К концу зимы 1985 года в Афганистане я отслужил ровно год и был начальником штаба 3-го батальона 357-го гвардейского парашютно-десантного полка 103-й воздушно-десантной дивизии.
Именно тогда впервые расположение нашего батальона «духи» обстреляли ракетами.
Мы тогда не слишком серьёзно к этому происшествию отнеслись – ну обстреляли… Но на следующий день «духи» накрыли нашу заставу уже во время дневного затишья.
У нас на дувалах были башенки. Между ними часовой и ходит. Тут прилетает снаряд и попадает в одну из башенок. А часовой-то только-только из неё вышел! В башенке стоял АГС-17 (автоматический станковый гранатомёт). Это, по сути, просто небольшой кусок железа.
Так вот этот гранатомёт после попадания в башенку восстановлению не подлежал. Мы ахнули – а если часовой находился бы внутри?..
Вот тогда-то мы и поняли, откуда прилетают снаряды, и какие они примерно. И главное, что мы поняли: чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности мы больше уже не сможем. С нас как будто кожу содрали!
Вот на этом напряжённом фоне двое наших бойцов решили пошутить. Пошутили, прямо скажем, неудачно. Дело в том, что за доли секунды до взрыва слышится своеобразный свист. Вот они и свистнули. Ну как артисты, очень похоже. Сначала все попадали, а потом… им самим свистнули в ухо!
По расположению батальона мы теперь начали передвигаться с учётом того, откуда эти снаряды прилетали, – вот за этим дувалом не должно зацепить… и так далее. Это очень отвлекало от текущих задач и давило на психику.
При нападении на расположение одна часть бойцов должна была находиться в машинах, другая – в окопах. Командование батальона – в штабе. Но теперь мы тоже вырыли окоп, устроили в нём блиндаж, усилили перекрытия. Однако жить в постоянном напряжении невозможно.
Мы доложили о ситуации с обстрелами командиру 103-й дивизии, генералу Олегу Васильевичу Ярыгину. Комдив сказал просто: «Вот такая альтернатива: либо находите установку и получаете звание Героя Советского Союза, либо идёте под трибунал». И он не шутил. Мы ведь в Афгане вроде как защищали апрельскую революцию. Шёл февраль 1985 года, и тут в подбрюшье Кабула появляется реактивная установка, которая в течение четырёх секунд выпускает двенадцать снарядов, каждый из которых при удачном попадании может таких дел натворить!..
Все хорошо понимали, что не мы для «духов» – главная цель. Конечно же, для них важно было накрыть аэродром или же сам Кабул. А ещё лучше – какую-нибудь демонстрацию в годовщину апрельской революции. Легко было сосчитать: с февраля до апреля у нас оставался всего-то один месяц. Тут ещё и комдив «вдохновил»! Стали срочно собирать с застав бойцов и готовить их к выполнению задачи по поиску установки.
На заставах, расстояние между которыми километров пять, служба была организована так – треть в карауле, треть отдыхает, а треть всегда находится в засадах вокруг. Именно наши засады между заставами позволяли серьёзно затруднять передвижение «духов». Я эту боевую треть с каждой заставы снял и создал сводный отряд.
Изначально в нём было человек сто–сто десять. И вот эту сотню за две недели мы исшкурили, измызгали и истренеровали так, что – мама не горюй!..
Дело осложнялось тем, что служба на заставах обычно была относительно спокойной. Утром встал, покушал, пошёл на пост, в «ленточку» (колонна машин. – Ред.) или на занятия. Поэтому бойцы были хоть и накаченные, но немного вальяжные. Боевой рейдовой работы, как у боевых батальонов, которые постоянно ходили на войну, на заставах не было.
Те-то бойцы были поджарые, сухие, жилистые и, что самое главное, привычные к такой работе. Поэтому я стремился за время тренировок перевести своих бойцов в новый режим и подготовить их к тяжёлому рейду в горы.
Недалеко от нас была небольшая горушечка высотой метров двести. Вот её, родимую, все бойцы и штурмовали с полной выкладкой по десять раз на дню. После каждого подъёма – стрельба. Ставлю, например, задачу миномётчикам: «На горке ваша огневая позиция, время ограничено». И они с минами, с плитами от миномётов лезут в эту гору.
