Koldyr

Koldyr

Авторские рассказы; подборки криповых фильмов и видео, а также копипасты годных страшилок.
Пикабушник
Дата рождения: 01 августа
поставил 66683 плюса и 2869 минусов
отредактировал 710 постов
проголосовал за 1063 редактирования

На цикл рассказов "ГаражЫ" и повесть "Тараканы? - Не думаю!"

Хотелось бы мотивировать себя писать больше, чаще и лучше, чем искренне пытаюсь заняться.

0 5 000
из 5 000 собрано осталось собрать
Награды:
10 лет на Пикабу За свидание 80 левела Победитель конкурса крипи стори "Подземелья" Победитель конкурса в сообществе за март, по теме "Загадочные послания" самый сохраняемый пост недели редактирование тегов в 500 и более постах более 1000 подписчиков объединение 100 и более тегов
158К рейтинг 2503 подписчика 703 подписки 969 постов 372 в горячем

Подборка историй о галлюцинациях при температуре

Из поста https://pikabu.ru/story/zhutkaya_detskaya_istoriya_6534157


Когда мелкий был, тоже температуру словил. Так вот по всей комнате шары летали, большие и маленькие. Большие у двери летали кучкой, и чего то бубнили. А маленькие около меня крутились, говорили что все будет хорошо завтра легче станет. А когда попросил позвать маму, то один шарик полетел из комнаты, причем большие шары его не пускали. И как только он изчез за дверью, тут же вошла в комнату мать.

ХЗ. Один раз до такой глюк ловил.

Wassax


У меня тоже очень реалистичное воспоминание из детства.мне годика два-три было,ночью встала и пошла попить на кухню.наступила на разбитый стакан,распорола стопу.я помню всё до мельчайших деталей какой был рисунок на осколке стакана,как мне ногу обработали и забинтовали,как папа поздно ночью пришёл с работы и жалел меня,как мне было больно наступать на ногу,когда позже на горшок садилась.вот только мама говорит,что не было такого никогда ногу я не резала,когда я с пеной у рта доказывала ей,что было дело,она мне в нос мою же пятку сунула и попросила найти там шрам.нет шрама.мама сказала что в то время я очень сильно заболела температура под 40 была.врачи заподозрили менингит,но это был обычный стоматит

arac

Мне при 40 ночью, когда мне было лет 6, мерещился посреди комнаты фонтан из переплетенных серых человеческих тел, они стояли на коленях, сросшиеся, изломанные, извивались и протягивали руки к потолку, который был мягкий и пульсировал в такт пульсации в висках, причем зрение "шумело" и потолок вызывал ощущение, что он сделан из манной каши. "шумный пульсирующий потолок из манной каши" с тех пор еще несколько раз видел при 40, но фонтан, спроектированный Гансом Гигером, мне больше не мерещился)

И да, тот извивающийся фонтан не пустил меня в туалет и мне пришлось нассать в постель. Ибо лучше нассать в кровать, чем пройти мимо этих молчаливых "танцоров".

Frohman


Тоже в детстве несколько раз ловил глюки от температуры за 40. Казалось, будто в комнату въезжает такое огромное резиновое колесо, а на полу лежат ампулы и это колесо так с хрустом их давит. И ещё такой эффект тоннельного зрения - как будто всё далеко и ты смотришь в подзорную трубу задом наперёд.

В народе это называют "бредом", но с точки зрения психиатрии это является не бредом а онейроидом.

elitedata


Я также в детстве маму напугала, температура за сорок была, я сидела в постели, а передо мной в комнате стояла цирковая арена и клоуны с фокусниками выступали, мне нравилось, в ладоши хлопала, а мама побелела, когда стала ей рассказывать из-за чего именно хлопаю.

StavrAir


У меня в детстве тоже была температура за 40, глюки были очень странными, было какое то странное ощущение потери масштабов, выключатель на стене казался огромным, шкаф казалось могу в карман положить, дизориентция в пространстве, лежу в постели, а ощущение что верчусь по всем осям, разные голоса в голове, днем казалось что в комнате темно, зрение практически черно-белое... Треш вобщем

BigMan63RUS


Мне в детстве с высокой температурой казалось, что родители на кухне орут друг на друга, ругаются, чего в реальности никогда не происходило, от этого мне было страшно из комнаты выходить, а в туалет хотелось. В итоге вышел и вижу, как они спокойно на кухне вполголоса разговаривают, какими-то бытовыми делами заняты, а так реалистично пару секунд назад слышались крики.

sbin


И напоследок занимательная теория:

Мне что-то подсказывает, что это не галлюцинации из-за температуры под 40 возникают, а спадают защитные механизмы, которые глушат восприятие дальше опредёленного диапазона. И зачем я об этом задумался?

Alexa96

Показать полностью

Три писка

Однажды, я сидел и просматривал местную прессу. Как обычно в местной провинциальной газете писали, о том, сколько в колхозах нашего района собрали зерна и надоили молока. В рубрике «Замечательные люди» я ознакомился с интервью пенсионерки, которая всю жизнь проработала на местном, уже развалившемся, комбинате шелковых тканей прядильщицей. Но когда я дошел до последней страницы, где публикуются объявления, наткнулся на интересный и крайне непонятный текст.


Скупаю мясо крыс за хорошее вознаграждение!!!


Одна тушка дохлой или живой крысы стоит 5 тысяч рублей!!!


Ниже был написан адрес, располагающийся в одной удаленной деревеньке нашего района, находящейся в лесу. Что меня сильно удивило, там это то, что там давно никто не жил. Только в охотничий сезон, ребята, увлекающиеся отстрелом животных, заселяли ее домики. Это объявление, будучи нелепым, казалось очень странным совпадением для меня. Словно кто-то знал, что на моих шести сотках, находящихся на окраине города, какое-то невообразимое нашествие крыс. Я замучился ставить на них мышеловки и прочие ловушки. Мой улов порой составляет 3-4 крысы за ночь. Не скрою, это объявление заставило меня подумать, что на этих паразитах можно неплохо заработать. И далее, я уже на автопилоте беру телефон и набираю указанный номер. Трубку взяла очень старая женщина.


- Ась! Галька на проводе!- проорала мне в трубку бабулька.


-Здравствуйте, я по объявлению.


- Вам нужен мой батька! Сейчас позову!


«У такой старухи еще жив отец»?


После какой-то возни на той стороне провода, трубку взял мужчина. На мое удивление, его голос оказался намного моложе и, что самое главное, приятнее его дочери.


- Меня зовут Петр Васильевич. Я действительно скупаю крыс.


- Мое имя Сергей. У меня напасть этих грызунов, я ловлю за ночь по три-четыре тушки.


- Отлично, я ждал, что именно Вы позвоните. Я подумал, что заказное письмо вас шокирует, поэтому, пошел через объявление. Я знал, что вы его прочитаете.


- Я в шоке! Мы же не знакомы! Скорее всего, вы такой ответ приготовили заранее для всех, кто вам позвонит.


- Вы можете думать как вам удобнее. Лгать не в моих правилах.


- Не знаю даже что ответить.


- А вы не напрягайтесь с ответом. Лучше сразу перейдем к делу. Я хочу большую партию крыс. Ваш улов увеличится. За тринадцать дней вы в сумме наберете 66 крыс.


- Добро,- с чего он вообще взял, что я поймаю такое количество?


Мой улов действительно увеличился. Двенадцать дней подряд я находил по 5 тушек грызунов. На тринадцатый их было шесть. В сумме шестьдесят шесть. Так прямо выводилось 666. И сумма дней тринадцать… Что за бред?! Небось, просто розыгрыш или сумасшедший богач, готовый спустить деньги на эту чушь. Но стоп! Откуда он узнал, что улов крыс увеличится? Я понимаю, что про письмо он врёт и рассказывает эту байку всем дозвонившимся.


Больше всего я боялся, что это все розыгрыш. Но, в крайнем случае, я ничего не потеряю. Обсмеять, пусть обсмеивают, но если это не обман, то 33 тысячи на дороге не валяются. Мне пенсионеру это хорошее подспорье. Пенсия маленькая, хоть и протрудился всю жизнь слесарем на ремонтном заводе, вкалывая с утра до ночи.


В итоге, наловив крыс, в назначенный день, который оказался пятницей тринадцатого, я поехал в домик Петра Васильевича и Галины предположительно Петровны. Как же глупо я себя чувствовал, когда укладывал в багажник своего запорожца мешки с этим добром. Но делать нечего, раз уж решился.


День стоял солнечный и теплый. Дорога как всегда была спокойной. К тому же свернув с оживленной трассы на грунтовку, я позволил себе ехать в совсем расслабленном состоянии. Мой путь лежал до последней жилой деревни Родниковые Воды. А уже из нее придется ехать в лес по откровенному бездорожью.


В деревне Родниковые Воды меня удивило огромное количество змей, выползших из своих нор и совсем не боявшихся соседства с человеком. Они грелись вдоль дороги, распластавшись от въезда в деревню и до самого леса. На улице из местных жителей никого не было. Но я видел выглядывающих из окон напуганных людей, которые просто не понимали, что происходит. Вдавив педаль газа в пол, я быстро покинул опасное место.


После выезда из деревни, я сразу въехал в лес. Он был древний и мрачный. Здесь я понимал незначительность людей перед грозным ликом природы. Мы просто микроорганизмы в глазах мироздания. Мы не венец природы, а скорее Никто в лучшем случае, а в худшем паразиты на здоровом теле великого Божества, которые должны склонить свои головы перед его мощью.


В небо устремлялись величественные ели и древние дубы. Я здесь совсем не видел солнца, все было в тени, хотя день был яркий и безоблачный. Проехав три километра по лесной дороге, я подъехал к огромному болоту. Через него вел мост, на котором стоял самый настоящий бомж, перекрывающий собой дорогу.


- Так денег у меня нет, хлеба и водки тоже!


- Я не попрошайничаю,- ответил человек. – Я тебя предостерегаю. Борис дурного не посоветует. Не проезжай через этот мост.


- Он что неисправен, могу в болоте потонуть?


- С мостом все в порядке. Место за ним гиблое начинается.


- Там деревня Кшуково.


- Которая вымерла. В этом районе попали в беду два геодезиста: один умер, другой с ума сошел. В психиатрической больнице лежит, лыка совсем не вяжет, ничего объяснить не может. И деревни там совсем нет. Ты бы поинтересовался что ли историей, прежде чем ехать.


- Борис, ты, наверное, не похмелен. Что за чушь ты несешь? Может деревня и вымерла, но минимум один дом, в который я еду, там стоит. В нем живет обычный сумасшедший богач, а ты напридумывал каких- то глупостей. Лучше работу нашел бы.


- Я сейчас так раз и работаю. Моя задача оберегать людей от пересечения границы между явленным миром и этой кромкой, что за болотом начинается. И никого отсюда не выпускать. Если жив останешься, обратно мост не пересечешь.


- Если ты будешь мне как то мешать попасть домой, я вызову полицию!


- Думаешь, она тебе поможет, когда душа уже будет погублена? Подумай хорошенько,- после этих слов Борис словно растворился в воздухе.


- Эй, Боря, ты где?


В ответ тишина.


- Что за чертовщина? Кислорода что ли надышался? Неужели привиделось.


Я поехал дальше. За мостом, после пересечения болота, особенно ничего не изменилось. Все такой же лес, и находящаяся в тени дорога. Проехав еще три километра я наконец-то въехал в деревню. Передо мной предстала грустная картина. Практически вымерший населенный пункт. Кругом разруха, брошенные, разваливающиеся дома, которые практически полностью захватила растительность. Вокруг валялись груды металлолома: ржавые жигули, зилы, фрагменты тракторов и комбайнов. Среди всего этого пост апокалипсиса стоял солидный особняк черного, как смола, цвета. Окружавший его забор почему- то ассоциировался у меня с насаженными на пику головами. Калитка была заперта на кодовый замок, который очертаниями напоминал человеческий рот, где кнопки с цифрами его зубы. Я нажал кнопку звонка. Заиграл Реквием Моцарта. Из дома вышел солидный мужчина во фраке.


- Проходите, Сергей,- учтиво поприветствовал он меня.


- Вы Петр Васильевич?


- Нет. Я его дворецкий.


Так я и думал. Мой покупатель сумасшедший богач. Раз даже прислугу здесь держит. Меня провели в гостиную, где около камина, сделанного в форме пентаграммы, сидел приятный пожилой человек. Если дворецкий был при параде, то мой покупатель находился в обычном халате и в белых тапочках, что меня прямо шокировало. Может он еще и в гробу спит?


- Здравствуйте, Сергей!- улыбнувшись голливудской улыбкой, Петр Васильевич протянул мне руку. Я ее пожал и оторопел. Она была ледяной. Словно он мертвяк. Так не бывает. Что за день сегодня?


- Сережа, вы, наверное, на жаре наносились вот вам и привидилось, что я холодный как труп,- заметив мой испуг, рассмеялся хозяин особняка.


- Но в лесу ведь достаточно прохладно, и в машине все окна были раскрыты, постоянно дуло…


- Да не вникайте Вы. Лучше я вас сейчас угощу шикарным красным вином, которое вы никогда не пробовали в своей жизни.


- Но я же за рулем…


- Да бросьте. Если какие проблемы с ГАИ будут, я все улажу, не переживайте.


- Ну хорошо…


Петр Васильевич хлопнул в ладоши, и дворецкий прикатил тележку- столик с бутылкой дорогущего элитного вина и двумя фужерами. Мы, произнеся тост за нарождающуюся дружбу, в чем Петр Васильевич почему то был уверен, опустошили по стакану. Вино действительно оказалось восхитительным. Единственное, что меня смутило это привкус крови. Похожий вкус на тот, который возникает во рту, когда мы себе сильно прикусываем губу или язык.


- Вы привезли мне крыс?- приступил к делу после тоста хозяин дома.


- Естественно, Петр Васильевич.


- Вам, наверное, показалась странной наша сделка, но вы сильно не удивляйтесь. У меня есть маленькая слабость, я развожу разных змей. Именно, поэтому, я купил себе земельный участок в этом богом забытом месте. Еду для моих питомцев так просто не купить, как Чаппи или Вискас. Приходится хоть как то вертеться, в том числе и подавая странные на первый взгляд объявления.


-Ааа.


- Давай на «ты» общаться, Сереж. Пошли я тебе покажу их.


Мы спустились в подвальное помещение. Внизу оказался целый подземный город. Вместо домов в нем стояли стеклянные вольеры, в которых ползали змеи разных биологических видов.


- Вот, как говорится, чем богаты, тем и рады,- произнес Петр Васильевич.


- Классно! Просто здорово!


- Я же зоолог по образованию. В 80-е был младшим научным сотрудником в лаборатории, изучающей змей. По ним же защитил кандидатскую. Но в 90-е времена тяжелые и голодные были, поэтому, пришлось пойти в одну группировку. В итоге, к нулевым у меня появился достаточно крупный бизнес. Сейчас решил отдыхать и заниматься по настоящему любимым делом, поэтому, свой бизнес в Москве оставил сыну.


- Ну и правильно. В нашем возрасте куда уж рваться, отдыхать надо.


-И не говори, Сереж! Кстати, мы совершенно не заметили, как быстро пролетело время. Уже поздно.


- Я тогда лучше поеду домой.


- Я настаиваю, чтобы ты остановился у меня погостить. Я человек нелюдимый, живу с дочкой, плюс дворецкий прислуживает за сто долларов в неделю. Но иногда мне нужна компания, особенно такого хорошего человека как ты. Ты не представляешь, как давно я не дружил с обычными людьми. Всё бизнесмены, политики да ученые. Правда, общество последних приятнее общества первых двух.


- Неудобно как то.


- Да успокойся ты. Завтра на рыбалку сходим. Я такой прудик хороший себе здесь сделал и рыбку для ловли развожу. Тебе понравится.


- Эх, хорошо.


Какое- то время мы с Петром Васильевичем поиграли в шахматы, домино и нарды. Естественно под алкоголь, поразительно напоминающий по вкусу кровь. Игроком мой новый приятель оказался отменным. Такое ощущение, что он на досуге не только змеями занимается, но и поигрывает. Только с кем? Может с дворецким. Или дочкой. А почему я ее, кстати, ни разу не видел за вечер? Под конец наших посиделок Петр Васильевич меня очень сильно шокировал. Он мне рассказал про китайское национальное блюдо, которое раньше подавалось исключительно в знатных домах, под названием «Три Писка». Петр Васильевич попросил дворецкого принести беременную крысу.


- Смотри, Сереж, я разрезаю ножиком ее и достаю зародыш,- А дальше, когда Петр Васильевич взял крысенка палочками, он издал писк. Я поежился. Это так жутко. Неужели он его сейчас съест. Он же живой. Но Петр Васильевич явно не смущался. Он макнул крысенка в соус. Тот издал второй писк. А дальше хозяин дома закинул бедное создание себе в рот и начал жевать. Крысенок издал последний писк. – Теперь понял, почему блюдо называется «Три Писка»?


