Koldyr

Графиня Агнесса Ланскоронская, жившая в прошлом веке, являлась племянницей князя Радзивилла и, будучи ребенком, воспитывалась вместе с его детьми в Невемском замке, в Галиции.

Для перехода из той части замка, где находились детские комнаты, в другую половину, где жили князь и княгиня, нужно было пройти огромную комнату, которая разделяла замок на две части. Шестилетняя графиня всегда пугалась и кричала, проходя через этот зал по пути в гостиную. Когда она настолько подросла, что смогла кое-как объяснить причину своего страха, девочка, дрожа всем телом, указала на большую картину, висевшую над дверями зала, – "Кумскую Сибиллу".

Девочку так и не смогли приучить не бояться этой картины, которая не имела в себе ничего особенного. Наконец дядя, видя, что она не может преодолеть своей боязни, приказал картину вынести, несмотря на то, что та была произведением Тициана. Тем не менее Агнесса не перестала бояться, проходя через зал, и всегда шла через двор, а во время дождя или снега ее несли в кресле. Так продолжалось двенадцать или тринадцать лет. Достигнув восемнадцатилетнего возраста, молодая графиня стала в полном смысле красавицей, с черными волосами и бровями, с плечами, словно выточенными из мрамора, и с такими изящными ручками, какие редко можно встретить.

На празднике Рождества в замке собралось до шестидесяти гостей – соседних дворян. Молодежь решила повеселиться в большом зале. В этот раз графиня Агнесса, входя в зал, впервые не выражала никакого страха. Дядя обратил на это внимание, заметив потихоньку жене: "Наконец Агнесса поумнела!" Княгиня же ответила, что, по всей вероятности, она решилась войти, потому что приближается день ее свадьбы, и она знает, что бал по обычаю должен быть в этом зале.

У самых дверей Агнесса вдруг остановилась. Решимость ее исчезла, и прежний детский ужас овладел ею. Дядя сделал ей выговор, а гости шутили и смеялись, но, несмотря на это, она, схватившись за дверь, не двигалась. Ее, шутя, втолкнули в зал и закрыли дверь, чтобы она не могла уйти. Девушка начала умолять, чтобы ее выпустили, говоря, что жизнь ее в опасности и она сейчас умрет. Вслед за этими просьбами послышался сильный треск, а затем наступила мертвая тишина…

Когда все вбежали в зал, оказалось, что картина, которую к тому времени опять повесили на прежнее место, сорвалась с крючка и упала на голову несчастной, причем украшавшая картину железная позолоченная стрела княжеской короны Радзивиллов вонзилась прямо в темя девушки, и она была мгновенно убита.

з книги И. Резько "Загадочные явления"

Он затянулся сигаретой и выпустил колечки дыма. Они, медленно тая, уплыли в потолок.

— Страх, говоришь? Страх тут ни при чем. Когда я говорю «меня пугают» или «я боюсь», это не значит, что это страх. Точнее, не такой страх, к которому ты привык.

— А какой страх? — мальчик с непониманием смотрел на Него. — Я боюсь монстров под кроватью. Ну, то есть боялся. Я боюсь двойки. Но это один страх. Хоть и разных вещей. Я потею, у меня трясутся ноги и, наверно, эти, поджилки, не знаю, где они, но они точно трясутся. А как это не такой страх?

Он посмотрел с усмешкой на мальчика. Мелкий, синяки под глазами, тощенький. Умный парень, но еще ребёнок.

— Вырастешь — поймешь, — Он снова затянулся сигаретой.

— Все так говорят. Объясни.

Мальчик обиделся и сидел надутый, но интерес заставлял его спрашивать Его и дальше.

— Когда она говорит, мне больно. Нет, не так. В языках людей слишком мало слов, чтоб это описать. Я не потею, не трясусь. Я просто хочу вдавиться глубже в пол, в стену, просочиться сквозь поры земли и спрятаться от этого визга, от этого грома. Это обливает как раскаленной карамелью... Ты же трогал расплавленную карамель?

— Трогал. Больно, — мальчик поморщился. — Но она сладкая.

— Именно! Сладкая. Боль и сладость, эти руки, этот голос. Страх как на американских горках, но тебе хочется исчезнуть, — Он задумался. — Нет, снова не то.

— А... — начал было мальчик, но в коридоре раздались мягкие, крадущиеся шаги. Мальчик застыл, глядя на дверь комнаты. Дверь медленно раскрылась.

— Мой масик маленький, пупсик, печенька любимая, ты моя конфеточка. Чего не спишь, малипусик?

— Я об этом, — прошуршал Он, спешно утекая в темноту гардеробной.

— Мам, монстр под кроватью сказал, что у него от тебя страх сладкий. Это как?

Мама крепко прижала сына к себе, целуя его в лоб и лицо:

— Спи, малыш сладенький, монстров не существует, моя прелесть нежная. И кто накурил под окном, что так воняет в комнате?

(С)

Эта история произошла со мной где-то в середине 90-х. Я худо-бедно закрыл летнюю сессию и со спокойной душой укатил с родителями на дачу, где мы отдыхали почти каждый год. Это сейчас многие позволяют себе всякие дорогие курорты, а тогда и изба в посёлке была для нас своей маленькой Турцией. Небольшой домишко с телевизионной антенной, скромный участок с яблоньками, приток Камы неподалёку - для тех времён просто песня. Чего ещё для счастья надо? Купайся весь день, дыши свежим воздухом, и не забывай менять батарейки в магнитофоне. Вот, собственно, и вся программа отдыха.

