Лавкрафт

Еще раз повторяю, джентльмены: все ваше расследование ничего не даст. Держите меня здесь хоть целую вечность; заточите меня в темницу, казните меня, если уж вам так необходимо принести жертву тому несуществующему божеству, которое вы именуете правосудием, — но вы не услышите от меня ничего нового. Я рассказал вам все, что помню, рассказал как на духу, не исказив и не сокрыв ни единого факта, и если что-то осталось для вас неясным, то виною тому — мгла, застлавшая мне рассудок, и неуловимая, непостижимая природа тех ужасов, что навлекли на меня эту мглу.

Повторяю: мне неизвестно, что случилось с Харли Уорреном, хотя я думаю — по крайней мере, надеюсь, — что он пребывает в безмятежном забытье, если, конечно, блаженство такого рода вообще доступно смертному. Да, в течение пяти лет я был ближайшим другом и верным спутником Харли в его дерзких изысканиях в области неведомого. Не стану также отрицать, что человек, которого вы выставляете в качестве свидетеля, вполне мог видеть нас вдвоем в ту страшную ночь, в половине двенадцатого, на Гейнсвильском пике, откуда мы, по его словам, направлялись в сторону Трясины Большого Кипариса — сам я, правда, этих деталей почти не помню. А вот то, что у нас при себе были электрические фонари, лопаты и моток провода с какими-то аппаратами на концах, я готов подтвердить даже под присягой, поскольку все эти предметы играли немаловажную роль в той нелепой и чудовищной истории, отдельные подробности которой глубоко врезались мне в память, как бы ни была она слаба и ненадежна.

Относительно же последующих событий, а также причины того, почему меня обнаружили наутро одного и в невменяемом состоянии на краю болота, — об этом, клянусь, мне неизвестно ничего, помимо тех фактов, которые я уже устал вам повторять. Вы говорите, что ни на болоте, ни в его окрестностях нет такого места, где мог бы произойти описанный мною кошмарный эпизод. Но я всего лишь поведал о том, что видел собственными глазами, и мне нечего добавить. Было ли это видением или бредом — о, как бы мне хотелось, чтобы это было видением или бредом! — я не знаю, но это все, что осталось в моей памяти от тех страшных часов, когда мы находились вне поля зрения людей. И на вопрос, почему Харли Уоррен не вернулся, ответить может только он сам, или его тень — или то неведомое, что я не в силах описать.

Повторяю, я не только знал, какого рода изысканиям посвящает себя Харли Уоррен, но и принимал в них определенное участие. Из его обширной коллекции старинных редких книг на запретные темы я перечитал все те, что написаны на языках, которыми я владею; таких, однако, было очень мало по сравнению с фолиантами, испещренными абсолютно неизвестными мне знаками. Большинство, насколько я могу судить, — арабскими, но в той гробовдохновенной книге, что привела к чудовищным последствиям, — в той книге, которая навсегда осталась у него в кармане, — был использован алфавит, подобного которому я никогда и нигде не встречал. Уоррен ни за что не соглашался открыть мне, о чем эта книга.

Относительно же предмета наших штудий я могу лишь повторить, что сегодня уже не вполне его себе представляю. И, по правде говоря, я даже рад своей забывчивости, потому что это были жуткие изыскания, которым я предавался скорее с деланым энтузиазмом, нежели с неподдельным интересом. Уоррен всегда как-то подавлял меня, а временами я его даже побаивался. Помню, как мне стало не по себе от выражения его лица накануне того ужасного происшествия — в тот момент, когда он с увлечением излагал мне свои мысли по поводу того, почему иные трупы не разлагаются, но тысячелетиями лежат в своих могилах, неподвластные тлену. Но сегодня я уже не вижу причин страшиться Уоррена, ибо подозреваю, что он столкнулся с такими ужасами, рядом с которыми мой страх — ничто. Сегодня я боюсь уже не его, а за него.

Еще раз говорю, что я не имею достаточно ясного представления о наших намерениях в ту ночь. Несомненно лишь то, что они были самым тесным образом связаны с книгой, которую Уоррен захватил с собой, — с той самой древней книгой на непонятном языке, что пришла ему по почте из Индии месяц тому назад. Но, готов поклясться, я не знаю, что именно мы собирались найти. Свидетель показал, что видел нас в половине двенадцатого на Гейнсвильском пике, откуда мы держали путь в сторону Трясины Большого Кипариса. Возможно, так оно и было, но мне это как-то слабо запомнилось. Картина, врезавшаяся мне в душу — и опалившая ее, — состоит всего лишь из одной сцены. Надо полагать, было уже далеко за полночь, так как ущербный серп луны стоял высоко в застланных дымкой небесах.

Местом действия было старое кладбище, настолько старое, что я затрепетал, глядя на многообразные приметы вековой древности. Находилось оно в глубокой сырой лощине, заросшей мхом, бурьяном и причудливо стелющимися травами. Неприятный запах, наполнявший лощину, абсурдным образом связался в моем праздном воображении с гниющим камнем. Со всех сторон нас обступали дряхлость и запустение, и меня не отпускала мысль, что мы с Уорреном — первые живые существа, нарушившие многовековое могильное безмолвие. Ущербная луна над краем ложбины тускло проглядывала сквозь нездоровые испарения, которые, казалось, струились из каких-то неведомых катакомб, и в ее слабом, неверном свете я различал зловещие очертания старинных плит, урн, кенотафов и сводчатых входов в склепы — крошащихся, замшелых, темных от сырости и наполовину скрытых в буйном изобилии вредоносной растительности.

