Жду новый пост

Серия «Древняя Кровь: Раскол»

— Наконец-то ты замолчал. Иди, иди, сиди. Я все осмотрю. Я уже жалею, что потащил тебя во второй раз! Не хватило мне твоего нытья в первой вылазке. Вы только посмотрите, они в отличном состоянии! Эй, Йозеф, принесите-ка мне сюда лестницу, мы, кажется, наконец-то кое-что для себя нашли.

“...тебя нашли, ...ушли… ”, — по залу неожиданно громко прокатилось долгое эхо, ушедшее в отдаленные коридоры. Дорес поежился и облокотился на колонну, глядя на археологов. Один из них с негромким, явно недовольным кряхтением, аккуратно вытащил переносную лесенку и скрылся в темноте, направившись в сторону ученых.

— Я не понимаю, как они в такой тьме ходят! Ему же тут метров двадцать пять идти, а не видно ни черта… как кошки, — голос виконта становился все тише, пока совсем не сошел на нет.

Его взгляд застыл на небольшом пятне света, в котором копошились, то и дело грохоча инструментами, два археолога. Йозеф шагнул в темноту, чтобы поставить очередной фонарь. “Мы, люди, любим свет… Даже маленький и слабый — мы же сами такие, сами знаете. Даже эти археологи, лица каменные, а в глазах: сомнения, страх и тьма”, — сознание Дореса, то ли от окутывающей тьмы, то ли от чувства брошенности, расплывалось в дремотном забытьи. Наблюдение за размеренной работой успокаивало и давало чувство шаткой веры в то, что все идет по плану.

Йозеф, скрючившись на полу, включил новый прожектор, свет которого сразу же пролился на полированный пол и каменную кладку изъеденных стен. В свете прожектора стояло гротескное антропоморфное чудище, лишь отдаленно напоминавшее человека. Мантия, сохранившая глубокий рубиновый оттенок, скрывала трехметровое серое тело, иссохшее настолько, что жилы, казалось, были натянуты прямо на скелет. Поднять голову археолог не успел, неестественно длинный шотел абсолютно беззвучно отделил ее от тела. Рассечение прошло между лопаток так, что глазам Дореса предстала половина сердца археолога, совершающее свои последние фонтанирующие алой артериальной кровью сокращения.

Дорес, окоченев от ужаса, смог лишь пошире раскрыть глаза и открыть рот в абсолютно беззвучном жесте. К горлу подкатил перебивший дыхание ком. “Что… как... Стоой! Беги, бежим!”, — образ, стоящий перед глазами ученого не укладывался в голове, — “Какая мерзость! Йозеф, зачем ты вытащил эту дрянь из тьмы?! Да-да, сидело бы оно во тьме, твои кишки бы тоже в ней остались”.

За несколько секунд замешательства Дореса существо быстро продвинулось по огороженной для стоянки местности ко второму археологу. Тот ухом не повел — движения были совершенно бесшумными. “Ох, Малек! Мне тебя не спасти… А кого мне спасти?! Я заперт в этом тщедушном теле… Мой фонарь, потушить фонарь! Чтобы оно меня не видело! Во тьме-то оно не убивало никого! Тьма спасет...” — руки Дореса не сдвинулись ни на дюйм, зрачки дрожали, захрустели ломающиеся от напряжения зубы. 

Малека действительно было не спасти. В три шага обитатель лабиринта добрался до археолога и пронзил ладонью его солнечное сплетение. И без того чудовищная рука с громким хрустом показалась из спины вместе с остатками переломанных ребер и ошметками легких жертвы, и так же быстро исчезла. Существо подняло взгляд к пятну света от фонаря Дореса, на секунду задержав на нем внимание впалых горящих отвращением глаз, и моментально исчезло из пятна света. Все эти события не заняли и минуты. Еще через несколько секунд с первого этажа прилетел звук падающей на мраморный пол лестницы.

