- Фи, какой ты скучный. – сказала она противным голосом, как наверное умеют говорить только красавицы, знающие о своей красоте. И зашагала прочь, к центру лагеря, где был у них маленький каменистый пруд – умываться пошла.
- Ну и дура. – тихо шепнул Ромка, и закусил губу. Ну в самом то деле, на чем он ее нарисует и, тем более, – чем? Мачете что ли лик ее высечет на широком стволе ба? Или углем на скале нарисует? Хотя… Ведь и правда, можно углем на скале Дашку нарисовать. Да вон на том же камне, что за их лагерем стоит. Он же белый, почти как бумага, сторона одна у него есть высокая, плоская. Ромка тут же разозлился на себя за свою глупость, решил было соскочить, побежать за ней следом, предложить такой портрет, но подумал, что тогда он совсем глупо будет выглядеть. Через силу усидел на месте, а потом ворча и фыркая стал натягивать ботинок.
- Страдалец. – насмешливый голос сзади, Ромка даже поморщился. Это Ирка вышла. Сейчас начнет его допекать про душевные его страдания, глупости спрашивать будет, и ржать басом. Ну вот почему все девчонки как девчонки, любо дорого послушать их смех – как колокольчики, а эта лошадь ржет как… как лошадь ржет! И зубы у нее как у лошади – длинные, большие. – Можно рядом сесть?
- Ну садись. – буркнул Ромка.
- Страдаешь? – спросила, когда усадила свой тощий зад прямо в траву рядом с Ромкой.
- С чего бы? – наигранно удивился он, и даже одну бровь поднял. Он долго тренировался, чтобы научиться, даже лоб потом болел и глаз дергался.
- Значит страдаешь. – сказала она уверенно, так, что сразу стало ясно – знает Ирка всю подноготную его, Ромкину, видит. Теперь остается только сохранять хорошую мину при плохой игре, что собственно Ромка и сделал. Уставился вперед, на холм напротив, и всем своим видом стал показывать, что нет ему дела до её слов. – А ведь Дашка тебя тоже любит.
Сказала это и вскочила, и побежала следом за Дашкой к пруду. А до Ромки только через секунду дошло, Иркины слова дошли. Он обернулся резко, чуть не упав со своего насеста, и закричал в след:
- Что?
- Что слышал!
Вот и все, и думай себе что хочешь и голову ломай: пошутила она, подколола или правду сказала. Ведь так хочется поверить, что это правда была, до щеми в сердце хочется, а как узнать это? Ну не спрашивать же на самом деле у Дашки: «Мне тут Ирка твоя сказала, что ты любишь меня, так вот – это правда али как?» - это самый верный способ ходить с красным следом пощечины в пол лица. Но на самом деле он не так той пощечины боялся, сколько насмешек в ответ, или, хуже того, – смеха.
- Подростковые комплексы в социальной среде ограничивают индивидуум и приводят к необоснованной агрессии. – сказал он вслух заученное на занятиях определение. – Вот ведь пакость…
А еще через месяц уже начались хождение со сцепленными руками, в рощу уже нельзя было заходить просто так, чтобы не вспугнуть нечаянно какую-нибудь парочку, да и по ночам начал народ втихушку от лагеря к лагерю бегать, не смотря на все запреты Яшки и Вероники – вожатой девчачьего лагеря. Все это должно было когда-то прекратиться, и все это знали, но бегать все равно продолжали, и даже Януш один разок в ночную самоволку ходил. Вот только к кому, Ромка не знал. У Януша как то получалось всё в тайне держать, не то что у Ромки, про которого наверное оба лагеря судачили.
Выстрел грянул как водится, внезапно. В одну из ночей, когда начался разброд и хождения, пропала парочка. Ромка их особенно не знал – совсем уж мелюзга. Им обоим по четырнадцать лет было. Девчонку вроде Катькой звали: миленькая, на крольчишку похожая, и глазенки у нее вечно испуганные были, а вместе с ней пропал Жека, кличка – Жеган. Ушастенький, неуклюжий, разлапистый какой-то он был, гнусавил всегда и гнусавости своей стыдился очень. Нормальный такой паренек, хороший – от такого удара в спину ждать не будешь.
