричит.) Я русским языком тебе сказала, это прачечная! Прачечная! Кластер это! ПМС! ПМС! Сволочь! Это не театр! Не театр! Не театр!

Варвара бьёт трубкой по столу и разбивает её. Сметает бумаги со стола. Падает на пол и громко рыдает.

(Занавес)

© Вадим Фёдоров

Пессимистическая драма в пяти действиях

Действующие лица

ДОБРОЛЮБОВА ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА, президент Государственного академического драматического театра, красивая женщина, 70-75 лет.

ВАРВАРА, помощница Добролюбовой, 50-55 лет.

КОПЕРИН ДМИТРИЙ, актёр спортивного телосложения, 20-25 лет.

ОГНЕВАЯ ЛЮБОВЬ, смазливая актриса, 20-25 лет.

АРАПОВ ВЛАДИМИР, следователь Генпрокуратуры, 40 лет.

БУКАШКИН ЭДУАРД ПОЛИГРАФОВИЧ, директор Государственного академического драматического театра, 50 лет.

КОНЧАКОВ АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ, режиссёр, 50-60 лет.

РЫБКИН САМУИЛ ИЗРАИЛЕВИЧ, драматург.

ЗОЛОТАРЁВА ИЗОЛЬДА МАТВЕЕВНА, актриса, 40 лет.

СУРИКОВ ВАДИМ НИКОЛАЕВИЧ, чиновник, 55-60 лет.

ОЛОВЯНЕНКО ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ, замминистра, 40-45 лет.

ИНФУЗОРИЕВ АПОЛЛИНАРИЙ ЛЕОПОЛЬДОВИЧ, врио директора Государственного академического драматического театра, 50 лет.

ФИЛИППОВ ВАДИМ ЮРЬЕВИЧ, актёр.

ПЕТРОВА МАРИНА ВАЛЕНТИНОВНА, актриса.

НРАВОВА ЯНА ГЕННАДИЕВНА, актриса азиатской внешности с большой грудью.

Актёры и актрисы Государственного академического драматического театра.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Кабинет Сурикова. Длинный т-образный стол. Портрет гаранта на стене. В кабинете Оловяненко и Суриков.

СУРИКОВ. Ну-с, Володя, выходим на финишную прямую. Докладывай.

ОЛОВЯНЕНКО. Вадим Николаевич, в общем, сведения о болезни Добролюбовой подтвердились. У неё на среду запланирована операция.

СУРИКОВ. Очень хорошо. Где оперируют наше народное достояние?

ОЛОВЯНЕНКО. У нас, в Москве. По месту прописки.

СУРИКОВ. Очень хорошо. Глядишь, и не оклемается наша Добролюбова после операции, хе-хе.

ОЛОВЯНЕНКО. Так может, переговорить с кем-нибудь, чтобы не оклемалась?

СУРИКОВ. С ума сошёл? Даже не думай! Сама сдохнет. Не через неделю, так через год. Старость – это единственная болезнь, которая не лечится, к сожалению. Вон Рокфеллер, при его-то деньгах, как не трепыхался, всё равно умер.

ОЛОВЯНЕНКО. Понял.

СУРИКОВ. Преемника подобрал? Наш человек?

ОЛОВЯНЕНКО. Подобрал. В приёмной ждёт. Букашкин.

СУРИКОВ. Эдик?

ОЛОВЯНЕНКО. Да, он. Ну, вы его знаете.

СУРИКОВ. Владимир Владимирович, ты дурак? Или думаешь, тебя в кресло замминистра из-за имени-отчества посадили? (Оглядывается на портрет гаранта.) Я же тебе русским языком сказал – православный. А Эдик твой – буддист хренов, с татуировками. Год в Тибете прожил. А у нас вся кампания основана на трёх вещах: молодёжь, национальная идея и православие. Православие! А ты мне Букашкина подсовываешь.

ОЛОВЯНЕНКО. Так он это… Он уже два года как православный.

СУРИКОВ. Правда?

ОЛОВЯНЕНКО. Да. Он в монастырь даже ездил. Неделю там жил. Очистился полностью и татуировки свёл. Лазером.

СУРИКОВ. Это же больно.

ОЛОВЯНЕНКО. Он любит, когда больно. Вы же знаете.

СУРИКОВ. Ну да. Помню, помню. Любит.

ОЛОВЯНЕНКО. И потом, я подумал... Его ежегодная театральная премия для гардеробщиков «Бриллиантовая вешалка»... Он же там себя очень хорошо зарекомендовал. Очень хорошо!

СУРИКОВ. Да помню я про эту премию. Сам же для неё грант продвигал.

ОЛОВЯНЕНКО. Вот. А это, как ни крути, театральная премия. То есть Букашкин – человек известный в этих самых театральных кругах.

СУРИКОВ. Ладно, зови Эдика.

ОЛОВЯНЕНКО. Сию минуту!

Оловяненко вскакивает. Бежит за дверь. Возвращается с Букашкиным. Тот одет, как крестьянин в позапрошлом веке.

