Серия «Латиноамериканская тюрьма»

Я попросил дать мне полчаса. Вещи собрать, с людьми попрощаться.

Мне ответили: «У тебя две минуты».

Голова кружилась, я действовал на автопилоте. Пошел в нашу камеру с Эрнаном… стал собирать вещи. Заключенные продолжали подходить, поздравляли, говорили какие-то напутствия. Уже Эрнан вышел за дверь и сказал, чтобы все ждали. Вернулся обратно и сам стал мои вещи кидать в мешки. А я останавливал, говорил: нет, оставь это себе, это оставь тому, это пусть будет этому. Продукты, сигареты, телефонные карты, которые мне привезли, я, конечно, не стал забирать, все оставил Эрнану.

С одним мешком, который еще и порвался, я пошел на выход и уже по дороге решил, что надо по-человечески попрощаться с людьми, которые там оставались. Я попросил Эрнана, чтобы он пошел вместе со мной в общий зал и помог мне с переводом. Он громко выкрикнул: «Эй! Собираемся! Русо хочет поговорить!». Весь наш павильон, все 50 человек собрались, и я сказал…

Назвал несколько имен, сказал, что с этими людьми я общался особенно тепло, и что они для меня важны. Но и каждый из этого павильона, с кем мы сидели, занял место у меня в сердце, и я их буду вспоминать. Поблагодарил за помощь.

На какое-то мгновение возникла пауза, все молчали. А затем, сначала один, а потом все вместе, начали аплодировать. У кого-то я заметил слезы на глазах. Все снова подходили ко мне и обнимали. Даже те, с кем я не очень хотел бы общаться… Провожали тепло.

Я знал, что с некоторыми из них мне еще предстоит пересечься. В этом павильоне находились интересные личности. Предприниматели, адвокаты, политики. Каждый из них имел связи и возможности. И со многими из них у меня сложились теплые отношения, которые мне еще пригодятся.

Кивнув на прощанье, я вышел к охранникам за пределами павильона. Мне дали подписать какую-то бумагу с отпечатками пальцев. Повели по коридорам в сторону выхода. Коридор был тот же самый, по которому вели на встречи или в медкабинет, но дальше была развилка. Каждый раз, когда я бывал там и проходил мимо нее, я смотрел в сторону выхода и думал: когда же я уже пройду туда?..

И вот, наконец, я шел. Охранник довел меня до последней двери. До выхода из тюрьмы.

За дверью был обычный мир. Синее небо, солнце, трава. Тот мир, из которого я выпал на четыре месяца. Тот мир, куда так сильно хотел вернуться. За моей спиной лязгнула тюремная дверь. Я стоял перед всем этим огромным миром, держа в руках порванный мешок с вещами, и пока не понимал, куда мне идти и что теперь делать.

Источник

Я старался никого не осуждать. Это не так просто понять и принять, когда твой близкий попадает за решетку, и мои родные могли не быть готовы к таким новостям. В такой сложной ситуации, когда понимаешь, что ничего сделать не можешь, проще отстраниться. И реагировать каждый может по-разному, кто-то более эмоционально, кто-то менее.

Несколько недель назад я звонил жене, и она сказала, что вместе со старшим сыном едет на похороны. Умер его биологический отец. Жена рассказала, что сын долго не хотел туда ехать – они уже многие годы не общались с отцом, тот никаким образом не участвовал в жизни сына. Сказала, что со слов сына, он считал отцом меня. Но я ответил, что отец у него в любом случае был, и жаль, что он умер, и жаль, что он так и не сможет познакомиться с ним и узнать его. Пока он был жив, во всяком случае, был шанс когда-то в будущем это сделать. А сейчас мне жаль, что такой возможности для него больше нет.

Так обычно ведь и бывает: когда возможность есть, ее не сильно ценишь. В частности, возможность узнать по-настоящему своих близких. А потом случается так, что эта возможность теряется. И уже ни при каких обстоятельствах ситуацию нельзя изменить. И нельзя наверстать то, что было упущено.

