Праславянский язык. E с гачеком
Старославянское ѣ
Праславянское ě
пѣна pěna
стѣна stěna
вѣра věra
рѣка rěka
лѣто lěto
дѣло dělo
сѣно sěno
Старославянское ѣ
Праславянское ě
пѣна pěna
стѣна stěna
вѣра věra
рѣка rěka
лѣто lěto
дѣло dělo
сѣно sěno
О рефлексах *dj и *tj читать следующий пост → Историческая фонетика славянских языков.
Заимствования:
венг. bátya "старший брат, дядя" ← праслав. *batja;
венг. (диал.) garágya "ограда (особенно из навоза)" ← праслав. *gordja;
венг. (диал.) kútya "хижина" ← праслав. *kǫtja (после утраты ринезма);
венг. lengyel (ст.-венг. lengyen) "поляк" ← праслав. *lędjanъ или *lędjěnъ (до утраты ринезма);
венг. (диал.) malágy "болотный кустарник, ивняк" ← праслав. *moldjь;
венг. lencse "чечевица" ← праслав. *lętja (до утраты ринезма);
венг. megye "медьё; граница" и mezsgye (диал. mezsde) "межа, граница" ← праслав. *medja;
венг. mostoha "мачеха" ← праслав. *matjexa;
венг. nyust (ст.-венг., диал. nyist) "ремиза ткацкого станка" ← праслав. *nitji;
венг. (диал.) pest "печь" ← праслав. *pektjь;
венг. parittya "праща" ← др.-венг. *pårātyå ← праслав. *portja;
венг. ragya (диал. rogya) "оспина, ржавчина" и rozsda "ржавчина" ← праслав. *rъdja;
венг. sze̋gye "закол для ловли рыбы" ← праслав. *sědja;
венг. szerencse "судьба, удача, счастье" ← праслав. *sъrętja.
Отметим, что подобная неоднозначность может получить и чисто фонетическое объяснение. Рефлексы типа zsd, st обнаруживаются только после краткого гласного (mostoha, mezsgye, nyust, rozsda), рефлексы gy, ty всегда после долгого гласного (bátya, garágya, kutya, malágy, *malagya, *paratya, sze̋gye) и в двух случаях в качестве варианта после краткого гласного (megye, ragya). В положении после праславянского носового гласного *dj отражено как gy (lengyel), *tj как cs (lencse, szerencse).
В современной русистике принято считать, что в слове «творог» возможна двоякая постановка ударения, и в любом случае оно будет произнесено правильно. Однако русисты не забывают подчеркнуть, что «творо́г» более предпочтительно, чем «тво́рог».
Такая вариация ударения в одном слове нередко удивляет не только школьников, но и взрослых людей. И дальше любопытных вопросов речь не заходит. На эти любопытные вопросы можно ответить только с исторической и акцентологической точек зрения. Русистика тут оказывается бессильна.
Для начала введём некоторые механизмы классификации ударения:
Акцентная парадигма a — ударение всегда на основе;
Акцентная парадигма b — ударение всегда вне основы;
Имеются две главные характеристики минусовая (−) и плюсовая (+), которая подразделяется на два подкласса — самоударность (↓) и правоударность (→).
VII века — XV век
В праславянском языке началось образование атрибутивных существительных по типу «корень + суффикс», например:
*tvarь «создание» + *-og-ъ → *tvarogъ «кисломолочный продукт, творог»;
*pirъ «большой обед, пир» + *-og-ъ → *pirogъ «печёное изделие, пирог»;
*batъ «палка» + *-og-ъ → *batogъ «трость, посох, батог»;
*svarъ «ссора, свара» + *-og-ъ → *Svarogъ «имя славянского бога-кузнеца, Сварог»;
Из этимологии можно вынести вывод о том, что слово «творог» реконструируется, и, следовательно, произносилось через «а» — *tvarogъ. Это видно в таких языках-потомках: укр. тваріг, болг. тварог, чешск. tvaroh.
Все новообразованные праславянские атрибутивные существительные — *tvarogъ, *pirogъ, *batogъ, *Svarogъ — имеют акцентную парадигму b, которая показывает, что ударение в словах, которые входят в данную парадигму всегда падает вне основы. То есть на суффикс *-og-ъ:
*tvarogъ, *pirogъ, *batogъ, *Svarogъ.
Суффикс *-og-ъ имеет правоударную (→) акцентную маркировку. Корни могут иметь как плюсовые так и минусовую маркировки, но в данных корнях имеет место быть только правоударности (→). Самоударность (↓) и минусовость (−) не подходят по причине акцентной парадигмы b — ударение всегда на окончании.
Следуя из картинки, видно, что корень *tvar- и суффикс *-og-ъ правоударные, но окончание мужского рода -ъ минусовое. По общему правилу, если ударение падает на редуцированный гласный, которым и является «ъ», то ударение падает на слог левее.
XV века — XVIII век
С XV века в южнорусских, части среднерусских и белорусских диалектах появляется неразличение гласных фонем [а] и [о] в безударных слогах (аканье). Произошёл процесс падения редуцированных гласных «ъ» и «ь», но они продолжают писаться до реформы 1918 года.
