Книга лежит в открытом доступе на author.today.
Насуйте мне в панамку, дорогие пикабушники и пикабушницы :)
Я довольно долго писал это произведение, вдохновленное Бладборном, Лавкравтом и Кингом. Мне не нужны донаты или подписки — хочется, чтобы результат моего труда нашел свою аудиторию.
Прошлые посты оказались не выбились из свежего, поэтому я начну публиковать главы здесь:
Мертвенно бледная луна отражалась в мелкой ряби на поверхности озера, лежащего у подножия высокой башни университета. Ничто не нарушало безмолвия. Окажись в этом месте кто внимательный, он смог бы различить угасающий старческий голос, что раз за разом тянул:
Голос принадлежал серому старику, сидящему в кресле-качалке. Покрытое толстым слоем паутины сине-белое облачение скрывало тучное тело, а сгорбленная окоченевшая фигура не знала движения уже многие годы. Глаза были прикрыты тяжелой бронзовой маской под покрытой старинной черной плесенью высокой митрой.
В приемной Ректора Виллема царила тишина, изредка прерываемая всхлипываниями, причитаниями и странными, почти нечеловеческими стонами. Лица посетителей, расположившихся вдоль стен на неудобных скамейках, представляли все разнообразие выражений человеческого ужаса: от плохо скрываемого за невротической улыбкой страха до бесконечного отчаяния, застывшего в пустых глазах. Каждый посетитель, в надежде попасть на лечение к ректору, сопровождал родственника, пораженного той или иной болезнью, от которой открестились все лекари ближайших окрестностей.
Вот с заплаканными глазами сидит жена ярнамского соляного магната — у нее на руках дочь, страдающая от гидроцефалии. Рядом — председатель совета безопасности, седоусый и статный, однако весь бледный. Он сидит с пятнадцатилетним сыном, роняющим слюни, — мальчишка так и не начал подавать признаков разума, и последние годы они искали спасения у множества врачей... а ведь какое будущее ему светило! У самой двери в кабинет ректора расположилась пара, без сомнений, высшего сословия. Пациента при них не было. Отороченные золотом атласные одеяния сидели на них как влитые, а пурпурный пояс с золотой бляхой размером с кулак на господине говорил о титуле как минимум графа; наверняка на светских приемах он собирал вокруг себя вассалов и приживал, с высокомерным видом отпуская уничижительные комментарии в адрес собравшихся и наслаждаясь властью. Но в Бюргенверте была только одна власть — Мастер Виллем.
Он принимал пациентов один на один и заставлял ждать всякого сопровождающего, включая господ королевских кровей, что прощалось ему за самые крохотные просветы надежды на выздоровление дорогих родственников: братьев и сестер, родителей, детей или внуков. Слухи о методах лечения никогда не покидали стен университета, даже с теми, кто чудом выздоровел. А массивная дубовая дверь, барельеф на которой изображал десятки великих умов всего мира, отделяла кабинет от всякого пришельца.
Трепет наполнял всякого, кому приходилось стучать в нее — у ректора не было секретарей и приемных, только скамейки в удаленном конце университетского коридора. Он всегда отзывался сам.
Впрочем, статус почетного доцента Бюргентверта давал мне формальное право на аудиенцию без очереди. Несколько глухих ударов в дверь рассеяли тишину университетского коридора.
Открыв дверь, я обнаружил необычную картину. Пожилая пара причитала нечленораздельные благодарности, которые старый ученый принимал сдержанно, но без холода. Рядом с ними стоял немолодой уже, лет тридцати, человек в пижаме пациента. Молодой человек выглядел абсолютно здоровым, только осунувшееся серое лицо выдавало, что он прошел долгий курс лечения в Бюргенверте, а потерянный почти мальчишеский взгляд свидетельствовал о скудном жизненном опыте. Увидев меня, чета вместе с потомком заторопилась на выход, продолжая осыпать Виллема благодарностями, из которых стало понятно, что мальчишку, как бы ни странно было применить такое слово к тридцатилетнему мужу, на протяжении восемнадцати последних лет мучал обширный набор дезадаптивных психозов. Сейчас он выглядел абсолютно нормально, перед выходом пожал ректору руку и кивнул мне в знак приветствия.