Я размышлял об этом, сидя в тюремной камере, за тысячи километров от своих родных. Пытался понять, что я со своей стороны могу сделать, чтобы все изменить? Мне хотелось почувствовать их рядом, обнять. Но вместо этого мы только перекидывались обрывочными фразами в телефонные трубки… В тот момент я снова остро почувствовал свое одиночество и оторванность от жизни. Как будто меня закинули в вакуумное пространство, где ничего не происходит, и надо просто терпеть, день за днем, терпеть.

Когда-то у меня был друг-психолог, я обращался к нему за советами, а одно время мы даже работали вместе. После того, как я уехал из России, наше общение с ним прервалось. Но уже сидя в тюрьме, однажды я снова услышал его имя – Марта, как обычно, привезла мне сумку с продуктами и передала небольшую бумажку. На ней было сообщение от него. Он написал смс моей жене, та передала его Марте, а Марта распечатала и принесла его мне.

На бумажке было написано: «Я знаю, ты – сильный человек. Это испытание ты можешь выдержать».

В моменты, когда на меня накатывали эмоции, это сообщение мне очень помогало. Я спрятал эту бумажку в куртке, и, когда мне было тяжело, доставал ее из кармана куртки и перечитывал это сообщение. Оно меня поддерживало.

Продолжение следует...

В дни визитов в тюрьму разрешали приходить родственникам. Им был позволен прямой контакт – они могли обняться, поцеловаться. На такие свидания приводили детей. И они могли 5-6 часов проводить в семейном кругу. В уличном патио корпуса был оборудован детский уголок, с качелями и горками.

Я думаю, это было важным событием и для заключенных, и для семьи. Дни визитов было регулярно, поэтому в среднем один день раз в неделю они могли проводить вместе. Иногда я задумывался: хотел бы я, чтобы в тюрьму приходили в гости мои дети? Как им можно было бы все объяснить? И понимал, что, да, мне бы очень хотелось их обнять. И наверное, мы с женой просто не стали бы им объяснять, что такое тюрьма.

Эрнана расстраивало, что жена не привозила детей. И говорила, что папа плохой, находится в плохом месте с плохими людьми. Это предвзятое отношение к тюрьме и заключенным… Когда-то и у меня оно было. Но, оказавшись в заключении, познакомившись в тюрьме с разными людьми, я изменил мнение. Каждый человек совершает в жизни ошибки. Кому-то чудом удается избежать последствий, но ошибки совершают все. И кто-то расплачивается за ошибки в тюрьме. Но от этого он не становится худшим человеком.

Я даже думаю, что в том павильоне, где я находился, большинство были лучше, чем люди на воле. Лучше, чем адвокаты. Да, там были мошенники, но и на воле много мошенников. Это прозвучит громко, но так и есть: в этом месте я видел лучших представителей Аргентины, собранных в одном пространстве.

Там был чувак, который организовывал вечеринки на тысячи человек. Его звали Родриго. Ему лет 60, но у него молодые глаза. Эрнан рассказывал, что до тюрьмы он активно встречался с молодыми девушками 25-лет, он сам, как ребенок, несмотря на возраст. Мы часто играли с ним в домино. Он загорался, так ему было интересно. Легко представить, что он был организатором фиест, тусовщик.

Или вот тот самый Хосе из Уругвая, с голубым вертолетом. У нас как-то произошел случай. Подошло время моего турно, я подошел, а он все еще разговаривал. Я показал жестами, мол – закругляйся. А он тычет в телевизор. Я не понял. Спросил у других заключенных, мне объяснили, что у него в прямом эфире сейчас берут интервью. То есть, он стоял в тюрьме перед старым аппаратом и в телефонную трубку отвечал на вопросы.

В павильоне было много известных людей. С которыми в обычной жизни просто так не пообщаешься. А я общался с ними ежедневно. И более того я сам производил на них впечатление. И это тоже было приятно. Поднимало самооценку. Когда ты видишь, что производишь впечатление на людей, которые были значимы по меркам Кордобы, Буэнос-Айреса, Аргентины.

Продолжение следует...

Через несколько дней он спросил меня, что можно ей написать? Я предложил начать с эпизода, который был радостным для обоих и который был бы важен для жены.