Ну когда они на день пропали, никто этому значения не придал: всякое же бывает – пропали и пропали, дело-то молодое! Но вот когда они и на следующую ночь в свои хижины не пришли народ забеспокоился. А с рассветом их пошли искать.
Все окрестности облазили, все кусты переворошили, вниз с обрывов на лианах спускались, смотрели – не свалилась ли сладкая парочка ночью в пропасть. Нашли их, далеко нашли, с другой стороны холма. Кости там были, со следами от зубов, некоторые переломанные, черепа раздробленные, и обрывки комбинезонов, те хоть и из кевларового волокна были, а все равно – не устояли перед натиском неизвестного хищника. Даже ботинки пообкусаны были поверху, чтобы изнутри все достать.
Вот тогда всех и проняло. До этого они себя вальяжно чувствовали: хозяева джунглей! Короли! А на самом деле – просто с точкой высадки повезло, а они и расслабились, заигрались, словно не в диких джунглях, а в деревне за околицу бегали.
Правда бегать после этого не перестали, а наоборот. В ту же ночь к друг дружке еще кучнее пошли. Девчонкам страшно было, надо было их успокаивать, да и чего греха таить – мальчишкам тоже было не по себе.
В тот день, когда нашли останки, Дашка сама подошла к Ромке, тихонько его за руку взяла и шепнула:
- Вечером приходи. – он удивленно уставился на нее, а она смутилась, отвернулась, так что только рыжую челку видно стало да закушенную губу. – Ирка к своему пойдет. Мне одной страшно.
Интересно конечно, кто на Ирку мог позариться? Где этот бесстрашный храбрец? Хоть руку ему пожать – все же не всякий отважится с таким костлявым чудовищем встречаться, да еще и по собственной воле.
Само собой Ромка пошел! Иначе и быть не могло. Януш ему помогал собраться. Они вместе сбегали днем в джунгли, километров за пять от лагеря ушли – там еще совсем молодая туатуя росла, такая пока убить не могла, но пара персиков на ней уже была. Они с Янушем это место давно приметили, ждали, когда поспеют. Вот, дождались, как раз Ромке на свиданку пригодились, а то с пустыми руками – это совсем как-то не по джентельменски получается.
Надергали и мелких цветочков с деревьев. Эти пахли куда получше, чем Костькины, но и были не такими пышными, не такими красивыми. Чтобы не засветиться перед своими, все это завернули в листья ба, и таким макаром пронесли в свою хижину. Весь вечер Ромка допытывался до Януша: хорошо ли он смотрится, как ему будет лучше: оставить пробивавшуюся рыжую щетину, или же соскоблить ее мачете. В конечном итоге он все же сбрил свою мелкую поросль, а после долго сожалел – мужественности в нем от этого поубавилось.
Время тянулось бесконечно долго, и в то же мгновение пролетало просто таки на скорости света! Когда он маясь ходил из угла в угол, ему казалось, что солнце прилипло к одной точке небосвода, а когда же понимал, что времени осталось не так много – ему хотелось удержать неспешный бег светила, остановить его.
Наступил вечер, стремительно стемнело, и Ромка крадучись, как вор, со свертком из листьев ба под мышкой, выскользнул из их с Янушем хижины. Спрятался за каменюкой, что была слева от входа в хижину, выглянул и столкнулся нос к носу с Иркой, с той самой Иркой – с большой, с нескладной, с пучеглазой.
- Идешь? – тихо спросила она.
- Иду. – кивнул он тупо.
- Ну и иди, она уже там тебя заждалась.
- Хорошо. – и он быстро юркнул мимо Иринки, и чуть не бегом припустился к Дашкиной хижине. Так значит вот оказывается, кто этот неведомый герой, что осмелился встречаться с Иркой! Януш! Сосед, друг, - самый близкий человек! Ну молодец! Ну дает! Это ж надо было!
Всю дорогу до Дашкиной хижины Ромка то нелепо усмехался, то останавливался, и произносил шепотом: «Вот это да!».
