СКАЗ ПРО ВОЛХОВИЙ ПЛЯС, или МЕДВЕЖЬЯ ПОРУКА (Ч.2) (Серия: По мотивам легенд и сказаний)
Мелкими пузырьками выходил из груди воздух. Семёна будто всего выжимали. Перекрутили сильнющими великаньими лапами, а потом ещё вширь и в длину нарочно растягивали. Он оказался один в тяжёлой водной синеве и погружался в неё ниже и ниже, чувствовал силу объятий тяжёлой мглы. И мгла эта, как ни странно, рассеивалась, чем ниже он опускался. А вскоре показалось и песчаное дно. Немного в стороне от песка – деревья с дорогой. Сходил он с ума, не иначе, и видел оттого вокруг себя всякое. Грудь, сжавшаяся до предела, сдавила лёгкие так, что начал он задыхаться. Почувствовал, как теряет сознание. Но вовремя вспомнил слова старой ведуньи – принять, не бояться! Впустить в себя озеро, вдохнуть его недры. Без страха, на всю глубину!
- Ааааааах!.. – открыл он тогда зажатый рот.
Холодная прозрачная вода хлынула внутрь мощным потоком. Дышать стало хуже и он закашлялся. Начал отплевываться, и в глазах его поплыло. Но чувствовал, как спина нащупала твердь лопатками и руки внезапно коснулись теплой земли. Он погрузился на самое дно глубокого Светлояра. Однако, вспышка в глазах, последовавшая за погружением, сдёрнула будто с глаз его пелену. Кожа перестала вдруг ощущать воду, и по ней загулял настоящий живой ветер. Он растрепал его волосы, наполнил грудь воздухом, и губы ощутили вкус горькой дорожной пыли. Над головой разлилось лазурью яркое небо и огромное солнце вздымалось на горизонте. А впереди, далеко-далеко, возвышались деревянная стена и крыши высоких теремов, стояли купола старых церквей и большие колокольни забытого города. Вот он, славный город Китеж, возник перед ним наяву! И открывал, приглашая к себе, ворота...
Семён вдруг согнулся, ощутил наготу. Так, впрочем, оно и было – одежда его вся осталась наверху, рваная и грязная, в засохшей крови. В пятку больно впился острый камень, и таким живым он себя ещё никогда не чувствовал. Рука изогнулась, поползла по спине. Там, куда угодила пуля, раны больше не было. Не было и другой раны – на правой руке. Если он и сошёл сума, то эйфория счастья заполнила всё его сознание одномоментно. Как же это было здорово – стать умалишенным!..
Плащевая накидка и пояс – вот, что это было. Кто-то потерял их или оставил лежать на земле, будто нарочно для него. Сложено всё аккуратно, придавлено камнем. Он едва успел накинуть ткань на плечи и туго подпоясаться, как увидел впереди на дороге идущую фигуру. Она к нему шла от города, приближалась неспешной походкой. Он же стоял и ждал, не зная, что будет дальше.
- Бабка Прасковья!.. – едва не отпрянул он от неё, признав в той фигуре ведунью. – Чего ж ты здесь делаешь?!. Тебе же нельзя!..
– Потому что я ведьма? – договорила она за него.
– А что ты знаешь о ведьмах? – спросила тогда ведунья. - Ну, кроме того, что так называют… И кто так назвал-то? Не люди ли сами?..
Семён вздохнул – её была правда. Не знал ничего он о ведьмах, кроме того, что исцелять они умели и погоду предсказывать. Бабку Прасковью больше всего уважали за снадобья. Но и боялись, конечно, за дело. Народ никого просто так не накличет ведьмой. Сто раз сделай добро – проклянут на сто первый. Как повелось после тех заблудившихся двух браконьеров, так за глаза только ведьмой и звали.
- Что же мне делать? – спросил он её и развёл руками. – Я вроде жив. А дороги отсюда не вижу. Как же наверх теперь выбираться?..
Прасковья, сгорбившись, крепче оперлась на палку. На него посмотрела, попричитала под нос. Спросила потом:
- А делать-то что наверху? Здесь и живи. В городе место тебе найдется. Озеро тебя приняло. Ворота тебе открыл Китеж-Град.
- Да не могу ж я! – замотал головой Семён. – Жена и детей двое. Митрия в школу собрать бы до осени. Вон как быстро дети растут!..
Вздохнула еще тягостней бабка-ведунья, сутулыми плечами повела.