А пока они туда лезут, я уже даю им цель. Если в нужное время мина туда не прилетает – незачёт, вниз, и всё начинаем с начала… Первое время и близко от указанных целей мины не падали, и по времени люди не укладывались. В конце нашей подготовки они уже перекрывали эти нормативы.
Бойцы сами переставали пить и есть лишнее. И это не от самоограничений или понимания сложности задачи. Просто от запредельных нагрузок ничего в рот не лезло.
Выдержали такую подготовку не все – обратно на заставы я отправил пятьдесят человек. Кто физически не тянул, кто – морально. Но были и такие, кого я просто вынужден был взять, хотя они и не проходили все занятия. Это врач, авианаводчики, сапёры.
Всего в отряде под моим командованием, который вышел на поиск установки, было семьдесят семь человек.
Сам я физически был подготовлен хорошо. Физподготовка – это культ офицеров ВДВ и культ в квадрате – в разведподразделениях. Ведь у нас не принято показывать что-то на пальцах и говорить: «Делай, как я сказал». Можно только сказать: «Делай, как я».
Параллельно с занятиями мы прокручивали ситуацию и пытались определить, где именно находится установка. Знали всех местных «бабаёв» – всех бандитов, которые воевали вроде бы за нас.
Был у нас рядом отряд такого Маланга. Как-то зажали его в горах. С одной стороны у него – конкуренты по бандитским делам, с другой – наши войска. То есть пропадать ему в любом случае. И тогда он решил сдаться советским. Ему тут же форму выдали, звание и погоны капитана, оружие. Так он стал командиром афганской армии. Сидит рядом с нами в кишлаке, следит за нами, стучит «духам» на нас. Но мы-то это прекрасно понимали.
Как знали и то, что можно верить только тому, что он докладывает нам про тех «духов», с которыми сам враждует.
Наша разведка не спала ни днём, ни ночью – засекала трассы и определяла направление, откуда прилетали снаряды. Хотя наблюдение вели все. С момента пуска и обнаружения снаряда до взрыва проходило пять секунд. За эти мгновения наблюдатель успевал дать команду – все забивались в укрытия, и снаряд при взрыве уже никого не находил.
Невольно вспоминаются слова из известной песни: «Свистят они, как пули, у виска, мгновения, мгновения, мгновения…». Здесь это было и в прямом, и в переносном смысле.
И вот весь комплекс мероприятий по защите от обстрела дал свои результаты – ни раненых, ни убитых у нас не было. Хотя не обошлось и без везения, в том числе и для меня лично, вроде как с той лихорадкой и банкой-спасительницей.
На войне побеждает не тот, кто противника перестреляет. Побеждает тот, кто противника передумает, переработает и перетерпит. Кто не боится черновой, грязной, нудной каждодневной работы и её выполняет, не расслабляясь ни на секунду.
Параллельно мы получили данные аэрофотосъёмки. И в конце концов, по совокупности информации, определили район, где должна была находиться эта установка. Сложность была ещё в том, что установка оказалась, как выяснилось после её захвата, достаточно мобильной. Она разбиралась на блоки по два ствола и легко переносилась даже на спине.
Система подготовки у «духов» была такая. Весной, летом и осенью они базировались в горах и оттуда с нами воевали. Но зимой в горах долго не посидишь, и в холодное время они уходили на переподготовку в Пакистан. Там перевооружались. Их довольно толково готовили – я сам видел конспекты. Как раз вот такие отдохнувшие, укомплектованные и подготовленные «духи» и пришли с этой установкой. Пока что они к нам не спускались, а вели огонь издалека, пробовали новое оружие.
Самым опасным местом в нашем районе был Почехак. И там у них даже была тюрьма для наших пленных. И вот именно при обстреле из того района 3 октября 1983 года был убит начальник штаба нашего батальона майор Евгений Владимирович Дымов, на смену которому я должен был прийти.
Дело было так – приехал начальник штаба дивизии полковник Химич. «Духи» увидели какое-то шевеление и начали миномётный обстрел. Дымов прикрыл собой начальника штаба дивизии, принял на себя осколки и погиб.
Были времена, когда на эту заставу мы прорывались только с боем. «Духи» простреливали один из участков дороги, и проскочить на заставу можно было, только подавив огневые точки.
Вот именно в это место нам и нужно было попасть. Мы знали, что все тропы заминированы и простреливаются, что все перевалы прикрыты «духами» силой до взвода на каждом перевале.
