garik23

Разумеется, оппоненты Королёва прекрасно видели его политические уловки и вполне справедливо требовали либо выполнять обязательства перед военными заказчиками, либо уступить место другому главному конструктору. Однако по мере развития проекта Р-7 становились очевидны и его недостатки.

Ракета была «пакетной» схемы — её приходилось транспортировать отдельными ракетными блоками, а затем несколько дней собирать в Монтажно-испытательном корпусе (МИК) перед вывозом на старт.

Подготовка к запуску тоже занимала время: в МИКе — 21 час, на старте — 12,5 часа. Из-за этого степень боевой готовности комплекса определялась местом нахождения и состоянием ракеты: в хранилище или на пусковом устройстве, в заправленном или незаправленном состоянии и т.п. Хуже того, из-за конструктивных особенностей было затруднительно поместить Р-7 в шахту, что делало её уязвимой при налёте вражеской авиации.

Другой серьёзный недостаток — использование большого количества жидкого кислорода в качестве окислителя: он интенсивно испаряется, и ракету на старте приходилось всё время дозаправлять, поэтому неподалёку был построен кислородный завод, а сам окислитель подвозили в цистернах.

Соответственно, для подготовки Р-7 к запуску требовался большой боевой расчёт — до 280 человек!

Конечно, многие проблемы решались совершенствованием самой Р-7 и созданием ракеты «последовательной» схемы Р-9 (8К75). Однако ситуация в мире продолжала накаляться, Соединённые Штаты быстро наращивали свой ракетно-ядерный арсенал, и военные требовали у конструкторов найти более оптимальный вариант оружия для стратегических сил.

Свой проект межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 (8К64) предложило Особое конструкторское бюро №586 (ОКБ-586) Министерства оборонной промышленности, возглавляемое Михаилом Кузьмичом Янгелем. Её создание было поддержано постановлением Совета Министров №1596-807 «О разработке изделия Р-16» от 17 декабря 1956 года.

Придя в ракетостроение, авиаконструктор Янгель стал одним из ведущих специалистов ОКБ-1, а в июле 1951 года был назначен заместителем Королёва.

Постоянные контакты с высокопоставленными военными убедили Янгеля, что применением жидкого кислорода невозможно добиться высокой боеготовности ракет, и что будущее принадлежит высококипящим компонентам топлива, которые позволяют долго хранить «изделие» в заправленном состоянии.

Сложилось так, что в лице своего заместителя Королёв получил стойкого и последовательного оппонента. Ситуация ещё более обострилась, когда в мае 1952 года Янгель получил кресло директора Научно-исследовательского института №88 (НИИ-88), которому в то время подчинялось ОКБ-1.

Конструкторы М.К. Янгель, С.П. Королёв, Н.А. Пилюгин, М.С. Рязанский на полигоне Капустин Яр; 1947 год. Фото из фонда Государственного музея истории космонавтики имени К.Э. Циолковского

Непримиримая позиция по вопросу перспектив ракетостроения привела к прямому конфликту.

Ветеран ракетно-космической отрасли Борис Евсеевич Черток писал в мемуарах:

«К сожалению, они [Королёв и Янгель] не выдержали испытания на мирное, дружественное идеологическое и практическое взаимодействие. Оба они поощряли деловые контакты своих заместителей и сотрудников, но друг с другом встречались только на совещаниях в министерстве по вызову или в других высоких инстанциях.

Наша ракетно-космическая техника могла бы, вероятно, получить ещё большее развитие, если бы эти два руководителя объединили усилия, а не противоборствовали. Обострение отношений дошло до того, что они старались не встречаться и не разговаривать друг с другом. Королёв использовал меня, [Василия Павловича] Мишина и других своих заместителей как посредников для связи с новым директором.

В обострении отношений в ту пору мы — сотрудники ОКБ-1, подчинённые Королеву,— обвиняли Янгеля. Янгеля раздражали властолюбие, в какой-то мере естественное честолюбие и нелёгкий характер Королёва.

Янгель решил, как почти всякий новый руководитель, неожиданно оказавшийся во главе мощной организации, менять методы, цели и структуру по-своему. Он задался целью «перевоспитать» Королёва так, чтобы ОКБ-1 было для НИИ-88, а Королёв требовал подчинения тематики НИИ-88 задачам ОКБ-1. В те времена Королёв был объективно прав. Но неприятие Королёвым руководства Янгеля грозило разрушением и без того хрупкой структуры НИИ.