Когда наши глаза стали совсем слипаться, упоминаемый мною дворецкий проводил меня в мои покои. Гостевая оказалась самыми настоящими хоромами. Роскошный ремонт в готическом стиле, удивительные картины. На них были изображены мифические змееподобные существа, такие как дракон, Змей Горыныч, Медуза Горгона и неизвестные мне рептилоподобные монстры. Почему хозяин такую жесть повесил для гостей? В правой части комнаты стояла шикарная кровать. Мне кажется, я где- то на картинках видел, что на таких кроватях спали монархи в XIXвеке. Она была застелена прекрасными перинами, с узорами в виде хищных змей. Петр Васильевич прикалывается что ли? Хотя после его демонстрации китайской кухни, чему я вообще удивляюсь? Делать нечего, я падаю в кровать с намерением закрыть глаза и устремиться в страну грез. Но происходит что- то странное. Я не приземляюсь в кровать. А продолжаю лететь куда-то в вниз. В итоге падаю в сено, благодаря которому я не разбился. Теперь я нахожусь в подземелье. Кровать оказалась ловушкой. Вместо интерьера роскошной комнаты меня окружают решетки. Рядом с моей клеткой находятся вольеры со змеями, около которых я недавно гулял.


Я был в шоке. Мой новый приятель оказался психом. Зачем он меня запер в клетке? Зачем устроил эту комедию с гостеприимством? Ведь могли же сразу повязать, как только появился у них. Скорее всего, это часть его безумной больной фантазии, так поступить со мной.


Я сидел в абсолютном мраке. Вокруг находилось бесконечное множество самых страшных и хищных змей со всей нашей планеты. Не дай Бог одна из них ухитрится сбежать, пробраться ко мне, и мучительная смерть обеспечена. Я слышал их звуки, шорохи и шипение. Порой казалось, что они совсем рядом. Я боялся каждого звука и думал о том, какой же я дурак, что повелся на все эти разводки. Что жажда за легкой наживой до добра не доводит, и бесплатный сыр только в мышеловке. Интересно, я первый такой идиот? Ответом послужило то, что я, присмотревшись, увидел что-то непонятное в углу камеры. Подойдя к предмету, я обнаружил, что это скелет человека. В этот момент мне стало совсем плохо. Я начал молиться Богу. Я вспомнил предостережение Бориса. Господи, почему я его не послушал? Почему обсмеял его, почему принял за бомжа? Может это был божий человек. Есть же рассказы людей про то, как нам присылают предостережения высшие силы. Перед моими глазами пролетела вся жизнь. Жизнь, с которой я не хотел расставаться. Да я был пожилым человеком, но это не значит, что я насладился красками мира. Господи, а как же прекрасен мир в моих воспоминаниях! А я дурак, все в черно-белых тонах видел. Только на пороге смерти осознаешь свою неправоту.


Мои рассуждения прервали звуки приближающихся шагов и маленькая светящаяся точка, которая все надвигалась и надвигалась, пока не оказалась очень древней старухой со светильником в правой руке. В левой руке у нее был мешок.


- Бабуль, вы кто? Помогите!


- Я дочка хозяина. Большего тебе знать не положено. И почему это тебе должны помогать? Ты сам сюда пришел, по своей воле. Тебя предупреждал Борис. Ты тогда выбор свой сделал.


- Но он же ничего не объяснил, вел себя как сумасшедший! Меня хватятся, вас всех посадят.


Бабка меня игнорировала. Она, молча, открыла мешок. Змеи сразу встрепенулись и с бешеной скоростью и шипением бросились к стенкам вольеров. Старуха стала вытаскивать из мешка крыс и швырять их змеям. Последние жадно сжирали грызунов. Израсходовав весь мешок, бабка покинула подземелье. Мне еды не дала.


Я сижу в этих катакомбах уже четвертые сутки. Определил это с помощью наручных часов, которые мне служили верой и правдой уже десять лет. Интересно, там наверху меня хоть ищут? Паника меня отпустила. Я не психолог, я не знаю какие стадии проходят люди, оказавшиеся в моей ситуации, но сейчас я был в абсолютной апатии. Мне было уже все - равно спасут меня или нет. За все это время меня ни разу не покормили. Поначалу голод был мучителен, а теперь я его не ощущал. Словно нет потребности в пище. Бабка приходила кормить змей каждый вечер. Получается, три раза ее уже видел. Бросит крыс змеям и уходит. Я пытался привлекать ее внимание, кричал ей, материл, оскорблял, но все было тщетно. Она меня словно не видела и не слышала. По времени, должна снова сейчас прийти. И вот я слышу вдалеке шаги и вижу светящуюся точку. На сей раз у нее мешок пустой. Старуха достает из него одну единственную крысу и бросает змеям. Далее берет мешок за дно, переворачивает и трясет. Ничего из него не выпадает, он абсолютно пуст. Бабка взвыла нечеловеческим голосом. Ее сильно расстроило отсутствие возможности покормить хищников. Побившись в истерике, бабка застыла около одного из вольеров и схватила своей правой рукой левую руку. Резко потянула на себя и… О Боже! Она вырвала себе руку одним рывком и бросила ее змеям! Животные накинулись на нее словно пираньи на жертву, зашедшую в Амазонку. В считанные секунды конечность была растерзана. Это ужасно! Я не думал, что змеи так умеют. Это же ненаучно! Это не змеи, а какие- то дьявольские отродья. И почему старуха даже не думает истекать кровью?! Словно ее у нее не было. Это что за дьявольщина?! Я был в ужасе. Может мне это мерещится из-за того, что не кушал три дня? После того, как удивление спало, по моему телу прошли спазмы. Меня выворачивало наизнанку, но рвотные массы не шли. Сказывалось отсутствие пищи в течение длительного времени. Мне было отвратительно и мерзко. Придя немного в себя, я направился к своей соломе, чтобы лечь и забыться.


Вдруг меня что-то резко схватило за запястье. Внутри похолодало, сердце ушло в пятки. Посмотрев в низ, я увидел, что меня крепко держит рука скелета. Скелет признаков жизни не подавал. Он просто лежал, не двигаясь. Я пронзительно заорал, и меня оглушило мое собственное эхо. Звуковая волна была такой силы, что меня отбросило вместе со скелетом к стене. Он ударился вместе со мной сначала об стену, а потом об пол, из него вылетело несколько костей, но хватку скелет не ослабил. Эхо тем временем продолжало ходить. Еще минуты три я слышал свой голос, который постепенно стихал. Я, смирившись со скелетом, держащим меня за запястье, упал на сено и разрыдался, по- детски закрыв лицо руками. Когда я пришел в себя, мне наверху под потолком привиделось маленькое свечение. Присмотревшись, я увидел, что из невидимого источника света идет маленький лучик, освещающий силуэт, смотрящий на меня с потолка. Это была статуя той самой бабки, которая себе отрывала руку! Только у памятника был звериный оскал, глаза горели красным пламенем, а вместо волос были живые, а вовсе не каменные змеи! У меня все похолодело внутри, я был парализован от страха. К еще большему моему ужасу, что- то стало расшатывать эту скульптуру. Что-то невидимое, но очень сильное. Это нечто поворачивало корпус бабки влево - вправо, отковыривало ее от потолка. И вот эта статуя летит и разбивается вдребезги в полуметре от меня. Живых змей с ее головы размазывает в лепешку, весь пол становится украшен их внутренностями. С падением статуи непонятное свечение на потолке пропало. Я со скелетом на запястье бросился к решеткам и начал лихорадочно в них долбиться, умолять, чтобы выпустили меня. Я уже терял разум. Мною двигали исключительно инстинкты, жажда спастись, выжить. В этот момент в подземелье вернулась старая дочь хозяина. Я решил ее убить. Для этого я резко метнулся к осколками статуи, схватил булыжник и подорвался с ним к стенке клетки, чтобы запулить его в свою тюремщицу. Когда я уже замахнулся, я почувствовал, как рука, держащая меня за запястье, со всей силы швырнула меня, словно метательный молот, назад вглубь моей темницы. От удара об стену я потерял сознание.


Когда очнулся, я увидел Петра Васильевича, стоящего напротив моей камеры и сверлящего меня взглядом. Я попытался его окликнуть. Он проигнорировал меня и направился к вольеру, у которого его ожидала бабка. Подойдя к ней, Петр Васильевич резко схватил свою дочь за уцелевшую руку и резко вырвал. Оторванную конечность он бросил змеям, которые с ней расправились также быстро как в первый раз. «Мало, очень мало! Недоедают мои змейки», покачал головой Петр Васильевич и ударил свою дочь по лодыжке. Она упала. Хозяин тут же схватил ее за ногу и вырвал, также он поступил и с последней конечностью. После того, как дело было сделано, Петр Васильевич выбросил к змеям то, что осталось от его дочери.


После этого он направился в мою сторону. Я снова схватился за камень, чтобы защищаться. И тут же меня снова скелет откинул назад. На сей раз я не вписался в стену и приземлился более удачно. Теперь я решил постараться избавиться от скелета. Я схватился за костлявую руку, которая меня держала, и попытался ее разжать. Но все было тщетно, хватка была мертвая. Тогда я схватил булыжник и начал им бить по скелету, с целью раздробить кости. Я ожидал, что монстр себя проявит, но он продолжал лежать без подачи признаков жизни, но вместо этого я услышал хлопанье крыльев, и на меня спикировала стая летучих мышей. Они кусали меня, пытаясь прокусить артерии, вены и глотку. В тот момент, когда я совсем отвлекся на них, забыв про безумного хозяина и скелета, по помещению раздался страшный хруст. А дальше я почувствовал, как моя нога отделилась от тела. Я почувствовал, как мое сознание стало уплывать, последнее, что я увидел, это оторванную ногу, находящуюся в руках неподвижного скелета, хлещущую кровь и заходящего в мою темницу Петра Васильевича.


А дальше я почувствовал, что покинул тело. Моя душа устремилась в неведомом направлении, которое трудно объяснить языком материального мира. Это надо почувствовать, для этого нужно умереть. Я полетел и вверх и вниз одновременно. Я летел в никуда, в бездну, но при этом там, куда я направлялся, было всё, что лежит в основе всего космоса. Я видел звезды, но не так как мы их видим в телескоп или со снимков из космоса. Я их видел как великих божеств и личных ангелов каждого живого человека. Я видел потухшую звезду, которая символизировала мой уход из материального мира. А млечный путь для меня был огненной речной дорогой, по которой меня уносило в страну мертвых. Моей лодкой был сам мудрый месяц, а гребцом мудрый старец с серебряной бородой и рогами в котором я узнал старого славянского бога Велеса. Через какое- то время огненная река привела нас в дремучий лес, очень похожий на тот, в котором я погиб в материальном мире. Только в этом лесу была лютая зима. Мы заплыли далеко в лесную чащу. И нам попался пропускной пост, который находился под огромным мостом, сделанным из раскаленного железа. Охранником там был Борис.


- Эх, Сережа, говорил я тебе, не надо идти по первому зову на странное объявление. Теперь я тебя обязан пустить в страну забвения навсегда, в руки того демона, которому тебя упыри принесли в жертву.


- Кто они? И что за демон?


- Ты видел, что деревня, в которую ты приехал, окружена болотами. Еще в 19 веке на Купалу, когда границы между мирами открываются, сюда был вызван очень сильный страшный демон. По славянской терминологии он один из ближайших соратников Чернобога, по скандинавской мифологии он Йотун высшего порядка. Он древнейший змей, который плавал в водах первичного океана еще задолго до рождения мира, он один из духов первородного хаоса, который правил вселенной первые тысячелетия после большого взрыва. И по приглашению неразумных крестьян один из его ликов или аватар явился в это болото. А раньше, кстати, до его прихода- это было красивейшее озеро. А отец и дочь, которые тебя принесли в жертву, это упыри высшего ранга. Обычно эта нечисть очень глупа, она не имеет разума и действует строго по программе, которую в них закладывает воскрешающий маг или навий низкого порядка, но этот демон делает сильных упырей себе. Твоя душа будет им сожрана, а тело, возможно, пополнит армию этой нечисти.


- Почему дочь выглядит старше отца?


- Потому что он не дожил до глубокой старости, а она дожила. Все, Сереж, прощай. Твое время пришло. Не зря тебе рассказывали про жуткое китайское блюдо «Три писка». Сначала демон схватит твою душу и тебя овеет ужасом, который ты никогда еще не испытывал, даже когда находился в заточении. Потом он тебя обдаст ледяным пламенем, а дальше поглотит тебя.


После этого ворота раскрылись, и меня ослепил… нет, не свет, а тьма. Никогда такой тьмы я не видел. А внутри нее сидел ужасный змей и ждал меня.


Автор:  Dimon Kirilov, 16 января 2019 г.

Показать полностью

Квартирант

— А главное… — сказала Лидия Петровна, протискивая громоздкий зад между кроватью и стеллажом, жестом иллюзиониста отдернула сиреневую занавеску и поманила Гену Рысеева. Парень послушно приблизился, и по ногам резануло сквозняком. За окнами, за золотыми кронами рощицы виднелся живописный пруд, окаймленное бетоном, подернутое легкое рябью зеркало с опрокинутыми облаками, дрейфующими по водной глади.


Лидия Петровна смотрела снизу вверх, оценивала реакцию возможного жильца. Собранные на макушке волосы натянули скальп, и на старушечьей физиономии зафиксировалась легкая озадаченность. От нее исходил пряный аромат яблок и корицы, и вся она была как пирог, сдобной и мучной.


— Купавенский пруд, — тоном экскурсовода произнесла женщина. — Вырыт в восемнадцатом веке. На том берегу — отсюда не видать — стоял дворец царицы Елизаветы. Сам Растрелли проектировал. А сейчас — кинотеатр «Владивосток». Вы же тоже вроде в кинотеатре работаете?


— Ага. В «Пяти звездах» на Павелецкой.


— Да это же доплюнуть можно! — расцвела Лидия Петровна. — С Марксистской на Таганскую, а там, через остановку — на зеленую ветку.


Рысеев кивнул, вновь оглядел комнату. Кровать, тренога с гладильной доской, полки, тумба. В блеклых лучах октябрьского солнца кружились пылинки.


— Получается, — Рысеев потеребил светлую бородку, которая, как он надеялся, делала его старше и солиднее, — четырнадцать тысяч плюс счетчики?


— Дешевле в Перово не сыщете, — затараторила хозяйка. — До метро рукой подать, парк, пляж опять-таки. Я вам, как своему, месячный депозит на две части поделю.


— Тогда, — Рысеев улыбнулся, — будем составлять договор?


В коридоре его внимание снова привлекла запертая дверь. К светло-коричневому полотну из ДСП крепилась дешевая картинка с 3D эффектом: весьма упитанный тигр отдыхал в зарослях бамбука.


— А это Митеньки апартаменты, — ласково сообщила Лидия Петровна и зашелестела бумагами. — С весны арендует, довольный. Правда, он сейчас у родителей гостит в Казани, так что вы, Геннадий, временно на хозяйстве.


Заполнив договор и внеся предоплату, счастливо звеня ключами от первой своей столичной квартиры, Гена Рысеев отправился в Лобню за вещами. Дима Сомов переехал из Харькова полгода назад, но уже сменил мягкое украинское «гаканье» на протяжный московский акцент. У друга Рысеев безвозмездно квартировал в течение месяца.


— Я больше не бомж! — воскликнул Рысеев и вручил Диме бутылку коньяка.


Сомов махнул рукой, и на ладони материализовались рюмки. Зарабатывал он, показывая фокусы.


Товарищи отметили, закусывая алкоголь лимоном и макаронами по-флотски. В Перово Рысеев ехал хмельной и счастливый. Поболтал с мамой, маршируя от станции. С непривычки заблудился среди берез и новостроек. Вон она, угловая двенадцатиэтажка. Опрятный двор, чистый подъезд. И все вызывает эйфорию, даже предвыборная агитация в лифте.


Дома (какое приятное слово!) он включил на ноутбуке «Раммштайн», нагрел воду и принял душ, подпевая Линдеманну. Душевую кабину и кафель не мешало бы отскоблить от грибка. Слив оказался забит, пена достигла щиколоток, и Рысеев, повозившись, вынул целую пробку волос, больше похожих на собачью шерсть. Брезгливо швырнул в унитаз.


Распаренный, он варил кофе и изучал содержимое ящиков. Тарелки, вилки, ложки, сахар, соль. Чашка с размашистой надписью «Митенька». К холодильнику был приклеен магнит — широко улыбающийся рыжий пес. Рысеев отворил дверцы, и из морозного нутра дохнуло несвежим. Прокисла уха в крапчатой кастрюльке. Он поколебался и заткнул посудину крышкой. Пусть сосед сам разбирается со своими продуктами.