“Подумать только! Вот и мой конец? Одето подороже Кейнхерстких аристократок! Хватит!” — отогнать видение Дорес уже был не способен — “Волосы белые, а лицо... словно мертвое: щек почти нет, слипшиеся, пожеванные губы, да кожа, натянутая на череп. А как оно движется, словно механизм: точный, хладнокровный, но такой… топорный. Ох, во тьму, скорее...” — серые зрачки ученого закатились, а тело обмякло.

Глава 6. Раковина

В кабинете ректора стояла приглушенная тьма, с трудом разгоняемая пятью свечами. Каждый огонек выхватывал из тьмы что-то свое: темно-зеленые корешки многочисленных книг, красный бархат пустующего кресла-качалки или одну из двух фигур у рабочего стола. Ректор Виллем и его первый ученик, Лоуренс, часто общались с глазу на глаз. Они были связаны редкими узами учителя и ученика, возникающими лишь между поистине талантливыми личностями. Лоуренс, известный непростым характером, прибыл в город по первому зову главы университета сразу после чудовищных событий в лабиринте. Выправка и осанка выдавали в нем человека, давно позабывшего горький вкус поражения. Как человек честолюбивый и достигший высокого положения в Бюргенверте, он не отказывал себе ни в крупных перстнях с драгоценными камнями, ни в роскошном мехе в оторочке изначально аскетичной университетской формы. Щелчок дверного замка прервал разговор, и ректор, закончив свою мысль, бросил:

• Входи. Как ты себя чувствуешь? Мы с Лоуренсом как раз обсуждали возможность встретиться с нашим дорогим Доресом. Что думаешь?

• Иду на поправку, Мастер Виллем, а на Дореса я бы не рассчитывал. Уже неделю его держат в лечебнице — все без толку. Он явно не в себе после пережитого в лабиринте.

• Именно! Именно из-за того, что он сходит с ума, я и хочу вернуть его домой, мой дорогой друг, — на лице Виллема гуляла странная ухмылка, — Ты же понимаешь, что он представляет собой великолепный экземпляр? Такая потеря! С Доресом мы сможем продвинуться в изучении инстинктов человека, потерявшего свою человечность. Он ведь не просто перестал говорить! Мне нужно выяснить, что он чувствует. Что, и как… он видит — Виллем сделал особое ударение на этом слове — Может ли случиться так, что он знает что-то, чего мы не знаем? И если ответ на любой из этих вопросов приблизит меня к возвышению человеческого сознания, будь уверен — дилетанты-коновалы из лечебницы их не найдут!

Выражение на лице Виллема приобрело демонический вид. Лоуренс, молча прищурившись, смотрел в лицо учителя, а я не смог побороть желание попятиться. Тяжесть двери вернула ощущение реальности. Несколько мгновений спустя, Виллем более спокойно продолжил:

• Я помог многим пациентам оттуда обрести... внутренний покой. Кроме того, мы знаем Дореса много лет, мы сможем добраться до глубин его разума. Сделать глубинный, — его взгляд скользнул по дальней двери, за которой бывали лишь приближенные проректора, — анализ изменений его психики. И конечно, мы внимательно изучим глаза, видевшие то, что выходит за рамки представлений человеческих.

Виллем замолчал, тишина становилась невыносимой.

• Я читал протокол твоего допроса. Как вы выбрались оттуда? Почему вас не располосовало это “существо”? — голос Лоуренса, прервавший молчание мелодичный баритон, звучал успокаивающе, однако в буравящем взгляде ярко-синих глаз сквозил вызов и недоверие.

• Ох, Лоуренс, мой дорогой ученик, ты задаешь столь бытовые вопросы… Тебе правда хочется тратить на это время? Впрочем, ладно. Время у нас есть. Расскажи ему, иначе он не настроится на рабочий лад.

• Мастер, — обращаться к Лоуренсу не хотелось.

С момента нашего знакомства много лет назад он не питал личной симпатии ни к кому, кроме Виллема. Говорят, он не всегда был таким мнительным и отстраненным. Но около восьми лет назад он замкнулся в себе и посвятил все время работе, отринув человеческое отношение ко всякому индивиду. На фоне этого особенно удивительно бы то, что в отличие от Виллема, его исследования имели глубоко гуманистический характер и лежали в области медицины.

