Koldyr

Марфа Ильинична была утонченна, но бесхитростна. Выжидая и целясь, она падала сверху на голову своей жертвы, дробя ей череп и разбрызгивая по сторонам мозг. При этом ее лампочки торжественно горели.

Она была на первый взгляд обычной советской люстрой выпущенной на Ленинградском Опытном Заводе в 1954 году. Но ей нравились танго, песни Утесова и позже к ним добавился запах человеческой крови. Сразу после ее появления в магазине «Свет» она была куплена заботливым председателем одного из профсоюзов в подарок молодоженам – рабочим с завода.

Сначала она мирно висела под потолком, слушала грампластинки и взирала на воркованье недавней супружеской четы. Но пастораль продолжалась недолго, с годами отношения в заводской семье стали портиться и кончилось тем, что жена сорвала Марфу Ильиничну с потолка и нанесла ею сокрушительный удар по голове когда-то горячо любимого мужа. Он скончался сразу, жену посадили, а люстра влюбилась в человеческую кровь.

Ее второй жертвой был хитрый инженер Кукушкин, родственник убитого мужа, втихаря вынесший ее из квартиры жертвы. С нескрываемым негодованием на следующую ночь она размозжила его начинающую лысеть голову. Потом было еще несколько семей. А в 1977 году на каком-то сельском торжестве она прикончила местного передовика производства и по совместительству баяниста, смачно испортив народный праздник. Ей не удалось бы избежать расправы колхозников и колхозниц если бы в дело не вмешался я: для ее спасения мне пришлось принять облик местного главы района. Собственно здесь мы и познакомились.

Пару дней назад она прибила двух старичков – любителей предметов советской эпохи. Даже следователи не могли сдержать улыбок при виде пары окровавленных шляпок и паре перебитых вставных челюстей. С папкой уголовного дела и фотографиями я еду забирать проказницу из полиции.

По дороге меня обгоняет машина с тонированными стеклами, в салоне которой можно разглядеть четыре золотых кольца, парящих под потолком над пассажирскими местами. Через пару минут я вижу эти кольца и их обладателей снова - четыре ангела с битами стоят у полицейского участка.

«Ребята надо быть расторопнее. Ночь – мое время», - говорю я им. Но один из них, помахивая битой, делает шаг в мою сторону. Не спеша, я достаю сигарету и закуриваю. Затем выпрямляю руку с зажигалкой и чиркаю ее еще. В этот раз из нее вылетает огненный столб пламени с миллионом колыхающихся языков. «Мы и до тебя доберемся, козел», - говорит видимо их старший. Они садятся в машину, которая с визгом срывается с места.

Всего лишь пятьсот лет назад их манеры были куда лучше. Но главное, они не успели расколошматить мою приятельницу. Докуриваю сигарету, принимаю вид начальника местной полиции и забираю ее из хранилища вещественных доказательств.

Привезя люстру домой, на ночь я предусмотрительно ставлю ее на пол в коридоре. А на следующий день тщательно протираю ее, начищаю до блеска специальными средствами и отвожу ее в комиссионный магазин, желая ей приятной охоты. На прощанье прошу продавца поставить на патефоне пластинку с песней Утесова «Моя Марусечка». Пластинка начинает играть, и я успеваю заметить вспышку всех лампочек Марфы Ильиничны. До новых встреч, любезница.

В детстве мне несколько лет подряд приходилось по месяцу проводить в больнице облцентра, где меня лечили от жестокой аллергии, а параллельно и собирали материал для признания меня негодным к строевой службе: мать обеспокоилась этим вопросом сильно заранее, справедливо полагая, что в нашей славной армии делать ее сынуле нечего. Родители жили в области и навещали только по выходным. Заточенный в четырех унылых стенах, я с нетерпением ждал этих визитов, так как лишь под их присмотром можно было выйти на улицу на несколько минут. Попросту надеть уличную одежду, будто ты свободный человек, и глотнуть воздуха — заскорузлые фрамуги в палатах не открывались в принципе. А еще они привозили дефицитные "ништяки" — печенья, сок... Кормежка в той богадельне соответствовала всем ГОСТам детского питания. Как следствие, жрать это было нельзя.

Многим бесценным опытом я обязан отделению пульмонологии Омской областной клинической больницы. Этот гребаный Дахау, где дети обращались практически в беспризорников, подарил мне первую затяжку в пыльном закутке под лестницей (о, эти слюнявые фильтры, когда единственная выцыганенная у кого-то из старших сигарета ходит по кругу), первую выпивку, глубокое знание русского матерного, незабываемые ночные страшилки, пока храпит на посту дежурная медсестра... И, конечно, первую стыдную игру в бутылочку, приглушенное неловкое хихиканье в темноте палаты и первые обжималки с девчонками.

Особую пикантность больничной жизни придавало то обстоятельство, что в нашем же крыле находилась и реанимация — дальше по коридору, за глухими железными дверьми. Не раз мы наблюдали, как потные врачи бегом толкают вправо по коридору обвешанную капельницами каталку, на которой очередной бедолага усердно пропитывает красным казенные простыни. Часто доводилось видеть и то, как насвистывающий санитар гораздо более неспешно везет влево по тому же коридору нечто прикрытое.

Случай, о котором хочу рассказать, произошел на третьем, что ли, году моего пребывания в лапах благословенной бесплатной российской медицины. Я уже по праву считал себя старожилом больницы, знающим все ходы и выходы. Это я был инициатором рискованных ночных проникновений в палату к девчонкам. По предварительному сговору, разумеется. Ребятня развлекалась, как только могла.

В палате 215 мне нравилась одна девочка — забитая и кривозубая, с довольно редкими мышиными волосами, но не лишенная некоторого очарования. Для пацана, которого только начинает поколачивать от естественных для пубертата процессов, она обладала неоспоримым преимуществом перед соседками, а именно — позволяла немножко больше. План был прост: пробраться после отбоя по коридору, уходя от сестринских патрулей, проникнуть в палату потенциального союзника, порассказывать там страшные истории при свете фонарика и, если повезет, инициировать игру в бутылочку.

В моем отряде было пятеро ребят примерно моего возраста. Операция прошла достаточно успешно, но, на нашу беду, оказалось, что сегодня дежурит "злая" медсестра. Внушающая страх дородная мегера могла доставить массу неприятностей и обязательно пожаловалась бы родителям. А еще она обожала внеплановые обходы.

Подкрученная мной бутылка в очередной раз указала на интересующую меня девочку, и, хихикая, мы направились в пустынный темный коридор — целоваться полагалось именно там. В этот момент за поворотом коридора раздался шорох линолеума — медсестра шла (кралась!) в нашу сторону. Вмиг сбледнув и схватившись за руки, мы на цырлах побежали от нее, надеясь спрятаться в туалете и переждать там неизбежную бурю. Быстро стало ясно, что мы не успеваем. Тогда я рывком распахнул дверь одного из одноместных боксов, которые располагались напротив наших общих палат. Втащил подругу туда. Быстро, но тихо притворил за собой скрипнувшую фанерную дверь.

Мы затаились, стараясь дышать как можно тише.

Остальные, видимо, тоже успели попрятаться кто где. Наш Цербер прошла до конца коридора, проверила туалет, затем направилась в обратном направлении. Я собрался было перевести дух, как понял, что в крохотном боксе кто-то дышит. Кто-то, кроме нас двоих. Я-то был уверен, что сейчас все боксы должны пустовать, но со стороны задернутого плотными шторами окна отчетливо раздалось хриплое, неприятно булькающее сопение. Рассмотреть что-то было невозможно. Кто бы ни спал там, на кровати, он страшно, протяжно сипел и клокотал, ворочаясь на скрипучих пружинах. Впрочем, это было отделение пульмонологии, как-никак, ничего удивительного. А я мог и проморгать заселение нового пациента.

Как бы то ни было, стало ясно, что пора отсюда выбираться. Как и положено герою, я сказал, что пойду на разведку, оставив перепуганную девочку дожидаться сигнала, что путь обратно до палаты чист. Приоткрыв дверь, я почти ползком выскользнул в коридор, но не прошел и половины пути, как буря все же разразилась. Опытную тетку оказалось не так-то легко провести.

Я успел спрятаться в своей палате и нырнуть под одеяло, а когда через секунду вспыхнул свет — изо всех сил притворялся невинным и только что проснувшимся. Мальчишек выгнали в коридор и препроводили на сестринский пост писать объяснительные. Захныкавшим девочкам пообещали проблемы и вызов родственников наутро. Девочек никто не пересчитал. Мне нечего было и думать вернуться в бокс за подругой, так что хватились ее только утром. И нашли в том самом боксе, где я ее оставил. Мертвой.

Это была суббота, приехали мои родители, но так страшившее наказание за нарушение режима отошло на десятый план. Я стоял подле мамы на посту и уже собирался признаваться, что ночью мы с Катей были вдвоем... И увидел, как ее на каталке вывезли из бокса. Лицо с распахнутыми, выпученными глазами было темно-синим, кто-то быстро закрыл его простыней. А следом выкатили вторую каталку, с огромным и каким-то бесформенным телом на ней. Из под простыни с расплывшимся черным больничным штампом свисала мясистая женская рука.

Весь тот день я ходил потерянный. Приехали родители девочки и закрылись в кабинете завотделением. Оттуда доносились рыдания женщины. Приехали еще взрослые. Я подслушал тихий разговор мамы с другой женщиной. Вчера вечером в реанимации "не спасли" одну очень полную пожилую даму, а так как было уже поздно, ее закатили в пустующий бокс и оставили дожидаться утренней смены санитаров. В том самом боксе. А у девочки случился "криз", пока она там пряталась, и никого не было рядом, чтобы позвать на помощь, дать кислород. И теперь у всех будут "большие проблемы".