Сквозь гремящий индастриал раздался скрип. Стук, точно дверная ручка ударила о стену. Рысеев застыл, удивленный. Затем быстро вышел в коридор. Входная дверь и дверь Митеньки были заперты. Переливались желтые глаза трехмерного тигра. Рысеев пожал плечами: почудилось.


На следующий день он встал выспавшийся и полный сил. Не смог найти зубную щетку, хотя точно помнил, что помещал ее на туалетную полку вчера. Время поджимало, и он почистил зубы пальцем. Позавтракал хлопьями и выскочил в холодное, затянутое сизым туманом утро. Морось висела в воздухе, с пруда дул промозглый ветер, и деревья призывно качали спутанными ветвями.


Яркий мазок выделялся на влажном асфальте в полуметре от Рысеева. Он уставился, огорошенный, на зубную щетку, голубую, совсем как его. Запрокинул голову, отыскал пятый этаж. Окна, естественно, были закрыты. Никто не швырялся из пустой квартиры приспособлениями для гигиены. Мало ли в Москве голубых щеток?


В кинотеатр он прибыл за двадцать минут до начала рабочего дня. Показывали «Крым», «Кингсман», «Оно». Рысеев проверял билеты и указывал зрителям их места. К вечеру ему казалось, что он пропах карамелью и выучил наизусть реплики Пеннивайза. Он был солидарен с Сомовым: работа — не бей лежачего. Но в будущем парень надеялся заиметь уютное кресло в каком-нибудь офисе. Все же дипломированный бухгалтер.


∗ ∗ ∗

Чемоданы, не распакованные вчера, оказались перевернутыми, одежда вывалилась на ковер.


— Как я так умудрился? — спросил он в тишине. И решил, что опрокинул свое добро, торопясь утром. Он убрал джинсы и свитера обратно в чемоданы, поужинал гречневой кашей и прыгнул на кровать с ноутбуком. От фильмов тошнило, он врубил музыкальные клипы и бесцельно скролил новостную ленту.


Надежды окрыляли, тревоги душили. Появится ли у него, лимиты́, девушка тут? А деньги — будет их хватать? И мама — справится ли одна?..


Серая тень прошла в зоне расфокуса за монитором. Рысеев вздрогнул. Взор переместился на дверной проем. Свет из комнаты проникал в коридор, но не разгонял полумрак. Вешалка, увенчанная бейсболкой, напоминала огородное чучело. Крупные цветы на обоях собирались в гротескные фигуры.


«Глаза устали», — понял Рысеев.


Захлопнул ноут. Зевнул. Пора баиньки.


Он пробудился ночью и резко сел. Комната вращалась, зыбко изгибались стены. Рысеев заморгал, пытаясь устаканить мир. В дверях — высокий, до притолоки — стоял человек, длинные руки были разведены в стороны, словно для объятий.


Рысеев потер веки и выдохнул облегченно. Это темнота слоится, сгущается и разжижается из-за тусклого мерцания за занавесками. В квартире нет никого.


И все же что-то его разбудило. Звук, будто в коридоре ходили.


Или ползали.


Ругая себя за малодушие, Рысеев поковылял в ванную. Сквозняк обдувал икры. Тигр следил, прячась за бамбуковыми стеблями. Повинуясь порыву, парень подошел к картинке и покрутил ручку — поцарапанный алюминиевый набалдашник. Заперто. Как иначе? Повеяло запахом мокрой шерсти, грязной псины. Рысеев отпрянул инстинктивно. Может, забывчивый Митенька оставил в комнате продукты, и они испортились?


В ванной заворчали разбуянившиеся трубы. Рысеев поежился и ругнулся.


∗ ∗ ∗

Рабочий день подходил к концу. На экране отважные касл-рокские подростки уничтожали дьявольского клоуна. Рысеев рассеянно водил взором по залу, пока не уперся в шевелящийся объект справа от себя. За последними возбужденно перешептывающимися рядами возвышалось нечто длинное и неправильное, силуэт с перекрученными лапами и вздымающейся грудной клеткой, огородное пугало, болотная коряга, трепещущее на октябрьском ветру дерево. Корпус фонарика заскользил в мгновенно вспотевших пальцах. Луч ковырнул темноту.


— Да что со мной? — раздраженно поинтересовался Рысеев.


∗ ∗ ∗

Вечером он брезгливо изучал собственные джинсы, распятые на постели буквой «V», и прижимал к уху мобильник. Ответили после седьмого гудка.


— Лидия Петровна? Это Геннадий. — Он разгладил штанину механически. — Вы были сегодня у меня?


— Нет, — щелчки в динамике, — я предупреждаю о визите.


— В таком случае... — Он замешкался.


— Что произошло?


— Я думаю, кто-то трогал мои вещи. Штаны вывернуты наизнанку. И кофты, хотя я не доставал их из чемодана. И уха съедена.


— Подожди, заинька, — раздалось в трубке, Рысеев не сразу понял, что фраза предназначена кому-то третьему. — Простите, моя внучка... Так что там съели, вы говорите? Вашу уху?


— Не мою. В холодильнике стояла кастрюля с прокисшей ухой. Ее съели или вылили. Кастрюля пуста.


— Это невозможно, — судя по голосу, хозяйка улыбалась. — Ключи есть только у меня, у вас и у Митеньки.


— А Митенька не мог вернуться?


— Вы бы его увидели, так?


— Так, но...


— У вас ничего не пропало? Деньги, паспорт?


— Все на месте.


— Должно быть, вы сами... — она кашлянула, — вылили суп и забыли об этом.


— Уху, а не суп, — зачем-то исправил он.


Ему приснилась рыжеволосая девочка с лицом юной актрисы из экранизации Кинга. Они держались за руки, и Рысеев все переживал, что его подружка несовершеннолетняя.


Утром комнату будто завесили паутиной. Тусклое солнце едва высвечивало чемоданы в углах. Парень мазнул ладонью по торсу и взвился. На белой постели, на желтой майке отпечатались следы собачьих лап. Точно грязная дворняга наматывала круги, пока он дрых, а потом стояла всеми четырьмя культяпками на его груди и... и что? Нюхала его?


Дважды Рысеев обежал квартиру, и оба раза утыкался в запертую комнату, в желтоглазого тигра.


Это не имело никакого смысла, но на простынях, на ткани футболки вырисовывались темно-коричневые отпечатки.


«Ты запачкался сам», — убеждал рационализм.


— Черта с два, — процедил Рысеев.


В субботу он пригласил к себе Сомова.


Друг посидел на корточках под дурацким тигром и вынес вердикт:


— Проще пареной репы. Шпилька есть?


— Откуда?


— А скрепка?


— Есть!


Кончик скрепки погрузился в замочную скважину.


— А запереть сможешь?


— Запрем, не бойся. Только... что ты там хочешь увидеть?


— Не знаю, блин. Но, Димка, я клянусь, сегодня ночью в коридоре снова кто-то шаркал.


— Угу. То есть твой сосед прячется неделю, чтобы разыграть человека, с которым он не знаком?


— Наверное, нет. Но мне не помешает убедиться. Иначе...


«Иначе я свихнусь», — не договорил он.


Замок щелкнул, Сомов выпрямился и сказал:


— Если за дверью будет стоять Митенька, я обделаюсь.


Дверь скрипнула. Рысеев уже слышал этот звук. Когда мыл голову, тужился на унитазе, когда спал...


В комнате царил полумрак.


— Ну и запашок, — сморщился Сомов. — Как в собачьем приюте.


Сквозь носки Рысеев почувствовал, что ковер мокрый. Мокрый, липкий и вонючий. Стены в отведенной ему комнате драпировали новые обои с геометрическим орнаментом, здесь же обои были старыми, изодранными в лохмотья у плинтусов. Словно пес чесал когти. Занавески практически не пропускали свет, но коридорной люстры хватило, чтобы заметить отпечатки пальцев на внутренней поверхности дверного полотна. А еще царапины на нижней части двери.


— Съезжал бы ты отсюда, приятель, — прокомментировал Сомов.


Они вращали головами в сумерках. Никаких личных вещей, техники, сувениров, книг. Вообще ничего, кроме кровати, застеленной серой простыней в пятнах гнили. Рысеев поймал себя на мысли, что его не удивили бы растущие на смятых подушках грибы.


— Пойдем-ка, — велел Сомов.


На пороге странной комнаты Рысеев спросил:


— Замок открывается и закрывается изнутри?


Сомов подтвердил. Орудуя скрепкой, он вдруг рассмеялся:


— Я считал, это у меня срач.


«Не больно ты веселился в апартаментах Митеньки», — подумал Рысеев.


— И что мне делать?


— Ничего. Это всего лишь загаженная комната. Ты в ней не живешь.


— В ней никто не живет. И ты сам сказал, что съехал бы на моем месте.


— Я погорячился. Плохая новость: у тебя крайне неаккуратный сосед. Хорошая: ты всегда можешь свалить. Но сначала дождись его и желательно сфотографируй. Ужасно любопытно посмотреть на Митеньку.


Через два часа, закрывая за другом входную дверь, Рысеев подумал, пьяно икнув:


«Мы не проверили под кроватью».


Длинные края простыни. За ними легко схорониться.


— Ну, хорош! — взъярился парень. — Я тут один! Совершенно один, так?


Тигр взирал из-за бамбука.


Ночью ветер атаковал стеклопакеты. Густой туман двигался между зданиями, как сонмища призраков, а в дебрях по бокам шоссе Энтузиастов что-то корчилось и ползало: между корней, по мху, по заиндевелой седой траве.


Рысеев проснулся с гадким привкусом во рту и взмыленным лицом, словно его щеки и лоб лизала псина.


Прогуливаясь бесцельно по улицам, погруженный в раздумья, он заприметил у метро лимонного цвета курточку, старушечьи букли. Заторопился, позвал. Лидия Петровна то ли имела проблемы со слухом, то ли притворялась. Нагнать ее удалось в сквере.


— Геннадий, — сладко заулыбалась хозяйка. Зубы у нее были желтые, в пятнах, будто в жженном сахаре. — Воздухом подышать вышли?


Рядом мамаши катили коляски, щебетала детвора. За подстриженными кустами и лысеющими деревьями возвышались в дымке дома.


— Лидия Петровна, из комнаты соседа запах идет неприятный. Как бы там не сгнило чего.


— Быть того не может! — всплеснула пухлыми ручками женщина, — Митенька у нас щепетильный. Он проконтролировал бы, уезжая.


Вспомнилась серая простыня на зловонной кровати и измаранные обои.


— И все же. Вы бы заскочили. Убедились.


— Не стану же я в его комнату вламываться, — возразила хозяйка. — Денек погодьте, цикл закончится, вернется Митенька.


— Какой цикл?


Лидия Петровна проигнорировала вопрос. Она замерла, уставившись под ноги, сделалась вялой, точно впала в транс. Рысеев проследил за ее взглядом, покосился на зарешеченный водосток. К прутьям прилипли пятипалые листья. В глубине плескалась вода, замурованная река Нищенка.


— Лидия Петровна?


Он подумал о клоуне, прячущемся в канализации. Но ведь то штат Мэн, к тому же — вымысел.


— Журчит, — проговорила женщина, таинственно улыбнувшись. Склонила голову к плечу. — В августе-то затопило нас. У железнодорожной платформы хорду строили. Трубу повредили, бестолочи. Тут, на Плющево, потоп был. Подвалы залило, норы разные. Пока Мосводоканал не очухался. И вылезло всякое.


Рысеев начинал подозревать, что у его хозяйки старческий маразм. Это бы объяснило некоторые моменты. Он прочистил горло и переспросил:


— Так вы зайдете?


— Не сомневайтесь, Геннадий. Надо проконтролировать. Обязательно.


Туман маскировал прохожих, превращал их в бесформенные пятна, плоть от плоти серого морока. На панно, украшающем станцию Перово, конь с головой льва и змеей вместо хвоста, зверь Апокалипсиса, щерил огнедышащую пасть. Возле Знаменской церкви, где императрица Елизавета венчалась с графом Алексеем Разумовским, одноногий калека монотонно стучал костылями по тротуару.


Зеленые лавочки, площадки для воркаута, супермаркет «Пятерочка» — там, где были прежде дремучие леса и непроходимые болота.


Забившись под одеяло, включив свет везде, кроме комнаты Митеньки, Рысеев загуглил «Перово», но попадалась либо жизнерадостная реклама жилья, либо какая-то чушь про дом самоубийц и колдуна Брюса.


Свернувшись калачиком, внимая гудению в трубах, он думал о пустой комнате за стеной.


Проснулся он в темноте, окоченевший. Часы показывали половину третьего ночи. Рысеев намеревался укутаться потеплее и поспеть вернуться в радостный сон о море. Но мочевой пузырь вынудил плестись к унитазу.


Запах яблок, корицы и крупного животного витал в воздухе.


«Что-то мои нервы совсем расшатались», — подумал Рысеев.


На обратном пути он нехотя покосился в глубину коридора. Лужица света, натекшего из комнаты, защищала от непроницаемой тьмы. Он разглядел картинку. Тигр теперь взирал не прямо, а чуть скосив желтые буркалы. Сместив морду. Потому что дверь была приотворена, и в узкой полоске между полотном и вертикальным брусом бурлил мрак.


Рысеев метнулся в свою комнату, грохнул дверью.


Попятился к дальней стене, захлебываясь ледяным страхом. Желудок скрутило, сердце болезненно колотилось.


«Стоп! — воззвал он к логике. — Я же не проверял, действительно ли Димка запер ту долбаную конуру. Это сквозняк откупорил ее. Вот и все объяснение».


Обозленный на себя за панический побег, он распахнул оконные створки и вдохнул полной грудью. Ветер сдул с тумбы салфетки. Сердце постепенно утихомиривалось.


Рысеев уперся ладонями в подоконник, рассматривая пейзаж. Укутанные в дымку здания, беспокойные кроны деревьев, пруд, над которым, словно пар над супницей, клубился туман.


Фонарь, напоминающий сверху двухголового тролля, бросал на асфальт сдвоенные кольца. Нечто серое пронеслось по освещенному пятачку и скрылось в кустах. Так быстро, что одинокий свидетель не успел различить детали. А потом раздался тихий свист, и Рысеев узнал лимонную курточку хозяйки. Она стояла во дворе и посвистывала: ни дать ни взять собачница, выгуливающая пса. Но почему ночью? И почему под его окнами?


Снова серое пятно юркнуло в поле зрения. Исчезло под замшелым козырьком подъезда.


«Это не собака», — чувствуя на языке привкус меди, подумал Рысеев.


Лимонная курточка вошла в подъезд за своим питомцем.


Она что, поднимается сюда?


Рысеев захлопнул окно. Порыв ветра распахнул комнатную дверь. Он вообразил, как едет, дребезжа, лифт, и хозяйка теребит грязную шерсть животины.


Вместо того, чтобы достойно встретить чуднýю женщину, поговорить, он кинулся в кровать и натянул до подбородка одеяло. Из-под полуприкрытых век уставился на дверной проем, а неописуемый ужас терзал нутро. Лязгнул замок, незваные гости вошли в квартиру.


По коридору просеменило что-то большое, горбатое, что-то…


Митенька.


Убралось в боковую комнату.


Массивная фигура Лидии Петровны заслонила обзор. Рысеев смежил веки, осознавая, что это сумасшествие.


— Вы спите?


Хотел бы он спать. И не здесь, а как минимум в Лобне, на Димкиной раскладушке.


— Вы спите? — Голос прозвучал ближе.


Старуха вторглась в его спальню.


«Да вскочи ты, — взмолился Рысеев, — устрой скандал, вышвырни ее и завтра же убирайся сам».


Он лежал, зажмурившись, сжав под одеялом кулаки.


Матрас заскрипел и продавился. Она что, села на кровать? Или…


— Вы спите? — прошипела Лидия Петровна, и он распахнул глаза.


Старуха нависала над ним, грязные сапожки упирались в постель. Ноги она держала прямыми, при этом согнувшись в пояснице и вплотную склонив к квартиранту кривящиеся губы. Поза, достойная акробатов.


— Какого…


— Он не спит! — то ли запричитала, то ли заулюлюкала женщина и отпрыгнула, вмиг очутившись на полу.


Бахнул о стену алюминиевый кругляш дверной ручки. Рысеев барахтался, пытаясь сбросить одеяло.


— Вы не бойтесь, — сказала Лидия Петровна с придыханием, — Волглый вам не сделает больно. Если не сопротивляться, не сделает.


