Прочитал тут на днях пост, как бабушке, проживающей в бочке неравнодушные граждане собрали денег и купили квартиру. На волне, так сказать, хочу рассказать еще одну историю.
Эти люди – русские по национальности, бежавшие от гражданской войны и притеснений в Таджикистане. Врачи, экономисты, сейсмологи, инженеры-гидростроители, летчики гражданской авиации, ученые из знаменитой таджикской астрофизической лаборатории, возводившие Рогунскую ГЭС.
Бежали сломя голову, бросая или продавая за бесценок шикарные, как теперь о них вспоминают беженцы, квартиры. Но тогда было не до них: спасали детей. "В Душанбе мы три месяца жили, словно в блокаде: нас со всех сторон окружили боевики, во дворе "катюша" стояла. Связи с внешним миром не было: никто не мог уехать, письма не доходили",— у пенсионерки Ирины Воробьевой проступают слезы. "Мой муж участвовал в афганской войне, поэтому, когда начались военные действия в Таджикистане, мы сразу же решили уехать,— вспоминает ее соседка Ольга Васильева, бежавшая с семьей в 1992 году.— Мы боялись уезжать в никуда, но было страшно за детей: в них бросали камни и кричали: "Езжай на своя Россия!". Наталия Зайцева в том же 1992-м спасала сына: "Когда в Таджикистане началась война, я сразу стала думать, как мне вывезти сына. У нас два клана между собой воевали. А у меня сын только школу окончил — его в любой момент могли призвать в армию и отправить на войну".
Помогала устроить переезд в Борисоглебск переселенческая организация "ХОКО". "ХОКО" — это художественно-оформительское кооперативное объединение, которое действовало с конца 1980-х в Душанбе. Руководил им дизайнер Анатолий Балашов, а в штате числилось 50 человек. Первоначально "ХОКО" хотела вывезти членов семей объединения. Но где один член семьи, там еще с десяток знакомых и друзей. Поэтому со временем объединение художников переквалифицировалось в своего рода миграционную службу. За 20 лет "ХОКО" помогла более чем 10 тысячам переселенцев: им выправляли проездные документы, принимали на хранение личные вещи, чтобы их не растащили мародеры, давали крышу над головой — переждать бомбежку.
Место для массового переезда соотечественников искали в 12 регионах. Остановились на маленьком городе Борисоглебске в Воронежской области, во-первых, потому что здесь приятный климат, а во-вторых, местные власти с воодушевлением согласились принять переселенцев. Придумали, казалось бы, отличную схему: власти выделяют под строительство землю, люди сами строят для себя дома, а инфраструктурой делятся с городом. Таким образом, в Борисоглебске должен был появиться целый район.
В Борисоглебске беженцы расселялись как попало: кто мог, снимал квартиру, остальным давали место в общежитиях или даже банях. Где раньше была коммунально-эксплуатационная часть, на ул. Терешковой, 20, открыли пункт приема и обустройства вынужденных переселенцев. У большинства в паспортах в графе "прописка" до сих пор значится именно этот адрес, хотя многие здесь никогда не жили.
Когда мест в общежитиях уже не осталось, "ХОКО" совместно с ФМС закупили временные домики и организовали на окраине города поселок на 186 семей. Назвали его центром временного размещения (ЦВР), разделили на семь кварталов, а домам присвоили номера. СОДы (садово-огородные домики.— "О") привозили из Нижнего Новгорода. "Мы их здесь сами собирали. Даже мои спиногрызы, 11, 9 и 4 лет, помогали носить стройматериалы",— вспоминает Сергей Карпунин, который приехал сюда с женой и тремя детьми одним из первых.
Эти алюминиевые ангары предназначались для хранения садового инвентаря, куда можно что-то положить и долго не вспоминать об этом. И вот на протяжении почти 30 лет эти продолговатые бочкообразные сооружения служат домом для всеми позабытой группы беженцев.
Первое время жили, как говорится, надеждой в светлое будущее. "Когда я приехала в Россию, от радости ложилась на землю и целовала ее: "Господи, спасибо, я наконец в России",— Елизавета Портнова не может сдержать слез.