- Может, и не сказала тебе тогда, забыла по своей старости, да была ли какая разница? Не собирался ж ты сюда. Только нет из Китежа обратного ходу. Мёртвому быть тебе наверху. А здесь ты живой. Радуйся воздуху, радуйся солнцу! Говорила ж, молиться – и озеро примет. Увидит тебя, узнает кто ты…
- Вот же ж ты старая… ведьма! – в сердцах произнес ей Семён. – Ходу нет, говоришь… Молиться мне надо… А вот как я сюда пришёл, так и уйду ногами отсюда! Сам отыщу дорогу!.. Выплыву я наверх!..
И огляделся он, вспомнив про медведя, на котором спустился сюда. Миша, Миша, ну, где же ты?.. Вспомнил-то о нём запоздало – не было друга его нигде. Зря лишь крутил головой и ломал глаза. Сразу надо было искать, не стоять истуканом.
- Только сам ли пришёл ты? – с сочувствием спросила вдруг бабка Прасковья. – На волхве ведь приехал. Верхом. Не тебя, дурака, а его пропустило озеро. Волхв за тебя перед ним поручился. Да и я сколько лет молилась за душу твою… Оставайся, Семён. Не дури. Не ищи обратной дороги…
Грустно и горько как-то стало ему. Будто на плечи лёг весь Светлояр, и руки вдоль тела безвольно повисли. Не боялся он прежде, не отступал, и сейчас, когда жизнь вновь обрёл, сдаваться так просто не собирался. Сесть у дороги на камень, подумать. Сторону правильно выбрать и податься туда, идти, пока не упрётся в высокий берег. И дальше – карабкаться вверх. А там уж – как Бог даст. Может, и вылезет он из воды, сжалится Светлояр над ним и отпустит на все четыре стороны. Что ж не попробовать… И где ж тот медвежий волхв?!.
Словно читала его мысли бабка Прасковья. Стояла и смотрела, глазами ему отвечала безмолвно.
- Верхом на волхве, говоришь, заехал? – спросил ее он с надеждой. – Медведем волхв, говоришь, оборачивается?.. А что если выехать так же, как и заехал…
- Не выйдет обратно, - сразу сказала она, покачав головой. – Самому если только обернуться. Пойдёшь к нему в услуженье и станешь младшим волхвом. Но все равно по земле ходить лишь в личине медведя сможешь. Так уж устроено, Сёмушка…
Девять долгих лет прошло с тех пор, как остался Семён жить под водой в Китеж-граде. Девять лет, что прошли для него, наверное, слишком быстро. Не город его поначалу не принял, а он сам себя. Бродил по лугам и полям, по лесам и болотам, всё искал дорогу к высоким покатым берегам, желал из Светлояра наверх выбраться. Только не выводили никуда его ноги и снова кружил он по необъятному дну.
А потом, и сам того не заметив, пришёл к городским воротам. Нашлось ему место под солнцем в Китеже. Пономарём при церкви взяли. Затем встал за плуг, лошадей запряг. Пахал Семён землю, сеял хлеба, собирал урожай и зерно развозил. На четвёртый год помогал он уже кузнецу. Дело хорошо кузнечное освоил, руки-то, где надо у него были. Только одно не давало покоя – места он им не находил, всё тянулись они и влекли за собой остальное тело. Так и пришёл он к тому волхву, что не каждый день появлялся в Китеже и снимал под водой личину медведя.
Поблагодарил за спасенье ещё раз, в ученики к нему напросился. С усердием со всем начал и с самого малого, по лесам-оврагам траву собирал, учился слушать деревья и птиц, коров исцелял, говорил со зверьём. Вот и прижился в Китеже по-настоящему – люди уже ходили к нему, пока волхв поднимался наверх из озера. Для китежцев готовил он снадобья, знал травяную волшбу всякую, учился вреда никому не чинить, делать всегда всё во благо. Не сложная для него оказалась наука – ведь тем же самым занимался он и в лесничестве.
«Ну, что Сёмушка? – спросила его как-то, встретив, Прасковья. – Не жалеешь, что в Китеже остался?»
Улыбнулся Семён затаённо в бороду, промолчал, ничего не сказал. Зачем говорить-то об этом? Все знали в граде Китеже, ни о чем не жалел он больше.