• Я начну с момента, когда мы с Доресом разминулись. Я не мог перестать думать о словах Дореса о чистоте зала, и чтобы как-то отвлечься, решил сконцентрироваться на работе. Дорес, угрюмый и неразговорчивый, присел у одной из колонн и молча смотрел на возню на первом этаже. Я отправился изучать гигантские стеллажи, стоявшие сплошным потоком вдоль стены. Комната действительно была очень ухожена, ничего общего с тлеющим запустением предыдущих исследованных залов. Несмотря на явную древность, на предметах не было ни следа старения или разложения. Я долго разглядывал резные изображения человекоподобных существ, — мне они тогда показались важными, — но ничего толком запомнить я не смог. Я когда я смотрел на них, я испытывал странную смесь отвращения и возбуждения, постыдное и глубоко грязное чувство. Сцены поклонения идолам, жертвоприношений и странных празднеств, от одного вида которых к горлу подкатывал ком, это все, что я помню. Как только я отводил взгляд, мой разум старался избавиться от этих воспоминаний. Пропорции всех фигур казались нарушенными, но не выглядели гротескно. Все, что я запомнил, это обрывки образов, оставшиеся от идолов: миндалевидная голова без глаз, заполняющая собой сознание и, огромные крылья бабочки, которые никогда не поднимут своего хозяина в воздух... Вспомнить больше других у меня не хватает ни слов, ни духа. Образы смазались, и когда я думаю о них, я лишь чувствую будто мне в разум заглядывает нависающая над самой головой луна.

• Ты сможешь нарисовать эти образы? Я боюсь, что мы не скоро окажемся в лабиринте — комиссар закрыл вход после вашего возвращения, — вопросы Ректора никогда не были вопросами в обычном понимании. Ответчик всегда знал, что скажет в ответ на них.

• Думаю, да, однако я не смогу передать все множество увиденных деталей. Даже сейчас, стоя перед вами, я силюсь унять дрожь в коленях.

Лоуренс и Виллем не отреагировали, молча ожидали продолжения. Оба так долго проработали с пациентами, испытывающими все виды душевных и физических страданий, что совершенно потеряли способность сочувствовать. Их можно было понять.

• Я продолжу, с вашего позволения. В шкафу было множество книг — я тогда всерьез рассчитывал их не выносить, а привести экспедицию в расширенном составе. Взять вас, господин Лоуренс, и Кэрилла.

• Сами бы вы, конечно, не справились? — ухмылка на правильном лице Лоуренса выглядела почти подбадривающей.

• Я не силен ни в филологии, ни в лингвистике. Я взял одну из книг — ту, на обложке которой изображения походили на идола с изображений, — наверняка религиозная. Она перед вами, и вы можете убедиться в том, что она написана на языке, неизвестном человечеству. Я все еще не могу поверить, что мы нашли другую цивилизацию.

• Только от одного их вида Дорес тронулся, а ты наложил в штаны. Вот подарок! Книга уже у Кэрилла, мы ждем от него отчет по транслитерации. Интересно, он-то с картинками справится? — огни свечей блеснули в перстнях Лоуренса, реагируя на насмешливый жест.

• Мальчик мой, ты не торопишься с выводами о целой цивилизации? Я склонен думать, что это может быть давно истребленная и до сей поры не обнаруженная диаспора Ярнамитов, не более.

• Мастер, я не могу с вами спорить, но там было еще кое-что. Сняв талмуд с полки, я увидел маленькую фосфоресцирующую раковину. Ту, что сейчас лежит в участке как вещдок. Я не светил на нее до обнаружения, погасил фонарь, но она светилась довольно ярко.  Очень странная вещица! Я не верю в мистику, но объяснения природы ее свечения у меня нет. Необходимо выудить ее у полиции — это не просто игрушка, я уверен.

• Я займусь этим. Продолжай.