Однако, в те годы ежедневное купание мне очень быстро наскучивало. Что уж греха таить, приезжал я вовсе не за ним. Всё чего я тогда по-настоящему хотел - это встретиться с Таней, знакомой соседкой по даче, которую тоже каждый год тащили в посёлок её родители.

Надо заметить, Тане приходилось гораздо хуже чем мне. Если у нас был маленький участок, на котором не росло ничего кроме травы, кустов и двух яблонь, то у Таниных родителей имелся целый огород... нет, не огород, огородище, на котором они вместе с дочерью корячились чуть ли не всё лето. Так вот, спрашивается, зачем мне мутная речушка, когда на соседнем дворе красивая девчонка кверху задом грядки пропалывает? Вот именно - тут уже не до природы, возраст такой, сами понимаете.

С Таней у нас были весьма необычные отношения. Она в шутку называла меня "летним мужем" и я отвечал ей той же иронией, хотя в душе хотел видеть эту девушку рядом всегда, а не только три жалких месяца в году. Не стану увиливать - я был по уши влюблён в это рыжеволосое чудо.

Впрочем, хватит про нас. Ностальгия вещь затягивающая. Дай мне волю - так накатаю не один лист про свои весёлые и беззаботные деньки. Я хочу рассказать о странном случае, который нам с Таней пришлось пережить, при, скажем так, весьма пикантных обстоятельствах.

Ситуация стандартная: мы уже третий день не могли уединиться. Родители не спешили покидать участки, а запираться в комнате при них нам попросту не хватало духу. Неловкость и стеснение плохие спутники интима. Но в итоге решение проблемы пришло само собой. Спрашивается, где можно устроить разврат в деревне, да так, чтобы никто не побеспокоил? Конечно же на сеновале. Туда-то мы и отправились.

Наши дома стояли на отшибе и граничили с небольшим полем, которое уже успели "отсенокосить". На другом его конце виднелся старенький амбарчик, слишком трухлявый и невзрачный, чтобы быть запертым. Нет, ну правда, что там красть? Запасы сена? Глупость какая. Уверенный в своей догадке, я захватил "резиновых друзей", одеяло для подстилки, и внаглую повёл Танюшку туда.

- А вдруг там мыши? - спросила Таня.

- Вряд ли. Ну если и есть парочка , то мы их прогоним. Мыши твари пугливые. - на самом деле я не знал, но постарался ответить уверенно, чтобы девушка не передумала.

- Ладно... Ты взял магнитофон?

Я кивнул.

- А какие кассеты?

- Мэйдены, Метла, Оззи, Васпы, Арийцы, Присты, - перечислил я.

- Ну, это уж точно прогонит мышей, - сказала она и улыбнулась.

Царил жуткий солнцепёк и мы постарались как можно быстрее пройти открытое поле, чтобы добраться до амбара. Путь к нему оказался куда дольше, чем я рассчитывал, и когда нам наконец удалось преодолеть это расстояние, усталость дала о себе знать. Мы прислонились к редкой посадке берёзок, чтоб хоть как-то скрыться от палящего солнца. До цели оставалось лишь несколько жалких метров, но идти уже было невмоготу.

- У тебя есть попить? - запыхавшись, спросила Таня.

- Ага, - ответил я и достав из рюкзака бутылку "Боржоми", протянул её девушке.

Таня с жадностью принялась за минералку, а я подошёл поближе к амбару. Ветхая громадина жирной остроконечной тенью высилась на фоне залитого светом неба. Древесина тёмная, доски растрескавшиеся. Сооружение казалось чертовски старым, с почти полностью облупившейся краской, за слоем которой виднелись остатки ещё нескольких. Я бы ничуть не удивился, если бы узнал, что этот амбар стоял тут ещё до войны. Впрочем, состояние развалины тогда меня мало интересовало. Главное, что ворота оказались не запертыми, даже слегка распахнутыми. Всё-таки бардак в стране - это не всегда плохо.

Кровь уже закипала и мы с Танькой зашли в амбар. Внутри всё оказалось как я и надеялся: сухо, светло, прохладно и много сена. Сквозь щели меж досками сочился золотистый солнечный свет, воздух заполнял приятный запах сушёной травы. Я удовлетворённо улыбнулся - это местечко было именно тем, что нужно. Моя спутница, утолив жажду, тоже повеселела и, забыв про придуманных ею же мышей, вскарабкалась на пушистую кучу сена в углу.

- Ну, чего стоишь-то? - спросила Танька, и на мгновение задрала свою просторную футболку. Игриво мелькнула грудь и тут же снова скрылась под тёмной тканью с логотипом "Iron Maiden".

- А я ничего, я уже бегу! - воодушевившись, сбивчиво ответил я, и стянув с себя всё, голышом полез к Танюхе.

- Стой! - вдруг воскликнула она. - Захвати покрывало, а то колючки в задницу впиваются. Ну и эти... их тоже не забудь.