У самой хижины он остановился, замялся испуганно, зачем-то распеленал сверток, конечно же выронил при этом оба персика в траву, посыпались вниз мелкие цветочки. Он бросился их собирать, чуть придавил один персик подошвой, шепотом, выругался, обтер край придавленного плода, сразу второй подхватил, чтобы ненароком и его не раздавить. Бросился цветы ловить, а их уже трепало восходящим из обрыва ветерком по траве, несколько беленький цветочков с острыми лепестками Ромка поймал около самого обрыва, едва не улетели. Поймал он несколько, а остальные подхватило порывом и сорвались они в обрыв, только не упали, не полетели вниз, а вместе с порывом рванули в небо, закружились белыми, фосфорицирующими звездочками в ночной черноте – красиво.
- Красиво. – тихий шепоток сзади. Ромка подскочил, едва сам в обрыв не сиганул, оглянулся испуганно. Даша, кто же еще? Стоит у входа в хижину, волосы по плечам кудрями распущены, курточку на плечи накинута, сама в майке, бледная кожа в лунном свете отсвечивает, губы синевой легкой тронуты, брови темные, особенно темные при лунном свете и вся она какая-то нереальная, какая-то призрачная, будто не настоящая, будто сказочная. Из руки опять выпал непослушный, уже придавленный персик.
- Рот закрой. – он только тут понял, что челюсть у него отвисла, да и вылупился он на нее уж совсем смешно. Он кашлянул, оправился, хотел было ловко подхватить персик из травы, но промахнулся, хватанул клок зелени, улыбнулся виновато, и уже не столь лихо, зато верно, взял персик, протянул ей.
- Держи.
- Нет, мне лучше тот, что без следов.
- Ой, прости. – он быстро протянул ей другой персик. Растерянно посмотрел на цветы в листе ба, и тоже протянул их вперед. – Это тебе.
- Спасибо. – она взяла из его рук персик, нечаянно коснулась его руки, и тут же отдернула пальцы испуганно. Дыхание её оборвалось. – Пошли в дом, холодно.
Ночью у них ничего не было. Только под утро он нежно поцеловал её в губы, и затрясло его всего, забило в такой дрожи, какой не было еще ни разу – сладкая дрожь, жаркая, и по всему телу озноб. За минуту до рассвета вышел от нее и опять наткнулся на Ирку.
- А, любовничек! – осклабилась она и томно закатив глаза, с предыханием произнесла. – О, Ромео!
- Дура ты. – буркнул он зло, и быстро скользнул мимо нее, побежал вниз по склону к своему лагерю.
- Роман, стоять! Раз-два! – рявкнул суровый голос, как только Ромка пробежал первую хижину в своем лагере. Ромка остановился, оглянулся, позади стоял Яшка: суровый, аж какой-то серый. – Откуда такой радостный?
- Ну, я… - он скосил глаза к небу. Надо было что-то соврать, но в голову ничего не шло.
- Ясно. – голос усталый, бесцветный. – Мало вам Жигана, еще хотите. Идиоты озабоченные.
- Ну… - опять начал Ромка.
- Не ну! Вечером в лагере девчонок у пруда сбор. Чтоб был! – сурово и строго сказал Яшка, оглянулся – из-за хижины крадучись юркнул Стас. – Стоять! Куда пошел! – Стас встал, оглянулся испуганно. – Ты откуда такой резкий нарисовался?
- Да я за водой…
- Еще один! – возвел очи горе Яшка. – Вечером чтоб в лагере девчонок у пруда оба были! Ясно!
- Ясно! – одновременно рявкнули в ответ оба.
- Ну идите, любовнички… Эй, Стаська, ширинку застегни, хозяйство застудишь.
- А, спасибо… - Стас густо покраснел и стал застегивать ширинку.
- За водой он ходил. Шутник. Ты чем ее черпал?
Стас покраснел еще гуще и торопливо зашагал прочь.
Вечером у пруда собрались все. Оба лагеря в полном составе – все сто девяносто восемь человек. Расселись прямо на траве, разделившись ровно на две половинки: слева мальчишки, справа девчонки, а промеж ними пробор метра в полтора. И друг на дружку даже не смотрят, никто глаз не скосит, будто и не замечают.