На следующий день я проснулся и увидел, что Эрнан сидит за столом и что-то пишет. Сказал, что письмо жене.

Обращение получилось довольно сдержанным. Он просил сообщить, что все живы и дети в порядке. Что он знает, что у неё были проблемы, и интересуется, удалось ли их решить.

Решили передать через знакомого адвоката. Эрнан отдал ему письмо, тот сфотографировал, и по вотсапу отправил его жене. Дальше оставалось ждать реакцию. Если она не заблокирует номер адвоката, значит, дверь приоткрыта и можно дальше ситуацию аккуратно развивать. Если заблокирует, то это сложнее. Но нужно попробовать.

Письмо отправили. Жена не заблокировала адвоката.

Прошла ещё неделя, и я предложил Эрнану попробовать ей позвонить. Он отказывался: мол, зачем я позвоню, она всё равно не ответит. Я настаивал. Позже, когда он все же позвонил, жена сказала, что как раз хотела бы поговорить с Эрнаном, потому что планировала через полгода уехать жить в Италию, и ей нужно было его разрешение на вывоз детей за границу. Эрнан сначала негативил: как так, она увозит детей, я же их больше никогда не увижу! Я его успокаивал.

– Эрнан, успокойся, всё хорошо. Посмотри на ситуацию с другой стороны. Сейчас тот момент, когда ей от тебя что-то нужно. Пока ей от тебя что-то нужно, она будет на связи. Пока она будет на связи, ты сможешь общаться с детьми. Не отказывай сейчас ей в просьбе. Скажи, что это хорошая идея, но тебе нужно время, чтобы всё обдумать. Не спеши подписывать, но и не отказывай. Таким образом, ты откроешь себе контакт для общения с детьми.

В общем, использовав ситуацию, мы добились того, что Эрнан смог звонить им раз в два дня. И общаться с детьми по телефону.

Однажды Эрнан похвастался, что звонил на выходных жене, и они проговорили 30 мин по телефону. Такого давно не было. Я спросил, о чём она говорила. Он сказал, что она снова рассказывала про поездку в Италию, спрашивала, что Эрнан думает по этому поводу. И это очень хорошо, что она начала это с ним обсуждать. Значит, сама в этом начала сомневаться. И если ей нужно услышать его мнение, значит, он становится для неё важным.

Я сказал, что Европа сейчас для жизни херовое место. Потому что находится в эпицентре мировой войны. Если физически её война не затронет, то экономически им точно будет плохо. Аргентина сейчас более безопасное место, потому что находится в стороне.

Эрнан передал это жене, и зародил в ней справедливые сомнения. Постепенно, они начали общаться чаще, и с большим доверием. Теперь он был на связи с детьми. Так мы изменили его ситуацию с полного игнора, на дружеское общение когда-то близких людей…

Продолжение следует...

Так повторилось несколько раз. Встречая меня тут и там, он все время, как попугай, выкрикивал про русского и бомбу. Однажды, меня это все-таки достало.

Во время вечернего обхода, когда он снова повторил свой искрометный номер, громко крикнув мне вслед, я жестом подозвал его поближе. Он подошел. Я спросил его:

– Амиго, а почему ты кричишь мне «русо», разве ты не знаешь моего имени? Ты – охранник, твоя обязанность знать, кого и как зовут.

Он внезапно очень растерялся, стал отводить взгляд в сторону. Я говорил на повышенных тонах, другие заключенные и охранники замерли и с интересом наблюдали за происходящим. Все больше входя в раж, я уже почти кричал:

– Это твоя работа, ты получаешь за это деньги! Тебе сложно выучить как меня зовут? Обращайся ко мне по имени, иначе я буду решать вопрос с администрацией тюрьмы!

Он промолчал и ничего не ответил. Но с тех пор больше никогда не кричал мне вслед.

Помимо ежедневной, стандартной охраны, в этой тюрьме были и группы быстрого реагирования. Иногда в павильон прибегали группы в масках, в «берцах», с металлическими дубинками. Строили в шеренгу, заставляли раздеваться, осматривали на синяки. И несколько раз уводили заключенных из камеры. Одного молодого парня вывели и побили. Когда он возвращался, то хромал и еле тащил ноги.

