Скоро обнаружилось, что немцы, особенно выходцы из собственно германских
земель, соображают в военном деле лучше фрязей. К концу правления Ивана III число немцев на русской службе возрастает.
Так, в момент торжественной встречи австрийских послов в 1526 г. иностранные «всех родов наемники» заняли всю площадь от ворот Кремля до «палат государевых». Среди фрязей и немцев Герберштейн увидел также не мало литовцев и поляков. Причем практически все упомянутые Герберштейном иноземцы оказались связаны с военным делом.
Портрет Василия III. Немецкая гравюра. XVI век.
Всех военных иноземцев на русской службе в начале XVI в. можно разделить на три
категории. Часть немцев и фрязей являлись оружейниками, преимущественно
пушколитейными мастерами, которые одновременно играли роль артиллеристов и регулярно
вместе со своими орудиями ходили в походы с русским войском.
Русское осадное орудие XVI века.
Другая часть немцев являлись личными телохранителями Василия III. Телохранители
жили в особой слободе. Герберштейн и пересказывавший его, но никогда не бывавший в
России А. Гваньини называют ее Nali или «Наливки» и выводят это слово от питейной
привилегии наемников.
«…Василий выстроил для своих телохранителей и для разных иностранцев, а именно — поляков, германцев, литовцев (которые от природы подвержены Вакху), город Наливки, получивший название от налитых бокалов. И там у всех иностранных солдат и пришельцев имеется полная возможность всячески напиваться, что московитам запрещается под страхом тяжкого наказания, за исключением нескольких дней в году…».
О пьянстве в «городе Налейка» свидетельствует и англичанин Д. Флетчер, посетивший Россию в конце XVI в., однако он утверждает, что в упомянутой слободе начала XVI в. Василий III расселил не только иностранных наемников, а всех своих солдат и позволил им употреблять спиртное («мед и пиво») в постные дни.
Третью группу иноземцев, упомянутых Герберштейном, составляли рядовые воины-
наемники. Герберштейн не стремился к личным контактам с этими людьми, сообщал о них
походя. В западноевропейских странах к XVI в. иностранные наемники были привычным
явлением, и Русь Василия III с ее иноземцами-наемниками представила Герберштейну
привычную картину, на которой он не считал нужным (или интересным) останавливаться
подробно. Он лишь сообщает, что в казанском походе 1524 г. участвовали наемники «из
немцев и литовцев».
В другом месте, в рассказе о московском войске в 1526 г. (второй приезд Герберштейна в Россию), он описывает полторы тысячи пехотинцев «из литовцев и всякого сброда».
«Записки» австрийского посла содержат упоминания о непосредственной работе оружейных мастеров. «Теперь у государя, — пишет Сигизмунд Герберштейн, — есть пушечные литейщики, немцы и итальянцы, которые кроме пищалей и пушек льют также железные ядра».
Называются по именам нескольких оружейников — знакомцев Герберштейна. Это итальянец Варфоломей, немец Иоанн Иордан «из Халя в долине Инна», Николай (Никлас), «родившийся на Рейне недалеко от немецкого имперского города Шпайра».
Иноземцы-пушкари несли службу не только в Москве. Об Иоанне Иордане Герберштейн сообщает, что он одно время находился в Рязани (Переяславе Рязанском). При этом непонятно, был ли Иордан при московском войске, посланным для отражения набега
Мухаммеда-Гирея (1521 г.), или служил постоянно в Рязани. Герберштейн рассказывает, что
в Рязани немец Иордан на свой страх и риск дал по татарам такой опустошительный залп, что потом на переговорах крымский хан требовал выдачи пушкаря.
В Москве достаточно ценили иностранных специалистов. Государь Василий III,
известный своей спесью, не гнушался запросто беседовать с иностранными мастерами.
Герберштейн свидетельствует, что в 1521 г., как миновала татарская опасность и Василий III
вернулся в Москву, он увидел в приветствующей его толпе пушкаря Николая (Никласа).