БУКАШКИН. Здравствуйте, Вадим Николаевич, отец наш родной! Здравствуйте! (Крестится на портрет гаранта.)

СУРИКОВ. Вырядился-то, Букашкин. Ты хоть моешься?

БУКАШКИН. Моюсь. Два раза в день. А в льняном весь, так я только что из церкви. Свечки ставил. За ваше здоровье десяточек и супруги вашей. И вот за здоровье Владимира Владимировича. (Оглядывается на Оловяненко.) За обоих.

ОЛОВЯНЕНКО. Спасибо!

СУРИКОВ. Ладно. И хватит придуриваться. Тебя Оловяненко ввёл в курс дела?

БУКАШКИН. Ввёл.

ОЛОВЯНЕНКО. Ввёл.

СУРИКОВ. Рассказывай.

ОЛОВЯНЕНКО. Я?

СУРИКОВ. Букашкин.

БУКАШКИН. Слушаюсь! Речь идёт о Государственном академическом театре, директором которого является Добролюбова. Здание театра стоит в самом центре Москвы. Занимает два квартала на Святочном бульваре. Большая сцена – полторы тысячи посадочных мест. Кроме этого, в театре – ещё десять малых сцен и огромное количество неиспользуемых площадей.

СУРИКОВ. Вот именно. Центр Москвы. Тут земля на вес золота, а они на двух кварталах какие-то спектакли ставят. На наши государственные деньги, между прочим. Продолжай.

БУКАШКИН. Моя задача – эти самые площадя ввести в оборот и получать с них прибыля.

СУРИКОВ. Эдик, у тебя образование какое?

БУКАШКИН. А какое надо? Я сделаю. У меня уже два высших: Кулинарный институт в Харькове и Институт международных отношений в Бишкеке.

СУРИКОВ. Чего ты язык ломаешь? Прибыля, площадя...

БУКАШКИН. Извините. Это у меня после монастыря иногда вылезает.

СУРИКОВ. Вылезает у него! Хорошо хоть не вылазит. Ладно. Курировать тебя будет лично Оловяненко. Всё с ним. И смотри, чтобы все «площадя» работали на благо Отечества!

ОЛОВЯНЕНКО. Я проконтролирую.

БУКАШКИН. Я оправдаю ваше доверие. Но там же Добролюбова директором. Я же много не смогу.

СУРИКОВ. Сможешь.

Раздаётся щелчок интеркома, и женский голос произносит: «Вадим Николаевич, к вам Добролюбова Вера Васильевна. С сопровождающей».

СУРИКОВ. Введите. Тьфу ты! Пригласите. Мы ждём.

ОЛОВЯНЕНКО. Давно ждём.

Входят Добролюбова с Варварой. Суриков встаёт.

СУРИКОВ. Вера Васильевна, дорогая наша, проходите! Чай, кофе? Для вас – что угодно. У меня есть изумительный кофе.

ОЛОВЯНЕНКО. Здравствуйте, здравствуйте!

ДОБРОЛЮБОВА. Здравствуйте, господа!

ВАРВАРА. Здравствуйте!

БУКАШКИН. Господи, сама Вера Васильевна! Какое счастье видеть эту легенду сцены!

СУРИКОВ. Проходите, Вера Васильевна. Присаживайтесь.

ОЛОВЯНЕНКО. Как ваше здоровье?

ДОБРОЛЮБОВА. Спасибо!

БУКАШКИН. Можно я вашу ручку поцелую? Пожалуйста.

СУРИКОВ. Эдуард, э-э-э…

ОЛОВЯНЕНКО. Полиграфович.

СУРИКОВ. Эдуард Полиграфович, у нас деловой разговор. Мы все и так любим и ценим нашу великую актрису. Потом поцелуи, потом.

ОЛОВЯНЕНКО. Я вас когда вижу, Вера Васильевна, я прям всё забываю. Как во сне сразу.

ДОБРОЛЮБОВА. Спасибо большое! Да, у меня мало времени. Тем более и так всё решено, насколько я понимаю. Вы меня к себе за два месяца уже четвёртый раз вызываете. Не мытьём, так катаньем.

СУРИКОВ. Ну, без вашего слова все наши решения – просто решения.

ОЛОВЯНЕНКО. Вера Васильевна, как вы скажете, так и будет.

ДОБРОЛЮБОВА. Слушаю вас.

БУКАШКИН. А я бы вас слушал. Сидел бы у ваших ног и слушал, слушал, слушал... Божественный голос!

СУРИКОВ. Мы, кто тут собрался, вы знаете, всем сердцем болеем за театр. За ваш театр.

ОЛОВЯНЕНКО. Всем сердцем.

ДОБРОЛЮБОВА. Ещё раз спасибо. Театр – это мой ребёнок.

БУКАШКИН (садится у ног Добролюбовой). Да.

СУРИКОВ. Но давайте ближе к делу. Ценя ваши заслуги и вклад в мировое искусство, я думаю, все мы думаем, что вам надо помочь. Не поймите меня превратно, но года уже не те. В общем, я предлагаю вам нового директора. Вот он. Ваш поклонник – Букашкин Эдуард.