Опомнившись, я вернулся к рюкзаку, и вытащив всё необходимое, снова вскарабкался на кучу сена. Торопливо расстелив покрывало, я повалил Таню на него и начал нетерпеливо стаскивать с девушки шорты. Всё шло просто отлично. Танька смеялась и даже не думала сопротивляться. Настроение у нас обоих было отменное. Солнце, сеновал, свежий воздух - ну чем не романтика, а?

Я уже был готов приступить к самому главному, как вдруг раздался настойчивый стук. Он прогремел прямо возле нас, но не остро, а так, будто кто-то бил кулаком по стенке снаружи.

- Это ёщё кто? - округлив глаза, испуганно вопросила Таня и отстранилась.

- Не знаю, - нахмурившись ответил я. - Наверно какие-то сопляки шутки шутят.

Стук повторился, но уже на другом конце амбара.

- Иди проверь. - настойчиво сказала Таня и закрыла грудь руками.

- Ладно, - вздохнул я и попытался улыбнуться. - Только, умоляю, не одевайся. Сейчас их шугну и вернусь.

- Хорошо, быстрее давай. - коротко ответила девушка. Момент был испорчен.

Я заторопился к воротам, надел трусы и, сходу нацепив сланцы, выбежал из амбара. Времени терять не хотелось, у меня было стойкое желание поскорее надрать уши этим стучащим кайфоломщикам. Я пулей обогнул амбар. Ни души. Я вновь оббежал развалюху - поле и несколько берёзок. Прятаться негде, сплошная пустота.

Решив, что сопляки всё же успели убежать, я поспешил обратно к Тане.

- Руслан! - вдруг вскрикнула она.

В сердце ёкнуло, я перешёл на бег, и протиснувшись меж приоткрытых ворот, бросился к девушке.

- Что случилось? - с ходу выдохнул я.

Таня по-прежнему была на сеновале. Она стояла на коленях спиной ко мне и с интересом разглядывала дощатую стенку.

- Кто там был? - тихо спросила она.

- Никого. Видимо, уже убежали.

- Ладно... - также тихо отозвалась она. - Поднимись-ка сюда, посмотри на это.

Я снова вскарабкался на кучу.

- Гляди, - ткнув пальцем в стенку, сказала Таня.

Глаза привыкли к полумраку и я разглядел то, на что показывала моя девушка. Все доски были испещрены мелкими значками. Эти рисунки, вырезанные чем-то острым, были похожи то ли на руны, то ли на какие-то древнеславянские символы. Я плохо в таком разбирался, да и по сей день про это слышать не желаю.

- Как думаешь, что это значит? - спросила Таня.

- Хрен его знает. Язычество какое-то, - пожал плечами я.

Таня продолжала рассматривать стену.

- Ой, смотри. Тут кажется по-русски, - снова ткнув пальчиком в стену, сказала она.

Я присмотрелся и зачитал:

- Амбарник белёсый, приходи рожь мерить, дай знак, чтобы поверить, дай жизнь мою отмерить. Амбарник белёсый, приходи, чтоб рассказать, что мне в жизни нужно и не нужно вовсе знать... Бредятина какая-то. Видно местные девки тут на святках гадают.

- Походу, много лет уже гадают. Ты приглядись - все стены расписаны.

Я окинул взглядом амбар. И правда, значки чуть ли не повсюду.

- Ладно, забей на это. Мы сюда не стенку читать пришли, - махнув рукой, сказал я, и поцеловал Таню в губы.

Кое-как мне удалось вернуть нас в нужное русло, однако некая зажатость всё же оставалась. Мы неспешно принялись за дело, постепенно разогнавшись до хорошего темпа. Таня начала тихонько поскуливать и я понял, что всё делаю правильно. Мы уже приближались к развязке, когда процесс внезапно прервал забытый мною магнитофон.

- Да что это за чертовщина, в конце-то концов! - раздражённо вскрикнула Таня и снова отстранилась.

"Я здесь, я пришел к тебе

Пришел вопреки судьбе

С небес льется лунный свет

Я - зверь, мне покоя нет!"

- приглушённо вещал из рюкзака голос Кипелова.

Пулей сорвавшись с места, я добежал до злосчастного ранца, вынул из него магнитофон и со злостью вырубил это китайское барахло.

- Мы уходим отсюда, - твёрдо заявила Таня. Она уже надела трусики и торопливо возилась с футболкой, которая никак не хотела выворачиваться.

- Да ладно, чего ты?! - раздосадовано воскликнул я.

- В смысле чего я?! - огрызнулась девушка. - Непонятные стуки, какие-то ахалай-махалайские письмена, теперь вот магнитофон сам собой включился. Да уж лучше на кладбище трахаться чем здесь!

- Успокойся, милаха моя, ты надумываешь. - стараясь сохранить беззаботный тон, начал я. - Стучали какие-то ребятишки, пошутить хотели. Магнитофон лежал в тесном ранце, кнопка могла вдавиться. Или с контактами что-то, он же дешевый, на рынке купленный. Ну а знаки... на заборе, знаешь ли, тоже много чего написано. Но мы же заборов не боимся.