Крик застрял в горле, когда Рысеев увидел соседа. Серую, перекрученную, словно древесные корни, тварь, всю состоящую из обрубков собачьих лап, из замусоленных хвостов, из голов безродных дворняг, в чьих скалящихся пастях увязли прелые листья и мертвые мотыльки. Существо должно было смердеть трупами, но все, что ощутил Рысеев, — запах промокшей шерсти, канализации, осени. Оно шло, отталкиваясь многочисленными конечностями, и морды болтались под брюхом, как вымя, а слюна сочилась с клыков. Из нагромождения дохлятины на ошеломленного Рысеева глядело человеческое лицо, тронутое гниением лицо квартиранта. Раззявленный рот пророс гроздью когтистых собачьих лап, а в пустой глазнице извивался, лакая воздух, шершавый красный язык.


Но тот, кого хозяйка назвала Волглым, хоронился за мешаниной морд и лап.


И он первый вцепился в Рысеева.


∗ ∗ ∗

— Купавенский пруд, — нахваливала хозяйка, словно не слышала настойчивой трели. — Настоящее украшение Перово! На северном берегу, на улице Лазо, раньше стоял дворец царицы Елизаветы, его проектировал...


— Простите, — вежливо прервал Саша Фирсов, — вам звонят.


По лицу Лидии Петровны, как по водной глади, пробежала рябь. Она закряхтела и потопала в коридор. Саша вертелся, глазея на осенний парк снаружи, на высотки, на спешащих пешеходов.


«И до университета рукой подать», — прикидывал он.


Из прихожей донеслись голоса.


— Я же вам уже говорила...


Хозяйке перечил скрытый дермантиновыми дверями молодой человек.


— Но его родители понятия не имеют, где он.


— Извините, это не моя забота — следить за перемещением бывших квартирантов.


— Я знаю, но...


— Ваш друг съехал, не предупредив. Я считаю, такое поведение недопустимо.


«Козлов везде хватает», — подумал Саша.


— А второй жилец? — не унимался визитер. — Я могу с ним поговорить?


— Он выселился недавно. Развел антисанитарию и дал деру. Хотите — поищите в Казани. А теперь извините, у меня клиенты.


Лидия Петровна хряснула щеколдой сильнее, чем было необходимо.


Саша отлепился от подоконника.


— Итак, на чем мы остановились? — часто моргая, спросила женщина.


— На цене. Четырнадцать тысяч, верно?


— Лучшая цена в Перово.


— Что ж. Меня устраивает.


В коридоре он задержал взгляд на запертых дверях с прикрепленной к ним картиной — желтоглазым тигром среди стеблей бамбука.


— А это комната Генночки, — ласково сказала хозяйка.

Квартирант Крипота, Копипаста, Нехорошая квартира, Монстр, Длиннопост

Автор - Максим Кабир

Иллюстрация: Александр Павлов

Показать полностью 1

Жёлтые шары [Продолжение в комментариях]

Пролог


Кордах, принц Гангистанский, находился не в настроении.


Его советники успели уже привыкнуть к его мрачному виду. Выражение неудовольствия в последнее время буквально не сходило с его смуглого лица. Советники заранее знали, что скажет принц, настолько часто им приходилось это слышать в последнее время.


— Для всех великих наций,— изрек он,— право — это сила. Сегодня много болтают о правах малых наций. И что результате? Да ничего. Разве что ветер поднимает пыль, и эта пыль запорашивает глаза тем, кто раньше хоть что-то видел.


Он окинул взглядом своих советников, расположившихся перед ним полукругом на подушках. Все они, казалось, были поглощены изучением мозаичного пола. Красота узора привлекла их взоры более, чем лицо властителя. Их ладони поглаживали густые бороды, дабы со стороны показалось, будто обладатель бороды погружен в глубочайшие раздумья.


Совет состоял из одних стариков. Не потому, что старики всегда мудры, но потому что им менее свойственна амбизиозность. Будь вы принц Гангистанский или крупная шишка в Чикаго, избыток амбиций в вашем окружении — всегда помеха. Амбиции же большинства советников заходили немногим выше, чем обилие еды и питья, да изредка — новый брак. Принц снова обратился к безмолвствующим бородатым истуканам:


— Что мы можем сделать? Все эти англичане и прочие чужеземцы нас попросту дурачат. Они и не собираются рассматривать наши требования. С нами обращаются как с детьми — это с нами-то, народом Гангистана, дворцы и храмы которого обветшали уже тогда, когда англичане еще укрывались в пещерах. Мы, древний народ, предки, которого восходят к самому Началу Творения. Мы угрожаем им войной, а они смеются, как мы смеемся над разъяренной мышью, загнанной в угол. И вот мы вынуждены сидеть здесь, бессильные что-либо предпринять, в то время как они распространяют среди наших людей ядовитые плоды своего вздорного образа жизни, словно смеясь над священной мудростью наших отцов.


Принц снова сделал паузу, огляделся и, так и не услышав отклика, пожал плечами. Казалось, он даже несколько пал духом. Руки его взметнулись в жесте отчаяния.


— И мы абсолютно ничего не можем с этим поделать. У нас нет ни больших пушек, ни аэропланов. Мы вынуждены просто сидеть и наблюдать, как наше древнее племя отпадает от своих богов и перестает внимательно прислушиваться к голосу мудрости, заглушаемому гулкой пустотой материализма!


Он удрученно замолчал. Гнев его угас, сменившись глубокой печалью, и принц погрузился в раздумья, советники же по-прежнему безмолвствовали, храня почтительный, хотя и несколько скучающий вид, Наконец, один из старцев поднял голову и посмотрел на принца. Он выждал немного, как подобает, прежде чем спросить:


— Дозволено ли мне будет говорить?


— Дозволено, Харамин,— ответил принц.


Старец несколько мгновений поглаживал бороду, пребывая в безмятежной отрешенности.


— Сдается мне, —нарочито медленно начал он,— что мы уже куда сильнее заражены тлетворным влиянием Запада, чем готовы признать. Даже наша манера мыслить ныне любопытным образом уподобляется их ментальной традиции. И вот мы начинаем извращать нашу чистую мудрость, чтобы соответствовать их нелепым обычаям.


По Совету прокатился протестующий шум, но никто не осмелился выразить негодование в полный голос, ибо у старика были особые привилегии.


— Объясни, же что ты имеешь в виду,— потребовал принц.


— Это хорошо заметно на одном примере, мой принц. Посмотри, как эти люди Запада ведут войну. Сперва они ее объявляют, дабы предупредить врага,— разве это не абсурдно? Затем они выступают против врага с оружием, подобным его собственному, что уже попросту нелепо. У них вообще в сущности имеются правила ведения войны — выдумка, достойная разве что детей или слабоумных. Мы с нашей мудростью понимаем: войну надо выиграть или проиграть, а не продолжать по-детски до тех пор, пока обе стороны не сдадутся от изнеможения и слабости. И все же...— он сделал паузу и огляделся.— И все же — вот мы сидим и причитаем, что не можем схватиться с нашими угнетателями на их собственной земле. По-моему, вообще глупо думать о войне в западных традициях.


Принц Кордах нахмурился. Ему не нравился тон советника, но он догадывался, что вызван подобный тон некоей тайной мыслью. Принц холодно спросил:


— Харамин, разве здесь, передо мной, подобает таиться, подобно лисе, в словесных дебрях?


— Принц, у меня есть племянник — человек, весьма искушенный в западной науке и тем не менее сохранивший мудрость наших предков. У него имеется план, который непременно должен заинтересовать Твое Высочество.


Принц подался вперед. Наконец-то они, кажется, до чего-то добрались.


— И где же твой племянник, Харамин?


— Я привел его, и он ждет, когда Твоё Высочество призовет его.


Принц ударил в стоявший рядом с ним гонг и сказал явившемуся слуге:


— Там ждет племянник Харамина. Пусть он предстанет перед нами.


1

Отец добродушно улыбнулся Ральфу Уэйту.


— Как хорошо, что ты опять дома, мой мальчик,— сказал он.— Интересно, долго ты сможешь у нас пробыть?


Ральф, здоровый светловолосый молодой человек, обернулся к нему.


— Боюсь, я только на выходные, папа.


Миссис Уэйт подняла голову и слегка поморщилась, огорченная и разочарованная.


— И только, дорогой? А как по-твоему, если написать им вежливое письмо, не позволят ли они тебе погостить у нас хоть немного еще?


Ральф едва сдержал набегающую улыбку.


— Не думаю, что имеет смысл писать вежливые письма в «Амальгамэйтед Кемикэлз», мамочка,—серьезно ответил он.


— Полагаю, тебе лучше знать, дорогой, но все же ...— и миссис Уэйт умолкла в некотором волнении.


— А у меня тут появилось кое-что новенькое. Покажу после обеда, Ральф. И это — воистину самая замечательная вещь за все годы, что я занимаюсь садоводством...— при этом мистер Уэйт смотрел в тарелку и поэтому не заметил, каким взглядом наградила его жена.


— Но, дорогой,— начала было она,— ведь Ральф захочет... Ральф остановил ее взглядом. Конечно, он хотел пойти навестить Дороти. Более того, истинным его желанием было сию же минуту, но он знал, с каким энтузиазмом отец относится к своему хобби. Старик будет немало разочарован, если не сумеет поразить сына своим последним триумфом в области садоводства. В конце концов, подумал Ральф, не так уж и много у старика радостей с тех пор, как он на старости лет окопался в этом маленьком корнуэльском городишке


— И что же это?


— Увидишь, мой мальчик. Все в свое время. Все в свое время.


Миссис Уэйт хихикнула.


Городок Сент-Брайан располагался неподалеку от южного побережья Корнуолла. Быстрая река Бод бежала через него туда, где ее поджидал Ла-Манш почти что в самом начале Атлантического океана. К северу от городка виднелись загадочные ослепительно-белые конусы — порода, выброшенная из глиняных ям, и с самой высокой их точки можно было проследить, как Бод течет на юг, до самого моря.


Дома здесь были сложены в основном из серого камня, их крыши придавлены такими же камнями — иначе их унесло бы штормами, приходящими зимой с Атлантики. В защищенных местах, где можно было воспользоваться преимуществами мягкого климата, обильно произрастали цветы, фрукты и овощи, лучшим доказательством чему являлся сад мистера Уэйта.


После того как обед закончился, старик с важным видом пересек аккуратный газон и приблизился к некрашеной изгороди, заслоняющей дальний угол его владений. Когда они достигли калитки, он задержался и как заправский экскурсовод жестом пригласил сына пройти вперед.


— Сюда, мой мальчик,— сказал он с гордостью.— Ты только взгляни на это!


Подходя к изгороди, Ральф основательно приготовился, но при взгляде на обещанный сюрприз все восторженные слова улетучились. Мгновение он безмолвно пялился на садик. Затем спросил:


— Да что это такое, черт возьми?!


— А я-то думал, что это тебя потрясет. Дивное растение, а?


— Но... Но что это за штука? — не унимался Ральф, разглядывая неведомое растение.


— Ну...— неуверенно произнес мистер Уэйт.— Не думаю, что ему уже дали название. Это — что-то вроде эксперимента, который меня попросили произвести. Новая разновидность кабачка или, насколько я понимаю, что-то вроде того. Подожди минутку, я принесу письмо...


И он снова заторопился через газон, а сын его между тем повернулся и принялся с интересом рассматривать «новую разновидность кабачка». Эксперимент или нет, но Ральф решил, что это одно из самых омерзительных на вид растений, которые ему когда-либо доводилось видеть. Грубосферическое, оно более всего напоминало тыкву приблизительно двух футов в диаметре. Но Ральфа поразили не столько размеры, сколько цвет. Эта штуковина лежала перед ним, влажно поблескивая в свете вечернего солнца,— пятнистый, ядовито-желтый шар. Земля вокруг была голой. Шар валялся на боку, соединенный с почвой только жалким черенком, похожим на перекрученный жгут, непропорционально маленький, будто свиной хвостик.


— Штуковина таких размеров должна порядочно весить,— пробурчал Ральф себе под нос.


С некоторой брезгливостью он подсунул руку под шар, а затем уставился на него в полнейшем недоумении. Шар весил около фунта. Ральф все еще таращился на диковину, когда вернулся мистер Уэйт с трепещущим в руках листком.


— А, ты здесь. Вот это плюс инструкция по выращиванию — и это все, что я знаю.


Ральф взял у него письмо, отпечатанное на машинке. Сверху стояло:


«Слоуитт и К0».


Пониже было добавлено мелким шрифтом: «Агенты Экпериментал-Гроуэрз Компани».


— Дорогой сэр,— прочел он,— в ходе нашей экспериментальной работы мы преуспели в выведении нового сорта овощей. Мы весьма и весьма надеемся, что это крайне плодоносное растение успешно приспособится к величайшему разнообразию климатических условий. Настолько, насколько мы оказались в силах воссоздать различные условия в наших лабораториях, результаты не оставляют желать лучшего, и мы чувствуем, что настало время приступить к испытанию растения в условиях реального климата, с которыми ему предстоит столкнуться. Наши агенты в соответствии с данными им инструкциями повсюду ищут людей, так или иначе заинтересованных в данном начинании. Они-то и предложили нам вашу кандидатуру, как неоднократного победителя многочисленных выставок сельхозпродукции, испытывающего к тому же живой интерес к научной стороне садоводства. Итак, мы с большим удовольствием просим вас согласиться нам помочь в испытании этого нового овоща.


Ральф прочел достаточно много, чтобы успеть утомиться и потерять нить.


— Все это просто прекрасно,— заметил он.— Но, черт возьми, чем же все-таки хороша эта штука? Она ведь небось полая. Ты ее уже пробовал на вес?


— Все в порядке. В инструкции по выращиванию, которую они прислали вместе с семенами, говорится, что чрезвычайная легкость плодов поначалу способна поразить огородника. Я так понял, что когда эта штука вырастет, она начнет уплотняться или твердеть. Хотя, признаю, выглядит она очень странно, и такими же чудными были семена.


Он пошарил у себя в кармане, отыскал какой-то предмет и положил себе на ладонь.


— Я сохранил это из любопытства. Видишь, они заключили его... Или, скорее, их — в нечто вроде капсулы. Инструкция предупреждает, что капсулу нельзя открывать ни при каких обстоятельствах.


— Тогда как же...


— А просто закапываешь все целиком и обильно поливаешь. Полагаю, капсула растворяется, и овощ начинает расти. Он определенно показывает отличную скорость роста. Ни за что не угадаешь, когда я эту штуковину посадил.


Он тронул шар носком туфли.


Ральф даже не стал пробовать угадать.


— Ну и когда же? — спросил он...


— Всего три дня тому назад,— с гордостью ответил отец.— Всего за каких-то три дня она достигла таких вот размеров! Конечно, я не берусь судить, сколько еще пройдет, прежде чем от нее будет польза, но все так хорошо началось...


Лекция, которую планировал мистер Уэйт, была прервана. Миссис Уэйт позвала мужа домой.


— Не говори об этом никому, мой мальчик. Я пообещал хранить тайну, пока овощ не созреет,— сказал старик, спеша через лужайку обратно к дому.


Ральф с удовольствием, отправился в гости. Позже он так и не смог вспомнить, результатом любопытства или рассеянности было то, что оставшаяся семенная капсула оказалась у него в кармане. Он знал только одно — ему повезло, что он ее не выбросил.


Дороти Форбс ожидала, что Ральф появится гораздо раньше. Ожидая его, она даже предавалась изобретению различных упреков, которые вполне может высказать дама, которой так пренебрегли. Это было приятным умственным упражнением. И даже чуть более того.


Но вместо того чтобы дать выход своему неудовольствию опозданием, она разгладила платье, движением головы отбросила за спину светлые волосы и предложила Ральфу пройти в сад на качели.


Качели имели такой успех, что прошло не менее получаса, прежде чем нечто в дальнем углу сада привлекло внимание Ральфа, заставив его выпрямиться и уставиться туда. Над верхушкой огуречного парника виднелся край знакомой желтой сферы.


— О Господи! — воскликнул он.


— Что? — спросила Дороти. Проследив его взгляд, она добавила.— О, это один из папиных секретов. Предполагается, что ты этого не должен видеть.


Нескольких секунд хватило, чтобы разрешить все сомнения. Овощ позади парника был абсолютно идентичен тому, который выращивал мистер Уэйт. Ну разве что, может, на несколько дюймов поменьше.


— Странное дело,— пробормотал Ральф. Дороти кивнула, хотя и не совсем правильно поняла его замечание.


— По-моему, это ужасно. Я уже и сама говорила папе: это наверняка очень вредная штука, но он надо мной только посмеялся. Я ее буквально ненавижу. Этот мерзкий, прямо ядовитый желтый оттенок...


— И он хранит это в тайне?


— Да. И ужасно ревнив на этот счет. Говорит, что эта бяка однажды сделает его знаменитым.


Ральф кивнул. Еще больше странностей. Он с минуту поразмыслил. Два человека, каждый из которых думает, будто он единственный в своем роде, выращивают один и тот же заведомо никчемный овощ.


