555bi

Задачей фашистских концлагерей было уничтожить личность. Тех, кому повезло меньше, уничтожали физически, кому «больше» – морально. Даже имя человека переставало здесь существовать. Вместо него был только идентификационный номер, которым называл себя в своих мыслях даже сам заключенный.

Прибытие

Имя было отнято, как и все то, что напоминало о прошлой жизни. В том числе одежда, которая была на них, когда их привезли сюда – в ад. Даже волосы, которые сбривали и у мужчин, и у женщин. Волосы последних шли на «пух» для подушек. Человеку оставался только он сам – голый, как в первый день творения. А спустя какое-то время и тело изменялось до неузнаваемости – худело, не оставалось даже небольшой подкожной прослойки, формирующей естественную плавность черт.

Но перед этим людей несколько дней везли в вагонах для скота. В них негде было даже сесть, не говоря уже о том, чтобы лечь. Их просили взять с собой все самое ценное – они думали, что их везут на Восток, в трудовые лагеря, где они будут спокойно жить и трудиться на благо Великой Германии.

Будущие узники Освенцима, Бухенвальда и других лагерей смерти попросту не знали, куда их везут и зачем. После прибытия у них отбиралось абсолютно все. Ценные вещи нацисты забирали себе, а «бесполезные», такие как молитвенники, семейные фотографии и проч., отправлялись на помойку. Затем новоприбывшие проходили отбор. Их выстраивали в колонну, которая должна была двигаться мимо эсэсовца. Тот мельком осматривал каждого и, ни говоря ни слова, показывал пальцем либо налево, либо направо. Старики, дети, калеки, беременные женщины – любой, кто выглядел болезненным и слабым, – отправлялись налево. Все остальные – направо.

«Первую фазу можно охарактеризовать как «шок прибытия», хотя, конечно, психологически шоковое воздействие концлагеря может предшествовать фактическому попаданию в него, – пишет в своей книге «Сказать жизни «Да!». Психолог в конц­лагере» бывший узник Освенцима, знаменитый австрийский психиатр, психолог и невролог Виктор Франкл. – Я спросил у заключенных, уже давно находившихся в лагере, куда мог подеваться мой коллега и друг П., с которым мы вместе приехали. – Его послали в другую сторону? – Да, – ответил я. – Тогда ты увидишь его там. – Где? Чья-то рука указала мне на высокую дымовую трубу в нескольких сотнях метров от нас. Из трубы вырывались острые языки пламени, освещавшие багровыми всполохами серое польское небо и превращавшиеся в клубы черного дыма. – Что там? – Там твой друг парит в небесах, – прозвучал суровый ответ».

Знаменитый австрийский психиатр, психолог и невролог Виктор Франкл / ©Wikimedia Commons

Новоприбывшие не знали, что те, кому указали следовать «налево», были обречены. Им приказывали раздеться и пройти в специальное помещение – якобы для того, чтобы принять душ. Никакого душа, конечно, там не было, хотя душевые отверстия для видимости вмонтированы были. Только через них шла не вода, а засыпаемые нацистами кристаллы циклона Б – смертельно ядовитого газа. Снаружи заводили несколько мотоциклов, чтобы заглушить крики умирающих, но сделать это не удавалось. Через какое-то время помещение открывали и осматривали трупы – все ли были мертвы. Известно, что поначалу эсэсовцы не знали точно смертельную дозу газа, поэтому засыпали кристаллы наугад. И некоторые выживали, испытывая страшные муки. Их добивали прикладами и ножами. Затем тела перетаскивали в другое помещение – крематорий. Через несколько часов от сотен мужчин, женщин и детей оставался лишь пепел. Практичные нацисты все пускали в дело. Этот пепел шел на удобрения, и среди цветов, краснощеких помидоров и пупырчатых огурцов то и дело находили непрогоревшие фрагменты человеческих костей и черепов. Часть пепла высыпали в реку Вислу.

Современные историки сходятся во мнении, что в Освенциме было уничтожено от 1,1 до 1,6 млн человек, большинство из которых были евреями. Эта оценка получена косвенным путем, для чего проводилось изучение списков на депортацию и подсчет данных о прибытии железнодорожных составов в Освенцим. Французский историк Жорж Веллер в 1983 году одним из первых использовал данные о депортации, на их основе оценив количество убитых в Освенциме в 1 613 000 человек, 1 440 000 из которых составляли евреи и 146 тыс. – поляки. В более поздней, считающейся наиболее авторитетной на сегодня работе польского историка Францишка Пипера приводится следующая оценка: 1,1 млн евреев, 140-150 тыс. поляков, 100 тыс. русских, 23 тыс. цыган.

Те, кто прошел процесс отбора, оказывались в помещении под названием «Сауна». В нем тоже были душевые, но уже настоящие. Здесь их мыли, брили и выжигали идентификационные номера на руках. Только здесь они узнавали, что их жены и дети, отцы и матери, братья и сестры, которых увели налево, были уже мертвы. Теперь им предстояла борьба за собственное выживание.