- Хватит. Я ухожу. Если хочешь - оставайся тут и сам себе наяривай! - взорвалась Таня и, наконец одевшись, слезла с кучи. Она обиженно посмотрела в мою сторону и уверенным шагом пошла к воротам.

- Ну ладно, хорошо. Погоди меня минуту, не голышом же мне идти, - сдался я, и тоже начал одеваться. Закончив, я нацепил на плечи рюкзак и подняв за ручку магнитофон, хотел было уже уходить, как со стороны ворот раздался визг Тани. Она стремглав прибежала ко мне и спряталась за моей спиной, продолжая вскрикивать.

- Что за... - начал было я, но слова застряли у меня в горле, когда взгляд упал на ворота.

На выходе стоял низкорослый человечек, сгорбившийся и весь белый, словно его в муке обваляли. Мы с Танюшкой оцепенели. Я пытался разглядеть лицо странного гостя, но у меня почему-то не получалось. Взгляд словно съезжал с его головы куда-то в сторону, мозги упорно отказывалась запоминать что-то кроме белой сутулой фигурки.

- Покинулиииии... - странным голосом протянуло существо и Таня изо всех сил вцепилась мне в руку. Казалось, будто за карлика хором говорит целая толпа детей. - Запустили-и-и-и, за-а-аброси-и-ли... не беля-я-ят, не кра-а-а-сят, не чи-и-и-нят.. а теперь блуди-и-ить пришл-и-и-и.

Таня тихонько заплакала. Я был напуган не меньше, сердце билось как пёс на привязи, грозясь разорваться.

- Погань! Ненавижу!!! - заголосил человечек и двинулся на нас.

Всё остальное произошло как в тумане. Я инстинктивно выставил вперёд магнитофон, пытаясь хоть как-то защититься от неведомого гнома. Паника завладела всем телом, на каком-то подсознательном уровне я чётко понимал, что не смогу совладать с этим существом врукопашную, понимал, что нас ждёт смерть.

Оно было уже совсем близко, но я продолжал как дурак стоять, выставив вперёд китайский кассетник и пялясь на чудище во все глаза. В итоге, чувство самосохранения всё же дало о себе знать, хоть и как-то криво. Я не придумал ничего более умного как включить магнитофон и вывернуть звук до предела.

"...Крадусь в темноте как тень

В душе проклиная день

Когда я всего лишь призрак в серой толпе..."

- оглушительно затрещал из плохих динамиков heavy metal.

Существо заколебалось, словно студень, и заткнуло подобием рук те места, где у людей бывают уши. На голове разверзлось отверстие, похожее на широченный рот и амбар сотряс оглушительный вой. Звук был невыносимо высоким, многоголосым, напоминающим одновременно агонию зарезанной свиньи и детский плач. Мои руки сковал бешеный озноб, но я продолжал изо всех сил держать перед собой кассетник.

"Ты помнишь? Давным-давно

Я жил как во сне легко

Но раненый кем-то волк

Вонзил мне клыки в плечо..."

- продолжал надрываться в динамиках Кипелов.

Крик существа сорвался, и мерзкий карлик начал терять форму. Бес как будто таял, впитываясь в землю. Ещё пару мгновений и лилипут исчез вовсе, оставив после себя лишь мокрый кусок земли.

Когда существо пропало, я ещё где-то полминуты стоял, застыв как памятник на постаменте. Из ступора меня вывела Таня. Её руки разомкнули моё левое запястье и девушка упала без чувств. Я, всё ещё не до конца опомнившись, медленно потянулся к магнитофону и нажал на "stop". Музыка стихла. Взгляд упал на собственное запястье, на котором остались кровавые ранки от таниных ногтей - испугалась она не слабо.

Я поспешил к девушке и достав из рюкзака початую бутылку минералки, аккуратно плеснул водой на её лицо. Таня очнулась почти сразу. Вздрогнула, испуганно огляделась, а затем, вновь разрыдавшись, обняла меня.

- Включи Кипелова, прошу, включи громко, чтоб оно не вернулось. И не выключай, пожалуйста... - всхлипывая прошептала она мне на ухо. Я подчинился. В тот день мы возвращались домой в обнимку под оглушительные звуки виртуозного heavy.

Позже я разузнал о странном амбаре у местной старухи-старожилки. Оказалось, что его долгое время не использовали, после того, как девчонок, ходивших туда гадать, нашли с оторванными головами. По поверью, они должны были очертить себя кругом, прежде чем спрашивать у амбарника о своей судьбе.

Мне нравятся пугающие изображения.

Фотографии, нагоняющие чувство беспокойства или даже ужаса, очаровывают меня и вводят в восторг.

Тем не менее, признаюсь, они воздействовали на меня во всей своей силе. Множество ночей у меня были проблемы со сном и с видениями этих кошмарных вещей, вторгшихся в мой разум и оставляющих его тлеть и разрушаться. От хоррор-игр и разных скримеров вплоть до стереотипных рассказов в духе страшилок на ночь — в моей голове было много вещей, не дававших мне спать по ночам. Я был в восторге и ужасе почти от всех их.

Исключением были только изображения, созданные мной.

Это началось в мои школьные годы в марте в моей средней школе. Мне нравилось работать с Фотошопом, установленным на наши школьные компьютеры, и я частенько проводил различные манипуляции с фото. Единственное, что у них было общее, это разве что полное отсутствие способности пугать. Однажды, я решил изменить эту ситуацию.