Министерство и ЦК пошли на компромисс, и в конце 1953 года Янгеля перевели на должность главного инженера, освобождая тем самым его от прав на командование Королёвым».

Впрочем, амбиции и связи Янгеля никуда не делись. В июле 1954 года он получил должность главного конструктора ОКБ-586, образованного в Днепропетровске.

Понятно, что Янгелю было остро необходимо доказать свою правоту и нужность, построив долгохранимые ракеты, которые своими лётными характеристиками не уступали бы «изделиям» ОКБ-1. Одним из проектов, который создавался под лозунгом «догнать и перегнать Королёва», как раз и стала межконтинентальная ракета Р-16.

Ракета проектировалась двухступенчатой и конической формы, стартовая масса — 135 т. В качестве топливной пары были выбраны азотная кислота АК-27И и новое топливо — несимметричный диметилгидразин (НДМГ), процесс промышленного синтеза которого был только что разработан Государственным институтом прикладной химии.

Оно имело определённые преимущества перед спиртами и природными углеводородами: более высокий удельный импульс (примерно на 15%), способность самовоспламеняться при контакте с азотно-кислотными окислителями, стабильность и устойчивость при хранении в герметичных ёмкостях, малая коррозионная активность.

Однако при этом НДМГ имеет низкую температуру кипения (63 °С) и чрезвычайно высокую токсичность.

Эскизный проект Р-16 был выпущен в ноябре 1957 года. Для улучшения технологичности форма ступеней ракеты была приведена к цилиндрической, но с разными диаметрами ступеней: первая — 3 м, вторая — 2,4 м. Стартовая масса увеличилась до 150 т.

Первые межконтинентальные баллистические ракеты СССР: Р-16 (8К64), Р-9А (8К75) и Р-7А (8К74). Иллюстрация из книги «Ракетный щит Отечества» (1999)

Учитывая непримиримое отношение ОКБ-1 к ракетам на высококипящих компонентах топлива, правительство приказало провести научную экспертизу проекта.

В январе 1958 года комиссия под председательством академика Мстислава Всеволодовича Келдыша рассмотрела доводы «за» и «против» Р-16, а по итогам обсуждения доложила правительству о принципиальной возможности создания межконтинентальной ракеты с заявленными характеристиками, что в тот момент стало большой победой молодого ОКБ-586.

По словам Янгеля, когда глава государства Никита Сергеевич Хрущёв узнал о проекте, то сказал: «Это то, что нам нужно. Если ракета Р-16 будет создана, оборона страны будет поставлена на прочную основу».

Постановлением №1003-476 от 28 августа 1958 года были определены основные этапы отработки Р-16: начало лётно-конструкторских испытаний (ЛКИ) — июнь 1961 года, начало пристрелочных испытаний — четвёртый квартал 1962 года.

Сроки вполне щадящие, однако в начале следующего года Хрущёв потребовал ускорить работы над новыми ракетами, и 13 мая появилось постановление №514-232, в котором ЛКИ сдвинули на четвёртый квартал 1960 года. В тот же день аналогичное постановление было принято по ракете Р-9, что впервые на высшем государственном уровне обозначило открытое соревнование между ОКБ-1 и ОКБ-586.

Вручение государственных наград ОКБ-586 и заводу №586 в 1959 году. Архивное фото из книги Л. Андреева и С. Конюхова «Янгель. Уроки и наследие» (2001)

На пути к катастрофе

Как бывало и раньше, одновременно с изготовлением и заводскими испытаниями элементов ракеты на полигоне Тюра-Там (на его «правом фланге») начали возводить стартовый комплекс с двумя наземными установками для запусков ракет и подземным командным пунктом (площадка 41).

Рядом велось строительство технической позиции, включающей МИК, служебные здания и сооружения, в том числе для размещения личного состава испытателей, госкомиссии и технического руководства (площадка 42).

Несколько в стороне ширилась жилая зона эксплуатирующей воинской части и представителей промышленности (площадка 43).

Для проведения лётно-конструкторских испытаний Р-16 было сформировано 2-е испытательное управление полигона из офицеров, имеющих опыт работы на полигоне Капустин Яр и в 1-м «королёвском» управлении полигона Тюра-Там. В течение лета 1960 года они прошли обучение в бюро и на заводах, создававших технику ракетного комплекса.

В июне группа работников ОКБ-586 вылетела в Тюра-Там для ознакомления с ходом строительства на площадках «правого фланга». Их встретил начальник полигона — генерал-майор Константин Васильевич Герчик.