О значимости нашей задачи говорит тот факт, что комдив организовал выход трёх или четырёх разведотрядов. Вне зоны нашей ответственности, но в интересующем нас секторе, они заваривают войну для отвлечения внимания. А мы тихо, на мягких лапах, выходим в район предполагаемого нахождения установки.
А выйти незаметно практически невозможно. Вокруг нас – царандой, кишлак, ХАД, да ещё и бандиты Маланга. Как только тронешься, сразу пойдут сигналы «духам». То золу они высыпают по ветру, то что-то поджигают, то какие-то фонари ставят. Вышли из положения мы так – послали к царандоевцам людей, нашли повод, чтобы они собрались вместе – вроде как праздновать что-то. Местных контрразведчиков пригласили к себе. А сами вышли ночью в противоположную сторону, по заминированным оврагам. Там были сделаны проходы между минами, но идти ночью нужно было точно след в след. Рассчитывать на успех операции мы могли только в том случае, если бы нам удалось не засветиться. Для «духов» мы просто растворились. Для страховки сделали круг по долине, разбились на три группы и по трём разным маршрутам двинулись в горы.
Только начали подниматься – тут у меня «сдыхает» сапёр. «Не могу идти, – говорит. – Почки болят». Я ему двинул в ухо, только шапка покатилась! Говорю: «Давай, чадо, снимай всё, что на тебе есть». Я взял автомат, один боец забрал его рюкзак. Я же – начальник штаба, поэтому рядом со мной всегда писарь. И он как раз за сапёром следом поднимался. С размаху он надел сапёру шапку и говорит: «Ещё раз уронишь – получишь уже в рыло». Жёстко это, конечно. Но выхода другого не было – из-за одного человека могли сотни пострадать. Я-то не мог его оставить ни одного, ни с таким же солдатом. Если оставлять – то должен быть при этом офицер. А у каждого из офицеров наверху, на перевале, расписана своя задача. То есть получается, что мы ещё ничего не сделали, а уже себя ослабляем.
Бойцам нечасто приходилось с сорока-пятьюдесятью килограммами за спиной ходить в гору. А шли мы ночью, да ещё – и по хребту. Это словно идти по перевёрнутой расчёске: справа – обрыв, слева – обрыв. Конечно, по тропе дойти можно было быстрее. Но именно там-то нас и поджидали. А на хребте всё-таки был шанс пройти незамеченными и не нарваться на мины.
За ночь успели подняться. Ветер дул на нас, и собаки нас не почуяли. Одна группа разведчиков спустились с хребта на перевал и обнаружила охранение «духов» – человек двадцать – в двух ДЗОТах (долговременная закрытая огневая точка.). «Духи» спали. Кого-то разведчики ножами зарезали, кого-то связали, заткнули рот и вытащили. И в это время стало светать.
За перевалом на небольшой горушке был «духовский» укрепрайон. Как только они нас заметили, то из ДШК (крупнокалиберный пулемет Дегтярева–Шпагина. – Ред.) по нам рубанули!.. Пленные «духи» стали разбегаться, пришлось их всех «положить». Сами мы забились по щелям… И начался бой.
Расстояние до «духов» было километра полтора-два. Они отовсюду нас достают – и из ДШК, и из безоткаток. Как раз тогда я первый и последний раз видел, как бойца бронежилет спас. Не знаю, что именно в него попало, но, когда бронежилет сняли, на спине у бойца был такой огромный синяк, что я его до сих пор помню! Не пробило бронежилет, хотя ДШК, по идее, должен был насквозь прошить всё.
Я вызвал огонь артиллерии ближайшей заставы. Артиллерия безоткатки «заткнула». Через полтора часа на позицию вышли и дивизионные «Грады» , которые тоже стали «духов» накрывать. Но «духи» хитрые, стали лезть под наш хребет и приближаться к нам. Мне огонь приходилось переводить всё ниже и ниже. И в конце концов залп-таки накрывает то место, где находился наш разведвзвод. Я чуть было не поседел, пока мне их командир, Ваня Лысевич, не доложил, что никого из них не зацепило, только осколками камней посекло. Но как он мне это докладывал, я до сих пор помню, – в очень крепких выражениях.