Печи крематория, где сжигали людей / ©Flickr

Черный юмор

Прошедший через ужас немецкого концлагеря психолог Виктор Франкл (или номер 119104, которым он хотел подписать свою книгу) попытался провести анализ психологической трансформации, через которую прошли все узники лагерей смерти.

По словам Франкла, первое, что испытывает человек, попавший на фабрику смерти, это шок, который сменяется так называемым «бредом помилования». Человеком начинают овладевать мысли, что именно его и его близких должны отпустить или хотя бы оставить в живых. Ведь как так может быть, что его вдруг могут убить? Да и за что?..

Затем неожиданно наступает стадия черного юмора. «Мы ведь поняли, что нам уже нечего терять, кроме этого до смешного голого тела, – пишет Франкл. – Еще под душем мы стали обмениваться шутливыми (или претендующими на это) замечаниями, чтобы подбодрить друг друга и прежде всего себя. Кое-какое основание для этого было – ведь все-таки из кранов идет действительно вода!»

Обувь погибших узников концентрационного лагеря Освенцим / ©Alamy

Кроме черного юмора появилось и что-то вроде любопытства. «Лично мне такая реакция на чрезвычайные обстоятельства была уже знакома совсем из другой области. В горах, при обвале, отчаянно цепляясь и карабкаясь, я в какие-то секунды, даже доли секунды испытывал что-то вроде отстраненного любопытства: останусь ли жив? Получу травму черепа? Перелом каких-то костей?» – продолжает автор. В Аушвице (Освенциме) у людей тоже на короткое время возникало состояние некоей отстраненности и почти холодного любопытства, когда душа словно отключалась и этим пыталась защититься от окружавшего человека ужаса.

На каждой койке, представлявшей собой широкие нары, спали от пяти до десяти заключенных. Они были покрыты собственными экскрементами, все вокруг кишело вшами и крысами.

Умирать не страшно, страшно – жить

Ежеминутная угроза гибели хотя бы ненадолго приводила почти каждого из узников к мысли о самоубийстве. «Но я, исходя из моих мировоззренческих позиций <...> в первый же вечер, прежде чем заснуть, дал себе слово «не бросаться на проволоку». Этим специфическим лагерным выражением обозначался здешний способ самоубийства – прикоснувшись к колючей проволоке, получить смертельный удар тока высокого напряжения», – продолжает Виктор Франкл.

Впрочем, самоубийство как таковое в принципе теряло смысл в условиях концентрационного лагеря. На какую продолжительность жизни могли рассчитывать его узники? Еще день? Месяц или два? До освобождения дошли единицы из тысяч. Поэтому, находясь еще в состоянии первичного шока, заключенные лагеря совсем не боятся смерти и рассматривают ту же газовую камеру как нечто, что способно избавить их от заботы о самоубийстве.

Франкл: «В аномальной ситуации именно аномальная реакция становится нормальной. И психиатры могли бы подтвердить: чем нормальнее человек, тем естественнее для него аномальная реакция, если он попадает в аномальную ситуацию, – к примеру, будучи помещен в психиатрическую лечебницу. Так и реакция заключенных в концлагере, взятая сама по себе, являет картину ненормального, неестественного душевного состояния, но рассмотренная в связи с ситуацией, она предстает как нормальная, естественная и типичная».

Всех больных отправляли в лагерный госпиталь. Пациентов, которым не удавалось быстро встать на ноги, убивал врач-эсэсовец инъекцией карболовой кислоты в сердце. Нацисты не собирались кормить тех, кто не мог работать.

Апатия

После так называемых первых реакций – черного юмора, любопытства и мыслей о самоубийстве – через несколько дней наступает вторая фаза – период относительной апатии, когда в душе узника что-то отмирает. Апатия – главный признак этой второй фазы. Реальность сужается, все чувства и действия заключенного начинают концентрироваться вокруг одной-единственной задачи: выжить. Вместе с тем, правда, появляется и всеохватывающая, безграничная тоска по родным и близким, которую он отчаянно пытается заглушить.

Угасают нормальные чувства. Так, поначалу узник не может выносить картины садистских экзекуций, которые постоянно совершаются над его друзьями и товарищами по несчастью. Но через какое-то время он начинает привыкать к ним, никакие страшные картины его уже не трогают, он взирает на них совершенно безучастно. Апатия и внутреннее безразличие, как пишет Франкл, – это проявление второй фазы психологических реакций, которые делают человека менее чувствительным к ежедневным и ежечасным побоям и убийствам товарищей. Это защитная реакция, броня, с помощью которой психика пытается оградить себя от тяжелого урона. Нечто подобное, пожалуй, можно наблюдать у врачей скорой медицинской помощи или хирургов-травматологов: тот же черный юмор, те же безучастность и равнодушие.