У самого же пруда, на камушках, сидели Вероника с Яшкой. Оба суровые, оба хмурые – серьезные.
- Вика, твои все? – спросил Яшка, когда уже начало темнеть. Вероника привстала, взглядом поводила, кивнула. – Хорошо.
Он прошелся вдоль сидящих туда, сюда, потер друг о дружку ладошки, будто работать собирался или замерз и резко начал:
- Вы понимаете, что творите? – все разговоры, все шепотки разом умолкли, все уставились на Яшку. – Я вас спрашиваю: вы понимаете? Позавчера мы похоронили Женю и Катю, все помнят? Нет? Мне их раскопать что ли? Кости между лагерями накидать, чтобы вы ночью об них спотыкались? Может тогда думать начнете! Ну, что уставились? Скажите хоть что-нибудь. Ты, Стасик, а ну расскажи – за какой надобностью ты ночью бегал?
- А я что, я один что ли… - пробубнил Стас обиженно.
- Если бы ты один – не велика потеря. – послышался смешок, Яшка нахмурился так, что глубокие морщины прорезали лоб. – Что ржете, придурки! Крышу у всех снесло? Гормоны играют, да? Спермотоксикоз в голову ударил? Вы ж сдохнете, понимаете вы это, или нет? Убьетесь к чертям ночью, и все! Или тварь какая упрет! Кто Жеку с Катькой прибил? Знает кто-нибудь? Кто их из ботинок выжрал? Годжи что ли? Вы знаете откуда опасность ждать? Хоть кто-нибудь озаботился поискать следы той твари? А я поискал и нашел целый притон рухов, у них тут гнездовье ниже по склону.
- Рухи? – испуганно прикрыла ладошкой рот Вероника позади Яшки.
- Да, рухи! Четыре больших и целый выводок мелких. Ну что скажете? А? – он обвел всех медленным тяжелым взглядом. – Ну, и чего молчим?
Что такое птица рух они все прекрасно знали. Правда не все её видели, но рассказов хватало, потому и горы в виртуале подчас обходили стороной, в особенности если в тех виднелись большие разломы пещер на высоте – лучшее место для гнездовья этих крылатых демонов. Птицами их можно было назвать с большой натяжкой, они больше походили на непонятный гибрид змей и петухов. Им бы больше подошло название «василиск», но тот кто составлял справочник животных для виртуала видимо и знать не знал о такой мифической животине, потому и назвал их так – рух. Длинные тела этих полуптиц-полуящериц были снабжены сразу четырьмя крыльями – как бабочки, или как стрекозы. Под каждым крылом у них были цепкие лапки с острыми когтями, на длинных их мордах, спереди, был длинный, слегка изогнутый, острый нарост наподобие рога – им они атаковали жертву с налету. Клюва у них не было, у них был рот наполненный мелкими острыми зубками, которыми так удобно обгладывать кости, отрывать куски мяса. Но самое страшное, что было в этих птицах – это их размеры. Будь они даже с орла, можно было бы прокрасться к их гнездовью, да и поубивать всех к чертям, а потом еще и мясо сожрать. Но все не так просто! Габариты у птицы рух были под стать матерому лосю! Метра два с половиной от когтистых лап до хохолка макушки, и сами они широкие, крепкие, мощные – таких просто так не убьешь.
Яшка ждал, но никто ему не отвечал. Тогда он продолжил:
- Ниже, от гнездовья гуаны живут, стая. – все снова ахнули. – Я увидел штук двадцать, они у реки крутились. Ну, и как вам ваши ночные прогулки теперь? А? Страшно не стало? Мало страшилок? Еще сходить поискать? – он устало сел рядом с Вероникой. Только теперь, после его рассказа стало ясно, почему он такой усталый, почему у него черные круги под глазами – ходил на разведку. Тут за один день не управишься, наверное больше суток потратил и только утром в лагерь и вернулся. А тут как раз и Ромка со Стасом ему подвернулись. А может и еще кого поймал – их же много, ночных бегунов в обоих лагерях. Хотя нет, девчонок он бы ловить не стал – не его это паства. Для соблюдения субординации доложил все Веронике, а она уж им нагоняй устроила. Ромка невольно покосился на Дашку. Вроде ничего, нормально, на вид как всегда. Яшка сел, хмуро на свои руки посмотрел, взял с земли тоненькую веточку, с хрустом разломил на две части.