Нас, конечно, всех расспрашивали. Без ругани, по-доброму. Я сказал, что мы услышали шаги и разбежались. Я — к себе в палату, и больше ничего не знаю. В воскресенье родители собрали мои вещи и увезли меня домой. Больше я в той больнице не лежал. И никому об этом случае до сих пор не рассказывал.

Конечно, меня бы и не послушали. Ну кто, скажите на милость, мог хрипеть и ворочаться в палате, где были только мы двое... и труп.

Автор: Chainsaw

Френк Диллисепс сидел в своем кресле напротив телевизора, в котором в очередной раз Брюс Уиллис спасает всех и каждого. Сегодня двадцатое июля, пять часов по полудни. Он уже отгулял половину своего скучного отпуска. Поехать никуда не удалось, поскольку жена не могла оставить работу. И сейчас Френк сидел и ждал ее возвращения. В отсутствие Виктории он немного похозяйничал по дому. Обычно она всегда все делала сама, но сегодня Френку было совсем невмоготу. Скука взяла над ним верх и он принялся за дело - все, что надо, перемыл, перестирал, сготовил. Он глядел сквозь экран телевизора и представлял, как она будет довольна. Возможно ночью они займутся сексом, а завтра, к ее приходу, накроет романтический ужин. Все эти мысли вызвали на лице Френка улыбку. Он был доволен. Доволен собой, своей женой, своим браком. Еще бы ребенка. Бедный малыш должен был родиться год назад, но у Виктории случился выкидыш. Больше они не пытались. Врачи говорят еще рано. Но они и сами не хотят. Пока свежа рана и еще слишком страшно.

Время медленно приближалось к шести, но Вики еще не было. Вместо довольствования жизнью, в его душе расцветало беспокойство. Еще час назад она должна была придти, но ее нет. Словно вода из прорванной трубы, в голову Френка Диллисепса потекли страшные мысли. Вдруг что-то случилось? Почему она не позвонила? На голубом экране бесстрашный Уиллис в кого-то стрелял, а в реальной жизни Френк тонул в потоке черных мыслей. Он нервно усмехнулся и сказал себе, что все это бред. Она просто пошла в магазин за продуктами. Но она бы позвонила... Борьба. Внутри Френка боролся страх с разумом и начинал побеждать.

Френк встал и пошел к телефону. Едва мобильный оказался в его руке, как страх с новой силой ударил по разуму. А если она не ответит? Что тогда ему думать? Но если ответит - он успокоится. Пан или пропал. Как бы там не было, он набрал номер Виктории. Длинные гудки полились ему в ответ. Забрезжила надежда, но чем дольше Френк слушал это противное гудение, тем тяжелее ему становилось. Автоответчик попросил оставить сообщение. Френк молча сбросил вызов. Может она не слышит? У женщин часто такое бывает. На кой черт им телефоны?! Ворча, Френк вернулся в свое кресло". - Придет, устрою ей нагоняй. - Думал он. - Чтоб знала для чего нужен телефон". Но все его раздражения и ворчания не заглушали еще больше разросшийся страх.

Заиграла мелодия. Ожил мобильный. На экране высветилось имя жены. Сердце Френка учащенно забилось и, выдохнув облегченное "слава Богу", принял вызов. Но едва раздался голос звонившего, страх внутри Френка Диллисепса одержал окончательную победу:

- Здравствуйте, мистер Диллисепс...

Мужской голос представился офицером Вириетом и бесстрастно сообщил, что Виктория Диллисепс стала случайной жертвой произошедшей автомобильной аварии и в результате чего скончалась на месте.

Френк ничего ему не ответил. Мобильный выпал из ослабевшей руки. По телевизору крепкий орешек Брюс Уиллис продолжал спасать людей, а в реальной жизни Френк Диллисепс закрыл лицо руками и горько зарыдал.

Заиграла приятная, но уже изрядно действующая на нервы мелодия будильника. Открыв глаза, Френк Диллисепс с минуту лежал, выходя из забвения ужасного сна. Он выключил будильник и вновь упал на подушку. Сон. Господи, всего лишь сон. Он снова взял телефон и набрал номер Виктории. Спустя два гудка она ответила. Френк рассказал ей о своем сне, на что Вики посмеялась и сказала, что с ней все хорошо и никуда она от него не денется.

- Хорошо. Я буду тебя ждать. - Ответил Френк.

Лучи теплого июльского солнца нежным потоком вливались в окно. День обещался быть ясным. С каждой минутой страшный сон растворялся в памяти, а настроение Френка улучшалось. Впереди еще половина отпуска и сегодня он хочет сделать нечто особенное. Пожалуй устроит им с Вики романтический ужин. И с радостными мыслями, довольный собой, своим браком и женой Френк Диллисепс ушел в магазин закупать продукты для прекрасного вечера. Часы показывали половину пятого, когда Френк закончил накрывать на стол. Вино остывало в холодильнике, аппетитная свинина томилась в духовке, свечи стояли на столе, ожидая своего зажжения. Френк еще раз все осмотрел. Все готово, осталось лишь дождаться Вики. Он ушел в комнату и подошел к окну. Прохожие сновали туда-сюда торопясь по своим делам, сверкали фарами машины. Френк улыбнулся этой суетливой улице и на душе вновь стало тепло. Все у них будет хорошо. Телевизор включать не хотелось, поэтому он взял стул и сел у окна. Он будет ее ждать...

Двери лифта отворились, открывая за собой длинный белостенный коридор третьего этажа. Пройдя вдоль него, доктор Нолан остановился возле палаты с номером 318. повернув ключ в замке, он открыл дверь и вошел в нее.

Френк Диллисепс сидел на стуле и смотрел прямиком на оббитую мягким войлоком стену.

- Здравствуй, Френк. - Поздоровался доктор Нолан.

Френк обернулся и, увидев своего гостя, довольно улыбнулся:

- Здравствуйте, доктор Нолан, здравствуйте. Проходите, вы же знаете - двери моего дома всегда открыты для вас.

- Спасибо, Френк. - Ответил доктор, подойдя к пациенту и пожимая ему руку. - Ждешь?

- Конечно. - Сказал Френк, вновь повернувшись к стене. - Она скоро выйдет вон из-за того поворота.

- С работы? - Полюбопытствовал доктор Нолан, уже зная ответ.

- Да. - и как это уже бывало раньше, лицо Френка помрачнело. - Мне сегодня приснился сон...

- Какой сон, Френк?

- Будто я жду Вики с работы, а ее все нет и нет. Потом мне звонят на мобильный, какой-то офицер полиции и сообщает, что моя жена стала случайной жертвой автокатастрофы и погибла. Боже, я был так рад услышать звонящий будильник. Конечно я первым делом позвонил Вики. Она сказала, что с ней все хорошо и что она никуда от меня не денется. - Он снова улыбнулся. - И вот, весь день у меня хорошее настроение. Я накрыл стол к ее приходу. Хочу устроить для нас романтический ужин.

- Понятно. - Ответил доктор Нолан и сделал пометку в истории болезни Френка Диллисепса. Без изменений. - хорошо, Френк, я пожалуй пойду. Завтра я загляну к тебе и мы еще поговорим.

Френк пожал доктору руку:

- Всего вам доброго, доктор Нолан. А завтра приходите, Виктория будет очень рада вас увидеть. Ну а я пока буду сидеть и ждать ее. - Сказал Френк и вновь отвернулся к своему "окну".

Доктор Нолан улыбнулся своей легкой, рабочей улыбкой и вышел из палаты под номером 318, оставив Френка Диллисепса дожидаться возвращения своей жены.

Дмитрий Невзоров

19.11.2012 г.

Тёмный обитал в норе на песчаной отмели в старом русле реки, где Стиви любил играть. Тёмный хотел было выбраться наружу, но Стиви запечатал его, чтобы он не смог этого сделать. Он выложил в ряд перед входом в нору особые волшебные камешки. Стиви знал, что они были волшебными, потому что он сам их нашел, и чувствовал исходящее от них волшебство. Когда вы будете такими же большими, как Стиви (а лет ему уже было столько, сколько пальцев на руке – пять), то вы тоже будете многое знать, и уж точно будете уметь разбираться в том, что волшебное, а что нет.

Когда Стиви впервые обнаружил Тёмного, камни как раз были у него в кармане. Он копал гараж в отвесной стенке берега, когда часть его внезапно осыпалась и скатилась на него. Один камень ударил его в лоб с такой силой, чтобы будь ему всего четыре, он бы заплакал. Но Стиви было пять лет, так что просто он вытер кровь тыльной стороной ладони и стал разгребать песок, чтобы отыскать большую ложку, которую мама выдала ему для копки вместо совка. Вот тогда он и обнаружил большую нору, внутри которой лежала его ложка. И когда он протянул руку, чтобы взять её, Тёмный появился из глубины норы и коснулся Стиви. Он ухватил его за запястье, и когда Стиви дернулся и освободил руку, кожа её была холодной до самой спины. Около минуты кожа была бледной и онемевшей, потом появилась боль и потекла кровь, и вот тогда Стиви рассердился. Он достал из кармана свои волшебные камни, и положил один из них, маленький красный, перед входом в нору. Тёмный снова выпустил наружу часть своих пальцев и коснулся красного камешка, но ему не понравится скрытое в том волшебство, и он попытался обойти его. Тогда Стиви начал расставлять полукругом другие гладкие камешки, жёлтые и белые.

