VadimFedorov

Пруд. Квакают лягушки. На распорках лежат две удочки. К ним подходит Владимир – мужик лет 70-ти. Он садится на раскладной стульчик, достаёт из кармана чекушку, маленький стаканчик и кусок хлеба. Выпивает и закусывает.

Люблю рыбалку. Не, правда, люблю. Сидишь, никого не трогаешь. Природа. Чистый кислород. Красотень!

Конечно, тут из рыбы только ротан водится, но он тоже рыба. Его если правильно пожарить, это же вкуснотища. Да со сметаной. Ой, просто объедение!

Но чё-то сегодня не клюёт. У рыб, наверное, праздник сегодня, как и у людей. Девятое мая. День Победы.

У меня утром соседский пацанчик спросил: «Дядь Володя, а ты воевал?» А я даже и не ответил сразу. «Воевал», – говорю. А он опять спрашивает: «А ты много немцев убил?» Я говорю: «Не знаю, не считал». А он у меня опять спрашивает: «Больше сотни?» И сморит, рот раззявил.

Я пока думал, чего ему наплести, его мамка в дом позвала. И хорошо. А то как мне ему объяснить, что я за всю войну ни одного фрица не убил? Они фильмы-то смотрят, там все – герои. Все фашистов пачками косят. Раз – и десять человек валятся, два – и ещё десяток. Кинематограф. Не хухры-мухры.

Ни одного не убил. Точнее, одного всё-таки убил, но нашего. Вот такие пироги.

Оглядывается.

Я это никому не рассказывал. И не расскажу никогда. Вот, только лягушкам да стрекозам. Они не расквакают никому.

Меня призвали, когда восемнадцать стукнуло. В начале августа сорок первого. Дали винтовку, патроны и – в Ленинград, аэродром охранять. Служба простая. Стой на посту и смотри, чтобы к нашим самолётам никто посторонний не пробрался: диверсант или кто-то ещё. Поспал и опять на пост.

Я так всю осень и всю зиму простоял на посту. А в марте всё это и случилось. Весной. Хотя какая весна в марте в Ленинграде? Зима та же, только дни длиннее. Да.

В Ленинграде голод был. Страшный голод. Да вы сами знаете. Об этом столько написано и рассказано. Жуткое время было! Нас-то, солдатиков, кормили. Голодным-то не повоюешь. Не жировали, конечно, но кормили регулярно. У лётчиков вообще было усиленное питание. Да.

А приятелем моим был местный, из Ленинграда – Коля. Кругленький такой. Мы с ним в одном отделении служили, и койки наши рядом стояли.

Ну, и, конечно же, болтали иногда про мирную жизнь. Он мне про Ленинград рассказывал, про сапожную мастерскую, в которой работал. Да про всякую ерунду. А я ему про нашу деревню, про колхоз, про школу. Ну, и ляпнул, что с девками ещё не спал ни разу. Он давай ржать.

А чё тут смешного? Это у них в городе тыщи населения, а у нас-то всего ничего. И то, почему-то пацанов в три раза больше, чем девчат. А я сам по себе не красавец – длинный, сутулый. Оглобля, одним словом. Кто на такого позарится? Да и не принято у нас раньше свадьбы это самое. Потом никто замуж не возьмёт.

В общем, обиделся я на него. А он просмеялся и говорит: «Хочешь, я тебе девочку приведу?» «Куда приведёшь? – спрашиваю. – В казарму, что ли?» А он опять ржёт, как конь ретивый. «Зачем в казарму? – говорит. – На пост, в столовку приведу. Ко мне одна бегает. Попрошу, сестрёнку с собой притащит». «Как это в столовку?» – спрашиваю я. «Ну, не в саму столовку, – отвечает мне Колька, – а в хозблок, рядом с продуктовым складом. Там замок для вида висит. А внутри тепло. Тока попроси тебя туда на пост поставить, и тебя девственности лишат на раз-два. Хочешь?»

Ну как тут не хотеть? Мне-то уже восемнадцать, а я даже не целовался ни разу. Ни разу! Ваще. Ну, я и согласился. Да любой бы согласился. Тут война, убить могут каждую минуту, а этого… секса в жизни не было у меня ни с кем.

Колька на следующий день пропал на два часа после отбоя, потом пришёл. Я не спал – этого полуночника ждал. «Всё нормально, – говорит, – будет тебе девочка. Сладкая-сладкая. Ты только хлеба возьми с собой и ещё чего пожрать». «А хлеб зачем?» – спрашиваю. «Масло намазывать, – отвечает. – Ты думаешь, тебя барышня любить за просто так будет? Не-а. За хлебушек».

На следующий день – в караул. Я попросился на хозблоки, меня и поставили. Первую смену отстоял. Всё нормально, отдохнул. Во вторую пошёл. Ветра нет, луна светит. Минут десять прошло. Смотрю, Колька идёт, а за ним – двое маленьких.

Я вначале не понял. Думаю: «Что это барышни какие-то мелкие?» И говорю: «Стой! Кто идёт?» «Свои, – отвечает Колька. – Женить тебя будем. Выбирай любую». И ржёт довольный, скотина.

Подошли поближе. Я гляжу, а там с ним две девчонки. Девочки. Он мне когда говорил, что девочку приведёт, я не понял, шутит он или всех так называет. А тут натурально девочки.

«Это же дети, – говорю, – им сколько лет?» «Самый смак, – отвечает Колька, – самый смак. Вот старшая, Танька, ей десять. А сеструха её, Наташка, ей восемь. Целка ещё».

Но дальше я и сам не понял, как это произошло у меня. Сделал шаг назад, винтовку с плеча сдёрнул и штыком в Кольку ткнул. Я и не знал, что штык так легко в человека входит. Как в масло. Шинель пробил, гимнастёрку, кожу. Колька ойкнул и завалился в сторону. Ногой дёрнул и умер.

Девчонки стоят, не шелохнутся. Я тоже стою, с винтовкой. Луна светит. Как в театре! А потом кто-то из девчонок говорит: «Не убивайте нас, дяденька, мы никому не скажем».

Тут я очнулся. Из-за пазухи хлеб приготовленный вытащил и сунул младшей. Она схватила, развернулась и бежать. Старшая постояла немного, на меня посмотрела и потом за младшей ринулась.

А я минут через десять патрон в патронник заслал и выстрелил вверх. Прибежал разводящий. Меня с караула сняли. «Кто-то шёл, – говорю, – на оклик не реагировал. Я выстрелил вверх, он кинулся на меня. Я его штыком заколол».

Одно и то же всем говорил. Никто, конечно, не верил. Мурыжили меня, мурыжили, но я одно и то же: «Выстрелил вверх, кинулся на меня, заколол штыком, не знал, что это Колька». В общем, действовал по уставу.

Но меня на всякий случай перевели в пехоту. И попал я сразу в бой – Любанская наступательная операция. Слышали, небось?

Ну, это я сейчас знаю, что это была Любанская операция. А так привезли в казарму вечером, а рано утром всех в грузовики погрузили и повезли воевать. В атаку бежим. Ни хрена не видно, гарью воняет, грязища. И страшно-страшно. Никогда так страшно не было!

Я со страху в сторону немцев весь боезапас расстрелял в первые же пять минут. Бегу с винтовкой. Кругом мат-перемат. Народ падает. Потом мины начали ложиться. Тут мы остановились. Я в какую-то ямку – прыг! – и лежу. Страшно, аж дышать трудно.

Голову поднял, рядом солдатик наш, мёртвый. Дальше ещё кто-то лежит. Я голову спрятал, винтовку обнял и лежу, пошевелиться боюсь. Долежался! Наши отошли, немцы пришли.

«Хенде хох!» – слышу. Стоят два фрица и что-то мне приказывают. В руках автоматы. Я встаю. В голове гудит. Во рту, как будто кошки насрали. А они в меня автоматами тычут и что-то кричат. Я вначале не понял, а потом догадался: винтовку, говорят, бросай.

А у меня в голове перемкнуло со страху. Винтовка-то – вещь казённая. Я за неё расписывался. «У меня патронов нету, – говорю немцам, – это ведь просто палка. Мне нельзя её бросать. Никак нельзя». И показываю, что нету патронов.

Тут один из фрицев подошёл ко мне и ка-а-ак даст прикладом! Прямо в лобешник. Я на секунду выключился. Очнулся, лицо в крови, винтовка рядом валяется. Встал, руки поднял и пошёл. В плен.

До сих пор не понимаю, чего эти два немца меня не пристрелили. А могли же.

Владимир резко встаёт и хватается за одну из удочек.

Клюёт? Не, не клюёт. Что за фигня такая? Уже час сижу, а ни одна сволочь не клюнула. Праздник у них! У меня тоже праздник – 9 Мая. Я тоже воевал. Недолго, но воевал. Меня чуть не убили. С праздником!

Достаёт чекушку, допивает её, закусывает хлебушком.

Я, как дурак, несколько лет назад припёрся на линейку в школу, на 9 Мая. Типа ветеран. Ха! Мне чуть морду не начистили. «Иди отсюда, – говорят, – ветеран вермахта». Ну, я и пошёл. А чё делать? Не воевать же с ними. Хватит уже войн.

В общем, двинули меня тогда немцы прикладом по лбу и отправили в дулаг. Это они так сарай называли в каком-то колхозе. Там я почти две недели сидел. Думал, сдохну. Жрать постоянно хотелось.

А тут потихоньку и весна наступила. И нас перевели в шталаг, в Польшу. Кормили. Мало, но кормили. Многие, правда, не выдерживали, умирали. А я и так тощий, мне еды много не надо. Мож, поэтому и не скочурился. Кто его знает?

Работали каждый день. Вначале сам лагерь строили, потом дороги строили и старые ремонтировали.

Но я в Польше недолго продержался – эпидемия началась. Куча народу подохла. Кто выжил, тех по другим лагерям раскидали. А меня аж в Баварию увезли – в самое сердце Германии. Такой же лагерь, только охрана не поляки, а немцы. Жить можно было. Тяжело, но можно.

А тут ещё осень, сбор урожая. И начали нас, военнопленных, в хозяйства немцам сдавать, как рабов, на сельхозработы. Построили вначале, спросили, кто из деревни. Я сразу – шаг вперёд. Надоело мне это строительство дорог. Хуже пареной редьки надоело. И меня с моим земляком отправили в один хуторок.

Хозяйкой там была Марта. У-у-у! Вы знаете, чем отличаются европейские бабы от русских? Нет? Ща расскажу. У наших баб задница большая, а где грудь, там поменьше. А у немок, наоборот: в плечах сажень косая, зато попки маленькие.

Вот и у Марты – фигурка, талия, грудь, как два арбуза, и глаза голубые. И три малыша: два мальчика и девочка. Муж на фронте.

Конечно, у неё в подчинении были две тётки. То ли родственницы, то ли наёмные. Я не понял. Они коров пасли и доили. Короче, одни бабы и малолетние дети. А в хозяйстве обязательно нужен мужик: приколотить что-нибудь, тяжёлое поднять-принести. Да много чего. Тяжёлой работы на хуторе хватало.

Нас человек тридцать в грузовик напихали и повезли по окрестным сёлам. Почти всех разобрали. К Марте последней приехали, когда пять человек нас осталось. Самые доходяги. Вылезли в очередной раз. Построились.

Марта прошла вдоль нашего строя и сразу пальцем в меня ткнула. Глазища у неё – огонь! Смотрит и пальчиком манит. Я вышел из строя. Она ещё одного взяла и всё на меня заглядывалась. Видимо, я ей чем-то приглянулся сразу.

А чего во мне такого? Длинный, худой, чёрт знает во что одет, и воняет от меня. Хотя вонь мы уже не ощущали, попривыкли. А эти, деревенские, сразу почувствовали и мыться отправили.

Хех! Помылись мы с приятелем. Я уже не помню, как его звали. И работать. Арбайтен! Мы крышу у сарая починили, сена заготовили, почитай, на всю зиму.

А Марта на меня всё заглядывалась: стоит, смотрит, как мы работаем. И как будто руку о грудь вытирает, о фартук. И улыбка такая... Ну, я даже не знаю, как сказать. Такая улыбка, как у кота на сметану. Она, значит, кот, то есть кошка, а я сметана.

Она, правда, баба не дура. Начала нас откармливать. Хлебушек белый, каша, сосиски. Еду нам сама носила. И всё улыбается.

А потом начала приставать. То мимо пройдёт и бедром заденет. То яблочко протянет (на, мол, скушай), а сама не отдаёт.

А у них там с этим строго. Немка с пленным – ни-ни. И мне бы бошку прострелили, и её бы в тюрьму упекли, несмотря на мужа-героя и малолетних детей.

Но инстинкт берёт своё. Хочется ей мужика и всё тут. А тут я – дохлый, облезлый, но мужик.

В общем и целом, как-то вечером она принесла ужин. Напарника моего куда-то послала. Я уже не помню куда. А сама ко мне. Схватила меня в охапку, прижалась. Дышит тяжело, глаза бешеные, чего-то там по-немецки бормочет.