- Короче, так дальше жить нельзя. – неодобрительный гул, кто-то громко шепнул: «ну сейчас начнет гайки заворачивать». Яшка внимания на это не обратил и спокойно продолжил. – Мы тут с Вероникой посовещались, - оглянулся, Вероника кивнула, - и решили. Все мы тут люди взрослые, ну или почти взрослые. Не дети уже по разным группам сидеть. Поэтому так. Кто решил, что созрел – съезжайтесь в одну хижину, семьей жить будете, кто нет – ночную беготню заканчивайте, и днем встречайтесь. Всё ясно?
Гул, но на этот раз уже одобряющий. Кое кто даже заулыбался, кивать начали.
- И еще. Наш лагерь, - кивнул в сторону мальчишек, - надо сюда переносить. У джунглей опасно, если гон начнется, нас затопчут. Ну вроде всё.
Яшка вернулся на свое место, сел. Все загомонили, зашептались, те, кому шептаться было не с кем, засобирались.
- Подождите. – негромко окрикнула Вероника, те кто встал, снова уселись в траву. Вероника глубоко вздохнула и через силу, густо краснея, начала говорить. – Ребята, нам надо еще кое что обсудить. Раз уж пошел такой разговор, о том что теперь… Ну вместе мальчики и девочки жить будут, может возникнуть сложность относительно контрацепции. – кто-то хохотнул, кто-то вздохнул, а многие просто покраснели. Вопрос действительно серьезный, если говорить начистоту. Вероника покраснела уж совсем густо, ушки ее стали пунцовыми, будто сгоревшие на солнце. – Воздержитесь пока от… Не надо пока…
Вероника совсем уж опустила голову, и не стало видно глаз, только кончик носа пунцовый торчит из под челки, да ушки из волос.
- Чего пока не надо? – выкрикнул Стас и густо заржал. Его поддержали.
- Не кончай пока, держи себя в руках, тебе не привыкать. – уверенно и нагло сказал Яшка. – Понял?
- Понял. – и народ снова засмеялся, только теперь не вместе со Стасом, а над ним.
- Ну вот и хорошо, что понял. Так, а теперь те, кто не уследил – останьтесь, остальные свободны.
- А переезд когда? – громко спросила Иринка и покосилась в сторону Ромки с Янушем. – У меня соседка сохнет по своему, уже все уши прожужжала!
Ромка даже поперхнулся от такого. Дашка ткнула локтем подружке в бок, но сама при этом широко улыбнулась и промолчала.
- Переезд, свадьбы и прочий бардак – завтра. Сегодня поздно. Спать пора. – приказал Яшка и сладко потянулся. Видно было, что вот он прямо сейчас и пойдет храпака давить со всей страстью и прилежанием.
Через пару недель хижины мальчикового лагеря перекочевали вверх по холму, а промеж жильцов и соседей состоялась большая перетасовка. Теперь Ромка жил с Дашкой в одной хижине, правда меж ними, по центру хижины, была занавеска из листьев ба. А вот соседи их жили без таких ханжеских границ – Иринка с Янушем разве что на улице не миловались, да и то – с трудом сдерживались.
А еще через пару недель у двенадцати девчонок начался токсикоз. Стало веселее.
* * *
- Роом, куда мы идем? – спросил немногословный Саати ближе к вечеру.
Они шли уже вторую неделю после того как покинули деревню Атхи-ко. Если честно, сам Роман даже не подозревал – куда и зачем он идет. Он просто тянул время, ждал когда восстановятся его способности. А еще он шел в ту сторону, где когда-то они высадились. Он вновь хотел столкнуться с артефактом, казалось ему, что можно от них чего-то разузнать, если не бежать сломя голову. А там, где несколько тысячелетий назад они высадились мог сохраниться металл от посадочных капсул, ну если конечно ржа не сожрала. Можно попробовать этим металлом привлечь внимание артефактов. Главное, конечно, самому целым остаться.
- Мы идем туда, куда спустились боги в день рождения Мира. – ответил Роман так, как и подобает отвечать богу.