«Духи», укрываясь в складках местности, подходили всё ближе и ближе, пытаясь обойти и окружить нас справа и слева. Вот одна наша группа завязала бой, другая…
Бои злые, скоротечные… Сам я был в центре, наблюдал и управлял боем. Принимаю доклады, отдаю приказы. Но офицеры в группах опытные, да и бойцы были действительно очень хорошо подготовлены. Что-что, а в огневом контакте фору могли дать кому угодно!
«Духи» прочувствовали это на своей шкуре. Когда они подошли на нашу прицельную дальность, то моментально «сдулись», атакующий запал у них куда-то исчез. Забрали они убитых и откатились назад.
Наша задача состояла в том, чтобы из этого района «духи» не смогли вытащить по крайней мере тяжёлое оружие – безоткатки, ДШК, миномёты и, главное – установку!
Три группы я расположил подковой, и мы начали «духов» давить. Бой шёл в течение всего дня. Кроме артиллерии, мы навели на их позиции и авиацию. Но «духовские» ДШК накрыть огнём никак не удавалось, и они нашей разведке, которая залегла на перевале, не давали даже высунуться.
Когда начала работать авиация, два старших лейтенанта, Миронов и Сидоренко, со снайперскими винтовками спустились с высоты вниз, так что до «духов» осталось метров восемьсот. Залегли и дождались залпа ДШК.
Когда стреляют из такого крупнокалиберного пулемёта, сами пулемётчики даже шлемофон надевают – такой тут грохот стоит. Поэтому звук выстрела снайперской винтовки никто не услышал.
Дзынь – один «дух» отваливается от станка пулемёта. Другой подскакивает посмотреть, что происходит. Выстрел – и падает тоже… Тут остальные «духи» увидели, что у обоих дырки во лбу. Бросили ДШК и больше к нему не подходят.
После этого они поняли, что мы их огнём достаём. У «духов» началось какое-то шевеление, беготня. Видно было, что они начали уходить.
Ближе к вечеру наши группы скатились вниз, взяли основные огневые позиции и захлопнули «духам» выход. Среди убитых нашли главаря – Фаиза Мамата. Он в бою биноклем засветился. А наши разведчики вообще в это время были на их базе. Расположились в блиндаже в трофейных одеялах и спальниках – балдеют, греются.
Большую часть бойцов и командный пункт я оставил на хребте. Это высота примерно три тысячи метров. Наступила ночь, пошёл снег, стало ощутимо холодно. Огонь не развести – ведь мы не успели толком ничего проверить: не остался ли вблизи кто-то из «духов». А мы с ребятами на камнях, у меня спальника нет, только плащ-палатка. Но за предыдущий день все так вымотались, что я боялся только одного – как бы у меня бойцы не позасыпали и не позамёрзали!
А они, оказывается, затейники, вдобавок ко всему прочему сделали муляжи окопов и чучела из тубусов от снарядов безоткаток. Связали их крест-накрест, форму и чалму надели – получается «неспящий» часовой. Я в темноте на одно такое чучело почти наскочил – ну вылитый «дух» передо мной! Иду, всё внимание на него… Шевельнётся – пристрелю. Вдруг слышу, как зазвенела струна растяжки! Хотя в первую секунду срабатывает инстинкт самосохранения и хочется броситься на землю, но я замер…
Смотрю – мина чуть набок наклонилась… Видно, неплотно в лунке сидела… И так мне хреново сделалось! Кричу: «Крота» сюда!» («крот» – сапёр. ). А сам стою тихо-тихо. Мина-то была американская, без времени замедления. Когда на растяжку ставят гранату, тогда есть три с половиной секунды, чтобы что-то успеть сделать. А эта, зараза, взрывается сразу. Сапёр прибежал, чеку на место вставил – и всё нормально. Я ему: «Спасибо, браток, и прости, если что не так». А он: «Да ладно, проехали… Если бы вы мне тогда в ухо не дали, сам бы я вряд ли поднялся».
Даю команду: «Всем сидеть, до утра с места не сходить!» А сам думаю: «Мама рóдная, как это разведчики прошлой ночью умудрились именно по этим местам без подрывов пройти!..»
