12345spat

...по мере пресечения над обвиняемой в репосте и участии в дебатах Анастасией Шевченко и обвиняемым в убийствах и создании ОПГ Рауфом Арашуковым.

P.S. На самом деле там были два расслабленных охранника. Решётка рядом пустует.

Ставка НДФЛ в 13% от зарплаты, которые в России обязан платить работник с любым уровнем дохода, создает вредную иллюзию автономии государственного бюджета от денежного вклада граждан. Чиновники охотно поддерживают это заблуждение, постоянно подчеркивая, что государство забирает у физических лиц сущие копейки — в отличие от западных стран, где предельная ставка подоходного налога превышает 50%. Отсюда делается вывод, что россияне поступают нагло, когда требуют от государства подотчетности в расходовании средств налогоплательщиков.

Интересно, что в последнее время власти России взяли курс на повышение финансовой грамотности населения. В регионах создаются центры для консультаций граждан, соответствующие дисциплины внедряются в школьные программы. Зампред ЦБ Сергей Швецов в этой связи даже предположил, что корни финансовых проблем лежат в традиционной русской культуре: сказки про золотую рыбку и Ивана-дурака, сидящего на печи в ожидании «халявы», не способствуют развитию трудовой этики. Сюжет этих сказок, заявил Швецов, необходимо изменить.

Понятно, что задача властей состоит в том, чтобы заставить население больше и эффективнее работать, самим копить на пенсию и всячески избавляться от «патерналистских установок». Но главный финансовый миф, который следовало бы развеять как можно скорее, распространяют сами же государственные служащие. То и дело они утверждают, что государственный бюджет РФ формируется буквально «по щучьему велению», а именно извлекается госкомпаниями напрямую из природных недр, минуя кошельки граждан.

Хозяин бюджета. Огосударствление России создает сословное общество

Начать надо с того, что по мировым меркам россияне платят в бюджет значительно выше среднего. По оценкам декана экономического факультета МГУ Александра Аузана, подкрепленным исследованиями консалтинговой фирмы PricewaterhouseCoopers, с каждого заработанного нами рубля государство забирает в среднем 48 копеек.

Реальная налоговая ставка в России выше, чем в США, и примерно соответствует уровню Северной Европы. Для сравнения: в Центральной и Восточной Европе средняя налоговая нагрузка составляет лишь 34,2%.

Особенность российских налогов — не в низких ставках, а в косвенном или скрытом характере платежей. НДС, импортные пошлины и акцизы заложены в цены товаров, а НДФЛ и 30%-ные страховые взносы формально платит работодатель, хотя по факту они напрямую вычитаются из зарплаты работника. Из-за такого дизайна налоговой системы многие люди даже не осознают, что проводят треть своего рабочего времени в неоплачиваемой работе на государство (примерно столько времени нужно, чтобы окупить уплату всех налогов с зарплаты) и практически каждой своей трансакцией с заработанных денег финансируют российский бюджет.

После 2016 года, когда Владимир Путин объявил о двухлетнем моратории на повышение налоговой нагрузки, эта тенденция только усилилась:

чтобы не нарушать указание первого лица, чиновники сосредоточились на технологиях скрытого налогообложения.

Количество квазиналоговых платежей (сборы, взносы и прочие формы неналогового изъятия) к 2019 году выросло до такой степени, что в Госдуме начали обсуждать необходимость кодифицировать их и включить в Налоговый кодекс.

При спорах о том, откуда у государства берутся деньги, важно учитывать все уровни бюджетной системы. В консолидированном бюджете за 2017 год (включает в себя федеральный бюджет, региональные бюджеты и взносы на обязательное социальное страхование) доля нефтегазовых доходов составила менее 20%. Этот показатель варьируется в зависимости от мировой конъюнктуры: как только цены на нефть падают, снижается и доля сырьевых доходов бюджета.

Власти начинают отчитываться об освобождении от «сырьевой иглы», другой рукой повышая фискальную нагрузку на население. По данным Минфина, налоговые изъятия в 2016 году составляли 29,2% ВВП, а к 2017 году выросли до 30,8%.

Получается, что 80% от общих доходов государства не связаны с природными ресурсами. 17,2 трлн (55% консолидированного бюджета) платят граждане — в виде НДС, акцизов, НДФЛ, пошлин и социальных страховых взносов. Если прибавить к этой сумме налоги на имущество, транспорт и налог на прибыль, который де-факто платят владельцы частных компаний, то получится, что

граждане отвечают за две трети поступлений в бюджетную систему России.