XVIII века — XXI век
С появлением русского литературного языка и бушующем в полую силу аканья началось передвижение ударения с тварóг(-ъ) на твáрог(-ъ) с изменением гласной «a» в «о» в ударном слоге — твóрог(-ъ). Этому сопутствовал и глагол «творить», который в корне имел гласную «о». Конечно корни твар- и твор- разные, но многим схожи, и всё же на более глубоком уровне корни восходят к единому праиндоевропейскому корню *twerh₂-, где вариация гласных появлялась с помощью сочения аблаута с H-окраской.
Благодаря таким процессам в современном русском и белорусском языках появился корень твор- (не тот, что в глаголе) уже с самоударной маркировкой, который заменил написание корня твар- с гласной «a».
Так как редуцированные гласные пали, то есть они больше не несут никакую фонему (звук), их не пишут по реформе 1918 года. Однако акцентология русского языка их предсказывает, когда в акцентологии праславянского и древнерусского языков они точно имеются, но правила для русского языка о переносе ударения влево с редуцированных нет.
Так получились два корня с разной маркировкой, и два слова с разной акцентной парадигмой:
Тво́рог, акцентная парадигма a — ударение всегда на основе:
Именительный падеж: тво́рог тво́роги
Родительный падеж: тво́рога тво́рогов
Дательный падеж: тво́рогу тво́рогам
Винительный падеж: тво́рог тво́роги
Творительный падеж: тво́рогом тво́рогами
Предложный падеж: тво́роге тво́рогах
Творо́г, акцентная парадигма b — ударение всегда вне основы:
Именительный падеж: творо́г твороги́
Родительный падеж: творога́ творого́в
Дательный падеж: творогу́ творога́м
Винительный падеж: творо́г твороги́
Творительный падеж: творого́м творога́ми
Предложный падеж: твороге́ творога́х
Из всего выше сказанного можно сделать вывод, что акцентная парадигма b, в этом слов, более архаична, чем акцентная парадигма a, — которая является инновацией.
# Праслав. *tvarogъ → укр. тваріг, рус. творог, белор. тварог/твораг, болг. тварог, чешск. tvaroh, словац. tvaroh, польск. twaróg, в.-луж. twaroh, н.-луж. twarog.
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
В прошлом посте мне снова пришлось обратиться к фонетическому изменению, известному как метатеза плавных. Один из его аспектов можно упрощённо сформулировать следующим образом: праславянская группа CorC (где C – любой согласный) отразилась в чешском как CraC, в польском как CroC, а в русском как CoroC.
Комментарий: праславянские ъ и ь – гласные звуки типа у и и; x = х; j = й.
В связи с этой таблицей мне вспомнились два интересных сюжета, а именно этимологии слов дорога и дорогóй. О них я вам сегодня и расскажу.
Вероятно, на корню убью очевидный повод для шуток, однако дорога и дорогой – не родственны. Откуда мы это знаем? Дело в том, что в праславянском языке ударение было музыкальным, то есть в ударном слоге различались два тона (в позднюю эпоху три) – акут (ő), восходящий тон, и циркумфлекс, нисходящий (ȏ). В той или иной степени это различие прослеживается в большинстве языков-потомков. Если упрощать, в сербохорватском языке акут отразился как краткий нисходящий тон (ȁ), а циркумфлекс как долгий нисходящий (ȃ). В словенском судьба циркумфлекса была той же, а вот акут имеет двойную рефлексацию – как краткий нисходящий (ȁ) и долгий восходящий (á) тоны. В русском языке тоны хоть и утратились, но следы их можно обнаружить в месте ударения в группе CoroC из праславянского CorC: акут отразился как CoróC, а циркумфлекс как CóroC. Уже запутались? Ничего, вот наглядная таблица:
Таким образом, *dőrga «дорога» и *dȏrgъ «дорогой» несводимы друг к другу чисто фонетически.
Следующий шаг после восстановления праформы – поиск родственников изучаемых слов как в других индоевропейских языках, так и в рамках славянских. У дорогого обнаруживается только один надёжный родственник – латышское dārgs «дорогой» (если, конечно, это не старый славизм). Также пытались сравнивать *dorgъ с санскритским ādriyate «он относится почтительно» и литовским derėti «годиться», но это сопоставление наталкивается на формальные сложности: -g- в праславянском *dorgъ вряд ли можно считать суффиксом. У дороги нет и того. Значит, придётся глубже закопаться в собственно славянский материал.
Праславянский язык унаследовал от праиндоевропейского такую штуку как аблаут (этой темы я уже касался тут) – особая система чередования гласных. Для сочетания «гласный + r» аблаут, если упрощать, будет иметь следующий вид: ьr / er / or.
При этом существительные с -or- в корне соотносятся с глаголами с с -ьr- в корне на -ěti, -ati и -nǫti:
Комментарий: š = ш; ǫ – носовое о (см. пост о юсах); ě – ять (см. соответствующий пост).
Комментарий-2: *porxъ, *morkъ и *smordъ закономерно дали в русском порох, морок и смород (отсюда смородина), а прах, мрак и смрад – церковнославянские заимствования. Слово свороб отсутствует в русском литературном языке, но зато хорошо представлено в диалектах.
Какие глаголы нам предсказывает эта таблица для *dorgъ и *dorga?