Первое, что мне запомнилось в связи с нашим пребыванием в этом чудовищном некрополе, было то, как мы с Уорреном остановились перед какой-то ветхой гробницей и скинули на землю поклажу, по-видимому принесенную нами с собой. Помню, что у меня было две лопаты и электрический фонарь, а у моего спутника — такой же фонарь и переносной телефонный аппарат. Между нами не было произнесено ни слова, ибо и место, и наша цель были нам как будто известны. Не теряя времени, мы взялись за лопаты и принялись счищать траву, сорняки и налипший грунт со старинного плоского надгробья. Расчистив крышу склепа, составленную из трех тяжелых гранитных плит, мы отступили на несколько шагов, чтобы окинуть взором полученный результат. Уоррен, похоже, производил в уме какие-то расчеты. Вернувшись к могиле, он взял лопату и, орудуя ею как рычагом, попытался приподнять плиту, расположенную ближе других к груде камней, которая в свое время, вероятно, представляла собою памятник. Не справившись, он жестом позвал меня на помощь. Совместными усилиями нам удалось расшатать плиту, приподнять ее и поставить на бок.

На месте удаленной плиты обнажился черный провал, из которого вырвались клубы столь тошнотворных миазмов, что мы с отвращением отпрянули назад. Когда спустя некоторое время мы снова приблизились к яме, испарения были уже не такими густыми. Наши фонари осветили верхнюю часть каменной лестницы, сочащейся какой-то злокачественной сукровицей подземных глубин. По бокам ее тянулись влажные стены с налетом селитры. Именно в этот момент прозвучали первые сохранившиеся в моей памяти слова. Нарушил молчание Уоррен, и голос его — приятный, бархатный тенор — был, несмотря на кошмарную обстановку, таким же спокойным, как всегда.

— Мне очень жаль, — сказал он, — но я вынужден просить тебя остаться на поверхности. Я совершил бы преступление, если бы позволил человеку с такими слабыми нервами, как у тебя, спуститься туда. Ты даже не представляешь — несмотря на все прочитанное и услышанное от меня, — что именно суждено мне увидеть и совершить. Это страшная миссия, Картер, и нужно обладать стальными нервами, чтобы после всего увиденного там, внизу, вернуться в мир живым и в здравом уме. Я не хочу тебя обидеть, и, видит бог, я рад, что ты со мной. Но ответственность главным образом лежит на мне, а я не считаю себя вправе увлекать такого чрезмерно впечатлительного человека к порогу возможной смерти или безумия. Ты ведь даже не можешь себе представить, что ждет меня там! Но обещаю ставить тебя в известность по телефону о каждом своем движении — как видишь, моего провода хватит до центра Земли и обратно.

Слова эти, произнесенные бесстрастным тоном, до сих пор звучат у меня в ушах, и я хорошо помню, как пытался увещевать его. Я отчаянно умолял его взять меня с собой в загробные глубины, однако он был неумолим. Он даже пригрозил, что откажется от своего замысла, если я буду продолжать настаивать на своем. Угроза эта возымела действие, ибо только он один знал нашу цель. Все эти подробности я хорошо помню, а вот в чем заключалась эта цель, теперь уже сказать не могу. С большим трудом добившись от меня согласия быть во всем ему послушным, Уоррен поднял с земли катушку с проводом и настроил аппараты. Я взял один из них и уселся на старый, заплесневелый камень подле входа в гробницу. Уоррен пожал мне руку, взвалил на плечо моток провода и скрылся в недрах мрачного склепа.

С минуту мне был виден отблеск его фонаря и слышно шуршание сходящего с катушки провода, но потом свет внезапно исчез, как если бы лестница сделала резкий поворот, и почти сразу вслед за этим пропал и звук. Я остался один, но у меня была связь с неведомыми безднами через магический провод, обмотка которого зеленовато поблескивала в слабых лучах лунного серпа.

Я то и дело высвечивал фонарем циферблат часов и с лихорадочной тревогой прижимал ухо к телефонной трубке, однако в течение четверти часа до меня не доносилось ни звука. Потом в трубке раздался слабый треск, и я взволнованным голосом выкрикнул в нее имя своего друга. Несмотря на все свои предчувствия, я все же никак не ожидал услышать те слова, что донеслись до меня из глубин проклятого склепа и были произнесены таким возбужденным, дрожащим голосом, что я не сразу узнал по нему своего друга Харли Уоррена. Еще совсем недавно казавшийся таким невозмутимым и бесстрастным, теперь он говорил шепотом, который звучал страшнее, чем самый душераздирающий вопль:

— Боже! Если бы ты только видел то, что вижу я!

Я был не в силах произнести ни слова, и мне оставалось только безмолвно внимать голосу на другом конце трубки. И тогда до меня снова донеслись исступленные возгласы:

— Картер, это ужасно! Это чудовищно! Это просто невообразимо!

На этот раз голос не изменил мне, и я разразился целым потоком тревожных вопросов. Вне себя от ужаса, я твердил снова и снова:

— Уоррен, что случилось? Говори же, что происходит?

И вновь я услышал голос друга — искаженный страхом голос, в котором явственно слышались нотки отчаяния:

— Я ничего не могу тебе сказать, Картер! Это выше всякого разумения! Я просто не вправе ничего тебе говорить, ты слышишь? Кто знает об этом, тот уже не жилец. Господи! Я ждал чего угодно, но только не этого.

Снова тишина, если не считать бессвязного потока вопросов с моей стороны. Потом опять раздался голос Уоррена — на этот раз проникнутый беспредельным ужасом.