ОЛОВЯНЕНКО. Он без вашего ведома – вообще ничего.

ДОБРОЛЮБОВА. А меня куда же? На свалку истории?

БУКАШКИН. Ни за что! Вы мой кумир.

СУРИКОВ. Нет, конечно же. Для вас уже создана должность – президент. Президент театра.

Все оглядываются на портрет гаранта.

ДОБРОЛЮБОВА. Я, вообще-то, справляюсь со своими обязанностями.

БУКАШКИН. Не сомневаемся.

СУРИКОВ. Вера Васильевна, у вас же операция очень сложная, затем восстановительный период. Потом я бы вам посоветовал отдохнуть – в Крым съездить, в санаторий.

ДОБРОЛЮБОВА. Откуда вы знаете про операцию?

СУРИКОВ. У меня должность такая – всё знать. И беречь наше народное достояние. А вы – это достояние. Вы наше всё.

ДОБРОЛЮБОВА. Это Пушкин наше всё.

БУКАШКИН. Вы лучше Пушкина.

СУРИКОВ. Вот Владимир Владимирович вам скажет.

ОЛОВЯНЕНКО. Да, насчёт операции и восстановления. Это же всё время. Театр требует ежедневного присмотра, вы же знаете. За артистами нужен глаз да глаз. А вот Эдуард Полиграфович присмотрит, пока вы будете здоровье своё поправлять, а мы присмотрим за ним. Обязательно присмотрим.

ДОБРОЛЮБОВА. Ладно. В чём-то вы правы. Но у меня несколько условий.

СУРИКОВ. Конечно. Всё, что захотите.

ОЛОВЯНЕНКО. Я записываю.

ДОБРОЛЮБОВА. Первое. Все решения согласовывать со мной, больная я или не больная. Есть телефон, «Скайп» и прочие прелести цивилизации.

БУКАШКИН. А по-другому и быть не может.

СУРИКОВ. Да.

ДОБРОЛЮБОВА. Второе. Актёров не трогать. У нас отличный коллектив. Все на бессрочных договорах и уже притёрлись. Ни один человек не должен быть уволен.

БУКАШКИН. Да я тогда сразу застрелюсь! У вас отличные артисты. Я всегда восхищался их игрой.

СУРИКОВ. Да.

ДОБРОЛЮБОВА. Спасибо на добром слове. Это два моих главных условия.

СУРИКОВ. Принимается без обсуждения.

ОЛОВЯНЕНКО. Я сегодня же подпишу приказ о вашем назначении на должность президента, а Букашкина – на номинальную должность директора театра.

ДОБРОЛЮБОВА. Спасибо! Мы можем идти?

СУРИКОВ. Да. Я вам благодарен за ваш визит. И не болейте, дорогая наша. Не болейте.

ОЛОВЯНЕНКО. Я провожу.

ДОБРОЛЮБОВА. Спасибо!

БУКАШКИН. Я оправдаю ваше доверие, вы не беспокойтесь. Я вам буду каждый день докладывать, честное слово.

СУРИКОВ. Здоровья вам! И надеюсь, что вы через пару-тройку месяцев ещё и на сцену выйдете.

ДОБРОЛЮБОВА. Спасибо! И до свидания!

ВАРВАРА. До свидания!

Добролюбова с Варварой и Оловяненко покидают кабинет.

БУКАШКИН. Я могу идти?

СУРИКОВ. Погоди. Вовка старуху проводит и пойдёшь.

БУКАШКИН. Хорошо. А когда приступать к своим обязанностям?

СУРИКОВ. Через два дня. Эту дуру старую в больницу как положат, так сразу и приступай. Вот ещё: замом по литературной части мы тебе твоего старого знакомого назначим – Женьку Лялина, писателя нашего. Будет за тобой присматривать.

Возвращается Оловяненко.

ОЛОВЯНЕНКО. Всё. Проводил. Вцепилась в меня, спрашивает: «А Эдуард – хороший человек?» Я сказал, что как сын родной мне.

БУКАШКИН. Так оно и есть.

ОЛОВЯНЕНКО. Я даже не ожидал, что она всё-таки согласится. А вдруг потом бузить начнёт? Или на попятную пойдёт?

СУРИКОВ. Не ссы, Вова. Во-первых, нет такой должности – «президент театра». Нет и не будет. Ну, не успеем мы её ввести. А во-вторых, она же гордая, она великая. Она что, с Эдиком драться будет из-за должности?

ОЛОВЯНЕНКО. Нет.

БУКАШКИН. Эта не будет.

СУРИКОВ. Во-о-от. Чем хороши гордые люди, так это тем, что достаточно им свинью подложить, и они из-за гордости ничего не будут делать. Будут молча сидеть и страдать.

ОЛОВЯНЕНКО. Как вы это метко подметили.

БУКАШКИН. Прям в точечку!

СУРИКОВ. Ладно, Вовка, оформляй Эдика директором. И чтобы каждый квадратный метр этой золотой недвижимости приносил доход! Каждый, Эдик, каждый квадратный метр!