Остаются 4,5 трлн рублей «прочих доходов» и 6 трлн рублей, которые в виде налога на добычу полезных ископаемых (НДПИ) и экспортных пошлин платят нефтегазовые компании — как государственные, так и частные. Но даже эти средства, если верить Конституции, являются общенациональным достоянием. Чтобы случайно не забыть о конечных хозяевах природной ренты, развитые сырьевые страны, такие как Норвегия, зачисляют нефтяные деньги на личные пенсионные счета своих граждан.

«Ваши налоги ничего не решают» — это и есть самая вредная сказка, которая наносит финансовой грамотности россиян куда больший ущерб, чем весь народный фольклор, вместе взятый. Но вряд ли просветительские кампании властей зайдут настолько далеко.

www.novayagazeta.ru/articles/2019/01/29/79356-skazka-...

Если вдруг окажется, что несчастные несытые и небритые люди в помятых пропотевших одежках, сидящие на деревянных чемоданах в обшапранной квартире, которых представили жертвами какой-то социальной катастрофы - это не "настоящие несчастные", а актеры - то зрители сочтут себя оскорбленными. Хотя радоваться надо как минимум двум вещам. Во-первых, на самом деле этим людям совсем не так плохо, как они изображают. Во-вторых, перед нами прекрасные артисты, раз мы им поверили, браво!

Но нет! В зрителях бушует какое-то римское чувство: чтоб гладиатор умирал по-настоящему.

Зачем? А затем, чтоб увидеть жизнь как она есть.

Но невдомек этим новым римлянам, что "жизнь как она есть" - штука в смысле эпистемологическом гораздо менее надежная, чем беллетристика, чем художественный вымысел. История Анны Карениной (Раскольникова, Свидригайлова и т.д.) в смысле фактичности безупречна: никакой критик не скажет, что "на самом деле все было не так!" Но попробуйте рассказать на ток-шоу историю реальной Анны К. из соседнего поддъезда. Вас тут же уличат в тысяче неточностей и передержек, в неведении и во вранье.

Жизнь как она есть, реальная жизнь - бесконечно лжива и неточна, в отличие от жизни-вымысла. Каждый т.н. факт - сам по себе сомнителен и требует бесконечных уточнений, которые все время переворачивают его смысл, а иногда и ставят под сомнение и самое "фактичность" (было или не было).

Поэтому стремление к "подлинности" - оно появилось не из-за усталости от вымысла и лжи, а из-за страха перед самой жизнью, перед ее принципиальной зыбкостью и неточностью. Перед необходимостью искать истину самостоятельно и безо всяких гарантий

Стремление к подлинности - тоталитарно по сути. Это желание некоего "окончательного факта". Это спрос на "окончательного учителя", который нам, усталым от сомнений людям, наконец расскажет, как оно было "на самом деле".

Дело кончается грандиозными инсценировками жизни, в которых искомая подлинность - не более чем изящный художественный прием, не лучше и не хуже, чем в классицистской пьесе, где античные герои говорят французскими стихами и наряжены в парики и камзоле. Дело кончается выставками, на которых половина экспонатов - подделки. Впрочем, какая разница. Если картина три раза перепродана на Сотбис, как подлинная, то она тем самым становится подлинной, так сказать, по рыночному определению.

Вот и все о подлинности. Не надо преувеличивать.

Denis Dragunsky

Ходят упорные слухи, что человечеству грозит "генетическое вырождение". Об этом твердят многие журналисты и философы. И надо признать, что слухи эти возникли не на пустом месте. Многие ученые всерьез рассматривают такую возможность. Похоже, у нас действительно есть повод для беспокойства.

Речь идет прежде всего о так называемых слабовредных мутациях, каждая из которых сама по себе не очень сильно снижает жизнеспособность и плодовитость, но когда их накапливается много, суммарный эффект становится ощутим.

***

Без отбора любой вид должен быстро выродиться и погибнуть. Просто потому, что:

1) Мутагенез остановить невозможно;

2) Большинство не нейтральных мутаций вредны.

***

У жителей развитых стран стали выживать почти все родившиеся дети. Кроме того, слабое здоровье перестало быть серьезной помехой для размножения. По мнению Кондрашова, естественный отбор на человека сегодня почти не действует, по крайней мере в развитых странах. Это значит, что выживаемость и плодовитость людей практически перестали зависеть от их генотипа.

Безусловно, опасность накопления вредных мутаций в человеческой популяции существует. Но каков масштаб бедствия? Для точных оценок данных пока недостаточно, но кое-какие основания для сдержанного оптимизма у нас все‑таки есть.