— Картер, ради всего святого — верни плиту на место и беги отсюда, пока не поздно! Скорей! Бросай все и беги — это твой единственный шанс на спасение. Делай, как я говорю, и ни о чем не спрашивай!

Я слышал все это и тем не менее продолжал исступленно задавать вопросы. Меня окружали могилы, тьма и тени, подо мной таился ужас, недоступный воображению смертного. Но друг мой находился в еще большей опасности, нежели я, и, несмотря на страх, мне было даже обидно, что он полагает меня способным покинуть его при таких обстоятельствах. Еще несколько щелчков, и после короткой паузы вновь отчаянный вопль Уоррена:

— Сматывайся! Ради бога, верни плиту на место и дергай отсюда, Картер!

То, что мой спутник опустился до столь вульгарных выражений, указывало на крайнюю степень его потрясения, и эта последняя капля переполнила чашу моего терпения. Молниеносно приняв решение, я закричал:

— Уоррен, держись! Я спускаюсь к тебе!

Но на эти слова абонент мой откликнулся воплем, в котором сквозило теперь уже безысходное отчаяние:

— Не смей! Как ты не понимаешь! Слишком поздно! Я виноват — мне и отвечать! Бросай плиту и беги — мне уже ничто не поможет!

Тон Уоррена опять переменился. Он сделался мягче, в нем была слышна горечь безнадежности, но в то же время ясно звучала тревога за мою судьбу.

— Поторопись, не то будет слишком поздно!

Я старался не придавать его увещаниям большого значения, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение и наконец прийти к нему на помощь. Но когда он заговорил в очередной раз, я по-прежнему сидел без движения, скованный тисками леденящего ужаса.

— Картер, поспеши! Не теряй времени! Это бессмысленно… тебе нужно уходить… лучше я один, чем мы оба… плиту…

Пауза, щелчки и вслед за тем слабый голос Уоррена:

— Почти все кончено… не продлевай мою агонию… завали вход на эту чертову лестницу и беги что есть мочи… ты только зря теряешь время… прощай, Картер… прощай навсегда…

Тут Уоррен резко перешел с шепота на крик, завершившийся воплем, исполненным тысячелетнего ужаса:

— Будь они прокляты, эти исчадия ада! Их здесь столько, что не счесть! Господи!.. Беги! Беги! БЕГИ!

Потом наступило молчание. Мне показалось, будто я несколько веков просидел там недвижимый, шепча, бубня, бормоча, взывая, крича и вопя в телефонную трубку. Века сменялись веками, а я все сидел и шептал, бормотал, звал, кричал и вопил:

— Уоррен! Уоррен! Ты меня слышишь? Где ты?

А потом на меня обрушился тот ужас, что явился апофеозом всего произошедшего — ужас немыслимый, невообразимый и почти невыразимый. Я уже говорил, что как будто вечность миновала с тех пор, как Уоррен прокричал свое последнее отчаянное предупреждение, и что теперь только мои крики нарушали гробовую тишину. Однако через некоторое время в трубке снова раздались щелчки, и я весь превратился в слух.

— Уоррен, ты здесь? — позвал я его снова, и в ответ услышал то, что навлекло на мой рассудок беспроглядную мглу.

Я даже не пытаюсь дать себе отчет в том, что это было — я имею в виду голос, джентльмены, — и не решаюсь описать его подробно, ибо первые же произнесенные им слова заставили меня лишиться чувств и привели к тому провалу в сознании, что продолжался вплоть до момента моего пробуждения в больнице. Стоит ли говорить, что голос был низким, вязким, глухим, далеким, замогильным, нечеловеческим, бесплотным? Это все, что я могу сказать. На этом кончаются мои отрывочные воспоминания, а с ними и мой рассказ. Я услышал этот голос — и впал в беспамятство. На неведомом кладбище в глубокой сырой лощине, в окружении крошащихся плит и покосившихся надгробий, среди буйных зарослей и вредоносных испарений я сидел, оцепенело наблюдая за пляской бесформенных, жадных до тлена теней под бледной ущербной луной, когда из самых сокровенных глубин зияющего склепа до меня донесся этот голос.

И вот что он произнес:

— ГЛУПЕЦ! УОРРЕН МЕРТВ!

Больше интерпретаций на https://vk.com/public217080597

_______________________________________
#всклепе #ai #playground #нейросны #лавкрафт #искуственныйинтеллект #нейросеть

Не говоря уже о тех малоприятных ощущениях, которые испытывал Берч, стоя по колено в гробу, он теперь уже не мог так просто, как раньше, добраться до отверстия. Ухватившись за края последнего, он попытался подтянуться, но в этот самый миг почувствовал совершенно необъяснимую помеху — казалось, кто-то тянет его вниз за лодыжки.

Впервые за эту ночь Берч испытал чувство страха; он напрягал все свои силы, но никак не мог освободиться от чьей-то цепкой безжалостной хватки.

Внезапно чудовищная боль пронзила его икры, но и тут неистребимый материализм гробовщика услужливо подсказал ему спасительную мысль о щепках, отставших гвоздях и прочих атрибутах расползающегося по швам деревянного ящика. Возможно, бедняга сильно кричал. Во всяком случае, он брыкался, извивался и корчился, делая это почти автоматически, в полуобморочном состоянии.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Берч протиснулся наконец в щель и, глухо шлепнувшись на сырую землю, пополз прочь от склепа. Он, видимо, совсем не мог идти, и проглянувшая сквозь тучи луна озарила плачевное зрелище — человека с истекающими кровью лодыжками, который ползком передвигался в сторону кладбищенской сторожки, судорожно загребая руками могильную землю.