Обязательное условие участия в программе — нужно работать в переселенческой организации. 25 процентов заработка, как утверждают местные жители, шли в счет строящегося жилья. Многих переселенцев "ХОКО" обеспечивала работой. Сейчас предприятий ХОКО практически не осталось, не стало и работы. Вместо вожделенных коттеджей — либо стены будущего дома, либо фундамент, а где-то успели вырыть только котлован. Когда совсем перестали платить деньги, мужчины поехали на заработки в Москву. Позже вслед за ними стали уезжать и женщины. "У меня двое сыновей устроились дальнобойщиками,— говорит Ольга Васильева.— Мотаются по всей стране. В Москве снимают квартиру, но спят в машине — все время в разъездах. Им бы пора уже обзаводиться семьями (старшему — 36, младшему — 31), да только куда жен приводить? В "бочку", что ли?"
"Раньше у нас здесь все цвело и пахло: сажали огороды, цветы, деревья, устраивали палисадники",— вспоминает былое благолепие Ольга Васильева. И с горечью добавляет: "А сейчас все бурьяном заросло". Сегодня поддерживают уже разваливавшиеся домики, как могут. Наталия Зайцева сделала себе подарок на 60-летие: собрала по соседям старые обои и сделала ремонт в двух комнатах. Теперь у нее "гостиная", словно сшитое из разных лоскутков одеяло.
Так и живут: плачут и улыбаются, улыбаются и плачут. Зимой стены в домиках промерзают, а летом жара, как в сауне. Когда бьют сильные морозы, температура внутри поднимается не выше 12-14 градусов. Спасают масляные обогреватели, но нужно экономить на электричестве — зимой за него платят по 4-5 тысяч в месяц. Из-за экономии воду включают на два с половиной часа в день. А этой зимой, когда ударили морозы, насос на водокачке замерз: за водой пришлось ходить на речку. Благо, время было предвыборное: обратились к одному из местных депутатов, он выделил машину.
Сейчас в поселке осталась 31 семья: потеряв или не получив статус вынужденных переселенцев, они не могут рассчитывать на помощь государства. Есть еще те, кто продолжает жить в городе на съемной квартире или в общежитии. Остальные, кто мог, уехали, другие, не надеясь на господдержку, взяли кредиты в банках, купили квартиру или своими руками достроили незавершенку. Но это по плечу не всем. "Когда я уезжала, мне говорили: "Приедешь, возьмешь ссуду в банке, купишь квартиру". Я пришла в банк, а мне говорят: "Дайте нам залог, поручителей"",— кредит Елизавете Портновой с зарплатой в 12000 рублей так и не дали.
Между тем по закону каждый вынужденный переселенец должен получить жилищный сертификат. Но давали его только тем, у кого сохранился статус вынужденного переселенца. У каждой из семей своя история, почему не был получен или был утерян статус. "В 1999 году младшего сына забрали в армию. Мы переживали, что его отправят в Чечню, так и случилось. Когда кинулись продлевать статус — было уже поздно. Так мы этот статус и потеряли. Слава богу, сын вернулся живой",— и радуется, и горюет Ольга Васильева. "Приехали, подали документы на статус,— вспоминают Лариса и Борис Астаховы.— Нам сказали, что нашей жизни в Таджикистане никто не угрожал, и отказали. Даже статуса обычного, не вынужденного, беженца не дали".
Нагляднее всего специфику работы государственной машины с переселенцами видно на примере семьи Олеси Кузиной. Самой Олесе, ее брату и маме, в статусе отказали, потому что приехали слишком рано — в 1990-м, до начала военных действий в Таджикистане. Бабушке с дедушкой, приехавшим, "когда надо", в 1992-м, отказали, потому что обратились лишь спустя год — слишком поздно.
За 20 лет в поселке побывало несметное количество комиссий и журналистов. "Мы обращались в миграционные службы в Воронеж, в Москву, писали депутатам, губернатору, даже Путину,— говорит Ольга Васильева.— После каждого письма к нам приезжала комиссия. В 2006 году была ПАСЕ. Нам перед ее приездом выдали краску и заставили покрасить наши "ангары". Они приехали, поохали: "Да, ужасные условия" и пообещали, что каждая страна из ПАСЕ построит по три дома. Они уехали, на этом все закончилось".