Протест

Несмотря на каждодневные унижения, издевательства, голод и холод, заключенным не чужд бунтарский дух. По словам Виктора Франкла, самое большое страдание узникам приносила боль не физическая, а душевная, возмущение против несправедливости. Даже при осознании того, что за неповиновение и попытку протеста, какого-то ответа мучителям заключенных ждала неминуемая расправа и даже смерть, то и дело все равно возникали маленькие бунты. Беззащитные, измученные люди могли позволить себе ответить эсэсовцам если не кулаком, так хотя бы словом. Если это не убивало, то приносило временное облегчение.

Регресс, фантазии и навязчивые мысли

Вся душевная жизнь сужается до довольно примитивного уровня. «Психоаналитически ориентированные коллеги из числа товарищей по несчастью часто говорили о «регрессии» человека в лагере, о его возвращении к более примитивным формам душевной жизни, – продолжает автор. – Эта примитивность желаний и стремлений ясно отражалась в типичных мечтах заключенных. О чем чаще всего мечтают заключенные в лагере? О хлебе, о торте, о сигаретах, о хорошей горячей ванне. Невозможность удовлетворения самых примитивных потребностей приводит к иллюзорному переживанию их удовлетворения в бесхитростных грезах. Когда же мечтатель вновь пробуждается к реальности лагерной жизни и ощущает кошмарный контраст между грезами и действительностью, он испытывает что-то невообразимое». Появляются навязчивые мысли о еде и не менее навязчивые разговоры о ней, которые очень сложно остановить. Каждую свободную минуту узники стараются общаться на тему еды, о том, какие любимые блюда были у них в былые времена, о сочных тортах и ароматной колбасе.

Франкл: «Кто не голодал сам, тот не сможет представить себе, какие внутренние конфликты, какое напряжение воли испытывает человек в этом состоянии. Он не поймет, не ощутит, каково это – стоя в котловане, долбить киркой неподатливую землю, все время прислушиваясь, не загудит ли сирена, возвещающая половину десятого, а затем десять; ждать этого получасового обеденного перерыва; неотступно думать, выдадут ли хлеб; без конца спрашивать у бригадира, если он не злой, и у проходящих мимо гражданских – который час? И распухшими, негнущимися от холода пальцами то и дело ощупывать в кармане кусочек хлеба, отламывать крошку, подносить ее ко рту и судорожно класть обратно – ведь утром я дал себе клятвенное обещание дотерпеть до обеда!»

Мысли о еде становятся главными мыслями всего дня. На этом фоне исчезает потребность в сексуальном удовлетворении. В противоположность другим закрытым мужским заведениям в концлагерях не было тяги к похабничанью (не считая начальной стадии шока). Сексуальные мотивы не появляются даже в снах. А вот любовная тоска (не связанная с телесностью и страстью) по какому-либо человеку (например, по жене, любимой девушке) проявляется очень часто – и в сновидениях, и в реальной жизни.

Руины бараков. Аушвиц-2 (Биркенау) / ©Wikimedia Commons

Духовность, религия и тяга к прекрасному

Вместе с тем отмирают все «непрактичные» переживания, все высокие духовные чувства. По крайней мере, это происходит у подавляющего большинства. Все то, что не приносит реальной выгоды, лишнего куска хлеба, половника супа или сигареты, все, что не помогает выжить здесь и сейчас, полностью обесценивается и кажется излишней роскошью.

«Исключением из этого более или менее закономерного состояния были две области – политика (что понятно) и, что очень примечательно, религия, – говорит автор. – О политике говорили повсюду и почти беспрепятственно, но это было в основном улавливание, распространение и обсуждение слухов о текущем положении на фронте. <…> Религиозные устремления, пробивавшиеся через все здешние тяготы, были глубоко искренними».

Несмотря на явный психологический регресс узников и упрощение сложных чувств, у некоторых из них, хоть и у немногих, напротив, развивалось стремление уйти в себя, создать какой-то свой внутренний мир. И, как ни парадоксально, более чувствительные с ранних лет люди переносили все тяготы лагерной жизни чуть проще, чем те, кто имел более сильную психологическую конституцию. Более чувствительным натурам было доступно некое бегство в свой духовный мир из мира ужасающей реальности, и они оказывались более стойкими.

Эти немногие сохранили и потребность воспринимать красоту природы и искусства. Это помогало хотя бы ненадолго отключиться от лагерной действительности.

«При переезде из Аушвица в баварский лагерь мы смотрели сквозь зарешеченные окна на вершины Зальцбургских гор, освещенные заходящим солнцем. Если бы кто-нибудь увидел в этот момент наши восхищенные лица, он никогда бы не поверил, что это – люди, жизнь которых практически кончена. И вопреки этому – или именно поэтому? – мы были пленены красотой природы, красотой, от которой годами были отторгнуты», – пишет Франкл.

Время от времени в бараках устраивались небольшие эстрадные концерты. Они были незатейливыми: пара спетых песен, пара прочитанных стихотворений, разыгранных шуточных сценок. Но это помогало! Настолько, что сюда приходили даже «непривилегированные», обычные узники, несмотря на громадную усталость, рискуя даже упустить свой суп.