Он с трудом преодолевал сопротивление собственного тела, подчинявшегося ему с той самой сводящей с ума медлительностью, которая знакома всякому, кого преследовали кошмарные видения. На самом деле, конечно, его никто не преследовал, ибо, когда Армингтон, владелец сторожки, услышал, как кто-то скребется у входа, и отворил дверь, глазам его предстал один Берч, окровавленный, но живой.

Хозяин помог Берчу добраться до постели и тотчас же послал своего малолетнего сынишку за доктором Дэвисом...

В ту же ночь, оставив Берча в сторожке, доктор вооружился фонарем и направился в старый склеп. Луна освещала изувеченный фасад и валявшиеся на земле осколки кирпича, замок на тяжелой двери открылся легко и сразу.

Закаленный многолетней работой в анатомичках, Дэвис решительно вошел внутрь и огляделся, едва подавляя подступившую к горлу тошноту. Один раз он вскрикнул, а чуть погодя хрипло вздохнул, что прозвучало страшнее любого крика. Потом он пулей помчался в сторожку и в нарушение всех правил растормошил, растолкал, разбудил пациента и срывающимся шепотом обрушил на него поток фраз, повергших несчастного в состояние шока.

— Все-таки я оказался прав, Берч, — это был гроб Азефа! Я сразу узнал следы его зубов на ваших ногах, у него не хватало передних в верхнем ряду — о, ради Христа, никогда никому не показывайте своих ран! Тело почти не сохранилось, но это выражение лица — точнее того, что некогда было лицом!..

Вы же знаете, каким он становился зверем, когда дело доходило до мести, — помните, как он разорил старика Раймонда спустя тридцать лет после их тяжбы по поводу земли?… А как он раздавил щенка, огрызнувшегося на него год назад, в августе? Это был сущий дьявол, Берч, и я думаю, что такая чудовищная мстительность вполне могла победить время и смерть. Боже, какая адская злоба! Да, не хотел бы я стать ее мишенью… Но вы-то — зачем вы это сделали, Берч?! Он был негодяй, и я не виню вас за то, что вы подсунули ему негодный гроб, но — черт возьми! — на этот раз вы зашли слишком далеко! Иногда, конечно, можно и поскупиться, но вы же знали, каким коротышкой был старый Феннер. Мне до конца своих дней не забыть того, что я там увидел!

Вы, должно быть, сильно брыкались, Берч, потому что гроб Азефа лежал на полу. У него была раздавлена голова, и все вокруг находилось в страшном беспорядке. Я много чего повидал на своем веку, но там была одна вещь, которая выходит уже за все рамки. Око за око! Видит Бог, Берч, в конце концов вы получили по заслугам! Когда я увидел череп, меня едва не стошнило, но другое — другое было еще ужаснее!

Я имею в виду ноги — они были отрезаны точно по самые лодыжки, так, чтобы тело Азефа можно было втиснуть в гроб, предназначавшийся для Мэтью Феннера!

Больше интерпретаций на https://vk.com/public217080597

_______________________________________
#всклепе #ai #playground #нейросны #лавкрафт #искуственныйинтеллект #нейросеть

Глупец, я был, что так неистово стремился погрузиться в тайны, не предназначенные для человеческого рассудка. Глупцом или богом был мой единственный друг, который вел меня этим путем, а в конце испытал все ужасы, которые могли бы достаться и на мою долю.

Я припоминаю нашу первую встречу на железнодорожной станции, где этот человек оказался в центре внимания толпы пошлых зевак. Он лежал без сознания, судорога свела его тело, придав ему уродливую неподвижность. На мой взгляд ему было около сорока лет; на это указывали глубокие морщины на изнуренном, со впалыми щеками, но безукоризненно правильном и красивом лице да еще редкие нити седины в густых волнистых волосах и небольшой аккуратной бородке, которая прежде была, вероятно, иссиня-черной. Высокий божественной формы лоб был точно высечен из белоснежного мрамора. Внешность этого человека напомнила мне, скульптору по профессии, статую фавна, найденную в руинах храма античной Эллады и чудесным образом ожившую в наш удушливый век только для того, чтобы подчеркнуть холодную тяжесть напрасно прожитых лет.

И когда он открыл свои огромные, лихорадочно блестевшие черные глаза, я понял, что именно он способен стать единственным близким человеком для меня, у которого никогда не было друзей. Я знал, что именно такие глаза должны были видеть величие и ужасающую непостижимость царств, находящихся за пределами сознания и реальности; царств, которые я лелеял в своих грезах, но напрасно искал наяву.

Написано в марте 1922 года

Больше интерпретаций на https://vk.com/public217080597

_______________________________________
#гипнос #ai #playground #нейросны #лавкрафт #искуственныйинтеллект #нейросеть

- Коля, - донёсся молодой и звонкий голос матери, - сходи в подвал за книгой.

Десятилетний мальчуган с забавно вздёрнутым носиком и чёрными кудрями нехотя отложил сборник рассказов, который читал, и с ещё большей неохотой слез с кровати, чтобы спуститься по лестнице вниз.

На кухне его ждала мать. Тридцати с небольшим лет, миниатюрная женщина с крашенными в светлое волосами выглядела очень ухоженной, а потому казалась моложе своего возраста.

- Ма-ам, - заготовленно, но неуверенно запротестовал Коля.

- Ну что опять? – устало раздалось в ответ; впрочем, она уже знала, к чему ведёт сын.

И действительно, тот сказал:

- Внизу живут всякие.