Темный выпустил множество тонких щупальцев, которые попытались обогнуть магический барьер. Не закрытым оставалось только одно отверстие слева, и Стиви положил туда прозрачный чёрный камешек, который нашёл этим утром. Тогда Темный убрал свои щупальца и попытался оттолкнуть чёрный камень. С проворностью кролика, Стиви начертил на песке магический знак, и Тёмный был вынужден снова убраться вглубь норы. Тогда Стиви пометил волшебным знаком «X» все вокруг отверстия и побежал поискать ещё волшебных камней. Он нашел белый один с синей полоской посередине, а другой желтый. Он вернулся, положил камни перед входом в нору и стёр знаки. Тёмный рассердился, он начал подниматься за линией камней, пока не стал на голову выше Стиви.

Стиви был очень испуган, но остался на месте, крепко сжимая в кармане свой амулет. Он был волшебней всего. Так сказал Хуанито, а Хуанито знал, что говорит. Ему было десять лет, и он был первым, кто рассказал Стиви о волшебстве. Он то и помог Стиви создать волшебство. И он нацарапал надпись на карманном амулете. Конечно, Стиви и сам научится писать, когда пойдёт в школу, но это будет ещё не скоро.

Темный не мог сделать ему ничего плохого, когда он был заперт волшебством, но было немного страшно смотреть, как Тёмный стоит вот так в ярком горячем свете. У Тёмного не было ни головы ни рук, ни тела. У него не было глаз, но он смотрел прямо на Стиви. У него не было рта, но он что-то шептал Стиви - он слышал это бормотание прямо в своей голове, и в нём звучала ненависть. Поэтому Стиви присел на песок и вновь начертил много магических знаков, заставив Тёмного отпрянуть обратно в глубину норы. Стиви повернулся и побежал так быстро, как только мог, пока бормотание не заглушили шум ветра в ушах и шелест щебня на дороге под ногами.

∗ ∗ ∗

На следующий день в дом Стиви приехал в гости Арнольд со своей матерью. Арнольд Стиви не нравился. Он был ябеда и плакса, хотя и был старше Стиви на целых два пальца. Стиви увёл его играть к песчаной отмели. Они не стали спускаться вниз, где было логово Тёмного, но всё то время, пока они копали туннели возле корней старого тополя, Стиви чувствовал присутствие Тёмного - словно далёкий грохот, не слышимый ухом, но ощущаемый телом. Он знал, что магические знаки, которые он начертил на песке, уже стёрлись, и Тёмный пытается прорваться через барьер магических камней.

Вскоре Арнольд начал хвастаться.

- Мне подарили космический бластер.

Стиви отбросил назад ещё несколько горстей песка.

- А ещё, - продолжал Арнольд, - у меня есть двухколёсный велосипед.

Стиви сел на корточки.

- Честно?

- Конечно! – самодовольно заявил Арнольд. - А ты ещё слишком маленький, чтобы иметь двухколёсный велосипед. И даже если бы он у тебя был, ты всё равно бы не смог на нём ездить.

- Может и смог бы. - Стиви снова принялся копать песок, чувствуя себя при этом прескверно. Он действительно упал с велосипеда Расти, когда пытался на нем проехать, хотя конечно же Арнольд об этом не знал.

- Не смог бы, - сказал Арнольд из своего тоннеля. – А ещё у меня есть пневматический пистолет, настоящая пила и трёх-с-половиной-лапая кошка!

Стиви так и сел на песок. Может ли быть что-нибудь лучше, чем трёх-с-половиной-лапая кошка? Он начертил на песке магический знак и сказал:

- У меня тоже есть кое-что, чего ты никогда не видел.

- Ну это вряд ли, – усмехнулся Арнольд.

- Очень даже есть. Тёмный.

- Что?

- Тёмный.

- Я держу его в норе вон там. - Он мотнул головой вниз, на песчаную отмель.

- Ай, да ты просто спятил. Нет там никакого Тёмного. Это просто детские выдумки.

Стиви почувствовал, как жар приливает к его лицу.

- Ничего я не выдумываю. Пойдём, и сам увидишь.

∗ ∗ ∗

Он потащил Арнольда за руку вниз к отмели, песок хрустел под их сандалиями, как рассыпанный на полу сахар. Они присели на корточки перед норой. Тёмный забился глубоко, так, что они не могли его увидеть.

- Я ничего не вижу. - Арнольд наклонился вперед, чтобы заглянуть в отверстие. - Там нет никакого Тёмного. Ты просто дурак.

- Сам дурак! И Темный в этой норе.

- Конечно, это просто темнота в норе, вот и всё. Нет там никакого Тёмного, тупица.

- Сейчас увидишь. - Стиви сунул руку в карман и крепко сжал амулет. - Тебе лучше скрестить пальцы. Я собираюсь его выпустить.

- Ай! - Арнольд не поверил ему, но на всякий случай всё равно скрестил пальцы.

Стиви взял два из магических камнях из тех, что были разложены перед отверстием, и отошёл назад. Темный хлынул наружу как река. Он тонкой струйкой просачивался через брешь в магическом барьере и поднимался вверх как столб дыма. Арнольд от удивления выпрямил пальцы, и Тёмный обернулся вокруг его головы, и тогда он закричал. Тёмный протянул свою длинную руку чтобы схватить Стиви, но Стиви вытащил из кармана амулет и ударил Тёмного. Стиви слышал, как Тёмный вскрикнул в его голове, и он снова ударил его. Тёмный упал и уменьшился в размерах, тогда Стиви толкнул ее обратно своим амулетом. Он положил назад волшебные камни, и написал два магических символа на песке, после чего Тёмный вскрикнул снова и спрятался вглубь норы. Арнольд лежал на песке, его лицо было бледным и неподвижным, поэтому Стиви стал трясти его и звать по имени. Арнольд открыл глаза, лицо его стало красным и начало кровоточить. Он завопил: «Мама! Мама!» и понёсся так быстро, как только мог, по мягкому песку в сторону дома.

Стиви последовал за ним, крича:

- Ты не скрестил пальцы! Ты сам во всём виноват! Ты выпрямил пальцы!

∗ ∗ ∗

Арнольд и его мать уехали домой. Арнольд все еще ревел, а его мать была багровой от ярости, когда она кричала на маму Скиви:

- Вам бы следовало лучше присматривать за вашим мальчишкой, или он вырастет убийцей! Посмотрите, что он сделал с моим бедным Арнольдом!

И она поехала так быстро, что она попала на выбоину у ворот и едва не улетела с дороги. Мама села на крыльцо и поставила Стиви между колен. Стиви опустил глаза и пальцем чертил магические знаки на брюках мамы.

- Что произошло, Стивен?

Стиви поморщился.

- Ничего, мама. Мы просто играли на берегу.

- Почему ты сделал больно Арнольду?

- Я ничего ему не сделал. Честно. Я его даже не трогал.

- Но у него пол лица расцарапано! - Мама заговорила а-теперь-никакого-вранья голосом. - Скажи мне, что случилось, Стивен.

Стиви сглотнул.

- Ну, Арнольд хвастался своим двухколесным велосипедом и… - Стиви, разгорячившись, поднял глаза. - И, мама, у него есть трёх-с-половиной-лапая кошка!

- Продолжай. - Стиви снова прижался к ней.

- Ну, у меня есть Тёмный в норе на отмели, так что я…

- Тёмный? Что это такое?

- Ну… Тёмный – это просто Тёмный. Он не очень хороший. Я держу его в норе с помощью волшебства. Я его немного выпустил, чтобы показать Арнольду, и он сделал ему больно. Но он сам виноват. Он выпрямил пальцы.

Мама вздохнула.

- Что произошло на самом деле, Стиви ?

- Но ведь я уже сказал, мамочка! Честно-честно, именно так всё и было!

- По-правде, Стиви? - Она посмотрела ему прямо в глаза. Стиви не отвёл взгляда.

- Да, мамочка, по-правде.

Она снова вздохнула.

- Ну, сынок, я так понимаю, что этот Тёмный такой же, как твои Мистер Боб и Tудди Трут?

- Нет-нет, - помотал головой Стиви. - Мистер Мистер Боб и Tудди Трут хорошие. А Тёмный плохой.

- Ну, значит, больше никогда не играй с ним.

- Я не играю с ним, - запротестовали Стиви. - Я просто держу его взаперти с помощью магии.

- Ладно, сынок. - Она встала и щеткой отряхнула пыль с брюк. - Ради твоей любви к Tудди Труту, не позволяй Тёмному снова обидеть Арнольда. - Она улыбнулась Стиви. Стиви улыбнулся в ответ.

- Хорошо, мамочка. Но это была его ошибка. Он выпрямил пальцы. Как маленький.

***

В следующий раз, когда Стиви с осликом Эдди играл в ковбоя на отмели, он услышал, как Тёмный зовёт его. Его голос звучал так мягко и ласково, что кто-нибудь мог бы подумать, что голос принадлежит кому-то доброму и хорошему, но Стиви чувствовал под добрыми интонациями совсем недобрый гул, поэтому он убедился, что его карманный амулет при нём, отогнал Эдди подальше, и спустился вниз и присел перед норой. Тёмный стоял за волшебными камнями, и он выглядел почти как Арнольд, только глаза были не похожи, и у него было только одно ухо, а ещё веснушки были у него по всему телу, а не только на лице, как у Арнольда.

- Привет, - сказал Темный голосом Арнольда. - Давай играть.

- Нет, - сказал Стиви. – Ты меня не обманешь. Ты все еще Тёмный.

- Я не причиню тебе вреда, – лицо Арнольда растянулось в стороны, пытаясь изобразить улыбку, но получилось это не слишком хорошо. - Выпусти меня, и нам будет очень весело.