Среди охранников были и женщины. Но они не допускались в мужской павильон. Я видел их только, когда проходил по коридорам, идя на видеосвязь или встречу с адвокатами. Не думаю, что дело было в разнице физической силы и поэтому женщин-охранниц не пускали в наш павильон. Скорее всего, так хотели исключить любовные связи.

Форма у охраны была похожа на военную: синие брюки и рубашка, пиджак или китель, на нём звезды на груди, которые различались в зависимости от звания. У некоторых на лацкан был приколот значок с флагом Аргентины.

Большинству из наших сторожей было все равно, что с нами происходит. В павильоне могли отключить электричество и мы часами сидели в полной темноте. Охранники на просьбу разобраться могли только кивнуть головой, или вовсе отмахнуться: «ждите, вызвали электрика». Как ни в чем не бывало, они сидели в своих будках, читали журналы, играли в телефон, ели.

В свою очередь, мы для них были той самой безликой массой, если только не выделялись чем-то. Сколько таких как мы, они повидали здесь за много лет.

Продолжение следует...

В тот момент я в очередной раз вспомнил историю про одного русского, который находится в Аргентине в ожидании экстрадиции. Его также искал Интерпол, а потом его задержали. Он уже больше двух лет сидит в тюрьме, его и не экстрадируют, и не отпускают. Тоже не знает языка. Знакомый, который к нему приезжал, рассказывал, что у него даже одежды толком нормальной не осталось, вся истрепалась…

Мы пошли обратно в камеру. Эрнан молчал, только легонько сжал мое плечо: не расстраивайся так сильно, мол. Но в тот момент я действительно остро чувствовал свою уязвимость.

Это был не первый звонок жене. До этого мы общались через Надежду. Но, когда мы созванивались через чужой мобильный, нам почти никогда не удавалось по-настоящему поговорить. Это были короткие, сухие отчеты и планы, строго по делу. Поэтому я очень надеялся на видеозвонок по скайпу, когда я смогу увидеть детей, посмотреть в глаза жене.

За те несколько минут, что мы говорили, жена успела предупредить, что у нее есть опасения насчет Надежды. Что та каждый раз говорит разные вещи. И что не стоит ей слишком доверять. Рассказала, что партнер по бизнесу в удрученном состоянии – в компании проходит проверка, и он сильно переживает.

Этот тревожный разговор, то как он оборвался на полуслове, невозможность тут же перезвонить – все это погрузило меня в тяжелые мысли. В голову лезли только негативные сценарии: что я потеряю бизнес, потеряю команду, потеряю деньги. Я уже представил, как выйду на свободу, а у меня не останется ни бизнеса, ни денег, я буду старым и мне больше нечем будет заняться. В общем, накатило. Когда я вернулся в павильон, я долго сидел в камере и курил. Курил-курил-курил…

В воскресенье, когда мы сидели за общим столом, ко мне подошел пожилой аргентинец лет 60-ти, Густаво. У него был автосалон, и он сидел за отмывание денег. Сказал, что завтра ко мне из Буэнос-Айреса приедет адвокат. Я подумал, что это бесплатный защитник. Почему-то мы с Эрнаном решили, что это женщина, и постановили, что я должен одеться поэлегантнее.

Однако чуть позже Эрнан сказал, что проанализировал ситуацию и решил, что это вряд ли бесплатный адвокат. С какой стати? Кто ему будет оплачивать эту поездку? Возможно, кто-то решил втереться в доверие, чтобы заполучить доверенность?

На следующий день мы с Эрнаном пошли на встречу с адвокатом. Когда я уже ожидал увидеть женщину, оказалось – это мужчина. Лет 55-ти, пузатый, невысокий, с бегающими глазками. Эрнан сразу сказал, как отрезал, что это – мошенник, это жулик.

В общем, Эрнан начал разговор с адвокатом, а я присел рядом, пытаясь понять, о чем они говорят. Было похоже на допрос с пристрастием:

– Ты кто такой? Зачем пришел?