А я-то до этого вообще ни с кем. Испугался. «Морген, – говорю, – морген». По-ихнему, «завтра». «Точно морген?» – спрашивает. По-немецки, конечно, но я понял. «Точно, – говорю, – морген. Сегодня не могу. Надо подготовиться морально, да и помыться». А она меня по заднице ка-а-ак шлёпнет! И пошла, покачиваясь. Смеётся.

Ушла, а меня аж затрясло всего. Думаю: «Вот я дурак. Надо было сейчас». Чуть не побежал за ней. Да.

Зря не побежал. На следующий день перед обедом ей похоронку привезли. Погиб ейный муж, под Сталинградом. Она так орала, так убивалась!

Странные люди, эти бабы: вчера ко мне в штаны лезла, а сегодня по убитому мужу голосит. Странные.

На меня она, конечно же, больше даже не взглянула. Да нас и через два дня забрали обратно в лагерь, а оттуда уже на работы погнали. Дорогу строить. Опыт-то у меня в дорожном строительстве уже был. Как-никак до этого в Польше тем же самым занимался.

Чё же не клюёт-то? Прям кто сглазил. Соседка сглазила! Точно, она.

Ладно. Раз не клюёт, надо выпить. Тем более праздник. Я обычно в день больше четвертинки не выпиваю. Ну, когда она есть, эта четвертинка. Здоровье уже не то. А сегодня можно. Сегодня праздник.

Встаёт. Достаёт из сумки ещё одну чекушку. Выпивает рюмку.

Праздник у меня сегодня. Хоть меня и называет предателем соседка, я не предатель.

К нам ведь в лагерь приезжал этот… Не сам Власов, конечно же, а его помощник. Или представитель. Короче, хрен один приезжал.

Речь толкнул. Мол, чего вам тут вшей кормить, пошли с Советами воевать. За это будете получать паёк и денежное довольствие. А тут от непосильной работы и болезней сдохнете раньше времени.

Некоторые подписались, но не я. Я не дурак какой. С меня той, одной-единственной атаки хватило на всю жизнь.

Денежное довольствие и паёк. Ха! Это не самое главное в жизни. В жизни самое главное – сама жизнь. А на фронте убить могут. А если на фронте не убьют, то после войны наши придут и к стенке поставят. И правильно сделают.

А я знал, что Советский Союз победит. Знал. С самого начала знал. Нас же победить невозможно. Об этом ещё царь сказал. Не помню какой, но сказал. «Русских, – говорит, – победить нельзя».

Это мы в мирное время друг с другом грызёмся, а как общая беда, то всё – встали и пошли. По-дурному обычно идём, но берём массой. Нас же много. Нас просто так не перебьёшь. Нас – рать. Пока одного убивают, ещё двое прибегут. Пока с этими двумя разбираются, глядь, а там ещё десять несётся. Вот.

В общем, остался я дальше дороги строить. Ещё пару раз из лагеря в лагерь кидали, а в сорок пятом пришли наши. Да.

Владимир допивает из горла остатки водки. Выкидывает бутылку в кусты.

Дали мне десять лет, и поехал я в Сибирь. Чё делать? А? Лес валить? Хрена вам. Дороги строить.

Я кроме девятого мая ещё день строителя отмечаю. Я, можно сказать, почётный строитель дорог. В Польше строил, в Германии строил, даже кусочек Франции захватил. И в Сибири строил. Я почётный дорожный строитель Евразии. Неофициальный, конечно. Отпахал от звонка до звонка. Да.

В Московскую и Ленинградскую область меня не пустили, как неблагонадёжного и имеющего срок. Осел вот тут, в Тульской.

Начал работать. Не, не в дорожном строительстве. Не. Скотником на ферме. Говно у коров убирал. Сено давал, силос, там, в зависимости от времени года. А чё? Нормальная работа. Летом пастухом работал. Да.

А потом женился. Представляете? В сорок лет лишился девственности. Хех! Современный человек меня не поймёт. В сорок лет почти. Не поймут меня сейчас.

Ну, а когда мне было жениться? Вначале война, потом Сибирь, потом коровы эти.

У меня от эмоций крыша съехала, от сексуальных эмоций. Я сразу и предложение сделал. А она, дура, возьми и согласись.

На двенадцать лет меня моложе. Да. Нормальная. Не уродина. Просто никто замуж не брал никак. Спать спали, а замуж – нет. А я возьми и предложи. А она и согласилась. Да.

Родить долго не могла. Никак. Но родила. Да. Девочку. У моих погодков внуки уже бегают, а я из роддома дочку привёз. И смех, и грех.

Доченька у меня растёт. Самый любимый человек на этой земле. Она одна меня понимает. Ни жена, никто – только дочка. Мне для неё ничего не жалко. Вообще ничего. Я для Ирочки последнюю рубаху отдам. Всё отдам. Всё, что у меня есть.

Я вот ща этих ротанов наловлю, пожарю и всех ей отдам. Пусть кушает. Она молодая, ей витамины нужны.

Умная она у меня. По математике – пять. По другим предметам не особо, а по математике – пять. Умная очень. Продавщицей, наверное, будет или даже заведующей.

Где эти ротаны? Почему не клюёт?

Владимир вытаскивает удочку. Смотрит на голый крючок.

А где червяк? Где червяк, сволочи? Я же точно помню, что червяка насаживал. Где он? Я тут сижу, как дурак, душу свою выворачиваю, дочке рыбы хочу наловить, а какая-то сволочь червяка слопала и даже не клюнула.

Да что это за жизнь такая? Что это такое, я спрашиваю? Почему одним всё, а другим только голый крючок? Почему?

Я же неплохой человек, я же обычный. Просто вот так повернулась жизнь. Меня же могли убить в том, первом бою. Или в лагере. Или в Сибири. Да где угодно! А я живу. Семья у меня. Дочка.

Мне вот интересно, а те две девочки, из Ленинграда, они выжили? И что с Мартой стало? Наверное, после войны вышла замуж. Баба она видная. Глаза голубые-голубые. Она мне иногда снится до сих пор. Хотя, наверное, постарела она. Вместо арбузов только семечки остались. Хех!

Пойду я. Не будет сегодня клёва. Не тот день. Не мой. Праздник. Да.

Владимир встаёт, собирает удочки и уходит.

(Занавес)