- Нет, - ответил Стиви. - Если ты не был плохим, моё волшебство не стало бы тебя удерживать. Я не хочу играть во что-то плохое.

- Почему нет? - спросил Тёмный. – Делать плохо - это весело, а иногда даже очень весело.

- Я знаю, - сказал Стиви, - но только если сделать что-то немножко плохое. А вот если сделать что-то очень плохое, то тебя могут выпороть или поставить в угол, а ещё может разболеться живот, и тогда мама и папа будут любить тебя ещё сильнее, пока не выздоровеешь.

- Да ладно, - сказал Темный. – Мне очень одиноко. Никто никогда не приходит поиграть со мной. Ты мне нравишься. Выпусти меня, и я подарю тебе двухколёсный велосипед.

- В самом деле? - Стиви почувствовал прилив тепла. – По-правде?

- Да, по-правде. И ещё - трёх-с-половиной-лапую кошку.

- О! - Стиви чувствовал себя так, будто наступило рождественское утро. - Честно?

- Честно. Все, что тебе нужно сделать, это убрать камни и сломать твой карманный амулет, и тогда я тебе дам всё что ты захочешь.

- Мой амулет? – Стиви почувствовал, как теплота уходит из груди. – Ну уж нет, я ни за что не стану его ломать. Это самая волшебная вещь из всего, что у меня есть, и сделать его было совсем не просто.

- Но я могу дать тебе то, что намного лучше волшебства.

- Ничего не может быть лучше волшебства. - Стиви сжал амулет. - В любом случае, папа пообещал, что купит мне двухколёсный велосипед на день рождения. Когда мне будет шесть лет. А тебе сколько лет?

Темный задрожал, раскачиваясь вперед-назад.

- Я стар как этот мир.

Стиви рассмеялся.

- Тогда ты должен знать тетю Фрони. Папа говорит, что она тоже старая, как мир.

- Я гораздо старше этих гор, - сказал Темный. - Давай, Стиви, выпусти меня. Пожалуйста, ну пожалуйста.

- Хорошо, - Стиви потянулся к красному камню. – Только обещай, что будешь хорошим!

- Обещаю.

∗ ∗ ∗

Стиви колебался. Он чувствовал в голосе Тёмного какие-то фальшивые ноты. Это было похоже на мурлыканье кошки Лили над пойманной мышью. Или на тихое рычание щенка на сусликов, которых тот иногда ел. Это заставило Стиви почувствовать неуверенность, и, пока он сидел на корточках, пытаясь разобраться в своих ощущениях, над верхушками деревьев сверкнула яркая молния, и одновременно с ударом грома застучали первые капли дождя.

- Хорошо, - сказал Стиви, с чувством облегчения поднимаясь на ноги. - Сейчас начнётся дождь. Я не могу сейчас с тобой играть. Я должен идти. Может быть, я смогу прийти и мы увидимся завтра.

- Нет, сейчас! - сказал Темный. - Выпусти меня прямо сейчас! - Его лицо – лицо Арнольда - перекосилось, и один глаз соскользнул вниз на щеку. Стиви начал пятиться, глаза его расширились от испуга.

- В другой раз. Мне не разрешают здесь играть, когда начинается буря. Может начаться наводнение.

- Выпусти меня! – голос Тёмного звучал всё безумнее. Лицо стало Арнольда стало лиловым, лихорадочно блестящие глаза потекли по щекам, и он снова начал превращаться в сгусток тьмы. - Выпусти меня!

Тёмный с такой силой налетел на магический барьер, что песок затрясся и один из волшебных камней откатился назад. С проворством кролика Стиви вернул камень на место и поправил все остальные. Тогда Тёмный скрутил своё тело во что-то настолько отвратительно выглядящее, что у Стиви заболел живот, и он почувствовал, что его вот-вот вырвет. Он достал карманный амулет и направил его волшебную силу в песок, и Тёмный закричал так громко, что Стиви тоже начал кричать; и побежал домой к маме, чувствуя, что очень болен. Мама уложила его в постель, дала ему лекарство, чтобы успокоить живот, и сказала папе, что нужно купить Стиви шляпу. Солнце в середине июля было слишком жарким, и светловолосому мальчику не стоило ходить с непокрытой головой.

∗ ∗ ∗

После этого Стиви некоторое время старался держаться подальше от реки, но в один прекрасный день ослик Эдди снова открыл ворота зубами и побрел вниз по дороге, направляясь к отмели. Это было на следующий день после шторма. Мама сказала: «Тебе лучше пойти за Эдди. Река сегодня должна будет пройти по старому руслу, и если Эдди окажется там, поток его может унести.

- Да ладно, Эдди умеет плавать, - сказал Стиви.

- Конечно, он может, но только не во время внезапного наводнения. Вспомни, что случилось с лошадью Даркиных в прошлом году.

- Да, - ответил Стиви широко распахнув глаза. - Она утонула. Её унесло к плотине. И она умерла.

- Да, она умерла, - сказала мама. – Так что скорее беги и приведи Эдди обратно. Но помни - если увидишь, что в русле вода, держись от неё подальше. А если вода начнёт прибывать, сразу же выходи!

- Хорошо, мама. - Стиви надел сандалии - на дороге было слишком вязко, чтобы ходить босиком, и пошел за Эдди. Он тщательно искал его следы, как ему показывал папа – шёл немного склонившись вперёд - и только изредка поднимал голову, чтобы посмотреть, где он находится и убедиться, что он не сбился с правильного пути. В конце концов, он разыскал Ослика Эдди в старом русле. Тот поедал мескитовые бобы на отмели неподалёку от убежища Тёмного. Стиви протянул руку по направлению к нему и сделал приглашающий жест.

- Иди сюда, Эдди. Давай, мохнатый.

Эдди слегка пошевелил ушами и краем глаза покосился на Стиви, не прекращая отщипывать зубами длинные бобы, стараясь при этом, чтобы шипы не поцарапали его мягкие губы. Стиви медленно и осторожно двигался к Эдди, не переставая ласково его уговаривать, при этом скользя рукой вверх по его плечу к висящему на шее обрывку старой веревки, когда Эдди внезапно чего-то испугался и подпрыгнул, оттолкнувшись всеми четырьмя своими ногами. Он понёсся на другую сторону отмели, опрокинув Стиви вниз на твёрдый, смешанный с гравием песок.

- Будь ты проклят, Эдди! - крикнул он, поднимаясь. – Сейчас же вернись назад. Нам нужно уйти с отмели. Мама будет сердиться. Не делай вид, что не понимаешь!

Эдди продолжал играть, изображая, что всё ещё сильно напуган. Он взмахнул своим длинным хвостом и попытался забраться на почти вертикальный берег отмели. Его передние ноги царапали по обрыву, а задние ноги поднимали песок. Затем он опустился на все четыре ноги и просто стоял, вообще не двигаясь, опустив голову вплотную к берегу. Стиви очень медленно подошел к нему и взялся за старую веревку.

Только тогда он заметил, где стоит Эдди.

- Ох, Эдди, - сказал он, присев на корточки в песке. - Посмотри, что ты наделал. Раскидал все волшебные камни. Ты позволил Темному скрыться. И теперь у меня не будет ничего из того, что есть у Арнольда, и всё из-за тебя, Эдди! - Он встал и хлопнул Эдди по мохнатому боку. Но Эдди продолжал стоять, и его взгляд из насмешливо-любопытного стал жестким и холодным.

- Эдди! - Стиви потянул за верёвку, и голова Эдди повернулась – медленно, как створка старых ворот. Потом Эдди развернулся полностью, медленно и смешно переступая ногами.

- В чем дело, Эдди? - Стиви положил руку на нос Эдди и внимательно посмотрел на него. С глазами ослика было что-то не так. Они были по-прежнему большими и тёмными, но теперь они выглядели пустыми, казалось, они не видели ни Стиви, ни того что было вокруг. И в то время как Стиви заглянул в них, там, словно просачивающийся через трещину дым, заклубилась тьма, и глаза снова стали зрячими. Стиви попятился, вытянув перед собой руки

- Эдди, - прошептал он. - Эдди, в чем дело?

И Эдди двинулся за ним, но не как Эдди - не маленькими частыми шагами, но медленно и ужасно, сначала обе ноги с одной стороны, затем обе с другой стороны - как козлы или что-то ещё, не умеющее передвигаться на четырёх лапах. Сердце Стиви сильнее забилось под его футболкой, и он попятился быстрее.

- Эдди, Эдди, - умолял он. - Не надо, Эдди. Пожалуйста, не веди себя так. Мы должны вернуться домой.

∗ ∗ ∗

Но Эдди шёл и шёл, все быстрее и быстрее, ноги его становились гибче и двигались лучше, а глаза смотрели на Стиви. Стиви пятился назад, пока он не наткнулся на большой ствол старого тополя, который принесло наводнение после недавнего шторма. Он кувыркнулся спиной через ствол. Эдди приближался, волоча ноги по песку, пока он тоже не уткнулся в ствол, но его ноги продолжали двигаться, даже когда он не мог продвинуться дальше. Стиви протянул дрожащую руку, чтобы погладить нос Эдди. Но он тут же отдёрнул её назад и посмотрел поверх ствола дерева на Эдди. И Эдди тоже уставился на него широкими и блестящими, как неяркие молнии, глазами. Стиви сглотнул сухой в горле, потому что внезапно всё понял.

- Тёмный! - прошептал он. - Тёмный. Он выбрался из своей норы. И вошёл в Эдди!