• Да, Мастер. В этот момент я услышал, как на первом этаже прогрохотала упавшая лестница. Дернувшись и оглянувшись на Дореса, в слабом свете фонаря я увидел отражение его остекленевших глаз, наполненных ужасом. Они были раскрыты так широко, словно вот-вот вылезут из орбит; зубы он стиснул так, что с уголков губ сочилась кровь. Я это описываю, чтобы вы хоть как-то передать чувства человека, находящегося в древних развалинах глубоко под землей, в кромешной тьме, который видит, что его обычно веселый и адекватный напарник потерял разум от страха.

Тяжелые воспоминания заткнули горло тяжелым комом. Тишина длилась почти минуту, однако никто в комнате не думал ее нарушить.

• Я наощупь подобрался к нему, и, в последний момент оступившись, с грохотом уронил его фонарь на первый этаж. Мне кажется, это нас и спасло. Аккуратно подобравшись к нему, я понял, что своими глазами ничего не увижу — на втором этаже была абсолютная тьма. И только в этот момент мой взгляд упал на черный от крови и изувеченных останков пол там, где должна была быть стоянка. Зрелище сопровождалось тошнотворным металлическим запахом крови и звенящей тишиной. Дорес явно “отключился”, тело окоченело, дыхание замедлилось. Пришлось оттащить его вглубь второго этажа, к шкафам. Раковину, сияющую таинственно успокаивающим холодным светом, я старался не выпускать из рук. Не имея понятия, что произошло там, внизу, я знал, что к произошедшей там резне присоединяться не хочу. Приходилось напрягать слух в надежде хоть что-то выяснить, но я не услышал ничего, кроме короткого звона. После этого я несколько часов слушал только стук собственного сердца в висках, в абсолютной тишине. Все это время я не отрывал глаз от раковины, покрытой приятной фосфоресцирующей слизью, — мне кажется, она и не позволила мне потерять рассудок.

• Хм… А что Дорес делал все это время? — неожиданно задумчивый голос Лоуренса говорил о том, что он стал относиться к разговору серьезно.

• Так и сидел, молча и неподвижно, смотрел в одну точку и беззвучно двигал губами. В таком состоянии я его и выволок из лабиринта, буквально за руку… Мы блуждали почти сутки.

• Дальше мы в курсе, спасибо. Ты доволен? — вопрос был брошен погруженному в себя  Первому Ученику, — Я по прежнему хочу осмотреть Дореса лично. Позаботься о том, чтобы он попал ко мне в ближайшее время. После этого я хочу увидеть отчет Кэрилла по книге. Лоуренс, а ты возьми это письмо и отнеси комиссару, надо вызволить находку нашего дорогого друга из лап невежд, — в глазах Виллема мелькнул азартный блеск.

Молча поклонившись, первый ученик взял со стола конверт — единственный предмет, нарушающий идеальный порядок на столе ректора, — и вышел из кабинета. Ректор молча сел в кресло. Аудиенция была закончена.

• А я вам говорю, что все это чушь собачья и никто там ничего не найдет! — звучный громкий мужской голос выбивался из общего гула. Голос принадлежал Доресу, доброму малому, у которого, впрочем, лояльности Бюргенверту было больше, чем сообразительности, — Именно поэтому Мастер и не слушает городской совет, а он, знаете ли, совсем не дурак! Я видел его не раз — глыба!

Дорес сидел в компании порядочно захмелевшего коллеги, и пытался познакомиться с двумя девицами, по всей видимости, обеспокоенными новостями о раскопках под городом. За три месяца конец лабиринта под городом так и не нашли. В простолюдинах, выросших на страшилках и суевериях о духах, мертвецах и древних проклятиях, вся эта история вызывала почти животный ужас. А подобный страх — отличный спутник излишней доверчивости. Этим Дорес и собирался воспользоваться, все ближе подсаживаясь к пухленькой блондинке, когда я был вынужден прервать его:

• У меня к тебе серьезный разговор. Я час назад вышел из кабинета человека, которого ты в своем пустом бахвальстве упоминаешь всуе.

• Ах, приветствую! Давно не виделись, — он неловко захохотал, — Я вот только собрался познакомить тебя с… — обернувшись, Дорес обнаружил, что знакомить ему меня уже не с кем, — Эх, опять ты дамочек спугнул! Ну ничего, не последний раз в таверне!