БУКАШКИН. Это не сомневайтесь. Это я сделаю. Спасибо вам, Вадим Николаевич! Спасибо!

Букашкин и Оловяненко кланяются и, пятясь задом, выходят из кабинета.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Кабинет Веры Васильевны. Один из углов кабинета заставлен иконами. В другом углу стоит диван. Обычный стол со стулом. Входят Варвара и Букашкин.

БУКАШКИН (напевает). Опустела без тебя земля, как мне несколько... Так. Что тут у нас? Та-а-ак.

ВАРВАРА. Тут личные вещи Веры Васильевны. Она будет недовольна.

БУКАШКИН. Та-а-ак. Слушай ты, насекомое. Это мой кабинет. Ясно? На двери что написано, а? Написано: «Директор театра». А я и есть директор театра. Так что первым делом – сменить замки. Ключ только у меня, у тебя и у уборщицы. Ясно?

ВАРВАРА. Ясно. Только я не насекомое.

БУКАШКИН. Ты? Ты что, думаешь, я не знаю, кто информацию о старухе сливал в министерство, кто стучал на неё? Ты стучала. Я всё знаю.

ВАРВАРА. Откуда?

БУКАШКИН. От верблюда.

ВАРВАРА. Я думала… Мне сказали… Я думала, что это для Веры Васильевны. Я не знала.

БУКАШКИН. Заткнись! С сегодняшнего дня я директор театра. Я на одной ступени с Немировичем, с Данченко и с Мейерхольдом.

ВАРВАРА. А Вера Васильевна?

БУКАШКИН. Ещё раз про старуху слово вякнешь, я тебя уволю.

ВАРВАРА. Не надо. Не надо меня увольнять, пожалуйста!

БУКАШКИН. А чё так?

ВАРВАРА. У меня ипотека. И ребёнок больной. Не надо.

БУКАШКИН. И не только уволю, но и расскажу про тебя старухе. Вот она обрадуется-то!

ВАРВАРА. Не надо! Не надо!

БУКАШКИН (передразнивает). Не надо, не надо... Ладно. Ты мне пока нужна. Я тут человек новый, мало что знаю. Будешь мне подсказывать, кто чем дышит, кто чего замышляет.

ВАРВАРА. Хорошо. Только Вере Вас... бывшему директору ничего не говорите.

БУКАШКИН. А ты быстро учишься. Молодец!

ВАРВАРА. Да. Я всё сделаю.

БУКАШКИН. Всё?

ВАРВАРА. Всё. У меня ребёнок больной.

БУКАШКИН. Значит так. Когда я говорю «Варвара, служить!», ты мне показываешь собачку.

ВАРВАРА. А это как?

БУКАШКИН. А это вот так: ручки перед собой, пальчики вниз и тявкнуть. Тявкни!

ВАРВАРА. Гав!

БУКАШКИН. Молодец! Будешь хорошо служить, я тебе зарплату подниму в два раза. Варвара, служить!

ВАРВАРА. Гав!

БУКАШКИН. Так, значится, вот этот весь угол очистить. Весь.

ВАРВАРА. Это иконы бывшего директора.

БУКАШКИН. Зови её просто старуха.

ВАРВАРА. Это иконы ста... ста... старухи. Там есть очень ценные. Ей дарили.

БУКАШКИН. Выкинуть всё. Это неправильные иконы. И стол заменить! Поставить с зелёным сукном, как в казино. И стулья тоже зелёные.

ВАРВАРА (достаёт блокнот, записывает). Зелёный стол и стулья.

БУКАШКИН. Вместо старухиных икон – портрет гаранта. Он наш бог и царь. И все портреты Добролюбовой из театра убрать. Все! А то идёшь по фойе, везде она: в роли Маши, в роли Даши, в роли Глаши.

ВАРВАРА. Да. Уберём.

БУКАШКИН. Завлит где? Лялин где?

ВАРВАРА. Он в командировке. В Сирии.

БУКАШКИН. Где?!

ВАРВАРА. В Сирии. То ли книгу пишет, то ли батальоном командует. Со вчерашнего дня.

БУКАШКИН. Вот подлец! Водку жрёт, поди, где-нибудь, а по документам – в боевой точке. Ладно, без него обойдёмся. Пришёл наш режиссёр-то?

ВАРВАРА. Я сейчас узнаю.

БУКАШКИН. Если пришёл, зови.

ВАРВАРА. Да.

Варвара направляется к двери.

БУКАШКИН. Варвара, служить!

ВАРВАРА (замирая и сводя руки перед грудью). Гав!

БУКАШКИН. Молодец! Напиши приказ о повышении зарплаты себе любимой. И это... Всем расскажи про своё увеличение зарплаты, чтобы каждый рабочий сцены про это знал. И давай рабочих сюда. Пусть выносят весь этот хлам.

ВАРВАРА. Сделаю.

Выходит из кабинета.