Он повернулся и бросился бежать через отмель, подобно загнанной в угол кошке. Эдди издал ужасный крик - не так, как обычно кричат ослы. Стиви оглянулся и увидел, что Эдди - Тёмный – следует за ним, только ноги уже движутся лучше, и его большой рот с крупными, желтыми, мокрыми и блестящими зубами был широко открыт. Ноги Стиви увязали в песке, замедляя движения. Он споткнулся что-то и упал. Он снова вскочил, и его руки были заляпаны жидкой грязью. Начиналось наводнение, а он всё ещё был внизу!

Он слышал, как Эдди шлёпает по грязи, следуя за ним. Стиви оглянулся, вскрикнул и побежал к берегу. Лицо Эдди больше не было его лицом. Рот Эдди был полон клубящейся тьмы, он уже научился двигаться, как настоящий осёл, и мог обогнать Стиви в любую минуту. Вода прибывала, и он чувствовал, как с каждым его шагом ноги всё сильнее увязают в песке. Он услышал, как где-то вдалеке мама кричит ему: «Стиви! Выбирайся на берег!»

Тогда Стиви стал карабкаться на крутой берег, вязкая илистая грязь облепляла его руки и попадала в глаза. Он слышал, как Эдди приближается, и он услышал мамин крик: «Эдди!» - Эдди, широко открыв слюнявый рот, пытался вскарабкаться на берег вслед за Стиви. И тогда Стиви разозлился.

- Будь ты проклят, старый Тёмный! - крикнул он. – Выходи и оставь Эдди в покое!

Он висел на кустах, держась одной рукой, а другой полез в карман и вытащил из кармана амулет. Он посмотрел на него, на свой драгоценный амулет – две палочки от эскимо, связанные между собой наподобие самолётика, на верхушке одной из них были нацарапаны магические буквы ИНЦИ. Стиви крепко сжал его, а потом он закричал и бросил его прямо в горло Эдди, прямо в клубящуюся внутри него отвратительную тьму. Эдди издал крик, перешедший ужасный рёв, и Стиви выпустил куст из рук и упал вниз, в быструю шумную воду. Тогда мама вытащила его, со слезами повторяя его имя снова и снова, пока она пробиралась к пологому месту на берегу, вода поднялась ей выше колен, заставляя её шататься. Стиви сидел сжавшись и со слезами восклицал:

- Эдди! Эдди! Это всё подлый старый Тёмный! Он заставил меня выбросить мой волшебный амулет! Ой, мамочка, мамочка! Где Эдди?

И они плакали вместе с мамой, сидя обнявшись в вязком песке на берегу, в то время как потоки воды с ревом и грохотом устремлялись вниз по реке, очищая отмель и унося Эдди прочь, всё дальше и дальше от берега.

Автор: Зенна Хендерсон

Мы, конечно, хищники,- сказал Матвей Фролыч Стародубцев.- Но в сравнении с уссурийскими лешими мы - просто малые дети. Сосунки.

Матвей Фролыч сидел на стуле напротив меня в гостиничном номере, за окном которого раскинулся широкий и прямой как стрела, центральный проспект города Уфы. Пару дней назад я приехал сюда, чтобы выступить в одном местном Дворце культуры с циклом лекций об аномальных явлениях.

После окончания первой же лекции Матвей Фролыч подошел ко мне, чтобы потолковать с глазу на глаз в более спокойной, нежели во Дворце культуры, обстановке. Хочу рассказать вам, молвил он, о том, как я лично встретился с шайкой леших в тайге... На другой день утром старик появился на пороге моего гостиничного номера.

Рассказ Матвея Фролыча Стародубцева произвел на меня сильное впечатление.

Выяснилось, что моему собеседнику недавно стукнуло восемьдесят лет и что последние два десятилетия из этих восьмидесяти он живет в Уфе. Раньше жил на Дальнем Востоке и был по профессии трактористом, работавшим на лесоповале, а в августе каждого года становился ненадолго корневщиком.

Корневщик - это человек, который ищет и при удаче находит в глухой тайге растение, называющееся женьшень. Обнаружив растение, он выкапывает его из земли и отделяет корень от зеленой верхушки. Корень женьшеня, как известно, самый мощный в мире природный стимулятор. Известно о женьшене и другое: он крайне редко встречается в природе. Добытчики чудодейственного корня издавна именуются корневщиками. Сочное это, необычно для слуха звучащее словцо - корневщик - я впервые услышал из уст Матвея Фролыча.

Матвей Фролыч повысил голос.

- Мы, - молвил он с чувством, - хищнически уничтожаем его последние природные запасы, исчезающе малые! Ради чего делаем это? Исключительно ради выгоды. Принесет удачливый корневщик в заготконтору четыре или даже пять корешков - и, считай, год напролет может жить припеваючи, ни перед кем не ломая спину и нигде не служа. М-да.. Бывали иногда - впрочем, крайне редко случаи, когда корневщик уходил из заготконторы с чемоданом денег. Понимаете, не с узелком, а именно с чемоданом. Вот и я сам тоже...

Матвей Фролыч задумался.

- Что - тоже? - спросил я, почти догадываясь, каким будет ответ.

- Да сам я тоже ушел как-то раз из конторы с таким чемоданом. Помню, еле закрыл его, так много денег было наложено под его крышку. Денежные купюры были тогда крупными по размерам. Еле-еле вколотил я несколько десятков пачек этих "крупняков" в чемодан... А произошло это после того случая.

- Какого случая?

- После моей встречи с лешими. На дворе стоял 1959 год. А дело было так...

В тот год Матвею Фролычу Стародубцеву не исполнилось еще и пятидесяти лет. Мужчина в самом расцвете сил, он страстно любил шататься по уссурийской тайге в поисках женьшеня. Его страсть подогревалась не только высокими ценами, назначавшимися в заготконторе за каждый отдельный корешок индивидуально, согласно разработанной классификации - класс экстра три ноля, класс экстра ноль, первый класс первой категории, второй категории, второй класс и так далее... Матвей Фролыч был влюблен в уссурийскую тайгу. Августовские дни, проводимые в походах по ней, он считал лучшими днями своей жизни.

Стародубцев не был особо удачливым корневщиком. За сезон добычи он отыскивал один или два, хорошо - три, а в редчайших случаях - четыре корня женьшеня. Однако даже один найденный корешок давал доход, не соизмеримый с месячной зарплатой тракториста на лесоповале, не такой уж и маленькой, к слову сказать.

Истории с чемоданом, набитым в заготконторе под завязку деньгами, предшествовала другая история.

На окраине деревни, в которой Стародубцев жил, стояла китайская фанза. Она была построена стариком китайцем, прижившимся на русской земле еще с довоенных лет. Ван У - так звали китайца.

Ван У, маленького росточка, сухонький и весь сморщенный, всякий раз расцветал улыбкой, когда видел перед собой здоровяка Матвея Стародубцева, детину почти двухметрового роста, с кулаками, как кувалды, косая сажень в плечах. Как-то так, сами собой, сложились обстоятельства, что Матвей подружился с Ван У. Частенько наведывался в его фанзу, пил там со стариком чай, беседовал о разных житейских пустяках. Старый китаец сносно владел русским языком.

Но вот однажды Ван У заболел.

А Матвей оказался единственным в деревне человеком, который продолжал навещать тяжко занедужившего старика-китайца. Он приносил ему из своего дома нехитрую крестьянскую снедь, подметал по собственному почину земляной пол в фанзе.

Ван У таял на глазах. Старость не та болезнь, которую можно было вылечить.

Как-то раз вечером, когда до смертного часа китайца оставались считанные дни, тот поманил Матвея, подметавшего пол, к себе.

- Говорят, ты - ва-панцуй, - прошептал умирающий. "Ва-панцуй" означает на одном из северных китайских диалектов "искатель женьшеня". На том диалекте слово "панцуй" - синоним другого китайского слова "женьшень". Ну, а "ва"-охотник, искатель, собиратель. Матвей знал все это.

- Да. Я - ва-панцуй, - ответил он.

- Удачливый?

- Нет.

- Спасибо, что провожаешь меня в последний путь, заботишься о старике. Ты добрый человек... Я хочу подарить тебе удачу.

Стародубцев, услышав такое, улыбнулся.

- А разве можно подарить удачу? - хмыкнул он

- Можно. Слушай меня внимательно.

И умирающий китаец поведал Матвею в высшей степени странную историю.

По его словам, "тайна удачи ва-панцуя" передавалась в его роду из поколения в поколение. Ван У был последним живым представителем своего рода. За долгую жизнь он дважды становился богатым человеком, сказал китаец. Дважды использовал "тайну удачи". В нашем роду, пояснил он, существует поверье - на протяжении одной человеческой жизни нельзя использовать "тайну удачи" более двух или от силы трех раз. Если воспользуешься ею в четвертый, то непременно помрешь. И, вздохнув, китаец уточнил, мой дед, жадный до денег, рискнул, ушел в тайгу "ловить удачу" в четвертый раз, а вернулся оттуда весь покрытый язвами и вскоре помер. Ну, а я, сказал Ван У затем, "ловил" ее дважды и побоялся "ловить" в третий раз, потому что долго и очень тяжело болел после второго...

"Тайной удачи ва-панцуя", как оказалось, был некий заговор на китайском языке, который следовало произносить вслух в глухой тайге ночью в конце августа. Заговор был приманкой для лисов.

Лис (в мужском роде) - традиционный персонаж китайского фольклора, аналогичный русской нечистой силе - домовому, лешему.