http://vadimfedorov.eu/?page_id=336

Из книги Отцовский инстинкт или как мы детей делали.
Сделать ребёнка — дело нехитрое. Особенно когда ты об этом не задумываешься. Когда молод и в голове ветер.А вот с возрастом понимаешь, что всё надо планировать. И к любому своему действию надо подходить ответственно. Особенно к появлению в твоей жизни маленького человечка. Твоей будущей дочки или сына.Подошли к этому вопросу и мы с женой. Ответственно.Обратились в Центр планирования семьи и репродукции. Чехия славится ими. С репродукцией тут всё хорошо.Пришли в этот самый центр. Заполнили нужные бумаги. Сдали анализы.Взяли у нас двоих кровь. А моей слабой половине ещё и УЗИ сделали.Через недельку пришли на приём.Пожилая врач посмотрела наши анализы. Одобрительно покивала головой. Она была среднего роста, пухленькая и в классическом белом халате.— А где спермограмма? — вдруг так строго нас спросила.— Какая спермограмма? — вопросом на вопрос ответил я.— Анализ вашей спермы, — сказала доктор, — может быть, у вас там не всё в порядке.— Всё у меня в порядке там, — почему-то краснею я, — всё работает как часы.Доктор поморщилась.— Через три дня в 9 утра придёте, сдадите сперму, до этого никаких половых контактов, — и опять строго так, но уже на мою жену: — Никаких, чтобы было достаточно материала.— Хорошо, — соглашается жена, — материал будет. Раз надо.— Будет, — поддакиваю я. — А куда приходить и как сдавать?— Сюда же приходите, — улыбается мне доктор. — У нас есть специальная комната, в конце коридора. Утром в регистратуре отметитесь, вам дадут пузырёк и проводят в эту комнату. Полученный материал сдадите в 5 кабинет.— Натощак? — спрашиваю я.— Что натощак? — не понимает доктор.— Анализы сдавать натощак? — поясняю я.Женщина в белом халате несколько мгновений смотрит на меня. Оценивающе.— Лучше позавтракайте, — наконец-то отвечает, — лёгкий завтрак не повредит.— Хорошо, — киваю я.Мы встаём. Прощаемся с доктором и уходим домой. Где три дня строго следуем предписаниям доктора.В назначенное время я прихожу в отделение репродукции. Отделение представляет собой длинный коридор со стоящими вдоль него стульями. На стульях сидят парочки разных возрастов. Некоторые из женщин беременные. И остальные смотрят на них с тихой завистью. Парочки негромко переговариваются.В начале коридора у входной двери расположена регистратура. Это большое стеклянное окно с окошком помельче для непосредственного общения с обслуживающим персоналом.Подхожу к этому самому окошку.— Добрый день, — говорю, — мне на анализы назначено на сегодня.За стеклом две девицы в белых халатах неопределённого возраста.— Талончик у двери возьмите, — отвечает одна из них.Возвращаюсь к двери. Там стоит тумба с дисплеем. На дисплее названия кабинетов. В самом низу надпись: «Спермограмма». Нажимаю на надпись. Из прорези тумбы выползает листок с номером 6. Сейчас же на дисплеях, висящих над потолком на всём протяжении коридора, загорается надпись: «6 номер — 2 кабинет».Кабинет номер 2 — это регистратура. Протягиваю листочек в окошко.— Так что вы сразу не сказали, что вам на спермограмму? — удивляется одна из девиц. Вторая берёт какую-то папку и исчезает в недрах регистратуры.Первая девица открывает один из шкафов, стоящих в регистратуре, достаёт оттуда прозрачный пластмассовый пузырёк с красной крышечкой и протягивает мне.Пузырёк высотой сантиметров пять и в диаметре сантиметра два-три. Я с сомнением гляжу на эту ёмкость.— Что-то не так? — спрашивает девица.— Как я сюда попаду? — задаю я ей встречный вопрос. — Горлышко узкое.Девица смотрит на меня. Буквально тот же самый взгляд, которым меня одарила доктор несколько дней назад.— В пузырёк ничего засовывать не надо, — медленно и чётко говорит она, — постарайтесь сцедить сперму в него и потом закройте крышечкой. И всё это отнесёте в кабинет номер 5.Гул голосов за моей спиной становится тише. Сидящий рядом с регистратурой мужик с бородой вытягивает голову, стараясь рассмотреть пузырёк, в который нельзя засовывать. Увидев пластиковый пузырёчек, усмехается.— У настоящего мужика не сцеживается, а выстреливает, — громко заявляет он.Девица краснеет.— Значит, вам надо выстрелить и попасть в пузырёк, чтобы мы смогли сделать анализы, — заявляет она, — а остальное сцедите.— У меня зрение плохое, — вдруг брякаю я. Ни с того, ни с сего. Видимо, от волнения.Бородатый мужик начинает ржать. Гул голосов за спиной усиливается.Девица вздыхает, закатывает глаза. Затем берёт какие-то ключи и выходит из регистратуры через боковую дверь.— Идите за мной, — командует она, — отведу вас в наш тир.И мы проходим вдоль стульев с пациентами до конца коридора. Почти все смотрят на меня с любопытством. Злосчастный пузырёк я прячу от их взглядов в карман пиджака.В конце коридора дверь. Отличается она от остальных тем, что обита толстым слоем войлока, закрытого в свою очередь синим дерматином. Над дверью висит красный фонарь, забранный в крупную сетку.За дверью оказывается маленькая жарко натопленная комнатка. Половину её занимает жёлтое кожаное кресло. Напротив кресла стоит невысокий шкафчик со стеклянной дверкой. Рядом с креслом на стене большая красная кнопка. За креслом дверь, ведущая в туалетную комнату. Там унитаз и умывальник. И пачка салфеток на отдельном столике.— Когда нажмёте на кнопку, включится телевизор и загорится лампочка над дверью, — начинает инструктаж девица. — Это значит, что сюда никто не должен входить. Можете спокойно делать своё дело.— А где телевизор? — перебиваю я её.— В шкафчике, — объясняет девица, — он закрыт, и не пытайтесь его открыть. Включить или выключить телевизор вы можете с помощью красной кнопки. Всё понятно?Я киваю. Чего уж тут непонятного?Девица выходит, щёлкнув замком. Я остаюсь один.Осторожно сажусь на кресло. Кожа громко скрипит подо мной.Из коридора слышен шум голосов. Он отвлекает. Странно, ведь дверь же толстая.Присматриваюсь и через мгновенье определяю, почему так всё слышно, что происходит в коридоре. Между полом и самой дверью щель в несколько сантиметров. Через неё-то и проходят звуки.Нажимаю на красную кнопку. Внутри шкафа что-то мерцает. Что именно, плохо видно. Стекло кто-то протирал грязной тряпкой, и видно через это грязное стекло, мягко говоря, не очень. Присматриваюсь. Внутри шкафа стоит телевизор. На экране бегут титры. Звучит тихая музыка.Нажимаю красную кнопку. Мерцание гаснет.Выхожу из комнатки. Иду к регистратуре. Взгляды присутствующих устремлены на меня.— Что, уже? Так быстро? — удивляется бородатый.Я его игнорирую. Наклоняюсь к окошку и говорю девице в белом халате:— Там ничего не видно.— Почему не видно? — удивляется она.— Потому что стёкла грязные, — поясняю я, — в шкафу, где стоит телевизор.— А зачем телевизор в шкаф ставить? — спрашивает невысокая чёрненькая женщина, сидящая напротив бородача.— Надо так, — туманно отвечает её спутник, белобрысый мужик в джинсовом костюме, — по инструкции надо, наверное.— Стёкла недавно мыли, — перебивает мужика девица, — чистые должны быть.— Мыли, — соглашаюсь я, — но грязной тряпкой. Ничего не видно. У вас есть стеклоочиститель?Девица краснеет. Куда-то звонит. Через несколько минут в коридоре появляется женщина в синем халате. Мы втроём идём в тесную комнатушку в конце коридора, где синий халат тщательно моет стекло. И потом вытирает его салфетками.— Теперь видно? — ехидно спрашивает девица.— Изумительно, — киваю я и добавляю: — И всё-таки, зачем телевизор в шкаф запирать?— Чтобы руками не хватали, — отвечает девица и вместе с синим халатом удаляется. Я остаюсь один.Сажусь в кресло. Нажимаю на красную кнопку. Экран внутри шкафа оживает.Мужчина и женщина гуляют по городу. Он дарит ей цветы, целует. Потом они пьют кофе. И всё это на фоне средневековых зданий.Лейпциг — внезапно узнаю я город. Точно, вот в этой церкви Бах похоронен. А вот тут Гёте написал своего «Фауста».Но экскурсия по городу резко обрывается. Мужчина везёт женщину куда-то за город.Судя по причёскам и по маркам машин, фильм снят году так в 80-м.Мужчина с женщиной заходят в спальню. Он начинает раздевать её. Какой-то человек в униформе подглядывает за ними в замочную скважину. «Даст ис фантастиш», — слышу я с экрана телевизора.Я вспоминаю техникум. И как Серёга Коршунов принёс немецкий журнал с голыми тётками. И как он его продавал постранично. Страница рубль.И как уже после техникума мы на чьём-то дне рождения смотрели немецкую порнуху на первых видеопроигрывателях. «Электроника 18М».Жму на красную кнопку. Экран гаснет.Встаю со скрипучего дивана. Выхожу в коридор. Иду к окошку.— Получилось? — спрашивает меня бородач.— Нет, — коротко отвечаю я ему.— Что опять? — любопытствует девица.— У вас нет что-нибудь более современного? — спрашиваю я её. — Там запись тех времён, когда было ещё две Германии.— При чём тут это? — вскипает девица. — Всё то же самое, что и сейчас. Анатомия человека за эти годы не изменилась.В коридоре становится тихо. Я спиной чувствую взгляды сидящих вдоль стенок пар.— Тот факт, что сейчас тем актрисам по 80 лет, — тихо говорю я, — этот факт меня выбивает из колеи и не даёт сосредоточиться. У вас есть фильмы поновее?— Нету, — рявкает белый халат и уже привычно краснеет.За моей спиной возникает гул. Общественность спорит о том, стареет ли немецкое порно со временем или оно вечно.— В шкафу на полке, под телевизором, — говорит девица, — лежит журнал. Он современный. Можете его полистать.— Спасибо, — говорю я и иду обратно.Подхожу к двери. Дёргаю за ручку. Заперто.Делаю глубокий вдох. Потом такой же глубокий выдох.Возвращаюсь к окошку.Бородач пытается меня о чём-то спросить.— Нет, ещё нет, — говорю я ему, и уже к девице: — Простите, там дверь захлопнулась. Не могли бы вы открыть?Та молча выходит из регистратуры. Идёт в конец коридора. Открывает комнатку.— Спасибо, — говорю я, — большое.Закрываю дверь. Сажусь на кресло. Оно скрипит в ответ.Открываю нижние дверцы шкафа. На полке одиноко лежит скомканный журнал.Осторожно вытаскиваю его из недр шкафа. Журнал весь мятый. Обложки нет. Некоторые листы склеены чем-то.Встаю. Беру прошитые листки грязной бумаги двумя пальцами и выхожу в коридор. Несу журнал к регистратуре. Народ в коридоре заинтересованно смотрит на меня.— Это меня должно возбудить? — спрашиваю я девицу, кидая журнал ей на стойку.— А в чём дело? Не возбуждает? — устало спрашивает она.— Нет, — честно отвечаю я, — только рвотный рефлекс возникает. Такое впечатление, что на него вся больница, это самое, смотреть ходила.— Другого у нас нет, — говорит девица, — надо было с собой приносить. У нас не предусмотрено бюджетом новые порножурналы каждый день покупать.— Это возмутительно, — вдруг подаёт голос блондинка, сидящая рядом с бородачом, — на всякую ерунду бюджетные средства расходовать они могут себе позволить, а элементарные мелочи купить денег нет. Это возмутительно. Мужчина уже второй час тут мучается. Не может элементарный анализ сдать. Это возмутительно.Я с благодарностью смотрю на блондинку.— Все другие без проблем спермограмму сдают, — закипает девица, — никто не жалуется. Некоторым пары минут достаточно.— Я не все, — перебиваю я девицу, — я так не могу. То кино эпохи развитого социализма, то журнал, зачитанный до непотребного состояния. Я так не могу. И кресло ваше скрипит. Вы его протираете, кстати?— Протираем, — отвечает девица.— Той же тряпкой, что и стекло, — ржёт бородач, — поэтому оно такое мутное.В коридоре становится шумно.— Мы тут уже два часа сидим в очереди, — возмущается блондинка, — никому до нас нет дела. Это возмутительно.— Медицина насквозь коррумпированна, — поддерживает её кто-то из противоположного ряда.Девица в окошке закатывает глаза.— Вы далеко живёте? — спрашивает она меня.— Рядом, — отвечаю я, — минут 10 на машине.— Вот и езжайте домой, — командует девица, — там сцедитесь. И образцы принесёте мне. За час ничего с вашей спермой не случится. Вас такой вариант устроит?— Устроит, — киваю я.— Дома есть, что вас возбуждает? — задаёт очередной вопрос девица. — Платные каналы или журналы для взрослых?— Есть, — опять киваю я, — кабельное.— Кабельное ерунда, — встревает в наш разговор бородач, — у меня есть классные фильмы. Из Голландии. Клоуны и карлики. Эксклюзивные съёмки. Могу ссылку скинуть. Где скачать. Там недорого.— Спасибо, — отвечаю я ему, — не будем экспериментировать. Мне всего-навсего надо спермограмму сдать. В следующий раз.— Хорошо, — успокаивается бородач.— В течение часа успеете? — спрашивает меня девица.— Постараюсь, — отвечаю я.— Тогда идите, — говорит она, — я предупрежу пятый кабинет, что вы образцы из дома принесёте. В течение часа.— До свидания, — говорю я.— До свидания, — нестройно отвечают люди в коридоре.Я выхожу из отделения. Подхожу к лифту. Спускаюсь на первый этаж.Засовываю руку в карман пиджака. Чертыхаюсь.Нажимаю на кнопку лифта. Еду обратно.Захожу в отделение.Бородач, увидев меня, начинает истерично смеяться, зажимая рот рукой. Остальные приветливо и вопрошающе мне улыбаются.Я подхожу к окошку.— Извините, — говорю, — я пузырёк в комнате оставил. Который для анализов.Девица открывает шкаф, роется в нём. Достаёт точно такой же пузырёк, который я оставил в тесной комнате со шкафом и креслом. Протягивает мне. Молча. И стараясь не смотреть мне в глаза.— Удачи вам, — говорит.Я беру пузырёк. Еду домой. Через 50 минут возвращаюсь.В коридоре уже новые люди. Бородача и блондинки не видно.Прохожу в пятый кабинет. Передаю задумчивому доктору пузырёк со своей спермой.— Столько хватит? — спрашиваю его.— Да-да, конечно, — кивает он, — нам достаточно пары капель. Не стоило так стараться.— Хорошо, — говорю я, — в следующий раз не буду так стараться.И почему-то краснею.

Вадим Фёдоров ©

Рассказ из книги Секс, трава, виагра.

Как я её хотел. Как желал. Голова шла кругом, так хотелось её... Шутка ли, полтора месяца воздержания. А я здоровый мужик, 39 лет. Самый активный возраст... Но нет. Она не соглашалась. Или, как сказали бы мои друзья, не давала. Но я с ними её не обсуждал. Потому что не хотел её обсуждать. А просто хотел её и всё тут. До головокружения. Желал.

Она была свободна. Я с недавнего времени тоже. Казалось бы, в чём проблема? Но нет. Она говорила: «Нет. Я ещё не готова». И я ждал. Стиснув зубы. Ждал, когда она будет готова.

Ухаживал, естественно. Я умею красиво ухаживать. Тем более за женщиной, которую хочешь и которую любишь. Цветы, милые подарки, смски и незапланированные праздники. Всё было. Даже с избытком. Выкраивал время от работы, мчался через весь город. В дверях ждала её дочка, которая через неделю моих ежевечерних захаживаний на огонёк, забравшись ко мне на коленки и глядя прямо в глаза, спросила:

- Можно, я буду называть тебя папой?

- Можно, - ответил я. И сердце ухнуло куда-то вниз.

Так что на пороге меня встречала наша дочка Алёнушка и гадала, что я сегодня необычного привёз ей в подарок.

Вот такая была странная ситуация. Приезжал, как домой, но ночевал у себя. На съёмной квартире. Один. Естественно, проблемы не было затащить в свою холостяцкую берлогу на одну ночь какую-нибудь знакомую одинокую девушку. Но я любил её. Я считал, что это моя будущая единственная и неповторимая жена, и ждал.

Целовались, обнимались, не без этого. До одури. Казалось, ещё чуть-чуть , и падут оковы. НО… в самый последний момент она отстранялась и говорила:

- Сейчас Алёнка уже домой придёт, потерпи. Не сегодня.

Или ещё какая причина была. Но обычно прикрывалась дочкой. Хотя дочка звала меня папой.

И я, как тупой телёнок, убирал руки с её груди и ждал. Ждал, ждал, ждал... Полтора месяца. Пока не поставил вопрос ребром. Напомнил, что нам почти по 40. Что мы вообще-то планируем семью. Что уже и квартирку трёхкомнатную подобрали. Я был горяч и убедителен. Шутка ли - полтора месяца без женщины.

Она меня внимательно выслушала, вздохнула и сказала:

- Мне нужна от тебя справка.

- Какая справка? - не понял я.

- О венерологических заболеваниях, - буднично пояснила она, - о том, что ты ничем не болеешь. Я жуткая трусиха насчёт всех этих болезней. А у меня тут дочка, Алёна. И я боюсь, вдруг у тебя что-то есть и ты нас заразишь.

Было впечатление, что по голове чем-то ударили. Мягким и тяжёлым. И её слова так же тяжело падали на онемевший затылок. Молоточками. Маленькими деревянными молоточками. С войлочными подкладками. Как в пианино.

- Да, да, - отозвался я, - я всё понимаю.

Наскоро попрощался и уехал домой. Ночевать. Один.

Утром, после завтрака, позвонил приятелю. Поговорили о погоде, о том о сём. В конце разговора спросил его о медицинской фирме, что проверяет на наличие паскудных болезней. Он в прошлом году умудрился из отпуска привезти хламидий: привез и принялся лечиться - пока его жена с детьми гостила у мамы. К приезду супруги его полностью вылечили, и он о фирме, которая оказала ему лично и всей его семье неоценимую услугу, отзывался только в восторженных тонах.

- Дык они переехали, - сказал он, - на соседнюю улицу. С Картаузской на Лидицку 30. А тебе зачем?

- Да не мне, - соврал я, - знакомый спрашивал. Его жена заставляет анализы сдать. Ребёнка хотят сделать. Вот и хотят удостовериться, что всё путём будет, без осложнений.

- Так пусть к своему доктору сходят, - посоветовал друг. - Это же коммерческая фирма, они страховки не принимают. Надо будет бабло платить.

Я, естественно, согласился с ним и обещал передать его совет своим вымышленным знакомым. После обеда поехал на Лидицку 30, зашёл в подъезд, поднялся на 2 этаж. Белый коридор и ряд стульев вдоль стены. Две двери. Ординаторская и выдача анализов. И время приёма этих самых анализов. До 12.00. Пришлось уехать ни с чем.

Через день вновь приехал на Лидицку. С утра. Тот же коридор, те же стулья. Передо мной две молодые девицы, ожесточённо стучащие по своим айфонам, и парень в наушниках. Посидел, подождал своей очереди. Девицы периодически бросали на меня подозрительные взгляды. Парень посидел минут десять, потом вдруг сорвался с места и убежал. Вызвали девиц. Они зашли и через минуту уже вышли. Весёлые.

Моя очередь. Захожу. Врач среднего возраста, пожилая медсестра. Сажусь, говорю, что мне надо справку, что я ничем не болею.

- Аха, - говорит врач, - это стоит 2000 крон. И мы не принимаем страховку.

- Хорошо, - отвечаю я.

- Платить сразу, - не унимается врач, - у вас деньги с собой? А то у нас оборудование дорогое, экспресс анализы. Всё будет готово уже завтра к обеду.

- Я похож на человека без денег? - вопросом на вопрос отвечаю я.