— А не пройтись ли нам немного? — спросил он.


Дороти, несколько удивленная внезапной перемене предмета разговора, согласилась.


То была сумбурная, почти бесцельная прогулка. Однако она провела их по задворкам нескольких садов. И в целом они насчитали свыше двадцати странных желтых овощей.


2

Когда Ральф возвращался в Лондон, было очевидно, что очень скоро странные растения перестанут быть тайной. Они раздувались до громадных размеров со скоростью, которая делала никакую секретность просто невозможной. Уже два раздражительных джентльмена, считавших себя уникальными экспериментаторами, внезапно открыли, что они — соперники и принялись обмениваться чрезвычайно обидными замечаниями,


Пройдет совсем немного времени, и все двадцать, и еще множество других, пока не обнаруженных садоводов, прослышат об этом и выразят свое негодование. Таким образом, очередное письмо Дороти не удивило его.


«Когда наши с тобой отцы обнаружили, что являются соперниками,— писала девушка,— это уже само по себе было достаточно скверно. Но теперь, наверное, человек двадцать, а то и больше, рвут на себе волосы и грозят друг другу разными юридическими карами. И не только в Сент-Брайане. До нас доходят сообщения, что сотни садоводов, как в Корнуолле, так и в Западном Девоне, растят эту гадость. Наши уже тоже очень большие. Теперь они превышают четыре фута в диаметре и выглядят еще более зловеще, чем прежде. Я даже начинаю их немного бояться. Знаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Я как-то сказала папе, что дело тут нечисто и я уверена что, у нас в Англии такого отродясь не растили, а он только рассмеялся и ответил, что то же самое когда-то говорили и о картошке. Все равно, думаю, эти шары — скверная затея. Я слышала, что где-то около Ньюквея мальчишки сорвали один такой и сбросили на скалы, а он как взорвется! Я бы то же самое и с нашими сделала, да только мне и думать противно до них дотронуться...Бр-р-р-р...»


Начало письма вызвало у Ральфа легкую улыбку — он хорошо знал, каков темперамент у садоводов-любителей, и догадывался, что зрелище военных действий, будоражащих нынче общину, могло бы немало позабавить стороннего наблюдателя. Но он сделался серьезней, когда вспомнил недобрый вид этих растений, достигших в его приезд еще едва ли двух футов в диаметре. А теперь они увеличились аж до четырех...


Какой бы беспричинной ни была неприязнь к ним у Дороти, Ральф обнаружил, что способен понять девушку и посочувствовать ей. Правда, ощущение это слегка его беспокоило: он предпочитал, чтобы у нелюбви к чему-либо имелись разумные основания.


И все же дело это постепенно отошло для Ральфа на задний план, как вдруг несколько дней спустя ему встретилась заметка в самом низу газетной полосы:


«Из Ньюквея, знаменитого корнуэльского курорта, сообщают о нескольких случаях появившегося там заболевания, сбившего с толку местных врачей. Предполагается, что оно может быть вызвано неразумно продолжительным пребыванием на солнце любителей позагорать».


С минуту Ральф беспокойно соображал, когда же он недавно думал о Ньюквее, затем вспомнил, что как раз где-то там сбросили недавно со скалы желтый шар.


Следующее письмо Дороти информировало его, что состояние возбуждения распространилось по всей Западной Англии. Создавалось впечатление, что местные жители буквально раскололись из-за желтых шаров на две философские школы.


Садоводы и их друзья бурно защищали свое право выращивать на собственной земле все, что им вздумается, в то время как оппозиция без явных причин для подобного рода заявлений утверждала, что это растение, безусловно, вредное. Как полагала Дороти, они разделяли ее все растущую неприязнь к шарам. Несколько дней назад в Бодмине даже имело место нечто вроде бунта, по ходу которого три шара были расколоты.


Дочитав письмо, Ральф вернулся к газете и обнаружил там информацию, которая заставила его озабоченно наморщить лоб.


Оказывается, положение в Ньюквее становилось все более серьезным. Одна из жертв неизвестной болезни скончалась, прочие же пациенты находись в тяжелом состоянии.


Далее следовала информация, что та же таинственная болезнь обнаружена в Бодмине, причем выражалась уверенность, что в последнем случае ее уже никак не припишешь любви позагорать.


Ральф задумчиво вынул из кармана отцовскую семенную капсулу и воззрился на нее.


«Возможно, я и дурак. Не исключено, что это просто совпадение. Но это стоит проверить»,— сказал он сам себе.


Прежде чем заглянуть к себе в кабинет, он позвонил в лабораторию приятеля, который работал в биохимическом отделе «Амальгамэйтед Кемикэлз Лимитед».


Прошло два дня, прежде чем он услышал о результатах исследования капсулы. Биохимик Арнольд Джордан вошел в его кабинет как раз, когда он заканчивал работу.


— Ну как, ты ее раскусил? — спросил Ральф. Арнольд кивнул.


— Да, раскусил. И не уверен, то ли я должен угостить тебя обедом за то, что ты мне ее подсунул, то ли с тебя причитается за то, что доставил мне так дьявольски много работы. В целом же я склоняюсь к последнему.


— Отлично. Ты выглядишь так, как будто немного доброй пищи тебе совсем бы не повредило. Идем.


Только в самом конце обеда, уже за кофе и сигаретами, Арнольд согласился изложить свое заключение, причем начал с претензий:


— Думаю, старина, ты бы мог меня и получше предупредить насчет этого зловредного образчика, который принес.


— Ну я же тебе сказал, что, по моему мнению это какая-то весьма пакостная штука,— заметил Ральф.— В конце концов, причина, по которой я ее тебе принес именно в том, что я о ней почти ничего не знаю.


— И где же ты ее, если не секрет, раздобыл? — с любопытством спросил Арнольд.


Когда Ральф все объяснил, его манеры утратили обычное легкое добродушие, лицо сделалось серьезным.


— Боже мой! Так ты хочешь сказать, что эту дрянь выращивают? Зачем?


— Для еды. А зачем еще выращивают овощи.


— Но ведь это же — грибы.


— Я тоже подумал, что очень на то похоже, но существует немало съедобных грибов, которые нужно только правильно приготовить.


Несколько секунд Арнольд был не в состоянии ответить. Он, казалось, и не слышал последней фразу приятеля, лишь упорно смотрел в одну точку. Когда он наконец очнулся, выражение его лица напугало Ральфа.


— Ты что-нибудь знаешь о грибах?


— Нет,— тут же ответил Ральф.


— Тогда постараюсь быть кратким, но попробую объяснить тебе, что это такое. Прежде всего, существует два типа грибов. Гриб — это либо сапрофит, который живет за счет разлагающихся тканей, либо же он паразит, и в таком случае существует за счет живых тканей. Насколько известно, сапрофиты — ну ты их довольно много пробовал в свое время — это и лесные грибы, и плесень на сыре рокфор, и сотня других разновидностей. Ну а паразиты не столь многочисленны. Например, вид, который чаще всего поражает людей,— так называемый стригущий лишай. Ну, а тот особый образчик мерзости, который ты мне столь любезно вручил — ни то и ни другое. Или, скорее, и то, и другое. То есть можно сказать, что он в равной степени благоденствует и на мертвой, и на живой ткани. Чувствуешь, куда я клоню?


Ральф начал догадываться.


— Эта штука,— продолжал Арнольд,— не просто паразит, но притом еще и самый зловредный из всех известных. Все растения, о которых ты мне рассказывал, надо срезать, ликвидировать и уничтожить, пока они не созрели. Если позволить лопнуть хоть одному, если рассеются споры...— и он выразительно распростер руки.


Ральф нервно оглядел его:


— А ты уверен?


Арнольд кивнул.


— Насчет опасности я убежден абсолютно. Что же до самого растения, то я весьма озадачен. Очевидно, споры были заключены в растворимую капсулу, чтобы их можно было безопасно посадить и взрастить. Если твоя информация верна, все это, похоже, организовывалось со злым умыслом и в широком масштабе. Эти споры не просто случайно рассеяли и вырастили наудачу, нет, были предприняты широкие меры, чтобы побудить людей культивировать этот гриб, в результате чего однажды повсюду разлетятся миллионы спор,— он сделал паузу и добавил: — Наша задача — попытаться это остановить, старина. Кто-то должен вмешаться, или да поможет Бог тысячам несчастных.


Ральф молчал. Он вспомнил таинственную эпидемию в Ньюквее и подобную же вспышку в Бодмине. Он снова представил себе слизистый желтый шар в отцовском саду, и, когда он взглянул на приятеля, лицо его снова побледнело.


— Мы опоздали,— сказал он.— Уже началось.


3

— Чепуха! — подчеркнуто резко сказал майор Форбс.— Чепуха и вздор! Вам бы следовало все получше разузнать, молодой человек, а не являться ко мне со всякими старушечьими байками.


Ральф оставил попытки переубедить старика. Накануне вечером, после разговора с Арнольдом, он сел на ближайший поезд, направляющийся на Запад, и провел в дороге всю ночь. Нельзя было терять ни секунды. Насколько он знал, огромные шары могли лопнуть сами собой в любой час, не говоря уже об опасности, что один из них обо что-то случайно ударится, и споры разлетятся по окрестностям.


Ральф примчался в Сент-Брайан усталый и обеспокоенный, но оба старика — отец Дороти и его собственный — выслушали его рассказ с полнейшим недоверием. Тщетно он приводил в качестве доказательства случаи заболевания и пересказывал им услышанное от Арнольда. Никакого проку. Каждый из сельских джентльменов про себя решил, что это какая-то хитрая уловка садоводов-соперников, желающих устранить его с пути. А если это и гриб, какой стоящий мужчина способен испугаться каких-то там лопающихся шаров, пусть даже и необычайно больших.


— Нет,— твердо повторил майор Форбс.— Ты говоришь, что твоя мать и моя дочь хотят уехать. Ничуть не сомневаюсь. Женщины всегда рады рвануть в Лондон не из-за одного, так из-за другого. Возьми их с собой, им полезно сменить обстановку, но не пудри мне мозги.


Подобную же беседу он имел и со своим отцом. Миссис Уэйт попыталась умерить раздражение мужа.


— Ладно, не беспокой больше отца, дорогой. Ты должен понять, что он ничего и слушать не желает. Я бы и сама с удовольствием отправилась на недельку в Лондон, но я ему ничем таким не докучаю. В любом случае, мне скоро надо туда съездить, чтобы кое-что купить.


— Ты просто не понимаешь, мамочка. Это и вправду серьезно. Штука, которую растит отец,— чистый яд.


Миссис Уэйт была явно малость огорчена.


— Ты так и вправду думаешь, дорогой? Я хочу сказать, что это так неправдоподобно и люди, которые нам их прислали, так не думали. Они определенно сообщили, что это — овощи.


— А не все ли равно, что они сообщили? Поверь мне или, скорее, Арнольду как специалисту — эти штуки смертоносны, их надо уничтожить.


— Вот как!? — вмешался мистер Уэйт.— Уничтожить? Хотел бы я посмотреть на того, кто попытается уничтожить мои образцы! Уж я бы ему показал! Слава Богу, в этой стране еще существует закон.


— Ты ведь пообещаешь мне, правда, Джон, хотя бы не есть этого, пока я не вернусь? — сказала миссис Уэйт, как будто ее присутствие должно было нейтрализовать ядовитые свойства растения.


Муж с неохотой уступил ей.


— Хорошо,— довольно грубо сказал он.— Уж это-то я тебе обещаю. Хотя я по-прежнему считаю, что кто-то нас попросту пугает.


— Ну, если ты мне не веришь, заставить я тебя, конечно, не могу,— сказал Ральф.— Но я тебя умоляю...— и он снова в подробностях изложил предупреждение Арнольда, но преуспел только в том, что атмосфера снова накалилась.


Наконец он повернулся к миссис Уэйт.


— Мы только зря тратим время. Лучше пойди упакуй свои вещи, мамочка, и будь готова ехать.


— Прямо сейчас, дорогой?


— Да. Немедленно.


— О, но я, возможно, не смогу быть готова раньше завтрашнего дня. У меня еще куча незаконченных дел.


Ральф снова отправился к Дороти.


— Придется подождать до завтра,— сообщил он.— Никак не могу заставить их поверить, что малейшее промедление опасно.


— Ну, на день раньше, на день позже — невелика разница,— предположила Дороти.


— Возможно, как раз велика. Я хочу забрать отсюда вас обеих как можно скорее. В любой момент может оказаться слишком поздно.


— Завтра в это время нас здесь уже не будет. А теперь давай поговорим о кое о чем другом.


— Я не могу думать ни о чем другом. Ведь я-то слышал, как Арнольд об этом рассуждает, а ты нет. Давай-ка выйдем и еще раз взглянем на эту гадость.


— Привет,— сказал Арнольд, входя в кабинет Ральфа.


— Где тебя дьявол носил последние два дня?


— В Корнуолле. Пытался увезти оттуда своих.


— И как — удалось?


— Дороти и мама — здесь, со мной. А вот отцы наши не дрогнули. До чего же упрямые козлы! А что у тебя?


Арнольд проигнорировал вопрос.


— Ты сделал все, что смог?


— Конечно, все. Разве что — не похитил старых олухов.


Арнольд выглядел озабоченным.



[Продолжение в комментариях]

Автор: Джон Уиндем

Показать полностью

Новогодняя ночь [Продолжение в комментарии]

Мне снова снился тот сон. Панельный дом, из которого я переехал двадцать лет назад, квартира, в которой я родился и рос. В очередной раз я выходил из жилища, ставшего мне чужим и незнакомым, в пыльный и темный подъезд и бродил, в попытках найти выход из этого места. Лифт, как и во время всех предыдущих снов, либо отсутствовал вообще – была только бездонная шахта из черного, как гуталин, кирпича приглашавшая подойти поближе к краю пропасти, что бы максимально быстро и комфортно прервать сновидение, либо же лифт был, но был условным: привычных кнопок, стенок и кабины не существовало. Присутствовала какая-то условная конструкция, из ржавых труб и решетки, висящая на тонком тросе, словно маятник в настенных часах. Совершать спуск или подъем на этом устройстве - даже во сне казалось глупой затеей.


Конечно же, были лестничные проемы. Те самые, что снились и многим другим: то ведущие в никуда, то разрушенные на половине пути, то соединенные друг с другом абсолютно непостижимым образом: спускаясь, можно было подняться и наоборот.


Бродить по этому месту можно было сколь угодно долго, но все равно, рано или поздно, одному только Богу известным маршрутом, я выходил к двери, что вела на улицу.


Снег. Бесконечный, тяжелый, падающий с неба, скапливающийся в огромные сугробы. Ночь. Темная, безлюдная, не живая. Одинокие фонари, своим существованием и тусклым светом, дающие надежду, что ты не один в этом месте. Но это обманчивое чувство. Ни одной живой души. Ни единого человека, в какую сторону ты бы ни шел.


Каждый раз, просыпаясь, я осознаю всю символичность этих снов: я заперт в клетке, зациклен в себе самом. Сколько не пытайся выбраться – свобода останется всего лишь иллюзией. Если ты не видишь стен и преград вокруг себя – это еще не значит, что их нет. Или, возможно, они находятся не снаружи, а внутри…


-Блять… - было первое слово, произнесенное мной в новом году. Голова раскалывалась. После каждого удара сердца маленький злобный гном вбивал миниатюрной кувалдой огромный тупой гвоздь прямо мне в висок.


Жутко хотелось пить. Язык распух и, не помещаясь во рту, царапался о зубы.


Глаза с трудом поворачивались в глазницах, будто бы были мне не по размеру. Свет от лампы внутри холодильника, казалось, минуя все преграды, попадал прямиком в мозг, выжигая последние сохранившиеся нейронные связи.


Банка пива уже была открыта и частично выпита. Жадными глотками я полностью осушил ее и поставил обратно в ледяные недра холодильника.


Грузно опустившись в кресло, я оглядел место празднования мной нового года: стол, где посреди пролитой водки, пепла и распухших от влаги хлебных крошек, стояла тарелка с заветревшимся оливье, на четверть полная бутылка водки, одна грязная рюмка и маленькая жестяная банка, где с присохшими ко дну икринками соседствовал с десяток сигаретных окурков.


Пятый час утра. Люди за окном уже вдоволь нагулялись. Небо, обстрелянное фейерверками, было затянуто плотными облаками, не пропускавшими даже тусклого лунного света.