• Послушай, я получил распоряжение от Ректора Виллема. Я буду представлять Бюргенверт в исследовании Ярнамского лабиринта и беру тебя напарником. Сейчас твои исследования электропроводности животных тканей в тупике, на свою занятость можешь не ссылаться.

С каждым произнесенным словом взгляд серых глаз Дореса терял юношеский. Хмельная улыбка понемногу сползала с правильного лица, кровь покидала высокие скулы и аккуратные, будто созданные для написания портретов губы, уступая место нервозной бледности.

• Меня? В Лабиринт? Я не уверен, что это… хорошая идея... Послушай! Возьми Кэрилла? Он, конечно, высокопоставленный малый, но и ты идешь к нему с прямым приказом Виллема! — глаза бедняги забегали в поисках призрачной надежды избежать неприятной работы — Он же намного умнее меня, занимается письменностью и легко найдет общий язык с археологами!

• Кэрилл занят, он сейчас на финальной стадии создания сокращенного алфавита для школ и университетов. Виллем его не отдаст, как и Лоуренса. Тем более, он уже несколько месяцев не покидал своего кабинета. Ты действительно думаешь, что брать его в лабиринт под городом — хорошая идея?

• А меня? Меня брать — хорошая идея!? Черт подери, я же ничего не понимаю во всей этой культурологической ерунде! — голос Дореса, и без того высокий, срывался на визг, — Подожди месяц-другой и бери его!

• У меня нет возможности ждать. И поверь мне, Кэриллу для завершения проекта понадобится куда больше “месяца-другого”, — разговор с нетрезвым товарищем начинал утомлять, а крепкие завсегдатаи уже недовольно поглядывали на пару нарушителей привычного гула трактира, — Давай не будем терять время, а? Мне эта работенка тоже не по душе, я как тот гонец, которого казнят за плохую весть! Подумать только, копаться в затхлых подземельях… А с другой стороны, что с того? Или ты боишься, что мы наткнемся там на злых духов или оживших мертвецов? Или подхватим новую неизвестную болезнь? Не смеши! Дел на несколько дней — осмотрим все, возьмем в университет десяток полуразложившихся книг, пару кубков, скажем, что находки очень интересны, но не лежат в области интересов университета — и баста.

Плечи Дореса опустились, а пальцы сжались вокруг полупустого бокала с кислым пивом — он понял, что не отвертится.

• Да, я боюсь. Но ты, пожалуй, прав. Страх мой иррационален, а ты, друг мой, убедителен. Я согласен, выбора-то у меня нет. — содержимое бокала перекочевало в Дореса, — в конце концов, сколько раз ты спасал мою задницу? Не счесть… Пиво будешь? Я угощаю!

• Нет, что-то не хочется. У меня в университете давно уже не было дельной работенки, но признаться, спускаться в темные заброшенные катакомбы чертовски страшно.

• Ни в жизнь не поверю, что ты берешь меня туда из страха. Ладно, — Дорес осклабился, — я уже устал выдумывать истории для девиц, что-то новенькое будет даже на руку! 

• Тогда встречаемся завтра, я договорюсь с руководством исследовательской группы, чтобы нам помогли разобраться, что там к чему.

Глава 4. Лабиринт

Подземелье оказалось значительно более разветвленным и обширным, чем представлялось в начале. За несколько дней было не управиться, и после первой разведывательной вылазки, поразившей и выходцев из Бюргенверта, и остальную команду исследователей, была назначена еще одна, рассчитанная на более тщательное и глубокое исследование. 

Тесные коридоры и узкие лестницы сменялись обширными залами, украшенными останками огромных портретов в золотых рамах, покрытыми плотной паутиной, — сами изображения истлели много лет назад. В залах скупой свет масляных ламп исследователей терялся в мрачном пространстве, не достигая потолка. В помещениях, которые могли представлять интерес для ученых Бюргенверта или археологов, приходилось устраивать стоянки.

Затхлый воздух заставлял дышать вполсилы, стараясь не пускать в легкие серую пыль, поднимаемую любым движением. Время здесь текло медленно — день казался неделей.