- Нет там никого, - принялась убеждать мать. – Не выдумывай. Ведь ходил в подвал, и пока с тобой ничего не случилось.

- Мам, я чувствую: они внизу, - продолжал настаивать мальчишка.

- Николай, пожалуйста, прекрати фантазировать и принеси книгу рецептов. Между прочим, я просила тебя ещё минут десять назад.

- Да, но...

Она поняла: пора переходить к самому вескому доводу.

- Прошу, давай без «но», - произнесла строго. – У нас завтра праздник по случаю годовщины нашей с папой свадьбы. Я кручусь-верчусь, готовлю еду для гостей, а тебе сложно сходить за какой-то книжкой.

Коля открыл было рот, чтобы снова запротестовать, однако при взгляде на маму догадался: она не отступит, и ей правда была нужна злосчастная книга.

- Ты просто начитался ужастиков, - более мягко, чем минуту назад, проговорила мать. – По, Лавкрафт, Кинг, Сол... это писатели не для твоего возраста.

- Ма-ам, - обречённо протянул Коля.

- Ладно-ладно, читай на здоровье, если нравится. В конце концов, чтение полезно. Только принеси рецепты.

- Хорошо, - сдавшись, покорно произнёс парнишка.

Нога за ногу, он вышел на улицу, обогнул дачу и приблизился к старой, потёртой двери. Потрудившись – защёлка то ли заела, то ли приржавела после очередного дождя, - Коля потянул за металлическую ручку. Тёмный, трачённый пылью проход открылся под аккомпанемент душераздирающего скрипа; у мальчика мурашки поползли по спине.

Вдохнув поглубже для храбрости, он сделал первый шаг. Ступенька под ногами прогнулась, будто резиновая, и даже немного затрещала, отчего показалось: деревяшка сейчас проломится, и Коля улетит в глубокую яму. В никуда.

«И почему папа не повесит лампочку? – завертелась в голове беспокойная мысль. – При свете было бы не так страшно».

Коля ступил на следующую ступеньку, что сохранила воцарившееся молчание – не затрещала и не заскрипела. Тем не менее, отчего-то на душе сделалось тревожнее. Он медленно шагал дальше, снова и снова, будто погружался в огромный котёл с темнотой.

Паренёк обернулся, как бы прося подмоги у дневного света позади, но вьющаяся спиралями пыль скрадывала очертания самого прохода, не говоря уж о деревьях и прочих посадках.

Постояв минуту в нерешительности, Коля обдумал немало мыслей. Все они сводились к тому, что, во-первых, настоящие мужчины, к кому, несомненно, принадлежал и он, не боятся спускаться в пугающие дачные подземелья, тем более что бояться абсолютно нечего. А во-вторых, если стоять на одном месте, до книги он не доберётся никогда.

Он постарался разглядеть что-либо в подвале, но потерпел поражение. Просто надо верить, что через пять-шесть ступенек начинается компактное, знакомое и совершенно нестрашное помещение, ведь пугаться книжных полок и полок с вареньями разумной причины нет. Только на сей раз в игру вступило неразумное, подсознательное. Коля, в силу возраста, вряд ли задумывался о его существовании, вот только легче от этого не становилось.

«Ладно, пойду», - решился-таки он.

Нога аккуратно нащупала следующую ступеньку; спустя секунды вторая нога присоединилась к ней. Коля успел повторить это раза три, прежде чем внимание привлёк странный шум, - словно нечто здоровенное, пузатое и кошмарное выпускало весь воздух из массивных лёгких, а потом втягивало назад. Мальчик задрожал.

«Это фантазии, - увещевал он себя. – Фантазии, и не больше».

Кто-то огромный прекратил дышать.

«Кажется, помогло», - появилась мысль.

Коля спустился на ступеньку, на другую. Неожиданно из темноты вылетело нечто маленькое, юркое, чёрное – и прямиком на «путешественника». Он замахал руками, пригнулся, прикрыл лицо. Противный писк врезался в уши и столь же внезапно, как возник, исчез.

«Летучая мышь, - проскользнула в сознание догадка. – Или?..»

Тут живое воображение ребёнка принялось рисовать картины, каждая новой ужаснее.

- Нет, - заговорил Коля вслух. – Мышь. Я видел обычную летучую мышь. Чего её пугаться? Залетела случайно, а теперь сама струсила, когда я принялся шуметь.

Что ж, помогло, хоть и не слишком.

Чуть ли не приставным шагом он преодолел последние ступеньки и развернулся в поисках лампочки: она висела где-то рядом. Найти бы... Пальцы ощупывали густую, точно бы приобретшую материальность темень, не находя шнурка, зажигающего свет. Кто-то шевельнулся в противоположном углу подвала. Коля затаил дыхание и замер. Движение не повторилось.

Прерывисто дыша, он продолжил исследовать полку. Рука наткнулась на нечто стеклянное и – бр-р! – покрытое паутиной. Он немедленно отдёрнул пятерню и вытер о штанину. Выяснилось, что Коля ошибся, - на полке с этой стороны находились варенья; книги же лежали у той стены.

Точно балансируя на канате, он предельно осторожно продвигался вдоль входа, держа руки перед собой. Вот они коснулись дерева полки, и можно было перевести дух. В прошлый раз, когда ходил за книгой рецептов, Коля поставил её слева, вплотную к стене, чтобы не пришлось идти вглубь подвала.