- Нет, - улыбается врач, взглядом задерживаясь на моих золотых часах.

Медсестра вручает мне пластмассовую колбочку, и я иду в туалет. Пытаюсь туда помочиться. С первого раза не получается. Стою, как дурак, перед унитазом с колбочкой в руке и спущенными штанами и пытаюсь вызвать у себя мочеиспускание. Потею. Наконец выдавливаю из себя достаточное количество мочи. Мою руки и несу драгоценную колбочку обратно. Там у меня из вены берут кровь и отпускают восвояси.

На следующий день ровно в 12.00 я захожу в уже знакомый коридор. Затем в ординаторскую.

- Поздравляю, - говорит доктор, - у вас ничего нет, вы здоровы. И протягивает справку с красивой печатью. Этот лист ватмана даже на стенку повесить хочется. Настолько он красочно оформлен.

- Я знаю, что здоров, - отвечаю я, - спасибо.

Два дня вожу эту справку с собой, не решаясь показать любимой женщине. Наконец вечером, еще в дверях, протягиваю ей этот листок.

- А что это? - удивляется она.

- Справка, как ты и просила.

Внимательно читает. Разглядывает печать. Ещё раз перечитывает. Милые губы шевелятся, когда она просматривает список болезней, которыми я не болею: спид, гепатит, сифилис... Затем, не поднимая глаз, спрашивает:

- А что ты сдавал?

- Кровь и мочу, - бодро рапортую я.

Затылок опять немеет. По нему стучат молоточки.

- А соскоб?

- Какой соскоб?

- Соскоб, - поясняет она, - с крайней плоти берут соскоб. На анализы.

Молоточки весело стучат по затылку.

- Не брали у меня соскобов. Ты скажи, какая именно тебя болезнь интересует, которой нет в списке. Я сдам ещё анализов. Мне не жалко. Соскоб - это не болезнь. Скажи название.

- Да нет, - она ещё раз глазами пробегает список. - Я просто слышала, что ещё соскоб берут для чего-то. Для каких-то анализов. Но раз не брали, значит не надо. Спасибо за справку.

- Пожалуйста, - пытаюсь улыбнуться я. - И когда мы, наконец, будем вместе? В постели. Не на кухне или в коридоре. И желательно без одежды.

Она задумчиво смотрит на меня. И затем внезапно называет дату. Через 10 дней.

- Мама заберёт Алёнку на неделю. И ты можешь остаться ночевать. А сейчас чаоооо.

И выталкивает меня за дверь. И я еду по уже знакомому мне маршруту к себе. Но уже с надеждой, что через 10 дней я никуда ехать не буду. Я буду спать в обнимку с любимой женщиной. И всё будет замечательно у нас…

10 дней прошли. Приехала её мама. Забрала Алёну. Перед расставанием я чмокнул её в маленький носик и пообещал встретить через недельку на вокзале. И сводить посмотреть Вацлава на коне. Уехали. Мы остались вдвоём. Поужинали, попили чаю. Я помыл посуду. Она ушла в ванную. Затем невидимой тенью проскользнула в спальню. Тишина. Протёр помытую посуду. Тщательно вытер стол. Убрал сахар в шкаф.

Вроде всё чисто. И всё в порядке. И в спальне меня ждёт любимая. Иду в спальню. Полумрак от ночника. И в этом полумраке белеет её лицо на подушке.

- Что-то ты долго, - улыбается она, - я уже заждалась.

Присаживаюсь на край кровати, беру её за руку. За руку, которую целовал несчётное количество раз. Глажу руку, вглядываюсь в знакомое лицо. Хочу сказать что-то доброе, милое и ласковое, но почему-то ляпаю совсем другое. О чём секунду назад даже и не думал.

- А справка у тебя есть?

Тишина. Пауза. Лицо на подушке каменеет. И по затылку снова начинает стучать.

- Чтооооо?!

- Справка у тебя есть? - глупо улыбаюсь я, прислушиваясь к подступающей боли в затылке. - Я ведь тебе справку предоставил. А ты нет.

Опять пауза. Её рука исчезает под одеялом.

- Пошёл вон. Вон, я сказала.

Она срывается на крик.

- Негодяй! Немедленно вон. Или я сейчас полицию вызову и скажу, что ты пытался меня изнасиловать. Вооооон!!!

Я медленно пячусь к двери спальни. Спиной открываю дверь, попадаю в коридор, взяв куртку и обувь, выскальзываю в подъезд дома. Там быстро обуваюсь и надеваю куртку. Почему-то на цыпочках выхожу во двор и сажусь в машину. Завожу, еду. Знакомый до одури маршрут. Вспоминаю девочку по имени Алёна.

- Прости, маленькая, - шепчу я. - Я не буду твоим папой… Потому что мама у тебя дура.

©  Вадим Фёдоров

10 апреля 2019 года. Город Прага, Чехия.

Аня подошла к Карловому мосту со стороны Пражского града. Её сопровождал молодой человек, гид по имени Мурат.

Он увлечённо рассказывал Ане про Карла IV, про гуситские войны и про то, как строили Карлов мост.

– Посередине моста есть барельеф с изображением Яна Непомуцкого, – рассказывал Мурат. – По поверию, если потереть собаку, изображённую на этом барельефе, то сбудется Ваше желание. Хотите попробовать?

– Хочу, – улыбнулась Аня.

– Тогда пошли, – скомандовал Мурат, и они направились в сторону знаменитого барельефа.

Примерно в это же время на другом берегу реки из трамвая вышел молодой человек. Одет он был в джинсы и чёрную тёплую куртку. По имени этого парня мало кто звал. Ещё шесть лет назад, в армии, к нему прикрепилась кличка – Падаван. Служил он в артиллерии подносчиком снарядов и зарядов для гаубицы.

Падаван жил в Праге уже второй год, но на Карлов мост попал в первый раз. Всё не было времени. Он тоже шёл к барельефу с отполированной до блеска собакой. Шёл, что бы загадать желание.

Ни Аня, ни Падаван не знали, что их жизненные пути уже пересеклись. Пять лет назад.

26 мая 2015 года. Город Горловка, ДНР.

Аня с мужем Юрой заносили в сарай клетки с цыплятами. Хозяйство у них было большое. Один только огород составлял 20 соток. А еще корова, поросята, индоутки. Большая семья – большие затраты.

Юрины дети от первого брака, мальчик и девочка, погодки, тоже жили с ними. Но в тот день они были у мамы.

Во дворе играл двухлетний Захар, делая вид, что помогает с цыплятами. Он мечтал о том, что его страшая сестра Катя разрешит ему поиграть с планшетом, который ей недавно подарили.

Одиннадцатилетняя Катя сидела в одной из комнат и мечтала о мальчике из паралельного класса. Она влюбилась. Первый раз в жизни. О своём чувстве она рассказала только маме. По секрету.

В соседней комнате спала самая младшенькая – Миланья. Она ещё ни о чём не мечтала. Она просто спала. Дети в её возрасте спят между кормлениями. Ей было всего две недели от роду.

Аня и Юра мечтали об одном и том же: чтобы быстрее закончилась война, и не надо было бегать к соседям укрываться в подвале и средь бела дня прятать на всякий случай цыплят в сарай.

– Не устала? – окликнул Аню муж. – Отдохни.

– Предложил отдохнуть, когда уже всё закончили, – рассмеялась Аня. – Ну ты и жук. Жучара мой.

И она пошла в сторону дома, зная, что Юра смотрит ей вслед.

Примерно в 20 с лишним километрах от их дома на корточках возле аккуратно разложенных на плащпалатке снарядах сидел Падаван. Ему хотелось курить. Но курить было нельзя. Падаван мечтал о том, что он уйдёт на дембель и женится на своей бывшей однокласснице Мирославе. Оставалось дело за малым – дождаться дембеля, и чтобы Мирослава дождалась его.

– Ну і довго нам тут сидіти? – не выдержал Падаван. – Годину тому команду дали. І тиша. Я курити хочу.

– І я хочу, – поддержал Падавана Заряжающий.

– Дані з безпілотника знімають, – отозвался Наводчик, – не метушіться. Зараз дамо прикурити цим підорам, а потім і самі покуримо.

Словно услышав эти слова, около гаубицы появился солдат с бумажкой в руке и протянул её Наводчику.

– Ви б ще голубиною поштою надіслали, – проворчал тот и принялся крутить-вертеть свои колёсики.

Дуло семитонной гаубицы приподнялось, качнувшись, повело чуть вправо и замерло.

– Готовий, – крикнул Наводчик.

– Готовий, – эхом отозвались соседние рассчёты.

– Заряджай.

Падаван вскочил, схватил снаряд и поволок его к гаубице. Вместе с Заряжающим уложил его в досылатель. Вернулся, схватил заряд и поднёс его к пушке. Отбежал в сторону. Присел. Закрыл уши и открыл рот.

– Вогонь.

Бабах! Земля вздрогнула. Полетела пыль, какие-то щепки. Со свистом снаряд взмыл в небо и улетел.

– Заряджай.

Падаван вскочил. Снаряд. Обратно. Заряд. Присел. Закрыл уши, открыл рот.

– Вогонь.

Опять землятресение. Пыль, мусор и воющий звук улетающего снаряда.

– Заряджай.

В дом Ани и Юры попали два снаряда. Первый убил Катю, разорвав её на части. Второй убил Юру. Захару осколок попал в спину. Ане оторвало левую руку. Проснувшаяся Миланья была посечена осколками.

После операции Аню и детей отправили в Донецк. Но его тоже бомбили. Весельчак Наводчик крутил свои колёсики, а Падаван подносил заряды и снаряды.

Аню с детьми в конце концов вывезли в Россию. Она поселилась под Москвой с мамой и детьми. Оформила себе и семье российское гражданство. И стала рассказывать всем о своей беде. Выступала в ООН в Женеве. Возила по всей Европе фотографии из Горловки и Донецка. И в Прагу она приехала, чтобы выступить перед людьми и рассказать им о себе, о своём горе, о войне, которая всё ещё продолжается.

Для Падавана же война закончилась. Но и мечта его не сбылась. Мирослава вышла замуж за другого. Поэтому Падаван взял в жёны её подружку, Богдану. Не ходить же ему холостым.

Отыграли скромную свадьбу. Падавана пригласили в местную школу, где он рассказал о своей героической службе в Вооружённых Силах Украины. Школьники слушали его, открыв рты. А Падавану очень нравилось внимание к его персоне.

Но на школе всё внимание закончилось. Работы в селе не было. Никому не был нужен молодой ветеран АТО. И Падаван с молодой женой подался на заработки в Чехию. Въехали они по туристической визе, да так тут и остались.

Богдана работала в отеле, убирала номера. А по вечерам мыла офисы в бизнес-центре. Падаван устроился на стройку. Сколачивал с напарниками опалубку и потом заливал её бетоном. Работа была тяжёлой, и платили за неё мало. Так как работала семья Падавана без документов, то часть денег от полученного заработка забирал себе посредник, который оформил на Богдану и Падавана польскую визу, чтобы не надо было возвращаться каждые три месяца назад на Украину.

Жили они в комнате общежития с общей кухней на 10 комнат и двумя общими туалетами с душевыми комнатами. Падаван с Богданой хотели заработать денег, чтобы построить дом в родном селе, и родить парочку детишек.

10 апреля 2019 года. Город Прага, Чехия.

Сегодня у Падавана был незапланированный выходной. Так получилось. Богдана работала, и он решил прогуляться по Праге один. Посмотреть город, в котором жил второй год, и сходить на Карлов мост, к знаменитому барельефу, чтобы загадать желание.

Мужики на стройке рассказывали, что их прораб, неразговорчивый и лысоватый Степан из Запорожья, как-то сходил на Карлов мост, загадал желание, и через неделю выиграл в лотерею кучу денег. Не так много, чтобы жить припеваючи, но вполне себе хватило, чтобы легализоваться в Чехии, пристроится на тёплое местечко и купить себе подержанный БМВ.

Падаван зашёл на мост. Постоял около местных художников, разглядывая их картины. Нашёл нужную скульптуру с барельефом.

Около скульптуры толпился народ. Все хотели загадать желание. Образовалось даже что-то вроде небольшой очереди.

Когда наступил его черед, Падаван подошёл к статуе, протянул руку и погладил отполированную бронзу.

– Будь ласка, песику, зроби мене багатим, – попросил он.

Вздохнул. Ещё раз погладил собаку и на всяий случай стоявшего рядом с ней рыцаря. Резко повернулся и чуть не сшиб с ног стоящую за ним невысокую женщину.

– Вибачте, – пробормотал Падаван.

– Нічого страшного, – ответила ему Аня.

Она поморщилась, поправила сдвинутый от удара протез и шагнула к барельефу. Протянула правую руку, положила её на то же место, где несколько секунд назад лежала рука Падавана, и прошептала фразу, которую она повторяла, как молитву, вот уже почти пять лет:

– Пожалуйста, пусть больше никто не умрёт.

© Вадим Фёдоров

Из книги Как найти женщину своей мечты и что потом с этой стервой делать?

Спаситель.

Женское коварство не имеет границ. Особенно коварство бывшей. Той, которая строила в отношении тебя планы. Ждала, когда ты предложишь руку и сердце. И которая осталась ни с чем. Одна в ипотечной квартире.