Состояние строительства вызвало тревогу, поэтому по результатам поездки Главному маршалу артиллерии Митрофану Ивановичу Неделину, главнокомандующему Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), было направлено письмо с просьбой принять меры по ускорению работ. После этого строительство пошло быстрее.

Тем временем 8 августа прошло стендовое испытание первой ступени Р-16 в Научно-исследовательском институте №229 (НИИ-229) в подмосковном городе Загорск.

Из-за спешки новое сооружение решили не строить, а использовали стенд №1, который, согласно расчётам, должен был выдерживать тягу двигателей не менее 250 тс. Однако высота стенда оказалась недостаточной, чтобы снизить давление струи газов до приемлемых значений.

При пуске полуторатонные чугунные плиты, которыми был выложен бетонный лоток для поворота струй, вырвало и разбросало на десятки метров. Времени на ремонт не было, поэтому ограничились одним пуском, после чего проверили работоспособность второй ступени без восстановления лотка.

В конце августа на испытательную станцию завода №586 была подана первая ракета — «изделие 8К64 №ЛД1-3Т» (лётно-доводочное), и её испытания перешли в решающую стадию перед отправкой в Тюра-Там. Они проводились в две смены по двенадцать часов каждая двумя бригадами, состоявшими из инженеров завода и бюро с участием представителей главных конструкторов и полигона. По итогам было принято решение о готовности ракеты к ЛКИ.

Ракета прибыла на полигон 26 сентября.

Проверки её в МИКе проходили трудно. Возникло много замечаний, которые устранялись на месте силами специалистов и испытателей.

В начале октября состоялось заседание Госкомиссии, на котором был заслушан доклад о результатах подготовки к запуску. Тогда же были утверждены график завершения испытаний и список боевого расчёта.

На прошедшем после заседания митинге личного состава 2-го испытательного управления полигона и представителей промышленности выступил сам Янгель. Среди прочего он сказал:

«Если мы любую работу сделаем быстро, но некачественно, то никто её положительно не отметит. А если задача будет выполнена качественно, пусть даже с небольшим опозданием, то она будет оценена достойно, а исполнителям принесёт удовлетворение. Ракетная техника — это особый вид техники. Она требует вдумчивого отношения к себе и не допускает поспешности».

Схема установки межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 (8К64) на пусковой стол

Доставка межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 (8К64) на стартовую позицию. Архивная иллюстрация из книги В. Порошкова «Ракетно-космический подвиг Байконура» (2007)

Тем не менее, испытатели спешили, ведь ход подготовки ракеты к пуску находился под пристальным вниманием высшего руководства страны: на полигон неоднократно звонили Никита Хрущёв и Леонид Брежнев.

Кроме того, значительные научно-технические достижения в то время стремились приурочивать к праздничным датам: успешный полёт новой межконтинентальной ракеты к годовщине Великой Октябрьской революции, несомненно, стал бы актом большого политического значения.

Утром 21 октября ракету вывезли из МИКа и установили на «левом» стартовом столе 41-й площадки. Там царило торжественное, хотя и несколько нервозное настроение, вызванное присутствием высокого начальства.

Возле ракеты прохаживались Главный маршал артиллерии Митрофан Неделин и главный конструктор Михаил Янгель со своими «свитами». Приехал на стартовую позицию и первый заместитель начальника Главного управления ракетного вооружения РВСН генерал-майор Александр Григорьевич Мрыкин.

Заправка ракеты 23 октября прошла успешно, но во второй половине дня обнаружились проблемы. Для обеспечения герметичности при долгом хранении Р-16 в заправленном состоянии внутренние полости двигателя конструкторы отделили от трубопроводов, подводящих компоненты топлива, специальными металлическими мембранами.

Те должны были мгновенно прорываться при пуске с помощью кругового ножа из двух половин, который срабатывал под действием пороховых газов из пиропатрона. Отработать мембранный узел оказалось довольно сложно, и поначалу возникали капельные течи.

Поэтому на первых порах испытатели сначала прорывали мембраны по каждому компоненту отдельно и, установив, что герметичность есть, продолжали работу дальше. Однако во время проведения очередной операции произошли «неадресный» прорыв пиромембран горючего и самопроизвольный подрыв пиропатронов отсечных клапанов газогенератора одного из трёх блоков маршевого двигателя первой ступени, что указывало на выход из строя главного токораспределителя бортовой системы управления.