А на девятый год позвал его волхв подняться с собой наверх. Выйти на берег озера. Сказал, что осталось ему две весны, а дальше его не станет. Семёну отвёл он участь своей замены. «Считай, как достал ты меня из капкана – тогда и прошёл своё испытанье. Лесам помогать будешь местным. И людям. И лесу тому – что наверху растет, вокруг озера… Ведь в чем суть всей стражи? Спокойно в округе – спокойно в Китеже…»
Тоскливо вдруг стало на сердце Семёна, волнительно. И Ксенья с детьми позабылись, и вся его жизнь другая до озера. А тут будто молнией ударило. В один краткий миг в памяти всплыло всё, сробел он и осунулся тут же, бежать даже думал. Но как убежать из Китежа? Не знал он дороги. «Да ты уж не бойся, - сказал ему постаревший волхв. – И я испугался однажды. А вышел как в первый раз, то страх и пропал куда-то. Вставай и пошли…» Вот уж, занятно. Своя у волхва оказалась судьба – тоже прибился он к озеру Светлояр. Не был волхв Верхоян местным китежцем.
Знакомый лес вокруг Светлояра встретил Семёна уже в медвежьей его личине. Вдвоем с Верхояном обернулись они зверьми, и вышли на первый совместный обход. И с каждым шагом всё больше и больше узнавались родные места. Сердце могуче стучало как камень в косматой медвежьей груди. Он видел деревья, ручьи и поля. Дышал верхним воздухом, чуял все позабытые запахи. И будто вчера случилось с ним тут – настолько свежо показалось всё в памяти, как словно из озера он с другой головой поднялся. «Конечно…» - он с рёвом себе усмехнулся. Башка-то на нём медвежья теперь была...
«Близко от берега озеро лес само защищает, - объяснял ему Верхоян про стражу подробно. – К себе не подпустит. Отведёт, закружит, заставит петлять – что человека дурного отгонит, что зверя нехорошего, тёмного. Ходи потому подальше всегда. Где видел меня, когда был лесничим – туда и ходи, следи за порядком…»
Кости, сверкнувшие слабо в траве, попались на глаза неожиданно. Обратно уже шли, метрах в ста от воды в земле повстречали их. Скалился, глядя пустыми глазницами, гладкий череп и тонкие ребра белели в два полных ряда. Почти целиком сохранился скелет и лежал в неглубокой ямке. Ни зверь за годы не растащил костей по оврагам, ни птицы не разнесли по дальним кустам. Уютное последнее пристанище вышло, под солнцем у тихого ручья, в вырытой проливными дождями выемке. «Ээээх…» - вздохнул про себя Семён, вспоминая того браконьера. Вновь ему стало жаль напрасно его затраченной жизни… И спросил он тогда у волхва, обернувшись, почему не помог ему сразу. Здесь подобрал бы его и отсюда б донёс до воды, с двумя-то смертельными ранами. Вспомнилось ему, как тяжко дался тот последний рывок на исходе сил. «Озеро тебя б не впустило, - ответил волхв Верхоян. – Даже на мне верхом. Сам должен дойти был…». А не дошагав до берега всего шагов двадцать, Семён вдруг увидел вьющуюся струйку дыма. Точь в-точь как нить льняная в небо вилась из-под веретена. Всмотрелся и медвежьим своим не поверил глазам – стояла в сторонке изба. Простая, но ладная, с крепкой завалинкой, с двускатной крышей и с громоотводом из медного провода. Стояла себе под старым дубом и тихонько чадила трубой – как заправской рыбак трубкой попыхивала. И снова Семён к волхву повернулся с вопросом. Мол, кто же такой, как тут оказался? «Отшельник один, - ответил волхв. – Ушёл от людей, укрылся в лесу. Не захотел пойти под воду в Китеж, хотя звал я его и озеро пропускало …» «А можно так было? Остаться?..» – встрепенулся Семён вдруг и вспомнил, как сам на медведе-волхве влетел тогда в Светлояра священные воды. Но знал он ответ на этот вопрос, себе же лукавил – нельзя было так. Ведь он умирал, и вода его оживила, не выжил бы на берегу… «Спрошу я еще? – не унимался он всё в свой заново первый день наверху. – Давно вопрос меня мучит…» «Коль мучит – спроси, - не возражал старый волхв. – Пять лет всё без спросу спрашиваешь, а тут – возьми и подай ему разрешенье…» «Чего ты в лесу тогда танцевал? Что всё за танец такой выплясывал? Расскажи!..» Давно же не слышал Семён смех Верхояна. А тут аж пришлось ожидать, пока просмеётся, а потом хорошо от смеха проплачется. «И ты так выплясывать будешь, - сказал волхв, когда утёр слёзы. – В личине людской заклятья защиты плести хорошо научился. Но то – не наука. Теперь обучись и в медвежьей шкуре. И знай наперёд – не всяк тот медведь, что танцует…»
Век живи, век учись. Каждый день узнавал от Верхояна что-то новое. Что делать-то будет, когда того не станет?..