*dьrg- + -ěti = *dьržati; *dьrg- + -ati = *dьrgati; *dьrg- + -nǫti = *dьrgnǫti.
И все три таких глагола реконструируются для праславянского, более того, они сохранились в русском: *dьržati – держать, *dьrgati – дёргать, *dьrgnǫti – дёрнуть.
Но возможно ли семантически, чтобы дорога была от дёргать, а дорогой от держать? Первое более чем вероятно, например, Фасмер так реконструирует первоначальную семантику *dorga: «продранное в лесу пространство». Если учесть засвидетельствованные в южнославянских языках значения «борозда», а также «овраг, долина», можно предположить и следующие празначения: «углубление, борозда; вытянутый след, вырытый в земле в результате волочения груза; борозда, вымытая водой, вытоптанная скотом или всадниками, проложенная санями или возом».
У нас есть определённые параллели для реконструкции таких вариантов семантического развития. Например, в чешском, словацком, сербохорватском и словенском есть слово cesta /цеста/ «дорога», которое связано с глаголом чистить. Или норвежское диалектное drog «долина, тропинка, след животного» соотносится с древнескандинавским глаголом draga «тянуть». От латинского trahere «тащить, волочить» образовано слово tractus «волочение, полоса, след», которое заимствовали поляки и переосмыслили как «большая дорога» (trakt, отсюда наше слово тракт в том же значении).
С дорогим всё значительно сложнее. Один из предложенных вариантов семантического дрейфа от держать выглядит так: «прочный, крепкий (такой, который может держать, выдержать)» > «хороший, полезный, годный» > «дорогой, ценный; дорогой, любимый». Некоторую параллель представляет семантика латинского глагола valere, развившаяся от «быть сильным, крепким» до «иметь смысл, иметь значение, значить». Другой вариант: «то, что стоит обладания; то, чем мы хотим обладать» > «дорогой».
Источники:Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, том 1, страницы 530, 531;
Этимологический словарь славянских языков, том 5, страницы 74–75, 77;
Etymologický slovník jazyka staroslověnského, выпуск 3, страница 146;
Słownik prasłowiański, том 4, страницы 113–115, 119–121;
Snoj M. Slovenski etimološki slovar (3-е издание, 2016), страница 150.
Краткое резюме:1. Русские слова дорога и дорогой восходят к праславянским формам *dorga и *dorgъ;
2. Между собой *dorga и *dorgъ не родственны, поскольку имели разные тоны;
3. *dorga «дорога» восходит к глаголу *dьrgati «дёргать». Первоначальное значение, скорее всего, – «расчищенная полоса земли (в лесу)»;
4. *dorgъ «дорогой» этимологизируется с меньшей долей уверенности, но весьма вероятно, что это производное от *dьržati «держать».
Приветствую! Прошлый наш пост был посвящён праиндоевропейскому языку (https://pikabu.ru/story/praindoevropeyskiy_yazyik_6452853), и пришла пора двигаться дальше по временной ветке и ближе к нам, а потому сегодня на очереди язык праславянский.
Его, кстати, часто путают со “старославянским”, примешивая ещё и “древнеславянский”. В совсем запущенных случаях сюда приходит церковнославянский и начинает танцевать ламбаду в этом винегрете.
Прежде чем разбирать, что такое праславянский язык, сначала возьмём всё остальное и отложим в сторону.
Старославянский… мёртв. Именно так, он мёртв ещё с XI в., относится к текстам IX-XI века и никуда из этого диапазона не движется (на нём, правда, существует вялотекущая версия Википедии, но это тема для отдельного поста).
“Древнеславянский” вообще выкиньте в сторонку и забудьте - так старослав называли веке в XIX, когда лингвистики толком не было в её современном виде.
А церковнославянский - это совсем отдельная мутация, о которой мы поговорим как-нибудь в другой раз.
Итак, праславянский.
Существует предположение, что все славянские языки происходят из одного источника. Оно подтверждается сходством славянских языков как между собой, так и с другими индоевропейскими языками.
В науке сегодня принята гипотеза о существовании праславянского языка, который произошёл по некоторым гипотезам из прабалтославянского (это когда ваша славянская тыщуразпрабабуля понимала, что такое Labas rytas без перевода), а тот в свою очередь из праиндоевропейского. В общем, там довольно сложная цепь гипотез, которые, тем не менее, научно обоснованы, лезть мы в неё не будем.
Первое описание праславянского языка появилось в 1858 году в статье А. Шлейхера «Краткий очерк истории славянских языков» (нем. Kurzer Abriss der Geschichte der slavischen Sprache) и с тех пор учёные эту тему не оставляют.
Кстати, в копилку ужасных терминов - праславянский называется ещё и “общеславянским” языком или “Common Slavic” (некоторые учёные, правда, эти термины разделяют, но сегодня мы на этом останавливаться не будем).
Кто и когда говорил на этом языке - вопрос дискуссионный. Диапазон ареала, куда отдельные учёные помещают праславян, колеблется от востока до запада через Азию и Днепр. Тыкните в любое место Евразии (кроме приморья - анализ лексики подтверждает, что у моря славяне не жили).