Ван У сообщил Матвею, что в обоих случаях, когда он дочитывал среди ночи в тайге заговор до конца, к нему тотчас же прибегали гурьбой лисы. Они подхватывали его под локти, вели по лесу и приказывали ему искать панцуй. Неким чудодейственным образом Ван У, заколдованный, по его словам, лисами, находил в обоих же случаях фантастическое количество панцуев. Всякий раз - по целой охапке. Большую часть найденного женьшеня лисы забирали себе. Однако и Ван У перепадало немало. Прощаясь с ним, лисы говорили, что он хорошо поработал и что часть корешков - его законная доля от добытого. А потом растворялись в воздухе.

- Запиши тайные слова, подманивающие лисов,- молвил китаец. - Сейчас я продиктую тебе их.

Не желая спорить с умирающим, Матвей так и сделал. Записал русскими буквами то, что медленно, по слогам набормотал ему Ван У по-китайски.

Через пару дней Ван У умер. Произошло это в мае.

А в августе Матвей Стародубцев отправился в очередной свой поход по уссурийской тайге. Уже выходя из дома, он в последний момент вспомнил о той записи. Записка лежала в картонной коробке с самыми разными документами, спрятанной в платяном шкафу под бельем. Недолго думая, Матвей шагнул к шкафу, выудил бумажку с заговором из коробки...

В течение двух последующих недель он бродил в одиночку по тайге без всякого толка. Женьшень никак не попадался на глаза, ставшие уже слегка слезиться от постоянного - с рассвета до заката - напряжения.

Даже самые опытные корневщики знают, как непросто приметить тоненький стебелек панцуя на фоне буйной таежной растительности. Женьшень не переносит яркого света. Он селится только там, куда вообще не попадают солнечные лучи. Его невозможно встретить на открытых местах - на полянах, на берегах таежных речек, на безлесых вершинах сопок, открытых всем ветрам. Панцуй можно обнаружить лишь в глубоких распадках, ущельях либо на северных склонах сопок, никогда не освещаемых солнцем - причем далеко не во всяком лесу. Женьшень не встречается в хвойном лесу. Его любимое дерево, под которым он чаще всего пускает свой корень, - кедр.

Женьшень - низкорослое и крайне тонкое растение. В сущности - цветочек, этакая зеленая былиночка с несколькими листиками на ней.

У двадцатилетнего женьшеня, традиционно называемого корневщиками "панцуй-тантаза", всего лишь три листика. У шестидесятилетнего, или "панцуя-упие", - пять листиков. Шестилистный, столетний по возрасту, женьшень - "панцуй-липие" - встречается чрезвычайно редко. Корень "липие" попадает на стол заготконторы корней не чаще чем один раз в десять лет. Он всегда вызывает там сенсацию. Стоимость одного "липие" равна, как минимум, стоимостям тридцати "тантаза" или пяти "упие".

Я привожу все эти экзотично звучащие названия вовсе не для расширения вашего, читатель, кругозора. Они активно обыгрываются в диалогах, которые вскоре последуют. Не зная того, что стоит за тем или иным названием, вы ничего не поймете в диалогах.

Цветет женьшень в июле. А в августе появляются на нем крохотные красные ягодки.

Вот и поди сыщи неприметное это растеньице с его едва-едва видимыми ягодками в лесной чащобе, где густые заросли кислицы оплетены лозами дикого винограда, а между высокими и разлапистыми кустами шиповника вся земля покрыта густой травой и буквально морем самых разнообразных, очень ярких и очень крупных, таежных цветов...

Сидя поздним вечером на лесной полянке у костра, Матвей Стародубцев горестно размышлял над тем, что его нынешний августовский поход по тайге запросто может окончиться ничем. Женьшень, что называется, не шел в руки. Фортуна, удача отвернулась в это лето от Матвея. дача... Корневщик чуть вздрогнул. Ему вспомнился тот его разговор с умирающим китайцем о "тайне удачи ва-панцуя".

Матвей полез в нагрудный карман гимнастерки, облегавшей грудь под накинутым на плечи, брезентовым плащом. Извлек из кармана крохотный клеенчатый пакетик. Выходя две недели назад из дома, Матвей бережно завернул бумажку с китайским "заговором на удачу" в клочок клеенки, чтобы уберечь от сырости, от дождей, нередких в уссурийской тайге в августе.

Стародубцев неторопливо прошелся взглядом по написанной на бумажке тарабарщине: он не знал китайского языка. Потом криво усмехнулся и громко прочитал написанное вслух.

И весь напрягся в ожидании, слабо, впрочем, веря в то, что лисы, китайские эти лешие, немедленно примчатся к нему.

Наш корневщик был убежденным атеистом. Но он не желал возвращаться из тайги домой с пустыми руками. Китайский "заговор на удачу" был его последним шансом поймать фортуну за хвост, пусть и нелепым шансом, бредовым, с его атеистической точки зрения. В сложившихся обстоятельствах не оставалось, однако, ничего другого, как воспользоваться им.

А вдруг заговор не предсмертный бред умирающего китайца, и в нем есть какое-то рациональное зерно? Хотя, хмыкнул Матвей, что рациональное может быть в колдовском заговоре...

В глубине леса разлилось голубоватое сияние. Оно имело четко очерченную форму - было похоже на огромный шар, состоящий из света. У Матвея побежали мурашки по спине, когда он узрел это загадочное явление.

На фоне шара появились три человекообразных силуэта, внезапно возникших на поляне в нескольких шагах от костра, словно выросших там из-под земли.

В беседе со мной Матвей Фролыч Стародубцев сказал:

- Хотите верьте, хотите нет, но я решительно не помню, как лешии выглядели. Бок о бок с ними я провел время до самого рассвета. Видел их с такого же расстояния, с какого вижу сейчас вас. И тем не менее не могу сказать ничего определенного об их внешнем облике. Сам удивляюсь этому и отказываюсь понимать, почему это так.

Трое леших неопределенной наружности выстроились перед костром в ряд.

Один из них воскликнул на чистом, между прочим, русском языке:

- Привет, Ван У! Давненько не виделись.

- Я - не Ван У,- хриплым шепотом выдавил из себя перепуганный Матвей в ответ.

- Почему ты - не Ван У?

- Ван У недавно умер.

- Что такое "умер"?

- Его больше нет.

- Чепуха! - резко бросил леший и сделал шаг вперед. - Такого не бывает, чтобы личность перестала существовать.

Стародубцев, трясясь от страха, проговорил:

- Я сам похоронил его.

-Похоронил... Да, мы знаем это слово. Спрятал тело в землю. Похоронил тело, но не душу. Нельзя похоронить душу... Как зовут тебя?

- Матвей.

Леший, сделавший шаг вперед, обернулся и сообщил своим приятелям:

- Ван У передал Матвею свой шифр связи с нами. Потом он вновь уставился на корневщика.

Сделав еще несколько шагов вперед, он подошел к Матвею вплотную. Вытянул руку и приказал: - Положи свою ладонь на мою ладонь. Стародубцев подчинился приказу. Когда ладони соприкоснулись, он вздрогнул: рука лесного демона оказалась холодной как ледышка.

- У него ее больше, чем было у Ван У, - молвил загадочно леший с ледяной рукой, опять оборачиваясь к своим дружкам.

- Это хорошо,- отозвался один из них. А другой осведомился:

- Интересно, надолго ли его хватит? Они вели разговор на русском языке.

- На три полных поиска,- сказал тот, у которого была очень холодная ладонь.

- На три полных? - поразился его приятель.

- Ручаюсь. Но второй поиск можно будет проводить не ранее, чем... - Далее последовало какое-то нечленораздельное бульканье, в котором Матвей не понял ничего. - А о сроках проведения третьего поговорим лишь после окончания второго.

- Какой, однако, прекрасный экземпляр попался!

- Да. Редкостный.

- Что ж, спускай его с поводка. Начнем первый поиск.

Леший, стоявший вплотную к Стародубцеву, отнял свою руку от руки корневщика.

- Ты - сильный мужчина. Очень сильный. Молодец, - возвестил он и властным тоном распорядился: - Вставай. Пошли. Пойдешь первым, а мы - следом за тобой.

Матвей с готовностью выпрямился, приподнимаясь с земли. По его словам, страх перед лесными дьяволами в ту же секунду каким-то непонятным образом полностью улетучился из его сознания.

- Куда я должен идти?

- Знаешь ущелье, которое - во-о-он за той сопкой?

- Знаю, кивнул головой корневщик.

- Вот с ущелья и начнем.

И далее, по колоритному выражению Матвея Фролыча Стародубцева, "закрутилась-завертелась колесом натуральнейшая бесовская свистопляска". Такую оценку той "свистопляске" он дал в разговоре со мною. Когда же она там, в тайге, творилась, Стародубцев воспринимал все происходящее не просто без страха, но даже без малейшего удивления. Похоже, следом за чувством страха леший "отключили" у него также способность удивляться, более того - вообще здраво оценивать как свои, так и их поступки.

Кроме того, они неким невероятным образом перенастроили зрение корневщика. На какое-то время Стародубцев обрел способность видеть в инфракрасной области светового спектра!

Матвей Фролыч вспоминает:

- Ночная тьма сгинула без следа. Окрестности залило слабым красноватым свечением, в котором я видел лес, обступивший поляну, почти так же хорошо, как и днем... И мы побежали! Я - впереди, а три леших - цепочкой следом за мной. Мы понеслись по тайге вихрем, с немыслимой скоростью. И что интересно - я ни разу не споткнулся, ни разу не налетел ни на одно дерево, ни разу не зацепился рукавом ни за один куст. Еще одна странная подробность - отчетливо помню: я все время ровно и спокойно дышал, пока мчался по лесной чаще, как метеор... Итак, мы побежали и спустя минуту ворвались в ущелье, до которого от поляны было добрых полчаса ходу нормальным шагом.