Великий князь остановился около Николая и сказал ему: «Твоя верность мне и старание,
которое ты выказал, охраняя крепость, известны нам, и мы изрядно отблагодарим тебя за
услугу».
Дорожа кадрами иностранных специалистов, высокие московские власти прощали
им порой проступки, недопустимые для русских. В 1505 г. во время военного столкновения с
казанскими татарами в плен чуть не попали три пушкаря-литейщика. Двое (один из них фряг
Варфоломей, собеседник Герберштейна) бежали с поля боя, бросив орудия, а третий сумел
увезти свою пушку. В Москве Василий III не выказал никакого неудовольствия по поводу
поведения первых двух иностранцев, а третьему заявил: «Не орудия важны для меня, а люди, которые умеют лить их и обращаться с ними»49. В походе на Казань 1524 г. пушкарь, уроженец Савойи, был пойман при попытке перейти на сторону врага и сдать свое орудие. На допросе савойец винился, «во всем признался и был прощен». Русского пушкаря за подобный проступок непременно бы казнили.
Имели иностранцы и иные преимущества перед русскими. Во второй половине XVI в.
иноземцы могли заниматься у себя на дворе кормчеством, что было запрещено коренным
жителям Москвы. Служилые немцы были освобождены на всей территории России от всех
таможенных сборов.
Однако не стоит представлять себе службу иностранца в России сплошным «праздником». В отличие от высокого начальства, воеводы средней руки и русские люди в массе своей не склонны были ценить иноземцев. Примечателен в этом плане уже упомянутый нами случай 1521 г. с немцем Иорданом в Рязани. Московские и рязанские воеводы с легкостью согласились выдать немецкого героя-пушкаря на расправу крымскому хану. Немца спасло лишь заступничество Ивана Хабара наместника Василия III в Рязани.
Из документов XVII в. хорошо известно, что российские власти регулярно задерживали
иностранцам (как, впрочем, и русским служилым людям) положенное жалованье. Для конца
XV–начала XVI столетия нет прямых указаний источников на данный счет, но можно
предположить, что традиция задерживать оклад или уплачивать его не полностью родилась не в XVII в.
Помимо «забывчивости царей» и «плутовства псарей» большой проблемой для
иноземца был отъезд домой. Как мы видели в случае с Аристотелем Фиораванти, возвращение было малореальным. Герберштейн подтверждает, что вернуться домой «позволяется немногим».
Провалом закончилась миссия московского вербовщика, саксонца Шлитте.
В 1547–1550 гг. он находился в Германии с поручением Ивана IV набрать как можно больше
западных ученых, художников и ремесленников на русскую службу.
Навербованная им группа из 123 человек, ремесленников, воинов, инженеров и даже четырех богословов благополучно прибыла в Любек. К тому времени ливонская сторона развила дипломатическую активность, рисуя Карлу V те опасности, которыми грозит овладение Московией западными «секретами». В итоге император взял назад разрешение своим подданным ехать в Россию, и магистр Ливонского ордена получил право не пускать их за русский рубеж.
Аналогичная судьба постигла некого чеха Ладу, жителя Кракова. Михаил Глинский,
перебежав в Москву, рассылал в Польшу и Литву гонцов и деньги, зазывая различных
специалистов на русскую службу. Одним из откликнувшихся и был Лада. Его поймали на
русской границе, отослали обратно в Краков и там казнили.
Трудности вербовки заставляли московские власти удерживать в России тех западных
специалистов, которые сюда доехали. Нет ничего удивительного поэтому, что при Иване IV
отношение властей к попыткам служилых иноземцев вернуться домой еще более
ожесточилось. По сути, стал возможен только побег, но он уже расценивался как
государственная измена. Современник грозного царя, его опричник Генрих Штаден
констатировал:
«Чтобы дойти до смертной казни, иноземцу не так-то легко провиниться.
Только когда уличат его, будто он хотел бежать за рубеж, — тогда — да поможет ему Бог! …
И редко бывает, чтобы иноземец дерзнул бежать из страны, ибо дорога в страну широка и
просторна, а из страны — узкая-преузкая».