Что касается датировок, то, опять же, единого мнения тут нет. Считается, что балто-славянский союз существовал и распался примерно около 2000—1500 гг. до н. э., а значит история собственно праславянского языка начинается после 1500г. до н.э. Начало же деления праславянского языка связывают с с началом больших миграций славян в V веке.
На праславянском языке нет ни одного текста, это чистейшая реконструкция, но, повторимся, основанная на научном методе.
Даже у людей, знакомых с концепцией праславянского языка, возникает заблуждение относительно его некой неизменности. Вот и нет. Представьте себе на минутку свой родной язык, а потом возьмите срез примерно в 200 лет. Язык за такое время умудряется чего только не набраться, праславянский не исключение.
Относительно формальной части праславянского языка - если вы видите в учебниках старослава вариант со звёздочкой типа *květ - это праславянский. Только в таком виде вы и встретите этот язык - письменности у первых славян не было.
Подробные изменения в праславянском описывать не будем - в основном потому, что кроме специалистов, это мало кому интересно и понятно. Например, система смычных до привычной нам оппозиции “глухие-звонкие” развилась из “глухие-звонкие-звонкие придыхательные”. Спорим, вы этот факт забудете через 5 секунд?
Так что примите во внимание, что праславянский существовал, что он реконструирован и не имеет зафиксированной письменности (и в виде рун тоже). Вообще, похоже, чтобы быть адекватным человеком, достаточно знать, что языки не произошли от русского.
А о том, во что вылился этот самый праславянский язык, расскажем более подробно в следующем посте.
Пост создан для телеграм-канала glagoli_game
Сегодня по просьбе @ognevit мы попробуем разобраться с довольно сложным и запутанным этимологическим случаем.
1. Речь, как вы наверняка догадались, пойдёт о словах вампир и упырь. Связаны ли они как-то друг с другом? Да, самым непосредственным образом.
Вера в упырей, встающих из могилы мертвецов-вредителей, характерна для всех славян. Археологи находят средневековые славянские захоронения со скелетами, проткнутыми кольями; отрубленными головами, положенными в ногах; камнями на груди и так далее.
Теперь перенесёмся в XVIII век на Балканы. Там, на очередном витке соперничества с турками австрийцам удалось перетянуть канат на себя, и по мирному договору 1718 года они получили кое-какие земли на территории нынешних Сербии и Румынии. Через 21 год, кстати, маятник качнулся в обратную сторону и австрийцы отдали всё назад. Однако этого времени вполне хватило, чтобы СМИ обогатили западноевропейскую культуру одним славянским элементом.
В 1725 году в деревне, название которой австрийцы записали как Kisolova, умер крестьянин Петар Благоевич (в современной сербской орфографии – Петар Благојевић, австрийцы записали как Peter Plogojoviz). После его смерти в деревне начали один за другим умирать люди (9 человек общим числом), причём некоторым ночью являлся Благоевич и душил их. Селяне сообщили об этом священнику и администрации, а затем в их присутствии вскрыли могилу. Тело Благоевича якобы не несло следов разложения, волосы и борода отросли, старые ногти и кожа отпали, а на их месте выросли новые, во рту была свежая кровь. Все доказательства налицо. Сердце вампира пробили колом, а потом тело и вовсе сожгли.
21 июля 1725 года об этом эпизоде сообщила газета Wienerisches Diarium («Венский дневник»), которая в немецком тексте использовала сербское слово – vampiri.
Чуть позже аналогичный эпизод произошёл с бывшим солдатом Арнаутом Павле. История также попала в газеты. И понеслось.
Австрийские сообщения перепечатывали другие европейские газеты, и так слово вампир вошло в западноевропейские языки. Затем образ этого персонажа проник в литературу, где к славянской основе примешались представления других народов о разного рода кровососах и восставших из могилы мертвецах. Популяризации «классического» вампира, излюбленного персонажа современной массовой культуры, конечно, очень поспособствовал роман «Дракула» Брэма Стокера.
Из европейских газет и литературы слово вампир попало в большинство языков мира. В том числе в русский. По этой причине у нас и существует эта дублетная пара – упырь / вампир.
А вот чехи, скажем, заимствование vampýr используют редко, предпочитая исконное upír. Поэтому, скажем, строчку песни upír s houslemi hrál следует переводить не как «упырь играл на гуслях», а как «вампир играл на скрипке».
Зато у поляков дублетов аж три – диалектное wąpierz /вóмпеж/ исконного происхождения, восточнославянское заимствование upiór /ýпюр/ «упырь, призрак» и новое заимствование wampir.
Не могу удержаться и не процитировать фрагмент из «Крещения огнём»:
- A my tu wąpierza tropim!
- Kogo?
- Wąpierza - powtórzył dobitnie najstarszy z chłopów, drapiąc się w czoło pod sztywną od brudu filcową czapką.
- Gdzieś tu swe leże mieć musi, przeklętnik. Osinowych kołków nastrugalim, najdziem potępieńca, przebodziem go, coby już nie wstał! <...>
- Ha, ha - powiedział Zoltan Chivay z uśmiechem. Polowanie, jak widzę, całą gębą, szeroko zakrojone i detalicznie przygotowane. Wampir, mówicie? No, to macie szczęście, dobrzy ludzie. My specjalistę od upiorów w kompanii mamy, wiedź...