- Ищи панцуй! Ищи! - азартно крикнул в затылок Матвею один из лесных дьяволов.

Стародубцев почувствовал, как его тоже охватывает охотничий азарт. Мчась по ущелью, он зыркал глазами то влево, то вправо. И внезапно приметил стебелек женьшеня. Уж как там приметил, он затруднился объяснить в разговоре со мной. Ну, приметил - и все тут.

- Панцуй! - вскричал радостно Матвей.

- Где? Покажи

- Да вот же он, - и, подбежав к женьшеню, росшему среди таежных цветов, шатром укрывавших его, корневщик указал пальцем на растение.

- Не годится! - азартно крикнул один из леших. - Пустяк! Двадцатилетка. Тантаза... Ищи дальше! И все четверо помчались вперед по склону ущелья.

- Еще панцуй! - гаркнул вскоре Матвей.

- Где? Покажи.

- Вот он.

- Снова тантаза... Ищи дальше.

- Еще!..

- Тантаза.

- Еще!

- Где?

- Вот.

- Упие! Стой.

Стародубцев остановился как вкопанный. Сидя в моем гостиничном номере и вспоминая о событиях той памятной ночи, он сказал:

- Я и не подозревал, что так относительно много женьшеня росло в ущелье. Днем ранее я успел обшарить один его склон, впрочем, не до конца. И не нашел на нем ни единого стебелька панцуя. Не знаю, стоит ли напоминать о том, что обнаружить этот стебелек - дело крайне сложное. Как правило, он полностью скрыт под другими растениями. Обшарив один из склонов ущелья, я не приметил на нем, повторяю, ни единого росточка женьшеня, хотя, казалось бы, не зевал... А тут вдруг там же - панцуй за панцуем!

...-Упие! Стой!

Стародубцев замер на месте.

Лешии кинулись к стебелечку панцуя, росшему под кустом шиповника, ветви которого прятали его под собой. Тесной группой они обступили стебелек, присели на корточки и почти тотчас же выпрямились. Матвей ясно разглядел в руке одного из них растение с недлинным корнем, похожим на крохотного человечка.

Обычно на откапывание женьшеня уходит у корневщика не менее двух-трех часов. В метре от тоненького стебля, не ближе, роется саперной лопаткой яма. Затем лопатка откладывается в сторону. При выкапывании корня из земли, осуществляемого медленно костяными палочками, ни в коем случае нельзя повредить ни единого его длинного нитевидного отростка, или мочки.

А леший потратили на извлечение корешка не более двух секунд.

- Вперед! - рявкнул один из них, махнув Матвею рукой.- Ищи!

И сумасшедший скоростной бег возобновился с новой силой...

- Панцуй! - кричал Матвей, меряя гигантскими шагами землю.

- Где?

- Там.

-Тантаза. Не годится... Ищи дальше.

- Панцуй!

- Где?

- Прямо передо мной.

- Упие! Стой.

Небольшая задержка. Корень извлекается из земли. И - опять:

- Ищи!..

- Панцуй!

- Тантаза.

- Панцуй!

- Тантаза.

- Панцуй!

- Липие! Стой... Да, это липие. Настоящий липие. Задержка. И - снова:

- Панцуй!

-Тантаза... Тантаза... Тантаза... Еще один липие! Стой.

Ущелье давным-давно осталось за спиной. Неутомимые бегуны неслись теперь по склонам сопок - по северным их склонам, где только и водится женьшень.

- Панцуй!

- Тантаза... Ищи дальше!

Ночь близилась к рассвету. На востоке слабо за-розовел небосклон.

Три леших, возглавляемые Матвеем Стародубцевым, выбежали друг за другом в затылок на поляну, с которой начали свою долгую пробежку по тайге. Костер на поляне давно прогорел. Его остывающие угли едва светились в неверном предрассветном полумраке.

И к Матвею в ту же секунду вернулось нормальное человеческое зрение. Он потерял способность видеть в ночи почти с той же зоркостью, что и днем.

Корневщик огляделся по сторонам, щуря глаза, по которым в момент возвращения нормального зрения полоснула резкая короткая боль. Его взгляд упал на огромный голубоватый светящийся шар, сиявший в отдалении на том же самом месте, где он внезапно возник из ниоткуда несколькими часами ранее.

Стародубцев совершенно не запыхался и не вспотел, хотя мотался как оглашенный по лесным чащобам почти всю ночь напролет.

Один из леших поинтересовался, обращаясь к другому:

- Сколько всего собрали?

Тот молвил, прижимая к груди пышный букет панцуя:

- Восемьдесят шесть упие. И одиннадцать липие.

- Вот это да! - развел руками Матвей в восхищении.

Леший, секундой ранее задавший вопрос, сказал лешему, сжимавшему в руках букет:

- Отдай ищейке десять упие и два липие. Это его законная доля.

- Хорошо, - леший с букетом женьшеня повернулся к Матвею и слегка раздвинул локти.- Держи!

Из букета сами собой стали выпархивать одно за другим растеньица. Они плавно летели над землей на высоте около двух метров и столь же плавно опускались в руки корневщика, поспешно подставленные им.

- Девять упие. Десять, - отсчитывал леший с букетом. - Так. А теперь - липие. Один. Два... Все. Мы рассчитались с тобой за работу сполна. - Он помолчал мгновение, а потом, повысив голос, проговорил, чеканя каждый слог: - Запомни, Матвей, в следующий раз позовешь нас не раньше, чем через пятнадцать лет. Запомнил?

- Да. Через пятнадцать.

Стародубцев стоял возле погасшего костра с руками, вытянутыми вперед. На них ровным рядком, стебелек к стебельку, корешок к корешку, лежали двенадцать панцуев. И каких панцуев! Сплошь упие и даже два липие! Разглядывая эту гору богатства, привалившего к нему за одну ночь, корневщик тупо повторил:

- Через пятнадцать...

Внезапно в его глазах вспыхнула искорка интереса. Нечто, отдаленно похожее на нормальные человеческие чувства и реакции, стало потихоньку-полегоньку пробуждаться в его душе, околдованной лесными дьяволами.

Матвей оторвал взгляд от панцуев, лежавших на его полусогнутых руках, и вперился им в лешего с букетом. Потом спросил:

-Ван У был единственным человеком на Земле, который знал "тайну удачи ва-панцуя"?

- Какую тайну? Не понимаю, - буркнул леший.

- Ну, тайну... Этот... Как его... Шифр связи с вами.

- Нет. Ван У не был нашим единственным слугой. Просто у рода, к которому принадлежал Ван У, имелся свой родовой шифр связи. А теперь им владеет твой род.

- Значит, есть на свете и другие, помимо меня, люди, которые знают "тайну удачи"?

- "Тайну удачи"... А-а, теперь я понял. Вот, оказывается, как вы, слуги, называете то, что мы зовем... - Леший замолк, поперхнувшись на полуслове. Затем сказал: - Да. Такие люди есть, но их - мало. Даже очень мало. Три тысячи лет назад вас, слуг, было много, а сейчас... - И леший вздохнул. - Сейчас вас, знающих родовые шифры связи, осталось лишь трое на всей Земле. Прощай.

И лесные дьяволы растаяли в воздухе. А фонарь мглисто-голубоватого шара, сиявший в отдалении, в ту же секунду погас.

... Прошло пятнадцать лет. Двадцать. Тридцать.

Матвей Фролыч Стародубцев давно уже переехал с Дальнего Востока в Уфу. Мысль вторично воспользоваться "заговором на удачу" посещала его неоднократно. Однако он все откладывал да откладывал поездку в далекие от Уфы, уссурийские леса ради такого дела.

Заканчивая свой рассказ, Стародубцев вернулся к тому, с чего начал его

- Вот я и говорю, мы, корневщики,- хищники. Мы - истребители хилой последней популяции женьшеня, изредка встречающегося сегодня лишь в уссурийской тайге и совсем уж редко на севере Китая. Но по сравнению с лешими, высвистанными мною неведомо откуда, мы - неумелые любители. Простаки и недотепы!.. Лешии - вот настоящие профессионалы в деле сбора женьшеня. Вы обратили внимание на то, что они пользовались мною, как хорошо натасканной собакой? Уж не знаю как, однако панцуй для них отыскивал я. А им оставалось извлекать его из земли. Они и извлекли с воистину нечеловеческой сноровкой. Я вот что думаю... Может быть, осталось в нашем мире так мало женьшеня потому, что эти бравые ребята давным-давно поснимали все сливки? Повыдергивали панцуй всюду, где он некогда буйно и широко рос? Леший, если помните, обмолвился - три тысячи лет назад было у леших много слуг, или, как я понимаю, людей-ищеек, выводящих их на женьшень. А нынче почему-то осталось якобы лишь трое таких людей. Я - один из них. Но даже я один произвел в ту сумасшедшую ночь неслыханное по размерам, разбойное опустошение в тайге. Причем опустошение на многие и многие километры вокруг поляны, на которой повстречался с лешими. Подозреваю, с моей помощью ими были изъяты там на огромной площади все без исключения упие и липие - самые, как известно, ценные и самые редко встречающиеся корни панцуя.

- Почему вы вторично не воспользовались "тайной ва-панцуя"?

- Почему?.. Да, знаете ли, приберегал я ее из года в год на черный, так сказать, день. А с другой стороны, я ни в чем никогда особенно не нуждался, да и сейчас не нуждаюсь. Нормально живу. И тем не менее...

- Тем не менее?