Я включил телевизор. Просто, ради шума. Этот ящик с дерьмом уже давно не создавал никакого праздничного настроения. Тупые шутки разряженных в нелепые клоунские наряды звезд ТВ и, прости Господи, эстрады, не то что вызывали недоумение – наоборот, после дружного смеха этих петухов над очередным безвкусным каламбуром, создавалось впечатление, что смеются они над тобой, над зрителем. Бухают свое дорогое шампанское, стреляют из хлопушек серпантином друг другу в отвратительные, перекаченные ботексом, ебальники, поют песни, где даже сраного текста всего одна строчка. Видимо, чтобы запоминалось легче. Отвратительное зрелище. В обычные-то дни по телевизору редко найдешь хоть какую-то, мало-мальски адекватную передачу, а в новый год все эти упыри словно выползают из всех щелей, из небытия, что бы смеяться тебе в лицо, питаться твоим счастьем, подмазаться к семейному очагу. Мол, смотрите, ребята, я такой же как и вы, тоже радуюсь, пью алкоголь и веселюсь. Вместе с тобой, твоими детьми и родителями!


Хрен вам.


Трясущимися руками я листал каналы один за другим, до тех пор, пока на задворках кабельного ада не нашел канал, транслировавший в новогоднюю ночь один из тех старых, черно-белых американских фильмов про Рождество. Я точно помнил, что видел его, когда-то давно.


Как же этот черно-белый снег, зернистый, от оцифрованной пленки, падавший лет шестьдесят тому назад, похож на тот, из моих снов…


Злой гном, до этого успешно забивавший гвозди мне в висок, с каждой минутой все ленивей и ленивей махал своей ржавой кувалдой. Боль стихала.


Я закурил. Сигарета прилипала к пересохшим губам, отдирала растрескавшуюся плоть вновь и вновь, когда я доставал ее со рта, что бы стряхнуть пепел в банку. Жалкое зрелище. Вот он: мой персональный рай, с алкоголем, свободой от работы и волей делать все, что мне вздумается. И он же – мой личный ад. С одиночеством, ленью и полным отсутствием желания делать хоть что-то, что не подразумевает под собой лежание на кровати и употребление спиртного в неограниченном количестве.


На экране – милая сцена. Парень продал свои карманные часы, что бы купить девушке на Рождество гребешок для волос, девушка же, продала в парикмахерскую свои волосы, что бы купить парню цепочку для часов. Счастливые. Слезы, смех. Трогательно.


Жаль в жизни все немного иначе: «самопожертвование» - слово, которое, кажется, скоро станет архаизмом и сохраниться, разве что, в толстенных библиотечных словарях, таких же старых, как никому не нужные библиотеки. Все сидят друг у друга на шее, сжирают заживо, выезжают по головам, играют чувствами, лезут в доверие и предают. Предательство… Худший из грехов, если верить Данте.


Фото в рамочке на стене. Пыльное и выцветшее. На нем я и моя бывшая жена с малюткой дочкой. Сколько прошло лет? Десять? Больше…


Отсутствие эмпатии. Раньше этой фразой описывалось психическое отклонение, теперь же, сострадание к другим, даже своим близким – это скорее вредное качество. Плохая черта, мешающая строить успешные карьеры и счастливые семейные отношения.


-Блять! – Второе, сказанное в новом году слово, точь-в-точь повторяло первое. Резкий и громкий стук в дверь был для меня полной неожиданностью, заставив чуть ли не на метр подскочить в кресле.


Я никого не ждал. Стук не прекращался, более того, к нему добавился приглушенный женский крик.


Собравшись с мыслями, я встал и направился к входной двери и открыл ее. Да, конечно, за ней мог быть кто угодно: спятивший от алкоголя сосед-чеченец с ножом, пьяная молодежь или просто незадачливый вор – но, что мне терять? Страха не было. Как не было и никаких злодеев. Вместо этого, чуть ли не сбив меня с ног, в квартиру залетела девушка. Почти не обратив на меня никакого внимания, она тут же захлопнула входную дверь, дрожащими руками заперев ее на замок. Только после этого она стала оглядываться по сторонам и пытаться понять, где же она оказалась.


Конечно, гостей у меня не было уже лет пять, и вид моего жилища мог служить хорошей декорацией к фильму ужасов, или какому-нибудь ток-шоу, где показывают засраную в хлам квартиру и живущих в ней детей, ползающих в собственном дерьме, которых потом забирают органы опеки. Жаль, но меня отсюда при всем желании уже никто не заберет…


С дерьмом, я, конечно, преувеличивал, но правда не так уж была далека от этого сравнения. Обои на стенах тут и там прогнили и свисали грязными гроздьями, пол, липкий и покрытый сигаретным пеплом, мусор и крошки – что ж, в тот момент мне даже стало несколько стыдно, что кто-то незнакомый увидел ту помойку, в которую я методично превращал квартиру последние годы.


Однако, казалось, девушку совсем не волновал внешний вид помещения, в котором она оказалась. Медленно, закрыв лицо руками, прижавшись спиной к двери, она не устояв на ногах сползла на пол и громко, взахлеб, разрыдалась.


Что сказать? Я растерялся. Это было неожиданно, странно и даже пугающе. Первая картина, возникшая в моей голове – насильник. Или даже несколько? Девчонку затащили в подъезд и пытались над ней поглумиться. Или может она сама пришла на одну из тех молодежных вечеринок, а потом что-то пошло не так? Конечно, когда ты пьешь с людьми, многих из которых видишь в первый раз, нужно быть готовым к любой херне.


Но все же, если был насильник, значит, он продолжал искать ее в подъезде, и лучшим решением было выйти и разобраться с ним!


Но, как только я попробовал потянуться к дверной ручки и открыть замок, девушка, как ошпаренная, вскочила с пола и вцепилась мне в руку.


-Нет! Нет! Прошу тебя, не открывай дверь, только не открывай ее! Они пришли за мной!


-Так, погоди, - от ее звонкого голоса ко мне начала возвращаться головная боль – помедленнее. Кто ты такая, как тебя зовут и кто, мать твою за тобой пришел?


-Пожалуйста, пожалуйста… только не открывайте дверь, я вас умолю, не надо..


-Хорошо-хорошо… Пошли на кухню, расскажешь мне, что случилось. – Я взял ее за руку и повел на кухню.


Следы женских сапог, словно пунктирный путь на карте сокровищ, волнистой линией вели от входной двери до скромного кухонного табурета, на который я усадил свою неожиданную гостью.


Достав из шкафа еще одну рюмку, по чистоте не отличавшуюся от стоящей на столе, я ополоснул ее водой из крана и заполнил до краев водкой.


-На, выпей, - я протянул рюмку девушке. Она, не долго думая, взяла ее и залпом опрокинула в себя. – Ну, теперь рассказывай, что с тобой случилось? – Я взял свою рюмку, вытряхнул на пол пепел из нее, и так же, доверху залил водкой и выпил.


-Они нашли меня, все-таки нашли… я пряталась сколько могла, с самого детства…


-Так, погоди. Кто? Кто тебя нашел? Да и вообще, тебя зовут-то как?


-С-света меня зовут…


Я молча потянулся за бутылкой. Водки оставалось совсем немного. Отвернув крышку, я выпил остатки из горла и пошел к холодильнику, где в морозилке своего часа ждала еще непочатая бутыль алкоголя.


-Холодненькая… - Заметил я, наливая Светлане очередную рюмку. – Ну, давай, не спеши, времени у меня все равно полно, я готов слушать столько, сколько нужно. Девушка выпила, у нее порозовели щечки, и руки, кажется, стали трястись меньше. На вид ей было не больше тридцати, чистая и, кажется, крайне дорогая одежда говорила о том, что я точно не приютил к себе какую-то сумасшедшую бездомную.


-Я представилась, а как зовут вас?


-Можно на ты. Костя я. Еще налить?


Света кивнула.


Обтерев лицо рукавом из меха какого-то животного она рыбьими, безжизненными глазами посмотрела на меня. Не смотря на всю абсурдность ситуации, мне резко стало не по себе.


-Хорошо. Ты хочешь знать? Я никому этого не говорила… - Я подлил ей водки в рюмку. Светлана, даже не посмотрев, выпила алкоголь до дна. - Началось все в далеком детстве…


∗ ∗ ∗


Елка. Зеленая, пахнущая хвоей. Шарики – разноцветные, стеклянные, отражающие в полумраке комнаты свет электрических гирлянд. Запах жаренной курицы из духовки.


Из пухлого телевизора, на котором стояла ваза с конфетами, на все помещение разносилась музыка. Пели про пять минут, снежинки, монтажников-высотников и баранку, за которую нужно крепче держаться шоферу.


Света, на тот момент шестилетняя девочка, с упоением смотрела «Старые песни о главном» на канале ОРТ. Нет, она совсем не понимала, что происходит на экране и совсем не следила за сюжетной линией, просто ее завораживали все эти новогодние декорации, улыбающиеся люди создавали безмятежное настроение.


Родители суетились по дому. Отец, хитро подмигивая, подходил к серванту и, оглядываясь, боясь, что заметит мама, потихоньку, маленькими глоточками, отхлебывал из бутылки с надписью «Коньяк». Света, конечно же, даже не думала о том, чтобы сдать своего отца.


До нового года оставалось всего три часа. Ожидание подарков и праздника казалось томительным. С минуты на минуту должны были прийти гости: тетя Наташа, дядя Юра и их маленький ребенок, которому на тот момент было всего три года – Максимка, за которым предлагалось следить Светлане.


Взрослые уже доставали настольную игру «Миллионер». Большущая коробка, с разноцветными фишками-конусами (немного погрызенными сверху одной непослушной девочкой) и с кучей ненастоящих денег, трогать которые Свете строго-настрого запрещалось.


На самом деле, маленькой девочке было глубоко плевать, чем там всю ночь будут заниматься ее родители в компании тети и дяди. Самое главное – уже скоро придет Дедушка Мороз и, за заученный заранее стишок про елочку, которая родилась в лесу, подарит ей огромный, во весь ее рост, подарок. Может быть, это будет кукла «Барби», которая есть у нескольких ее подружек. А может быть, новый домик и чайный сервис для других ее игрушек – в любом случае, сегодняшнюю ночь, когда можно не спать сколь угодно долго, она готова была провести в компании новой, и, абсолютно точно, красивой игрушки!


Пришли родственники. Холодные с мороза, обнимались, не снимая верхней одежды. Ледяными руками трепали Свету за щеку, гладили по волосам. Дядя Юра, хитро подмигивая, вручил ребенку коробку шоколадных конфет, а отцу передал бренчащий пакет, который тот моментально унес на кухню. Тетя Наташа, раздевшись, и услышав из зала напевы знакомой песни, тут же пустилась в пляс, и, смеясь, взяла за руку маму. Уже через мгновение они обе танцевали.


Максимка, как это было свойственно маленьким детям, практически с порога, как только с него сняли огромные пуховые штаны, издававшие неимоверно противный звук при ходьбе (Вьщ-вьщ), полез к разложенным на полу игрушкам Светы. Кукольное чаепитие было нарушено. Трехлетний ребенок с ходу перевернул миниатюрный столик, раскидав расставленный на нем пластиковый чайный сервиз и уже через мгновение, схватив первую попавшуюся ему под руку куклу, попытался снять с нее платье и оторвать голову.


На плачь Светы тут же сбежались родители. Максимка, конечно, получил по заднице, но девочка не прекращала рыдать: из сервиза куда-то пропала чашечка. Поиски были не долгими: потерю удалось быстро обнаружить под креслом, после чего слезы и сопли прекратились и праздничный статус-кво был восстановлен. Что бы не допустить повторной попытки испортить праздник взрослым, детей отвели за стол, усадили вместе со всеми, наложили еду в тарелки и налили детского шампанского. Света, конечно, была не против выпить этот напиток, но, честно говоря, предпочла бы ему растворимый напиток «Зуко», пакетики которого были припрятаны родителями на верхней полке кухонной тумбы.


Несколько минут оставалось до нового года. Стук в дверь. Родители открывают дверь, девочка в снова и снова повторяла про себя давным-давно выученный стих. Дед Мороз выглядел как настоящий. С посохом, в шапке-ушанке и красном костюме, украшенном снежинками.


Холод. Он разносился не от двери. И не был похож на тот, который происходил от гостей, которые только что пришли с мороза. Света своими глазами видела, как покрывались корочками льда напитки в фужерах, как на окнах образовывался узор из снежинок и льда.


Взрослые как будто не замечали того, что происходило вокруг: приглашали Деда Мороза выпить водки и посидеть за праздничным столом.


Но мороз никуда не исчезал. Родители, с паром изо рта спорили друг с другом о каких-то глупых и совсем неважных вещах: о цифрах, выпавших на костях и о количестве ходов на миниатюрном игровом поле. Дед же, отказываясь от всех предложенных ему благ в первую очередь позвал к себе маленького Максимку. Тот сел к нему на колени и тупым, отсутствующим взглядом посмотрел на взрослых в поисках подсказок. Ему было неуютно.


-Ну, сынок – Басом, отражающимся от стен, заставлявшим вибрировать люстру на потолке заговорил Дед, - расскажи мне стишок.


Максим молчал. Родители не обращали на него внимания, занимаясь своими делами: на кубиках у дяди Юры выпал дубль, он бросил кости во второй раз и, раздосадовано, поставил свою фишку на игровое поле с надписью «тюрьма».


Максим молчал. Дед Мороз смотрел на него.


-Хорошо, мальчик. Сегодня ты не получишь подарка. Но, возможно, ты станешь хорошим подарком для кого-то другого. – С этими словами он взял маленького мальчика за шкирку. Без труда, как будто ребенок весил не больше, чем конфетный фантик, Дед сунул его в мешок. Максим практически не сопротивлялся. Свете, на какое-то мгновение показалось, что после прикосновения Деда Мороза ребенок покрылся корочкой льда и замер, словно пластилиновая фигурка, которую засунули в морозильную камеру на несколько часов.


Родители вообще не обратили на этот момент никакого внимания. Их заботило, что кто-то обанкротился в игре и пытался выкрутиться из ситуации, предлагая остальным игрокам купить свои карты предприятий.


Света была ошарашена таким исходом. Ища по сторонам поддержи взрослых, она пятилась от незваного гостя.


-Ты – дед Мороз обратился к девочке. От его голоса с потолка посыпалась побелка – А ну-ка, иди сюда. – Жестом он позвал присесть ее к себе на колени. Света, нехотя, подчинилась. Взрослым не было никакого дела до того, что происходит с детьми. Они веселились, выпивали, и продолжали играть в свою дурацкую настольную игру.


Девочка медленно, будто пробираясь через зыбучие пески, подошла к незнакомцу. Присев на колени, она ощутила дикий холод, такой, как будто все ее тело поместили в морозильную камеру.


В тот момент она могла сполна рассмотреть Деда Мороза. Снежинки на красном плаще уже не казались сделанными из пластмассы, наоборот, чем ближе Света рассматривала их, тем больше они походили на настоящие.


Больше всего она запомнила глаза. Как будто кто-то взял два кусочка льда и сжал их в своих ладошках. Лед таял, и вода, скатываясь между морщин старческого лица, исчезала в густой белой бороде. Зрачков не было совсем.


Девочка в тот момент готова была разрыдаться, но только сцена случившегося с Максимкой несчастья удерживала ее от необдуманных действий.


-Ну, дорогая, моя, рассказывай стишок – сказал дед мороз. По щекам его текли слезы, стеклянные глаза смотрели в никуда. Взрослые веселились, открывая очередную бутылку шампанского.


БУХ!


Света с трудом сдерживала панику. Трясущимися губами она начала рассказывать заученное:


В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла.

Зимой и летом стройная, зелёная была.

Метель ей пела песенку: Спи, ёлочка, бай-бай!

Мороз снежком укутывал: Смотри, не замерзай!

Трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал.

Порою волк, сердитый волк, рысцою пробегал.


Ч-ч-чу!... Света смахнула скатившуюся слезу, удивившись, что та, буквально за мгновение, превратилась в лед.


Снег по лесу частому под полозом скрипит.

Лошадка мохноногая торопится, бежит.

Везёт лошадка дровенки, на дровнях - мужичок

Срубил он нашу ёлочку под самый корешок.

В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла.

И много, много радости детишкам принесла.

И много, много радости детишкам принесла.


Дед Мороз с хрустом, похожим на тот, с каким нога ступает в только что выпавший снег, развернул голову в сторону девочки. Глаза, которые до этого момента бессмысленно блуждали в глазницах, тая и образовывая целую реку слез, на мгновенье остановились.


-Молодец, - Сказал он, - Ты не трусиха, в отличие от малого. За это, я дам тебе прекрасный подарок. – С этими словами он залез рукой в свой мешок. Недолго поковырявшись в нем, дед извлек наружу небольшую, украшенную бантиком коробку. – Держи – С этими словами Мороз протянул девочке подарок. Слезы из ледяных глаз пропитали бороду до такой степени, что небольшим ручьем скатывались на красный плащ, и, не успевая впитываться в ткань, скользили вниз, к ногам Светы, от чего ее колготы с каждой секундой становились все мокрее и мокрее.


-С-спасибо…- Промямлила девочка, дрожащими руками принимая подарок.