- К Зеленой горе? – в голосе Саати появился интерес. Зеленая гора – это своего рода легенда, этакий Эдем из христианской религии, для здешнего люда. Все знают, что когда-то, в самом начале мира, боги жили на земле, и жили они в прекрасном месте, где не было опасностей, где были сытные плоды и чистые воды, где можно было спать не боясь за жизнь и… Короче вся прочая чушь, что обычно приписывается райским кущам. Этот миф особенно никто и не рождал. Так, сам со временем появился, оброс мясом, покрылся дополнительными слухами, какими-то придумками, и вот – готовые россказни о потерянном рае. Хоть прямо сейчас развивай религиозный культ на тему возращения в эти самые чертоги потерянного Эдема. Во всяком случае на Земле так делали достаточно часто, а тут вот пока никто не пробовал. Но это пока – поумнеют подопечные, думать получше научатся, врать научатся и начнут тогда всходить секты как озимы по весне!
- Да, к Зеленой горе. – терпеливо ответил Роман.
- А меня пропустят через границы? – испуганно спросил Саати. Но слышался в его голосе не только страх, слышалась и надежда.
- Что? Какие еще границы?
- Зеленая гора пускает на себя только богов, смертным дорога в кущи закрыта. – сказал он как по заученному.
- Ну, друг Саати, от тебя я такого не ожидал. Ты где этого нахватался? – сказал Роман с насмешкой, а сам подумал: «вот уже и слово «кущи» появилось, скоро к ним и «райские» прилипнет».
- Кхи-кхи у общего костра рассказывала. – сказал он даже как-то виновато. И сразу пропал образ сурового воина Саати, способного бесшумно идти сквозь джунгли, сильного и бесстрашного, а на месте его появился мальчик – маленький мальчик, который верит в сказки, в глупые россказни, в суеверия.
- Саати, вот тебя, конкретно тебя, на Зеленую гору пустят. – сказал Роман абсолютно серьезно, так, чтобы у Саати даже повода усомниться в словах своего провожатого не осталось.
- Спасибо, Роом. – он даже поклонился, и руку к сердцу приложил. Нет, ну скажите – где дикарь мог такому научиться? Неужели Атхи-ко, Дашка то есть, у них уроки этикета от нечего делать проводит. Ведь как кланяется, шельмец! Загляденье!
- Пожалуйста, всегда к вашим услугам. А теперь давай место ищи.
Саати мгновенно пропал в зарослях, а Роман пошел вперед. Он рассчитывал поймать какую-нибудь живность на ужин. Конечно морально-этические принципы по типу «не убий» красивы, но жрать хочется, а на одних корешках да фруктах особенно по джунглям не побегаешь. Роман давно уже учуял запах, немного похожий на запах псины – стая гуан. Они, гуаны, твари стайные, но все же на испуг их можно взять. А ему много и не надо – одного убьет, остальных припугнет, а сам с мясом к костру.
Гуан он нашел легко. Они развалились на каменистом холме, грелись в последних лучах заходящего солнца. Сытые, видать была у них сегодня удачная охота. Роман сразу в бой не пошел, для начала приглядел камень поувесистее и чтобы для руки был удобный, прищурился примеряясь к расстоянию – метров шестьдесят до вожака, вот в него то и надо бросать. Вожак, пока еще не знающий о своей участи, лежал на самом верху, и как он только туда взобрался? Ведь лазить они не умеют. Больше всего гуаны похожи на земных волков, вот только не серые они, а зеленоватые, с болотным отливом, и пасти у них с дополнительными боковыми жвалами, а в остальном – волк он и есть волк! Даже глаза и те, как у волков - желтые.
Из сумы своей Роман выудил все тот же обсидиановый кинжал, можно было и обломок мачете достать, но мачете все же лучше приберечь на совсем уж крайний случай.