Прошло двадцать лет. И даже чуть больше – с тех пор, как открылся проход, и озеро приняло ношу на звере-волхве. Сам волхв давно уже умер. Тихо ушёл Верхоян в предсказанный им день, ни на час, ни на миг не ошибся. Один, без него, научился справляться повсюду Семён. Внизу помогал он китежцам, наверх поднимался смотреть за зверьём в лесу и за тропами. В привычку вошло выходить из вод Светлояра, а через день или два погружаться в них заново. И будто рождался он каждый раз снова и снова, а тело его не знало усталости. «Тому не всегда быть, - рассказывал прежде волхв, делясь с ним своими секретами. – Останешься в Китеже – и жить будешь долго. Пойдёшь со мной в стражи – и «долго» не станет «вечностью»… Не испугали ничуть такие его откровения. К чему вечно жить – гневить солнце и небо? Всему наступает конец. И ждал он своего, но теперь уже ждал по-другому. Не так, как судьба в первый раз расчертить пыталась…
Однажды снова он бродил наверху. Всегда обходил родную деревню далёкой стороной, за три-четыре километра. Чтобы запах родных своих не учуять. Знал, что все живы, и Ксенья его, и дети. Жена по нему горевала долго тогда, но трое было теперь у неё детушек. Младшенького народили уже с новым супругом, недавно собрали и в школу отправили. Что ж, ну и пусть, ведь хуже одной-то ей было. Однако бередить своё старое «я» всё равно не хотел он, ни мыслью, ни запахом… Как узнавал обо всём? «Кукушка на хвосте приносит…» - смеялся при жизни над ним Верхоян. Шутил он так над ним поначалу, когда о деревнях ему местных рассказывал. А потом познакомил с бабкой Агафьей, что понимала их звериный рык. На смену одной ведунье всегда приходит другая. И через пару лет, как в верхнем миру не стало бабки Прасковьи, Агафья объявилась всё в той же деревне и стала жить там, в прасковьином доме. Людей принимала, лечила их от хворей, траву собирала в лесу и делала снадобья. Волков и лис от ран исцеляла.
В тот день Семён и шёл к той ведунье, когда вдруг сильный случился в лесу листопад. Задул внезапно северный ветер, над лесом стянулись большие тучи. Листья кружило и швыряло страшно, деревья ломало вместе с ветвями, роняло их, вырывая с корнем, будто травинки невесомые. Буря настоящая поднялась. Но не заметил он и не почуял никак своим нюхом, что под ногами его притаилось в земле железо. Схватил его за лапу зубастый капкан, зажал ее намертво и больше не выпустил. Цепь вырвать он не смог, как ни старался, не хватило на то медвежьей силы. Так и сидел, ждал, когда рассветёт. А вслед за восходом услышал шаги.
Задумался он, что ожидало его, когда увидит хозяина ног. Умирать он уже умирал, а вот сейчас было б не ко времени. На кого оставить Китеж? Ведь не было в подводном городе другого волхва. А, значит, и время ещё не пришло, пусть сжалится снова, накроет своей защитой его Светлояр, дотянется от лесных берегов досюда. Волхв – он как врач, без него под водой нельзя. Бессмертие от болезней никого не спасало. Даже в самом Светлояре.
Из леса навстречу вышел охотник. С ружьём наперевес, с сумой на плече, совсем еще молодой, но уже не зелёный. Глазами с ним они встретились и оба застыли. Помолчали немного. И первым заговорил человек.
- Ну что же ты, Миша… - сказал он ему по-свойски. Присел и взглянул на железный капкан. Присвистнул негромко. Хорошее было железо, надёжно держало. – Ты как не увидел? Давай помогу…
Все время, что парень возился с ним, сердце стучало как молот, а в груди сильно саднило и не желало отпускать. Охотник еще к нему не шагнул, но он уже знал, медвежьим своим носом почуял и вспомнились ему слова старухи Агафьи. «Здесь новый лесничий. Ушёл Митрофан. Увидишь его – и поймёшь…» - сказала она. А дальше смолчала. Со странностями бабка Агафья была, не стал он тогда её переспрашивать… Но только вдохнул сейчас грудью запах, так сразу и замер. Его он и боялся учуять все годы. Боялся с тех пор, как только поднялся на берег впервые - впервые за долгие девять лет.
- Митрий… - открылась зубастая пасть.
Но уши услышали только рычанье.
- Терпи же, Потапыч, терпи, друг Мишаня… - надсадно сипел молодой лесничий, стараясь раздвинуть острые железные зубья. Никак не хотел поддаваться капкан, будто на слона его такой огромный ставили.