- Прощальный ужин, - предложила Люда, - посидим у меня, выпьем немного вина, я приготовлю люля-кебаб. Я уже и баранину купила.

- Может, не надо? - возразил Валя. - Мы же и так уже всё обговорили. Зачем нам ещё это прощальное свидание?

- Да не бойся, - сказала Люда, - не буду я к тебе приставать. Просто для меня важно, чтобы мы расстались с тобой без скандалов. Как два взрослых и приличных человека. Немного посидим. Полчаса. Не больше. Мне надо закрыть свой гештальт. С тобой.

Валентин подумал. Вспомнил Людкин люля-кебаб и согласился. Почему бы и не помочь закрыть ей ее гештальт? Да тем более под баранину.

К назначенному сроку Валя приехал на такси. На дворе стоял жуткий мороз. И вся улица была покрыта сизым туманом. То ли от выхлопных газов, то ли от этого самого мороза.

Валя выпрыгнул из тёплой машины и быстро нырнул в не менее тёплый подъезд. Код на замке он помнил наизусть.

Поднялся на лифте на пятый этаж. Постоял перед знакомой дверью. Позвонил.

Людмила встретила Валю в обычной одежде. Средней длины юбка. Синяя кофточка. Никакого намёка на флирт.

Поздоровалась сухо. Пригласила на кухню.

Сели. Валя открыл вино. Налил себе и Люде.

Чокнулись. Выпили.

- Ты ешь, - предложила Люба, - я, пока готовила, нахваталась кусков.

И подвинула к Вале тарелку с двумя дымящимися колбасками.

- Надеюсь, не отравлено, - пошутил Валя, беря в руки вилку и нож.

- Я хоть и фармацевт, но уголовный кодекс чту, - усмехнулась Люда, - кушай, пока не остыло.

Люля, и правда, был великолепен. Сочный, в меру прожаренный. С восхитительным соусом, который Люда подала в отдельной тарелочке.

Сама она склевала несколько кусочков изумительного кушанья, запив их красным вином.

Вино, между прочим, тоже было неплохим.

Валентин с удовольствием поел. Запивая баранину терпким вином.

Люда всё это время молчала, вертя в руках то вилку, то бокал.

- Спасибо, - сказал Валентин, закончив прощальный ужин, - готовишь ты превосходно. Тут вот ничего плохого не скажешь. А сегодня просто превзошла сама себя. Давненько я такого люля-кебаба не ел.

- На здоровье, - откликнулась Люда, пристально глядя на Валентина.

От этого её взгляда ему стало неуютно и захотелось домой.

- Я в туалет, - сказал он, вставая, - а потом и чай можем попить.

- А туалет не работает, - усмехнулась Люда, продолжая всё так же сверлить Валентина глазами, - и это… чай в прощальный ужин не входит. Всё. Прощай, мой мальчик, прощай, мой миленький.

Валентин пожал плечами. Вышел в коридор. По дороге дёрнул туалетную дверь. Она была закрыта.

В прихожей накинул на себя куртку. Сунул ноги в ботинки.

Вышел на лестничную площадку.

Люда осталась стоять в дверном проёме, облокотившись о косяк. На лице её блуждала ухмылка. Нехорошая такая ухмылка.

- Спасибо за угощение, - сказал Валя, - и прости, если что. Ты хорошая.

- У меня над дверью камера, - сообщила Люда, - если насрёшь под дверью, я на тебя административку повешу.

И захлопнула дверь.

Валентин опешил от такого заявления. Посмотрел вверх. Над дверью действительно висела маленькая камера. И мигала красным огоньком.

Валя помахал камере рукой. Вызвал лифт. И когда тот пришёл, шагнул в кабину. Лифт был просторный. Как его называют - грузовой. С зеркалом на стене и линолеумом на полу.

Валя нажал на кнопку первого этажа. Двери с шумом закрылись. Кабина дёрнулась и плавно поехала вниз.

У Вали в животе что-то заурчало. И стало как-то некомфортно.

И тут он понял.

Люда что-то подмешала в люля-кебаб, который он стрескал с огромным удовольствием. Или в вино подмешала. Хотя нет. Вино она разливала и себе и ему из одной бутылки. А вот мясные колбаски уже лежали на тарелках. Заранее.

Работала Люда в аптеке. И уж наверняка знала, что и как отразится на Валином желудке. Который постепенно просыпался от сытого ужина. Просыпался и урчал, требуя избавиться от баранины и красного вина.

Валя выскочил из подъезда. Мороз стал ещё сильнее. Или ему это показалось после тёплой Людкиной квартиры?

Захотелось в туалет. По-большому. Пока ещё не так сильно. Но Валя уже не сомневался. Скоро припрёт. Людка была отличным фармацевтом. У неё даже грамоты какие-то были с работы.

Так. До дома минут двадцать на такси. Плюс время на ожидание этого самого такси. Не вариант.

Рядом никаких ресторанов или баров с вожделенным туалетом. Спальный район. Серые многоэтажки с дворами, забитыми автомобилями и детскими площадками.

И мороз. Сильный такой февральский мороз. Когда даже австрийская куртка не спасает. Не говоря уж про ботиночки на рыбьем меху.

И Валентин рванулся обратно. В спасительный подъезд.

Знакомый лифт гостеприимно открыл свои двери. Валентин запрыгнул внутрь. Нажал на кнопку последнего этажа. И замер у задней стенки, держась за живот.

Прошло несколько томительных секунд. Двери начали медленно съезжаться…

- Подождите, - в уже почти закрывшуюся дверь просунулась вначале рука, а потом и хозяйка руки - девушка в длинной шубке и вязаной шапочке.

Шубка и шапочка были розового цвета.

Двери обиженно раскрылись. Пропустили внутрь лифта розовое создание и, подумав, захлопнулись.

- Мне последний этаж, - девица глянула на горевшую кнопку 15 этажа и улыбнулась, - и вам тоже. Вы наш новый сосед?

Валентин пробурчал что-то неразборчивое в ответ. Лифт дёрнулся и поехал вверх. Медленно поехал. Раскачиваясь и скрипя.

- Вы скажите своим строителям, чтобы в семь утра не шумели, - никак не унималась девица, - ну хотя бы в восемь пусть начинают сверлить. А то я не высыпаюсь совсем.

- Какие строители? - Валентин постарался выпрямиться и наконец-то посмотрел на свою собеседницу.

Она была примерно его возраста. Чёрные волосы выбивались из-под шапочки. Довольно симпатичное лицо.

- Ваши строители, - девушка растерялась, - которые вам ремонт делают. Вы же мой новый сосед?

В этот момент лифт громко скрипнул. Подпрыгнул. И остановился.

- Вы одна живёте? – зачем-то спросил Валентин.

Почему он задал этот дурацкий вопрос, он и сам потом не мог понять. Просто вдруг эта фраза взяла и сорвалась с языка.

Девушка побледнела и сделала шаг назад, упёршись в дверь лифта.

Валентин поморщился и открыл было рот, чтобы извиниться.

Именно в этот момент погас свет.

- Твою ж мать, - прошептал Валентин, - я не выдержу.

Где-то рядом в темноте раздались всхлипывания.

Валентин затих, стараясь сконцентрироваться на своих ощущениях в желудке и кишечнике. А ощущения там были не очень. Жутко хотелось в туалет. По-большому.

- Не убивайте меня, пожалуйста, - проскулила где-то рядом в темноте девушка, - не убивайте.

- Да не буду я тебя убивать, - отозвался Валентин и, чтобы как-то разрядить обстановку, решил пошутить: - Я по вторникам никого не убиваю.

Но, судя по тому, что всхлипывания стали громче, шутка не удалась.

- Чего ты ревёшь? - не выдержал Валентин, согнувшись пополам в углу проклятого лифта.

- Сегодня среда, - промычала в ответ девица.

- Чёрт, - выругался Валентин, - точно, среда сегодня. Но ты не переживай, я тебя не собираюсь убивать.

- Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы, - завыла в своём углу девушка, - пожалуйста, не надо. Я никому не скажу. Ничего никому не скажу.

- Точно не скажешь? - спросил Валентин. - Никому?

- Никому-у-у, - подтвердила девица и завыла ещё сильнее.

И Валя решился.

Он скинул с себя куртку, чтобы не мешала. Расстегнул штаны. Стянул трусы.

В тот момент, когда он уже начал садиться на корточки, включился свет.

Обезумевшая от страха, забившаяся в угол лифта девушка увидела перед собой мужика со спущенными штанами.

- Мама! - вскрикнула она и, подпрыгнув вверх, ударилась головой о стенку лифта.

Ударилась и медленно осела на пол. Закатив глаза и, судя по всему, потеряв сознание.

Лифт, словно дождавшись отключки своей пассажирки, как ни в чём не бывало поехал дальше.

Валентин выматерился. Натянул на себя трусы. Штаны. Надел куртку.

Лифт остановился. Двери раскрылись. Девушка наполовину вывалилась наружу.

Валентин перешагнул через неё. Выбрался наружу, на лестничную площадку.

Входных дверей тут было две. В отличие от этажа Людмилы, где их было четыре.

Одна из дверей была обычная, серая, с металлическими накладками. Вторая новая, чёрная, затянутая полиэтиленом.

Валентин оглянулся. Девушка всё так же лежала на полу лифта, мешая дверям закрыться. Рядом с ней валялась розовая сумочка.

Валентин вздохнул. Схватил попутчицу за подмышки и вытащил на лестничную площадку.

Его ягодицы болели от напряжения. И действовал он уже на автомате. Подчиняясь не рассудку, а инстинктам.

Открыл розовую сумочку. Вытащил связку ключей. Направился к серой двери со вставками. Первый же ключ подошёл.

Валентин втащил безжизненное тело в квартиру. Включил свет в прихожей. И, срывая с себя одежду, ринулся к спасительной двери в конце коридора.

Ворвался в тесную комнату. Красная и белая плитка. Напротив входа стиральная машина. Справа широкая ванна. Рядом умывальник с тумбочкой внизу.

И никакого унитаза.

Валя понял, что он уже не успеет найти комнату с вожделенным белым другом. И повернувшись к ванне задом, присел на её край.

Не совсем переваренный люля-кебаб, смешанный с красным вином, вырвался из Валентина со сверхзвуковой скоростью. Валя вспотел.

Из него лилось и лилось. И люля. И завтрак, и, судя по длительности процесса, вчерашняя и позавчерашняя еда.

Валя сидел на краю ванны. По лицу тёк пот. Всё тело дрожало и болело.

«Сейчас эта девица очнётся и вызовет ментов, - думал он, - меня прям в этой ванной и повяжут, со спущенными штанами».

Внезапно извержение прекратилось. Валентин ещё посидел несколько секунд. Прислушался к себе.

Не глядя, взял с сушилки какое-то полотенце. Вытер им задницу. Кинул испачканное полотенце куда-то вниз.

Воняло в ванной комнате так, что у Валентина заслезились глаза. Стараясь не дышать, он вылез наружу. Встал, пошатываясь. Натянул трусы и штаны.

Девушка лежала там же, где он её оставил, в прихожей, около двери. Рядом валялась его куртка.

Валентин осторожно поднял куртку. Переступил через девицу. Открыл дверь. На пороге обернулся.

Девушка лежала на полу. И, казалось, даже не дышала.

Валентин вполголоса выругался. Сделал шаг назад. Наклонился над любительницей всего розового.

Прислушался. Дыхание было. Ровное и едва слышное.

Снял с девушки шапку. Потрогал затылок. Под волосами нащупал шишку, которую девица посадила себе в лифте.

Валентин протянул руку к сумочке. Порылся в ней. Достал телефон.

Заблокирован.

Валя вздохнул и достал свой. Набрал 112.

- Здравствуйте, - сказал он, когда сняли трубку, - девушка, без сознания. На лестничной площадке лежит. Не пьяная. Как зовут, не знаю. Лет 25-30.

Затем внимательно выслушал ответ оператора. Продиктовал адрес.

- Какой номер квартиры? - спросил оператор.

- Последний этаж, пятнадцатый, - ответил Валя, - она не в квартире лежит. На лестничной площадке.

- Оставайтесь с ней, - велел оператор, - машина уже выехала. Код в подъезде какой?

- 3471, - доложил Валентин, - жду.

И повесил трубу.

Затем осторожно выволок девушку обратно на лестничную площадку. Положил около лифта. Дверь в квартиру захлопнул. Заботливо подоткнул шапочку под голову. Сумочку поставил рядом.

Скорая приехала быстро. Минут через десять. Всё это время Валя сидел на корточках рядом с девушкой и держал её за руку…

Когда бригада скорой помощи вывалилась из злополучного лифта, он как раз спускался по лестнице вниз, набирая номер вызова такси.

Вышел на улицу. Обогнул стоявший у подъезда автомобиль скорой. Вышел к дороге. И через пять минут уже ехал к себе домой. Его тошнило и хотелось спать.

Ночью ему снилась девушка в розовом. Как будто он едет с ней в лифте. И что-то ей рассказывает. А лифт всё едет и едет. И не останавливается…

Через день раздался телефонный звонок. И кто-то на другом конце провода спросил, не звонил ли Валентин накануне в службу спасения.