Утром на базе «духов» наши начали собирать трофеи. Трупов открытых нашли всего несколько, хотя окровавленных бинтов, разбросанных по всей базе, было полным-полно. По разведданным, «духов» в этом отряде было человек триста. Но сколько именно в момент нашего налёта находилось на базе, неизвестно. Может, часть ушла с нашими разведгруппами воевать, куда их комдив выманил.
Миномёты, ЗГУ, безоткатки, ДШК, снаряды – нашли всякого барахла немеряно! Карты в пластик закатаны, радиостанции, бинокли, фотографии девушек восточных, мыло душистое. Всё есть – а установки нет!..
Докладываю комдиву: отряд разгромлен, оружие захвачено, бойцы все живые! А он мне: «Ничего не знаю, ищи установку». Легко сказать – ищи! Ведь пропахать надо было территорию километра три в длину и полкилометра в ширину.
Начали мы искать. Но у «духов» складов-то никаких и не было! Всё их имущество было зарыто в землю и замаскировано камнями. Мы раскопали камни во всей округе. Так нашли схрон, а в нём – двенадцать реактивных снарядов. В другом находим ещё двадцать, в следующем – ещё что-то.
Искали мы пять дней. Всё есть, а самой установки нет! Наконец, привезли миноискатели, и через какое-то время мне докладывают: «Есть установка!».
Оказывается, «духи» секции от этой установки в могилы к своим убитым положили. Все детали в масле, по технологии упакованы. Начинаем секции собирать. Параллельно докладываю комбату. Он – мне: «Володя, тут идёт выставка трофеев, комдив выслал вертолёт». Проходит несколько минут, вертолёт – уже над нами, а мы… установку не можем назад разобрать! А целиком-то она в вертолёт не лезет!.. Уделались мы в этом масле, кое-как раскидали железки, забросили в вертолёт, и он улетел.
Утром приходит комбат – по тропке, не таясь, за двадцать минут. И говорит: «Володя, в отношении Героя – проблема. Когда начали командованию докладывать, кто захватил, как и что, стали данные собирать, то выяснилось, что у тебя за Афган нет ни одной боевой награды (к тому времени я был в Афгане уже год, а ничего не имел). Было бы хотя бы что-нибудь, могли бы дать. Да и никто к тому же не погиб, серьёзно не ранен у тебя… А, видимо, ещё лучше, если ты бы сам погиб, – тогда бы точно тебе Героя дали. А так… вроде не положено. Получишь орден Боевого Красного Знамени».
Вспомнил потом я нашего дивизионного кадровика, который меньше чем за год, не выходя из штаба, три ордена Красной Звезды получил!..
Думаю – ну и ладно, все целы. В то время мы так рассуждали: главная награда – это жизнь. Хотя, когда с товарищами встречаешься или за стол садишься, смотришь – а у кого-то целый «иконостас». Вроде на складе не отсиживался, за чужие спины не прятался… Однако никаких наград.
На следующий день нам дают команду спускаться вниз. В предгорье на броне меня встречает зампотех Лазаренко Виктор Павлович. Человек очень хороший, изумительный специалист. Смотрю – на нём лица нет. Спрашиваю: «Кого, чего?». Обычно так выглядит человек, когда кто-то погиб. Он отвечает: «Да нет, все живы. Просто комбата вызвали в дивизию за новой задачей для вас».
И мы, отдохнув всего-то шесть часов, опять начали круги по долине нарезать. Но перед этим поели мы плотно и немного выпили. На боевых никто у нас никогда ни капли в рот не брал. Но за возвращение выпивали, чего греха таить… А тут получается… вроде и вернулись, но через несколько часов снова надо идти. Поэтому выпили мы совсем по чуть-чуть, чисто символически. Но потом, когда мы уже в горы полезли, я эту несчастную рюмку долго проклинал, давала-таки она о себе знать.
К тому времени в Афганистане тактика была отработана такая. Интересующий район блокировали силами главным образом разведподразделений. Потом с грохотом и треском приезжала афганская армия. Она своим шумом и последующей проверкой кишлака производила сортировку местного населения. Те, кто с гор пришёл переночевать в кишлак, опрометью бросались обратно в горы. А там уже их поджидали мы…
И в этот раз отвоевали нормально, без потерь…
Комдив дал распоряжение: всех солдат и офицеров моей группы представить к орденам и медалям. Именно – всех. Приезжаю я в Кабул, интересуюсь, как дело обстоит. Мне отвечают:
«Всё нормально, всё прошло хорошо. Только ваша фамилия и вашего замполита вычеркнуты». Спрашиваю: «Кто вычеркнул?» – «Зам. по тылу».