БУКАШКИН (обращаясь к залу). Ну вот. Теперь я владею всем этим хозяйством. Я! Вы что, думали, Букашкин – дурачок? Букашкин – ничтожество? А вот и ни фига. Я ещё покажу вам кузькину мать, сволочи! Вы мне все ещё ноги будете целовать. Вы тут сидите – знатоки театра, любители прекрасного. Да вы все ничтожества! Вы планктон! Человеческий планктон! Вы никто, и звать вас никак! А я уже вошёл в историю наравне с этой Добролюбовой. Да. Я даже круче, чем она. Я бог! Я бог театра!

На сцену заходят рабочие с новым столом. Уносят старый стол и иконы.

БУКАШКИН. Вы вот чего сюда ходите? В театр в этот. За эмоциями? За прекрасным? Ха-ха! Эмоции, эмоции... А я сюда пришёл за деньгами. За деньгами и властью. Вы вот посидели на стульчиках, в креселках и ушли домой. А я останусь и заработаю на этих креселках и стульчиках. А на эти креселки знаете, какой бюджет у нас в государстве выделен? О-о-о! Правильно, большой. А бюджет надо осваивать. Вот и буду его осваивать. Хе-хе-хе. А вы сидите и смотрите, как жить надо.

Входит Варвара. За ней идут Кончаков и Рыбкин. В руках у Рыбкина огромная коробка из-под ксерокса.

ВАРВАРА. Эдуард Полиграфович! К вам Кончаков и Рыбкин.

БУКАШКИН. Самуил Израилевич, что там у вас в коробке из-под ксерокса? Надеюсь, деньги.

РЫБКИН. Нет, многоуважаемый. Это моя пьеса – «Преступление наказанием». Хотел вам показать.

БУКАШКИН. Стоп. Без денег вы мне пока не интересны. Подождите в коридоре, в приёмной то есть. Варвара, проводи товарища.

КОНЧАКОВ. Это я с собой Рыбкина приволок. Не ругайте его, Эдуард Полиграфович.

РЫБКИН. Я подожду. Ничего страшного.

ВАРВАРА. Подождите в приёмной, Самуил Израилевич. Я вам нужна, Эдуард Полиграфович?

БУКАШКИН. Да. Садись в уголочке и записывай. Дай мне репертуар моего театра – будем править. Присаживайся, Андрей. Есть у тебя какие-то идеи? Но учти, нам надо молодёжь, нам надо патриотизм и нам надо православие.

Рыбкин выходит, оставив коробку в углу. Варвара подаёт Букашкину листок с репертуаром. Кончаков садится на стул перед столом. Букашкин разваливается в кресле.

КОНЧАКОВ. Я тут принёс пьеску. Изумительный автор! В Молдавии нашёл, в глубинке.

БУКАШКИН. Как пьеса называется?

КОНЧАКОВ. «Последний подлец».

БУКАШКИН. Очень интересно! А о чём? Только коротенько.

КОНЧАКОВ. Начало войны. Оборонный завод. Немцы подходят всё ближе и ближе. Молодые люди работают день и ночь, ночь и день – танки клепают.

БУКАШКИН. Это хорошо.

КОНЧАКОВ. Недоедают, потому что всю еду воруют НКВДшники. И вот на почве недоедания главный герой продаёт секретные чертежи танка немцам, чтобы накормить свою возлюбленную.

БУКАШКИН. Да что ты говоришь!

КОНЧАКОВ. В общем, НКВД его ловит и расстреливает. Из танка.

БУКАШКИН. А православие?

КОНЧАКОВ. Так он перед расстрелом исповедуется. И тогда священника, чтобы он, не дай бог, услышанные на исповеди военные тайны не выдал, тоже расстреливают. И тоже из танка. Кишки можно свиные в зал пульнуть. Публика обалдеет.

БУКАШКИН. Шикарно! Кто автор?

КОНЧАКОВ. Баринов. Семён Вениаминович Баринов. Новый драматург.

БУКАШКИН. Он наши условия знает?

КОНЧАКОВ. Да. Я с ним переговорил. Он на всё готов и всё знает.

БУКАШКИН. А постельные сцены там есть?

КОНЧАКОВ. Три: две из них на броне танка и заключительная, где НКВДшники насилуют возлюбленную главного героя на его останках.

БУКАШКИН. Варвара, служить!

ВАРВАРА. Гав!

КОНЧАКОВ. Ой, я собак боюсь.

БУКАШКИН. Варвара, заключи с гражданами Кончаковым и Бариновым договор по поводу пьесы «Последний подлец». На сайте госзакупок надо будет поместить госзаказ: на полтора миллиона – адаптация пьесы и на сто миллионов – декорации для спектакля.

ВАРВАРА. На сколько?!

КОНЧАКОВ. На сколько?!

БУКАШКИН. На сто лямов. А вы что думали? Танки нынче дорогие.

КОНЧАКОВ. Он что, реально будет танк? На сцене?

БУКАШКИН. Раструбим, что реально, а на самом деле из картона сделаем. У меня есть один знакомый директор картонной фабрики. Он-то этот тендер и выиграет.

КОНЧАКОВ. Эдуард, вы голова!

БУКАШКИН. Даже нет. Два танка построим: наш и немецкий.