- У меня телефон украли, - соврал Валентин, - два дня назад.

- А сейчас вы с какого телефона говорите? - удивился собеседник.

- Я симку восстановил, - нашёлся Валентин, - сегодня утром.

- Мы проверим, - пообещал невидимый собеседник и отключился.

Валентину стало как-то нехорошо. Заболела голова и стало трудно дышать.

Но он справился с собой. Попил чаю. Занялся работой.

Через два дня вечером опять позвонили. Но уже в дверь.

Валентин открыл. На пороге стоял участковый. В форме. Хотя Валентин раньше видел его только в гражданском. Но сейчас сразу узнал.

- Валентин Фролов? - весело сказал участковый. - С вещами на выход.

- За что? - хриплым голосом спросил Валентин. - Я ничего не делал.

- Да не переживайте так, - улыбнулся участковый, - пока не в тюрьму. А всего лишь в больницу.

Валентин как в бреду оделся. Молча спустился с участковым во двор. Сел в машину. Поехали.

- А куда мы? - спросил Валя.

- Во вторую городскую, - отозвался участковый, - в отделение нейрохирургии.

Валентин замолчал. Лишь вздрагивал на поворотах и размышлял. Сейчас требовать адвоката или на очной ставке?

Приехали.

Поднялись на второй этаж. Какая-то женщина принесла им бахилы и белые халаты. Забрала куртки. Взамен верхней одежды выдала номерки.

Прошли по длинному коридору. Остановились около какой-то двери.

Участковый осторожно постучал. Не дожидаясь ответа, открыл дверь. Впихнул внутрь Валентина. Вошёл вслед сам.

Светлая комната. Белые стены и потолок. На полу ковролин. Половина комнаты отделена ширмой. За ширмой видна кровать, какие-то приборы. Что-то пищит и пикает.

В передней части комнаты диван, два кресла. Журнальный столик. И пожилая семейная пара. Седой мужчина и заплаканная маленькая женщина. Сидят на диване.

Мужчина вскочил.

- Это он? - спросил у участкового.

- Он, - ответил тот, - я проверил. Всё сходится. И даже геолокацию пробил.

- Спасибо, - мужчина пожал участковому руку, - спасибо большое.

- Пожалуйста, - участковый козырнул и, развернувшись, вышел из комнаты.

Мужчина повернулся к Валентину.

- Это вы нашли нашу девочку? - спросил, глядя прямо в глаза.

- Я, - сглотнув, ответил Валя.

- Спасибо, - мужчина неуклюже обнял Валентина, - спасибо вам большое.

- А что происходит? - спросил Валентин.

- Спасибо вам, - женщина тоже встала и погладила Валю по руке, - вы нашу дочку спасли. Коля, расскажи молодому человеку всё по порядку. Хотите попить? Тут Боржоми есть. И Перье.

- Да, - сказал Валя, - хочу. И пить. И рассказать.

Его усадили на диван. Налили водички.

- Мы на три месяца уехали, - начал рассказывать Коля, - дочка одна дома осталась. Последний этаж. В соседней квартире ремонт. А она сознание потеряла, когда вечером возвращалась. Так бы до утра бы и пролежала. А тут вы.

- Да я просто вызвал скорую, - ответил Валентин, - это бы мог сделать любой.

- Любой бы сумочку подрезал или ещё чего хуже, - ответил Коля, - сейчас народ пошёл. Волки кругом. Не то, что вы.

- Да, - поддакнула женщина, - мало того что человека спасли, так ещё и скромный. Еле-еле вас нашли.

- Да кого я спас? - голос у Валентина окреп. – Ну, ударилась головой. Шишку набила, наверное. Ничего страшного.

- Врач тоже так подумал вначале, - отозвался Коля, - но очень ему обморок не понравился. Отправили на рентген. А там опухоль. Буквально последняя стадия. Вчера вот сделали операцию. Говорят, что всё хорошо.

- Если бы не вы, она бы умерла, - всхлипнула женщина, - мы-то ничего не знали. Мы в Праге в это время были.

- Да, - сказал Коля, - со стороны не видно, а у Марины боли головные были и изменения в психике. Мы когда дверь в квартиру открыли, там такой...

Женщина двинула Колю ногой по ботинку. Тот сразу же замолчал. Возникла неловкая пауза.

- Ну, теперь я, как порядочный человек, просто обязан на ней жениться, - пошутил Валентин.

- Так женись, - внезапно оживился замолчавший было Коля, - женись. Она у нас девочка хорошая. Правильная. А вот мужики пошли нынче. Засранцы сплошные. Говно, а не мужики.

При слове «засранцы» Валентин вздрогнул.

- Вы меня совсем не знаете, - сказал он.

- Да тебя насквозь видно, - отозвался Коля, - порядочный ты. И скромный. А сейчас это редкость.

- А дочка что ваша говорит? - спросил Валя. - Что она помнит?

- Марина ничего не говорит, - отозвалась женщина, - она только сегодня после реанимации первый день. Хорошо, доктор у неё отличный попался. Говорит, что скоро выздоровеет.

Валентин встал.

- Ну, я пойду, - сказал он, - у меня ещё дела. А завтра я зайду проведать вашу дочку.

- Да-да, - засуетился Коля, - обязательно приходи. Мы будем ждать. И с Мариной познакомитесь.

Он проводил Валентина к двери.

- Приходи завтра, - сказал почему-то полушёпотом, и добавил: - А ты-то что в тот день на нашем этаже делал?

И посмотрел, как и в первый раз, прямо в глаза Валентину.

- Да я с девушкой в этот день расстался, - пряча взгляд, сказал Валя, - она в этом же доме живёт. Зашёл в лифт в расстроенных чувствах. И вместо первого этажа случайно нажал последний. Приехал, а там ваша дочка на полу лежит.

- Понятно, - кивнул Коля, - я так и думал. Но ты завтра приходи. На регистрации скажи, что к Марине Качалиной. Я предупрежу.

- Обязательно приду, - пообещал Валентин.

Мужчины пожали друг другу руки и разошлись. Коля к жене и дочери. Валя домой.

На следующий день он с букетом цветов пришёл к Марине. Познакомился с ней.

Марина то ли ничего не помнила, то ли помнила, но решила, что это были галлюцинации. Вызванные опухолью головного мозга. По крайней мере, Вале она ничего не сказала.

После выздоровления они стали встречаться. Как это обычно бывает. Кино, кафе, прогулки по набережной.

А через год Валентин сделал Марине предложение.

И она ответила согласием своему спасителю.

Вадим Фёдоров

Даня мечтал стать хоккеистом. С тех самых пор, как папа взял его на хоккей. Дане было три или четыре годика. Стадион запомнился ему праздничной атмосферой и огромным количеством людей. И двумя командами. Которые гоняли по льду чёрную шайбу. Одни были свои, донецкие. А другие - иностранные, из далёкой Чехии.

Родная команда проиграла. И это было обидно. Пропустили всего одну шайбу.

- Я когда вырасту, стану хоккеистом, - сказал папе Даня, - и мы будем всё время только побеждать.

- У тебя вся жизнь впереди, - ответил папа, - кем захочешь стать, тем и вырастешь. Отдадим тебя в хоккейную школу, и будешь чемпионом.

Папа у Дани работал электриком. У него была сумка с различными инструментами и приборами. Дане запрещалось в неё даже заглядывать. Мама называла папу Богом электричества. А папа называл маму Повелительницей младших классов.

Даня любил и маму, и папу. И верил им. И поверил папе, что когда он вырастет, то станет хоккеистом.

Но оказалось, что всё не так просто.

Стадион закрылся. Часть его сгорела. Часть вещей растащили какие-то серые люди. Хоккейная школа тоже закрылась. И некому стало учить Даню играть в хоккей.

Потому что началась война.

Вроде бы было всё то же самое. Но люди стали меньше улыбаться. А ещё иногда прилетали снаряды. Они где-то взрывались, и в окнах лопались стёкла.

Их сосед, дядя Лёва, очень любил, когда прилетали снаряды. Он работал стекольщиком, и ему нравилось, что стёкла в окнах бьются.

- Кому война, а кому мать родна, - говорил дядя Лёва, - стёкла бьются к счастью. А счастья на всех не хватит.

Даня за эти слова не любил соседа. Даня считал, что счастье должно быть у каждого. Но именно дядя Лёва вызвался отвезти Даню и папу в хоккейную школу.

Папа откуда-то узнал, что курсы молодых хоккеистов проходят где-то за городом. Кому-то позвонил. Договорился. Потом договорился с дядей Лёвой. И они рано утром поехали поступать. В хоккеисты.

- А почему летом? - спросил Даня. - Сейчас же тепло и нет льда.

- Готовь сани летом, - ответил дядя Лёва, - и коньки тоже.

Он любил пословицы и поговорки. И иногда даже придумывал свои.

- Мы поедем и запишем тебя, - пояснил папа, - тренер посмотрит на твою физическую форму, увидит, что ты умеешь. А занятия начнутся осенью.

Даня не просто обрадовался. Даня был счастлив. Наконец-то сбывается его мечта.

Из-за этого он плохо спал ночью. Вскакивал. Подходил к окну. Смотрел в ночь.

Где-то далеко грохотало. То ли гроза, то ли взрывы.

Рано утром полусонного Даню посадили на заднее сиденье. Папа сел впереди, на пассажирское. Дядя Лёва завёл машину. Поехали.

Даня вначале смотрел в окно. На город.

Но от тряски его сморило. И он уснул.

Проснулся Даня из-за того, что его подбросило в воздух и куда-то кинуло. Он на несколько секунд перестал что-либо слышать и видеть.

Наконец-то открыл глаза. Потряс головой. Из волос посыпались земля и песок.

Даня сидел на краю большой ямы. Машины, папы и дяди Лёвы не было.

- Я опять всё проспал, - сказал Даня.

Так говорила его мама, когда он просыпался поздно.

В небе над Даней летели снаряды. Справа налево.

- Вы что тут разлетались?! - закричал им Даня. - Летите обратно.

Снаряды на несколько минут перестали летать. А потом полетели обратно. Слева направо.

- Они меня слушаются? - удивился Даня.

- Нет, - ответил подлетевший к Дане один из снарядов, - мы тебя не слушаемся. Ты кричал тем, которые к нам летели. А теперь мы летим к тем, которые по нам стреляли.

- А зачем они по вам стреляли? - спросил Даня.

- Как зачем? - удивился Снаряд. - Потому что мы по ним вчера стреляли. Они теперь в ответку по нам стреляют.

- А зачем вы по ним вчера стреляли? - опять спросил Даня.

- Потому что позавчера они по нам били, - терпеливо объяснил Снаряд, - вот мы вчера им и ответили.

- А позавчера почему они по вам били? - не сдавался Даня. - С чего это вдруг?

- Позавчера они по нашим стреляли, потому что раньше мы по ним стреляли, - ответил Снаряд.

- Я уже запутался, - сказал Даня, - кто в итоге первый стрелять начал?

- А я откуда знаю? - удивился Снаряд. - Это давно было. Кто-то первый стрельнул. А те, в кого стрельнули, в обратку. Вот так и летаем туда-сюда.

- А договориться не пробовали, чтобы никто не стрелял? - спросил Даня, уже заранее зная ответ.

- Пробовали, - сказал Снаряд, - много раз уже договаривались. Но всё никак не получается остановиться. Начать войну очень просто. А вот остановить её практически невозможно.

- Ну, а если снаряды закончатся? - спросил Даня. - Тогда и война закончится.

- Мы никогда не закончимся, - рассмеялся Снаряд, - быстрее живые люди закончатся, чем мы. Человеку родиться - девять месяцев требуется. А снаряд на заводе за несколько минут делают.

Дане от этих слов стало как-то неуютно.

- Лети отсюда, - сказал он, - только туда лети, где никого нет. Некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать. Мне надо хоккейную школу найти.

Снаряд не обиделся на Данины слова.

- В школу дальше по улице и потом по дороге, - сказал он, - а я полетел. Действительно, заболтался я с тобой.

И Снаряд усвистел. Куда-то далеко.

А Даня пошёл вдоль какого-то забора по улице. Забор был высоким, из деревянных досок. И без единой щелочки. Нельзя было посмотреть, что там, за забором. Поэтому Даня просто шёл и считал доски. Считать его научила мама. Повелительница младших классов.

После улицы с забором потянулась дорога. По полю. Но перед самой дорогой стояло странное сооружение из бетонных блоков. Над блоками развевалось знамя. Знамя было трёхцветным.

Около блоков на табуретке сидел мужчина в военной форме. Чуть вытянутое лицо, наголо побритая голова, усталые глаза. Рядом автомат, прислоненный к бетонному блоку.

- Здравствуйте, - сказал Даня, - красивый у вас флаг.

- Здравствуй, - сказал мужчина, - ты кто, откуда и куда идёшь?

- Я Данила, - сказал Даня, - иду из города учиться на хоккеиста.

- Так лето же, - удивился мужчина, - какой сейчас хоккей?

- Готовь сани летом, - повторил пословицу дяди Лёвы Даня. - А что ваш флаг обозначает? Вот эти три полоски.

- Флаг? - мужчина поднял глаза вверх. – Красный - это наша кровь, чёрный - это уголь, который мы добываем, а синий - это море.