Мне давно хотелось проверить возможность пугать изображениями. Я уже зарекомендовал себя как рассказчик страшилок; если кто-либо хотел хорошо испугаться, они сразу же обращались ко мне. Счастьем было то, что я не останавливался на достигнутом, находясь в поиске более страшного. Я всегда хотел расширить свой кругозор в плане способности вызывать страх. Я нашел песню на айподе, которую купил месяц назад по собственному желанию, поставил её на повтор и полез в Гугл искать подходящее изображение для своего "монстра". А потом я наткнулся на фотографию Джорджа Маркса.

Его инициалы мне ни о чём не говорили: я не знал кто это, но его фото с зияющей улыбкой и широко открытыми глазами было тем, что я искал. Процесс обработки не занял слишком много времени: минут 40, не больше. Я растянул ему рот, замазал глаза и всё это обработал шумовым фильтром.

Я был в восторге.

Привычка уже начала формироваться. Я стал зависимым от создания этой мерзости в Фотошопе как от наркотика. Я наслаждался собственными ужасными поделками. Я показывал их всем в своём окружении и получал реакцию в виде ужаса в ответ абсолютно от каждого увидевшего. Я наслаждался той лёгкостью, с какой можно было сделать эти фотографии. Но прежде всего я наслаждался своим полным отсутствием страха. Я просто должен был делать их всё больше и больше. Количество с одной в несколько месяцев я увеличил до нескольких штук в месяц. Потом я начал клепать изображения каждую неделю. А вскоре я уже делал по одной штуке каждый день, даже не осознавая этого.

Время шло, я начал относиться к этим изображениям как к своим детям. У меня была папка под названием MIRTH (СЧАСТЬЕ), наполненная десятками моих детей. Я очень сильно их любил. Они были жуткие, адские и все мои.

Мне почти исполнилось двадцать лет. Настала пора уезжать из дома в большой город, что несколько десятков миль отсюда. Я учился в колледже, где у меня было несколько хороших друзей. Жизнь была прекрасной.

Исключением были только изображения, созданные мной.

Моя влюбленность к ним начала расти до тревожных высот. Мало того, что я нуждался в создании большего числа моих детей, я чувствовал потребность всегда быть с ними. Я чувствовал сжигающую пустоту у себя внутри, когда не был с ними. Я слышал слабый непрекращающийся шёпот в моей голове, когда был вдали от них. Я должен был постоянно заполнять эту грёбаную пустоту. Шепот нужно прекратить.

Я распечатал несколько своих детей и повесил их в своей комнате. И ту, что с язвами от некой ужасной болезни, я повесил не иначе как по центру. Теперь я распечатывал, вырезал и клеил их куда только мог: на чехол своего айпода, на свой бумажник и даже мой ноутбук был покрыт ими. За небольшую цену я делал то же самое для устройств других людей. Изображения стали довольно популярными в нашем колледже. И так как я был достаточно опытным в этом деле, им нравились мои дети.

Я точно не помню, когда начал бредить. Мои дети ползли дальше по закоулкам моего разума и говорили моим голосом. Я спрашивал стены, почему они не смеялись. Я задавался вопросом, почему вокруг меня не смеялись люди. Иногда этот бред из банального бормотания мог перерасти в речь или даже в крик. К счастью, при людях я только бормотал. Люди знали, что я говорил сам с собой в течение нескольких лет. Сейчас я (или кто-либо другой) из того бормотания могу вспомнить лишь обрывки цитат, а также диалоги из фильмов, телевизионных шоу и игр. Тогда никто не прислушивался к тому, что я говорю. Крик был лишь в двух случаях. Один прошел без происшествий в середине дня, когда все были на работе или на побегушках. Другой же произошёл в моей съёмной квартире, но я объяснил хозяину, что мне приснился кошмар. Он не расслышал слова в этом крике, т.к. стены квартиры были довольно плотными.

Правда, был и один неприятный инцидент, однако. Однажды несколько моих друзей пришли ко мне на вписку, чтоб пообщаться и повеселиться. У нас было много свободного времени, в течение которого мы звякали бокалами, общались, распивали спиртные напитки, играли в видеоигры и т.д.

Это произошло в полтретьего утра. Праздник утих и друзья разложились кто на диване, а кто и просто по углам комнаты. Вокруг меня не было ни одного из моих изображений, и я чувствовал себя непринужденно. Кевин, единственный из моих друзей, кто не пил, лишь постоянно играл в Super Nintendo. Он закончил партию игры, уничтожив город, который построил в SimCity, и решил сыграть в Остров Йоши. Когда он играл, мой рассудок начал покидать меня: Я был сильно пьян, а ночь становилась всё темнее.

Когда он добрался до первого из Растений-Пираний, я был слегка не в себе. Его зияющий рот и его безглазая голова напомнили мне о Джордже. Джордж ждал меня, как и остальные мои дети. Я уже слышал шёпот, прежде чем Кевин прошёл этот уровень. К тому времени, как он перешел на новую локацию, моя голова уже была полна мыслей о моих детях. Я слышал, как они у меня в голове умоляли меня вернуться к ним. Я был способен сдерживать их ещё почти час, прежде чем снова начал бредить.