***

Отбор не прекратился — он лишь стал слабее, но не исчез и никогда не исчезнет, пока мы живем в своих биологических телах, а не превратились в роботов. Имеются и прямые фактические подтверждения сказанному. Например, установлено, что репродуктивный успех как мужчин, так и женщин в современном индустриальном обществе положительно коррелирует с внешней привлекательностью. Американцы, родившиеся в 1937—1940 годах, чьи фотографии в возрасте 18 лет оцениваются другими людьми как более привлекательные, произвели в среднем больше детей, чем их менее привлекательные сверстники. Отчасти это объясняется половым отбором — привлекательные люди реже остаются холостыми (незамужними), — но отчасти, по-видимому, и “обычным” естественным отбором, то есть положительной корреляцией между привлекательностью и плодовитостью. Любопытно, что у женщин зависимость репродуктивного успеха от привлекательности нелинейная: больше всего потомков оставили женщины, относящиеся ко “второй четверти сверху”, то есть привлекательные, но не самые неотразимые.

Суперкрасотки родили больше детей, чем представительницы двух “нижних четвертей”, но все-таки меньше, чем просто привлекательные барышни. Чем это объясняется — завышенной самооценкой, заботой о фигуре или чем-то еще, — пока неизвестно (Jokela, 2009).

Кроме того, отбор по-прежнему отлично работает на уровне эмбрионов. Зигота (оплодотворенная яйцеклетка), совсем уж перегруженная вредными мутациями, долго не протянет, она будет “отбракована” на ранних стадиях эмбрионального развития. Правда, такой отбор действовал и на дрозофил в опытах Кондрашова — и не спас несчастных от вырождения. Я возлагаю большие надежды на технологию экстракорпорального оплодотворения (ЭКО), за которую ее создатели недавно получили Нобелевскую премию. Методика “зачатия в пробирке” предполагает создание нескольких “запасных” зигот, которые доращиваются до определенной (очень ранней) стадии эмбрионального развития, а затем из этих зародышей отбирают самых здоровеньких для пересаживания в матку будущей матери.

Если мы научимся быстро и без вреда для эмбрионов проводить их генетический анализ, то сможем отсеивать вредные мутации гораздо эффективнее, чем это сделал бы обычный естественный отбор.

Очищающий отбор действительно стал слабее, но нам, возможно, сейчас и не нужен сильный. Дело в том, что численность человечества сегодня беспрецедентно высока: нас почти семь миллиардов. Такой численности никогда не бывало ни у одного вида наземных позвоночных нашего размера за всю историю Земли. Между тем численность популяции имеет самое прямое отношение к эффективности действия отбора на слабовредные мутации: чем популяция больше, тем меньше шансов у слабовредной мутации распространиться в генофонде.

***

Что касается ослабления очищающего отбора, то оно дает нам дополнительный шанс выйти из так называемых ловушек локальных максимумов приспособленности (см. главу “Жертвы эволюции”). Чтобы выработать какую‑то ценную новую адаптацию, нам может быть необходимо пройти через этап временного снижения приспособленности. Например, для этого могут быть нужны три мутации в комплексе, причем первая и вторая мутации сами по себе вредны, однако в сочетании с третьей они дают положительный эффект. Медицина позволяет нам теперь проходить такими эволюционными траекториями, запрещенными для популяций, находящихся под действием сильного очищающего отбора, потому что дает шанс на выживание перспективным мутантам — носителям двух первых “вредных” мутаций.

Кроме того, как бы ни была сильна медицина, избирательность граждан при выборе долговременного полового партнера никто не отменял и не отменит. Всегда будут суперпринцессы искать суперпринцев, всегда будут граждане похуже качеством вынужденно усмирять свою привередливость и выбирать себе в партнеры примерно таких же (подобная избирательность, или “положительная ассортативность”, при образовании брачных пар действительно существует у людей, как и у другихмоногамных животных). Люди, обремененные множеством слабовредных мутаций, будут скрещиваться преимущественно друг с другом, как и везунчики с хорошими генотипами. Такая избирательность, между прочим, резко повышает эффективность очищающего отбора. На одном краю спектра будут то и дело рождаться совсем уж нежизнеспособные заморыши. Они будут погибать на ранних стадиях эмбриогенеза или чуть позже вместе со своими мутациями.

Положительная ассортативность по интеллекту у людей тоже существует (умные женщины склонны выбирать умных мужчин, глупые мужчины избегают общения с женщинами умнее себя). Это позволяет надеяться, что если мы в будущем и поглупеем, то только в среднем, не радикально и не все.

Можно привести еще несколько соображений, позволяющих надеяться, что накопление вредных мутаций из-за ослабленного отбора, возможно, представляет не такую уж большую опасность для человечества.

Во-первых, нужно решить, что же все-таки мы подразумеваем под “вредностью”. В эволюционной биологии вредная мутация — это мутация, снижающая приспособленность (репродуктивный успех). Степень вредности мутации определяется величиной, на которую эта мутация снижает приспособленность. Если мутация не снижает приспособленность, то она не вредная с эволюционной точки зрения, даже если ее фенотипический эффект лично нам не нравится. С этой точки зрения следует признать, что вредность мутаций непостоянна: она меняется в зависимости от развития медицины и прочих благ цивилизации.