Точно так же, как некоторые сохранили тягу к прекрасному, отдельные люди сохранили и чувство юмора. Это кажется невероятным в тех условиях, в которых они оказались, но ведь юмор – это тоже некое оружие нашей психики, которая борется за самосохранение. Хотя бы ненадолго, но юмор помогает преодолеть тягостные переживания.

В психологии существует специальный термин, описывающий симптомокомплекс тех, кто прошел через фабрики смерти, – синдром концентрационных лагерей. Он относится к одному из вариантов так называемого посттравматического стрессового синдрома (ПТСР). Часто расстройство приобретает хронический характер с определенным набором признаков: астения, головная боль, головокружение, депрессия, тревога, страхи, ипохондрия, снижение памяти и концентрации внимания, нарушение сна, кошмарные сновидения, вегетативные нарушения, затруднения в межличностных контактах, утрата активности и инициативы. Но главным симптомом считается чувство вины оставшегося в живых.

Обесценивание собственного «Я»

Мысли большинства, впрочем, были заняты исключительно выживанием. Это обесценивание внутренней духовной жизни, как и собственно жизни человеческой, система нумерации вместо имен, постоянные унижения и побои постепенно приводили к обесцениванию личности, самого себя. Не у всех, но у подавляющего большинства.

И это большинство страдало от своеобразного чувства неполноценности. Каждый из этих страдающих в прошлой жизни был «кем-то», по крайней мере, считал так. В лагере же с ним обращались так, словно он действительно «никто». Конечно, были и люди, поколебать чувство собственного достоинства которых было невозможно, поскольку оно имело духовную основу, но многие ли представители рода человеческого вообще обладают столь прочным фундаментом для самооценки?..

Виктор Франкл: «Человек, не способный последним взлетом чувства собственного достоинства противопоставить себя действительности, вообще теряет в концлагере ощущение себя как субъекта, не говоря уже об ощущении себя как духовного существа с чувством внутренней свободы и личной ценности. Он начинает воспринимать себя скорее как частичку какой-то большой массы, его бытие опускается на уровень стадного существования».

Человек действительно начинает ощущать себя подобно овце в стаде, которую заставляют двигаться то вперед, то назад, подобно овце, которая только и знает, как избежать нападения собак, и которую периодически хоть на минуту оставляют в покое, чтобы дать ей немного поесть.

Те же явления выделяет и другой австрийский психиатр – Бруно Беттельгейм, также побывавший в фашистских концлагерях (наблюдения специалиста пересказывает М. Максимов в своей статье «На грани – и за ней. Поведение человека в экстремальных условиях»). Искусственная инфантилизация и отупение лагерников происходили через привитие взрослому человеку психологии ребенка, хроническое недоедание, физические унижения, намеренно бессмысленные нормы и работы, уничтожение веры в свое будущее, недопущение индивидуальных достижений и возможности как-то повлиять на свое положение.

«Так что то состояние человека в лагере, которое можно назвать стремлением раствориться в общей массе, возникало не исключительно под воздействием среды, оно было и импульсом самосохранения. Стремление каждого к растворению в массе диктовалось одним из самых главных законов самосохранения в лагере: главное – не выделиться, не привлечь по какому-нибудь малейшему поводу внимание СС!» – говорит автор.

Несмотря на все это, существует и самая настоящая тоска по одиночеству – естественное чувство для любого человеческого существа. Это и понятно, ведь уединиться, ненадолго побыть с самим собой в лагере просто негде.

Первые эксперименты с газом были проведены в Освенциме в сентябре 1941 года, когда еще не был построен лагерь Биркенау (Освенцим II, который будет в два раза больше Освенцима I и станет крупнейшим в истории лагерем смерти).

Раздражительность

Еще одна психологическая особенность лагерника. Она появляется вследствие постоянного голода и недосыпания, которые вызывают ее и в обычной жизни. В лагере ко всем бедам добавлялись еще и насекомые, которыми буквально кишели все бараки с заключенными. И без того малое количество сна резко сокращали кровососущие паразиты.

Вся система концентрационных лагерей была направлена именно на это – заставить человека опуститься до животного уровня, уровня, когда он не может думать ни о чем кроме еды, тепла, сна и хотя бы минимального комфорта. Необходимо было сделать из человека покорное животное, которое будет умерщвлено сразу же после того, как иссякнет его рабочий ресурс.

Безбудущность

Тем не менее лагерная действительность влияла на изменения характера лишь у тех узников, кто опускался как в духовном, так и в чисто человеческом плане. Это случалось с теми, кто больше не чувствовал вообще никакой опоры и никакого смысла в дальнейшей жизни.