• Сколько времени уже прошло с тех пор, как мы начали копаться в этих катакомбах?! А все, что мы нашли — десяток рассыпающихся от любого прикосновения книг. Да здесь даже пауков и крыс нет!

Дорес все еще не мог смириться с тем, что оказался в этих темных подземельях так надолго, — в университет он поступил лишь для того, чтобы избежать военной службы при отце, сохранив титул виконта и возможность коротать время в кабаках. Его простой и легкий настрой под землей сменился упадничеством и нервозностью. 

• Сырость и вездесущая пыль меня не беспокоит. Знаешь, что больше всего удивляет? Несмотря на богатство отделки залов, проходы построены чересчур рационально — ширины едва хватает, чтобы не задевать стены плечами.

• Да, очень узкие проходы. Ни развернуться, ни шагу назад сделать, если идешь не последним.

• Да я не об этом. Посмотри, даже в этих проходах потолок теряется в темноте — здешние обитатели, должно быть, были огромного роста. Если честно, мне так жаль, что мы не нашли ничего, что позволило бы познакомиться с культурой хозяев этих подземелий. Как они выглядели? Как общались? Какой у них был общественный строй? И что, черт возьми, с ними стало? 

Минув коридор, экспедиция остановилась в центре очередного помещения. Команда археологов принялась готовить стоянку. Дорес устало сел на ступени: он представлял из себя жалкое зрелище, его обычное обаяние стыдливо скрылось за осунувшимися щеками и нездоровой бледностью. Особенно ярко это проявлялось на фоне группы археологов: крепких жилистых мужчин, которые чувствовали себя в этих помещениях как дома.

• Послушай, я такими вопросами не задаюсь. Мастер Виллем отправил нас сюда, и я свое дело делаю. Жалованье ученого позволяет вести спокойную жизнь… Может быть, я не так хорош как господин Лоуренс или Кэрилл, но я свое дело делаю! — повторился он, разглядывая серебряную пуговицу на уже давно не белой рубашке, — Наконец-то привал... глубоко же мы забрались! Мне нравится, как шумно эти ребята раскладываются. От этой гробовой тишины у меня мурашки.

• Да уж, в этот раз по катакомбам мы пробирались больше суток, я тоже ног не чувствую. Но давай все-таки осмотрим комнату, не хочу располагаться в этой темени без разведки.

Помещение выглядело похожим на многие из тех, что экспедиция проходила вначале, — шестнадцать квадратных колонн крупной кирпичной кладки, тут и там потрескавшейся под давлением безжалостных и неустанных черных древесных корней, окружали прямоугольную зону в центре. Абсолютно ровный пол выложен крупными мраморными плитами, отполированными до потери рисунка тысячами ног давно исчезнувших хозяев; стены, отделяющие зал от бесконечной толщи земли, должны были заканчиваться где-то под потолком, по-прежнему затерянным во тьме.

• Интересно, мы хоть где-нибудь сможем увидеть потолок? За все время нам этого так и не удалось. Взгляни — за колоннами есть широкая лестница.

• Опять лестница? Нет-нет-нет, я никуда не иду! Их ступени раза в два выше наших, я… — лицо Дореса вытянулось, — черт, я только что понял, о чем ты. Для них ведь это были… просто лестницы. Они здесь ходили, знаешь? Дети их по этой лестнице бегали! Они одевались в красивые наряды, спорили о политике, сплетничали, проводили исследования… Будь ты проклят! Из-за тебя я теперь все это представил, и все это запустение стало еще более жутким.

• Я все еще не понимаю, чего ты боишься. Здесь совершенно никого нет.

• Может быть, выглядит именно так. Ну а что, если они невидимые? Помнишь, ты смеялся надо мной в трактире? Про призраков, вот сейчас мне уже совсем не смешно.

• Да, и сейчас они стоят вокруг нас и слушают наш треп? Не переживай, я уверен, что они нас не понимают. Да посмотри на археологов. Вон, у Йозефа три ребенка и красавица жена на поверхности, а он спокоен, как слон! Говорят, они не впервые исследуют заброшенные дворцы, погребенные под толщей земли, так что с этими ребятами мы не пропадем.