Пока он нашаривал нужный талмуд, глаза непроизвольно посмотрели в нутро матово-чёрного помещения, покрытого пыльной серебряной присыпкой. Лучик света ворвался снаружи сюда, и в тот же миг пальцы нащупали том. Собрание рецептов почудилось более древним и шершавым, чем раньше, что на мгновение удивило Колю. Но поразмыслить он не успел: вместе с прорвавшим глубокую тьму солнечным лучом открылись и закрылись у дальней стенки громадные ярко-красные дужки без зрачков.

Видение или отсвет, или иная вещь, однако она привела мальчика в невыразимый трепет. Коля схватил книгу, прижал к себе и вылетел прочь быстрее пули, пущенной автоматом Калашникова. Выскочив из подвала, он дрожащей рукой поспешно захлопнул дверь, вернул на место задвижку и понёсся в дом.

Мамы не было на кухне – наверное, отлучилась по делам. Оставив книжку на столе, рядом с приготовленными для салатов овощами, Коля, ни секунды не раздумывая, взбежал по ступенькам на второй этаж. Порывисто закрыв люк, парнишка бросился на кровать и полежал, приходя в себя. Может, улепётывая со всех ног, он и поступил как трус; а если бы в школе узнали, то начали бы над ним подшучивать. И всё же лучше так, чем испытывать на себе дыхание жуткой неизвестности ненавистного подвала!..

Через минуту-другую, возвращая к реальности, снизу раздались привычные шаги мамы: наверняка она зашла на кухню и обнаружила на столе книгу. Конечно, не удивилась, что Коля наверху, потому что сын любил проводить время на втором этаже.

Чувство страха постепенно отступало. Как вдруг послышался голос мамы, и в его звучании пареньку померещилось чужие, невероятно загадочные интонации:

- А это что такое? – удивилась мама непонятно чему. И позвала: - Ко-оль.

Против воли, предчувствуя недоброе, он неторопливо отворил люк и спустился по лестнице. Медленно прошёл на кухню.

Мама стояла растерянная и недоумевающая.

- Коль, ты что принёс? – поинтересовалась она, протягивая толстую книгу.

При взгляде на причудливую обложку, парнишке тотчас вспомнилась пара прочитанных рассказов из сборника. Коля готов был поклясться, что обложка сделана из кожи. Из натуральной кожи! А присмотревшись, он разглядел полустёртое слово, написанное крупными буквами на неведомом языке: «NECRONOMICON».

Среди раздумья стылых плит
Твоя душа себя узрит, -
Никто не внидет в сумрак ложа,
Твой сокровенный час тревожа.

(Эдгар По)

- Эй, Вард, куда собрался? – На лице Рэя, живущего в загородном доме по соседству, было написано привычное выражение всегдашней радости.

- Да надо кое-куда… по делам… - ушёл от ответа Вард.

- Кое-куда? Что-то ты темнишь.

Вард пожал плечами, закрыл прочную деревянную дверь на замок, убрал связку ключей в карман и закинул на плечо кожаную сумку. Спустившись по лестнице, чутко отзывавшейся на каждый его шаг, но, впрочем, не донимавшей скрипом, Вард прошёл мимо Рэя, на всякий случай кивнул ему, подводя таким образом черту под разговором, и направился по дороге, прочь от участков. Рэй посмотрел ему вслед, тоже пожал плечами, но, понятное дело, с другими чувствами, и, забыв о минутной встрече, вернулся к оставленному делу – покраске забора зелёной краской. Его угловатые, ввиду неправильной комплекции, движения вызывали смесь сочувствия и добродушной улыбки…

Дорога, по которой шёл высокий мрачный Вард, вела к старому парому. Поросший мхом и уставленный деревьями, он пользовался небольшой популярностью и малым авторитетом, однако всё же периодически находились те, кому хотелось променять спокойную жизнь в посёлке на два-три заметно более подвижных дня в городе. Но Варда манил не город.

Паромщик только-только причалил, когда Вард приблизился к крутому скользкому берегу. Стояла меланхоличная, серовато-приглушённая осень. Немного недовольный тем, что придётся плыть вновь, паромщик, тем не менее, промолчал, принимая от Варда плату. Оно и понятно: если станешь демонстрировать свои чувства каждому встречному, можешь вообще лишиться денег; а к работе паромщик привык – просто, кроме неё, он ничем не владел.

Монеты упали в карман, паром «оттолкнулся» от берега, сыпля землю и камни, и заскользил по тёмной водной глади к противоположной стороне.

- Куда путь держим, уважаемый? – чтобы развеять молчание – обыкновенную спутницу своей профессии, поинтересовался паромщик.

Вард помолчал; оглянулся назад, на удаляющиеся участки, спрятанные лесом, запахнулся, почувствовав нежданный порыв ветра.

- Вам тоже интересно? – наконец отозвался он.

Паромщик, уже успевший отвернуться, неопределённо хмыкнул.

- Не то чтобы… А как ещё прикажете бороться со скукой? Вот вы чем занимаетесь?

- Трачу время впустую, - с совершенно серьёзным лицом и абсолютно правдиво ответил Вард.

Паромщик рассмеялся.

- А мы, оказывается, с вами очень похожи! И я, можно сказать, безделицей страдаю.

Вард кивнул, хотя паромщик этого и не видел.

- Наверное, мы занимаемся не тем, чем нужно, - предположил он.

- Возможно. Или такова наша судьба… - поддержал беседу паромщик.

- Возможно… - не стал спорить Вард.

- А почему я вас раньше не видел?

- Мне думается, просто не обращали внимания: я раза два-три пользовался вашими услугами. Вероятно, затерялся среди прочих людей.

- Вероятно…

На этом интерес паромщика иссяк, и дальнейший путь прошёл в молчании.