Посовещавшись, Госкомиссия приняла решение о замене главного токораспределителя и отсечных пироклапанов газогенератора. Допустимое время нахождения заправленной ракеты на старте с прорванными мембранами — двадцать четыре часа, но сыграло роль огромное желание спасти ракету.

В случае отмены пуска понадобилось бы сливать токсичные компоненты топлива, что считалось рискованной операцией, ведь у испытателей ещё не было опыта по этой процедуре.

По свидетельству участников событий, Янгель выступил за слив топлива, однако маршал Неделин, который ежедневно подробно докладывал Хрущёву о подготовке запуска, отверг это предложение.

Специалистам пришлось снять люки в нижней части ракеты и на заправленном «изделии» вести перепайки разъёмов, что, конечно же, было грубейшим нарушением техники безопасности.

Работы на ракете продолжались до позднего вечера. В результате военнослужащим удалось поспать всего два часа, что не могло не сказаться на качестве дальнейшей подготовки испытаний.....

https://www.metroworldnews.com.br/foco/2020/10/28/imagem-de-...

Если бы в школьные годы кто-нибудь сказал Володьке Кожухову — мальчишке из подмосковного села Шарапово, что доведется ему пройти через три войны и стать кавалером трех боевых орденов, парень ни за что не поверил бы тому прорицателю.

Какие ордена?! Какие войны?! На дворе — вторая половина семидесятых, больше тридцати лет прошло после Победы. Деды о той войне лишь по праздникам вспоминают, отцы оружие только в армии видели. Страна готовится к Московской Олимпиаде, а он, Вовка, — к очередным соревнованиям по лыжным гонкам. И не лезьте к нему со всякими сказками!

До ввода советских войск в Афганистан тогда оставалось два-три года…

На войну — в качестве поощрения

Норматив кандидата в мастера спорта по лыжным гонкам он выполнил еще в старших классах. После окончания школы успел поработать на авиационном заводе. Правда, его работа сводилась к интенсивным тренировкам и частым выступлениям за родное предприятие на всевозможных лыжных и легкоатлетических соревнованиях, с которых Владимир редко возвращался без кубков и грамот.

Да еще были занятия в секции каратэ, что действовала при заводе под эгидой спортобщества «Трудовые резервы», и занятия в секции парашютистов, куда ему выписало направление ДОСААФ.

Ничего необычного: парень, как и многие его сверстники, всерьез готовился к предстоящей службе в армии. А поработать… «Вот служба закончится — тогда и поработаем», — думал Владимир, еще не предполагая, что два армейских года круто и навсегда изменят его судьбу.

Служить его призвали в воздушно-десантные войска. Полгода провел в учебной части в Прибалтике. От курсантов не скрывали, что местом их дальнейшей службы будет Афганистан. А потому готовили очень серьезно. Занятия по спецтактике ВДВ, рукопашному бою, связи и топографии, огневой и медицинской подготовке, дневные и ночные прыжки с Ан-2 и Ил-76 — все слилось в единый процесс.

Владимир Кожухов:

— Было очень тяжело, но необычайно интересно. Сейчас, с высоты прожитых лет, я могу сравнить и оценить, насколько основательно нас готовили. Кроме физической и специальной, присутствовала и огромная морально-волевая подготовка. Без всякой рисовки могу сказать, что каждый из нас, молодых парней, был патриотом своей страны, а в учебке стал еще и патриотом воздушно-десантных войск, готовым выполнить боевую задачу даже ценой собственной жизни. И это не просто красивые слова — нас так воспитывали в семье, в школе, в спортивных секциях. Командирам и инструкторам в учебке оставалось лишь отшлифовать и закалить тот внутренний стержень, что был в каждом бойце.

Когда было сказано, что «за речку» отправятся только добровольцы, все в нашей роте написали рапорта с просьбой направить в Афганистан. Поэтому выбирали лучших из лучших. Направление на войну было своеобразным видом поощрения и оценкой уровня подготовленности: выбрали — значит, сможешь, значит, готов…

«Что ни день — снова поиск, снова бой…»

В Афганистане он попал в разведроту 350-го полка ВДВ, с которой прошел практически пол-страны. Разведчикам приходилось выполнять всевозможные задачи — от сопровождения колонн и устройства засад на караваны с оружием до участия в крупномасштабных армейских операциях.

После одной из таких, проведенной в Черикарской долине, что на выходе из Панджшерского ушелья, разведчик Кожухов был удостоен ордена Красной Звезды.

Владимир Кожухов:

— Это случилось в восемьдесят четвертом. Панджшерское ущелье всегда было одним из самых гиблых мест, основательно укрепленным и практически полностью контролируемым душманами районом.