-Это не простой подарок, - Сказал Дед Мороз, приблизившись вплотную к девочке.


Светочка готова была разрыдаться, убежать, спрятаться в самый дальний угол, но страх за своих родных не давал ей сделать этого. Последние продолжали игнорировать незваного гостя. Мама танцевала с дядей Юрой, а тетя Наташа с отцом куда-то ушли и не появлялись в поле зрения уже довольно давно. Девочка смотрела в глаза существа, того, кто явился на их праздник. Два ледяных овала вращались в глазницах независимо друг от друга. Один влево, другой – вправо. Вода. Вода скатывалась, брызгала на несколько сантиметров в сторону, в те моменты, когда один из глаз совершал резкое движение в какую-то, одному ему известную сторону.


Света молчала. Холод, стоящий в квартире, кажется, был заметен только ей. Пар шел изо рта, тело дрожало, бесцветные, крошечные волосики на ее руках покрылись инеем. Дед Мороз, склонившись над ней, заливая тело девочки водой, стекающей с лица, и приносящей последней ощутимый дискомфорт, шептал: -Этот подарок, он волшебный, девочка. Этот подарок исполнит твои любые желания…Ровно три, девочка. Каждый раз, открывая его, и загадав что-то, ты будешь получать желаемое, и получать сразу. Но как только ты загадаешь третье желание – оно исполнится, и я заберу тебя. Я засуну тебя в свой мешок, - в этот момент Дед наклонился настолько близко, что бородой задевал девочке шею. Он шептал Свете прямо в ухо, касаясь ледяными губами мочки. -Ты станешь хорошим подарком для кого-то другого. Для того, кто хорошо себя вел.


Девочка сидела неподвижно, ожидая, когда закончится этот кошмар. Дед Мороз встал, стряхнул на пол рукой с лица и бороды воду, набежавшую из глаз за то время, что он был в тепле, и двинулся к выходу из дома. Легко, почти без усилий, закинул мешок себе на спину. Дед Мороз вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Разноцветные лампы гирлянд мигали в такт музыке. Мама прижалась лицом к дяде Юре, и, кажется, готова была его поцеловать. Сделав пару вдохов и выдохов Света расплакалась. Она ревела так, как никогда до, и никогда после. Мама, находящаяся ближе всего, первой прибежала успокаивать ребенка. Буквально через минуту, запинаясь о ровный пол, прибежал отец. Про Максима никто и никогда больше не вспоминал.


∗ ∗ ∗

-Ну, допустим… -Послушав рассказ Светы ответил я. Сигаретный дым заполнил плохо освещенную кухню.


Света сидела напротив меня, трясущимися руками держа в руках наполовину пустую рюмку водки.


-Как ты поступила со своими желаниями? – Не то что бы я сильно верил историю девушки, но искреннее любопытство толкало меня задать этот вопрос.


-Все очень просто: когда у моего отца обнаружили рак – я попросила ему жизни. Открыв коробку с подарком, я обнаружила только пустоту и пыль. В тот день я рыдала как дура, считала, что всю жизнь хранила у себя какую-то бесполезную хуйню. А история – тупая выдумка из детства, в которую я, за каким-то хером, поверила.0 Но, спустя время, отец действительно вылечился..


Я молча налил ей очередную рюмку. Девушка выпила.


-После этого я пожелала денег. Открыла снова эту пустую коробку. Ну, мы с мужем много не зарабатывали, а детей как-то надо было кормить. Я работала воспитателем, а муж – на стройке. И знаешь, Костя, буквально через день на нас свалилось наследство. Через неделю – повышения на работе, а через месяц – мы выиграли круглую сумму в лотерею…


Я выпил рюмку, посмотрев на старую семейную фотографию. Все так просто? Деньги и здоровье для родных? Да, наверное, я бы и сам так поступил.


-А после этого… господи… прошло десять лет! Десять! Сука, десять лет, мы жили спокойно! И сегодня…Сегодня… – лицо Светы наполнилось слезами – Мой ребенок… Мой ребенок нашел… - Она расплакалась.


Я ощутил холод. Бутылка водки, которую я достал из морозилки пол часа назад, покрылась инеем.


-Он просто искал свой подарок… Ну, знаешь, как все дети… как все чертовы дети…Ты же тоже хотел узнать, что тебе подарят на новый год, Кость?


Я молчал. Не понимая, насколько серьезная драма происходит прямо перед моим носом, я обращал внимание на другие вещи: зажигалка плевалась искрами, но никак не хотела гореть, а очертания бывшей жены и ребенка на фотографии стали практически неузнаваемыми, как будто стекло запотело изнутри.


[Продолжение в комментарии]

Автор - Alex Skott

Показать полностью

Сега МегаДрайв [Продолжение в комментарии]

— Мам, у меня температура, — сказал Максим. Его круглое и мягкое лицо выражало страдание, а тонкий, не начавший ещё ломаться, голос дрожал. Мальчик закашлял.


Алёна потрогала красный лоб сына.


— Максик, в следующий раз, когда захочешь поднять себе температуру, придумай что-нибудь другое. Я вижу, что ты натёр себе лоб.


Максим горестно вздохнул. Стоило хотя бы попробовать. На дворе было 1 сентября 1995 года, и прямо на глазах 12-летнего Максима Тужилина сбывался его худший кошмар. Его ждала новая школа и новый класс. Толстого мальчика передёрнуло от страха. Он стоял в прихожей. На его плечах висел новый рюкзак, а в ладони был зажат букет цветов.


— Всё, Максим, беги в школу. Всё будет хорошо. Не ты первый, не ты последний, — успокаивающе сказала мать, погладив сына по короткостриженной голове. Про себя она не была так спокойна: три месяца назад муж уволился из Научно-исследовательского института, и им пришлось перебраться из Академгородка близ Новосибирска в Подмосковье, в город Электрокабель. Поближе к отцу Алёны, обещавшему устроить её Николая в свою фирму по продаже компьютеров. Ей здесь совсем не нравилось, и она страшно переживала за сына.


Максим ещё раз вздохнул, искоса посмотрев на маму (может, передумает?), и отправился на торжественную линейку. В желудке его будто бы поселилась холодная и склизкая лягушка, а ноги были ватными. Он спустился на лифте и пошёл вниз по улице, усыпанной первой осенней листвой. Похолодание в том году началось рано. Несмотря на не по-утреннему яркое солнце, было стыло и неуютно.


Обгоняя Максима, в сторону школы пронеслись двое старшеклассников такого разбойничьего вида, что мальчику совсем поплохело. В Новосибирске он учился в школе при папином НИИ, и его одноклассники были детьми старших научных сотрудников и институтских инженеров-технологов. Здесь же его ждала простая подмосковная школа. И, судя по впечатлениям, которые получила семья Тужилиных от двух месяцев проживания в Электрокабеле, жизнь в этом городишке была жёсткой и совсем непохожей на ту, что они знали раньше. Подмосковье приняло на себя всю тяжесть постперестроечной депрессии. Серость, нищета и безысходность владели Электрокабелем. Наркомания и насилие внезапно стали обыденностью, и частенько у ларьков, что окружали железнодорожную станцию, находили мёртвые тела. Уверенными в новой реальности чувствовали себя лишь плотные молодые люди в кожаных куртках и спортивных штанах, разъезжавшие на подержанных иномарках. Это была их охотничья эпоха, и они старались брать от жизни максимум возможного.


На школьной спортивной площадке царил обычный для 1 сентября праздничный хаос. Продираясь сквозь ряды одетых, кто во что горазд, детей и стараясь не помять цветы, Максим еле нашёл свой класс. Рядом с табличкой «7Б» он увидел группу подростков, над которыми возвышалась грузная и немолодая женщина. «Это Александра Васильевна, — с тоской подумал мальчик, — Классная руководительница».


Максим, чувствуя, как по вискам колотит паника, сделал несколько ватных шагов по направлению к своему новому классу. Ай, как страшно, — простонал он про себя, осторожно разглядывая одноклассников. Девочки выглядели слишком томными и взрослыми для 13 лет: неумело накрашенные лица, короткие юбки и бьющий издали резкий запах духов. Что касается мальчиков, то они показались Максиму вполне себе обычными — смущёнными и разговаривающими нарочито грубыми голосами.


Не успел он открыть рот и поздороваться с классной руководительницей, как оказался ею замечен.


— А вот и наш новенький, — воскликнула Александра Васильевна, хватая его за плечо. — Знакомьтесь, ребята, это ваш новый одноклассник. Миша Тужилин…


— Максим, — смущённо пролепетал мальчик.


— Извини, родной… Максим Тужилин, — сказала учительница. И добавила, — Максим приехал к нам из Сибири. Наверное, у него, как у всех сибиряков, железный характер, так что никому себя обижать он не позволит. Правда ведь, Максим?


Максим смутился ещё больше и опустил голову. Класс без энтузиазма прореагировал на нового одноклассника. Некоторые девочки закатили и отвели глаза. Да и мальчики, казалось, сразу же забыли о его существовании. «Ну, и хорошо, — вздохнул про себя Максим. — Лучше уж пусть совсем не замечают. Самое главное, чтобы не замечали. Сяду где-нибудь сзади и стану самым незаметным человеком на Земле. Буду сидеть и представлять, что я — Язон дин Альт».


Однако незамеченным остаться не получилось.


— Жирный, а, жирный, — раздался шёпот за спиной Максима.


Шёл классный час. Тужилин сидел в самой середине класса за одной партой с красивой и надменной девочкой. Сам бы он ни в жизнь не посмел даже взглянуть на такую красавицу, не то что — рядом сесть. Но Александра Васильевна, воспылавшая к новичку необычайной приязнью, сделала худшее, что могла. В начале первого урока, она рассадила 7 «Б», по одному, ей лишь понятному, принципу. В том числе, поместив пунцового от страха и неуверенности в себе Максима рядом с первой красавицей класса — Наташей Воротниковой.


— Жирный, блин, я тебе говорю, — вновь услышал Максим. — Ты кто такой…


— Ну, вот — печально подумал он. — Вот оно.


— Кумадей, — громом разнёсся над классом голос учительницы. — Кумадей, встань.


За спиной послышался скрип отодвигаемого стула.


— Я ничего не делал, Александра Васильевна, — послышался развязный голос.


Максимова соседка по парте, хихикнув, обернулась. Скрепя сердце, посмотрел назад и Максим.


— Я смотрю, Кирилл, ты удержу по-прежнему не знаешь, — грозно сказала учительница. — И так на второй год остался…


— А что я делаю-то? — нагло спросил долговязый подросток с обветренным злым лицом. Он так жутко зыркнул на Тужилина, что тот сразу отвёл глаза.


Пока Александра Васильевна препиралась с длинным хулиганом, Максим принялся грустно вспоминать, как хорошо ему было в старом своём классе. В Академгородке остались друзья. Толик — товарищ закадычный: у него дома были приставка «Денди» и щенок добермана. Валька и Санька — братья-близнецы, с которыми он лето напролёт гонял на велосипедах по окрестностям НИИ. Маша Кореева — некрасивая, но очень добрая девочка. С ней Максим обменивался книжками. Они вместе любили фантастику и, наверное, она тоже вспоминала о нём. А здесь…


Школьный час закончился, и 7 «Б» отправили по домам.


Максим спустился по ступеням школьного крыльца. Здесь его уже ждали.


— Ну, что, жирный, — сказал Кумадей. — Пошли.


И они пошли. Впереди шёл Кумадей, на ходу доставая из заднего кармана джинсов пачку сигарет, а за ним — онемевший от ужаса Максим. «Хоть бы просто ударил, — думал Тужилин. — Врежет, и, может, больше не будет лезть».


Они зашли за школу и оказались у заброшенной просевшей веранды. Здесь воняло мочой, а под ногами хрустело битое бутылочное стекло и использованные шприцы.


Кирилл сел на корточки, закурил и уставился на Максима. Толстяк по-прежнему стоял на месте и не знал, как себя повести. Наконец, Кумадей сплюнул и спросил:


— Ты откуда такой, а?


Максим осторожно пожал плечами. Может, обойдётся ещё? — с надеждой подумал он.


— Мы переехали. Из Новосибирской области… — тихо сказал мальчик.


— Ясно. А ты что — крутой, жирдяй?


— Я не крутой, — ещё тише пролепетал Максим.


— Вот я и говорю: приехал такой весь-из-себя, и типа «круче всех». Думаю: вломить тебе или просто грохнуть…


Голос у Кумадея был злой, но какой-то ленивый. В холодном воздухе медленно плыл табачный дымок. Где-то в школе орали разыгравшиеся первоклашки. Кумадей замолчал, сверля Максима недобрым взглядом. Затем он выкинул сигарету, встал и подошёл вплотную к толстяку. Максим обмер. Кирюха был выше его на пару голов, поэтому хулигану пришлось наклониться к нему, чтобы выцедить:


— В «Сегу» режешься?


Максим остолбенел. Он ожидал всего, чего угодно, но — такого…


— Нет, — признался мальчик. — Я только в «Денди» играл.


Кумадей усмехнулся.


— Чепушила… Ладно, повезло тебе. Сегодня я добрый. Пошли ко мне. У меня дома приставка есть.


Максим замялся. Предложение было не просто заманчивым. Поиграть в Sega Megadrive было мечтой многих миллионов детей и подростков, у которых не было дорогой 16-битной приставки. Но даже такой соблазн перекрывался страхом перед жутким Кумадеем. Мало ли, куда заманит, — подумал Максим. Последнее, что он сделал бы в этой жизни — доверился долговязому хулигану.


— Я не могу. Мне… это… домой надо.


Кирилл ничего не ответил. Просто схватил его за складку на пухлом боку и изо всех сил сжал жёсткими пальцами. Максим вскрикнул от боли и попытался отпрыгнуть назад. Ничего у него не вышло. Кумадей держал его крепко, словно в тисках. Невыносимый жар от боли разбегался по всему телу. Вдобавок к этому мучитель ещё и хлёстко ударил Максима по лицу тыльной стороной ладони. Ловко так — снизу вверх.


— Ты меня не понял, что ли? Я тебе сказал: пошли, жирный!


Чувствуя, как на глазах выступают слёзы, Максим кивнул. Чудь помедлив, Кирилл отпустил свою жертву. Затем ещё раз сплюнул себе под ноги, развернулся и пошёл в сторону школьных ворот. Максим, украдкой потирая ущипнутый бок, побрёл за Кумадеем. А про себя подумал: «Был бы я, как Язон дин Альт… Вот уж тогда бы я тебе врезал!»


Электрокабель — город маленький, поэтому долго идти Кириллу и Максиму не пришлось. Миновав ржавые гаражи и свалку, они вышли на окраину городка, где за облупившимися хрущёвками пролегала железная дорога, а за ней — дремучий лес. Максиму было и так не по себе, но от вида подъезда, в который направлялся неумолимый Кумадей, стало ещё хуже. Синяк от щипка ныл, но мальчик не думал о боли. То, что происходило с ним, было нелепым и унизительным, и Максиму на мгновение стало любопытно, чем закончится этот донельзя поганый день. И место было таким унылым и заброшенным, что от него просто веяло безысходностью. Тужилину вновь захотелось заплакать. Может, сбежать? — подумал он. Однако, кинув полный ненависти взгляд на худого и спортивного Кумадея, понял, что ни убежать, ни стукнуть обидчика как следует, у него не получится. Вокруг было тихо, как под одеялом. Где-то неподалёку должно было находиться шоссе, но гул проносящихся мимо Электрокабеля автомобилей до этой улицы почему-то не доносился. Местных жителей тоже не наблюдалось. Улица казалась вымершей, и даже вездесущего сохнущего белья на балконах Максим не увидел. Жуткое было место. Неживое.


Также мертвенно пусто было и в подъезде хрущёвки. Максим поднимался по пахнущей сыростью и застарелой плесенью лестнице вслед за Кумадеем, осторожно поглядывая по сторонам. Во многих квартирах отсутствовали входные двери. Сквозь дверные проёмы были видны пустые однокомнатные квартиры с ободранными стенами. Уже на третьем этаже до юного Тужилина дошло.


— Кирюх, — испуганно позвал он. — А у вас что — не живёт никто больше в доме?


— Не, не живёт, — ответил Кирилл. — Батя всех отселил давно.


Батя? Отселил? — удивился Максим, но спросить о том, кем работает отец Кумадея, не решился. Бандит, небось, — решил мальчик, не особенно удивившись. А чему тут удивляться? Когда мама ссорилась с папой, она частенько говорила, что лучше быть бандитом, как её младший брат, чем сидеть с «голой задницей», как папа.


Наконец, они поднялись на пятый этаж. Максим слегка запыхался, однако отметил, что дверь у Кумадеев была богатая — железная, с зеркальным глазком. Кирилл вдруг повернулся и многозначительно посмотрел на него.


