Они приходили засветло, когда рассветное солнце над Дору только розовило стены соседних домов, что повыше, и всегда вставали в очередь. Хромой Тадеуш, Франциск и Джозеф в полосатом свитере. Однажды к ним присоединилась Марта, да так и осталась.
Я никогда не торопился. Поднимал скрипучую железную завесу, она собиралась смешными складками и скручивалась в проржавевшую от времени раковину, выносил видавший лучшие времена деревянный стол, разрезал грубо скрученный шнурок на стопке газет, и только тогда они позволяли себе встать в очередь.
Хромой Тадеуш всегда вставал первым. Когда бы он не подошёл, его пропускали вперёд. За ним вставал Франциск, его щетина казалась такой грубой, что можно было сковородки чистить, а лицо вечно мятое. Джозеф в полосатом свитере являлся в нём в любую погоду. Кажется, без этой вещицы, я бы и не узнал его. Окликни меня в толпе кто-то без полосатого свитера, я бы и не подумал на Джозефа. И он стоял третьим всегда.
В ожидании газет мужчины негромко обсуждали погоду. Тадеуш по-стариковски ворчал, бряцая тростью, Франциск мягко подтрунивал над ним, Джозеф был скуп на реплики, в нем чувствовалась затаенная печаль.
Наконец я заканчивал приготовления, ровно в десять часов и одиннадцать минут, и делал приглашающий жест. Доброе утро, Порту, приходи за своими новостями.
Прежде чем купить одну, Тадеуш придирчиво изучал газеты, как будто они были разными. Обязательно сверял напечатанную дату с датой на своих часах, цокал языком, если ему казалось, что время слишком быстро летит. Кряхтел, если время тянулось слишком медленно, и Сент Жоау был ещё далеко. Старик не был португальцем, но переехал сюда, однажды поучаствовав в празднике. Сент Жоау был его личным Новым годом, точкой отсчёта, с которой каждый раз начинается жизнь. А Тадеуш любил начинать что-то.
Он обязательно обменивался со мной парой фраз. О погоде, о температуре воды, рассказывал мне что-то о соседях. Каждый раз о разных, так что создавалось ощущение, что Тадеуш живёт на улице. Главным было не привыкать к героям его историй, ведь за ними невозможно было следить, они никогда не повторялись.
Франциск подходил сразу же после того, как монетка Тадеуша оказывалась у меня в руке. Нетерпеливо, настойчиво, стараясь услышать о чем мы говорим, как будто можем сплетничать о нём. Франциск кидал монетку на тарелочку и хватал свой выпуск новостей. Он и читал также, запоем, впитывал буквы до последней, чтобы потом выплеснуть на окружающих свои мысли обо всём.
Джозеф негромко здоровался, мягко улыбался, как будто не утро вовсе, а день на дворе. Всегда в хорошем настроении, всегда в полосатом свитере и нужной монеткой. Ни центом меньше, ни евро больше.
В тот день моя троица получила свои газеты, уселась на лавочку неподалёку и стала обсуждать заголовки. Всё как всегда. Я уже зашёл обратно в тень лавочки, чтобы разложить журналы и вынуть лотерейные билеты, когда услышал кашель.
Кожа ее была розовой, гораздо светлее, чем у местных, да ещё и с россыпью веснушек. Я смотрел на них и знал, что совсем скоро местное солнце сотрёт и их, как стирает цвет краски на росписях церквей. Такими же яркими, как в первый день, остаются только глазированные поверхности плиток азулежу. Наша лавочка отделана такими, там есть все оттенки голубого и синего.
Она в молчании протягивала мне монетку, поэтому я назвал ее Марта. Я ни разу с тех пор не слышал ее голоса, поэтому всегда почитал немой.
Получив свою газету, она тут же ее раскрыла, как и моя извечная троица, и пробежала глазами по заголовкам. А потом тишком-бочком подошла к их лавочке. Было видно, что она хочем участвовать в обсуждении, но почему-то молчит. Взгляд ее бегал от одного собеседника на другого, перескакивал и жадно следил. Но я ни разу не видел, как она говорила с ними.
Первым с лавочки уходил Тадеуш. Торопился собрать новости о своих бесконечных соседях. Меня всегда удивляло, как он столько успевает своей шаркающей походкой, а вот смотри, только вроде встал, а уже в конце улицы.
Вторым уходил Джозеф. Ему как будто было жаль покидать лавочку, он всегда смотрел на неё, пока не скрывался из виду.
Марта исчезала как-то незаметно. Моргнешь пару раз и нет ее. То ли была, то ли примерещилась.
Франциск медленно складывал газету по линиям сгиба, заканчивал читать новости спорта и поворачивал объявлениями вверх. И даже вроде не смотрел на них, просто повернул к себе, но было заметно, что он просто скрывает интерес. Стоит оставить их с газетой наедине, он кинется читать объявления. Но для этого он уходил с лавочки. Читать в одиночестве.
Так начиналось каждое моё утро в газетной лавке Вилла Нова да Гайя. Так начиналось каждое моё утро, пока я не решил узнать, кто же ходит ко мне по утрам.