Urwał i zaklął z cicha, albowiem wiedźmin silnie kopnął go w kostkę.
– А мы тут вомпера ловим!
– Кого?
– Вомпера, – отчетливо повторил старший из кметов, почесывая лоб под заскорузнувшим от грязи колпаком. – Гдей-то тут лежбище себе учинил, сукин сын. Осиновых кольев настругали, отышщем окаянного, продырявим, штоб уж не встал! <...>
– Ха-ха, – сказал Золтан Хивай. – Охота, вижу, на всю ширь идет и продумана в подробностях. Вампир, говорите? Ну, считайте, повезло вам, добрые люди. У нас специалист по вампирам имеется, ведь...
Он осекся и выругался про себя, поскольку ведьмак крепко саданул его сапогом по щиколотке.
Как видно, перевод Вайсброта не вполне точно передаёт оригинал: три польских слова переданы лишь двумя, причём wąpierz практически напрямую заимствован, хотя такого слова в русском нет, и русскому читателю оно ничего не говорит.
2. Но давайте наконец перейдём к этимологии. Вера в упырей характерна для всех славян, и слово это также есть почти во всех славянских языках, а это значит, что оно было уже в праславянском. Однако при его фонетической реконструкции возникают серьёзные проблемы, в частности, с первым и вторым гласными.
Начнём со второго. Сложность заключается в том, реконструируем ли мы в нашем слове *-irь или *-yrь (*y = ы). Дело в том, что во всех южнославянских языках, а также современных чешском и словацком ы полностью совпал с и. Поэтому первостепенное значение имеют польские и восточнославянские данные (за вычетом украинского, где ы и и тоже совпали). Казалось бы, раз в русском упырь с ы, то и в праславянском было *-yrь.
Однако в древнерусском это слово звучало как упирь:
Клали требу оупирем и берегиням (Паисиевский сборник, XIV-XV вв.)
В том же виде оно фиксируется и как личное имя: Упирь Лихый (1047 год), Макарикъ Упирь (1495 год), Климъ Упиръ (1600 год).
Кроме того, по-белорусски будет упір, а чехи и словаки, хоть и утратили фонетическую разницу между ы и и, сохранили её в орфографии, и пишут upír. Ещё более показательна польская диалектная форма wąpierz /вóмпеж/, которая однозначно указывает на праформу *ǫpirь (*ǫpyrь дало бы wąperz, а не wąpierz).
Но как тогда быть с русским -ы-? Откуда оно взялось? Скорее всего, дело не обошлось без изменения по аналогии. Речь идёт о том, что в русском хватает слов на -ырь: лодырь, богатырь, пастырь, поводырь, нетопырь, шнырь, колдырь. И упирь вполне мог перестроиться под их влиянием (особенно нетопыря). Это более чем вероятный сценарий. Похожим путём недавно прошло ещё одно слово: вместо ёбарь я стал замечать в Интернете форму ёбырь.
3. Теперь переходим к первому гласному. Как мы помним из поста о юсах, русское у может восходить к двум праславянским звукам – собственно *u и *ǫ (носовому о).
Польское wąpierz и болгарское въпир однозначно говорят в пользу реконструкции носового гласного: *ǫpirь. Причём начальное *ǫ в этих языках закономерно получало протетическое в-: ср. польск. wąs «ус» и wąski «узкий», болг. възел «узел», въс «ус» (диалектное слово).
Проблема заключается в том, что *ǫpirь должно было дать в сербохорватском форму упир. И такая форма, а также упирина в диалектах действительно есть. Откуда же тогда берётся форма вáмпир?
Фонетически объяснить это не получится (хотя пытались), поэтому, на мой взгляд, предпочтение нужно отдать следующей версии: славянское слово из диалекта, где ещё были носовые гласные, было заимствовано в греческий, где оно имеет вид βόμπιρας (в литературном новогреческом = «карлик»), а из греческого было заимствовано в сербохорватский.
В принципе, ничего необычного в таком сценарии нет. Это называется «обратное заимствование», и нам известны подобные примеры. Например, в Средние века англичане заимствовали у французов слово bougette /бужэт/ «кожаная сумка». Уже в Англии у этого слова изменилось значение и современное budget /баджит/ стало означать «бюджет». Это слово в новом значении было заимствовано обратно во французский как budget /бюджэ/.
Ещё одна сложность заключается в том, реконструировать ли форму *ǫpirь или *ǫpir’ь (с мягким рь), но поскольку это не особо влияет на этимологию, я не буду разбирать этот момент.
4. Наконец переходим непосредственно к этимологии. Начну с версии заимствования. Уже в XIX веке нашего упыря сопоставили с татарским убыр «оборотень, вампир», а также «обжора». Это слово образовано от пратюркского оп- «пожирать», и большинство его современных тюркских потомков значит именно «обжора».
Несложно убедиться, что если мы исходим из праславянской формы *ǫpirь, то тюркское слово серьёзно не соответствует ей фонетически. А если этимологическая гипотеза не проходит сквозь фонетическое сито, это плохая гипотеза.
Поэтому, несмотря на недавнюю попытку реанимации (не очень убедительную, но зато с хорошим обзором истории вопроса) от польских лингвистов, гипотезу о заимствовании стоит признать ненадёжной.