Адвокат ответил, что он от моей жены.

Эрнан, тут же: – Как зовут жену?

Я подумал, что скорее всего и правда оттуда ветер дует. Когда-то я познакомился с русским парнем в Аргентине, который еще до моего ареста говорил, что у него есть проверенные адвокаты. Уже сидя в тюрьме, я дал его телефон жене. Видимо, она с ним созвонилась.

Я не мог детально объяснить это Эрнану, поэтому сидел и наблюдал, как он допрашивает адвоката.

«Почему ты не знаешь имя жены?», «А сколько тебе заплатили?», «Кто тебе оплатил перелет?», «А проживание в Кордобе?», «Почему ты пришел без переводчика?», «Что ты пришел обсуждать без переводчика?».

Адвокат вообще рассчитывал на быструю встречу, что я подпишу доверенность и на этом его работа будет сделана. Но не тут-то было. Мы сказали адвокату, что, во-первых, пусть принесет письмо от жены, а во-вторых, что я уже работаю с Кристианом. Но он не очень хотел светиться в деле. Поэтому я сказал, чтобы они с ним связались, и если Кристиан мне подтвердит, что они действуют в моих интересах и он согласен со стратегией, то будем работать.

На этом мы распрощались. Мы заметили, что адвокат разочарован встречей, но пытается сохранить лицо. Вышел, обнял на прощание, улыбнулся: завтра увидимся.

Он приехал на следующий день с молодым коллегой. Они привезли письмо от жены, что это адвокаты от того русского парня. В письме она писала, чтобы я сам принял решение, работать с ними, или нет. А я не мог ничего решать, пока не знал их условий. Спрашивал у адвоката, он сказал, что это обсуждается с женой, и мне просили не говорить. Какая-то лажа. Но у меня не было защитника, доверенность была сделана на бланке фирмы Кристиана… в общем, я все подписал.

Самым сложным в тюрьме было то, что ты никогда не знаешь, кому можно доверять, что происходит снаружи на самом деле. Со стороны это может показаться легким, но…

Мне все время говорили: верь, никого не слушай, верь. А чему верить, если я не могу получить внятную информацию? Это сильно выматывало. Я начинал смиряться с обстоятельствами. А это лишало воли.

Например, мне сказали, что в какой-то день мой адвокат поехал с бумагами в Буэнос-Айрес, а потом я узнал, что он в этот день был в Кордобе и встречался с другими заключенными. Вроде бы мелочь. Но когда эти мелочи накапливаются, то вместе с отсутствием доверия появляется еще и чувство опасности. Стоимость их услуг мне по-прежнему не говорили, в детали дела не посвящали. Я чувствовал себя участником какого-то эксперимента, реалити-шоу, где я не могу влиять на правила и задавать вопросов, а должен принимать на веру все, как есть.

После обеда приехала Марта. В эту тюрьму можно было приезжать либо утром, либо уже после 13 часов. Чтобы попасть до обеда, нужно было приехать к 8 утра и простоять в очереди 3 часа, чтобы попасть внутрь. Чаще всего, Марта так и поступала. Она привозила мне большие тяжелые сумки – все, что приготовила, чтобы меня порадовать. Когда я возвращался в камеру, неся их в обеих руках, даже мне было тяжело, не представляю, как она их довозила.

Я не знал, сколько пробуду в тюрьме. Как-то я спросил у Марты, сколько она будет приезжать? Когда ей это надоест? Сколько времени у меня есть?.. Она сказала, что будет приезжать, пока я нахожусь здесь.

Я просил её связаться с Кристианом, мы говорили о делах. Еще я писал через нее письма. Один раз передал письмо для партнера, для своей помощницы. Какие-то сообщения передавал жене.

Марта могла пол ночи готовить для меня еду, прилечь на пару часов, чтобы поехать к восьми утра в тюрьму. Конечно, мне были очень важны ее приезды. Эта забота, готовность потратить свое время, лишь бы сделать мне приятно, очень поддерживали. Я знал, что где-то за пределами тюрьмы в Аргентине есть человек, которому не все равно. И это не давало сломиться.

Продолжение следует...