• Умеешь утешить. Он, наверно, и не боится тут навсегда остаться, потому что у него куча спиногрызов — Дорес поднял руки со ступеней и вытер нос.

• Идем, поднимемся на второй уровень, может быть, там что-то есть?

Дорес не отреагировал. Сидел, тупо уставившись на свои ладони. Если бы кто-то мог увидеть его взгляд, то нашел бы в нем недоумение, смешанное с почти животным ужасом.

• Что случилось, Дорес? Призрака увидел? — на укол он тоже не отреагировал.

• У меня чистые руки…

• Ну, хоть что-то в этой прогнившей рухляди чистое.

• Ты не понимаешь? Ступени — чистые: ни паутины, ни пыли, ни песка! Ребята, — он обращался к Йозефу из команды экспедиции, — вы здесь не убирались? Тут чертовски чисто!

В ответ — несколько усталых недоуменных взглядов и гнетущую тишину. По спине Дореса пробежали мурашки.

В приемной Ректора Виллема царила тишина, изредка прерываемая всхлипываниями, причитаниями и странными, почти нечеловеческими стонами. Лица посетителей, расположившихся вдоль стен на неудобных скамейках, представляли все разнообразие выражений человеческого ужаса: от плохо скрываемого за невротической улыбкой страха до бесконечного отчаяния, застывшего в пустых глазах. Каждый посетитель, в надежде попасть на лечение к ректору, сопровождал родственника, пораженного той или иной болезнью, от которой открестились все лекари ближайших окрестностей.

Вот с заплаканными глазами сидит жена ярнамского соляного магната — у нее на руках дочь, страдающая от гидроцефалии. Рядом — председатель совета безопасности, седоусый и статный, однако весь бледный. Он сидит с пятнадцатилетним сыном, роняющим слюни, — мальчишка так и не начал подавать признаков разума, и последние годы они искали спасения у множества врачей... а ведь какое будущее ему светило! У самой двери в кабинет ректора расположилась пара, без сомнений, высшего сословия. Пациента при них не было. Отороченные золотом атласные одеяния сидели на них как влитые, а пурпурный пояс с золотой бляхой размером с кулак на господине говорил о титуле как минимум графа; наверняка на светских приемах он собирал вокруг себя вассалов и приживал, с высокомерным видом отпуская уничижительные комментарии в адрес собравшихся и наслаждаясь властью. Но в Бюргенверте была только одна власть — Мастер Виллем.

Он принимал пациентов один на один и заставлял ждать всякого сопровождающего, включая господ королевских кровей, что прощалось ему за самые крохотные просветы надежды на выздоровление дорогих родственников: братьев и сестер, родителей, детей или внуков. Слухи о методах лечения никогда не покидали стен университета, даже с теми, кто чудом выздоровел. А массивная дубовая дверь, барельеф на которой изображал десятки великих умов всего мира, отделяла кабинет от всякого пришельца.

Трепет наполнял всякого, кому приходилось стучать в нее — у ректора не было секретарей и приемных, только скамейки в удаленном конце университетского коридора. Он всегда отзывался сам.

Впрочем, статус почетного доцента Бюргентверта давал мне формальное право на аудиенцию без очереди. Несколько глухих ударов в дверь рассеяли тишину университетского коридора.

• Войдите, — голос ректора сквозил недовольством.

Открыв дверь, я обнаружил необычную картину. Пожилая пара причитала нечленораздельные благодарности, которые старый ученый принимал сдержанно, но без холода. Рядом с ними стоял немолодой уже, лет тридцати, человек в пижаме пациента. Молодой человек выглядел абсолютно здоровым, только осунувшееся серое лицо выдавало, что он прошел долгий курс лечения в Бюргенверте, а потерянный почти мальчишеский взгляд свидетельствовал о скудном жизненном опыте. Увидев меня, чета вместе с потомком заторопилась на выход, продолжая осыпать Виллема благодарностями, из которых стало понятно, что мальчишку, как бы ни странно было применить такое слово к тридцатилетнему мужу, на протяжении восемнадцати последних лет мучал обширный набор дезадаптивных психозов. Сейчас он выглядел абсолютно нормально, перед выходом пожал ректору руку и кивнул мне в знак приветствия.