«По единодушному мнению психологов и самих заключенных, человека в концлагере наиболее угнетало то, что он вообще не знал, до каких пор он будет вынужден там оставаться, – пишет Франкл. – Не существовало никакого срока! Даже если этот срок еще мог обсуждаться <...> он был неопределенным настолько, что практически становился не просто неограниченным, а вообще безграничным. «Безбудущность» настолько глубоко вошла в его сознание, что он воспринимал всю свою жизнь только под углом зрения прошлого, как уже прошедшее, как жизнь уже умершего».

Нормальный мир, люди, находящиеся по ту сторону колючей проволоки, воспринимались узниками как нечто бесконечно далекое и призрачное. Они смотрели на этот мир, словно мертвые, которые смотрят «оттуда» на Землю, понимая, что все, что они видят, утрачено для них навсегда.

Отбор узников не всегда происходил по принципу «налево» и «направо». В некоторых лагерях их делили на четыре группы. Первая, которая составляла три четверти всех новоприбывших, отправлялась в газовые камеры. Вторую направляли на рабские работы, в ходе которых подавляющее большинство тоже погибало – от голода, холода, побоев и болезней. Третья группа, в основном близнецы и карлики, отправлялась на различные медицинские эксперименты - в частности, к знаменитому доктору Йозефу Менгеле, известному под прозвищем «Ангел смерти». Опыты Менгеле над заключенными включали анатомирование живых младенцев; впрыскивание химических веществ в глаза детям с целью изменения цвета глаз; кастрацию мальчиков и мужчин без использования анестетиков; стерилизацию женщин и т. д. Представители четвертой группы, преимущественно женщины, отбирались в группу «Канада» для использования немцами в качестве прислуги и личных рабов, а также для сортировки личного имущества заключенных, прибывающих в лагерь. Название «Канада» было выбрано как издевка над польскими заключенными: в Польше слово «Канада» часто использовалось как восклицание при виде ценного подарка.

Отсутствие смысла

Всем врачам и психиатрам давно известно о самой тесной связи между иммунитетом организма и волей к жизни, надеждой и смыслом, которыми человек живет. Можно даже сказать, что тех, кто утрачивает этот смысл и надежду на будущее, смерть поджидает на каждом шагу. Это можно наблюдать на примере вполне еще крепких стариков, которые «не хотят» больше жить – и довольно скоро действительно умирают. Людей, готовых к смерти, последняя обязательно найдет. Поэтому в лагерях часто умирали от безысходности. Те, кто долгое время чудесным образом противостоял болезням и опасностям, наконец, утрачивали веру в жизнь, их организм «послушно» сдавался инфекциям, и они уходили в мир иной.

Виктор Франкл: «Девизом всех психотерапевтических и психогигиенических усилий может стать мысль, ярче всего выраженная, пожалуй, в словах Ницше: «У кого есть «Зачем», тот выдержит почти любое «Как». Надо было в той мере, в какой позволяли обстоятельства, помочь заключенному осознать свое «Зачем», свою жизненную цель, а это дало бы ему силы перенести наше кошмарное «Как», все ужасы лагерной жизни, укрепиться внутренне, противостоять лагерной действительности. И наоборот: горе тому, кто больше не видит жизненной цели, чья душа опустошена, кто утратил смысл жизни, а вместе с ним – смысл сопротивляться».

Свобода!

Когда над концлагерями начали один за другим водружаться белые флаги, психологическое напряжение узников сменилось расслабленностью. Но и только. Как ни странно, никакой радости заключенные не испытывали. Лагерники так часто думали о воле, об обманчивой свободе, что она утратила для них реальные очертания, поблекла. После долгих лет каторжного заточения человек не способен быстро адаптироваться к новым условиям, пусть даже самым благоприятным. Поведение тех, например, кто побывал на войне, даже показывает, что, как правило, человек не может привыкнуть к изменившимся условиям никогда. В своей душе такие люди продолжают «воевать».

Вот как описывает свое освобождение Виктор Франкл: «Вялыми, медленными шагами плетемся мы к лагерным воротам; нас буквально ноги не держат. Пугливо оглядываемся, вопросительно смотрим друг на друга. Делаем первые робкие шаги за ворота… Странно, что не слышно окриков, что нам не грозит удар кулака или пинок сапогом. <…> Добираемся до луга. Видим цветы. Все это как бы принимается к сведению – но все еще не вызывает чувств. Вечером все снова в своей землянке. Люди подходят друг к другу и потихоньку спрашивают: «Ну скажи – ты сегодня радовался?» И тот, к кому обращались, отвечал: «Откровенно говоря – нет». Отвечал смущенно, думая, что он один такой. Но такими были все. Люди разучились радоваться. Оказывается, этому еще предстояло учиться».

То, что испытали освобожденные узники, в психологическом смысле можно определить как выраженную деперсонализацию – состояние отстраненности, когда все вокруг воспринимается как иллюзорное, ненастоящее, кажется сном, в который еще невозможно поверить.

Источник https://vk.com/@sci_psy-lagernaya-psihologiya-pererabotka-ch...