***

Жаль, конечно, что мы не становимся с течением поколений добрее, умнее и талантливее. То есть не становимся генетически; развитие культуры нас пока выручает. Но все-таки хотелось бы еще и генетически. Есть ли надежда? Трудно сказать. Я лично очень надеюсь на принцесс. Лишь бы они не стали неразборчивыми в связях. Дорогие принцессы! Помните, пожалуйста, что при выборе спутника жизни политкорректность неуместна. Вы заслуживаете большего. Внимательно следите за индикаторами приспособленности. Не путайте подлинные большие, красивые и дорогие павлиньи хвосты с дешевыми подделками.

И напоследок — еще одно обнадеживающее, хотя и чисто гипотетическое соображение. Насколько четко коррелирует уровень смертности с эффективностью отбора? Да, мы знаем, что сейчас люди в развитых странах стали рожать очень мало детей, и почти все эти дети выживают, то есть постнатальная смертность резко снизилась. Но следует ли из этого, что и эффективность постнатального отбора уменьшилась ровно на такую же величину? Мне кажется, что не следует, потому что есть еще одна важная переменная: степень зависимости смертности от генотипа. Многие особи погибают или остаются бездетными не потому, что у них гены плохие, а просто потому, что “не повезло”. Иными словами, существует некая вариабельность по репродуктивному успеху среди особей, и весь вопрос в том, какая доля этого разброса определяется наследственной изменчивостью. Ясно, что эта величина всегда меньше 100 % и всегда больше 0 %. Эффективность отбора зависит от нее не меньше, чем от уровня смертности.

По идее, с переходом организмов от r- к K-стратегии (то есть от производства множества слабо защищенных потомков к производству небольшого количества хорошо защищенных) степень зависимости репродуктивного успеха от генов (а не от случайности) должна возрастать. Если бы это было не так, то мы наблюдали бы очень четкие различия между r- и K-стратегами по скорости накопления вредных мутаций, по темпам генетического вырождения и вымирания видов. Мы наблюдали бы, что K-стратеги вымирают быстрее и вообще в конечном итоге всегда оказываются в проигрыше. Ведь K-стратеги по определению производят меньше потомков, и у них более низкая смертность. Однако этого не наблюдается. В палеонтологической летописи мы видим много примеров того, как переход к K-стратегии явно улучшил “генетическое благополучие” и эволюционное процветание группы. В эволюции наземных животных и растений прослеживается четкая тенденция к развитию все более качественной заботы о потомстве, то есть к движению в сторону K-стратегии. При этом средние темпы вымирания видов в целом не растут, а снижаются.

То, что сейчас происходит с человечеством, — это ярко выраженный сдвиг в сторону K-стратегии: детей рождается меньше, зато в каждого вкладывается очень много ресурсов и почти все выживают. Не была ли высокая смертность в прошлом, в том числе детская, гораздо более зависящей от случайностей (а не от генов), чем сейчас? Дети умирали как мухи в основном от антисанитарии и недоедания. Голод мог охватывать целые районы, эпидемии смертельных болезней прокатывались по целым континентам. Не было ли это похоже на массовую гибель криля в пасти кита, когда от генотипа конкретного рачка почти ничего не зависит?

Сегодня в развитых странах большинство людей более или менее обеспечены материально, медицина всем доступна, голод не грозит, в солдаты на 25 лет самых здоровых юношей не забирают. Не приводит ли это к радикальному уменьшению влияния случайности на репродуктивный успех? И к увеличению влияния на него — да, как ни странно, генов? Если социально все более или менее равны (ну хотя бы в идеале) и стихийные силы вам больше не угрожают, то от чего еще будет зависеть ваш успех, в том числе и репродуктивный, если не от генов, над которыми никакая демократия и никакая политкорректность пока не властны и которые все равно у всех разные? Может быть, “выравнивание шансов”, обеспеченное цивилизацией (а также усиленной заботой о потомстве и другими характерными признаками K-стратегии), на самом деле не уменьшает, а увеличивает зависимость репродуктивного успеха от генотипа? Если так, то оно должно способствовать не только снижению эффективности отбора (за счет снижения смертности), но и увеличению этой эффективности (за счет роста влияния генотипа на репродуктивный успех).

К сожалению, для количественной оценки всех этих предполагаемых механизмов пока не хватает данных. В конечном счете вполне может оказаться, что перечисленные “защитные эффекты” все-таки недостаточны и генетическое вырождение через несколько поколений действительно станет для нас серьезной проблемой. Не смертельной, но противной.

#Марков А.В. "Эволюция человека. Обезьяны, кости и гены". Стр. 478-490.