Любой разведвыход в тех местах или проводка колонн непременно заканчивались боестолкновением. Контролировал там ситуацию Ахмат-шах Масуд, воевавший грамотно и жестоко. Серьезный противник.

Одно слово — выпускник Рязанского училища ВДВ. У всех разведчиков, включая рядовых бойцов, всегда имелись его фотографии, чтобы даже при случайном обнаружении опознать, захватить или уничтожить…

В тот раз в Панджшерском районе проводилась армейская операция, в которой была задействована и разведрота десантного полка. Разведчикам повезло: они добыли данные о расположении крупного склада оружия и боеприпасов. Первыми вышли к этому арсеналу, спрятанному в горах, и захватили его.

— Сказать, что оружия там было много — значит ничего не сказать. Его вывозили КамАЗами. А потом командование устроило на плацу выставку трофеев. Чего там только не было! Итальянские мины, автоматы и крупнокалиберные пулеметы китайского производства, американские штурмовые винтовки, гранаты, реактивные снаряды, снайперские винтовки…

В общем, дело получилось резонансным. И скорее всего поэтому высшее начальство дало распоряжение не скупиться на поощрения. Как правило, солдатскими наградами были медали «За отвагу» или «За боевые заслуги». Ордена давали или посмертно, или получившим ранение.

Но тут раздобрились: «Красную Звезду» в нашей роте получили я, наш старшина Володя Морозов и еще несколько ребят.

Хотя, знаете, я и тогда, и сейчас не считаю, что мы совершили что-то из ряда вон выходящее. Обычная работа войсковых разведчиков: получили задачу — пошли и выполнили. По-другому в разведке и быть не должно…

Из Афганистана он возвращался в конце 1984-го. Уже не юношей — мужчиной, закаленным и опытным бойцом, со старшинскими погонами на плечах и боевым орденом на груди. Вернулся он уже совсем в другую страну, в которой назревали большие перемены.

Дан приказ — на Кавказ

Две недели законного отдыха после дембеля пролетели незаметно. И разведчик-десантник стал задумываться: а что же дальше?

Недостатка в предложениях не было: звонили и из комсомольских структур, и из органов госбезопасности, и из райотдела МВД — воина-интернационалиста, орденоносца готовы были принять везде. Он подумал и пошел служить в милицию, в отдел по охране административных зданий. Существовало в то время такое подразделение.

Но долго стоять на посту у дверей ему не пришлось — начальство дало рекомендацию для поступления в Высшую школу милиции, после окончания которой вместе с лейтенантскими погонами Кожухов получил направление на работу следователем в родной для него Одинцовский район.

Несколько лет исполнял эту должность. А потом друзья-знакомые, носившие не пиджаки и галстуки, а камуфляж, спросили: «Володя, не надоело тебе бумажки из ящика в ящик перекладывать? У тебя же Афган за плечами, боевой опыт. Давай к нам, в ОМОН». Он подумал.

И… согласился.

Советского Союза уже не существовало, а на Северном Кавказе снова лилась кровь и пахло порохом.

Владимир Кожухов:

— В девяносто втором, а я тогда был заместителем командира одинцовского ОМОНа, отряд в полном составе направили в командировку в район осетино-ингушского конфликта. В принципе, для меня в тех условиях не было ничего нового и необычного. Все знакомо еще по Афгану.

Блокпост выставить, организовать охрану административного здания или школы, блокировать район и провести в нем зачистку с целью поиска и изъятия оружия (кстати, в Афганистане эти операции назывались «проческами») — без проблем, только дайте команду. Выручало и то обстоятельство, что в отряде было достаточно ребят, прошедших Афганистан. А боевой опыт многое значит, его никуда не денешь.

Единственное, чего мы тогда в полной мере не осознавали (а может, просто не хотели верить), что все эти события станут прелюдией к более страшной и кровавой драме — чеченской войне…

Работа по специальности

Первый раз в Чечню Кожухов попал в начале девяносто шестого. До этого ездили другие, а он, будучи командиром спецроты ОМОНа Московской области, готовил подчиненных, участвовал в спецоперациях и ждал, когда настанет его черед лететь на войну.

В начале марта 96-го боевики предприняли попытку взять под контроль Грозный. И для московских омоновцев прозвучала команда на погрузку. Из Моздока их направили в Аргун — третий по величине город Чечни. Забазировались в местном Доме культуры вместе с коллегами из Твери.