Иногда проблема детей, «которых невозможно накормить», кроется вовсе не в капризности, а в страхах. Почему же ребенок может бояться того, что находится в его тарелке? И как сильно качество еды влияет на отношение детей к ней?

Родители, которые боятся еды

Ольга очень заботится о питании своей семьи, а особенно 7-летнего сына. Правильной считается еда, которая приготовлена Ольгой самостоятельно. Покупные наггетсы, сосиски и пельмени предаются анафеме. Газированные напитки и даже соки это жидкий яд, а чипсы и крекеры – предательство пищевым принципам семьи. Ее Ваня знает все о вреде продуктов, и может прочитать лекцию по этому поводу, но почему-то еле-еле ест мамину еду, рассматривая в тарелке каждый кусочек…

Заботиться о питании, стараться выбирать «правильные» продукты и строить на них рацион, — разве не правильная позиция? Конечно, такой подход к питанию заслуживает уважения, ведь он направлен на сохранение здоровья близких и требует значительных знаний и затрат по времени. Но также такой подход может значительно невротизировать ребенка, в случае если в семье продукты воспринимаются как потенциальные враги.

В таких семьях родители слишком рано начинают внедрять «научный подход» в объяснениях ребенку, почему тот или иной продукт не стоит есть. Излишне подробные объяснения, пугающие истории про «одного мальчика, который все время ел чипсы…». Ребенок часто слышит разговоры о плохой еде и о том, что вся она ненатуральна и опасна. Такие истории не проходят мимо этой семьи, и награждаются грифом: «вот видишь, что бывает!..».

«Разумная позиция» как путь к неврозу

То, что кажется родителям разумной позицией и обучением ребенка здоровому отношению к продуктам, может стать почвой для развития у ребенка пищевого невроза.

Малышу, дошкольнику или даже младшему школьнику сложно разобраться во всех тонкостях оценки продуктов, и он делает целостный вывод: «любая еда опасна!».

Симптомом такого состояния является то, что ребенок более охотно принимает еду от матери (и иногда отца, бабушки, живущей вместе с ними), и почти перестает есть в детском саду или школе, а также бывая в гостях.

Но и еда, которая подается дома, также как будто «рассматривается под микроскопом»: ребенок долго сидит над тарелкой, высматривая в мясе каждую жилку. Появляется особенная избирательность: смешанная еда (например, салат, овощное рагу, мясо под соусом) встречаются маской брезгливости, ребенок долго выбирает определенные кусочки, но удовольствия ни ему, ни родителям это не доставляет. Попытка убедить его попробовать что-то новое («очень полезное!», — возмущается мама) граничит с родительскими чудесами дипломатии.

Родители удивляются: мы прикладываем столько усилий, чтобы еда в доме была только качественная и полезная, а он каждый раз смотрит на тарелку, как на врага! Закрадываются подозрения в том, что ребенка «дурной характер» или «он просто над нами издевается». На самом деле у ребенка сформировался пищевой невроз, и ему нужна помощь. Он не «издевается», он действительно страдает не меньше!

У каких детей есть склонность к развитию пищевого невроза?

Конечно, не все дети склонны к формированию пищевого невроза. Дети активные, не слишком послушные, рисковые, скорее пропустят мимо ушей все родительские нравоучения. Они будут игнорировать «страшилки», не упуская ни одного шанса попробовать строго запрещенные чипсы или леденцы; будут всеми силами добиваться того, чтобы им купили колбаски и хоть иногда газировки.

Если таким детям не будет нравиться «правильная» еда, они будут реагировать на тарелку не подозрительностью, а активным протестом, — и тогда считать, что они боятся еды, нет никаких оснований. Активные дети будут бороться, по-своему, по-детски, со слишком сильной напряженностью пищевой темой в семье.

Но есть дети иного склада: тревожные, мнительные, склонные к страхам. Которые крайне расположены к формированию различных невротических реакций. Если в семье принято бояться чужих – у них формируются различные страхи, дневные и ночные, связанные с устрашающими фигурами, незнакомыми людьми, монстрами. Если в семье почему-то боятся воды, такой ребенок будет бояться ее, даже текущую из крана. А если взрослые подозрительны к теме питания, то – добро пожаловать, пищевой невроз!

Помимо уже описанных симптомов, пищевой невроз может также проявляться в навязчивых движениях. Например, сокращении мышц гортани при жевании, которые будут вызывать поперхивания или даже рвоту. Попытки заставить съесть то, что лежит в тарелке, обычно приводят к еще большему отвращению и усилению рвоты. Часто у таких детей, помимо страха еды, можно найти еще 4-5 напряженных страхов.

Борьба со страхом!

Конечно, причины для того, чтобы ребенок боялся еды, могут быть и иные:

-возрастной период страхов (особенно страха смерти, начиная с 4-5 лет и до 7-8 лет);

-непривычный вид и запах еды (например, в другой стране);

-высокая вкусовая чувствительность, когда ребенок остро воспринимает вкус;

-травматическое событие, связанное с едой (подавился, отравился).