Спустя этот час я потерял сознание. Когда я очнулся, все мои друзья всё еще были в квартире. Я находился в своей комнате. Все они были у моей кровати и глядели на меня. Дети, которые были на стенах, были сорваны и свалены в большую уродливую кучу в углу комнаты. У Кевина на шее был синяк. Я спросил, что, черт возьми, случилось, и Кевин всё рассказал. Мы были единственными, кто не спал, и Кевин понял каждое слово, произносимое мною в бреду. Он побеспокоился, но после предположил, что я просто говорил во сне, так как я был вне его поля зрения, да и он сам весь был сосредоточен на игре.

После того, как я уже начал бредить, он поставил игру на паузу, чтобы посмотреть на меня. Я не успокаивался, несмотря на его просьбы прекратить.

"Смех", я спрашивал его. "Почему ты не смеёшься, Дитё?» После минуты молчания, я схватил его за горло, заставляя его смеяться. Будучи сильнее чем я, он вырвался из моих рук, и уже сам удерживал меня. Я вырывался и отмахивался в ответ около двадцати минут, прежде чем потерял сознание.

Мои друзья были действительно обеспокоены. Они спросили, помню ли я, что я имел в виду. Я рассказал им о своих детях. Я рассказал им о нашей взаимной необходимости. Естественно, их беспокойство возросло. В то время, как часть из них меня удерживали, остальные рылись в моём компьютере. Они требовали сказать расположение папки, и я с огромной неохотой сделал это, зная, что они собирались сделать. Они отпрянули от моего экрана, когда увидели Джорджа, который теперь был у меня на рабочем столе на заставке. Они быстро сменили Джоржда на заставку по умолчанию. Я смотрел, как они удаляются папку MIRTH, сначала отправив её в корзину, а после стерев её навсегда с зеленых холмов и голубого неба, которые теперь были моим фоном. На моих глазах проступили слёзы, но я ещё не был по-настоящему обеспокоен.

После того, как друзья закончили уничтожение моих детей, они посоветовали мне обратиться к психиатру. Они мне сказали, что если такой всплеск был бы в любое другое время, они смогли бы увидеть меня только в психиатрической больнице. На этой ноте, они освободили меня и попрощались перед уходом. Решив прислушаться к совету своих друзей, я направился в офис местного психиатра и назначил встречу.

Я ни капли не был напуган.

В офисе психиатра я на удивление чувствовал себя очень спокойно. Более того, я никогда не чувствовал себя так спокойно. Я привык к тишине, его наблюдательности. Я долго думал о том, что будет думать психиатр, когда будет задавать мне вопросы, думал о давлении, которое будет оказано на мою личность и о возможном чувстве вторжения в личное пространство. Я бесконечно долго размышлял над этим, взвешивая в голове все "за" и "против". За полчаса до запланированного назначения, мое чувство долга победило. Я сел в машину и направился к психиатру.

В кабинете психиатра, я сидел в откинутом кресле. Доктор Ридли (или просто Полин) начала наш сеанс с расспроса о каких-либо предыдущих инцидентах. Я смог вспомнить лишь один. В восьмом классе я мучился видениями маленькой девочки в розовом платье. Её волосы словно солома висели перед её лицом, закрывая глаза. И куски мяса, свисавшие с её лица, образовывали вместо рта огромную зияющую дыру. Она преследовала меня, а её открытая челюсть жевала меня непрестанно, когда, убегая от неё, я падал. Она смеялась и била меня до смерти большим кровавым кухонным ножом. Она всегда наносила десятки ударов, чтобы прикончить меня, но я не умер. Её смех был ужасен. Я некоторое время ходил на приёмы, и вскоре видения прекратились.

Закончив записывать всё мною сказанное в бланк, она улыбнулась и спокойным голосом попросила меня рассказать всё то, что происходит у меня в голове сейчас. Я проболтался и рассказал ей историю с моими "детьми", и она сделала именно то, как я ожидал: кивнув, написала что-то в своём бланке, долго рассматривала моё лицо, снова что-то черкнула в бланк и, кивнув, продолжила изучать все аспекты моей истории методическим и мучительно однообразным образом.

Мне казалось, что она меня остановит в середине моего рассказа и начнёт задавать другие вопросы, давать объяснения, выдаст направление, вызовет наряд санитаров, или ещё что-либо! Она сказала, что будет внимательно изучать то, что я сказал ей, и сопоставлять со всеми другими похожими случаями, чтобы назначить точный курс лечения. Я был приятно удивлен, улыбнулся и кивнул, поблагодарил её, получил справку из клиники, и поехал домой. Однако несмотря на то, что я был приятно удивлен, я был всё ещё по-прежнему горько разочарован. Я знал, что у меня были проблемы, и почти пожалел о том, что нашлось решение.

Почти.

Я по-прежнему был влюблен в моих детей. Я разобрал их груду на полу и повесил их снова. Их пустые глаза и их большие улыбки заставили меня чувствовать их приветствие. Я включил компьютер, который поприветствовал меня заставкой холмов. Я улыбнулся и достал маленькую USB-флэшку из ящика своего стола. Я вставил её в свой компьютер и открыл. Там было оно: счастье. Я никогда не доверял своему компьютеру сохранность всех своих детей! А если бы он сломался? Я потерял бы их! В удалённой папке была только часть детей, которые также были записаны на флэшку. Я открыл её и почувствовал себя словно в своей тарелке. Когда я пролистал с десяток сделанных мною изображений, я чувствовал себя лучше чем где и когда-либо.