Причалив, паром вздрогнул, точно испуганное животное, и выпустил на волю Варда. Кратко попрощавшись с собеседником, он сошёл на склон, поросший пожухлой травой поздней осени. Теперь его путь лежал в «Зажаренного хряка», самый большой бар в городе.

Внутри «Хряка», как всегда, было не протолкнуться. Ароматы табака смешивались с запахом пива, покруживая голову. Вард с порога оглядел заведение и решил подойти к бармену.

- Здравствуйте, - произнёс он, - не подскажете ли одну вещь, любезный?

И он, достав пару монет, положил их на стойку. Деньги тут же исчезли в мощной руке бармена.

- С удовольствием, - откликнулся тот. – А что именно?

- Когда и какой именно корабль отходит в самое ближайшее время?

- Секунду.

Бармен опёрся ручищами о стойку, выглянул из-за плеча Варда и пробасил на всё заведение:

- Эй, Билли, это к тебе!

На его окрик повернулся седоватый, несколько неряшливо одетый человек с округлым пузом и отдающими сединой волосами.

- А? – неохотно гаркнул он, отрываясь от полной кружки пива. – Что ты там говоришь, Джим?

- Побеседуй с человеком.

Вместе с этим бармен более ничего не сказал, да, судя по всему, того и не требовалось.

Вард поблагодарил и, минуя подвыпивших посетителей, подошёл к столику Билла.

- Доброго дня, - поздоровался он.

- Приветствую. – Билл театрально отдал честь и продолжил: - Буду краток: куда? Зачем? Сколько?

Вард на мгновение замешкался, но потом совладал с волнением.

- В открытое море, - проговорил он, чуть понизив голос. – Зачем – объяснить не могу.

- Если это связано с контрабандой или чем подобным… - перебил капитан, но Вард поспешил заверить его, что ни о чём противозаконном речи не идёт.

- Я… учёный, - сказал он. – И провожу эксперимент. Но финальная часть должна завершиться в море, иначе никак. Что касается оплаты – вот.

Вард выложил на стол почти всю наличность, что прихватил с собой, оставив лишь полдесятка монет на обратную дорогу.

«Если она случится», - пронеслась неприятная, но неизбежная мысль.

Билл тем временем подсчитал сумму, лежащую на столешнице, довольно хрюкнул и смёл монеты в широкий карман прямо со стола.

- Готов сейчас плыть? – прикончив пиво, осведомился он.

- Это было бы замечательно, - сдерживая рвущуюся наружу радость, ответствовал Вард.

- Тогда пойдём.

Они вышли на улицу, вдохнули влажный осенний воздух и зашагали к докам; те располагались неподалёку.

- Парень, а поподробнее не расскажешь, что за эксперимент? – заговорил по дороге Билл.

- Да пока… нечего рассказывать, - ушёл от однозначного ответа Вард. – На месте всё увидите. Если получится.

- Темнишь. – И капитан выразительно глянул на Варда.

- Да нет.

- Нет, темнишь. Впрочем, ты заплатил, я плату принял, и слово брать назад не собираюсь. Отвезу тебя в море, чтобы ты занялся свои научными изысканиями или чем там… Дело в другом: очень уж ты скованно держишься, даже для учёного. Я всяких перевидал, и, откровенно признаться, ты самый загадочный тип из тех, кого мне приходилось встречать.

Билл подождал, однако Вард ничего не ответил. Тогда, достав из нагрудного кармана трубку, капитан закурил.

Через некоторое время впереди показались мрачные и пустынные, тёмно-серые на фоне надвигающегося вечера доки. Корабли разных формы и назначения встретили пешеходов молчаливым приветствием, покачивая резными носами на бьющихся о пристань волнах.

- Наш – вон тот, - указал Билл.

Средних размеров корабль с именем «Оседлавший ночь» находился в самом дальнем углу доков. Подойдя к нему, Билл спустил трап, поднялся на палубу, проследил, чтобы и пассажир успешно взошёл, и трап убрал.

- Подожди, скоро отчаливаем, - оповестил капитан, занимаясь приготовлениями перед отплытием.

В ожидании, Вард сел на палубу и, стараясь не обращать внимания на раскачивающееся под «командами» капитана судно, снял с плеча сумку. Осторожно оглянувшись, открыл её, достал толстый фолиант и, положив на колени, распахнул на странице с закладкой. Перечитал про себя выученный наизусть текст, закрыл книгу, мысленно повторил прочитанное и, довольно кивнув (опасаться того, что книга потеряется, не надо!), вернул толстый том обратно. Как раз вовремя: в ту же секунду раздался оклик капитана «Отплываем!».

- Хорошо! – громко бросил Вард, поднимаясь на ноги и подходя к Биллу.

Они стояли у штурвала: Билл – за рулевым колесом, Вард – поблизости. То покато скользя, то плавно поднимаясь и мягко шлёпаясь на воду, «Оседлавший ночь» отправлялся в сгущавшийся над морем мрак. Зажигались звёзды.

- И что, парень, - не отрываясь от управления судном, заговорил капитан, - я так-таки больше ни слова из тебя не вытяну?

- Насчёт эксперимента? – уточнил Вард.

- Угу.

- Скоро увидите… надеюсь.

Заинтригованный, Билл тяжко вздохнул.

- Ла-адно. Далеко хоть править?

- Пока пристань не скроется из виду.

Билл выразил понимание кивком и вдруг решил внести ясность:

- А ты нормальный вообще? Держишься скованно, ведёшь себя странно, отмалчиваешься… Что у тебя в сумке, если не секрет?