Приступили к выполнению задач, присущих милицейскому спецназу: выявлению и уничтожению мелких бандгрупп, поиску тайников и схронов с оружием, работе на блокпостах по досмотру транспорта и проверке документов.

Владимир Кожухов:

— Обычная милицейская работа в горячем регионе, так сказать, по основной своей специальности. Главные события тогда разворачивались в Грозном и вокруг него. А у нас было относительно спокойно. Обстрелы базы и перестрелки на блокпостах, которые случались два-три раза в неделю, считались вполне обыденным явлением…

За ту «относительно спокойную» командировку майор милиции Кожухов был удостоен медали «За отвагу». А вскоре после возвращения отправился в очередную. Вот там-то и началась настоящая работа.

Владимир Кожухов:

— Тяжелые бои развернулись тогда за Самашки, куда нас бросили прямо из Моздока. Боевиков из села выбили, загнали в Самашкинский лес, откуда они продолжали делать вылазки, нападая на колонны и расположения войск. Задача стояла пресечь их действия, перекрыть связь с внешним миром, лишить пополнения боеприпасами, продовольствием, медикаментами, не допустить соединения мелких бандгрупп в отряды. Вот тут снова пригодился афганский опыт.

В одну из ночей мы устроили засаду на тропе. Вышли небольшой группой, всего впятером, имея информацию, что ночью по той тропке к лагерю будет двигаться небольшая банда. Все по уму сделали: замаскировались в непосредственной близости от лагеря, даже голоса боевиков слышали. Когда «долгожданные гости» показались на тропе и приблизились, ударили из автоматов… А потом полночи уходили от преследователей. И лишь к рассвету без потерь вышли на блокпост армейцев…

Именно после этой «прогулки по ночному лесу» Владимир Алексеевич был удостоен ордена Мужества…

От судьбы не уйдешь

В «межвоенный период» — в 1997–1999 годах — ему вместе с бойцами отряда милиции особого назначения Московской области приходилось заниматься «обычной работой»: обеспечивать общественный порядок на спортивных и прочих массовых мероприятиях в Подмосковье, обезвреживать вооруженных преступников, заниматься плановой подготовкой своих подчиненных, готовясь к новым испытаниям. Что Чечня полыхнет во второй раз, было ясно каждому…

И она полыхнула: в августе девяносто девятого отряды боевиков и наемников вторглись в Дагестан. Осенью Кожухов со своими бойцами опять оказался на Северном Кавказе. Сначала работали в Моздоке — охраняли больницу, проводили спецоперации. А когда войска начали штурм Грозного, опять оказались в чеченской столице. «Чистили» Старопромысловский район, затем Заводской…

В Афганистане, Северной Осетии и на первой чеченской смертоносный металл, хоть и посвистывал рядом, все же миновал Кожухова. Нашла его пуля 2 марта 2000 года, под самый конец командировки.

Владимир Кожухов:

— Нас менял сергиево-посадский ОМОН. Забрали мы их в Моздоке, загрузили в машины, идем обратно в Грозный. Я с командиром в головной машине, плюс водитель. Метров четыреста до базы оставалось, вот уже и КПП. И тут по колонне ударили пулеметы и автоматы. Первая очередь — по кабине. Лобовое стекло вдребезги, но из нас никого не задело. Выскочили, залегли, начали осматриваться.

Бьют с трех сторон, один «Урал» уже горит. Ребята, кто успел десантироваться, оборону заняли, огнем огрызаются. Стал по рации запрашивать, кто где находится. Смотрю — неподалеку в яме пять-шесть наших парней залегли, других укрытий нет, местность ровная, как стол. Решил к ним перебежать. Только поднялся, и тут словно лом в спину вогнали. Но на ногах устоял, до своих добрался. С собой с десяток шприц-тюбиков промедола было. Пару себе вколол, остальные — ребятам, там почти все ранены были.

Где-то с полчаса мы бой вели, потом стали войсковые подразделения подтягиваться. За ранеными «бэха» подскочила, загрузились в нее — и в госпиталь… Самое интересное, что я все это время в сознании был, из БМП сам вышел. Доктор меня сначала за сопровождающего принял. А потом под куртку глянул — и сразу на операционный стол: пуля вошла в спину между ребер, пробила легкое и вышла, разворотив плечо…

Потом были Владикавказский и столичный госпитали, период восстановления и возвращение в строй, награждение вторым орденом Мужества. И продолжение того дела, которому он посвятил свою жизнь, — служить Отечеству в офицерских погонах.