5. Если же мы считаем, что *ǫpirь – слово исконное, то нужно сперва понять, как оно членится морфологически. Тут, в принципе, сомнений нет: *ǫ-pir-ь. Приставка *ǫ- нам относительно неплохо известна по другим праславянским словам. Точнее, речь идёт даже о двух приставках:
1) *ǫ- из *on-, которое соотносится с предлогом *vъn, давшим русское в:
*tъkati «ткать» > *ǫtъkъ «уток (поперечные нити ткани)»;
*tьlěti «гнить, тлеть» > *ǫtьlъ «утлый»;
*xabiti «портить» > *ǫxabъ «ухаб» (да, слова ухаб и похабный – однокоренные).
Как мы помним из поста о юсах, носовые гласные в праславянском образовывались в положении перед согласным или на конце слова. И у нас есть надёжный случай, когда приставка *on- находилась перед гласным и сохранилась без изменений:
*onuťa «онуча, портянка», где корень *-u- тот же, что и в словах об-у-ть и раз-у-ть.
2) вторая приставка *ǫ- засвидетельствована только в одном праславянском слове (и производных от него) – *ǫrodъ, которое дало русское урод (а вот в польском uroda «красота» представлена друга приставка – *u-).
Это, скорее всего, производное от *rodъ, а *ǫ-, по мнению ряда учёных, выполняет функции отрицания и соотносится с *ne. Однако *ǫ- и *ne сложно сопоставить по фонетическим причинам, поэтому происхождение и семантика этой приставки остаются под вопросом.
Есть ещё этимология О. Н. Трубачёва, который считал, что приставка *ǫ- в слове *ǫpirь идентична наречию *vъnъ «наружу, вон». Корень Трубачёв сравнивал с *pьrati «парить, летать» и упырь по этой этимологии – «наружу вылетающий (из гроба)». Однако нам неизвестна приставка *ǫ- в таком значении. Кроме того, эта этимология не проходит испытания фонетикой.
6. Теперь перейдём к идентификации корня.
Одна из версий исходит из реконструкции *ǫpyrь и корень связывает с индоевропейским названием огня (ср., например, греч. πῦρ и англ. fire). Приставке *ǫ- приписывается отрицательное значение, а общей семантикой слова было бы «несожжённый». Именно такой структурой обладает греческое ἄπυρος «незажженный, необожженный». Однако даже если не разбирать эту этимологию в плане правдоподобности семантики, её следует отбросить из-за того, что она опирается на неправильную реконструкцию корня.
Более интересна гипотеза польского этимолога Веслава Борыся. Он исходит из того, что *ǫ- означала «в-», а корень тот же, что и в глаголе *pьrati «бить». В этом случае *ǫpir’ь = «вбиватель (клыков в тело жертвы)». Эта гипотеза тоже не лишена недостатков, главный из которых – то, что *pьrati означал не просто «бить», а «колотить, молотить». Кроме того, мы не располагаем внятными семантическими параллелями для такой деривации. Но если сравнивать с конкурентами, на настоящий момент она наиболее обоснована.
Есть и другие этимологии, но все они с ещё бóльшими недостатками. Разбирать их я, пожалуй, не буду. Всех интересующихся отсылаю к следующим источникам:
Этимологический словарь славянских языков, том 40. М., 2016. Стр. 54-57.
Boryś W. Prefiksacja imienna w językach słowiańskich. Wrocław, Warszawa, Kraków, Gdańsk, 1975. S. 158-159.
Stachowski K., Stachowski O. Possibly Oriental elements in Slavonic folklore: upiór ~ wampir // Essays in the History of Langueges and Linguistics. Kraków, 2017. P. 643-693.
В общем, история сложная и запутанная, но не безнадёжная. И думаю, что этимологам ещё есть над чем потрудиться.
Всем дочитавшим до конца орден Дракулы третьей степени.
Недавно @Dvorkin78 задал мне следующий вопрос:
Данным постом попробую ответить на этот вопрос обстоятельно.
Сразу оговорюсь, что раб и работа – формы церковнославянские (хотя высказывалось мнение, что это может быть и отражением аканья на письме, как написания калач и каракатица вместо этимологически правильных колач и корокатица). Русские формы – роб и робота. А праславянские – *orbъ и *orbota соответственно.
С формальной точки зрения для деривации раб > работа препятствий нет. Формант -ота, образующий абстрактные и не очень понятия, хорошо нам известен по десяткам русских слов, например, тошнота, зевота, доброта, красота, кислота.
А что же семантика? Неужели работа – это то, чем занимаются только рабы?
Как мы помним, если нам нужно установить семантику праславянского слова (а *orbota является праславянским), мы не можем ограничиваться данными современного русского языка, но должны использовать материал всех славянских языков, в том числе диалектов и памятников письменности.
Если заглянуть в словарь старославянского языка (Slovník jazyka staroslověnského, 3, 539-540), то выясняется, что словом работа переводились греческие δουλεία «рабство» и διακονία «служба»:
въ работѫ проданъ бысть iосiфъ «в рабство был продан Иосиф» (Псалтырь, 104: 17)
Хорошо, но как сказать по-старославянски «работа»? Очень просто: дѣло, которым переводили ἔργον, πρᾶγμα, πρᾶξις (Slovník jazyka staroslověnského 1, 549-550).