Тем не менее, сегодня мне что-то казалось не так. Возможно, это было внутренним признанием детей моей навязчивой идеей, что изменило мой взгляд на них. Их улыбки казались холоднее, их черно-белые лица неестественно светились и их пустые глаза смотрели на меня как-то не так.

Я начал чувствовать себя неловко, когда вошёл в другую папку. Неожиданно мои глаза начали видеть надписи, которые внезапно появлялись в центре фотографий. Фраза постоянно повторялась "За что, Отец?" Чем больше я прокручивал и просматривал своих детей, тем быстрее в моих венах стыла кровь и дрожала кожа. Начали появляться другие надписи: "МЫ тебя любили", "МЫ доверяли тебе» и «Отец любит нас?», которые всё чаще и чаще вылезали в разных местах. Я не знаю почему, но я продолжал прокручивать. Мне казалось, что я падаю вниз с винтовой лестницы, и я остановился, когда...

когда я достиг дна.

Последнее фото было моим. Это было изумительно: оно было в насыщенных цветах, мои глаза были сшиты, и челюсть была растянута ниже моей шеи. Мои губы были растянуты, чтобы обнажить длинные обесцвеченные зубы. Это было красиво, идеально исполнено, и это заставило меня кричать. Я не делал этого. Я не...

Я не уверен, что на самом деле произошло после этого. Грань между реальностью и иллюзией пропала. Мой разум окончательно съехал с катушек. Фото на экране скручивалось и искажалось в гротескные формы и в нечеловеческие образы.

"Люби нас снова!!!" оно кричало дрожащим нечеловеческим голосом. Я упал со стула и ревел. Я лежал на спине и смотрел на стены, откуда все мои дети смотрели на меня вниз и смеялись. В унисон, все они начали кричать.

"Мы не любим тебя больше, Отец!!! Почему ты не смеёшься?!" — взревели они. Они смеялись и кричали, и их пустые разорванные глазницы кровоточили на моё лицо. Их лица были все ближе и ближе ко мне. Я знал, что это была психическая галлюцинация, но было ли это действительно так? Как я мог быть так уверен? Я с безумным остервенением расцарапывал своё лицо в кровавые ошмётки, разрывал рот, выдавливал свои глаза и...

И я проснулся. Теперь не было никаких криков, только шёпот. Я всё ещё слышал, как мои дети шептали мне. Их голоса очень мягко проскальзывали мне в уши.

"Мы не любим тебя." "Ты должен смеяться". "Смейся, Отец".

Я лежал разбитый словно в агонии как будто целую вечность. Я собрался протереть глаза прежде чем понял, что они у меня в ладонях. Я усмехнулся и отбросил их в сторону. Я даже и не заметил, как мой сосед вошел в комнату. Он был вдовцом средних лет, которых, как правило, постоянно нет дома. Я понятия не имел, почему он пришел. Я почувствовал, как его глаза начинают гореть с мучительным беспокойством. Он сумбурно бормотал, умоляя меня рассказать ему, что я сделал и почему — в общем то, что спросил бы любой оказавшийся на его месте.

Что я потерял жизнь, чтобы чувствовать лишь несчастье, тьму и холод.

Исключением были только созданные мною изображения.

Я улыбнулся.

Я вскочил и схватил его за шею, чтобы задушить его, выпустить жизнь из его тела, прежде чем прошептал с безрадостной усмешкой:

"Почему не смеёшься, Дитя? Почему ты не смеёшься?!!!"

Я смеялся.

Апофеоз счастья.

Улыбающееся Лицо

Улыбающееся Лицо находилось на потолке детской комнаты в нашем доме, аккурат над моей кроватью. Каждый вечер, стоило мне надеть пижамку и опустить голову на подушку, я видел его — безобразно кривое, рассечённое морщинами, и вроде бы игриво подмигивающее. А уж улыбка у него была — шире некуда. Мне не хотелось смотреть на лицо, поэтому я приучился спать на животе или на боку. Привычка эта сохранилась потом на всю жизнь.

Взрослые слышать не хотели моё нытьё о том, что на потолке нашего дома таилось чудище. «Это просто трещины на потолочной балке, — твердила мать. — Понимаешь, потолок дома тяжёлый, он давит на балку, и по ней идут трещины. Да и непохоже нисколько на лицо. Будь смелым — ты же мальчик, в конце концов». И действительно, днём, когда я смотрел на чёрные зазоры, они мне не казались похожими на человеческое лицо. Но стоило воцариться в комнате полумраку, они тут же будто оживали, и Улыбающееся Лицо снова заглядывало в мои глаза. Я всхлипывал и ложился на живот.