Роман приметился, и, с громким выдохом, метнул камень! Он полетел точно, а иначе и быть не могло. Вожак заметил камень в последний момент, успел дернуться в сторону, но все же булыжник с громким хрустом врезался ему в плечо. Гуана отбросило, он припал на подбитую лапу, но не взвыл – вытерпел, только в глазах его загорелась яростная злоба. Хороший противник, хоть и не способен он причинить Роману вреда, но все равно – такой себе цену знает, жизнь подороже постарается продать. И стая у него оказалась вожаку под стать. Никто не попытался сигануть в кусты, убежать поскорее от неведомой опасности, поднявшейся на самого вожака. Все гуаны соскочили, разом повернулись в сторону, откуда прилетел камень, уперлись желтыми взглядами в своего врага.
Будь у Романа сейчас его ментальные способности, он бы их отсюда волнами страха погнал, да так, что у них бы лапы за мордами не поспевали! Сейчас так не получится, сейчас только в бой.
Он вышел из кустов сжимая в руке обсидиановый кинжал. Стая медлила, не нападала, а только неторопливо, с опаской, стали звери его в кольцо брать. Оскаленные морды к самой земле опущены, взгляд желтый исподлобья обжигает, уши к голове прижаты. Но молчат, даже не взрыкивают – поняли, напугать противника тут не получится. Ведь чуют, что не прост он, хоть и понять этого не могут, а чуют.
Спустился со скалы вожак. Лапа передняя при каждом шаге под ним подминалась, подкашивалась, но шел он сурово, неторопливо, будто и не сломана у него кость – даже жалко такого убивать. Хотя он в любом случае уже не жилец, свои же загрызут, как слабину почуют – мир жесток.
Вожак подошел почти вплотную к Роману, остановился, вверх посмотрел – глаза в глаза. У вожака в глазах злобы то и не оказалось, у него безысходность там – знает, что на смерть пришел, но бежать не будет.
Взрыкнул резко, и вся стая вперед бросилась и он с ней, - мясом задавить решили, как волки на земле медведя валят, так и эти пошли. Умные твари. Только опоздали они, очень опоздали. Роман двигался куда более стремительно, куда более смертоносно чем они. Желтые клыки хватали пустоту, лапы промахивались и зеленоватые тела кубарем катились по траве, а меж ними смазанным пятном, танцевал Роман. Он не наносил ударов, его кинжал просто описывал расплывающиеся черным сиянием дуги, и гуаны падали на землю уже истекая кровью, человек же будто не замечал этого – он парил, он летал, он танцевал гибко, с хищной грацией смерти.
Стая была большая, особей тридцать, а то и больше и все они были крепкие, матерые, большие. Редко такую стаю встретишь, а если встретишь, то считай пропал – это в том случае, если встретит стаю простой человек. Теперь же все с точностью до наоборот. Гуаны стали понимать, что что-то здесь не то не сразу. Чувствовали кровь в бою, чувствовали жаркий адреналин и жажду убийства, и не замечали, что не жертва их гибнет, а они сами. Роман же вошел в раж: он наслаждался процессом, ему нравилась эта смертельная круговерть, и вдруг его рука остановилась – замерла в единое мгновение. Вот только-только летел черный обсидиановый кинжал рассекая воздух и вот остановился, будто вонзился в камень. Но не успел, кольнуло острие легко кожу, надрезало, выступила черная капля крови и несмелой слезой вниз по плечу скользнула. Под кинжалом стоял Саати. Оторопевший, побелевший и пошевелиться боялся, а губы его, под неопрятными усами, дрожали.
- Что же ты под руку то лезешь? - спросил сокрушенно Роман. Пара подраненных гуан тем временем поняла, что тут не они убивают, а их, и быстро ретировались. Они скоро отползли в сторону и припустились бегом, только кусты затрещали и уже издали донесся их вой боли. Роман оглянулся. Зеленоватые тела, покрывали почерневшую от крови траву. Много было крови кругом, очень много, а один кровавый след длинной и широкой полосой тянулся в кусты – пополз издыхать, бедняга. Вот только вожака не видно. Ушел он что ли? Хитрец, всех положил, а сам ушел, хоть и на трех лапах – умен!
В кустах заунывно потянулся вой – больно бедняге. Роман подошел, раздвинул ветви – вот и вожак. Ран много, а смертельных нет, из тяжелых разве что тот перелом от валуна, а в остальном мелкие порезы, да рассечения.