- Не секрет, - эхом откликнулся Вард. – Книга.

- Какая?

- Толстая. И старая.

- Ну что ж… понятно.

Билл снова вздохнул и больше вопросов не задавал.

…«Оседлавший» добрался до нужного места под покровом холодной ночи – холодной даже для нынешнего времени года. Вард счёл это своеобразным знаком, о чём, однако же, капитану не сообщил. Вместо этого он обронил: «Здесь» - и двинулся к борту.

- Эй, парень, осторожнее! Не вывались, - предупредил Билл.

Вард крикнул что-то неразборчивое и, с трудом дождавшись, когда корабль замедлит ход, прислонился к мачте, и вновь извлёк из сумки талмуд. Корабль тряхнуло, и Вард чуть не уронил обитую кожей книгу в солёную воду. Он выругался, а капитан, сочтя, что у пассажира возникли проблемы, застопорил штурвал и направился к Варду.

- Всё в поря… - подходя, начал он – но слова застряли у капитана в горле.

Вард стоял, опираясь спиной на мачту, его одежды трепал внезапно налетевший, всё усиливающийся ветер. Сбоку корабля же, увеличиваясь в размерах, поднималась к небу водяная воронка, казавшаяся в ночи чёрной. Свет далёких звёзд играл на гигантской трубе из воды, усиливая ощущение чего-то фантастического, даже фантасмагорического, непредставляемого. А Вард, ни капли не боясь и не глядя на разворачивающееся действо, читал что-то по открытой книге, то ли ломая глаза, то ли произнося заученный назубок текст.

- Чёрт подери! Что здесь творится?! – в страхе выпершил Билл, отступая спиной назад.

Вард никак не отреагировал – лишь продолжал произносить таинственные, пугающие своей непонятностью слова. Его речь уже начала теряться на фоне шипения трубки из воды, которая прекратила расти и теперь увеличивалась вширь. Послышался неясный гул, стремительно нараставший, теребящий сознание, давящий на уши. Голос Варда вознёсся, усилился и, врезавшись в морскую какофонию, соединился с ней.

Капитан, споткнувшись о канат, рухнул на палубу. В тот же момент корабль тряхнуло, и колоссальная водяная труба разлетелась в стороны мириадами брызг, оказавшись вовсе не трубой. Теперь на месте тоннеля возвышалась кошмарная, непредставимая фигура: растекающаяся по пространству, цвета мокрой сажи, с десятками щупалец, словно бы в хаотичном порядке прикрученных к телу, жуткой пастью и горящими адским огнём глазами.

Капитан Билл, лёжа на палубе, истово крестился, когда одно из щупалец выстрелило и, обхватив человека за лодыжку, повлекло к себе. Капитан заорал, цепляясь руками за палубу, за канат, и, не в силах сопротивляться чудовищу, в итоге лишь царапал палубу ногтями, ломал ногти в кровь.

Замолчавший было Вард прокричал новое, короткое заклинание:

- Ктулху схатн!

И ужасающая многометровая фигура тотчас оглушительно заревела; её щупальца взвились к небу, на которое успели набежать облака, а бездонная глотка продолжала открываться и закрываться, рождая в свете полной луны повергающие в шок картины.

Капитан на четвереньках юркнул за мачту и засел там, прижав ноги к животу, обхватив колени руками и дрожа всем телом.

Он не видел, как Вард, неспешно убрав «Некрономикон» в сумку, подошёл ближе к древнему богу и, говоря слова очередного заклятия, заставил Ктулху успокоиться. Не стал насмерть перепуганный капитан и свидетелем того, как изо лба чудища, из самого его центра, ударил красноватый луч и, пробив мрачный воздух, вонзился в лоб самого Варда.

А потом всё закончилось…

…Рука отложила ручку, положила последнюю страницу в общую стопку, погасила лампу. Затем писатель встал и, расправив затёкшие плечи, покинул рабочий кабинет.

Тишина сопровождала Варда всюду, темнота скрывала его силуэт и тайну, и само имя. Потому что звали его вовсе не Вард.

В напоённой безмолвием комнате, на простом деревянном столе, лежал только что законченный текст. Такое нельзя придумать – такое можно только увидеть, не правда ли?

Рассказ назывался «Зов Ктулху».

(Декабрь 2014 года)

[Рассказ стал лауреатом конкурса им. Вячеслава Первушина и опубликован на бумаге в сборнике "47 отголосков тьмы" вместе с тремя другими моими рассказами.]

Несколько работ с конкурса "Нарисуй своего Древнего", который недавно закончился в группе ВК магазинов настольных игр Hobby Games.
Конкурс был приурочен к дню рождения Г. Лавкрафта (20 августа). Задача -- нарисовать любого "монстра" из лавкрафтовской вселенной с хэштегом #ПриветИзАркхэма

Победители получили наборы карточного "Ужаса Аркхэма", колодостроительной кооперативной игры про древние тайны, ужасающий созданий и отчаянную борьбу с ними отважных людей.

Нарисованный ручкой Ктулху от Кирилла Барышева.

Ньярлатотепчик от Ивана Портных.

Гончие Тиндалоса от Екатерины Ляшенко

Старец в цилиндре от Татьяны Новокшоновой

Зачатие близнецов, детей Йог-Сотота и земной женщины от Галины Фатеевой.

Глубоководный от Андрея Напалова

Ми-го от Аркадия Фатеева.

Крик от Асеми Каэлум.

Классического вида Ктулху от Павла Устюхина.

Лавкрафт от Натальи Мельник