не шьдьша с нима на дѣло, на неже послани быше «[но Павел не хотел брать с собой того, кто оставил их в Памфилии и] не помог исполнить порученную им работу» (Деяния Апостолов, 15: 38)
А что в древнерусском? Там робота/работа – это тоже «рабство» и/или «плен, порабощение». Цитата из Псковской первой летописи:
Начаша поганыя Латына силу дѣяти на Псковичехъ нападенiемъ и работою
Что, конечно, следует понимать так, что католики нападали на псковичей и уводили их в плен (вероятно, на принудительные работы), а не отправляли на биржу труда.
Встречается и значение «тяжёлая работа», позднее просто «работа». Цитата из Домостроя:
домочядцов своих наказующе не нужею, ни ранами, ни работою тяшкою.
Теперь давайте посмотрим на ситуацию в территориально отдалённом от русского словенском. Там delo – «работа, труд», например, fizično delo / umsko delo – «физическая / умственная работа», delo od jutra do večera – «работа с утра до вечера». А вот rabota – «барщина; очень тяжёлая работа». Совпадение в значениях со старославянским и древнерусским явно не случайно и, по всей видимости, отражает праславянскую ситуацию.
Резюмирую: нейтральным обозначением работы у предков было *dělo, а слово *orbota обозначало рабство, рабский труд, принудительный труд. Затем уже в истории русского языка, дѣло пережило некоторый семантический дрейф, а его место в значении «занятие, труд» заняла робота / работа. На былую связь «дела» с трудом указывает такое его современное значение как «профессия, мастерство» (столярное дело, горное дело).
Интересна судьба слово *dělo у наших западных родственников. «Работа» по-чешски и польски будет práce /праце/ и praca соответственно, причём у поляков это заимствование из чешского. А *dělo в силу кое-каких процессов дало в этих языках по два потомка: dílo, dělo в чешском и dzieło /джеўо/, działo /джяўо/ в польском. Причём первые члены пар имеют значение «произведение искусства», а вторые – «пушка».
А вот слово robota по-чешски значит «барщина» (польское robota по значению ближе к русскому). И именно оно вдохновило Карела Чапека, когда он искал название искусственных работников для своей пьесы R.U.R. (сам Чапек, впрочем, говорил, что слово robot придумал его брат Йозеф).
Стоит также рассказать об этимологии слова раб. Отмечу, что в старославянском рабъ – это не только «раб», но и «слуга». Праславянское *orbъ родственно латинскому orbus «сирота», греческому ὀρφανός «сирота», армянскому որբ /орб/ «сирота», санскритскому अर्भः /áрбˣах/ «мальчик, ребёнок; маленький, слабый», древнеирландскому orb «наследник» и готскому arbja /арбья/ «наследник», что позволяет реконструировать праиндоевропейское слово *h₃orbʰos.
Итак, перед нами несколько значений: раб – мальчик – сирота – наследник. На первый взгляд, разброс довольно велик. Однако точки соприкосновения здесь нет. Так, если у мальчика умерли родители и он стал сиротой, одновременно он стал и их наследником. А если сиротой он не стал, а его сделали, то сделавшие могли его и в рабство продать. Это, конечно, полушутка:) Для реконструкции празначения индоевропейского предка всех этих сирот и наследников этимологи обращаются к хеттскому глагольному корню ḫarp-, значения которого можно обобщить как «менять социальную группу».
Что интересно, слову *orbъ родственно *orbę (ę – носовой э), из которого наш ребёнок, и видимо, *orbę сохраняет более старую семантику, чем *orbъ. Вообще семантический сдвиг «ребёнок» > «раб» вовсе не уникален. Стоит упомянуть греческое παῖς /пайс/ «ребёнок», а также «юный раб». Другой показательный пример – праславянское слово *otъrokъ (в реконструкции «Этимологического словаря славянских языков»), которое дало в русском отрок «подросток», в словенском otrok /отрóк/ «ребёнок (вообще)», а в чешском otrok «раб». Этимологически в *otъrokъ выделяется приставка *otъ и тот же корень, что и в словах пророк и речь. То есть, этимологически *otъrokъ – это тот, кто не умеет говорить (по другой интерпретации, тот, кто не имеет права голоса).
К гнезду того же корня *h₃orbʰos в конечном итоге относится немецкое Arbeit «работа» и arbeiten «работать». Однако напрямую с русским «работа» Arbeit не соотносится, поскольку оно восходит к прагерманской форме *arbaidiz, и семантика здесь изменилась параллельно славянской. Кстати, от всё того же индоевропейского корня и немецкие слова erben «наследовать» и Erbe «наследство» (ср. Ahnenerbe «наследие предков»). И слово Erbe через чешское и польское посредство было заимствовано в русский. Вы его знаете как «герб».
К чему я это всё? Да, слово работа образовано от раб, но это, конечно, не означает, что у древних славян работали только рабы. Точно также как и факт, что латыши заимствовали русский глагол страдать как strādāt «работать», не означает, что древние латыши приравнивали работу к страданию:) В таких случаях, чтобы понять, как всё было на самом деле, приходится копать глубже.