Помещение наполняла идеальная гармония в каждой детали: в аккуратных кипах заполненных бумаг на столе; на уходящих к потолку полках, уставленных толстыми книгами с темно-зелеными корешками; у кресла-качалки, обитого дорогим бархатом ярко-малинового оттенка; у окна с телескопом, настроенным на луну.
Мало кто знал, что в противоположной от входа стене есть небольшая дверь, скромно отделанная, но всегда хорошо смазанная и тихая. Она ведет в ярко освещенный коридор, соединяющий кабинет ректора с лабораториями, палатами и кабинетами врачей, куда ученый уводил принятых на лечение пациентов, — Виллем считал, что родным прощаться с пациентами не стоит.
Мастер Виллем, я вынужден доложить вам, что городской совет настаивает на том, чтобы университет прислал специалистов в лабиринт, обнаруженный под Ярнамом.
Мало кто мог выдержать взгляд Виллема — в глубинах выцветших от старости глаз ощущалось тяжелое бремя мудрости и проведенных в университете многих лет истового учения. Несмотря на занимаемое положение и достижения, во взгляде не было ни гордыни, ни праздности.
Последние годы Виллем посвятил исследованию пределов работы человеческого разума: памяти, восприятия и абстрактного мышления — все это интересовало его в первую очередь. Кроме того, значительная часть университетских преподавателей и постдоков работала в качестве врачей-исследователей с пациентами Виллема. Закрытость университета имела свои причины: изощренность методов доводила до потери сна даже некоторых коллег, а эксперименты и лечение переживали далеко не все пациенты. Трепанация, шунтирование, лоботомия, воздействие электрическим током или исключительно громкими направленными звуками — по итогу каждой операции, успешной или нет, Виллем с лечащим врачом заносил результаты в очередную книгу с темно-зеленым корешком.
Несмотря на жестокость подхода, Мастер умудрялся возвращать сознание даже пациентам, многие годы безуспешно проходившим терапию в других заведениях: расстройства личности, галлюцинации или отставание в развитии, — ко всякому отклонению великий ученый находил порой гуманный, порой жестокий, но всегда — чисто научный подход. Неудивительно, что он не хотел тратить время на непонятные раскопки.
Да, Мастер. Несомненно. Однако мне сообщили, что помещения имеют огромную культурную ценность. Археологи обнаружили множество просторных залов, в некоторых из них сохранились останки книг, утварь из драгоценных металлов и гравюры. Возможно, даже медицинские записи. Мне кажется, что…
Что? — отрезал проректор, — У меня нет времени на это. Послушай, — голос смягчился, — отправь туда кого-то из наших ученых. Только не отвлекай Лоуренса по этому пустяку, — он опустил взгляд на разложенные на столе бумаги и окунулся в изучение документов — О чем это я? Ах, да. Если тебе это так интересно, знаешь, займись этим сам!
Вид коридоров университета, заставленных стеллажами с тысячами томов литературы, любого навел бы на мысль, что Бюргенверт является тем самым местом, где смогут разобраться с запутанным многоуровневым лабиринтом, совсем недавно обнаруженным глубоко под городом. Археологи недоумевали: архитектура лабиринта была неоднородна, и ни один из наблюдаемых архитектурных стилей не носил черт антропогенных; это наводило ученых на невероятное предположение о том, что под Ярнамом располагались руины давно угасшей цивилизации, которая не уступала, а возможно, и превосходила человечество по уровню развития науки и культуры. И оставляло повисший в воздухе вопрос: “Если это было так, то что привело к их упадку?”
Полная версия: на author.today