Но и во всех этих случаях родительский страх является важным элементом при решении вопроса: быть страху перед едой или нет. Чтобы изменить ситуацию, можно дать несколько рекомендаций:

1) Обратитесь к себе. Если ваш ребенок боится еды, подумайте, что в вашем поведении может провоцировать такую ситуацию. Возможно, вы насаждаете его страх, активно рассказывая об опасностях еды? Если это так, то без изменения ситуации с вашей стороны страх ребенка трудно будет победить.

Старайтесь искать реалистичную информацию об относительной пользе и вреде продуктов (вы как раз находитесь на сайте, где такой информации много!).

2) Не будьте «зеркалом». Иногда родители поддерживают детский страх, но, скорее, пассивно – через собственную реакцию. Иначе говоря, они тревожатся оттого, что тревожится ребенок. Ребенок, видя, что мама или бабушка испытывают тревогу вслед за ним, делает прямолинейный вывод: он беспокоится не напрасно! Раз родные беспокоятся, значит, действительно есть причины.

Поэтому, как бы ребенок ни тревожился, старайтесь выражать спокойствие и оптимизм. Так вы сможете разорвать круг вашей общей тревоги.

3) Пусть еда будет простой. Ребенку со страхом еды очень важно понимать, что именно он ест. Пусть в его тарелке будут «монопродукты»: макароны отдельно, мясо – отдельно, нарезанный помидор или огурец – отдельно. Старайтесь не давать ребенку смешанные блюда: салаты, рагу. Впрочем, к супу (негустому) такие дети относятся благосклонно.

4) Будьте терпеливы. Для того, чтобы справиться со страхом еды, понадобится некоторое время. Если он сформировался из-за травматического события, это время может быть не очень длительным. Но если причина в детской тревожности, наложившейся на слишком строгие убеждения родителей, времени понадобится гораздо дольше.

Во-первых, родителям нужно дать время осознать корни проблемы и изменить свое отношение, а во-вторых нужно учитывать, что страх формировался плавно и долго, и быстрых способов победы над ним нет.

5) Обратитесь к специалистам. Для начала лучше проконсультироваться у психолога. Он может дать рекомендации, исходя из индивидуальной ситуации и особенностей ребенка (и родителей), которые помогут преодолеть страх перед едой. Но иногда необходимо введение лекарственной терапии. Пищевой невроз – серьезное состояние, которое может привести к потере веса и состоянию, угрожающему жизни.

В этом случае психолог может рекомендовать обратиться к детскому психиатру, и этого не стоит бояться. Невроз – хоть и болезненное состояние, но временное, не связаное с серьезной психической патологией. Врач-психиатр может назначить препараты, которые снизят тревожность ребенка, и будут хорошим фоном в процессе работы над проблемой.

Подводя итоги

Позиция родителей, связанная с питанием, может быть причиной или дополнительным фактором для формирования у ребенка страха перед едой или даже пищевого невроза. Для того, чтобы повлиять на состояние ребенка, нужно снизить собственную напряженность и поработать над своей тревожностью.

Иногда ребенку и семье может понадобиться профессиональная помощь психолога или детского психиатра в преодолении тягостного состояния. Будьте здоровы!

Источник

Макаренко выделил несколько видов так называемого ложного авторитета, то есть тех приемов, с помощью которых родитель пытается добиться послушания.

Среди них авторитет подавления. Авторитет слабаков, как правило, применяется людьми далекими от культуры, когда родитель настолько в себе не уверен, что полагает, что он должен ругать, наказывать, гнуть в бараний рог, брать в ежовые рукавицы, держать в страхе и повиновении. Это не авторитет, а авторитаризм.

Схож с ним авторитет педантизма, когда родители считают, что все, сказанное ими, должно восприниматься детьми как уже принятый закон – без обсуждений и возражений.

Авторитет резонерства – бессмысленный и беспощадный – заключается в ханжеской добродетельности, бесконечных нотациях и нудных назиданиях. Выдувается из детских ушей, не успев осесть, свежим ветром живого жизненного опыта, страстных порывов, игр и шалостей.

Некоторые родители практикуют авторитет расстояния: они считают, что дети должны их слушаться только на том основании, что они отец и мать, при этом не принимают участия в их воспитании и держат дистанцию, чаще всего перепоручая детей бабушке. В этом случае родители не стремятся разговаривать с детьми, не помогают решать детские проблемы, а живут своей жизнью.

При авторитете чванства родители считают себя самыми умными, важными и нужными и демонстрируют свою исключительность на каждом шагу: толкуют о своей важности и высокомерно относятся к людям.

Авторитет любви – это бесконечное сюсюканье и потакание, когда надутые губки воспринимаются как катастрофа, и, в свою очередь, ребенок должен подчиняться, потому что «ведь он любит мамочку». Так он учится быть расчётливым манипулятором, эгоистом и лжецом.