Можете представить моё состояние… Возникло чувство какой-то обиды, несправедливости. За что? Что произошло? Я же выполнил задачу, никто у меня не погиб… Такие удачные выходы были нечасто даже в масштабе дивизии. Часто вхолостую ходим, потери бывают. Даже при желании не к чему придраться – всё получилось!..
Как раз в это время начинается партийное собрание. Ведёт его новый замполит полка. Его я видел, когда командир дивизии нам ставил задачу. И он с ходу начинает меня и комбата костерить!.. Мне досталось от него больше: я-то был секретарём партийной организации батальона. Вот, мол, приехали на восьмую заставу батальона (она от нас пятьдесят километров) проверяющие и нашли у старшины под кроватью флягу с брагой…
«В то время, когда весь советский народ и партия борются с пьянством, вы развели тут…». И так далее. Смотрю, комбат пьёт таблетки какие-то успокоительные. Спрашиваю: «Будете выступать?». Отвечает: «Нет». Он был отличный командир. Толковый и мудрый мужик, выпускник Академии, второй раз в Афгане.
Как потом выяснилось, поводом вычеркнуть из наградного списка нас с замполитом была именно та фляга с брагой. Зам. по тылу как член комиссии по представлению к наградам увидел наши фамилии и сказал: «Этих убрать».
Тут мне как шлея под хвост попала. Я вышел на трибуну и высказал всё, что думаю. Сказал о том, что тот самый старшина брагу делает не просто так, а чтобы на складе в дивизии ему давали гречку, а не «шрапнель» (перловая крупа. – Ред.). Сам он не пьёт, другим не даёт, и вообще таких ещё поискать надо – ранен, награждён, на второй срок сам остался. Высказался и про то, что весь дефицит – для начальства, а на заставах не хватает топлива, нет торговых точек, и приходится за каждой портянкой по минам с боем прорываться в дивизию, и так далее в том же духе.
Моя речь несколько раз прерывалась бурными аплодисментами – проблемы у всех были одни и те же.
Пока я выступал, два раза с места вскакивал замполит. Он понимал, что меня надо как-то осадить. И после окончания собрания он говорит: «Партийному комитету и командованию 3-го батальона остаться». А я был ещё и заместителям председателя парткома полка, поэтому спрашиваю замполита: «А мне куда?». Он отвечает: «А куда хочешь».
И потом посыпались на меня вопросы: «А почему у вас было в наличии только половина солярки от положенной?» Отвечаю: «Да потому, что половину мы сливаем, чтобы приготовить солдатам поесть. Сколько раз мы давали заявку, чтобы пришел «наливник» (бензовоз. – Ред.) с солярой, да всё без толку. Можете проверить у зам. по тылу». И на все свои вопросы такие он получил мои ответы. Поговорили, поговорили – в результате никакого взыскания нам с комбатом не вынесли.
Но потом целых два месяца по нашим заставам посланные замполитом комиссии собирали на комбата компромат. И на очередном заседании парткома замполит после доклада проверяющих выносит предложение: «Исключить из партии коммуниста Очеретяного за развал работы». За милую душу могли проголосовать, но на этот раз пронесло. Не поддержал замполита партком. После этого заседания комбата отправили в отпуск, а меня оставили вместо него.
А через две недели наш батальон начали хвалить. Видно, командир полка понял, что с персональным делом получается какой-то перебор… Потом меня перевели служить в Шахджой. Это двести километров от Кандагара.
А история с наградами закончилась так. Комбат прямой наводкой приходит к комдиву и говорит: «Товарищ генерал, вы приказали наградить весь отряд Осипенко орденами и медалями. Почему его и замполита из списка вычеркнули?». – «Как вычеркнули?».
Собирает комдив совещание, поднимает зам. по тылу и спрашивает его: «Товарищ майор, кто вас уполномочил отменять мои приказания?». Тот челюстью хлопает: «Ап, ап, ап!..». Комдив: «Со своей брагой потом разберётесь, а мой приказ должен быть выполнен».
В конце концов нас наградили. Но звезда Героя Советского Союза и орден Боевого Красного Знамени превратились в орден Красной Звезды.