- Тем не менее в будущем году, ежели буду жив, непременно отправлюсь на Дальний Восток ловить за хвост удачу.

Стародубцев широко, добродушно улыбнулся.

- Оба моих внука,- пояснил он, - вошли уже во вполне зрелый возраст, оба - давно женатые, а своих квартир у ребят нет. Маятся, околачиваясь вместе с семьями по чужим углам... Вот я и хочу перед смертью сделать каждому из них по подарку. По большой кооперативной квартире, купленной за мой счет.

Придерживая дыхание, я поинтересовался осторожно:

- А вы не согласились бы позволить мне переписать у вас текст "заговора на удачу"? И замер в ожидании ответа. Улыбка на лице старика стала еще шире.

- Э, нет, голубчик! - хохотнул он, вставая со стула.- Это, уж извините, моя тайна, а не ваша. Леший четко сказал - отныне она принадлежит моему роду. Вот вернусь в будущем году из похода за панцуем и тотчас же передам тайну одному из моих внуков... Желаю вам всего наилучшего!

Старик шагнул к двери, ведущей из номера в гостиничный коридор.

- Кстати,- молвил он, распахивая дверь и замирая на ее пороге.- Моя фамилия вовсе не Стародубцев. Да и зовут меня не Матвеем Фролычем. Назвавшись так, я, хе-хе, решил подстраховаться на всякий случай. Ну, дабы ни вы лично, ни те, кому вы, может быть, будете рассказывать обо мне, не тревожили меня своими визитами... Искать Стародубцева бесполезно! Прощайте.

И из моего номера вышел вовсе не Матвей Фролыч Стародубцев.

Автор: А. К. Прийма: НЛО, Очевидцы неопознанного.

Автор: Dezmond

Мракопедия (с)

Прошу простить меня за объёмное введение, но история требует некоторых предварительных пояснений.

Меня не пугают бездомные собаки. В моей семье и жило, и живёт, множество собак; они вызывают у меня исключительно положительные эмоции. В качестве доказательства могу сказать, что перспектива 40-ка уколов от бешенства (во время вспышки этого чудесного заболевания) не могли удержать меня от игр с дворнягами; да и почти утонуть, спасая щенят от половодья, проблемой никогда не являлось. Эта история произошла почти десятилетие назад, во время моего обучения в прекрасной и всячески обустроенной стране Швейцарии. Страна события важна почти так же, как и его обстоятельства, потому что в Швейцарии принципиально НЕТ бродячих собак.

Система работает следующим образом: если житель видит в своём районе собаку без хозяина, он вызывает соответствующую службу или ближайший ветеринарный центр, откуда в течение часа-другого приезжает фургон с вполне доброжелательными людьми. Люди эти ловят, с максимальной гуманностью, животное, и выясняют по ошейнику или микрочипу хозяина; в случае, если установить хозяина не удалось, животное увозят в ближайший приют. В тот вечер на наших нервах можно было играть не хуже, чем на хорошо натянутых струнах. Нам вметяшилось в голову, что этот чудесный – тихий и тёплый – вечер был «мистическим», и вообще полнолунием и пятницей 13-м одновременно. Что же может быть прекраснее, чем сбежать после ужина с унылой территории учебного заведения, подальше от общежитий и взрослых, на прогулку в сторону кладбища? О лучшей возможности пощекотать нервишки трудно было и мечтать. Вот только в нашей логике было два существенных изъяна: полнолуние было во вторник и среду, а число – 12-е декабря 2003-го года. Ошибка с датой вышла из-за написанной на последнем уроке контрольной, которую заставили датировать субботой из-за сбоя в расписании, а с луной… сбоем в восприятии – у нас не было возможности проверить лунный календарь в Интернете.

Таким образом, мы отправились гулять – прошмыгнули на парковку за корпусом старшей школы, прокрались мимо камер видеонаблюдения, и сбежали гулять. Маршрут был простым – по улице, идущей под прямым углом к территории школы до кругового движения, налево, и прямо по Chemin Louis Degallier до кладбища. Всё было мирно ровно настолько, насколько оно может быть в маленьком городке-спутнике, по сути, являющимся спальным районом – за всё время нам не встретился никто, лишь светились окна домов. К слову, по дороге был один достаточно неухоженный дом, в котором мы никогда ранее не видели света – сегодня же в нём горело окно, что дало повод новой волне восторга на мистические темы. Две трети дороги прошли успешно: мы просто брели сквозь прохладную темноту, пронизанную лучами фонарей, и выдвигали предположения относительно того что же аномального может нам попасться в столь особенную ночь. Как ни странно, приз зрительских симпатий был взят версией о встрече с оборотнем, и на этой жизнерадостной ноте мы обнаружили себя поворачивающими на «лесную» дорожку.

Эта дорожка лесной являлась с большой натяжкой – около полутора метров шириной, с покрытием из крупного песка, рядом течёт искусственный ручей метровой ширины, а вокруг идёт по метру-другому деревьев и кустов. Дорожка пересекала весь город своей «лесополосой», и, по-видимому, считалась элементом дикой природы в идеально выверенном городке. Тем не менее, «дикую природу» содержали в идеальном порядке – даже во время затяжных дождей там редко были лужи; единственное, чего там не было, так это регулярного фонарного освещения. Хохоча на тему абсурдности наших версий событий, и подвывая что-то в духе «а вот здесь совсем темно, уууу», мы свернули на лесную дорожку и сделали по ней десяток шагов. А потом мне пришло в голову посмотреть вперёд, по ходу движения, и всё внезапно стало странно.

Перед нами, в темноте слишком глубокой, чем можно ожидать в 10-м часу в трёх метрах от освещённой дороги, была бетонная плита, размером где-то полтора (по ширине дорожки) на два метра. В этом не было ничего странного, вполне возможно, что там проходили какие-то коммуникации. Что было странным, так это три огромных пса, на этой плите стоящие. Ближе всего к нам стоял пёс безупречно белого цвета; он, казалось, обнюхивал край плиты. Чуть дальше, за спиной у белой собаки, симметрично (почти как в санях «тройке»), стояли чёрный и коричневый псы, и смотрели в стороны, от дорожки. Все три пса были идеально однотонными, безупречно ухоженными, и крупными до одурения – мои знания пород позволили определить их принадлежность к борзым (как позже выяснилось – хортым борзым), но рост в холке около метра и соответствующая скорее догам ширина подвеса вызывала смутные сомнения в верности идентификации. Собаки были очень похожи между собой, без ошейников (что в тех цивилизованных местах уже является аномалией), и главное – абсолютно неподвижны, несмотря на наши с Найоми достаточно громкие дебаты и хохот.

Казалось, на осмотр псов ушла вечность – на самом деле, мы не успели сделать и дюжины шагов. Затем последовало то, что предугадать было невозможно – раздался тихий хрип и прозвучал короткий приказ:

– …Беги.

– Что? – неуверенно спросила Найоми. Она по-прежнему смотрела на меня, заливаясь хохотом на тему оборотней и гулей.

– Беги!

Меня осенило, что хрип и команда исторглись из моей глотки. Лишь тогда Найоми посмотрела перед собой, и замерла столбом. На мой вопль ближайший, белоснежный, пёс поднял голову, и посмотрел на нас. Не реагировавший на вопли и хохот, он поднял голову лишь после второй попытки остановить Найоми; и теперь он неподвижно стоял, и смотрел на нас тёмным, тёмно вишнёвыми глазами.

Замереть на месте не удалось. Это первый раз в жизни, когда к горлу подкатила волна настоящего, панического ужаса – и моё тело решило вести себя настолько инстинктивно и адекватно, насколько это было возможно. Теребя Найоми за рукав, пытаясь растормошить её и вывести из ступора, под пристальным взглядом белого пса, моё дрожащее от паники тело задом наперёд, на полусогнутых ногах отползало обратно к дороге. Плавность движений сохранить не удалось – попытки привести Найоми в себя оказались успешными, и она заорала так, что с деревьев, казалось, посыпались листья.

После этого мы продемонстрировали, что бегать плохо, медленно и с отдышкой можно только на уроках физкультуры – мне по-прежнему кажется, что оставшиеся до кладбища 250 метров мы пролетели со скоростью, тянущей на мировой рекорд. Мы автоматически следовали дальше по нашему маршруту, и действительно, что же может быть лучше, чем повидавшись с чём-то настолько невнятным, посидеть под кладбищенской изгородью? Правильно, не сидеть под ней, а посмотреть на кладбище невменяемыми глазами побежать обратно в школу по самым освещённым улицам.

Ничуть не хуже, чем тьму под деревьями на той лесной дорожке, я помню ещё одно обстоятельство – до самого лета, даже в сухую и тёплую погоду, над этой плитой была лужа. Местные службы даже снимали её, чтобы посмотреть – не протекает ли под ней какая-нибудь труба? Они обнаружили лишь, что плита там не нужна, так как под ней ни по схемам, ни по факту нет ничего кроме грунта; кто и зачем её положил – неясно, но её вернули на место за неимением то ли желания её вывозить, то ли транспорта.

А ещё я помню, что всю ночь после этого мне снилось это самое кладбище, на котором сами собой падают один за другим кресты. Лишь пару раз все годы знакомства мы с Найоми пытались обсудить и проанализировать этот вечер, и так и не пришли к какому либо выводу. Тем не менее, этот вечер не из тех, что можно просто забыть.

PS – Ах да. Последнее обстоятельство. Когда мы добежали до кладбища, оно было в безупречном состоянии. А на следующий вечер поход на кладбище показал, что половина крестов лежит, а именно те, что падали у меня во сне. Надеюсь, смотритель был не против моих попыток восстановить порядок.