Владимир Алексеевич проходил службу в одном из подразделений МВД по Центральному федеральному округу. И порой вспоминал, что если в школьные годы кто-нибудь сказал бы мальчишке из подмосковного села Шарапово, что доведется ему пройти через три войны и стать кавалером трех боевых орденов, он ни за что бы не поверил тому прорицателю…

13 марта 2020 года Владимир Алексеевича не стало...

http://oficery.ru/security/5102

https://layshev.ru/soboleznovaniya-v-svyazi-so-smertyu-vladi...

Медленно...

Не торопясь...

Шаг за шагом, метр за метром.

Всё ещё палящее сентябрьское афганское солнце начало свой путь к закату, и совсем скоро здесь, в горах, станет совсем темно. А значит, и не безопасно. И тем не менее...

...медленно...

...не торопясь...

...шаг за шагом, метр за метром.

Субтропические кустарники дикого инжира и фисташек по обе стороны горной тропы уже сменили более высокогорных своих собратьев — кусты маслин, диких фиников и дикого винограда. Мы медленно спускались вниз и прошли примерно две трети пути, в голове моей уже уютно устроились три слова: помыться, поесть и поспать.

Мы — это группа из шести человек. Не считая меня, командира отделения нашей «кандагарской» отдельной разведроты, это два моих «курка» Сашка Смагин и Ильяс Шарипов, плюс два «аскера» из «зелёных» - Нури и Азиз. Именно эти два афганских офицера и были целью нашего задания: необходимо было доставить обоих командованию нашей Бригады.

Шестым же в нашей группе был военврач, младший лейтёха Виктор Ерохин. Он был новичком в Афгане, и впервые выходил «в работу» с нашими парнями. Поговаривали, что Витя на гражданке «снюхался» то ли с дочкой, то ли с женой декана факультета медВУЗа, в коем и обучался.

Декан не одобрил такое, и Витя, получив от военной кафедры звание «младший лейтенант», совершил героический прыжок из деканата родной альма-матер, благополучно приземлившись в горвоенкомате...

Сейчас, когда надобность в нём отпала, и основная группа успешно выполнила задачу в долине реки Аргандаб и отошла на ночь на ближайшую заставу, к развилке на Ходжамульк — Витю запросили на базу. По долетевшей до нас информации, сегодняшняя дневная колонна с Севера понесла серьёзные потери «трёхсотыми», и лишние руки медика не помешают.

Шаг за шагом, метр за метром...

Камень за камнем, изгиб за изгибом...

Под ногами на тропе шуршит отрыми каменьями очередной даман — горная осыпь, разрушенная и осыпанная на тропу сильными сухими ветрами. Впереди, метрах в десяти от нас, идёт Ильяс с щупом миноискателя — тропа малохоженная и оттого опасная. Легко нарваться на растяжку, закладку или какой-нибудь другой сюрприз.

Ибо за восемь лет войны понатыкано их везде великое множество — и «духами», и «зелёными», и нами. Говорят, сначала наши офицеры метили в планшетах «свои» сюрпризы, но со временем проще стало очерчивать на картах «потенциально безопасные» тропы.

Ильяс — ульяновский татарин, хотя сам любит именоваться симбирским. В Афгане, как и я — с осени 1987-го, начинал службу в «ферганской» учебке ВДВ, где и постиг науку сапёра. Месяца через два совместной службы — а Ильяс с первого дня «попал» именно в моё отделение — мы с ним сдружились, а совместные боевые выходы только укрепили нашу дружбу.

Ильяс, с одной стороны, отличался каким-то феерически необузданным нравом, с другой — был тщателен в рутинной работе, такой, например, как сегодня. Следуя за ним, я понимал, что группа идёт «чистой» дорогой.

В арьергарде, отстав от группы метров на двадцать, идёт Сашка. Он — наши «глаза на затылке», оттого регулярно слышу в «портативке» сквозь естественные шумы и хрюканье его шёпот: «Всё чисто, командир». Сашка — хохол, харьковчанин, весельчак и приколист.

В Афгане всего три месяца, но если бы мне была поставлена задача «возьми троих и сделай нечто», я бы обязательно взял и Сашку, и Ильяса. А третьим — своего лучшего друга Аркашу Синицкого, с кем вместе служу в Советской Армии с первого дня «учебки». Но Синий сейчас на базе, их взвод «в работу» идёт завтра.

-- Товарищ сержант, а сколько нам ещё идти?