— Если скажешь бате, что я курю, тебе — хана. Лучше сразу вешайся, — прошептал он.


Затем Кумадей достал из кармана джинсов ключ и открыл дверь.


Кирилл не стал зажигать свет, хотя в прихожей однокомнатной квартиры было темно. Он стянул кроссовки нога об ногу и, не говоря ни слова, прошёл в единственную комнату. Максим вздохнул и принялся развязывать шнурки. Пока стягивал ботинки и укладывал в углу рюкзак, разглядел висевшую на крючке военную шинель с погонами. Ему хотелось пить. И домой… никогда ещё так страстно не мечтал он оказаться в своей комнате и поваляться на кровати с книжкой. Сейчас бы он перечитал Гаррисона… нет, лучше Желязны. «Вот, сволочь, — подумал Максим про Кумадея. — И чего он ко мне прицепился?»


Максим вошёл в комнату. Она была обычной, типовой для хрущёвки. Как и полагалось, пол покрывал большой ковёр. Тут же — стенка с книжками и видеокассетами, а также старый диван с огромным меховым псом-игрушкой. Часть комнаты загораживал большой шкаф, из-за которого виднелся краешек кровати. У окна — огромный новый телевизор, видеомагнитофон и приставка «Сега МегаДрайв» с двумя джойстиками. Вокруг в беспорядке лежали картриджи.


Впервые за день у Максима перехватило дыхание не от страха, а от восторга. Все ужасы его в мгновение забылись, а пульс учащённо забился. Ещё бы…


— Ух, ты! — завистливо произнёс он, сглотнув слюну.


Дизайн 16-битной приставки был настолько не «от мира сего», что Максиму вдруг представилось, как этот идеальный предмет вдруг отрывается от пола и с тихим технотронным звуком вылетает в форточку. Затем стремительно набирает скорость, пронизывает атмосферу и, наконец, достигает космоса. Там его обязательно встретит материнский корабль, экипаж которого использует форму японской игровой приставки для того, чтобы хитро замаскировать дроида-разведчика.


Из-за шкафа, где стояла кровать, раздался голос.


— Сынок, это ты?


Максим вздрогнул от неожиданности, а Кирилл ответил.


— Я, пап.


— Ты кого с собой привёл, Кирюш?


Голос был противный: скрипучий, но не старческий. Высокий и режущий, он, без сомнения, принадлежал взрослому мужчине. Слово «сынок» произносилось приторно, фальшиво и даже как-то кокетливо, отчего юный Тужилин сразу ощутил неприязнь к тому, кто так неестественно выговаривал это слово.


— Это одноклассник мой, — сказал Кумадей-младший, включая телевизор с пульта. — Его зовут… тебя как зовут, жирный?


— Меня Максимом зовут, — представился мальчик, робко переминаясь с ноги на ногу.


Противный голос за шкафом хихикнул.


— Ой, хорошо как. А я — Леонид Борисыч. Но ты меня дядей Лёней можешь называть. Просто так, по-свойски, — проскрипел Кумадей-старший. И добавил. — К моему Кирюше редко друзья приходят. У него характер плохой, и никто с ним дружить не хочет. Вы играйте-играйте, я вам не буду мешать, мальчишечки. Приболел я, на кровати лежу.


Тем временем, Кирилл успел вставить в приставку картридж и усесться прямо на ковёр. «Какая у него рожа злобная да противная, — раздражённо подумал Максим. Он помедлил и сел на пол рядом с Кумадеем. — Всё правильно твой папа говорит: плохой у тебя характер. Только и можешь, что силой заставлять себя слушаться, урод».


Экран телевизора замерцал вступительными кадрами игры. Глаза Максима радостно заблестели. Это была «Контра» — но не та, привычная, 8-битная, в которую долгие часы играл он в Академгородке со своим приятелем Толиком. Это была совсем другая игра с тем же названием — более яркая, чёткая, с плавно движущимися персонажами, вооружёнными автоматами.


— Класс! — прошептал мальчик. Кирилл Кумадей усмехнулся.


— Вначале легко будет, но потом уже следи внимательно за врагами. И не забудь, жиртресина, что сверху будут подарки падать. Лови их, понял?


Максим заворожённо кивнул.


Непривычно толстый джойстик удобно устроился в руках, а сама игра буквально загипнотизировала мальчика. Он был просто счастлив — по-детски незамутненно и восторженно. Фигурка бойца с автоматом подчинялась его воле: на экране всё взрывалось; стрекотали выстрелы и раздавались крики погибающих врагов. Поэтому Максим не сразу обратил внимание на шум сзади.


На другом конце комнаты что-то происходило. Кровать оглушительно заскрипела. Раздался тяжёлый вздох. Затем Максим услышал нечто, что отвлекло его от игры.


Кто-то медленно передвигался по комнате в его сторону. Поздороваться надо, — подумал мальчик. Но, как только собрался Максим повернуться и глянуть на Кумадея-старшего, перед его лицом возник крепкий, пахнущий табаком кулак Кирилла.


— Попробуй только повернуться, козёл, — прошипел Кумадей-младший. — Я тебя грохну, в натуре говорю. Батя не любит, когда на него смотрят. Не ворочай башкой, короче. Понял меня?


Максим испуганно кивнул. А сзади послышался голос. Он был совсем рядом. Мальчик удивлённо подумал: «Вот странно — голос-то не сверху раздаётся». Как будто папа Кумадей не шёл, а полз по ковру.


— Максимк, а родители твои где работают?


Кирилл поставил игру на паузу. Максиму стало ещё больше не по себе.


— Папа — в компьютерной фирме, а мама — дома.


«А почему на него посмотреть нельзя? — подумал он. — Совсем страшный, что ли?»


Он искоса взглянул на Кирилла. Тот заметил и исподволь снова показал ему кулак.


— Это хорошо, — проскрипел Кумадей-старший. Его противный голос послышался уже у самого уха Максима. — Семья дружная, сразу видно. И мама дома сидит, и папа работает. Деньги в дом приносит.


Мальчик почувствовал тепло от его дыхания на своём затылке. А затем папаша Кирилла жадно принюхался. Это было так противно и неприятно, что Максима передёрнуло. Что-то было совсем не так, и на мгновение вдруг толстяку пригрезилось, что за его спиной сидит огромный пёс и внимательно его обнюхивает. Даже не пёс, нет… волк!


Наконец, сопение сзади утихло, и Максим с облегчением понял, что Кумадей-старший уполз к себе на кровать за шкаф. Кирилл, который терпеливо ждал всё то время, пока его отец обнюхивает Максима, снял игру с паузы. Вновь зазвучали выстрелы и грохот взрывов.


Кирилл и Максим играли два часа. Потом Кирилл положил джойстик на ковёр.


— Всё, хорош на сегодня. Жрать охота. Давай, толстый, двигай домой. Нормально поиграли.


Максим, с удивлением почувствовав укол сожаления, послушно встал и направился в прихожую. По пути он опасливо глянул на платяной шкаф, за которым скрывался странный папа Кумадея. Шкаф был старым и щербатым. На одну из створок был приспособлен плакат со Сталлоне в тёмных очках и надписью Cobra, а на другую — женщина с голой грудью и развратно-недоумённым взглядом.


— Максиимк, — вдруг протянул Кумадей-старший. — А, Максимк…


Максим вздрогнул, насторожился и зачем-то кивнул.


— Максим, приводи в следующий раз родителей в гости, — сказал дядя Лёня. — Давно у нас гостей не было. Я с твоими папой и мамой посижу, а вы с Кирюшкой поиграете в приставку. Передай им моё приглашение. Обязательно, передай, слышишь? И телефончик свой скажи…


— Да, дядя Лёня, передам, — оторопело ответил толстяк. И, запинаясь, проговорил номер телефона.


Кумадей-младший угрюмо зыркнул и, дождавшись, пока Максим наденет ботинки и выйдет из квартиры, молча закрыл за ним дверь.


Наконец-то, — радостно подумал Тужилин и бросился бежать вниз по лестнице пустого дома. Он выбежал из подъезда. Посмотрел на подаренные дедом часы. 15-40. Чёрт, мама ругаться будет. А мне ведь ещё за учебниками в школу надо забежать…


И тогда Максим с ужасом понял, что забыл ранец в квартире Кумадеев. Он застонал и схватился за голову.


— Вот, блин! — вслух воскликнул Максим. — Придётся вернуться.


Перепрыгивая через две ступени, он добрался до пятого этажа. Тяжело дыша, позвонил в дверь Кумадеев. Через мгновение, с замиранием сердца, услышал приближающиеся шаги. Хоть бы Кирюха открыл, а не папаня его жуткий, — испуганно подумал он.


В глазок кто-то посмотрел. Затем раздались звуки отпираемых замков. Дверь открылась, и на пороге возникла высокая и худенькая девушка. Очень красивая. С короткими светлыми волосами. Максим от изумления пролепетал:


— Здрасьте! А Кирилла позовите, пожалуйста.


— Забыл что? — грубо спросила девушка безо всяких приветствий.


— Рюкзак, — ответил Максим, краснея, как рак.


Девушка оглянулась и, увидев школьный рюкзак, протянула его толстяку.


— Спасибо, — сказал мальчик. Девушка кивнула и закрыла дверь.


Максим спустился по лестнице, вышел на улицу и направился домой. И всю дорогу до школы думал о том, какая красивая у Кирилла сестра. На кухне, наверное, сидела, пока мы в «Сегу» резались, — размышлял он.


На вопросы растревоженной матери Максим ответил односложно. Да. Был в гостях у одноклассника. Нет. Не обижали. Про приглашение в гости к Кумадеям он решил умолчать. «Ну его! Ещё с родителями в этот жуткий дом идти? Нет уж…». Но сам про себя нет-нет да и подумывал о том, что у Кирилла он видел много картриджей, а поиграть они успели лишь в одну «Контру». Да и про симпатичную сестру его он тоже вспоминал. Это было волнующе и приятно одновременно.


Следующий день в школе Максиму даже понравился. На первом же уроке алгебры он получил пятёрку, а на английском его похвалил учитель. На перемене к нему подошли мальчики-одноклассники. Один из них, назвавшись Пашкой Алексеевым, шёпотом спросил:


— Тебя ведь Максом зовут? Это тебя вчера Кирюха Кумадей поймал? Бил, не?


Максим схитрил.


— Нет, — важно проговорил он. — В гости позвал. Играли у него в «Сегу».


Ребята удивлённо переглянулись.


— Ты к нему домой ходил?


— Ну, да.


— Зыко! — восторженно прошептал Пашка, а смешной коротышка Игорек Шляпенко завистливо вздохнул. — А правда у него там телик здоровенный стоит и картриджей дофига?


Максим кивнул.


— А ты к нему почему не ходил? — спросил он.


— Нет, ты чего, — ответил Пашка. Остальные кивнули в подтверждение его слов. — Он звал нас сто раз, но как-то стрёмно. Ты чего — не в курсе, что у них там целый дом пустой стоит? Да я в жизни туда не пойду. К его бате даже менты и бандосы не суются.


Максим слушал, а про себя думал: рассказать ребятам про жуткого и странного папашу Кумадея или не стоит? Лучше, не стоит. Как представил, что дойдёт его рассказ до Кирилла. «Этот меня не пожалеет, — подумал он. — Такой и ножом может пырнуть. Промолчу лучше — целее буду». Но про себя всё же решил, что к Кумадеям — ни ногой. «Пусть бьёт хоть до смерти, но никуда я с ним не пойду. Если что, родителям расскажу. Пусть меня потом в школе задразнят, но зато отвяжется от меня».


Когда он выходил из школы, то опасливо поглядывал по сторонам. Вдруг опять Кумадей появится? Сегодня Кирилл на уроки не пришёл, и было заметно, как рады учителя этому обстоятельству. Не было Кумадея и на школьном дворе. И довольный Максим пошёл домой, пиная опавшие листья и болтая с Пашкой, что жил, оказывается, в его же доме.


Ночью Максима грубо вырвало из сна. По квартире раздавался телефонный звонок. Не надо брать трубку, — спросонья подумал мальчик, лёжа в кровати в своей комнате. — Позвонит-позвонит и перестанет. Однако послышались шаги, а затем раздался сонный и недовольный голос матери.


— Алло! Я вас слушаю.


В трубке ей что-то ответили. А потом мать произнесла спокойным и тихим голосом.


— Коля, подойди. Это тебя.


Из спальни родителей раздалось ворчание отца. Через некоторое время Максим услышал его голос.


— Да, конечно. Мы выходим. Через полчаса. Я ему сам скажу.


Странно как, — подумал Максим. — Куда выходим? Зачем? Ночь же на дворе.


И верно — родители вели себя очень странно. Алёна зашла в комнату к сыну и включила свет.


— Одевайся, Максим.


— Зачем? — спросил мальчик. Ему вдруг стало очень страшно. Он сидел в кровати и непонимающе смотрел на мать.


— Мы идём в гости, — ответила Алёна. Голос у неё был монотонный и ровный.


— Какие «гости»?! — изумился Максим. — Мам, ты чего?


Ответа он не услышал.


Наконец, унылый Максим оделся и вышел из своей комнаты в прихожую. Там его ждали родители. Отец нарядился в костюм и даже повязал галстук, а мать была в своём любимом коротком платье.


Было 2-20 ночи. Максим и его родители молча шли по тёмным улицам Электрокабеля. Мальчик часто зевал и тёр заспанные глаза. Про себя он решил: раз родители куда-то собрались, то, значит, так и надо. Тишину прерывали лишь далёкие пьяные крики со стороны ларьков, что облепили единственный городской проспект. Ночь в этом городе была не самым лучшим временем для прогулок. Быстрым шагом Тужилины миновали Максимову школу, обошли длинный дом и углубились в тёмные дворы. Фонари здесь работали через один, поэтому, выходя из кругов света, они попадали в непролазный мрак, чтобы затем вновь вынырнуть на освещённую сторону.


Родители молчали. Любые попытки завязать с ними разговор встречались молчанием. Вскоре Максим перестал спрашивать. Он и сам догадался, куда лежит их путь.


Впереди показался знакомый дом. Ночью он выглядел настолько зловеще, что Максиму захотелось схватить родителей в охапку и бежать прочь, не разбирая дороги. У подъезда горел тусклый фонарь, освещая мёртвые окна и полусгнившие балконы. Скрипнула дверь, и они очутились на лестничной площадке. Впереди шёл папа. В полной темноте он безошибочно провёл семью на пятый этаж и позвонил в дверь. Ничего себе, — подумал Максим. — Как будто он здесь раньше бывал.


Сначала за дверью была тихо, и Максим даже понадеялся, что им никто не откроет, и они смогут пойти домой. Но его мечте не суждено было сбыться. Дверь открыл нарядно одетый Кирилл — причёсанный, в пиджаке и при галстуке. До Максима донёсся запах взрослого мужского одеколона. Кумадей-младший неожиданно вежливо поздоровался с родителями Максима, а ему самому — с улыбкой пожал руку.


В этот раз крохотная прихожая Кумадеев была ярко освещена. Пока Максим и его родители снимали обувь в прихожей, мальчик разглядел на вешалке новые вещи, которые в прошлый раз он не видел. Рядом с форменной шинелью висели явно дорогой кожаный пиджак и щегольское пёстрое кашне. На полу стояли пара начищенных до блеска мужских туфель с острыми носками. Гости что ли у них ещё? — подумал Максим, проходя вслед за родителями в комнату.


Ярко горела люстра. У шкафа, за которым скрывалась кровать с больным отцом Кирилла, стоял стол, на котором не было ничего, кроме столовых приборов — ножей и вилок. А за столом сидел молодой ещё мужчина — лысый, здоровый, как бык, в рубахе и модной жилетке в серую клетку. На столе перед ним лежал пейджер. Вид у мужчины был настолько говорящий о его ремесле, что сомневаться не приходилось — перед ними находился типичный подмосковный бандит. Упрямое и агрессивное лицо его было спокойным и неподвижным. На вошедших он не обратил ни малейшего внимания.


[Продолжение в комментарии]


Автор — Сергей Буридамов

Показать полностью

О моей рукожопости грусть

Захотелось что-то поделать руками. Был (именно был) у меня стеклянный журнальный столик в углу комнаты. Я решил полку над ним повесить. Просверлил всё, крепления сделал, поставил полку. Решил проверить,крепко ли держится. Надавил...короче, нет у меня теперь журнального столика.

Убираю последствия своей тупости. И да:  размер имеет значение. Болтов, шурупов, гвоздей и всего такого подобного...Не захотел ехать в строительный взять подлиннее, вот и поплатился.

Департамент сутулых собак

Ищешь работу? Не можешь найти?

Все говорят, что ты вшивый слабак?

Есть вариант. Ты можешь пойти

В

Департамент сутулых собак Вижу рифму, Стихи, Юмор, Табличка
Отличная работа, все прочитано!