- Так тут же нет моря, - удивился Даня.

- Вот возьмём Мариуполь - и будет у нас море, - убеждённо сказал мужчина.

Даня не знал, что такое Мариуполь, и поэтому промолчал. Лишь согласно кивнул головой. На всякий случай.

- Я пойду? - спросил Даня. - Мне вот по этой дороге надо.

- Иди, - кивнул мужчина, - только будь внимательным. С дороги не сворачивай. Береги себя. И без родителей не ходи больше.

- Спасибо, - сказал Даня и пошёл по дороге.

Дорога шла через поле. Хотя полем оно было раньше. Наверное. А сейчас на поле росла трава. Где-то густая, а где-то не очень. Да кое-где лежали охапки прошлогоднего сена.

Солнце припекало. Дане стало жарко.

Он остановился. Запрокинул голову. Поглядел на небо, заслонив солнце ладошкой.

Рядом раздалось какое-то жужжание.

- Ой, кто это? - удивился Даня.

Рядом с его лицом на тонких, как у стрекозы, крылышках, парила блестящая капелька.

- Здравствуй, Даня, - ответила капелька, - меня зовут Пуля. Будем дружить?

- Будем, - ответил Даня, - пуля дура, а штык молодец. Так дядя Лёва говорит.

- Ну вот, - обиделась Пуля, - только познакомились, а ты уже обзываться.

- Это не я, - возразил Даня, - это всё дядя Лёва. Я просто повторил.

- Эх, дети-дети, - вздохнула Пуля, - зачем же повторять за взрослыми всякие глупости? Живи своим умом. А не чужим.

- Хорошо, - пообещал Даня, - постараюсь.

- А дядя Лёва твой дурак, - добавила Пуля.

- Дурак не дурак, а червонец с окна имеет, - сказал Даня, и, помолчав, добавил: - Это тоже дядя Лёва так говорит.

Пуля рассмеялась. Хихикнул и Даня. За компанию.

- Смешной ты мальчик. - сказала Пуля. - А что ты один тут ходишь? Где родители?

- Мама дома, - начал рассказывать Даня, - у неё сейчас каникулы. А папа пропал, когда меня с дядей Лёвой вёз в хоккейную школу. Потерялся я от них. Я думаю, что они меня в этой самой школе и ждут.

- Логично рассуждаешь, как взрослый, - похвалила Даню Пуля, - только лучше родителей дома искать. Они всегда домой возвращаются. Как будто им там мёдом намазано.

- Я не знаю, где дом, - вздохнул Даня, - так бы я в первую очередь домой бы и пошёл.

Ему вдруг сделалось грустно-прегрустно. И захотелось домой, к маме.

Пуля, видимо, почувствовала настроение мальчика.

- Не грусти, хоккеист, - сказала она, - ты пока топай до блокпоста. А я полечу, гляну. Может, твоего дядю Лёву найду.

- Он не мой, - сказал Даня, - он общий дядя Лёва.

Пуля пролетела над Даней, сделав круг, и умчалась в ту сторону, откуда он пришёл.

А Даня продолжил свой путь. И уже через минут десять или пятнадцать подошёл к блокпосту, о котором говорила Пуля.

Это были всё те же бетонные блоки. Только флаг над ними развевался другой. Двухцветный.

У блоков на табуретке сидел лысый мужчина в форме. Один в один похожий на того, с соседнего блокпоста. Такое же вытянутое лицо, лысая голова, усталые глаза. Только у этого были усики. Рыжие.

- Здравствуйте, - поздоровался Даня, - красивый у вас флаг.

- Здравствуй, - сказал усатый мужчина. - Ты кто, откуда и куда идёшь?

- Я Данила, - сказал Даня, - иду из города учиться на хоккеиста. А почему у вас на флаге два цвета?

Усатый посмотрел вверх, на знамя.

- Жёлтый цвет - это цвет пшеницы, - гордо сказал он, - наша Родина богата полями. А синий - это цвет моря.

"Они, наверное, из-за моря, которого нету, и воюют", - подумал Даня. Но вслух сказал другое:

- Так тут же нет моря.

- Ничего, - усмехнулся усатый, - вот вернём Крым, и будет у нас моря столько же, как и раньше. Много, и всё наше.

Даня на всякий случай кивнул. Что толку спорить о море, которого тут нет?

- Можно, я пойду дальше? - спросил он.

- Нельзя, - ответил усатый, - сегодня был обстрел. Школа закрыта. Так что иди обратно, домой.

Даня вздохнул.

- До свидания, - сказал он, - и спасибо.

- Иди, - махнул рукой усатый, - только с дороги не сворачивай. Береги себя. И без родителей не ходи больше.

Даня развернулся и пошёл обратно.

"Странно, - думал Даня, - вроде бы одинаковые люди. Похожие. Говорят одинаковые слова. И на флагах у них одно и то же море. Но воюют друг с другом. Почему?"

Даня шёл по дороге. Один. Где-то далеко, вверху, синело небо.

Даня устал. Он решил сойти с дороги и отдохнуть.

Вдоль обочины кое-где стояли короткие шесты с табличками. На табличках было написано слово. Слово начиналось на букву М. Эту букву Даня знал. С этой буквы начиналось слово МАМА.

Но остальные буквы Даня не знал. Он научился только считать. Считал он хорошо.

Даня увидел стожок прошлогодней соломы. Сошёл с дороги. Солома пахла травой и детством. Как у бабушки в деревне.

Даня сел на солому и вытянул ноги. Потянулся.

И увидел, что сразу за его ногами из земли торчат железные усы. А из-под усов на Даню смотрят маленькие глазки.

- Здравствуйте, - сказал Даня, - я вам не помешаю?

- Нет, не помешаешь, - ответили усы, - наоборот. Мне тут одной грустно. Лежу на солнцепёке целый день. Одна. Даже поговорить не с кем.

- Я могу с вами поговорить, - сказал Даня, - и мы можем даже подружиться.

- Как здорово, - обрадовались усы, - как это замечательно. Я хочу рассказать тебе одну тайну. Иди ко мне, мальчик. Я тебе что-то на ухо скажу.

Даня хотел подняться, но не успел.

- Стой, - услышал он знакомый голос, - не шевелись.

- Пуля, - обрадовался Даня, - ты где так долго пропадала?

- Твоих искала, - ответила Пуля, - нашла. В ближайшем госпитале.

- Ой, а что с ними случилось? - испугался Даня.

- Контузия у одного и другого, - ответила Пуля, - до свадьбы заживёт.

- До какой свадьбы? - удивился Даня. - Папа ещё до моего рождения с мамой свадьбу сыграл. Они больше жениться не собирались.

- Да это твой дядя Лёва так сказал, - рассмеялась Пуля, - любитель присказок и поговорок.

- А я тут познакомился кое с кем, - Даня показал пальцем на торчащие из земли усы, - мы поговорили немного.

- Не слушай её, - сказала Пуля, - это Мина. Она тебя к себе специально подзывала, чтобы ты до её усов дотронулся.

- А что будет, если дотронусь? - спросил Даня и поёжился.

- Разорвёт она тебя на части, - ответила Пуля, - на мелкие-мелкие кусочки.

- За что? - удивился Даня. - Я же ей ничего плохого не сделал. За что меня на кусочки?

- Ни за что, - ответила Пуля, - просто так. Добрые люди на обочине указатели повесили, что тут Мина лежит. Ты почему их не послушался?

- Я читать не умею, я маленький, - сказал Даня.

Вдруг раздался чей-то смех. Это смеялась Мина. Усы у неё от смеха дрожали. А глаза под ними стали красными от злости.

- А ты-то, Пуля, чего рядом с этим мальчиком крутишься? - спросила Мина. - Твой мальчик-то? Вижу, что твой. Что же ты его не укусишь? В плечо или в ногу. Или сразу в голову, чтобы не мучился.

Пуля зависла между Даней и Миной. Помолчала несколько мгновений.

- Да, - ответила, - мой мальчик. Только мне его не хочется кусать. Он ни при чём в этой войне. Вся его вина, что он тут родился и тут живёт.

- Но тебя же выстрелили для того, чтобы в мальчика попасть, - удивилась Мина, - что же ты медлишь? Это твоя работа. А моя - разрывать тех, кто на мои усы наступит.

- А я Сентиментальная Пуля, - ответила Пуля, - мне не хочется никого убивать. Надоело. Не хочу я в будущего чемпиона попадать. Я вот лучше усы твои сейчас пощекочу. Даня, отойди подальше. Мне тут кое с кем поближе познакомиться надо.

- Не надо, - сказал Даня, - давайте лучше прекратим всё это. Разрывать, убивать. Я что-то устал от всего этого.

- Устал, отдохни, - сказала Пуля, - а Мину мы в мирных целях используем. На карьере будет скалы взрывать.

- А тебя куда используем? - спросила Мина. - Вместо сувенира на верёвочку повесим?

- Можно на верёвочку, - кивнула Пуля, - а можно в рентгеновском кабинете. Свинец для защиты используют там. Даня, тебе когда-нибудь флюорографию делали?

Пуля обернулась к Дане. А Даня уже спал. Свернувшись клубочком на соломе.

Дане снилась бабушка. И кот Матвей. Чёрный как сажа. Он любил, когда Даня гладил его под мордочкой. Тогда Матвей громко мурчал и счастливо закатывал глаза...

Даню нашли два сапёра. Уже поздно вечером. Они были одеты, как инопланетяне. В тяжёлые защитные костюмы.

Если бы Даня проснулся, он бы испугался их.

Но он не проснулся. Его укусила Сентиментальная Пуля. Она же дура.

Вадим Фёдоров ©

Рассказ из книги Ангел 006

Таня забронировала квартиру по букингу. Оплатила картой. Послала сообщение: «У вас большая двухместная кровать?»

«Два метра в длину и два метра в ширину», — ответил я.

«Спасибо, — написала мне Таня, — я приеду в 14:00».

«Буду ждать вас на рецепции, — напечатал я, — как приедете, позвоните мне».

Ровно в два часа дня раздался звонок.

— Я на месте, — сообщила Татьяна, — жду вас.

— Через минуту буду, — ответил я.

Спустился к рецепции. Поздоровался с охранником.

Татьяна ждала меня на улице. Худая, невысокая. Чёрные волосы. Скромная, но дорогая одежда. На вид лет 30—35.

Мы поднялись в квартиру. Татьяна всё придирчиво осмотрела. Особое внимание уделила спальне. Судя по всему, она осталась довольна осмотром.

— Я в гости к жениху приехала, — заявила она мне, — он в Праге живёт. А я в Москве.

— В Москве женихи закончились, — пошутил я, — обычно в Прагу едут пиво попить да на замки посмотреть. А вы вот соригинальничали.

Татьяна улыбнулась.

— Мы с ним в Москве и познакомились, — сказала она, — он на свадьбу к сестре приезжал. Он сам родом из Украины. Но работает тут. У вас. И живёт.

— Теперь понятно, — кивнул я, — не буду отвлекать. Располагайтесь. Надеюсь, что вам у нас понравится.

И я покинул свою гостеприимную квартиру.

С Таней я столкнулся на следующий день. У рецепции. Она стояла и курила какие-то тонкие чёрные сигареты.

— Курить — здоровью вредить, — поприветствовал я её.

— Ой, да я редко, — почему-то засмущалась она, — когда нервничаю или волнуюсь.

— А что случилось? — удивился я.

— Да ничего особенного, — ответила Таня, — просто у меня затруднения небольшие. Может, вы поможете?

— Рассказывайте, — улыбнулся я.

— Да вот не знаю, куда повести своего молодого человека, — всё ещё стесняясь, начала рассказывать о своей проблеме Таня, — были мы уже в местных ресторанах. И колено попробовали, и пиво попили. Но каждый раз наедаться как-то надоело. Хочется романтики.

— А сколько лет молодому человеку? — уточнил я.

— Тридцать восемь, — ответила Таня, — он на четыре года старше меня.

И покраснела.

— Сводите его на пивные или винные ванны, — после короткого раздумья посоветовал я, — у меня у знакомой есть салон на Праге 6.

Я покопался в бумажнике и достал уже порядочно затёртую визитку. Отдал её Татьяне.

— Ой, спасибо, — обрадовалась она, — я слышала про них. Но не знала, что в Праге тоже есть.

— Вот и сводите своего мужчину на романтические ванны, — улыбнулся я, — кожа после них бархатная. Я, к сожалению, давно у них не был. Всё некогда.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарила Татьяна.

— А пожалуйста, — опять улыбнулся я, — кстати, а ваш мужчина чем занимается? Может, я его и знаю. Прага — город маленький.

— Он, как и я, в строительстве, — ответила Татьяна, — специалист по гипсокартону.

— А что же ваш специалист по гипсокартону вас сам на ванны не сводит? — удивился я. — Тем более он тут живёт, и вы к нему в гости приехали.

— Да у него с деньгами в данный период не очень, — простодушно сообщила Татьяна, — зарплату им ещё не выдали.

— Понятно, — кивнул я, — а вы чем в строительстве занимаетесь?

— Я в основном коттеджи строю, — ответила Татьяна, — в Подмосковье. Из бруса. У меня хорошие контакты с финнами. По их технологии и строим.