Для меня Улыбающееся Лицо в моей комнате было не просто ночным пугалом. Детям свойственно живо придумывать своё объяснение всему вокруг, а воображением я обделён не был. Хотя родители мне никогда об этом не говорили, я знал, что Дед Мороз успевает разносить подарки всем детям за одну ночь по той причине, что время для него замирает, пока он не отдаст последний подарок — и поэтому мне было его немного жалко: попробуй всю долгую-долгую зимнюю ночь скитаться по всей земле с огроменным мешком. Кроме того, я был твёрдо убеждён, что детей делают на специальной фабрике — штампуют на длинном конвейере, как конфеты (мне довелось увидеть конфетный конвейер однажды по телевизору).

Вот и у Улыбающегося Лица была целая история. Я знал, что на самом деле это очень злой дух, который не любит детей — похищает их, уносит в ночь, и больше никто никогда их не видит. А улыбается он, чтобы обмануть своих жертв фальшивой добротой. Дух натворил так много плохого, что другие духи не выдержали и навечно заточили его в дереве далеко в лесу. Потом из этого дерева люди сделали потолочную балку для нашего дома — так он попал на мой потолок. Важно было долго не смотреть в его чёрные глаза-провалы в древесине — иначе он мог околдовать тебя и вырваться из своего плена.

Чудище пугало меня с малых лет до третьего класса, потом родители развелись, и мне пришлось переехать в другой дом вместе с матерью. Впрочем, к тому времени я начал подрастать, и замысловатые трещины, образующие лицо, больше не казались мне живыми. Больше я его не видел — до тридцати пяти лет. Это случилось месяц назад, когда я вернулся в дом отца.

Обычно мы встречались три или четыре раза в год, но непременно в доме матери, а когда я вырос — в моём собственном доме. Но в тот раз отец пригласил меня к себе, и я не смог отказать, тем более что мне не чужда была ностальгия по родному гнёздышку. Дом остался почти таким же, как раньше: отец так и не женился во второй раз, поэтому больших перестановок не было. Но было видно, что он ветшает, ведь ещё когда мои родители покупали его несколько десятилетий назад, он уже считался старым. Я с удовольствием прошёлся по комнатам. То, что в памяти отпечаталось как огромное, оказалось до смешного маленьким. Зайдя в пыльную детскую, я вспомнил свой былой страх, не удержался и посмотрел на потолок. Трещины остались на месте. Я даже залез с ногами на осиротевшую детскую кроватку (та жалобно заскрипела под моим весом), чтобы рассмотреть своего давнего врага. Нет — ничего отдалённо похожего на лицо, хотя в комнате уже было сумеречно. Похоже, в отсутствие испуганного малыша, наблюдающего за его ужимками, у Улыбающегося Лица иссякли силы, и оно развеялось.

— Видать, дружище, ты навечно там и останешься, — торжествующе сказал я и стукнул кулаком по трещинам. Последовала острая боль, вспышка — и я потерял сознание.

Пришёл в себя уже в больнице, весь в гипсе. Оказалось, чёртова балка прогнила изнутри, и сотрясение от удара стало для неё роковым. Потолок обвалился, и бревно ударило меня по затылку. Мне сказали, что мне очень повезло — в девяти случаях из десяти я гарантированно сломал бы себе шею, а так отделался сломанной при падении ногой и лёгким сотрясением мозга. Меня выписали через три недели. Отцу пришлось купить новый дом.

Я заново учусь ходить. Знаете, это чертовски нудно. Сейчас стою с костылями перед зеркалом в комнате и смотрю на своё отражение. Там видно Улыбающееся Лицо. После травмы у меня часто бывают неконтролируемые приступы улыбчивости. Не думаю, что о них стоит сообщать врачам, тем более что улыбка получается такая приветливая, добрая, обезоруживающая. Я никогда раньше не умел так хорошо улыбаться.

Только бы быстрее залечить ногу. Ох, детишки, держитесь.

***

Дядька Гудрон

Воспоминание из детства.

Жил в многоквартирном доме. Напротив был точно такой же. Мне тогда лет пять было наверное. Было лето. Рабочие на крыше соседней десятиэтажки суетились, таскали ведра со смолой-чинили крышу. Я торчал на балконе и внимательно за ними наблюдал. Вдруг у одного из них ведро вырвалось из рук и полетело вниз. Упало оно вдоль глухой стены без окон, так что жильцам повезло. Рабочие доделали свои дела и ушли.

На стене же, после падения ведра, абсолютно рандомно разбрызгался гудрон с десятого этажа и до самого низа. А на уровне четвертого этажа из смолы вышел реалистичный портрет человека. Я его отчетливо рассмотрел:он сидел в профиль, на голове была кепка, даже усы были под носом. Помню, я тогда его испугался. Я не мог себе объяснить, как из разлитой смолы мог выйти этот мужик. Мне казалось, что он постоянно за мной наблюдает. Бабушка как-то прознала, что я боюсь его и поняв выгодность положения, стала меня им постоянно пугать, если я ее не слушался. Говорила: ага, сейчас дядька гудрон прийдет за тобой и заберет. Я даже мимо той стены пройти боялся, если меня вели, плакал, упирался и не хотел идти. Ну потом, как пошел в школу и прошло немного времени я бояться перестал. Но до сих пор помню свой самый жуткий детский страх. А у тебя в детстве было что-нибудь подобное, Анон? Замечал ли ты что-то необычное и пугающее в обыкновенных на первый взгляд вещах?