Но напрягся ещё раз, сдавил ногами посильнее, рванул и разжал, наконец. Вышла мохнатая лапа из плена.
Медленно отходил от него потом молодой лесничий, спиной всё пятился назад, но ружья своего рукой так и не тронул. Помог, но и видел в нём дикого зверя – подрать мог медведь своего спасителя, так думал он. Не знал только, что волхв перед ним, и не простой волхв, а тот, что отцом его был.
«Вот знать и не нужно…» - решил уже потом про себя Семён. Дочь его тоже подросла, жена вышла замуж, были давно и внуки, куда ж он теперь со своим медвежьим рылом? Разве что вот так, издалека, подсобить-защитить…
Места того без пригляду тогда он не оставил, затаился сразу в кустах и сидел в них долго, смотрел всё, вслушивался. Видел, как сын его из травы собирал другие капканы. До дому потом проводил, постоял у околицы, наблюдал, не идёт ли кто за ним следом. И запахи всех тех людей хорошо запомнил. Бросил он с тех пор обходить стороной родную деревню. Освоил все тропы молодого лесничего, вызнал и вынюхал все его маршруты, у балок тайком поджидал и ходил за ним словно тень. Нет-нет, да встречались они с ним глазами. Здоровались, стало быть. Постоят, разойдутся, дорогу друг другу уступят. Вот и задумался старый Семён, отчего ж прежний волхв Верхоян за ним так же всегда присматривал. Как сам он сейчас не мог наглядеться на сына, так и волхв ему попадался на глаза в те дни постоянно. Что же это – преданность службе или давно его, получается, в ученики себе и на замену высмотрел? Не родичи кровные вроде они, да и не спросить теперь уже Верхояна. Самому скоро в последний путь собираться, рисунки вон на руках все потрескались. Ученика присмотрел себе на замену в Китеже и потихоньку стал обучать своему волховству. И помнил он, как состарился волхв, обучивший его самого. Ни снадобья, ни волшба не сдержали тогда увядания. Сначала так же кровили ладони, постёрлись на них все важные линии. Сварлив как старая бабка стал Верхоян перед смертью, из озера реже поднимался наверх, подолгу бродил по дну Светлояра. По кругу всё шло в их вечной волховье-медвежьей страже. Один приходил на смену другому.
Когда наступил схожий миг для Семёна, когда явилось ему предзнаменование отдалённой смерти, он сам поднимался тогда наверх из озера, ученика выводил своего в первый обход. Ко времени, получалось, всему обучил он его. Выпустило из недр из синих их озеро, расступилась перед ними вода, и сомкнулся затем за спиной Светлояр. На берегу и случилось это видение – в нём были предсказан последний час. Не так уж и скоро – ещё две весны. Кому – ничего, а ему – как вечность. Ведь, кроме двух вёсен, будут два лета, две славных осени, две снежных зимы. На стражу Китежа и озера с лесом без малого отдал он тридцать лет. И сын его не был стар, всё так же ходил лесничим по местным тропам. Присмотрит за ним уже новый волхв.
После увиденного о судьбе своей, обернулся назад Семён уже в личине медведя. Взглянул он на святое озеро, что стало ему вторым домом. Лучами игралось в нём красное солнце, в воде резвилась немая рыбешка. А ветер, срывая с деревьев листву, россыпью слал флот кораблей на рябую поверхность. Стояла ранняя осень. Не охраняй они с сыном и Верхояном вокруг Светлояра лес, давно бы не стало здесь града Китежа. Понял Семён, наконец, и понял это в последние годы жизни – не волхв его выбрал когда-то в ученики. А озеро так искало новых защитников…
Люди ж по-прежнему были наивны – к другому озеру всё приезжали, по соседству. Второй Светлояр – он тоже красивый. И берег зелёный как май, и сладкая меж берегов вода. Молодёжь туда стекалась светлая, любопытствующая. По глади озёрной пускали они венки, своими руками сплетённые, и зори встречали под звонкое эхо церквей с глубины. К воде наклонялись, всё вслушивались, гадали они, где звучат голоса… Чего только не привидится-не почудится в утреннем тумане! Ведь не было в озере том сокрыто тайны! Как люди слепы… Вот же оно, настоящее озеро Светлояр, вот оно, перед ним! Широко в берегах своих синевой раскинулось! Это оно в недрах своих укрыло Китеж. И долго ещё волхвам нести стражу. Пока бьют Китежа колокола…
Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)
В серии будут представлены несколько историй по мотивам сказаний, мифов и легенд, известных в мировой культуре.