Схож с ним авторитет доброты, когда родители все разрешают и бесконечно гладят по головке, несмотря на «закидоны» всё больше и больше наглеющего дитяти.

Недалеко ушел и авторитет подкупа, когда послушание достигается подарками и обещаниями.

Ну и авторитет дружбы, который применяют родители, не готовые взять на себя ответственность быть главными. Ни о какой дружбе здесь речи не идет, ведь панибратство разрушает авторитет.

Не стоит посыпать голову пеплом тем родителям, которые порой путаются в понятиях и допускают запрещенные приемы ложного авторитета: работая над ошибками, стоит стремиться к развитию здорового родительского авторитета.

Полный текст статьи можно найти тут: http://www.ya-roditel.ru/parents/base/experts/kak-formirovat...

Определить психологический возраст легко без всяких тестов. Просто посмотрите на поведение человека в стрессовой ситуации.

Всем известно, как растет и развивается человек.

Сначала ребенок, потом подросток, затем юноша и взрослый.

Наверняка вы знаете, что несмотря на возраст в паспорте, есть еще психологический возраст. Например, в паспорте 50 лет - а по факту ребенок. Кричит, обижается, злится...

Удобно эти же стадии физического развития использовать и для психологического возраста.

На самом деле, есть еще 5 стадия - зрелость. Но так как зрелых людей на нашей планете единицы- и до них лично мне, например, как до Луны пешком, так что сегодня поговорим о четырех возрастах и о том, что им свойственно.

Ребенок - только учится управляться со своими чувствами и эмоциями. Рыдает, боится, ничего не предпринимая, обижается, даже дерется.

Подросток - он хочет быть крутым и для этого готов много бегать.

Он зависит от норм и правил группы, от авторитетного для него мнения. Он учится быть социально адаптированным. Нуждается в одобрении. Он неуверен в себе, но в то же время, в нем есть дух противоречия.

Юноша - тот, кто долго раздумывает, строит сложные ментальные конструкции, совещается, советуется, но к реальным действиям ему перейти очень трудно. Он тоже не уверен в себе. Он спорит и бесконечно отстаивает свои точки зрения.

Взрослый - опирается на свои ценности, не оборачивается на чье-то мнение. Живет правильной для себя жизнью.Он этичен и экологичен. Он не боится идти своей дорогой. Он успешен и адаптирован. Он не боится прокладывать свою дорогу, слушая интуицию и доверяя своему чутью. Сочетает расслабленность и быстроту действий. Испытывая эмоцию - он воспринимает ее как руководство к действию, он уже не может жить в стиле стимул -реакция. Он сразу ищет путь решения и действует. В интересах дела.

Определить в каком возрасте вы или любой другой человек находится- вы можете, обратив свое внимание на поведение в стрессе.

Если человек в стрессовой ситуации обижается, истерит или паникует - он попадает в детство, он ребенок,

если ищет мнение авторитета, группы, "что скажут люди" - подросток,

если долго думает, размышляет и совещается, так и не приступая к действиям - это юноша,

если быстро, доверяя своей интуиции, принимает решение и действует - это взрослый.

Человек может быть в одной сфере своей жизни взрослым, а в другой оставаться на уровне подростка или юноши.

Человек может быть в переходящей стадии, например из юноши во взрослого.

Но все это не значит, что взрослый человек никогда не может реагировать по-детски, как подросток или юноша.

Это не значит, что взрослый никогда не злится, не обижается и не раздражается.

Все-таки взрослый - он просто взрослый, он еще не познал дзен)

Это уже про зрелых.

Взрослый может регрессировать в детство и обидеться или разозлиться, может обратиться к чьему-то авторитетному мнению или советоваться и размышлять, но это ненадолго. Потому что он воспринимает свою негативную эмоцию, как сигнальную лампочку.

Какой толк плакать, расстраиваться или советоваться из-за лампочки уровня топлива, которая загорелась на панели приборов вашего авто? Если нужно просто ехать на заправку или как-то еще раздобыть бензин.

Практически любой, даже осознанный и взрослый психолог человек тоже может попасть, например, в треугольник Карпмана.

Да, вот так, залететь, вляпаться, встрянуть...

Только, благодаря своей взрослости и осознанности, он не задержится там надолго. Быстро "проснется", осознает и выйдет оттуда снова во взрослую позицию. В позицию принятия решений и действий.

Взрослый, даже попадая в детские или подростковые реакции - быстро выходит и начинает действовать.

Разница в скорости мышления, осознанности, доверии к себе и к жизни, уверенности.

И, соответственно, взрослый все реже и реже попадает в детские реакции, все быстрей и быстрее выходит снова во взрослую позицию.

Методом многочисленных повторений, как когда мы учились писать или считать, как когда мы качаем пресс - взрослое поведение становится нормой жизни.

Желаю вам пополнить немногочисленные ряды взрослых людей, прокладывать свою дорогу и жить счастливо.

Елена Равлушевич