— Своя фирма или работаете на кого? — как бы невзначай спросил я.

— Своя, — гордо ответила Татьяна, — хватит, напахалась я на хозяина. Уже шестой год только на себя работаю.

— Молодец, — похвалил я её.

В это время к нам подошёл невысокий мужчина в чёрных джинсах и синей майке. Круглое лицо, небольшая залысина. Стоптанные кроссовки.

— Ну шо ты тут? — спросил он Таню, которая его не сразу заметила.

— Ой, Миша, — Таня расцвела, увидев своего возлюбленного, — а я тут болтаю с нашим домовладельцем. Познакомьтесь.

— Михайло, — мужчина протянул мне руку.

— Шестой, — я в ответ протянул свою.

Кожа на ладони у Миши была мозолистая, шершавая. Рукопожатие сильное.

Татьяна повисла на Мише, поцеловала его, затормошила.

— А ты знаешь, куда мы сегодня пойдём? — зашептала она ему в ухо. — Мне только позвонить и договориться.

— Не буду вам мешать, — сказала я, почувствовав себя лишним, — хорошего вечера.

— Спасибо большое, — ответила Таня.

Миша ничего не ответил. Он приобнял мою жиличку, и они куда-то медленно побрели вдоль улицы.

Встретились мы с Таней на следующий день на том же месте. Поздоровались.

— Как прошло романтическое свидание? — спросил я. — Понравились пивные ванны?

— Очень, — ответила Татьяна, — я в полном восторге. Да и Миша тоже.

— Вот и отлично, — улыбнулся я.

— Скажите, — чуть помедлив, спросила Таня, — а вы не можете посоветовать Мише, чем заняться в области строительного бизнеса? Может, вам бригады нужны для отделки квартир или для строительства коттеджей?

— Да я как-то больше занимаюсь уже готовым жильём, — ответил я, — мелкий ремонт сам делаю, а для более крупных переделок есть знакомый прораб.

— Вот мы с Мишей хотим, чтобы он тоже своё дело открыл, — сказала Таня, — организовал бы бригаду по ремонту вначале. А потом бы и покрупнее бы заказы пошли.

— Так пусть ко мне подойдёт, мы поговорим, — предложил я, — помогу, чем могу. По крайней мере, подскажу.

— Спасибо, — расцвела в улыбке Татьяна, — большое спасибо, если поможете.

— А что он раньше бизнесом не занялся? — спросил я Татьяну. — Не поздно ли ему собственное дело начинать?

— Денег у него мало, — вздохнула Татьяна, — человек он замечательный. И руки золотые. А чтобы своё что-то начать, надо инвестировать. Да вы сами всё это знаете.

— Знаю, — кивнул я, — и денег ему дадите вы?

Таня замялась.

— Дам, но немного, — ответила она, — посмотрим, как получится раскрутиться. Если пойдёт дело, то вложимся по полной. Мы же почти семья.

Я усмехнулся.

— А живёт ваш жених где? — вновь задал я вопрос. — Почему он вас к себе домой не пригласит?

— Так он в общежитии живёт, — простодушно ответила Татьяна, — у него в комнате ещё два мужика спят. Не может он меня к себе пригласить.

И она развела руками. Вздохнула.

— Таня, — осторожно начал я, — вашему суженому почти сороковник. У него нет своего жилья. Нет денег. Я думаю, что не получится у него свой бизнес открыть. Это же не каждому дано. А уж если до таких лет ничего не нажил, то и дальше у него вряд ли что получится.

— Да он хороший, — начала было защищать своего возлюбленного Татьяна, — он умный, он в строительстве очень много лет работает.

— Вы просто влюблены в него, вот и наделяете человека несуществующими качествами, — улыбнулся я, — ваш Миша наверняка хороший человек. Но вот как бизнесмен, я в этом сомневаюсь.

— Но всё равно надо попробовать, — подумав, сказала Татьяна, — не последние же отдаю. А человек он честный, Миша мой.

И улыбнулась. Расцвела.

Мы ещё поболтали о том о сём. И я уехал по делам. А на следующий день Татьяна уехала к себе в Москву.

Прошло несколько недель. Миша ко мне так и не обратился.

Однажды поздно вечером я с любимой женой смотрел сериал. На экране вечно невысыпавшийся Гуськов распутывал криминальную загадку.

И в это время вдруг мой телефон звякнул. Пришла СМС. Я глянул на часы. Десять двадцать вечера.

— Кто это в такой поздний час? — жена подняла голову с диванной подушки.

— Ой ты моя ревнивица, — отозвался я со своей половины дивана, — телефон к тебе ближе лежит. Возьми и посмотри.

Я сделал звук от телевизора потише. Леночка протянула руку и взяла мой телефон.

— Тут написано, ты приснился мне сегодня ночью, — ледяным голосом сказала она.

Я сел. Хотел что-то сказать, но не смог. По спине, между крыльев, побежала струйка пота.

— Это какое-то недоразумение, — наконец-то выдавил я из себя хоть какие-то слова.

— Недоразумение? — всё тем же ледяным голосом спросила Леночка. — То, что ты кому-то снишься, это недоразумение?

Она в отличие от меня осталась полулежать, крутя телефон в своих руках. В полумраке мне показалось, что волосы у моей любимой зашевелились, и оттуда послышалось змеиное шипение.

Я протянул руку и взял телефон. На экране светился номер. Российский. Мне не знакомый.

— Кто эта баба? — спросила Леночка.

— Не знаю, — честно ответил я, — это недоразумение. Я же не специально кому-то снюсь.

Голос мой почему-то охрип. Вспотела не только спина, но и руки. И стало трудно дышать. И захотелось в туалет.

В это время телефон сново тренькнул. Очередная СМС с того же номера.

«Извините. Это Таня. Я перепутала номер и послала СМС для Миши вам. У вас будет бронь на квартиру через две недели? Ещё раз извините. Татьяна».

Я выдохнул. Показал СМС Леночке.

— Как ты могла подумать? — спросил я укоризненно. — Как ты могла меня заподозрить чёрт знает в чём? Меня, твоего единственного и неповторимого.

Я? — мягко спросила Леночка. — Я ни о чём не подумала и ничего не заподозрила. Я просто напросто спросила, кто эта милая женщина, которой ты снишься ночами? Это ты чего-то разволновался.

— Я не разволновался, — сказал я, — чего мне волноваться? Я вообще ни при чём тут. Давай лучше сериал смотреть.

— Давай смотреть, — согласилась Леночка.

И я сделал звук погромче.

Татьяна позвонила мне через день. Извинилась, что перепутала адресата.

— Ничего страшного, — сказал я, — с кем не бывает. А квартиру на нужные вам даты я забронировал.

— Очень хорошо, — откликнулась Татьяна, — у меня к вам ещё одна просьба будет. Не могли бы вы дать денег моему Мише? А я как приеду, с вами рассчитаюсь.

— Извините, — ответил я, — но в долг никому не даю. Принципиально. И не беру. А что случилось-то?

— Да Миша оплатил материалы, — всхлипнула на другом конце провода Татьяна, — закупился для ремонта квартиры. А ему их не отдали. А он уже договорился с хозяином начать ремонт в понедельник. А нечем.

— Странно, — удивился я, — где он покупал стройматериалы, что ему их не дали? Я приезжаю в магазин и на кассе расплачиваюсь.

— Да он у друга у своего покупал, — опять всхлипнула Татьяна, — тот пообещал дешевле в два раза.

— Странный друг, — хмыкнул я в трубку, — но даже если его кинули, чего Миша в полицию не пошёл?

— Не знаю, — ответила Таня, — там сумма небольшая. Но для него значительная. Миша, он доверчивый. Вот его и обманули.

— Таня, — сказал я как можно решительнее, — не давайте ему денег. Вот приедете и разберётесь, кто кому стройматериалы не додал. Кто доверчивый, а кто нет.

— А как же ремонт? — спросила Таня. — Заказчик же ждать не будет.

— Других наймёт, — ответил я, — не переживайте. Но денег не давайте. Особенно через третьих лиц.

Татьяна заверила меня, что не будет. И что постарается всё решить, когда приедет. Через две недели.

Но вновь она мне позвонила спустя несколько дней.

Поздоровалась. Всхлипнула.

— Мне кажется, что у него кто-то есть, — сказала Татьяна после моего приветствия.

— С чего вы решили? — спросил я.

— Он после этой истории на мои звонки редко реагирует, — ответила Таня, — и когда разговаривает, то как-то неохотно.

— Переживает, наверное, — предположил я, — что профукал ваши денежки.

— Не похоже на переживания, — сказала Татьяна, — и на заднем плане у него какие-то голоса постоянно, в том числе и женские.

— Может, телевизор? — предположил я.

— Вряд ли, — отвергла моё предположение Татьяна, — не думаю, чтобы кто-то из телевизора мог бы моего Мишу по имени звать. У меня к вам будет просьба. Не подумайте, денег просить не буду.

— А что именно надо сделать? — спросил я.

— Не могли бы вы проследить за моим Мишей, — чуть помявшись, спросила Татьяна, — я вам адрес его скину, а вы просто проследите. Что он после работы делает. Где работает, с кем встречается.

Я еле сдержался, что бы не повесить трубку. Глубоко вдохнул. Мысленно досчитал до десяти.

— Я не буду ни за кем следить, — сказал я Татьяне, — но у меня к вам предложение. Приезжайте на день раньше. Но не говорите Мише про изменение ваших планов. У меня как раз перед вашим приездом квартира сутки свободна будет. Возьмите в прокат машину. Наденьте очки, парик, плащ. И следите за Мишей, если вы его в чём-то подозреваете. Вы же сможете поменять дату прилёта?

— Смогу, — чуть помолчав, ответила Татьяна, — спасибо за подсказку. Так и сделаю.

Таня поменяла дату на билете и прилетела на день раньше. Я встретил её после обеда перед домом. Передал ключи. Показал парковочное место в подвале дома.

Татьяна приехала на серой неприметной «Шкоде». Одета она была в серую футболку и синие джинсы. На голове бейсболка.

— Хорошо подготовились, — похвалил я её.

— Ну надо же узнать, на кого меня променял Миша, — зло ответила Таня.

— Узнавайте, — сказал я, — потом поделитесь результатами?

— Конечно, поделюсь, — кивнула мне Таня, — сейчас прям и поеду к его общежитию.

— Может, с утра? — робко предложил я.

— Нет, сейчас, — твёрдо ответила Таня, — вот только вещи в квартиру закину и поеду.

— Удачной охоты, — ляпнул я.

Татьяна поморщилась и пошла к лифту.

А я поехал домой. К Леночке.

Вечером, досмотрев сериал, собрались спать. И в этот момент тренькнул телефон. СМС.

— Татьяна? — укладываясь поудобнее, спросила Леночка.

— Да, Татьяна, — сказал я и зачем-то показал телефон Леночке.

На экране было написано: «У него не женщина, всё намного хуже».

— Интересный поворот событий, — прокомментировала сообщение Леночка.

— Что-то не похож Миша на гея, — засомневался я.

— Завтра всё узнаешь, — сказала Леночка, — нечего на ночь глядя про геев думать.

— Это точно, — сказал я и отключил у телефона звук.

На следующий день я приехал к своей жиличке. И она поделилась со мной результатами своей слежки.

Как оказалось, никакого друга со стройматериалами у Миши не было. И никто его не кидал.

Деньги Миша банально проиграл. В бильярд. И проел-пропил. Не все. Примерно половину.

Оказывается, была у него такая страсть. После работы или в выходной день пойти и покатать шары. Играл он средне, хотя и считал себя удачливым.

А тут Таня звонит. От игры отвлекает.

В общем, накрыла она нашего героя-любовника в бильярдной на Панской улице. Где он в подвыпившем состоянии рассказывал своим приятелям о богатой москвичке, которая даёт ему денег на игру и на выпивку.

— Остатки денег забрали? — спросил я грустную Таню.

— Нет, — ответила она, — я ему пиво на голову вылила и ушла.

— Это вы правильно сделали, — похвалил я её, — что пиво на голову. Но деньги надо было бы вернуть.

— Да пусть тратит, — махнула рукой Татьяна, — когда у него ещё такой праздник будет? Да и я эти несколько месяцев была счастлива. Будем считать это платой за удовольствие.

— Ваше дело, — сказал я, — только ведь сразу было видно, что вы разные. Из разной среды. Неужели в Москве мужиков нет? Что за каким-то проходимцем надо было в Прагу мотаться.

— Да нету нормальных, — вздохнула Таня, — нормальные, они ещё щенками в добрые руки пристроены. А кто не пристроен, те со своими причудами.

Мы помолчали.

— Когда домой? — спросил я.

— Завтра, — ответила Таня, — отпуск мой кончился. Буду и дальше повышать своё материальное благосостояние. А в Прагу я ещё приеду. Хорошо у вас тут.

— Ключ тогда на столе оставите, а дверь захлопните, — проинструктировал я её.

— Хорошо, — ответила Татьяна, — я вам СМСку скину, как выселюсь.

— Только не ночью, — попросил я её.

— Хорошо, — повторила Татьяна, — днём пошлю.

Я уехал.

Она осталась в квартире на 13 этаже.

Одна.

Вадим Фёдоров