КОНЧАКОВ. А немецкий-то зачем? Там же оборонный завод.

БУКАШКИН. А немцы придут на подмогу своему шпиону и ворвутся в цех в самый горячий момент. И изнасилуют НКВДшников.

КОНЧАКОВ. Интересный ход.

БУКАШКИН. Учись, студент. Дорисуйте со своим Бариновым концовку.

КОНЧАКОВ. Хорошо.

БУКАШКИН. Так, а взамен мы парочку-тройку спектаклей выкинем. Вычёркиваем Чехова, Островского и Горького. Надо ставить современные пьесы.

КОНЧАКОВ. Совершенно верно.

БУКАШКИН. Классиков и так любой дурак может поставить. У тебя всё, Андрей?

КОНЧАКОВ. Жену бы мою пристроить.

БУКАШКИН. Так в «Последнего подлеца» и пристроим. Делов-то!

КОНЧАКОВ. Ну, как бы вам сказать... В общем, я не хочу, чтобы мою Настю на сцене насиловали. Меня это расстраивает. Можно как-то без этого?

БУКАШКИН. А что она у тебя умеет?

КОНЧАКОВ. Ну, так она шоу на ТВ ведёт. У неё в «Инстаграме» миллион подписчиков. Она очень популярная!

БУКАШКИН. Популярная – это хорошо. Давай так. Для начала – десять лекций в малом зале «Как найти и охомутать богатого режиссёра». Если мне понравится, возьмём в штат, и пускай свои лекции читает. О чём угодно! Об экологии, о переработке продуктов, что сейчас модно. Каждая лекция – час-полтора. Тыщ за пять вход, чтобы всякая шушера не лезла.

КОНЧАКОВ. Гениально!

БУКАШКИН. Тогда всё. Иди, переделывай сценарий. Иди.

Звонит телефон. Варвара берёт трубку.

ВАРВАРА. Алло! Нет, это не прачечная. Не звоните сюда. До свидания!

БУКАШКИН. Что там?

ВАРВАРА. Ошиблись номером.

Входит Рыбкин.

БУКАШКИН. Самуил, заходи, дорогой! Какими судьбами?

РЫБКИН. Уважаемый Эдуард Полиграфович! Я забежал буквально на пять минут – поздравить с этим назначением. Это новая веха в российском театре! Ваш приход – это как глоток свежего воздуха. Я даже не знаю, что сказать, настолько чувства переполняют мою душу. Я вас поздравляю! Поздравляю!

БУКАШКИН. Ближе к телу!

РЫБКИН. Вот. Хотелось бы под вашим бессменным руководством пристроить свою пьесочку.

БУКАШКИН. О чём пьесочка? И сколько по времени она будет идти?

РЫБКИН. Пятнадцать, максимум шестнадцать часов. Если сократить диалоги, то часов восемь.

БУКАШКИН. Синопсис принёс?

РЫБКИН. Так это и есть синопсис. Пьеска у меня в багажнике и на заднем сиденье.

БУКАШКИН. М-да. Ты в следующий раз в электронном виде посылай. Не надо нам столько бумаги. Мы и так вон, картон собираемся для декораций закупать.

РЫБКИН. Сделаем. В электронном виде пошлю.

БУКАШКИН. Хорошо. О чём пьеска?

РЫБКИН. Ленинград, тридцать седьмой год. Бедный студент учится в политехе и снимает квартиру в Пулково, у старухи.

БУКАШКИН. А короче можно?

РЫБКИН. Можно.

БУКАШКИН. Так говори!

РЫБКИН. Тридцать седьмой год. Студент живёт у старухи-процентщицы. Кругом расстрелы и полный беспредел. По дороге из Пулково в Технологический институт нашего героя...

БУКАШКИН. А ещё короче?

РЫБКИН. Да. Если коротко, то все козлы.

БУКАШКИН. Все?

РЫБКИН. Все! Все козлы. А бабы ещё и дуры.

БУКАШКИН. Постельные сцены есть?

РЫБКИН. Есть.

БУКАШКИН. Сколько?

РЫБКИН. Пятнадцать.

БУКАШКИН. Со старухой?

РЫБКИН. Не только. Там и с внучкой старухи, и с вагоновожатой метро. И ещё много всего.

БУКАШКИН. Хорошо.

РЫБКИН. Берёте?

БУКАШКИН. Давай так. Вот приедет наш завлит из командировки, посмотрит твою писанину, и возьмём. Нам длинные спектакли нужны. За время этого спектакля человек захочет поесть, поспать – да что угодно захочет сделать. А мы тут ему всё и предложим: и поесть, и поспать.

РЫБКИН. Благодетель! Я даже не знаю, как вас заранее благодарить. Вы добрейшей души человек! Я за вас пойду и свечку сейчас поставлю. За ваше здравие.

БУКАШКИН. Самуил Израилевич, не надо свечку. Есть другие способы отблагодарить. Не мне вас учить.

РЫБКИН. Да, да, да. Я всё знаю. Все правила. Не беспокойтесь.