• Я слушаю, — Виллем бесстрастно вперил в меня ясные и жестокие серые глаза.

Помещение наполняла идеальная гармония в каждой детали: в аккуратных кипах заполненных бумаг на столе; на уходящих к потолку полках, уставленных толстыми книгами с темно-зелеными корешками; у кресла-качалки, обитого дорогим бархатом ярко-малинового оттенка; у окна с телескопом, настроенным на луну.

Мало кто знал, что в противоположной от входа стене есть небольшая дверь, скромно отделанная, но всегда хорошо смазанная и тихая. Она ведет в ярко освещенный коридор, соединяющий кабинет ректора с лабораториями, палатами и кабинетами врачей, куда ученый уводил принятых на лечение пациентов, — Виллем считал, что родным прощаться с пациентами не стоит.

• Мастер Виллем, я вынужден доложить вам, что городской совет настаивает на том, чтобы университет прислал специалистов в лабиринт, обнаруженный под Ярнамом.

Мало кто мог выдержать взгляд Виллема — в глубинах выцветших от старости глаз ощущалось тяжелое бремя мудрости и проведенных в университете многих лет истового учения. Несмотря на занимаемое положение и достижения, во взгляде не было ни гордыни, ни праздности.

• Снова? Да чего же им надо? Я уже говорил, что Бюргенверт не копается в земле, подобно червям. Что на этот раз?

Последние годы Виллем посвятил исследованию пределов работы человеческого разума: памяти, восприятия и абстрактного мышления — все это интересовало его в первую очередь. Кроме того, значительная часть университетских преподавателей и постдоков работала в качестве врачей-исследователей с пациентами Виллема. Закрытость университета имела свои причины: изощренность методов доводила до потери сна даже некоторых коллег, а эксперименты и лечение переживали далеко не все пациенты. Трепанация, шунтирование, лоботомия, воздействие электрическим током или исключительно громкими направленными звуками — по итогу каждой операции, успешной или нет, Виллем с лечащим врачом заносил результаты в очередную книгу с темно-зеленым корешком.

Несмотря на жестокость подхода, Мастер умудрялся возвращать сознание даже пациентам, многие годы безуспешно проходившим терапию в других заведениях: расстройства личности, галлюцинации или отставание в развитии, — ко всякому отклонению великий ученый находил порой гуманный, порой жестокий, но всегда — чисто научный подход. Неудивительно, что он не хотел тратить время на непонятные раскопки.

• Да, Мастер. Несомненно. Однако мне сообщили, что помещения имеют огромную культурную ценность. Археологи обнаружили множество просторных залов, в некоторых из них сохранились останки книг, утварь из драгоценных металлов и гравюры. Возможно, даже медицинские записи. Мне кажется, что…

• Что? — отрезал проректор, — У меня нет времени на это. Послушай, — голос смягчился, — отправь туда кого-то из наших ученых. Только не отвлекай Лоуренса по этому пустяку, — он опустил взгляд на разложенные на столе бумаги и окунулся в изучение документов — О чем это я? Ах, да. Если тебе это так интересно, знаешь, займись этим сам!

Аудиенция закончена.

Вид коридоров университета, заставленных стеллажами с тысячами томов литературы, любого навел бы на мысль, что Бюргенверт является тем самым местом, где смогут разобраться с запутанным многоуровневым лабиринтом, совсем недавно обнаруженным глубоко под городом. Археологи недоумевали: архитектура лабиринта была неоднородна, и ни один из наблюдаемых архитектурных стилей не носил черт антропогенных; это наводило ученых на невероятное предположение о том, что под Ярнамом располагались руины давно угасшей цивилизации, которая не уступала, а возможно, и превосходила человечество по уровню развития науки и культуры. И оставляло повисший в воздухе вопрос: “Если это было так, то что привело к их упадку?”

Полная версия: на author.today