P.S. Намеренно не касаюсь того, каким было рабство у древних славян – патриархальным или нет, более или менее мягким, чем у греков и римлян и т.д. За этим к историкам.
Ложка – это маленькая ложь
«Фёдор Двинятин»
В комментариях к прошлому посту я написал, что слово ложка никак не связана с глаголом положить. И это ужасно задело чувства некоторых пользователей. Мне оперативно пояснили, что этимология не наука, в словарях пишут фигню, а мнение рандомного пикабушника столь же ценно, сколь и мнение специалиста.
А и правда, чего такого не знает пикабушник, но знает лингвист? Этимология же наука лёгкая: нашёл два мало-мальски похожих слова, и смело выводи одно от другого. Ложка от положить. Крамола – к Ра молятся. Что сложного-то?
Во-первых, лингвист знает законы исторической фонетики, коих в истории только русского языка десятки. Славистика же оперирует сотнями законов, а индоевропеистика тысячами. И любую предложенную этимологию нужно в прокрустово ложе этих законов уложить, иначе грош ей цена. О важности фонетики я писал здесь.
Во-вторых, «любитель» обычно считает, что кроме знания современного русского для этимологизирования ничего не надо. Лингвист, если речь идёт о русском, обязательно оперирует данными русских диалектов и древнерусских памятников. Если слово встречается не только в русском, в ход идут данные других славянских и не только языков, включая материал диалектов и памятников. Количество материала нередко перерастает в качество. Об этом я писал в посте про берлогу.
Но вернёмся к нашей ложке. Дело в том, что -о- в корне в данном случае теоретически может восходить к одному из двух вариантов: собственно *o или же *ъ (нечто вроде краткого у, если упрощать).
Из памятников письменности можно узнать, что в древнерусском наряду с собственно «ложкой» существовала и другая форма: лъжица (позднее лжица).Так, летописец сообщает нам (Повесть временных лет):
Володимеръ повелѣ исковати лжицѣ сребрены ясти дружинѣ
Ту же форму можно найти и в других славянских языках, например, болг. лъжица и чеш. lžíce /лжице/. И в церковнославянском она прекрасно сохранилась.
Из этого можно сделать только один вывод: праформа слова ложка - *lъžьka /лужика/. Но может, это всё фантазии? Какие наши доказательства?!
Расселяясь на восток, славяне начали контактировать с фино-угорскими племенами. И в финно-угорских языках есть немало славянских заимствований. В частности, ложка по-фински будет lusikka. Ж в финском отсутствует, но вот гласные переданы абсолютно так, как мы ожидаем при реконструкции *lъžьka.
Идём дальше. Праславянский унаследовал от своего праиндоевропейского предка такую штуку как аблаут. Это особые правила чередования гласных. Например, для *u они были такие: *u ~ *ū ~ *ou. Что дало в позднем праславянском *ъ ~ *y ~ *u, а в современном русском соответственно: о (или ноль) ~ ы ~ у. Учтите, что я сейчас для краткости и лёгкости изложения безбожно упрощаю, качественное описание всего этого заняло бы много страниц (или постов).
Так что среди потенциальных родственников нашей ложки слова с корнем *lyž- или *luž-. И вот по-польски ложка будет łyżka /ўыжка/. С тем самым ожидаемым -ы-.
А вот у -о- («положить») чередования другие: е ~ о ~ а (об этом я упоминал в посте о косах). И они прекрасно сохраняются в русском языке: лежать, ложе, полагать. И суть в том, что эти два ряда чередований (*ъ ~ *y ~ *u и *е ~ *о ~ *а) не пересекаются. Именно поэтому ложка никак не может быть связана со словом положить. Для любого слависта это очевидно, как дважды два.
Ясно, что *lъžьka, *lyžьka, *lъžica – суффиксальные производные от одного корня, и этим корнем и нужно оперировать. В раннем праславянском он звучал как *lug- / *lūg-. Дальше нам нужно выходить за пределы славянского материала и копать в других индоевропейских языках. Причём, напомню, с соблюдением правил исторической фонетики, поэтому, скажем, немецкое Löffel «ложка» сразу отпадает.
А вот албанский оказывается исключительно ценным. Там мы находим следующие слова: lugë «ложка» и lug «выемка, корыто». Можно заглянуть и в санскрит, в котором есть глагол rujati /руджáти/ «он разбивает на куски». Поэтому предполагается, что наша *lъžьka первоначально значило «щепка» или «выдолбленный кусок дерева», а лишь потом «ложка». Тем более, что у нас есть прекрасные типологические параллели из других языков. Например, современная английская ложка, spoon, восходит к древнеанглийскому spōn «щепка». И это значение сохранило немецкое Span «щепка».
Есть гипотеза, что с тем же корнем связано ещё одно русское и праславянское слово – лыжа (но это вопрос дискуссионный, есть и другие варианты). А вот ложь и лужа к ложкк никак не относятся, просто случайно похожи.
Всё это, причём более подробно, можно прочитать в следующих источниках:
Этимологический словарь славянских языков, том 16, стр. 257-260.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, том 2, стр. 511-512
Шанский Н. М. Этимологический словарь русского языка, 9, стр. 153-154
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689