БУКАШКИН. В общем, ждём завлита Лялина – и вперёд, ставить ваше «Наказание».

РЫБКИН. Боже, я вас обожаю! Спасибо! Спасибо! Спасибо!

БУКАШКИН. Пожалуйста! Созвонимся. Я сейчас занят. Варвара, проводи нашего драматурга.

ВАРВАРА. Да, пойдёмте. Коробочку можете здесь оставить, Самуил Израилевич.

РЫБКИН. Я так рад! Я так рад!

Варвара уводит Рыбкина. В это время открывается окно, и в кабинет залезает Любовь Огневая.

БУКАШКИН. Ты кто?

ОГНЕВАЯ. Любовь ваша.

БУКАШКИН. Чего?!

ОГНЕВАЯ. Я актриса вашего театра. Играю второстепенные роли. Но я вас люблю! Я готова прям сейчас отдаться вам. Я вас люблю!

БУКАШКИН. Если все, кто меня любит, будут мне отдаваться, то у меня ни на что другое времени не хватит.

ОГНЕВАЯ. Выслушайте меня.

В кабинет входит Варвара.

ВАРВАРА. Здравствуйте, Люба!

БУКАШКИН. Варвара, кто это?

ОГНЕВАЯ. Я ваша поклонница.

ВАРВАРА. Это Любовь Огневая. Огневая – псевдоним. Фамилия у неё Мормышкина. Служит у нас год с небольшим. Имейте в виду, у неё герпес. Половину труппы заразила.

ОГНЕВАЯ. Это клевета!

ВАРВАРА. Я сама справку видела.

БУКАШКИН. Генитальный герпес?

ОГНЕВАЯ. Нет, что вы! Я не такая.

ВАРВАРА. Нет, обычный.

БУКАШКИН. Ладно. Варвара, на пять минут выйдите. Я побеседую с нашей будущей звездой.

ВАРВАРА. А вы успеете за пять минут?

БУКАШКИН. Варвара, забываешься. Служить!

ВАРВАРА. Извините. Гав!

БУКАШКИН. Пошла вон!

Варвара уходит.

ОГНЕВАЯ. Мне раздеться?

БУКАШКИН. Не сейчас.

ОГНЕВАЯ. Тогда что?

БУКАШКИН. Слушай, Любка. Хочешь быть примой в моём театре?

ОГНЕВАЯ. Очень.

Люба начинает раздеваться.

БУКАШКИН. Да погоди ты! Оденься.

ОГНЕВАЯ. А как тогда? Я по-другому не знаю как.

БУКАШКИН. Вот тебе листок бумаги. Садишься и пишешь про каждого. Про каждого актёра и актрису. Чего любят, кого не любят? Пьют, что пьют? С кем спят? Ну, ты поняла.

ОГНЕВАЯ. Я очень понятливая.

БУКАШКИН. Молодец! Завтра мне полный отчёт по всему моему личному составу и предоставишь.

ОГНЕВАЯ. Хорошо. Разрешите выполнять?

БУКАШКИН. Разрешаю.

ОГНЕВАЯ. Слушаюсь, мой генерал!

Выходит из кабинета. В дверях сталкивается с Варварой.

ОГНЕВАЯ. Ох, какой мужчина! Какой мужчина!

ВАРВАРА. Разрешите, Эдуард Полиграфович?

БУКАШКИН. Входи.

ВАРВАРА. Я хочу предупредить. Огневая – дама, мягко говоря, небольшого ума и жуткая сплетница.

БУКАШКИН. Вот такие люди нам и нужны. Вот на таких власть и держится. Зачем нам люди большого ума? Не нужны они. От них только разброд и шатание. А глупые люди – это фундамент любого коллектива, которым можно вертеть куда хочешь.

ВАРВАРА. Хорошо. Какие ещё распоряжения будут?

БУКАШКИН. Через неделю собрание всех, кто занят в спектаклях. Напиши приказ и доведи до каждого под роспись. Кто не придёт, будет уволен. Список я тебе послезавтра дам. После Любки.

Варвара делает пометки в блокноте.

ВАРВАРА. Что ещё?

БУКАШКИН. С утра у меня на столе должен лежать план всех этажей и пристроек театра.

ВАРВАРА. Что ещё?

БУКАШКИН. Найди фотографа, самого модного. Пусть меня сфотографирует, и портреты в фойе повесите. Вместо старухи.

ВАРВАРА. Что ещё?

БУКАШКИН. Пока всё. Я домой. А ты работай!

ВАРВАРА. Хорошо.

БУКАШКИН. Варвара, служить!

ВАРВАРА. Гав!

Букашкин выходит из кабинета. Варвара некоторое время стоит неподвижно. Раздаётся телефонный звонок. Она отмирает и снимает трубку.

ВАРВАРА. Алло! Нет, это не прачечная. Это намного хуже. Это Государственный академический драматический театр.

Вешает трубку.

© Вадим Фёдоров

Продолжение следует.