Это наш «молодой» медик поравнялся со мной и спрашивает. Сильным движением правой руки завожу его за себя, на тропу, попутно объясняя как непутёвому ребёнку:

-- Идём ровно, не вылезаем с тропы, лейтенант! Или к Аллаху в гости захотелось? Так путь туда быстр, да жизнь там не сахар. Вон, бородатые знают, небось.

Про себя же в уме быстро прикинул: мы почти спустились с хребта Маранджангар, что отделяет долину реки от дороги из Кандагара до водохранилища. Вот-вот начнётся виноградная «зелёнка», она будет плавно спускаться к пресловутой дороге, где нас и должна ждать броня до базы.

-- Не дрейфь, лейтенант! Час примерно идти ещё, — сказал я. В это время рация хрюкнула и раздался шёпот Сашки:

-- Командир, он ноги, по ходу, натёр... Хромает. Может, приляжем? Пусть переобуется или вообще свои берцы снимет...

Мне не хотелось делать привал по многим причинам.

Во-первых, идти оставалось не более часа, что было вполне по силам всем в нашей группе.

Во-вторых, сама тропа была мало используемой, «дикой»; именно такие тропы были «в почёте» у «бородачей», можно было некстати нарваться на их мобильную группу.

В-третьих... Ну, и в-третьих в мозгу моём давно уже стучали молоточком: «помыться-поесть-поспать».

Однако, медленно идти вниз по склону, даже и по тропе, очень тяжело. Ноги как бы сами по себе хотят сорваться в бег, их мышцы напрягаются более обычного, к тому же стопы располагаются на земле не в обычных своих положениях, а словно ты идёшь на каблуках.

Память тотчас явила мне картину из прошлого: девять месяцев назад я и сам так же вот мучился от натёртых пяток... Тогда наш командир Егорыч таки дал команду к привалу.

Выбирать место смысла не было. Справа тропу подпирала почти вертикальная каменистая стена метров пяти высотой, её верхний край обильно украшали заросли диких фисташек, за которыми не было видно ничего. Слева же уже начинались виноградники местных декхан, начинающиеся далеко у дороги и простирающиеся аж сюда, на подножие хребта.

Оставив Сашку метрах в двадцати выше по тропе, мы впятером повалились на землю. Организм сразу отозвался истомой благодарности: стало понятно, как устали от долгой медленной ходьбы ноги. Шея тоже устала, постоянно находясь в согнутом вперёд состоянии.

-- Полчаса перекур. В рост не вставать, курить в кулак и лицом к стене.

Солнце на западе зацепило край горы Ширгар. Слева от меня расположился Ильяс, правая рука которого привычно держала цевьё Калашникова, справа, сбросив с ног надоевшие берцы, улёгся медик. Двое представителей союзников — офицеры Республиканской Армии — расположились чуть поодаль, откуда сразу пахнуло анашой.

Привалившись головой на камень, я принялся созерцать виноградники, отбрасывающие длинные тени к востоку. Крестьян не было видно, видимо, подошло время вечерней молитвы. Виноградники ровными рядами спускались вниз в предгорную долину, устремляя свои стройные ряды к грунтовой дороге. Примерно через полкилометра их стройность визуально терялась, сливаясь в единый зелёный ковёр.

В одном месте это зелёное море нарушалось неким подобием острова — одинокая высотка под народным названием «Лысая» и обозначенная на карте числом «992» (метры над уровнем моря), блестела жёлтым предзакатным цветом.

Видимо, в какой-то момент я задремал. Очнулся я от того, что Ильяс, до того вроде бы дремавший слева от меня, словно пригвоздил меня к земле своей массой.

Одетый в усиленный бронник, он распластался на мне, прикрывая собой мои грудь и голову: «Командир... Снайпер!»

Голова моя инстинктивно повернулась вправо...

Младший лейтенант Витя Ерохин сидел у стены. Казалось, он безотрывно смотрел на те самые виноградники. И только ровная дырочка во лбу над левым глазом указывала нам на то, что Витя на пути к Аллаху.

Силой скинув Ильяса с себя, я посмотрел на Лысую... Мне показалось, что я успел заметить блеск оптики снимающегося с позиции «душмана».

Несколько секунд назад мы все были у него как на ладони — кроме разве что Сашки Смагина. И выбрал он офицера.

Младший лейтенант Виктор Ерохин был посмертно награждён орденом «Красной Звезды».

Имена и фамилии изменены. Не известны судьбы большинства персонажей очерка.

Автор -Павел Мовчан

https://www.facebook.com/groups/sovietshuravi/