Рассказ из сборника Секс, трава, виагра

Несколько лет назад побывали мы в Амстердаме. И в качестве сувенира привёз я оттуда жестяную банку, наподобие пивной. Только вместо пива там был кусочек торфа и два семечка. И сама инструкция, как эти семечки на какую глубину в торф засунуть и сколько раз поливать. Сделал всё по инструкции. Воткнул семена, полил. Поставил баночку на подоконник. Через некоторое время проклюнулись два росточка. Всю зиму оны росли, тянулись к солнцу и к февралю вымахали в два приличных размеров куста.

Из банки я их пересадил в цветочный горшок. Который еле еле умещался на подоконнике. Пахло от кустов замечательно. Эту зиму я высыпался, утром вставал бодрый и энергичный. Зимних авитаминозов и других депрессий замечено не было.

И вот, согласно инструкции, эти два куста зацвели. Запах усилился. Надо было как то использовать то, что я растил всю зиму. Залез в интернет. Прочитал. Посушить в тёмном месте, покурить. Нет. Курить я не люблю, это не по мне. Полез искать дальше. Нашёл. Пожарить на масле и принять внутрь вместе с едой. Это уже было интереснее.

Недолго думая, сорвал два цветочка и отправился на кухню. Достал сковородку, три куриных яйца, соль, масло. На кухню заглянула жена.

- Ты что тут делаешь?

- Яичницу жарить собираюсь, - честно ответил я.

- Не иначе снег пойдёт, - покачала головой жена,но из кухни удалилась.

Я налил в сковородку немного масла, кинул туда два сорванных соцветия и немного пожарив, залил всё это дело яйцами. Через пару минут яичница была готова. Выложил её на тарелку. Добавил пару маслин для красоты и вместе с чёрным хлебушком медленно и задумчиво поглотил свою яичницу. Ничего. Вкус немного другой, а так всё тоже самое. Попил чая. Прогулялся по двору минут десять. Вернулся. Включил телевизор, поставил Доктора Хауса. Удобно расположился на диване. По телевизору пошли титры. Первая серия, пятый сезон.

И тут меня накрыло.

- Много ты травы бухнул, - задумчиво сказал Хаус с экрана телевизора, - переборщил ты маленько. Не стоит на себе эксперименты проводить. Для этого есть близкие тебе люди. Или кошки.

- У меня нет кошки, - прошептал я.

Но доктор Хаус уже не слушал. Он издевался над своими подопечными.

- Вадим, что с тобой? - рядом стояла жена.

- Я пить хочу.

- Так иди и попей. В чём проблема?

- Я не могу, у меня ног нет.

- Что с тобой? - жена присела на краешек дивана, - что случилось? У тебя глаза сумасшедшие. И зрачки на пол лица.

- Я яишницу пожарил, - честно признался я.

- И?

- С травой, - продолжил я, - которая на подоконнике выросла. И мне хочется пить. Умираю, пить хочу.

- Ну ты ... - и жена рассказала мне, что про меня думает и про мои эксперименты с собственным организмом. Но напоила.

Я выхлебал два стакана воды и три чашки чая. После этого захотел есть. Съел всю лазанью и весь хлеб в доме. При этом я оставался на диване. Ходить было страшно. Но переборов страх, встал. Ноги слушались. Всё нормально.

- Давай двигай в туалет и обратно на диван, - скомандовал с экрана телевизора Хаус, сейчас третья серия начнётся.

- Слушаюсь, доктор, - отсалютовал я телевизору и отправился в туалет.

- Ты с кем это разговариваешь? - остановила меня жена.

- Сам с собой, делюсь мыслями, - не стал я выдавать доктора Хауса.

- Ну ну, - покачала головой жена. Она проводила меня до туалета и обратно. Видимо, боялась, что я опять потеряю свои ноги.

Вернулся на диван. Посмотрел третью серию. Четвёртую. События на экране так меня заинтересовали, что я перенёсся в сериал, ходил между героев, встревал в диалоги и переживал за больных. Когда были смешные эпизоды, хохотал, когда у Хауса не клеилось с главврачом, плакал горючими слезами.

- Вадим, может доктора вызвать? - беспокоилась жена.

- Ни за что, - кричал я, - они все убийцы в белых халатах.

- Так ты же сейчас кино про докторов смотришь, они же не убийцы, - возражала жена.

- Так это же кино, - отвечал я, - там же всё не по настоящему.

Ближе к полуночи жена отправилась спать, взяв с меня обещание, что я не покину диван и не буду громко спорить с доктором Хаусом. Я исполнил данное ей обещание. Но с дивана я всё таки наведывался к холодильнику. Я съел всё, что в нём было. Под утро около него меня застукала жена, когда я пытался разгрызть замороженные королевские креветки. Она вытащила последний кусок мяса и сделала мне стейк. Холодильник был девственно чист.

После этого мой организм вдруг успокоился и перестал требовать пищу. Я досмотрел последнюю серию в сериале и заснул.

Проспал я целые сутки. После чего в торжественной обстановке были уничтожены два растения, мирно цветущие на подоконнике. И я пообещал жене, что больше этого не повторится. Обещание я выполнил. Но на кухню меня с тех пор не допускали.